СБОРНИКЪ ПЬЕСЪ.
ТОМЪ ВТОРОЙ.
Изданіе ВИКТОРА АЛЕКСАНДРОВА.
Изданіе третье,
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія Шредера, Гороховая, 49.
Выпуская полный второй томъ сборника: «Для сцены», — издатель считаетъ нужнымъ заявить, что опытъ показалъ неудобство предпринятаго изданія въ томъ видѣ, въ которомъ оно начато, а потому впредь предполагается подъ общимъ заглавіемъ: «Для сцены» выпускать имѣющіяся у издателя пьесы отдѣльно.
Во второй томъ сборника вошли слѣдующія пьесы: 1) Сорви-голова, ком. въ 1-мъ дѣйствіи, передѣланная съ франц. (изъ комедіи Мельяка и Галеви: Toto chez Tata). При исполненіи роли Тото, требующей разбитной ловкой актрисы, мы между прочимъ обращаемъ вниманіе исполнительницы на разнообразіе интонацій, составляющую сценическій эфектъ монологовъ этой пьесы. Разсказъ долженъ быть прочитанъ чрезвычайно живо съ жестикуляціей ребяческой неуклюжей граціи. — Переходы отъ зубренія стиховъ монотоннымъ громкимъ голосомъ въ быстрой оживленной рѣчи разсказа, голосомъ болѣе тихимъ, и обратно очень эфектны. — Ребяческая впечатлительность должна сказываться и въ томъ, что, передавая рѣчи другихъ (напр. учителя, ученика, швейцара, горничной и пр.), Тото ихъ представляетъ даже нѣсколько передразнивая. — 2) Комедія: «Завоеванное счастье» — была вызвана нѣмецкой пьесой Бауернфельда: «Krisen», основаніемъ которой, въ свою очередь, послужила мысль французскихъ пьесъ (Вольтера и Мюссе). — Русская пьеса заимствовала изъ нѣмецкой сценаріи 2-го акта и отчасти характеры стариковъ Горюниныхъ. — Существенная разница между предлагаемой русской пьесой и иностранными, не говоря уже о подробностяхъ діалога, заключается въ основной мысли. Въ иностранныхъ пьесахъ вліяніе дѣвушки на молодаго человѣка касается исключительно серьезности и прочности чувства любви — въ русской пьесѣ дѣвушка старается измѣнить всѣ наклонности, всю жизнь любимаго человѣка, возбуждая въ немъ любовь къ труду и къ серьезнымъ человѣчнымъ интересамъ. — Сообразно съ этимъ, и способъ вліянія различенъ (напр. въ нѣмецкой пьесѣ молодая жена не оставляетъ мужа, а на его глазахъ заводитъ романъ, кокетничаетъ съ.его другомъ и т. и.) — 3) Пьеса А. Плещева: «Старое старится, молодое растетъ» — передѣлана изъ французской комедіи: «Permettez, Madame». — 4) Мы рекомендуемъ стихотворный діалогъ Коппе: «Двѣ скорби», — какъ небольшую, удобную для постановки, сцену съ двумя сильно драматическими женскими ролями. — 5 и 6) Фарсы «Клинъ клиномъ вышибай» — и «Въ погоню за прекрасной Еленой» — суть пьесы оригинальныя.
(TOTO CHEZ ТАТА)
КОМЕДІЯ ВЪ ОДНОМЪ ДѢЙСТВІИ
МЕЛЬЯКА и ГАЛЕВИ.
Тото (Ангелъ) Кудриковъ — 13 лѣтъ.
Семенъ Захарычъ, — дядька въ пансіонѣ, изъ отставныхъ солдатъ.
Семенъ. Пожалуйте! что вы стали?.. пожалуйте, войдите…
Тото. Что такое? какой же это карцеръ? развѣ я сломанное кресло, что меня хотятъ тутъ запереть со всякой дрянью?
Семенъ. Ну, ну, ладно, будетъ съ васъ и этого… У насъ не казенное заведеніе, а частный пансіонъ.
Тото. Каково мнѣ дѣло!!.. меня хотятъ посадить въ карцеръ, меня отправляютъ подъ арестъ, это мнѣ все равно… только для этого дайте мнѣ чистую, хорошую комнату, — а это чортъ знаетъ что такое!…
Семенъ. Куда мнѣ приказано васъ посадить, туда я и сажаю… что тутъ еще разговаривать! — пожалуйте…
Тото. Позовите директора, пускай онъ посмотритъ… развѣ это карцеръ? — я сюда не пойду.
