Сочиненія М. Е. Салтыкова (Щедрина). Томъ девятый. Пошехонская старина, жизнь и приключенія Никанора Затрапезнаго. Матеріалы для біографіи М. Е. Салтыкова, съ портретомъ автора и его факсимиле. Спб., 1890 т. Этимъ, недавно вышедшимъ въ свѣтъ, девятымъ томомъ закончилось первое изданіе Сочиненій М. Е. Салтыкова, начатое при жизни автора, по плану, имъ самимъ составленному. Въ это изданіе не вошли его журнальныя и газетныя статьи публицистическаго, полемическаго и библіографическаго характера, печатавшіяся въ Современникѣ, а потомъ въ Отечественныхъ Запискахъ «послѣдней редакціи», и затѣмъ въ первый разъ появляются собранными вмѣстѣ такіе очерки, которые при жизни автора отдѣльными изданіями не были напечатаны, а именно: Итоги, Культурные люди и Пошехонская старина. О Пошехонской старинѣ мы уже не разъ говорили въ то время, когда эти разсказы появлялись въ Вѣстникѣ Европы, и тогда же указывали на нихъ, какъ на правдивое воспроизведеніе помѣщичьяго быта при крѣпостномъ правѣ. Уже и тогда было довольно ясно, что въ этихъ очеркахъ передается не только видѣнное и слышанное авторомъ, но и лично имъ пережитое, перечувствованное и передуманное. Такой, до нѣкоторой степени, автобіографическій характеръ этихъ очерковъ подтверждается статьею K. К. Арсеньева Матеріалы для біографіи М. Е. Салтыкова, вошедшею въ девятый томъ его Сочиненій. Не представляя собою законченной біографіи знаменитаго русскаго сатирика, статья г. Арсеньева полна интереса и даетъ читателю возможность познакомиться съ такими сторонами внутренней жизни покойнаго Михаила Евграфовича, которыя до сихъ поръ оставались совершенно неизвѣстными, — мало сказать — большинству русской публики, но и всей публикѣ, не исключая даже людей, близко знавшихъ высокочтимаго писателя. Мы говоримъ не о подробностяхъ частной и семейной жизни Салтыкова, которыхъ весьма мало касается его біографъ, а исключительно о его общественной, вѣрнѣе, служебной дѣятельности и о томъ, что имъ написано не для печати, собственно, и, тѣмъ не менѣе, ради служенія той же самой идеѣ, проведенію которой въ общественное сознаніе были посвящены всѣ его литературные труды, — мы говоримъ о «запискахъ», составлявшихся Салтыковымъ во время его государственной службы, по порученію его начальниковъ, и касающихся различныхъ, весьма существенныхъ вопросовъ, разрабатывавшихся тогда въ высшихъ административныхъ сферахъ. Первое мѣсто, по времени, занимаетъ «донесеніе» Салтыкова, представленное имъ вятскому губернатору въ 1852 г., по дѣлу «о безпорядкахъ, возникшихъ между государственными крестьянами» Трупшиковской волости, Слободскаго уѣзда. Состоя совѣтникомъ губернскаго правленія, Салтыковъ былъ посланъ губернаторомъ, вмѣстѣ съ жандармскимъ офицеромъ, для прекращенія крестьянскихъ «безпорядковъ». На мѣстѣ кое-какъ все было улажено послѣ того, какъ трбихъ крестьянъ взяли подъ стражу и отослали въ уѣздный городъ. «Дѣло, — говоритъ г. Арсеньевъ, — оканчивается, такимъ образомъ, миролюбиво, еще до прибытія вытребованной военной команды. Заурядный чиновникъ тогдашняго, — да и не только тогдашняго, — времени счелъ бы свою задачу исполненною и спокойно возвратился бы къ своимъ обычнымъ занятіямъ. Не такъ отнесся къ дѣлу Салтыковъ. Онъ не только раскрылъ всѣ обстоятельства, вызвавшія „неповиновеніе“ крестьянъ, но подумалъ и о томъ, какъ предупредить повтореніе подобнымъ явленій». Въ своемъ донесеніи Салтыковъ указываетъ «на многочисленныя упущенія» въ дѣйствіяхъ управленія государственными имуществами, которыми «крестьянъ точно дразнятъ, то отнимая, то возвращая необходимую имъ землю». Салтыковъ возлагаетъ при этомъ отвѣтственность не на чиновное только нерадѣніе или недобросовѣстность, но и на самую систему сдачи въ аренду оброчныхъ статей. Эта система, — замѣчаетъ г. Арсеньевъ, — «пережила систему реформъ и поколебалась лишь недавно, когда крестьянскимъ обществамъ предоставлено было преимущественное право на арендованіе казенныхъ земель». Почти сорокъ лѣтъ назадъ Салтыковъ видѣлъ уже всю необходимость измѣнить всю систему въ томъ именно смыслѣ, какъ это сдѣлано лишь теперь, и не побоялся предложить отдачу крестьянамъ той земли, изъ-за которой возникли «безпорядки». «Ему могли сказать, что удовлетвореніе „бунтовщиковъ“ было бы равносильно поощренію „бунта“, а при его положеніи въ губерніи такое толкованіе его словъ было бы далеко не безопасно. Не останавливаясь передъ личными соображеніями, онъ выразилъ свое мнѣніе съ искренностью и силой, необычными въ дореформенномъ административномъ мірѣ». Впослѣдствіи Салтыковъ, съ такою же правдивостью и смѣлостью, и — прибавимъ отъ себя — съ такою же прозорливостью, высказывалъ, "свои мнѣнія передъ высшими властями по многимъ вопросамъ, почитавшимся въ то время весьма щекотливыми.
Какъ историческій документъ, очень любопытна уцѣлѣвшая въ черновыхъ бумагахъ Салтыкова обширная записка о государственномъ ополченіи, составленная имъ въ 1856 г., когда онъ былъ командированъ министерствомъ внутреннихъ дѣлъ для обревизованія на мѣстѣ дѣлопроизводства губернскихъ комитетовъ ополченій разныхъ губерній. Ревизія эта раскрыла множество поражающихъ злоупотребленій и послужила потомъ матеріаломъ для очерка Тяжелый годъ (Благонамѣренныя рѣчи), написаннаго во время послѣдней восточной войны, но относящагося къ эпохѣ крымской кампаніи. Близкое знакомство съ тѣмъ, что дѣлалось при формированіи ополченій въ губерніяхъ: Московской, Владимірской, Тверской, Калужской и Саратовской, дало полнѣйшее право Щедрину, основываясь на достовѣрныхъ данныхъ, написать горькія слова: «Неслыханнѣйшая оргія взволновала нашъ скромный городъ. Весь мало-мальски смышленый людъ заволновался. Всякій спѣшилъ какъ-нибудь поближе пріютиться около пирога, чтобъ нѣчто урвать, утаить, ушить, укроить и, вообще, по силѣ возможности, накласть въ загорбокъ любезному отечеству. Лица вытянулась, глаза помутились, уста оскалились. Нашъ тихій городъ словно ошалѣлъ. Безсознательно, но, тѣмъ не менѣе, безпощадно отечество продавалось всюду и за всякую цѣну. Продавалось и за грошъ, и за болѣе крупный кушъ; продавалось и за карточнымъ столомъ, и за пьяными тостами подписныхъ обѣдовъ; продавалось и въ домашнихъ кружкахъ, устроенныхъ съ цѣлью наилучшей организаціи ополченія, и при звонѣ колоколовъ, при возгласахъ, призывавшихъ побѣду и одолѣніе» (томъ V, стр. 603). «Я помню очень многое, — пишетъ Щедринъ въ другомъ мѣстѣ, — и помню, между прочимъ, 1853—1855 гг. Помню ликующихъ жуликовъ, помню людей, одолѣваемыхъ простымъ долгоязычіемъ, и людей, пользовавшихся долгоязычіемъ, какъ подходящимъ средствомъ, чтобы запускать руку въ карманъ ближняго или казны. Мало того: я помню, что этихъ людей называли тогда благонамѣренными, несмотря на то, что ихъ лганье было шито бѣлыми нитками. И, что всего ужаснѣе, не только не представлялось возможности обличить ихъ, но даже устраниться, уйти отъ нихъ было нельзя» (т. III, стр. 483).
