Старец Серафим Саровский (Погожев)/ДО

Старец Серафим Саровский
авторъ Евгений Николаевич Погожев

Опубл.: 1893. Источникъ: az.lib.ru

Это произведение было опубликовано до 7 ноября 1917 года (по новому стилю) на территории Российской империи (Российской республики), за исключением территорий Великого княжества Финляндского и Царства Польского, и не было опубликовано на территории Советской России или других государств в течение 30 дней после даты первого опубликования.

Поскольку Российская Федерация (Советская Россия, РСФСР), несмотря на историческую преемственность, юридически не является полным правопреемником Российской империи, а сама Российская империя не являлась страной-участницей Бернской конвенции об охране литературных и художественных произведений, то согласно статье 5 конвенции это произведение не имеет страны происхождения.

Исключительное право на это произведение не действует на территории Российской Федерации, поскольку это произведение не удовлетворяет положениям статьи 1256 Гражданского кодекса Российской Федерации о территории обнародования, о гражданстве автора и об обязательствах по международным договорам.

Это произведение находится также в общественном достоянии в США (public domain), поскольку оно было опубликовано до 1 января 1929 года.

Составилъ Е. Поселянинъ. СТАРЕЦЪ СЕРАФИМЪ САРОВСКІЙ. Изданіе книгопродавца А. Д. Ступина. Съ рисунками.

ОТЕЦЪ СЕРАФИМЪ САРОВСКІЙ. СОСТАВЛЕНО ПО ПЕЧАТНЫМЪ ИСТОЧНИКАМЪ. Съ рисунками К. Б. Лебедева, рѣзанными на деревѣ А. С. Яновымъ.

ОДОБРЕНО Учебн. Ком. при Святѣйшемъ Синодѣ въ Ученическія библіот. духов. Семинарій мужскихъ, духов. и женск. епарх. Училищъ.

ОДОБРЕНО У чен. Ком. Мин. Нар. Просв. въ Ученическ. Библіот. Средн. и Низш. Учебн. Завед.

Изданіе второе. МОСКВА. Изданіе книгопродавца А. Д. Ступина.

1901.

ПРЕДИСЛОВІЕ КЪ ПЕРВОМУ ИЗДАНІЮ.

Появляющееся новое изданіе объ отцѣ Серафимѣ Саровскомъ представляетъ собою пересказъ болѣе подробныхъ житій старца.

До сихъ поръ объ о. Серафимѣ выходили или цѣлыя книги, не совсѣмъ доступныя по цѣнѣ, или черезчуръ краткія брошюры.

Настоящее изданіе имѣетъ цѣлью пополнить этотъ недостатокъ.

Болѣе всего составитель воспользовался прекраснымъ и подробнымъ житіемъ старца, выпущеннымъ Саровской пустынью, откуда пришлось — особенно въ описаніи чудесъ и передачѣ бесѣдъ — дѣлать прямо очень большія выписки {Для второго изданія авторъ пользовался вновь появившимся замѣчательнѣйшимъ трудомъ о. Чичагова (нынѣ архимандритъ СераФинъ)"ЛѣтописьСераФимо-Дивѣевскаго монастыря".

Къ этой книгѣ слѣдуетъ настоятельно отсылать тѣхъ, кто желаетъ подробно ознакомиться съ жизнью старца.}.

Составитель имѣлъ также въ рукахъ и другія изданія житія о. Серафима.

Е. Поселянинъ.

Клементьево. Лагерь.

16 мая 1893 г.

ОТЕЦЪ СЕРАФИМЪ САРОВСКІЙ. ПЕРВАЯ ГЛАВА. Предисловіе. — Ранніе годы. — Поступленіе въ Саровскую пустынь. — Постриженіе въ монашество. — Подвиги и благодатныя явленія.

Широко по Руси славится имя отца Серафима Саровскаго. Его чтутъ больше всѣхъ подвижниковъ послѣдняго времени, наравнѣ съ древлепрославленными святыми, и въ этомъ заключается великое его значеніе.

По времени своей жизни отецъ Серафимъ принадлежитъ намъ: еще наши отцы хаживали къ нему наставляться, доселѣ должны еще быть живы люди, слышавшіе его голосъ, говорившіе съ нимъ. А по своимъ великимъ подвигамъ онъ принадлежитъ давно прошедшимъ временамъ. Мѣра его трудовъ переноситъ насъ въ древлезавѣтныя времена, какъ та мѣра благодати, которую онъ стяжалъ своею жизнью.

Въ отцѣ Серафимѣ была замѣчательная черта, проистекающая изъ смиренія. Совершая свои подвиги, исполняя въ точности заповѣди евангельскія, онъ молчалъ и молчаливо прошелъ весь путь своей жизни. Однако въ этомъ молчаніи было что-то, говорившее и учившее народъ сильнѣе громкихъ трубъ.

Народъ почуялъ правду, до которой дошелъ отецъ Серафимъ, и сталъ стучаться въ келью пустыннаго старца, зная, что гдѣ Богъ, тамъ и любовь, помощь, мудрость и милосердіе. Когда же этого великаго старца не стало, въ народѣ не забыли про душу отца Серафима Саровскаго. Съ тою же вѣрою, какъ при жизни, люди обращаются къ нему съ своими просьбами, и онъ откликается. Потому и теперь къ нему такое же усердіе, какъ и при его жизни.

Хотя отецъ Серафимъ бѣгалъ постоянно отъ людской молвы: его ученики въ подробныхъ описаніяхъ сохранили память о важнѣйшихъ событіяхъ его жизни — и она, на наше счастье, становится намъ извѣстною.

Въ жизни этого великаго старца удивительно то, какъ онъ умѣлъ совмѣстить въ себѣ одномъ исполненіе самыхъ трудныхъ подвиговъ монашества: съ дѣтства отдавшись Христу, онъ прошелъ путь общежительнаго инока, далѣе пустынника, столпника, молчальника и затворника. Потомъ онъ былъ старцемъ, т. е. не отказывался отъ руководительства и попеченія о всѣхъ, кто приходилъ къ нему и въ этомъ высочайшемъ подвигѣ кончилъ свое трудовое и праведное существованіе.

19 іюля 1759 года въ древнемъ городѣ Курскѣ, на Сергіевской улицѣ, близъ храма преподобнаго Сергія, у зажиточнаго купца Исидора Мошнина и жены его Агаѳіи родился сынъ, котораго они назвали во святомъ крещеніи Прохоромъ. Это былъ второй ихъ сынъ.

Мошнинъ занимался каменными подрядами по стройкѣ домовъ и храмовъ, и исполнялъ ихъ очень добросовѣстно. Онъ, по рожденіи сына Прохора, прожилъ только года три. Незадолго до смерти онъ взялся строить новый храмъ во имя преп. Сергія, по плану извѣстнаго архитектора Растрелли и, умирая, передалъ это дѣло женѣ.

Мать Прохора была къ церкви еще усерднѣе, чѣмъ ея мужъ, слывшій въ народѣ за очень богобоязненнаго человѣка. Она творила также много милостыни и въ особенности заботилась объ устройствѣ сиротъ, выдавая ихъ замужъ и снабжая приданымъ. Агаѳія сама продолжала стройку храма, и лѣтъ черезъ пятнадцать привела дѣло къ концу. Стройка и всѣ отдѣлки были исполнены такъ прочно, что, напримѣръ, позолота, ни разу не возобновленная, въ 1863 году сохраняла всю свою свѣжесть.

Подъ вліяніемъ такой хорошей и умной женщины росъ Прохоръ, и уже съ дѣтства проявлялся надъ нимъ особый покровъ Божій. Въ семилѣтнемъ возрастѣ, когда мать его осматривала стройку, мальчикъ съ нею взобрался наверхъ недоконченной колокольни и упалъ на землю; мать въ неописанномъ ужасѣ сбѣжала внизъ, зная, что найдетъ его разбитымъ до смерти. Но Прохоръ былъ цѣлъ и невредимъ, и мать не могла не видѣть въ томъ особаго попеченія Божія объ ея сынѣ.

Черезъ три года, когда Прохора съ большимъ успѣхомъ стали уже учить грамотѣ, — онъ заболѣлъ и былъ при смерти. Въ самый отчаянный часъ болѣзни, въ сонномъ видѣніи, отроку явилась Божія Матерь и обѣщала посѣтить его и исцѣлить отъ болѣзни. Вскорѣ затѣмъ въ городѣ шли крестнымъ ходомъ съ Коренною иконою Божіей Матери по той улицѣ, гдѣ стоялъ домъ Мошниныхъ. Пошелъ дождь. Для сокращенія пути ходъ свернулъ черезъ дворъ Мошниныхъ. Мать Прохора поспѣшила вынести сына къ иконѣ, — и съ этого дня онъ сталъ быстро поправляться.

Учился онъ хорошо и полюбилъ чтеніе священныхъ книгъ. Его старались также пріучить къ торговлѣ разнымъ деревенскимъ товаромъ, которую велъ его братъ. Эти занятія не позволяли ему бывать у обѣдни и вечерни, и потому онъ подымался пораньше, чтобъ отстоять заутреню. Въ праздничные дни онъ занимался духовно — назидательнымъ чтеніемъ, и любилъ читать вслухъ сверстникамъ, но болѣе предпочиталъ уединеніе.

За это время онъ сблизился съ однимъ юродивымъ, въ то время чтимымъ въ Курскѣ и имѣвшимъ на Прохора большое вліяніе.

Мать Прохора видѣла направленіе своего сына, и, чѣмъ дальше шло время, тѣмъ яснѣе становилось ей, какой образъ жизни онъ изберетъ. Она не стала противорѣчить ему, когда онъ заговорилъ о монастырѣ. Нѣсколько курскихъ жителей согласились уйти съ нимъ вмѣстѣ отъ міра, — и на семнадцатомъ году это рѣшеніе окончательно созрѣло въ Прохорѣ.

Прощаніе съ матерью сына, покидающаго родину для Бога, было трогательно. По русскому обычаю, всѣ домашніе посидѣли вмѣстѣ, потомъ Прохоръ приложился къ иконамъ Спасителя и Божіей Матери, поклонился матери въ ноги, и она благословила его мѣднымъ крестомъ. Это материнское благословеніе Прохоръ свято хранилъ всю жизнь и всегда носилъ открыто на груди.

Напутствуемый молитвами и благословеніями, Прохоръ покинулъ Курскъ и пошелъ…

Изъ Курска Прохоръ съ своими спутниками отправился на поклоненіе кіевскимъ святынямъ, къ первоначальникамъ русскаго монашества, преподобнымъ Антонію и Ѳеодосію, изъ которыхъ второй былъ родомъ тоже изъ Курска. Въ то время недалеко отъ Кіево-Печерской лавры, въ Китаевской пустыни, жилъ затворникъ Доснеей, прозорливый старецъ. Ему Прохоръ открылъ свою душу. Старецъ Досиѳей указалъ ему на Саровскую пустынь. Отговѣвъ, Прохоръ отправился обратно въ Курскъ, провелъ тамъ у матери нѣсколько мѣсяцевъ, но мірскими дѣлами тутъ онъ ужъ не занимался, а ходилъ только въ церковь и читалъ душеспасительныя книги для себя и для тѣхъ, кто приходилъ поговорить съ нимъ о святыхъ мѣстахъ и о духовныхъ предметахъ. Въ это же время онъ прощался съ родиною.

Наконецъ, 20 ноября 1778 года, въ канунъ праздника Введенія, Прохоръ прибылъ въ Саровскую пустынь, гдѣ ему Богъ судилъ возрасти и сдѣлаться образцомъ и славою русскихъ иноковъ.

Саровская пустынь не принадлежитъ къ числу древнихъ, извѣстныхъ въ исторіи Руси обителей. Она основана лишь въ 1700 году и, благодаря непрерывному ряду прекрасныхъ настоятелей, къ концу прошлаго вѣка стала на высокую степень духовной жизни. Затерянная и понынѣ въ глубинѣ лѣсовъ, вдали отъ шумныхъ путей, отъ неправды мірской, она является истиннымъ подобіемъ пустыни, мѣстомъ безмолвія и сокровенныхъ монашескихъ подвиговъ. Строителемъ въ Саровѣ въ то время былъ старецъ Пахомій, родомъ изъ курскихъ купцовъ, слывшій въ народѣ праведникомъ, и до монастыря, куда онъ поступилъ въ ранней молодости, знавшій родителей Прохора. Онъ ласково принялъ пришельца и, опредѣливъ въ послушники, отдалъ въ наученіе казначею, іеромонаху Іосифу. У этого старца Прохоръ долженъ былъ исполнять келейную службу. За образцовое поведеніе послушникъ Прохоръ былъ переведенъ въ хлѣбню, потомъ въ просфорню, столярню и сдѣланъ потомъ будильщикомъ, послѣ же и пономаремъ.

Несомнѣнно, что уже въ тѣ годы молодой послушникъ началъ борьбу съ мысленными врагами, которые не оставляютъ въ покоѣ строгихъ къ себѣ иноковъ, и съ духомъ печали, скуки, унынія, дѣйствія котораго онъ ясно описалъ въ годы своего старчества. Онъ боролся и постояннымъ наблюденіемъ надъ собою, и трудовымъ распредѣленіемъ своего времени.

Съ службамъ церковнымъ онъ приходилъ какъ можно ранѣе, и неподвижно выстаивалъ непремѣнно всякое богослуженіе до самаго конца. Онъ стоялъ всегда на опредѣленномъ мѣстѣ, съ опушенными въ землю глазами, чтобъ предохранить себя отъ разсѣянности. Въ свободное время онъ не ходилъ по кельямъ, а уединялся у себя, предаваясь чтенію и тѣлеспому труду. Книги онъ читалъ и обще-христіанскія, и духовно-подвижническія. Евангеліе и посланія апостоловъ онъ читалъ не иначе какъ стоя, и называлъ это бдѣніемъ. Читая духовныя книги, Прохоръ старался въ мысляхъ все сказанное въ нихъ примѣнять къ человѣку и разнымъ его отношеніямъ — отсюда умѣніе его впослѣдствіи освѣтить всякое жизненное положеніе яснымъ рѣшеніемъ, согласнымъ со словомъ Божіимъ.

Въ часы свободные отъ духовныхъ занятій, Прохоръ работалъ — вырѣзывалъ кресты изъ кипариснаго дерева для благословенія богомольцамъ. Онъ былъ такъ искусенъ въ столярномъ дѣлѣ, что его называли — Прохоръ столяръ. Вмѣстѣ съ тѣмъ, онъ участвовалъ въ общихъ монастырскихъ работахъ, по рубкѣ дровъ, сплаву лѣса. Во время работы онъ всегда, не переставая, творилъ про себя Іисусову молитву: «Господи Іисусе Христе Сыне Божій, помилуй мя грѣшнаго»!

Относительно трапезы и ночного сна отъ годовъ старчества о. Серафима дошли слѣдующіе его совѣты: «не суди, сколько кто ѣстъ, а питай душу молитвой. За обѣдомъ ѣшь довольно, за ужиномъ повоздержись. Въ среду и пятокъ, если можешь, вкушай по однажды. Каждый день непремѣнно въ нощи спи три часа: десятый, одиннадцатый и двѣнадцатый часъ до полунощи. Аще изнеможешь, можно вдобавокъ днемъ спать.» Съ теченіемъ времени, отъ недостатка сна, подвижникъ занемогъ сильною головною болью; онъ избавился отъ нея, прибавивъ себѣ отдыху. Тогда, по собственному опыту, онъ совѣтовалъ спать пять часовъ, а слабымъ — шесть, говоря, что мы не тѣло, а страсти научаемся умерщвлять.

Но точное исполненіе монашескихъ послушаній, усердная церковная молитва, духовное чтеніе и трудъ не могли утолить въ Прохорѣ ту жажду строгой пустыни и тяжелаго подвига, которая наполняла его душу.

Вокругъ Сарова, въ глубинѣ монастырскаго лѣса, недалеко другъ отъ друга, жили пустынники, удалившіеся на полное уединеніе изъ монастырской ограды. По благословенію своего старца Іосифа, и молодой Прохоръ сталъ въ свободные часы уходить въ лѣсъ для одинокой молитвы. Въ чащѣ лѣса онъ устроилъ себѣ шалашъ и тамъ погружался въ созерцательную молитву. Уже будучи старцемъ, онъ говорилъ: «Хоть нѣкоторое время, остающееся отъ послушанія, должно посвящать на уединеніе и молчаніе: и за сіе малое не оставитъ Господь Богъ ниспослать на тебя богатую Свою милость».

Еще съ поступленія въ обитель, Прохоръ ежедневно совершалъ правило, «еже даде ангелъ Господень великому Пахомію», учредителю иноческаго общежитія (Трисвятое и дальше обычно Отче нашъ; Господи помилуй, 12 разъ. Слава и нынѣ: пріидите поклонимся трижды. Псаломъ 50-й (Помилуй мя, Боже). Вѣрую во единаго Бога. — Сто разъ молитва Іисусова. Достойно есть и отпустъ). Этихъ молитвъ по числу часовъ въ сутки онъ совершалъ 12 днемъ и 12 ночью.

Тутъ, въ пустыни — вдали отъ всѣхъ людей, онъ съ умиленіемъ погружался въ свой молитвенный подвигъ, среди природы, научавшей его величію Творца, подъ небомъ, сіявшимъ звѣздами, изъ которыхъ каждая говорила ему о невыразимой небесной славѣ. Въ это же время онъ усилилъ постъ: въ среду и пятницу не вкушалъ вовсе пищи, а въ другіе дни недѣли принималъ ее по одному разу.

Въ тѣ же годы, въ томъ же Саровѣ начиналъ свою монашескую жизнь послушникъ, впослѣдствіи, подъ именемъ іеромонаха Нифонта, бывшій въ Саровѣ строителемъ.

Старшая братія пустыни утѣшалась и радовалась на Прохора, который въ старости самъ разсказывалъ о строителѣ и казначеѣ: «любили меня какъ свои души и ничего ими отъ меня не потаено, и о томъ, что было для меня полезно, пеклися».

То необыкновенное уваженіе, которое вселялъ къ себѣ среди Саровскихъ старцевъ молодой Прохоръ, выразилось ясно во время его тяжкаго недуга.

Въ 1780 году онъ жестоко заболѣлъ. Тѣло распухло, болѣзнь не поддавалась никакимъ средствамъ; врача не было; повидимому, это была водянка. Безропотно въ продолженіе трехъ лѣтъ послушникъ выносилъ сильныя страданія, плакалъ, молился. Его старецъ Іосифъ, строитель Пахомій, старецъ Исаія ходили за нимъ, находясь при немъ почти неотлучно. А они были начальники, а Прохоръ — двадцатилѣтній послушникъ.

Болѣзнь приняла самый опасный оборотъ, строитель совѣтовалъ пригласить врача или открыть кровь. Прохоръ отвѣчалъ ему:

«Я предалъ себя, отче святый, истинному врачу душъ и тѣлесъ, Господу нашему Іисусу Христу, и Пречистой Его Матери; если же любовь ваша разсудитъ, снабдите меня, убогаго, Господи ради, небеснымъ врачевствомъ».

Старецъ Іосифъ особо отслужилъ о здравіи Прохора всенощную и литургію; братія была въ сборѣ. Прохора исповѣдывали и пріобщили.

Тогда въ несказанномъ свѣтѣ, ему явилась Пресвятая Дѣва Марія съ апостолами Іоанномъ Богословомъ и Петромъ. Указывая Богослову на больного послушника, Она сказала: этотъ нашего рода, и возложила правую руку на его голову. Матерія, наполнявшая тѣло больного, начала выходить черезъ отверстіе, образовавшееся въ правомъ боку, и вскорѣ онъ выздоровѣлъ. Признаки этой раны навсегда остались на тѣлѣ.

Необыкновенное выздоровленіе всѣ приписали общей молитвѣ и причастію. Явленіе же стало извѣстно только много лѣтъ спустя, когда, приближаясь къ смерти, подвижникъ разсказалъ о немъ одному довѣренному лицу.

Эта болѣзнь еще болѣе закалила духъ Прохора, и подготовила его къ принятію великаго монашескаго образа.

Вскорѣ въ Саровѣ приступили къ новымъ постройкамъ. На мѣсто кельи, гдѣ болѣлъ Прохоръ, поставили больницу съ богадѣльнею и при больницѣ церковь въ два этажа — нижній престолъ во имя преп. Зосимы и Савватія Соловецкихъ, въ верхнемъ — Преображенія Господня.

Прохора послали за сборомъ денегъ на церковь. Обходя Русь, онъ зашелъ и въ Курскъ. Мать его уже умерла, и онъ долго молился на ея могилѣ; по родной его братъ хозяйствовалъ съ успѣхомъ, и много пожертвовалъ на церковь. Вернувшись въ Саровъ, Прохоръ своими руками устроилъ для нижней церкви изъ кипариснаго дерева престолъ, стоящій тамъ и понынѣ.

Со времени освященія алтаря подвижникъ старался пріобщаться всегда въ этомъ храмѣ, въ память посѣтившей его на этомъ мѣстѣ милости Божіей.

То чудесное исцѣленіе, которое ниспослано было Прохору, свидѣтельствовало о высокой степени, которой достигла его внутренняя жизнь; онъ уже достоинъ былъ вѣнца, о которомъ издавна мечталъ: монашескаго постриженія.

Для чтущихъ старца интересно будетъ знать о томъ, каковъ былъ въ то время внѣшній обликъ послушника Прохора. Ему было болѣе 25 лѣтъ; росту высокаго (2 арш. 8 вершк.); несмотря на строгій постъ, лицо было бѣлое и полное, носъ правильный и острый; свѣтло голубые, выразительные и проницательные глаза, густыя брови; густые свѣтлорусые волосы на головѣ; окладистая борода соединялась съ густыми усами; онъ былъ крѣпко сложенъ и очень силенъ; онъ обладалъ увлекательною рѣчью, необыкновенною памятью и свѣтлымъ, отчетливымъ соображеніемъ.

13-го августа 1786 года онъ былъ постриженъ въ монашество строителемъ о. Пахоміемъ; воспріемниками были старцы Іосифъ и Исаія. По обычаю того времени, ему дано было, безъ его вѣдома, подходящее къ нему имя, избранное монастырскимъ начальствомъ: Серафимъ, что значитъ пламенный.

