Спуск в Мельстрём (По; Библиотека для чтения)/ДО
| Спускъ въ Мельстрöмъ. : Эдгара А. Поэ |
| Оригинал: англ. A Descent into the Maelström, 1841. — Перевод опубл.: 1856. Источникъ: Библіотека для чтенія. Журналъ словесности, наукъ, художествъ, новостей и модъ. Санктпетербургъ. Въ типографіи штаба отдѣльнаго корпуса внутренней стражи. 1856, т.CXXXIX, отд.7, № 10, С.133-145. |
- Википроекты
СПУСКЪ ВЪ МЕЛЬСТРÖМЪ.
(Эдгара А. Поэ).
Мы достигли вершины самаго высокаго утеса. Старикъ такъ изнемогъ, что былъ не въ состояніи вымолвить ни слова.
«Будь это немного попрежде, сказалъ онъ наконецъ, и я провелъ бы васъ по этой дорожкѣ, не хуже моего младшаго сына. Но вотъ ужь около трехъ лѣтъ, какъ приключилась со мною такая бѣда, какой не привелось испытать никому на свѣтѣ, или, по крайности, никому не удалось пережить такого горя, чтобъ послѣ разсказать о немъ. Шесть часовъ смертельнаго страха сокрушили и тѣло мое, и душу. Вы, чай, думаете, что я, и-и! какъ старъ? Вотъ то-то нѣтъ, батюшка. Меньше, чѣмъ въ одинъ день посѣдѣли мои черные волосы, и весь я словно развинтился, разслабъ такъ, что дрожу теперь отъ всякаго усилія, да и въ потьмахъ боюсь остаться. Знаете ли, у меня кружится голова, когда посмотрю я на этотъ маленькій утесъ?»
Маленькій утесъ, на верху котораго растянулся онъ такъ безпечно, что только локоть, упертый въ скользкую поверхность камня, поддерживалъ его туловище, этотъ маленькій утесъ подымался на 1600 футовъ надъ массою скалъ, чернѣвшихъ подъ нами. Ни за что въ мірѣ не рѣшился бы я подойдти къ краю его еще на нѣсколько шаговъ ближе. Меня такъ испугала опасная поза моего спутника, что я легъ поскорѣй на землю, вцѣпился руками въ тощій кустарникъ и даже боялся взглянуть на небо, думая, что вся эта гора рухнетъ сейчасъ отъ бурныхъ порывовъ бѣшенаго вѣтра. Прошло довольно времени прежде, нежели успѣлъ я собраться съ духомъ, приподнялся немного и поглядѣлъ вдаль.
«Не бойтесь, сказалъ проводникъ, я нарочно затѣмъ и привелъ васъ сюда, чтобъ вы могли видѣть собственными глазами мѣсто, на которомъ случилось то, о чемъ я сейчасъ разскажу вамъ. Мы находимся теперь на краю норвежскаго берега, на 68-мъ градусѣ сѣверной широты, въ большой провинціи Нордландѣ, въ ужасномъ округѣ Лофоденскомъ. Гора, на которой лежите вы, называется Гельзегеномъ. Теперь поднимитесь еще немножко; если кружится голова — держитесь крѣпче за траву, и постарайтесь вглядѣться пристальнѣе сквозь паръ, который носится подъ вами, въ море.»
Я посмотрѣлъ, и передо мною открылся внизу обширный, темный океанъ. Панорама была такъ мрачна, что воображеніе человѣка не въ состояніи представить ничего безотраднѣе. Направо и налѣво, такъ далеко, какъ только могло промчаться зрѣніе, тянулись угловатыя скалы; мрачный цвѣтъ ихъ становился еще темнѣе отъ бѣлой пѣны шумно ударявшаго въ нихъ прибоя. Прямо противъ мыса, не вершинѣ котораго лежали мы, блѣднѣлъ посреди волнъ небольшой островъ; мили на двѣ ближе къ берегу виднѣлся другой, еще меньшій, чрезвычайно гористый и безплодный островокъ.
Порою вѣтеръ дулъ съ такой силою, что бригъ, лежавшій въ открытомъ морѣ, кренило совсѣмъ на бокъ, и онъ совершенно исчезалъ изъ виду. Тутъ не было ничего похожаго на правильную волну. Яростная вода стонала и билась здѣсь крестъ-на-крестъ, во всѣхъ направленіяхъ. Пѣны почти совсѣмъ не было; она бѣлѣла только у берега подлѣ скалъ.
