Мать въ одиночествѣ сидѣла у открытаго окна. Къ него врывались голоса дѣтей, игравшихъ подъ тѣнью акацій, и знойное дыханіе полуденнаго воздуха. Въ комнату то влетали, то вылетали пчелы, дикія пчелы, съ пожелтѣвшими отъ цвѣточной пыли ножками. Онѣ съ жужжаніемъ сновали взадъ и впередъ вокругъ акацій. Она сидѣла на низенькомъ стулѣ и чинила бѣлье, которое доставала изъ большой корзины, стоявшей передъ нею на столѣ. Нѣкоторые предметы были у нея на колѣняхъ, на половину прикрывая лежавшую тутъ же книгу. Она внимательно слѣдила за движеніемъ своей иглы, но однообразное гудѣніе пчелъ и шумъ дѣтскихъ голосовъ слились въ ея ушахъ въ одинъ неясный общій гулъ, и работа пошла все медленнѣе и медленнѣе. Вдругъ трутни, длинноногіе, какъ осы, стали гудѣть и кружиться все ближе и ближе вокругъ ея головы. Дремота такъ сильно одолѣвала ее, что, наконецъ, не будучи въ силахъ побороть ее, она положила на край стола обернутую въ чулокъ руку и склонила на нее голову.
Дѣтскіе голоса, то приближаясь, то отдаляясь, доносились со двора все глуше. И вотъ настала минута, когда она и вовсе перестала слышать ихъ и только подъ сердцемъ ощущала движенія своего девятаго ребенка. Убаюкиваемая гудѣніемъ пчелъ, кружившихся надъ ея головою, склонившеюся надъ столомъ, она заснула и ей приснился волшебный сонъ. Ей казалось, что пчелы, удлинняясь все болѣе и болѣе, превращались въ какія-то человѣческія фигуры, которыя двигались и кружились вокругъ нея.
Одна изъ этихъ фантастическихъ фигуръ неслышно приблизилась къ ней, говоря: — Дай мнѣ наложить руку на то мѣсто, гдѣ лежитъ твой младенецъ. Если я прикоснусь къ нему, онъ сдѣлается такимъ же какъ и я.
— Но кто же ты? — спросила она.
— Я — Здоровье, — отвѣтило фантастическое существо. — У всѣхъ, въ кому я прикасаюсь, всегда играетъ въ жилахъ алая кровь; они не знаютъ ни боли, ни усталости, жизнь для нихъ — одна нескончаемая радость.
— Нѣтъ, дай прикоснуться мнѣ къ нему! — перебила другая фигура: — Я — Богатство. Если я до него дотронусь, онъ никогда не будетъ жертвою матеріальной нужды. Онъ будетъ пользоваться кровавыми трудами своихъ собратій, если захочетъ; все, на что только ни взглянетъ онъ, будетъ ему доступно. Онъ не будетъ знать слова: «нужда». Но ребенокъ, при этомъ, не шевельнулся.
Третья сказала: — Дай мнѣ дотронуться до него: я — Слава. Того, кого я отмѣчу, я возведу на такую высоту, откуда онъ видѣнъ будетъ всему человѣчеству. Его не забудутъ и послѣ смерти; имя его будетъ гремѣть цѣлыми вѣками, передаваться отъ отца въ сыну. Подумай только — что значитъ жить въ памяти потомства, изъ вѣка въ вѣкъ!
Дыханіе спящей матери было все также ровно, а призраки въ ея воображеніи тѣснились въ ней все ближе.
— Дай мнѣ коснуться до младенца, вѣдь я — Любовь, — сказалъ одинъ изъ призраковъ. — Отъ моего прикосновенія онъ никогда не будетъ одинокъ въ жизни. Если даже въ глубочайшемъ мракѣ онъ протянетъ свою руку — то встрѣтитъ другую на поддержку. Если весь міръ противъ него возстанетъ, онъ услышитъ голосъ: «Я съ тобой!» Дитя затрепетало.
Но другой призракъ протѣснился ближе и сказалъ:
— Нѣтъ, дай мнѣ его отмѣтить, я — Талантъ. Я могу сдѣлать все то, что было уже сдѣлано ранѣе. Я способствую успѣхамъ воина, государственнаго человѣка, политическаго дѣятеля, мыслителя и писателя, который никогда не опережаетъ своего вѣка, но и не отстаетъ отъ него. Если я коснусь до твоего младенца, онъ никогда не прольетъ слезъ отъ неудачи.