Въ декабрѣ 1787 года онъ посвященъ въ іеродіакона. Съ того дня въ теченіе шести лѣтъ онъ почти безпрерывно находился въ служеніи. Ночи на воскресенья и праздники проводилъ всѣ въ молитвахъ, стоя. Богъ подавалъ ему силы, — онъ не нуждался почти въ отдыхѣ, забывалъ часто о пищѣ и съ сожалѣніемъ уходилъ изъ церкви.

Все выше восходила душа отца Серафима, и, въ отвѣтъ на пламенное служеніе его Христу, Христосъ подкрѣплялъ его дивными видѣніями.

По временамъ онъ видалъ при церковныхъ служеніяхъ ангеловъ, сослужащихъ и воспѣвающихъ съ братіею, во образѣ молніеносныхъ юношей въ бѣлыхъ златотканныхъ одеждахъ, и пѣнія ихъ не выразить словомъ. Тогда сердце его, какъ воскъ, таяло отъ неизреченной радости.

Особенно же знаменательнаго видѣнія удостоился онъ во время литургіи въ Великій четвертокъ; объ этомъ сохранился его разсказъ.

— Послѣ малаго выхода, когда я, вышедши въ царскія врата возгласилъ и во вѣки вѣковъ, меня озарилъ свѣтъ какъ лучъ солнечный. Обративъ глаза на сіяніе, я увидѣлъ Господа Бога нашего Іисуса Христа во образѣ Сына Человѣческаго во славѣ, сіяющаго, свѣтлѣе солнца, неизреченнымъ свѣтомъ и окруженнаго, какъ бы роемъ пчелъ, небесными силами- ангелами, архангелами, херувимами и серафимами. Отъ западныхъ церковныхъ вратъ Онъ шелъ по воздуху, остановился противъ амвона и, воздвигши Свои руки, благословилъ служащихъ и молящихся. Затѣмъ Онъ вступилъ въ мѣстный образъ, что близъ царскихъ вратъ. Сердце мое возрадовалось тогда чисто, просвѣщенно, въ сладости любви къ Господу".

Надо замѣтить, что малый выходъ означаетъ явленіе Іисуса Христа народу.

Отъ видѣнія о. Серафимъ мгновенно измѣнился видомъ — и не могъ сойти съ мѣста, вымолвить слова. Іеродіаконы подъ руки ввели его въ алтарь, гдѣ онъ стоялъ неподвижно около двухъ часовъ. Лицо его поминутно измѣнялось — то бѣлѣло какъ снѣгъ, то переливалось румянцемъ. Но никто отъ него не узналъ тогда о видѣніи, кромѣ старцевъ Пахомія и Іосифа.

По служенію своему о. Серафимъ не могъ удалиться совершенно въ пустыню, но по вечерамъ онъ уходилъ, какъ въ то время, когда былъ послушникомъ — въ пустынную келью, и тамъ ночь проводилъ въ молитвѣ, а къ утру возвращался въ Саровъ.

2 сентября 1793 года въ Тамбовѣ о. Серафимъ былъ рукоположенъ во іеромонаха, и съ этого дня сталъ ежедневно пріобщаться св. тайнъ.

Близъ этого времени въ окрестности Сарова неоднократно повторились неурожаи. Пустынь кормила голодающихъ крестьянъ и во время очень продолжительнаго голода число ежедневно прокармливаемыхъ достигло тысячи. Случилось, что и для иноковъ не осталось ни муки, ни жита. Вся братія сошлась въ церковь, гдѣ строитель Пахомій,

Видѣніе іеродіакону Серафиму.

25 въ избавленіе отъ такой бѣды, служилъ молебенъ Божіей Матери и всенощное бдѣніе. Въ слѣдующее утро о. Серафимъ пошелъ въ житницу и увидѣлъ, что всѣ закромы наполнены разнымъ хлѣбомъ и житомъ. Съ той поры, во все время голода, обитель не оскудѣвала. Сколько ни раздавали, житницы снова наполнялись.

Эти событія укрѣпили въ о. Серафимѣ свойственную ему добродѣтель милосердія и вѣру въ безконечную силу Божія промысла.

ВТОРАЯ ГЛАВА. Пустынножительство. — Столпничество. — Молчалыіичество. — Затворъ.

Приблизилось время, когда о. Серафимъ стоялъ уже на такой степени, что былъ достаточно подготовленъ къ многотрудному и великому дѣланію пустынножительства: всецѣлому посвященію всѣхъ мыслей Богу, духовному созерцанію и непрестанной молитвѣ, къ тому, «чтобы имѣть умъ, совлеченный всего земного, и, сколько позволяетъ человѣческая немощь, соединяться имъ со Христомъ».

Пустыня — это тотъ подвигъ, который окончательно закрѣпляетъ пройденный подвижникомъ самоотреченный путь и навсегда освящаетъ его тѣснѣйшимъ единеніемъ со Христомъ. Многіе, исполнивъ этотъ подвигъ, изъ пустыни возвращались опять въ монастыри, гдѣ люди отыскивали пустынножителей — и тѣ съ любовью служили имъ своими великими духовными силами. Потому такъ близокъ русской душѣ подвигъ пустынножителя, и потому съ такимъ усердіемъ стучитъ въ отдаленнѣйшія кельи русскій людъ, что видитъ въ этихъ людяхъ высшихъ представителей духовнаго направленія, людей, уже на землѣ начавшихъ жить небесною жизнью.

Не недоумѣнія должны возбуждать пустынники, а глубокое сочувствіе, потому что на послѣдней ступени восхожденія къ Богу они могутъ сказать, какъ сказалъ о. Серафимъ: «мы бѣгаемъ не людей, которые одного съ нами естества и носятъ одно и то же имя Христово, но пороковъ, ими творимыхъ, — какъ и великому Арсенію (мудрецу и царедворцу) сказано было: бѣгай людей и спасешься. Удаляемся мы изъ общества братства не изъ ненависти къ нему, а болѣе для того, что мы приняли и носимъ на себѣ чинъ ангельскій, которому невмѣстительно быть тамъ, гдѣ словомъ и дѣломъ прогнѣвляется Господь Богъ».

Издавна шелъ отецъ Серафимъ къ пустыннической жизни. Ревность о Богѣ, горѣвшая въ немъ съ дѣтскихъ лѣтъ его, все росла и, чтобы развиться на просторѣ, ей нужны были особыя условія, полное удаленіе отъ людей и бытъ, свободный отъ всякихъ узъ общежитія: пустыня.

Но, чтобъ не подавать никому повода къ излишнимъ толкамъ, и прикрыть сокровенныя свои намѣренія, отецъ Серафимъ выставилъ такую причину своего удаленія, которая была истинною, но второстепенною.

Отъ постояннаго стоянія въ церкви и на домашней молитвѣ, у него ноги опухли, открылись раны; онъ не могъ служить, былъ освобожденъ отъ исполненія послушаній и просился въ пустыню. Строитель о. Пахомій, умирая, благословилъ намѣреніе о. Серафима и, схоронивъ старца, онъ, съ разрѣшенія новаго настоятеля, о. Исаіи, своего воспріемника при постриженіи, удалился надолго въ свою пустынную келью, 20 ноября 1794 года, ровно шестнадцать лѣтъ послѣ прихода своего въ Саровъ, 35 лѣтъ отъ роду, т. е. «на преполовеніи» своей жизни.

Его келья находилась въ густомъ сосновомъ бору, на берегу рѣки Саровки, на возвышенномъ холмѣ, въ 5—6 верстахъ отъ обители. Выстроенная изъ дерева, она состояла изъ комнаты съ печкой, сѣней и крылечка. Вокругъ — гряды огорода и заборъ. Потомъ онъ завелъ у себя и пчельникъ, приносившій очень хорошій медъ. Недалеко, верстахъ въ двухъ, жили другіе вышедшіе изъ Сарова отшельники. Отецъ Серафимъ эти холмы называлъ Аѳономъ, а ближайшимъ мѣстамъ далъ имена евангельскихъ мѣстностей. Воображая себя во святой землѣ, онъ любилъ читать въ этихъ мѣстахъ объ относящихся къ нимъ евангельскихъ событіяхъ: въ своемъ Виѳлеемѣ пѣлъ: «Слава въ вышнихъ Богу». На берегу Саровки, названной имъ Іорданомъ, вспоминалъ про проповѣдь Іоанна Крестителя и крещеніе Господа Іисуса Христа.

Одежда отца Серафима была самая убогая. На головѣ онъ носилъ поношенную камилавку, на плечахъ балахонъ изъ бѣлаго полотна, на рукахъ кожаныя рукавицы, на ногахъ кожаныя бахилы (родъ чулокъ) и лапти. На бѣломъ балахонѣ висѣлъ мѣдный крестъ, который при прощаніи надѣла на него мать, а за плечами, въ сумкѣ, онъ неразлучно носилъ Евангеліе, чтобъ всегда читать его и въ напоминаніе о ношеніи ига Христова. Лѣтомъ и зимой одежда у него была та же. Его время проходило въ тѣлесныхъ трудахъ, чтеніи книгъ и молитвахъ.

Въ холодную пору онъ собиралъ дрова для отопленія своей кельи, а лѣтомъ воздѣлывалъ гряды на своемъ огородѣ. Для удобренія его, онъ въ жары ходилъ на болотистыя мѣста и приносилъ оттуда мху. Болота кишѣли насѣкомыми; а онъ входилъ въ болото, обнажившись до пояса; насѣкомыя нестерпимо кусали его, высасывая кровь, а онъ радовался, потому что, какъ говорилъ онъ впослѣдствіи, «страсти истребляются страданіемъ и скорбію — или произвольною, или посылаемою Промысломъ», — и онъ принималъ на себя произвольныя страданія для совершеннаго очищенія души.

Удобривъ гряды, онъ сажалъ сѣмена, поливалъ ихъ, пололъ и собиралъ овощи. Эти труды излѣчили его болѣзнь въ ногахъ. Работая, онъ приходилъ въ свѣтлое, радостное настроеніе, которое изливалъ пѣніемъ священныхъ пѣсенъ. Онъ зналъ ихъ множество наизусть, но больше другихъ пѣвалъ: Всемірную славу; антифонъ, изображающій пустынную жизнь, — Пустыннымъ непрестанное Божественное желаніе бываетъ, міра сущимъ суетнаго кромѣ; пѣснь: Иже отъ не сущихъ вся приведши, Словомъ созидаемая, совершаемая Духомъ; Водрузивши на ничесомъ же землю повелѣніемъ Твоимъ.

И посреди этой трудовой молитвы онъ погружался иногда въ столь глубокое созерцаніе духовныхъ тайнъ, что орудія падали на землю, руки опускались, во взглядѣ его, устремленномъ въ себя, выражалось что-то чудесное, и, если кто проходилъ мимо, съ благоговѣніемъ смотрѣлъ на него, и не смѣлъ нарушить его созерцаній. Въ каждомъ дѣлѣ являлся духовный разумъ пустынника. Такъ, при рубкѣ дровъ, сдѣлавъ одинъ или три отрубка, онъ углублялся въ созерцаніе тайны единаго Бога въ трехъ лицахъ.

Священное писаніе, изученію котораго онъ съ молодости посвящалъ такъ много времени, озарило его умъ свѣтомъ, и теперь онъ легко проникалъ смыслъ Евангелія. Онъ ежедневно прочитывалъ по нѣскольку зачалъ изъ Евангелія и Апостола и объяснялъ ихъ себѣ. Онъ достигъ въ то время дара умиленія — и слезы нерѣдко капали изъ его глазъ за священнымъ чтеніемъ.

Молитвенное правило о. Серафима въ пустынѣ состояло въ слѣдующемъ. У него была псалтирь съ возслѣдованіями, и онъ читалъ ее по чину первыхъ пустынниковъ. Въ полночь — утреннія молитвы, полунощницу, утреню, первый часъ. Въ девятомъ часу — часы 3-й, 6-й, 9-й и изобразительные. Вечеромъ — вечерню и малое повечеріе; при началѣ ночи монастырское правило съ молитвами на сонъ грядущій, а иногда вмѣсто него полагалъ разомъ тысячу поклоновъ. Кромѣ того, онъ совершалъ особое чинопослѣдованіе, сохранившееся подъ именемъ келейнаго правила о. Серафима.

Эти молитвы свои онъ любилъ, какъ и евангельскія чтенія, совершать на мѣстахъ, именемъ своимъ напоминавшихъ ему жизнь Спасителя.

Во время молитвы онъ достигалъ высшей радости, доступной человѣку, о чемъ можно судить изъ словъ его: «когда умъ и сердце соединены въ молитвѣ и помыслы не разсѣяны, тогда сердце согрѣвается теплотою духовною, въ которой возсіяваетъ свѣтъ Христовъ, исполняя мира и радости всего внутренняго человѣка».

Пища о. Серафима состояла изъ сухого и черстваго хлѣба, который онъ бралъ съ собою изъ монастыря по воскресеньямъ на цѣлую недѣлю. Есть сказаніе, что изъ этого количества онъ удѣлялъ еще звѣрямъ и птицамъ, которые любили приходить къ нему. Но потомъ онъ отказался и отъ хлѣба насущнаго, довольствуясь овощами огорода; и исполнились надъ нимъ слова ап. Павла — «питался, дѣлающе своими руками». Всю первую недѣлю Великаго поста онъ ничего не вкушалъ. Наконецъ, онъ дошелъ до того, что въ продолженіе почти трехъ лѣтъ питался травою сниткою, которую варилъ въ горшечкѣ, а на зиму засушивалъ ее себѣ на запасъ.

Наканунѣ праздниковъ и воскресныхъ дней о. Серафимъ приходилъ въ обитель, выстаивалъ вечернія службы и пріобщался за раннею литургіею въ дорогой ему церкви преп. Зосимы и Савватія; до вечерни въ кельѣ принималъ нуждавшихся въ его совѣтѣ изъ монастырской братіи, а затѣмъ, взявъ хлѣба, удалялся въ пустынь. Только всю первую недѣлю Великаго поста онъ оставался въ обители.

Нѣкоторые изъ братіи пытались раздѣлить съ нимъ его подвиги, но никто не могъ выдержать его жестокой жизни, и о. Серафимъ оставался одинъ.

Молва стала распространяться о пустынномъ старцѣ, и многіе приходили къ нему въ его пустынную келью- приходили и женщины. Это могло служить соблазномъ для мірянъ; а запретить доступъ нуждающимся въ его помощи о. Серафимъ самовольно не могъ. По великой вѣрѣ своей, онъ рѣшился просить у Бога знаменія, — слѣдуетъ ли ему на холмъ, названный имъ Аѳонскимъ, воспретить входъ женщинамъ.

Онъ просилъ, чтобы вѣтви дерева, мимо которыхъ онъ проходилъ, идя съ праздника къ себѣ въ пустынь, при слѣдующемъ проходѣ его, въ ту же ночь, заградили ему путь. И вотъ онъ увидѣлъ, что съ обѣихъ сторонъ тропинки огромные сучья завалили дорожку. Онъ упалъ на колѣни.

Придя въ монастырь, онъ послѣ херувимской подошелъ къ престолу и просилъ совершавшаго литургію строителя о. Исаію благословить его намѣреніе. Строитель сперва удивился, въ какое время говоритъ съ нимъ о. Серафимъ, но благословилъ — и осѣнилъ его поднесенною въ ту минуту иконою Богоматери Блаженное Чрево. На ночь о. Серафимъ вернулся въ пустыню.

Въ эти годы о. Серафимъ всячески избѣгалъ посѣтителей. Особенно же онъ сторонился нѣкоторыхъ, видя въ нихъ одно любопытство. Дѣйствительно же нуждающимся духовно изъ иноковъ не отказывалъ. Иногда сосѣдніе пустынники, Александръ и Маркъ, находили о. Серафима до того погруженнымъ въ богомысліе, что онъ не замѣчалъ ихъ присутствія; прождавъ съ часъ, они уходили. Если же старецъ встрѣчалъ кого въ лѣсу, то смиренно кланялся и отходилъ, ибо, какъ онъ говаривалъ впослѣдствіи: «отъ молчанія никто никогда не раскаивался».

На людей, видѣвшихъ старца въ первый разъ, эти неожиданныя встрѣчи производили неизгладимыя на всю жизнь впечатлѣнія: уже одинъ внѣшній образъ его поучалъ, говоря о чемъ-то возвышеннѣйшемъ и духовномъ…. Существуетъ большая картина: о. Серафимъ въ полуклобукѣ, полумантіи, съ сумкою на плечѣ, съ четками въ рукахъ, опираясь на сучковатую палку и пригнувшись къ землѣ, какъ ходилъ онъ послѣ ранъ, совершаетъ свой переходъ по лѣсу. — Трудно оторваться отъ этого чуднаго лика Саровскаго пустынножителя. Какія же чувства испытывали тѣ, кто видѣли его живымъ, ощущая дѣйствовавшую въ немъ благодать?

О. Серафимъ, достигнувъ высоты мирнаго духа, и дикимъ звѣрямъ внушалъ благоговѣніе. Нѣсколько разъ посѣщавшіе его въ дальней пустыни видѣли близъ него громаднаго медвѣдя, котораго онъ кормилъ. По его слову, медвѣдь уходилъ въ лѣсъ — и потомъ приходилъ снова, и старецъ кормилъ его, и давалъ иногда кормить его посѣтителямъ. Лицо у старца было тогда свѣтлое, какъ у ангела, и радостное. Но онъ запрещалъ говорить о томъ до его смерти.

Видя такую великую жизнь подвижника, исконный врагъ нашего спасенія яростно вооружился противъ него, насылая на него тяжкія искушенія. Однажды во время молитвы о. Серафимъ услышалъ за стѣнами кельи вой звѣря, потомъ, точно скопище народа, начали ломиться въ дверь, выбили косяки, и къ ногамъ молившагося старца упалъ громадный кряжъ дерева, который на другой день еле вынесли восемь человѣкъ.

Иногда ему видимо представлялось, что келья рушится на четыре стороны, и что къ нему рвутся страшные звѣри съ дикимъ ревомъ. Разъ онъ былъ поднятъ на воздухъ и съ такою силою сброшенъ нѣсколько разъ на полъ, что, еслибъ не ангелъ-хранитель, кости бы его переломились. Можно предположить, что онъ видалъ духовъ злобы. Когда впослѣдствіи, одинъ мірянинъ, въ простотѣ, спросилъ его: «батюшка, видали ли вы злыхъ духовъ?» онъ отвѣтилъ съ улыбкою: «они гнусны, — какъ на свѣтъ ангела взглянуть грѣшному невозможно, такъ и бѣсовъ видѣть ужасно: потому что они гнусны».

Всѣ эти внѣшнія видѣнія и искушенія подвижникъ побѣждалъ силою крестнаго знаменія. Дважды былъ избранъ о. Серафимъ въ игумены и архимандриты монастырей, но отказался. Видя такое смиреніе, врагъ ополчился на него новою бѣдою и воздвигъ въ его душѣ со страшною силой соблазна мысленную брань — самую ужасную изъ бѣдъ…. Трудно было о. Серафиму. Призвавъ на помощь Господа Іисуса Христа и Пречистую Его Матерь, — онъ рѣшился для побѣды надъ кознями на новый подвигъ.

-----

Въ лѣсу, на полпути отъ кельи въ Саровъ лежалъ гранитный камень громадной величины.

На немъ рѣшился о. Серафимъ начать жизнь столпника. Всю ночь теперь онъ сталъ проводить на этомъ камнѣ, въ молитвѣ, стоя во весь ростъ, или на колѣняхъ, съ воздѣтыми руками взывая, какъ мытарь: «Боже, милостивъ буди мнѣ грѣшному!» — Въ кельѣ о. Серафимъ на весь день становился на другой камень, сходя съ него только для принятія пищи и рѣдкаго отдыха. Такъ прожилъ онъ тысячу сутокъ — и мысленная брань утихла отъ великаго труда плоти и непрестанной молитвы.

Но болѣзнь въ ногахъ открылась опять, и уже не оставляла старца до конца его дней.

Достигнувъ цѣли, онъ окончилъ этотъ подвигъ, совершенный въ такой тайнѣ, что никто о немъ не зналъ, — и только предъ смертью онъ, въ назиданіе, разсказалъ о томъ ближайшей братіи. Когда его спросили, какъ онъ могъ это перетерпѣть, — была ли ему Божія помощь, онъ отвѣчалъ:

«Да, иначе силъ человѣческихъ не хватило бы. Внутренно подкрѣплялся и утѣшался я этимъ небеснымъ даромъ, нисходящимъ отъ Отца свѣтовъ. — Когда въ сердцѣ есть умиленіе, то и Богъ бываетъ съ нами».

Камни о. Серафима существуютъ. Но отъ большого остался только одинъ осколокъ. Многіе откалывали себѣ отъ нихъ куски. Въ семьяхъ встрѣчаются эти куски, иногда съ изображеніемъ молящагося о. Серафима. Богомольцы пробили въ пустынь Серафимову вмѣсто тропинки просторную дорогу, по которой ѣздятъ экипажи.

А старца ждало новое испытаніе, изгонявшее его изъ пустыни.

12-го сентября 1804 г., когда онъ рубилъ въ лѣсу дрова, къ нему пришли три неизвѣстные крестьянина, и нагло стали требовать денегъ. Онъ отвѣтилъ: «я ни отъ кого ничего не беру». Первый бросившійся на него упалъ, и они всѣ испугались, а о. Серафимъ, хоть былъ очень силенъ и при топорѣ, вспомнилъ слова Спасителя: «вси, пріемшіи ножъ, ножемъ погибнутъ». Онъ опустилъ топоръ, сложилъ на груди крестомъ руки и сказалъ: «дѣлайте, что вамъ надобно». Они ударили его обухомъ топора въ голову — изъ рта и ушей хлынула кровь, старецъ упалъ замертво. Разбойники повлекли его къ кельѣ, продолжая топтать его ногами, связали веревками — и, думая что онъ убитъ, кинули его, и бросились въ келью, для грабежа. Но нашли только икону и нѣсколько картофелинъ; на злодѣевъ напалъ страхъ, и они убѣжали.