Кромѣ ревизіи комитетовъ ополченія и составленія свода правительственныхъ распоряженій по призыву государственнаго ополченія, въ послужномъ спискѣ Салтыкова упоминается о составленіи имъ, по порученію министра, «предположенія объ улучшеніи устройства земскихъ повинностей». Слѣдовъ этой работы въ черновыхъ бумагахъ М. Е. Салтыкова не оказалось; а было бы весьма любопытно извлечь изъ архивовъ какъ этотъ его служебный трудъ, такъ и другіе. Біографъ его, не безъ основанія, конечно, предполагаетъ, что существуютъ таковые, кромѣ перечисляемыхъ въ Матеріалахъ для біографіи. Г. Арсеньевъ сообщаетъ о черновой запискѣ, написанной отъ имени-министра внутреннихъ дѣлъ, «объ устройствѣ православныхъ церквей въ западныхъ губерніяхъ», и подробно говоритъ про служебную записку Салтыкова, содержащую въ себѣ цѣлый проектъ устройства «градскихъ и земскихъ полицій». «Въ Россіи, — такъ начинается эта записка, — благотворное дѣйствіе полиціи почти незамѣтно; что касается ея злоупотребленій и сопряженныхъ съ всеобщимъ ущербомъ вмѣшательствъ въ частные интересы, то они не только замѣтны, но оставляютъ по себѣ несомнѣнно весьма вредное впечатлѣніе. Всякій, кто не праздно жилъ въ провинціи и всматривался въ окружающія явленія, безъ труда пойметъ справедливость этого замѣчанія. Въ провинціи существуетъ не дѣйствіе, а произволъ полицейской власти, совершенно убѣжденной, что не она существуетъ для народа, а народъ для нея». По этому вступленію можно уже судить, что г. Арсеньевъ совершенно правъ, называя записку Салтыкова «замѣчательною». Къ сожалѣнію, мѣсто не дозволяетъ намъ долго останавливаться на этой работѣ М. Е. Салтыкова, въ которой часто встрѣчается слово земство и развиваются мысли о возложеніи на земство многихъ такихъ обязанностей, которыя ему исполнить было бы удобнѣе и пристойнѣе, чѣмъ полиціи, причемъ и для населенія было бы легче исполнять требованія и контролировать дѣйствія земствъ. Салтыковъ подробно указываетъ на неудобства административной централизаціи, создающей «солидарность между высшимъправительствомъ и его агентами, тогда какъ на самомъ дѣлѣ между министромъ внутреннихъ дѣлъ и какимъ-нибудь становымъ приставомъ нѣтъ ничего общаго. Отсюда безпрестанныя жалобы на правительство, которое будто бы не имѣетъ надзора за своими агентами, будто бы не преслѣдуетъ злоупотребленій и не печется объ искорененіи ихъ централизаціей, по мнѣнію автора записки, обусловливается „существованіе массы чиновниковъ, чуждыхъ населенію и по духу, и по стремленіямъ, не связанныхъ съ нимъ никакими общими интересами, безсильныхъ на добро, но въ области зла являющихся страшною, разъѣдающею силой“. Указывая на невозможность увеличеніемъ содержанія улучшить составъ чиновниковъ, Салтыковъ говоритъ: „Важно не содержаніе, — важенъ произволъ, который слѣдуетъ, но нельзя обуздать, пока въ государствѣ существуетъ особый видъ пролетаріата, носящій оффиціальное имя чиновничества“. Очень существенное „зло, производимое централизаціей, есть то невѣдѣніе народныхъ нуждъ, въ которое она погружаетъ правительство. Рапорты о благополучіи — необходимая принадлежность чиновничества, чуждаго населенію и равнодушнаго къ его потребностямъ. Исключеніе дѣлается только для тѣхъ предметовъ, которые, какъ извѣстно чиновникамъ, обращаютъ на себя вниманіе