Современные славянофилы. — Начало Русскаго собранія.
правитьГоды перелома (1895—1906). Сборникъ критическихъ статей.
Книгоиздательство «Міръ Божій», Спб., 1908
"Благословите, братцы, старину сказать.
«Въ великой книгѣ Божіей написана судьба нашей родины, — такъ вѣрили въ старину на Руси, и древняя родная мысль наша тревожно и страстно всматривалась въ темныя дали будущаго, тѣ дали, гдѣ листъ за листомъ будетъ раскрываться великая хартія судебъ вселенной…»
Откуда это? Что значитъ этотъ величаво-гаерскій тонъ, смѣсь раешника съ дьячкомъ? — спроситъ изумленный читатель. Это — «благовѣстъ» о «возрожденіи» Россіи, ни больше ни меньше, какъ возвѣщаютъ намъ два сборника, вышедшіе одинъ въ началѣ года, другой недавно — «Заря» и «Москва», въ которыхъ провозглашается всему міру русскому о новомъ чудѣ добромъ и радостномъ, о славянофильскомъ походѣ на всякаго врага и супостата, заполонившаго нынѣ «святую Русь». Ударяя въ бубны и тимпаны, или по московски, «во всѣ колокола», кучка до сихъ поръ невѣдомыхъ міру славянофиловъ, какимъ-то чудомъ уцѣлѣвшихъ отъ общаго разгрома, постигшаго (по ихъ словамъ) «святую Русь», собралась вкупѣ и влюбѣ и, «напрягши умъ, наморщивши чело», съ потугами и усильями, отвѣчающими важности задачи, выпустила два сборника, полные предостереженій, мудрыхъ указаній и восторженныхъ откровеній.
Читатели не должны сѣтовать, если міръ, который имъ откроется, покажется имъ страненъ, напомнитъ имъ «чудище обло, озорно, стозѣвно и лаяй»: все надо знать, тѣмъ болѣе свое, родное, въ которомъ какъ никакъ звучатъ несомнѣнно отголоски современности.
Оживленіе славянофильства — вотъ что прежде всего знаменуютъ эти сборники, которые не стоятъ одиноко, но къ нимъ примыкаютъ и другія однозначущія явленія, какъ увидимъ ниже. Признаемся, — мы думали, что славянофильство теперь есть мертвый историческій терминъ, обозначающій давно отжившее историческое явленіе. Оказывается, — это далеко не такъ; оно, по крайней мѣрѣ, само заявляетъ, что живо и несетъ въ себѣ не что-нибудь иное, какъ «возрожденіе Россіи». Уже ради одной этой великой «миссіи», возлагаемой имъ на свои рамена, оно заслуживаетъ если не вниманія, то хотя бы нѣкотораго знакомства. Правда, матеріалъ для этого, — мы должны предупредить читателей, очень скуденъ. Въ обоихъ сборникахъ фигурируютъ все интересные незнакомцы, скрывающіе свои великія имена подъ многообѣщающими псевдонимами или скромными иниціалами: Апокрифъ, Славяноборъ, Македонецъ, Русскій, Востоковѣдъ, Г. Е. Р. У--скій, В--евъ. Остальныя имена, пропечатанныя полностью, также мало говорятъ уму и сердцу: Недолинъ, Ягодынскій, Московцевъ. Къ великому нашему стыду, мы съ ними нигдѣ не встрѣчались въ печати и ничего не можемъ сказать о ихъ дѣятельности. Но, пожалуй, оно и лучше: съ тѣмъ большей свободой могутъ говорить они, не будучи связаны прошлымъ, которое обязываетъ.
И дѣйствительно, прошлаго для нихъ не существуетъ. «Заря». Выпускъ I, — читаемъ на обложкѣ перваго сборника, что знаменуетъ и выпускъ второй, стало быть дѣло, разсчитанное на будущее если не процвѣтаніе, то продолженіе. Открывается сборникъ статьей «Гр. Л. Н. Толстой и вопросъ жизни» Н. Апокрифа, въ которой нѣтъ собственно ничего славянофильскаго.
