СОЦІАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКІЯ ПОПЫТКИ ВЪ РОССІИ.
правитьIII.
правитьРусскія рабочія артели, о которыхъ мы говорили въ предыдущей главѣ, не составляютъ одиночнаго и случайнаго явленія въ русской жизни. Имѣя свою собственную исторію, они, кромѣ того, составляютъ і дальнѣйшее развитіе началъ, давнымъ-давно положенныхъ русскимъ народомъ въ основаніе сельской общины. Если нѣкоторые читатели усомнятся въ справедливости того мнѣнія, что артели суть коренное русское учрежденіе, если многіе станутъ утверждать, что въ случаѣ справедливости этого мнѣнія, артель должна бы играть болѣе серьезную роль въ жизни русскаго рабочаго класса и безъ посторонней помощи, то этотъ скептицизмъ долженъ окончательно изчезнуть при ближайшемъ знакомствѣ съ историческимъ развитіемъ русской сельской общины. Если обратить вниманіе на то, что огромное большинство лицъ, занимающихся въ артеляхъ, принадлежитъ къ крестьянскому сословію, что какъ бродячія, такъ и постоянныя артели образуются почти исключительно изъ крестьянъ, то сдѣлается совершенно понятною та связь, которую мы указываемъ между артелями и сельской обвитой. Русскій крестьянинъ привыкъ къ общинѣ и инстинктивно усвоилъ себѣ пользу и огромную выгоду товарищества. Общинное владѣніе землей всегда предполагало, а частію даже условливало собою, близкое общеніе между крестьянами; земля соединяла ихъ не только механически, но и нравственно. Оставляя общину и уходя на сторону, крестьянинъ, естественно, уносилъ съ собою свои общинные обычаи, и гдѣ только могъ, прилагалъ ихъ дѣлу. Всѣ наши артели, которыя выше мы называли производительными, потребительными, рабочими и т. д., въ сущности были ни то, ни другое, ни третье. Они составлялись въ силу простой привычки рабочихъ къ товариществу, усвоенной ими въ сельской общинѣ. Русскій крестьянинъ не любитъ нигдѣ быть однимъ; въ одиночествѣ онъ чувствуетъ себя неловко, ему необходимо товарищество. Гакстгаузенъ, путешествовавшій по Россіи въ сороковыхъ годахъ, замѣтилъ эту отличительную черту русскихъ и выразилъ ее въ слѣдующихъ словахъ: «Гдѣ бы ни встрѣтились десять человѣкъ русскаго простонародья, въ Ригѣ, напримѣръ, или Митавѣ, они сейчасъ же составляютъ изъ себя организованное общество, избираютъ старшину и т. д.» Какъ въ самомъ дѣлѣ велика эта общинная сила въ русскомъ народѣ, и какую важную роль играетъ она какъ въ жизни крестьянъ, такъ и въ общей жизни государства, читатель увидитъ изъ нижеслѣдующаго историческаго очерка.
Устройство сельской общины основано на томъ понятія о землѣ, какое имѣли русскіе крестьяне въ самыя отдаленныя отъ насъ времена. Народъ всегда смотрѣлъ на землю, какъ на общую собственность, никому лично не принадлежащую. Рядомъ съ этимъ понятіемъ всегда шло другое, именно, что только земля должна служить основаніемъ всѣхъ отношеній человѣка къ обществу. Безъ земли можно было жить боярамъ, духовнымъ и т. д., но членъ городской или сельской общины непремѣнно долженъ былъ имѣть въ своемъ пользованіи извѣстную долю земли. Эти два понятія выразились въ устройствѣ сельской общими. Правда, у насъ всегда рядомъ съ общиннымъ землевладѣніемъ существовало и личное, на нравѣ полной собственности, но въ старое время процентъ личныхъ владѣльцевъ былъ самый ничтожный. Большинство же обработанныхъ земель принадлежало общинамъ. Въ XIV и XV вѣкахъ общинная земля была неотчуждаема: даже князья не могли покупать общинныхъ земель. Но община не была однакоже замкнутой корпораціей; каждый членъ могъ свободно выходить изъ общины и даже передавать свой участокъ другому лицу, но только съ непремѣннымъ условіемъ для этого лица сдѣлаться членомъ общины и принимать участіе во всѣхъ ея дѣлахъ. Такимъ образомъ, крестьянинъ, продавая или передавая свой земельный участокъ, передавалъ собственно не землю, а только право на нее. Участокъ земли, даваемый общиной крестьянину, поступалъ къ нему въ безсрочное пользованіе. Община уже не вмѣшивалась въ то, какъ распоряжался этой землею крестьянинъ; онъ могъ строить на ней, что угодно, засѣвать тѣмъ или другимъ хлѣбомъ и т. п., словомъ, онъ былъ полнымъ ея хозяиномъ, и только долженъ былъ исполнять всѣ общинныя обязанности. Такой порядокъ пользованія землею сохранялся и въ послѣдующее время, до прикрѣпленія крестьянъ къ землѣ, т. е. до установленія крѣпостного нрава. Такъ, напримѣръ, по свидѣтельству памятниковъ XVI вѣка, крестьянинъ, вступая въ общину, заключалъ съ нею условіе, по которому обязывался принимать участіе во всѣхъ общинныхъ дѣлахъ, а за это получалъ въ безсрочное пользованіе извѣстный участокъ земли. Однакожъ, сами крестьяне вовсе не смотрѣли на свои участки какъ на чужіе и принадлежащіе собственно не имъ, а какой-то отвлеченной личности, общинѣ. Они всегда называли эту землю «нашею землею», чѣмъ ясно выражалось, что они смотрятъ на свою неполную собственность не такъ, какъ смотритъ арендаторъ на землю, взятую имъ у владѣльца во временное пользованіе. Они владѣли этою землею потому, что принадлежали къ общинѣ, и составляли часть общины потому, что владѣли землею.
Такой порядокъ владѣнія землею и вытекающія изъ него условія общественной жизни крестьянъ были всегда очень выгодны какъ для самихъ крестьянъ, такъ и для правительства. Вотъ почему сельская община такъ прочно утвердилась въ русскомъ народѣ.
Очень важной причиной, способствовавшей развитію общины, было прямое покровительство ей со стороны закона. Слѣды этого покровительства мы встрѣчаемъ въ самой глубокой древности. Но отсюда вовсе не слѣдуетъ, чтобы русская сельская община была создана властью въ видахъ какихъ нибудь административныхъ соображеніи. Совершенно наоборотъ. Правительства дѣйствительно пользовались общиннымъ характеромъ народа, но потому, что община утвердилась гораздо прежде, чѣмъ законъ обратилъ на нее вниманіе. Князьямъ оставалось только признать оффиціально существованіе общинъ и воспользоваться ими для государственныхъ цѣлей. Такъ они и сдѣлали. По извѣстіямъ четырнадцатаго и пятнадцатаго вѣковъ видно, что еще тогда правительство обязало общины отвѣчать за порядокъ въ волостяхъ и за исправный взносъ податей. Правительству было неудобно имѣть дѣло съ каждымъ крестьяниномъ порознь относительно сбора повинностей, и потому оно охотно прибѣгло къ посредству общинъ. Для этого были установлены выборные начальники подъ разными названіями. Такимъ образомъ, земледѣльческая община была сдѣлана административной единицей.
Во времена судебниковъ значеніе общины еще болѣе усилилось. Тутъ уже народные обычаи, освященные временемъ, вполнѣ признаются положительнымъ законодательствомъ и потому получаютъ болѣе серьезное значеніе. Такъ, напримѣръ, по Судебнику Ивана Васильевича, намѣстники и другіе правители не могли производить суда безъ участія депутатовъ отъ общины. Кромѣ того, никто не могъ ни до. суда, ни послѣ взять крестьянина безъ согласія выборнаго общиннаго начальства. Далѣе, общинамъ было предоставлено право собственнаго суда черезъ своихъ выборныхъ.; эти выборные, какъ судьи, такъ и административныя лица, считались состоящими на государственной службѣ и пользовались тѣми же правами, какъ и лица, назначавшіяся самимъ правительствомъ. Во внутреннія дѣла общины правительства никогда не вмѣшивались: самосудъ и полное самоуправленіе были безусловно за ними признаны. Царь Иванъ Васильевичъ самъ старался о томъ, чтобы общины обходились въ своихъ внутреннихъ дѣлахъ безъ правительственныхъ властей. Вообще, общинамъ было предоставлено полное право управляться такъ или иначе, но своему усмотрѣнію, — черезъ выборныхъ ли начальниковъ, или черезъ лицъ, назначаемыхъ правительствомъ.