«Дальній островъ, толковалъ старикъ, называютъ Норвежцы Вургомъ, средній Москоемъ, тотъ, что лежитъ на милю къ сѣверу, Амбареномъ. За нимъ Ислезенъ, Готгольмъ, Кейльдгельмъ, Суарвенъ и Букгольмъ. А тамъ, между Вургомъ и Москоемъ, Отергольмъ, Флименъ, Зандфлезенъ и Штокгольмъ. Вотъ настоящія имена ихъ; но зачѣмъ вздумалось людямъ дать имъ такія названія — этого ужь ни вы, ни я навѣрное никогда не разгадаемъ. Слышите вы что-нибудь? Замѣчаете перемѣну въ водѣ?»
Пока говорилъ старикъ, я вслушивался въ глухой, постепенно усиливавшійся звукъ, похожій на мычаніе огромнаго стада буйволовъ въ степяхъ Америки, и въ то же время сталъ замѣчать быстрое теченіе моря къ востоку. Быстрота эта увеличивалась съ каждымъ мгновеніемъ. Въ пять минутъ все море, до самаго Вурга, взволновалось съ неописанной яростью; но что́ было между берегомъ и Москоемъ — этого не нарисуетъ ни чье воображеніе. Здѣсь обширное лоно воды, раздробленное на тысячи сшибающихся потоковъ, бѣшено крутилось въ судорожныхъ движеніяхъ, вздымалось и необъятными, безчисленными изгибами неслось все на востокъ, съ такой неудержимой быстротою, къ какой способна только вода, стремящаяся съ крутаго ската.
Прошло еще пять минутъ — и сцена измѣнилась совершенно. Поверхность моря начала сглаживаться, круги исчезали другъ за другомъ, и показались длинныя борозды пѣны, которой сперва не было видно. Эти борозды, растянутыя на огромное пространство, скоро пришли въ соприкосновеніе между собою и стали кружиться, расширяясь все болѣе и болѣе, такъ что обхватили наконецъ пространство по-крайней-мѣрѣ на милю въ діаметрѣ. Ни одного клочка этой пѣны не проскользнуло въ площадь замкнутаго ею круга. Она была гладка и черна, какъ вороненая сталь, на всемъ пространствѣ, какое могло охватить зрѣніе; круто-покатая поверхность этого круга быстро неслась къ горизонту, вращаясь около своей оси. А между-тѣмъ вѣтеръ разносилъ по скаламъ страшный крикъ и вой взволнованной пучины, въ сравненіи съ которыми показался бы нѣженъ и самый грохотъ Ніагарскаго водопада.
Горы сотрясались въ своемъ основаніи; утесъ, на которомъ лежали мы, дрожалъ подъ нами. Я припалъ лицомъ къ землѣ и крѣпко схватился за траву, въ порывѣ нервическаго волненія.
«Понимаю, сказалъ я наконецъ: это знаменитый мельстрöмскій водоворотъ.»
«Да, иногда и такъ называютъ его, отвѣчалъ старикъ, но мы, Норвежцы, зовемъ его Моское-стрöмомъ.»
Извѣстные разсказы о немъ нисколько не приготовили меня къ тому, что я видѣлъ. Даже описаніе Джонаса Рамоса, которое, кажется, отчетливѣе всѣхъ другихъ, не можетъ дать ни малѣйшаго понятія о грозномъ величіи этой картины. Не знаю, откуда и въ какое время смотрѣлъ онъ на водоворотъ, но только навѣрно не съ вершины Гельзегена и не во время бури.
«Между Лофоденомъ и Моское, говоритъ онъ, глубина моря отъ 36 до 40 сажень; но на другой сторонѣ, къ Веру (Вургу), она такъ незначительна, что корабль не можетъ пройдти тамъ, не рискуя разбиться о подводные камни, что случается даже въ самую тихую погоду. Во время прилива, вода между Лофоденомъ и Моское стремится съ чрезвычайной быстротою; грохотъ бурнаго отлива ея можно сравнить только съ шумомъ огромнѣйшихъ водопадовъ; онъ слышенъ на нѣсколько миль въ окружности. Воронка этого водоворота такъ глубока и обширна и такъ неодолимы повороты ея, что если корабль хотя нѣсколько войдетъ въ черту ихъ, онъ будетъ поглощенъ, увлеченъ на дно и разбитъ въ дребезги; но какъ скоро успокоится вода осколки его снова выплываютъ на поверхность. Эти спокойные промежутки случаются послѣ отлива, въ тихую погоду; длятся они не болѣе четверти часа, послѣ чего снова настаетъ приливъ. Въ бурю опасно плыть на милю отъ этого мѣста. Барки, яхты и корабли не разъ были завлечены водоворотомъ прежде, нежели коснулись границы его. Нерѣдко случается даже китамъ попадать въ его чудовищный объятія, и тогда невозможно описать стоновъ и рева, которыми со провождаютъ они безплодную борьбу свою съ неодолимой пучиною. Однажды медвѣдь, задумавшій переплыть съ Лофодена на Моское, былъ захваченъ водоворотомъ и ревѣлъ такъ отчаянно, что его слышали съ берега. Большія ели и сосны, увлеченныя теченіемъ, выплываютъ снова, но до такой степени исковерканныя и расщепленныя, что кажется будто выросла на нихъ щетина. Это служитъ яснымъ доказательствомъ, что русло водоворота усѣяно подводными камнями, между которыхъ вертѣло взадъ и впередъ эти деревья. Въ 1645 году, въ воскресенье на масляницѣ, раннимъ утромъ, Мельстрöмъ грохоталъ съ такой страшной силою, что на многихъ прибрежныхъ домахъ разрушились трубы.»