О. Серафимъ, придя въ чувство, кой-какъ развязалъ себя, поблагодарилъ Бога за безвинное страданіе, помолился о прощеніи грабителей и къ утру приплелся въ обитель, въ самомъ ужасномъ видѣ, истерзанный, окровавленный, съ запекшейся кровью. Разсказавъ все одному только настоятелю о. Исаіи и духовнику, онъ слегъ. Послали въ Арзамасъ за врачами. Они нашли, что голова проломлена, ребра перебиты, грудь оттоптана и по тѣлу смертельныя раны, и удивлялись, какъ онъ еще живъ. Когда они совѣщались по-латыни, что дѣлать, о. Серафимъ уснулъ и имѣлъ видѣніе.

Пресвятая Владычица, во славѣ, съ апостолами Іоанномъ Богословомъ и Петромъ явилась къ его одру и произнесла въ ту сторону, гдѣ были врачи: «что вы трудитесь?» а старцу: «сей отъ рода моего!» слова уже слышанныя старцемъ.

Проснувшись, о. Серафимъ отклонилъ лѣченіе, и, въ тотъ же день почувствовавъ возвращеніе силъ, всталъ съ постели. Но пять мѣсяцевъ онъ провелъ, оправляясь, въ обители, а тамъ снова возвратился въ пустыню.

Грабители были уличены — то были крѣпостные помѣщика Татищева, села Кременокъ, Ардатовскаго уѣзда. О. Серафимъ объявилъ и Саровскому настоятелю, и помѣщику, что, если крестьянъ накажутъ, то онъ навсегда уйдетъ изъ Сарова въ дальнія мѣста. По мольбѣ старца, злодѣевъ простили; но въ скоромъ времени пожаръ сжегъ ихъ дома; они раскаялись и приходили къ о. Серафиму.

Такъ были посрамлены всѣ козни, которыми искушенъ былъ о. Серафимъ.

Съ той поры онъ остался навсегда совсѣмъ согбеннымъ (еще прежде онъ былъ однажды придавленъ деревомъ, при рубкѣ лѣса), и ходилъ опираясь на топорикъ, мотыку или палку.

Велики были его духовные труды въ пустынѣ; и впослѣдствіи онъ говаривалъ, что живущій въ пустынѣ долженъ быть какъ бы распятъ на крестѣ; что въ монастырѣ съ противными силами борятся какъ съ голубями, а въ пустынѣ — какъ со львами и леопардами.

Но невыразимый миръ осѣнялъ эту пустынную жизнь, когда утихали искушенія. Св. Василій Великій такъ описываетъ ее:

«О, уединенное житіе! домъ ученія небеснаго и училище божественнаго разумѣнія, въ которомъ Богъ есть все то, чему мы учимся. Пустыня — рай сладости, гдѣ и благоуханные цвѣты любви то пламенѣютъ огненнымъ цвѣтомъ, то блестятъ снѣжною бѣлизной, и съ ними миръ и тишина. Тамъ ѳиміамъ совершеннаго умерщвленія не только плоти, но, что славнѣе, и самой воли; и кадило непрерывной молитвы, сладко сгорая, непрестанно вскипаетъ огнемъ любви божественной. Тамъ различные цвѣты добродѣтели, блистая розовыми украшеніями, процвѣтаютъ благодатію неувядаемой красоты»….

Въ 1806 г. настоятель Сарова о. Исаія удалился отъ дѣлъ. Въ его мѣсто братія просила о. Серафима, но онъ уклонился; былъ тогда избранъ о. Нифонтъ, съ дѣтства извѣстный о. Серафиму. О. Исаію возили въ телѣжкѣ въ пустыню, гдѣ онъ бесѣдовалъ по долгу со своимъ духовнымъ сыномъ, черезъ годъ онъ скончался. О. Серафимъ осиротѣлъ.

Его любимые старцы, руководившіе его первыми иноческими шагами: Іосифъ, Пахомій, Исаія лежали въ землѣ. Онъ не забывалъ ихъ всю жизнь.

Всякій разъ, проходя мимо кладбища, онъ заходилъ на могилы ихъ, и на колѣняхъ молился. Онъ называлъ ихъ «огненными столпами отъ земли до небесъ» и далъ одной инокинѣ заповѣдь: "когда идешь ко мнѣ, зайди на могилки, положи три поклона, прося у Бога, чтобъ Онъ упокоилъ души рабовъ своихъ: Исаіи, Пахомія, Іосифа, Марка (Маркъ — современный ему Саровскій крѣпкій подвижникъ, спасавшійся подвигомъ юродства) — и потомъ припади ко гробу, говоря: «простите, отцы святые, и помолитесь обо мнѣ!»

Кончина любимыхъ старцевъ произвела на о. Серафима очень глубокое впечатлѣніе. Онъ непрестанно размышлялъ о жизни и смерти, о загробномъ существованіи — и желаніе тѣснѣе соединиться съ Богомъ, и въ Немъ найти утѣшеніе скорбящей своей душѣ — направили его къ новому подвигу.

Умножая свои труды, о. Серафимъ послѣ 1806 г., приступилъ къ подвигу молчальника, основываясь на словахъ св. Амвросія Медіоланскаго: — «молчаніемъ я видѣлъ многихъ спасающихся, многоглаголаніемъ же ни единаго» — и еще другого учителя: «молчаніе есть таинство будущаго вѣка; словеса же — орудіе суть міра сего.»

Онъ не выходилъ теперь, если кто посѣщалъ его въ пустынѣ; встрѣчаясь съ кѣмъ въ лѣсу, онъ падалъ пицъ, пока не уходили. Онъ пересталъ ходить въ обитель; однажды въ недѣлю ему приносили оттуда пищу. Услышавъ стукъ, онъ на колѣняхъ какъ Божій даръ принималъ въ сѣняхъ пищу съ земли, куда ставилъ ее приносившій монахъ, не смотря на него, и клалъ возлѣ кусочекъ капусты или хлѣба — чтобы показать, въ чемъ онъ нуждается на слѣдующій разъ.

Но все это были только наружные знаки молчальничества; сущность же подвига состояла въ отреченіи отъ всѣхъ житейскихъ помысловъ.

На вопросъ старшихъ иноковъ, зачѣмъ о. Серафимъ своимъ удаленіемъ лишаетъ другихъ совѣтовъ и руководства, онъ отвѣчалъ словами св. Григорія Богослова: «прекрасно богословствовать для Бога, но лучше сего, если человѣкъ себя очищаетъ для Бога».

Около трехъ лѣтъ провелъ о. Серафимъ въ такомъ молчаніи, и отъ него перешелъ къ новому, высшему подвигу, называемому затворомъ.

Во избѣжаніе соблазна со стороны братіи, не знавшей, какимъ образомъ могъ пріобщаться о. Серафимъ, безвыходно остававшійся въ пустынѣ, — монастырскій соборъ предложилъ о. Серафиму или ходить, какъ прежде, но праздникамъ въ обитель, или перейти навсегда въ монастырскую келью. О. Серафимъ монаху, принесшему ему это извѣстіе, не отвѣчалъ словомъ, но 8 мая 1810 года, послѣ 15-ти лѣтней пустынной жизни, навсегда водворился въ прежней своей монастырской кельѣ затворникомъ. Ему было тогда пятьдесятъ лѣтъ.

Все, что имѣлъ тогда у себя въ кельѣ о. Серафимъ, — была икона съ горящей лампадой и обрубокъ пня взамѣнъ стула. Для себя онъ не употреблялъ и огня. Въ кельѣ лежала охапка дровъ для печи, никогда не топившейся. Для умерщвленія плоти онъ носилъ подъ рубашкою, на плечахъ, поддерживаемый веревками, большой пятивершковый желѣзный крестъ; веригъ и власяницы онъ не носилъ никогда и говорилъ: «кто насъ оскорбитъ словомъ или дѣломъ, и если мы переносимъ обиды по-евангельски — вотъ и вериги наши, вотъ и власяница!»

Питьемъ его была одна вода; пищей — толокно и бѣлая рубленая капуста; это ему приносили ежедневно; иногда уносили непочатымъ.

Молитвенныя правила онъ совершалъ какъ и въ пустынѣ, и упражнялся въ умной молитвѣ. Иногда онъ на колѣняхъ цѣлыми часами безмолвно стоялъ предъ иконой, созерцая въ сердцѣ Господа.

Въ теченіе недѣли онъ прочитывалъ весь Новый Завѣтъ. Сквозь дверь было слышно, какъ онъ вслухъ толковалъ себѣ писаніе; многіе приходили и внимали ему.

Въ праздники къ нему приносили св. дары, и онъ пріобщался.

Чтобы яснѣе помнить о смерти, онъ упросилъ сдѣлать себѣ гробъ, и поставилъ его въ своихъ сѣняхъ, и просилъ, чтобы его схоронили въ этомъ гробѣ.

Случайно открылось, что по ночамъ онъ трудился, перенося полѣнца къ своей кельѣ, читая чуть слышно молитву Іисусову.

ТРЕТЬЯ ГЛАВА. Старчество. — Духовные дары.

Прошло пять лѣтъ затвора, и о. Серафимъ внѣшне ослабилъ его; онъ открылъ дверь кельи; всякій могъ войти къ нему; онъ же продолжалъ свои духовныя занятія — и на вопросы не отвѣчалъ.

Еще черезъ пять лѣтъ онъ уже началъ вступать въ бесѣду, и прежде всего съ иноками.

Онъ училъ ихъ точному выполненію иноческихъ правилъ, ревности къ церковному служенію и говорилъ, что, когда вниманіе инока къ себѣ ослабѣваетъ, онъ долженъ смотрѣть на восковую свѣчу: "воскъ это наша вѣра, свѣтильня — надежда, а огонь — любовь, которая все соединяетъ вмѣстѣ, и вѣру, и надежду, подобно тому, какъ воскъ и свѣтильня горятъ вмѣстѣ при дѣйствіи огня. Какъ таетъ свѣча, зажженная предъ ликомъ Божіимъ, такъ, съ каждою минутою, умаляется и жизнь, приближая насъ къ концу.

Въ дѣлѣ спасенія души великую силу придавалъ о. Серафимъ причастію.

Приступать ко св. причастію и монахамъ, и мірянамъ о. Серафимъ совѣтовалъ во всѣ двунадесятые праздники — и никакъ не опускать безъ говѣнія четырехъ постовъ.

Вотъ что говорилъ онъ о высокой милости евхаристіи: «если бы мы и весь океанъ наполнили слезами, то и тогда бы не могли удовлетворить Господа за то, что онъ изливаетъ на насъ жизнь и питаетъ насъ пречистою Своею кровію и тѣломъ, которыя насъ омываютъ, очищаютъ, оживотворяютъ и воскрешаютъ. Но приступай безъ сомнѣнія и не смущайся, а вѣруй только».

Открывъ дверь инокамъ, старецъ не отказывалъ уже болѣе и мірянамъ. Чувствуя вспомоществующую Божію благодать, онъ отдалъ свои силы дѣлу назиданія и христіанскаго руководства своихъ ближнихъ. Его слово дѣйствовало съ большою властью, потому, что всѣ приходившіе къ нему знали, что самъ онъ исполнилъ то, что проповѣдывалъ. А, какъ говорилъ о. Серафимъ, "учить другихъ такъ же легко, какъ съ нашего собора бросать на землю камешки, а проходить дѣломъ то, чему учишь, все равно какъ бы самому носить камешки на верхъ собора.

Теперь двери его кельи были открыты отъ ранней обѣдни до 8 ч. утра. Онъ принималъ въ бѣломъ балахонѣ и мантіи: а въ дни, когда пріобщался, еще въ епитрахили и поручахъ. Людей искреннихъ встрѣчалъ съ особенною радостью. Побесѣдовавъ, онъ заставлялъ наклонить голову, и, возложивъ епитрахиль, произносилъ съ посѣтителемъ молитву: «согрѣшилъ я, Господи, согрѣшилъ душою и тѣломъ, словомъ, дѣломъ, умомъ и помышленіемъ и всѣми моими чувствами… волею или неволею, вѣдѣніемъ или невѣдѣніемъ.» И затѣмъ читалъ разрѣшительную молитву. Въ эту минуту испытывалось необыкновенное облегченіе совѣсти. Потомъ онъ помазывалъ крестообразно лобъ масломъ отъ иконы — и давалъ пить богоявленной воды и частицу антидора, но утрамъ; потомъ, цѣлуя пришедшаго въ уста, говорилъ во всякое время — Христосъ воскресе, и давалъ прикладываться къ образу Божіей Матери или кресту, висѣвшему у него на груди.

Особенно онъ совѣтовалъ и настаивалъ на томъ, чтобъ люди постоянно имѣли въ сердцѣ молитву Іисусову. «Въ этомъ да будетъ все твое вниманіе и обученіе» Этой молитвѣ онъ придавалъ великое значеніе и считалъ непремѣнно обязательною для каждаго христіанина.

Насчетъ ежедневныхъ молитвъ, онъ оставилъ слѣдующее правило, исполнимое рѣшительно для всѣхъ.

"Вставши отъ сна читать Отче нашъ трижды, Богородица, Дѣво радуйся — трижды, и Вѣрую во единаго Бога — одинъ разъ. Затѣмъ до обѣда читать, по возможности всегда, и на пути, и на трудѣ, Іисусову молитву, а при людяхъ повторять мысленно «Господи помилуй». Передъ обѣдомъ повторить утреннее правило.

Послѣ обѣда до вечера вмѣсто Іисусовой молитвы читать Пресвятая Богородице, спаси мл грѣшнаго. Передъ сномъ — опять утреннее правило.

Кто же не имѣетъ времени, пусть совершаетъ эти правила хоть на ходьбѣ, на постели, помня: «всякій призывающій имя Господне спасется».

А имѣющіе время — пусть читаютъ еще зачала изъ Евангелія, акаѳисты, псалмы. — Малое же это правило — высокаго достоинства: первая молитва, образецъ молитвъ, дана Господомъ; вторая — принесена архангеломъ съ неба; въ третьей — всѣ догматы вѣры.

Знатнымъ посѣтителямъ о. Серафимъ говорилъ много объ ихъ обязанностяхъ къ отечеству и вѣрѣ, умолялъ ихъ служить вѣрно Церкви Христовой и блюсти ея ученіе.

Простолюдины кромѣ душевныхъ скорбей шли къ нему со своими несложными нуждами, и онъ не отказывалъ.

Однажды прибѣжалъ въ обитель крестьянинъ, растрепанный, въ отчаяніи и, отыскавъ о. Серафима, упалъ въ ноги и закричалъ: «батюшка, у меня украли лошадь. Безъ нея семью нечѣмъ кормить. А, говорятъ, ты угадываешь!».

О. Серафимъ, ласково взявъ его за голову, сказалъ: «огради себя молчаніемъ и иди въ такое то село. Подходя къ нему, свороти съ дороги вправо и пройди задами четыре дома. Войди въ калиточку, отвяжи лошадь отъ колоды и выведи молча». — Лошадь нашлась.

Особенно доступенъ сталъ о. Серафимъ съ 1825 года, когда онъ, по слабости здоровья, рѣшился просить у Бога указанія на окончаніе своего затвора. 25 ноября, въ сонномъ видѣніи, явилась отцу Серафиму Пресвятая Владычица, въ сопровожденіи празднуемыхъ въ этотъ день св. Климента, папы римскаго, и Петра александрійскаго, и разрѣшила ему выйти изъ затвора.

Верстахъ въ двухъ отъ монастыря издавна существовалъ родникъ, и близъ него на столбикѣ была икона св. Евангелиста Іоанна Богослова, почему и родникъ называли Богословскимъ. О. Серафимъ всегда очень любилъ это мѣсто; въ четверти версты стояла келья одного умершаго подвижника.

На это мѣсто и началъ ходить старецъ; строеніе надъ родникомъ возобновили; вокругъ устроили гряды; старецъ работалъ, унизывая дно родника каменьями, которые самъ собиралъ, — - и воздѣлывая овощи. На берегу горы, у родника, поставили срубъ, подъ который онъ укрывался во время жары. Съ 1826 г. онъ постоянно проводилъ тутъ всѣ будничные дни, съ 2 до 4 ч. утра, на ночь, къ 8 вечера, возвращаясь въ монастырь, въ холщовомъ бѣломъ балахонѣ, камилавкѣ, съ топоромъ въ рукѣ, съ сумою, набитою каменьями или пескомъ, на которыхъ лежало евангеліе — и на вопросы о сумѣ, но св. Ефрему Сирину, отвѣчалъ; «я томлю томящаго мя». Это мѣсто назвали ближнею пустышкой, а родникъ колодцемъ о. Серафима.

По пути, и въ обители, и въ пустынькѣ — всюду ждало его множество народу, — и, чтобы избѣжать толпы, тѣснившейся къ нему, онъ пріобщался у себя въ кельѣ. Но во избѣжаніе осужденій, тамбовскій архіерей предписалъ ему ходить для причастія въ церковь. Его возвращеніе въ келью въ эти дни представляло необыкновенное зрѣлище. Онъ шелъ въ мантіи, епитрахили и поручахъ; народъ, окружавшій его, старался хоть взглянуть на него; но онъ не благословлялъ ни кого, а шелъ, весь погруженный въ себя.

Также дивно было видѣть уже прославленнаго чудесами, прозорливостью, даромъ благодати старца, согбеннаго, въ убогой бѣлой одеждѣ, рубящимъ дрова или копающимъ гряды, подпираясь топоромъ съ сумою съ камнями на плечахъ. А иногда онъ покрывался выдѣланною кожею, и вспоминались слова ап. Павла: «проидоша въ милотехъ и въ козіихъ кожахъ, въ пустынехъ скитающеся, скорбяще, озлоблени, — ихъ же міръ не бысть достоинъ.» (Евр. 11, 37).

Теперь открылось людямъ великое сокровище: бесѣда о. Серафима. Она дышала проникающею, тихою, живительною властью. Его рѣчи были смиренны, грѣли сердца, снимали завѣсу съ глазъ, озаряли умъ духовнымъ разумѣніемъ, приводили къ раскаянію, родили желаніе исправиться, стать лучшимъ — возбуждали надежду, что это исправленіе возможно, и, охватывая разумъ и волю, осѣняли душу человѣка тишиной. Его видъ, его бесѣда были какъ ясный лучъ солнца, просвѣтляющій всякую темноту.

Какъ всю свою жизнь, такъ и слова свои, о. Серафимъ основывалъ на словѣ Божіемъ и разъяснялъ все спрашивавшимъ у него рѣшенія самыхъ трудныхъ обстоятельствъ жизни — на основаніи мѣстъ изъ писанія и примѣровъ святыхъ.

Имѣя дары прозорливости, онъ не всѣмъ раскрывалъ ихъ, какъ онъ говоритъ въ своемъ наставленіи о храненіи познанныхъ истинъ. «Не должно безъ нужды другому открывать сердца своего: изъ тысячи найти можно только одного, который бы сохранилъ твою тайну. Когда мы сами не сохранимъ ее въ себѣ, какъ надѣяться на другого? Потому всѣми мѣрами должно стараться скрывать въ себѣ сокровище дарованій; въ противномъ случаѣ потеряешь и не найдешь.»

Особенно чтилъ о. Серафимъ святыхъ, которые явились ревнителями православной вѣры, какъ-то Климента, папу римскаго, трехъ святителей, Афанасія александрійскаго, Кирилла александрійскаго, Епифанія кипрскаго, Амвросія Медіоланскаго — и называлъ ихъ столпами Церкви. Онъ постоянно убѣждалъ стоять за непоколебимость вѣры, — и любилъ объяснять, въ чемъ состоитъ чистота православія.

Особенно выдѣлялись въ немъ любовь и смиренномудріе. Всякаго приходившаго, богача, барина и нищаго, и грѣшника изболѣвшаго грѣхами, онъ цѣловалъ, кланялся до земли и, благословляя, цѣловалъ руки. Никогда онъ не говорилъ строгими укорами, — никогда не обличалъ жестокими словами, а если замѣчалъ дурное — то тихо и кротко; болѣе просилъ и совѣтовалъ, чѣмъ обличалъ. Иногда не понимали люди въ ту минуту, что онъ говоритъ про нихъ, но впослѣдствіи, при нуждѣ, всегда вспоминалась старцева рѣчь.

Множество народу шло теперь въ Саровъ, къ о. Серафиму. Ежедневно въ его кельѣ, въ многолюднѣйшее время, бывало тысячъ до двухъ. Со всякимъ было у него время побесѣдовать на пользу, причемъ въ краткихъ словахъ онъ говорилъ много, разомъ давая наставленіе, которое бы охватило всю жизнь человѣка и, при нуждѣ, открывая самыя затаенныя мысли и чувства. Его любовь съ такою силою грѣла всякаго приходившаго, что отъ ея воздѣйствія неудержимо плакали люди съ самымъ твердымъ и окаменѣлымъ сердцемъ.

Однако нѣкоторыхъ, невозвратно погибшихъ, присутствіе о. Серафима стѣсняло; по писанію, онъ имъ «былъ тяжекъ къ видѣнію, яко не подобно было инымъ житіе его и отмѣнны были стези его». Но и съ такими, не выносившими его людьми, онъ былъ миренъ и любовенъ.

О. Серафимъ придавалъ очень большую важность православному сложенію креста, а лицъ, знаменовавшихся двухперстнымъ знаменіемъ, старался отклонить отъ этого обычая.

Вотъ, какъ онъ говорилъ объ упадкѣ благочестія и о силѣ православной вѣры: «мы, на землѣ живущіе, много заблудили отъ пути спасительнаго; прогнѣвляемъ Господа и нехраненіемъ св. постовъ; нынѣ христіане разрѣшаютъ на мясо и во св. четыредесятницу и во всякій постъ, среды и пятницы не сохраняютъ, а Церковь имѣетъ правило: нехранящіе св. постовъ и всего лѣта среды и пятницы много грѣшатъ… Не до конца прогнѣвается Господь, паки помилуетъ. У насъ вѣра православная, Церковь, не имѣющая никакого порока. Сихъ ради добродѣтелей Россія всегда будетъ славна и врагамъ страшна, и непреоборима, имущая вѣру и благочестіе въ щитъ и во броню правду: сихъ врата адова не одолѣютъ».

Дѣтямъ о. Серафимъ внушалъ уважать родителей, даже преданныхъ унизительнымъ порокамъ, и не позволялъ дѣтямъ говорить объ этихъ порокахъ родителей, закрывая имъ тогда ротъ рукой.

----

О. Серафимъ имѣлъ въ сильнѣйшей степени даръ прозорливости. Въ настоящемъ короткомъ описаніи будетъ вовсе опущено множество случаевъ, занесенныхъ въ подробныя житія о. Серафима; но необходимо указать на мнѣніе старца объ этой прозорливости.

