K. М. СТАНЮКОВИЧА.
Томъ VII.
Изданіе А. А. Карцева.
правитьТипо-литографія Г. И. Простакова, Петровая, д. № 17, Савостьяновой.
1897.
Современные Гарунъ-аль-Рашиды — Подрядныя дѣла на Кавказѣ. — Тайны подрядчиковъ. — «Шалости» полиціи.
правитьНесмотря на аттрибуты власти, могущества и силы, которыми съ избыткомъ надѣлены общественные дѣятели, не смотря даже на благія намѣренія нѣкоторыхъ изъ нихъ направить власть и силу на общественную пользу, всѣ исторіи — въ томъ числѣ и современная — показываютъ, что эти намѣренія, по большей части, остаются безсильными потугами, оставляющими ничтожный историческій слѣдъ, такъ какъ сила вещей сама въ себѣ несетъ фатумъ безсилія и подтачиванія того самого принципа, во имя котораго она существуетъ. Въ концѣ-концовъ, если такой порядокъ не хочетъ скомпрометировать себя на принципѣ собственной непогрѣшимости, онъ волей-неволей ищетъ поддержки въ томъ самомъ обществѣ, на которое поклонники канцелярской тайны обыкновенно смотрятъ съ какимъ то олимпійскимъ презрѣніемъ.
Въ самомъ дѣлѣ, есть что то трагическое во всѣхъ историческихъ проявленіяхъ подобнаго безсилія и непониманія истинныхъ его причинъ. Повидимому, даже такая нехитрая вещь, какъ соблюденіе закона, или огражденіе казны, является нерѣдко чѣмъ то недостижимымъ, встрѣчая на своемъ длинномъ пути всевозможныя затрудненія и подвергаясь удивительнымъ метаморфозамъ, а между тѣмъ и законъ написанъ ясно, и предписанія, кажется, не оставляютъ никакихъ сомнѣній и недомолвокъ, какими, напримѣръ, полны статьи русскихъ публицистовъ.
Если бы читатель совершилъ нѣкоторый tour de force и, какъ это ни трудно, а вообразилъ бы себѣ современнаго административнаго Гарунъ-аль-Рашида, имѣющаго въ своемъ распоряженіи сонмъ интендантскихъ чиновниковъ, то въ какомъ наивномъ видѣ явился бы этотъ интендантскій Гарунъ-аль-Рашидъ, пожелавшій «совмѣстить несовмѣстимое» и прекратить взмахами краснорѣчиваго пера то, что является однимъ изъ роковыхъ отраженій дѣйствительности. Сидя въ административномъ кабинетѣ и защищенный отъ нападокъ всеискушающаго порока громаднымъ содержаніемъ, современный добродѣтельный Гарунъ, преисполненный самыхъ благихъ намѣреній и не искушенный ни однимъ изъ тѣхъ плутократическихъ дьяволовъ, которыхъ современная жизнь выдвинула вмѣсто старыхъ, онъ отдавалъ бы самыя благородныя распоряженія, писалъ бы самые чувствительные циркуляры, подмахивалъ бы самыя энергическія предписанія, удивляясь собственной благонамѣренности, и между тѣмъ въ одно прекрасное утро онъ узналъ бы — и то только въ такомъ случаѣ, если бы, благодаря интригѣ или какому нибудь особенному обстоятельству, довели бы до его свѣдѣнія — что, не смотря на краснорѣчіе и энергію его предписаній, законъ не такъ исполняется, какъ бы слѣдовало, обыватель не всегда пользуется дарованными ему закономъ правами, а злоупотребленія не прекращаются.
Административный Гарунъ-аль-Рашндъ натурально подумалъ бы, что надо найти новыхъ людей и написать новыя, болѣе энергичныя, предписанія, а старыхъ для примѣра наказать. И съ его устъ слетаетъ столь знакомая фраза: «отдать подъ судъ!» Его слушаютъ, отдаютъ кого то и за что то подъ судъ и приносятъ къ подписанію приговоръ объ отставленіи отъ службы, по такому-то пункту, съ десятокъ плутишекъ и о переводѣ въ другія вѣдомства другого десятка такихъ же плутишекъ. Что же касается остальныхъ, то остальные оказались ни въ чемъ невиновными и слухи о нихъ, «раздутые легкомысленною печатью, оказались вымышленными и ложными съ начала до конца».