Но понятно, что предоставляя общинамъ такія широкія права, правительства поступали такъ въ своихъ собственныхъ выгодахъ. Община была всегда важнымъ средствомъ для удобнѣйшаго собиранія податей. Правительства въ этихъ, случаяхъ имѣли дѣло непосредственно съ выборными общинными начальниками и налагали подати не на каждаго крестьянина въ отдѣльности, а на всю общину, которая уже сама производила раскладку между своими членами. Такая операція представляла обоюдныя выгоды: правительство такимъ путемъ, какъ мы сказали, получало возможность имѣть дѣло съ крупными податными единицами, а крестьяне могли правильно распредѣлять подати между собою, сообразно средствамъ каждаго. И дѣйствительно, раскладывая налоги, община всегда принимала во вниманіе размѣръ имущества каждаго крестьянина и всѣ получаемые имъ. доходы. Это было тѣмъ важнѣе для правительства, что оно могло не стѣсняться частымъ составленіемъ окладныхъ книгъ, по которымъ опредѣлялись налоги. Какъ бы ни были велики промежутки между сроками составленія окладовъ, какъ бы ни измѣнились размѣры имущества лицъ, подлежащихъ налогу, правительство, благодаря общинамъ, могло не заботиться о томъ, чтобы обѣднѣвшій крестьянинъ не платилъ налоговъ черезъ силу; забота объ этомъ лежала на общинахъ, которыя могли во всякое время провѣрить и подробно внять состояніе каждаго своего члена. Въ этомъ, повторяемъ, заключалась огромная выгода какъ для крестьянъ, такъ и для самого правительства. Наконецъ, правительство пользовалось иногда общинами и во многихъ другихъ случаяхъ; оно, напримѣръ, поручало имъ наблюденіе за порядкомъ и защиту даже такихъ учрежденій, которыя были совершенно чужды общинѣ, и не имѣли съ него ничего общаго. Словомъ, община была нужна правительству, а потому за’оты о ней совершенно понятны.
Такое благосклонное отношеніе правительства къ общинамъ ставило ихъ весьма высоко въ глазахъ самихъ крестьянъ, которые находили для себя множество выгодъ въ принадлежности къ той или другой общинѣ. Выгоды эти были хотя не слишкомъ многочисленны, но зато очень существенны. Такъ, напримѣръ, тѣ крестьяне, которые владѣли участками земли на правѣ полной собственности, были обременены весьма значительными налогами, которые къ тому же почти постоянно увеличивались. Въ виду этихъ налоговъ, крестьянамъ было несравненно выгоднѣе сдѣлаться членами общины, которая соразмѣряла количество налога съ платежными силами своего члена. Правда, многіе переходили на земли крупныхъ собственниковъ, кладя основы будущаго крѣпостного права, но очень многіе шли и въ общины. Кромѣ выгодъ, представляемыхъ поступленіемъ въ общину въ матеріальномъ отношеніи, были и другія, какъ, напримѣръ, защита личности. Мы сказали уже, что никто не могъ взятъ крестьянина — члена общины — безъ согласія выборныхъ начальниковъ; кромѣ того, представлялось множество другихъ удобствъ, прямо вытекавшихъ изъ тѣхъ строго опредѣленныхъ отношеній, какія существовали между общинами и правительствомъ. Вслѣдствіе подобныхъ обстоятельствъ число членовъ въ общинахъ постоянно увеличивалось. Да и сами общины заботились о томъ, чтобы какъ можно больше усилить какъ свой численный составъ, такъ и количество принадлежащихъ имъ земель; въ этомъ была ихъ прямая выгода. Въ самомъ дѣлѣ, такъ какъ общины должны были платить налоги по тѣмъ спискамъ, которые составлялись лишь отъ времени до времени, то какія бы перемѣны ни произошли въ составѣ общиннаго населенія, какъ бы оно ни уменьшилось въ промежуткѣ двухъ переписей, — размѣръ налоговъ до новаго списка оставался одинъ и тотъ же. Понятно, такимъ образомъ, что общинамъ было выгоднѣе имѣть въ своей средѣ какъ можно больше членовъ и земли; во-первыхъ, подати, приходившіяся на долю каждаго, становились тогда меньше, во-вторыхъ, легче было платить за недостаточныхъ общинниковъ. Съ этой цѣлью общины приглашали къ себѣ членовъ со стороны, давали имъ разныя льготы, пособія и т. п. Правительство вполнѣ понимало важность подобныхъ дѣйствій для общинъ, поэтому оно не только не мѣшало этой пропагандѣ, но даже само ей способствовало посредствомъ особыхъ указовъ и грамотъ.
Чтобы короче и вмѣстѣ полнѣе опредѣлить значеніе общины въ XVI вѣкѣ, мы приведемъ слѣдующее мѣсто изъ сочиненія г. Бѣляева «Крестьяне на Руси». «Въ шестнадцатомъ столѣтіи», говоритъ г. Бѣляевъ, «крестьянскія общины на Руси относительно общественныхъ нравъ были въ полномъ развитіи. Законъ и правительство не только признали за ними всѣ права, выработанныя прежнею жизнью и обычаями, но и утвердили многое, чего общины прежде не имѣли. Правительство явно стремилось къ тому, чтобы поставить общины въ основаніе управленія; оно не только дозволило имъ самоуправленіе и самосудъ но ихъ выбору, но и дало право жизни и смерти надъ своими членами и даже надъ выборными начальниками. Мало этого, законъ передалъ въ полное распоряженіе общинъ — управляться ли имъ самимъ собою, черезъ своихъ выборныхъ начальниковъ, надъ которыми они имѣли право жизни и счерти, или просить правителей у государя, которые уже не зависѣли отъ общинъ. Здѣсь не мѣсто искать причинъ, побудившихъ царя Ивана Васильевича къ такому направленію. Но для насъ важенъ самый фактъ, что таковое направленіе существовало въ XVI вѣкѣ и по мѣстамъ осуществлялось на дѣлѣ, въ большихъ или меньшихъ размѣрахъ, и осуществленіе это не имѣло своимъ слѣдствіемъ важныхъ безпорядковъ; это свидѣтельствуетъ, что общины были исконнымъ учрежденіемъ на Руси, и весь народъ хорошо понималъ ихъ значеніе и права. Въ противномъ случаѣ были бы иныя послѣдствія: народъ, какъ городской, такъ и волостной, накинулся бы, очертя голову, на невиданную и заманчивую новость? безпорядкамъ и своеволію не было бы конца: суды, сборъ податей, и вообще всѣ общественныя дѣла пришли бы въ крайнюю запутанность. Но на дѣлѣ ничего этого не было, — народъ съ увѣренностью пользовался данными ему правами самоуправленія; въ одно и тоже время, рядомъ, существовали въ одной области выборные судьи и полное самоуправленіе, а въ другой намѣстники и волостели, назначаемые государемъ. И это было не но приказамъ и распоряженіямъ правительства, а по усмотрѣнію самого народа; одна волость или одинъ уѣздъ желали выборныхъ судей и полнаго самоуправленія — и безпрепятственно получали желаемое, а другая волость или другой уѣздъ просили царскихъ намѣстниковъ и волостелей — и намѣстники и волостели къ нимъ присылались; и такъ шли дѣла не годъ и не два, и даже не одно царствованіе царя Ивана Васильевича, но и я продолженіи почти всего XVII столѣтія; и судъ, и сборъ податей, и всѣ общественныя дѣла шли споимъ порядкомъ. Не удовлетворяли обществу выборные суды — общество просило намѣстниковъ и волостелей; намѣстники и волостели оказывались неугодными — и общество обращалось къ выборнымъ судьямъ. Ясно, что царь Иванъ Васильевичъ, давая огромныя права общинамъ, не вводилъ новостей, а только пользовался старымъ исконнымъ учрежденіемъ на Руси, и старался поддержать старые добрые обычаи и законы, которые, по его же выраженію, поисшаталися и частію были нарушены въ предшествовавшее время».
Такъ велико было значеніе крестьянской общины въ старой Руси и такъ прочно утвердилась она среди русскаго народа.
Прикрѣпленіе крестьянъ къ землѣ, произведенное сперва чисто въ видахъ финансовыхъ, долгое время не оказывало на крестьянскія общины никакого вреднаго вліянія. Хотя одновременно съ прикрѣпленіемъ, многія земли поступили въ собственность отдѣльныхъ личностей, въ видѣ правительственныхъ подарковъ или наградъ, но этимъ еще не уничтожалась на дѣлѣ самостоятельность крестьянъ. Они но прежнему управлялись своими выборными и вообще пользовались всѣми прежними правами. Хотя въ нѣкоторыхъ мѣстахъ правительство предоставляло, въ видѣ особой привилегіи, право суда надъ крестьянами землевладѣльцамъ, но сами землевладѣльцы, уважая старые народные обычаи, судили крестьянъ не иначе, какъ посредствомъ ихъ же собственнаго суда. Даже правительство въ общественныхъ дѣлахъ продолжало сноситься съ крестьянами не черезъ землевладѣльцевъ, а посредствомъ общинъ. Эта крестьянская самостоятельность и общинный ихъ бытъ существовали даже послѣ изданія соборнаго Уложенія 1649 года, которое, какъ извѣстно, затянуло еще сильнѣе узелъ, связывавшій крестьянъ съ землею; земля, хотя поселенные на ней крестьяне и лишились права свободнаго перехода, все-таки оставалась общинною землею. Даже спустя двадцать лѣтъ послѣ изданія Уложенія въ быту крестьянъ не произошло чувствительныхъ перемѣнъ. Нѣкоторыя извѣстія этого времени ясно указываютъ на то, что крестьянская община относительно государства играла совершенно самостоятельную роль и стояла вполнѣ отдѣльно отъ, землевладѣльца. Важнѣйшей точкой соприкосновенія крестьянъ съ государствомъ были подати, а между тѣмъ во второй половинѣ XVII вѣка, подати вносились самими общинами, и владѣлецъ земли нисколько не отвѣчалъ за неисправный взносъ крестьянскихъ повинностей; правительство только обязывало его платить за пустые крестьянскіе дворы, находящіеся на его земляхъ; жилые же дворы платили сами, посредствомъ общинъ.
