— Любовь учитъ насъ жить! — взволнованно произнесла миссъ Трэль.
— Мужчины часто бываютъ глупы, а женщины — всегда!
Г-жа Крэнъ такъ же граціозно бросила сестрѣ эту фразу, какъ еслибъ послала ей воздушный поцѣлуй.
— Право, Джоанна, ты довольно долго живешь на свѣтѣ, чтобы узнать, какая непрочная вещь — любовь.
— Не на твоемъ примѣрѣ, Сара.
Г-жа Крэнъ разсмѣялась.
— О, какой вздоръ! Для меня бракъ просто былъ легчайшимъ средствомъ прокормиться. Я была двадцати лѣтъ отъ роду и безъ гроша; при такихъ обстоятельствахъ поневолѣ влюбишься. Большая разница, когда есть доходъ и осѣдлость, и выходить замужъ нѣтъ нужды.
— Ты забываешь о чувствахъ, Сара.
— О чувствахъ? Ерунда! Твои понятія, Джоанна, такъ же старомодны, какъ твои платья. Я прихожу отъ тебя въ отчаяніе.
Г-жа Крэнъ краснорѣчиво пожала плечами и, отвернувшись отъ сестры, продолжала разматывать шелкъ для работы, которою забавлялась отъ нечего дѣлать. Миссъ Трэль изъ своего угла издала какой то звукъ, который былъ сочтенъ увеличивающимъ ея вину обстоятельствомъ и подвергъ ее нападенію изъ другого конца комнаты. Малорослая, пухленькая и краснощекая барынька, сидѣвшая въ углубленіи окна, положила носокъ, который вязала, и направилась въ сестрамъ, восклицая на ходу:
— Слезы?! Джоанна, вѣдь, это — ребячество съ твоей стороны! Плачешь оттого, что отказала жениху? Да множество женщинъ было бы радо возможности сдѣлать это. И человѣку, который живетъ своимъ трудомъ и еще Богъ знаетъ чѣмъ!
— Или чортъ, — поправила г-жа Крэнъ.
Г-жа Протеро взглянула на нее съ упрекомъ.
— Сара! Впрочемъ, дѣтей здѣсь нѣтъ… Скажи мнѣ, Джоанна, неужели это — подходящая партія для миссъ Трэль, владѣлицы Хатча? На подобной мысли нельзя остановиться ни на секунду.
— Еще бы! — съ силою подтвердила г-жа Крэнъ.
— Бракъ, это — средство пристроиться, а у него нѣтъ ни гроша. Кромѣ того, онъ соціалистъ, какъ и почти всѣ нищіе, не воспитанъ, настоящая дубина, Корнваліецъ, кажется, и невозможенъ во всѣхъ отношеніяхъ. Удивляюсь, Джоанна, какъ ты имѣла глупость допустить его до сватовства! Развѣ ты не знаешь, что положеніе женщины опредѣляется качествами мужчинъ, добивающихся ея руки? Нищій! Что тебѣ можетъ дать бракъ съ нимъ?
— Пріютъ въ любящемъ сердцѣ, — такъ онъ сказалъ. А этимъ не слѣдуетъ пренебрегать.
При послѣднемъ словѣ миссъ Трэль приложила платокъ въ глазамъ, которые весьма замѣтно отуманилась слезами.
— Если не можешь не плакать, милая, — любезно произнесла г-жа Крэнъ, — то позволь предложить тебѣ мой платокъ. Нѣтъ ничего интереснаго въ скорби, заключаемой въ плохо подрубленный каленкоръ.
Насмѣшка г-жи Крэнъ возвратила самообладаніе Джоаннѣ. Она подняла голову и обратила къ обѣимъ женщинамъ свое худое и, несмотря на покраснѣвшія вѣки, мало-выразительное лицо:
— Годъ назадъ вы отдали бы меня за кого угодно; только никто не сватался, никто! — она заломила руки и голосъ ея дрогнулъ. — А теперь, когда является человѣкъ, который меня любить, вы хотите помѣшать моему… моему счастью. Отъ тебя я могла ожидать этого, Сара; ты всегда была вся на разсчетѣ. Но ты, Рахиль, у тебя такой славный мужъ и ребятки, и ты… И обѣ вы много моложе меня, — заключила она довольно непослѣдовательно и съ мольбою взглянула на неуклюжую маленькую женщину, стоявшую передъ нею.
Г-жа Протеро не безъ добродушія отвѣтила на эту невысказанную мольбу:
— Видишь, Джоанна, очевидно, что этотъ женихъ гонится за твоимъ состояніемъ. Вотъ почему Фергусъ возстаетъ противъ вашего брака.
— А годъ назадъ у тебя не было ни гроша, и ты была въ тягость твоимъ друзьямъ, — перебила г-жа Крэнъ.
Голосъ ея былъ почти нѣженъ, а лицо имѣло такое выраженіе, съ которымъ говорятъ любезные пустячки; но у сестры ея задрожали губы.
— Стыдно тебѣ, Сара! — вскрикнула г-жа Протеро, а затѣмъ обратилась къ миссъ Трэль:
— Пойми, Джоанна, что владѣя этимъ имѣніемъ — одинъ домъ можетъ дать 240 фунтовъ годового дохода — ты ужъ не кое-кто и не должна дѣлаться добычею искателя приданыхъ! Мы всѣ, любя тебя, возстаемъ противъ этого брака. Больше нечего и толковать!
Миссъ Трэль протянула руки, точно желая удержать нѣчто ускользающее отъ нея.
— Такъ, значитъ, отказать? — прошептала она.
— Разумѣется, — сказала г-жа Крэнъ.
— Фергусъ говоритъ, что слѣдуетъ отказать, — произнесла свой приговоръ г-жа Протеро. Затѣмъ наступило продолжительное молчаніе… Сквозь окна, заросшія дикимъ виноградомъ, пробился солнечный лучъ, и въ комнату проникло нѣжное благоуханіе жасмина, придавая особый оттѣнокъ чувствамъ каждой изъ сестеръ. Оно усилило печаль Джоанны и наложило печать какого то благородства какъ на меркантильные виды г-жи Крэнъ, такъ и на безжалостную рѣшительность г-жи Протеро.
Комната, темная, съ дубовою панелью и низкимъ потолкомъ, была полна мебели, недостаточно современной, чтобы понравиться г-жѣ Крэнъ, и недостаточно древней, чтобы стать снова модной. Яркій коверъ давно ужъ вылинялъ. Оттѣнокъ оригинальности въ формѣ дивана и стульевъ изъ краснаго дерева спасалъ ихъ отъ вульгарнаго вида.
Несмотря на выдающійся нарядъ г-жи Крэнъ, сама миссъ Джоанна Трэль была наиболѣе изящнымъ предметомъ въ комнатѣ. Въ ея безнадежномъ лицѣ съ безцвѣтными волосами и глазами была какая то прелесть неопредѣленности, составлявшая рѣзкій контрастъ съ очевиднымъ благополучіемъ ея сестеръ. Горе возвышало ее надъ этими молодыми и цвѣтущими женщинами, которыя произносили свой приговоръ надъ ея жизнью съ благонамѣренной и хладнокровной жестокостью.
Длинные пальцы г-жи Крэнъ лѣниво перебирали шелка, которыми она вышивала; но она не думала о своей работе. Она медленно покачивалась въ качалкѣ и съ задумчивымъ интересомъ глядѣла на сестру.
— Каково! Джоанна воображаетъ, что въ нее можно влюбиться ради нея самой! — думала она. — Конечно, этому проходимцу нужны ея деньги, а не поблекшая, унылая, тридцатишестилѣтняя старая дѣва… Будь она на десять лѣтъ моложе… Но нѣтъ! Она никогда не была привлекательна. Всегда слабая и несуразная, а ея страсть къ самопожертвованію уничтожала въ ней послѣдніе проблески силы воли, какіе могли быть отъ природы. Кажется, она всѣмъ для насъ пожертвовала, и мы бы должны быть ей благодарны. А какое право имѣла она на дядино наслѣдство въ ущербъ мнѣ и Рахили? Старый медвѣдь! Онъ всегда ненавидѣлъ насъ. Ну, хорошо хоть то, что Хатчъ не выйдетъ изъ нашей семьи. Домъ, вообще, недуренъ, а эта комната — положительно, ничего! Съ другою мебелью она была бы очень прилична! Надо убрать этотъ хламъ.
Ея взглядъ обошелъ всю комнату и неодобрительно остановился на тучной фигуркѣ г-жи Протеро, сидѣвшей на высокомъ стулѣ и тщетно тянувшейся ногами къ полу.
— У Рахили совсѣмъ нѣтъ вкуса, ни капли! И ума нѣтъ. Кто подумалъ бы, что мы — сестры? — При этой мысли она взглянула на собственную изящную и томную внѣшность, отраженную зеркаломъ на противоположной стѣнѣ.
Г-жа Протеро была, дѣйствительно, совсѣмъ неизящна, но производила пріятное впечатлѣніе добросердечія и здоровья. А если она была не такъ умна, какъ г-жа Крэнъ, то и сама сознавала это; а такое сознаніе само по себѣ свидѣтельствуетъ о наличности нѣкоторой сообразительности и пониманія.
Она тоже думала объ этомъ сватовствѣ, которое, точно камень, брошенный въ прудъ, возмутило стоячую воду жизни миссъ Трэль.
— Бѣдная Джоанна! — говорила она себѣ. — Какъ она, въ самомъ дѣлѣ, одинока! Жаль, что человѣкъ-то неподходящій, она была бы счастливѣе при заботахъ мужа. Но невозможно! Онъ — отставной франтъ безъ денегъ и склоненъ къ апоплексіи, я увѣрена, какъ всѣ толстые люди. Изъ-за одной его шеи за него никакъ нельзя идти замужъ. Бѣдная Джоанна! Это — первый ея женихъ, а ей очень не хочется остаться старой дѣвой. Сама она врядъ ли любитъ этого стараго жуира, но ее привлекаетъ перспектива быть любимой. Да оно и привлекательно, признаюсь, если человѣкъ подходящій. Господи, какъ бы я была рада, если бы онъ былъ похожъ на моего Фергуса. Бѣдная Джоанна!.. Ну, стану почаще посылать дѣтей гостить къ ней. Имъ будетъ полезенъ деревенскій воздухъ, а ей все-таки развлеченіе. Бѣдная, голубушка, какая она измученная и блѣдная! Ну, да все это пройдетъ.
Она взглянула на миссъ Трэль, которая уныло и грустно сидѣла на набитой конскимъ волосомъ кушеткѣ. На лицѣ ея было какое то напряженное, трагическое выраженіе, руки ни на минуту не оставались въ покоѣ.
Свѣтъ солнечныхъ лучей образовалъ яркое пятно на полинявшемъ коврѣ, и ея глаза устремлена были на это пятно. Въ сердцѣ ея смутно назрѣвало возмущеніе и шевелился слабый протестъ. Неужели она вѣкъ не освободится отъ тиранніи этихъ сестеръ, которымъ и такъ отдала лучшіе годы?
Онѣ замѣнили ей родителей и двадцать лѣтъ она была ихъ рабою. А теперь, когда независимость была въ ея рукахъ, когда одинъ шагъ могъ избавить ее отъ ихъ деспотизма, укоренившаяся привычка повиноваться сковывала ее точно цѣпями и подчиняла ихъ волѣ.
— Какъ бы то ни было, думала она, — но деспотизмъ мужа, какъ болѣе естественный, долженъ меньше унижать женщину, нежели тираннія сестеръ. Отчего бы не сдѣлать по своему, не настоять на своемъ?
Г-жа Кренъ и г-жа Протеро считали ее слабою и смиренною и понятія не имѣли о давно сдерживаемомъ негодованіи, которое теперь рвалось наружу. А между тѣмъ она не любила того человѣка: ей только хотѣлось его любви. Она была женщиною, со свойственною женщинѣ неистребимой жаждою любви; быть любимой — казалось ей раемъ.
Жизнь ея была пуста и не имѣла для нея никакой цѣнности. При помощи же любви она могла бы подняться на высоты самоотреченія и благородства.
Она думала все это, но румянецъ воодушевленія не выступалъ на ея щеки. Глаза ея были холодны и тусклы, когда она подняла ихъ при словахъ г-жи Крэнъ:
— Отказъ нужно написать сегодня же, Джоанна.
— Такъ… скоро?.. — пролепетала она.
— Да. Лучше всего даже сейчасъ, чтобы намъ просмотрѣть письмо передъ уходомъ.
— Да, напиши сейчасъ же, Джоанна, — сказала г-жа Протеро. — Если дѣлать, то дѣлать сразу. Фергусъ говоритъ, что ничего нѣтъ хуже колебаній.
Негодованіе заклокотало въ сердцѣ Джоанны, но инстинктивная покорность взяла верхъ. Она слишкомъ долго была рабою, чтобы съумѣть воспользоваться позднею свободою. Привычка взяла верхъ надъ доводами разума: она сѣла къ старинному бюро и дрожащею рукою написала отказъ.
Два часа спустя г-жа Крэнъ и г-жа Протеро разошлись уже по домамъ, оставивъ ей въ печальное утѣшеніе ея домъ и усадьбу.
Длинная, обсаженная тѣнистыми деревьями аллея вела отъ Ипсомской дороги къ старымъ вязамъ усадьбы Хатчъ. Домъ былъ изъ сѣраго камня, кое-гдѣ выглядывавшаго изъ-подъ мака и дикаго винограда, которые почти сплошь окутывали его. Даже ромбовидныя рамы въ окнахъ были скрыты зеленью, которая добралась уже до крыши. Подъ деревьями трава была низка и кое-гдѣ прерывалась цвѣточными грядами, на которыхъ розы и виноградъ возвращались въ дикое состояніе.
Благодаря ли густой листвѣ повсюду, преобладанію зелени или сырости подъ деревьями, — только зданіе имѣло неуютный видъ. Впрочемъ, причина была не въ томъ, такъ какъ внутренность дома, гдѣ и не было зелени, производила еще болѣе жуткое впечатлѣніе. Залъ, длинный, низкій, съ панелями, съ большимъ пустымъ каминомъ и закрытыми зеленью окнами, напоминалъ склепъ, и у посѣтителя, входившаго въ него внервые, вызывалъ ощущеніе мороза на кожѣ — ощущеніе, которое преодолѣвалось только при помощи милаго гостепріимства и непритворнаго добродушія миссъ Трэль. Таковы же были и прочія комнаты въ домѣ: просторныя, съ панелями, низкія, мрачныя.
Такіе дома встрѣчаешь иногда въ Сурреѣ, въ тѣхъ мѣстахъ, куда еще не заходили городскіе строители. Какъ Хатчъ избѣжалъ репутаціи дома съ привидѣніями — было тайною для всѣхъ, кто не зналъ его послѣдняго владѣльца, полковника Смедлея, «стараго медвѣдя», по выраженію г-жи Крэнъ.
Шестьдесятъ лѣтъ назадъ онъ купилъ это имѣніе и уничтожилъ послѣдніе слѣды суевѣрія, которые еще существовали и отпугивали отъ него прочихъ покупателей. Съ того дня, какъ Хатчъ перешелъ въ руки полковника, никто уже не рѣшался намекать на какую либо тайну, — привидѣніе, убійство или скандалъ, — относящуюся къ его усадьбѣ.
Мѣстное населеніе, запуганное угрозами судебнаго преслѣдованія за клевету, жертвами которой по закону могутъ быть, яко-бы, не только люди, но и дома, погрузилось въ безучастное молчаніе. Прошло нѣкоторое время и преданіе забылось; а когда, сорокъ лѣтъ спустя, три племянницы полковника были приглашены къ нему въ гости на цѣлый, правда, не особенно веселый, мѣсяцъ, сонъ ихъ не смущался боязнью сверхъестественныхъ явленій. Въ отсутствіи дяди дѣвочки наслаждались прохладою, зеленью и тѣнью послѣ камня и пыли Кенсингтона, и ихъ здоровыя натуры чужды были страха привидѣній. Джоанна, будучи романтичнѣе и сентиментальнѣе сестеръ, мечтала о влюбленныхъ парочкахъ, сидѣвшихъ подъ деревьями или бродившихъ вдоль длинныхъ корридоровъ; но мысль о призракахъ ни разу не приходила ей въ голову.
А между тѣмъ, по внѣшности дома можно узнать его исторію точно такъ же, какъ исторію человѣка по лицу; и какъ вертикальная морщина или склоненное чело выдаютъ людскія тайны, такъ стѣны дома повѣствуютъ о его быломъ, о трагедіи или комедіи, разыгравшейся въ немъ. У Хатча была своя легенда, которая смутно хранилась въ памяти весьма немногихъ и упоминалась очень рѣдко; она гласила, что надъ домомъ этимъ произнесено было проклятіе, въ силу котораго ни одна невѣста не могла переступить его порога, и поэтому всѣ дѣвицы, жившія въ Хатчѣ, умирали или покидали его незамужними, пока одна не вздумала возстать противъ судьбы и убрать домъ для своей свадьбы; но въ утро свадебнаго дня она найдена была мертвою на порогѣ, а темное пятно на полу библіотеки стало съ тѣхъ поръ указывать то мѣсто, гдѣ лишилъ себя жизни ея женихъ.
Долгіе годы усадьба простояла пустою, эта исторія стала путаться и забываться. Потомъ домъ нанялъ какой то французскій маркизъ и огласилъ его шумомъ такихъ оргій, которыя могли бы отпугнуть всякій призракъ, менѣе неумолимый, чѣмъ витавшій надъ Хатчемъ.
Но домъ былъ проклятъ. Никакое веселье не въ состояніи было уничтожить его печальный видъ. Маркизъ уѣхалъ развлекаться въ другое мѣсто, а послѣдующіе жильцы одинъ за другимъ поддавались мрачному впечатлѣнію, какое производила эта усадьба и связанное съ нею преданіе.
Наконецъ, она досталась полковнику Смедлею. У него не было дочерей, за которыхъ онъ могъ бы бояться; но онъ все-таки побѣдилъ духовъ и наслаждался безмолвіемъ, пока не промѣнялъ его на еще болѣе невозмутимое безмолвіе, населенное духами.
Можетъ быть ради того, чтобы показать свое полное презрѣніе къ суевѣрію, онъ завѣщалъ имѣніе и связанный съ нимъ доходъ своей единственной незамужней племянницѣ, Джоаннѣ. Получивъ это наслѣдство, миссъ Трэль стала богатой невѣстой и цѣлью стремленій обѣднѣвшихъ холостяковъ.
Съ того дня, какъ она отвѣтила на сватовство отказомъ, прошла недѣля, и все пережитое ею за это время не прошло для нея безслѣдно. Взоръ ея попрежнему выражалъ смиреніе и какъ бы мольбу о снисхожденіи, но изъ элементовъ любви, разочарованія и подавленныхъ желаній въ ея сердцѣ возникали зачатки самоувѣренности, которою современемъ ей суждено было удивить и себя, и всѣхъ своихъ близкихъ.
Она сидѣла въ той мрачной комнатѣ, гдѣ суроваго вида стулья были свидѣтелями ея спора съ сестрами, и мало-помалу поддавалась успокоительному вліянію окружавшаго ее однообразія. Линючій коверъ, темное дерево панелей и мебели, набитыя конскимъ волосомъ подушки и еле пробивавшійся сквозь листву свѣтъ — все это производило впечатлѣніе мягкости и тишины.
Большинство женщинъ содрогнулось бы при видѣ стульевъ съ высокими спинками, чинно разставленныхъ вдоль стѣнъ и украшенныхъ жесткими подушками; а красноватыя гардины могли оскорбить чье угодно эстетическое чувство; но Джоаннѣ все это было мило, какъ память прошлаго и вслѣдствіе сознанія, что она здѣсь хозяйка.
Она снова переживала тѣ дни, когда посѣщеніе Хатча означало освобожденіе отъ суеты, яркаго свѣта и шума.
Опять она стала мечтательною дѣвушкою, пріостанавливающеюся на пути жизни, чтобы отдохнуть на досугѣ и просторѣ романтической и тихой усадьбы. Она ускользнула на время отъ скудной обстановки родного дома въ Кенсингтонѣ и на жесткомъ диванѣ, забывая о суровомъ настоящемъ, грезила о будущемъ, нѣжныя очертанія котораго соотвѣтствовали ея потребности любви и сочувствія.
Въ память этихъ грезъ она тихонько погладила диванное сидѣнье, и знакомое покалываніе конскаго волоса доставило ей смутное удовлетвореніе. Можетъ быть, для нея уже закрыто будущее, но въ этомъ домѣ прошло лучшее изъ минувшаго, самые радостные дни ея жизни. Ей не такъ горько будетъ одиночество, пока возможно будетъ жить въ обстановкѣ милыхъ прошлыхъ дней…
Вдругъ мечты ея были прерваны. Г-жа Крэнъ вошла безъ доклада и теперь медленно и томно приближалась къ сестрѣ. Джоанна была недовольна перерывомъ, но взглянула на сестру съ чуждымъ всякой зависти восхищеніемъ. Ея высокую фигуру стройно и граціозно облегало черное шелковое платье, сработанное искусною портнихою; лицо, увѣнчанное массою желтыхъ волосъ, было скорѣе аристократично, чѣмъ миловидно, такъ какъ ротъ былъ великъ, а щеки нѣсколько ввалились. За-то чудесные глаза, взоръ которыхъ смягчался длинными черными рѣсницами, и ослѣпительный цвѣтъ кожи оправдывали ея притязанія на красоту.
При бесѣдѣ съ нею бросалась въ глаза ея игра съ pince-nez, который она то надѣвала, то сбрасывала; когда же она не дѣлала этого, то близоруко прищуривала глаза, что было хорошо разсчитаннымъ маневромъ.
Она плавно приблизилась къ сестрѣ и, наклонившись, коснулась щекою ея щеки.
— Ну, Джоанна, ты не ждала меня, я знаю! Какъ темно въ этой комнатѣ! Я ничего не вижу.
— Тебѣ такъ кажется послѣ улицы, Сара.
— Должно быть. А ты совсѣмъ пожелтѣла и поблекла.
Миссъ Трэль слегка покраснѣла, но не разсердилась на г-жу Крэнъ за откровенность, такъ какъ привыкла къ ней.
— Я сегодня плохо спала, — отвѣтила она.
— Въ самомъ дѣлѣ! А какъ ты находишь меня?
— Я никогда не видѣла тебя болѣе цвѣтущею. Это платье очень идетъ тебѣ.
— Кажется. А брала всего только у Шульбреда. Кстати, я ходила туда вчера посмотрѣть для тебя новую мебель.
— Для меня новую мебель?
— Ну, да! Не можешь же ты оставаться среди этого буржуазнаго старья.
— Мнѣ ничего не хочется мѣнять, Сара.
— О! это вздоръ! Никто не будетъ бывать у тебя, пока домъ загроможденъ этимъ хламомъ.
— Ректоръ и г-жа Синклеръ были здѣсь вчера.
— Еще бы! Это — визитъ по обязанности. Не глупи, Джоанна. Ты понимаешь, что я говорю о людяхъ изъ общества, съ положеніемъ и… образованныхъ.
— Проповѣдь г-на Синклера въ воскресенье показала въ немъ хорошее образованіе. Онъ удачно охарактеризовалъ Бэкона, Данта и Мильтона. Онъ очень знающій человѣкъ.
— Джоанна, ты — просто дура! Теперь никто не зоветъ этого образованіемъ. Пора тебѣ понимать это.
— Я не знала; я всегда думала…
— Нечего думать, надо знать. Мы должны знать, что намъ говорить и дѣлать, что читать, чѣмъ восхищаться. Остальное-же все ни на что не нужно. Ты чрезвычайно отстала отъ вѣка. Я не удивлюсь, если тебѣ даже нравится эта отвратительная мебель.
— Признаюсь, что да. Когда я вспоминаю, какъ счастлива была здѣсь дѣвушкою и какъ мнѣ хорошо теперь, то не могу не относиться къ этой обстановкѣ съ любовью и…
— Ахъ, я такъ и думала. Вотъ въ этомъ то и ошибка твоя. Будь ты лучше воспитана, ты не восхищалась бы ничѣмъ, что не въ модѣ, только потому, что оно тебѣ нравится.
Миссъ Трэль сжала губы съ выраженіемъ такой твердости, что сестра ея съ изумленіемъ вскинула на носъ pince-nez. Къ счастью, появленіе г-жи Протеро произвело диверсію.
Г-жа Крэнъ сбросила pince-nez и сердито прищурила глаза. Она хотѣла затѣять длинную бесѣду о преобразованіяхъ въ Хатчѣ и вполнѣ подчинить своимъ воззрѣніямъ свою безпомощную сестру. А г-жа Протеро, она знала, способна была не согласиться съ ея планами и выразить свое неодобреніе, въ противоположность Джоаннѣ, которая молчаливо сносила всякое тиранство. Не замѣчая несвоевременности своего прибытія, г-жа Протеро вбѣжала въ комнату, тяжело дыша, горячая и красная. Г-жа Крэнъ, замѣтивъ контрастъ между собою и этою разгоряченною особою, простила ей вульгарность ея наружности.
— Какая у тебя здѣсь пріятная прохлада, — задыхаясь произнесла вошедшая. — Здравствуй, Джоанна! Я не стану цѣловать тебя: мнѣ слишкомъ жарко.
Она упала въ кресло и, только развязавши ленты у шляпы, замѣтила г-жу Крэнъ:
— Что это, Господи? Ты здѣсь, Сара? Я полагала, что ты ѣдешь въ Норвудъ сегодня?
— Я передумала, — протянула г-жа Крэнъ, — и пріѣхала сюда.
— О! — сказала г-жа Протеро.
Это восклицаніе выражало собою цѣлую гамму чувствъ, что не укрылось отъ г-жи Крэнъ. Она медленно разгладила свою юбку, но когда опять взглянула на сестру, то на лицѣ ея были написаны обычныя спокойствіе и благосклонность.
— Я не жалѣю о перемѣнѣ моихъ намѣреній, разъ это привело въ встрѣчѣ съ тобою, Рахиль. Намъ теперь очень удобно переговорить о дѣлахъ Джоанны.
— Спасибо. — Миссъ Трэль запнулась. — Но… но я думаю… что могу управиться съ моими дѣлами… сама.;
— Что?! — взвизгнула г-жа Крэнъ, быстро выпрямляясь. — Управиться сама?
— Я… я такъ думаю, Сара. Я все устрою сама.
Г-жа Протеро добродушно всколыхнулась.
— Ахъ, ты, милочка, душечка! Да, вѣдь, ты не можешь. Фергусъ говоритъ, что ты ничѣмъ не заявила о своей личности втеченіе тридцати лѣтъ, Джоанна.
— Знаю, — сказала миссъ Трэль, и нѣжная краска выступила на ея щекахъ. — Но теперь у меня новыя обязанности, и я надѣюсь имѣть силу исполнить ихъ.
— Разумѣется, — быстро подхватила г-жа Крэнъ, — мы это знаемъ. Именно чтобы указать тебѣ твои обязанности передъ обществомъ, я и пришла сюда сегодня!
— Да, — подтвердила г-жа Протеро. — Фергусъ сказалъ вчера вечеромъ, что Джоанна должна стать самоувѣреннѣе и занять въ обществѣ подобающее ей мѣсто.
— Это самое говорила и я какъ разъ передъ твоимъ приходомъ, Рахиль. Джоанна не можетъ быть законодательницей моды, но отчего-бы ей не стать филантропкой? Теперь множество очень приличныхъ людей взялось за филантропію…
— Не… знаю… — отвѣтила г-жа Протеро, взвѣшивая каждое слово. — Можетъ быть, Джоаннѣ уже поздно приниматься за такое дѣло. Только совсѣмъ молоденькимъ удается сдѣлать его интереснымъ. Да люди отлично обходятся и такъ. Фергусъ говоритъ, что мы добиваемся популярности не тѣмъ, чѣмъ мы кажемся, а тѣмъ, что мы есть.
— Это все вздоръ, — рѣшительно объявила г-жа Кронъ. — Не то, что ты есть, а то, чѣмъ ты кажешься, создаетъ тебѣ положеніе въ наше время.
— А я скажу, что самое полезное — не быть вотъ такою-то, а чтобы люди считали тебя такою, — сухо поправила г-жа Протеро.
— Да, — согласилась г-жа Крэнъ. — Напримѣръ, напрасно Джоанна стала бы представляться образованною…
— Образованные не представляются, — тихо замѣтила Джоанна.
— Нѣтъ, они только выставляются, — хихикнула г-жа Крэнъ. — Ну, какую пользу ты себѣ представляешь отъ образованія, Джоанна?
Снова нѣжный румянецъ покрылъ лицо миссъ Трэль.
— Оно можетъ показать мнѣ эфемерность и пустоту того, что ты зовешь обществомъ.
Орудіе было обернуто другимъ концомъ.
Г-жа Крэнъ пришла въ ужасъ, въ отчаяніе. Она сердито сощурилась.
— Джоанна, съ такими идеями ты никогда не добьешься успѣха въ обществѣ!,
— Не знаю, — сказала г-жа Протеро своимъ практическимъ тономъ. — Пренебреженіе свѣтскими традиціями именно теперь въ модѣ. Къ самомъ дѣлѣ, теперешній лозунгъ — энтузіазмъ. Фергусъ говоритъ, что стоитъ тебѣ увлечься чѣмъ угодно, — благотворительностью, догматикой или рабочими союзами, все равно — и ты тотчасъ войдешь въ моду. Какъ разъ теперь всѣ преклоняются передъ искренностью.
— Но сами далеки отъ искренности, — замѣтила г- жа Крэнъ.
— Я хотѣла сказать: передъ увлеченіемъ серьезными вещами, — пояснила г-жа Протеро, сама хорошенько не зная, что она хотѣла сказать. — Боже, какая жара!.. Что ты дѣлаешь по цѣлымъ днямъ, Джоанна?
— Немножко пишу, навѣщаю бѣдныхъ и гуляю по саду. А недавно клала кучеру припарки. Мнѣ это пріятнѣе, чѣмъ выставлять на видъ свою филантропію.
Г-жа Крэнъ пожала плечами.
— Не удивительно, что ты скучаешь. Клала припарки кучеру! Джоанна, ты безнадежна.
— Я довольна. Я не скучаю. Такія дѣла мнѣ нравятся, — съ живостью отвѣтила миссъ Трэль. — Пріятно быть полезною людямъ.
Лицо ея на минуту просіяло, а г-жа Протеро взглянула на нее съ благосклонностью.
— Я не думаю, чтобы тебѣ было полезно одиночество, Джоанна. Ты что-то блѣдна. Пріѣзжай въ понедѣльникъ къ намъ и погости денька два. Джо становится такимъ милочкой, а Сисси и Вилли еще сегодня спрашивали, когда увидятъ «голубушку тетю Джоанну». Они такъ зовутъ тебя.
Г-жа Крэнъ приподнялась, сіяя улыбкою, и направила пенснэ на сестру.
— Твои дѣти черезчуръ умны, Рахиль. Если бы я была завистлива, я бы пожалѣла, что у меня нѣтъ малютокъ, которыя умѣли бы такъ выразить любовь въ тетѣ Джоаннѣ. Но ты пробудешь у Рахили не болѣе двухъ дней, Джоанна. Я навѣщу тебя въ среду и отвезу обратно въ Хатчъ.
Миссъ Трэль пришла въ колебаніе и взволновалась.
— Я, кажется, вовсе не поѣду. Спасибо тебѣ, Рахиль, но, право, не надо. Я лучше останусь здѣсь на нѣсколько недѣль. Мнѣ, въ самомъ дѣлѣ, лучше всего дома.
— Вздоръ! Я и слышать не хочу отказа. Пріѣду за тобою въ понедѣльникъ съ дѣтьми: это будетъ для нихъ большимъ, удовольствіемъ. Фергусъ будетъ ждать тебя. Тутъ и говорить больше нечего.
Г-жа Протеро завязала шляпу, и больше ничего не было сказано.
— Сегодня вечеромъ у насъ обѣдаетъ г. Боасъ, — сказала г-жа Протеро.
— Что это за г. Боасъ? — робко освѣдомилась миссъ Трэль.
— О! это смотря потому, какъ ты на него взглянешь, — отвѣтила г-жа Протеро. — Я слышала о немъ до полудюжины противорѣчивыхъ отзывовъ, и всѣ они совершенно вѣрны. Вотъ слушай: онъ не демократъ, не сальваціонистъ, не филантропъ, не литераторъ, не издатель газеты, а… Да, право, Джоанна, я затрудняюсь предсказать, въ какомъ фазисѣ ты увидишь его сегодня. Несомнѣнно, что онъ инженеръ, но это для тебя ничего не значитъ.
— Жаль, что онъ придетъ! — вздохнула Джоанна. — Я ужъ знаю, что мы не сойдемся.
— Нѣтъ, напротивъ. Онъ вообще нравится женщинамъ. Фергусъ объясняетъ это его страстью постоянно открывать въ женщинахъ всевозможныя добродѣтели. Я знаю, онъ очень вѣжливъ съ женщинами. Я видѣла, какъ онъ предложилъ руку какой-то связкѣ грязныхъ тряпокъ и перевелъ ее черезъ Оксфордскую площадь съ такимъ почтеніемъ, точно какую нибудь графиню. Да, онъ это сдѣлалъ, хотя зналъ, что лэди Карстэрзъ изъ своей кареты все видитъ и ждетъ его, чтобы посмѣяться надъ нимъ.
— А мнѣ это нравится, — сказала Джоанна съ жаромъ.
— Мнѣ также. Да и то сказать: онъ можетъ дѣлать что угодно, не обращая вниманія на лэди Карстэрзъ. Фергусъ говоритъ, что такіе люди сами задаютъ тонъ. Я позвала бы сегодня еще гостей, еслибы онъ не просилъ, чтобы никого не было. Онъ хочетъ завербовать Фергуса въ члены новаго общества для снабженія стариковъ въ рабочихъ домахъ чаемъ и табакомъ. Онъ самый занятой человѣкъ въ Лондонѣ, однако находитъ время для множества такихъ маленькихъ дѣлъ. Живетъ онъ гдѣ то въ Вестминстерѣ и вѣчно старается объ исправленіи людей. Фергусъ говоритъ, что онъ слишкомъ дитя нашего времени, чтобы вѣрить, будто исправленіе слѣдуетъ начинать съ себя.
— Онъ долженъ быть очень популяренъ.
Цинизмъ Джоанны былъ совершенно непреднамѣреннымъ. Г-жа Протеро пожала плечами подобно г-жѣ Крэнъ, но безъ непринужденной граціи послѣдней.
— Этого нельзя сказать. Мало кого такъ ненавидятъ. Но это ему все равно. Онъ страшно презираетъ притворство и гордится своимъ корнваллійскимъ происхожденіемъ.
— Это производитъ впечатлѣніе какой то свѣжести, — сказала Джоанна. — Онъ понравится мнѣ.
— Ну, не слишкомъ-то восхищайся имъ. Въ немъ, дѣйствительно, много свѣжести. Онъ — одинъ изъ привлекательнѣйшихъ людей въ городѣ и поэтому, какъ говоритъ Фергусъ, не женихъ. Лучше дай ему восхититься тобою.
Блѣдная улыбка скользнула по лицу Джоанны точно призракъ. Она полагала, что г. Боасъ на нее даже не взглянетъ, и такъ искренно была въ этомъ увѣрена, что, къ досадѣ г-жи Протеро, вышла къ обѣду въ самомъ плохомъ изъ своихъ платьевъ.
За-то г-жа Крэнъ, вся въ пряжкахъ и въ пенснэ, вполнѣ искупала всѣ недостатки туалета сестры.
Когда, послѣ взаимныхъ представленій, Джоанна рѣшилась поднять глаза на г. Боаса, то лицо ея вспыхнуло, а вѣки нервно опустились.
Она была совершенно разочарована.
Человѣкъ, о которомъ столько говорилось, былъ очень малъ, темноволосъ, рѣзкаго корнваллійскаго типа, съ хохломъ черныхъ кудрявыхъ волосъ на головѣ и глубоко сидящими глазами, сверкавшими изъ подъ низкихъ бровей. Что онъ былъ не салонный кавалеръ, ясно выразилось въ неловкости, съ которою онъ повелъ въ столовую г-жу Протеро.
Процессія, выступившая изъ гостиной, была смѣшна соединенными въ ней контрастами. Высокій ростъ и красивая фигура г-на Протеро прекрасно шли къ росту и стройности г-жи Крэнъ. Зато г-жа Протеро, темноволосая, полная, низенькая была женской копіей г-на Боаса.
Соединительною чертою между этими двумя парочками являлись безцвѣтныя личности миссъ Джоанны Трэль и супруга г-жи Брэнъ.
Втеченіе обѣда Джоанна съ удовольствіемъ замѣтила, что аппетитъ г-на Боаса много уступалъ его увлеченію предметами бесѣды. Когда взоръ его загорался воодушевленіемъ, она забывала о недостаткахъ его наружности и лучше другихъ постигала тайну его вліянія на людей.
