Сочиненія Н. Златовратскаго; крестьянскіе повѣсти и разсказы, изданіе второе, значительно дополненное, Москва 1884 г., часть первая.
Появленіе полнаго изданія сочиненій г. Злотовратскаго, одного изъ наиболѣе талантливыхъ и вліятельныхъ беллетристовъ-народниковъ, конечно, весьма желательно и важно, какъ для публики, для критики, такъ и для самого писателя. Затерянные въ забытыхъ нумерахъ различныхъ журналовъ за многіе годы, теперь повѣсти и разсказы эти вновь воскреснутъ въ памяти читателей, и писатель предстанетъ передъ нами во весь ростъ, во всей своей прошедшей и настоящей дѣятельности. По нашему мнѣнію, лишь съ изданія полнаго собранія сочиненій автора возможна дѣлается и полная оцѣнка его, въ которой критику не приходится быть въ тоже время и библіографомъ и рыться въ архивной пыли, напоминая читателямъ полупозабытыя творенія прежнихъ годовъ и предоставляя имъ принимать многое на вѣру.
Поэтому мы будемъ ожидать появленія всѣхъ томовъ новаго изданія произведеній г. Злотовратскаго, для того, чтобы оцѣнить значеніе этого талантливаго беллетриста по существу. Теперь же пока ограничимся лишь тѣмъ, что, насколько это возможно, опредѣлимъ общій характеръ этого писателя, и основной взглядъ его на народную жизнь.
Г. Златовратскій безспорно принадлежитъ къ типу беллетристовъ идеалистовъ, но этотъ терминъ отнюдь не слѣдуетъ принимать въ томъ искаженномъ его значеніи, чтобы г. Златовратскій идеализировалъ жизнь, представлялъ дѣйствительность исключительно въ розовомъ свѣтѣ и упорно закрывалъ глаза на ея мрачныя стороны. Г. Златовратскаго отнюдь не слѣдуетъ смѣшивать съ тѣми прямолинейными публицистами-народниками, которые, очертя голову, разсѣкаютъ русскую жизнь на два элемента: деревню и городъ, причемъ въ городѣ ничего не предполагаютъ, кромѣ растлѣнія и всякихъ мерзостей, а въ деревнѣ, наоборотъ, воображаютъ экстрактъ всѣхъ нравственныхъ совершенствъ, какія только возможны въ человѣческомъ родѣ, и изъ этихъ фантастическихъ предположеній дѣлаютъ прямой выводъ, что городъ отнюдь не долженъ пытаться научить чему-либо деревню, потому что онъ ничего не можетъ дать ей, кромѣ растлѣнія, и напротивъ того, самъ долженъ учиться у деревни, проникаться ея идеалами, если не хочетъ погибнуть нравственною смертью. Назвать г. Златовратскаго идеалистомъ можно лишь по его методу изученія народной жизни. Дѣло въ томъ, что, приступая къ наблюденіямъ надъ деревенской жизнью, онъ старается проникнуть прямо въ душу и сердце деревенскаго жителя и уяснить народные идеалы. При этомъ онъ, путемъ апріорныхъ умозаключеній, заранѣе опредѣляетъ для себя, гдѣ слѣдуетъ ему искать истинныхъ, исконныхъ народныхъ идеаловъ, а именно въ общинѣ и артели. Но община и артель не всегда являются въ дѣйствительности въ ихъ чистомъ и совершенномъ видѣ, вполнѣ соотвѣтствующемъ народнымъ идеаламъ; начать съ того, что эти первобытныя формы народной жизни весьма далеки еще отъ своего окончательнаго и полнаго развитія, а затѣмъ онѣ постоянно видоизмѣняются и искажаются, вслѣдствіе различныхъ вліяній. Г. Златовратскій не игнорируетъ этого обстоятельства. Но, оставаясь беллетристомъ-идеалистомъ, онъ останавливается исключительно на такихъ явленіяхъ въ деревенской жизни, въ которыхъ общинныя или артельныя начала проявляются наиболѣе ярко, гдѣ они болѣе всего сохранились отъ враждебныхъ вліяній; онъ изолируетъ эти явленія отъ чуждыхъ имъ элементовъ и въ этомъ видѣ обращаетъ на нихъ вниманіе читателей.