Но, конечно, подобное положеніе дѣлъ долго продолжаться не могло; оно заключало въ себѣ слишкомъ много противорѣчія, которое должно было разрѣшиться такъ или иначе. Въ самомъ дѣлѣ, правительство хотѣло соединить несоединимое, именно, самостоятельность общинъ съ самостоятельностью землевладѣльцевъ, то есть, помѣщиковъ. Между тѣмъ помѣщики поневолѣ должны были часто уступать общинамъ, которыя еще имѣли за собою полную защиту закона, и, слѣдовательно, но необходимости ограничивали свой произволъ. Правда, это обстоятельство имѣло важное значеніе для крестьянъ, которые болѣе прежняго цѣнили принадлежность къ общинѣ, избавляясь этимъ отъ власти помѣщика. такъ какъ ему несравненно труднѣе было бороться съ самостоятельной общиной, чѣмъ съ отдѣльнымъ беззащитнымъ лицомъ; но для помѣщиковъ подобное положеніе было крайне-стѣснительно и невыгодно. И оно дѣйствительно стало мало но малу измѣняться въ пользу помѣщика и къ совершенной невыгодѣ для крестьянъ.
Замѣчательно, что во все послѣдующее время не было издано ни одного закона, прямо уничтожавшаго крестьянскую общину; за то мы видимъ цѣлый рядъ узаконеній, хотя и косвенно, но все-таки весьма существенно вліявшихъ на ослабленіе и даже на полное уничтоженіе ея самостоятельности. Прежде всего нужно замѣтить, что уже одно прикрѣпленіе крестьянъ къ землѣ много способствовало усиленію власти помѣщиковъ насчетъ крестьянъ, — разумѣется, на тѣхъ участкахъ, которые принадлежали помѣщикамъ. Прикрѣпленіе, напримѣръ, создало для помѣщиковъ право тѣлеснаго наказанія. Прежде помѣщикъ могъ удалить неугоднаго ему крестьянина съ земли, теперь этого сдѣлать было невозможно; и вотъ сперва явились денежные штрафы, а потомъ и тѣлесное наказаніе. Но послѣдующія узаконенія имѣли прямою своею цѣлью расширеніе правъ помѣщика и постепенное ослабленіе общинной самостоятельности.
Первымъ изъ такихъ узаконеній было предоставленіе помѣщикамъ нрава продавать крестьянъ безъ земли. Этимъ закономъ наносился самый чувствительный ударъ самостоятельности общинъ. Въ самомъ дѣлѣ, какое значеніе могла имѣть теперь община въ глазахъ помѣщика, если онъ любого ея члена могъ выдѣлитъ изъ ея среды и продать куда угодно на сторону? Если онъ могъ такъ распорядиться съ двумя, пятью, десятью и т. д. членами общины? Ясно, что этимъ закономъ самостоятельность общины переходила въ руки помѣщика.
Вторымъ подобнаго же рода закономъ было распоряженіе, изданное уже послѣ первой ревизіи, о томъ, чтобы подати платились не крестьянами, а землевладѣльцами, но числу записанныхъ за ними рабовъ. Съ перваго взгляда можетъ показаться, что это перемѣщеніе податныхъ обязанностей съ общины на помѣщика не имѣло особаго значенія. Но дѣло въ томъ, что этой мѣрой личность крестьянина, стоявшаго до той поры лицомъ къ лицу съ государствомъ, совершенно заслонялась личностью помѣщика. Государственныя обязанности спали съ крестьянина и перейти на помѣщика. Государству уже не было никакой надобности имѣть дѣло съ общиной; личность ее представлялъ теперь помѣщикъ, платившій подати за крестьянъ. Равнымъ образомъ, государству не было нужды до того, какомъ количествомъ земли владѣютъ крестьяне: подати стали подушными, слѣдовательно, важно было только знать, какое количество душъ живетъ у того или другого помѣщика. Этой мѣрой произведено полное разобщеніе крестьянъ съ землею., Помѣщикъ могъ, если желалъ, всю крестьянскую землю забрать въ свои руки, а ихъ оставить ни съ чѣмъ. Ясно, что при такомъ ходѣ дѣлъ, община совершенно уничтожалась.
Крестьяне очень ясно понимали, въ какую сторону направлены правительственныя узаконенія и потому, хотя еще не было издано прямого закона, уничтожающаго общину, они уже считали ее погибшей. Такъ, напримѣръ, хотя но закону община имѣла право сноситься съ правительствомъ черезъ своихъ выборныхъ, но въ дѣйствительности крестьяне уже сами начинали считать для себя болѣе выгодными и удобными сношенія посредствомъ землевладѣльцевъ. Доказательствъ этому можно найти много въ памятникахъ восемнадцатаго вѣка. Наконецъ, многіе крестьяне, недовольные почему нибудь на распоряженія общинъ, считали уже возможнымъ жаловаться на нихъ помѣщику, какъ лицу, имѣющему власть надъ общиной. Вслѣдъ за этимъ и помѣщики, черезъ своихъ приказныхъ людей, стали вмѣшиваться во внутреннія дѣла общинъ, принимать участіе въ распредѣленіи крестьянскихъ участковъ и т. д.
Съ половины восемнадцатаго столѣтія, законы, подавляющіе личность крестьянъ и расширяющіе права помѣщиковъ, становятся многочисленнѣе и строже. Такъ, помѣщикамъ дается право продавать крестьянъ и дворовыхъ людей для отдачи въ рекруты, лишь бы за проданныхъ платились въ казну подушныя деньги; за тѣмъ право ссылать крестьянъ и дворовыхъ въ Сибирь но личному усмотрѣнію помѣщика; право отдавать ихъ въ каторжную работу за дерзости и т. д. Подобнымъ расширеніемъ помѣщичьей власти уже сами собою уничтожались личность и свобода крестьянъ. Но правительство все-таки издавало отдѣльные законы, спеціально касавшіеся крестьянъ. Такъ, имъ запрещается брать откупа и вступать въ подряды, а также пріобрѣтать недвижимое имѣніе въ городахъ и уѣздахъ; запрещается свободно отправляться на промыслы, заводить фабрики, обязываться векселями и принимать на себя поручительство за кого либо; даже подъ заемныя письма дозволяется брать только съ согласія помѣщика. Наконецъ, 22 августа 1767 года является сенатскій указъ, кончающійся слѣдующими замѣчательными словами: «буде но обнародованіи сего указа которые люди и крестьяне въ должномъ у помѣщиковъ своихъ послушаніи не останутся и недозволенныя на помѣщиковъ своихъ челобитчиныя, а наипаче въ собственныя руки императрицы, подавать отважатся, то какъ челобитчики, такъ и сочинители сихъ челобитень наказаны будутъ кнутомъ и прямо сошлются въ вѣчную работу въ Нерчинскъ, съ зачетомъ ихъ помѣщикамъ въ рекруты». Такимъ образомъ, крѣпостное право достигло крайняго своего развитія. Община, какъ административная единица, совершенно изчезла съ лица русской земли; пользованіе же экономическими ея выгодами предоставлено усмотрѣнію помѣщика.