И снова добродѣтельный общественный руководитель еще старательнѣе сочиняетъ циркуляры, еще энергичнѣе пишетъ предписанія и утѣшаетъ себя мыслью, что теперь все идетъ, какъ по маслу, такъ что остается только награждать безкорыстіе и неуклонное исполненіе долга своихъ сотрудниковъ… какъ вдругъ — слово «вдругъ» какъ извѣстно, въ Россіи имѣетъ великое значеніе — какъ вдругъ, опять-таки совершенно случайно, узнаетъ, что, не смотря на усугубленную энергію предписаній, законъ снова не такъ примѣняется, какъ бы слѣдовало, а казна снова терпитъ значительныя позаимствованія.
«Найти виновныхъ и отдать подъ судъ!»
Снова ищутъ, ищутъ при помощи коммиссій и разслѣдованій, виновныхъ находятъ, конечно, снова десятокъ плутишекъ и снова продолжается движеніе той же машины, какъ продолжается сказка о бѣломъ бычкѣ.
Безсиліе, не смотря даже на благія намѣренія, оказывается роковымъ. Ни предписанія, ни перемѣна лицъ (тѣмъ болѣе, что контингентъ лицъ все-таки одинъ и тотъ-же!), ни отдача подъ судъ, ни награды не помогаютъ дѣлу и самъ нашъ фантастическій Гарунъ-аль-Рашидъ, въ концѣ концовъ кончилъ бы однимъ изъ двухъ: или отправился бы на богомолье въ Мекку съ тѣмъ, чтобы никогда не возвращаться къ своему посту, или бросилъ бы къ черту всѣ предписанія и вступилъ бы въ болѣе близкія отношенія съ змѣемъ-искусителемъ, порокомъ.
Эта трагичность нашего общественнаго безсилія сказывается на всѣхъ нашихъ общественныхъ дѣлахъ. Только что окончившаяся война даетъ намъ кое-какіе образчики въ этомъ направленіи, свидѣтельствуя нерѣдко тщету попытокъ въ борьбѣ съ цвѣточками и ягодками, выросшими на почвѣ канцелярской тайны".
Безпорядки продовольственной системы нашихъ войскъ за Дунаемъ обратили на себя общее вниманіе, вслѣдствіе чего и имена тамошнихъ выдающихся контрагентовъ пріобрѣли большую популярность среди читающей публики; между тѣмъ оказывается, что и на другомъ театрѣ войны, въ малой Азіи, наши продовольственныя дѣла шли не лучше, и тамошніе контрагенты, хотя и не пользуются въ Россіи такою популярностью, какою пользуются ихъ задунайскіе коллеги, тѣмъ не менѣе (ужъ если нападать на нихъ, а не на условія, ихъ создающія!) вполнѣ заслуживаютъ такой же популярности.
Въ тифлиской подцензурной газетѣ «Обзоръ» недавно напечатана была весьма интересная статья, подробно описывающая подряды въ приріонскомъ краѣ. Назидательность ея, главнымъ образомъ, заключается въ томъ, что въ ней характерно и рельефно рисуется безсиліе мѣстного начальства остановить воочію невыгодное для казны дѣло. Мѣстное интендатское начальство оказалось въ положеніи траги-комическомъ: видитъ, что казенные десятки и сотни тысячъ совершенно напрасно исчезаютъ въ какую то прорву, и въ то же время ничего не можетъ сдѣлать. Дѣло идетъ о поставкѣ подводъ въ кабулетскій отрядъ дворяниномъ г. Мирзоевымъ. «Неоднократныя ревизіи транспорта г. Мирзоева гг. оберъ-контролерами, пишетъ авторъ статьи „Обзора“, — доказываютъ, что контроль сильно заинтересованъ этимъ подрядомъ; всюду слышатся жалобы черводаровъ (мѣстные подводчики и погонцы): военное начальство ищетъ случая какъ-нибудь избавиться отъ этихъ подрядчиковъ и всѣми мѣрами содѣйствуетъ контролю; интенданство, повидимому, не противодѣйствуетъ контролю, а, напротивъ, указываетъ всѣ пути для открытія истины, а между тѣмъ ничего не открывается, все идетъ по-старому. Всѣ увѣрены въ томъ, что у Мирзоева по комплекту недостаетъ около трехсотъ лошадей: ревизіи же нашли противное: оказывается, что Мирзоевъ такъ любезенъ, что даже держитъ лишнихъ лошадей, не требуя за нихъ платы отъ казны. Въ виду этого, контроль приходитъ въ негодованіе, а военное начальство въ недоумѣніе: не знаютъ, какъ поправить дѣло, съ чего начать, какъ вырвать изъ лапъ подрядчиковъ этотъ для нихъ лакомый кусокъ. Замѣчательно еще и то, что интендантство сознало оффиціально безполезность этого подряда, а между тѣмъ транспортъ подводъ содержится Мирзоевымъ и до сего времени».