Не понимаю, какимъ образомъ узнали глубину моря по сосѣдству съ водоворотомъ. Можетъ-быть, въ проливѣ между Моское и Лофоденомъ она и не болѣе сорока сажень; но что касается до самаго центра водоворота, онъ долженъ быть неизмѣримо глубже. Взоръ, брошенный въ него съ вершины Гельзегена, устраняетъ всякое возраженіе. Смотря оттуда на Мельстрöмъ, я не могъ бы улыбнуться, слушая простодушный разсказъ Рамоса о китахъ и медвѣдѣ, потому-что, еслибы самый большой линѣйный корабль пришелъ въ соприкосновеніе съ этимъ грознымъ водоворотомъ, онъ также мало могъ бы противиться всесокрушающей силѣ его, какъ легкое перо порывамъ урагана.
Самыя попытки объяснить это явленіе природы, которыя, сколько помню, сперва казались мнѣ совершенно правдоподобными, стали теперь весьма неудовлетворительны, послѣ того, какъ я взглянулъ на Мельстрöмъ собственными глазами. Въ Encyclopaedia Britannica сказано, что онъ образовался въ слѣдствіе тѣхъ же причинъ, отъ которыхъ явились три маленькіе водоворота между Феррерскими островами; что прибрежныя и подводныя скалы, не дающія свободнаго исхода водѣ, заставляютъ ее, во время приливовъ, изливаться на самое-себя, подобно водопаду, и что отъ этого должно необходимо произойдти въ ней круговращеніе, въ чемъ не трудно убѣдиться посредствомъ самаго простаго опыта. Кирчеръ и другіе писатели думаютъ, что въ центрѣ Мельстрöма находится пропасть, выходящая на другую сторону земнаго шара. Это мнѣніе, какъ не пусто оно, казалось мнѣ наиболѣе удовлетворительнымъ, когда глядѣлъ я на самое явленіе. Однако же проводникъ мой, которому я не замедлилъ сообщить его, отвѣчалъ, что онъ не согласенъ со мною, хотя Норвежцы и не сомнѣваются въ существованіи здѣсь сквознаго провала. Что же касается до предъидущаго мнѣнія, высказаннаго въ Британской Энциклопедіи, онъ признался, что не понимаетъ его, да и я согласился съ нимъ, потому-что, не смотря на свою логичность на бумагѣ, оно становится совершенно непонятнымъ, даже вздорнымъ, среди громовыхъ раскатовъ этой бездны.
Я исполнилъ его желаніе, и онъ продолжалъ:
«У меня, съ-обща съ двумя братьями, была оснащенная шкуна, тоннъ эдакъ въ семьдесятъ. Вотъ мы и ходили на ней ловить рыбу, промежь острововъ на Моское, поближе къ Вургу. Тамъ, въ сильный вѣтеръ, на морѣ бываетъ отличная ловля; да немного до нея охотниковъ. Изъ всѣхъ береговыхъ жителей въ Лофоденѣ только мы трое ходили къ островамъ. Обыкновенно забирали мы поюжнѣе; тамъ и рыбы-то всегда вдоволь, да и не такъ опасно. Были у насъ между скалъ и заповѣдныя мѣстечки: садокъ садкомъ, и рыбка, я вамъ доложу, отличная! Бывало, въ одинъ день добудемъ ея столько, что другой, потрусливѣе, и въ недѣлю не промыслитъ. Оно, правду сказать, дѣло опасное; да ужь мы — была не была! хотѣли нажить денежки на удалую.
«Шкуну свою ставили мы въ заливецъ, миль на пять повыше отсюда, и въ ясную погоду, выбравшись за котловину Моское-стрöма, бросали якорь подлѣ Отергольма или Зандфлезена, гдѣ волненіе не такъ сильно. Тутъ оставались мы до-тѣхъ-поръ, пока уляжется вода, а потомъ снимемся съ якоря, да и давай по-добру по-здорову улепетывать. Никогда почти въ эти переѣзды не бывали мы безъ вѣтру; напередъ знали, когда подуетъ попутный. Только двѣ ночи въ шесть лѣтъ пришлось намъ простоять въ морѣ на якорѣ — тишь была страшная, да одинъ разъ подлѣ острововъ съ недѣлю прожили: такой подулъ, такъ взбурлилъ море синее — нельзя домой идти, хоть умирай съ голоду. Конечно, бурей вынесло бы насъ въ открытое море, да на бѣду попадись мы въ одну изъ этихъ перекрестныхъ струй, которыхъ здѣсь безсчетное множество. Ну, и поволокло, и стало повертывать. Бросили якорь — куда тебѣ! сдрейфовало, тащитъ и съ якоремъ. Кое-какъ забралъ ужь подъ Флименомъ.
«Чего тутъ натерпѣлись мы — и сотой доли разсказать нельзя. Плохое это мѣсто и въ хорошую погоду, а ужь въ бурю и говорить нечего; но и тутъ удалось намъ ускользнуть изъ лапъ Моское-стрöма. Нечего сказать, замирало у меня сердечко, когда случалось близко подходить намъ къ мертвой водѣ этого разбойника. Иной разъ и вѣтеръ введетъ въ обманъ. Стоишь въ закутѣ — онъ такъ вотъ и мечется, а выйдешь въ море — и нѣтъ его, и тянетъ шкуну теченіемъ. У моего старшаго брата былъ восемнадцтилѣтній сынъ, и у меня было два бравыхъ парня. Они бы въ такихъ случаяхъ и очень помогли намъ рулемъ править, да мы, когда дѣло шло на рискъ, жалѣли брать ихъ съ собою.
«Вотъ прошло ужь безъ малаго три года, какъ приключилась со мною бѣда, о которой я хочу теперь разсказать вамъ. Ни одинъ человѣкъ изъ здѣшнихъ жителей не забудетъ десятаго числа іюля 18—; въ этотъ день бушевалъ здѣсь такой ураганъ, какого никогда еще не бывало. А все утро, да и далеко за полдень, дулъ славный вѣтерокъ, такъ что самые старые моряки ровнехонько никакой бѣды не чуяли.
«Было около двухъ часовъ. Мы, втроемъ, завалили за острова и духомъ нагрузили шкуну отличной рыбою, которой никогда еще не видывали здѣсь такого множества. Ровно въ семь часовъ снялись мы съ якоря и поплыли домой, чтобъ убраться поскорѣй отъ мертвой воды Стрöми, которая прибываетъ въ восемь.
«Насъ гналъ свѣжій вѣтерокъ; мы и не думали объ опасности. Вдругъ рванулся вѣтеръ съ Гельзегена: шкуну потащило назадъ. Дѣло небывалое, никогда съ нами не случалось такой исторіи; мнѣ стало какъ-то неловко, а почему — и самъ не знаю. Хотѣли-было мы посправиться; смотримъ — нѣтъ, гонитъ назадъ теченіемъ. Ужь я думалъ предложить вернуться на мѣсто якорной стоянки, да взглянулъ назадъ ба! смотрю, весь горизонтъ заволокло тучею, и несется она къ намъ, словно воронъ зловѣщій.
«Вѣтеръ стихъ между-тѣмъ, воздухъ не шелохнется, а теченіемъ дрейфуетъ насъ во всѣ стороны. Прошло небольше минуты, не успѣли мы еще и одуматься, вдругъ поднялась такая буря, какой никто изъ насъ никогда не видывалъ. Вода вскипѣла, небо задернулось тучами — темень страшная, другъ друга не видимъ на палубѣ. Мы только-что передъ этимъ подняли паруса, чтобы справиться съ теченіемъ; но съ первымъ же порывомъ вихря обѣ мачты полетѣли за бортъ, будто кто подпилилъ ихъ. За одну ухватился меньшой братъ — и его какъ не бывало.
«Шкуна была у насъ прелегонькая; палуба плотная, съ однимъ только люкомъ, и мы всякой разъ, обходя Стрöмъ, опускали его изъ предосторожности. Не будь этого, она бы тотчасъ пошла ко дну, потому-что насъ такъ водой и окатывало. Не знаю, какъ уцѣлѣлъ мой старшій братъ, мнѣ не довелось разспросить его. Что же до меня касается, я плотно прилегъ къ палубѣ, ногами уперся въ бортъ, а руками схватился за кольцо, ввернутое въ деку. Я и самъ не понималъ что дѣлаю, а вышло на повѣрку, что умнѣе ничего въ жизнь свою не дѣлывалъ.