правительства. Въ отношеніи къ этимъ предметамъ все неблагополучно“. „Пишутся донесенія, — заключаетъ Салтыковъ, — отъ чтенія которыхъ становится страшно; подумаешь, что пробилъ послѣдній часъ для государства. А ларчикъ открывается весьма просто: чиновнику нужно отличиться — онъ описываетъ все, какъ ему хочется“. Салтыковъ, между прочимъ, сравниваетъ идею административной централизаціи съ идѣей учрежденія іезуитскаго ордена. „И тамъ, и тутъ, — говорится въ его запискѣ, — царствуетъ общее недовѣріе и пастырей къ паствѣ, и пастырей между собою. И тамъ, и тутъ все до такой степени искусственно, что не знаешь, чему болѣе удивляться: терпѣнію ли людей, которые придумали призрачную машину, не имѣющую никакихъ корней въ природѣ человѣческой, или долговѣчности этой машины, которая, несмотря на вск“ свою противу естественность, продолжаетъ и доднесь существовать и пользоваться правами гражданства». Покончивши съ изложеніемъ этой записки, біографъ Салтыкова замѣчаетъ, что въ то время, когда составлена записка, «немного было должностныхъ лицъ, способныхъ и готовыхъ говорить, въ формальной служебной бумагѣ, такъ рѣшительнои такъ откровенно, какъ говоритъ авторъ записки. Безпощаднаго анализа системы, едва поколебленной и оффиціально еще не осужденной, всего труднѣе было ожидать отъ молодаго чиновника, только что вернувшагося изъ продолжительной ссылки и занимавшаго весьма скромное положеніе въ административномъ мірѣ. Салтыковъ не остановился передъ соображеніями личной безопасности и личной выгоды; получивъ возможность высказаться, онъ воспользовался ею широко и смѣло». Мы говорили уже выше, что, находясь еще въ ссылкѣ, М. Е. Салтыковъ не побоялся раскрыть всю правду въ очень щекотливомъ дѣлѣ о крестьянскихъ «безпорядкахъ». Вотъ эта-то смѣлость Салтыкова Щедрина прямо взглянуть въ глаза правдѣ и, не стѣсняясь никакими лукавыми соображеніями, открыто высказать всю правду и лежитъ въ основѣ всего, написаннаго М. Е. Салтыковымъ; эта неустрашимость его передъ правдой и создала ему безчисленныхъ почитателей и хотя немногочисленныхъ, но ожесточенныхъ враговъ, путающихся въ лабиринтѣ благонамѣренной лжи. Салтыковъ всегда былъ убѣжденъ и всю жизнь свою доказывалъ, что одно свободное раскрытіе правды гласно поможетъ искоренить злоупотребленія неизмѣримо дѣйствительнѣе и скорѣе, чѣмъ всякія мѣропріятія, въ особенности административныя, «экстренныя» и произвольныя, выходящія изъ предѣловъ законности. Это, между прочимъ, ясно и опредѣленно выражено имъ въ извѣстной въ свое время (1861 г.) полемикѣ съ Ржевскимъ по вопросу объ отвѣтственности мировыхъ посредниковъ. Вообще мы считаемъ весьма основательною мысль Салтыкова, высказанную имъ тогда же въ Московск. Вѣдомостяхъ, выходившихъ подъ редакціей В. Ѳ. Корша, въ статьѣ Объ истинномъ значеніи недоразумѣній по крестьянскому дѣлу, въ которой авторъ держится того мнѣнія, что всякій безпорядокъ можетъ быть предупрежденъ «своевременнымъ» разъясненіемъ, увѣщаніемъ и соглашеніемъ. «Конечно, услѣдить за чуть примѣтными зачатками безпокойства довольно трудно; но власть не для того существуетъ, чтобы дѣйствовать спустя рукава. Отвѣтственности за безпорядки должны подлежать поэтому не только учинившіе ихъ, но и учрежденія или лица, допустившія развитіе безпорядковъ». Тутъ же, мимоходомъ, авторъ касается и «зачинщиковъ». «Одна дама, — говоритъ онъ, — спрашивала нѣкотораго глубокомысленнаго администратора, хвалившагося, что онъ въ такомъ-то случаѣ взялъ столько-то зачинщиковъ и поступилъ съ ними по всей строгости (есть такія плоскодонныя головы, которыя и этимъ хвалятся!): „Скажите, пожалуйста, какимъ образомъ вы умѣете отличить зачинщиковъ?