Спектакли въ Царскосельскомъ Китайскомъ Театрѣ
правитьВъ связи съ юбилейной Царскосельской выставкой, въ «Китайскомъ театрѣ» организованъ рядъ «посвященныхъ старинному русскому театру» спектаклей, которые должны охватить эпоху отъ Елисаветы до Николая I. Мы не знаемъ, закончена ли уже вся намѣченная устроителями программа, но и двѣ серіи, какія намъ пришлось видѣть, даютъ достаточно матеріала для того, чтобы судить какъ о замыслѣ режиссера вообще, такъ и о выполненіи его въ каждой отдѣльной пьесѣ. Газетные критики уже объявили, что на этихъ спектакляхъ они провели два часа въ русскомъ театрѣ 18 вѣка, что они окунулись въ старину, и, хотя мы думаемъ, что это не болѣе, какъ фразы, и очень сомнѣваемся, чтобы многіе дѣйствительно умѣли чувствовать прошедшія эпохи, дни угасшіе, но во всякомъ случаѣ, дань модному увлеченію этими заявленіями отдана, и мы можемъ уже болѣе спокойно, безъ лишняго паѳоса отнестись къ самимъ спектаклямъ…
Мы ожидали отъ нихъ очень многаго. Намъ казалось, что режиссеръ захочетъ — трудная, но заманчивая и благодарная задача! — возсоздать старый русскій театръ, а не только — заново поставитъ нѣсколько старыхъ пьесъ, что онъ будетъ стремиться къ тому, чтобы дать всю атмосферу этого театра. Изъ всѣхъ возможныхъ путей самымъ правильнымъ и интереснымъ представлялся намъ путь возможно болѣе точнаго воспроизведенія (но безъ педантичной сухости и безжизненности) стараго театра, причемъ, мѣняя пріемы постановки повремени, режиссеръ имѣлъ бы возможность и въ каждой эпохѣ отличить спектакль парадный, въ которомъ была бы дана какъ бы квинтъ эссенція всего лучшаго тогдашняго театра, и спектакль рядовой, или типическій для даннаго времени. Режиссеръ могъ бы даже показать намъ недостатки, наивности того театра, надъ которыми мы улыбнулись бы любовно. И хотя открытіе для публики Китайскаго театра не свидѣтельствовало о слишкомъ сильной и чуткой любви къ старинѣ, однако, онъ самъ, даже испорченный реставраціями, даже съ электричествомъ, казался намъ наилучшей для такихъ спектаклей обстановкой. Вѣдь это могъ быть праздникъ для глазъ, лучшіе наши художники должны были бы принять участіе въ предпріятіи, ибо развѣ не великіе мастера украшали въ 18 вѣкѣ русскую сцену? Не слишкомъ большой смѣлостью было бы даже утверждать, что въ томъ театрѣ лучшимъ были именно декораціи, — не даромъ же художники-декораторы того времени получали жалованіе большее, чѣмъ лучшіе артисты.
Но уже съ самаго начала возникли разочарованія. Трудъ передачи совершенства, великихъ мастеровъ былъ возложенъ почти цѣликомъ на г. Аллегри, и его продукціи (за исключеніемъ занавѣса) приводили въ отчаяніе. Оказалось, далѣе, возможнымъ использовать старыя, видѣнныя уже декораціи М. Добужинскаго, написанныя для совсѣмъ другой эпохи. Такимъ образомъ, обстановочная сторона (за исключеніемъ нѣсколькихъ хорошихъ костюмовъ по рисункамъ Ю. Озаровскаго) была сведена на нѣтъ. Оставалось смотрѣть на самую игру. Первое впечатлѣніе было неплохое. Г. Озаровскііі очень толково, съ большимъ умѣніемъ и не безъ красоты прочелъ отрывокъ изъ «предувѣдомленія» къ Драматическому словарю 1787 г., г-жа Мусина эффектно декламировала-пѣла въ «Темирѣ» Сумарокова, и на минуту показалось, что передъ нами откроется продуманно выполненная, серіозно сработанная картина стараго русскаго театра. Но сразу, послѣ выхода слѣдующаго же актера, не только все пошло хуже, но стало ясно, что никакой, общей картины", никакой серіозной задачи устроители этихъ спектаклей себѣ и не ставили.