Но эта статья, должно быть, попала сюда по недоразумѣнію, ибо далѣе въ сборникахъ идетъ настоящая славянофильская свистопляска съ обычными для современнаго славянофильства неуклюжими движеніями. Начинаетъ ее г. Недолинъ, обрушиваясь сразу на весь западъ, которому онъ грозитъ «жупеломъ и металломъ», если тотъ вовремя не опомнится и не признаетъ добровольно единою «святую русскую правду». Наступитъ моментъ, вопитъ въ торжественномъ порывѣ г. Недолинъ, когда «по пятамъ изгнанныхъ насильниковъ можетъ послѣдовать месть освободившихся народовъ, не менѣе сильныхъ, окрѣпшихъ, но не забывшихъ многовѣковаго рабства. Тогда могла бы наступить такая всемірная революція, такое страшное потрясеніе стараго европейскаго міра, подобнаго чему не видала подлунная. Россія въ тотъ часъ должна быть страшно сильна и грозна, — грозна гнѣвомъ Бога, чтобы дать народамъ правду, судъ и свободу». Словомъ, трепещите, языцы, и покоряйтесь. Въ «Задачѣ современности» г. А. М. У--скій раскрываетъ идею возрожденія славянофильской школы, предупреждая, что «не плакать, не смѣяться, но понимать» надо его статью. Итакъ, воздержимся на время. Хотя статья трактуетъ о школѣ вообще, но рѣчь по существу идетъ о поднятіи «издревле служилаго сословія», или проще — «нашего вѣрнаго дворянства». «Есть серьезныя основанія утверждать, — говоритъ авторъ вначалѣ, — что за освобожденіемъ крестьянъ установившаяся система образованія была главною причиной экономическаго паденія помѣстнаго дворянства». «Въ силу своихъ особенныхъ традицій, — поучаетъ авторъ, — дворянство не имѣло навыка къ трудовому пріобрѣтенію матеріальныхъ средствъ, считая все подобное занятіемъ, не приличествующимъ дворянству, и вслѣдствіе этого, естественно, не имѣло ни надлежащихъ знаній, ни практической подготовки, необходимыхъ для самостоятельнаго, трудового пріобрѣтенія средствъ, что требовалось уже новою эпохою». Надо было создать «новое питаніе», путь къ которому долженъ лежать черезъ школу. А для этого надо сдѣлать школу «земледѣльческою», такъ какъ дворянство имѣетъ (или имѣло) землю, но не умѣло съ нею обращаться. «Программа русской школы должна быть существенно опредѣлена программой русской жизни: послѣ русской азбуки — азбука землевѣдѣнія; послѣ православнаго катехизиса — катехизисъ земледѣлія, среди молитвъ къ Богу — теплыя молитвы къ землѣ: въ этомъ основаніе національной программы русской школы». Далѣе рекомендуется внушить дворянству «уваженіе къ рублю», который дворянство раньше презирало, теперь же къ оному вожделѣетъ, но недостаточно уважаетъ. Въ заключеніе «вопросъ о правительственномъ поощреніи». Россія страна земледѣльческая, а потому «каждая постановка кѣмъ либо въ Россіи образцоваго, въ смыслѣ экономическомъ и культурномъ, хозяйства… подлежитъ публичной отмѣткѣ тѣмъ или другимъ способомъ въ законодательномъ порядкѣ. Въ большинствѣ случаевъ такіе дѣльные хозяева тзъ лучшихъ земскихъ людей отличаются здравымъ умомъ и яснымъ пониманіемъ мѣстныхъ условій экономической жизни и народныхъ нуждъ, и поэтому только черезъ такихъ дѣятелей, людей трезваго сужденія, обширнаго ума и большого опыта, возстановится плодотворная связь между Землей и Властью. Кстати припоминается поучительный для насъ разсказъ. Въ одной старой земледѣльческой странѣ былъ слѣдующій интересный обычай: первый вельможа въ государствѣ при вступленіи своемъ въ должность обязанъ былъ при устроенныхъ въ честь этого событія празднествахъ всенародно пройти борозду въ полѣ съ сохой… Хорошій бы обычай для Россіи», глубокомысленно заключаетъ г. У--скій. Обычай ничего себѣ, замѣтимъ и мы, главное, недорогой и ни для кого не обидный — ни для «бархатника», ни для «пахотника», и сверхъ того символизирующій «плодотворную связь земли съ властью». Хорошо пишутъ господа славянофилы о воспособленіи дворянству: дворянская школа, законодательнымъ порядкомъ отмѣтка и — связь съ землей. Въ особенности нравится намъ идея автора внушить дворянскому юношеству уваженіе къ рублю. По времени этотъ совѣтъ важнѣе прочихъ, такъ какъ съ каждымъ днемъ рублей у насъ становится все меньше и меньше, какъ объ этомъ докладываетъ намъ постоянно тоже «славянофилъ» г. Сергѣй Шараповъ.