Когда одинъ инокъ спросилъ старца: «что ты всѣхъ учишь»? — старецъ отвѣчалъ: "я слѣдую ученію Церкви, которая поетъ: «не скрывай словесъ Бога, но возвѣщай Его чудеса».

А послѣ одного обнаруженія прозорливости, на удивленіе одного изъ своихъ дѣтей, — старецъ объяснилъ: «онъ шелъ ко мнѣ какъ и другіе, какъ и ты; шелъ яко къ рабу Божію; я, грѣшный Серафимъ, такъ и думалъ, что я, грѣшный рабъ Божій — что мнѣ повелѣваетъ Господь какъ рабу своему, то я передаю требующему полезное. Первое помышленіе, являющееся въ душѣ моей, я считаю указаніемъ Божіимъ и говорю, не зная, что у моего собесѣдника на душѣ, а только вѣруя, что такъ мнѣ указываетъ воля Божія для его пользы. Какъ желѣзо ковачу, такъ я передалъ себя и свою волю Господу Богу: какъ Ему угодно, такъ и дѣйствую; своей воли не имѣю; а что Богу угодно, то и передаю».

Получая письма, о. Серафимъ часто, не распечатывая ихъ, зналъ ихъ содержаніе и давалъ отвѣты: «вотъ, что скажи отъ убогаго Серафима» Послѣ кончины его нашли много такихъ нераспечатанныхъ писемъ, на которыя были даны отвѣты.

Одному мірянину В. о. Серафимъ говаривалъ часто, что на Россію возстанутъ три державы и много изнурятъ ее. Но за православіе Господь помилуетъ и сохранитъ ее. Это онъ говорилъ о Крымской компаніи, какъ показали событія.

Съ 1831 г. о. Серафимъ многимъ возвѣщалъ о предстоящемъ голодѣ. По его совѣту, въ монастырѣ сдѣлали запасъ хлѣба на шесть годовыхъ потребъ, и въ обители не было голода.

Еще не было ни откровеній, ни явленій у гроба святителя Митрофанія воронежскаго, а о. Серафимъ письменно поздравилъ архіепископа Антонія воронежскаго съ открытіемъ св. мощей.

Духомъ о. Серафимъ зналъ и былъ въ единеніи со многими подвижниками, которыхъ никогда не видалъ и которые жили отъ него за тысячи верстъ.

Однажды къ о. Серафиму, бывшему у своего источника, подошелъ военный и, обнаживъ голову, просилъ благословенія. Но старецъ сказалъ ему прежде всего, что онъ не православной вѣры и грозно отказалъ ему въ благословеніи. Когда офицеръ въ ужасѣ ушелъ отъ него, старецъ сказалъ монаху, смущенному такимъ его обращеніемъ съ посѣтителемъ: «посмотри въ источникъ: онъ показалъ мнѣ этого человѣка, кто онъ такой.» Источникъ весь былъ возмущенъ какъ отъ большого волненія. — «Вотъ видишь, сказалъ старецъ: такъто этотъ человѣкъ хочетъ возмутить Россію.» Это былъ одинъ изъ бунтовщиковъ при воцареніи императора Николая Павловича.

Когда въ затворникѣ задонскаго Богородицкаго монастыря Георгіи возникъ помыслъ, — не перемѣнить ли ему своего мѣста на болѣе уединенное, и никто, кромѣ него, не зналъ этого тайнаго смущенія, пришелъ къ нему какой-то странникъ отъ о. Серафима и сказалъ: «о. Серафимъ приказалъ тебѣ сказать: стыдно-де столько лѣтъ сидѣвши въ затворѣ, побѣждаться такими вражескими помыслами, чтобъ оставить свое мѣсто. Никуда не ходи: Пресвятая Богородица велитъ тебѣ здѣсь оставаться». Странникъ сказалъ и вышелъ.

Онъ равно видѣлъ прошедшее и будущее, въ нѣсколькихъ словахъ очерчивалъ предстоящую жизнь человѣка и говорилъ вещи и давалъ совѣты, казавшіеся странными, доколѣ они не оказывались полными духа прозрѣнія. Подробныя житія его сохраняютъ множество удивительныхъ проявленій этого дара.

Но онъ видѣлъ не только земное. Небесныя тайны открывались ему.

Однажды о. Серафимъ послѣ долгой бесѣды съ монахомъ Іоанномъ, младенчески относившимся къ старцу, о жизни святыхъ и дарахъ ихъ, о небесныхъ обѣтованіяхъ, нѣсколько разъ повторивъ: «радость моя, молю тебя, стяжи мирный духъ, и тогда тысяча душъ спасется около тебя», заговорилъ въ небесной радости, усиливая голосъ: «вотъ я тебѣ скажу объ убогомъ Серафимѣ» и потомъ тише:

"Я усладился словомъ Господа моего Іисуса Христа, гдѣ Онъ говоритъ: «въ дому Отца Моего обители мнози суть». На этихъ словахъ я, убогій, остановился и возжелалъ видѣть оныя небесныя обители, и молилъ Господа моего Іисуса Христа, чтобы Онъ показалъ мнѣ ихъ, и Господь не лишилъ меня, убогаго, Своей милости.

«Вотъ я и былъ восхищенъ въ эти небесныя обители: только не знаю, съ тѣломъ или кромѣ тѣла, Богъ вѣсть; это непостижимо. А о той радости и сладости небесной, которую я тамъ вкушалъ — сказать тебѣ невозможно».

Онъ замолчалъ, склонился нѣсколько впередъ, голова съ закрытыми глазами поникла, и протянутою дланью правой руки, онъ мѣрно и тихо водилъ противъ сердца. Лицо его измѣнилось, и издавало чудный свѣтъ и, наконецъ, до того просвѣтилось, что невозможно было смотрѣть на него; на устахъ же и во всемъ выраженіи была такая радость и восторгъ небесный, что онъ казался истинно небеснымъ человѣкомъ и земнымъ ангеломъ. Онъ будто что-то умиленно созерцалъ и изумленно слушалъ.

Прошло съ полчаса прежде чѣмъ онъ заговорилъ: «ахъ, если бы ты зналъ возлюбленный, какая радость, какая сладость ожидаетъ душу праведнаго на небѣ, ты рѣшился бы во временной жизни всѣ скорби переносить съ благодареніемъ. Если бы келья самая эта была полна червей, и они бы всю жизнь нашу ѣли нашу плоть, — то и тогда надо бы на это со всякимъ желаніемъ согласиться, чтобы только не лишиться той небесной радости»

Отецъ Серафимъ имѣлъ также даръ исцѣленій. Онъ имѣлъ обычай мазать больныхъ масломъ изъ лампады, горѣвшей предъ его келейною иконою Богоматери — Умиленія, которую онъ называлъ Всѣхъ радостей Радость — и когда ему былъ вопросъ, зачѣмъ онъ это дѣлаетъ — онъ отвѣчалъ посланному: «мы читаемъ въ Писаніи, что апостолы мазали масломъ и многіе больные отъ сего исцѣлялись. Кому же слѣдовать намъ какъ не апостоламъ?» — и помазанные имъ получали исцѣленіе.

А о колодцѣ «Серафимовомъ» старецъ сказалъ: «я молился, чтобы вода сія въ колодцѣ была цѣлительною отъ болѣзней.» Эта вода получила тогда особыя свойства. Она не портится, хоть бы много лѣтъ стояла въ незакупоренныхъ сосудахъ; во всякое время года, и въ холода, ею омываются больные и здоровые, и получаютъ пользу. Одинъ Саровскій монахъ остановилъ двороваго человѣка, гнавшагося за старцемъ и спросилъ: «что ты гонишься за нимъ?» — Какъ же не гнаться мнѣ за нимъ, отвѣчалъ поспѣшно тотъ, — я былъ слѣпъ, а отецъ Серафимъ сдѣлалъ меня зрячимъ — и онъ побѣжалъ далѣе за старцемъ.

М. В. Сипягина была больна, чувствовала въ себѣ ужасную тоску и отъ болѣзни не могла въ постные дни ѣсть пищи, положенной уставомъ. Старецъ приказалъ ей напиться воды у его источника. Тогда безъ всякаго принужденія изъ нея гортанью вышло много жолчи, и она стала здорова.

Многимъ, даже въ ранахъ, о. Серафимъ приказывалъ окатиться водою изъ его источника. Всѣ получали отъ этого исцѣленіе — и въ различныхъ болѣзняхъ.

Въ началѣ двадцатыхъ годовъ, г. Манторовъ заболѣлъ недугомъ, котораго врачи не могли опредѣлить и котораго не могли облегчить. Страданія вынудили его выйти изъ военной службы, и поселиться въ имѣніи Нучѣ, въ 40 в. отъ Сарова. Объ о. Серафимѣ уже шла молва; слухъ дошелъ до больного, и онъ былъ принесенъ на рукахъ, своими людьми, къ старцу. Старецъ его трижды спросилъ: «вѣруешь ли ты несомнѣнно въ Бога?» Больной трижды отвѣчалъ: «несомнѣнно вѣрую.» Старецъ помазалъ больныя мѣста масломъ изъ лампады; всѣ струпья, покрывавшіе тѣло, мгновенно отпали. Манторовъ исцѣленный вышелъ здоровымъ изъ кельи. — Онъ всю свою послѣдующую жизнь прожилъ подъ рукою старца, и много сдѣлалъ для Дивѣевской его общины.

У генерала Ладыженскаго сильно болѣла лѣвая рука отъ раны, полученной въ турецкую кампанію. По просьбѣ сестеръ своихъ, ему пришлось быть у о. Серафима.

Вернувшись, онъ разсказывалъ, что съ нимъ совершилось чудо. "Пока я передавалъ о. Серафиму порученія — онъ взялъ меня за больную мою руку и такъ крѣпко сжалъ, что я только отъ стыда не вскрикнулъ, но теперь не ощущаю въ рукѣ рѣшительно никакой боли.

О. Серафимъ за нѣсколько лѣтъ говорилъ о приближавшейся холерѣ — и, когда она наступила, открыто предвозвѣстилъ, что ея не будетъ ни въ Саровѣ, ни въ Дивѣевѣ и исцѣлялъ тѣхъ, кто обращался къ нему. Такъ, одинъ крестьянинъ, заболѣвъ, приползъ къ старцу, который приложилъ его къ своему образу, напоилъ св. водою, далъ просфоры и велѣлъ обойти кругомъ обители и помолиться въ соборѣ. Крестьянинъ былъ исцѣленъ.

Лицамъ, обращавшимся къ нему съ вопросомъ — какъ предохранить себя отъ губительной язвы, онъ говорилъ: «призовемъ имя Господа и спасемся. Когда у насъ имя Божіе будетъ на устахъ, мы спасены. Открой ко Господу путь твой и уповай на Него, и Той сотворитъ, помилуетъ тя, только повинись Господу и умоляй Его». Онъ совѣтовалъ исполнять краткое, предписанное имъ, молитвенное правило: «такой не лишится милости Божіей. Молитва — путь ко Господу. Благоговѣйно причащающійся святыхъ тайнъ, и не однажды въ годъ, будетъ спасенъ, благополученъ, и на самой землѣ долговѣченъ. Помните слова апостольскія: всегда радуйтесь, непрестанно молитеся, о всемъ благодарите. (Солун. 5, 7). При такомъ блаженномъ и мирномъ состояніи души вѣрую, что по великой милости Божіей ознаменуется благодать и на родѣ причащающагося. Предъ Господомъ одинъ творящій волю Его — паче тьмы беззаконныхъ».

Ничѣмъ нельзя лучше описать любви и заботы старца о. Серафима къ своимъ дѣтямъ, какъ слѣдующимъ. Въ кельѣ у него горѣло много лампадъ и теплились цѣлыя кучи восковыхъ свѣчъ, большихъ и малыхъ, на разныхъ круглыхъ подносахъ. И, на мысль одного посѣтителя, къ чему это у него такъ много лампадъ, старецъ отвѣчалъ: "Какъ вамъ извѣстно, у меня много особъ, усердствующихъ ко мнѣ и благотворящихъ мельничнымъ сиротамъ моимъ (т. е. сестрамъ Дивѣева). Они приносятъ мнѣ елей и свѣчи и просятъ помолиться о нихъ. Вотъ, когда я читаю правило свое, то и поминаю ихъ сначала единожды. А какъ я не смогу повторять ихъ на каждомъ мѣстѣ правила: то и ставлю эти свѣчи за нихъ въ жертву Богу — за каждаго по свѣчѣ; за иныхъ — за нѣсколько человѣкъ одну большую — и, гдѣ слѣдуетъ, не называя именъ, говорю: "Господи, помяни всѣхъ тѣхъ людей, рабовъ Твоихъ, за ихъ же души возжегъ Тебѣ азъ, убогій, сіи свѣщи и кандила. Это не моя, убогаго Серафима, человѣческая выдумка, или, такъ, простое мое усердіе, ни на чемъ божественномъ не основанное. Моѵсей Боговидецъ слышалъ гласъ Господа: «Моѵсее, Моѵсее, рцы брату твоему Аарону, да возжигаетъ предо мною кандилы во дни и въ нощи: сія бо угодно есть предо мною и жертва благопріятна ми есть».

Необыкновеннымъ образомъ, по этимъ свѣчамъ, о. Серафимъ зналъ, кому грозитъ опасность грѣха. "Если кто имѣетъ вѣру ко мнѣ, убогому Серафиму, — говорилъ онъ — то у меня за сего человѣка горитъ свѣча предъ св. иконою. И, если свѣчка падала, это было для меня знаменіемъ, что человѣкъ тотъ палъ въ смертный грѣхъ. Тогда я преклоняю свои колѣна за него предъ благоутробіемъ Божіимъ.

Одному такому человѣку, чтившему старца, о. Серафимъ сказалъ: «въ такое-то время и въ такомъ-то мѣстѣ мы, по милосердію Божію, избавлены отъ ада за молитвы убогаго Серафима.»

Однажды старецъ узналъ, что одна совершенно несчастная, потерянная душа была какъ бы въ когтяхъ у врага. Онъ сталъ молиться за нее Спасителю и Божіей Матери и видѣлъ, какъ она вылетѣла изъ когтей врага совершенно чистою голубицею. Тогда темное полчище, не стерня потери своей жертвы, обрушилось на старца и поразило его. У старца между спиною отъ этого удара появилась какъ бы проказа съ болью столь жестокою, какъ отъ пальца положеннаго въ пламя свѣчи. Сила Христова исцѣлила старца, но на спинѣ у него навсегда остались страшные слѣды язвы, съ которыми его и похоронили.

Вымаливая живыхъ, о. Серафимъ постоянно поминалъ и усопшихъ. Однажды, по откровенію Божію, старецъ видѣлъ, какъ души двухъ скончавшихся инокинь, проходя воздушныя мытарства, были истязуемы и близились къ осужденію. Онъ началъ молиться. Три дня и три ночи молился онъ о ихъ спасеніи, и онѣ были помилованы.

О. Серафимъ вѣровалъ, что Богъ отвѣчаетъ на всякую благую просьбу. Въ рѣкѣ Саровкѣ, у пустыни старца, лежалъ толстый обрубокъ дерева, который старецъ тщетно просилъ одного монаха вытащить съ помощью братіи, но тотъ все забывалъ. Однажды этотъ монахъ увидѣлъ обрубокъ на берегу, и около него о. Серафима совершенно мокраго. Раскаяніе овладѣло монахомъ, а старецъ сказалъ: «не скорби; вотъ я съ помощью ангела вытащилъ это дерево сію минуту». На эту работу нужно было, по крайней мѣрѣ, восемь человѣкъ.

ЧЕТВЕРТАЯ ГЛАВА. Послѣдніе годы.

Какой духовной высоты ни достигъ о. Серафимъ въ послѣдніе годы своей жизни, находились люди, которые осуждали его, и старецъ терпѣливо сносилъ укоры.

Одинъ инокъ сказалъ ему: «ты пускаешь къ себѣ безъ различія людей обоего пола.» Подвижникъ отвѣчалъ: «положимъ, я затворю двери моей кельи. Приходящіе, не получивъ отвѣта, съ печалью пойдутъ домой. Какое оправданіе я могу тогда принести Богу на страшномъ судѣ Его?» Онъ считалъ это дѣло важнѣйшею теперь обязанностью жизни.

Другой сказалъ еще рѣшительнѣе: «тобою нѣкоторые соблазняются.» Старецъ отвѣчалъ: «а я не соблазняюсь ни тѣмъ, что мною одни пользуются, ни тѣмъ, что другіе соблазняются».

Одинъ мужикъ, увидя, что о. Серафимъ въ пустынькѣ бесѣдуетъ съ молодой дѣвицей, подумалъ: «что это у батюшки съ нею за бесѣда?» Когда мужикъ подошелъ ближе, о. Серафимъ, указывая ему на признаки своей старости, сказалъ: «я ко всему мертвъ, а ты что это думаешь?» Мужикъ упалъ въ ноги, и услышалъ: «успокойся и больше не повторяй!»

Особенно тяжело было старцу, когда настоятель Нифонтъ сказалъ ему, что братія соблазняется попеченіемъ старца о Дивѣевскихъ сиротахъ. Старецъ, упавъ настоятелю въ ноги, совѣтовалъ ему не предаваться ложнымъ внушеніямъ.

Такія рѣчи огорчали о. Серафима, и онъ уходилъ тогда на долго въ келью и молился. Саровскіе подвижники жалѣли его, а онъ, когда эти огорченія участились, сказалъ: «все это означаетъ, что скоро я не буду жить здѣсь; близокъ конецъ моні»

Съ прежнею любовью и заботою продолжалъ старецъ служить приходившимъ къ нему. Вотъ, одно изъ описаній посѣщенія о. Серафима.

«Мы нашли старца въ ближней пустынькѣ, на работѣ: онъ разбивалъ грядку мотыкою. Когда мы поклонились ему до земли, онъ благословилъ насъ и положивши на мою голову руки, прочиталъ тропарь Успенію: Въ рождествѣ дѣвство сохранила еси. Потомъ онъ сѣлъ на грядку и приказалъ намъ также сѣсть; но мы невольно встали предъ нимъ на колѣни и слушали его бесѣду о будущей жизни, о жизни святыхъ, о заступленіи, предстательствѣ и попеченіи о насъ грѣшныхъ Владычицы Богородицы, и о томъ, что необходимо намъ въ здѣшней жизни, для вѣчности. Эта бесѣда продолжалась не болѣе часа; но такого часа я не сравню со всею прошедшею моею жизнію. Во все продолженіе бесѣды я чувствовалъ въ сердцѣ неизъяснимую, небесную сладость, Богъ вѣсть какимъ образомъ, туда проливавшуюся, которой нельзя сравнить ни съ чѣмъ на землѣ. До тѣхъ поръ для меня въ духовномъ мірѣ все было совершенно безразлично. Отецъ Серафимъ впервые далъ мнѣ теперь почувствовать всемогущество Господа Бога и Его неисчерпаемое милосердіе и всесовершенство.»

Мимо Сарова проѣзжаетъ за ремонтомъ кавалерійскій молодой офицеръ. Онъ сомнѣвается въ ученіи Церкви объ иконахъ, и боится обличенія прозорливаго старца — и минуетъ пустынь. Но чрезъ полгода, отправляясь въ походъ, онъ, по просьбѣ своего отца, заѣзжаетъ въ Саровъ. Старецъ въ толпѣ народа дѣлаетъ ему знакъ подойти, и ведетъ въ келью. На просьбу молиться, чтобъ онъ уцѣлѣлъ въ битвѣ, старецъ благословляетъ его мѣднымъ крестомъ и исповѣдуетъ, говоря ему вслухъ его грѣхи, и потомъ наставляетъ его: "не надобно покоряться страху, который наводитъ на юношей діаволъ, а нужно тогда особенно бодрствовать духомъ и помнить, что мы, хоть и грѣшные, но всѣ находимся подъ благодатію нашего Искупителя, безъ воли Котораго не спадетъ ни одинъ волосъ съ головы нашей. Искушенія діавола подобны паутинѣ; дунуть на нее — и она истребляется; стоитъ оградить себя крестнымъ знаменіемъ, и козни вражескія исчезаютъ совершенно. "Потомъ старецъ разъясняетъ всѣ заблужденія слушателя на счетъ св. иконъ, благословляетъ солдатъ командуемой имъ части и предсказываетъ, что они всѣ уцѣлѣютъ въ походѣ. Уходя, офицеръ кладетъ около старца три рубля на свѣчи, и вдругъ въ душѣ помыслъ, на что старцу деньги. Онъ возвращается съ раскаяніемъ къ о. Серафиму, а старецъ, прежде чѣмъ тотъ вымолвилъ слово, говоритъ: «во время войны съ галлами надлежало одному военачальнику лишиться правой руки; но эта рука дала какому-то пустыннику три монеты на св. храмъ, и молитвами св. Церкви Господь спасъ ее. Ты это пойми хорошенько и впредь не раскаивайся въ добрыхъ дѣлахъ. Деньги твои пойдутъ на устроеніе Дивѣевской общины, за твое здоровье.» Подавая ему выпить святой воды, старецъ говоритъ: «да изженется благодатію Божіею духъ лукавый, нашедшій на раба Божія Іоанна.» Потомъ старецъ даетъ на дорогу просфору, св. воды и сухариковъ.

Въ другой разъ приходитъ къ старцу генералъ и разсказываетъ, что, окруженный со всѣхъ сторонъ турецкими полками, оставшись безъ надежды съ однимъ своимъ полкомъ, онъ твердилъ: "Господи,. помилуй молитвами старца Серафима, " ѣлъ его сухарики и пилъ св. воду — и спасся. А старецъ объясняетъ ему, что молитва вѣры непобѣдимая побѣда.

Пріѣзжаетъ къ о. Серафиму строитель Высокогорской пустыни Антоній, со скорбными мыслями, внушающими ему, что приближается его смерть. "Не такъ думаешь ты, не такъ, говоритъ о. Серафимъ. Промыслъ Божій ввѣряетъ тебѣ обширную лавру, " и, затѣмъ, не слушая его возраженій, начинаетъ просить «не оставить его сиротъ». Строитель плачетъ, думая, что старецъ говоритъ о своей близкой кончинѣ, а старецъ продолжаетъ: "поминай моихъ родителей Исидора и Агафью, " и наставляетъ будущаго намѣстника Троицкой лавры: «покоряйся во всемъ волѣ Господней; будь прилеженъ къ молитвѣ, строго исполняй свои обязанности, матерью будь, а не отцомъ къ братіи, и ко всѣмъ милостивымъ и по себѣ смиреннымъ. Смиреніе и осторожность жизни есть красота добродѣтелей.»