Уже въ «Семирѣ» странной казалась, рядомъ съ декламаціей нараспѣвъ г-жи Мусиной, повышенная, растянутая, но все же читка г. Петрова. Правда въ тѣ времена несомнѣнно была такая дисгармонія, и мы имѣемъ даже прямыя свидѣтельства ея. Но вѣдь она и была тогда сознана именно какъ недостатокъ, ее вѣдь и высмѣивали тогдашніе сатирическіе журналы, когда говорили: «нѣкоторые изъ актеровъ кричатъ, что есть силы, другіе же произносятъ слова нараспѣвъ, такъ что отъ сего почти всегда комедія кажется оперой», а между тѣмъ царскосельскій спектакль былъ поставленъ «въ духѣ пышнаго театральнаго дѣйства», какъ сказано въ подробной программѣ-проспектѣ, т. е. надо было именно показать самое красивое, что тогда было и какъ оно тогда понималось.
Такія же «случайности» царили и въ другихъ постановкахъ. Такъ, въ веселой комедіи Екатерины II «Невѣста-невидимка», роль «служанки Мавры», очаровательной и все устраивающей субретки французскаго театра, — отдана была хорошей, но мало подходящей для этой роли артисткѣ, г-жѣ Озаровской. Мы опять готовы допустить, что не часто тогда были артистки столь изящныя и легкія, какихъ намъ бы хотѣлось видѣть въ этой роли; но вѣдь не бывали же тогда и такіе шаржи, какъ показанные въ той же комедіи Вѣстолюбъ и Маремьяна. И какъ мирились эти подчеркнутые персонажи съ умышленно обезцвѣченными Крафтинымъ и Христиной? Вѣдь въ то время всѣ роли казались живыми и ихъ одинаково старались играть ярко и сочно, особенно же роли «любовниковъ», и это только потомки стали различать между ними — типы жизненные и условныя маски. Эта комедія, кромѣ того, внесла уже новую поту въ спектакль: на мѣсто стремленія къ воспроизведенію того театра, какъ онъ былъ тогда и тогда сознавался (что можно было видѣть въ постановкѣ, хотя и не вполнѣ удавшейся, «Семиры»), здѣсь сказалось желаніе внести въ спектакль и современное его пониманіе, т. е. уже не театръ возсоздавался, а ставилась старая пьеса, для которой можно примѣнить какой угодно пріемъ постановки, хотя бы онъ и не соотвѣтствовалъ старинѣ.
Къ сожалѣнію, какъ намъ кажется, послѣдняя тенденція возобладала въ послѣдующихъ пьесахъ. Ея побѣдѣ помогло, можетъ быть, то, что такія постановки несомнѣнно для публики должны быть занятнѣе, веселѣе, чѣмъ соблюдающія историческую окраску, а вѣдь не могъ же театръ забыть, что онъ входитъ въ программу «увеселеній» при выставкѣ.
