Специальность мисс Стотфорд (Марстон)/ОЗ 1881 (ДО)
| Специальность мисс Стотфорд |
| Оригинал: англ. Miss Stotford"s Specialty. — Перевод опубл.: 1880. Источникъ: az.lib.ru • Текст издания: журнал «Отечественныя Записки», № 11, 1881. |
СПЕЦІАЛЬНОСТЬ МИССЪ СТОТФОРДЪ.
правитьАгата Стотфордъ была несчастная. Она жила среди артистическаго и литературнаго кружка, но сама не была ни артисткой, ни литераторомъ. Ея отецъ былъ извѣстнымъ живописцемъ, братъ — поэтомъ, а сестра сочиняла музыкальныя пьесы, которыя, по мнѣнію знатоковъ, недалеко стояли отъ Вагнера, бывшаго кумиромъ эстетическаго кружка миссъ Стотфордъ. Кромѣ того, всѣ знакомыя ей женщины отличались какимъ-нибудь талантомъ. Одна искусно передавала на фортепіано идеи великихъ композиторовъ, другая рисовала, третья ваяла, четвертая писала романы, пятая славилась умѣньемъ поддерживать въ обществѣ блестящій разговоръ, наконецъ, шестая была замѣчательной красавицей.
Одна Агата не имѣла никакой спеціальности. Она была не дура, легко распознавала хорошую картину отъ дурной, могла, съ самой незначительной помощью критики, найти красоты въ поэтическомъ произведеніи, но не отличалась и тѣнью оригинальнаго генія. Отецъ долго и старательно училъ ее рисовать, но единственнымъ результатомъ всѣхъ его усилій была маленькая акварель, изображавшая одинокую корову, уныло пившую воду изъ пруда. Она пыталась писать стихи и воспѣла въ четверостишіи свою канарейку:
О, птичка, ты поешь съ утра,
Весь день ты радуешь меня,
И горе, скуку отгоняешь,
И сердце счастьемъ наполняешь!
Но на этомъ она и остановилась въ искуствѣ и литературѣ.
Она безспорно была хорошенькая: фигура ея была граціозная, цвѣтъ лица прекрасный, глаза голубые, волосы золотисто-русые. Но мужчины, посѣщавшіе студію мистера Стотфорда, требовали отъ женщины, лишенной генія, нѣсколько болѣе миловидности. Еслибы она была такой замѣчательной красавицей, какъ ея другъ, мистрисъ Лиддель, томные глаза которой, казалось, познали тайну жизни и смерти, то ей легко простили бы отсутствіе другихъ талантовъ. Но теперь съ ней обращались скорѣе какъ съ котенкомъ, чѣмъ съ женщиной, и это ее выводило изъ себя.
Наконецъ, миссъ Стотфордъ рѣшилась произвести эффектъ или умереть. Послѣ долгихъ размышленій, она выбрала себѣ спеціальностью благородство. Она сдѣлаетъ что-нибудь особенно благородное, конечно, не ради благородства, но чтобы произвести эффектъ. Грандіозное, живописное убійство было бы ей одинаково съ руки, но она не чувствовала въ себѣ достаточно мужества на злодѣйство и потому предпочла благородство.
Между завсегдатаями студіи ея отца былъ одинъ молодой человѣкъ, Джорджъ Сингльтонъ, некрасивый, горбатый живописецъ, очень много работавшій, съ трудомъ поддерживая свою жизнь, которую, впрочемъ, онъ нисколько не цѣнилъ, благодаря своему уродству. До сихъ поръ Агата не обращала на него вниманія, но теперь великая мысль осѣнила ея голову. Она влюбитъ въ себя Сингльтона и выйдетъ за него замужъ. Отецъ ея былъ очень добрый человѣкъ и не отличался свѣтскими предразсудками; поэтому, она была увѣрена заранѣе въ его согласіи. Всѣ знакомые увидятъ, что она способна на благородное самопожертвованіе, если не на что другое. Она уже мысленно слышала хоръ восторженныхъ похвалъ, но въ тоже время благоразумныхъ совѣтовъ, которые она отклонитъ съ улыбкой презрѣнія. Да, весь ихъ эстетическій кружокъ, доселѣ такъ мало цѣнившій ее, съ восторгомъ превознесетъ ея благородство, и она сдѣлается героиней.
Эта блестящая мысль вошла ей въ голову однажды ночью, когда она долго не могла заснуть. На слѣдующее утро, глаза ея особенно блестѣли, а на щекахъ показался непривычный румянецъ.
Джорджъ Сингльтонъ явился вечеромъ въ среду, когда мистеръ и мистрисъ Стотфордъ принимали своихъ друзей. Агата часто удивлялась, зачѣмъ приходилъ къ нимъ горбунъ; онъ почти ничего не говорилъ и ему было, очевидно, не по себѣ въ веселомъ обществѣ. Но теперь она рѣшилась вовлечь его въ разговоръ, да къ тому же у нея былъ прекрасный случай доказать ему свое вниманіе. Онъ впродолженіи нѣсколькихъ недѣль не бывалъ у нихъ, хотя, по правдѣ сказать, никто этого не замѣчалъ.
— Вы рѣдкій гость, сказала она съ улыбкой.
— Вы очень любезны, что обратили вниманіе на мое отсутствіе.
— Вы много работали?
— Нѣтъ, я былъ за городомъ у одного знакомаго.
— Что же, вамъ понравилась эта поѣздка?
— Нѣтъ. Мнѣ ничто на свѣтѣ не нравится.