Семенъ. Извольте идти, некогда мнѣ тутъ съ вами…
Тото. Не пойду.
Семенъ. Анъ пойдете.
Тото. Ни за что.
Семенъ. А вотъ увидимъ.
Тото. Какъ вы смѣете такъ обращаться!?, вы не имѣете: права такъ обращаться!!..
Семенъ. Этакій… сорви-голова; право, сорви-голова (Про себя.). А ужъ какъ я этихъ пострѣлятъ люблю… ей Богу… ишь ты, разгорѣлся весь!!.. (Громко.) Вона! и пуговицу вырвалъ… ахъ ты, разгромъ Ерофеичъ!
Тото. (Кипятясь все больше и больше.) Очень жалѣю, что я вамъ еще голову не оторвалъ… Здѣсь не казарма, что вы позволяете себѣ такъ обращаться… я буду жаловаться директору, я этого такъ ни за что не оставлю!
Семенъ. Ну, ну, хорошо…
Тото. Послѣ этого еще вы, пожалуй, и бить меня станете…
Семенъ. (Поддразнивая его.) А и ударю! Что съ меня возмешь?..
Тото. Вы не смѣете.
Семенъ. И не смѣю, — а вотъ взялъ да ударилъ.
Тото. Ну-ка, попробуйте.
Семенъ. А что-жъ не попробовать!?.. вотъ тебѣ — бацъ!
Тото. (Въ крайнемъ негодованіи.) А!! вы такъ то?.. а знаете ли вы, что тѣлесныя наказанія запрещены?!.. тѣлесныя наказанія запрещены, чортъ васъ возьми совсѣмъ!!..
Семенъ. (Полусмѣясь.) Ну, ну, будетъ!.. будетъ, что ли!…
Тото. (Отходя отъ него, запыхавшись.) Тѣлесныя наказанія запрещены, а вы себѣ позволяете…
Семенъ. (У двери.) Ишь ты, право, буянъ какой! — настоящій соврасъ безъ узды… Садитесь-ка лучше, не спорьте; дѣло-то лучше будетъ.
Тото. (Дѣлаетъ нѣсколько шаговъ и останавливается.) Ушелъ и заперъ… Вотъ вамъ мудрыя распоряженія нашего директора!.. меня сажаютъ въ карцеръ, подъ арестъ… я васъ спрашиваю, что такое арестъ?! — это есть наказаніе лишеніемъ свободы! — ну, запри меня въ приличную комнату, я никуда не уйду… а меня запираютъ въ какой-то хлѣвъ, въ компаніи со старой, переломанной мебелью… тутъ ужъ не одно лишеніе свободы, тутъ оскорбленіе… наконецъ, посылаютъ меня сюда съ какимъ то салдафономъ, съ какимъ то бурбономъ армейскимъ, который толкается, насильно втаскиваетъ сюда, дерется… вѣдь это кулачное право!!… вѣдь это мы возвращаемся ко временамъ Атиллы и Ѳеодорика… какое же это девятнадцатое столѣтіе? это Богъ знаетъ, до чего мы дожили!!… Ну посмотрите, ради Бота, — какія-то корзины со всякимъ старымъ хламомъ… (Вытаскиваетъ старыя ботинки.) Старыя ботинки директорши… тряпки какія-то… кринолинъ… тьфу! какая гадость!!.. (Опрокидываетъ корзину, изъ которой вываливается всякій хламъ.) Ба! еще корзина. да тутъ какія-то бумаги! вотъ это интересно можетъ-быть, я тутъ открою какую-нибудь тайну на счетъ директора или… (Смотритъ.) Ce cahier appartient а Nicolas Kolpakoff…. ex temporalis!!.. (Кидаетъ тетрадки черезъ голову.) Чортъ васъ возьми! — какія-то старыя тетрадки нашихъ учениковъ, вокабулы, диктовка… (Раскидываетъ тетрадка по полу.) Это что за свертокъ? (Развертываетъ свертокъ.) Старые ученическіе рисунки… и какъ скверно сдѣлано… Смотрите: голова Юноны су бакенбардами… это что?.. два гладіатора борятся… опять два гладіатора… еще два гладіатора… Господи, сколько гладіаторовъ… это, я вамъ скажу, самый любимый рисунокъ нашего учителя рисованія; тутъ, по его мнѣнію, обрисовываются какіе-то античные мускулы… ничего я тутъ хорошаго Не вижу. (Развертываетъ и расправляетъ одинъ изъ рисунковъ и привѣшиваетъ его къ шкафу, прищемивъ сверху въ щель дверцы.) Просто, какіе-то два дурака дерутся. (Беретъ перо и какъ кистью намазываетъ надпись: два дурака дерутся, а третій смотритъ.) Однако, въ этомъ хламѣ должно быть мало интереснаго. (Подходитъ къ окну.) И окно какое-то небывалое… маленькое, все сразу отворяется… (Отворяетъ окно.) Тсс!!.. кажется, идутъ…
Семенѣ. Зачѣмъ это вы окно отворяете? кто вамъ позволилъ?.. охъ! баринъ, баринъ, ладу съ тобой нѣтъ… господинъ Кудриковъ!.. фу ты, куда онъ тутъ спрятался?!.. Ахъ ты, соврасъ безпардонный… ишь какой Садомъ-Гаморъ надѣлалъ здѣсь, всѣ бумаги раскидалъ… Господинъ Кудриковъ!! да вы не извольте прятаться… я сейчасъ дилехтора позову…
Святители небесные! да никакъ онъ въ окно прыгнулъ… вѣдь отъ этакого все станется…охъ, батюшки… (Глядитъ въ окно.) Нѣтъ, здѣсь бы расшибся; четвертый этажъ; и ухватиться не за что… Да гдѣ-жъ ты, сорви голова?.. куда запропастился?.. (Идетъ и видитъ рисунокъ.) Ишь леменацію какую выдумалъ, картины развѣшивать… (Читаетъ.) «Два дурака дерутся, а третій смотритъ»… гм… гдѣ жъ это третій-то?.. третьяго-то нѣтъ..
Тото. (Выглядывая изъ-за шкафа.) Третій-то дуракъ вы, дяденька… Третій смотритъ, а вы смотрите… вы.
Семенъ. Ты что жъ это? — шутить со мной сталъ?..
Тото. (Выходя.) Во первыхъ, не извольте мнѣ говорить ты… Я вамъ не сынъ, не братъ; я вамъ говорю вы, такъ и вы должны мнѣ говорить вы.
Семенъ. Стану я разбирать, какъ же!.. а вотъ про это я дилехтору скажу, что всѣ бумаги по комнатѣ раскидалъ.
Тото. Вольно же меня сажать сюда… Мнѣ нужно было ходить по комнатѣ; я задѣлъ и опрокинулъ… я не виноватъ.
Семенъ. Ты соврасъ безъ узды — вотъ ты что!..
Тото. Если вы смѣете такъ говорить, я не буду васъ слушать…
Семенъ. (Подбирая оставшійся хламъ.) Срамникъ, до чего дожилъ: наказывать стали, въ карцеръ заперли.
Тото. (Отрывисто и крикливо.) Не мѣшайте мнѣ учиться.
Семенъ. Было бы тебѣ сказано: коли ты тутъ, еще у меня безпорядокъ затѣешь, я дилехтору безпремѣнно скажу… не на три часа, а весь день тебя здѣсь продержатъ…
Тото. (Такъ же.) Не мѣшайте мнѣ упиться!!..
Когда дверь заперлась, Тото снова перемѣняетъ позу.