Г-жа Крэнъ сидѣла молча и даже не щурилась на дикаря. Съ самаго начала обѣда она поняла, что онъ болѣе интересуется отвлеченною женщиною, нежели воплощеніемъ этой отвлеченной идеи въ ея лицѣ, и покарала его за это полнымъ невниманіемъ.
Г-жа Протеро любовалась «Фергусомъ» въ ущербъ супругу г-жи Крэнъ и г-ну Боасу. Итакъ, изо всѣхъ трехъ женщинъ одна Джоанна терпимо относилась къ гостю. Мужчинамъ же онъ казался несноснымъ.
Правда, онъ преступалъ всѣ правила приличія во время разговора: опирался локтями на столъ, сверкалъ глазами, и рѣчь его лилась, какъ быстрый огненный потокъ.
— Этимъ бѣднымъ созданіямъ нужны не общины сестеръ, а сестры, — говорилъ онъ. — Я ни гроша не дамъ за проповѣдника въ юбкѣ. Надо, чтобы къ нимъ пришли женщины, которыя нѣжною женскою ласкою успокоили бы ихъ истерзанныя сердца и сочувственными женскими слезами оплакали бы ихъ невыразимыя обиды. Имъ нужно сестеръ не по монастырскимъ обѣтамъ, а по человѣколюбію, женщинъ, которыя полюбили бы ихъ, стали бы жить съ ними и научили бы ихъ, чѣмъ можетъ быть женщина. Что толковать о цивилизаціи! Вотъ единственная цивилизація, возможная для трущобъ! Я былъ въ самыхъ ужасныхъ кварталахъ. Я знаю Лондонъ вдоль и поперекъ, какъ мало кто его знаетъ, и говорю вамъ, что когда среди этихъ несчастныхъ возникнутъ поселенія хорошихъ людей, то лишь тогда — тогда, а не ранѣе, — мы коснемся язвы съ надеждою на ея исцѣленіе. — Онъ порывисто раскрошилъ свой хлѣбъ и продолжалъ:
— Вотъ объ этомъ-то я и хлопочу теперь. Въ Шордитчѣ у меня строится домъ, и когда онъ будетъ готовъ, тамъ поселятся съ дюжину мужчинъ и женщинъ, изъ которыхъ у каждаго будетъ свой участокъ для работы по домамъ. Онъ станетъ другомъ каждому мужчинѣ, каждой женщинѣ, каждому ребенку въ своемъ участкѣ. Онъ станетъ земнымъ Провидѣніемъ, которому можно будетъ и вѣрить, и подражать. Онъ научитъ ихъ добывать хлѣбъ и выгодно помѣщать сбереженія. Онъ будетъ дѣлить всѣ ихъ радости и горести. И все это онъ будетъ дѣлать, даже не освѣдомляясь, къ какому исповѣданію они принадлежатъ, или во что вѣрятъ, лишь бы вѣрили въ самихъ себя и другъ въ друга.
— Это все пробовано и перепробовано, напримѣръ, въ Тойнби-Холлѣ. Это вовсе не ново, — сказала г-жа Протеро, начиная скучать.
— Не ново? Да это старо, какъ Духъ Божій въ Адамѣ! Тойнби-Холлъ принесъ много пользы, но нужно, чтобы одно такое поселеніе приходилось на каждую сотню, а не на пять милліоновъ жителей. Если бы я могъ набрать себѣ въ сотрудники пятьсотъ друзей, которые составили бы ядро нашего общества, то это дѣло сдѣлалось бы въ годъ.
Онъ скаталъ свой хлѣбъ въ маленькіе шарики и разбрасывалъ ихъ по скатерти въ различныхъ направленіяхъ, нова игривый голосокъ г-жи Крэнъ не прервалъ этого развлеченія.
— Пятьсотъ друзей вамъ въ сотрудники, г. Боасъ? Не черезчуръ ли вы оптимистичны? — спросила она, лукаво улыбаясь. — Я полагала, что люди дѣлятся на два класса: большинство стоитъ противъ васъ, а крошечное меньшинство за васъ. Развѣ не такъ?
— Именно, — отвѣтилъ г. Боасъ, не обращая никакого вниманія на ея кокетничанье, — и это большинство — дураки. Дураки! Да, самые глупые, безнадежные. Слушайте! Если бы намъ сказали, что завтра на Товеръ-гиллѣ будетъ принесена человѣческая жертва, что молодую дѣвушку и юношу отдадутъ на съѣденіе адскому чудовищу; что чудовище это пожретъ ихъ нѣжные члены и напьется ихъ горячей крови, — неужели вы сидѣли бы здѣсь спокойно и утверждали бы, что это неизбѣжно, что подобные ужасы составляютъ необходимый фазисъ цивилизаціи? Ахъ, вы, люди!.. Да развѣ весь народъ не возсталъ бы, какъ одинъ человѣкъ, чтобы воспрепятствовать такому злодѣйству?.. Развѣ наши женщины не перестали бы плакать, а мужчины трудиться, пока… Да развѣ?.. О, Боже!.. Развѣ…
Голосъ его прервался, а самъ онъ откинулся на спинку стула въ страшномъ волненіи. Затѣмъ онъ овладѣлъ собою.
— Говорю вамъ, — продолжалъ онъ, и въ тонѣ его послышалось глубокое убѣжденіе, — говорю вамъ, что не одинъ или два, а четыреста человѣкъ милыхъ дѣвушекъ и славныхъ юношей, каждый день приносятся въ этомъ городѣ въ жертву демону страсти и порока.
Голосъ его опять оборвался и крупныя слезы выступили на глаза. Онъ оглянулся на своихъ слушателей, но взоръ его упалъ на лица, не выражавшія никакого сочувствія.
Г-жа Крэнъ сидѣла прямо и гордо, и губы ея только что не шептали словъ: «Какъ неприлично!» Глаза г-жи Протеро взывали къ Фергусу. Послѣдній и супругъ г-жи Крэнъ предались удовлетворенію своего аппетита, и г. Боасъ напрасно посматривалъ то на того, то на другого. Вдругъ взглядъ его встрѣтилъ лицо, полное вниманія, и онъ убѣдился, что имѣетъ слушательницу.
Часъ назадъ «миссъ Трэль, сестра моя» не возбудила въ немъ никакого интереса. Онъ увидѣлъ не молодую, не изящно одѣтую жевщину, робко отвѣтившую на его поклонъ, и забылъ о ней, какъ о безразличномъ членѣ вечерняго сборища. Теперь же глаза ея горѣли, щеки пылали, вся наружность дышала увлеченіемъ. Его мужественный энтузіазмъ овладѣлъ сердцемъ этой женщины и плодомъ должно было явиться благородное дѣло. Рѣчь его не пропала даромъ.
Когда, впослѣдствіи, мужчины пришли къ дамамъ въ гостиную, онъ тотчасъ подошелъ къ Джоаннѣ.
— Вы интересуетесь положеніемъ бѣдныхъ? — опросилъ онъ, садясь рядомъ съ нею.
— Нѣтъ… да… — пролепетала миссъ Трэль, нервно переплетая руки. — Т. е. я… не знаю. Я никогда не думала объ этомъ.
— Но, безъ сомнѣнія, оно интересно? За обѣдомъ мнѣ показалось, будто вы сочувствуете намъ.
— Нисколько. Т. е., знаете, я не могу. Мнѣ было бы невозможно… Мои сестры ни за что… О!..
Джоанна вдругъ совсѣмъ умолкла, охваченная мучительнымъ смущеніемъ. Г. Боаса раздражила ея нервность и онъ съ нетерпѣніемъ оглянулся, желая ускользнуть.
Какъ разъ явились въ комнату дѣти г-жи Протеро и ихъ нянька. Лицо его прояснилось, и какая то странная сила немедленно привлекла къ нему дѣтей. Онъ привелъ ихъ въ совершенный восторгъ. Черезъ пять минутъ Вилли сидѣлъ у него на одномъ колѣнѣ, а Сисси на другомъ, точно они знали его всю жизнь.
Г-жа Протеро сіяла, глядя издали на это тріо. Но г-жа Крэнъ посмотрѣла на него далеко неблагосклонно, когда, минуту спустя, г. Боасъ очутился на четверенькахъ и поскакалъ вокругъ гостиной съ дѣтьми на спинѣ.
— Слава Богу, что мы въ своей семьѣ! — подумала г-жа Крэнъ.
— Тетя Джоанна, тетя Джоанна, возьми Сисси за ручку, Сисси ѣдетъ на слонѣ! Тетя, возьми Сисси за ручку! — воскликнула дѣвочка.
— Хорошо, если бы вы взяли ее за руку, миссъ Траль. Она сидитъ нетвердо, — сказалъ «слонъ», приподнимая голову и поправляя спустившійся на глаза хохолъ.
Это было легче, чѣмъ разговаривать, и тетя Джоанна присоединилась къ веселому обществу, радость котораго вскорѣ стала раздѣлять и сама, такъ же искренно, какъ ея маленькіе племянникъ и племянница.
Когда эта игра имъ надоѣла, они усѣлись, причемъ Сисси съ удовольствіемъ помѣстилась на колѣняхъ г. Боаса, а Вили усѣлся верхомъ на ручку теткинаго кресла.
Мало-по-малу отъ волшебницъ и карликовъ бесѣда перешла къ обитателямъ Истъ-Энда, и когда дѣтей противъ воли увели спать, то старшіе были совершенно увлечены тѣмъ самымъ разговоромъ, который незадолго до того такъ смутилъ миссъ Трэль. Теперь ей легко стало высказываться, и она сообщила своему собесѣднику, что съ радостью посвятила бы жизнь свою тому дѣлу, о которомъ онъ говорилъ, если бы ее не удерживало сознаніе ея новыхъ обязанностей.
Онъ почтительно слушалъ ее, а затѣмъ нѣсколькими вопросами выяснилъ себѣ природу этой женщины.
— Такой трудъ не по васъ, — сказалъ онъ, — сначала научитесь помогать отдѣльнымъ лицамъ, а потомъ ужъ начнете служить человѣчеству въ массѣ. Я знаю одну дѣвушку, которой вы можете быть очень полезны. Желаете ею заняться?
— Съ радостью, — отвѣтила Джоанна, и глаза ея загорѣлись.
Онъ посмотрѣлъ на нее испытующе, но она не смутилась.
— Да благословитъ васъ Богъ! — произнесъ онъ съ увлеченіемъ. — Приходите ко мнѣ въ контору, въ Вестминстеръ, на улицу св. Георгія, № 552, завтра, въ одиннадцать часовъ. Добрый вечеръ!
Онъ крѣпко пожалъ ей руку, а когда она оправилась отъ смятенія, въ которое привели ее эти слова, то его уже не было.
Джоанна плохо спала ночь и встала въ нерѣшимости и страхѣ. Свобода оказалась для нея тяжелѣе оковъ, и задуманный ею самостоятельный поступокъ приводилъ ее въ настоящій ужасъ. Одѣваясь, она дрожала.
Съ тѣхъ самыхъ поръ, какъ она себя помнила, она во всемъ подчинялась волѣ командовавшихъ ею сестеръ и не могла бы указать ни на одинъ важный шагъ, сдѣланный ею безъ ихъ одобренія. Кромѣ того, значительность предстоявшаго пугала ее. Она никогда не бывала въ городѣ одна. Ея экскурсіи изъ Кенсингтонскаго дома всегда предпринимались вмѣстѣ съ сестрами и имѣли цѣлью лишь выборъ платья или шляпки.
Теперь она не только пускалась безъ покровителя въ такія опасныя мѣста, каковъ кварталъ Викторіи, но еще должна была проникнуть въ таинственную дѣловую контору, и все это — безъ согласія и въ отсутствіи хранительницъ ея особы.
Такія соображенія могли взволновать и личность, менѣе привыкшую къ замкнутой жизни, чѣмъ она. Она одѣлась не безъ тревоги и явилась въ столовую съ такимъ виноватымъ и молящимъ о прощеніи лицомъ, что непремѣнно выдала бы себя г-жѣ Протеро, если бы эта дама не была поглощена собственнымъ горемъ: Фергусъ выпилъ всего одну чашку кофе, и она мучилась всевозможными предположеніями по этому поводу.
Жалкій видъ сестры вызвалъ у нея лишь слѣдующее замѣчаніе: — Джоанна, у тебя какъ будто болитъ голова.
— Тетя Джоанна такая смѣшная, точно киска, когда стащила что нибудь, — сказалъ Билли, болѣе наблюдательный, чѣмъ мать.
Джоанна сѣла, неловко опуская свои сѣрые глаза подъ взглядомъ ребенка. Она избѣгала взоровъ сестры, но движенія ея были такъ нервны, что вилки и ложки зазвенѣли при ея прикосновеніи. По своему старосвѣтскому обыкновенію, она прочла благодарственную молитву, причемъ заученныя слова зазвучали искренней благодарностью при мысли, что ей приходится имѣть дѣло съ г-жею Протеро, а не съ г-жею Крэнъ.
— Я бы не выдержала, будь на ея мѣстѣ Сара, — сказала она себѣ и дождалась ухода дѣтей, чтобы приступить къ тяготившей ее темѣ.
Разъ или два она откашлялась, но напрасно, и наконецъ-то, наконецъ, г-жа Протеро на минуту отвлеклась отъ своихъ супружескихъ тревогъ ради сестры.
— Ты какъ будто охрипла. Не простудилась ли ты?
— Нѣтъ, — сказала Джоанна, — надѣюсь, что нѣтъ, потому что у меня назначено дѣловое свиданіе нынче утромъ. Я иду къ г. Боасу.
— Къ г. Боасу! — Г-жа Протеро окаменѣла, поднявъ кверху свою ложку въ видѣ восклицательнаго знака.
— Да, въ его вестминстерскую контору, — сказала Джоаны тономъ извиненія.
— Ну! — воскликнула г-жа Протеро послѣ краснорѣчивой паузы.
— Онъ хочетъ, чтобы я потрудилась съ нимъ для бѣдныхъ.
— И это все? — Лицо г-жи Протеро вытянулось, а потомъ опять просіяло. — Значитъ, ты будешь работать вмѣстѣ съ нимъ? Къ самомъ дѣлѣ, Джоанна, я не ожидала отъ тебя такого умнаго рѣшенія. То есть, — поправилась она, — мы съ Сарою вполнѣ сошлись въ томъ, что роль филантропки самая для тебя подходящая.
— Я иду не ради филантропіи, а чтобы помочь тѣмъ, кому дѣйствительно нужна помощь, понимаешь?
— Ну, это иногда одно и то же; развѣ не такъ?
— Значитъ, ты ничего не имѣешь противъ, Рахиль?
— Противъ? Нѣтъ, нисколько. — Г-жа Протеро засмѣялась. — Я вполнѣ тебя одобряю. Ты хочешь просить меня пойти съ тобою?
— Н… нѣтъ, благодарю тебя, Рахиль. Я думаю, что справлюсь и одна.
Г-жа Протеро опять засмѣялась и игриво погрозила сестрѣ
— Ахъ, Джоанна, мы еще увидимъ тебя свѣтской дамой! Что то скажетъ Фергусъ, когда узнаетъ.
Миссъ Трэль была, не менѣе смущена такимъ отношеніемъ къ ея плану, чѣмъ прямымъ противорѣчіемъ. Но отсутствіе возраженій сохранило въ ней силы для предстоявшаго свиданія, и она отправилась въ городъ, волнуясь пріятнымъ ожиданіемъ. Къ собственному изумленію, она благополучно взяла билетъ а потомъ кликнула извощика и, съ новымъ чувствомъ уваженія къ собственной особѣ, поѣхала одна по улицамъ Лондона.
Она очутилась въ конторѣ г-на Боаса прежде, чѣмъ успѣла разнервничаться, и хотя колѣни ея дрожали, когда она отнималась по лѣстницѣ, однако, волненіе пересилило въ ней всякую робость. Она пріостановилась передъ дверью, на которой значилось: «Боасъ и компанія», затѣмъ постучалась, повернула ручку и вошла.
Два молодыхъ человѣка, стоя за высокими конторками, посмотрѣли на нее, когда она вошла; затѣмъ одинъ изъ нихъ выступилъ впередъ и спросилъ ее, что ей угодно.
— Мнѣ нужно видѣть г-на Боаса, — сказала она.
Онъ съ видомъ полнаго пониманія улыбнулся товарищу, потомъ подробно осмотрѣлъ внѣшность Джоанны и покровительственно сказалъ: — Г-нъ Боасъ теперь отсутствуетъ.
— Я думаю, что вы ошиблись, — отвѣтила Джоанна съ достоинствомъ. — Будьте такъ добры, справьтесь.
Онъ не спѣша вышелъ изъ-за конторки и прошелъ въ сосѣднюю комнату, изъ которой показался вновь въ сопровожденіи молодой женщины, нахально уставившей глаза на Джоанну.
— Все изъ тѣхъ же, — довольно громко сказала она юношѣ; а затѣмъ весьма непринужденно обратилась въ Джоаннѣ:
— Вы должны заранѣе условиться о свиданіи, чтобы видѣть г-на Боаса.
— Г-нъ Боасъ ожидаетъ меня, — сказала Джоанна. По лицу молодой женщины было ясно, что она не повѣрила; однако, она повернулась и вышла.
Черезъ нѣсколько минутъ явился еще конторщикъ, изящный господинъ съ головою древняго грека.
— Вамъ назначилъ придти г. Боасъ? — любезно освѣдомился онъ.
— Да, въ одиннадцать. А теперь пять минутъ двѣнадцатаго, — сказала Джоанна, показывая свои часы, золотые и красивые, вслѣдствіе чего въ голосѣ ея собесѣдника послышалось болѣе уваженія.
— Прошу васъ пожаловать сюда. Г. Боасъ сейчасъ занятъ, но скоро приметъ васъ.
Онъ ввелъ ее въ пріемную, и Джоанна почувствовала облегченіе, когда осталась одна.
Она съ любопытствомъ осмотрѣла всю комнату: обитые кожей стулья, кучу газетъ и циркуляровъ на этажеркѣ и столѣ, шляпу и пальто, брошенныя на кушетку, въ углу.
Шумъ большого города почти не нарушалъ тишины; онъ доходилъ до ея слуха лишь въ видѣ едва замѣтнаго рокота. Вдругъ молчаніе было прервано голосами: низкимъ мужскимъ басомъ и страстнымъ женскимъ сопрано.
— О, г. Боасъ! вы — мой единственный другъ. Вы заставляете меня хотѣть стать хорошей. Ни отъ кого я не видала помощи, кромѣ васъ. О! вы не знаете, какъ я люблю и обожаю васъ за вашу доброту.
— Милое дитя, не будьте такой глупенькой. Встаньте съ колѣнъ. Господи, неужели возможно видѣть, что женщина гибнетъ и не протянуть руки для ея спасенія. Довольно, довольно! Какъ вы легко волнуетесь! Теперь идите. Я позову васъ, когда дѣло уладится.
Дверь рѣзко хлопнула и, прежде нежели Джоанна успѣла скандализироваться слышаннымъ, за нею раздались шаги, а когда она обернулась, то увидѣла Боаса.
Онъ, какъ бы между прочимъ, подалъ ей руку.
— Жалко, что вамъ пришлось ждать… Бѣдная дѣвочка впала въ истерику. Сюда… Я проведу васъ въ мое святилище.
Онъ проводилъ ее въ комнату поменьше, гдѣ стѣны заставлены были книгами. Надъ каминомъ висѣла копія «Благовѣщенія» Россетти, обычный предметъ вниманія всякаго входившаго. Посреди стола, заваленнаго бумагами, стоялъ большой букетъ чайныхъ розъ.
— Садитесь, — сказалъ г. Боасъ. — Вы желаете дѣлать дѣло? Что же именно? Взять на себя заботу о моей истеричной дѣвочкѣ?
— Которая только что была у васъ? — спросила Джоанна, не скрывая неодобренія, вызваннаго въ ней словами дѣвушки. Боасъ внимательно взглянулъ на нее.
— А, вы слышали? Бѣдняжка такъ же первобытна въ выраженіи своей благодарности, какъ и во всемъ прочемъ. Она только что высказывала мнѣ свою безграничную преданность. Будь на моемъ мѣстѣ другой, это могло бы стать для нее опаснымъ.
Въ молчаніи Джоанны почувствовался оттѣнокъ высокомѣрія. Она была слишкомъ возвышенно настроена и не ожидала именно этого. Г. Боасъ оказался болѣе человѣкомъ, нежели она предполагала, и послѣдствіемъ явилось легкое разочарованіе.
— Я не могу взяться за такое дѣло, котораго не одобрили бы мои сестры, — сказала она. — Я не хочу огорчать ихъ.
Боасъ пристально посмотрѣлъ на нее съ минуту.
— Милая барышня, вы не можете жертвовать вашими стремленіями и свободою ради удовольствія вашихъ сестеръ. У васъ свои потребности, своя сфера. Исполните сначала вашъ долгъ въ отношеніи себя самой.
— Я знаю, — отвѣтила Джоанна, — но…
— Вопросъ въ слѣдующемъ: станете ли вы руководиться высшимъ стремленіемъ къ тому, что считаете цѣлью вашей жизни или сдѣлаете цѣлью вашей жизни исполненіе желаній вашихъ сестеръ?
— Я всегда предоставляю имъ рѣшать за меня и…
— Прекрасно; но если вы не можете сразу возвыситься до осуществленія вашихъ стремленій, то вы, по крайней мѣрѣ можете бороться съ вашей склонностью вѣчно покоряться. Вотъ дѣло передъ вами. Смотрите и дѣлайте его такъ, какъ я отъ васъ ожидаю. Эта дѣвочка шестнадцати лѣтъ попала къ… Я нашелъ ее тамъ полумертвою. Что же предстоитъ ей теперь, если предоставить ее самой себѣ? Безъ отца, безъ матери — развѣ Богъ поможетъ ей! Тутъ нуженъ другъ, христіанинъ, чтобы спасти ее отъ того, что хуже смерти. Хотите вы помочь ей?
— Хочу, — отвѣтила Джоанна со слезами на глазахъ.
— Благослови васъ Богъ!
Онъ всталъ и позвонилъ.
— Позовите ту дѣвушку, — сказалъ онъ, когда вошелъ молодой человѣкъ съ греческимъ лицомъ. Дверь опять отворилась и на этотъ разъ Боасъ всталъ, чтобы поставить стулъ рядомъ со своимъ.
— Пожалуйте, садитесь, — сказалъ онъ дѣвушкѣ, которая робко прижалась къ притолокѣ. Затѣмъ, обратившись къ Джоаннѣ, онъ прибавилъ:
— Миссъ Трель, это — Христина Доу. Подойдите сюда. Сядьте, — сказалъ онъ дѣвушкѣ. Джоанна робко взглянула на дѣвушку, и Боасъ, слѣдившій за выраженіемъ ея лица, убѣдился, что ему бояться нечего: этотъ взглядъ расположилъ Джоанну въ пользу его protégée. Онъ слегка подивился быстротѣ побѣды, потому что, хотя Христина и была ему симпатична, однако онъ вовсе не считалъ ее привлекательной. Теперь онъ съ любопытствомъ посмотрѣлъ на нее.
Она была очень миніатюрна и глядѣла совсѣмъ дѣвочкой. Хорошенькія пухленькія губки и нѣжныя, румяныя съ ямочками щеки дѣлали ее похожей на маленькаго ребенка. Свѣтлые волосы были тщательно завиты надъ изящнымъ лбомъ, а глаза смотрѣли робко, довѣрчиво и трагически отъ недавнихъ слезъ. Черты этого дѣтскаго лица были тонки и нѣжны; зато платье и шляпа оскорбляли всѣ правила изящнаго вкуса.
Она быстро и застѣнчиво взглянула на миссъ Трэль, а затѣмъ опустила глаза и продолжала стоять до тѣхъ поръ, пока г. Боасъ не повторилъ, чтобы она сѣла. Тогда она вспыхнула, радостно на него взглянула и сѣла, въ нѣмомъ ожиданіи вопросовъ.
— Я хочу быть вашимъ другомъ, Христина, — дрожащимъ голосомъ произнесла Джоанна, — но сначала разскажите мнѣ свою жизнь.
— Тутъ нечего разсказывать, — отвѣтила дѣвушка, внезапно надувшись. — Отецъ былъ школьнымъ учителемъ, жилъ впроголодь и умеръ. Одна женщина взяла меня къ себѣ. Она тоже умерла. Я стала работать на спичечной фабрикѣ, но на житье не хватало, и я захворала. Тогда одна дѣвушка, Нелла, взяла меня къ себѣ въ домъ, и тамъ ходили за мною и были добры. Ѣсть давали много и пообѣщали хорошихъ платьевъ, когда поправлюсь. Хозяйкѣ я задолжала и не знала, какъ расплатиться. А Неллѣ было хорошо, да и дѣло казалось не труднымъ. Ну вотъ, разъ вечеромъ…
Она остановилась, поблѣднѣла и опустила голову. Потомъ съ недовѣріемъ взглянула исподлобья и смахнула слезы съ рѣсницъ.
— А потомъ я убила бы себя, если бы меня не отыскалъ г. Боасъ, — прибавила она.
— Бѣдное, бѣдное дитя, — сказала Джоанна, плача. — Но теперь ты желаешь жить хорошо? Ты постараешься стать хорошей женщиной?
Христина закрыла лицо руками и начала рыдать и стонать.
— Мнѣ всегда не везло, всегда не везло! Я не виновата. Некому было сказать мнѣ. Я не знала. Богатые совсѣмъ не то, что бѣдные. Куда ужъ имъ судить насъ! — Она провела рукою по глазамъ и взволнованно устремила ихъ на Джоанну.
— Бѣдная моя дѣвочка, теперь для тебя откроется возможность лучшаго, — сказала миссъ Трэль. — Я тебѣ другъ.
— Мнѣ не нужно друзей, — сказала Христина, — кромѣ только него, — и указала пальцемъ на Боаса. — Онъ былъ добръ ко мнѣ. Мнѣ нужно денегъ, много ѣды и платьевъ. Вотъ я чего хочу!
— Ты — маленькая язычница, — сказалъ Боасъ, взявши листъ бумаги и начавши писать, пока она говорила.
— У тебя будетъ все это, милая: приличное платье и пища, — сказала Джоанна. — И сверхъ того, пріютъ, гдѣ ты сможешь стать порядочной женщиной.
— Не хочу! — Она топнула ногою и глаза ея загорѣлись гнѣвомъ. — Знаю я эти пріюты. Тамъ изведешься отъ благочестія. Порядочные люди не такъ добры, какъ дурные. Не пойду туда. Я не хочу дѣлаться порядочной женщиной, — по крайней мѣрѣ такой.
— Но потомъ я возьму тебя къ себѣ, и ты будешь моею маленькой прислужницей, — ободрительно сказала Джоанна.
Дѣвочка быстро взглянула на даму; лукавая насмѣшка засвѣтилась въ ея глазахъ и мелкнула въ выраженіи рта. Чтобы скрыть ее, она опустила голову и, перебирая бахрому платка, сказала нерѣшительно:
— Вы живете въ Вестъ-Эндѣ?
— Нѣтъ, въ Суттонѣ, что въ Сурреѣ, въ большомъ старомъ домѣ, совершенно отдѣльномъ. Прекрасное, тихое мѣсто. Тамъ никто и не бываетъ.
— А ваши гости?
— Ко мнѣ гостей не ходитъ, милая. Ты не бойся. Если будешь жить у меня, то никого не увидишь, и тебя не увидитъ никто. Тебѣ возможно будетъ забыть прошлое и стать хорошей женщиной, несмотря… несмотря на твою печальную повесть.
Послѣднія слова миссъ Трель произнесла со смущеніемъ.
— И вы не отправите меня въ пріютъ?
Джоанна взглянула на Боаса и, полагая, что поняла его намѣренія, отвѣчала:
— Отправлю, но не надолго. А потомъ возьму къ себѣ.
Дѣвочка наклонила голову вбокъ и стала обсуждать положеніе. Моральныхъ мотивовъ для нея не существовало, такъ какъ она плохо отличала добро отъ зла. Ея страстный протестъ противъ дурной жизни былъ вызванъ столько же ея тягостью, сколько сознаніемъ грѣха. Это былъ честолюбивый и склонный къ наслажденіямъ ребенокъ; только инстинктивное стремленіе къ добру и сильная любовь къ чистоплотности удержали ее отъ крайнихъ степеней паденія.
Перспектива стать служанкою миссъ Трэль въ скучномъ деревенскомъ домѣ была вовсе не привлекательна и не согласовалась съ мечтами о будущемъ, возникшими на основаніи словъ г. Боаса. Она молча и быстро взвѣсила всѣ шансы на улучшеніе предложеннаго ей положенія.
Ея зоркіе глаза подмѣтили впечатлѣніе, произведенное ею на Джоанну; она снова пристально посмотрѣла на нее.
Блѣдное, непритязательное лицо ничего не обѣщало, и она ничего не прочла на немъ.
Спокойствіе Джоанны показалось ей непреклонностью. Рискованно было вступить въ борьбу съ этою молчаливою силою. Однако, она не рѣшилась оскорбить г. Боаса отказомъ идти по тому пути, которымъ онъ хотѣлъ ее вывести изъ бездны позора.
Она разразилась слезами и жалкими рыданіями.
— Я не хочу въ пріютъ! Не хочу! Я — не то, что грязныя дѣвки въ кварталѣ Семи Часовъ. Мнѣ всегда говорили, что я — барышня. Мнѣ не нужно благочестія; и если вы пошлете меня туда, то не нужно и вашей помощи.
Г. Боасъ поднялъ глаза съ бумаги:
— Милое дитя, вы поступаете и говорите очень глупо.
Джоанна встала съ видомъ утомленія. Она чувствовала, что ей не по силамъ задача управлять этой дикой, необузданной натурой. Отвѣтственность, которую она взяла бы на себя, согласившись руководить Христиною, пугала ее, а бурная страстность выходокъ дѣвочки сбивала ее съ толку.
Однако, ей горько было оставить Христину, не сдѣлавъ никакого усилія, чтобы направить ее къ добру.
— Если бы я задалась подобною цѣлью, если бы могла быть ей полезною, это послужило бы оправданіемъ тому, что я живу на свѣтѣ, — подумала она, а вслухъ произнесла дрожащими губами:
— Я напрасно васъ потревожила, г. Боасъ. Вы видите, что Христинѣ не нужна та помощь, какую я могу предложить ей. Мнѣ очень жаль.
Боасъ всталъ со стула, сверкая глазами изъ-подъ нависшихъ бровей.
— Вы не виноваты. Я жалѣю, что пригласилъ васъ сюда. Я не ожидалъ, чтобы дѣвочка стала вести себя такъ: я думалъ, что она хочетъ стать хорошей, а теперь вижу, что ошибся. Она обманула меня… Что жъ! Намъ больше нечего для нея дѣлать. Очень жаль.
— Очень, очень жаль, — сказала Джоанна со слезами въ голосѣ. — Я бы ничего для нея не пожалѣла… Прощай, Христина.
Она протянула руку дѣвушкѣ, которая сконфузилась отъ словъ Боаса и не взяла руки. Джоанна грустно поглядѣла на нее.
— О, милая, милая! — сказала она порывисто. — Я полюбила бы тебя, если бы ты того захотѣла. Я была бы тебѣ вмѣсто матери.
Она повернулась и пошла въ двери, но Христина въ одинъ прыжокъ догнала ее и схватила ея руку, которую стала покрывать слезами и поцѣлуями.
— Не уходите, не уходите! — повторяла она, рыдая. — Вы — хорошая, какъ и онъ; вы добрая. Вы научите меня быть хорошею. Я не хочу, чтобы онъ ошибся во мнѣ. Я хочу стать хорошей. Я не пойду въ пріютъ, но поѣду съ вами въ тотъ ужасный, скучный старый домъ, если онъ пообѣщаетъ навѣщать меня иногда. Я не хочу, чтобы онъ ошибся во мнѣ.
Джоанна въ нерѣшимости остановилась и взглянула иа Боаса, но онъ сдѣлалъ ей знакъ уйти.
— Безъ истерикъ, Христина! — сказалъ онъ сурово. — Вы отказались отъ исхода, который представлялся вамъ.
Онъ отворилъ дверь Джоаннѣ и, провожая ее по сосѣдней комнатѣ, прошепталъ:
— Она больше будетъ дорожить тѣмъ, чего добьется не легко.
— Отдайте ее мнѣ! — сказала Джоанна, въ волненіи сжимая руки. — Она совершенно права. Въ пріютѣ для падшихъ женщинъ ей не мѣсто. Пусть живетъ со мною. У меня нѣтъ никого, никакой цѣли въ жизни. Она придастъ смыслъ моему существованію.
— Нѣтъ, — отвѣтилъ Боасъ съ притворною беззаботностью. — Пусть идетъ. Будь она честная, она сдѣлала бы все, чтобы убѣжать отъ соблазна. Ей былъ предложенъ исходъ, а теперь Богъ съ нею. Она — гадкая дѣвочка, и не думаю, чтобы ее можно было исправить.
Джоанна выпрямилась, и ея сѣрые глаза засверкали.
— Вы не можете помѣшать мнѣ въ томъ дѣлѣ, къ которому я чувствую призваніе — спокойно сказала она. — Богъ послалъ мнѣ эту дѣвочку, чтобы, любя ее, я научилась жить. Я возьму ее и безъ вашего согласія.
Боасъ круто повернулся и взялъ ее за руку, причемъ улыбка удовольствія освѣтила все его лицо.
— Вы быстро воспринимаете добрые совѣты, миссъ Трэль: прежде всего — вѣрность самой себѣ. Я не боюсь ни за васъ, ни за Христину; но ей еще не слѣдуетъ переѣзжать къ вамъ. Дайте мнѣ все устроить. Вы получите отъ меня извѣщеніе.
Онъ затворилъ дверь, и Джоанна осталась одна со своими мечтами.
Вернувшись въ Брэндонъ, она застала у г-жи Протеро г-жу Крэнъ. Послѣдняя съ любопытствомъ посмотрѣла на сестру. Въ первый разъ въ жизни Джоанна внушала ей уваженіе тою кажущеюся ловкостью, съ какой она съумѣла поддержать интересъ, который возбудила въ Боасѣ.
Г-жа Крэнъ рѣшила, что не позволитъ младшей сестрѣ перещеголять себя въ любезности къ Джоаннѣ. Когда послѣдняя собралась отъ г-жи Протеро домой, она пріѣхала изъ Каршантона нарочно, чтобы отвезти ее въ Хатчъ.
Г-жа Протеро также назвалась въ провожатые, и вышло, что Джоаннѣ пришлось сидѣть спиною къ лошадямъ. Впрочемъ, она къ этому привыкла, потому что такъ бывало каждый разъ, какъ она оказывалась третьею въ коляскѣ г-жи Крэнъ. Когда же она выѣзжала съ г-жею Протеро, то послѣдняя настойчиво усаживала ее поудобнѣе.
Всѣ трое сдерживали свое волненіе. Замужнихъ сестеръ тяготила тайна, Джоанна же еще переживала впечатлѣнія свиданія съ г. Боасомъ. Отнынѣ она глядѣла на міръ другими глазами, мысленно относя все къ Христинѣ. Она представляла себѣ, какъ дома ее встрѣтитъ ея дѣвочка, какъ засверкаютъ глазки, когда она начнетъ разсказывать ей о томъ, что видѣла и слышала. Она воображала себѣ, какъ та быстро и безмолвно сниметъ съ нея верхнее платье и станетъ порхать по комнатѣ, заваривая чай и оказывая сотню мелкихъ услугъ, за которыми Джоанна никогда не рѣшалась обратиться къ своей молчаливой служанкѣ. Первая потребность женщины, это — чтобъ было съ кѣмъ болтать.
Джоанна начинала понимать, что присутствіе Христини заполнитъ пробѣлъ въ ея существованіи, и съ нетерпѣніемъ ждала того времени, когда г. Боасъ позволить взять дѣвочку.
Преодолѣвъ первый ужасъ и отвращеніе, Джоанна рѣшила забыть исторію Христины. Прошедшее дѣвушки слѣдовало отбросить, какъ отсѣченный членъ, и рубецъ, который могъ остаться послѣ этой операціи, должно было скрывать. Исторія ея должна была остаться тайною. Ей слѣдовало вступить въ новую жизнь безъ этихъ тяжелыхъ оковъ. Пусть передъ нею откроются свѣтлыя перспективы незапятнанной жизни, а мрачное прошлое пусть изгладится, какъ будто его и не было.
Такъ разсуждала Джоанна, не принимая во вниманіе того суроваго закона, въ силу котораго прошедшее управляетъ настоящимъ и будущимъ, становится неизбѣжнымъ рокомъ, цѣпью, которая сковываетъ нерожденное еще дитя съ прегрѣшеніями отца. Но мрачной тѣни этого неумолимаго закона совсѣмъ не видно было на ея лицѣ во время переѣзда. Оптимизмъ довольнаго человѣка всецѣло овладѣлъ ею.
— Какъ ты интересна, Джоанна! У тебя появился румянецъ, — сказала г-жа Протеро послѣ продолжительнаго осмотра сестры.