— Вы, вѣротно, ведете слишкомъ одинокую, мрачную жизнь, сказала Агата нѣжнымъ тономъ.
Онъ взялъ стулъ и сѣлъ подлѣ нея.
— Какъ же не вести одинокой, мрачной жизни, промолвилъ онъ: — когда жизнь разстилается передъ вами безплодной степью, однообразіе которой не нарушаетъ ни одинъ цвѣтокъ, ни одно дерево, ни одинъ холмъ.
— Но вы работаете, сказала она, смотря на него такъ, какъ ни одна женщина не смотрѣла еще на него: — вы любите свое искуство?
— Да, я любилъ бы его, еслибы моими работами кто-нибудь интересовался.
— Напрасно вы думаете, что ими никто не интересуется. Вотъ я, напримѣръ, очень желала бы ихъ видѣть.
— Вы не шутите? воскликнулъ онъ, просіявъ.
— Нисколько. Развѣ это такъ удивительно?
— Да, для меня.
Наступило минутное молчаніе.
— Такъ вы мнѣ покажете свои работы, произнесла она нѣжно.
— Буду очень счастливъ.
Еслибы мой разсказъ не былъ краткимъ очеркомъ, то я могъ бы подробно и съ большимъ удовольствіемъ распространиться о тѣхъ ловко разставленныхъ сѣтяхъ, въ которыя былъ пойманъ Сингльтонъ, о нѣжныхъ вздохахъ, пламенныхъ восторгахъ, сочувственныхъ взглядахъ, сладкомъ шопотѣ и другихъ операціяхъ, вліянію которыхъ онъ легко поддался. Въ сущности, она даже слишкомъ много хлопотала, потому что Сингльтона было не трудно побѣдить. Но всѣмъ извѣстно, что одно дѣло провести лошадь къ колодцу, а другое — заставить ее напиться; такъ и влюбить въ себя Сингльтона было одно, а заставить его объясниться въ любви — другое.
«Конечно, думала Агата, вспоминая его взгляды, дышавшіе самой пылкой страстью, и то лихорадочное вниманіе, съ которымъ онъ ловилъ каждый звукъ ея голоса: — конечно, онъ меня любитъ».
Однако, оставаясь съ нею наединѣ, что случалось очень часто, онъ ни словами, ни жестами не обнаруживалъ чувствъ влюбленнаго человѣка. Вообще мужчины не очень дорожатъ дружбой женщины, которую они любятъ, но Сингльтонъ никогда не считалъ возможнымъ заслужить любовь женщины, и потому, питая искренную благодарность къ Агатѣ за ея дружбу, энергично сдерживалъ болѣе жгучую жажду своего сердца.
Однажды въ сумерки они сидѣли у открытаго окна.
— Какъ вы были милы, что посѣтили меня сегодня въ моемъ логовищѣ, сказалъ Сингльтонъ.
— Быть у васъ большое для меня удовольствіе.
— Вы заставили меня влюбиться въ эту комнату, которую я ненавидѣлъ.
— Очень сожалѣю, что не была у васъ ранѣе.
— А я-то какъ сожалѣю! Вы не знаете, какимъ лучезарнымъ блескомъ вы освѣтили мою жизнь!
— Я желала бы сдѣлать для васъ гораздо, гораздо болѣе, сказала Агата тѣмъ искреннимъ тономъ, который такъ плѣнялъ Сингльтона. И какъ бы невольно ея рука оперлась на его руку.
Конечно, она тотчасъ бы отдернула свою, но онъ схватилъ ее и крѣпко сжалъ. Кровь его закипѣла и онъ въ продолженіи нѣсколькихъ минутъ испыталъ самую сладкую, жгучую агонію. Ему вдругъ представилось свѣтлое видѣніе той жизни, которая могла бы выпасть на его долю, еслибы онъ былъ созданъ какъ другіе, болѣе счастливые люди. Онъ понялъ, какимъ нѣжнымъ спокойствіемъ и всепожирающимъ огнемъ, какимъ побужденіемъ къ труду и вмѣстѣ его вѣнцомъ могла быть въ жизни любовь. Но злой рокъ преслѣдовалъ его и, еслибы не было такъ темно, то Агата замѣтила бы смертельную блѣдность, ясно обнаруживавшую его нравственныя страданія. Голосъ Агаты заставилъ его очнуться.
— Джорджъ, произнесла она съ чувствомъ и почти шопотомъ: — вы отвѣтите мнѣ на мой вопросъ?
— Да, что бы вы ни спросили.
— И скажете правду?
— Всю правду.
— Такъ скажите, могу ли я разсчитывать на вашу привязанность?
Сердце у него забилось. Въ глазахъ засверкали искры. Какъ отрадно было бы ему хоть разъ высказать ей всю свою любовь, но, нѣтъ, она могла обидѣться. Онъ молчалъ. За окномъ чирикала птичка.
— Что же вы не хотите мнѣ отвѣчать? прибавила молодая, дѣвушка, нѣжно воркуя.
— Не могу.
— Вы не хотите меня обидѣть отрицательнымъ отвѣтомъ?