Отъ историчности осталась одна личина, словно устроители и желали бы ея, да сбились, и надѣются теперь хоть утѣшить себя ея призрачной видимостью. Впрочемъ, не во всемъ виноватъ режиссеръ (г. Озаровскій): несомнѣнно, выполненію его плановъ сильно мѣшала очень несовершенная игра актеровъ, и, напримѣръ, «Бахчисарайскій фонтанъ» кн. Шаховскаго могъ бы, вѣроятно, съ большей убѣдительностью передать задуманную режиссеромъ"русскую романтическую экзотику 20-хъ годовъ", будь въ г-жѣ Тиме, лучшей артисткѣ въ обѣихъ серіяхъ, пріятно, красиво и не безъ чувства декламировавшей, больше силы и страсти, совершенно необходимыхъ для Заремы, особенно при подчеркнутой романтикѣ. Однако, постановки — «Вздорщица» Сумарокова и, арлекинъ въ «Сералѣ» де-Сентфоа — всецѣло на отвѣтственности режиссера. И если первая пьеса, красиво обставленная, была стройно и неплохо разыграна, такъ что даже такимъ ролямъ, какъ Розалія и Ерастъ, о которыхъ обыкновенно пишутъ, что они «совершенно не характерны и поэтому не производятъ никакого впечатлѣнія», — даже имъ сумѣлъ режиссеръ придать интересную физіономію, — и спорно въ этой постановкѣ само заданіе («стиль Елизаветинскаго лубка»), — то, арлекинъ въ «Сералѣ» произвелъ совершенно отталкивающее впечатлѣніе. Правда, «французско-италіанская арлекинада», въ духѣ которой «трактована» постановка, — пересаженная на русскую сцену, породила образцы грубости и безстыдства, но, при невозможности дать точную фотографію тогдашнихъ спектаклей, при необходимости самостоятельнаго творчества, надо соблюсти какую то границу, чтобы не воцарился дурного вкуса балаганъ. Къ тому же, экзотическая эротика 18-го вѣка, въ современномъ сознаніи соединяетъ грубость съ утонченностью, откровенный цинизмъ съ самой пряной и душной потаенностью, и это позволяетъ, при настоящей фантазіи, при дѣйствительномъ проникновеніи въ тотъ вѣкъ, создать, не умаляя грубыхъ чертъ, зрѣлище захватывающее и волнующее. Вмѣсто этого былъ сдѣланъ балаганъ, способный разсмѣшить только самую невзыскательную публику. Такимъ образомъ, минуя балетъ «Кавказскій плѣнникъ» Дидло и ординарную, не плохую, но и не выразительную, постановку комедіи Хмѣльницкаго Взаимныя испытанія", мы обозрѣли обѣ серіи, и заключенія наши — опредѣленно отрицательныя. Абстрактный завлекательный планъ — созданіе стариннаго театра — не только плохо выполненъ, но даже не изысканы вѣрные для его осуществленія пути. Остался только рядъ болѣе или менѣе прилично представленныхъ старыхъ пьесъ. И въ этомъ отношеніи спектакли были, кажется, вровень съ самой выставкой: какъ тамъ какой нибудь «Боржомъ» или шоколадъ, «Блигкенъ и Робинзонъ» оскверняютъ Камеронову галерею, типографскія машины, нелѣпые павильоны и образцовые хутора коверкаютъ паркъ, такъ и здѣсь неудачная постановка и игра портила превосходныя пьесы. Если обыкновенно памятники старины бываютъ слишкомъ недоступны для публики, то на этотъ разъ, поистинѣ, въ милый Китайскій театръ лучше бы не входили сами устроители спектаклей…
Когда, нѣсколько лѣтъ назадъ, защищая Малый театръ отъ нападокъ (по поводу постановки имъ «Шерлока Хольмса» и другихъ детективныхъ пьесъ), которые раздавались противъ него въ печати, одинъ изъ сотрудниковъ «Новаго Времени», помнится, подъ псевдонимомъ — въ, настаивалъ на правѣ актера, какъ всякаго поэта, художника, повеселиться, отдохнуть отъ скуки и серіозности «текущаго» репертуара на подобныхъ стремительныхъ пьесахъ, побалагурить, — то это признаніе позволяло и въ будущемъ ожидать новыхъ разнообразныхъ превращеній Малаго театра; и мы думаемъ, что въ этихъ именно словахъ слѣдуетъ искать