Г-жа Крэнъ подняла къ глазамъ лорнетъ съ длинной ручкой.
— Никогда не видала тебя такой авантажной, — протянула она. — Право, лицо твое положительно оживилось.
Джоанна покраснѣла, но промолчала. Она еще не рѣшалась заговорить съ сестрами о Христинѣ, зная, что встрѣтить противодѣйствіе, и предпочитала начать борьбу съ поддержкою г. Боаса.
— Положительно оживилось, — продолжала г-жа Бренъ. — Это доказываетъ, что тебѣ полезно встряхнуться. Въ Хатчѣ слишкомъ тихо и скучно. Кстати, Чарли говорилъ, что съ этимъ домомъ связана исторія о какомъ то привидѣніи; это очень обыкновенно въ такихъ усадьбахъ. Я не интересуюсь суевѣріями и призраками. Да и какіе призраки могутъ являться туда, гдѣ красиво, свѣтло… и оживлено?! Тебѣ необходимо общество.
— Да, — живо отвѣтила Джоанна. — Я сама такъ думаю. Прислуга черезъ-чуръ стара и неподвижна. Мнѣ пріятно было бы имѣть въ домѣ существо молодое и веселое.
— Вилли и Сисси будутъ часто гостить у тебя, — сказала г-жа Протеро, обдавая ее лучами благосклонныхъ взоровъ.
— Вилли и Сисси не составляютъ всего міра, — рѣзко отвѣтила г-жа Крэнъ. — Джоаннѣ нужна компаньонка.
— Да, кого-нибудь постарше, чтобы быть при мнѣ постоянно; не ребенка, а молодую дѣвушку, — прошептала Джоанна, чувствуя, что выдаетъ свою тайну.
— Молодую дѣвушку? да хоть двадцать! — О грудь г-жи Крэнъ приподнялась отъ прилива великодушныхъ чувствъ.
— Нужно, чтобы въ Хатчѣ бывали гости, способные оцѣпить твою новую обстановку.
— Я рѣшила не покупать ничего новаго, — мечтательно сказала Джоанна.
Ея сестры обмѣнялись взглядами.
— Вздоръ, — съ живостью отвѣтила г-жа Кренъ, — мы этого не допустимъ. Одинъ этотъ старый хламъ на конскомъ волосѣ можетъ обречь любую женщину на безбрачіе, хотя бы и не было легенды. Тебѣ нельзя довольствоваться дядиною меблировкою, Джоанна. Счастье, что мы можемъ сдѣлать за тебя все нужное. У тебя нѣтъ ни идей, ни воображенія, ни честолюбія.
Джоанна покорно промолчала. Когда же, наконецъ, она отважится взять бразды правленія въ собственныя руки? Но она чувствовала себя слишкомъ счастливой, чтобы опечалиться надолго.
Обративши взоръ на поля, мимо которыхъ ѣхали, она съ наслажденіемъ смотрѣла, какъ изящно вырѣзывались стебли и листья на фонѣ неба и какъ синева его подергивалась туманной дымкой лѣтнихъ облаковъ.
Изгороди покрыты были мечтательными розами, а полевые цвѣты придавали идеальную прелесть каждому рву, каждому краю дороги. Все было зелено, свѣжо, полно красы недавняго расцвѣта; весенняя нѣжность еще не вполнѣ перешла въ зрѣлость юнаго лѣта. Обвитые плющемъ коньки крыши Хатча выглянули изъ-за деревьевъ слѣва, и сердце Джоанны забилось при видѣ ихъ. Это было ея первое возвращеніе домой послѣ того, какъ усадьба перешла въ ея руки.
Пока онѣ сворачивали съ дороги и въѣзжали въ ворота, тдѣ какая-то женщина привѣтствовала ее поклономъ, Джоанна, такъ сказать, почувствовала, что это имѣніе — ея. Вторично въ ней вспыхнуло стремленіе жить независимо отъ сестеръ. Она сознала себя чѣмъ-то отъ нихъ отдѣльнымъ, и сознаніе это стало рѣзче, когда слуги въ прихожей встрѣтили ее болѣе почтительно, нежели ея спутницъ.
Она застѣнчиво отвѣтила на ихъ поклоны, полу-извиняясь передъ г-жами Кренъ и Протеро за такое преимущество передъ ними, и пошла впередъ, въ гостиную, а сестры послѣдовали за нею съ какимъ-то таинственнымъ и выжидающимъ видомъ. На порогѣ Джоанна остановилась и устремила передъ собою полный ужаса, неподвижный взоръ.
Потертая, полутемная гостиная, къ которой привыкла Джоанна, сіяла свѣтомъ и яркими красками; лучи солнца лились потоками изъ-подъ пышныхъ розовыхъ шелковыхъ гардинъ. Плющъ былъ срѣзанъ вокругъ оконъ, которыя стали похожи на лишенные бровей глаза, и необычный свѣтъ выставлялъ на видъ превращеніе, которому подверглась комната. Ея некрасивая уютность уступила мѣсто неуютному безобразію.
Прежде всего бросался въ глаза Акстминстерскій коверъ, рѣзкіе цвѣта котораго гармонировали съ покрышками стола и дивана. Полдюжины стульевъ въ стилѣ Людовика XIV, съ золочеными ножками и сидѣньями, обтянутыми малиновой парчей, соперничали въ великолѣпіи съ обитыми плюшемъ креслами. Маленькіе круглые столики, чередуясь съ квадратными, составляли, повидимому, потомство двухъ большихъ столовъ, красовавшихся на первомъ планѣ. Пучекъ павлиньихъ перьевъ торчалъ изъ голубой фарфоровой вазы, а на каминѣ, по обѣ стороны бронзовыхъ часовъ подъ стеклянымъ колнакомъ, красовались неизбѣжныя въ пригородныхъ домахъ луговыя травы.
Около двери японская ширмочка дополняла роскошь индійской портьеры.
Дубовыя панели были покрыты синей съ золотомъ инкрустаціей для соотвѣтствія съ атласистыми синими обоями, испещренными золотыми кружками. На этомъ фонѣ выдѣлялись самыя рѣзкія картины импрессіонистской школы, замѣнивъ собою старыя гравюры, которыми восхищалась Джоанна и стала бы восхищаться г-жа Крэнъ, если бы знала имъ цѣну. Словомъ, все убранство комнаты производило впечатлѣніе чего то рѣзкаго, крикливаго.
Джоанна при первомъ взглядѣ разинула ротъ, а потомъ, блѣдная и растерянная, обернулась къ сестрамъ.
— Неправда ли, превосходно? — торжествующе спросила г-жа Крэнъ.
— Я и представить себѣ не могла такой прелести, — сказала Г-жа Протеро, пухлое лицо которой расплывалось въ улыбки радости и восхищенія, — какая перемѣна! Коверъ выбиралъ Фергусъ. Джоанна, развѣ ты не довольна?
— Комната стала совсѣмъ другою, — сказала г-жа Крэнъ. — Никто и не подумалъ бы, что въ Хатчѣ есть такой будуаръ.
— Дѣйствительно, никто, — спокойно отвѣтила Джоанна.
Ея тонъ заставилъ обѣихъ сестеръ остановить на ней долгіе и удивленные взгляды.
— Джоанна, развѣ ты не рада?
Г-жа Крэнъ сбросила пенснэ и стала всматриваться въ сестру невооруженными глазами.
— Не слѣдовало дѣлать этого безъ моего согласія, — сказала Джоанна, глядя на нее храбро, хотя все лицо ея трепетало.
— Безъ твоего согласія? — засмѣялась г-жа Крэнъ. — Да кто же могъ думать, что оно нужно? Мы оказывали тебѣ услугу, хотѣли сдѣлать пріятный сюрпризъ.
— Это очень мило съ вашей стороны, Сара; но если вамъ хотѣлось сдѣлать мнѣ подарокъ, то развѣ…
— Подарокъ!.. — взвизгнула г-жа Крэнъ.
— Это не подарокъ, — объяснила г-жа Протеро. — Вещи взяты у Шульбреда, и его счетъ лежитъ вотъ здѣсь, въ ящикѣ. Мы только хотѣли избавить тебя отъ хлопотъ.
— Вы очень добры, — повторила Джоанна съ оттѣнкомъ горечи въ голосѣ.
Она была блѣдна и страшно разсержена, такъ что кусала губы, чтобы не высказать сестрамъ тѣхъ горькихъ истинъ, которыя такъ и просились на языкъ.
— Ну, Джоанна!
Съ этимъ восклицаніемъ г-жа Крэнъ упала въ кресло и погрузилась въ оскорбленное молчаніе.
Выраженіе льющагося черезъ край добродушія вдругъ покинуло лицо г-жи Протеро, которое сдѣлалось неподвижнымъ и безучастнымъ. Она внезапно сѣла на одинъ изъ стульевъ въ стилѣ XVIII вѣка, и тонкія ножки погнулись подъ тяжестью ея особы.
Миссъ Трэль стояла передъ ними, точно преступница въ ожиданіи приговора, пока не заговорила г-жа Крэнъ:
— Надо признаться, что съ тобою трудно ладить, Джоанна. Цѣлую недѣлю мы не имѣли покоя, какъ каторжныя, ради твоего удовольствія, и вотъ какое намъ спасибо. Но такъ всегда бываетъ: благодарности въ мірѣ нѣтъ.
Она сжала губы съ видомъ покорности судьбѣ.
— А Фергусъ употребилъ цѣлое утро на выборъ ковра! — патетически воскликнула г-жа Протеро. — Ему хотѣлось подобрать именно эти цвѣта. Ужъ не знаю, что онъ скажетъ…
— Я знаю, вы желали мнѣ добра, — сказала Джоанна, стараясь не возвышать голоса. — Несомнѣнно, вы полагали, что избавляете меня отъ какой нибудь тягости; вы забыли только объ одномъ: что хозяйка въ Хатчѣ — я!
— Хозяйка въ Хатчѣ? — повторила г-жа Крэнъ, широко раскрывъ глаза.
Г-жа Протеро поднесла въ лицу платокъ.
— Да, — проговорила Джоанна, садясь, съ нѣсколько ненатуральнымъ, но произведшимъ достаточное впечатлѣніе достоинствомъ. — Да, я здѣсь хозяйка. Пожалуйста, впередъ не забывайте этого. У тебя есть свой домъ, Сара, а у тебя, Рахиль, есть свой. Я не оскорбляю васъ вмѣшательствомъ въ ваши хозяйственныя распоряженія; поэтому прошу и васъ относиться ко мнѣ точно такъ же. Вы преступили всѣ границы дозволеннаго, когда подрѣзали весь мой плющъ и перемеблироваіи комнату у меня въ домѣ.
Послѣ этой рѣчи прошло нѣсколько минутъ въ молчаніи; затѣмъ она продолжала:
— Считаю нужнымъ предупредить, что на будущее время я во многомъ стану обходиться безъ вашего руководства. Ваши вкусы далеко не сходятся съ моими. Напримѣръ, эта обстановка кажется мнѣ немного… нѣсколько… пошловатой…
— Пошловатой! — вскричала Ггжа Крэнъ, совершенно выпрямляясь. — Пошловатой?! Да это — верхъ, самый верхъ высшаго изящества! Обои лучшіе изо всѣхъ, какіе только есть у Вильяма Мориса; коверъ — по гинеѣ за ярдъ. Ты мало понимаешь изящное, если считаешь ихъ вульгарными. Здѣсь все — послѣднее слово моды. Если бы ты чаще бывала въ модныхъ гостиныхъ, то признала бы свою за совершенство.
— Очень возможно, — сухо отвѣтила Джоанна. — Но ты видишь, какъ мнѣ мало извѣстны вестъ-эндскія гостиныя.
Г-жа Крэнъ снова откинулась на спинку стула и долго моргала, прежде чѣмъ оправилась отъ этой поразительной рѣчи. Произнесенныя Джоанной, слова эти были ни на что не похожи, невѣроятны.
— Намъ будетъ очень неловко, если ты отошлешь все это обратно, — нервно проговорила г-жа Протеро. — Ты, вѣдь, не сдѣлаешь этого, Джоанна?
— Я еще не рѣшила, какъ мнѣ быть, — сказала Джоанна.
Первою ея мыслью было избавиться отъ этой пестрой выставки синевы, позолоты и атласа и вернуть комнату къ своей любимой первобытности и простотѣ; но этотъ планъ разрушило внезапное воспоминаніе о Христинѣ. Дѣвочкѣ не хотѣлось жить въ «скучномъ старомъ домѣ». Пестрота могла понравиться ей и разсѣять тотъ мракъ, который былъ пріятенъ утомленной душѣ Джоанны. Поэтому ради Христины она вознамѣрилась примириться съ ненавистнымъ ей притязательнымъ безвкусіемъ. Но она все-таки сердилась на вмѣшательство сестеръ въ ея «хозяйство», и гнѣвъ далъ ей силу сообщить то, о чемъ до тихъ поръ она боялась упомянуть. Она слегка дрожала, отвѣчая г-жѣ Крэнъ, но теперь заговорила смѣло, съ такою опредѣленностью въ голосѣ, которая не допустила сестеръ до возраженій:
— Очень возможно, что я оставлю здѣсь эту обстановку, не потому, чтобы она мнѣ нравилась, и не ради того, что это вашъ выборъ, но ради дѣвушки, которую беру къ себѣ на житье. Молодость любитъ свѣтъ и яркія краски.
Она остановилась, чтобы передохнуть и дать время разазиться ожидаемой бурѣ восклицаній. Но гроза еще не разражалась, и она продолжала, причемъ волненіе дѣлало рѣчь ея сбивчивою и невнятной..
— Я разсчитываю взять сюда молодую дѣвушку. Она сирота, одинока. Я надѣюсь стать ей вмѣсто матери. Она составитъ для меня развлеченіе и цѣль въ жизни.
— Пріемышъ? — взвизгнула г-жа Крэнъ, толкуя слышанное наиболѣе понятнымъ для себя образомъ. — Ты сдѣлаешь ее своею наслѣдницей, такъ какъ никогда не выйдешь замужъ. Это судьба всѣхъ женщинъ въ Хатчѣ — оставаться старыми дѣвами. И безъ нашего совѣта…
— Ты одобряешь мое намѣреніе? — отнеслась Джоанна къ г-жѣ Протеро, не обративши ни малѣйшаго вниманія на г-жу Крэнъ, которая встала, въ величественномъ негодованіи шумя юбками.
— Намъ здѣсь не мѣсто, Рахиль. Пойдемъ!
Г-жа Протеро жалобно взглянула и начала рыдать.
— О, Джоанна! Этого я никакъ отъ тебя не ожидала. Устранить Билли и Сисси, свою плоть и кровь, ради чужой! И послѣ всего, что Фергусъ для тебя сдѣлалъ: познакомилъ тебя съ Боасомъ, и выбралъ коверъ, и… и… — Она закрыла лицо платкомъ и, съ трудомъ вставши, пошла за г-жею Крэнъ вонъ изъ комнаты.
Джоанна не стала ихъ удерживать. Къ то время, какъ онѣ уходили, совершенно новое чувство правоты пересиливало въ ней волненіе, досаду и настоятельное желаніе попросить у нихъ прощенія. Ея смѣлость пугала ее самое, пока яркость обстановки снова не бросилась ей въ глаза и опять не разожгла ея гнѣва. Рѣшимость ея стала тверже. Нѣтъ, она не уступитъ! «Вы не можете жертвовать вашими силами и свободою единственно ради удовольствія вашихъ сестеръ. У васъ должна быть своя сфера. Исполните сначала ваши обязанности по отношенію къ себѣ самой», — такъ сказалъ Боасъ.
Эти слова закалили ее противъ собственной слабости, и съ напускными твердостью и спокойствіемъ она подошла въ окну, глядя вслѣдъ коляскѣ, исчезавшей на поворотѣ дороги.
Тутъ вдругъ ею овладѣлъ ужасный страхъ.
— Что, если всѣ комнаты въ домѣ подверглись превращенію?
Она пробѣжала изъ корридора въ залу, изъ мезонина въ подвалъ и, наконецъ, упала на стулъ въ пріемной въ изнеможеніи, обезсилѣвъ отъ чувства облегченія.
Все было въ порядкѣ. Мракъ, красное дерево и конскій волосъ господствовали и во всѣхъ прочихъ комнатахъ.
Лѣто пришло къ концу, прежде чѣмъ Христина очутилась въ Хатчѣ. Джоанна приняла ее отъ Боаса, какъ нѣкій священный залогъ, и ввела ее въ домъ съ такою торжественностью, что дѣвочка сразу испугалась и возмутилась противъ распоряженій Боаса.
Сырой и мрачный домъ не понравился ей, и глаза ея забѣгали по стѣнамъ, какъ у птицъ въ клѣткѣ. Джоанна встрѣтила ее привѣтливо, хотя серьезно, и повела по дому, безсознательно показывая, какъ въ немъ однообразно и скучно. Сердце Христины рвалось на части, но она сжала губы и ничѣмъ не выразила своихъ ощущеній.
Она искренно стремилась къ лучшему и, боясь Боаса, соображала, какъ бы сдѣлать сноснѣе эту смерть заживо, на которую онъ ее обрекъ. Во всемъ домѣ ей понравилось лишь одно: гостиная г-жи Крэнъ; но съ болью въ сердцѣ она замѣтила, что двери этой комнаты по большей части заперты.
Переходъ изъ самыхъ блестящихъ кварталовъ Лондона въ самые мрачные былъ бы для нея не менѣе рѣзокъ, чѣмъ переходъ изъ этой гостиной въ комнату экономки, гдѣ сидѣла въ полумракѣ м-съ Сайксъ, похожая на человѣкообразного паука, поджидающаго свою жертву.
— Вотъ моя маленькая прислужница, Христина Доу, сказала Джоанна, входя. — Поручаю ее вамъ, м-съ Сайксъ, я прошу научить ее шить, вести счета и, вообще, быть полезной. Она поможетъ вамъ варить варенье или дѣлать еще что добудь не очень трудное. До свиданья, Христина. Будь доброй дѣвочкой и слушайся м-съ Сайксъ.,
Она кивнула дѣвушкѣ и вышла, желая забыть отчаянный взглядъ, который кинула ей та. Смѣлая красота Христины какъ бы затмилась; ужасъ и протестъ выражались на миловидномъ личикѣ, которое когда то привлекло сердце Джоанны.
Джоанна вернулась въ пріемную, но и тамъ не могла успокоиться. Вездѣ ей мерещились полные упрека глаза и жалобно опущенные углы рта. Она стала ходить взадъ и впередъ, силясь подавить предосудительное стремленіе въ обществу этой дѣвушки. Она была такъ одинока и ей доставило бы такое удовольствіе присутствіе существа молодого, полнаго жизни. Но она полагала, что это не годится. Какъ бы симпатична ни была Христина, слѣдовало соблюдать приличія и не забывать разницы общественнаго положенія. Нельзя было сразу перенести ее изъ трущобы въ гостиную. Никакъ нельзя. Общественное мнѣніе воспрещало подобное беззаконіе и нарушеніе своего кодекса морали.
Впрочемъ, наклонная въ лжемудрствованію Джоанна вспомнила о болѣе рѣзкомъ переходѣ и нашла, что разстояніе между крестомъ и раемъ значительнѣе, чѣмъ между трущобою и гостиною.
Присутствіе Христины въ Хатчѣ совершенно лишило Джоанну покоя. Она не могла ни за что приняться и только ходила по дому, причемъ ее все тянуло въ комнату экономки, гдѣ блѣдная, молчаливая дѣвушка сидѣла безропотно, но съ такими жалкими глазами, что они преслѣдовали Джоанну вездѣ.
Она не могла не чувствовать ихъ нѣмого вопля, сливавшагося съ призывомъ ея собственной души, которая желала присутствія Христины. Въ это время она особенно сильно чувствовала свое одиночество, потому что сестры, въ отместку за ея объявленіе независимости, перестали навѣщать и приглашать ее. Восклицаніе г-жи Крэнъ: «пріемышъ» звучало у нея въ ушахъ и тоже говорило въ пользу Христины. Въ самомъ дѣлѣ, отчего не взять ее вмѣсто дочери и не установить нѣжную связь близости и общей жизни?
Прошедшее Христины, то дурное, о чемъ говорилъ Боасъ, не смущало ее. Ея чистота дозволяла ей не отворачиваться и прощать тамъ, гдѣ менѣе безупречныя женщины удалились бы со словомъ осужденія. То зло, которое вызвало бы въ нихъ отвращеніе, пробудило въ ней женственную нѣжность и состраніе. Она хотѣла стать сестрою для падшихъ и стремилась подать имъ руку помощи.
Въ Христинѣ она видѣла не грѣшницу, а жертву, которую сгубили бѣдность и обстоятельства. Считая себя избранной для помощи ей, она готовилась къ этому дѣлу.
Но дни проходили, а система, которую она примѣняла, не вела къ добру. Покорность Христины перерождалась въ неповиновеніе. Она возненавидѣла м-съ Сайксъ и не скрывала своей ненависти; а жалобы экономки становились все громче и чаще.
Джоаннѣ приходилось разбирать ихъ, но она не могла выносить вида блѣдной, унылой дѣвушки, молча принимавшей ея выговоры. Ей легче было бы обуздывать ту дерзкую, порывистую дѣвочку, которая была ей представлена въ конторѣ г-на Боаса. Такое положеніе вещей дѣлало ее просто несчастной; но она боялась довѣриться своимъ влеченіямъ по отношенію къ Христинѣ. Однажды вечеромъ, когда она шла къ себѣ, навѣстивши одну изъ работницъ, которая заболѣла, Джоанна услышала шумъ изъ комнаты Христины и обратила на него вниманіе. Сначала она въ нерѣшимости постояла у двери, затѣмъ вошла. Христина лежала въ постели, и вся кровать тряслась отъ ея рыданій. Джоанна присѣла рядомъ.
— Христина, дитя мое, о чемъ ты горюешь?
— …не горюю! — послышалось изъ-подъ простыни.
— Что съ тобой, милая? Ты несчастлива?
— Да, я несчастлива! — воскликнула Христина съ силою, вдругъ вскакивая и открывая опухшее отъ слезъ лицо. — Я хуже, чѣмъ несчастлива… Я… Я не могу больше выдержать. Мнѣ все равно, что скажетъ г. Боасъ. Я не останусь съ этой женщиной. И вы не остались бы на моемъ мѣстѣ. Отъ нея трава завянетъ. И цѣлый день сидѣть съ ней взаперти! Я привыкла не къ такой жизни! Ужъ лучше буду дурная, чѣмъ такая, какъ старуха Сайксъ. Я ухожу. Предупреждаю васъ, потому что вы были добры во мнѣ и я васъ люблю. Я убѣгу завтра утромъ.
— Куда жъ ты пойдешь, Христина?
— А? Да не знаю. Пожалуй, въ Неллѣ и другимъ, — отвѣтила она беззаботно.
— А что скажетъ г. Боасъ?
Лицо дѣвушки нахмурилось и стало мрачнымъ и унылымъ.
— Не знаю, да и все равно. Онъ больше не захочетъ знать меня, да мнѣ все равно.
Она отвернулась, чтобы скрыть слезы, которыхъ не могла сдержать; но эти слезы заставили Джоанну рѣшиться.
— Христина, — сказала она, — а не хочешь ли ты остаться со мною, жить въ моихъ комнатахъ и быть моей маленькой подругой?
Дѣвочка подняла удивленный взоръ, причемъ остановившіяся слезы засверкали у нея на глазахъ. М-съ Сайксъ убила въ ней тѣ честолюбивыя мечты, которыя возникли было въ конторѣ г. Боаса, но слова Джоанны вновь воскресили ихъ.
— Жить съ вами и быть барышней?! --вскричала она.
— Да, милая.
— И чтобы прислуга служила мнѣ?
— Да… да, Христина.
— И весь день сидѣть въ гостиной?
— Да, если захочешь.
— И носить платья такія же, какъ у васъ, и ѣздить въ коляскѣ?
— Да. Вотъ видишь, если ты станешь моей компаньонкой, то тебѣ придется дѣлать все то же, что и я. Хочешь попробовать и остаться?
— Мой Богъ! Конечно, хочу, хоть бы затѣмъ, чтобы взбѣсить старуху Сайксъ!
Джоанну почти разсмѣшилъ этотъ быстрый переходъ отъ отчаянія въ возбужденію и надеждѣ.
— Но я не хочу, чтобы ты оставалась ради этого, Христина, — сказала она, подавляя смѣхъ; она чувствовала себя счастливою при мысли, что спасетъ Христину отъ возвращенія «къ Неллѣ и другимъ». — Я хочу, чтобы ты полюбила все доброе и прекрасное.
— Да я и такъ люблю и цвѣты, и деревья, и птицъ, и зеленыя лужайки; только мнѣ и взглянуть на нихъ не давала эта старая вѣдьма.
— А если тебѣ дать свободу гулять сколько угодно, будешь ли ты счастлива и довольна?
— Можетъ быть. Какъ ни какъ, попробую. И не убѣгу, не сказавшись вамъ.
Джоанна обняла дѣвочку и привлекла ее къ себѣ:
— О, милочка! У меня совсѣмъ никого нѣтъ, и я люблю тебя. Если ты останешься у меня и постараешься полюбить меня хоть немножко… —Затѣмъ наступила длинная пауза. Христина схватила руку Джоанны и съ увлеченьемъ стала цѣловать ее.
— Никто не любилъ меня съ тѣхъ поръ, какъ умеръ отецъ. Когда вы говорите, что меня любите, я готова цѣловать вамъ ноги.
Слѣдующая недѣля была полна и ужаса, и прелести для Джоанны. Новое положеніе сдѣлало Христину такою, какъ она была прежде, только въ смягченномъ видѣ, и ея смѣлость, веселость, красота стали источникомъ наслажденія для Джоаны, которая все еще мучилась сомнѣніемъ, хорошо ли она поступила.
Дѣвочка самыми неожиданными уловками выражала ей свою связанность, внезапно пускалась въ грустныя изліянія, или вдругъ начинала такъ мило ласкаться, что сразу плѣняла сердце Джоанны.
Миссъ Трэль мало по малу переставала сомнѣваться въ собственной премудрости и отдавалась наслажденію быть любимой такъ, какъ любило ее это дитя съ мягкими, нѣжными, ласковыми руками. Но изліянія она прекращала. Ей не хотѣлось больше знать о прошедшемъ Христины и казалось совершенно излишнимъ, чтобы и сама она вспоминала о немъ.
— Милая, — говорила она, — давай, похоронимъ прошлое. Ты должна помнить о немъ, чтобы стремиться въ добру; но мы, знающіе твою жизнь, г-нъ Боасъ и я, мы забудемъ его и никогда никому не скажемъ.
Джоаннѣ было не трудно забыть о прошедшемъ Христины, въ которой вскорѣ невозможно стало узнать своенравную и необузданную дѣвочку, представленную ей г-номъ Боасомъ, или мрачную, унылую помощницу м-съ Сайксъ.
Она была покорна и нѣжна, весела и забавна, смѣла и робка, полна прелести и противорѣчій. Совершенно новое для нея удовольствіе гулять и кататься по окрестностямъ вмѣстѣ съ Джоанной доставляло ей полное счастье. Она была въ восторгѣ отъ перемѣны образа жизни, а щедрость Джоанны соотвѣтствовала наклонности дѣвочки въ роскоши. Лакомый столъ, свѣжесть и бѣлизна маленькой спальни, куда ее переселили, приспособленіе ежедневнаго времяпрепровожденія къ ея желаніямъ вполнѣ соотвѣтствовали ея понятіямъ о благополучіи… Она съ восторгомъ принимала услуги и втайнѣ торжествовала надъ м-съ Сайксъ, наслаждаясь любовью Джоанны. Она была неглупа и сразу подмѣтила, что стала средоточіемъ жизни Джоанны; это ее обрадовало и открыло безконечныя перспективы ея честолюбію.
Въ первые дни по своемъ освобожденіи она, разумѣется, не скучала. На другое же утро послѣ своего повышенія, она проплясала по всему дому и затѣмъ цѣлый часъ ликовала, убирая гостиную цвѣтами. Она была такъ рада, что Джоанна простила сестрамъ ихъ работу, видя, какъ она нравится Христинѣ. Затѣмъ, она проплясала по лужайкѣ, какъ настоящая фея, и вернулась съ вѣнкомъ изъ осеннихъ листьевъ на головѣ, отчего у Джоанны вдругъ навернулись слезы.
Да правда ли это? Возможно ли, чтобы это беззаботное дитя знало нужду, и грѣхъ, и стыдъ, весь мракъ мрачнѣйшихъ трущобъ Лондона?
Недѣлю спустя, она поймала лошадь и безъ сѣдла поскакала на ней вокругъ усадьбы. Джоанна задрожала отъ страха и едва доплелась до порога, откуда всякими знаками, наконецъ, остановила бѣшеную скачку Христины.
Та тотчасъ соскочила на землю и съ милою ласкою подбѣжала къ Джоаннѣ.
— Вы поблѣднѣли и дрожите; чего вы испугались? — проговорила она, задыхаясь. — Господи Боже! Да неужели вы думали, что меня ушибетъ такая глупая старая кляча?
— Но, милая, какъ это возможно? Родилась и воспиталась ты въ Лондонѣ. Какъ же тебѣ управиться съ лошадью, да еще безъ сѣдла?
Христина засмѣялась, наслаждаясь тревогою миссъ Трэль.
— Мой Богъ! Тутъ нѣтъ ничего мудренаго. Моя бабушка, француженка, была наѣздницей въ циркѣ, да и мать до замужества служила у Сенгера въ циркѣ. Значитъ, я пошла въ нихъ. Посмотрѣли бы вы, какъ я представляю моряка на ослѣ, который ѣдетъ въ Дерби.
Джоанна отступила, пораженная, но скоро опомнилась и сообразила, что не слѣдуетъ удивляться подобнымъ выходкамъ. А Христина глядѣла на нее веселыми глазами.
— Вы видите, что я цѣла. Позвольте же мнѣ еще поѣздить, — сказала она съ живостью.
Джоанна покачала головою, но видя, что лицо дѣвочки омрачается, отвѣтила:
— Только съ сѣдломъ. И пусть тебя проводитъ Дэвисъ.
— Дэвисъ? О! это — конюхъ. Что-жъ, онъ видный парень. И онъ умѣетъ ѣздить! Пойти позвать его?
— Нѣтъ, мой другъ; на этой лошади я не пущу тебя. Но у насъ есть пони на хуторѣ; его приведутъ сюда въ будущемъ мѣсяцѣ, и я подарю его тебѣ, чтобы тебѣ кататься на немъ, когда захочешь.
— Пони! Мнѣ! Мой Богъ!
Христина разинула ротъ и умолкла. Затѣмъ ея лицо вытянулось и стало грустнымъ.
— Не стоитъ его и дарить мнѣ, — пролепетала она. — Я подлая была! И не дарите. Не за что.
Джоанна погладила ее по головѣ и нѣжно заглянула въ сконфуженные глаза.
— Будетъ за что, Христина. Ты будешь стоить всего, самаго лучшаго и высокаго въ жизни, или постараешься стоить, не правда ли?
Христина поймала руку Джоанны и прижала ее въ груди.
— О! я хочу, хочу быть хорошей! — воскликнула она. — Сдѣлайте меня такою, какъ вы сами и г. Боасъ.
На другой день онѣ поѣхали въ Суттонъ и все утро проходили по лавкамъ. Джоанна думала, что не сойдется во вкусахъ съ Христиною, но ошиблась. Дѣвочка съ удовольствіемъ разсматривала яркія красныя и синія матеріи, однако, охотно согласилась взять болѣе скромные цвѣта, выбранные Джоанной, и безъ возраженій смѣнила на простенькую шляпку то мудреное сооруженіе со множествомъ перьевъ, которое было у нея на головѣ. Со старой шляпою она разсталась, но ничто не могло убѣдить ее пригладить чолку.
Эти треволненія, примѣрка и привозъ домой платьевъ заняли нѣсколько недѣль.
Потомъ разъ пошелъ дождь. Джоанна сидѣла у экономки и подсчитывала расходъ за недѣлю. Она была блѣдна и казалась утомленною, такъ какъ имѣла небольшое столкновеніе съ Христиною по поводу ученія. Миссъ Трэль поправила нѣкоторыя ошибки въ рѣчи дѣвочки и намекнула, что недурно бы пригласить учителей для правильныхъ занятій, а Христина возмутилась и до тѣхъ поръ дулась, ныла и ласкалась, пока Джоанна, ради спокойствія и мира, не оставила этотъ вопросъ безъ разрѣшенія и не удалилась во владѣнія м-съ Сайксъ для отдыха послѣ битвы. Христина, предоставленная самой себѣ, прошлась по комнатамъ и прижалась носомъ въ стеклу окна, откуда видна была неутѣшительная картина.
Дождь лилъ со зловѣщимъ и настойчивымъ однообразіемъ, угнетавшимъ ея душу. Она не понимала величественной красоты осенняго дождя и видѣла въ немъ лишь врага, разлучающаго ее съ внѣшнимъ міромъ, который она любила и который дѣлалъ для нея сносною монотонную жизнь въ Хатчѣ. Она побарабанила по стеклу и нетерпѣливо топнула ногою.
Какъ ей ненавистенъ былъ этотъ пасмурный день!
Взглядъ ея обратился на комнату. Здѣсь было еще пасмурнѣе. Картины, книги, мебель — все утопало во мракѣ. Ее охватило страстное стремленіе къ шуму и суетѣ лондонскихъ улицъ, и брови сдвинулись отъ внезапной мысли. Благовоспитанность начинала надоѣдать ей. Оказывалось, что почетное положеніе въ обществѣ налагаетъ на человѣка обязанности. Отчего же не убѣжать отъ этой смертной скуки и не вернуться къ прежнему развеселому житью? Смѣлость этой мысли восхитила ее, но только на минуту. Она еще не пресытилась прелестями Хатча, а грязь и грѣхъ, составлявшіе плату за былое веселье, были ей противнѣе, чѣмъ когда либо.
Съ тому же, на слѣдующей недѣлѣ ожидалось прибытіе пони. Нѣтъ, она не убѣжитъ; но необходимо какъ нибудь развлечься.
Она подошла къ книжнымъ полкамъ и выбрала книгу. Это былъ романъ, довольно легкій и интересный, чтобы на часъ времени занять даже ее. Она усѣлась на окнѣ и стала читать. Но черезъ нѣкоторое время и это надоѣло.
Со вздохомъ отвращенія она бросила книгу и вскочила на ноги.
Она пойдетъ въ конюшню разговаривать съ Дэвисонъ. Глаза ея коварно запрыгали, когда она представила себѣ, въ какой ужасъ придетъ миссъ Трэль отъ этой выходки.
Ей хотѣлось огорчить ее; она не простила Джоаннѣ, что та нашла нужнымъ ученье для нея, которую въ трущобахъ считали ученой и настоящей барышней, — для нея, у которой отецъ былъ школьный учитель! Да, конечно, забавно будетъ поболтать съ конюхомъ. Она ускользнула изъ дому и быстро побѣжала по мокрой мшистой тропинкѣ въ конюшню, гдѣ Дэвисъ, посвистывая, чистилъ сбрую.
Это былъ человѣкъ солидный, служившій у полковника Смерлея съ самаго дѣтства. Джоанна всегда къ нему благоволила и съ удовольствіемъ оставила у себя по смерти дяди.
Собою онъ былъ, дѣйствительно, недуренъ, и Христина, которой прискучило женское общество и хотѣлось перемѣны, раза два пыталась заговаривать съ нимъ. Но попытки эти были напрасны. Дэвисъ слишкомъ хорошо зналъ свое мѣсто, чтобы вступать въ бесѣду съ воспитанницей своей госпожи.
Впрочемъ, про себя, онъ таки думалъ кое-что о ея манерахъ и воспитаніи и подвергалъ ее критикѣ въ присутствіи прочихъ слугъ, которые всѣ были недовольны перемѣною ея судьбы и согласны въ томъ, что она — не барышня, а только дурачитъ хозяйку.
Онъ отвѣчалъ на ень вопросы такъ неохотно, что Христина нашла свою выходку ничуть не забавною и уже собралась домой. Къ несчастію, въ эту самую минуту она увидѣла, что миссъ Трэль торопливо идетъ къ ней изъ сада.
Съ единственной мыслью такъ напроказничать, чтобы покоробило ея покровительницу, дѣвушка осталась на мѣстѣ, фамильярно продолжая свою болтовню. Когда она увидѣла, что Джоанна просто въ отчаяніи, ей стало ея жаль; однако, глаза ея смѣялись, когда она пошла домой вслѣдъ за нею. Джоанна сначала выразила свое неудовольствіе молчаніемъ.
— Считается неприличнымъ, чтобы барышня находила удовольствіе въ обществѣ конюха, — сказала она наконецъ.
— Я не барышня, — вызывающе возразила Христина.
— Разъ ты живешь со мною, то обязана вести себя, какъ благовоспитанная дѣвица, — храбро отвѣтила Джоанна, прямо въ загорѣвшіеся при ея замѣчаніи глаза.