Къ сожалѣнію, мы имѣемъ очень мало, почти ничтожное количество, точныхъ опредѣленныхъ извѣстій относительно экономическаго быта, крестьянъ во все время крѣпостной зависимости. Общій характеръ ихъ быта намъ, конечно, извѣстенъ очень хорошо; но глаза строгаго и безпристрастнаго статистика не могли во время крѣпостного права заглянуть во всѣ уголки крестьянскаго міра, отчего точныхъ и подробныхъ извѣстій за все это время у насъ еще нѣтъ. Законъ, расширивъ до безконечности сферу помѣщичьей власти, заслонилъ отъ глазъ общества жизнь нѣсколькихъ милліоновъ, которой суждено было складываться подъ вліяніемъ барскихъ принудительныхъ указаній. Какъ именно она складывалась въ экономическомъ отношеніи — мы въ точности не знаемъ. Намъ только извѣстно, что лучшіе изъ помѣщиковъ понимали связь между крестьянскимъ и своимъ собственнымъ благосостояніемъ, почему заботились не мало о крестьянскомъ благополучіи. Но все таки въ этихъ заботахъ ясно должны были обнаруживаться не больше, какъ своекорыстныя побужденія, только разсчитанныя правильнѣе и вѣрнѣе другихъ. Стоитъ только заглянуть въ записки Татищева, относящіяся къ половинѣ восемнадцатаго вѣка. Татищевъ считался однимъ изъ гуманнѣйшихъ людей своего времени, и потому его взгляды на условія крестьянскаго благосостоянія должны представлять не малый интересъ для потомства. Татищевъ исходитъ изъ того положенія, что у крестьянъ непремѣнно должна быть своя собственная земля, которою они но отбытіи барскихъ работъ могли бы распорядиться но своей волѣ, и на которую власть помѣщика простираться не можетъ. Это еще, повидимому, условія довольно благопріятныя для экономической жизни крестьянъ; хотя ихъ община и уничтожена, какъ административная единица, но ей при такомъ взглядѣ помѣщика легко существовать, какъ экономическому цѣлому, къ которому крестьяне привыкли издавна, наконецъ, важно то, что помѣщикъ, высказывая подобное положеніе обнаруживаетъ склонность смотрѣть на крестьянъ не какъ на рабочій скотъ, но какъ на людей. Однако простодушный авторъ «записокъ» не замѣчаетъ того, что послѣдующія его разсужденія идутъ въ разрѣзъ съ предыдущими и уничтожаютъ то, что ими же построено. Говоря, напримѣръ, о лѣтнихъ работахъ крестьянъ, Татищевъ замѣчаетъ (приводимъ его слова нынѣшнимъ языкомъ): «слѣдуетъ какъ можно внимательнѣе наблюдать, чтобы лѣтомъ, во время работъ, крестьяне не лѣнились и не слишкомъ много отдыхали, исключая точно обозначенныхъ праздниковъ, опредѣленныхъ для отдыха. Для этого нужно начинать работу съ вечера, продолжать всю ночь и утро, а днемъ, въ самое жаркое время, отдыхать. Во время работы староста и прикащикъ должны обращаться съ крестьянами какъ можно строже, пока не убранъ съ ноля весь хлѣбъ, какъ помѣщій, такъ и крестьянскій. Работу же производить сперва помѣщичью, а потомъ принуждать крестьянъ работать на себя, и не предоставлять этою на ихъ волю». Ясно, что высказывая это правило, Татищевъ не сообразилъ, что принуждая крестьянъ работать себя по усмотрѣнію прикащика, онъ тѣмъ самымъ лишаетъ ихъ всякой самостоятельности, о которой онъ сперва такъ, повидимому, заботился.
Въ другомъ мѣстѣ Татищевъ обнаруживаетъ величайшую заботу о крестьянскомъ хозяйствѣ и вмѣняетъ въ обязанность старостѣ и прикащику наблюдать, чтобы у каждаго крестьянина было непремѣнно извѣстное число лошадей, быковъ, коровъ, овецъ, свиней, гусей, куръ, даже тарелокъ, ножей, вилокъ, ложекъ, скатертей, стакановъ и т. п. Но не говоря уже о странности поручать надзоръ за крестьянскимъ домоводствомъ старостамъ и прикащикамъ, невообразимо странно правило, по которому крестьяне, не имѣющіе положеннаго оклада посуды и скота, подлежатъ наказанію. «Кто всего вышеписаннаго», замѣчаетъ Татищевъ, «въ домѣ своемъ имѣть не будетъ, таковыхъ отдавать другому въ батраки безъ заплаты, который за него будетъ платить всякую подать и землею его владѣть, а его, лѣнивца, имѣть работникомъ, пока онъ заслужитъ хорошую похвалу».
Наконецъ, еще въ одномъ мѣстѣ своихъ записокъ, Татищевъ высказываетъ слѣдующія правила (передаемъ ихъ также нынѣшнимъ языкомъ): «для виновныхъ крестьянъ имѣть тюрьму; всѣмъ крестьянамъ построить каменные или деревянные дворы, и съ каждаго за это собирать ежегодно по рублю со двора. Никто изъ крестьянъ не имѣетъ права продавать внѣ своей деревни хлѣба, скотъ, птицъ и т. п.; если же въ своей деревнѣ покупщика не имѣется, то долженъ купитъ помѣщикъ по вольной цѣнѣ, и только если помѣщикъ не захочетъ, тогда можно продать постороннему. Кто же продастъ самовольно, или будетъ лѣнивъ на работѣ тѣхъ сажать въ тюрьму и не давать хлѣба двое и трое сутокъ. Крестьянъ въ чужую деревню въ батраки, пастухи не пускать, и въ свою не принимать; вдовъ и дѣвокъ, водъ страхомъ жестокаго наказанія, на выводъ изъ деревни не давать», и такъ далѣе.
Вотъ хозяйственныя правила одного изъ лучшихъ помѣщиковъ прошлаго вѣка. Нужно-ли еще доказывать, что при такихъ правилахъ, начинавшихся признаніемъ крестьянской поземельной собственности, и проникнутыхъ, повидимому, такой заботой о благосостояніи крестьянъ, не могло существовать и тѣни какой нибудь экономической самостоятельности крестьянъ?..
Послѣдующее время не сдѣлалось еще полнымъ достояніемъ исторіи, и потому мы не имѣемъ точныхъ свидѣтельствъ объ отношеніяхъ помѣщиковъ къ крестьянамъ во всей подробности. Исключая беллетристическихъ сочиненій, у насъ есть только путешествіе барона Гакстгаузена, ѣздившаго по Россіи, какъ выше сказано, въ сороковыхъ годахъ, у котораго можно найти нѣсколько извѣстій касательно отношеній крестьянъ къ помѣщикамъ. Несмотря на то, что это путешествіе совершалось при очень изящной обстановкѣ, изъ-за которой трудно видѣть настоящее положеніе дѣлъ, Гакстгаузену все-таки удалось собрать множество характерстичныхъ фактовъ изъ крѣпостного міра. Конечно, иное представлялось ему и не съ настоящей стороны, а потому и освѣщалось неправильно. Но для насъ важны самые факты.
Гакстгаузену нерѣдко приходилось сталкиваться съ помѣщиками такого тина, какъ нѣкто г. Пирхъ, помѣщикъ въ казанской губерніи. Гакстгаузенъ отзывается о немъ съ большою похвалою и въ тоже время сообщаютъ слѣдующіе факты. Когда этотъ Пирхъ сдѣлался помѣщикомъ, то немедленно собралъ крестьянъ и сказалъ имъ слѣдующее: «слушайте всѣ внимательно, потому что я не буду говорить одно и тоже два раза. Мнѣ тридцать восемь лѣтъ, семь мѣсяцевъ, девять дней и одинадцать часовъ. Кто старше меня хоть однимъ часомъ, того я охотно стану слушать, если онъ будетъ говоритъ мнѣ что нибудь дѣльное, но совѣтую беречься тѣмъ изъ васъ, кто моложе меня хоть минутой. Если они осмѣлятся открыть ротъ, чтобы возражать мнѣ, или выкажутъ малѣйшее упорство, въ двадцать четыре часа не останется и слѣда ихъ въ моемъ имѣніи. Я вашъ начальникъ, а мой начальникъ — императоръ. Я долженъ повиноваться императору, но вы должны повиноваться мнѣ. На своей землѣ я императоръ, и я буду за васъ отвѣчать передъ Богомъ. Однако вы не преклоняйтесь предо мною, а смотрите мнѣ прямо въ лицо, потому что я, какъ и вы, человѣкъ. Лошадь нужно десять разъ вычистить скребницей прежде чѣмъ взяться за мягкую щетку. Такъ я поступлю и съ вами. Богъ очищаетъ воздухъ грозою. Если будетъ предстоять надобность, я очищу мою деревню огнемъ». Конечно, намъ извѣстно множество подобныхъ фактовъ, но мы привели именно этотъ потому, что дѣйствительность его не можетъ подлежать ни малѣйшему сомнѣнію даже въ глазахъ самыхъ отъявленныхъ скептиковъ. Легко себѣ представить, какія отношенія между крестьянами и помѣщиками должны были складываться подъ вліяніемъ такихъ убѣжденій, какія обнаружилъ въ своей рѣчи г. Пирхъ.
Со времени полнаго развитія крѣпостного нрава судьба сельской общины безусловно находилась въ рукахъ помѣщика. Нѣкоторые помѣщики понимали выгоды общиннаго быта крестьянъ и потому какъ будто сохраняли нетронутымъ это старинное крестьянское учрежденіе. Но въ тоже самое время, подобно Татищеву, они ставили надъ общиной какого нибудь старосту или прикащика, сосредоточивая въ его лицѣ надзоръ за крестьянскимъ хозяйствомъ. Такимъ образомъ, община оставалась существовать только но названію; болѣе же замѣтные слѣды ея сохранялись лишь въ тѣхъ имѣніяхъ, гдѣ крестьяне платили оброкъ.