Тото. Срамникъ!! Въ карцеръ заперли! велика важность… многихъ великихъ людей сажали въ тюрьму… дѣло въ томъ: за что?.. Галилея тоже посадили въ тюрьму за то, что онъ первый сталъ доказывать, что земля вертится около своей оси; а теперь никто объ этомъ и спорить не станетъ… Такъ и меня… Меня посадили въ карцеръ за то, что я въ прошлое воскресенье ходилъ къ кокоткѣ… Что это значитъ кокотка, я, по правдѣ-то, самъ хорошенько не знаю… говорятъ, что это какія то скверныя женщины… но вѣдь въ чемъ весь вопросъ: зачѣмъ я пошелъ къ этой кокоткѣ?… Ахъ, Господи, признаться, я женщинъ терпѣть не могу и не понимаю, что въ нихъ находятъ хорошаго. Возьмите всѣхъ дѣвочекъ, съ которыми мнѣ приходилось играть: непремѣнно или плакса, или нюня… чуть ее толкнешь какъ ни будь неловко, или съ ногъ сшибешь, сейчасъ поднимается ревъ… ну, да дѣло не въ томъ… зачѣмъ я пошелъ къ кокоткѣ?… еслибъ это знали, — такъ меня не только бы не наказали, но, напротивъ, наградили бы… я пошелъ, чтобы осушить слезы страдалицы, моей крестненькой. Слушайте… Я вамъ откровенно разскажу, какъ все дѣло было. Я — сирота; у меня нѣтъ ни папаши, ни мамаши, и до сихъ поръ я жилъ и учился у бабушки, въ Саратовѣ. Но у меня есть крестная мамаша, генеральша Андреева… ея мужъ только, знаете, этакій — статскій генералъ… Вотъ меня въ августѣ и привезли къ крестной мамашѣ, чтобъ она меня куда нибудь помѣстила въ пансіонъ. У ней дѣтей нѣтъ, она мнѣ ужасно обрадовалась, приласкала… и генералъ тоже: велѣлъ, чтобы я его называлъ папашей… Недѣли три тому назадъ крестная и помѣстила меня, сюда въ пансіонъ; а по воскресеньямъ я къ ней хожу въ отпускъ… и еслибъ вы знали, какая она добрая, какъ меня любитъ, какъ заботится обо мнѣ! — ну, да ужъ и я ее люблю больше всѣхъ на свѣтѣ… И какая она красавица, и какая была веселая; когда я только что пріѣхалъ, какъ смѣялась со мной! возила меня по дачамъ, играла мнѣ на фортепьяно… Вдругъ!… въ первый же день, когда я пришелъ къ ней въ отпускъ, въ воскресенье, я ее не узналъ… она едва обратила на меня вниманіе, — грустная стала, задумчивая… мнѣ не хотѣлось ее еще больше огорчать и я сталъ разспрашивать моего названнаго папеньку: что съ крестной?… не больна ли она? не сердится ли на меня?… Папенька мнѣ на это отвѣчалъ только: «отстань, пожалуйста, и не суйся не въ свое дѣло».
Дѣлать было нечего, такъ я въ тотъ вечеръ и не узналъ, отчего моя крестная грустна… (Прислушивается.) Тсс… опять этотъ старый дуракъ идетъ…
«О чемъ шумите вы, народныя витіи… народныя… витіи, витіи… Зачѣмъ анаѳемой грозите вы Россіи… Зачѣмъ анаѳемой… анаѳемой… анаѳемой… анаѳемой»…
Семенъ. (Ворчливо.) Убрать отъ тебя лучше, отъ грѣха… а то ты, пожалуй, еще этой царицѣ усы выведешь чернилами…
Тото. (Громко.) «О чемъ шумите вы… шумите вы… народныя витіи… Зачѣмъ анаѳемой грозите вы Россіи… Зачѣмъ анаѳемой… анаѳемой… (Крадется къ двери, причемъ голосъ его дѣлается тише.) Грозите вы Россіи… грозите вы… (Ему внезапно кажется, что опятъ идутъ, и онъ снова громко декламируетъ.) Зачѣмъ анаѳемой грозите вы Россіи… Зачѣмъ… Зачѣмъ анаѳемой грозите вы… (Голосъ опять замираетъ, Тото оглядываясь на дверь, подходить къ аван-сценѣ.) Грозите вы Россіи… О чѣмъ шумите вы… Зачѣмъ грозите… вы… Россіи»… (Продолжаетъ разсказъ обыкновеннымъ голосомъ.) Четыре дня спустя, это было въ четвергъ, насъ повели гулять въ лѣтній садъ… Тамъ, во второй широкой аллеѣ, мы уже расположились играть въ пятнашки и стали въ кружокъ; но тутъ въ самую средину кружка вбѣгаетъ маленькая рыженькая собачка и начинаетъ на насъ лаять… «А! вотъ кто у насъ будетъ пятнашка!» закричалъ Ивановъ — и мы всѣ набросились на собаченку. «Лови, пятнашка! лови скорѣй!!.» Собачка испугалась, кинулась было бѣжать; не тутъ-то было: мы тѣсно обступили ее и давай травить… кто кричитъ: усь, усь!!. кто дергаетъ за хвостъ… а Котомкинъ — отчаянный мальчишка! — повалился на землю, схватилъ собачку за голову и давай ее заставлять плясать на заднихъ лапкахъ, приговаривая:
Сударыня, попляши!