Но смущеніе ея было велико и его ничуть не уменьшили сказанныя нѣсколько позже слова м-съ Сайксъ, которая, разумѣется, не была довольна перемѣщеніемъ Христины въ гостиную.
— И право, сударыня, Дэвисъ очень радъ, что вы видѣли, что миссъ Доу разговаривала съ нимъ сегодня. Ужъ я никогда, никогда не скажу ни слова противъ тѣхъ, въ кому вы внимательны, барышня; только, барышня, ужъ и Джэнъ говоритъ, какіе глазки строитъ молодая барышня Дэвису, такъ это ужасъ! А онъ — почтенный человѣкъ, даромъ что франтъ.
Эти слова запали Джоаннѣ въ душу.
Христина дулась и капризничала, страдая отъ сознанія своей вины, но изъ гордости не извиняясь въ ней. Къ Джоаннѣ она отнеслась грубо и дерзко и объявила ей, что намѣрена убѣжать; та, въ нервномъ страхѣ, что дѣвочка исполнитъ угрозу, телеграфировала Боасу, призывая его на помощь.
Она чувствовала, что не обойдется безъ поддержки въ борьбѣ со старой закваской въ Христинѣ и мучилась вплоть до полученія отвѣта.
Дрожащими руками вскрыла она телеграмму, но страхъ ея разсѣялся, когда она прочла:
— Обѣдаю у васъ въ семь. Привезу пріятеля. Боасъ.
Эти слова сняли бремя съ ея души. Она тотчасъ успокоилась и почувствовала себя готовою на что угодно. Теперь, зная, что Боасъ пріѣдетъ, она поняла, что выказала трусость, призвавъ его при первомъ же затрудненіи; она даже хотѣла было отклонить его посѣщеніе, но ее удержала боязнь показаться негостепріимною.
Впрочемъ, вѣдь было естественно, что она не сразу пріобрѣла самоувѣренность, необходимую въ ея положеніи. Она такъ долго опиралась на сестеръ, что ей все еще нуженъ былъ костыль. А имѣть опорою г-на Боаса придавало, какъ ей казалось, видъ достоинства ея безпомощности. Мысль, что она увидитъ его сегодня вечеромъ, вызывала краску возбужденія на ея щеки. Но тревога за дѣвочку не покидала ее и, съ оживленіемъ на лицѣ, она пошла ее разыскивать.
Между тѣмъ ея неудовольствіе успѣло подѣйствовать на Христину. Той показалось непріятнымъ быть удаленной съ глазъ Джоанны и видѣть торжествующіе взгляды м-съ Сайксъ и дворни, знавпіей, что она попала въ немилость.
Двухъ часовъ уединеннаго размышленія оказалось достаточно, чтобы она начала упрекать себя за огорченіе, причиненное миссъ Трэль. Кромѣ того, она не могла быть увѣрена въ неистощимости терпѣнія своей покровительницы и, несмотря на свою угрозу, вовсе не желала вернуться въ городъ, не покатавшись на пони.
Но болѣе всего она боялась г. Боаса. Покинувши Хатчъ, она ужъ не рѣшилась бы взглянуть ему въ глаза. Она отлично знала, что этимъ убьетъ въ немъ всякую благосклонность, и слишкомъ дорожила его хорошимъ мнѣніемъ, чтобы рискнуть его лишиться.
Поэтому, когда Джоанна вошла въ гостиную, она нашла Христину закутанную въ коверъ, прижавшуюся къ ножкѣ стула въ стилѣ Людовика XIV и въ горькихъ слезахъ.
— Милая! Христина! Что такое? — съ дрожью въ голосѣ спросила Джоанна.
Сообразительная дѣвочка сразу подмѣтила въ ея тонѣ отсутствіе упрека. Бояться было нечего. Случись это нѣсколько ранѣе, она не преминула бы воспользоваться своимъ преимуществомъ; но сношенія съ Джоанной пробудили дремавшее въ ней чувство благородства, и она ничего не предприняла въ этомъ смыслѣ.
— Мнѣ жалко, что я была такая дрянь, — сказала она. — Вы теперь имѣете полное право меня выгнать.
Слезы тотчасъ показались на глазахъ Джоанны: ее легко было растрогать смиреніемъ и раскаяніемъ; горе виноватой дѣвочки вызвало въ ней нѣжнѣйшее состраданіе.
Въ ту же минуту Христина была прощена и Джоанна убѣдилась, что любовью изъ нея можно сдѣлать все.
Онѣ поплакали вмѣстѣ и надавали другъ другу обѣщаній взаимной помощи въ будущемъ; затѣмъ Джоанна велѣла своей воспитанницѣ пойти переодѣться ради ожидаемаго пріѣзда Боаса.
Эти слова преобразили кающуюся грѣшницу. Она сразу стала другимъ человѣкомъ: просіяла, покраснѣла, сдѣлалась неузнаваема.
— Г. Боасъ будетъ къ обѣду? Мой Богъ! — пролепетала она, и на лицѣ ея появились ямочки отъ улыбокъ.
— Христина, ты обѣщалась не говорить: «Мой Богъ!»
— Правда. Я забыла. О! Чтобъ меня! Это можно?
— Нѣтъ, моя дорогая. Ты должна привыкать обходиться безъ восклицаніи. Такія присловья, какъ «Мой Богъ!» или «чтобъ меня!» неупотребительны въ обществѣ.
Джоанна покраснѣла, произнося это краткое нравоученіе.
— Буду помнить! — живо отвѣтила Христина. — И пойду, надѣну новое платье, — дикое?
— Да. И постарайся быть тихой и милой нынче вечеромъ. Мнѣ хочется, чтобы г. Боасъ увидѣлъ, какъ хорошо ты умѣещь держать себя. Съ нимъ будетъ его пріятель…
— Цѣлыхъ двое! Мой Богъ! Нѣтъ, я не то хотѣла сказать!.. Что подумаетъ г. Боасъ, когда увидитъ меня за столомъ рядомъ съ собою? Онъ говорилъ, что я буду у васъ въ услуженіи. Онъ скажетъ, что я не на своемъ мѣстѣ.
Лицо Христины вытянулось и она вопросительно поглядела на Джоанну.
— Если ты покажешься ему настоящею барышнею, то у него не будетъ причины подумать, что ты не на своемъ мѣстѣ, — сказала миссъ Трэль.
— Увидитъ! — сказала Христина, просіявъ и съ прехитрымъ видомъ кивнувъ головкою. — Убей Богъ, вы подумаете, что меня въ гостиныхъ и воспитывали! Какъ надѣну это платье, сами увидите!
Она стрѣлою вылетѣла изъ комнаты и цѣлый часъ послѣ этого Джоаннѣ слышно было, какъ она пѣла, хлопоча у себя въ спальнѣ.
Съ души Джоанны свалилось тяжкое бремя. Христина была такъ чутка, такъ легко поддавалась добрымъ вліяніямъ, что она ужъ не сомнѣвалась въ своей способности руководить ею. Кромѣ того, ее не оставляла вѣра въ помощь свыше, которая подкрѣпитъ ея слабость. Ей утѣшительно было вспомнить, что при всей ненависти Христины во всему, похожему на проповѣдь, дѣвочка не отказывалась слушать ея собственныя робкія разсужденія о возвышенныхъ предметахъ.
Она одѣвалась для гостей съ пріятною суетливостью, которая скоро изгладила съ лица ея слѣды слезъ, но въ первый разъ въ жизни осталась недовольна своею внѣшностью. До сихъ поръ она никогда не думала о нарядахъ, а теперь вдругъ сдѣлала открытіе, что надѣтое ею платье, выбора г-жи Крэнъ, некрасиво и старообразно. Черный шелкъ прилегалъ въ ней съ жесткою аккуратностью и съ неподкупной строгостью изобличалъ угловатыя очертанія ея фигуры. Четырехугольный вырѣзъ ворота былъ обшитъ стекляруснымъ аграмантомъ, отчего лицо казалось суровымъ, холоднымъ и безцвѣтнымъ. Мягкости не было ни въ чемъ. Джоанна, смутно сознавая, что чего-то не хватаетъ, накинула на плечи кружевную косынку и этимъ роковымъ поступкомъ наложила на всю свою наружность отпечатокъ «старой дѣвы».
— Все равно, ничего не подѣлаешь, — скромно сказала она себѣ. — Я ужъ не молода. Я — некрасивая пожилая женщина.
Но, отходя отъ зеркала, она вздохнула.
Вдругъ лицо ея просіяло при видѣ Христины на порогѣ и она забыла о себѣ, радуясь миловидности дѣвочки.
Простое платье превратило Христину въ изящное и нѣжное созданіе. Она робко стояла подъ испытующимъ взглядомъ миссъ Трэль, широко раскрывъ глаза отъ волненія; а Джоанна осмотрѣла ее съ головы до ногъ и осталась довольна.
Кудрявая чолка была приглажена и волосы естественно обрамляли лобъ, отчего черты лица стали болѣе дѣтскими и тонкими. Платье прямыми складками падало отъ таліи, а за поясъ была заткнута вѣточка бука, что придавало особый характеръ всему наряду.
— Какъ вы думаете, онъ найдетъ, что я мила? — безхитростно спросила она.
— Я увѣрена, что найдетъ, — отвѣтила Джоанна, и при этихъ словахъ сердце ея сжалось отъ мысли о собственной невозвратной юности.
— Я рада! — откровенно сказала Христина, въ свою очередь осматривая Джоанну. Она нагнула головку на бокъ и подумала, прежде чѣмъ заговорила вновь.
— Зачѣмъ на васъ эта косынка? Развѣ такъ принято за обѣдомъ?
— Нѣтъ, но надо было чѣмъ нибудь скрасить платье. Оно черезъ чуръ просто.
— Оно такъ; но выходитъ нехорошо. Вотъ постойте. Гдѣ булавки?
Съ этими словами она сняла косынку и, набравъ полный ротъ булавокъ, поднялась на цыпочки, чтобы удобнѣе задрапировать кружевомъ Джоанну. Нѣсколькими легкими движеніями она граціозно расположила его на лифѣ и юбкѣ.
— Теперь иголку съ ниткою! — воскликнула она. — А теперь нужно ленту. Ахъ! вотъ что годится!
Она увидѣла на столѣ старинный поясъ мавританскаго издѣлія и опоясала имъ Джоанну.
Эффектъ получился превосходный.
— Но аграмантъ слишкомъ грубъ. Нѣтъ-ли узенькаго кружевца, миссъ Трэль?
Джоанна разыскала ей кружево, и въ пять минутъ Христина сдѣлала кружевной рюшъ, которымъ замѣнила стеклярусъ, и который, бросая легкую тѣнь на шею, сдѣлалъ лицо моложе и свѣжѣе.
— Вы — прелесть, — сказала она, когда кончила. — Но, пожалуйста, погодите. Не глядите на себя, пока я не приду.
Она убѣжала и вернулась съ букетикомъ красной герани, который приколола къ лифу Джоанны, послѣ чего велѣла послѣдней взглянуть въ зеркало.
Миссъ Трэль не узнала самое себя!
Худощавость и угловатость фигуры исчезли вмѣстѣ съ блестящею поверхностью шелка. Талія, обрисованная поясомъ, была еще молода и кругла, а на лицо, полное жизни и радости, пріятно было взглянуть. Передъ нею была уже не унылая и суровая старая дѣва, а женщина, въ душѣ которой таились неизвѣданныя еще сокровища нѣжности и чувства, наложившія свою печать и на ея наружность.
Она покраснѣла, увидѣвъ себя такою.
— Какая ты искусница, Христина. Кто это тебя научилъ?
Дѣвочка пожала плечами слегка на иностранный ладъ.
— Меня никто не училъ. Такъ ужъ само выходитъ. У меня бабушка была француженка. Пожалуйста, пойдемте внизъ, если вы готовы. Я хочу, чтобы вы до его пріѣзда успѣли научить меня, какъ надо быть барышней.
Боасъ приподнялъ брови, увидѣвъ въ гостиной Хатча приличную молодую особу, равную миссъ Трэль. Но больше онъ никакъ не выразилъ своего удивленія по поводу краткости срока, въ теченіе котораго Джоаннѣ удалось совершить это превращеніе.
Онъ представилъ своего пріятеля, Амоса Бевана, журналиста и писателя.
— Я пригласилъ его пообѣдать со мною и поэтому пришлось захватить его съ собою, или не быть у васъ, — объяснилъ онъ хозяйкѣ дома.
Джоаннѣ было очень пріятно. Она, разумѣется, слышала о г-нѣ Бевана и бралась за его сочиненія каждый разъ, какъ чувствовала потребность освѣжиться душою.
Боасъ глядѣлъ на нее и дивился, что привело его въ Хатчъ; дивился, что это — та самая женщина, которая три мѣсяца назадъ терялась при одномъ его взглядѣ. Ему еще не разъ предстояло удивиться въ теченіе вечера.
— Боже! какъ эта маленькая колдунья оживила ее, — подумалъ онъ. — Это была неуклюжая старая дѣва, когда я увидѣлъ ее въ Крайдонѣ; а теперь она просто не дурна. И твердость въ ней появилась, и глядитъ она настоящей хозяйкой. Что же касается Христины… гм! Сомнѣваюсь, чтобы слѣдовало рядить ее и вбивать ей всякія штуки въ взбалмошную головку; но можетъ быть иначе и не спасешь ее. А чертовски пріятный путь спасенія! Притомъ слѣдуетъ судить о методахъ по ихъ результатамъ, а методъ миссъ Трэль, повидимому, оказывается успѣшнымъ. Дѣвочка точно родилась въ этой обстановкѣ. Что за умненькая обезьянка!
Впродолженіе обѣда онъ наблюдалъ за Христиной и не могъ не любоваться тѣмъ тактомъ, съ какимъ она примѣнялась къ своему положенію.
Она незамѣтнымъ образомъ подражала во всемъ Джоаннѣ и, благодаря этому, исполнила всѣ обрядности обѣда, не сдѣлавъ ни одной замѣтной неловкости. Въ разговорѣ она мудро ограничивалась лаконическими отвѣтами, но тѣмъ краснорѣчивѣе были ея глаза и все оживленное лицо ясно показывало такой интересъ и пониманіе обсуждаемыхъ вопросовъ, что новый знакомый, Амосъ Беванъ, очень молчаливый самъ, ни разу не подивился ея молчаливости.
Это былъ шотландецъ, робкій и сдержанный, еще чуждый манеръ юга и одинъ изъ ревностнѣйшихъ помощниковъ Боаса. Джоанна и мужчины позабыли о ѣдѣ, увлекшись споромъ о положеніи и нуждахъ новой демократіи. Джоанна читала о этомъ предметѣ и, выказывая основательное знакомство нимъ, излагала свои взгляды.
По мѣрѣ развитія бесѣды, Боасъ начиналъ поглядывать на нее съ почтеніемъ. Онъ даже уступилъ ей въ одномъ спорномъ вопросѣ; но она была такъ польщена уступкою, что сконфузилась, разнервничалась, начала запинаться и заставила его усомниться въ томъ, въ чемъ онъ только что призналъ себя убѣжденнымъ. Ея смущеніе принудило его вступить съ Беваномъ въ пререканіе по поводу культуры рѣпы, о которой ему ровно ничего не было извѣстно. Его оппонентъ замѣтилъ это и отступилъ, предоставляя ему торжество побѣды.
Боасъ со смѣхомъ призналъ себя побитымъ.
Послѣ этого онъ увѣрился, что миссъ Трэль совершенно неинтересная особа. Не чувствуй онъ себя отвѣтственнымъ за Христину и поэтому обязаннымъ нѣкоторою признательностью козявкѣ, онъ погибъ бы отъ скуки въ промежуткахъ между бесѣдою и дессертомъ. Но полчаса спустя Джоанна вернула себѣ его хорошее мнѣніе.
Они были въ гостиной и только что не молчали. Г. Беванъ сидѣлъ въ совершенномъ безмолвіи и устремилъ глаза на коверъ, а Джоанна истощалась въ геркулесовскихъ усиліяхъ поддержать съ нимъ разговоръ.
Боасъ лѣниво развалился въ креслѣ, уступая утомленію, которое ощущалъ въ этотъ день съ утра.
Вдругъ онъ протянулъ руку и коснулся Христины, которая сидѣла подлѣ него.
— Дитя, подите и сыграйте мнѣ что нибудь.
— Я… я не умѣю играть на фортепіано, — пролепетала сна, краснѣя отъ досады.
— Нѣтъ, въ самомъ дѣлѣ? Я и забылъ. Ну, ничего. Только я усталъ, а музыка всегда даетъ мнѣ отдохновеніе.
Онъ отвернулся и прикрылъ глаза рукою.
Христина была уничтожена. Она повѣсила голову, а Беванъ, который, какъ будто не видя ничего, въ сущности замѣчалъ все, прервалъ свое молчаніе, чтобы поддержать ее.
— Музыка требуетъ особаго таланта. Можно не играть, за то рисовать. Миссъ Доу можетъ быть художница?
— Нѣтъ, — отвѣтила она, вызывающе сверкнувъ глазами. — Я не умѣю ни пѣть, ни играть, ни рисовать, ни… ничего.
Молодой человѣкъ вновь умолкъ, а Джоанна прервала неловкую паузу.
— Не поиграть ли мнѣ для васъ, м-ръ Боасъ?
Она подошла въ роялю и начала одну изъ оригинальныхъ мелодій Грига, отъ которой перешла въ пѣснѣ Леона Делиба. Голосъ у нея былъ не сильный, но ясный, вѣрный и нѣжный и выражалъ идеальную сторону ея существа.
Боасъ круто повернулся на креслѣ; его лицо оживилось, глаза зажглись ожиданіемъ. Забывъ о Христинѣ, онъ повернулся къ ней спиною и все свое вниманіе сосредоточилъ на музыкѣ.
Морщины разгладились на лбу Боаса, выраженіе лица смягчилось подъ вліяніемъ пѣнія Джоанны и, когда она остановилась, оба гостя единогласно стали просить продолжать. Она играла и пѣла цѣлый часъ и въ этотъ часъ Христина вся съежилась отъ сознанія своего ничтожества. Наконецъ у нея не хватило силъ сдерживать слезы; но никто не замѣтилъ ея огорченія и не видалъ даже, что она плачетъ.
Дѣйствительность была для нея полна горечи. Она мечтала, какъ о великомъ счастьѣ, о встрѣчѣ съ Боасомъ и о томъ, что она покажетъ ему перемѣну въ своемъ положеніи и свое новое платье. А вышло совсѣмъ иначе. Онъ обратилъ на нее даже менѣе вниманія, нежели прежде, когда она была бѣдная дѣвочка и боролась со зломъ.
Высокій же и красивый новый знакомый и вовсе едва взглянулъ на нее. Оба слушали миссъ Трэль, когда она говорила за обѣдомъ, и теперь, когда она играла и пѣла. Ея некультурная душа начинала постигать, что недостаточно быть красивой, молодой и хорошо одѣтой для привлеченія вниманія такихъ людей, какъ г. Боасъ и Амосъ Беванъ.
Рыданія сдавили ей горло; въ эту минуту протянутая рука Боаса вдругъ легла на ея руку, только и всего. Но впечатлительная дѣвочка просіяла отъ счастья.
По окончаніи музыки, онъ всталъ и предложилъ Джоаннѣ пройтись съ нимъ по саду. Она съ минуту не рѣшалась. Дождь давно прошелъ, но вечеръ былъ холодный и въ аллеяхъ было сыро. Тѣмъ не менѣе она накинула пальто и молча вывела его въ садъ.
Испаренія влажной земли окружили ихъ; воздухъ былъ пропитанъ сыростью и прохладою поздней осени. Непроницаемый сумракъ Хатча скрывалъ довольный видъ Джоанны.
— Что означала телеграмма? — спросилъ Боасъ. — У васъ были съ нею непріятности?
— Да, — отвѣтила Джоанна и передала исторію этого дня. Онъ слушалъ, кусая усы, а когда она кончила, поднялъ глаза.
— Здѣсь слишкомъ тихо. Когда исчезнетъ прелесть новизны, она не успокоится безъ развлеченій. Жаль, что нельзя окружить ее молодежью, а старыя совы, какъ Беванъ и я, не годятся. Трудно рѣшить, что тутъ годится. Какъ ни как, но развлеченія нужнѣе всего, чтобы спасти ее. Вывозите ее. Покажите ей свѣтлыя стороны жизни, не давайте ей скучать, пока городъ не утратитъ для нея свою прелесть. Тогда начнете ея нравственное воспитаніе… а?
— Да, — сказала Джоанна, — она такъ способна любить и внушать любовь, что я въ полной надеждѣ…
— Я также, особенно увидѣвъ, сколько вы уже сдѣлали. Но вы дѣйствуете не по шаблону, помните… Какая прекрасная старая усадьба! Позвольте мнѣ бывать здѣсь иногда. Для меня будутъ отдыхомъ ваша музыка и прогулки по саду. Всего этого я лишенъ въ городѣ… Слушайте… Дѣвочкѣ надо не давать унывать, видите…
Изъ открытаго окна донесся взрывъ веселаго смѣха. Беванъ, истощивъ всѣ темы разговора, дошелъ до того, что предложилъ Христинѣ учить ее ѣздить верхомъ.
— А нельзя ли мнѣ будетъ брать уроки музыки и чтенія? — сказала она Джоаннѣ, когда мужчины уѣхали.
Амосъ Беванъ былъ однимъ изъ наиболѣе извѣстныхъ молодыхъ журналистовъ. Въ городъ онъ явился еще весь обвѣянный ароматомъ вереска и торфа шотландскихъ болотъ и обратилъ на себя вниманіе скучающей лондонской публики. Въ его статьяхъ было что-то свѣжее и здоровое. Онѣ скоро стали читаться на расхватъ, а когда онъ выпустилъ томикъ очерковъ, полныхъ жизни, свѣтлыхъ и блещущихъ то юморомъ, то паѳосомъ, успѣхъ его былъ обезпеченъ.
Высокій, нѣсколько неуклюжій, но красивый шотландецъ выдвинулся среди своихъ современниковъ. Однако, онъ не любилъ общества. Въ родномъ городѣ онъ былъ извѣстенъ за домосѣда, любящаго книги больше развлеченій и робѣющаго при людяхъ. Въ Лондонѣ онъ остался такимъ же сдержаннымъ и молчаливымъ; если изрѣдка удавалось заманить его въ общественное собраніе, его только видѣли, но не слышали. Онъ сильно интересовался соціальными вопросами, но былъ черезъ чуръ недовѣрчивъ къ себѣ или лѣнивъ, чтобы публично принимать участіе въ ихъ разрѣшеніи. Съ Боасомъ онъ былъ чрезвычайно друженъ и, когда возможно, работалъ вмѣстѣ съ нимъ.
Оба были люди занятые, но еженедѣльно оставляли свободный вечеръ другъ для друга, и какъ разъ этотъ вечеръ они жертвовали Джоаннѣ и ея воспитанницѣ.
По возвращеніи на квартиру Боаса, Беванъ сѣлъ курить трубку, пуская дымъ такими кольцами, которыя просто сводили съума Боаса, точно счастье жизни послѣдняго зависѣло въ эту минуту отъ удачи или неудачи въ пусканіи правильныхъ колецъ изъ его вишневой трубочки.
— Видите сами, старина, что вы не умѣете, — протянулъ Беванъ, внезапно прервавши молчаніе. — Вы способны къ чему угодно, за исключеніемъ созданія правильныхъ круговъ.
— А все таки выйдетъ! — отвѣтилъ Боасъ.
Они покурили еще съ полчаса.
— Ну, и къ чорту! — воскликнулъ Боасъ, бросая трубку въ уголъ напротивъ. Беванъ поднялъ на него грустный взоръ.
— Не умѣете, я говорилъ! Вы слишкомъ порывисты. Табакъ — точно женщина: уступаетъ лишь терпѣнію. Однако, жаль, что вамъ не удалось. Я обязанъ вамъ самымъ пріятнымъ вечеромъ со времени моего пріѣзда на югъ. Сегодня меня не разсердило бы даже, если бы вы и съумѣли пустить хорошее кольцо.
— А я думалъ, что и домъ, и обѣдъ, и вообще все тамъ навело на васъ скуку.
— Нѣтъ, мнѣ понравилось. Понравились и старый домъ, и сумрачныя комнаты, рѣзко отличающіяся отъ этой кричащей гостиной, и оригинальная, серьезная хозяйка. А когда она запѣла… ахъ, это было хорошо! Свѣтъ отъ угольевъ въ каминѣ, и запахъ дождя, и дѣвочка въ углу — все это лучше всякаго шикарнаго клуба и напомнило мнѣ Шотландію.
— Я думалъ, вы не любите женщинъ?
— И не люблю. Но эти не похожи на большинство извѣстныхъ мнѣ. Миссъ Трэль — разумная женщина и имѣетъ твердыя убѣжденія; а дѣвочка такъ безыскусственна и проста, какъ молоденькая шотландка.
— Гм! — пробурчалъ Боасъ. Затѣмъ, помолчавши, прибавилъ, какъ бы говоря самъ съ собою:
— Эта жизнь будетъ нравиться ей недолго. Ей нужно общество людей ея возраста, а ихъ нѣтъ. Она взбунтуется, когда пресытится роскошью. Если ничего не предпримемъ, она сбѣжитъ. И плакала, кромѣ того…
Беванъ не обращалъ вниманія на этотъ монологъ. Сквозь полуопущенныя рѣсницы онъ слѣдилъ, какъ дымовое кольцо утончалось и, наконецъ, разсѣялось въ воздухѣ.
— Какъ вамъ показалась дѣвочка? — спросилъ Боасъ черезъ нѣкоторое время и взглянулъ на него пристально.
— Охъ, не знаю. Всѣ женщины одинаковы. Она, какъ свойственно ея полу, кажется вся состоитъ изъ глазъ и языка, Только она заставила меня дать ей обѣщаніе, которое мнѣ вовсе не хочется исполнять, и это съ ея стороны ловко. Чортъ бы побралъ мою глупость! На будущей недѣлѣ придется кататься съ нею верхомъ.
— Смотрите, не зайдите слишкомъ далеко.
— Ну, я не изъ такихъ. Кстати, какое между ними родство?
— Никакого. Христина — сирота, бѣдная и одинокая. Миссъ Трэль взяла ее и полюбила. Курьезно видѣть ихъ вмѣстѣ въ пустынномъ старомъ домѣ. Это напоминаетъ мнѣ объ одномъ проэктѣ, который я когда нибудь попытаюсь осуществить. Представьте, я возьму падшую дѣвушку — не изъ простонародья — сколько нибудь воспитанную, не грубую отъ природы, страстную, сильную волей… Ладно!.. И заставлю ее вести вотъ такую жизнь, т. е. поставлю ее, напримѣръ, на мѣсто Христины. Какъ вы думаете, что изъ этого выйдетъ?
— Она соблазнитъ буфетчика и убѣжитъ, укравши серебро.
— Милѣйшій другъ, я не шучу. Серьезно, могла бы она исправиться?
— Нѣтъ; во-первыхъ, спокойная жизнь пришлась бы ей не по вкусу; а во-вторыхъ… ну, я думаю, что разъ испорченная женщина никогда не станетъ чистою, куда вы ее ни сажайте.
— Я съ вами не согласенъ. И я говорю не о женщинѣ, а о дѣвушкѣ — полуребенкѣ — ну, какъ Христина! — молодой, обманутой. Неужели для нея не было бы надежды?
— Пожалуй, еслибъ у нея была натура миссъ Доу, — но не иначе.
— А какова же натура миссъ Доу?
— Тонко чувствующая, художественная, воспріимчивая къ новымъ впечатлѣніямъ, способная къ прогрессу на пути культуры и изящества, не лишенная твердости, но повинующаяся одному взгляду того, кого любитъ. Это, пожалуй, немного суетное, но нѣжное созданьице, нуждающееся только въ солидномъ руководителѣ, чтобы стать идеальной женщиной.
— Гм… Вы недурно разглядѣли молодую особу.
— Я всегда разглядываю только коверъ, — съ кротостью возразилъ Беванъ.
Боасъ закрылъ глаза и откинулся на спинку кресла, барабаня на его ручкѣ мотивъ, пропѣтый Джоанной. Потомъ онъ вдругъ встрепенулся и продолжалъ излагать свои мысли:
— Да, страненъ свѣтъ! Мужчина погружаетъ женщину въ самую бездну порока, а самъ вопіетъ о своемъ стремленіи къ чистотѣ. Женщины въ большинствѣ случаевъ ничуть не лучше. — «Держите ихъ тамъ», — кричатъ онѣ, — «чтобъ онѣ не развратили насъ». — А я вамъ скажу, что именно такое отношеніе мужчинъ и женщинъ въ падшимъ и препятствуетъ имъ возвратиться на путь истины. Кое-гдѣ, слава Богу, еще находятся женщины, которыя не боятся утратить свою невинность, любя и спасая своихъ сестеръ; но большинство боится дать имъ хоть каплю воды, чтобы въ сношеніяхъ съ ними не утратить своей хрустальной чистоты.
— И онѣ совершенно правы. При столкновеніяхъ съ окружающимъ развѣ возможно сохранить невинность?
— Ну васъ къ шуту! Невѣдѣніе и невинность совсѣмъ не одно и то же. Да будь оно и такъ, чѣмъ невѣдѣніе выше знанія? Развѣ женщина, умѣющая страдать и дѣвствовать, менѣе прекрасна, чѣмъ дитя съ бѣлоснѣжною душою? Что вы толкуете о невинности. Вотъ миссъ Трэль знаетъ разницу между добромъ и зломъ, однако душа ея чиста, какъ въ день ее рожденія.
— Однако, вы не станете сравнивать женщину, познавшую зло, съ невинной дѣвочкой, какую мы видѣли сегодня? Если выбирать между двумя видами чистоты, то я выберу чистоту дѣвочки, — сказалъ Беванъ, лѣниво выбивая пепелъ изъ трубки.
— Сравнивать? Нѣтъ! — со странной улыбкой воскликнулъ, Боасъ. — Что это вы вздумали спросить?
— Только чтобы удостовѣриться, что вашъ конекъ не закусилъ удила и не понесъ васъ невѣсть куда. Ахъ, Боже мой! А я то обѣщалъ кататься съ нею въ среду.
Итакъ, въ среду Беванъ отправился въ Суттонъ, чтобы дать Христинѣ первый урокъ верховой ѣзды. Но она уже чувствовала себя въ сѣдлѣ, какъ дома, потому что не мало времени проѣздила на пони, который былъ приведенъ въ понедѣльникъ. Беванъ нашелъ въ ней уже опытную амазонку и учить ее было почти нечему.
Время прогулки прошло для него чрезвычайно пріятно. Христина, очевидно, не ждала отъ него разговоровъ, да и сама слишкомъ робѣла и поглощена была своимъ пони, чтобы болтать. Когда на нихъ подулъ свѣжій вѣтерокъ съ Банстедскихъ дюнъ, онъ попросилъ позволенія закурить и, съ сигарою во рту, погрузился въ свои мысли, предоставивъ дѣвочкѣ скакать куда угодно.
Такимъ образомъ, онъ вернулся въ Хатчъ очень довольный катаньемъ, спутницей и самимъ собою.
Джоанна ждала ихъ съ чаемъ у себя въ будуарѣ.
Онъ выпилъ чашку, а потомъ бросился въ большое кресло и съ наслажденіемъ курилъ все время, пока женщины болтали. Онѣ не вовлекали его въ свою бесѣду. Христина съ увлеченіемъ разсказывала, а Джоанна съ удовольствіемъ слушала сознавала, что ея дѣвочка счастлива.
Беванъ просидѣлъ такъ долго, какъ только дозволяло приличіе. Затѣмъ онъ всталъ, склонилъ свой грустный взоръ на Джоанну и попросилъ позволенія сопровождать Христину верхомъ и въ слѣдующую среду.
Джоанна поколебалась и недоумѣвающе взглянула на не и на дѣвочку, прежде чѣмъ отвѣтить. Беванъ, видя ея нерешительность, сталъ просить ея согласія, какъ личнаго для себя одолженія, и Джоанна не могла отказать. Но она вознамѣрилась поговорить съ Боасомъ, прежде чѣмъ дать позволеніе еще разъ.
— Очень вамъ благодаренъ, — сказалъ Беванъ. — И такъ, до будущей среды. — И уѣхалъ домой, ругая свое проклятое добросердечіе.
Всю осень экскурсіи повторялись еженедѣльно. Боасъ не только не возражалъ, но поощрялъ ихъ, а Беванъ, не дозволявшій себѣ никакихъ иныхъ развлеченій, объяснялъ свое поведеніе необходимостью моціона.
Подъ его руководствомъ Христина сдѣлалась искусной и безстрашной наѣздницей. Она перескакивала черезъ изгороди и правила своимъ пони такъ, что ея учитель начиналъ гордиться ею.
Онъ рѣдко заговаривалъ съ нею и былъ почти такъ же молчаливъ, какъ Дэвисъ, ѣхавшій вслѣдъ за ними; но ему пріятно было смотрѣть на счастливое, подобное цвѣтку личико и играть роль оракула, такъ какъ Христина подвергала его обсужденію все на свѣтѣ, не исключая вопросовъ о платьяхъ. Беванъ долженъ былъ съ серьезнымъ видомъ взвѣшивать преимущества шелка надъ кисеею и голубого цвѣта надъ коричневымъ. Однако ему казалось, что еще пріятнѣе молчать, катаясь съ нею. Поэтому говорила, по большей части, одна она; но ея лепетъ никогда не мѣшалъ его размышленіямъ. Нѣтъ. И даже любимый табакъ былъ не такъ вкусенъ, когда его дымъ не перевивался съ повѣствованіями его маленькаго друга.
Такъ онъ называлъ ее теперь. А такъ какъ дружба немыслима безъ жертвъ, то онъ посвящалъ долгіе часы ея обученію, въ которомъ не было никакой надобности.
Джоанна всегда принимала его привѣтливо.
Уроки верховой ѣзды служили достаточнымъ оправданіемъ для его присутствія, и смѣшно было бы подозрѣвать какія нибудь иныя цѣли въ равнодушномъ гостѣ, который всегда мазался скучающимъ, молча курилъ и молча удалялся.
Съ наступленіемъ зимы посѣщенія Бевана превратились, и обитательницы Хатча лишь изрѣдка слышали о немъ отъ Боаса, Джоанна совершенно успокоилась. Христина казалась довольно и не скучала по своемъ кавалерѣ. Его не видно было всю весну; но однажды, въ іюнѣ, онъ вдругъ явился, «чтобы кататься съ миссъ Христиной». Снова пошли еженедѣльныя прогулки и, видя отсутствіе непрерывности въ ихъ знакомствѣ, Джоанна не нашла нужнымъ препятствовать имъ.
Боаса это забавляло.
— Если Беванъ предохраняетъ Христину отъ скуки, то и слава Богу, — беззаботно говорилъ онъ. Хорошо зная Бевана, онъ не боялся осложненій.
Ему пріятно было слышать отъ Джоанны, что дѣвочка успокоилась, прилежно учится и во всемъ дѣлаетъ большіе успѣхи.
— Она — величайшее для меня утѣшеніе, — писала ему Джоанна. — У меня не хватаетъ словъ, чтобы какъ слѣдуетъ поблагодарить васъ за тотъ пріятный трудъ, который вы возложили на меня, поручивъ мнѣ воспитаніе Христины.
Теперь она часто писала Боасу.
Не проходило нѣсколькихъ дней безъ полученія и отъ него письма, и во всѣхъ письмахъ заключались просьбы: онъ просилъ и совѣта, и одежды, и денегъ, и пріюта для своихъ несчастныхъ, и нравственной поддержки. Почти не было такой просьбы, съ которою онъ не обращался бы къ ней, и она выполняла ихъ по-царски, такъ что, въ концѣ концовъ, онъ сталъ смотрѣть на нее, какъ на воплощенное Провидѣніе, и относиться къ ней съ тою увѣренностью въ ея благости, съ какою обыкновенно относятся къ Провидѣнію. Джоанна, какъ и свойственно женщинѣ, была довольна такимъ отношеніемъ. Ея жизнь и дѣятельность, подъ его руководствомъ, пускали ростки по всѣмъ направленіямъ. Дни ея были полны интереса. Христина удовлетворяла въ ней земную потребность любви, а Боасъ возносилъ ее въ высшія сферы духа, вызывая въ ея сердцѣ надежду и вѣру.
Сестры дивились происшедшей въ ней перемѣнѣ. Онѣ не были въ Хатчѣ съ того дня, какъ Джоанна провозгласила свою независимось; но тѣмъ не менѣе примиреніе состоялось. Джоанна чувствовала себя слишкомъ счастливою, чтобы помнить зло и первая навѣстила сестеръ; но онѣ не пожелали отдать ей визитъ и только терпѣли ея присутствіе у себя.
Правду сказать, она и не особенно настаивала на возобновленіи прежнихъ отношеній. Она испытывала большое облегченіе отъ прекращенія ихъ опеки и, зная, что онѣ, вѣроятно, не одобрятъ ея трудовъ съ Боасомъ, была скорѣе довольна, чѣмъ огорчена ихъ отсутствіемъ.