У насъ, какъ извѣстно, до послѣдняго времени существовали двѣ системы въ отношеніяхъ помѣщиковъ къ крестьянамъ, барщинная и оброчная. Первая примѣнялась главнымъ образомъ въ тѣхъ имѣніяхъ, гдѣ жили или сами помѣщики, или ихъ довѣренныя лица, и въ этихъ-то имѣніяхъ господствовали порядки, проповѣдуемые Татищевымъ или Пирхомъ; не смотря на кажущуюся разницу въ ихъ взглядахъ на крестьянъ, сущность была одна и таже. Въ такихъ-то имѣніяхъ не оставалось, повторяемъ, и слѣда сельской общины. Способъ пользованія землею былъ здѣсь, обыкновенно, такой: помѣщикъ отрѣзывалъ для себя всю лучшую землю — иногда большую часть своей территоріи — а остальную раздавалъ крестьянамъ безъ всякихъ разсужденій. Ему не было ни малѣйшей надобности знать, достаточно ли крестьянину этой земли или нѣтъ; была бы исправно отбыта барщина — вотъ на чемъ единственно сосредоточивалась его заботы.
Совсѣмъ иные порядки господствовали въ тѣхъ имѣніяхъ, которыя состояли на оброкѣ. Необходимость держать крестьянъ на оброкѣ чувствовалась тѣми помѣщиками, которые никогда не живали въ своихъ деревняхъ, и, слѣдовательно, сами не занимались сельскимъ хозяйствомъ. Такъ какъ, не имѣя почти никакого понятія о степени благосостоянія каждаго изъ крестьянъ въ отдѣльности, имъ было невозможно опредѣлить размѣры оброка для каждаго, то они прибѣгали въ этомъ случаѣ къ посредству общины, накладывая оброкъ на всю общину, которая уже сама распредѣляла его между своими членами. въ этомъ, конечно, заключалась огромная выгода какъ для помѣщиковъ, такъ и для самихъ крестьянъ; и въ подобныхъ случаяхъ община выказывала всю свою живучесть и великую силу въ народѣ. Для примѣра приведемъ одинъ изъ фактовъ этого рода, сообщаемыхъ Гакстгаузеномъ. Въ ярославской губерніи есть деревня Великое-Село, крестьяне которой занимались льнянымъ производствомъ. Помѣщикъ въ деревнѣ не жилъ, а потому имѣніе состояло на оброкѣ. Зная, что крестьяне довольно богаты, но не желая имѣть дѣло съ каждымъ изъ нихъ порознь, помѣщикъ наложилъ общій оброкъ во всю деревню. Здѣсь-то, замѣчаетъ Гакстгаузенъ, обнаружилась величайшая справедливость и польза этого учрежденія. Община начала съ того, что распредѣлила всю сумму господскаго оброка по десятинамъ земли, а не по душамъ; затѣмъ, распредѣлила между крестьянами землю, смотря по средствамъ каждаго. Кто былъ богаче, тотъ получалъ больше земли, но за то въ такой же точно пропорціи увеличивалась и сумма платимаго имъ оброка, — которымъ крестьянамъ пришлось платить втрое больше, чѣмъ другимъ, иные же получили земли такъ много, что просто не имѣли физической возможности ее обработывать; тогда они отдавали ее, въ пользованіе другимъ, бѣднѣйшимъ крестьянамъ, за весьма умѣренную плату, а оброкъ все-таки вносили и за эту землю. «Было бы ошибочно думать», замѣчаетъ Гакстгаузенъ, «что такая раскладка, не совсѣмъ согласная съ законами равенства, вызвала неудовольствіе въ богатыхъ крестьянахъ, обложенныхъ сверхъ мѣры въ пользу недостаточныхъ членовъ общины. Нисколько. Они подчинились ей безъ малѣйшей жалобы. И я скажу даже съ полнѣйшимъ убѣжденіемъ, что община поступила въ высшей степени справедливо. Такова необычайная сила общины въ русскомъ народѣ!»
Дѣйствительно, эта сила такъ велика, что самыя неблагопріятныя условія не могли нигдѣ убить ее совершенно. При первомъ же удобномъ случаѣ она проявляется вновь и тотчасъ начинаетъ дѣйствовать. Даже тѣ крестьяне, которые долгое время находились подъ непосредственнымъ гнетомъ помѣщика, обременявшаго ихъ барщиной, при малѣйшей перемѣнѣ обстоятельствъ обращались снова къ общинѣ. Весьма любопытный примѣръ этого рода мы находимъ у того же Гакстгаузена. Крестьяне села Гора-Пятницкая, ярославской губерніи, принадлежали нѣкогда князю Козловскому. Однажды они захотѣли выкупиться на волю я условились съ помѣщикомъ въ цѣнѣ. Сдѣлка состоялась; крестьяне внесли двѣ трети выкупной суммы, а остальную обязались уплатить втеченіи семи лѣтъ. По выкупѣ, землю раздѣлили между собою крестьяне въ такой пропорціи, сколько каждый внесъ за себя выкупу. Дележъ, повидимому, самый справедливый. Но очень скоро самимъ же крестьянами, онъ показался настолько неудобнымъ и несообразнымъ съ ихъ привычками, что они рѣшились раздѣлить между собою сумму внесенныхъ денегъ какъ простой долгъ общины, слѣдовательно, на всѣхъ падающій равномѣрно, и затѣмъ устроили у себя обыкновенную общину. Не можемъ здѣсь кстати не упомянуть о другомъ подобномъ же фактѣ, сообщенномъ въ майской книжкѣ «Дѣла» при разборѣ брошюрки «Земля и воля», откуда собственно и заимствованъ этотъ фактъ. Какой-то помѣщикъ петергофскаго уѣзда петербургской губерніи намѣревался крестьянъ-общинниковъ устроить но образцу крестьянъ-собственниковъ. Для этого онъ раздѣлилъ землю на участки и перенесъ усадьбы крестьянъ на участокъ каждаго. Крестьяне противились, но ослушаться было, конечно, опасно. Однакожъ, лишь только наступило 19 февраля — крестьяне тотчасъ же, несмотря на значительныя издержки, перенесли свои усадьбы на старое мѣсто и снова зажили общиной.
Общинные порядки русскихъ крестьянъ не только дороги имъ самимъ, но дѣйствуютъ обаятельно даже на иностранцевъ, живущихъ въ Россіи. Такъ, напримѣръ, нѣмецкіе колонисты, поселенные въ саратовской губерніи, принесли съ собою обычай, существующій у нихъ на родинѣ, передавать земельные участки въ наслѣдство дѣтямъ. Правительство не только дозволило имъ сохранить этой обычай въ Россіи, но даже сдѣлало его обязательнымъ. Прошло нѣсколько лѣтъ. Колонисты присмотрѣлись къ русскому общинному устройству, и оно такъ имъ понравились, что они стали просить дозволенія у правительства завести подобные же порядки на своихъ земляхъ. Эта просьба не была минутнымъ увлеченіемъ, потому что колонисты не покидали ее до тѣхъ поръ, пока желаніе ихъ не было удовлетворено.
Мы не станемъ теперь распространяться о различныхъ видахъ общиннаго устройства крестьянъ въ Россіи. Въ виду тѣхъ неблагопріятныхъ историческихъ условій, какими была окружена русская сельская община, будетъ нисколько неудивительно, если мы скажемъ, что она почти вездѣ существуетъ въ томъ самомъ видѣ, въ какомъ существовала съ незапамятныхъ временъ. Гораздо удивительнѣе то, что она смогла сохраниться даже въ такомъ первобытномъ видѣ. Во всякомъ случаѣ достаточно очертить въ нѣсколькихъ словахъ характеръ общиннаго землевладѣнія въ Россіи, чтобы вполнѣ съ нимъ познакомиться. Это мы и сдѣлаемъ при помощи свѣденій, сообщаемыхъ Гакстгаузеномъ и Тенгоборскимъ,
Принципъ, положенный въ основаніе дѣленія земель въ общинѣ есть тотъ, что все мужское населеніе общины составляетъ одно коллективное цѣлое; на основаніи этого принципа всѣ земли, принадлежащія общинѣ, составляютъ собственность не отдѣльныхъ членовъ, по всей общины. Каждый членъ получаетъ въ пользованіе участокъ, приходящійся на его долю по общественной раскладкѣ. Лѣса, рыбная ловля, пастбища, право охоты — все это, какъ неудободѣлимое, предоставляется въ общее нераздѣльное пользованіе. Величина земельнаго участка соразмѣряется съ числомъ членовъ каждой семьи и ея нуждами. Если количество земли превышаетъ потребности населенія, то излишекъ отдается, по желанію, наиболѣе богатымъ крестьянамъ; въ тоже время этотъ излишекъ составляетъ запасъ для новыхъ дѣлежей, на случай увеличенія народонаселенія. Когда же, наоборотъ, населеніе превышаетъ средства, представляемыя землею, то часть крестьянъ отправляются на сторону, для отысканія себѣ работы. Конечно, эта система имѣетъ свои неудобства, но, какъ замѣчаетъ Тенгоборскій, «удивительны тотъ здравый смыслъ и практическій умъ, съ которыми крестьяне часто исправляютъ неудобства этой системы, та легкость, съ какою они улаживаютъ вознагражденія за неравенство, происходящія отъ качества почвы и различной степени ея плодородія, то довѣріе, съ какимъ каждый подчиняется рѣшеніямъ старшихъ членовъ общины, даже въ такомъ случаѣ, когда они не согласуются съ его личными видами и удобствами. Можно бы подумать, что подобные дѣлежи служатъ поводомъ къ частымъ распрямъ, а между тѣмъ крестьяне почти никогда не обращаются къ власти съ просьбою разсудить ихъ въ этомъ дѣлѣ. Этотъ удивительный фактъ объясняется единственно тѣмъ, что означенная система такъ сроднилась съ нравами и понятіями нашихъ крестьянъ, что они переносятъ безъ ропота нѣкоторыя ея неудобства». Что касается точности, съ какою производятся крестьянами измѣренія земель для раздѣла, то Вотъ что разсказываетъ объ этомъ Гакстгаузенъ. По распоряженію министра государственныхъ имуществъ, графа Киселева, во многихъ мѣстахъ воронежской губерніи было произведено межеваніе и оцѣнка земель. Работа эта производилась землемѣрами-спеціалистами. Результаты измѣреній показали, что оцѣнка, сдѣланная самими крестьянами, была, за самыми ничтожными исключеніями, совершенно правильна. «Да еще кто знаетъ», замѣчаетъ Гакстгаузенъ, «которое изъ этихъ двухъ измѣреній было болѣе правильно».