«Скоро вода совсѣмъ захлебнула насъ. Я сдерживалъ дыханіе, не выпуская кольца изъ рукъ. Когда было мнѣ не подъ силу не дышать больше, я приподымался на колѣнки, и головѣ становилось легче. Вотъ, чую, маленькій ботъ нашъ сталъ потряхиваться, точь-въ-точь какъ собака, когда выйдетъ она изъ воды на берегъ. Я только-что сталъ-было сбираться съ мыслями, стараясь придумать, что бы такое сдѣлать мнѣ, какъ вдругъ кто-то цапъ-царапъ меня за руку. Смотрю — мой старшій братъ: такъ сердце и запрыгало отъ радости. Я думалъ, что его и въ живыхъ ужь нѣтъ. Онъ приложилъ ротъ къ моему уху и закричалъ: Моское-стрöмъ!
«Я вздрогнулъ всѣмъ тѣломъ; я понялъ, что хочетъ сказать онъ этимъ словомъ. Вѣтеръ гналъ насъ прямо къ водовороту; не было спасенія!
«Вы знаете, мы и въ тихую погоду боялись подойдти къ нему; теперь же неслись въ самую средину хляби, да и съ какимъ еще ураганомъ! Авось, подумалъ я, минуемъ бѣды. Но въ тотъ же мигъ проклялъ глупую надежду. Я зналъ очень хорошо, что, будь мы на кораблѣ въ десять разъ больше сто-пушечнаго — и тогда не миновать бы намъ вѣрной гибели.
«Въ это время буря поукротилась, или, можетъ-быть, мы ужь ея не чувствовали; но зато море, которое было подъ вѣтромъ гладко и пѣнисто, стало теперь страшно коробиться, и небо-то надъ нами перемѣнилось совсѣмъ. Вокругъ, подальше отъ насъ, чернѣло оно, какъ ночь темная, а прямо надъ нами была въ немъ круглая отдушина, такая свѣтлая, глубокая, и въ ней стоялъ полный мѣсяцъ. А ужь какъ свѣтилъ онъ! Все какъ днемъ, было видно. Но, Господи Боже мой, какую только страсть освѣщалъ онъ!
«Я пытался раза два заговорить съ братомъ, но не знаю почему, только голосъ мой такъ разносился въ воздухѣ, что братъ не могъ понять ни слова, а кричалъ я прямо въ ухо ему. Вотъ покачалъ онъ головою, поблѣднѣлъ, какъ мертвецъ, и поднялъ вверхъ указательный палецъ, какъ-будто хотѣлъ сказать мнѣ: слушай!
«Сперва я не понялъ его, но вдругъ ужасная мысль мелькнула въ умѣ моемъ. Я вынулъ изъ кармана часы, смотрю — остановились. Повернул я ихъ стекломъ къ мѣсяцу, залился слезами да и бросилъ далеко отъ себя. Стрѣлка перешла за семь. Водоворотъ былъ въ полномъ бѣшенствѣ!
«Если корабль хорошо построенъ, оснащенъ, какъ слѣдуетъ, и въ водѣ сидитъ неглубоко, — волны въ сильный вѣтеръ, когда онъ идетъ поперегъ ихъ, подталкиваютъ его все снизу, что у насъ, моряковъ, называется верховой ѣздою. Ну вотъ, до-сихъ-поръ онѣ везли насъ очень ловко; теперь же стали подхватывать подъ корму и поднимать все выше, выше — чуть не до облака. Я никогда не думалъ, чтобы онѣ могли быть такъ высоки. Потомъ скользили мы внизъ, съ такой быстротою, что голова шла кругомъ. Точно такъ случалось мнѣ падать во снѣ съ самой высокой горы. Когда поднимались мы, было такъ свѣтло, что я могъ въ одну минуту разглядѣть, гдѣ мы. Водоворотъ былъ отъ насъ недальше четверти мили; но онъ казался совсѣмъ не такимъ, какъ вы теперь его видѣли. Не знай я, гдѣ мы и что ждетъ меня, — я ни за что на свѣтѣ не узналъ бы его. Страшно было взглянуть; вѣки сами собою сжимались отъ ужаса.