Столько о школѣ. Авторъ ни мало не смущается вопросомъ, каковъ долженъ быть «земледѣльческій катехизисъ», что это за земледѣльческая азбука. Все это не суть важно, ибо важно одно — изыскать новый способъ «питанія» для обиженнаго судьбою сословія, которое, по своимъ традиціямъ имѣя склонность къ питанію, не обладаетъ для онаго средствами. Столь же простъ въ разрѣшеніи національнаго вопроса г. Недолинъ, который полемизируетъ съ Вл. Соловьевымъ объ націонализмѣ. «Не пристало Россіи искать, т. е. вѣрнѣе заискивать какого-то фантастическаго примиренія съ Европой, какъ это надлежитъ намъ сдѣлать, слѣдуя политическимъ идеямъ Вл. Соловьева, — пора самой Европѣ сознать всѣ свои вины передъ Россіей, а тѣмъ народамъ, которые, давно уже и навсегда побѣжденные Россіей, вошли въ составъ ея населенія, но все еще въ лицѣ шумливыхъ газетныхъ фразеровъ „враждуютъ“ съ нами заднимъ числомъ, понять смыслъ своихъ предательскихъ чувствъ, а подчасъ и дѣйствій, по отношенію къ россійскому государству». Любопытнѣе всего въ этой тирадѣ «всѣ вины» Европы. Жаль, что дальше мы не находимъ ихъ перечисленія, а то г. Недолинъ внесъ бы очень полезную графу въ нашу долговую книгу: «а за всѣ вины столько-то». Счетъ этотъ славянофилы ведутъ издавна, со времени Петра, и до сихъ поръ не могутъ подвести итоговъ. Европа съ своей стороны могла бы предъявить болѣе существенный счетъ, въ видѣ нѣсколькихъ милліардовъ рублей, данныхъ ею въ займы на разныя мѣропріятія, въ томъ числѣ и на воспособленіе дворянскому сословію, о нуждахъ котораго современные славянофилы такъ пекутся. Право, за это одно она заслуживаетъ спасиба. Что было бы съ ними, если бы по ихъ желанію Европа снялась съ мѣста и исчезла, какъ щедринскій мужикъ, который улетучился по молитвѣ глупаго помѣщика, ненавидѣвшаго мужичій духъ? Г. Недолинъ, надѣемся, помнитъ, что случилось съ глупымъ помѣщикомъ, котораго и начальство за это не одобрило.
Европу, конечно, пугать можно, но достать ее трудно, и потому г. Недолинъ всю свою энергію направляетъ на чуждыя національности, «давно уже побѣжденныя», и обращается къ евреямъ. Отрицая цѣликомъ мысль Соловьева о необходимости равноправности, авторъ съ паѳосомъ восклицаетъ: «Что же будетъ, если евреи, какъ того требуютъ ихъ защитники, стали бы „равноправными“ съ русскимъ народомъ въ русской землѣ, если даже теперь, когда цѣпкія руки евреевъ все-жъ-таки не вполнѣ еще развязаны, они со своимъ геніальнымъ пролазничествомъ забираются всюду, умѣютъ находить самыя вліятельныя связи, легко и незамѣтно подбираютъ къ своимъ рукамъ не только богатства русской земли, но, заполняя свободныя профессіи, постепенно, но неуклонно, и послѣдовательно захватываютъ и русскую литературу… Наша государственная власть… защищаетъ „малыхъ силъ“, русскій народъ, отъ позорнаго еврейскаго ига». Также рѣшаетъ славянофилъ г. Недолинъ и всѣ остальные національные вопросы, все сводя къ «единой святорусской правдѣ»: все, что не русское, да трепещетъ… «Націонализмъ въ политикѣ, націонализація гражданской жизни» — альфа и омега, ея же не прейдеши.
Есть одно достоинство въ современномъ славянофильствѣ, это — его откровенность. Читая статьи обоихъ сборниковъ отнюдь не впадешь въ сентиментализмъ стараго славянофильства, что-то, хотя и смутно, говорившаго объ идеальномъ братствѣ, о единеніи душъ, хотя бы и въ маниловскомъ тонѣ, и проч. Нынѣ всему этому конецъ, — какой-то почти свирѣпой ненавистью ко всему чужому несетъ отъ этихъ рѣчей о приведеніи всѣхъ къ одному знаменателю. Достается жестоко и печати въ статьѣ нѣкоего г. Московцева. Вся печать, если вѣрить этому суровому стражу «національнаго русскаго слова», прогнила, заполонена еврействомъ (и дались имъ эти евреи!) и источаетъ тлѣтворный ядъ, отъ котораго погибаетъ все истинно-русское. Авторъ даже не задумывается, отчего-же, если справедливы его нападки, эта истинно-русская печать, представляемая имъ купно съ братьей, такъ по существу ничтожна, слаба и неподвижна, что можетъ только вопить? Что же мѣшаетъ ей проявить свою силу, коренную русскую мощь, истый духъ, по ихъ словамъ, непобѣдимый и непереносный ни для кого, кромѣ истинно-русскихъ? Кажется, по ихъ же слову, время теперь самое для нихъ распрекрасное: всѣ излюбленныя ими исконныя начала «святорусской правды» въ полномъ ходу, инородцы и иновѣрцы поставлены въ надлежащіе предѣлы, а если Европа еще не повинилась, то все же и не наскакиваетъ. Между тѣмъ, г. Московцевъ вопитъ «караулъ!» и требуетъ «націонализаціи русской печати». Опять таки, какъ это сдѣлать, онъ не задумывается, хотя тутъ же, какъ истинно не унывающій россіянинъ, и замѣчаетъ вскользь: «Если наше законодательство не позволяетъ евреямъ занимать мѣста на государственной службѣ, то нѣтъ никакихъ основаній допускать и сосредоточеніе печати въ еврейскихъ рукахъ». И такъ говорятъ и пишутъ люди, осмѣливающіеся считать себя «наслѣдниками» Аксакова, того самаго славянофила, который воспѣлъ гимнъ «свободному слову», который съ чисто религіознымъ паѳосомъ писалъ о свободѣ слова: «Мысль, слово! Это та неотъемлемая принадлежность человѣка, безъ которой онъ не человѣкъ, а животное. Безсмысленны и безсловесны только скоты, и только разумъ, иначе слово, уподобляетъ человѣка Богу. Мы, христіане, называемъ самого Бога Словомъ. Посягать на жизнь разума и слова въ человѣкѣ — не только совершать святотатство Божьихъ даровъ, но посягать на божественную сторону человѣка, на на самый Духъ Божій, пребывающій въ человѣкѣ, на то, чѣмъ человѣкъ — человѣкъ. Свобода жизни разума и слова — такая свобода, которую по настоящему даже смѣшно и странно формулировать юридически или называть правомъ. Это такое же право, какъ право быть человѣкомъ, дышать воздухомъ, двигать руками и ногами. Эта свобода вовсе не какая-либо политическая, а есть необходимое условіе самого человѣческаго бытія, — при нарушеніи этой свободы нельзя и требовать отъ человѣка никакихъ правильныхъ отправленій человѣческаго духа, ни вмѣнять что-либо ему въ преступленіе; умерщвленіе жизни, мысли и слова — самое страшное изъ всѣхъ душегубствъ». («День», 23-го января 1863 г.).
Замѣтимъ, однако, въ поученіе г. Московцеву, что русское законодательство нигдѣ не воспрещаетъ евреямъ занимать мѣста на государственной службѣ, такого спеціальнаго закона противъ евреевъ пока еще нѣтъ. Что же касается сосредоточенія печати въ еврейскихъ рукахъ, то это чистѣйшій вздоръ, не въ обиду евреямъ будь оказано. Въ столичной ежедневной печати нѣтъ ни одного органа еврейскаго. Правда, есть одна газета, редактировавшаяся евреемъ, но и тотъ, по сообщенію «Московскихъ Вѣдомостей», недавно крестился. Но, охотно уступая этого недавно крещенаго еврея г. Московцеву, все же не можемъ не возразить, что какъ одна ласточка не дѣлаетъ весны, такъ одинъ еврей, притомъ же «немножко» православный, еще не въ силахъ сдѣлать всю русскую печать еврейской. Переходя къ журналистикѣ, можемъ констатировать, что въ ней, кромѣ одного спеціально-еврейскаго изданія («Восходъ»), нѣтъ ни одного журнала, издаваемаго или редактируемаго евреемъ. Къ этому можемъ добавить къ вящему утѣшенію г. Московцева, что и громадное число сотрудниковъ въ журналахъ тоже искони русскіе люди. Поэтому, сѣтовать на сосредоточеніе прессы въ еврейскихъ рукахъ ему нечего, тѣмъ болѣе нечего задумываться объ особыхъ мѣрахъ для огражденія невинности русской печати, которая и такъ достаточно ограждена всякими писанными и неписанными законами.
Да и зачѣмъ? Если вѣрить авторамъ «Зари» и «Москвы», нынѣ это во всякомъ случаѣ излишне, такъ какъ наше время есть моментъ "національнаго возрожденія Россіи*. Объ этомъ свидѣтельствуютъ не только два эти сборника, но… русскія общества, прототипомъ которыхъ служитъ «Русское собраніе» въ «Петроградѣ». Задача этихъ «разсадниковъ» истинно-русскаго духа во вкусѣ современнаго славянофильства понимается слѣдующимъ образомъ: «Путь къ объединенію русскихъ, патріотически настроенныхъ людей лежитъ въ организаціи русскихъ обществъ по примѣру Петербургскаго Русскаго Собранія. Ставя основною задачей поднятіе въ нашемъ обществѣ чувства своего національнаго достоинства, русскія общества равностороннимъ образомъ и публичными чтеніями, и нужною книгой, и патріотической газетой стремились бы освѣтить лучшія черты нашего національнаго характера, выяснить прекрасныя стороны нашей исторіи и быта, освѣтить дѣйствительность, возбуждая среди русскихъ людей энергію и предпріимчивость на пользу русскаго дѣла; публичною отмѣткою антинаціональныхъ теченій въ нашей жизни и литературѣ общества въ самомъ корнѣ подсѣкали бы (!) всякаго рода инородческія интриги; ознакомляли бы болѣе широкіе слои русскаго общества съ мало оцѣненными сокровищами русской религіозной и гражданской мысли». Далѣе идетъ перечисленіе еще цѣлаго ряда задачъ вплоть до поощренія національной русской промышленности. Словомъ, если бы «Русское собраніе» въ «Петроградѣ» прониклось какъ слѣдуетъ важностью своей миссіи, то ему пришлось бы стать чѣмъ-то въ родѣ особаго государственнаго департамента, охватывающаго всѣ стороны и проявленія русской жизни.