Сверхъ того — но въ этомъ Джоанна не признавалась даже самой себѣ — она боялась ихъ вмѣшательства въ ея дружбу съ нимъ и была очень рада держать ихъ вдали отъ Хатча. Она не приглашала ихъ къ себѣ, а имъ обѣимъ казалось униженіемъ пріѣхать къ ней безъ зова.
Г-жа Протеро, искренно любившая старшую сестру, забылп бы свое неудовольствіе за устраненіе ея дѣтей ради чужой и возобновила бы съ ней сердечныя отношенія, если бы ей не запретилъ этого «Фергусъ». Итакъ, родственницы оставили Джоанну въ покоѣ.
Полтора года назадъ, подобный фактъ разбилъ бы ея сердце; теперь же она совсѣмъ дивилась, насколько новые интересы, новыя дѣла, новыя надежды разрушили ея зависимость отъ нихъ. Любовь Христины и дружба Боаса заставили ее забывать сестеръ, которыя нѣкогда составляли единственную связь ея съ жизнью.
Однако, ей начинало хотѣться показать имъ дѣвочку и убѣдить ихъ, что ея увлеченіе своей воспитанницей весьма извинительно. Къ самомъ дѣлѣ, Христина становилась прелестною дѣвушкою. Три года жизни съ миссъ Трэль способствовали развитію всего добраго, что таилось въ ней. Ея буйная рѣзвость утихла, уступая стремленію Джоанны къ нѣжности и покою. Внѣ дома и вдали отъ Джоанны она еще бывала шумной и рѣзвой, но въ стѣнахъ Хатча ея веселость и живость рѣдко становились чрезмѣрными. Она оказывалась способной и послушной ученицей, и забавно было видѣть, какъ она перенимала у Джоанны ея нѣсколько педантическія манеры. Это накладывало оригинальный оттѣнокъ на полную жизни личность дѣвушки и имѣло всю прелесть неожиданности.
Христина часто удивляла тѣхъ, кто ее видѣлъ. Она не забыла своего кафешантаннаго жаргона, а когда волновалась, то дѣлала и грамматическія ошибки. Но ея возбуждающая красота и несомнѣнное изящество заставляли постороннихъ объяснять это чѣмъ нибудь такимъ, что и ихъ удовлетворяло, и ей не приносило ущерба. Хорошенькая подруга миссъ Трэль восхитительно оригинальна — таковы были отзывы о ней.
Джоанна во время замѣтила необходимость разнообразія и развлеченій для Христины и нѣсколько разъ возила ее туда, гдѣ полагала, что ей интересно побывать. Брайтонъ и Скарборъ, Гаррогэтъ и Эдинбургъ сослужили службу въ этомъ отношеніи; но Эдинбургъ ничѣмъ не привлекъ маленькую плутовку за исключеніемъ того единственнаго обстоятельства, что въ немъ жилъ и учился Беванъ.
Эти путешествія были единственными поводами, приводившими Христину въ соприкосновеніе съ внѣшнимъ міромъ. Ее никогда не знакомили съ гостями, которые не часто бывали въ Хатчѣ и среди которыхъ она была извѣстна подъ неопредѣленнымъ названіемъ «компаньонки миссъ Трэль». Джоанна пришла бы въ негодованіе, если бы узнала, что въ суттонскомъ обществѣ единственнымъ правомъ на ея уваженіе — кромѣ богатства — и на званіе «цивилизованной» женщины признавалось ея вполнѣ согласное со свѣтскими обычаями игнорированіе и затираніе своей компаньонки.
Христина ничего этого не знала. Она теперь была постоянно занята уроками. Она училась музыкѣ и развивала свой свѣжій, юный голосокъ, которому могла бы позавидовать Джоанна, если бы въ сердцѣ ея, рядомъ съ радостью о спасеніи дѣвушки, оставалось мѣсто для такого низкаго чувства.
Джоанна такъ боялась пускать свою воспитанницу въ Лондонъ, что приглашала учителей въ Хатчъ, и отзвуки прежней жизни совсѣмъ перестали долетать до Христины.
Изъ сказаннаго въ предыдущей главѣ не слѣдуетъ, однако, заключать, будто старый Адамъ въ Христинѣ былъ окончательно убить и погребенъ.
Время отъ времени онъ воскресалъ въ ней вновь, и счастливая, полная надеждъ, Джоанна превращалась въ блѣдную и дрожащую тѣнь себя самой. Это были дни, когда дѣвушкой овладѣвала безумная тоска по прежней жизни, и она билась, стараясь порвать свои оковы и вновь попасть въ ту среду, гдѣ жида въ пору своей невмѣняемости.
Когда на нее находили такія минуты, Джоанна бывала безсильна. Она только сидѣла, сложивъ руки, и молилась объ изгнаніи дьявола изъ ея дѣвочки. Она не надѣялась на себя, но надѣялась на Христину и больше не посылала за Боасомъ.
Когда искушеніе становилось всего сильнѣе, Христина садилась на пони и дико скакала по дюнамъ, послѣ чего возвращалась, измученная и смиренная, съ жаждою любви, слезъ и прощенія.
Такія происшествія укрѣпляли кроткую и смиряли пламенную душу.
Однажды, какъ разъ въ такомъ настроеніи засталъ дѣвушку Беванъ. Это случилось черезъ годъ послѣ начала ихъ знакомства.
Христина ѣхала молчаливая и злая. Притворившись, будто не замѣчаетъ ея гнѣвнаго вида, онъ опередилъ ее и, не оборачиваясь, поѣхалъ по аллеѣ. Она бросилась за нимъ, пролетѣла мимо него стрѣлою, перескочила черезъ изгородь и бѣшено поскакала до большей дорогѣ. За этимъ послѣдовалъ безумный галопъ, пока, наконецъ, задохнувшіяся и покрытыя пѣной лошади не замедлили бѣга при подъемѣ на холмъ.
Беванъ улыбнулся Христинѣ.
— Недурно. Вы хорошо скакали. Можно мнѣ выкурить сигару за то, что я не перегналъ васъ?
Она не отвѣтила, и онъ замѣтилъ, что ея губы дрожатъ.
— Мнѣ предлагаютъ новое мѣсто, — продолжалъ онъ спокойно, — и я хочу посовѣтоваться съ вами. Вы знаете «нашего собственнаго корреспондента» въ «Сѣверномъ Свѣточѣ»?
Христина глядѣла прямо въ пространство и молчала.
— Ну, такъ это самое лицо — я. И я хочу спросить васъ… Миссъ Христина, вы не слушаете?
— Нѣтъ; не желаю слушать.
— А чего же вы желаете?
— Вырваться отсюда… изъ этой жизни. Она убиваетъ меня. О! вы не знаете, что это такое: этотъ скучный старый домъ и миссъ Трэль, всегда добрая, всегда ровная. Если бы хоть когда нибудь она разозлилась! А у меня въ душѣ такая тоска по чему нибудь другому. Мнѣ иногда кажется, что у меня сердце лопнетъ отъ всего того, что приходится скрывать и подавлять въ немъ. Скажите, со всѣми дѣвушками бываетъ такъ? Ихъ всѣхъ грызетъ такой же душевный голодъ, какъ меня? А я сижу тихо и барабаню гаммы или рисую глупости, когда сердце у меня разрывается! И это называется жизнью! Я — точно муха, у которой оторваны крылья.
Волненіе придавало ея рѣчи образность и яркость, такъ что картина ея страданій такъ и встала передъ Беваномъ.
Онъ отвернулся отъ нея, но зналъ, что лицо ея разгорѣлось и трепещетъ и что слезы дрожатъ на полныхъ трепета глазахъ.
— Но есть и пріятное рядомъ съ горькимъ, — произнесъ онъ на-удачу.
— Пріятное? Ну, много же вы знаете! Развѣ вы не видите, что все это не живое, не говорить моему чувству. Все время во мнѣ бьется что-то такое, совсѣмъ нечувствительное къ обыкновеннымъ вещамъ. О! Я хотѣла бы съумѣть разсказать вамъ, что это такое. Но я не знаю, какія подбирать слова. Я даже самой себѣ не умѣю сказать. Только ничто не доставляетъ мнѣ настоящаго удовольствія… развѣ вотъ только по средамъ, когда пріѣзжаете вы. Если бы не вы и не пони, я бы сбѣжала. Да!.. А теперь вы сочтете меня за неблагодарную дѣвчонку и вовсе зря… т. е. я хочу сказать, что вы ошибетесь.
— Добрый знакъ! — пробормоталъ Беванъ. — Волненіе, исключающее заботы объ изяществѣ слога, не можетъ предвѣщать дурной развязки.
— Вы смѣетесь надо мною! — воскликнула Христина.
— Милая дѣвочка, нисколько! Нѣтъ, нѣтъ. Я думаю, какъ бы намъ съ вами заключить союзъ для борьбы со скукою. Не хотите ли съѣздить въ городъ, послушать музыку у Мура и Бургеса, или побывать въ Египетскомъ Залѣ?
— О! въ самомъ дѣлѣ? — вскричала Христина съ увлеченіемъ.
Онъ улыбнулся этому внезапному переходу къ радости отъ отчаянія.
— Это очень возможно. Опросимъ миссъ Трэль. На той недѣлѣ?
— Завтра! — приказала она.
— Я далъ слово быть въ одномъ мѣстѣ… ну, такъ и быть. Значитъ, завтра. Къ Маснеланну и Буку?
— Не знаю. Я бывала только въ кафе-шантанахъ.
Онъ было приподнялъ брови, хоть и привыкъ ничему не удивляться.
— Ну, это мы обсудимъ потомъ. Итакъ, рѣшено. Теперь жизнь представляется болѣе привлекательною, а?
Она надула губки, но лицо ея повеселѣло, и скоро она стала сіять по обыкновенію. Беванъ побѣдилъ злого духа и подъ наружнымъ равнодушіемъ скрывалъ почти безумную радость, доставленную ему этимъ успѣхомъ.
Онъ также былъ польщенъ тѣмъ, что его посѣщенія составляютъ для нея удовольствіе, и слова: «я рада только, когда вы пріѣзжаете» открыли ему, какъ счастливъ этими свиданіями онъ самъ.
Онъ думалъ, что пріятно приручить такую штучку. Отсутствіе въ ней всякой манерности, ея остроуміе, веселость, противорѣчія, жаргонъ, даже прегрѣшенія противъ грамматики и хорошаго тона дѣлали ее, по его мнѣнію, только пикантнѣе. Она представлялась ему загадочною и оставалась неразгаданною птицей, которая не давалась ему въ руки. Онъ сознавалъ, что ея неуловимость влечетъ его къ ней.
Было довольно трудно добиться согласія Джоанны на экспедицію въ городъ: она съ сомнѣніемъ поглядѣла на Христину, прежде чѣмъ дала его.
Прошло два года съ тѣхъ поръ, какъ дѣвушка была вырвана изъ опасной среды, и Джоанна спрашивала себя, умно ли вновь приближать ее къ водовороту столичной жизни. Что, если это повлечетъ за собою пагубныя послѣдствія?
Впрочемъ, одинъ взглядъ на лицо Христины разрѣшилъ всѣ недоумѣнія. Необходимость обуздывать ея мятежную душу научила Джоанну мудрости. Голосъ сердца, такъ долго подавляемый, былъ теперь ея руководителемъ; гдѣ ей могла бы грозить неудача, тамъ любовь къ своей воспитанницѣ и пониманіе ея душевнаго состоянія безошибочно выводили ее на вѣрный путь. Она знала, что Христина тяготится однообразіе въ Хатчѣ, и потому возила ее по морскимъ купаньямъ и дачамъ; но ей казалось неблагоразумнымъ бывать съ нею въ столицѣ.
Теперь же она оказалась не въ силахъ противостоять мольбѣ, выражавшейся на оживленномъ личикѣ. Уже нѣсколько дней Христина была сама не своя, и Джоанна сообразила, что умнѣе уступить, чѣмъ противорѣчить ей.
Поэтому она дала свое согласіе и обѣщала быть вмѣстѣ съ нею на вокзалѣ Викторіи на другой день въ два часа. Беванъ долженъ былъ встрѣтить ихъ тамъ и проводить въ Египетскій Валъ. Джоанна послала записку Боасу, приглашая и его присоединиться къ нимъ.
Все исполнилось, какъ по писанному. Беванъ встрѣтилъ ихъ на вокзалѣ и они сѣли въ омнибусъ, шедшій въ Пикадилли, откуда два шага до театра Маскелайна и Бука.
Когда они пошли пѣшкомъ, Христина была внѣ себя отъ волненія; Беванъ съ удовольствіемъ любовался на ея счастье.
Вдругъ Джоанна почувствовала на своемъ рукавѣ чью-то руку и, обернувшись, узнала Боаса.
— Извините, — сказалъ онъ, — я только что собирался искать васъ. Ваша записка пришлась очень кстати, потому что именно васъ то мнѣ и нужно. Какъ я радъ, что вы въ городѣ! Я попрошу васъ сейчасъ пойти со мною.
Джоанна отвѣтила не сразу.
— Но, вѣдь, со мною Христина, вы видите, и м-ръ Беванъ. Мы идемъ въ Маскелайну…
— Знаю, но это ничего. Случай то ужъ очень настоятельный. Беванъ посмотритъ за Христиной и проводитъ ее домой. Молодежь обойдется и безъ насъ, а?
Джоанна что-то пробормотала, но Боасъ пожалъ плечами при словѣ «chaperon».
— Почтеннѣйшая, они оба не имѣютъ понятія, что это такое. Увѣряю васъ, что съ Беваномъ она въ такой же безопасности, какъ и съ вами. Мнѣ нужно васъ… Тутъ есть женщина… Если кто можетъ ей помочь, то именно вы. Мы загораживаемъ дорогу… Дайте руку… Послушайте, вы поглядите за дѣвочкой! — крикнулъ онъ Бевану.
Онъ и Христина обернулись въ тотъ моментъ, когда Джоанну увлекалъ неотразимый Боасъ. Взглянувши другъ на друга, они засмѣялись.
— Теплый парень, честное слово! — сказалъ Беванъ.
— Меня бы онъ не утащилъ такъ скоро, — сказала Христина, поднимая головку.
— Да? А я думалъ, что онъ можетъ заставить васъ сдѣлать что угодно.
— Да, прежде. А теперь я умнѣе. Я воображала о немъ нивѣсть что, а теперь…
— Ну?
Беванъ самъ не зналъ, какъ настойчиво глаза его молили о концѣ фразы.
— О! Онъ весь на пружинахъ, никогда не бываетъ въ покоѣ. Я люблю, чтобы человѣкъ былъ солиденъ, умѣлъ молчать и…
— О не мѣшалъ вамъ болтать?
Она засмѣялась и кивнула; а онъ, взглянувши внизъ, поймалъ изъ-подъ ея длинныхъ рѣсницъ такой взглядъ, милѣе котораго ему ничего не приходилось видѣть въ жизни.
Онъ глубоко вздохнулъ.
— Ну, вы довольны? Вамъ весело?
— Я думаю! Я на свободѣ, вырвалась изъ клѣтки. — Ея грудь высоко приподнялась. — Похоже на то, какъ мы бываемъ на дюнахъ; я да вы, и никого больше. О, м-ръ Беванъ…
— Ну, что?
Они подошли къ театру фантошей, и она съ разочарованіемъ посмотрѣла на незаманчивую кассу, гдѣ немногочисленная публика брала билеты.
— Тутъ вовсе не привлекательно. Вамъ очень хочется сюда?
— Ничуть. Я къ вашимъ услугамъ. Мои желанія корреспондируютъ вашимъ.
— «Нашъ собственный корреспондентъ»?
— Только вашъ.
Смѣлость этой фразы испугала его самого; но она только засмѣялась.
— Значитъ вы сдѣлаете, какъ я хочу.
Она понизила голосъ, прижалась къ нему и ласково начала; — м-ръ Беванъ?
— Что?
Онъ улыбнулся ея умоляющему взгляду.
— Я не хочу смотрѣть глупыхъ фантошей. Что въ нихъ за радость? Поведите меня, гдѣ позабавнѣе, въ какое нибудь веселое мѣстечко!
Беванъ тихонько свистнулъ. Не привыкши успокоивать себя софизмами, онъ ясно понималъ, что именно этого и не одобрила бы миссъ Трэль. Но довѣрчивый взоръ его спутницы преодолѣлъ его колебанія.
«Вѣдь былъ еще день, три часа пополудни, и что могло угрожать ей подъ его защитой?» подумалъ онъ.
— Ну, вотъ что мы сдѣлаемъ, — сказалъ онъ. — Сегодня катанье въ Олимпіи. Пойдемте, если вы любите кататься и конькахъ.
— Люблю! Я думаю! — крикнула она въ восторгѣ.
Полчаса спустя оба смѣшались съ толпою на большою каткѣ.
Несмотря на свою робость, Беванъ съ большимъ удовольствіемъ очутился рука въ руку съ Христиною, мечтательно скользя вслѣдъ за прочими. Его грезы вполнѣ овладѣли имъ; онъ забылъ окружающее, точно курильщикъ опіума.
Движущіяся фигуры, голоса и шумъ казались ему смутными и нереальными. Онъ плылъ по фантастическому морю къ фантастической пристани, какъ-то неясно сознавая, что несется по этому морю съ того самаго дня, какъ Боасъ, противъ его желанія, увезъ его въ Хатчъ обѣдать. Свѣжій вѣтеръ на Банстедскихъ дюнахъ, быстрый галопъ лошади, голосъ Христины, звучащій въ осеннемъ воздухѣ — все это входило въ составъ увлекавшаго его теченія. Затѣмъ наступила пустота зимнихъ дней, весенняя тревога и сонъ безъ видѣній. Это были тѣ мѣсяцы, когда онъ не видался съ дѣвушкой.
Лѣто вновь вернуло ему Христину. Она оживляла для него и южный вѣтеръ, и душистые цвѣты, и золотое солнце, и прохладную тѣнь сада въ Хатчѣ.
А теперь снова осень, и они одни, погружены въ мечты въ толпѣ незнакомыхъ лицъ…
Но не всѣ посѣтители Олимпіи проводили время въ мечтахъ, и много взоровъ слѣдило за парочкой, мелькавшей взадъ и впередъ среди катающихся. Она была замѣтна даже среди разношерстныхъ элементовъ, составляющихъ лондонскую толпу, и многіе любовались высокимъ, красивымъ шотландцемъ и его ясноокой, свѣтловолосой спутницей.
Вдругъ Беванъ почувствовалъ, что рука Христины крѣпко стиснула его руку и, взглянувши на нее съ тревогою, онъ не разслышалъ тѣхъ словъ, которыя вызвали это движеніе.
— Мой Богъ! Вотъ, вотъ и Тина Доу! Чортъ меня возьми, если она не подцѣпила франта хоть куда! Недуренъ молодчикъ! Ей подъ пару! Смотрите-ка, кого она себѣ выудила за это время, да и щеголять перестала!..
— Сюда… Пожалуйста… — пролепетала Христина, сдержавъ инстинктивное желаніе поздороваться со своей старой знакомой, Неллой. Она испугалась, какъ бы Беванъ не узналъ хоть что нибудь о ея прежней жизни, и потащила его за собою на другой конецъ катка.
Съ лихорадочной поспѣшностью и безъ посторонней помощи она скинула коньки, такъ какъ Беванъ, остолбенѣвъ отъ изумленія, не поспѣвалъ за нею, затѣмъ, не дожидаясь его, выбѣжала вонъ и успокоилась только на троттуарѣ. Она прибилась къ столбу, поблѣднѣвъ и задыхаясь, и въ отчаянія ломала руки. О, зачѣмъ она пошла сюда?! Что, если Беванъ все узналъ?!
Мракъ ноябрьскихъ сумерекъ защищалъ ее отъ любопытныхъ глазъ. Вдоль улицы зажигались фонари, точно огненныя точки, освѣщающія темноту и позоръ ея прошлаго. Она вздрогнула при воспоминаніи о нахальной и дерзкой физіономіи, мелькнувшей передъ нею. Неужели Нелла, ея подруга, всегда была такова? Неужели и сама она когда нибудь носила такія яркія платья, шляпы съ такими перьями, такое тряпье на показъ?
Она подняла дрожавшую руку и поднесла ее ко лбу, съ котораго исчезла челка, оставивъ лишь нѣсколько маленькихъ свѣтлыхъ завитковъ, оттѣнявшихъ лицо.
Затѣмъ ее огненною стрѣлою пронизала мысль: что если Беванъ слышалъ? Если Нелла пошла за нимъ и разсказала ему?
Минута, которая прошла до его выхода на улицу, показалась ей за нѣсколько мѣсяцевъ.
— Дитя мое, какъ вы меня напугали! Почему вы убѣжали? Ну, представьте, я не нашелъ бы васъ? Дѣточка, вы больны: Что мнѣ дѣлать съ вами?
Вся его внѣшность выражала только нѣжную заботу: Нелла ничего не сказала ему.
Христина обернула къ нему свое блѣдное лицо и еле раздвинула сухія губы, чтобы заговорить:
— У меня голова закружилась. Поѣдемте домой: я устала. Нѣтъ, не ждите извозчика. Вотъ омнибусъ.
Въ это время какъ разъ подъѣхалъ омнибусъ. Онъ посадилъ ее и сѣлъ самъ, не переставая за нее тревожиться. Христина съ величавшимъ трудомъ сдерживала слезы; ея дрожащія губы и выраженіе напряженія на лицѣ вызывали въ немъ глубокую жалость. Онъ рѣдко видѣлъ у нея такой жалобный взглядъ, такую смиренную осанку, и въ немъ проснулось свойственное мужчинѣ стремленіе взять подъ свое покровительство это маленькое дрожащее созданіе. Но онъ былъ слишкомъ робокъ и неловокъ, чтобы выразить ей сочувствіе. Онъ только смотрѣлъ на нее такими глазами, которые выдали его тайну всѣмъ, кромѣ Христины.
Г-жа Крэнъ, которая оказалась въ этомъ омнибусѣ и также ѣхала на вокзалъ Викторіи, надѣла пенснэ и устремила на него свои взоры.
— Новобрачные! — сказала она себѣ. — Онъ очень недуренъ.
Однажды послѣ обѣда Хатчъ былъ полонъ гостей.
Войдя въ залу съ мороза, Боасъ встрѣтилъ ласковый пріемъ. Большая комната была задрапирована и разгорожена ширмочками на уютные уголки. Восточные коврики пестрѣли на дубовомъ полу и грѣли ноги. Въ каминѣ пылалъ огонь, разбрасывая искры. Джоанна заваривала чай за маленькимъ столомъ, гдѣ шипѣлъ и шумѣлъ котелокъ и откуда доносился аппетитный запахъ булокъ. На фортепіано и въ старинныхъ серебряныхъ канделябрахъ горѣли свѣчи и придавали привѣтливый видъ всей обстановкѣ. Пить послѣобѣденный чай въ залѣ придумала Христина, когда зима прогнала ее и Джоанну изъ сада въ домъ; а въ меблировкѣ Джоанна избрала середину между стариннымъ убранствомъ столовой и новомодной яркостью гостиной. Комната эта дѣйствовала успокоительно на нервы, какъ и весь домъ; Боасъ полюбилъ ее не менѣе, чѣмъ зеленую тѣнь сада, и сталъ частымъ гостемъ у Джоанны. Лѣтомъ онъ привозилъ съ собою свои бумаги и писалъ подъ вязами, чередуя это занятіе съ партіями въ теннисъ съ Христиною. Теперь онъ пріѣзжалъ отдохнуть вечеркомъ и послушать игру и пѣніе Джоанны.
Онъ не скрывалъ своей привязанности въ Христинѣ, а Джоанна, замѣчая тонкое различіе въ его обращеніи съ ея воспитанницей и съ нею самою, говорила себѣ, что знаетъ, чѣмъ это кончится. Сначала она не ожидала, чтобы изъ его участія къ Христинѣ развилось болѣе горячее чувство. Прк прежнихъ обстоятельствахъ это казалось невозможнымъ; теперь же она признавала очень естественнымъ, что преображенная Христина могла ему нравиться, и старалась быть довольной этимъ.
Онъ былъ не только самымъ частымъ, но и любимымъ гостемъ въ Хатчѣ. Обыкновенно онъ заставалъ хозяекъ только вдвоемъ; но сегодня, въ своей досадѣ, увидѣлъ г:-жъ Крэнъ и Протеро.
Джоанна пригласила, наконецъ, сестеръ возобновить старыя родственныя отношенія и бывать у нея по-прежнему; а онѣ всемилостивѣйше благоволили забыть свое законное неудовольствіе и принять ея приглашеніе. Ихъ любопытство было возбуждено слухами о томъ, что Боасъ «ухаживаетъ» за Джоанной.
Г-жа Крэнъ не пропустила ни одной подробности ихъ встрѣчи и была смущена ея совершенною обыденностью. Увидѣвши гостя, Джоанна не сконфузилась и не покраснѣла; а Боасъ, — поздоровавшись до невѣжливости поспѣшно, бросился въ большое кресло и нахмурился на всѣхъ, не исключая и хозяйки.
— Гдѣ Христина? — спросилъ онъ вдругъ.
— Она уѣхала верхомъ; но я скоро жду ее, — сказала Джоанна.
Г-жа Крэнъ приподняла брови.
— Она ѣздитъ верхомъ? И одна?
— Нѣтъ, — отвѣтила Джоанна, — ее, конечно, всегда провожаетъ Дэвисъ, а иногда и г. Беванъ.
Это имя поразило г-жу Крэнъ и заставило ее выдать свое негодованіе при мысли, что такъ заботятся о развлеченіяхъ Христины.
— Беванъ! Не родственникъ-ли того, который написалъ… ну, какъ тамъ эту книгу?.. Ты, конечно, знаешь?
— Да, — отвѣтила Джоанна, — это онъ написалъ.
— Какъ? Ты хочешь сказать, что такой человѣкъ тратитъ время на катанье съ дѣвочкою, которую держатъ изъ милости?
— Онъ очень часто катается съ Христиною, — равнодушно отвѣтила Джоанна.
Г-жа Крэнъ откинулась на спинку кресла, а г-жа Протеро замѣтила:
— Хорошо-ли ты дѣлаешь, что допускаешь это, Джоанна. Я видала г. Бевана. Онъ кажется тихоней, но Фергусъ говоритъ, что онъ принадлежитъ къ богемѣ.
Боасъ засмѣялся.
— А я думаю, что онъ не кусается.
Въ эту минуту дверь отворилась, портьера откинулась открыла розовое личико, яркіе глаза, спутанные вѣтромъ волосы и изящно одѣтую фигурку на фонѣ снѣжнаго пейзажа.
Христина секунду простояла на порогѣ, потомъ вошла съ граціей и самообладаніемъ и подала руку Боасу. Джоанна, гордая своей воспитанницей, слегка вспыхнувъ, подозвала ее къ себѣ и, обнявъ ее одною рукою, сказала:
— Это — дитя мое, Христина Доу. Милая, а это — мои сестры, г-жа Кронъ и г-жа Протеро.
Христина серьезно поклонилась обѣимъ, а потомъ оглянулась на дверь, гдѣ въ неловкой нерѣшимости стоялъ Беванъ.
— Пожалуйте, м-ръ Беванъ, — пригласила Джоанна. — Вамъ, конечно, хочется чаю послѣ поѣздки.
Беванъ вошелъ съ невеселымъ и озабоченнымъ лицомъ. Послѣдовали представленія; г-жа Протеро стала утверждать, что уже знакома, но среди ея рѣчи г-жа Бренъ уронила пенсне съ легкимъ восклицаніемъ:
— Я была увѣрена! Да, тутъ не можетъ быть ошибки. Вы были въ омнибусѣ, такъ, мѣсяцъ назадъ, съ… съ миссъ Доу.
Она какъ бы выбрасывала слова и уставилась на Бевана невооруженными глазами.
— Не отрекайтесь. Вашъ грѣхъ выплылъ наружу, — шутливо прибавила она.
— Развѣ ѣзда въ омнибусѣ теперь считается зародышемъ какого-нибудь преступленія? — проворчалъ Боасъ изъ своего угла.
Г-жа Крэнъ повернулась къ нему спиною и попросила у Джоанны чашку чаю.
Христина подала ей чашку съ граціей, которая не осталась незамѣченной.
— Совершенно французскія манеры, — подумала г-жа Крэнъ, слѣдя за дѣвушкой, передававшей чай мужчинамъ.
Разговоръ внезапно пресѣкся, и Джоаннѣ, которая начала освѣдомляться о здоровьѣ дѣтей г-жи Протеро, никакъ не удавалось оживить его. Мужчины оба молчали: Боасъ былъ преднамѣренно саркастиченъ и не въ духѣ, а Беванъ старался вникнуть въ смыслъ разспросовъ г-жи Крэнъ. Христина прихлебывала чай и поглядывала на лорнетъ г-жи Крэнъ. Джоанна испытывала неловкость и тщетно распространялась о кашлѣ Вилли и о кори Сисей, что оказывалось интереснымъ лишь для одной г-жи Протеро.
Вдругъ Боасъ поднялъ голову, храбро преодолѣвая свое дурное настроеніе:
— Не послушать-ли намъ пѣнія? Миссъ Трэль, будьте такъ добры…
— Я сегодня не въ голосѣ, — нервно перебила Джоанна. — Но Христина споетъ намъ что-нибудь.
Говоря это, она не была увѣрена, что хорошо сосредоточивать всеобщее вниманіе на Христинѣ; но ей очень хотѣлось похвалиться голосомъ своей воспитанницы передъ сестрами.
Христина тотчасъ встала и взяла ноты. Когда она проиграла первые такты, Джоанна остановила ее.
— Это — новое, не правда-ли? Лучше спой что-нибудь изъ нашихъ любимыхъ, старыхъ вещей!
— Вамъ это понравится, — быстро отвѣтила Христина и продолжала играть. Черезъ нѣсколько тактовъ она запѣла:
Шелъ утромъ пастухъ по долинѣ средь горъ,
Еще не сходила роса,
Природа проснулась. Въ торжественный хоръ
Сливались ея голоса.
Онъ шелъ по простору зеленыхъ луговъ,
Журчалъ въ отдаленьи ручей.
Онъ шелъ, и подъ трели незримыхъ пѣвцовъ
Онъ думалъ о милой своей.
Но вдругъ къ пастуху подлетѣла оса:
"Смотри, не успѣетъ обсохнуть роса,
"Какъ будетъ тебѣ невѣрна,
"Обманетъ, измучитъ дѣвица-краса
«Больнѣй, чѣмъ ужалитъ любая оса!»
Такъ зло прожужжала она.
И крѣпко пастухъ закручиниться-бъ могъ.
Зачахъ бы отъ думъ и скорбей,
Да вдругъ услыхалъ онъ родной голосокъ
Зазнобушки милой своей.
Онъ молвилъ: "Люблю я тебя, о другъ мой,
"И радъ, что здѣсь встрѣтилъ тебя!
"Какъ тяжко въ разлукѣ съ тобой я страдалъ,
"Какъ мучила ревность меня!
"Съ тобою мнѣ жизнь и свѣтла, и красна.
"Съ тобою и ревность-оса не страшна,
"Она не появится вновь.
"Вокругъ насъ природа вся пѣньемъ полна,
"Но лучше всѣхъ пѣсенъ есть пѣсня одна
«И имя той пѣснѣ — любовь!»
Джоанна была смущена; она спрашивала себя, прилично ли Христинѣ пѣть такія слова. Но никто не раздѣлялъ ея сомнѣній. Боасъ отбивалъ тактъ рукою и лицо его прояснилось при звукахъ свѣжаго дѣвичьяго голоса. Г-жа Протеро не обладала музыкальнымъ слухомъ, и ея глуповатая улыбка показывала, что ей нравятся только слова. Но г-жа Кронъ, вкусъ которой былъ внѣ сомнѣнія, должна была собрать всѣ силы, чтобы остаться равнодушной къ прелести мотива, голоса и манеры.
Пѣсня Христины въ этой комнатѣ походила на брилліантъ въ причудливой оправѣ. Нельзя было не замѣтить ея сверкающей красоты.
Беванъ сидѣлъ, прикрывъ глаза рукою и будто не замѣчая окружающаго; но онъ былъ потрясенъ до глубины души и въ сердцѣ его раздавался страстный призывъ:
«О лирическая любовь! Полуангелъ и полуптица.
Вся диво и страстное стремленіе»…
Наступила тишина и до него долетѣли слова:
— Голосъ недуренъ. Если развивать его…
Онъ поднялъ глаза: г-жа Кронъ сидѣла рядомъ съ нимъ и удостоивала Христину холодной похвалы.
— Неправда ли?
Беванъ съ безпокойствомъ почувствовалъ себя какъ бы въ сѣтяхъ ея взоровъ.
— Какъ вы политичны! — улыбнулась она. — Но ваша апатія меня не обманетъ… Знаете ли, что я подумала, когда увидѣла васъ въ омнибусѣ?
— Нѣтъ, не догадываюсь, — отвѣтилъ онъ, хмурясь. — «Проклятая баба! Что она еще думала», — прибавилъ онъ мысленно.
Боасъ подозвалъ въ себѣ Христину и хвалилъ ея пѣніе. Беванъ чувствовалъ, что его другъ позволяетъ себѣ фамильярность, и это было ему не менѣе непріятно, чѣмъ подходы г-жи Крэнъ, подъ мягкими лапками которой онъ отлично замѣчалъ когти.
Она наклонилась къ нему и лукаво заглянула ему въ лицо.
— И вамъ не хочется узнать? Вотъ первый нелюбопытный мужчина, котораго я вижу! Но вы Шотландецъ, и этимъ объясняется все!
— Шотландецъ, и этимъ объясняется все? — какъ эхо переспросилъ Беванъ.
Г-жа Бринъ прибѣгла въ наивной улыбочкѣ.
— Если-бы вы не были такъ умны, я боялась бы васъ.
— Я желалъ бы не быть такимъ умнымъ.
— Но вы очень интересны.
— Мое честолюбіе не простирается дальше.
— Мнѣ бы слѣдовало сказать, что я боялась бы за васъ.
— Если бы я не былъ такъ уменъ?
— Да; эта дѣвушка имѣетъ на васъ виды.
— Какіе же виды?
— Она искусная и хитрая кокетка. Сестру мою одурачила, съ Боасомъ потерпѣла неудачу, а съ вами разсчитываетъ выиграть.
— Вы слишкомъ добры!
— Къ счастью для васъ, ей это не удастся, пока она живетъ здѣсь. На этомъ домѣ лежитъ заклятіе. Но помните, что я предупредила васъ!
Онъ поклонился.
Г-жа Кронъ прищурилась, встала, прошуршала юбками и напала на Джоанну, упрекая ее за навязываніе Христины Бевану.
Впрочемъ, ей не удалось встревожить Джоанну. Беванъ былъ неизмѣнно робокъ и сдержанъ въ обращеніи съ Христиной. Всю зиму онъ не являлся и не писалъ, а по возобновленіи поѣздокъ лѣтомъ сохранилъ прежній равнодушный видъ. Если бы она замѣтила что нибудь иное, то не согласилась бы отпускать съ нимъ дѣвушку. Она взглянула на Христину, которая въ уголкѣ разговаривала съ Боасомъ. Не слышно было ихъ рѣчей, но видно было, что лицо дѣвушки повернуто къ нему и что ея смягчившійся взглядъ покоится на немъ.
Радость и горе стали бороться въ душѣ Джоанны, когда она подумала, что г-жа Кренъ ошиблась, что Боасъ, а не Беванъ, нравится Христинѣ, и что если это влеченіе взаимно… Она подавила вздохъ и внимательно посмотрѣла на Боаса, который слушалъ съ необычайной кротостью: Христина разсказывала ему, какъ избавилась отъ духа непокорности и неблагодарности. Задумчивый взоръ Джоанны перешелъ на Бевана.
Подъ его внѣшнимъ спокойствіемъ скрывалась буря. Молніи его гнѣва готовы были испепелить г-жу Кренъ за «искусную и хитрую кокетку» и его злобное негодованіе подтвердило ему то, что онъ смутно подозрѣвалъ съ того дня, когда былъ въ городѣ съ Христиною: что въ немъ вспыхнула въ ней любовь,
Лирическая любовь, полуангелъ и полуптица,
Вся диво и страстное стремленіе.
И эту чистую любовь оскорбила своимъ отвѣтомъ г-жа Крэнъ!
Но эта послѣдняя покинула Хатчъ въ такомъ настроеніи, которое не могло бы стать хуже, даже если бы онъ выразилъ ей все свое негодованіе. Критикуя Христину вмѣстѣ съ г-жею Протеро, она высказала самыя неблагопріятныя сужденія и сдѣлала выговоръ своей собесѣдницѣ, которая было вознамѣрилась пригласить Христину въ Крейдонъ.
Примиреніе г-жи Протеро съ миссъ Трэль сдѣлалось полнымъ послѣ того, какъ Джоанна сказала ей, что присутствіе Христины въ Хатчѣ ничуть не уменьшитъ той доли, которая назначена ея дѣтямъ.