Мы не будемъ также перечислять всѣ выгоды общиннаго владѣнія землею. Многолѣтній опытъ яснѣе всего говоритъ о томъ, полезно ли оно для крестьянъ, или вредно. Очень многіе старались доказывать, что община наноситъ одинъ только вредъ крестьянскому хозяйству. На это можно отвѣчать только указаніемъ на исторію и на современныя хозяйственныя системы другихъ государствъ. Изъ этихъ двухъ указаній будетъ видно, во-первыхъ, то, что община есть учрежденіе коренное русское, требующее съ собою весьма деликатнаго обхожденія, во-вторыхъ, то, что общинное хозяйство въ Россіи составляетъ настолько же самостоятельную хозяйственную систему, насколько самостоятельны системы англійская и французская. Съ исторіей общины мы познакомились выше. Теперь скажемъ въ двухъ словахъ объ общинѣ, какъ о самостоятельной системѣ хозяйства, свойственной именно только Россіи, и, слѣдовательно, имѣющей всѣ права на уваженіе.
Основной хозяйственный принципъ Англіи заключается въ томъ, что почва должна составлять какъ можно болѣе крупныя единицы. Вслѣдствіе этого Англія есть страна крупной поземельной собственности. Система майоратовъ условливаетъ собою нераздѣльность имѣній и сосредоточиваетъ ихъ въ рукахъ немногихъ владѣльцевъ. Едва десятая часть населенія Англіи владѣетъ поземельною собственностью, девять десятыхъ, строго говоря, — пролетаріи. Такой порядокъ владѣнія землею въ Англіи оправдывается господствующимъ убѣжденіемъ, что онъ рѣшительно необходимъ для успѣховъ земледѣлія.
Французская хозяйственная система діаметрально противоположна англійской. Во Франціи почва дѣлится на самые микроскопическіе участки; классъ мелкихъ поземельныхъ собственниковъ тамъ чрезвычайно многочислененъ, и матеріальное благосостояніе его крайне незавидно. Притомъ же, земельная собственность каждаго владѣльца состоитъ, обыкновенно, изъ нѣсколькихъ участковъ, разбросанныхъ на большомъ пространствѣ. Въ то время, какъ въ Англіи число землевладѣльцевъ составляетъ едва десятую часть общаго населенія, во Франціи оно составляетъ почти половину.
Въ Россіи, но старинному убѣжденію народа, земля есть общая собственность государства. Община владѣетъ ею коллективно въ видахъ хозяйственныхъ удобствъ, и въ силу свойственной русскому человѣку общежительности. Такимъ способомъ владѣнія устраняются громадные недостатки какъ англійской, такъ и французской системъ. Въ русской общинѣ удобно соединяются обѣ эти системы. Здѣсь мы видимъ крупные поземельныя единицы (общинныя земли), но принадлежащія не лицамъ, какъ въ Англіи, а общинамъ. Такая система землевладѣнія весьма естественно объясняется выгоднымъ отношеніемъ между количествомъ земель въ Россіи и ея сельскимъ населеніемъ.
Таковы основанія, на которыхъ существуетъ русская крестьянская община. Казалось бы, что въ виду солидности этихъ основаній, было бы пустымъ празднословіемъ толковать о томъ, полезно или вредно для крестьянъ общинное ихъ устройство, ибо оно существуетъ съ незапамятныхъ временъ и совершенно соотвѣтствуетъ народному характеру; ктому же, оно создано не искуственными мѣрами, а самимъ народомъ, и при каждомъ удобномъ случаѣ, среди самыхъ неблагопріятныхъ обстоятельствъ, всегда проявляло свою удивительную живучесть. Казалось бы, что гораздо полезнѣе подумать о томъ, какъ наиболѣе выгодно примѣнить общину къ народному быту, какъ извлечь изъ нея возможно больше пользы. Однакожъ, лѣтъ девять тому назадъ, лучшія силы русской журналистики были направлены именно къ тому, чтобы доказывать выгоду русской общины для народа. Да и вообще въ то время не было ни одного журнала, который не считалъ бы своею обязанностью напечатать рядъ статей о русской общинѣ. «Современникъ», «Русскій Вѣстникъ», даже «Отечественныя Записки» представили нѣсколько болѣе или менѣе капитальныхъ статей по этому вопросу, имѣвшихъ по преимуществу полемическій характеръ. Многія изъ этихъ статей имѣли главнымъ образомъ въ виду защитить русскую общину отъ разныхъ обвиненій, бросаемыхъ въ нее ея противниками. Вся эта полемика сдѣлается для насъ совершенно понятною, если вспомнить, что она происходила одновременно съ трудами редакціонныхъ комиссій, подготовлявшихъ матеріалы для крестьянской реформы. Всѣ чувствовали, что вопросъ объ общинѣ долженъ возбуждать въ членахъ комиссій самое серьозное вниманіе; многіе кромѣ того положительно знали, что изъ нѣкоторыхъ губерній сыпались жесточайшія обвиненія противъ общины и высказывалась безусловныя требованія — стереть ее совершенно съ лица земли. Журнальная полемика имѣла, такимъ образомъ, большое значеніе.
«Положеніе о крестьянахъ», явившееся результатомъ трудовъ редакціонныхъ комиссій, давно уже существуетъ на практикѣ и успѣло вполнѣ привиться къ народной жизни. Никакія восклицанія и недобросовѣстныя поползновенія уже не въ силахъ сдѣлать его мертвой буквой закона. Поэтому интересно прослѣдить хотя въ самыхъ общихъ чертахъ, какую роль игралъ вопросъ объ общинѣ въ занятіяхъ редакціонныхъ комиссій, какъ къ нему относились нѣкоторые члены губернскихъ комитетовъ, и, наконецъ, какъ разрѣшенъ онъ высочайше утвержденнымъ «Положеніемъ».
Редакціонныя комиссіи почти съ самаго начала занятій обнаружили рѣшительное намѣреніе поставить общину въ основаніе своихъ разсужденій о преобразованіи крестьянскаго быта. Многіе члены губернскихъ комитетовъ выразили полное свое согласіе съ такими намѣреніями комиссій. Эти члены безусловнымъ образомъ принимали за основную идею своего положенія общинное начало. Единичное отвергалось, «какъ ведущее крестьянина къ обнищанію, къ превращенію его въ бездомнаго пролетарія и предающее его безъ защиты во власть помѣщика, которая хотя уничтожается юридически, но надолго еще будетъ оказывать свое вліяніе; при общинномъ же началѣ, помѣщику нельзя поступать несправедливо съ личностями, находящимися подъ защитою общества». Въ силу подобныхъ соображеній, лица, искренно относившіяся къ крестьянскому вопросу, признавали настоятельною надобностью сдѣлать крестьянскую общину не только хозяйственной, но и административной единицей. А такъ какъ общинное начало существовало не во всѣхъ губерніяхъ, и насильственное-его введеніе въ жизнь было бы посягательствомъ на личную свободу освобождаемыхъ крестьянъ, то сторонники общины предлагали принять ее повсемѣстно только какъ административную единицу; въ остальномъ же положиться на волю крестьянъ, оказывая во всякомъ случаѣ полное покровительство тѣмъ изъ нихъ, которые пожелаютъ устроиться на общинныхъ началахъ. При установленіи же общины какъ административной единицы, слѣдуетъ, но мнѣнію нѣкоторыхъ, принять за правило — «предоставить обществу всевозможную свободу и оградить его отъ всякаго посторонняго вмѣшательства въ дѣла, касающіяся исключительно до крестьянъ».