Твои ножки хороши!
Носъ крючкомъ,
Голова стрючкомъ…
Собаченка огрызалась и визжала, какъ сумасшедшая; мнѣ стало ее жаль и я ужъ хотѣлъ освободить ее, кккъ вдругъ, откуда ни возьмись, налетаетъ на насъ какая-то женщина, набѣленая, накрашенная, платье желтое, зонтикъ желтый, волосы желтые, — вся подъ цвѣтъ собаченки… Сразу дала она пощечину Котомкину, вырвала собаченку и крикнувъ намъ… позвольте, какъ она крикнула… да, она сказала по французски: «Qu’est ce qui m’а fichu, des crapauds comme èa!» Мы всѣ такъ и опѣшили… потомъ, опомнившись, хотѣли броситься на нее, подняли гвалтъ, свистъ, лай… Котомкинъ уже схватилъ два камня, чтобы пустить ихъ въ догонку своей обидчицы, но гувернеръ нашъ замѣтилъ весь скандалъ, построилъ насъ попарно и погналъ домой. (Садится на столъ.) Тутъ вечеркомъ, послѣ классовъ, первымъ дѣломъ мы стали объяснять себѣ, что такое намъ сказала эта желтая француженка?.. но никто не могъ перевести: qui m’а fichu des crapauds… стали искать въ лексиконѣ Рейфа: fichu — косынка; crapaud — жаба… вышелъ какой-то вздоръ… хотѣли было спросить у французскаго учителя, но стало совѣстно, что онъ узнаетъ, какъ насъ выбранили… главное-то было понятно: насъ выбранили жабами и еще чѣмъ-то — можетъ быть, гораздо хуже… и единогласно было рѣшено отмстить этой женщинѣ… Но какъ?.. Тогда фертикъ… это у насъ есть такой ученикъ, Сумецкій, ужасный франтъ и коверкалка — мы его за то и прозвали: фертикъ… ну-съ, такъ фертикъ говоритъ: «ничего вы тутъ безъ меня не сдѣлаете, вы никто ее не знаете, а я знаю; я нѣсколько разъ встрѣчалъ съ ней моего пріятеля, князя Рѣжицкаго, и, если я спрошу князя, онъ мнѣ скажетъ, кто она.» У него въ самомъ дѣлѣ есть много знакомыхъ офицеровъ и потому онъ знаетъ на перечетъ всѣхъ красивыхъ женщинъ въ Петербургѣ. «Я пойду брать урокъ верховой ѣзды съ Захарычемъ, если хотите, я забѣгу къ князю»… Мы всѣ, конечно, его поблагодарили и фертикъ сдержалъ слово. На другое утро мы всѣ уже были въ классѣ, когда онъ вернулся… Учитель латинскаго языка читалъ громко Квинта-Курція… Котомкинъ сгоралъ нетерпѣніемъ узнать скорѣй имя своей непріятельницы; онъ написалъ нѣсколько словъ на клочкѣ бумажки, передалъ ее Боклажкину, Боклажкинъ Иванову, Ивановъ Дрябину… и такъ дальше, бумажка благополучно дошла до фертика… Фертикъ натянулъ на носъ pince-nez, глянулъ въ бумажку, написалъ отвѣтъ и послалъ тѣмъ же путемъ обратно… изъ рукъ въ руки: отъ Андреева къ Попову, отъ Попова къ Чурину… какъ вдругъ! — учитель встаетъ и говоритъ: (Голосомъ учителя, нѣсколько каррикатурно.) «Господинъ Чуринъ! что у васъ за бумажка въ рукахъ?!.» — Чуринъ смутился. (Голосомъ сконфуженнаго ученика.) «У меня-съ?»… «Ну да, у васъ, — что это вамъ передалъ Поповъ?». «Мнѣ ничего не передавали»… Учитель преспокойно подошелъ къ Чурину, разжалъ ему руку, отнялъ бумажку… и громко прочелъ на весь классъ сперва вопросъ Котомкина: «ну что, узналъ?!!» потомъ отвѣтъ фертика: «желтая женщина никто иная, какъ извѣстная петербургская кокотка Tata Lebret! живетъ въ Большой Конюшенной, домъ № 59.» Учитель сдѣлалъ намъ строгій выговоръ, обѣщалъ сказать объ этомъ директору, но мы знали, что намъ было нужно, и намъ ни до кого дѣла не было.