— Боже мой, Агата! воскликнулъ онъ, бросаясь передъ ней на колѣни и покрывая страстными поцѣлуями ея руки и кольцы на ея пальцахъ: — я люблю васъ, какъ древніе мученики любили Христа. Я готовъ умереть за васъ, какъ они умирали за свою вѣру. Я люблю васъ со всѣмъ пыломъ сердца, еще никогда не любившаго. Еслибы я походилъ на остальныхъ людей, то стремился бы къ одному: чтобы вы были моей. Но, Агата, мое счастье, мое божество, я не могу быть для васъ ничѣмъ инымъ, какъ другомъ и я довольствуюсь этой скромной долей. Быть вамъ полезнымъ — единственная цѣль моей жизни. Я знаю, вы не виноваты въ томъ, что я васъ люблю: это моя судьба…
Онъ произнесъ эти слова въ порывѣ безумной страсти. Наступило минутное молчаніе, которое было прервано звонкимъ, мелодичнымъ голосомъ Агаты:
— Зачѣмъ же вы такъ долго таились? Я васъ тоже люблю.
— Да, какъ друга.
— Нѣтъ, какъ мужа.
— Агата, вы не понимаете, что вы говорите! воскликнулъ Сингльтонъ: — вы не можете меня любить.
— Отчего?
— Вы принимаете сожалѣніе за любовь.
— Нѣтъ, я васъ люблю, а вѣрьте этому или нѣтъ, какъ хотите.
Надо сознаться, что если Агата Стотфордъ когда-либо ощущала нѣчто похожее на любовь, то это было въ эту минуту. Его пламенная страсть тронула ее и къ тому же она была благодарна человѣку, который доставлялъ ей случай произвести эффектъ.
— Я долженъ вамъ вѣрить, промолвилъ онъ, ослѣпленный своимъ счастьемъ: — но какъ же это случилось?…
Они долго сидѣли вдвоемъ. Прошли сумерки, наступила ночь. Они оба молчали. Сингльтонъ старался понять свое блаженство; Агата придумывала, въ какой бы болѣе поразительной формѣ открыть міру свою тайну.
Сингльтонъ хотѣлъ тотчасъ пойти къ ея отцу, но она просила все предоставить ей. И въ эту же ночь, когда ея женихъ ушелъ и домъ опустѣлъ, она приблизилась на цыпочкахъ къ отцу, который отдыхалъ въ кабинетѣ, попивая грогъ и куря трубку.
— Папа! сказала она нѣжно, обнимая его: — у меня есть къ вамъ просьба.
— Это меня не удивляетъ. Сколько платьевъ тебѣ надо?
— Мнѣ надо не платья, а ваше согласіе на мой бракъ.
— Мое согласіе на твой бракъ?
— Да.
— Какъ, ты хочешь сказать, что влюблена?
— Да.
— Кто же твой женихъ? Эдмондсъ или Клеймаръ?
— Нѣтъ.
— Такъ кто же?
— Мистеръ Сингльтонъ.
— Какъ, этотъ бѣдный, горбатый юноша?
— Я люблю Джорджа Сингльтона.
— Дитя мое, произнесъ мистеръ Стотфордъ: — это дѣло серьёзнѣе, чѣмъ я предполагалъ.
Конечно, излишне повторять всѣ доводы отца; довольно, привести его заключительныя слова.
— Впрочемъ, я не отказываю въ своемъ согласіи. я столько видѣлъ несчастій отъ противодѣйствія родителей въ подобныхъ дѣлахъ, что не помѣшаю счастью этого бѣдняка, если только ты дѣйствительно можешь его любить.
— Благодарю васъ, папа, промолвила Агата съ чувствомъ и поцѣловала отца.
Въ эту минуту въ комнату вошли мистрисъ Стотфордъ съ другой дочерью Адди и онъ сообщилъ имъ поразительную вѣсть. Мать всегда была убѣждена, что ея Агата чѣмъ-нибудь да отличится. Какъ она, такъ и Адди были очень добры и сантиментальны; онѣ обѣ заплакали и Агатѣ было какъ-то неловко, что у ней одной глаза оставались сухи.
Тутъ же подвернулся ея братъ Эрнестъ, поэтъ, и узнавъ въ чемъ дѣло, горячо обнялъ сестру и въ порывѣ энтузіазма воскликнулъ:
— Слава Богу, хоть одна женщина на свѣтѣ умѣетъ любить!
Эрнесту было двадцать пять лѣтъ и онъ цинически относился къ женщинамъ, потому что мистрисъ Лиддель упорно предпочитала ему и его стихамъ прозаическую фигуру своего мужа.
На слѣдующій день, извѣстіе о свадьбѣ миссъ Стотфордъ распространилось повсюду. Мистрисъ Лиддель заѣхала, чтобы узнать, правда ли это и, убѣдившись въ справедливости свѣтскаго говора, нѣжно поцѣловала Агату и назвала ее Авророй Ли. Конечно, нашлись и, такіе люди, которые сочли своимъ долгомъ отговаривать Агату, спрашивая ее съ чувствомъ, понимаетъ ли она, что дѣлаетъ. Получивъ утвердительный отвѣтъ, они торжественно кивали головами и выражали надежду, что такое замѣчательное благородство получитъ достойную награду.
Вообще Агата была довольна. Она произвела именно тотъ эффектъ, на какой разсчитывала. Люди, которые никогда не обращали на нее вниманія, теперь толпились вокругъ нея, называя ее св. Агатой. Живописцы придавали ея хорошенькому лицу оттѣнокъ неземной красоты и рисовали съ сіяніемъ надъ головой.
Агата любила показываться вездѣ съ своимъ женихомъ. Онъ былъ постоянной вывѣской ея благородства.