— Прелесть взглянуть, какъ Джоанна держитъ себя, съ этими господами! — съ энтузіазмомъ говорила она г-жѣ Крэнъ. А они такіе умные. Пріятно видѣть ихъ у нея и слушать ихъ планы помощи бѣднымъ.
— Ты дура, Рахиль, — откровенно отвѣтила г-жа Крэнъ. Неужели ты не видишь Джоанну насквозь? Бравши эту дѣвушку, она отлично знала, какъ привлекательно красивое личико для мужчинъ, хоть бы и для филантроповъ; Джоанна хочетъ выйти замужъ и ради этого козыряетъ. Еще съ тѣхъ самыхъ поръ какъ Рагланъ, два года назадъ, сдѣлалъ ей предложеніе, она стала совсѣмъ другая. Насколько лучше она одѣвается, какъ моложава и весела; она еще не умѣетъ занять гостей, но уже перестала смущаться. Ты слышала, что она два раза въ недѣлю бываетъ въ трущобахъ и встрѣчается тамъ съ Боасомъ? Это у нихъ зовется филантропіей. А три года назадъ не умѣла связать двухъ словъ!
Беванъ уѣхалъ прежде Боаса. Онъ не могъ оставаться въ Хатчѣ, не открывъ Христинѣ своего сердца, а врожденная осторожность внушала ему не спѣшить. Онъ не принадлежалъ къ числу тѣхъ, кому любовь даетъ крылья. Напротивъ, овладѣвшее имъ «диво и страстное стремленіе» дѣлало его еще болѣе робкимъ и молчаливымъ. Ему представлялось чуть не святотатствомъ дышать однимъ воздухомъ съ Христиною. Онъ не рѣшался ни взглянуть на нее, ни дать ей руку на прощаніе, и она съ досадою поглядѣла ему вслѣдъ, когда онъ ускользнулъ, не простившись съ нею. Чѣмъ она обидѣла его?
Когда Боасъ, въ свою очередь, началъ прощаться, онъ нашелъ ее особенно блѣдной и утомленной и объяснилъ это волненіемъ, вслѣдствіе ея бесѣды съ нимъ.
Джоанна трудилась надъ проектомъ одного изъ «поселеній» Боаса. Она подняла взоръ съ груды бумагъ, передъ нею лежавшихъ, и съ тревогою стала глядѣть на аллею.
Христина въ первый разъ отправилась одна въ г-жѣ Протеро, и Джоанна не могла быть спокойною въ ея отсутствіе. Она не совсѣмъ была увѣрена, что Христину можно отпускать въ гости, какъ будто ничто не отличаетъ ее отъ тѣхъ дѣвушекъ, съ которыми она можетъ встрѣтиться въ обществѣ. Вмѣстѣ съ тѣмъ она повторяла себѣ, что ради узкаго предразсудка невозможно лишать Христину сношеній со сверстницами, и укоряла себя за недовѣріе къ своей воспитанницѣ.
Христина уже четыре года жила въ Хатчѣ и за это время измѣнилась во всѣхъ отношеніяхъ. Джоанна наблюдала за нею, когда она, нѣсколько часовъ тому назадъ, стояла и ждала коляски, чтобы ѣхать въ Брендонъ.
Она еще была миніатюрна и похожа на ребенка, но станъ ея пріобрѣлъ граціозныя очертанія, а лицо, красотою напоминавшее дикую розу, стало проще и изящнѣе. Въ ней теперь не было ничего рѣзкаго, ничего бьющаго на эффектъ. Смѣлая и честолюбивая маленькая хитрячка превратилась въ кроткую и скромную дѣвушку, полную чистыхъ побужденій и мыслей. Ей случалось еще бывать капризной и непослушной; но въ послѣднее время какое-то невѣдомое вліяніе сдѣлало ее кротче и терпѣливѣе; порою она даже становилась печальна и во всемъ проявляла какую-то серьезность, необъяснимую ничѣмъ изъ ея прошлой жизни.
Въ тотъ день, какъ она увидѣла Неллу въ Олимпіи, порвалась послѣдняя связь, соединявшая ее со зломъ.. Этоть одинъ взглядъ въ пропасть, откуда ее вытащили, заставилъ ее вдвойнѣ привязаться въ добру; взрывъ страшной ненависти къ прошедшему побудилъ ее вполнѣ погрузиться въ настоящее и золотыми цѣпями приковалъ ее въ чистой жизни. Съ тѣхъ поръ ее уже не возмущала скука въ Хатчѣ. Глаза ея открылись: она увидѣла, какою неблагодарностью платила Джоаннѣ за ласку и заботу, и все, что она могла сдѣлать, стало казаться ей недостаточнымъ для выраженія своего раскаянія.
Съ самаго начала она согласилась жить въ Хатчѣ ради смѣшанныхъ побужденій, изъ которыхъ лучшимъ было не особенно возвышенное стремленіе добиться восхищенія Боаса, единственнаго человѣка, котораго она уважала. Но съ годами она измѣнилась и стала стремиться въ лучшему ради любви въ добру и ради отвращенія во злу.
Боасъ только толкнулъ ее на тотъ путь, который привелъ ее къ добродѣтели; но въ ней самой было нѣчто, не допустившее ее сойти съ этой дороги. Любовь Джоанны и ея довѣріе также сдѣлали много для развитія дремавшихъ въ ней зародышей добра.
Соединенная сила этихъ побужденій удержала ее на добромъ пути. Она вышла изъ-подъ вліянія Боаса; зато сознала свой долгъ передъ миссъ Трэль и привязалась въ ней съ такою страстью и восхищеніемъ, которыя, въ свою очередь, воздѣйствовали на Джоанну, побуждая ее безсознательно оправдывать вѣру дѣвушки въ ея умъ и силу воли.
Джоанна за эти четыре года перемѣнилась не менѣе Христины. Она стала подвижной, сообразительной, твердой — словомъ, женщиной хоть куда, и ея имя пріобрѣло въ филантропическихъ кружкахъ извѣстность. Правда, дѣятельность ея направлялась, главнымъ образомъ, Боасомъ; но теперь, въ случаѣ нужды, Джоанна могла обходиться и безъ него. Она утратила свою нервность и робость, и теперь ея манеры, несмотря на сохранившуюся деликатность, казались внушительными.
Когда она подняла глаза съ бумагъ, ея блѣдное лицо свѣтилось умомъ и тою притягательною силою, которую развили въ ней ея труды. Свою волю она противопоставила судьбѣ и вышла изъ борьбы побѣдительницею.
Трескъ гравія подъ колесами заставилъ ее вскочить и подбѣжать въ двери. Христина вышла изъ коляски, Джоанна взяла ее за руку и ввела въ залъ.
— Пріятно-ли ты провела время, другъ мой?
— О, прелестно, миссъ Траль. Г-жа Протеро такъ жалѣла, что простуда задержала васъ дома. Она вамъ кланяется.
— Были гости, кромѣ тебя?
— Только г. Беванъ. — Христина вспыхнула и начала разстегивать перчатку. — Г-жа Протеро пригласила его въ ожиданіи васъ. Ну, да! — прибавила она вдругъ. — Былъ еще г. Протеро и г. и г-жа Крэнъ. Меня просили пѣть.
— Вотъ ужъ это напрасно.
— Напрасно? Почему?
— Да можетъ быть все обошлось и очень хорошо, только, видишь-ли, вѣдь ты въ первый разъ безъ меня въ чужомъ домѣ…
— Правда; я жалѣла, что васъ не было. И г. Бевану хотѣлось видѣть васъ.
Христина опять покраснѣла и опустила глаза, но миссъ Траль не замѣтила ея смущенія.
Сѣмена, брошенныя г-жею Крэнъ годъ назадъ въ ея душу, не дали ростковъ. Она давно перестала считать возможнымъ какое-либо сближеніе между Беваномъ и Христиною. Ея понятія о женихахъ, составленныя но наблюденіямъ надъ гг. Краномъ, Протеро и Рагланомъ, не позволяли ей считать женихомъ или влюбленнымъ такого робкаго, сдержаннаго и молчаливаго человѣка, какъ Беванъ. Кромѣ того, смѣшно было предполагать, чтобы такой образованный, развитой умъ могъ плѣниться незрѣлой и необразованной, хотя хорошенькой дѣвочкой, какъ Христина.
Послѣдняя возможность подозрѣній этого рода исчезла для нея съ прекращеніемъ посѣщеній Бевана. Онъ не былъ въ Хатчѣ цѣлый годъ, съ того самаго дня, какъ встрѣтилъ здѣсь г-жу Крэнъ и выслушалъ ея предостереженіе.
Краска и конфузливость Христины при упоминаніи о немъ ничуть не подготовили ее къ дальнѣйшему.
— Понравилось-ли твое пѣніе? Что они сказали?
— Я не слыхала… почти не слыхала, — робко и безсвязно отвѣтила Христина.
— Обыкновенно, ты не забываешь пріятныхъ рѣчей, — сказала Джоанна. — Ну, что, очень хвалили?
— Очень! — сказала она вызывающе.
— Что ты пѣла?
— «И имя той пѣснѣ — любовь!»
Джоанна взглянула на нее съ тревогою.
— Милая, ты знаешь, я не люблю, когда ты поешь эту пѣсню.
— Знаю, — сказала Христина, — но г-жа Протеро просила спѣть именно ее, и я не могла отказать. Я думаю, это било бы невѣжливо.
Джоанна перестала хмуриться. И въ самомъ дѣлѣ, развѣ не «узкій предразсудокъ» побуждалъ ее считать эту пѣсню неподходящею для Христины?
— Она всѣмъ очень понравилась, — продолжала дѣвушка, — И… и сказать вамъ, что одинъ человѣкъ сказалъ?
— Скажи.
Джоанна улыбнулась лучезарному виду Христины.
— Онъ сказалъ, что «лучше всѣхъ пѣсенъ — любовь».
— Глупенькая! Въ самомъ дѣлѣ, что?
— Онъ сказалъ: «люблю я тебя, о другъ мой! И радъ, что здѣсь встрѣтилъ тебя».
— Христина, говори серьезно!
— Правда, миссъ Трэль, онъ это сказалъ. — Джоанна поддалась шуткѣ и перестала разспрашивать.
— Милое дитя, эта поѣздка вскружила, кажется, тебѣ головку. Боюсь, что тебѣ не слѣдуетъ слишкомъ развлекаться.
Съ этими словами она ласково погладила ее по головѣ.
— Ну, не скажу, чтобы было весело, — сказала Христина. — Мнѣ пришлось выслушать длинное описаніе скучнѣйшаго въ мірѣ, чаепитія…
— Хорошо. Раздѣнься, а потомъ разскажешь.
Христина бросила на диванъ кофточку и шляпу и сѣла на скамеечку у ногъ Джоанны. Глава ея прыгали отъ оживленія; волосы были спутаны, но выходило красиво.
— Было такъ скучно, что даже смѣшно. Сидѣли при тускломъ освѣщеніи, и одна дама развертывала картины болѣзней всѣхъ своихъ дѣтей; другая шутила, но въ шуткахъ ея проглядывало раздраженіе; третья намазывала хлѣбъ на масло, но больше занималась болтовнею; четвертая…
— Ты говорила съ г-номъ Боасомъ, дитя. Я узнаю его рѣчи. Онъ всегда саркастиченъ, когда не въ духѣ.
— Нисколько! Это не онъ говорилъ. Что-жъ, разсказывать дальше? Про чаепитіе? Было двое мужчинъ, оба въ самомъ скверномъ расположеніи духа, одинъ — потому что говорилъ одной дѣвицей, а другой — потому что не говорилъ съ ней. Потомъ стали играть, и дѣвушка пѣла.
— И это все?
— Нѣтъ, не все. Я не кончила. Одинъ изъ нихъ любитъ ее, — голосъ Христины дрогнулъ, — и цѣлый годъ не видался нею; а она думала, что обидѣла его и что онъ никогда не вернется; а теперь…
— Что-жъ теперь? — спросила Джоанна, едва дыша послѣ довольно долгой паузы. — Что-жъ теперь?
— Она пропѣла ту-же пѣсню, а онъ попросилъ ее повторить слова, и вотъ… и вотъ…
Христина опустила голову, а Джоанна достаточно овладѣла собою, чтобы выговорить:
— Дитя мое, ты плачешь! Что съ тобою, Христина?
— Я не плачу, прорыдала она. — Я только очень, очень счастлива.
Она бросилась на колѣни и, обхвативъ руками Джоанну, подняла къ ней улыбающееся и залитое слезами лицо.
— Представьте себѣ только, миссъ Трэль, — прошептала она: — онъ любитъ меня!
— Г. Боасъ? — рѣзко спросила Джоанна.
— Г. Боасъ? Да нѣтъ! Какъ это вамъ пришло въ голову? Меня?
Джоанна вся дрожала и не могла говорить.
— Вы не угадали, — тихо произнесла Христина. — Вѣдь тамъ былъ еще г. Беванъ.
— Что такое? Вамъ дурно! — воскликнула она черезъ нѣсколько минутъ. — И какая вы холодная! Руки у васъ точно ледъ. Что случилось? Отчего вамъ дурно?
Джоанна не могла преодолѣть нервную дрожь. Она протянула Христинѣ трепещущую руку.
— Дитя мое, онъ знаетъ? Ты говорила ему… о твоемъ прошломъ?
— Не нужно было, — отвѣтила та съ удивленіемъ. — Вѣдь онъ знаетъ меня съ тѣхъ поръ, какъ я живу здѣсь.
— Ну да! Но о прежнемъ… о твоей прежней, старой жизни…
Волна крови прихлынула къ лицу Христины.
— Я никогда не говорила о ней и съ вами… Какъ же я стала-бы разсказывать ему?.. — спросила она просто.
— О, милая! такъ ты забыла?! — безпомощно воскликнула Джоанна.
— Забыла? — сказала Христина съ горькою улыбкою. — Я каждый вечеръ молюсь, чтобы Богъ далъ мнѣ забыть. Я думала, что вы забыли. Вы сказали, что никто не долженъ этого знать, кромѣ васъ и г-на Боаса. Зачѣмъ же теперь напоминать? Зачѣмъ разсказывать?
Краска исчезла, и дѣвушка побѣлѣла, какъ полотно. Джоанна ужаснулась выраженію нѣмого гнѣва на ея лицѣ.
Въ этотъ моментъ она поняла, что сдѣлала. Послѣдствія рокового молчанія застали ее врасплохъ. Ахъ, зачѣмъ она побоялась свѣта, зачѣмъ скрыла прошлое и не помогла дѣвочкѣ бороться на глазахъ у всѣхъ?! Развѣ спасеніе Христины не могло-бы совершиться на виду у всего міра? И развѣ тогда будущее не было бы прочнѣе вслѣдствіе побѣды надъ зложелателями? Что за бѣда, еслибы г-жи Крэнъ и Протеро осудили ее? Развѣ это уменьшило бы ея шансы на успѣхъ? А своимъ молчаніемъ Джоанна дала Христинѣ лишь краткую отсрочку и внушила ей ложное понятіе о ея положеніи. Прошедшее было погребено, и Христина весело плясала на его могилѣ; а теперь весеннія воды размыли могильный холмъ и обнаружили гніющій трупъ, къ которому прикованы эти плящущія ноги!
Она посмотрѣла на ничего не понявшую дѣвушку съ нѣмою мольбою о прощеніи. Она, Джоанна, причинила ей это зло.
Четыре года назадъ, грубая душею, неразвитая нравственно, плохо отличавшая зло отъ добра, Христина не стѣснилась бы разсказать о своемъ прошломъ. Теперь, при созрѣвшемъ сознаніи, утонченной чувствительности и привычкѣ къ незапятнанной репутаціи, такой разсказъ долженъ былъ стать для нея пыткою и разрушить надежды на будущее.
Мало было вѣроятности, чтобы любовь Бевана пережила подобное открытіе; однако, оно было неизбѣжно. Среди этого мрака, Джоанна видѣла для Христины лишь одинъ лучъ надежды: она гнала Бевана. Онъ былъ не похожъ на другихъ. Онъ былъ свободенъ отъ порока, обличеннаго современными романистами подъ названіемъ «сладострастнаго эгоизма» и состоящаго въ требованіи отъ женщины незапятнанной чистоты. Въ немъ не было «эстетической жадности къ женской непорочности». Джоанна, сильная духомъ, понимала разницу между чистотою души и полнымъ невѣдѣніемъ зла, и знала, что есть и мужчины, понимающіе это различіе. Къ нимъ она причисляла и Бевана.
Безъискуственность Христины, несовершенства ея рѣчи и манеръ, вѣдь, не оттолкнули его. Онъ не искалъ знатности, богатства или моднаго воспитанія въ той дѣвушкѣ, которую избралъ. Онъ полюбилъ ее за ея личныя качества. Такъ неужели онъ могъ оказаться неспособнымъ призвать красоту брилліанта, хотя поднятаго въ грязи, однако не загрязненнаго?
Джоанна знала, что душа Христины не развратилась и пріютѣ порока. О ея прошедшемъ ей было извѣстно только и намекамъ Боаса. Его слова могли имѣть лишь одно значеніе и она боялась распрашивать подробнѣе. Но она питала увѣренность, что каково ни было прошлое, стремленія Христины невинны и чисты, какъ свойственно хорошей женщинѣ. Тѣмъ не менѣе бѣдняжкѣ предстояло пройти черезъ позоръ признанія. Джоаннѣ несносна была эта мысль, и въ душѣ ея мучительно стало зарождаться желаніе, чтобы дѣвушку лучше полюбилъ Боасъ, которому не нужно было никакого признанія.
Глаза ея снова поднялись на Христину. Дѣвушка стояла передъ нею холодная, гордая, безмолвная; все ея веселье и счастье пропали.
Она не понимала причины волненія Джоанны и мучилась ея молчаніемъ. Глаза ея вдругъ расширились и приняли испуганное выраженіе. Она схватила Джоанну за плечи и стала трясти ее со всей энергіей юности.
— Что вы на меня такъ смотрите? — проговорила она, задыхаясь. — Что вы думаете? Что вы молчите? Говорите, что вы думаете?..
— Христина, перестань. Перестань, моя милая, — сказала Джоанна, потихоньку освобождаясь. — Именно потому, что я тебя люблю, мнѣ нестерпима мысль о необходимости разсказать твою исторію другому лицу.
— Да я и не намѣрена разсказывать, — вызывающе отвѣтила Христина.
— Надо сказать, милая, — сказала Джоанна, не обращая вниманія на ея тонъ. — Для него это будетъ ужасно; но сказать необходимо, даже если бы это заставило его отказаться отъ тебя…
— Отказаться отъ меня! — презрительно воскликнула Христина. — Вы не знаете его, если думаете такъ.
Она стала ходить по комнатѣ и заговорила быстро:
— Вы ничего о немъ не знаете, если думаете такъ. Онъ самъ былъ бѣдный и работалъ на мельницѣ, пока не сталъ писать книги. Онъ не броситъ меня за то, что я когда-то голодала. Не таковъ мальчикъ!
Въ своемъ возбужденіи, она вернулась къ прежней рѣчи и манерамъ. Ничего не осталось отъ того изящества, какое было въ ней пять минутъ назадъ.
Джоанна вздрогнула, увидѣвши Христину опять такою, какъ въ минуту ихъ первой встрѣчи.
— Знаю, милая, знаю, — сказала она успокоительно. — Онъ не броситъ тебя за то, что ты была бѣдна, но жена его должна быть порядочной женщиной.
— А я не порядочная? — вскипѣла Христина. — Я не хороша, нѣтъ?
Джоанна опустила глаза передъ ея бѣшенымъ взглядомъ.
— Охъ, милая! Вѣдь, то, что было…
— Но вы говорите, что Богъ меня все-таки любитъ. И Беванъ полюбилъ меня. Почему же, когда онъ узнаетъ, чѣмъ я была, я стану другой, недостойной его любви?
Христина топнула ногою и чуть не задохнулась отъ злобы.
Джоанна не въ силахъ была отвѣтить. По лицу ея катились крупныя слезы. Она съ мольбою протянула руки.
— Мой другъ, никто не хорошъ… никто, кромѣ Бога. Онъ есть любовь.
— И я непремѣнно должна сказать? — жалобно простонала Христина, когда Джоанна прощалась съ нею передъ сномъ.
Миссъ Трель приподняла влажные волосы съ ея лба. Она не смѣла высказать свою надежду, что зрѣлище униженія дѣвушки тронетъ сердце Бевана и заставитъ его понять и простить.
— Голубушка моя, да! Богъ поможетъ тебѣ. Сказали бы, пожалуй, и я или г. Боасъ, но лучше тебѣ сказать самой.
— Хорошо, — покорно отвѣтила Христина и губы ея задрожали. — Онъ, конечно, меня не осудитъ. Я была такая молоденькая и не знала. Я не виновата. Зачѣмъ люди такъ злы? Я была молоденькая и никого у меня не было.
На слѣдующее утро явился Беванъ, робкій и гордый, полный надеждъ и любви. Онъ спросилъ, дома ли миссъ Трэль, и былъ введенъ въ гостиную, гдѣ ждала его Христина.
При видѣ ея глаза его сверкнули, и всякая робость прошла, уступивъ мѣсто торжеству любви.
Но видъ ея поразилъ его. Онъ остановился и съ тревогою сталъ вглядываться въ ея блѣдное лицо.
— Дитя мое!..
— Да… — пролепетала она. — Подождите!.. Постойте!.. Миссъ Трэль…
— Она согласна?!
— Нѣтъ еще. Прежде я… Пожалуйста, сядьте. Я должна сказать вамъ…
— Ничего не слушаю, пока не скажете, что любите меня.
Она вздрогнула отъ его повелительнаго тона, и ея маленькая фигурка стала какъ то странно-безпомощной и жалкой передъ этимъ высокимъ, красивымъ человѣкомъ.
Онъ подавлялъ ея волю; однако, она нашла въ себѣ силу для сопротивленія.
Любя его, она хотѣла быть правдивой и не желала принимать ни одной ласки, пока онъ не узнаетъ ея исторіи.
Она была очень блѣдна; испытанныя ею муки оставили слѣды на ея лицѣ; но его спокойное выраженіе ничѣмъ не выдавало внутренней тревоги. А вѣдь она не сомнѣвалась, что Беванъ все такъ же будетъ любить ее. Она страшилась минуты признанія, но не боялась за послѣдствія. Она была увѣрена, что Беванъ пожалѣетъ ее и не разлюбитъ.
— Я люблю васъ, — сказала она очень просто, поднимая на него печальный взоръ.
— Значитъ, все дѣло въ миссъ Трэль?
Она покачала головой, а онъ посмотрѣлъ на нее съ удивленіемъ,
— Подите, разскажите мнѣ все, — сказалъ онъ и хотѣлъ притянуть къ себѣ, на диванъ. Она тихонько воспротивилась и сѣла на скамеечку, такъ что ему не было видно ея лица.
Онъ придвинулъ ее поближе въ себѣ и любовно коснулся ея щеки рукою.
— Послушаемъ вашу исторію! Мы скоро справимся съ возраженіями миссъ Трэль. Я еще съ ней разсчитаюсь за эти поблѣднѣвшія щечки. Я ожидалъ совсѣмъ не такого пріема!
— Ахъ, довольно! — произнесла она, глубоко вздохнувъ. Его смѣхъ точно ножомъ рѣзалъ ея трепещущее сердце.
— Вы никогда не спрашивали меня о моей матери, — пролепетала она.
— Да, но вы когда нибудь разскажете мнѣ о ней.
— Такъ… Она была хорошая женщина… Она умерла, никогда не видавши меня.
— Бѣдненькая моя дѣточка!
— Отецъ былъ человѣкъ слабый. Я росла, какъ попало. Потомъ онъ умеръ отъ нищеты. И я… умерла бы тоже…
— Но миссъ Трэль взяла васъ въ себѣ?
— Нѣтъ, это случилось еще не сразу…
Голосъ ея прервался. Слова не шли у нея изъ горла.
— Возьмите меня за руку, — попросила она, — мнѣ такъ легче разсказывать.
Онъ взялъ ее за ледяную руку, удивляясь ея волненію, но объяснилъ его по своему: она боялась сказать ему, что миссъ Трэль изъ милости взяла ее. Онъ нѣжно посмотрѣлъ на нее, думая о томъ, какъ онъ ее утѣшитъ, когда оконченъ будетъ ея печальный разсказъ.
— Потомъ, разъ… г. Боасъ нашелъ меня. Онъ былъ не такой, какъ… другіе. Онъ посмотрѣлъ на меня, какъ на дочь свою… и плакалъ… горькими слезами надо мною, потому что я была такая молоденькая. И увезъ меня… А потомъ миссъ Трэль…
— И это — все!
Беванъ громко засмѣялся, пожимая ручку, которую держалъ.
— Дитя мое, изъ-за какихъ пустяковъ вы терзались! Я, вѣдь, все это зналъ.
Она, рыдая, нагнулась къ его рукѣ: разстроенная тѣмъ, что имѣла ему сказать, она не выдержала облегчившаго ея извѣстія, что онъ все знаетъ.
— Бѣдность — не порокъ, дѣточка, — сказалъ онъ. — Насъ унижаютъ грѣхъ и зло, а не нужда въ деньгахъ.
Онъ нѣжно положилъ руку на ея голову.
— Но, вѣдь, это былъ грѣхъ! — простоналачша. — Хоть онѣ и были добры ко мнѣ, а все же это все — грѣхъ. Я тамъ пробыла три недѣли… И не подозрѣвала!.. Всѣ тамъ были одинаковы!.. Нелла… была добра… Да и прочія… Это было… позорное мѣсто! Я узнала потомъ… слишкомъ поздно… что… что это — адъ.
Она вновь разразилась громкими рыданіями. Беванъ не снималъ руки съ ея головы, но пальцы его коченѣли по мѣрѣ того, какъ она говорила.
— Женщина! — сказалъ онъ наконецъ, и это слово обожгло его губы, точно раскаленный уголь. — Женщина! Ты не то говоришь. Это неправда. Ради Бога, скажи мнѣ, что это неправда. Ты не была… три недѣли… въ притонѣ разврата?
Она содрогнулась всѣмъ тѣломъ и, соскользнувъ на полъ, упала, лицомъ внизъ, къ его ногамъ.
— О! Боже! Такой ребенокъ!.. — воскликнулъ онъ. — А я обожалъ твою чистую душу…
Онъ отвратилъ взоръ, чтобы не видѣть ея униженія, и слезы медленно просочились сквозь его рѣсницы. Онъ чувствовалъ, что не имѣетъ права быть свидѣтелемъ ея позора, и всталъ, собираясь выйти изъ комнаты; но она обнимала его ноги и подняла къ нему полное отчаянія лицо.
— Вы не уходите?
— Не ухожу? Да какъ же я могу остаться? Пусти меня, дѣвочка!
— Нѣтъ, нѣтъ! Ваша любовь…
— Она исчезла. Неужели вы думали, что какая угодно любовь можетъ пережить это? Пустите меня! — прибавилъ онъ мрачно. — Это лучше для насъ обоихъ.
— Нѣтъ, нѣтъ! — Она вскочила на ноги и останови, съ передъ нимъ, задыхаясь. — Этого не можетъ быть! Не можетъ! Исчезла? Ваша любовь? Скоро же она исчезаетъ. Я могу умереть сама, но не моя любовь. Это убьетъ… убьетъ…
Она рванула воротъ, чтобы дать просторъ волнующейся груди. Никогда не была она такъ красива, какъ въ эту минуту; но Беванъ отвернулся отъ нея съ отвращеніемъ. Она съежилась отъ его взгляда, какъ отъ удара, и убѣжала въ уголъ комнаты, гдѣ присѣла на полъ. Глаза ея… Врядъ ли кому приходилось видѣть подобные глаза! Широко раскрытые, неподвижные и полные горькаго недоумѣнія, они упорно глядѣли на цѣлый міръ несбывшихся возможностей. Она лишилась почвы подъ ногами. Радость, любовь, надежда, вѣра подломились подъ нею, точно тонкій ледъ. Ни позади, ни впереди для нея не осталось ничего. Годы ея безупречной жизни превратились въ ничто при строгомъ свѣтѣ его суда.
Беванъ отвернулся отъ нея. Она опять стала паріей общества, обезчещенною женщиною, которую оттолкнули назадъ, въ грязь. Она тонула… тонула…
Съ усиліемъ она встала на ноги и безпомощно протянула къ нему руки.
— Я не чувствую… — выговорила она, — не понимаю… чтобы ваша любовь пропала… Вѣдь, вы любили меня вчера, а я съ тѣхъ поръ ничего не сдѣлала… — Ея голосъ повысился до крика. — Но я недостойна… недостойна!.. Только я такъ васъ люблю!.. Я…
Она съ жалобной мольбою положила руку на его рукавъ; но онъ рѣзко отстранилъ ее и пошелъ прочь.
Подойдя къ двери, онъ обернулся. Ея взоръ проникъ сквозь кору его гнѣва до родника любви въ его сердцѣ и вызвалъ эту любовь наружу. Безпредѣльная жалость пробудилась въ немъ, и не даромъ.
Дрожа, онъ сдѣлалъ шагъ назадъ и нерѣшительно взглянулъ на нее. Шея была обнажена, а она того и не замѣчала.
Видъ этой наготы возмутилъ его и поднялъ бурю въ его груди. Гроза разразилась. Послышались слова, холодныя, какъ ледъ, жгучія, какъ огонь:
— Я думаю, мнѣ слѣдуетъ поблагодарить васъ. Вы могли бы и не говорить. Что жъ? Одурачили! Я и не узналъ бы… во-время. Что-же внушило вамъ колебанія, когда цѣль была почти достигнута? Однако, все-таки, я очень благодаренъ вамъ.
Она неподвижно глядѣла ему въ глаза. Дыханіе ея почти прервалось. У нея не было убѣжища отъ его гнѣва. Содрагаясь, она прикрыла плечи своими распустившимися волосами, какъ будто этимъ могла защититься.
Это движеніе смягчило его. Снова жалость и любовь стали вопіять о прощеніи, ссылаясь на ея униженіе, на ея молодость.
— Такая вы малютка, — простоналъ онъ, — такъ вы еще малы для грѣха!
Онъ не въ силахъ былъ продолжать. Черезъ минуту голосъ къ нему вернулся.
— Богу извѣстно, какъ я любилъ васъ… Еслибы я могъ васъ спасти… Но пожертвуй я хоть тысячу разъ за васъ жизнью, я не могу сдѣлать васъ чистою… Жениться на васъ… невозможно порядочному человѣку.
Онъ ушелъ.
На полпути до воротъ онъ услышалъ долгій дикій вопль, отъ котораго кровь застыла у него сердцѣ.
Этотъ вопль преслѣдовалъ его. Онъ заткнулъ уши пальцами и побѣжалъ; но это не помогло.
Джоанна тоже услышала крикъ, и изъ корридора, до которому ходила въ ожиданіи, кинулась въ гостиную.
Посреди комнаты стояла Христина, вся бѣлая и нѣмая, какъ мертвецъ. Неужели это она кричала?
— Дитя, дитя мое! — съ рыданіемъ произнесла Джоанна, подбѣгая къ ней.
Дѣвушка сурово отстранила ее.
— Мнѣ нужно быть одной… обдумать… Да, всему конецъ. Онъ говоритъ, что порядочному человѣку невозможно жениться на мнѣ.
Она улыбнулась.
— Куда же ты, милая моя голубушка? — Джоанна остановила ее.
— Не знаю. Куда нибудь. На дюны. Уѣду верхомъ. Подальше.
— Милое дитя, скоро стемнѣетъ. Дэвисъ…
— Не нужно мнѣ ни Дэвиса, никого; нужно уѣхать. Этотъ домъ давитъ меня. Не понимаете?
— Да, да, бѣдняжка моя, дорогая. Только, вѣдь, поздно?..
— Я не боюсь темноты. Гдѣ темно, тамъ мнѣ и мѣсто.
Она двинулась въ двери, и Джоанна не пошла за нею. Она разсудила, что лучше оставить ее одну и дать ей пережить свое горе по своему.
Она подождала, пока не раздался топотъ пони подъ окнами, а потомъ пошла въ себѣ помолиться за дѣвочку, которую раздавила неумолимая судьба.
Однако, она не боялась, чтобы это испытаніе испортило ея воспитанницу. Добро слишкомъ прочно укоренилось въ ея душѣ и не могло быть сразу вырвано оттуда. Христина должна была вернуться болѣе сильнымъ человѣкомъ, чѣмъ до грозы, которая пронеслась надъ нею.
Но черезъ нѣкоторое время увѣренность Джоанны смѣнилась страхомъ, а въ десять часовъ она послала Дэвиса розыскивать дѣвушку.
Часъ спустя онъ воротился одинъ и привелъ пони: ему попался на встрѣчу мальчикъ, который передалъ ему лошадку и записку. Джоанна развернула бумажку дрожащими руками, и буквы запрыгали у нея передъ глазами:
«Не стоитъ стараться быть доброй. Я иду назадъ. Не ищите меня. Для такихъ, какъ я, нѣтъ спасенія».
Первымъ инстинктивнымъ движеніемъ Джоанны было — обратиться къ Боасу. Въ томъ, что ей предстояло, ей нужна была помощь; а кто же могъ помочь, если не онъ? Было болѣе двѣнадцати часовъ, когда она пріѣхала въ Лондонъ. Онъ жилъ надъ своею конторою и вернулся домой за пять минутъ до ея прибытія.
— Миссъ Трэль!.. Что случилось?.. Неужели Христина?.
— Да; вернулась къ прежней жизни, по ея словамъ.
Онъ взялъ шляпу и пошелъ въ двери.
— Пойдемте со мною. Я знаю, гдѣ искать ее. А дорогою вы разскажете мнѣ, въ чемъ дѣло.
Экипажъ Джоанны дожидался; они сѣли и быстро поѣхали мимо мелькавшихъ фонарей. Уличный шумъ начиналъ стихать; утомленный городъ смыкалъ глаза на ночь. Возможно было говорить и слушать.
— Что случилось? — спросилъ Боасъ.
— Г. Беванъ сдѣлалъ ей вчера предложеніе. Она, бѣдная, любила его. Я убѣдила ее разсказать ему свою исторію.
— Да? Хорошо!
— Я надѣялась… Я почти не сомнѣвалась… А вышло хуже, чѣмъ вы думаете…
— Не хотите ли вы сказать… что онъ отказался… когда выслушалъ?
— Да. Онъ сказалъ, что никто порядочный не женится на ней.
— Сказалъ такую вещь?
Джоанна кивнула головою, глотая слезы.
— Проклятый лгунъ! — сказалъ Боасъ.
— Христина…
— Несчастная дѣвочка! Какъ она приняла это?
— Это убило въ ней всякое чувство. Она оставила меня, пожелала прокатиться…
— А потомъ?
— А потомъ вотъ!
Она вынула изъ кармана и передала ему записку. Онъ нагнулся впередъ, къ фонарю, и прочелъ ее.
— Вотъ оно! — сказалъ онъ съ горечью. — Для такихъ, какъ я, нѣтъ спасенія. Нѣтъ, бѣдное дитя, пока міръ, въ угоду своей лицемѣрной нравственности, кладетъ на васъ клеймо отверженія. Нѣтъ, пока духъ христіанства остается намъ чуждъ. «И я не осуждаю тебя…» сказалъ Христосъ… Но мы такъ высоконравственны! Мы перещеголяли Христа!.. Извините, пожалуйста, но это поднимаетъ во мнѣ всю жолчь. Бѣдный, бѣдный ребенокъ! Выбросили опять въ мракъ!
— Я не боюсь за нее, — сказала Джоанна.
Онъ взглянулъ на нее и пожалъ плечами.
— А я бы хотѣлъ не бояться.
— Нѣтъ; она — человѣкъ страстный и порывистый и потому могла убѣжать; но жить по прежнему она не въ состояніи.
— Я не могу питать такой увѣренности. Ей теперь ничего другого не осталось. Она вернется къ своему прежнему міровоззрѣнію. Не такъ еще давно она обращена. Привычка — великое дѣло.
— Природныя наклонности еще важнѣе, — сказала Джоанна.
— Тѣмъ хуже для большинства изъ насъ, — проворчалъ онъ. — Однако, вы дрожите. Чего вы боитесь?
Съ блѣдныхъ губъ насилу сорвалось слово:
— Рѣка…
— О нѣтъ! Она бы тогда не написала: «иду назадъ». Кромѣ того, она не изъ породы утопленницъ. Мы скоро узнаемъ. Вотъ домъ, гдѣ она жила, пока мы не взяли ее.
Онъ велѣлъ остановиться передъ домомъ подозрительнаго вида.
— Я уже былъ здѣсь раньше. Въ тотъ день, какъ я ее встрѣтилъ, я провожалъ ее сюда, — сказалъ Боасъ. — Конечно, она и теперь направилась сюда же.
На его стукъ вышла отворить женщина. По ея словамъ, Христины не было здѣсь.