Таковы мечты, но, къ счастью для насъ, не имѣющихъ чести состоять членами «Русскаго собранія», послѣднее весьма далеко и отъ сотой части этихъ задачъ. По крайней мѣрѣ, живя въ «Петроградѣ» и имѣя полную возможность слѣдить за дѣятельностью упомянутаго общества, мы рѣшительно ничего о ней сказать не можемъ. Прошло уже больше года, какъ это общество возникло, и если на первыхъ порахъ еще слышались отголоски его жизни на страницахъ періодической печати, то затѣмъ очень быстро общество со страницъ печати стушевалось. Очень вѣроятно, что члены его услаждаютъ другъ друга душеполезными бесѣдами во вкусѣ вышеприведеннаго рецепта и дѣятельно «подсѣкаютъ въ корнѣ инородческія интриги», но за стѣнами «Русскаго собранія» это не отдается. Мы подчеркиваемъ эту безжизненность Русскаго собранія, какъ лишнее доказательство того, что почвы для его работы нѣтъ, нѣтъ той дружественной атмосферы внѣ его, которая живо воспринимала бы мысли собранія, такъ или иначе откликалась бы на нихъ, установляя живую связь между Собраніемъ и остальнымъ русскимъ обществомъ. Вѣдь какъ-никакъ, а послѣднее все же живетъ, волнуется, работаетъ, но ему рѣшительно все равно до того, чѣмъ занято «Русское собраніе». И выходитъ на дѣлѣ, что послѣднее просто мертворожденный плодъ «любви несчастной» къ исключительному націонализму, всегда чуждому и русскому народу, и русской интеллигенціи. Редакторы «Зари» и «Москвы» обнадеживаютъ себя, что это лишь пока, а вотъ со временемъ вся Россія покроется цѣлой сѣтью такихъ русскихъ собраній, и тогда «пойдетъ ужъ музыка не та». "Какъ мы слышали, — заявляетъ редакція «Москвы», — въ Харьковѣ возникаетъ русское общество по почину проф. А. С. Вязигина, редактора «Мирнаго Труда». Эти слова побудили насъ поинтересоваться, что это за журналъ, первый номеръ котораго мы получили еще весною, но дальнѣйшихъ номеровъ такъ и не видѣли, почему и не можемъ съ достаточной достовѣрностью утверждать, что «Мирный Трудъ» въ Харьковѣ продолжается. На обложкѣ этого перваго номера значатся, въ качествѣ сотрудниковъ, чуть не всѣ профессора Харьковскаго университета и около нихъ нѣсколько хотя въ литературѣ и неизвѣстныхъ, но несомнѣнно почтенныхъ именъ, въ «Мирномъ Трудѣ» надѣющихся снискать эту недостающую имъ пока популярность въ мірѣ читателей. Журналъ открывается заявленіемъ отъ редактора, проф. Вязигина, излагающаго profession de foi новаго изданія. Скромно, но твердо, какъ подобаетъ истинному сыну своего отечества, редакторъ провозглашаетъ хвалу родному языку и выражаетъ увѣренность, что народъ, создавшій такой языкъ, не погибнетъ, съ чѣмъ, навѣрное, согласятся всѣ, даже и вольтеріанцы. Далѣе слѣдуетъ заявленіе, что достаточно мы созрѣли и «вошли уже, не какъ этнографическая величина, а какъ полноправный членъ въ среду культурныхъ народовъ». Отсюда слѣдуетъ, что, не отворачиваясь отъ Запада, «страны святыхъ чудесъ», по выраженію Хомякова, намъ слѣдуетъ внимательно изучить то хорошее, что тамъ есть, но главное — оставаться на родной почвѣ. Въ особенности теперь, когда, «къ сожалѣнію, въ наше общество далеко еще не проникли твердые и ясные выводы современной науки. Оно еще недостаточно знаетъ свое родное и легковѣрно усваиваетъ обобщенія, безъ дальнихъ доказательствъ, какъ непреложную истину, какъ своего рода откровеніе. Западъ попрежнему остается поставщикомъ вѣяній и идей, заимствуемыхъ безъ провѣрки и порождающихъ только умственный и нравственный сумбуръ. Крайности и извращенія, встрѣчаюція стойкій отпоръ и дружное опроверженіе на мѣстѣ своего происхожденія, у насъ принимаются за руководящія начала, за новыя слова, вливающія жизнь въ одряхлѣвшій міръ. Поклонники новизны пытаются водворить у насъ культъ силы, настроенія и страсти, объявляютъ безпощадную войну „обанкротившемуся“ разуму и суровой логикѣ, усматриваютъ спасеніе отъ нашихъ болѣзней въ скорѣйшемъ усвоеніи прелестей капитализма и кадятъ передъ новымъ кумиромъ — босяками, выдавая ихъ за носителей обновляющихъ идеаловъ». Такому нежелательному настроенію проф. Вязигинъ желаетъ противопоставить «не пустыя и звонкія слова, не боевые кличи и громкія рѣчи, способныя сладкимъ дурманомъ опьянить юныя головы», а — «Мирный Трудъ», ибо «наше отечество прежде всего нуждается въ скромныхъ труженикахъ, дѣлающихъ свое „маленькое дѣло“ ради подъема общаго культурнаго уровня, являющагося слѣдствіемъ настойчивой работы каждаго надъ самимъ собой, а не туманныхъ стремленій къ насильственнымъ и кореннымъ переворотамъ, заранѣе осужденнымъ исторіей на полную неудачу».