Но, увы! чудеса не переживаютъ девяти дней. Похищеніе, свадьба, скоропостижная смерть составляютъ предметъ всѣхъ разговоровъ самое большое на недѣлю. Мы всѣ знаемъ, какъ завидно положеніе выздоравливающаго больного, но какъ только въ немъ пробуждается аппетитъ, его вычеркиваютъ изъ числа больныхъ и его капризы, недавно исполняемые съ радостью, какъ признакъ возвращенія силъ, начинаютъ называть черной неблагодарностью къ долгимъ попеченіямъ окружающихъ. Нѣтъ пьедестала, на которомъ человѣкъ могъ бы долго удержаться. Такъ и миссъ Стотфордъ пришлось вскорѣ сойти съ своего пьедестала. Грустная была для нея минута, когда ей пришлось убѣдиться, что свѣтъ, освоившись съ мыслью объ ея свадьбѣ, пересталъ и хвалить и сожалѣть ее. Даже Сингльтонъ уже болѣе не сомнѣвался въ дѣйствительности своего счастья и выражалъ нетерпѣливое желаніе, чтобы назначили поскорѣе день свадьбы.
— Намъ нечего торопиться, говорила Агата: — мы это рѣшимъ въ октябрѣ, послѣ моего возвращенія изъ Швейцаріи.
— Не думайте обо мнѣ, голубушка. Мысль о вашей любви будетъ поддерживать меня во время вашего отсутствія, а я знаю, что вамъ необходима перемѣна климата. Вы въ послѣднее время стали очень блѣдны. Но вы будете часто писать мнѣ?
Агата не хотѣла признаваться даже себѣ, какъ ей хотѣлось уѣхать подалѣе отъ Сингльтона; такой холодной натурѣ постоянное воркованіе очень тяжело и ей приходилось слишкомъ дорого платить за удовольствіе произвести мимолетный эффектъ.
Въ Швейцаріи, Стотфорды познакомились съ семьей Гардинеръ. Агата и миссъ Моди Гардинеръ подружились съ перваго взгляда, какъ это часто бываетъ съ молодыми дѣвушками. Старшіе представители обоихъ семействъ находили мало общаго между собой, такъ какъ Гардинеры, хотя принадлежали къ приличному обществу, отличались поголовной тупостью; но Моди пришлась по вкусу Агатѣ, а братъ Моди, Реджинальдъ, былъ красивый молодой человѣкъ. Они втроемъ предпринимали очень пріятныя экспедиціи въ горы и трудно было найти болѣе смѣлыхъ туристовъ, какъ эта юная тройка.
Конечно, Агата разсказала съ самаго начала Моди, что она невѣста, и эта романическая исторія привела послѣднюю въ восторгъ. Она никогда не слыхивала ничего интереснѣе..
— Вы составите счастье этого бѣдняка, говорила она.
— Я надѣюсь.
— Вы должны мнѣ его показать, какъ только мы вернемся въ Лондонъ.
— Да, конечно. Мы будемъ всѣ друзьями.
Однажды утромъ, выходя изъ отеля на прогулку, Агата замѣтила, что надѣется по возвращеніи найти письмо.
— Отъ него? спросила Моди.
— Да, любопытная дѣвочка. Я должна была получить письмо еще вчера.
— А! такъ не послать ли телеграмму, замѣтилъ Реджинальдъ, подходя къ нимъ и подслушавъ ихъ разговоръ: — вы недостаточно безпокоитесь, посмотрите, вы даже не блѣдны.
Агата покраснѣла, что очень шло къ ней, и они отправились въ горы.
Возвратясь къ обѣду, Агата пошла прямо въ свою комнату, чтобы переодѣться. Во время обѣда и вечеромъ въ саду, гдѣ играла музыка, она была очень весела. Прощаясь съ нею, Реджинальдъ спросилъ съ знаменательной улыбкой:
— Ваше письмо принесло вамъ хорошія вѣсти, миссъ Стотфордъ?
Агата покраснѣла теперь не на шутку. Всѣмъ было извѣстно, что англійская почта пришла въ пять часовъ, а она даже забыла спросить, было ли къ ней письмо.
— Это только соломинка, думалъ Реджинальдъ, направляясь въ биліардную: — но все-таки соломинка.
Въ концѣ октября, Стотфорды и Гардинеры возвратились вмѣстѣ въ Лондонъ. Моди пришлось не долго ждать знакомства съ Сингльтономъ. Онъ ждалъ свою невѣсту на станціи желѣзной дороги.
— Не правда ли это очень благородно со стороны Агаты? спросила у брата миссъ Гардинеръ, когда она разсталась съ Стотфордами.
— Судьба обидѣла его, но за то и вознаградила, отвѣчалъ Реджинальдъ, насупивъ брови.
Конечно, Сингльтонъ обѣдалъ въ этотъ день съ Стотфордами и, оставшись наединѣ съ Агатой, былъ очень страстенъ. «Страстнѣе обыкновеннаго», думала Агата съ чувствомъ состраданія. Онъ принесъ маленькую тетрадку, въ которой ежедневно записывалъ все, что дѣлалъ и думалъ во время ихъ разлуки.
— Я полагалъ, что это васъ будетъ интересовать, сказалъ онъ.
— О! да, благодарю васъ, отвѣчала она: — я очень рада.
И она стала перелистывать страницы; но когда онъ уходилъ, то она замѣтила, что онъ забылъ свою тетрадку.
— Такъ вы не хотите оставить ее у себя?
Въ его головѣ слышалась жалобная, разочарованная нота, но она не нашла отклика въ ея сердцѣ.
— Нѣтъ, благодарю. Я уже теперь знаю, какъ вы жили все это время. Вторникъ походилъ на понедѣльникъ, среда на вторникъ и такъ далѣе. Вы вели себя примѣрно.