Но рядомъ съ подобными взглядами высказывались другіе, совершенно противоположные, которые старались всѣми способами подкопаться подъ общину и подорвать кредитъ ея въ глазахъ редакціонныхъ комиссій. Они употребляли для этого всевозможныя средства, считая крайне невыгоднымъ для своихъ корыстныхъ побужденій существованіе общины какъ въ хозяйственномъ, такъ особенно въ административномъ отношеніяхъ. Одни доказывали, что крестьянъ «необходимо избавить отъ суда съ стѣснительными формальностями, отъ самоуправства мірскихъ сходокъ и отъ обременительныхъ налоговъ на содержаніе начальствующихъ лицъ, жалованье, разъѣзды и дѣлопроизводство». Ктому же, замѣчали они, «вводить устарѣвшія формы между срочно обязанными крестьянами, пользовавшимися доселѣ безвозмезднымъ судомъ своихъ помѣщиковъ, било бы противорѣчіемъ улучшенію ихъ быта».
Другіе утверждали, что «крестьяне еще недостаточно приготовлены къ самоуправленію; чувство уваженія къ собственности и къ святости законовъ въ нихъ еще не развито до той степени, чтобы они могли управляться сами собою, не нуждаясь ни въ чьей опекѣ; что при новомъ порядкѣ, юридическій характеръ взаимныхъ отношеній двухъ сословій можетъ породить столкновенія, для разрѣшенія которыхъ потребуется вмѣшательство судебной и административной власти.»
Наконецъ, третьи, какъ, напримѣръ, "36 членовъ губернскихъ комитетовъ, " шли еще дальше, возставая противъ самоуправленія крестьянъ, то есть противъ общины, какъ административной единицы; вмѣстѣ съ тѣмъ они горячо возставали и противъ общины хозяйственной. Они не стѣснялись даже заподозривать редакціонные комиссіи въ противугосударственныхъ стремленіяхъ, лишь бы только достигнуть цѣли. «Что выиграетъ крестьянинъ», — говорили они, во-первыхъ, — «промѣнявъ прежнюю крѣпостную зависимость отъ помѣщика, на такую же, если не болѣе тяжелую, зависимость, отъ своего общества? Сколько потеряетъ онъ, лишившись безвозмезднаго разбирательства и суда помѣщика, въ замѣну коего ему предлагаютъ безграмотный судъ очередныхъ домохозяевъ чужой деревни?» «Что касается огражденія хозяйственнаго быта членовъ общества», замѣчали они, во-вторыхъ, «то неоспоримо, что редакціонныя комиссіи имѣли въ особенности въ виду обеспечить освобожденнаго крестьянина отъ предполагаемыхъ притѣсненій со стороны помѣщика. Для этого, хозяйственное отдѣленіе признало нужнымъ лишить сего послѣдняго большей части его поземельной собственности, чтобы обеспечить за крестьянами полную независимость въ земледѣльческомъ отношеніи. Идя далѣе но этому пути, административному отдѣленію редакціонныхъ комиссій оставалось только, въ ожиданіи скораго требованія на вольный трудъ, организовать, подъ именемъ сельскихъ обществъ, какъ бы постоянную коалицію работниковъ, и тѣмъ поставить самого землевладѣльца въ прямую зависимость отъ прихоти наемщиковъ… Такая дѣятельность не ведетъ къ установленію между помѣщиками и крестьянами обоюдно-выгодныхъ отношеній; напротивъ того, она заставляетъ опасаться усиленнаго антагонизма сословій, при которомъ организованныя артели работниковъ воспользуются своимъ численнымъ превосходствомъ, чтобы одолѣть умственный трудъ и капиталъ. Обращаясь къ разсмотрѣнію вопроса, какъ будетъ дѣйствовать новая организація, въ связи съ существующими нынѣ общими государственными учрежденіями, 36 членовъ губернскихъ комитетовъ останавливаются въ совершенномъ недоумѣніи передъ картиной, которая имъ представляется въ будущемъ. Они съ трудомъ могутъ вообразить нынѣшнее крѣпостное народонаселеніе Россіи, распредѣленное на десять тысячъ какихъ-то республикъ, съ избраннымъ отъ сохи начальствомъ, которое вступаетъ въ отправленіе должностей по волѣ народа, не нуждаясь ни въ чьемъ утвержденіи, и которое, между тѣмъ, не въ состояніи отвѣчать за сохраненіе общественнаго порядка, потому что краткость служебныхъ сроковъ и право публичнаго обвиненія на сходахъ, представляемое членамъ волостей, поддерживаетъ и развиваетъ между послѣдними коллективную оппозицію противъ должностныхъ лицъ.» Члены, высказавшіе приведенное нами мнѣніе, утверждаютъ далѣе, что «устраненіе консервативнаго элемента частной собственности и соединеннаго съ нею умственнаго развитія введетъ въ русскую жизнь такой крайній демократическій принципъ, который несовмѣстенъ съ сильной правительственной властью и отъ котораго можетъ пострадать общественный порядокъ и спокойствіе въ государствѣ». Доказывая такимъ образомъ вредъ общиннаго самоуправленія крестьянъ, члены зашли такъ далеко, что совершенно забыли исторію и стали называть соображенія редакціонной комиссіи относительно общины «отвлеченной системой, не принимающей въ разсчетъ ни историческаго быта, ни мѣстныхъ условій и требующей, чтобы дѣйствительная жизнь подчинялась началамъ, которыя не вытекаютъ изъ самой жизни, а въ иныхъ случаяхъ и прямо ей противоречатъ». Въ противоположность соображеніямъ редакціонныхъ комиссій, 36 членовъ губернскихъ комитетовъ предъявляли требованія, согласныя но ихъ мнѣнію, и съ исторіей, и съ народными обычаями, и съ пользами государства; они желали, «чтобы дворянинъ-собственникъ, котораго имѣніе составляетъ цѣлую волость, былъ признанъ начальникомъ этой волости, а чтобы въ разнономѣстныхъ волостяхъ онъ назначался въ эту должность на безсрочное время по избранію дворянствомъ цѣлаго уѣзда изъ среды дворянъ той волости». Но мнѣнію членовъ, начальникъ-помѣщикъ долженъ былъ получить право вступаться во всѣ дѣла крестьянъ, особенно касающіяся общей полиціи, утверждать выборныхъ лицъ въ ихъ должностяхъ, разрѣшать и запрещать чрезвычайные сходы и т. п.
Было бы слишкомъ утомительно приводить дальнѣйшіе и самые разнообразные доводы противъ общины, сыпавшіеся въ редакціонныя комиссіи. Желающіе познакомиться съ ними подробнѣе, могутъ обратиться къ газетѣ «Вѣсть», существованіе которой основано именно на вышеприведенныхъ доводахъ членовъ губернскихъ комитетовъ-доводахъ, потерпѣвшихъ полное фіаско. Нельзя сказать, чтобы въ этой газетѣ сосредоточились всѣ недовольные трудами редакціонныхъ комиссій, потому что многіе изъ нихъ поняли несвоевременность тѣхъ восклицаній, которыя могли имѣть какое нибудь дѣйствіе восемь или девять лѣтъ назадъ, и которыя теперь совершенно бездѣльны; по тѣмъ не менѣе, редакція этой газеты пробавляется, какъ извѣстно, и до сихъ поръ тѣми же доводами и почти въ тѣхъ самыхъ выраженіяхъ, какія высказывались девять лѣтъ назадъ. Постоянство замѣчательное, хотя и совершенно безполезное. Крѣпостное право уничтожено, общинное начало въ крестьянскомъ быту признано закономъ, община сдѣлана административной единицей — словомъ, побѣда осталась на сторонѣ исторической истины.
Въ самомъ дѣлѣ, просматривая «Положеніе о крестьянахъ, вышедшихъ изъ крѣпостной зависимости», легко замѣтить, что въ немъ крестьянской общинѣ дано такое же значеніе, какимъ она пользовалась еще въ XVI столѣтіи. Такъ, напримѣръ, относительно хозяйственной роди общины, мы находимъ въ "Положеніи "множество указаній, дѣлающихъ строгое различіе между пріобрѣтеніемъ земель отдѣльными крестьянами и цѣлыми общинами. Кромѣ того, законъ предоставляетъ общинамъ разныя права относительно ихъ членовъ, какъ, напримѣръ, отдавать крестьянъ въ посторонніе заработки, опредѣлять къ нимъ опекуновъ и т. п. Въ разныхъ хозяйственныхъ дѣлахъ согласіе всей общины сдѣлано обязательнымъ для отдѣльныхъ личностей, напримѣръ, безъ согласія общества никто изъ хозяевъ не можетъ ни застроивать, ни обращать подъ хозяйственную обработку части мірского надѣла, состоящія въ общемъ пользованіи всѣхъ крестьянъ. Вездѣ, гдѣ только существовало общинное владѣніе землею, тамъ оно оставлено но закону нетронутымъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ, не запрещено желающимъ какъ выходить изъ общины и пріобрѣтать извѣстные земли въ полную собственность, такъ и наоборотъ — вступать въ общину. Передѣлы земли между крестьянами совершенно свободны, лишь бы для этого составился приговоръ двухъ третей домохозяевъ селенія. Каждому крестьянскому обществу предоставлено замѣнять общинное пользованіе наслѣдственнымъ — не иначе, впрочемъ, какъ по приговору въ томъ двухъ третей всѣхъ крестьянъ, имѣющихъ участіе въ сходѣ. Каждый крестьянинъ, выходя изъ общины, можетъ передать право на свои участокъ другому лицу, но не иначе, однакожъ, какъ съ согласія самой общины. Нужно, однакоже, замѣтить, что законъ, признавая общинное пользованіе землею, входитъ во внутреннія дѣла общинъ лишь настолько, сколько это необходимо для огражденія помѣщичьихъ интересовъ втеченіи девятилѣтняго переходнаго періода или для установленія извѣстнаго контроля надъ дѣйствіями общинъ въ отношеніяхъ къ отдѣльнымъ личностямъ. Вообще же говоря, вмѣшательство закона во внутреннія дѣла крестьянскихъ общинъ — самое незначительное, такъ что ихъ самостоятельность можно считать нисколько нестѣсненной. Оно сдѣлается еще незначительнѣе черезъ два года, когда кончится девятилѣтнее переходное время.