«Прошло еще минуты двѣ, вдругъ волны опали и насъ обдало пѣною. Шкуна сдѣлала крутой полуоборотъ налѣво и понеслась въ новомъ направленіи съ быстротою молніи. Въ это самое мгновеніе громкій шумъ волнъ былъ заглушенъ такимъ пронзительнымъ крикомъ, какъ-будто выпустило паръ вдругъ нѣсколько тысячъ пароходовъ. Мы очутились на чертѣ буруна, на самомъ краю водоворота. Вотъ, думалъ я, еще минута, и мы погрузимся въ самое жерло бездны, котораго нельзя было разглядѣть ясно отъ быстроты, съ какою несло насъ. Шкуна не совсѣмъ ушла въ воду — она держалась на ней, какъ бутылка, наполненная воздухомъ. Лѣвою стороной плыла она къ водовороту, въ правую хлестали волны океана. Между нами и горизонтомъ стояла какая-то стѣна, огромная, вся исковерканная.
«Вамъ странно покажется, но, знаете, когда мы были въ самыхъ челюстяхъ бездны, и чувствовалъ себя гораздо спокойнѣе, нежели въ то время, когда только-что приближался къ ней. Потерявши надежду, я вмѣстѣ съ нею потерялъ и тотъ ужасъ, который сперва обуялъ меня. Должно-быть, отчаяніе придало мнѣ бодрости.
«Оно можетъ показаться и хвастовствомъ, но я по правдѣ скажу вамъ, что мнѣ пришла тогда мысль: какое славное дѣло умереть такою смертью, и какъ глупо думать о самомъ себѣ при видѣ такого дивнаго проявленія могущества Божія. Вслѣдъ за этимъ я устремилъ на водоворотъ все свое вниманіе. Мной овладѣла непреодолимая страсть, заглянуть во что бы ни стало въ глубину его. Я жалѣлъ объ одномъ только, что мнѣ не удастся никогда разсказать моимъ старымъ товарищамъ о томъ, что я увижу. Разумѣется, глупо заниматься человѣку такимъ вздоромъ на краю погибели, да я и самъ думалъ послѣ, что быстрый бѣгъ шкуны вокругъ пропасти подѣйствовалъ немного на мою голову.
«Было еще другое обстоятельство, которое помогло мнѣ не потерять бодрости. Если не случалось вамъ быть на морѣ въ крѣпкій вѣтеръ, вы ни за что не поймете, какъ вредно дѣйствуетъ онъ на человѣка: онъ ослѣпляетъ, оглушаетъ, душитъ васъ, и вы ровно ничего не понимаете. Но вы замѣтили конечно, что жерло котловины ниже уровня моря. Океанъ взгромоздился вокругъ насъ высокой, черной оградою. Вѣтра не было въ ней, и мы, какъ преступники, которымъ объявленъ смертный приговоръ, могли позволить себѣ маленькое развлеченіе, о которомъ и не думали, пока не рѣшена была участь наша.
«Не могу сказать навѣрное, сколько разъ обернулись мы по краямъ этой воронки. Можетъ-быть мы кружились по ней не меньше часа, и — какъ бы сказать? не плавали, а словно летали, подвигаясь по-немногу все больше и больше на средину вала, съ каждымъ оборотомъ подходя все ближе ко внутреннему скату его. Во все это время я не выпускалъ кольца ни на одно мгновеніе. Братъ стоялъ на кормѣ, держась за пустую бочку, крѣпко привязанную къ палубѣ. Когда подплыли мы къ краю бездны, онъ, не помня самъ себя отъ ужаса, бросился къ кольцу, стараясь схватиться за него; но оно было узко для четырехъ рукъ, и вотъ онъ сталъ ломать пальцы мнѣ съ такимъ бѣшенствомъ, такъ сильно, что я въ жизнь свою не чувствовалъ такой боли. Бороться съ нимъ не хотѣлось мнѣ. Все равно, за что ни держаться, подумалъ я, отдалъ ему кольцо и отступилъ назадъ къ бочкѣ. Не трудно было сдѣлать это. Шкуна кружилась довольно ровно на своемъ килѣ, увлекаясь огромнымъ валомъ водоворота. Только-что успѣлъ я укрѣпиться на новомъ мѣстѣ, она круто повернулась на штирбордъ и полетѣла стремглавъ въ бездну. Я прошепталъ на-скоро молитву и думалъ — все кончилось!
«На самомъ раскатѣ спуска я зажмурилъ глаза и не смѣлъ открыть ихъ, ожидая смерти и готовясь вступить въ смертный бой съ волнами океана. Но вотъ проходитъ минута за минутою — я живъ; чувствую, что пересталъ падать, и что шкуна идетъ по-прежнему, какъ шла она на пѣнистомъ поясѣ водоворота. Я приободрился и опять открылъ глаза.