Въ эту ночь Сингльтонъ долго сидѣлъ въ своей комнатѣ передъ каминомъ. Онъ нѣжно вынулъ изъ кармана свою тетрадку и взглянулъ на первую страницу, на которой было написано: «Дневникъ, веденный для моей Агаты во время ея отсутствія». Потомъ онъ бросилъ его въ огонь и назвалъ себя недостойными дуракомъ. Какъ ей понять такую мелкую сантиментальность? Она доказала свою любовь не словами, а дѣломъ. Она согласилась быть его женой. И онъ легъ спать, стыдясь своей пошлой исторіи съ дневникомъ.
Наконецъ, день свадьбы былъ назначенъ въ началѣ января. Но чѣмъ болѣе приближался этотъ день, тѣмъ болѣе пугалъ, онъ Агату. Женою Сингльтона, она не могла играть даже той роли, которую играла его невѣстой. Удовольствіе, доставленное произведеннымъ ею эффектомъ, было громадно, но оно было дано ей въ кредитъ. Теперь наступала минута платежа и ей становилось жутко. По временамъ, она думала даже прямо обратиться къ великодушію Сингльтона, который, она знала, ни въ чемъ ей не откажетъ, и просить, чтобы онъ возвратилъ данное ему слово. Но что скажутъ друзья, смотрѣвшіе на нее съ такимъ восторженнымъ поклоненіемъ? Она не могла сойти съ пьедестала святой героини, на который ее возвели, и сдѣлаться обыкновеннѣйшей изъ смертныхъ, презрѣннымъ существомъ, не чувствовавшимъ въ себѣ достаточно мужества для задуманнаго самопожертвованія. Нѣтъ, перенести подобное униженіе было сверхъ ея силъ. Но вѣдь каждая женщина, прежде чѣмъ связать свою жизнь на вѣки брачными узами, имѣетъ право кокетничать съ кѣмъ ей угодно, и еслибы Сингльтонъ сталъ ее ревновать и поссорился съ нею, то она не была бы ни въ чемъ виновата. Моди была ея сердечнымъ другомъ и она не могла видѣться съ сестрою, не встрѣчая брата. Къ тому же Реджинальдъ ей нравился; съ ея дружбой къ нему и къ его сестрѣ, Сингльтонъ долженъ же будетъ помирится рано или поздно. Поэтому она сказала ему однажды вечеромъ:
— Завтра вечеромъ мы не увидимся. Моди будетъ у меня.
— Не могу ли я зайти послѣ ея отъѣзда?
— Вы можете, конечно, придти если хотите, но вы не увидите меня наединѣ; Реджинальдъ пріѣдетъ съ сестрой и они вѣроятно останутся очень поздно.
— Такъ я приду послѣ завтра.
— Нѣтъ, я буду у нихъ.
— Но могу же я пріѣхать за вами?
— Да, конечно, но не ранѣе одинадцати часовъ. Мы ѣдемъ въ театръ.
— Надѣюсь, что вамъ будетъ весело. Я за вами явлюсь ровно въ одинадцать.
Если трудно было побудить Сингльтона объясниться въ любви, то еще труднѣе было вырвать у него хоть одно слово ревности. Его пламенное поклоненіе своей невѣстѣ ни въ чемъ не измѣнилось и онъ сохранилъ совершенное спокойствіе при такихъ обстоятельствахъ, которыя могли взорвать самаго добраго, терпѣливаго человѣка. Агата замѣтила въ немъ только одну перемѣну; онъ менѣе говорилъ о предстоящей брачной жизни, чѣмъ прежде, и она была очень благодарна ему за это. Однако, день ихъ свадьбы быстро приближался и уже начали готовить ея приданное.
Вечеромъ, наканунѣ Рождества, они оба сидѣли въ будуарѣ Агаты. Была очень холодная погода, дулъ сильный сѣверо-восточный вѣтеръ и по временамъ мокрый снѣгъ билъ въ окна.
— Уфъ! Какъ холодно! Я, кажется, никогда не согрѣюсь! промолвила Агата.
Она полулежала на кушеткѣ передъ огнемъ въ каминѣ. Ея ножки покоились на рѣшеткѣ, а руки, блестѣвшія кольцами, были сложены на груди. Она казалась въ эту минуту олицетвореніемъ лѣни и спокойствія.
Сингльтонъ ничего не отвѣчалъ. Онъ стоялъ, облокотись на выступъ камина.
— Отчего вы молчите? спросила она съ нѣкоторой досадой.
— А развѣ вы говорили со мной.
— Вы никогда не слышите, когда я говорю о своихъ страданіяхъ, замѣтила она.
— Вы страдаете, голубушка? спросилъ онъ нѣжно.
— Еще бы. Вы знаете, какъ на меня дѣйствуетъ дурная погода.
На часахъ пробило половина одинадцатаго. Въ это время Сингльтонъ всегда уходилъ.
— Агата, сказалъ онъ съ какой-то нервной дрожью: — у меня есть къ вамъ большая просьба.
— Неужели! въ чемъ дѣло? сказала она равнодушно.
— Я хочу остаться у васъ сегодня до одиннадцати часовъ.
— О нѣтъ, не сегодня, воскликнула она съ большимъ протестомъ въ голосѣ, чѣмъ сама сознавала: — у меня болитъ голова и я хочу лечь; авось въ постели согрѣюсь.
— Только сегодня… въ первый и въ послѣдній разъ.
Она ничего не отвѣтила.
— Простите меня, Агата. Я низкій эгоистъ. Не сердитесь на меня, я ухожу.