Боасу не удалось добиться отъ нея ничего болѣе и онъ съ досадою хотѣлъ уходить, когда къ нему обратилась дѣвушк., стоявшая у крыльца:
— Вы — за Тиной Доу? О, Господи! Да она опять здѣсь. Надоѣла ей эта порядочность. И Боже! какая она стала кувалда!
— Гдѣ она?
— Да гдѣ-жъ ей быть, какъ не на улицѣ? Я видѣла ее въ Шефтсбюри-авеню. Теперь въ ней ужъ мало шику для Весть-Энда. Небось у «Подковы» теперь! Для нея и это — благодать. Подите и, вѣрно, встрѣтите!
Боасъ не сталъ больше слушать. Съ тяжестью на сердцѣ онъ вернулся въ экипажъ, гдѣ Джоанна едва сидѣла отъ нетерпѣнія.
— Надо выйти, искать ее… Она здѣсь, — сказалъ онъ.
Лицо Джоанны сморщилось, но она тотчасъ же вышла и твердымъ шагомъ двинулась впередъ. Для спасенія Христины она должна была собрать всѣ силы.
— Мы скорѣе наткнемся на нее пѣшкомъ, — продолжалъ Боасъ, — Возьмите мою руку.
Джоанна оперлась на его руку, и они дошли вмѣстѣ до Шефтсбюри-авеню.
— Здѣсь подождемъ, — сказалъ Боасъ.
Только что кончилось представленіе въ большомъ театрѣ, и улица была запружена экипажами и народомъ. Боасъ сверкалъ глазами, пристально вглядываясь въ каждое дѣвичье лицо. Но Христины не было здѣсь, да и толпа мало по малу разошлась.
Торопливо разъѣзжались и экипажъ за экипажемъ.
Фонари начали меркнуть; раздались какіе-то шаги; во мракѣ мелькнула легкая одежда женщины.
— Какъ будто ея тутъ и нѣтъ; а между тѣмъ та дѣвушка говорила съ увѣренностью. Пойдемте впередъ на удачу, — сказалъ Боасъ, и Джоанна безмолвно послѣдовала за нимъ. Оба молчали.
На углу Тоттенгамъ-рода дневная сутолока еще не затихла. Яркое освѣщеніе и шумъ дѣлали «Подкову» замѣтною издалека.
На мостовой сіялъ квадратъ свѣта, падавшаго изъ отворенной двери. Фонари омнибусовъ и пролетовъ мелькали мимо освѣщая темный уголъ, гдѣ сидѣла старуха, цѣлый день держа кружку для сбора копѣекъ съ милосердныхъ прохожихъ. Не умолкалъ грохотъ колесъ. Отрывистые, почти хриплые криви кондукторовъ: «Банкъ!» — «Станція Лондонскій Мостъ!» — раздавались изъ-за угла, перекрещиваясь со встрѣчными возгласами: — «Викторія!» — «Черингъ-Кроссъ!» — « Пиккадилли!»
Запоздалые кутилы стремились къ устричнымъ лавкамъ. Дѣвочка-цвѣточница пронзительно выхваляла свой увядшій товаръ. Это была послѣдняя вспышка дневной суеты, которой предстояло вскорѣ смѣниться мракомъ и тишиною.
Боасъ посмотрѣлъ на группу дѣвушекъ у фонаря. Ея не было въ ихъ числѣ.
— Не знаю, — сказалъ онъ нерѣшительно. — Въ Пиккадилли ей надо бы быть; а впрочемъ она могла зайти и сюда. Она бывала здѣсь. Идемъ дальше.
Они миновали трактиръ и вышли на сравнительно тихую улицу Тоттенгамъ-Бортъ. Здѣсь всѣ мебельныя лавки были заперты, и молчаніе почти не нарушалось. Куда то спѣшившія фигуры бросали на мостовую прозрачныя тѣни. Послѣ яркаго свѣта и шума за угломъ Джоаннѣ показалось, что она попала въ пустыню. Они дошли до конца этой улицы и повернули назадъ, не встрѣтивъ ни одной дѣвушки, похожей на ту, которую искали.
Тѣмъ временемъ народу стало еще менѣе, и Джоанна слышала стукъ собственныхъ каблуковъ о троттуаръ. Былъ уже часъ; но она утратила всякое представленіе о времени.
Они прошли вдоль Оксфордской на Регентскую улицу, къ цирку Пиккадилли, время отъ времени слѣдя за женской фигурой, напомнившей имъ Христину, заглядывая въ злобныя лица, встрѣчаясь глазами со смѣлыми, вызывающими и жалкими взорами. Джоанна впервые видѣла полуночный Лондонъ, тотъ адъ, который населенъ жалкими тѣнями женщинъ. Подъ каждой шляпкой ей мерещилось лицо Христины.
Боасъ чувствовалъ, какъ она вздрагивала, когда свѣтъ фонаря падалъ на мужскую и женскую фигуры рядомъ и освѣщалъ монету въ рукѣ женщины. Онъ взглядывалъ на Джоанну и видѣлъ, что губы ея шевелятся, шепча молитву.
Ни на одной улицѣ изъ пройденныхъ ими они не нашли кого искали.
— Довольно? — спросилъ Боасъ, когда пробило три часа.
— Нѣтъ, — сказала Джоанна. — Я должна отыскать ее. Если вы устали, то я могу продолжать поиски.
— Одна?
— Да.
— Идемте.
Онъ снова просунулъ ея руку подъ свою, и они пошли вмѣстѣ. Ея выносливость, мужество и молчаливость производили на него впечатлѣніе. Онъ видѣлъ силу ея духа.
Во всей окрестности не осталось ни одного извѣстнаго притона, гдѣ бы они не побывали. Повсюду щитомъ для женскаго достоинства Джоанны были ея великая жалость и любовь. Она видѣла то, что до нея немногимъ женщинамъ приходилось видѣть, а изъ порядочныхъ — ни одной. Она, не краснѣя, присутствовала при такихъ сценахъ, отъ одной мысли о которыхъ — если бы она въ состояніи была представить что либо подобное — она была бы способна умереть со стыда. Въ эту ночь она вкусила отъ плода древа познанія добра и зла; но когда, на зарѣ, они съ Боасомъ остановились — все еще одни — и взглянули другъ на друга, она твердо выдержала его взоръ.
— Что же теперь? — сказалъ Боасъ.
Она улыбнулась побѣлѣвшими губами.
— Я думаю — домой. Теперь ужь пришелъ одинъ поѣздъ. Она могла съ нимъ пріѣхать. А если нѣтъ, то я тотчасъ вернусь сюда. Буду искать ее, пока найду.
Боасъ чуть не посовѣтовалъ телеграфировать, но подумалъ, что Джоаннѣ лучше будетъ дома, и потому промолчалъ.
— Вы — мужественная женщина, — сказалъ онъ.
— Я не могу оставить ее здѣсь, послѣ того, какъ видѣла…
— Да. Я провожу васъ на вокзалъ. Вамъ надо выпить рюмку вина. Не спѣшите назадъ: я здѣсь все сдѣлаю и телеграфирую, если что нибудь узнаю. А вы пока отдохните.
— Благодарю васъ.
Боасъ дождался отхода поѣзда, а потомъ ушелъ съ вокзала пѣшкомъ, опустивъ голову и размышляя о событіяхъ этой ночи.
— Она добра и мужественна, Я еще не видалъ женщины храбрѣе. Она не застанетъ дѣвочки дома, но у меня не хватило духу предсказать ей это. А пока отыщу Бевана и разскажу ему, что онъ надѣлалъ.
Хотя было рано, но на нетерпѣливый звонокъ Боаса Беванъ вышелъ отворять самъ. Очевидно, онъ и не ложился. Лицо его такъ измѣнилось, что стало едва узнаваемымъ.
Всю ночь онъ боролся съ горемъ и съ любовью въ Христинѣ. Онъ все еще любилъ ее и не могъ забыть горькаго униженія, въ которомъ ее оставилъ. Но ударъ, нанесенный ея исповѣдью, заглушилъ на время его любовь. Онъ не могъ сразу перенести свою привязанность къ невинному ребенку на согрѣшившую женщину и поэтому переживалъ жестокую борьбу: оскорбленная гордость и обманутыя желанія возставали противъ нѣжности и состраданія въ его душѣ.
Слѣды этой внутренней бури отразились на-его внѣшнемъ видѣ; но очевидность его страданія не возбудила сочувствія въ Боасѣ.
— Надѣюсь, вы довольны вашей работой? — сказахъ онъ сурово.
— Какою работою? — Изумленный Беванъ взялся рукою за голову.
— Мнѣ интересно знать, — выпалилъ Боасъ, — какое право имѣете вы, или другой мужчина, ставить себя судьею надъ этой дѣвушкой? Какъ смѣете вы говорить, что она никому не годится въ жены? Что никто изъ порядочныхъ не женится на ней? Ахъ вы, мерзавецъ! Проклятый дуракъ! Никто не женится? Конечно! Потому что никто недостаточно хорошъ, чтобы жениться на ней…
Онъ собрался уходить, но вернулся опять.
— И какъ вы смѣли сказать ей такую вещь, когда она была беззащитна передъ вами? Неужели въ васъ нѣтъ ни чести, ни жалости къ стыду этой женщины? Вы думаете, ей ничего не стоило это признаніе? А вы оттолкнули ее, какъ заурядную проститутку — вы, съ вашей высокой нравственностью!
Беванъ не отвѣчалъ, и его молчаніе еще сильнѣе разожгло гнѣвъ Боаса.
— Ну, полагаю, что вы довольны пріятными результатами. Вы послали дѣвочку къ чорту. Если прежде она не шлялась по улицамъ, зато шляется теперь.
— Это неправда!
— Неправда? Ну, нѣтъ, истинная правда! И сдѣлали это вы. На вашу голову упадетъ все, совершившееся въ эту ночь.
— О, Боже мой!
Беванъ, шатаясь, дотащился до стола, за который ухватился, чтобы не упасть.
— Скажите мнѣ, гдѣ отыскать ее? — простоналъ онъ.
— Вы никогда ея не отыщете, — сказалъ Боасъ. — Она пропала, тѣломъ и душою, и это — ваша работа.
Въ глубокомъ негодованіи Боасъ ушелъ, оставивъ Бевана на жертву укорамъ совѣсти.
Тѣмъ временемъ Джоанна входила въ свою спальню въ Хатчѣ. По прибытіи въ домъ, гдѣ всѣ еще спали, она прежде всего прошла въ комнату Христины, упорно надѣясь застать ее тамъ.
Кровать, была пуста; съ чувствомъ слабости и сердечной боли, она направилась въ себѣ. Долго удерживаемыя слезы теперь слѣпили ей глаза, и она бросилась на колѣни, съ отчаяніемъ молясь за свою дѣвочку.
Когда она поднялась — что за чудо?! — Христина была передъ нею.
Да, блѣдная и истомленная, она покоилась на подушкахъ Джоанны въ глубокомъ снѣ.
Но былъ ли это сонъ? Она лежала, точно мертвая, и Джоанна, дрожа, наклонилась надъ нею послушать, дышетъ ли она. Она услышала біеніе собственнаго, но не Христинина сердца и замерла въ нѣмомъ ужасѣ; тутъ вдругъ губы дѣвушки шевельнулись.
Джоанна не въ силахъ была сдержаться. Беѣ волненія этой ночи разрѣшились долгими рыданіями. Она обхватила Христину руками и, рыдая, плакала и смѣялась, совсѣмъ обезумѣвъ отъ счастья. Христина задвигалась въ ея объятіяхъ.
— Что такое? Что такое? Вы пріѣхали, наконецъ? Теперь утро?
— Да, — засмѣялась Джоанна. — Теперь утро!
— Дѣло въ томъ, — говорилъ Боасъ, — что я совсѣмъ ужъ не надѣялся ее увидѣть. Это настолько страстная натура, что, предоставленная самой себѣ, она, по моему мнѣнію, могла только погибнуть. Я никогда не ожидалъ, чтобы именно Беванъ въ нее влюбился; но разъ ужъ такъ случилось, то надо сказать, что онъ поступилъ по-звѣрски. Я вовсе не понимаю его поведенія.
— И я ожидала отъ него большаго, — сказала Джоанна. — Въ его книгахъ столько нѣжности, чистоты… Его мнѣніе о женщинахъ такъ возвышенно…
— Въ печати, — сухо перебилъ Боасъ. — Печать — одна изъ современныхъ драпировокъ. Мало кто изъ насъ можетъ ходить безъ маски.
Джоанна сидѣла съ нимъ въ гостиной Хатча. Онъ получилъ ея телеграмму въ тоже утро и отвѣтилъ, что пріѣдетъ въ Суттонъ послѣ обѣда, чтобы повидать Христину.
Но онъ ея не видѣлъ. Она весь день пролежала въ постели, отъ слабости и изнеможенія не въ состояніи будучи встать. А Джоанна была рада этому предлогу скрыть ее отъ любопытныхъ глазъ прислуги. Въ комнатѣ экономки происходили настоящіе дебаты, бѣгство и возвращеніе Христины представляли обширное поле для всякихъ предположеній, но никто изъ интересовавшихся не добрался до истины.
Теперь уединенная бесѣда Джоанны съ Боасомъ дала сплетнямъ другое направленіе. Сіяніе на лицѣ хозяйки казалось подозрительнымъ.
Даже Боасъ его замѣтилъ и посмотрѣлъ на нее съ удивленіемъ. Онъ ожидалъ застать ее блѣдной и утомленной, а она вся дышала оживленіемъ: онъ никогда не видалъ ее такою. Лицо ея горѣло, глаза сверкали, ротъ складывался въ какіето нѣжные изгибы. Полнота чувства дѣлала ее красивою.
— Она говорила вамъ что нибудь? — спросилъ Боасъ.
— Да, она разсказала мнѣ все. Вскорѣ послѣ того, какъ она выѣхала кататься, она рѣшила, что уже не вернется. Она была въ отчаяніи и думала, что не стоитъ стараться жать хорошо, а лучше заглушить свое горе, живя попрежнему. Ей казалось, что разъ Беванъ ее не любитъ, то не все ли равно, что съ нею будетъ. Я думаю, что при ея темпераментѣ все это очень естественно. Это первое страстное горе могло довести ее до крайностей. И она пошла въ тотъ домъ, гдѣ жила раньше. Но зло испугало ее. Прежде она дѣлала его безсознательно, а теперь почувствовала, что не въ состояніи остаться тамъ. Она ушла. Но одна дѣвушка, Нелла, настояла, что пойдетъ съ нею, и она не могла отъ нея отдѣлаться. Онѣ проходили по улицамъ нѣсколько часовъ, и, кажется, эта же дѣвушка и убѣдила ее вернуться ко мнѣ. Въ концѣ концовъ она отъ нея избавилась, добралась до вокзала Викторіи, куда попала какъ разъ къ послѣднему поѣзду, и пріѣхала сюда. Въ Хатчѣ она очутилась очень поздно. Г-жа Сайксъ еще не ложилась, но Христина отпустила ее спать, сказавши, что отопретъ мнѣ сама. Потомъ пошла въ мою комнату и заползла ко мнѣ въ постель, гдѣ я и нашла ее.
— Бѣдная дѣвочка! Ну, что она теперь?
— Ужасно измучена и страшно измѣнилась. Вы бы ее не узнали. Вся ея живость пропала. Ни на что не обращаетъ вниманія: лежитъ, закрывши глаза, и только стонетъ.
— Горюетъ о Беванѣ, должно быть.
Джоанна покачала головой.
— Не думаю. Онъ, кажется, убилъ въ ней всю любовь къ нему.
— Бѣдная малютка! — сказалъ Боасъ. — Какъ глупъ этотъ человѣкъ! Кстати: онъ уѣхалъ изъ города неизвѣстно куда, бросилъ свою газетную работу и исчезъ. Я посылалъ къ нему въ редакцію послѣ вашей телеграммы и получилъ это извѣстіе въ отвѣтъ. Не удивляюсь, что ему захотѣлось скрыться послѣ того, какъ онъ сказалъ дѣвочкѣ, будто никто порядочный на ней не женится.
— Я понимаю, что онъ хотѣлъ выразить, — сказала Джоанна. — Христина должна мужественно принять эту истину. Ея прошедшее лишило ее возможности счастья въ этой сферѣ. Много ли найдется такихъ людей, которые, зная ея исторію, рѣшились бы жениться на ней?
Боасъ бѣгалъ взадъ и впередъ по комнатѣ.
— Вотъ это-то меня и бѣситъ! Вотъ этимъ-то наше общество и губитъ несчастныхъ въ этой жизни и въ будущей. Для нихъ почти невозможна перемѣна существованія. И правила искупленія, предписанныя для нихъ нашею моралью, создаютъ для нихъ положеніе все-таки унизительное.
— Я вижу недостатки этой системы, — сказала Джоанна. — Но ошибка коренится еще глубже. Если бы мы были болѣе человѣчны, то не выдѣляли бы ихъ въ отдѣльную касту. Пока онѣ — паріи, для нихъ нѣтъ надежды. Еслибы среди женщинъ нашлось побольше такихъ, которыя признали бы существованіе этой профессіи и вступили бы съ нею въ борьбу, то и сдѣлано было бы больше. Но мы стѣснены.
— Проклятою условною моралью!
— Она необходима.
— Она никогда не спасала падшихъ.
— Но многихъ не допустила до паденія.
— Ваша правда. Только вы сами нарушили всѣ ея правила въ дѣлѣ обращенія Христины. Ее слѣдовало привести традиціоннымъ путемъ, черезъ позоръ и раскаяніе, къ чистотѣ. Неужели вы думаете, что общество одобрило бы тотъ пріятный способъ, которымъ вы внушали ей добродѣтель?
— Неужели ея исправленіе менѣе цѣнно потому, что мы расправили ей крылья вмѣсто того, чтобы спутать ей ноги?
Боасъ пожалъ плечами:
— Вы знаете, что я-то одобряю. Но общество не одобряетъ ни меня, ни моихъ убѣжденій. Я, напримѣръ, полагаю, что испытавъ искушеніе и преодолѣвъ его, Христина будетъ тѣмъ лучшею женою…
— Если г. Беванъ не могъ понять этого, то врядъ ли кто пойметъ, кромѣ васъ, — печально сказала Джоанна.
Боасъ прекратилъ свою прогулку по комнатѣ и взглянулъ въ лицо своей собесѣдницы.
— Вы въ самомъ дѣлѣ думаете такъ?
Она наклонила голову.
Онъ сдѣлалъ нѣсколько быстрыхъ шаговъ и снова остановился передъ нею.
— Сердце бѣдной дѣвочки разбито, — сказалъ онъ еще болѣе отрывисто, чѣмъ обыкновенно. — Беванъ уже не вернется. Выйдя замужъ, она могла бы стать прекрасною женщиной. А оставаться незамужней — для нея рискъ. Что вы мнѣ посовѣтуете? Сдѣлать мнѣ это? Я имѣю на нее вліяніе. Она расположена ко мнѣ. Скажите, мой мудрый другъ: жениться ли мнѣ на ней?
— Вы… вы… любите ее?
— Люблю ли? Въ сущности… н… нѣтъ, — отвѣтилъ онъ какъ-то совсѣмъ по-мальчишески. — Я, конечно, расположенъ къ ней. Достаточно одного того участія, которое вы принимаете въ ней, чтобы и мнѣ полюбить ее. Я думаю, что буду съ ней счастливъ, не менѣе счастливъ, чѣмъ съ любою другою. Я никогда не собирался жениться. Она… Ну, что вы скажете? При существующихъ обстоятельствахъ мое имя и покровительство чего нибудь да стоютъ, а?
Джоанна съ трудомъ пересиливала слабость, которая ею овладѣвала и грозила выдать ея волненіе. Но ей нечего было бояться: онъ не смотрѣлъ на нее. Взоръ его былъ устремленъ въ будущее. Нахмуренное лицо не говорило о счастьи любви.
— Вы совѣтуете мнѣ это? — сказалъ онъ съ нетерпѣніемъ.
— Да.
Это слово прозвучало ясно, какъ ударъ колокола, хотя вышло изъ сдавленнаго горла.
— И вы потолкуете съ нею? Уговорите ее согласиться? Убѣдите ее, что это для нея лучше всего?
— Да.
— Значитъ, рѣшено.
Однако, это рѣшеніе вовсе не успокоило его. Онъ готовъ былъ пожертвовать собою, но ему непріятно было, что Джоанна одобрила эту жертву. Да, наконецъ, пусть бы одобрила съ нескрываемымъ восторгомъ отъ его геройства. Пусть бы окружила его намѣреніе ореоломъ самоотверженія, побаловала его похвалою и лестью. А ея спокойное «да» шло какъ-то въ разрѣзъ со всею ихъ близостью и дружбой.
Съ самыхъ первыхъ мѣсяцевъ ихъ знакомства ни разу еще не случалось, чтобы поведеніе Джоанны не нравилось ему до такой степени. Его сердило ея равнодушіе.
А въ ней, бѣдняжкѣ, происходила жестокая борьба. Подъ маскою внѣшняго спокойствія вся душа ея кипѣла. Любовь, гордость и страстное стремленіе забыть о себѣ терзали ее. Она любила его, любила такъ, какъ любитъ женщина лишь разъ въ жизни; ея сердце было затронуто за живое, расколото надвое лишь затѣмъ, чтобы побольше дать ему. А она велѣла ему отдаться другой; она отстранилась отъ этой любви, которая, даже оставаясь тайною, волновала ее до самой глубины ея существа. Ея душа была ему открыта! Она была его товарищемъ, неспособнымъ идти иначе, какъ въ ногу съ нимъ. Лучшее изо всего, что она сдѣлала, было сдѣлано рядомъ съ нимъ, объ руку съ нимъ. Неужели она обязана отказаться это всего этого? Неужели обязана разбить сосудъ, содержащій для нея вино жизни?
— На что мнѣ имѣть сердце, если лишусь его?
Даже мужественная душа Джоанны дрогнула при этой мысли. Кровь застыла въ ея жилахъ. Она не просила его любви; она никогда не надѣялась на взаимность. Ей нужна была только свобода любить его, хранить мысль о немъ въ своемъ сердцѣ, не впадая въ грѣхъ. А бракъ его съ Христиною сдѣлаетъ это сердце пустымъ.
Но она сидѣла передъ нимъ неподвижно и, чувствуя, какъ въ ней умираетъ все живое, совѣтовала ему жениться на той дѣвушкѣ, которую сама спасла отъ позора. Отъ этой жертвы она не отступила. Чтобы обезопасить Христину отъ зла, она позволила бы изрѣзать на куски все свое тѣло. Ей не горько было видѣть дѣвушку замужемъ за Боасомъ. Мучительно было лишь сознаніе своей обязанности вырвать его изъ сердца, которому послѣ этого суждено погрузиться во мракъ и одиночество навѣки.
Прошло три мѣсяца. Хатчъ былъ мрачнѣе, чѣмъ когда либо, такъ какъ на дворѣ бушевалъ октябрь, а вязы простирали обнаженныя вѣтви въ сѣрому и печальному небу.
Внутри дома тѣни сгустились до того, что омрачили лицо Джоанны и сдѣлали его совершенно сѣрымъ. Съ августа въ ней произошла перемѣна. На ней отяготѣло проклятіе Хатча.
Послѣ свиданія съ Христиною, Боасъ вернулся, комически улыбаясь. Онъ не былъ похожъ на человѣка, получившаго отказъ, и Джоанна, робко взглянувшая на его лицо, чтобы угадать результатъ, не прочла на немъ ничего.
Онъ бросился въ кресло рядомъ съ нею и оперся рукою о спинку ея стула. Она прилежно шила и, разъ взглянувши, уже не смотрѣла на него. Онъ откинулъ голову назадъ и громко засмѣялся.
— Маленькая мордашка отказала мнѣ!
Иголка Джоанны проколола ей палецъ до крови. Она медленно и аккуратно перевязала его и только тогда рѣшилась поднять глаза.
— Не можетъ быть! Когда я говорила съ нею, она была готова… согласна… — сказала она хриплымъ голосомъ.
— Очевидно — нѣтъ! отказала наотрѣзъ.
— Очень жаль.
— Не меня, надѣюсь. Я до тѣхъ поръ не зналъ, какъ ненавижу бракъ, пока не вознамѣрился вступить въ него! Отказъ иногда бываетъ неожиданнымъ, часто непріятнымъ. Для меня онъ былъ неожиданностью, но я нашелъ его чрезвычайно пріятнымъ.
Онъ опять разсмѣялся, простымъ, искреннимъ смѣхомъ, безъ малѣйшей фальши.
Не могло быть никакого сомнѣнія, что онъ въ самомъ дѣлѣ испытываетъ облегченіе. Очевидно, не любовь побудила его сдѣлать предложеніе Христинѣ.
Джоанна, глядя на него, онѣмѣла отъ сильной радости. Она изумлялась, что смогла посовѣтовать что-либо подобное, такъ какъ теперь, когда она узнала, что дѣло не состоится, выгоды этого брака уменьшились чуть не до нуля въ ея глазахъ.
— Но дѣвочка глядитъ очень плохо, — замѣтилъ онъ, помолчавъ.
— Да, я очень за нее тревожусь. Она такая съ самаго августа. Измучена и безучастна, не интересуется ничѣмъ. Я надѣялась… что это поведетъ къ перемѣнѣ.
— Ничуть. Она прямо на меня посмотрѣла и спросила: — Вы сватаетесь изъ жалости, г. Боасъ? — Боже мой! Нѣтъ, дитя мое. Развѣ изъ жалости къ самому себѣ! Мнѣ нуженъ семейный очагъ, нужна милая женка, чтобы заботиться обо мнѣ. — Вамъ не такая нужна, какъ я. — Въ самомъ дѣлѣ, сударыня? Такъ потрудитесь сказать, что именно мнѣ нужно! — Вамъ нужно женщину достаточно сильную, чтобы служить вамъ опорою, и нѣжную, чтобы она искала опоры въ васъ; умную, чтобы руководить вами, и простую, чтобы подчиняться вашему руководству; вѣрную въ любви и любящую не по обязанности. — Вотъ какъ! Ну, а почему же вы полагаете, что не обладаете этими великими достоинствами, миссъ Христина? — Потому что я не люблю васъ. — Какова штучка! Я не могъ не расхохотаться и этимъ оскорбилъ ея величество. Вотъ и все. Но ее нужно встряхнуть. Здѣшняя жизнь ей не годится. Что вы намѣрены дѣлать?
— У меня составился планъ для себя, на случай, если бы… Христина разсталась со мною, — сказала Джоанна. — Но онъ годится и для двоихъ. Переѣхать въ одно изъ вашихъ поселеній и жить среди бѣдныхъ. Помогая другимъ, дѣвочка скорѣе сможетъ забыть о собственномъ горѣ. По крайней мѣрѣ, такъ было бы со мною. А вы какъ думаете?
Она посмотрѣла на него съ нетерпѣніемъ.
— Да, это прекрасно. Теперь она уже въ силахъ. Пусть работаетъ. Пусть помогаетъ вамъ. Возьмите Помаръ.
— Это — участокъ г-на Бевана. Ей будетъ тяжело встрѣчаться съ нимъ.
— Не безпокойтесь. Говорятъ, онъ въ Австраліи. Какъ бы то ни было, а сюда онъ вернется не скоро… Переѣзжайте на этой же недѣлѣ. Можете запять помѣщеніе миссъ Виллардъ: она съѣхала вчерашній день. Я загляну къ вамъ въ субботу. Мнѣ нужно посовѣтоваться съ вами кое-о-чемъ. Дѣло въ томъ, что я теперь не знаю, какъ и быть безъ васъ. Наиболѣе удачнымъ днемъ за все время моей дѣятельности я считаю тотъ, когда убѣдилъ васъ присоединиться къ намъ. Смотрите, поберегитесь. Вы какъ будто оживились, но были очень блѣдны, когда я вошелъ; да и вообще имѣли самый жалкій видъ всѣ эти три мѣсяца, со времени побѣга Кристины. Не давайте ей укладывать васъ въ могилу. Мы скорѣе обойдемся безъ нея, чѣмъ безъ васъ.
Онъ простился съ нею долгимъ пожатіемъ, отъ котораго вся кровь встрепенулась въ жилахъ Джоанны и яркій блескъ счастья появился въ ея глазахъ.
Долго простояла она тамъ, гдѣ онъ ее оставилъ, застывъ въ неподвижности отъ наплыва благодарныхъ чувствъ. Свалился камень съ той могилы, въ которой схоронена была ея любовь.
Въ сосѣдней комнатѣ сидѣла Христина съ заплаканными глазами и безпредѣльною гордостью въ душѣ, потому что нашла въ себѣ силу отказаться отъ пріюта, который именно теперь былъ особенно соблазнителенъ для всего ея истомлена наго существа. Она оказалась способною пожертвовать собою и отвергнуть любовь хорошаго человѣка ради Джоанны, которая любила его.
Въ одно іюньское утро улица Бондъ-стритъ была особенно оживлена, такъ какъ сезонъ былъ въ полномъ разгарѣ. Окна магазиновъ, пренебрегая ухищреніями Оксфордской улицы, были убраны просто, но тѣмъ не менѣе отличались разнообразіемъ цвѣтовъ и предметовъ. Тамъ и сямъ проскальзывали полосы роскошнаго шелка или яркія драпировки, но большая часть витринъ были непритязательны и отличались лишь солидностью.
Тѣнистая и прохладная улица оживлялась на одномъ концѣ витриною цвѣтущихъ растеній, а на другомъ — магазиномъ извѣстнаго парфюмера. Между этими усладами зрѣнія и обонянія заключено было множество другихъ произведеній искусства и культуры.
Многочисленная публика стеклась къ одной изъ галлерей для осмотра картинъ, составлявшихъ послѣднее слово художественной моды. Сѣни были задрапированы пурпуромъ, на фонѣ котораго выдѣлялись копіи нѣсколькихъ замѣчательныхъ картинъ.
Два великолѣпныхъ господина во фракахъ стояли за порогомъ. Одинъ держалъ складку занавѣса, закрывавшаго входъ въ галлерею, а другой занятъ былъ единственно поддержаніемъ собственнаго достоинства. Спиною къ нимъ стоялъ посѣтитель, привлеченный однимъ изъ этюдовъ. Господинъ съ занавѣсью нетерпѣливо поглядывалъ на него время отъ времени, но молчалъ, такъ какъ незнакомецъ казался не изъ тѣхъ, кого можно торопить. Это былъ высокій, постарѣвшій отъ заботъ человѣкъ, одѣтый съ храбрымъ пренебреженіемъ къ господствующей модѣ. Подбородокъ его не подпирался барьеромъ изъ накрахмаленнаго полотна, сюртукъ не скрывалъ своихъ швовъ и изгибовъ; въ петлицѣ не торчала орхидея; башмаки были не изъ лакированной кожи; а тѣмъ не менѣе это былъ джентльменъ. Лицо его производило впечатлѣніе; взглядъ печальныхъ глазъ былъ прикованъ къ картинѣ, на которую онъ смотрѣлъ.
Уже полчаса, какъ онъ не отходилъ отъ «Магдалины» Россети. Прелестный изгибъ ея шеи привлекъ его взоры; ея легкія драпировки задержали его на пути; ея чудные волосы плѣнили его. Онъ смотрѣлъ, захваченный силою и паѳосомъ, вложенными въ эту картину.
Веселая толпа, домъ Симона, легкомысленная женщина послѣ пира и глаза Христа, влекущіе ее, плѣнительную куртизанку, все это мало по малу получило для него такое значеніе, о которомъ и не зналъ писавшій картину художникъ. Силою его таланта навѣяны были на Бевана грезы, благодаря которымъ возникла передъ нимъ другая картина.
Эта женщина была Христина. Она отталкивала отъ себя полное соблазновъ прошлое и стремилась впередъ, влекомая любовнымъ и безстрастнымъ взоромъ чистоты.
Онъ же, Амосъ Беванъ, не поддержалъ ее, а напротивъ, оттолкнулъ ее назадъ, въ ту пропасть грѣха, откуда вызывалъ ее Христосъ.
О! какъ хорошо бы понять это во время! Чувствовать себя невиновнымъ въ гибели этого ребенка!
Да, онъ виновенъ былъ въ ея паденіи, онъ, кому на радость распустился бѣлый цвѣтокъ ея любви. Она обвиняла его передъ Христомъ, — восклицая, что не общество, не обстоятельства, а онъ, Амосъ Беванъ, поклонникъ чистоты, толкнулъ ее обратно въ тотъ мракъ, откуда она была взята.
Онъ, грѣшникъ, произнесъ приговоръ, котораго не рѣшилась произнести воплощенная непорочность, сказавшая: «И я не осуждаю тебя».
И все это время онъ любилъ ее. О, Боже! Какъ любилъ!
Со всею почтительностью, вѣрностью и нѣжностью, на какія былъ способенъ!
Она преобразила для него весь міръ, внушивши ему мужество и охоту жить. Она обновила его впечатлительность, воодушевила его высокими стремленіями, научила его понимать оттѣнки жизни. Вся природа прониклась ея духомъ веселья, счастья, и никогда весна не бывала такъ прекрасна, какъ въ то время, когда Христина улыбалась среди цвѣтовъ и смѣялась въ лучахъ солнца.
Онъ и теперь любилъ ее, и она продолжала вліять на него: горе объ ея утратѣ стало для него орудіемъ выработки новаго міровоззрѣнія. Его любовь дошла до высшей точки, когда стала побуждать его стремиться къ идеальной чистотѣ въ себѣ самомъ, ради восполненія недостатка этой чистоты въ ней. Въ глазахъ Христа на картинѣ выражалось не болѣе страстнаго желанія вырвать Магдалину изъ порочной среды, чѣмъ заключалось его въ сердцѣ Бевана при мысли о Христинѣ.
— Если отыщу ее, — думалъ онъ, — стану на колѣни и буду просить стать моей женой. Но надежды нѣтъ. Эта жизнь, вѣроятно, уже извела ее.
Томясь угрызеніями совѣсти, онъ отвернулся отъ картины и очутился лицомъ къ лицу съ Христиною и Джоанною.
Она узнала его, и съ минуту они глядѣли другъ на друга. Беванъ сдѣлалъ шагъ впередъ, потомъ остановился. Христина прижалась къ рукѣ Джоанны, потомъ овладѣла собою и, ничѣмъ не показывая, что его узнала, прошла въ галлерею. Занавѣсъ упалъ и раздѣлилъ ихъ. Беванъ неподвижно и молча смотрѣлъ на его пурпуровыя складки. Если бы въ этотъ день онъ встрѣтилъ Христину на улицѣ, въ грязи, онъ взялъ бы ее за руку, высказалъ бы свою любовь и предложилъ бы вступить съ нимъ въ новую жизнь. Но при видѣ этой дѣвушки, блѣдной, холодной, гордой, вся душа его застыла. Онъ не осмѣлился заговорить съ нею, не рѣшался войти за нею въ галлерею. Онъ даже усомнился, въ самомъ ли дѣлѣ это — Христина. Но ея волненіе при встрѣчѣ съ нимъ подтверждало ея тождество съ тою Магдалиною, о которой онъ думалъ, а присутствіе Джоанны устраняло послѣднія сомнѣнія.
Магдалина? Но это имя было оскорбленіемъ для такой дѣвушки. Несмотря на ея прошлое, въ ней было нѣчто, дѣлавшее его совсѣмъ неподходящимъ. Беванъ инстинктомъ понялъ, что она не возвращалась къ прежней жизни, что она такая же, какую онъ оставилъ, въ чью чистоту онъ вѣрилъ, — и, однако, какая перемѣна! Нѣжная дѣтская фигурка была все та же, равно какъ и прекрасные глаза, овалъ лица и мягкіе свѣтлые волосы. Но все остальное было новое.
Губы были какъ-то трагически опущены; щеки, такъ похожія на щечки ребенка, сохранили свою округлость и ямочки, но исчезли прелестный цвѣтъ лица, веселость, лукавство.
Она была блѣдна, холодна и тиха — точно мраморная; но вся ея наружность проникнута была благородствомъ, достоинствомъ и силою. Беванъ понялъ, что беззаботный ребенокъ превратился въ женщину съ умомъ и волею.
Его сердце стремилось къ свиданію съ ней. Но теперь онъ рѣшилъ, что уйдетъ, что не станетъ ихъ ждать и провожать изъ галлереи. Онъ путешествовалъ цѣлый годъ, и платье его было потерто и старо. Нужно было побывать у портного, прежде чѣмъ явиться къ ней, да еще у Боаса, чтобы узнать о случившемся въ его отсутствіе. Однако, онъ не отходилъ отъ двери, не будучи въ силахъ покинуть то мѣсто, гдѣ находилась она. И, наконецъ, она вышла.
Джоанна, очевидно, разсчитывала на его уходъ, потому что непритворно удивилась, увидя его вновь. Она прямо посмотрѣла на него, а онъ приподнялъ шляпу и сдѣлалъ шагъ впередъ, навстрѣчу ей, конфузливо и робко. Она подала ему руку. Рука Христины также на минуту очутилась въ его рукѣ.
— Давно вы вернулись? — спросила Джоанна.
— Сегодня.