«Никогда не забыть мнѣ того ужаса и удивленія, съ которыми глядѣлъ я вокругъ себя. Шкуна будто висѣла посреди внутренняго ската широкой и глубочайшей воронки, совершенно гладкой и черной, какъ уголь. Полный мѣсяцъ, изъ отверстія, о которомъ я говорилъ вамъ, бросалъ во всю длину покатыхъ боковъ ея, вертѣвшихся съ необычайной скоростью, цѣлые потоки золотистаго свѣта, почти до самаго дна пропасти.
«Сначала я могъ разсмотрѣть одно только это грозное сіяніе. Но потомъ, когда собрался съ мыслями, глаза мои невольно обратились внизъ, въ глубину бездны. Ничто не мѣшало мнѣ смотрѣть туда. Шкуна висѣла наклонно на скатѣ воронки. Она хоть и прямо неслась на своемъ килѣ, но палуба лежала параллельно къ водѣ, а вода скосилась подъ угломъ больше, чѣмъ въ 45 градусовъ, потому и выходило, какъ-будто стоялъ я не на палубѣ, а на ребрахъ корабля. Впрочемъ не трудно было держаться мнѣ въ этомъ положении, вѣрно отъ быстроты съ какою несло насъ.
«Лучи мѣсяца доходили, кажется, до самаго дна пропасти; но я ничего не могъ разглядѣть тамъ. Въ глубинѣ лежалъ густой туманъ, на которомъ изогнулась чудная радуга. Туманъ или брызги происходили конечно отъ столкновенія огромныхъ стѣнъ этой воронки, при встрѣчѣ ихъ другъ съ другомъ у самаго русла. Но кто опишетъ тотъ крикъ, который рвался къ небу изъ глубины этого тумана!
«Когда скользнула шкуна съ пѣнистаго пояса во внутрь бездны, мы въ тотъ же мигъ пронеслись по скату на большое пространство; но потомъ опускались несравненно медленнѣе. Шкуна шла не все одинаково. То описывала она небольшой кругъ по скату воронки, то пробѣгала всю окружность ея. Однако же, несмотря на медленность спуска, приближеніе наше ко дну пропасти было очень замѣтно.
«Посмотрѣвши вокругъ себя на эту широкую степь черной влаги, по которой носило насъ, я замѣтилъ, что не одни мы были въ объятіяхъ водоворота. И выше, и ниже насъ виднѣлись обломки кораблей древесные пни, большія груды деревянныхъ строеній съ цѣлой кучею домашней утвари, изломанныхъ сундуковъ, досокъ и бочекъ… Я ужь говорилъ вамъ о ненатуральномъ любопытствѣ, которое замѣнило прежній испугъ мой. Оно все усиливалось, по мѣрѣ приближенія къ страшной развязкѣ. Съ необыкновеннымъ любопытствомъ наблюдалъ я теперь за множествомъ этихъ вещей, который попали сюда вмѣстѣ съ нами. Рехнулся я что ли — но только мнѣ было пріятно слѣдить за той быстротою, съ какой обгоняли онѣ другъ друга, опускаясь въ непроницаемый туманъ бездны. «Эта сосна, сказалъ я одинъ разъ самому себѣ, утонетъ скорѣй всѣхъ остальныхъ обломковъ.» Вышло не такъ. Голландскій купеческій корабль обогналъ ее и потонулъ прежде. Сдѣлавши нѣсколько подобныхъ предположение и ошибаясь всякой разъ, я дошелъ наконецъ, въ слѣдствіе невѣрности своихъ разсчетовъ, до такого размышленія, отъ котораго сильно забилось сердце въ груди моей.