Она не могла не разслышать въ его голосѣ дрожащихъ нотъ и, посмотрѣвъ на него, замѣтила такую страстную мольбу въ его глазахъ, что даже ея каменное сердце было тронуто.
— Останьтесь, сказала она: — я слишкомъ рѣзко вамъ отвѣтила. Полчаса меня не убьютъ, а я не хочу, чтобъ вы на меня сердились.
— Чтобъ я сердился на васъ? промолвилъ Сингльтонъ, опускаясь на колѣни подлѣ кушетки: — да развѣ это возможно?
Онъ обнялъ ее и положилъ ея голову себѣ на плечо.
Впродолженіи всего получаса, они оба не промолвили ни слова. Огонь въ каминѣ тихо бесѣдовалъ самъ съ собою, а извнѣ вѣтеръ завывалъ въ обнаженныхъ деревьяхъ. Когда пробило одиннадцать, Сингльтонъ всталъ. Агата также поднялась съ своей кушетки.
— Благодарю васъ, что позволили мнѣ остаться, сказалъ онъ: — вы въ этомъ никогда не раскаетесь.
Онъ держалъ крѣпко ея руку и она снова замѣтила въ его глазахъ странный взглядъ, полный страстной мольбы.
— Вы несчастливы? спросила она.
— Развѣ человѣкъ, вѣрящій въ вашу любовь, можетъ быть несчастливымъ?
Онъ поцѣловалъ ее и направился къ дверямъ. Но тутъ остановился, вернулся назадъ и, обнявъ ее, снова горячо поцѣловалъ. Черезъ минуту, его уже не было въ комнатѣ.
— Наконецъ-то ушелъ, подумала Агата и пошла спать.
Миссъ Стотфордъ вставала очень поздно и пила кофе въ своей комнатѣ. На слѣдующій день, она получила нѣсколько поздравительныхъ карточекъ и одно письмо. По мелкому, изящному почерку она тотчасъ узнала, что оно было отъ Сингльтона. Въ первое время послѣ того, какъ они были объявлены женихомъ и невѣстой, онъ взялъ привычку писать ей каждый вечеръ, ложась спать, но въ послѣднія недѣли пересталъ это дѣлать. Агата равнодушно распечатала письмо и прочла слѣдующее:
"Моя радость, я желалъ бы, чтобъ это письмо не было для васъ слишкомъ тяжелымъ ударомъ. 24 мая, ровно семь мѣсяцевъ тому назадъ, вы мнѣ сказали, что вы меня любите. Я ни на минуту не сомнѣваюсь, что вы тогда искренно это думали и даже теперь стараетесь убѣдить себя въ этомъ. Я слѣпо вѣрилъ въ вашу любовь до вашего возвращенія изъ Швейцаріи. Тогда впервые зародилось во мнѣ сомнѣніе. Я сталъ внимательно наблюдать за вами и за собой. («Ага! начинается ревность», подумала Агата и усѣлась попокойнѣе, чтобъ продолжать чтеніе письма). Я знаю человѣческое сердце и знаю, на что походитъ женщина, когда она дѣйствительно любитъ. Наконецъ, мои сомнѣнія сложились въ положительное убѣжденіе, что если вы когда-нибудь и любили — хотя, быть можетъ, вы, по благородству своей натуры, приняли сожалѣніе за любовь — то это чувство мало-по-малу умираетъ въ васъ. Только пламенная любовь могла бы помирить съ жизнью, которая вамъ предстояла бы съ такимъ несчастнымъ существомъ, какъ я. Но я не предлагаю отказаться отъ васъ (лицо Агаты отуманилось). Я знаю, что, по своей изысканной деликатности, вы никогда на это не согласились бы. Вы стали бы краснорѣчиво опровергать всѣ мои доводы и въ благородномъ порывѣ сдѣлать меня счастливымъ, увѣрили бы себя, что не сомнѣваетесь въ искренности своей любви ко мнѣ. Но, Агата, чего бы мнѣ стоило видѣть, какъ вы станете чахнуть на моихъ глазахъ? Я слабый человѣкъ, и еслибъ вы поднесли къ моимъ губамъ чашу счастья, то я жадно прильнулъ бы къ ней. Нѣтъ, я не предлагаю отказаться отъ васъ, но просто возвращаю вамъ вашу свободу. Это мой рождественскій подарокъ. Когда вы будете читать это письмо, я буду такъ далеко отъ васъ, что ни радость, ни горе меня не настигнутъ.
"Еслибъ я не зналъ вашей любви, то довольствовался бы вашей дружбой, но теперь ваша дружба была бы для меня нестерпимымъ мученіемъ. Жизнь мнѣ не сулитъ радостей, а смерть улыбается. Я умру счастливый, унося съ собою воспоминаніе о блаженномъ майскомъ вечерѣ. Вы помните, я вошелъ въ сумеркахъ неслышно и увидалъ васъ на кушеткѣ. Я сѣлъ подлѣ васъ на кресло, между двумя окнами. На васъ было сѣрое, шелковое платье и красная роза въ волосахъ. Я ее укралъ, прежде чѣмъ ушелъ. Я буду вѣчно слышать вашъ нѣжный лепетъ: я васъ люблю. Я буду вѣчно чувствовать ту лихорадочную дрожь, которая пробѣжала по всему моему тѣлу при вашемъ первомъ поцѣлуѣ. Мысль, что я никогда болѣе васъ не поцѣлую, лишаетъ меня всякаго мужества и я становлюсь тряпкой. Сегодня вечеромъ, сидя подлѣ васъ въ тѣ полчаса, которые я у васъ выпросилъ, я думалъ въ глубинѣ моего сердца: «Вотъ твоя Агата, ты ее можешь видѣть и цѣловать, а черезъ нѣсколько часовъ она будетъ отъ тебя дальше вѣчности. О какое страданіе никогда васъ не видѣть!»