По мнѣнію г. Златовратскаго, въ наиболѣе сохранившемся видѣ исконные общинные идеалы можно встрѣтить въ глухихъ, захолустныхъ деревняхъ, далекихъ отъ административныхъ или торгово-промышленныхъ центровъ, равно какъ и отъ желѣзныхъ дорогъ. Далѣе затѣмъ, въ каждомъ деревенскомъ мірѣ самыми крѣпкими и вѣрными носителями исконныхъ народныхъ идеаловъ являются старики. Молодость и зрѣлый возрастъ этихъ стариковъ протекли въ такое время, когда общинные народные идеалы сохранялись въ болѣе чистомъ видѣ, потому что мало еще подвергались различнымъ внѣшнимъ вліяніямъ; въ умахъ же людей средняго возраста, а тѣмъ болѣе молодежи, событія и обстоятельства послѣднихъ лѣтъ, и особенно экономическія, поселили не малую смуту и затемнѣніе исконныхъ народныхъ идеаловъ. Изъ этого проистекаетъ пристрастіе г. Зла товратскаго къ деревнямъ наиболѣе захолустнымъ, забытымъ, и въ этихъ деревняхъ къ самымъ древнимъ старцамъ. Ужь изъ этого одного вы видите, какъ далекъ г. Златовратскій отъ тѣхъ публицистовъ-идеалистовъ, которые воображаютъ, что весь деревенскій міръ преисполненъ идеальныхъ совершенствъ и что гдѣ есть община, тамъ и рай земной. Напротивъ того, г. Златовратскій утверждаетъ, что исконные народные идеалы въ чистомъ и неискаженномъ видѣ встрѣчаются очень рѣдко, что они непремѣнно затмѣваются, гаснутъ, и что различныя враждебныя вліянія грозятъ совсѣмъ искоренить ихъ изъ народнаго сознанія. Отсюда проистекаютъ та томительная грусть, тѣ тревожныя опасенія и сѣтованія, какія проникаютъ всѣ произведенія г. Златовратскаго. Такъ напримѣръ, въ разсказѣ «Авраамъ», описывая въ лицѣ мужика Антона одинъ изъ наиболѣе сохранившихся типовъ общиннаго идеала, авторъ восклицаетъ:
«Странное впечатлѣніе всегда производятъ на меня подобнаго рода типа крестьяне. Это — типъ уже вымирающій, какъ тяжелая, неповоротливая, созерцающая кенгуру австралійскихъ лѣсовъ, погибающая въ борьбѣ за существованіе съ ловкими, пронырливыми хищниками новѣйшихъ формацій. Онъ уже рѣдокъ въ подгородныхъ деревняхъ, хотя въ глуши встрѣчается еще во всей неприкосновенности. Чѣмъ больше вы съ нимъ знакомитесь, тѣмъ болѣе нѣжныя чувства начинаете питать къ нему, по, вмѣстѣ съ тѣмъ, въ вашу душу забирается какая-то досадливая грусть. Неужели же суровый законъ борьбы за существованіе всевластно царитъ и въ человѣчествѣ? Неужели человѣкъ не пробовалъ противустать его ужасному, антигуманному проявленію?» (стр. 217).
Въ другомъ мѣстѣ, именно въ самомъ началѣ разсказа «Деревенскій король Лиръ», вотъ какъ относится г. Златовратскій къ излюбленнымъ имъ деревенскимъ старикамъ:
"Когда мнѣ приходилось жить въ деревнѣ, я особенно любилъ бесѣдовать ее стариками. Вообще деревенскій старикъ болтливѣе, разговорчивѣе съ постороннимъ человѣкомъ, чѣмъ мужикъ-середнякъ. Старикъ всегда наивнѣе, непосредственнѣе; между тѣмъ, какъ «середнякъ» непремѣнно «солидничаетъ», если онъ большакъ въ хозяйствѣ, резонерствуетъ, вообще старается быть не тѣмъ, чѣмъ онъ есть, старается «выказаться» съ той стороны, которая, по его мнѣнію, наиболѣе можетъ поддержать его репутацію въ глазахъ городского человѣка. Какъ бы тамъ, впрочемъ, ни было, но я почему-то чувствую особое предрасположеніе къ этимъ подгнивающимъ столпамъ, которые вынесли на себѣ тяжесть трехъ четвертей крѣпостного вѣка и, подгнивши, погнувшись, но не упавъ подъ этою тяжестью, сложили историческій грузъ вмѣстѣ съ новыми наслоеніями на неокрѣпшія еще основы своихъ сыновъ. Въ этихъ хилыхъ и дряхлыхъ останкахъ былого живетъ еще та органическая связь далекаго прошлаго съ наступающимъ будущимъ, которая невольно, неудержимо влечетъ къ себѣ вниманіе.
— Вотъ, дружокъ, вымремъ мы всѣ, старожилые-то мужички… Такихъ, какъ мы, ужь не будетъ… Другой нонѣ народъ пошелъ! выговариваютъ они свои вѣчныя жалобы на новыя времена.
И дѣйствительно, чувствуешь, что вотъ вымрутъ они, эти старожилые мужички, и вмѣстѣ съ ними уйдетъ въ невозвратную историческую тьму что-то такое, чего, можетъ быть, уже не увидишь, не встрѣтишь больше, и какъ-то тоскливо сжимается сердце. Тоска эта, впрочемъ, вовсе не знаменуетъ отсутствія вѣры въ новыхъ «сыновъ народа», которые все же плоть отъ плоти и кость отъ костей этихъ же вымирающихъ стариковъ, но настоящее этихъ «сыновъ» такое хаотическое, смутное, за которымъ будущее представляется еще смутнѣе, еще неопредѣленнѣе. А тутъ, въ этихъ сторожилыхъ мужичкахъ, посмотрите, какъ все окаменѣло, застыло въ опредѣленныхъ очертаніяхъ и формахъ! Они ясны, какъ книга, въ которой вы четко читаете эпическія страницы вѣковой борьбы (235—236).
Въ этихъ двухъ тирадахъ выражаются основные взгляды г. Златовратскаго на народную жизнь и на главную задачу своего творчества. Этимъ мы можемъ пока и ограничиться. Что же касается вопросовъ о томъ, какъ и въ какихъ образахъ выражаетъ г. Златовратскій свои взгляды и насколько выполняетъ онъ свою многотрудную задачу, это уже дѣло не рецензіи, а критики.