Въ тотъ же вечеръ рѣшено было идти къ этой барынѣ кому нибудь изъ насъ, по жребію, и высказать ей наше презрѣніе. «Да вы съ ума сошли!» сказалъ фертикъ, «чтобы идти къ кокоткѣ, нужно деньги! деньги!.. понимаете-ли… деньги! безъ денегъ онѣ никого не принимаютъ… поручикъ Дрябинъ разсказалъ мнѣ, что онъ одинъ разъ пришелъ къ какой-то кокоткѣ безъ денегъ, такъ она его такъ турнула!»… «Сдѣлаемъ складчину», говоритъ Ивановъ. «Складчину, складчину!» закричали всѣ… «каждый даетъ, что можетъ, не менѣе двугривеннаго!».. Сейчасъ же начали набирать и набрали шесть рублей сорокъ пять копѣекъ… кинули жребій, кому идти — вышло мнѣ. Я взялъ шесть рублей сорокъ пять копѣекъ; я боялся, что меня на смѣхъ подымутъ, если я откажусь, — но на душѣ у меня было не весело… мнѣ совсѣмъ не хотѣлось идти къ этой желтой женщинѣ, и я было совсѣмъ рѣшилъ не идти и солгать что нибудь товарищамъ; однако, въ воскресенье случилось такое происшествіе, что я… (Опять стукъ отворяющагося заика. Тото мгновенно садится за столъ, зажимаетъ уши и начинаетъ громко твердить.) «Оставьте насъ, вы не читали..» (Входить Семенъ съ кружкой воды и кускомъ чернаго хлѣба.) «Оставьте насъ… оставьте насъ, вы не читали… сіи кровавыя скрижали… Сіи кровавыя, кровавыя… (Шепотомъ.) Кровавыя… Кровавыя» (и т. д. то громко, то тихо, учитъ стихи. Семенъ медленно разставляетъ воду и хлѣбъ, оглядываетъ, все-ли въ порядкѣ въ комнатѣ. Когда онъ отворачивается, Тото жуетъ бумагу, катаетъ изъ нея шарики и щелчкомъ пускаетъ ихъ въ Семена, отчего этотъ въ недоумѣніи осматривается, видя Тото постоянно углубленнымъ въ ученіе. Потомъ Семенъ уходитъ. Тото снова принимаетъ прежнее положеніе и продолжаетъ разсказъ.) Въ слѣдующее воскресенье я явился къ моей крестной маменькѣ. Такой грустной она еще никогда не бывала: глаза заплаканы, молчитъ… и, чтобы отъ меня отвязаться, послала меня съ своимъ старымъ камердинеромъ смотрѣть ученыхъ собакъ. Мы отправились… только, у какого-то большого магазина, я вижу коляску и покажись мнѣ, что это коляска моего названнаго папаши; я иду на нее, — что-жь бы вы думали? — дѣйствительно, изъ магазина выходитъ онъ и съ нимъ… нѣтъ, можете себѣ представить мое удивленіе: съ нимъ моя желтая кокотка Тата Лебрэ… Сѣли вмѣстѣ въ коляску и фт!.. слѣдъ простылъ. я было побѣжалъ къ нимъ, но старый камердинеръ остановилъ меня. «Да вѣдь это» — началъ было я. «Не наше дѣло», перебилъ меня старикъ, «а коли не хотите вы еще больше огорчить вашу крестночку, вы ей объ этомъ не разсказывайте». Тутъ я понялъ все. Удивительное дѣло, какъ въ иной моментъ все скоро понимается… Я понялъ, почему груститъ моя мамаша, почему ничего мнѣ не отвѣтилъ названный папаша, — все, все… и все изъ за этой желтой женщины.. А!!. утромъ я еще не хотѣлъ къ ней идти, но теперь… Чортъ возьми!!, мѣшечекъ съ деньгами былъ со мной… я забылъ и объ ученыхъ собакахъ, и о старомъ камердинерѣ, и почти бѣгомъ побѣжалъ въ Большую Конюшенную… Ну, старику гдѣ было гнаться за мной? — на первомъ-же перекресткѣ онъ потерялъ меня изъ виду. Прибѣгаю въ Конюшенную, отыскиваю домъ, передъ нимъ, вижу, ужъ собрался весь нашъ классъ… «Что-жь ты опаздываешь, мокрая курица!» — закричали мнѣ. «Ступай! ступай! ступай скорѣй!!!, она только что вернулась»… Я вошелъ на парадное крыльцо, меня встрѣтилъ толстый швейцаръ… важная этакая, заспанная физіономія, съ длинными бакенбардами, точь въ точь нашъ учитель нѣмецкаго языка, когда онъ говоритъ: «Ruhig, meine Herren!. Aufmerksam!..» "Послушайте, " спросилъ я, «здѣсь живетъ г-жа Тата-Лебрэ?» Онъ молча кивнулъ головой… «Нельзя-ли передать ей, что мнѣ нужно ее видѣть… и что у меня есть деньги»… и я показалъ ему мѣшечекъ. Онъ снизу позвонилъ и проворчалъ сквозь зубы: «въ третьемъ этажѣ»… я побѣжалъ по лѣстницѣ… Не успѣлъ я добѣжать до площадки третьяго этажа, какъ маѣ навстрѣчу вышла вертлявая горничная и съ недоумѣніемъ посмотрѣла на лѣстницу, вѣроятно, думая, что кто нибудь другой къ нимъ явился, но на лѣстницѣ былъ я одинъ . Я подошелъ къ горничной и сказалъ: «нельзя-ли мнѣ видѣть г-жу Тата Лебрэ? — и скажите ей, пожалуйста, что у меня есть деньги»… показываю ей мѣшечекъ. Она взглянула на меня во всѣ глаза, да какъ прыснетъ со смѣху… «Сейчасъ, говоритъ, доложу»… сунула меня въ какую-то гостинную и исчезла… Я никакъ не могъ понять, чему она смѣялась… сталъ осматривать свое платье: — нѣтъ, ничего, въ порядкѣ… тутъ отворилась дверь, горничная сказала: «пожалуйте!» — и я вошелъ въ другую гостинную… А! какъ она была прелестно отдѣлана… золотая мебель, ковры… цвѣты во всѣхъ углахъ… и, развалясь на диванѣ, лежала она, моя ненавистная.. Откровенно говоря, въ эту минуту Мнѣ Тата Лебрэ показалась даже хорошенькой… она была одѣта какой-то турчанкой, вся въ шаляхъ, въ красныхъ вышитыхъ туфелькахъ, которыя такъ и подпрыгивали, когда она покачивала ножкой… Тата улыбнулась и поглядѣла на меня такими удивленными глазами, какъ будто хотѣла спросить: «что тебѣ надо отъ меня»?.. Признаюсь, я растерялся, струсилъ; мѣшечекъ выпалъ у меня изъ рукъ, — шесть рублей сорокъ пять копѣекъ раскатились по ковру, и я ужъ готовъ былъ удрать отъ нея, какъ увидалъ на одномъ изъ столиковъ шляпу и трость… Я ихъ узналъ! — это были шляпа и трость моего названнаго папаши. Злость опять прилила мнѣ къ горлу, я почувствовалъ, какъ слезы показались у меня на глазахъ, и закричалъ ей: «Что вы на меня такъ глядите?.. вы хотите знать, зачѣмъ я пришелъ? — Я пришелъ сказать вамъ, что вы украли у моей крестной мамаши моего названнаго папашу… и это безчестно, это безчестно: и я хочу, чтобъ вы его отдали!.. я долженъ былъ вамъ сказать еще про то, что вы насъ назвали жабами; но это пустяки, — я бы вамъ это простилъ, еслибъ вы не обидѣли мою крестночку!», и пошелъ, и пошелъ… Я ей разсказалъ про мою крестночку, какая она добрая и хорошая, и красавица… и во сто разъ лучше такого урода съ рыжими волосами, какъ она, Тата Лебрэ. Слезы градомъ лились у меня по щекамъ; а скверная женщина такъ и покатывалась со смѣху… зло меня душило… "Mais, mon petit, " сказала она мнѣ, — «je ne comprends rien de ce que vous dites»… Тогда