Черезъ два мѣсяца о. Антоній назначается въ лавру. Съ удивительною простотою совершаются дѣла Божіи!

Вотъ, о. Серафимъ соединяетъ снова неблагополучную жизнь разошедшихся супруговъ и разлученныхъ ради того дѣтей. Вотъ мать, потерявшая изъ виду сына припадаетъ къ ногамъ старца, и онъ говоритъ: «пожди въ Саровѣ!» Чрезъ три дня, входя въ келію о. Серафима, она находитъ въ ней своего сына, котораго о. Серафимъ подводитъ къ ней за руку и поздравляетъ.

Приходитъ къ старцу за благословеніемъ постричься въ монахи молодой послушникъ, и о. Серафимъ, влагая ему посохъ въ руки, говоритъ: «трудно управлять душами человѣческими! Но среди всѣхъ твоихъ напастей и скорбей въ управленіи душами братій, ангелъ Господень непрестанно будетъ при тебѣ въ теченіе жизни!» и этотъ послушникъ со временемъ становится настоятелемъ.

Приходятъ начальники монастырей, и тѣхъ о. Серафимъ поучаетъ:

"Кто по истинѣ хочетъ быть ученикомъ Христовымъ, тотъ никакой не имѣетъ власти надъ собою. Ибо, что дѣлается по своему помыслу, то не угодно Богу, хотя бы казалось хорошо. Зачѣмъ и называть себя тогда ученикомъ?

"Повинующійся, повинуется во всемъ и не печется о спасеніи своемъ, потому что печется о немъ другой, кому онъ подчинился и ввѣрился. Кто въ одномъ отсѣкъ волю свою, а въ другомъ не отсѣкъ, тотъ имѣлъ свою волю и въ томъ, въ чемъ отсѣкъ.

«Кто хочетъ узнать путь совершенно и не идетъ со знающимъ сей путь совершенно, никогда не достигнетъ града.

„Какъ сукно бѣлильникъ колотитъ, топчетъ, тянетъ, моетъ, и оно дѣлается бѣло подобно снѣгу: такъ и послушникъ, терпя уничиженія, оскорбленія, поношенія, очищается и дѣлается какъ серебро чистое, блестящее, огнемъ разженное.“

О молитвѣ Іисусовой: „сначала день, два и множае твори молитву сію раздѣльно, внимая каждому особо слову. Потомъ, когда Господь согрѣетъ сердце твое теплотою благодати Своея и соединитъ въ тебѣ оную въ единъ духъ, тогда потечетъ въ тебѣ молитва оная безпрестанно и всегда будетъ съ тобою, наслаждая и питая тебя: Роса бо, яже отъ Тебе, исцѣленіе имъ есть.“ (Прор. Исаія 26, 19).

Приближаясь къ концу, о. Серафимъ не смягчалъ своего „жестокаго житія“. Пищу онъ вкушалъ однажды въ день, вечеромъ. Отъ дождя и жара надѣвалъ полумантію изъ цѣльной кожи, съ отверстіемъ для головы и рукъ. Поверхъ одежды опоясывался бѣлымъ чистымъ полотенцемъ и надѣвалъ свой мѣдный материнскій крестъ. Одинъ богатый человѣкъ спросилъ его: „зачѣмъ ты носишь такое рубище?“ Старецъ отвѣчалъ: „Іоасафъ-царевичъ данную ему пустынникомъ мантію счелъ выше и дороже царской багряницы“.

Спалъ онъ не ложась, а сидя на полу, прислонившись спиною къ стѣнѣ и протянувъ ноги; иногда же прислонялъ голову на камень или деревянный отрубокъ; часто же укладывался на кирпичахъ и на полѣньяхъ; а въ самое послѣднее время нельзя было безъ ужаса смотрѣть на его сонъ: онъ становился на колѣни и спалъ лицомъ къ полу, поддерживая руками голову.

Небо стало для него, дѣйствительно, роднымъ, и, когда тотъ офицеръ, о которомъ было разсказано, спросилъ старца, не передать ли отъ него чего курскимъ родственникамъ, старецъ, указавъ на лики Христа и Богоматери, съ улыбкою сказалъ: „вотъ мои родные, а для живыхъ родныхъ я уже живой мертвецъ“.

Когда же пріѣзжавшіе къ старцу курскіе купцы спросили: „что прикажете, батюшка, сказать вашему брату?“ — Скажите, отвѣчалъ старецъ, что я молю о немъ Господа и Пречистую Его Матерь день и нощь!» Когда они выходили, старецъ, воздѣвъ руки, повторилъ не разъ: «нѣтъ лучше монашескаго житія!»

Къ тому же времени относится событіе, засвидѣтельствованное княгинею Е. С. III. Она привезла къ старцу своего племянника Я.; больного внесли въ келью на постели. Старецъ сказалъ ему: «ты, радость моя, молись, и я за тебя буду молиться, только смотри — лежи, какъ лежишь, и въ другую сторону не оборачивайся». Но больной не выдержалъ и увидѣлъ молящагося о. Серафима стоящимъ на воздухѣ, и отъ ужаса вскрикнулъ.

Окончивъ молитву, старецъ запретилъ разсказывать видѣнное — до его смерти. Я. изъ кельи вышелъ уже самъ.

Въ то время о. Серафима чтила уже вся Россія, а современные ему подвижники смотрѣли на него какъ на градъ верху горы стоящій — и широко шла о немъ благочестивая молва.

На видъ о. Серафимъ былъ свѣтелъ и радостенъ, хотя тяжкія страданія ногъ, которыя мучительно болѣли отъ непрестанныхъ бдѣній и изъ которыхъ текла матерія — не оставляли его до конца.

Образованные люди, близко его знавшіе, говорятъ, что онъ былъ геніальный человѣкъ. У него былъ ясный, мѣткій, широкій умъ, основательный; счастливая память и живое, творческое воображеніе. Это былъ духъ въ тонкомъ, прекрасномъ, не обыкновенно миловидномъ тѣлѣ. Лицо у старца было бѣлое, глаза проницательные свѣтлоголубые, дѣтскій румянецъ на щекахъ подъ сѣдыми волосами головы.

25-го марта 1831 г. старецъ былъ обрадованъ дивнымъ посѣщеніемъ. Свидѣтельницею этого посѣщенія была одна старица Дивѣева, которой о. Серафимъ приказалъ прійти къ себѣ и сказалъ: "намъ будетъ видѣніе Божіей Матери, " молился надъ нею и успокоилъ: «ничего не убойся!»

Сдѣлался шумъ какъ шумитъ лѣсъ отъ большого вѣтра. Когда онъ утихъ, послышалось пѣніе, подобное церковному. Дверь въ келью сама собою отворилась, сдѣлалось свѣтло — бѣлѣе дня, и благоуханіе наполнило келью.

О. Серафимъ стоялъ на колѣняхъ, воздѣвъ руки къ небу и произнесъ: «вотъ Преславная, Пречистая Владычица наша Пресвятая Богородица грядетъ къ намъ!»… Впереди шли два ангела съ золотистыми волосами, держа по вѣтви, усаженной только что расцвѣтшими цвѣтами. Они стали впереди. За ними шли: св. Іоаннъ Предтеча, и св. Іоаннъ Богословъ, въ бѣлой, блистающей отъ чистоты одеждѣ. За ними шла Богоматерь и двѣнадцать дѣвъ. Царица Небесная имѣла на себѣ мантію, какъ пишется на образѣ Скорбящей Божіей Матери, несказанной красоты, застегнутую камнемъ, выложеннымъ крестами; поручи Ея на рукахъ, и епитрахиль, наложенная сверхъ платья и мантіи, были тоже убраны крестами. Она казалась выше всѣхъ дѣвъ; на головѣ Ея сіяла въ крестахъ корона — и глазъ не выносилъ свѣта, озарявшаго ликъ Богоматери. Дѣвы шли за Нею попарно, въ вѣнцахъ, и были разнаго вида, но всѣ великой красоты. Келья сдѣлалась просторнѣе, и ея верхъ исполнился огней, какъ бы горящихъ свѣчъ. Было яснѣе полудня, сіяніе больше дневного луча, свѣтлѣе и бѣлѣе солнца.

Когда инокиня пришла ^въ себя, о. Серафимъ стоялъ уже не на колѣняхъ, а на ногахъ предъ Пресвятою Богородицею, и Она говорила съ нимъ, какъ съ роднымъ человѣкомъ… Дѣвы сказали инокинѣ свои имена и страданія за Христа. То были великомученицы Варвара и Екатерина, Марина и

Явленіе старцу Серафиму Пресвятой Владычицы въ день Благовѣщенія. царица Ирина, Пелагія, Дороѳея и Іуліанія, первомученица Ѳекла, преподобныя Евпраксія и Макрина, мученицы Анисія и Іустина.

Изъ бесѣды Пречистой Владычицы съ о. Серафимомъ, инокиня слышала: «Не оставь дѣвъ моихъ (дивѣевскихъ)!» О. Серафимъ отвѣчалъ: «о Владычице! Я собираю ихъ, но самъ собою не могу ихъ управить». Царица небесная отвѣчала: «Я тебѣ, любимиче мой, во всемъ помогу. Это обидитъ ихъ, тотъ пораженъ будетъ отъ Меня; кто послужитъ имъ ради Господа, тотъ помяновенъ будетъ предъ Богомъ.» Потомъ Она сказала инокинѣ: «эти дѣвы мои возлюбили единаго Господа; иныя оставили земное царство и богатство, и за то видишь, какой славы сподобились. Какъ было прежде, такъ и нынѣ. Только прежнія мученицы страдали явно, а нынѣшнія тайно, сердечными скорбями, и мзда будетъ такая же.» Благословляя о. Серафима, Пресвятая Богородица сказала: «скоро, любимиче мой, будешь съ нами!» Св. Предтеча и Богословъ благословили его, а дѣвы цѣловались съ нимъ рука въ руку. — Въ одно мгновеніе все стало невидимо.

Это было двѣнадцатое явленіе старцу Серафиму отъ Господа Бога.

ПЯТАЯ ГЛАВА. Послѣдніе дни. — Кончина.

Днемъ за днемъ, восходя выше и выше, приближался старецъ къ концу земныхъ подвиговъ своихъ, къ тому неотъемлемому царству, для котораго онъ такъ много и крѣпко работалъ съ дѣтскихъ лѣтъ.

Въ эти послѣдніе дни, какъ многіе другіе подвижники, онъ разсказалъ ближайшимъ инокамъ самыя важныя событія своей жизни.

Ему было 72 года. Тѣлесное изнеможеніе все усиливалось; старецъ рѣже могъ ходить въ пустынную келью, и многіе подолгу проживали на монастырской гостиницѣ, чтобы видѣться и насладиться благоуханіемъ его послѣднихъ бесѣдъ.

Говоря въ пустынькѣ съ одною дивѣевскою старицею, батюшка пришелъ отъ представленій чаемаго блаженства въ восторгъ; онъ всталъ на ноги и съ воздѣтыми руками смотрѣлъ въ небо и говорилъ: «какая радость, какой восторгъ объемлютъ душу праведника, когда ее срѣтаютъ ангелы и представляютъ предъ лице Божіе!» Потомъ онъ сталъ говорить: «я силами ослабѣваю, живите теперь однѣ, оставляю васъ. — Искалъ я вамъ матери, искалъ — и не могъ найти. Послѣ меня никто вамъ не замѣнитъ меня. Оставляю васъ Господу и Пречистой Его Матери.» На возраженіе сестры, что нельзя остаться безъ руководителя, старецъ отвѣчалъ: «человѣка-то, матушка, днемъ съ огнемъ не найдешь. Оставляю васъ Господу и Пречистой Его Матери!»

Отпуская другую пріѣзжую монахиню, на вопросъ ея, увидитъ ли она его еще — онъ сказалъ: «тамъ увидимся: тамъ лучше, лучше, лучше!»

«Жизнь моя сокращается, говорилъ онъ братіи: — духомъ я какъ бы сейчасъ родился, а тѣломъ ко всему мертвъ».

О. Тихону, твердому подвижнику, онъ сказалъ: «сѣй, о. Тимонъ, сѣй, всюду сѣй данную тебѣ пшеницу. Сѣй на благой землѣ, сей и на пескѣ, сѣй на камени, сѣй при пути, сѣй и въ терніи: все гдѣ-нибудь да прозябнетъ и возрастетъ и плодъ принесетъ, хотя и не скоро. И данный тебѣ талантъ не скрывай въ землѣ, да не истязанъ будеши отъ своего господина; но отдавай его торжникамъ — пусть куплю дѣютъ».

О. Серафимъ уже приготовлялся окончательно къ смерти. Нерѣдко онъ, сидя въ сѣняхъ, у своего гроба, размышлялъ о загробной жизни, и земной путь его казался ему столь несовершеннымъ, что онъ горько плакалъ.

Въ августѣ 1832 года епископъ тамбовскій Арсеній, обозрѣвая епархію, былъ и въ ближней пустынькѣ, у о. Серафима, который поднесъ архіерею чотки, пукъ восковыхъ свѣчей, обернутыхъ холстиною, бутылку деревяннаго масла и шерстяные чулки. На вопросъ старца, архіерей посовѣтовалъ ему не давать богомольцамъ въ благословеніе вмѣстѣ сухарики и краснаго церковнаго вина, чтобъ они не приняли это за причащеніе, а давать одни сухарики, и старецъ въ ту же ночь принесъ архіерейскому келейнику бутылку вина и сказалъ: «Отдай это батюшкѣ отъ Серафима грѣшнаго». — Все это оказалось предсказаніемъ: свѣчи, масло и вино были по смерти старца употреблены архіереемъ на первой заупокойной обѣднѣ, а остальные предметы погребальнаго обряда оставлены имъ у себя.

Старецъ нѣкоторымъ лицамъ разослалъ письма, призывая къ себѣ, а другимъ поручилъ послѣ смерти своей передать для нихъ полезные совѣты.

Въ самый день Рождества о. Серафимъ долго бесѣдовалъ съ однимъ міряниномъ. Это была, можетъ быть, послѣдняя длинная его бесѣда.

"Добро дѣлай — говорилъ онъ — путь Господень все равно! Врагъ вездѣ съ тобой будетъ. Кто пріобщается, вездѣ спасенъ будетъ; а кто не пріобщается — не мню. — Вотъ что дѣлай: укоряютъ — не укоряй; гонятъ — терпи; хулятъ — хвали; осуждай самъ себя, такъ Богъ не осудитъ; покоряй волю свою волѣ Господней; никогда не льсти; познавай въ себѣ добро и зло: блаженъ человѣкъ, который знаетъ его. Люби ближняго: ближній плоть твоя. Если по плоти поживешь, то душу и плоть погубишь; а если по Божьему, то обоихъ спасаешь. За уступки міру многіе погибли: аще кто не творитъ добра, тотъ и согрѣшаетъ. Надобно любить всѣхъ и больше всѣхъ — Бога….

«Подчиненныхъ храни милостями, благочестіемъ отъ трудовъ, а не ранами. Напой, накорми, будь справедливъ, Господь терпитъ; Богъ знаетъ; можетъ быть, — и еще протерпитъ долго. Ты такъ дѣлай: аще Богъ прощаетъ, и ты прощай».

"Что приняла и облобызала св. Церковь, все для сердца христіанина должно быть любезно. Не забывай праздничныхъ дней: будь воздерженъ, ходи въ церковь, развѣ немощи когда; молись за всѣхъ; много этимъ добра сдѣлаешь; давай свѣчи, вино и елей въ церковь: милостыня много тебѣ блага сдѣлаетъ. По постамъ скоромнаго не ѣшь: хлѣбъ и вода никому не вредны. Какъ же люди по 100 лѣтъ жили. Не о хлѣбѣ единомъ живъ человѣкъ. Что Церковь положила на семи вселенскихъ соборахъ, исполняй. Горе тому, кто слово одно прибавитъ къ сему или убавитъ. Что врачи говорятъ про праведныхъ, которые исцѣляли отъ гніющихъ ранъ однимъ прикосновеніемъ? Господь призываетъ насъ, да мы сами не хотимъ. — Смиреніе пріобрѣтай молчаніемъ, — Богъ сказалъ Исаіи: «на кого воззрю, токмо но кроткаго и молчаливаго и трепещущаго словесъ Моихъ».

Все время этой бесѣды о. Серафимъ былъ очень радостенъ. Онъ говорилъ чрезвычайно поспѣшно; посѣтитель едва успѣвалъ прочитывать вопросы, какъ тотчасъ получалъ на нихъ отвѣты. Старецъ стоялъ, опершись на свой дубовый гробъ, и держалъ въ рукахъ зажженную восковую свѣчу.

Въ этотъ же день старецъ пріобщался, долго бесѣдовалъ съ игумномъ и просилъ его о многихъ инокахъ, особенно изъ младшихъ.

Сбоку алтаря Успенскаго собора онъ отмѣрилъ себѣ могилу. — Восемь лѣтъ назадъ, ночью, въ первый разъ покинувъ свой затворъ, онъ положилъ на этомъ мѣстѣ большой камень.

Какъ-то въ концѣ 1832 года одинъ монахъ спросилъ старца: «почему мы не имѣемъ строгой жизни древнихъ подвижниковъ?»

— Потому, отвѣчалъ старецъ, что не имѣемъ рѣшимости; а благодать и помощь Божія къ вѣрнымъ и всѣмъ сердцемъ ищущимъ Господа нынѣ та же, какая была и прежде — и мы могли бы жить какъ древніе отцы: ибо, по слову Божію, Іисусъ Христосъ вчера и днесь, той же и во вѣки!

Эти слова — печать жизни о. Серафима.

Наступилъ новый 1833-й годъ, пришедшійся на воскресенье.

Къ церкви, куда онъ по обычаю пришелъ до ранней обѣдни, старецъ, бесѣдуя съ монахомъ Іоанномъ, сказалъ: «уже пришли минуты моего отшествія» — и, когда тотъ съ рыданіемъ упалъ къ его ногамъ, взывая: «батюшка, какъ же я безъ васъ-то останусь? Проведите меня сквозь страшныя мытарства!» — онъ всталъ и, воздѣвая руки и глядя на иконы, произнесъ трижды съ силою: «буду за тебя молить Господа и Пречистую Божію Матерь»!

Обнимая на прощаніе его голову, сказалъ «прости, возлюбленнѣйшій мой, и помни всѣ слова убогаго Серафима: запечатлѣй ихъ въ сердцѣ твоемъ, съ ними и ходи!»

О. Серафимъ выстоялъ эту обѣдню въ дорогомъ ему больничномъ храмѣ, во имя преп. Засима и Савватія, обошелъ всѣ иконы, прикладываясь къ каждой и ставя свѣчи, чего прежде не дѣлалъ, — и пріобщался.

Въ кельѣ у него пылали негасимыя имъ свѣчи, потому что на всѣ предостереженія онъ говорилъ всегда: «пока я живъ — пожара не будетъ, а смерть моя откроется пожаромъ».

Послѣ службы, старецъ простился со всѣми молившимся монахами, благословилъ, поцѣловалъ и говорилъ: «спасайтесь, не унывайте, бодрствуйте, днесь намъ вѣнцы готовятся!» Онъ приложился еще ко кресту, къ иконѣ Богоматери, поклонился въ алтарѣ св. престолу и вышелъ сѣверными дверями, какъ бы въ знаменіе того, что человѣкъ входитъ въ жизнь рожденіемъ, а уходитъ смертью. Въ немъ замѣтили крайнее изнеможеніе.

Принявъ двухъ монашествующихъ, причемъ его прозрѣніе озарило людей въ послѣдній разъ, онъ остался одинъ. Сосѣдъ его по кельѣ замѣтилъ, что три раза въ этотъ день онъ выходилъ на мѣсто, указанное для погребенія, и смотрѣлъ долго въ землю, а вечеромъ пѣлъ въ кельѣ пасхальныя пѣсни и побѣдныя молитвы.

Второго января въ шестомъ часу утра изъ кельи о. Серафима пошелъ дымъ. Изнутри было заперто, и на стукъ не отпирали. Дверь должны были сорвать съ петель. Въ сѣняхъ тлѣлъ холстъ отъ оставленной свѣчи. Въ кельѣ все было тихо.

О. Серафимъ въ своемъ бѣломъ балахончикѣ стоялъ предъ иконою Пречистой Дѣвы Умиленія, названной имъ Всѣхъ Радостей Радость, на обычномъ мѣстѣ, на колѣняхъ, съ открытою головою, съ мѣднымъ распятіемъ на шеѣ, съ руками, сложенными крестообразно на груди.

«Батюшка, вы не видите, что у васъ книжка горитъ»! сказали ему, но онъ не отвѣчалъ.

Глаза были закрыты; лицо оживлено выраженіемъ молитвы и духовной мысли, тѣло было еще тепло.

Въ эту ночь подвизавшійся въ Глинской пустыни Курской губерніи старецъ Филаретъ, выходя отъ утрени, указалъ братіи на необыкновенный свѣтъ, видимый на небѣ, и произнесъ: «вотъ, такъ отходятъ души праведныхъ. Нынѣ въ Саровѣ душа о. Серафима возносится на небо».

Надъ его гробомъ не было произнесено ни одной рѣчи; только звучало слово Божіе и раздавались церковныя пѣсни, сильнѣе всякихъ рѣчей — пѣсни, которыя онъ такъ любилъ въ свою молчаливую и великую жизнь.

Его опустили въ землю у собора Пресвятой Дѣвы, во имя преславнаго Ея Успенія, въ дубовомъ гробѣ и, по его завѣщанію, положили ему на грудь финифтяное изображеніе преп. Сергія, присланное ему съ мощей, изъ лавры. Онъ родился въ приходѣ преп. Сергія, сравнялся съ нимъ въ подвигахъ и легъ въ могилу съ его иконою.

Множество народа сошлось и съѣхалось на отпѣваніе старца о. Серафима. Но, опустивъ въ землю тѣло подвижника, столь славно озаренное при жизни сіяніемъ святыни, Русская земля не схоронила своего любимаго старца. — Онъ остался живымъ для нея.