Въ административномъ отношеніи община также получила важное значеніе. Хотя законъ и дѣлаетъ различіе между общиной, какъ административной единицей, и общиной хозяйственной, но связь между тою и другою самая тѣсная. Законъ говоритъ, что «вышедшіе изъ крѣпостной зависимости крестьяне составляютъ по дѣламъ хозяйственнымъ сельскія общества, а для ближайшаго управленія и суда соединяются въ волости», но дѣло въ томъ, что волость есть ничто иное, какъ соединеніе въ одно нѣсколькихъ сельскихъ обществъ, то есть общинъ. Выборное начало безусловно господствуетъ какъ въ обществахъ, такъ и въ волостяхъ. Сельскій сходъ со старостой во главѣ составляютъ сельское общественное управленіе, вѣдомству котораго подлежатъ: выборы должностныхъ лицъ, удаленіе изъ общества вредныхъ членовъ, всѣ дѣла относящіяся до общиннаго пользованія землею, совѣщанія и ходатайства объ общественныхъ нуждахъ, раскладка податей и повинностей, и множество другихъ. Волостной сходъ, полостной староста съ волостнымъ правленіемъ и волостной крестьянскій судъ составляютъ волостное управленіе. Вѣдомству его подлежатъ всѣ дѣла, касающіяся цѣлыхъ волостей, какъ-то: выборъ должностныхъ лицъ и судей волостного суда, учрежденіе волостныхъ училищъ, принесеніе куда слѣдуетъ жалобъ но дѣламъ волости и т. д. Волостной судъ есть крайнее развитіе сельскаго самоуправленія. Судьи избираются волостнымъ сходомъ; вѣдомству ихъ подлежатъ какъ споры и тяжбы между крестьянами, такъ и дѣла но маловажнымъ ихъ проступкамъ, Предѣлы власти суда довольно широкіе: окончательное рѣшеніе споровъ и тяжбъ между крестьянами цѣною до ста рублей и право приговорить виновныхъ къ общественнымъ работамъ до шести дней, или къ денежному взысканію до трехъ рублей, или къ аресту до семи дней, или къ наказанію розгами до двадцати ударовъ.
Мы не имѣемъ въ виду доказывать, что возможность крестьянскаго самоуправленія зависитъ отъ существованія въ народѣ поземельныхъ общинъ; извѣстно, что самоуправленіемъ пользуются и тѣ крестьяне, которые владѣютъ землею на правѣ полной собственности. Но дѣло въ томъ, что возможность существованія самой общины зависитъ отъ большаго или меньшаго развитія крестьянскаго самоуправленія. Пока крестьяне были свободны, до тѣхъ поръ они свободно могли устраивать и свои хозяйственныя дѣла, то есть, владѣть землею на общинныхъ началахъ; но мѣрѣ же стѣсненія крестьянской самостоятельности, стѣснялась, естественнымъ образомъ, и ихъ хозяйственная свобода. «Положеніе о крестьянахъ» не только дало народу тѣ права, которыхъ онъ давно лишился, не только предоставило ему полную свободу распоряжаться такъ или иначе своими домашними дѣлами, но оставило нетронутымъ старинное его учрежденіе, поземельную общину, которую многіе хотѣли заподозрить въ разрушительности ея началъ. При полномъ самоуправленіи и самосудѣ, при той роли, какую играютъ теперь крестьяне въ земскихъ и мировыхъ учрежденіяхъ, существованіе сельской общины можно считать вполнѣ упроченнымъ.
Многіе изъ ненавистниковъ общинныхъ. привычекъ крестьянъ, старались доказывать, что русская община есть ничто иное, какъ явленіе, свойственное всѣмъ народамъ, стоящимъ, на очень низкой степени цивилизаціи, и что, слѣдовательно, забота о ея уничтоженіи есть дѣло священное для всѣхъ, кто желаетъ блага своему народу. Разсуждающіе такимъ образомъ, говорили, очевидно, неискренно. Еслибъ они, въ самомъ дѣлѣ, считали русскую общину ничѣмъ инымъ, какъ остаткомъ первобытныхъ привычекъ народа, еслибъ они видѣли въ ней слѣды варварства и дикости, то они дѣйствовали бы иначе. Многочисленные и разнообразные слѣды варварства уничтожаются единственнымъ, и общимъ средствомъ — образованіемъ; уничтожать каждый изъ слѣдовъ порознь невозможно. А между тѣмъ, упомянутые цивилизаторы народа заботились не о томъ, чтобы распространять между крестьянами просвѣщеніе, а именно о томъ, чтобы уничтожить общину. Они увѣряли, и до сихъ поръ продолжаютъ увѣрять, что община есть корень всѣхъ бѣдъ и золъ, посѣщающихъ крестьянина. Тогда только, говорятъ они, когда уничтожится община, «крестьянинъ сдѣлается хорошимъ и попечительнымъ хозяиномъ, тогда будетъ любить и оберегать свою собственность, лично ему и навсегда принадлежащую землю, будетъ ее удобрять, будетъ осушать болота, будетъ сохранять свой лѣсъ, будетъ обсаживать деревьями оголенныя мѣста, будетъ очищать луга отъ сорныхъ травъ, будетъ устраивать свой домъ и хозяйственныя строенія тщательно, дабы они стояли крѣпко и имѣли порядочную наружность, будетъ исправно вносить государственныя и земскія подати и сдѣлается трезвымъ человѣкомъ», словомъ, будетъ счастливѣйшимъ изъ смертныхъ (газета Вѣсть № 57, и вообще какой угодно). Но замѣчательно, что эти же самые господа весьма неблагосклонно относятся ко всѣмъ тѣмъ мѣрамъ, которыя имѣютъ въ виду распространеніе дѣйствительнаго, а не призрачнаго образованія въ народѣ. Еслибъ они относились къ крестьянамъ искренно, еслибъ на самомъ дѣлѣ и вполнѣ безкорыстно желали народу добра, то они нашли бы множество средствъ дѣйствовать другими путями, въ полной увѣренности, что община, если только она дѣйствительно остатокъ варварства, рушится само собою. Нѣтъ, они требуютъ насильственнаго ея уничтоженія, какъ бы боясь, что община сама собою никогда не уничтожится, и мотивируютъ свои требованія разными благородными побужденіями, между прочимъ, любовью къ народу. Фальшивость такихъ разсужденій видна съ первого раза, а мы уже показали выше тѣ причины, въ силу которыхъ раздаются подобныя разрушительныя требованія.
Было бы странно съ нашей стороны утверждать, что теперешнее благосостояніе нашихъ крестьянъ не заставляетъ желать ничего лучшаго. Мы не хуже «Вѣсти» видимъ современный бытъ народа, но мы въ милліонъ разъ лучше ея понимаемъ истинныя причины, создавшія такой порядокъ. Въ силу этого-то нашего безконечнаго преимущества, относительно пониманія истинныхъ причинъ народной бѣдности, мы остановились на сельской общинѣ, какъ на такомъ фактѣ, посредствомъ котораго могъ бы значительно улучшиться крестьянскій бытъ, и который слѣдуетъ не уничтожать, а напротивъ пользоваться имъ, исправляя его недостатки и развивая его достоинства. Важно собственно не то, что крестьяне владѣютъ на общинныхъ началахъ именно землею; важно то, что народъ дорожитъ такою формою владѣнія, что онъ рѣшительно и вполнѣ сознательно отдаетъ ей полное преимущество передъ всякой другой, что, наконецъ, любимая имъ форма совпадаетъ съ тѣми принципами, которые выработались на западѣ путемъ продолжительной и тяжелой борьбы, и которые такъ наглядно обнаружили свою несомнѣнную полезность. Эта форма существуетъ у насъ издавна и пріобрѣла себѣ полное уваженіе со стороны закона; она есть истинная и плодородная почва для соціально экономическихъ попытокъ; она, ктомуже, существуетъ въ той средѣ, которая въ настоящее время болѣе всякой другой требуетъ поддержки и указаніи.
Въ слѣдующей статьѣ мы опредѣлимъ характеръ появляющихся у насъ соціально-экономическихъ попытокъ и укажемъ на судьбу тѣхъ изъ нихъ, которыя имѣли въ виду наше сельское населеніе.