«Меня поразилъ теперь не прежній страхъ, но неожиданная, новая надежда. Она явилась и отъ воспоминанія, и отъ того, что теперь замѣчалъ я. Мнѣ пришло на умъ множество предметовъ, плавающихъ у береговъ Лофодена, которые были поглощены и потомъ выброшены Моское-стрöмомъ. Большая часть ихъ была страшно исковеркана, но нѣкоторые — я хорошо помнилъ это — остались цѣлы и невредимы. Эту разницу я могъ объяснить только тѣмъ, что обезображенные осколки принадлежали вещамъ, совершенно поглощеннымъ хлябью: другіе же предметы попали въ нее къ концу прилива, спустились тише въ глубь и не успѣли коснуться русла, потому-что ихъ вынесло отливомъ. Мнѣ казалось, что они могли быть подняты до уровня океана такимъ же образомъ, какъ опустились въ бездну водоворота, не подвергаясь участи своихъ предшественниковъ, которые попали сюда прежде, а потому и поглощены были ранѣе. Тутъ сдѣлалъ я три важныхъ замѣчанія. Во-первыхъ, что чѣмъ объемистѣе тѣло, тѣмъ спускъ его быстрѣе; во-вторыхъ, что изъ двухъ предметовъ равной величины, тотъ, который круглѣе, бѣжитъ внизъ проворнѣе; въ-третьихъ, что, при равной длинѣ, цилиндрическое тѣло опускается медленнѣе. Я, послѣ ужь моего спасенія, часто говаривалъ объ этомъ съ однимъ школьнымъ учителемъ въ нашемъ околодкѣ, и узналъ отъ него про цилиндръ и про сферу. Онъ объяснилъ мнѣ то, что я видѣлъ тогда на самомъ дѣлѣ, то-есть, что цилиндръ, плавая въ водоворотѣ, представляетъ болѣе препятствія водѣ для всасыванія и тащится ею медленнѣе, нежели тѣло, равное ему по тяжести, но какой-нибудь другой формы.[1]
«Было тутъ одно важное обстоятельство, которое крѣпко поддерживало мои наблюденія и внушало мнѣ сильное желаніе воспользоваться ими. При каждомъ оборотѣ мы проходили мимо шеста, бочки или мачты, которые прежде, когда я взглянулъ въ первый разъ на чудеса водоворота, были на одной высотѣ съ нами, а теперь держались вверху, выше насъ, и, казалось, мало удалились отъ своего прежняго положенія.
«Не долго думалъ я, что́ дѣлать мнѣ. Я рѣшился привязать себя къ бочкѣ, за которую держался, и броситься съ нею въ воду. Знаками привлекъ я вниманіе брата, показывая пальцемъ на боченки, подлѣ которыхъ проходили мы, и старался всѣми способами объяснить ему свое намѣреніе. Наконецъ онъ, кажется, понялъ меня; но въ отвѣтъ на это, съ отчаяніемъ затрясъ головою и рѣшительно отказался выпустить изъ рукъ кольцо. Мѣшкать было некогда. Скрѣпя сердце, оставилъ я его на волю судьбы, прикрутилъ себя къ бочкѣ концомъ того же каната, которымъ была она привязана къ шкунѣ, отвязалъ ее отъ кормы и, не колеблясь ни минуты, бросился съ нею въ море.
«На опытѣ вышло именно то самое, чего ожидалъ я. Но вамъ разсказываю это происшествіе я самъ, съ которымъ случилось оно. Вы знаете способъ, который спасъ меня отъ гибели и, конечно, предвидите остальное; а потому я и доскажу конецъ въ немногихъ словахъ.
«Шкуна, послѣ того, какъ я спрыгнулъ съ нея, держалась на водѣ еще около часа; но, въ три или четыре бѣшеные оборота, она унесла моего любезнаго брата далеко отъ меня и наконецъ ринулась стремглавъ съ нимъ въ самую глубину пѣнистой хляби. Бочка, къ которой привязалъ я себя, опустилась не больше, какъ на половину пространства, отдѣлявшаго меня отъ дна воронки, когда послѣдовала рѣзкая перемѣна въ наружномъ видѣ водоворота. Съ каждой минутою крутой откосъ боковъ его становился отложе и обороты медленнѣе, пѣна съ радугою исчезли, и дно пропасти стало какъ-будто подниматься. Когда очутился я на поверхности океана, въ виду береговъ Лофодена и выше того мѣста, гдѣ находится самая хлябь Моское-стрöма, — небо было ясно, вѣтеръ затихъ и полный мѣсяцъ блестѣлъ на западѣ. Это была пора мертвой воды водоворота, не смотря на то, что море вздымалось горами отъ сильныхъ порывовъ далеко уже улетѣвшаго урагана.
«Меня увлекло теченіемъ Стрöма и скоро прибило къ берегу въ томъ мѣстѣ, гдѣ рыбаки наши занимаются обыкновенно своимъ дѣломъ. Здѣсь старые товарищи наткнулись на меня и подняли на палубу. Я былъ чуть живъ, и теперь, когда миновала опасность, долго, вспоминая о ней, не могъ вымолвить ни слова отъ ужаса. Товарищи не узнали меня: я показался имъ пришлецомъ изъ страны духовъ. Наканунѣ волосы мои были черны, какъ крыло ворона, а тутъ, въ нѣсколько часовъ, посѣдѣла совсѣмъ моя несчастная головушка. Они говорятъ, что и лицо-то мое съ-тѣхъ-поръ перемѣнилось. Я разсказалъ имъ, что случилось со мною — не повѣрили; да и вы, чай, вѣрите мнѣ не больше веселыхъ рыбаковъ лофоденскихъ".
- ↑ См. Архимеда De Jncidenlibus in Fluido. Книга 2.