"Голубушка, я совсѣмъ спокоенъ. Еще немного и я навѣки успокоюсь. Въ эти послѣднія минуты я отъ всей души васъ благословляю. Еслибы не вы, я жилъ бы долго, никому не принося ни пользы, ни радости. У меня нѣтъ родителей и некому обо мнѣ плакать. Я никогда не сдѣлалъ бы ничего замѣчательнаго въ живописи: это вамъ засвидѣтельствуетъ мистеръ Стотфордъ; значитъ и для искуства я небольшая потеря. Вы мнѣ дали три мѣсяца блаженства и я умираю счастливый. Прощайте, моя радость, да сохранитъ и благословитъ васъ Господь.
Письмо это нѣсколько разъ выпадало изъ рукъ Агаты. Теперь оно лежало передъ нею скомканное. Искренно ли писалъ Сингльтонъ? Дѣйствительно ли его болѣе не было въ живыхъ? Въ такомъ случаѣ, она была причиной его смерти. Кровь застыла въ ея жилахъ. Она вдругъ вскочила и поспѣшно одѣлась. Она должна была что-нибудь сдѣлать. Но что могла она сдѣлать?
Сойдя внизъ къ завтраку, она была такъ блѣдна, что всѣ замѣтили ея болѣзненный видъ. Она пыталась ѣсть, но не могла.
— Мнѣ очень дурно, сказала она, наконецъ: — я пойду къ себѣ въ комнату.
Мистрисъ Стотфордъ и Адди послѣдовали за нею.
— Я надѣюсь, ты взяла слово съ Джорджа, что онъ придетъ сегодня рано, сказала мистрисъ Стотфордъ.
Бѣдная Агата! Какіе жгучіе укоры совѣсти ощутила она при мысли, что собиралась въ это утро пойти въ церковь съ Гардинерами и потомъ завтракать у нихъ.
— Онъ, вѣроятно, придетъ не ранѣе обѣда, отвѣчала она едва слышно.
— Джорджъ просто ангелъ, воскликнула Адди: — я на его мѣстѣ никогда бы тебѣ не позволила водить такую дружбу съ Гардинерами.
— Пожалуйста, помолчи, у меня голова трещитъ.
— Пойдемъ прочь, Адди, сказала мистрисъ Стотфордъ: — намъ еще много дѣла. Надо развѣсить вѣтки омелы. Можетъ быть, Агата согрѣется и уснетъ. Это всего лучше. Она простудилась, вотъ и все.
Онѣ ушли и она опустилась на колѣни передъ каминомъ, дрожа всѣмъ тѣломъ, словно въ лихорадкѣ.
Быть можетъ, онъ не привелъ въ исполненіе своего безумнаго плана. Однако, въ этомъ случаѣ онъ написалъ бы ей. Его молчаніе было знаменательно. Однако, если роковое дѣло совершено, насколько она была въ немъ виновна? Если ему надо было разстаться съ ней, то отчего не уѣхать въ Австралію? Онъ могъ бы тамъ жить вдали отъ нея. Конечно, не ей было понять, что разочарованіе въ любви можетъ превратить жизнь въ адъ. При всякомъ звукѣ она вздрагивала. Когда почтальонъ позвонилъ, она замерла на мѣстѣ.
Около четырехъ часовъ часовъ къ ней зашли Моди и Реджинальдъ.
— Мы слышали отъ мистрисъ Стотфордъ, что вы нездоровы, сказала Моди: — вы ужасны на взглядъ, что съ вами?
— Ничего, промолвила Агата: — это пройдетъ.
— Одна рука у васъ холодная, сказалъ Реджинальдъ: — посмотримъ, другая ведетъ ли себя такъ же дурно?
— Оставьте меня! воскликнула она, вырывая у него руку.
— Вы на меня сердитесь? спросилъ онъ нѣжно.
— Я больна, развѣ вы не видите?
— И въ дурномъ расположеніи духа, замѣтила Моди.
— Да. Не прочитать ли вамъ вчерашнюю газету. Быть можетъ, это васъ развеселитъ.
И, вынувъ изъ кармана номеръ «Standard»'а, онъ продолжалъ:
— «Послѣднія телеграммы съ театра войны»! А! Пятьсотъ англійскихъ солдатъ разбили двѣсти туземцевъ. «Рождество въ Истъ-Эндѣ». Терпѣть не могу эту болтовню. «Страшный пожаръ въ Сити». «Опять извощики». «Полицейскіе суды». Интересуютъ васъ процессы? «Дѣло о разводѣ». «Кораблекрушенія близь Дувра». Еще бы, въ такую погоду! «Самоубійство въ Гарлейской улицѣ».
— Прочти это, сказала Моди: — меня всегда интересуютъ самоубійцы.
— Патологическое явленіе, замѣтилъ Реджинальдъ докторальнымъ тономъ.
Сердце Агаты ёкнуло.
— Надо освѣтить это мрачное дѣло, сказалъ Реджинальдъ, поправляя огонь въ каминѣ.
— Реджинальдъ, не шути на счетъ такихъ страшныхъ вещей, замѣтила Моди.