Вещи о. Серафима — его мѣдный материнскій крестъ и большой желѣзный, который онъ носилъ на тѣлѣ, его топорикъ, камни, икона Всѣхъ Радостей Радость, евангеліе и нѣсколько сухариковъ хранятся въ Саровѣ и Дивѣевѣ, гдѣ прославилось его имя.

Вслѣдъ за о. Серафимомъ умеръ въ Курскѣ его единственный братъ Алексѣй. Говорятъ, что, бывши на родинѣ, старецъ сказалъ брату: «знай, что, когда я умру, и твоя кончина вскорѣ послѣдуетъ».

Вотъ какъ говорилъ вскорѣ послѣ кончины о. Серафима, архіепископъ воронежскій Антоній, извѣстный подвижническою своею жизнью: «мы какъ копѣечныя свѣчи, а онъ какъ пудовая свѣча всегда горитъ предъ Господомъ какъ прошедшею своею жизнію на землѣ, такъ и настоящимъ дерзновеніемъ предъ Святою Троицею».

ШЕСТАЯ ГЛАВА. Дивѣевъ монастырь.

Очень многіе подвижники, испытавъ на самихъ себѣ благотворное вліяніе монашеской школы, не только старались оказывать содѣйствіе внѣшнему благоустройству и внутреннему процвѣтанію монастырей, но полагали начало новымъ монашескимъ общинамъ. Уже не говоря о томъ, что большая часть именъ древнерусскихъ преподобныхъ связаны съ именами основанныхъ ими обителей: и въ нашъ вѣкъ происходитъ то же самое. Такъ, о. Амфилохій Реконскій возстановилъ древнюю Реконскую пустынь (въ 40 в. отъ Тихвина), о. Иларіонъ Троекуровскій основалъ Троекуровскую женскую общину (Тамб. губ.), недавно почившій оптинскій старецъ Амвросій — Шамординскую женскую общину; съ именемъ же о. Серафима Саровскаго соединена исторія женской Дивѣевской пустыни, славящейся среди другихъ женскихъ общинъ.

Въ повѣсти такихъ обителей замѣчательны тѣ необыкновенныя явленія, которыя постоянно поддерживали труды и вѣру основателей ихъ — и та быстрота, съ которою росли и крѣпли эти дѣла, заложенныя на незыблемомъ основаніи слезъ и молитвъ.

Въ такихъ собственныхъ обителяхъ старцы давали пріютъ людямъ, приходившимъ къ нимъ съ просьбою успокоить ихъ, дать имъ возможность исправитъ себя и посвятить Богу. Созиданіе такихъ обителей представляетъ собою одинъ изъ славнѣйшихъ подвиговъ старцевъ.

Въ концѣ прошлаго столѣтія Владимірская помѣщица Агафія Симеоновна Мельгунова, рано лишившись мужа, посвятила себя подвижничеству и приняла постригъ, повидимому, тайный.

Въ странствованіяхъ своихъ, идя изъ Кіева въ Саровъ, она присѣла отдохнуть у церкви, въ селѣ Дивѣевѣ, въ 12 в. отъ Сарова и имѣла тутъ видѣніе. Пречистая Дѣва, являвшаяся ей въ Кіевѣ съ повелѣніемъ идти на сѣверъ Россіи, теперь поручала ей воздвигнуть на этомъ мѣстѣ храмъ во имя чудотворной Ея иконы Казанской, и при этомъ, но преданію, произнесла слѣдующее обѣтованіе.

— «Вотъ то самое мѣсто, которое Я повелѣла тебѣ искать на сѣверѣ Россіи, когда еще въ первый разъ являлась я тебѣ въ Кіевѣ: и вотъ здѣсь предѣлъ, Который божественнымъ Промысломъ положенъ тебѣ: живи и угождай Господу Богу до конца дней твоихъ, и Я всегда буду посѣщать мѣсто это, и въ предѣлѣ твоего жительства Я осную здѣсь такую обитель Мою, равной которой не было, нѣтъ и не будетъ никогда во всемъ свѣтѣ: это четвертый жребій Мой во вселенной^[1]. И какъ звѣзды небесныя, и какъ песокъ морской умножу Я тутъ служащихъ Господу Богу, и Меня, Приснодѣву, Матерь Свѣта, и Сына Моего величающихъ. И благодать Всесвятого Духа Божія и обиліе всѣхъ благъ земныхъ и небесныхъ съ явными трудами человѣческими не оскудѣютъ отъ этого мѣста, Мною возлюбленнаго».

Въ продолженіе двадцати лѣтъ Агафія Симеоновна подвизалась въ Дивѣевѣ, живя въ отдѣльной кельѣ. Кромѣ занятій постоянною молитвою и чтеніемъ священныхъ книгъ, она, забывъ свое происхожденіе и богатство — во исполненіе словъ апостола: «Аще и можеши свободенъ быти, больше поработи себе» — пребывала въ трудахъ: у мѣстнаго священника исправляла всякую домашнюю и черную работу; когда у бѣдныхъ крестьянъ хлѣбъ долго оставался на корню, она тихонько ходила въ поле, ожинала и вязала въ снопы, пеклась о дѣтяхъ, оставшихся безъ присмотра, творила тайную милостыню, ходила за больными; бѣднымъ невѣстамъ, въ сохраненіе отъ грѣха, давала приданое, на вѣнчаніе вышивала головные уборы и дарила полотенца; по праздничнымъ днямъ дѣлала крестьянамъ разныя наставленія. Когда свирѣпствовалъ Пугачовъ, старица умолила Господа объ избавленіи ихъ края; также, по ея молитвамъ, миновалъ ихъ голодъ. Свое имѣніе, состоявшее изъ 700 душъ крестьянъ, она, по совѣту старцевъ, продала такимъ господамъ, которыхъ выбрали сами крестьяне — хотя за менѣе выгодную цѣну, чѣмъ предлагали другіе покупщики.

На вырученныя съ имѣнія деньги и на свой наличный капиталъ, Агафія Симеоновна, вмѣсто бывшей деревянной церкви, воздвигла каменный храмъ съ тремя престолами; незадолго же до коичины, пригласивъ къ сожитію нѣсколькихъ благочестивыхъ женщинъ простого званія, положила начало общинѣ. По кончинѣ основательницы, число сестеръ умножилось, и къ 1826 г. ихъ было до 40.

О. Серафиму пришлось видѣть старицу Агафію предъ ея смертью; онъ былъ еще тогда іеродіакономъ, и сопровождалъ старцевъ Пахомію и Исаію, совершавшихъ надъ умиравшею таинство елеосвященія. Со слезами просила старцевъ больная не оставлять ея сиротъ, и о. Пахомій сказалъ: «я не оставлю ихъ; послѣ же моей смерти вотъ о. Серефимъ не оставитъ ихъ».

Потомъ старица передала о. Пахомію остатокъ своего достоянія: одинъ мѣшочекъ съ золотыми и одинъ съ серебряными монетами на нужды общины^[2].

Послѣ кончины своей (13 іюня 1789 г.), старица Агафія въ 1827 г. явилась одной больной, приказывая для исцѣленія ѣхать къ о. Серафиму. Старецъ сказалъ этой женщинѣ: «Агафія о тебѣ сожалѣетъ и желаетъ тебѣ исцѣленія».

Значитъ, о. Серафимъ находился въ духовномъ общеніи съ усопшею старицею. Вотъ, какъ онъ говорилъ о ней.

«Какъ намъ оставить тѣхъ, о коихъ просила меня, убогаго Серафима, матушка Агафія Симеоновна! Если бы знали, какая раба Божія заводила мѣсто это и покоится въ обители! Вѣдь она была великая жена, святая. Служеніе ея было неисповѣдимо, молитва къ Богу чистѣйшая, любовь ко всѣмъ нелицемѣрная. Одежда была у ней многошвенная, платъ ветхій, а зеницы не высыхали отъ слезъ. Я и самъ донынѣ стопы ея лобызаю».

О. Пахомій, умирая, тоже съ скорбью просилъ о. Серафима не оставлять дивѣевскихъ сиротъ.

Дивѣевскія сестры всегда находились подъ вліяніемъ Саровскихъ старцевъ. Вышедши изъ затвора, о. Серафимъ сталъ особенно заботиться о Дивѣевѣ, въ началѣ исполняя просьбы старицы Агафіи и о. Пахомія, а затѣмъ — повинуясь особому велѣнію Пречистой Дѣвы, явившейся для того старцу.

Незадолго до этого явленія, о. Серафимъ, когда пришли къ нему двѣ изъ старшихъ сестеръ Дивѣева, взялъ ихъ съ собою въ ближнюю пустыньку и, давъ имъ въ руки зажженныя свѣчи, около часу молился предъ распятіемъ; думаютъ, что онъ ходатайствовалъ за судьбу Дивѣева.

Въ 1825 г. о. Серафимъ раздѣлилъ общину на двѣ части, находя, что вдовамъ и дѣвицамъ лучше жить врозь, чтобъ вдовы не смущали дѣвицъ разсказами о своей супружеской жизни. По указанію Пречистой Владычицы, старецъ выбралъ мѣсто саженяхъ въ ста отъ Казанской церкви; земля, по которой еще не былъ произведенъ раздѣлъ, принадлежала наслѣдникамъ Баташева, и одна изъ нихъ обѣщала старцу эту землю, но забыла сказать о томъ въ главной конторѣ. О. Серафимъ смѣло приказалъ на этой землѣ закладывать мельницу, хотя, по закону, земля была чужая. 7 іюля 1827 г., наканунѣ праздника Казанской иконы, мельница замолола. Распорядители заводовъ Баташевыхъ, конечно, всячески мѣшали осуществленію дѣла, но рабочихъ утѣшалъ о. Серафимъ, говоря, что все это мѣсто сама Царица Небесная пожаловала обители/

Выстроивъ мельницу, о. Серафимъ переселилъ къ ней нѣкоторыхъ сестеръ изъ общины; вокругъ мельницы стали кельи. Въ 1830 г. г-жа Постникова, рожденная Баташева, приняла при раздѣлѣ участокъ, занятый мельницею, на себя, и распорядилась о пожертвованіи этого участка въ общину. Радости и восхищенію о. Серафима не было предѣловъ. Онъ отправилъ самое благодарное письмо и сухариковъ жертвовательницѣ.

Для сестеръ старецъ составилъ особое молитвенное правило. До 1829 г. «мельничныя сироты», какъ называлъ ихъ о. Серафимъ, не имѣли своего особаго храма, что представляло большія неудобства. Когда о. Серафимъ чудесно исцѣлилъ г. Манторова, тотъ, въ знакъ благодарности старцу, продалъ свое имѣніе и предоставилъ цѣну его на построеніе каменнаго храма. Онъ былъ воздвигнутъ въ связи съ колокольней Казанской церкви, двухпрестольный, во имя Рождества Христова и Рождества Богородицы и освященъ въ 1829 г. О. Серафимъ самъ принесъ деньги на колокола, за которыми посылалъ въ Нижній, и на священные сосуды. Онъ далъ заповѣдь, чтобъ предъ мѣстными иконами Спасителя и Божіей Матери теплились неугасимо свѣчи и лампады. Старецъ постановилъ, чтобъ сестры занимались трудомъ, свойственнымъ простому классу людей и необходимымъ для монастыря, а не для мірскихъ нуждъ.

Какъ-то позже случилось, что въ одинъ день въ лампаду были вылито послѣднее масло, и не надѣялись больше имѣть его. Лампада потухла. Со скорбью стояла предъ потухшею лампадою церковница, мучимая сомнѣніемъ въ истинѣ предсказанія старца о Дивѣевѣ. Закрывъ лицо руками, она отошла отъ иконы Спасителя. Вдругъ раздался трескъ: лампада сама загорѣлась, и церковницѣ показалось, что въ маслѣ, наполнившемъ лампаду, плавали двѣ мелкія ассигнаціи. Въ волненіи она заперла церковь и побѣжала къ своей старицѣ. По дорогѣ ее остановилъ крестьянинъ: «вотъ, сказалъ онъ, батюшка о. Серафимъ завѣщалъ вамъ о неугасимой лампадѣ, такъ я принесъ тебѣ 300 руб. ассигнаціями на масло, за упокой родителей!…»

Впослѣдствіи, когда въ Дивѣевѣ воздвигли новый храмъ, церковь о. Серафима заперли, заповѣдь о лампадѣ и свѣчѣ забыли. Въ это время обитель вытерпѣла много бѣдъ; и сестры думаютъ, что то было наказаніе за несохраненіе устава старца. Заповѣдь вспомнили, и тяжелые дни миновали…

Насколько дорога была о. Серафиму судьба Дивѣева, видно хоть изъ слѣдующей мелочи. Одна женщина застала старца, собиравшимъ по дорогѣ щепки. «Вотъ, матушка, сказалъ онъ ей, св. отцы благословили меня собирать эти щепки для сиротъ дивѣевскихъ; придетъ зима, нужно будетъ топить имъ печки».

При жизни старца, у мельничныхъ сиротъ былъ уже храмъ, назначенный только для нихъ, хоть стоявшій вмѣстѣ съ приходскою церковью, но о. Серафимъ отмѣрилъ еще мѣсто для будущаго собора, и сказалъ одной монахинѣ: «у насъ, матушка, и свой соборъ будетъ. На нашей землѣ и свои стада будутъ, и овечки, и волна. Что намъ матушка, унывать? Все у насъ будетъ свое. Сестры будутъ и пахать, и сѣять».

Озабоченный пріобрѣтеніемъ мѣста для собора, старецъ выбралъ участокъ на землѣ помѣщика Жданова. Дѣла г. Жданова были тогда очень разстроены, но онъ непремѣнно хотѣлъ подарить старцу эту землю. Но старецъ, давъ одной изъ сестеръ денегъ на покупку, велѣлъ сказать: «св. царь и пророкъ Давидъ, когда хотѣлъ созидать храмъ Господу на горѣ Моріа, не принялъ гумно Орны туне, а заплатилъ цѣну. — Мнѣ даромъ отдавали землю, но Царицѣ Небесной угодно, чтобъ мѣсто было куплено». Купчую крѣпость, красиво написанную, старецъ вручилъ г. Манторову, умоляя хранить ее — и, когда придетъ время, чтобъ поставили соборъ именно на этой землѣ.

Г. Ждановъ, но полученіи денегъ отъ о. Серафима, сталъ пользоваться необыкновеннымъ успѣхомъ въ дѣлахъ, сталъ богатъ и былъ предводителемъ.

Въ 1848 г. (15 лѣтъ по кончинѣ о. Серафима) былъ заложенъ соборъ на мѣстѣ, имъ купленномъ.

Старецъ смотрѣлъ на общину, какъ на духовное порожденіе свое: «я васъ духовно породилъ, — говорилъ онъ сестрамъ, — и во всѣхъ нуждахъ не оставлю. Васъ я теперь избираю въ сестры себѣ, а которыя придутъ послѣ меня, то будутъ дщери мои. — Много будетъ скорби вамъ, потерпите — такой ужъ путь вамъ! Не я избралъ васъ, а сама Царица Небесная пожаловала землю, на которой живете вы, избрала васъ и дала мнѣ васъ, простыхъ дѣвушекъ. — Она будетъ вамъ стѣна и защита. А потомъ придутъ къ вамъ всякаго рода и званія, и но мнѣ, убогомъ Серафимѣ, васъ взыщутъ большія лица. — Станутъ спрашивать — все тогда говорите, что слышали отъ меня, не убойтесь; а теперь, пока время не пришло — молчите»

Въ послѣдніе свои дни много думалъ о. Серафимъ о Дивѣевѣ. Незадолго до конца, при посѣщеніи его Пресвятою Дѣвою, старецъ говорилъ съ Нею о Дивѣевѣ.

При кончинѣ старца, обитель не имѣла ни устройства, ни прочнаго основанія, ни законныхъ актовъ. Вся земля состояла въ черезполосныхъ лоскуткахъ, данныхъ по домашнимъ запискамъ или словесному приказанію владѣльцевъ; отъ духовнаго начальства не было еще ни благословенія, ни устава.

Между тѣмъ старецъ приказалъ передъ смертью достроить Дивѣевъ, — воздвигнуть храмы, ограду, усадить садами и плодовыми деревьями, вырыть пруды… Все это, въ сущности, были послѣднія подробности далеко уже развитого дѣла, потому что главное основаніе было заложено и воздвигнуто: былъ духъ жизни монашеской общины, были примѣры въ подвигахъ первоначальниковъ ея, были старцевы завѣты и Божіе попеченіе.

Вотъ, какимъ необыкновеннымъ образомъ Дивѣеву была послана недвижимая собственность.

Одинъ Саровскій инокъ, которому старцемъ были поручены дѣла Дивѣева, часто ѣздилъ мимо прекрасной дачи, недалеко отъ Дивѣева; говорили, что она продается, и какой -то внутренній голосъ говорилъ ему, что эту дачу слѣдуетъ купить для Дивѣева, хотя разумъ возражалъ, что это невозможно. Наконецъ, стало слышно, что многіе торгуютъ дачу, и давняя мысль не давала монаху покоя. Настоятельница отказалась дать и 10 руб. на покупку. Тогда чей-то голосъ, ангела хранителя или отца Серафима, сказалъ иноку написать владѣльцу дачи, чтобъ онъ продалъ ее Дивѣеву, гдѣ за него будутъ вѣчно молиться, и положить въ письмо изображеніе старца въ томъ видѣ, какъ онъ скончался, выставляя притомъ, какъ любилъ старецъ всѣхъ, дѣлавшихъ добро Дивѣеву.

Помѣщикъ дачи, г. Зевакинъ, жившій въ Саратовѣ, уже давно искалъ изображеніе о. Серафима, и, получивъ письмо, въ память старца, предложилъ, несмотря на то, что другіе ему давали несравненно больше, продать Дивѣеву дачу за 10 тысячъ ассигнаціями и 5 разсрочить хоть на 10 лѣтъ.

Къ этому времени отецъ одной изъ дивѣевскихъ сестеръ подарилъ ей 3 тысячи, а 2 набрали, разославъ письма почитателямъ старца.

Но вскорѣ вышло затрудненіе: дачу, въ которой считали 200 десятинъ, покупали всю безъ остатка, а подлинные акты, сколько въ ней десятинъ, сгорѣли у г. Зевакина въ Ардатовѣ. Одинъ богомолецъ посовѣтовалъ обратиться въ вотчинный департаментъ въ Москву; оказалось, что членомъ тамъ былъ кн. H. Н. Голицынъ, по ревности своей къ старцу называвшій себя его адъютантомъ. Ему пришлось перерыть нѣсколько тысячъ дѣлъ, но онъ отыскалъ подлинный актъ.

По нему оказалось, что купленная Дивѣевымъ дача заключаетъ 400 десятинъ. Черезъ годъ изъ С.-Петербурга прислали остальныя 5 тысячъ на уплату.

27 іюля 1842 г. былъ полученъ указъ Святѣйшаго Синода объ утвержденіи общежительной Дивѣевской обители, въ соединенномъ составѣ обоихъ отдѣленій, произведенныхъ о. Серафимомъ, подъ именемъ Серафимо-Дивѣевской общины, такъ что дѣвицы оставались довольно отдѣленными отъ вдовъ, но монастырь составлялъ одно цѣлое.

По окончаніи трапезы сестры не могли ничѣмъ инымъ выразить своего восторга, какъ пѣніемъ Пасхи: «Да воскреснетъ Богъ и расточатся врази Его. Пасха священная намъ днесь показася….» Когда жe запѣли: «Сей день, его же сотвори Господъ, возрадуемся и возвеселимся въ онъ» — вспомнилось вдругъ пророчество о. Серафима: «терпите, терпите, Господа ради, всѣ болѣзни и скорби: у васъ будетъ такая радость, что среди лѣта запоете Пасху».

Храмъ, построенный при жизни о. Серафима, считался приходскимъ у не входилъ въ ограду Дивѣева, а посѣщеніе инокинями приходскихъ храмовъ очень неудобно. Сестры просили разрѣшить имъ выстроить новую церковь, во имя Тихвинской иконы Богоматери, полученной ими въ день утвержденія общины. Но средствъ никакихъ не было.

Упомянутаго выше инока посѣтили нѣсколько сестеръ, и со слезами скорбѣли о своей печали. Онъ, нерушимо вѣруя въ старцевы молитвы, на слова ихъ, что и для начала ничего нѣтъ, выложилъ бывшіе у него два серебряные пятачка.

Между тѣмъ, чтобы приступиться къ дѣлу, нужно было самое меньшее тысячу рублей. Надѣялись на Саровскаго игумена, но онъ рѣшительно отказалъ. Оставшись безъ надежды, сестры съ воплями цѣлый день молились предъ иконою Божіей Матери и ночью не могли еще разойтись. Къ утру въ Саровскую гостинницу, гдѣ онѣ сидѣли, вошла сестра А. В. Ладыженская, ѣздившая по дѣламъ обители въ Арзамасъ, съ чудесно радостной вѣстью. Наканунѣ, когда она подходила къ почтовой конторѣ, встрѣтилась съ нею женщина, подала ей икону Божіей Матери Утоленія Печали, говоря, что жертвуетъ икону въ Дивѣевъ. А на почтѣ ожидалъ ее конвертъ на 1000 рублей.

Сестры не знали, гдѣ заложить храмъ, и одна изъ нихъ видѣла во снѣ, что у воротъ обители, въ предшествіи небесныхъ силъ, вошелъ ходъ — святители Божіи несли иконы Тихвинскую и Всѣхъ радостей Радость, за ними шли преподобные отцы и жены, и множество святыхъ и, остановившись на мѣстѣ, которое сестра запомнила, начали совершать служеніе, по разсказу, оказавшееся соборною литіею.

По близости этого мѣста видѣнія у сестеръ было заготовлено много матеріалу, кирпича и лѣсу, собранныхъ тоже необыкновеннымъ образомъ.

Работники, трудившіеся здѣсь, разсказывали, что они, гораздо ранѣе, работая по близости, видѣли разъ, какъ надъ ними будто разверзлось небо, и что то блестящее упало на это самое мѣсто. Работа закипѣла: одновременно закладывали фундаментъ, и рубили срубъ и въ 9 мѣсяцевъ, при замѣчательно благопріятной погодѣ, храмъ на 30 саженяхъ былъ вчернѣ готовъ. Когда пришло время расплачиваться съ рабочими на 2000 руб. и денегъ не было, мать благочинной видѣла во снѣ, что госпожа необыкновенной красоты пріѣзжаетъ въ обитель и вручаетъ ея дочери 2000 руб.