объясненіе и тѣмъ нѣсколько страннымъ событіямъ, которыя разыгрываются въ немъ теперь. Серіозно къ нимъ относиться, конечно, нельзя, — видѣть въ нихъ что нибудь большее, чѣмъ простую забаву, было бы слишкомъ легкомысленно. Но развѣ и въ весельѣ не сказывается характеръ? развѣ веселье, смѣхъ менѣе отражаютъ душу, чѣмъ важная сосредоточенность? Мы вовсе не будемъ отрицать право актера забавляться, мы даже рады ему, покуда оно толкаетъ театръ прочь отъ современнаго ходкаго репертуара: но все же мы можемъ заинтересоваться и самимъ характеромъ этихъ развлеченій, подвергнуть ихъ оцѣнкѣ. Увы! Мы, кажется не ошибемся, если скажемъ, что превращенія театра Литературно-Художественнаго Общества въ этомъ году, въ своей основѣ и независимо отъ удачливости отдѣльныхъ постановокъ, — не болѣе топкаго вкуса, не болѣе остры, пряны или занятны, чѣмъ въ свое время культивированіе «Шерлока Хольмса»…
Начались они еще съ прошлой весны забавой для театра совершенно неожиданной: каковы бы ни были причины, побудившія Б. Глаголица, которому было поручено веденіе весенняго и теперешняго осенняго сезоновъ, остановить свой выборъ на, забавѣ дѣвъ", какъ сумбурно ни была она поставлена, приспособленная, но не совсѣмъ ловко ко вкусамъ малотеатральной публики и сильно сдобренная безвкусной актерской отсебятиной, все же эта оперетка М. Кузмина въ декораціяхъ С. Судейкина проникла на сцену Малаго театра и открыла время перемѣнъ и неожиданностей, въ которомъ многіе склонны видѣть чуть ли не новую эру театра, мы же можемъ признать лишь новый актерскій капризъ, временный и полусознательный. Капризъ этотъ пока еще не прошелъ, напротивъ, онъ сталъ еще своевольнѣе и на осень объявилъ совершенно невѣроятный репертуаръ: тутъ и оперетты, и балеты, здѣсь философскіе разговоры и пьеса Мольнара, Василиса Мелентьева, Свадьба Кречинскаго, постановка Рейнгардта и пьесы зимняго репертуара Малаго театра, — словомъ, если прежде физіономія Малаго театра была непріятная, а временами даже отталкивающая, теперь можно рѣшительно сказать, что на немъ и лица нѣтъ. И однако, таково было въ прошломъ лицо Малаго Театра, что одно исчезновеніе его, хотя бы и временное, уже наполняетъ сердце радостью. Пусть репертуаръ осенняго сезона безформенъ, пусть иныя постановки плохи, зато есть и такія постановки, о которыхъ хочется говорить, — а вѣдь въ обычномъ сезонѣ этого театра не случалось ничего, на чемъ можно было остановиться съ удовольствіемъ. Между тѣмъ, теперь, всего три недѣли прошло со дня открытія сезона, и вотъ тремъ новинкамъ надо сказать похвалу.
И прежде всего это относится къ поставленной самимъ авторомъ пьесѣ «Оле-Лукъ-Ойе» Н. А. Попова. Такъ какъ о ея московской постановкѣ уже было писано въ нашей «Лѣтописи» (1911, № 5), то мы можемъ ограничиться самыми немногими словами и только для того, чтобы подтвердить, что и въ Маломъ театрѣ, несмотря на нѣсколько вялую игру (въ тотъ спектакль, что намъ пришлось видѣть), несмотря на небезукоризненность сценическаго механизма — милая пьеса, хорошо поставленная и въ красивыхъ декораціяхъ К. Евсеева, показалась достаточно пріятной. Воспроизведенная нѣкіимъ г. П. Ф. Ш. рейнгардтовская постановка «Усмиренія строптивой» — вотъ то второе, о чемъ хочется сказать теперь же. Если сама эта постановка и не безусловно пріемлема, то ознакомленіе съ ней русской публики, несомнѣнно, только желательно, хотя, конечно, такое фотографированіе должно погасить нѣкоторыя краски, сдѣлать спектакль скучнѣе, длиннѣе: пусть постановка Рейнгардта съ безусловной точностью передана на сценѣ Малаго театра, всякая копія всегда отлична отъ оригинала.