— Я не шучу. Я серьёзенъ, какъ судья. Ну, слушай. "Мистеръ Гельгъ, докторъ въ Гарлейской улицѣ, сегодня въ 10 часовъ былъ призванъ въ домъ № 26-й, гдѣ нашелъ…
Вдругъ Реджинальдъ умолкъ.
— Отчего ты не продолжаешь? воскликнула Моди.
Онъ молча подалъ газету.
— Господи! Это невозможно! О! Бѣдная Агата!
И она бросилась къ ней на шею. Но Агата схватила газету, которую хотѣлъ-было удержать Реджинальдъ, и прочла то, что она знала напередъ — имя Сингльтона.
— Шш! Шш! промолвилъ Реджинальдъ, но Моди съ трудомъ могла сдержать свои рыданія.
Минуты двѣ они всѣ трое сидѣли молча.
Потомъ Агата встала, выпрямилась во весь ростъ, какъ бы желая выйти изъ комнаты, но пошатнулась и съ крикомъ ужаса упала безъ чувствъ на руки къ Реджинальду, который успѣлъ ее поддержать.
«Какъ она любила этого бѣдняка»! подумалъ онъ, пока сестра побѣжала за мистрисъ Стотфордъ.
Конечно, Агату тотчасъ положили въ постель и послали за докторомъ. Узнавъ о случившемся, видя ея блестѣвшіе глаза и слыша ея бредъ, онъ не скрылъ отъ родителей, что боится тифа.
— Впрочемъ, если она уснетъ хорошо ночь, то опасность минуетъ, прибавилъ онъ.
Къ ночи, дѣйствительно, бредъ у нея прошелъ и она заснула.
На слѣдующее утро, она проснулась поздно. Она чувствовала себя очень странно; все тѣло ея было какъ бы покрыто синяками, но голова была совершенно ясна. Мало-по-малу она вспомнила все, что случилось наканунѣ. Она была слишкомъ слаба, чтобъ обдумать обстоятельно, свое положеніе. Она сознавала ясно только два факта: Сингльтонъ умеръ и она была свободна.
Спустя недѣлю, Агата вышла въ свой будуаръ. Друзья замѣтили на ея лицѣ святую покорность судьбѣ. Дѣло было въ томъ, что она совершенно помирилась съ своей совѣстью и рѣшила, что нисколько не виновна въ смерти Сингльтона. Будучи его невѣстой, она кокетничала съ другими не болѣе всѣхъ женщинъ, и если Сингльтону это не нравилось, то онъ долженъ былъ ее предупредить. Нѣтъ, въ его безумномъ поступкѣ была виновна одна его болѣзненная впечатлительность.
Блѣдная и въ траурѣ, она казалась интереснѣе обыкновеннаго. Она допускала до себя только четверыхъ мужчинъ, взявшихъ на себя роль утѣшителей. Это были: Вильямъ Пайнтеръ, очаровательный юный теноръ, потому что музыка успокоивала ея нервы; Джонъ Баркеръ, поэтъ и критикъ, читавшій ей съ коментаріями Браунинга, красивый пасторъ Сент-Клэръ, такъ какъ она одна въ семействѣ отличалась набожностью, и Реджинальдъ. Послѣдній, по праву дружбы, являлся всего чаще и развлекалъ ее планами объ осеннемъ путешествіи въ Швейцарію.
Но какъ бы то ни было, траурное кокетство не очень занимательно. Вмѣсто смѣха и шутокъ, должны появляться нѣжные вздохи и сочувственные взгляды. Агатѣ вскорѣ надоѣли и пѣніе тенора, и пѣніе поэта, и увѣщанія пастора. Она прогнала этихъ трехъ утѣшителей и удовольствовалась послѣднимъ, Реджинальдомъ, при которомъ она не должна была разыгрывать роль безутѣшной вдовы.
Какъ только наступило лѣто, она съ радостью покинула Лондонъ. Жизнь на берегу моря и въ горахъ совершенно возстановила ея силы. Мало по малу, она пришла къ тому убѣжденію, что и безъ спеціальности можно жить припѣваючи, и вернулась въ Лондонъ сіяющей.
На слѣдующій годъ, исполняя призваніе женщины, она вышла замужъ, но не за Реджинальда. Онъ сдѣлалъ предложеніе, но она просила три мѣсяца на размышленіе, а въ это время познакомилась съ сыномъ богатаго торговца картинами. Какъ естественно въ живописцѣ, мистеръ Стотфордъ поощрялъ ухаживаніе молодого человѣка, который, хотя и не столь красивый, какъ Реджинальдъ, былъ гораздо богаче его. Какъ покорная дочь, она исполнила желаніе отца. Впрочемъ, и Реджинальдъ вскорѣ утѣшился. Свѣтскіе франты никогда не умираютъ отъ любви.
Репутація благороднаго геройства, пріобрѣтенная Агатой, когда она была невѣстой Сингльтона, навсегда осталась за нею.
— Ея жизнь поблекла со смертью несчастнаго Сингльтона, говорили ея романтичные друзья: — и она вышла замужъ только изъ угожденія отцу.
Конечно, находились люди, которые позволяла себѣ колкія замѣчанія, но извѣстно, для злыхъ языковъ нѣтъ ничего святого. Она жила спокойно, какъ подобныя ей холодныя женщины, и если не знала большой радости, то не испытала и большого горя. Иногда во мракѣ ночи или среди блестяще освѣщенной театральной залы, ей вдругъ казалось, что она видитъ передъ собою грустные, но никогда не укоряющіе глаза. Въ такія минуты она блѣднѣла, ей становилось дурно, но видѣніе быстро исчезало и она снова забывала о своемъ первомъ женихѣ.