Въ этотъ самый день, Знаменія Божіей Матери, пришелъ въ Дивѣевъ одинъ крестьянинъ и вручилъ настоятельницѣ отъ своего помѣщика 2000 р. Построенный такимъ образомъ храмъ былъ освященъ во славу иконы Тихвинскія, а придѣлы верхніе въ честь архистратига Михаила со всѣми небесными силами, и всѣхъ святыхъ; а нижній во славу иконы Утоленія Печали.

Въ 1861 г. Дивѣевская община возведена въ третьеклассный женскій монастырь, и теперь заключая въ себѣ до 1000 сестеръ, считается многолюднѣйшею и благоустроеннѣй шею изъ женскихъ обителей на Руси.

Такова повѣсть Дивѣева, заложеннаго подвигами блаженной старицы Агафіи Симеоновны Мельгуновой и взросшаго молитвами о. Серафима Саровскаго.

Не передать въ краткихъ словахъ, сколько дивныхъ поразительныхъ событій совершилось въ Дивѣевѣ и какія обѣтованія оставлены ему старцемъ.

Помѣщикъ, отставной офицеръ Михаилъ Васильевичъ Манторовъ, заболѣлъ тяжкою болѣзнію, которую врачи не могли опредѣлить и которая заставляла тяжко страдать больного. Онъ пріѣхалъ къ отцу Серафиму и молилъ исцѣлить его отъ ужаснаго недуга.

Трижды спросилъ его старецъ, вѣруетъ ли онъ Богу, и послѣ этого помазалъ больного масломъ со словами: «По данной мнѣ отъ Господа благодати я перваго тебя врачую». Затѣмъ старецъ приказалъ ему идти домой пѣшкомъ, давъ ему груду сухарей, и онъ, почти недвижимый раньше, пошелъ здоровый, крѣпкій, какъ бы никогда не болѣлъ.

Когда чрезъ нѣсколько времени онъ вошелъ къ старцу, старецъ напомнилъ ему, что надо возблагодарить за исцѣленіе Господа, и предложилъ отдать все Богу и принять на себя самопроизвольную нищету. Манторовъ продалъ имѣніе, отпустилъ на свободу своихъ крѣпостныхъ, и купивъ близъ Дивѣева маленькую землю, поселился тамъ, живя въ скудости. Всю жизнь свою онъ терпѣлъ униженія за свой евангельскій поступокъ. Но онъ терпѣлъ безропотно, предавъ себя и всю свою жизнь въ руки о. Серафима. Михаилъ Васильевичъ сталъ вѣрнѣйшимъ ученикомъ о. Серафима и ближайшимъ его другомъ. Старецъ всегда звалъ его «Мишенька» и все, касающееся устройства Дивѣева, поручалъ только ему одному.

Сестра Манторова, Елена Васильевна, красивая 17-ти лѣтняя дѣвушка, увлекалась свѣтскими забавами, любила вечеринки, наряды. Она была уже помолвлена, какъ вдругъ, почувствовавъ необъяснимое отвращеніе къ жениху, — отказала ему. Возвращаясь какъ-то домой и садясь въ карету, она увидѣла надъ головой страшного змія, готоваго поглотить ее своею пастью, и закричала: «Спаси меня, Царица Небесная! Даю тебѣ клятву никогда не быть замужемъ и пойти въ монастырь!» Змѣй взвился кверху и исчезъ. Три года готовилъ старецъ Елену Васильевну къ иноческой жизни, и начавъ ее, она показала удивительную ревность. Она скончалась 27 лѣтъ отъ рожденія, по послушанію старцу: ея братъ былъ боленъ злокачественной лихорадкою, и о. Серафимъ предложилъ ей: «умереть надо ему- а онъ мнѣ еще нуженъ для обители нашей; умри ты за Михаила Васильевича». Покойно приняла она это слово, тутъ же заболѣла и чрезъ три дня скончалась.

Старецъ велѣлъ обвести монастырь канавкою и разсказывалъ объ этой канавѣ, что это та самая трона, гдѣ прошла Царица Небесная, взявъ Себѣ въ удѣлъ обитель. — «Будутъ къ намъ пріѣзжать посѣтители, глинку съ нея брать будутъ у васъ на исцѣленіе.»

— «Не было примѣра — говорилъ еще старецъ о Дивѣевѣ, чтобъ были женскія Лавры. А у меня, убогого Серафима, будетъ въ Дивѣевѣ Лавра». — При этомъ старецъ предсказывалъ что, гдѣ и какія зданія воздвигнутся.

СЕДЬМАЯ ГЛАВА. Чудеса, совершенныя по молитвамъ о. Серафима послѣ его смерти. — Заключеніе.

Много уже записано чудесъ отца Серафима, послѣ блаженной его кончины. Вотъ немногія изъ нихъ.

Дивѣевская монахиня, больная глазами, во снѣ видѣла въ церкви о. Серафима, который вышелъ изъ царскихъ вратъ въ бѣлой ризѣ, подалъ ей воздухъ и приказалъ отереть глаза. Она спросила его: «ты ли это, батюшка?» Старецъ отвѣчалъ: «какая ты, радость моя, невѣрующая! Сама же просила меня, а не вѣришь; вѣдь я у васъ обѣдню совершаю» Сестра проснулась исцѣленная.

Нижегородскій помѣщикъ Д. А. А. подъ старость вовсе лишился зрѣнія; а его единственная радость состояла въ чтеніи священныхъ книгъ. Двоюродная сестра его прислала ему воды изъ источника о. Серафима. Онъ приказалъ подать себѣ чистое полотенце, намочилъ его этою водою и съ молитвою: «Господи Іисусе Христе Сыне Божій, молитвами угодника Твоего Серафима исцѣли меня» — три раза прикладывалъ къ глазамъ. Послѣ перваго раза онъ видѣлъ какъ въ туманѣ, послѣ второго сталъ различать предметы и послѣ третьяго могъ читать: онъ прозрѣлъ. Исцѣленный съѣздилъ въ Саровъ и сталъ ежегодно удѣлять часть своихъ доходовъ на Дивѣевъ, гдѣ, по его смерти, его имя записали на вѣчное поминовеніе.

Русскій подвижникъ Аѳона, іеромонахъ Серафимъ, извѣстный подъ именемъ Святогорца, въ своихъ келейныхъ запискахъ передаетъ слѣдующее: «Въ 1849 г. я заболѣлъ. Болѣзнь моя была убійственна: я не думалъ, что останусь живымъ. Никакія средства не могли воэставить меня. Я отчаялся. Только въ первый вечеръ 1850 г. вдругъ кто-то тихо говоритъ мнѣ: „завтра день кончины о. Серафима, Саровскаго старца; отслужи по немъ заупокойную литургію и панихиду, и онъ тебя исцѣлитъ“. Это меня сильно утѣшило. Я хотя лично не зналъ о. Серафима, но въ 1838 г., бывши въ Саровѣ, возымѣлъ къ нему вѣру и любовь. Эти чувства еще болѣе утвердились во мнѣ, когда въ 1839 г мнѣ снилось, что служу молебенъ о. Серафиму, отъ всей души и громко воспѣвая: „преподобне отче Серафиме, моли Бога о насъ!“ Только, когда нужно было читать Евангеліе, я не зналъ — какое читать, преподобнаго или другое. Вдругъ кто-то говоритъ мнѣ: читай отъ Матѳея 36 е зачало. Я пробудился, и съ той поры вѣрую, что о. Серафимъ великій угодникъ Божій.. Вотъ я попросилъ отслужить по немъ литургію и панихиду, и тотчасъ болѣзнь моя миновала, и понынѣ я благодатію Божіею здоровъ».

Въ 1858 году инокиня дивѣевская Евдокія, набивая съ другими огромный общій ледникъ, упала на острый ледъ съ высоты трехъ саженъ. Ее подняли замертво, малѣйшее прикосновеніе повергало ее въ продолжительный обморокъ; изслѣдовать ее не могли отъ болей… Чрезъ двѣ недѣли, въ полночь на Великій четвергъ, въ тонкомъ снѣ, она видѣла, какъ батюшка отецъ Серафимъ вошелъ въ келью и сказалъ: «я пришелъ навѣстить своихъ нищихъ; давно здѣсь не былъ». Больная воскликнула: «батюшка, какъ у меня бокъ-то болитъ». Старецъ, сложивъ три пальца правой руки, крестилъ расшибленное мѣсто, говоря: «прикладываю тебѣ пластырь и обвязанія», сдѣлавъ это трижды, онъ сталъ невидимъ. Евдокія проснулась; въ кельѣ было пусто и тихо, она снова уснула. Въ 5 часовъ утра она увидала себя лежащей на больномъ боку, здоровою и говорила: «я долго чувствовала, какъ будто пластырь лежитъ на ушибѣ». Въ то же утро она встала.

Въ 1843 г. ослѣпла отъ сильнаго засоренія глазъ города Пензы мѣщанская дочь Елисавета Очкина 3 лѣтъ. Два года безплодно лѣчили ее пензенскій и петербургскій врачи. Ея вѣки сжались и какъ бы срослись. Однажды дѣвочка на полу ощупью играла игрушками, а мать плакала, глядя на нее, и сказала мысленно: «отецъ Серафимъ, помолись Господу, чтобъ открылись глаза слѣпой моей дѣвочки. И къ тебѣ въ Саровъ пойду пѣшкомъ». Въ это самое время дѣвочка вскрикнула и, прозрѣвъ, побѣжала по комнатѣ. Мать не исполнила обѣта, и дѣвочка чрезъ два года умерла. Вторая ея дочь Марія тоже безнадежно занемогла глазами:, тутъ мать вспомнила свой обѣтъ и, когда она въ Саровѣ служила панихиду, дочь ея исцѣлилась; только на одномъ глазу, въ память чуда, осталось маленькое пятнышко, не мѣшающее видѣть. Въ 1858 г. онѣ обѣ были въ Дивѣевѣ.

Въ іюлѣ 1856 г. единственный сынъ костромского вице-губернатора Борз — ко, 8 лѣтъ, занемогъ спазмами въ желудкѣ; болѣзнь усложнилась, появились припадки, съ тоской, разрѣшавшіеся пѣной; врачи помогали мало, и родители боялись за жизнь сына. Въ это время С. Д. Давыдова, бывшая рясофорной въ женскомъ монастырѣ (впослѣдствіи костромская игуменья мать Марія) подарила матери ребенка книгу объ о. Серафимѣ. Родители читали ее вмѣстѣ.

Въ одну ночь ребенокъ видѣлъ во снѣ Спасителя въ красной одеждѣ, въ сонмѣ ангеловъ; Онъ говорилъ: «ты будешь здоровъ, если исполнишь то, что прикажетъ тебѣ старецъ, который придетъ къ тебѣ». Потомъ явился старецъ, назвалъ себя Серафимомъ и сказалъ: «если хочешь быть здоровымъ, возьми воды изъ источника, находящагося въ Саровскомъ лѣсу и называемаго Серафимовымъ, и три дня утромъ и вечеромъ омывай голову, грудь, руки и ноги, и пей ее». Ребенокъ разсказалъ сонъ нянѣ, а няня родителямъ, которымъ онъ повторилъ все это и самъ. На утро онъ открылъ, что послѣ перваго сна ему являлась еще съ ангелами Пресвятая Дѣва, и съ любовью приказывала исполнить слова старца. Въ этотъ самый день вернулась изъ путешествія г-жа Давыдова, и родители просили помочь имъ достать воды изъ источника о. Серафима. Она прислала сейчасъ же бутылку этой воды; когда поступили по наставленію старца, дитя совершенно выздоровѣло.

Одинъ купецъ Костромской губерніи, впослѣдствіи ежегодно посѣщавшій Дивѣевъ монастырь, разсказывалъ о первомъ своемъ пріѣздѣ туда слѣдующее. Возвращаясь изъ Сарова домой, онъ съ прикащикомъ остановился въ Дивѣевѣ и, отстоявъ вечерню, собрался ѣхать дальше. Сестра на гостинницѣ уговаривала ихъ остаться на ночь, чтобъ осмотрѣть утромъ хранящіяся въ обители вещи о. Серафима, но они отправились. Въ верстѣ отъ Дивѣева ихъ накрыла черная туча, и поднялся такой буранъ, что, хотя они и ѣхали по большой дорогѣ, но совершенно потеряли слѣдъ. Ямщикъ начиналъ замерзать.

Молитвы разнымъ святымъ не помогали имъ. Вдругъ купецъ воскликнулъ: «Эхъ, братцы, и мы-то хороши! Были мы на поклоненіи отцу Серафиму, а его помощи и не просимъ. Давайте, попросимъ его!» Не успѣли они кончить своей молитвы, какъ вдругъ услышали, что возлѣ нихъ кто-то шаркаетъ по снѣгу и говоритъ: «Ей вы, что это гдѣ засѣли? Ну-ка вотъ, ступайте за нами, мы васъ выведемъ на дорогу!…» И видятъ они, что мимо нихъ старичекъ и старушка везутъ салазки и оставляютъ по себѣ большой слѣдъ. Салазки двигались быстро, и путники поѣхали по ихъ слѣду… Такъ достигли они деревни, и тутъ разомъ старикъ и старушка исчезли… Несомнѣнно, то были о. Серафимъ и матушка Агафія Симеоновна.

Монахиня Магдалина, прибывъ осенью на богомолье въ Саровъ, заболѣла жесточайшею лихорадкою. 2-го августа, когда она лежала въ запертой келіи, вдругъ вошелъ къ ней безъ молитвы и дозволенія какой-то монахъ въ шубѣ, съ сумою за плечами, въ лаптяхъ и въ кожаной нолумантіи. Удивленная и недовольная монахиня спросила съ испугомъ: «Кто вы, батюшка, какъ вы вошли, когда я лежу больная, и дверь моя заперта? Что вамъ нужно?»

— Я Серафимъ, пребываю здѣсь! Ступай на источникъ, отвѣтилъ онъ. — Не могу, батюшка, я очень слаба, — Ступай, повторилъ о. Серафимъ нѣсколько разъ и удалился. Отперевъ запертую дверь, монахиня спрашивала корридорныхъ, кто входилъ къ ней. Они же, никого не видавши, съ изумленіемъ въ свою очередь спрашивали, съ кѣмъ она говорила, что имъ было слышно. Чрезъ нѣсколько часовъ о. Серафимъ опять явился къ ней въ суконномъ кафтанчикѣ и, сѣвши на край постели, приказалъ непремѣнно идти на источникъ, чтобъ исцѣлиться тамъ. Но она отговорилась слабостью. На слѣдующій день предъ раннею обѣдней въ третій разъ батюшка явился къ ней въ бѣломъ балахонѣ и, приподнявъ ее съ постели, строго приказалъ идти къ источнику получить тамъ исцѣленіе. Когда, наконецъ, она стала въ колодцѣ подъ струю холодной воды, она услышала громогласный, какъ бы изъ жолоба, голосъ: «исцѣлена Магдалина!» — Между тѣмъ вокругъ никого не было…

Вернувшись домой, Магдалина легла, и снова увидала въ тонкомъ снѣ о. Серафима, который сказалъ ей: «Теперь иди въ Дивѣевъ… Все мое — тамъ, и я тамъ постоянно и болѣе всего пребываю»

Одинъ монахъ саровскій, подвижнической жизни, былъ вовлеченъ духомъ злобы въ страшное уныніе и отчаяніе. Въ эту минуту онъ вскрикнулъ: «батюшка Серафимъ, помоги мнѣ!»

Тутъ же, въ своей кельѣ, онъ увидѣлъ тогда близъ иконъ угодника Божія, который, благословляя его, совсѣмъ какъ живой сказалъ: «радость моя, я всегда съ тобою. Мужайся, не унывай, но воюй противъ врага — діавола».

28-го мая 1844 г. одинъ пензенскій и другой саранскій купцы съ семьями, княгиня и княжна Еникѣева съ племянницею ясно видѣли о. Серафима у его источника; сперва въ самомъ источникѣ, въ полуростъ, а потомъ въ одномъ мѣстѣ — сидящимъ на обрубкѣ, а въ другомъ идущимъ спѣшно къ монастырю.

Все это было разсказано ученику старца, о. Іоасафу, и на другой день они всѣ вмѣстѣ отправились туда. Когда о. Іоасафъ замедлилъ по дорогѣ, къ нему подбѣжали съ извѣстіемъ, что о. Серафимъ уже виденъ. Въ водѣ было ясное его изображеніе, какъ пишется онъ на портретахъ, въ епитрахили, а въ рукахъ книга и образъ.

Племянница княжны, 10-ти лѣтній ребенокъ, бросила въ воду, въ изображеніе камешекъ. Вода заколебалась, и изображеніе сдѣлалось точно живое.

Игуменья Пульхерія хотѣла въ 1854 г. прикупить къ своему монастырю сосѣдній домъ; но денегъ у нея не было, и домъ принадлежалъ раскольнику.

Помолясь старцу, она написала купцу письмо, и вложила портретъ о. Серафима; купецъ отвѣтилъ, что благодаритъ за портретъ, готовъ продать и даже пожертвовать домъ. Но вскорѣ онъ умеръ; а жена его запросила дорого; набивались другіе покупатели, дававшіе еще больше; дѣло пропадало.

7- то января на ночь горячо помолилась игуменія старцу, и предъ портретомъ его, во весь ростъ, зажгла лампаду. Забывшись, она имѣла видѣніе.

Изъ залы появился въ дверяхъ согбенный сѣдой старецъ въ бѣломъ балахонѣ и черной камилавкѣ и съ отеческою заботливостью сказалъ игуменьѣ: «придетъ и принесетъ!» Старецъ, сказавъ это, исчезъ. По портрету игуменья узнала. Проснувшись, игуменья прошла въ залу. Былъ первый часъ, все было тихо. Лампада же предъ изображеніемъ старца горѣла необыкновенно ярко.

8- то января, послѣ утрени, подошла къ игуменьѣ вдова Шептаева и просила поговорить о дѣлѣ. Къ кельѣ у игуменьи она, упавъ въ ноги, подала ей документы на владѣніе домомъ и разсказала, что рѣшилась на то наканунѣ вечеромъ, и пошла въ монастырь, только ворота были заперты. Точно ее понуждалъ кто-то исполнить дѣло скорѣе, и она едва дождалась утрени.

Начальница Влахернской пустыни, Е. А. Татаринова, засвидѣтельствовала, что одному неизлѣчимо больному въ Сибири явился святитель Митрофаній и сказалъ: «что не просишь помощи у Бога чрезъ Саровскаго старца о. Серафима? Онъ не прославленъ еще на землѣ, но имѣетъ великое дерзновеніе у Господа. У тебя есть частица камня, на которомъ онъ молился; погрузи его въ воду и пей». Такъ больной исцѣлился.

Одна богомолка шла Муромскими лѣсами. Въ глухомъ мѣстѣ услыхала она страшные крики и стоны. При ней было изображеніе о. Серафима, она вынула его и перекрестила имъ себя и то мѣсто, откуда шли крики. Все затихло. Она пошла дальше. На дорогѣ стояла повозка, и при ней лежали двое изувѣченныхъ людей. Они разсказали, что разбойники хотѣли ихъ убить, но вдругъ разбѣжались. Чрезъ нѣсколько времени подъѣхалъ исправникъ и подобралъ ихъ троихъ, а женщину заподозрилъ какъ соучастницу разбоя.

Разбойники долго еще ходили на свободѣ и были пойманы за другимъ дѣломъ. Каясь, разсказали они и о разбоѣ въ Муромскомъ лѣсу. Когда они готовились нанести своимъ жертвамъ послѣдній ударъ, вдругъ изъ лѣсу на нихъ выбѣжалъ сѣдой, согбенный, въ измятой камилавкѣ монахъ, съ грозящимъ пальцемъ, въ бѣломъ балахонѣ, съ крикомъ: «вотъ я васъ»! А за нимъ бѣжала съ коль я ми толпа народа.

Имъ показали изображеніе о. Серафима, отобранное у странницы, и они признали его.

Шацкой купчихѣ Петаковской, знавшей старца при жизни, во снѣ о. Серафимъ сказалъ: «въ ночь воры подломили лавку твоего сына; но я взялъ метелку, и сталъ мести около лавки и они ушли.»

Поутру всѣ запоры были найдены вырванными.

Въ 1864 году у г-жи Сабанѣевой въ Петербургѣ заболѣлъ сынъ Димитрій, а онъ какъ разъ долженъ былъ держать экзаменъ и перейти въ Горный институтъ. Мать была въ горѣ и молилась о. Серафиму.

Ночью видѣла она во снѣ старца, и онъ сказалъ ей: «сынъ твой выздоровѣетъ и испытаніе въ наукахъ выдержитъ». Въ лазаретѣ мать уже не нашла сына: онъ былъ на экзаменѣ.

Вернувшись съ успѣхомъ и радостный, онъ разсказалъ ей, что и онъ видѣлъ во снѣ любимаго и чтимаго имъ о. Серафима, который сказалъ ему: «выздоровѣешь и испытаніе выдержишь».

Монахиня понетаевскаго монастыря, Аѳанасія, въ тяжкой болѣзни просила съ вѣрою помощи о. Серафима. Онъ явился къ ней въ тонкомъ снѣ, въ бѣломъ балахончикѣ и камилавкѣ, сѣлъ у кровати больной и участливо спросилъ: «что ты все плачешь?» — Батюшка, я думаю, что не спасусь! — «Не думай сего моя радость: всѣ тѣ спасутся, которые призываютъ имя мое!».

По свидѣтельству послушницы Гоглачевой, «одна знаменитая госпожа», пріѣхавъ въ Саровъ и увидя изображеніе о. Серафима, залилась слезами и разсказала о себѣ слѣдующее.

У нея въ горлѣ былъ нарывъ; голосъ пропалъ, вода проходила только каплями. Однажды ночью она сидѣла въ постели, обложенная подушками; служившіе ей уснули. Къ комнатѣ свѣтила лампа и лампада у иконъ. Вдругъ неожиданно^вошелъ старецъ съ открытой головой, въ бѣломъ балахончикѣ, съ мѣднымъ крестомъ на груди. Онъ благословилъ больную и сказалъ ей: «простая и добросердечная!» — и вышелъ. Къ ту же минуту больная громко воскликнула: «старецъ Божій, скажи еще что-нибудь!» Этотъ голосъ разбудилъ ея прислугу, и та спрашивала ее, съ кѣмъ она говорила.