Основной упрекъ, который можно сдѣлать этой постановкѣ, тотъ, что стиль подчеркнутой клоунады подходитъ скорѣе къ предшественникамъ Шекспира, чѣмъ къ нему самому. Однако, та «классическая» серіозность, важность, съ какими обычно ставятъ Шекспира, такъ чужды ему, что только самый рѣшительный отказъ отъ нихъ можетъ вообще приблизить насъ къ вѣрному тону. Кромѣ того, русскіе актеры, — въ старину большіе поклонники подчеркнутой жестикуляціи, — нынче такъ отучены отъ игры для зрѣнія, такъ въ забвеніи у нихъ тѣло, что хочется безусловно поддержать всякую попытку, направленную къ возрожденію этихъ «элементовъ» актерскаго искусства. Пріятно было смотрѣть, какъ молодые артисты съ ловкостью заправскихъ гимнастовъ кувыркались, извивались на сценѣ, какъ ритму танца подчиняли они свои слова; радостно было чувствовать, какъ, наконецъ, распускалась въ театрѣ та"цвѣтущая атмосфера чувственности", что такъ долго гнали съ русской сцены. Кстати сказать, было бы большой ошибкой думать, что такая постановка, расчитанная на внѣшнюю занимательность, облегчаетъ задачу артиста: наоборотъ, она скорѣе ее затрудняетъ. Ибо, чтобы сквозь всю эту сумятицу, шумъ и веселье пронести въ цѣлости свою роль, — для этого нужно большое дарованіе. Исполнители главныхъ ролей его не обнаружили, но за то молодежь справилась съ трудной и такой непривычной задачей настолько успѣшно, какъ нельзя было никакъ ожидать по обычнымъ спектаклямъ Малаго театра, и несомнѣнно, что еще лучше были бы они въ какой нибудь оригинальной, ихъ самостоятельнымъ творчествомъ созданной, постановкѣ.
Болѣе спорна постановка комедіи Оскара Уайльда «Что иногда нужно женщинѣ», которою открылся сезонъ. Былъ взятъ слишкомъ повышенный, искусственно-фарсовой тонъ, и онъ, не раздражающій въ превосходной, изобрѣтательной и какой то искренней, игрѣ г. Глаголица (Джекъ Уорсингъ), — былъ нестерпимо скученъ и топорно грубъ у г. Шмитгофа (Альджернонъ Монкрифъ); подчеркнутое позированіе было очень выдержано въ г-жѣ Дейкархановой (миссъ Гвендолень Ферфаксъ), игравшей, впрочемъ, не вовсе хорошо, и совсѣмъ неудавалось симпатичной, не простоватой г-жѣ Полевицкой (Сесиль Кардью); утрированная веселость порою переходила въ полную неразбериху и — не слишкомъ изобрѣтательная и легкая — граничила съ буйствомъ, вовсе не англійскимъ; наконецъ, и пресловутое упраздненіе реквизита принадлежитъ къ выдумкамъ, далеко не удачнымъ. Но это не потому, что нельзя провести границу этому уничтоженію (ибо гдѣ лежитъ внѣшняя граница присутствію реквизита, бутафоріи, декорацій?), а просто потому, что оно не веселитъ. А это происходитъ по многимъ причинамъ, и одна изъ нихъ та, что актеръ долженъ все время подчеркивать отсутствіе реквизита, иначе публика и не замѣтитъ его, такъ какъ развѣ зритель интересуется тѣмъ, даетъ ли кто нибудь дѣйствительно монету на чай слугѣ, или только дѣлаетъ соотвѣтствующій жестъ? Подчеркнутость же и вообще не хороша, а когда приходится одно и то же подчеркивать безконечное число разъ въ теченіе всей пьесы, то становится просто скучно. Въ то же время отсутствіе реквизита убиваетъ многіе комическіе пассажи: ибо, если даже плохіе актеры всегда сумѣютъ вызвать смѣхъ, отнимая другъ у друга подносъ съ посудой, то нужно имѣть совсѣмъ особое цирковое дарованіе, чтобы создать комическій эффектъ, не имѣя въ рукахъ подноса, ни посуды на немъ.
Но въ общемъ «Что иногда нужно женщинѣ» все таки — пьеса Уайльда, постановка ея (г. Глаголила) не лишена остроумія, декораціи и костюмы (Миссъ) — въ духѣ постановки — занятны и милы.