“ Администраторъ вытаращилъ глаза и, повидимому, изумился, какъ это ему никогда не приходилъ въ голову подобный вопросъ. „Вы, можетъ быть, отличаете ихъ по волосамъ: одинъ разъ зачинщики — бѣлокурые, другой разъ — брюнеты?“ Администраторъ побагровѣлъ отъ злости, но удовлетворительнаго отвѣта не далъ. Увы! я и самъ до сихъ поръ не знаю, какіе отличительные признаки зачинщиковъ. Мнѣ всегда сдается, что зачинщикъ — время, и что его-то именно и слѣдуетъ подвергнуть полицейскому взысканію. Очень можетъ быть, что я ошибаюсь»… Мы уже не разъ, по поводу разныхъ произведеній Щедрина, говорили, что, прежде всего, онъ требуетъ отъ всякихъ властей «законности» дѣйствій и всемѣрно возстаетъ противъ всякаго произвола, въ чемъ бы онъ ни выражался, въ захватываніи ли зачинщиковъ «по усмотрѣнію», въ распоряженіяхъ ли съ захваченными на основаніи знаменитаго «фю-ить», въ уловленіи ли и истребленіи «духа», или въ заподозриваніи злокозненности мирныхъ обывателей.
Не менѣе всего предъидущаго представляется интересною черновая рукопись, сохранившаяся въ бумагахъ Салтыкова и содержащая въ себѣ Замѣчанія на проектъ устава о книгопечатаніи, составленный въ то время особою коммиссіей при министерствѣ народнаго просвѣщенія, подъ предсѣдательствомъ князя Д. А. Оболенскаго. Желающимъ познакомиться подробно съ взглядами М. Е. Салтыкова на регламентацію печатнаго дѣла мы вынуждены рекомендовать обратиться къ Матеріаламъ для біографіи, здѣсь же отмѣтимъ только мнѣніе, высказанное Салтыковымъ по поводу такъ называемыхъ «направленій». Необходимость особенно строгихъ предупредительныхъ мѣръ по отношенію къ періодическимъ изданіямъ, коммиссія мотивировала, между прочимъ, тѣмъ, что эти изданія дѣйствуютъ непрерывно, систематически, образуя цѣлое направленіе, неуловимое для преслѣдованія. «Что это за направленіе, — спрашиваетъ Салтыковъ, — которое всѣ чувствуютъ, но уловить не могутъ? Положительно можно сказать, что такихъ направленій нѣтъ и быть не можетъ преимущественно въ журналахъ и газетахъ. Журналъ и газета имѣютъ дѣло съ фактомъ, съ подробностями общественной жизни; связанные этимъ, они волей или неволей должны высказываться опредѣленно, такъ какъ въ противномъ случаѣ потеряютъ всякое значеніе для публики». Далѣе Салтыковъ возражаетъ противъ статьи проекта, ставившей разрѣшеніе или неразрѣшеніе новыхъ періодическихъ изданій въ зависимость отъ усмотрѣнія администраціи. Онъ на себѣ испыталъ неудобство такого порядка вещей: въ апрѣлѣ 1862 года ему было отказано въ разрѣшеніи издавать въ Москвѣ двухнедѣльный журналъ. «Почему же отказано Салтыкову, — пишетъ онъ, — который четырнадцать лѣтъ служилъ по министерству внутреннихъ дѣлъ и изъ нихъ четыре года былъ вице-губернаторомъ?» А черезъ два года э послѣ такого отказа занялъ мѣсто предсѣдателя казенной палаты сначала въ Пензѣ, потомъ переведенъ въ Тулу и впослѣдствіи въ Рязань и прослужилъ въ этой должности еще четыре года.