только я понялъ, какого далъ маху, забывши, что она француженка и ничего не понимаетъ по русски. Я уже готовъ былъ начать снова, какъ могъ, по французски, но тутъ кто-то взялъ меня за руку; оглядываюсь — мой папаша… «Пойдемъ отсюда», сказалъ онъ, и почти вытащилъ меня на лѣстницу… Тата выбѣжала за нами на площадку, продолжая хохотать; но меня она не могла обмануть… это она хохотала отъ злобы, отъ досады… по крайней мѣрѣ, я очень хорошо слыхалъ, какъ она крикнула: «Et toi, mon petit, je te repincerai encore».! — Repincerai! — pincer — значитъ щипать, она хотѣла ущипнуть меня со злости… я былъ доволенъ — я отомстилъ…
Мы пріѣхали домой. Что тутъ было, я вамъ и разсказать не могу, — у меня голова кругомъ пошла. Папаша просилъ прощенія у крестночки, и оба плакали и цѣловались, и цѣловали меня, и хвалили меня. Крестночка снова повеселѣла и смѣялась; а я…. я земли подъ собою не чувствовалъ, потому что я былъ героемъ всего этого праздника, я вернулъ веселье и счастіе въ нашъ домъ… (Мѣняя тонъ.) А попалъ я сюда въ карцеръ оттого, что меня выдали товарищи… помилуйте! — орава въ тридцать семь воспитанниковъ собралась у подъѣзда кокотки… это обратило на себя вниманіе: сперва швейцаръ просилъ разойтись, потомъ городовой вступилъ съ ними въ споръ; кончилось тѣмъ, что директору пансіона донесли о моемъ посѣщеніи кокотки… и вотъ сегодня, въ понедѣльникъ, послѣ классовъ, въ часы рекреаціи, — намъ прочитано было наставленіе; потомъ директоръ возгласилъ: «Господинъ Кудриковъ!» «Здѣсь!» отвѣтилъ я. И вотъ какъ я попалъ въ этотъ карцеръ… но я васъ спрашиваю: не правъ я, что горжусь моей тюрьмой?!. не правъ я, что меня слѣдовало наградить?!, а меня посылаютъ въ карцеръ съ этимъ солдафономъ… (Скрипъ замка.) Опять онъ… (Становится въ стѣнѣ такъ, это отворяющаяся дверь его закрываетъ. Входитъ Семенъ, опять съ головой Юноны въ рукахъ. Тото его пугаетъ.) Уфъ!!.
Семенъ. Ахъ ты, разбойникъ! — да что ты это надѣлалъ?
Тото. (Сконфуженъ.) Ахъ, чортъ возьми!.. кто-жь его зналъ, что онъ несетъ эту дурацкую голову.
Семенъ. Что теперь станешь дѣлать?.. Вы вотъ тутъ все съ шутками, а у меня изъ жалованья вычтутъ.
Тото. Какъ-же смѣютъ? вѣдь вы тутъ совсѣмъ не виноваты…
Семенъ. Да, станетъ меня дилехторъ слушать — возьмутъ деньги и шабашъ.. съ нимъ судиться не будешь.
Тото. Не смѣютъ этого сдѣлать! — я самъ скажу директору, что это я сдѣлалъ, вы тутъ не виноваты.
Семенъ. (Ласково.) Ахъ ты буянъ, сорви-голова, — добрая ты душа.
Тото. Вы меня, пожалуйста, извините…
Семенъ. Ну, ну, ужъ не марай себѣ штаны-то, я подберу все и подмету… къ дилехтору пожалуйте… васъ звать приказано.
Тото. Зачѣмъ?
Семенъ. (Таинственно.) Простятъ!.. я ужъ вижу, что простятъ. Тамъ маменька что-ли ваша пріѣхала… долго съ ними говорила…
Тото. (Радостно.) Крестночка!!. она еще здѣсь?!.
Семенъ. Въ дилехторскомъ кабинетѣ…
Тото. Урра!!.
Семенъ. (Улыбаясь ему въ слѣдъ.) Сорви-голова!.. А ужъ какъ я этихъ пострѣлять люблю!
- ↑ Впрочемъ, костюмѣ Тото произвольный, такъ какъ дѣйствіе происходитъ въ частномъ пансіонѣ.