А пчелы, между тѣмъ, все кружились и вились вокругъ головы спящей матери, задѣвая ее своими длинными, тонкими ножками. Вдругъ въ воображеніи ея изъ мрака комнаты выступило блѣдное лицо, съ заострившимися чертами, впалыми щеками и трепетной улыбкой на губахъ. Новый призракъ простеръ свою руку.
Мать отскочила назадъ, воскликнувъ: — Но кто же ты? — Отвѣта не послѣдовало; заглянувъ ему въ глаза, она спросила: — Что-жь можешь дать ты моему малюткѣ — здоровье?
Онъ отвѣчалъ: — У человѣка, къ которому я прикоснусь, пробуждается жаръ въ крови, сжигающій его какъ огонь. Пылъ, который я сообщу ему, неизлѣчимъ и превратится только съ жизнью.
— Даешь ли ты богатство?
Онъ отрицательно покачалъ головою. — Когда человѣкъ, отмѣченный мною, наклоняется, чтобъ подобрать золото, надъ головой своей вдругъ видитъ онъ свѣтъ на небѣ, а пока онъ смотритъ вверхъ, золото ускользаетъ изъ рукъ его или, иной разъ, похищается другимъ прохожимъ".
— Ты — слава?
— Едва-ли! — отвѣчалъ онъ. — Для существа, отмѣченнаго мною, невидимымъ перстомъ начертанъ на пескѣ путь, какого онъ долженъ держаться. Иногда онъ доводитъ его почти до вершины, какъ вдругъ, измѣняя направленіе, быстро устремляется внизъ; а тотъ все долженъ идти по пути, слѣды котораго никому другому невидимы.
— Ты, можетъ быть — любовь?
— Онъ будетъ жаждать ея, но не найдетъ на свѣтѣ, — былъ отвѣтъ. — Когда онъ будетъ раскрывать свои объятія, желая прижать въ сердцу любимое существо, — вдали, на горизонтѣ, будетъ манить его мерцающій свѣтъ. Его влечетъ туда невидимая сила. Предметъ его любви не можетъ слѣдовать за нимъ. Онъ долженъ пуститься въ путь одинъ. Когда онъ страстно прижметъ любимое существо въ пылкому сердцу, восклицая: — «Моя, моя, на вѣки!», онъ услышитъ голосъ: — «Отступись, откажись, не для тебя она!»
— Ты надѣлишь его успѣхомъ?
Призракъ сказалъ: — Неудача будетъ его удѣломъ. Въ состязаніи съ другими, онъ будетъ постоянно проигрывать, потому что ему будутъ слышаться чужіе голоса и чудный свѣтъ будетъ манить его, — и онъ будетъ вглядываться и прислушиваться, пока другіе опередятъ его. Тамъ, гдѣ всякому въ степи, среди раскаленныхъ песковъ видна одна пустыня, ему представится лазурное море, вѣчно озаренное солнечнымъ свѣтомъ, вода же — расплавленнымъ аметистомъ, разсыпающимся бѣлою пѣною по берегу. Среди моря, въ глазахъ его, высится обширный островъ съ горными вершинами, горящими золотомъ.
— И онъ достигнетъ ихъ? — спросила мать.
Призракъ странно улыбнулся.
— Но это будетъ въ дѣйствительности? — допрашивала она.
— А что такое дѣйствительность? — спросилъ онъ.
И, взглянувъ въ его полузакрытые глаза, она произнесла: — Коснись его.
Наклонившись впередъ, онъ наложилъ руку на дремлющаго младенца и, улыбаясь, прошепталъ слова, разслышанныя матерью: Превращеніе идеала въ дѣйствительность — такова будетъ твоя награда.
Младенецъ затрепеталъ; но мать продолжала спать крѣпкимъ сномъ и грезы исчезли. Неродившійся еще младенецъ въ утробѣ ея видѣлъ сонъ. Въ этихъ глазахъ, не видавшихъ еще дневнаго свѣта и въ едва намѣченномъ мозгу явилось ощущеніе свѣта; свѣта — никогда имъ невиданнаго; свѣта — гдѣ-то существовавшаго!
Въ этомъ и была его награда: Идеалъ превратился въ дѣйствительность.