Изъ списка статей Салтыкова, помѣщенныхъ въ Современникѣ за 1863—1864 годы, видно, что лишь немногое изъ напечатаннаго имъ за это время вошло въ отдѣльныя изданія и въ полное собраніе его сочиненій. Весьма жаль, что многочисленныя статьи М. Е. Салтыкова, разсѣянныя по разнымъ изданіямъ, остаются почти недоступными для публики и останутся совершенно неизвѣстными большинству русскихъ читателей до тѣхъ поръ, пока не будутъ собраны вмѣстѣ и выпущены въ свѣтъ въ видѣ особаго дополнительнаго тома; въ него могли бы быть включены и тѣ изъ черновыхъ его рукописей, которыя имѣютъ общественное значеніе, если только опубликованіе ихъ не противорѣчитъ при жизни выраженной волѣ ихъ автора. Изъ предисловія къ лежащему передъ нами изданію видно, что выборъ для него матеріала сдѣланъ самимъ М. Е. Салтыковымъ и, слѣдовательно, имъ же исключено все то, что въ это изданіе не вошло. Но дѣло въ томъ, что изданіе это предполагалось выпустить при жизни автора, а онъ могъ не желать при себѣ опубликовывать ненапечатанное или хотя и напечатанное, но, по его мнѣнію, мало значительное. Иной взглядъ на значительность имъ написаннаго могутъ имѣть лица, получившія право распоряжаться его произведеніями послѣ его кончины. И правомъ этимъ они уже до нѣкоторой степени воспользовались, допустивши въ Матеріалахъ для біографіи пересказъ содержанія и выписки изъ напечатанныхъ статей, изъ черновыхъ бумагъ и изъ семейной переписки покойнаго. Мы считаемъ вполнѣ законнымъ выражаемое нами желаніе, раздѣляемое, смѣемъ думать, всѣми почитателями громаднаго таланта Салтыкова, чтобы наслѣдіе, оставленное обществу знаменитымъ писателемъ, дошло до общества во всей его полнотѣ, за исключеніемъ того только, что категорически запрещено опубликовывать самимъ авторомъ.
Не такой былъ писатель Салтыковъ-Щедринъ, чтобы мы могли претендовать въ Библіографическомъ отдѣлѣ журнала дать оцѣнку его многолѣтней литературной дѣятельности. Что же касается значенія его произведеній для русскаго общества, то объ этомъ мы уже не разъ говорили и повторять сказанное считаемъ совершенно излишнимъ, особливо теперь, когда Сочиненія его, изданныя въ количествѣ 6,500 экземпляровъ, распроданы сполна даже прежде еще, чѣмъ вышелъ изъ печати послѣдній девятый томъ. Этимъ фактомъ само русское общество достаточно ясно выразило, какъ высоко оно ставитъ произведенія Н. Щедрина, и весьма опредѣленно отвѣтило тѣмъ, кто въ безсильной злобѣ пытался ихъ умалить и принизить. Фактъ этотъ, кромѣ того, является въ высшей степени отраднымъ доказательствомъ того, насколько наше общество остается чуткимъ къ правдѣ и гуманности, къ которымъ такъ страстно призываетъ его все, написанное Салтыковымъ-Щедринымъ.