Тотъ націонализмъ, образчикомъ котораго служатъ «Заря», «Москва» и «Русское собраніе» въ «Петроградѣ», настолько чуждъ нашему обществу, что всякая попытка привить его намъ заранѣе осуждена на смерть. Славянофилы перваго призыва, Хомяковъ, Кирѣевскій, затѣмъ И. С. Аксаковъ, ихъ наиболѣе видный наслѣдникъ, были, дѣйствительно, люди выдающагося ума, таланта и благородной души, и тѣмъ не менѣе ничего не сдѣлали. Они дали нѣсколько интересныхъ образцовъ, лучше сказать попытокъ своеобразной философіи, которыя прошли почти безслѣдно для русской культуры — въ наукѣ, искусствѣ и еще менѣе въ русскомъ общественномъ сознаніи. Думать, что маленькіе эпигоны этихъ дѣйствительно большихъ людей смогутъ болѣе удачно справиться съ задачей обособленія Россіи отъ всего европейскаго, просто смѣшно, когда читаешь «выкликанія» такихъ «мыслителей», какъ всѣ упоминаемые выше гг. Московцы, У--скіе, Славяноборы и Востоковѣды. Могутъ возразить, что время было тогда неблагопріятное для дѣла Хомяковыхъ и Кирѣевскихъ, а теперь именно такой моментъ, когда и общественное мнѣніе болѣе склонно къ націонализму, и условія общія — тоже. Это глубоко ошибочно, такъ какъ условія современной жизни меньше всего могутъ поощрять всякія націоналистическія попытки, и въ этомъ вся суть. Россія такъ тѣсно связана теперь съ общеевропейскими интересами и матеріально, и идейно, что отдѣлить насъ отъ Запада не смогъ бы и второй Петръ Великій, буде такой феноменъ вторично бы повторился въ исторіи. И развѣ только г. Меньшиковъ можетъ договориться до «китайской стѣны» въ своемъ іудушкиномъ пустословіи. Въ одномъ изъ послѣднихъ номеровъ «Нов. Времени» (отъ 14-го іюля) онъ разработалъ даже цѣлую программу «Россіи для русскихъ», обнаруживъ въ ней поистинѣ пошехонское невѣжество въ народномъ хозяйствѣ и финансахъ. Пусть читатели простятъ намъ небольшую выдержку изъ этихъ іудушкиныхъ рѣчей о «Россіи для русскихъ», — онѣ очень характерны не только для г. Меньшикова.
«Допустимте на минуту, — пустословитъ г. Меньшиковъ, — что это возможно, что это уже случилось, что европейскія границы закрыты для нашего хлѣба. Разъ нѣтъ вывоза — нѣтъ и ввоза; все то, что наше образованное общество получаетъ на Западѣ, оно будетъ вынуждено покупать дома. Какъ вы думаете — будетъ-ли это большимъ несчастьемъ?» — вопрошаетъ нововременскій Порфирій Владиміровичъ Головлевъ, и продолжаетъ съ наслажденіемъ пустословить: "Мнѣ кажется, первымъ послѣдствіемъ закрытія границы, будетъ стремительный подъемъ русскихъ производствъ. Къ намъ точно съ неба упадетъ тотъ рынокъ, отсутствіе котораго угнетаетъ всѣ промыслы и котораго мы напрасно ищемъ въ Персіи, Туркестанѣ, Турціи. Къ намъ вернется изъ-за границы нашъ русскій покупатель — все образованное общество, весь богатый классъ. Спросъ на внутренніе товары подымется на сумму теперешняго ввоза: подумайте, какой это электрическій толчокъ для «предложенія»!.. Что же касается избытка хлѣба, прежде вывозившагося, то «и съ хлѣбомъ не будетъ большой бѣды. Не станутъ его покупать у насъ — хлѣбъ останется дома. Онъ тотчасъ упадетъ въ цѣнѣ и сдѣлается болѣе доступнымъ народной массѣ. Исчезнетъ эта страшная язва — недоѣданіе; можетъ быть, исчезнутъ и голодовки: ихъ не было, или они не были столь острыми до той эпохи, когда Россія стала выбрасывать за границу цѣлыя горы зерна. Въ старинныя времена въ каждой усадьбѣ и у каждаго зажиточнаго мужика бывали многолѣтніе запасы хлѣба, иногда прямо сгнивавшіе за отсутствіемъ сбыта. Эти запасы застраховывали отъ неурожаевъ, засухъ, гессенскихъ мухъ, саранчи и т. п… Если вновь появится избытокъ хлѣба въ странѣ, народъ поздоровѣетъ, отъѣстся, говоря грубо, — соберется съ силами для борьбы со стихійными бѣдствіями» и т. д., и т. д.
Можно ли возражать противъ такого безпримѣрнаго пустословія, обезоруживающаго своимъ наивнымъ невѣжествомъ? Въ невинности души своей г. Меньшиковъ увѣренъ, что изъ-за границы Россія получаетъ только дорогія вина, сигары и бархатъ. Только одинъ щедринскій Іудушка могъ бы побѣдоносно выступить противъ и потопить словоизверженіе г. Меньшикова въ собственномъ пустословіи, въ родѣ, напр., такой реплики: «Ахъ, ахъ, ахъ! А я еще думалъ, что вы, г. Меньшиковъ, справедливый человѣкъ, степенный! Ну, а мнѣ-то, скажите, чѣмъ мнѣ-то жить прикажете? Я-то откуда свои расходы долженъ удовлетворить? Вѣдь у меня сколько расходовъ — знаете ли вы? Конца краю, голубчикъ, расходамъ у меня не видно! Я и тому дай, и другого удовлетвори, и третьему вынь да положь! Всѣмъ надо, всѣ Порфирія Владиміровича теребятъ, а Порфирій Владиміровичъ отдувайся за нихъ! Опять и то: кабы я купцу рожь продалъ — я бы денежки сейчасъ на столъ получилъ. Деньги, братъ, святое дѣло. Съ деньгами накуплю я себѣ билетовъ, положу въ вѣрное мѣсто и стану пользоваться процентами! Ни заботушки мнѣ, ни горюшка; отрѣзалъ купончикъ — пожалуйте денежки. А за рожью-то я еще походи, да похлопочи около нея, да постарайся! Сколько ея усохнетъ, сколько на розсыпь пойдетъ, сколько мышь съѣстъ! Нѣтъ, братъ, деньги какъ можно!» и т. д., и т. д. до безконечности, какъ и г. Меньшиковъ, неутомимо истощающій свои рѣчи о мужикѣ, о Россіи для русскихъ и проч.
Столь же основательны и утвержденія нашихъ славянофиловъ современнаго толка объ особомъ національномъ духѣ, который имъ только однимъ удалось узрѣть и, по мѣткому выраженію г. Струве (въ его статьѣ «Въ чемъ же истинный націонализмъ?», напечатанной первоначально въ «Вопросахъ философіи и психологіи»), «снять съ него даже не одну фотографію въ разныхъ позахъ — религіозной, государственной, общественной». Каждый изъ нихъ вкладываетъ въ эти формы свое содержаніе и требуетъ затѣмъ общаго преклоненія, отметая все, что не укладывается въ его формочку, яко ересь, и взывая къ охранѣ. Они желали бы остановить самую жизнь и заковать ее въ излюбленныя оковы «національнаго духа». «Практически это — грубое посягательство на естественное право „исканія“, — говорится въ упомянутой статьѣ, — на право и обязанность человѣка, какъ такового, безконечно совершенствовать культуру». Отсюда проистекаетъ та мертвенность, которою отдаютъ всѣ славянофильскія современныя рѣчи. Тамъ, гдѣ все въ движеніи, въ исканіи, въ творчествѣ новыхъ и новыхъ идей, они желали бы внести нѣчто незыблемое, утвердить на вѣки вѣчные нѣкоторое status quo, какъ раскольники — букву вмѣсто духа. Между тѣмъ, "національный духъ созидается въ вѣчно творческомъ процессѣ народной жизни, онъ не застываетъ никогда ни въ какую сущность до тѣхъ поръ, пока не превращается этотъ процессъ; поэтому національный духъ не соизмѣримъ съ тѣми формулами, въ которыя его стремятся втиснуть отдѣльныя лица, направленія и поколѣнія, онъ не тождественъ съ тѣми содержаніями, которыя націоналисты всѣхъ сортовъ такъ старательно пытаются одѣть его соблазнительною, вѣчно юною и пышною тканью. Никто и ничто, никакая формула, ни трехчленная, ни двухчленная, ни одночленная, не можетъ и не имѣетъ права сказать: національный духъ — это я.