По выздоровленіи ей принесли изображеніе о. Серафима, и въ немъ она узнала своего исцѣлителя, а въ Саровѣ — ее поразило, что и одѣяніе его было то же, въ какомъ старецъ являлся ей.

Въ 1865 г. въ домѣ г-жи Бар. — предъ Рождествомъ раздавали, но обычаю, пособія нуждающимся.

Вошелъ отдѣльно старичекъ, сѣдой, согбенный, и, помолясь, говоритъ: «миръ дому сему и благословеніе» Раздатчица спросила его: «ты за подаяніемъ?»

— Нѣтъ, не за тѣмъ.

— Что жъ тебѣ? Бери, если надо.

— Нѣтъ, мнѣ ничего не надо, а только видѣть вашу хозяйку и сказать ей два слова.

— Хозяйки нѣтъ дома. Что передать — скажи намъ.

— Нѣтъ, мнѣ надо самому.

Одна изъ прислуги шепнула другой: "что ему тутъ — пусть идетъ — можетъ, бродяга какой.

Старичокъ сказалъ: «когда будетъ хозяйка, я зайду, я скоро зайду», и вышелъ.

Раздатчица видѣла плохую обувь старичка и раскаялась, на нее напало какое-то смущеніе. Она выбѣжала на крыльцо, но и тамъ, и дальше никого не было; онъ точно исчезъ. Отъ хозяйки это скрыли, а подозрительной слугѣ во снѣ кто-то сказалъ: «ты напрасно говорила: у васъ былъ не бродяга, а великій старецъ Божій».

На слѣдующее утро г-жѣ Бар. по почтѣ пришла посылка. Это оказалось изображеніе чтимаго въ домѣ старца о. Серафима — кормящимъ медвѣдя.

Велико было изумленіе всѣхъ, когда тѣ, кто говорили со старичкомъ бѣднымъ, узнали его въ изображеніи о. Серафима.

ВОСЬМАЯ ГЛАВА. Поѣздка въ Саровъ и Дивѣевъ.

Саровъ расположенъ въ лѣсахъ Темниковскаго уѣзда, Тамбовской губерніи, во ста верстахъ отъ станціи Спасскъ (Тарбѣево) Казанской желѣзной дороги.

Когда, послѣ долгой ѣзды вѣковымъ сосновымъ лѣсомъ, вдругъ предъ вами точно растворяются лѣсныя ворота, и за нѣсколько верстъ виденъ вамъ на возвышенности главный храмъ Сарова, — онъ кажется вамъ знакомымъ. Точно: этотъ соборъ строенъ по образцу Великой церкви Кіево-Печерской Лавры.

Монастырь стоитъ на крутой, высокой горѣ, у подножія которой съ сѣверо-запада сливаются рѣчки Сатисъ и Саровка, текущія по узкимъ равнинамъ, окаймленнымъ тѣмъ же сосновымъ боромъ, который крѣпко отовсюду охватываетъ Саровъ. На весьма значительное пространство кругомъ нѣтъ жилья.

Будучи вполнѣ обезпеченъ, Саровъ употребилъ свои средства на возведеніе чудныхъ храмовъ. Высота собора такова, что, кажется, стоишь подъ небомъ- иконостасъ, изображающій золотыя перепле тенныя вѣтви, точно упирается въ облака, имѣя въ боковыхъ придѣлахъ по 8 ярусовъ; широкая солея, роскошь окладовъ мѣстныхъ иконъ и глубина громаднаго алтаря съ обширнымъ престоломъ дополняютъ впечатлѣніе красоты и славы этого храма. Также величественны и три другіе обширные храма.

Службы въ Саровѣ отправляются богато. Обиліе лампадъ и свѣчей, массивные большіе священные сосуды, тяжелыя, громадныя евангелія, златотканныя дорогія ризы, — все радуетъ глазъ православнаго во дни великихъ праздниковъ.

Зато уставъ и жизнь строги, пѣніе тихое, простота въ одеждѣ и обиходѣ.

Пріѣхавъ въ Саровъ, прежде всего пойдемъ на могилу.

У алтарной стѣны Успенскаго собора устроена стеклянная часовня; въ ней памятники надъ отцомъ Серафимомъ и отцомъ Маркомъ-Молчальникомъ. По двумъ стѣнамъ картины: старецъ во весь ростъ, молящійся на камнѣ, и такого же размѣра кончина старца, потомъ еще картины: Посѣщеніе Пречистой Дѣвы, старецъ, кормящій медвѣдя, старецъ въ ближней пустынькѣ.

Памятникъ тяжелъ, и грустно знать подъ спудомъ такую святыню. Изъ-подъ памятника богомольцы берутъ песокъ. Перейдя дорогу, войдемъ въ келлію старца. 16 августа 1897 г. заложили вокругъ келліи храмъ, который приметъ ее въ себя.

Маленькая (6 кв. арш.) четырехугольная комната съ однимъ окномъ на обрывъ, на дорогу среди зелени и на лѣса. Сбоку лежанка бѣлыхъ, съ зелеными узорами, кафелей. По стѣнамъ — его изображенія во весь ростъ: вотъ онъ идетъ на васъ, согбенный, въ бѣломъ балахончикѣ, и смотритъ въ душу. Вотъ, икона Умиленія, копія съ той (его икона — въ Дивѣевѣ). Вотъ въ витринѣ нѣкоторыя его вещи. Вамъ странно и чудно. Вы вспоминаете: «Радость моя!»… Господи, вѣдь это все здѣсь!

Въ келліи отслужимъ панихиду, которую оканчиваютъ на его могилѣ. Потомъ пойдемъ тою дорогой, которою онъ, изнемогающій, больной, израненный, съ грузомъ на спинѣ, свѣтлый и радостный въ то же время, ходилъ по два раза въ день въ ближнюю пустыньку.

Опустясь съ Саровской горы, вы идете по берегу Саровки- слѣва лѣсъ. Вотъ, наконецъ, огородъ, гдѣ никто не работалъ послѣ его преподобныхъ рукъ. А около, въ часовнѣ, Серафимовъ колодезь.

Вода холодна, 4°, но вѣруйте и не бойтесь, обливаясь ей, ни вреда, ни простуды, ни зимы, ничего не бойтесь. «Я молился, радость моя, чтобы вода сія въ колодцѣ была цѣлительною отъ болѣзней.»

Далѣе въ лѣсъ — тамъ отмѣченное распятіемъ мѣсто. Подъ нимъ большой кусокъ камня: здѣсь онъ молился тысячу ночей. Камень-скалу давно разнесли богомольцы, остался только этотъ кусокъ. Еще дальше мѣсто дальней пустыньки. И въ дальней, и въ ближней хибарки съ точностью воспроизведены по его пустыннымъ келліямъ, а сами онѣ обѣ перенесены въ Дивѣевъ.

Въ двѣнадцати верстахъ отъ Сарова, уже въ Нижегородской епархіи, находится знаменитый Дивѣевскій женскій монастырь, имѣющій болѣе 900 монахинь, любимое кровное дѣтище старца Серафима.

Дивѣевъ, которому, какъ предсказалъ отецъ Серафимъ, суждено стать первою женскою лаврою въ Россіи — занимаетъ громадное пространство. Широко раскинулись среди деревьевъ, лужаекъ и цвѣтниковъ одноэтажные деревянные домики келлій и зданія мастерскихъ, школы, трапезы. За много верстъ виденъ соборъ Дивѣевскій, красоту котораго русскіе богомольцы прославили во всѣхъ краяхъ Россіи.

На сѣверо западномъ краѣ монастыря стоитъ первоначальная церковь, которой одна сторона — приходская села Дивѣева, съ тремя престолами, воздвигнута Агафіей Симеоновной, а другая, задняя сторона, съ двумя придѣлами, воздвигнута много позже отцомъ Серафимомъ, собственно для сестеръ. Обѣ части храма не сообщаются и огорожены отдѣльно. Къ оградѣ при этой церкви схоронены первоначальница Агафія Симеоновна (матушка Александра) и современные старцу: юная подвижница Марія, жизнь которой весьма замѣчательна, и Манторовы, тамбовскіе помѣщики, братъ и сестра. Братъ, бывшій офицеръ, исцѣленный отцомъ Серафимомъ отъ неизлѣчимаго недуга, такъ любилъ его, что, по его слову, принялъ на себя вольную нищету, продавъ свое имѣніе, и выстроилъ монастырскую часть Дивѣевской церкви; онъ много участвовалъ въ устроеніи Дивѣева и былъ чрезвычайно любимъ старцемъ. Его сестра, Елена, изъ очень свѣтской, преданной развлеченіямъ дѣвушки, стала великою подвижницей, умерла по послушанію старцу, за брата, которому Богъ судилъ смерть, но который былъ нуженъ для Дивѣева. При погребеніи Маріи и Елены были знаменіи.

Также ореоломъ святости окружена схороненная въ другомъ мѣстѣ монастыря, скончавшаяся лѣтъ десять назадъ, старица Пелагія, изъ богатой купеческой семьи, по благословенію старца Серафима принявшая на себя подвигъ юродства и достигшая великихъ духовныхъ даровъ.

Близъ Казанскаго собора сохраняется келлія матушки Агафіи, которая, какъ деревяннымъ чехломъ, обведена стѣнами съ окнами и крышей. Три маленькія комнатки, низкія, съ маленькими оконцами, въ двухъ по стѣнамъ лавки, въ третьей, крошечной спалепькѣ, лежанка. Здѣсь же прекрасный, какъ бы живой, портретъ. Повидимому, старица была высокого роста; на портретѣ она изображена одѣтою въ шубейку, очень высоко-опоясанную кожанымъ поясокъ, съ отложнымъ большимъ воротникомъ, и мѣховую шапочку — камилавку, отороченную мѣхомъ, плотно прилегающую къ головѣ. Въ лѣвой рукѣ кожанныя четки, въ правой — простой посохъ. Лицо будто молодое, чрезвычайно красивое, выражаетъ крѣпкую волю, черные, очень большіе, задумчивые, немного грустные глаза. Вотъ ея утварь: чайничекъ, чашка, очки съ уцѣлѣвшими стеклами, образа ея; ходящіе понынѣ большіе часы, а вотъ и ея «коренное убѣжище» — маленькій. вовсе безъ оконъ, аршина въ 1½ квадратныхъ, покойникъ, гдѣ распятіе съ лампадой — и больше ничего. Тутъ она часами и ночами молилась. Еще стоятъ въ другихъ комнатахъ бутылки съ цѣлебною водой изъ источника, который, по преданію, течетъ изъ-подъ памятника надъ ея могилой.

Теперь пойдемъ на другой конецъ монастыря. Тамъ стоятъ «ближнія и дальнія пустыньки», то-есть келліи отца Серафима изъ этихъ пустыненъ. Одна изъ нихъ обведена также надстройкой, какъ келлія первоначальницы, здѣсь раздаютъ сухари, какъ давалъ при жизни самъ отецъ Серафимъ. Какъ низко, какъ тѣсно, и какое невыразимое чувство охватываетъ здѣсь!

Изъ другой келліи сдѣланъ алтарь Преображенской церкви. Въ немъ хранится келейный камень, на которомъ старецъ молился 1.000 дней, его табуретка, подсвѣчникъ, Четья Минея, загорѣвшаяся при его кончинѣ, его подсвѣчникъ, его иконы, совершенно заношенная епитрахиль и мѣдный крестъ, материнское благословеніе. А за алтаремъ въ витринѣ хранится его одежда, мантія, сапоги, лапти… Вообще, трудно передать, какъ чтится, съ какою любовью произносится въ Дивѣевѣ имя отца Серафима и какъ хранится здѣсь память о всякомъ его словѣ.

Пойдемъ въ соборъ, о великолѣпіи котораго отецъ Серафимъ говорилъ съ восторгомъ, когда въ Дивѣевѣ, кромѣ первой церкви, было только нѣсколько деревянныхъ домиковъ. Онъ воздвигнутъ теперешнею игуменіей, славою русскихъ игуменій, матерью Маріей (Ушаковой) понемногу, съ тяжкими усиліями, вѣрой и слезами. Но какое великолѣпіе, какой дивный храмъ! Вы могли слышать уже давно восторженные о немъ отзывы, и все-таки, взойдя но высокой лѣстницѣ и видя чрезъ толпу открывающуюся картину, вы въ изумленіи, смущенно и радостно останавливаетесь. Неизмѣримый просторъ, дыханіе какого-то свободнаго духа. Высочайшій иконостасъ, который вы видите вдали, чрезъ народъ и другіе образа, и лампады; цѣлые пуки колоннъ, схваченные вмѣстѣ и образующіе четыре некрушимые и все же легкіе въ величіи своемъ столпа, у которыхъ, по предсказанію отца Серафима, лягутъ въ ракахъ мощи четырехъ дивѣевскихъ подвижницъ. Вы не знаете: стоять ли вамъ, безотчетно наслаждаясь окружающею васъ общею красотой, или приглядываться къ отдѣльнымъ частямъ. Вотъ въ иконостасѣ облако, въ облакѣ рѣетъ голубь; вы чувствуете что въ первый разъ въ жизни вы увидали символъ Духа Святаго, какъ носили его въ душѣ съ дѣтства. На него наведенъ свѣтъ — вамъ нельзя оторваться. Но тутъ вы видите стоящую въ великой славѣ чудотворную икону Умиленія, предъ которою скончался старецъ. Богоматерь безъ Младенца, со сложенными на груди руками — молится ли, внимаетъ ли Своему сердцу, созерцаетъ ли величіе Божіе, слагаетъ ли слова, которыми умилостивитъ за людей Своего Сына: но какой ликъ, какое торжество святыни!

Вы поражены этою иконой, а сбоку на васъ смотрятъ другіе удивительные образы. Вотъ она тутъ, воочію, сила торжествующей прославленной Церкви. Вдругъ отворяютъ царскія двери: и оттуда предъ вами выступаетъ Голгоѳа, и Христосъ, страдающій, искупающій міръ на крестѣ, точно осѣняетъ собою весь храмъ. А Духъ все также рѣетъ тамъ, въ иконостасной вышинѣ.

И потомъ, когда вы пойдете по храму, вы дивитесь и дивитесь. Вотъ, въ одномъ изъ четырехъ придѣловъ (одинъ не освященъ и ожидаетъ прославленія отца Серафима), запрестольное Преображеніе. Какая невиданная прозрачность, преображенность Христа и пророковъ, какой ужасъ Апостоловъ: «и быша пристрашни».

Но кто знаменитый художникъ, создавшій такія картины? Все сдѣлано своими руками. Дивѣевъ, воздвигнувшій одинъ изъ славнѣйшихъ русскихъ соборовъ, очень бѣденъ. Богъ умудрилъ завести собственную мастерскую живописи и вдохновилъ кисть старшей сестры по живописи, матери Серафимы. Ея просвѣтленному дарованію обязанъ Дивѣевъ несравненными своими иконами. Какъ древнимъ русскимъ монахамъ-живописцамъ, ей дана тайна духовнаго выраженія ликовъ святыхъ, и каждую икону, дѣлаемую но заказу въ обширной мастерской Дивѣева, которая представляетъ одинъ изъ источниковъ существованія монастыря, окончательно отдѣлываетъ мать Серафима, придавая, вдохновленная вѣрою, иконѣ то выраженіе, котораго тщетно ищемъ мы въ картинахъ мірскихъ художниковъ.

Съ глубокой вѣрой совершаютъ дивѣевскія инокини дѣло созиданія этой удивительной обители. Окончивъ храмъ, строятъ величавую колокольню подъ стать и, конечно, достроятъ, какъ бы ни казалось трудно^[3]. И онѣ нравы съ женскимъ трогательнымъ самоотверженіемъ воздвигая чудные храмы не отъ богатства, а отъ скудости. Отецъ Серафимъ предсказалъ что, когда онъ прославится, Дивѣевъ станетъ очень богатъ. Но Богу драгоцѣнна лепта бѣднаго.

Счастливъ, кто послужитъ старцу и его дѣлу именно теперь, пока — какъ то будетъ, можетъ-быть, скоро — не исказилась пустыня, не шумятъ паровозы и поѣзда съ десятками тысячъ пріѣзжихъ. Счастливъ, кто теперь увидитъ эти мѣста во всей еще неприкосновенности исконнаго чисто-русскаго православнаго быта. Невыразимы и святы тихія, но глубокія впѣчатлѣнія теперешнихъ дней въ Саровѣ и Дивѣевѣ, когда все притихло въ ожиданіи великаго событія, и чувствуется, какъ скопляются благодатныя силы, которыя неудержимымъ потокомъ половодья затопятъ скоро эти мѣста.

И вотъ теперь, пока его имя не промчалось еще по Россіи съ трубнымъ гласомъ, а повторяется въ уединенныхъ бесѣдахъ, пока можно еще вѣровать въ него не видѣвъ, — вѣра, которую Христосъ ублажилъ, — какъ не стремиться къ нему и не желать послужить хоть чѣмъ-нибудь ему, столь усердному къ тѣмъ, кто въ него увѣровалъ. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

----

Издавна славилась Русь крѣпкою своею вѣрою и благочестіемъ и выставляла изъ православной среды своей духовныхъ богатырей, тѣхъ подвижниковъ, что ярче восковой свѣчи, ярче луча лампады сіяли жизнью своею предъ святымъ ликомъ Спасовымъ.

Не умерло еще это великое племя и громко учитъ народъ истинной вѣрѣ, потому что какія явленія яснѣе говорятъ о вѣрѣ и доказываютъ ея правду и силу — какъ преподобный Сергій, старецъ Серафимъ?

Близко-близко къ стародавнимъ именамъ преподобныхъ Антонія и Ѳеодосія, первоначальниковъ Кіево-печерскихъ, преподобнаго и богоноснаго отца Сергія, игумена Радонежскаго, великорусскаго печальника и попечителя — стоитъ это кроткое имя богоизбраннаго, учительнаго, тихаго, многолюбовнаго, дивнаго старца Серафима Саровскаго.

Онъ былъ изъ доброй русской семьи, дышавшей церковнымъ духомъ… В’и дѣтской рѣзвости ангелъ — хранитель покрывалъ его; въ отрочествѣ онъ отмоленъ у Бога; а какъ только онъ шире раскрылъ глаза вся красота Божьяго міра, святыя семейныя преданія, и его русское сердце — все назвало ему Бога, и онъ пошелъ къ Нему… А когда пришелъ и получилъ у Него великое дерзновеніе, то съ такою любовью сталъ жалѣть, цѣлить и учить свой родимый народъ!

Уже давно успокоился онъ въ Саровѣ, подъ тѣми деревами, которыя видѣли его молодые подвиги, слышали его старцевы рѣчи. Но не умолкла теперь, а все громче раздается предъ Богомъ та молитва, которую онъ несетъ къ Богу за всѣхъ чтущихъ намять о немъ.

Изъ могилы дивнаго старца точно слышатся сказанныя имъ предъ кончиною слова: «Когда меня не станетъ, вы ко мнѣ на гробикъ ходите! Какъ вамъ время, вы и идите, чѣмъ чаще, тѣмъ и лучше. Все, что есть у васъ на душѣ, что бы ни случилось съ вами, о чемъ бы ни скорбѣли, придите ко мнѣ, да все свое горе съ собой-то и принесите на мой гробикъ! Припавъ къ землѣ, какъ живому все и разскажите, и услышу я васъ, вся скорбь ваша отлетитъ и пройдетъ! Какъ вы съ живымъ всегда говорили, такъ и тутъ! Для васъ я живой есть, буду и во вѣки!»

И идетъ къ его могилѣ вѣрующій людъ. Молва о великомъ старцѣ Серафимѣ Саровскомъ расходится по православной Руси все шире и шире.

САРОВСКІЙ СТАРЕЦЪ ІЕРОМОНАХЪ О. СЕРАФИМЪ.

Въ міру Прохоръ.

Родители Исидоръ и Агафья Мошнины.

Родился въ Курскѣ 20 іюля 1759 года.

10-ти лѣтъ исцѣленъ иконою Коренною Пресвятой Богородицы.

Пришелъ въ Саровъ 20 ноября 1778 г. (19 лѣтъ).

Въ 1780 году чудесно исцѣленъ Пресвятою Владычицею.

13 августа 1786 года постриженъ въ монашество (27 лѣтъ).

Въ санѣ іеродіакона имѣлъ видѣніе Господа Іисуса Христа.

2 сентября 1793 г. рукоположенъ въ іеромонаха (34 лѣтъ).

20 ноября 1794 г. удалился въ пустыню (35 лѣтъ).

Въ сентябрѣ 1804 г. исцѣленъ отъ ранъ явленіемъ Пречистой Дѣвы Богородицы.

Въ 1810 г. принялъ подвигъ молчальничества и затворничества (51 года).

Съ 1825 г. вступилъ на путь старчества (56 лѣтъ).

25 ноября 1825 г., по явленіи Пресвятой Владычицы, вышелъ изъ затвора (66 лѣтъ).

25 марта 1831 г. было ему торжественное посѣщеніе Пресвятой и Преблагословенной Богородицы Маріи.

Скончался въ Саровѣ 2 января 1833 г. (73 лѣтъ)

Онъ жилъ во славу Божію.

↑ „Истиннымъ жребіемъ“ Богоматери называются три великія обители — Иверская на Кавказѣ, гора Леонъ, вмѣщающая множество монастырей, и Лавра Кіево-Печерская.
↑ Келлія первоначальницы Дивѣева, матери Агафіи (въ иночествѣ Александра) сохраняется доселѣ въ полной неприкосновенности. Тамъ же и утварь ея, и жесткая скамья для спанья и мѣсто ночной уединенной молитвы.
↑ Закончена къ 1900 году.

[1] „Истиннымъ жребіемъ“ Богоматери называются три великія обители — Иверская на Кавказѣ, гора Леонъ, вмѣщающая множество монастырей, и Лавра Кіево-Печерская.

[2] Келлія первоначальницы Дивѣева, матери Агафіи (въ иночествѣ Александра) сохраняется доселѣ въ полной неприкосновенности. Тамъ же и утварь ея, и жесткая скамья для спанья и мѣсто ночной уединенной молитвы.

[3] Закончена къ 1900 году.

[1]

[2]

[3]