Они пошли рядомъ. Глаза Бевана бѣгали изъ стороны въ сторону, и онъ съ трудомъ владѣлъ собою.
— Я намѣренъ былъ явиться въ Хатчъ сегодня, — выговорилъ онъ съ усиліемъ.
Джоанна быстро подняла глаза.
— Вы бы никого тамъ не застали. Мы съ Христиною живемъ въ городѣ, въ Попларѣ, въ одномъ изъ новыхъ «поселеній». Гостей мы не принимаемъ.
— Но я… Вы не лишите меня удовольствія… засвидѣтельствовать почтеніе?..
— У насъ такъ много дѣла. Пріемы и посѣщенія утромъ, школа вечеромъ… Христина, милая, есть у насъ свободное время послѣ обѣда для г. Бевана?
— Боюсь, что нѣтъ, — отвѣтила дѣвушка твердо.
— Видите… А, впрочемъ, со временемъ. — Джоанна кивнула ему ободрительно. — Теперь простимтесь: вотъ наша конка — зеленая. Благодарю васъ.
Она пропустила Христину впередъ и любезно помахала рукою. Беванъ посмотрѣлъ имъ въ слѣдъ, не понимая значенія ободрительныхъ жестовъ Джоанны.
Отказъ Христины видѣться съ нимъ онъ счелъ естественнимъ и не особенно имъ огорчился. Лицомъ своимъ она владѣла превосходно; но ея рука дрожала, когда онъ коснулся ея. Онъ кликнулъ извозчика и, забывъ о портномъ, поѣхалъ въ Вестминстеръ.
Боасъ былъ у себя въ конторѣ. Онъ поднялъ голову, до тѣхъ поръ наклоненную, потому что писалъ.
— Ахъ, это — вы! — сказалъ онъ такъ спокойно, какъ будто видѣлъ Бевана вчерашній день. — Вы зачѣмъ вернулись?
— Выпустить въ свѣтъ книгу и жениться на Христинѣ.
— Въ самомъ дѣлѣ? Садитесь. Ну, а представьте себѣ, что я скажу вамъ о ней самое дурное.
— Я не повѣрю. Да во всякомъ случаѣ, я вернулся затѣмъ, чтобы найти ее, помочь ей и жениться на ней, если она за меня пойдетъ.
— Гм! Въ томъ то и загвоздка. Девять мѣсяцевъ назадъ она отказала жениху получше васъ.
Беванъ закусилъ усы.
— Я знаю, что ея не стою, — отвѣтилъ онъ просто, — но никто не можетъ любить и уважать ее больше, чѣмъ я.
— Вы? Да вы ея не знаете. Никто не знаетъ, что это за дѣвушка. Вы сдѣлали все, чтобы сгубить ее, а она продолжала жить какъ слѣдуетъ и надѣлала дивныхъ дѣлъ въ Попларѣ вмѣстѣ съ миссъ Трэль. Послѣ этого испытанія она стала одною изъ первыхъ женщинъ въ Лондонѣ. Она слишкомъ хороша для такого малодушнаго существа, какъ вы.
— Знаю. Я ее видѣлъ.
— Чорта вы видѣли! Говорили съ ней?
— Да.
— Ну?
— Знать меня не хочетъ.
— По дѣломъ! А миссъ Трэль?
— Привѣтлива и добра по старому.
— Я такъ и думалъ! Что-жъ вы будете дѣлать?
— Выпрошу у Христины прощенія и умолю ее выслушать меня.
— Когда?
— Пошелъ бы и сегодня, да она не хочетъ меня видѣть.
— Ничего. Это — по-женски. Смотрите же: вы вели себя дуракомъ въ этомъ дѣлѣ, но я помогу вамъ его поправить. Она горевала о васъ все время, съ самаго вашего отъѣзда, мошенникъ вы этакій!
Лицо Бевана прояснилось.
— Какъ вы меня только не выругали съ тѣхъ поръ, какъ я здѣсь?
— Да развѣ не за дѣло?
— Я мучился цѣлый годъ, полагая, что она погибла. Вы могли бы меня увѣдомить.
— Узнавалъ, гдѣ вы, да не узналъ; а потомъ забылъ. Ну, идите ко мнѣ и завтракайте; а потомъ я поѣду съ вами въ Попларъ и уговорю дѣвочку повидаться съ вами.
Къ четыре часа они поѣхали вмѣстѣ. «Поселеніе» было большое кирпичное зданіе въ густо населенномъ кварталѣ.
Они вошли безъ звонками Боасъ поглядѣлъ на указатель въ сѣняхъ.
— Онѣ дома. Ну, лѣземте. У насъ еще нѣтъ подъемной машины. Четвертый этажъ.
Беванъ пошелъ за нимъ, все выше и выше, пока они не остановились передъ дверью съ мѣдной дощечкой, на которой написано было имя Джоанны.
Спокойная на видъ женщина отворила на звонокъ и провела ихъ черезъ маленькую залу въ пріемную.
— Я самъ о себѣ доложу, — сказалъ Боасъ и направился къ отворенной двери. Онъ вошелъ, а Беванъ за нимъ. Боасъ обернулся, приложивъ палецъ къ губамъ въ знакъ молчанія.
Христина была въ комнатѣ одна: она спала на диванѣ.
— Подождите меня здѣсь, — прошепталъ Боасъ. — Я взгляну, у себя ли въ кабинетѣ миссъ Трэль.
Беванъ сѣлъ на ближайшій стулъ; сердце его громко билось, расширенные зрачки почти ничего не различали. Вдругъ туманъ передъ нимъ какъ бы разсѣялся, и онъ отчетливо увидалъ дѣвушку.
Она была еще блѣднѣе, чѣмъ утромъ, а изъ ея груди повременамъ вырывались вздохи, почти рыданія. Онъ сталъ присматриваться къ каждой черточкѣ ея лица и увидалъ, во что превратилась за эти мѣсяцы ея красота. Но каждая линія, проведенная страданіемъ, была дорога ему; каждый слѣдъ горя былъ рубцомъ отъ раны, полученной въ благородномъ бою.
Его сердце томилось по ней. Между ними не могло быть воспоминаній о злѣ. Его собственное горе научило его различать лучъ свѣта, пробивающійся изъ тьмы. Онъ стадъ передъ нею на колѣни и нѣжно тронулъ ея руку.
— Христина!
Она открыла глаза, и лицо ея выразило, что она его узнала. Онъ не могъ взглянуть на нее. Имъ овладѣла чрезвычайная робость, и онъ нагнулъ голову къ ея рукѣ.
— Христина, можете-ли вы простить меня? Я вернулся, чтобы услышать отъ васъ слова прощенія.
Христина сѣла и пристально посмотрѣла на него.
— Можете ли вы простить меня? — спросидъ онъ снова.
— Мнѣ нечего прощать. Вы были правы.
Онъ страстно прижалъ къ губамъ ея руку.
— Нѣтъ! Я былъ неправъ, слѣпъ и малодушенъ. Мнѣ слѣдовало быть умнѣе. Я не достоинъ касаться васъ, смотрѣть на васъ; но я люблю васъ. Я не могу отъ васъ отказаться. Я не смѣю просить, чтобы вы стали моею женою; но подъ вашимъ вліяніемъ я стану лучше.
Онъ еще разъ поцѣловалъ ея руку; но она отдернула ее, встала и печально покачала головою:
— Теперь поздно. Вы не сочли меня достойною въ прошломъ году; но и теперь я не лучше. Въ прошедшемъ у меня все то же.
Ея спокойный, безнадежный голосъ лишилъ его всякаго мужества. Онъ взглянулъ на нее сквозь слезы. Неужели эта грустная и хладнокровная женщина — та своевольная, порывистая дѣвушка, которую онъ зналъ? Какъ спокойно и твердо отвергала она его любовь! Однако Боасъ, который зналъ ее, говорилъ, что она его еще любитъ. Онъ не находилъ словъ для выраженія своего чувства, а вмѣстѣ съ тѣмъ не рѣшался разстаться съ нею такъ.
— Въ прошедшемъ нѣтъ ничего, кромѣ горя и обиды, которыя причинилъ вамъ я, — сказалъ онъ, и голосъ его задрожалъ отъ упрековъ совѣсти. — Одинъ я виноватъ. Я не былъ достаточно хорошъ, чтобы понять, какъ вы хороши. А все-таки я чувствовалъ все время, что вы — чисты и невинны. На одну минуту я ослѣпъ и — глядѣлъ глазами свѣта. Теперь я у вашихъ ногъ. Вы научите меня добру.
— Поздно, — повторила она. — Хорошій человѣкъ не можетъ жениться на мнѣ.
— Это неправда, — сказалъ онъ. — Да и къ вамъ теперь сватается человѣкъ вовсе не хорошій, а такой, котораго вамъ придется еще возвысить до себя. Христина, не отворачивайтесь такъ. Вы не хотите сказать… Неужели вы хотите сказать… что не будете меня слушать?
— Я не могу слушать васъ, — сказала она. — Вы не любили меня; иначе вы все поняли бы еще тогда. Я не могу этого простить. Я всегда буду помнить.
Онъ взглянулъ ей въ лицо и увидѣлъ, что для него нѣтъ надежды. Оно не выражало ни нѣжности, ни любви, а только неизмѣнную рѣшимость. Она закалила противъ него свое сердце. Онъ всталъ и остановился передъ ней, мрачно глядя внизъ.
— Я вернулся, — сказалъ онъ хрипло, — полагая, что найду васъ тамъ, куда мнѣ сказали, будто вы ушли. Еслибы я нашелъ васъ такою… на улицѣ… я бы не сталъ слушать вашихъ возраженій, а женился бы на васъ насильно. Теперь же мнѣ нечего сказать. Вамъ не нужна моя помощь, чтобы стать хорошею женщиною… Но, дитя мое! Люби я васъ меньше, я пожелалъ бы найти васъ униженной, чтобы дать вамъ убѣжище въ моемъ сердцѣ, чтобы доказать вамъ, какъ я люблю васъ.
Христина закрыла лицо руками. Она не могла долѣе выносить его взгляда и боялась выдать ту тайну, которую скрывала отъ него. Ея любовь не умерла. Она пробудилась и стала живѣе прежняго при звукахъ его голоса; она побуждала ее отвѣтить на страстный и возвышенный порывъ его души.
Она отвернулась, рыдая, и зарылась лицомъ въ подушки. Въ эту минуту одного слова было бы достаточно, чтобы побѣдить ее, но у Бевана не хватило догадливости: онъ молча всталъ и вышелъ.
Джоанна встрѣтила его въ передней и увела въ себѣ въ комнату, гдѣ принялась его утѣшать, между тѣмъ какъ Боасъ прихлебывалъ чай и слушалъ, глядя на нее комически-снисходительнымъ взоромъ.
— Всѣ бабы — свахи, — сказалъ онъ наконецъ, — не исключая и самыхъ лучшихъ. Миссъ Трэль хотѣлось женить меня на Христинѣ и вотъ, единственно ей въ угоду, мнѣ пришлось дѣлать предложеніе. Теперь она не успокоится, пока не выдастъ ее за васъ.
Джоанна взглянула на него съ улыбкою. Было такъ похоже на Боаса, что онъ приписывалъ ей свой неуспѣхъ. Она привыкла къ его слабостямъ и ничего противъ нихъ не имѣла. Онѣ доказывали ей, что ея кумиръ — тоже человѣкъ.
— Вамъ не надо терять надежды, — были послѣднія ея слова, обращенныя къ Бевану. — Приходите опять. Она никогда не полюбитъ никого другого.
На лѣстницѣ Боасъ взялъ его подъ руку.
— Сочувствую! — сказалъ онъ съ юморомъ. — Самъ получилъ отказъ, только ощутивъ при этомъ нѣкоторое удовольствіе… Да, чортъ васъ возьми, не вытягивайте такъ физіономіи! Дѣвочка любитъ васъ, а вы — ее. Это только вопросъ времени… Женщина — точно табакъ: уступаетъ лишь терпѣнію. Помните, мнѣ никакъ не удавалось пустить дымъ кольцомъ? Счастье всегда было за васъ.
— Въ самомъ дѣлѣ? — сказалъ Беванъ съ горечью. — Нѣтъ, Боасъ! Это вы — баловень счастья.
— Можетъ быть счастья, но не судьбы. Такому человѣку, какъ я, вѣчно суждено напутать и напортить… Даже и этой исторіей съ Христиною вы, Беванъ, отчасти обязаны моему разгильдяйству. Я думалъ, что дѣвочка разсказала свою исторію миссъ Трэль; но миссъ Трэль, вѣроятно, ее не разспрашивала, и поэтому подробности остались ей неизвѣстными. Конечно, для нея было бы безразлично, еслибы она и знала; но вы-то, вѣроятно, поступили бы иначе. Я никогда не могъ понять вашей жестокости по отношенію къ Христинѣ; мнѣ кажется, вы сами плохо поняли это дѣло.
— На что вы намекаете? — нетерпѣливо спросилъ Беванъ. — Говорите толкомъ, если можете.
— Ну, Христина не была такъ плоха, какъ вы думаете. Она не добровольно окунулась въ эту грязь. Больную и голодную ее взяла въ тотъ домъ одна дѣвушка и стала ходить за ней. Поправившись, она очутилась вся въ долгахъ. Расплатиться былъ только одинъ способъ, и ее убѣдили воспользоваться имъ. Когда она узнала, въ чемъ онъ состоитъ, жизнь ей опостылѣла, какъ и всѣмъ имъ, но ей никогда бы оттуда не вырваться, если бы не наткнулся на нее я. Я взялъ ее, а остальное вы знаете.
Въ глазахъ Бевана стояли крупныя слезы. Онъ отвернулся отъ Боаса.
— Я никогда не прощу себѣ, — сказалъ онъ хрипло. — Какъ же можетъ простить меня она?
— Это не ваша вина, — сказалъ Боасъ. — И когда женщина любитъ, она все можетъ простить.
Черезъ нѣкоторое время Беванъ былъ уже въ состояніи заговорить о другомъ.
— Ваше знакомство съ миссъ Трэль очень подвинулось впередъ за этотъ годъ, — сказалъ онъ.
— Что-жъ, мы чаще видимся съ тѣхъ поръ, какъ она въ Попларѣ. Она моя правая рука. Безъ нея мнѣ бы не справиться. Ахъ, сколько она работаетъ! А когда я познакомился съ нею, она увядала отъ одного моего взгляда. Сколько у нея энергіи, изобрѣтательности, такта! Вотъ я разскажу вамъ кое-что о томъ, что она дѣлаетъ для облегченія людямъ перехода къ лучшей жизни. Напримѣръ, гильдія фабричныхъ дѣвушекъ…
— Какъ вы думаете, мнѣ можно будетъ еще разъ побывать въ Попларѣ на недѣлѣ? — перебилъ Беванъ.
— Ступайте вонъ! — отвѣтилъ Боасъ. — Не желаю имѣть съ вами никакого дѣла. Разъ человѣкъ влюбленъ, онъ уже не филантропъ.
Боасъ правду сказалъ, что это былъ лишь вопросъ времени. Ни одна женщина не могла бы устоять противъ просьбъ и раскаянія Бевана, а меньше всѣхъ, разумѣется, Христина, которая любила его.
На слѣдующую зиму новобрачные отправились въ Каиръ. Остановились они, конечно, у Шеперда; но страшное множество молодыхъ парочекъ выгнало ихъ оттуда въ арабскій кварталъ, въ «Отель Вила», усаженный пальмами, акаціями и померанцами дворъ котораго представлялъ уютные уголки, гдѣ Христина могла скрывать свое счастіе, не подвергаясь ничьей критикѣ.
Новая обстановка и любовь оказались для нея наилучшими лекарствами. Черезъ нѣсколько недѣль Беванъ написалъ Джоаннѣ, что къ ней возвращаются прежняя веселость и рѣзвость, а вмѣстѣ съ ними и любовь къ красивымъ вещамъ. Онъ сообщилъ, что она усердно посѣщаетъ базары и накупила столько подарковъ для Боаса — въ томъ числѣ хорошенькое наргиле, — что ему поневолѣ приходится ревновать.
Джоанна такъ и глотала его письма. Счастье ея дочки было ея собственнымъ. Чувствуя недомоганье и усталость, она уѣхала въ Хатчъ немного отдохнуть.
Боаса не было въ городѣ. Джоанна, разлученная съ воспитанницею и съ другомъ, говорила себѣ, что она снова такъ же одинока, какъ въ пору своего поселенія въ Хатчѣ, пять лѣтъ назадъ. Однако, думая это, она улыбалась, такъ какъ была совсѣмъ не похожа на ту особу, которая такъ смиренно согласилась отказать жениху вслѣдствіе увѣщаній сестеръ. Она вспомнила о тѣхъ чувствахъ, какія испытала, отказывая Раглану, и удивилась. Къ то же время она улыбнулась, но снисходительно, надъ прежнею собою, хватавшейся за такой призракъ любви. Теперь она знала, что такое любовь, и видѣла, что сестры ея были правы: она никогда не любила Раглана. Она спросила себя, что увеличило ея познанія о любви втеченіе этихъ пяти лѣтъ, и поблагодарила Бога, наполнившаго и увѣнчавшаго радостями любви ея жизнь, такъ какъ все ея существо проникнуто было убѣжденіемъ, что и Боасъ любитъ ее. Для нея тутъ не было и тѣни сомнѣнія, и она была увѣрена, что когда нибудь онъ сознаетъ это самъ; а пока удовлетворялась его дружбою.
Ея любовь къ Боасу была та чистая и безличная любовь, на которую не способенъ ни одинъ мужчина, а среди женщинъ — развѣ одна изъ десяти тысячъ.
Пока она могла видѣть его, довѣряться ему, бесѣдовать съ нимъ, она была безусловно довольна. Безъ него ей казалось, что она въ пустынѣ. А его присутствіе всюду вызывало жизнь.
Она сама врядъ ли отдавала себѣ отчетъ, насколько его любитъ. Глубину ея страсти нельзя было измѣрить въ минуту размышленія; страсть эта владѣла ею всецѣло и проникала все ея существо.
Она знала, что, благодаря ему, жизнь ея стала полной, что она обязана ему всѣмъ, придающимъ красоту и цѣнность ея существованію. Онъ вдохновлялъ ее на все лучшее и высшее, оживотворялъ всѣ скрытые въ ней зародыши добра.
Она засыпала съ его именемъ на устахъ, и первою ея мыслью при пробужденіи была молитва за него. Втеченіе дня каждое ея дѣйствіе направлено было къ тому, чтобы заслужить его одобреніе; каждый проэктъ созрѣвалъ лишь съ надеждою на его подтвержденіе. Она не думала, не читала, не писала ничего, что не могла бы сказать или показать ему; не совершала ни одного поступка, который не согласился бы совершить и онъ.
И эта лучезарная любовь постоянно пылала на томъ алтарѣ, который другіе считали непосвященнымъ никакому божеству. Для Джоанны чувство это было священнымъ огнемъ, который она поддерживала день и ночь, зная, что оно — даръ Божій.
Иногда она пугалась глубины своей страсти. Минутами, когда она уясняла ее себѣ, ей захватывало дыханіе, и сердце переставало биться. Однако, съ тѣмъ, кого она любила до такой степени, она могла встрѣчаться, какъ съ простымъ знакомымъ, и ни малѣйшая перемѣна на блѣдномъ лицѣ не показывала, какой огонь горитъ подо льдомъ.
Боасъ и не подозрѣвалъ о подобномъ чувствѣ съ ея стороны, равно какъ и не понималъ, какого рода была его собственная дружба къ ней.
Было совершенно естественно, что человѣкъ его темперамента и поглощенный своимъ дѣломъ, находилъ въ ней свою опору, источникъ силы для себя и не отдавалъ себѣ отчета въ значеніи всего этого. Они встрѣтились, какъ посторонніе, а потомъ сблизились за дѣломъ. Общность интересовъ и работы и возникшая отсюда близость заслонили истинную сущность ихъ отношеній.
Женщина первая поняла, въ чемъ дѣло. Боасъ, ни разу еще не испытавшій личной привязанности, былъ далекъ отъ всякихъ подозрѣній.
Джоанна улыбалась, вспоминая, какъ онъ овладѣвалъ ея вниманіемъ, совѣтовался съ нею, показывалъ ей, что она ему необходима, и при всемъ томъ не догадывался о характерѣ своихъ чувствъ.
Но ее удовлетворяло такое положеніе вещей. При существовавшемъ духовномъ единеніи никакая легальная санкція не могла бы сдѣлать связь ихъ болѣе тѣсною. Тѣмъ не менѣе, такъ какъ женщинамъ свойственны противорѣчія, подъ этою удовлетворенностью крылось едва ли сознанное ею самою смутное желаніе ощутить на губахъ своихъ его поцѣлуи, услышать отъ него названіе жены.
Она опять развернула письмо, полученное отъ него утромъ, и засмѣялась надъ тѣмъ, какъ онъ ненамѣренно, по-дѣтски, выдавалъ свою любовь.
Онъ былъ старше ея. Она повиновалась ему со страхомъ и уваженіемъ; онъ научилъ ее всему, что она знала; однако, къ ея любви уже примѣшалось то материнское отношеніе, которое присуще каждой истинной женщинѣ по отношенію къ любимому человѣку. Онъ находился въ Эдинбургѣ и писалъ, что жизнь его была бы совершенствомъ, еслибы она была тамъ же съ нимъ. Онъ собирался вернуться черезъ двѣ недѣли и желалъ, даже приказывалъ, чтобы она отдыхала въ Хатчѣ до его пріѣзда.
«У меня есть такой планъ, который потребуетъ напряженія всѣхъ вашихъ силъ. Еслибы вы были со мною, я уже приступилъ бы къ его осуществленію; но безъ васъ я ничего не могу дѣлать. Я начинаю видѣть, какъ велика моя зависимость отъ васъ. Каждую минуту я страдаю отъ отсутствія вашего сочувствія и помощи.
Впрочемъ, и все остальное напоминаетъ мнѣ о васъ. Здѣсь, на настоящемъ сѣверѣ, природа является какъ бы вашимъ отраженіемъ. Сегодня я съ Артуръ-Сита глядѣлъ на жемчужные отливы солнечнаго заката. Облака были похожи на васъ: нѣжны, спокойны, умиротворяющи. Они были того же цвѣта, какъ ваше платье на Христининой свадьбѣ. Молодые, кажется, счастливы. Какое благополучіе, что она отказала мнѣ!
Напишите мнѣ, какъ поживаете, что дѣлаете, что читаете, что думаете, что говорите — все!
Ея чтеніе было прервано полученіемъ телеграммы изъ Каршалтона, отъ ея зятя, г-на Крэна.
— „Сара больна. Пріѣзжайте, если можете“.
Въ одну минуту Джоанна забыла о своей усталости и, приказавши запрягать, поспѣшила одѣться. Часъ спустя она уже подходила къ постели сестры.
Г-жа Крэнъ плакала настоящими слезами, забывъ на этотъ разъ о своемъ пенсне.
— О, Джоанна! Ты пріѣхала. Послѣ эгоистическаго поступка Рахили, я ужъ не знала, ждать ли тебя. Чарли телеграфировалъ ей, а она положительно отказалась пріѣхать. Безчеловѣчное чудовище! Когда я умру, она раскается!
Изящный платочекъ г-жи Крэнъ не соотвѣтствовалъ ея волненію. Джоаннѣ невольно припомнились слова о „скорби, заключаемой въ плохо подрубленный каленкоръ“.
— Что съ тобой, милая? Что ты? — сказала она съ тревогою.
— Охъ, не знаю! Это ужасно. Я думаю, что умру. Дифтеритъ!
— Дифтеритъ?
— Да. Понимаешь, какой ужасъ? Одно для меня утѣшительно: что это — не оспа. Ее я не перенесла бы. Мы узнали только нынче утромъ. Чарли поѣхалъ за сидѣлкой. Что, очень я страшна?
— Давно ты захворала?
— Горло болѣло ужъ нѣсколько дней. Никто не обратилъ вниманія. Чарли даже и не замѣчаетъ, когда я больна. Но мнѣ несвойственно жаловаться. Сними пальто, Джоанна. Ты, конечно, останешься?
— Да. Но голосъ у тебя хорошъ, и ты говоришь безъ затрудненія.
— А все-таки мнѣ плохо. Но я не такой человѣкъ, чтобы сразу уступить болѣзни. Потрудись дать мнѣ чистый платокъ. Въ верхнемъ ящикѣ. И передай ручное зеркальце, Джоанна. Я увѣрена, что просто ужасна и попрошу тебя достать мои шелковыя кофты, Джоанна. Что я лежу въ постели, еще не значитъ, что я должна быть чучеломъ. Дифтеритъ! Это такъ опасно. Передай мнѣ полосканье. Я увѣрена, что не встану. Отъ этой болѣзни умираютъ. И каковъ эгоистъ Фергусъ: не пустилъ ко мнѣ Рахиль! Но всѣ мужчины одинаковы. Они думаютъ лишь о собственныхъ удобствахъ.
— Ей не слѣдовало пріѣзжать ради дѣтей, — отвѣтила Джоанна. — Лежи смирно, Сара. Я думаю, тебѣ вредно говорить.
— А что же мнѣ еще дѣлать? — раздражительно спросила г-жа Крэнъ. — Но это такъ похоже на тебя, Джоанна. Никогда не подумаешь о другихъ — только о себѣ! А ты могла бы имѣть избранное общество въ Хатчѣ вмѣсто того, чтобы брататься съ простонародьемъ въ Истъ-Эндѣ. Впрочемъ, чего можно было ожидать, когда ты взяла себѣ воспитанницу Богъ знаетъ откуда?!
— Сара, милая! Если ты будешь такъ много болтать, я уйду.
— Я считаю величайшимъ счастьемъ, что она вышла замужъ. Надѣюсь, ты теперь успокоишься въ Хатчѣ. Полагаю, ты знаешь, что женщинамъ этого дома суждено жить и умереть въ дѣвицахъ. Очевидно, г-нъ Боасъ ничего не предприметъ, чтобы измѣнить это…
Джоанна встала, чтобы выйти, а м-съ Крэнъ скрылась за носовымъ платкомъ.
— Можешь уходить! — прорыдала она. — Никому нѣтъ до меня дѣла. Собственный мужъ, и тотъ говоритъ, что горло у меня ничего. Онъ говоритъ, что это — наименьшая степень дифтерита. А докторъ, такое животное говоритъ, что я болѣе напугана, чѣмъ больна. Ни откуда не вижу сочувствія…
Такъ пошло день за днемъ. Болѣзнь у г-жи Крэнъ была въ самой слабой формѣ, но она требовала, чтобы вниманіе всего дома сосредоточено было на ней. Сидѣлка еще настаивала на своемъ и противорѣчила ей; но Джоанна была безотвѣтна. Цѣлыми днями и ночами она находилась во власти капризной больной, которая не отпускала ее ни на шагъ. Г-жа Крэнъ положительно ревновала свою сестру.
— Джоанна стала очень привлекательна, — сказала она себѣ, — хотя, право, не знаю почему, такъ какъ у нея нѣтъ ни одной черты красивой. А Чарли такъ впечатлителенъ, что….
Такимъ образомъ, Джоанна сдѣлалась жертвою нелѣпаго подозрѣнія и цѣлыхъ десять дней подчинялась причудамъ эгоистичной женщины. На десятый день силы ей измѣнили. Не сказавъ сестрѣ ни слова, она преспокойно отправилась въ Хатчъ и слегла въ постель.
Она заразилась, и при истощенномъ состояніи ея организма болѣзнь могла принять угрожающій характеръ.
Телеграмма, предупреждавшая о пріѣздѣ Боаса, лежала нераспечатанная на столѣ въ столовой, утопая во мракѣ. Хатчъ былъ мрачнѣе, чѣмъ когда-либо, и тяжело лежало на немъ проклятіе. Не только плющъ не пропускалъ въ комнаты блѣднаго зимняго свѣта, но даже всѣ ставни были затворены.
Боасъ спѣшилъ въ Суррей на совѣщаніе съ Джоанною. Онъ пріѣхалъ въ городъ наканунѣ, весь поглощенный своимъ проэктомъ, и нетерпѣливо желалъ подѣлиться имъ съ нею.
Онъ безпокойно ерзалъ по сидѣнью въ вагонѣ третьяго класса и хмурилъ брови при каждой остановкѣ.
— Вамъ къ спѣху, сударь, какъ и мнѣ, — сказалъ человѣкъ, сидѣвшій напротивъ.
— Вѣрно! — сказалъ Боасъ.
— Остановки — плохое дѣло, когда работа стоитъ. Мнѣ пяти минутъ терять нельзя, столько у меня сегодня дѣла!
— Не сѣтуйте на работу, любезный. Она для насъ величайшее благо.
— Что жъ, я не спорю. Но шесть гробовъ въ одинъ день — многонько для одного.
— Лучше, чѣмъ одинъ для самого себя.
— Всю ночь не спалъ, да съѣздилъ въ городъ, да теперь опять вотъ за этой штукой. А хорошо сдѣлана! Лучше, пожалуй, и некуда.
Онъ развернулъ то, что держалъ на колѣняхъ и показалъ Боасу надгробную доску, надпись на которой тотъ прочелъ, не вникая въ смыслъ, такъ какъ думалъ о своемъ проектѣ.
Онъ такъ много думалъ о ней, какъ о живой, что сначала не понялъ, въ чемъ дѣло, и почти не слыхалъ, что говорилъ собесѣдникъ.
— Хорошая работа, только для нея и того мало. Въ жизнь мою такъ меня не ошарашивало, какъ когда за мной прислали оттуда. Никто даже не зналъ, что она хворала. А тутъ, хлопъ — скончалась!
— Что такое? — встрепенувшись, спросилъ Боасъ.
— Барыня въ Хатчѣ, сударь, — большой домъ на Эпсомской дорогѣ — скончалась, говорю. Пожалуй, слыхали о ней? Миссъ Трэль; добра была къ бѣднымъ. Вдругъ умерла. Сорока лѣтъ съ небольшимъ; только ей и не дать этихъ лѣтъ, посмотрѣвши.
Боасъ отвернулся и закрылъ глаза, чтобы не видѣть этой надписи: «Джоанна Трэль, дѣвица. Родилась — Умерла.» — Между двумя послѣдними словами заключалась его собственная жизнь.
Тишина въ усадьбѣ успокоила его. Онъ на цыпочкахъ взошелъ на крыльцо и подошелъ къ двери.
Звонокъ былъ отцѣпленъ, ручка его завернута. Дверь была только притворена. Онъ толкнулъ ее и вошелъ.
Зала была точно такою, какою онъ ее видѣлъ, когда прощался передъ отъѣздомъ на сѣверъ. На фортепіано лежали раскиданныя ноты, на столѣ — планъ Истъ-Энда, карандашъ Джоанны и исписанная бумажка. Ему представилось, что она сейчасъ выйдетъ изъ темнаго угла къ нему навстрѣчу.
Но въ полутемной комнатѣ ничто не шевельнулось. Онъ также не въ силахъ былъ двинуть ни однимъ членомъ.
Вдругъ послышалось шуршаніе шелка и появилась г-жа Протеро. Лицо ея было красно и опухло. Она взяла его за руку и залилась слезами.
— О! г. Боасъ! Я только что видѣла вашу телеграмму. Такъ вы не знали? Не слыхали?!
— Ровно ничего.
Она упала въ кресло, а Боасъ оперся на спинку стула, ожидая, чтобы она заговорила.
— Г. Боасъ, это слишкомъ ужасно! Такъ печально и такъ внезапно! Никого изъ насъ не было съ ней… Фергусъ не пустилъ меня… Знаете вы, что она была въ. Каршалтонѣ?
Онъ наклонилъ голову.
— Да, она была тамъ. У сестры былъ дифтеритъ, и Джоанна заразилась. Она вернулась сюда больная, а никто не зналъ. На другой день она написала, просила насъ не пріѣзжать… потому что дѣти… Кончилось очень скоро. Вчера вечеромъ… Сидѣлка за чѣмъ то вышла… А когда вернулась… Извините меня… но это такъ ужасно… умереть одной, ей… которая такъ всѣхъ любила… всѣмъ сочувствовала…
— Почему меня не увѣдомили?
Боасъ такъ сжалъ спинку стула, что вены вспухли у него на рукахъ.
— Она не пожелала. Она боялась, что вы пріѣдете. Думала о другихъ до конца. Оставила вамъ записку… вотъ… — Г-жа Протеро передала ему письмо.
— Со втораго дня она уже не могла говорить. Но у нея было вамъ что-то сказать… она и написала… Она такъ уважала васъ… всегда…
— Позвольте мнѣ взглянуть на нее.
— О, г. Боасъ, не рискуйте! Заразительно! — Онъ съ нетерпѣніемъ потрясъ головой.
— Я не видѣла ее. Никто изъ насъ не видѣлъ. Фергусъ… запретилъ. Онъ даже недоволенъ, что я здѣсь… — прорыдала г-жа Протеро.
Боасъ двинулся впередъ.
— Въ которой комнатѣ?
— Наверху. Первая дверь. Увидите. Я не могу идти съ вами; но сидѣлка…
— Не нужно. Найду одинъ.
Онъ медленно поднялся по безконечной лѣстницѣ, держа ея письмо въ рукѣ. Намоченная въ дезинфекціонномъ растворѣ простыня повѣшена была передъ дверью. Войдя въ комнату, онъ повернулъ ключъ въ замкѣ очень тихо: онъ зналъ, что она спитъ.
Воспоминанія перепутались въ его головѣ. Онъ былъ въ помѣщеніи Джоанны, въ Попларѣ, и на цыпочкахъ входилъ въ комнату, гдѣ спала Христина. Онъ былъ Беванъ и пришелъ просить ея руки.
Холодный вѣтеръ изъ открытаго окна освѣжилъ его лобъ и прервалъ его бредъ. Запахъ земли послѣ дождя напомнилъ ему день, когда онъ впервые увидалъ Джоанну въ качествѣ хозяйки этой усадьбы.
Онъ былъ уже не въ Попларѣ, а въ Хатчѣ. Его вызвала Джоанна, и онъ пріѣхалъ вслѣдствіе ея телеграммы: — «Мнѣ нужна ваша помощь. Пріѣзжайте».
Неужели она такъ встрѣчаетъ его, холодно и молча?
Взглядъ его, обойдя комнату, остановился на постели, прикрытой простынями. Со стономъ и дрожа всѣмъ тѣломъ, онъ приблизился къ ней, сдернулъ простыню и увидалъ спокойное, точно мраморное лицо.
Это была Джоанна; онъ нашелъ въ ней такую дивную красоту, какой не бывало въ прекраснѣйшихъ изъ видѣнныхъ имъ женщинъ.
Ея руки были скрещены на груди, губы тихо улыбались. Благородное спокойствіе въ ея чертахъ утолило его тоску. Онъ не двигался, погружаясь въ тишину, которою все дышало вокругъ нея. Пристально смотрѣлъ онъ на нее и вспомнилъ, что сказала г-жа Протеро:
— Вчера вечеромъ. Одна! Одна! Вчера!
Слова эти раздавались въ его мозгу точно удары, оглушая его. Одна, безъ сестры, дочери или друга, она, которая была лучшею сестрою, вѣрнѣйшимъ другомъ, нѣжнѣйшею матерью! Эта любящая душа ушла во мракъ, вступила въ грозную тьму одна. Ничья улыбка, ничья рука, ничья молитва, ничье прощанье, ничья любовь не облегчили ей разставанья съ жизнью. Она умерла, какъ и жила, — одна; а онъ любилъ ее!
Теперь онъ это понялъ. Ему казалась, что онъ понялъ это въ ту минуту, какъ прочелъ слова: «Джоанна Трэль, дѣвица».
Дѣвица? Нѣтъ! Джоанна Трэль была его жена; но онъ этого не зналъ, пока не прочелъ ея имени на гробовой доскѣ. Если бы она знала о его любви, ему бы легче было видѣть ее теперь; а она умерла, не отвѣтивъ ему на его любовь.
Безумецъ! Онъ упустилъ золотое время даромъ. Онъ могъ бы наполнить ея жизнь счастьемъ, какъ она влила въ него силу и волю. А теперь поздно. Одинокою она покинула жизнь, не зная, что была для него единственною женщиною въ мірѣ.
Онъ стиснулъ руки, смявъ въ нихъ письмо, которое могло бы облегчить остроту его скорби: въ немъ Джоанна благословляла его за ту любовь, какую отъ него видѣла.
Мало по малу онъ сталъ спокойнѣе. Улыбка на мертвомъ лицѣ смиряла порывы его горя. Глядя на нее, онъ не могъ сомнѣваться, что жизнь ея была полна, представляла совершенно законченное цѣлое.
Нѣсколько часовъ простоялъ онъ надъ нею. Комната еще болѣе погрузилась во мракъ и еще рѣзче сталъ выдаваться блѣдный профиль мраморнаго лица: это было все, что осталось ему отъ его любви.
Вскорѣ тьма отняла и это послѣднее сокровище.
— Моя! Родная моя! — простоналъ онъ громко, наклонился и поцѣловалъ ее въ губы.