«Мы рѣшительно отвергаемъ, — говоритъ г. Струве въ томъ же мѣстѣ упомянутой статьи, — какъ нелѣпое и — да будетъ позволено такъ выразиться — наглое притязаніе присвоить какимъ-нибудь содержаніемъ величество національнаго духа. Но мы знаемъ, какъ можно „въ духѣ и истинѣ“ служитъ этому величеству. Для этого нужно не указывать властной рукой творческому процессу жизни его путей, а пролагать и расчищать ихъ для свободнаго исканія, памятуя, что только свобода творчества обезпечиваетъ національной культурѣ полноту и богатство содержанія, красоту и изящество формы»[1].
Свѣжестью повѣяло на насъ отъ этихъ словъ послѣ того, какъ намъ пришлось одолѣть «Зарю» и «Москву» съ ихъ специфическимъ духомъ, отъ котораго, что называется, не продохнешь. Духъ этотъ, однако, не опасенъ, такъ какъ ютится онъ всегда на задворкахъ культуры и, по мѣрѣ роста послѣдней, все болѣе и болѣе вытѣсняется за предѣлы общественнаго сознанія. Правда, по временамъ онъ какъ будто оживляется, крѣпнетъ и овладѣваетъ болѣе слабыми умами, какъ, напр., въ недавніе годы во Франціи. Это всегда совпадаетъ съ какимъ-нибудь важнымъ кризисомъ въ ростѣ общества и вмѣстѣ съ минованіемъ его исчезаетъ. Но еще никогда не бывало, чтобы окончательная побѣда принадлежала узкому націонализму, и его непремѣннымъ членамъ — шовинизму, антисемитизму и прочимъ его исключительнымъ качествамъ, — такая побѣда означала бы смерть культурѣ, смерть человѣку, какъ существу, имѣющему право "на самочинное мышленіе и дѣйствованіе*.
«Если вѣрно, что „нація есть начало духовное“, — говоритъ г. Струве въ заключеніе упомянутой статьи о націонализмѣ, — то истинный націонализмъ не можетъ быть ни чѣмъ инымъ, какъ безусловнымъ уваженіемъ къ единственному реальному носителю и субъекту духовнаго начала на землѣ — къ человѣку. Провозгласить такое уваженіе принципомъ развитія національнаго духа не значить бросить громкую фразу. Это значитъ выговорить точное и строгое нравственное правило, вѣрность которому налагаетъ тяжелыя и отвѣтственныя обязательства».
Въ этихъ словахъ лучшій отвѣтъ современнымъ славянофиламъ съ ихъ программой ограничительныхъ мѣръ, образчики которой мы приведи выше. Ростъ личности — вотъ отличительный признакъ нашихъ дней, и ни въ какія рамки больше не уложишь ее, кромѣ тѣхъ, которыя она сама себѣ выберетъ, какъ наиболѣе отвѣчающія именно этому росту. Все, что способствуетъ ему, имѣетъ будущее, — и потому національно; все, что его задерживаетъ — осуждено жизнью на гибель, — и потому противно національному духу, который устами И. С. Аксакова провозгласилъ неотъемлемыми правами всякой личности — свободу слова, мысли и совѣсти. И, по остроумному замѣчанію г. Струве, именно отсутствіе этой свободы прежде всего убило самое славянофильство! "Славянофилитъ «Новое Время», славянофилятъ даже «Московскія Вѣдомости», на разные голоса славянофилитъ «Руоское собраніе», но славянофильства и славянофиловъ нѣтъ.
То, что теперь именуется этимъ историческимъ терминомъ, есть грубая поддѣлка, по существу заключающая въ себѣ самый наивный шовинизмъ, съ одной стороны, съ другой — преслѣдованіе узко-сословныхъ интересовъ, преимущественно дворянскихъ. Гдѣ прежній идеализмъ, хотя и туманный, но возвышенный и благородный? Гдѣ прежняя проповѣдь вѣротерпимости и братства по отношенію къ иновѣрцамъ и инородцамъ? Гдѣ прежняя ненависть къ насилію и произволу, ненависть, извлекавшая изъ лиры Хомякова мощные звуки противъ «неправды черной»?
Все это прошло и «быльемъ поросло» для нынѣшнихъ славянофиловъ, а въ лучшемъ случаѣ звучитъ для нихъ горькой насмѣшкой.
Августъ, 1902.
- ↑ Цитируемъ по сборнику «На разныя темы», стр. 636 и слѣдующія.