Читая эти строки, непроницательный читатель, конечно, приходитъ въ такое же негодованіе, въ какое пришли гг. оберъ-контролеры, и въ такое же недоумѣніе, въ какое поставлено было военное начальство. «Что за чертовщина!» восклицаетъ онъ. Что жъ, наконецъ, за такая таинственная сила сидитъ въ этомъ Мирзоевѣ, противъ котораго безсильны и интендантство, и оберъ-контролеры, и военное начальство? А если читатель при этомъ склоненъ къ рѣшительнымъ мѣрамъ, то, вѣроятно, съ его устъ уже сорвалось обычное восклицаніе: «отдать подъ судъ!»
Подобнаго рода факты, по моему мнѣнію, настолько интересны и поучительны своими «couleurs locales», что заслуживаютъ того, чтобы остановить на нихъ вниманіе читателя подольше и познакомить его съ обстоятельствами, сопровождавшими полученіе дворяниномъ Мирзоевымъ подряда, невыгоднаго для казны и разорительнаго для мѣстнаго населенія.
Когда появилась необходимость въ подводахъ, мѣстные крестьяне-черводары, «наученные, какъ пишетъ авторъ статьи „Обзора“, — горькимъ опытомъ прежнихъ годовъ, во время похода въ Сванетію и Абхазію, составили круговое поручительство и, выбравъ изъ среды себя повѣренныхъ, хотѣли предложить свои услуги при предстоящихъ перевозкахъ военному вѣдомству прямо отъ себя, помимо подрядчиковъ, ибо въ прежніе годы они раскусили подрядчиковъ, кои, разбогатѣвъ на ихъ трудовыя деньги, лишали ихъ необходимой заработной платы».
Въ виду этого они предложили свои услуги подъ круговымъ ручательствомъ, съ тѣмъ, чтобы за каждую лошадь имъ платили по 22 рубля въ мѣсяцъ на своемъ иждивеніи. Но полковникъ Иляшенко (отрядный интендантъ), по свидѣтельству «Обзора», «не хотѣлъ даже принять никакихъ просьбъ отъ общества крестьянъ». Онъ, въ противность закону, требовалъ залога въ 25,000 рублей, котораго, разумѣется, крестьяне внести не могли, и заключилъ кондицію съ дворяниномъ Мирзоевымъ, по 27 р. 50 к. за лошадь, сверхъ денегъ, выдаваемыхъ ему на паекъ черводарамъ, такъ что Мирзоеву отпускалось круглымъ счетомъ но 30 руб. сер. на лошадь въ мѣсяцъ. Очевидно, тѣже черводарскія лошади должны были выполнять подрядъ Мирзоева.
По мнѣнію князя Б. Туманова, автора цитируемой нами статьи, требованіе залоговъ не оправдывалось ни закономъ, ни мѣстными условіями. Указывая, что въ другихъ мѣстахъ Кавказа практиковался способъ подряда безъ залоговъ, князь В. Тумановъ, между прочимъ, замѣчаетъ: «Стоило интендантству прописать въ кондиціяхъ, что оно требуетъ въ обезпеченіе не менѣе двухъ пудовъ полуимперіаловъ, и тогда увидѣли бы, что подрядъ остался бы развѣ за Поляковымъ, въ цѣнѣ по 100 рублей въ мѣсяцъ на каждую лошадь»
Но этого еще мало, что крестьяне не получили подряда, они чуть не попали подъ уголовную отвѣтственность и рады были, что въ концѣ-концовъ совсѣмъ очутились въ рукахъ Мирзоева и его компаньона.
Когда черводары узнали, что Мирзоевъ отбилъ у нихъ кусокъ хлѣба, они единодушно согласились ни за что не отдавать ему лошадей дешевле 25 р. въ мѣсяцъ, причемъ хотѣли гарантировать себя надежными и формальными условіями, но оказалось, что коса нашла на камень.
"Къ этому времени, — пишетъ князь В. Тумановъ, — въ Хони случился и я; показавъ мнѣ кондиціи, черводары просили меня разъяснить имъ смыслъ этой кондиціи и какія послѣдствія могутъ быть для нихъ, если они отдадутъ Мирзоеву своихъ лошадей. Признаться, я прочелъ имъ вслухъ кондицію, перевелъ и обратилъ ихъ вниманіе на точный смыслъ 14 пункта кондиціи и объяснилъ, что они должны хорошо себя обезпечить, иначе съ того дня, какъ они сдадутъ своихъ лошадей въ транспортъ Мирзоеву, они уже не вправѣ будутъ уводить своихъ лошадей или отлучаться сами добровольно; въ противномъ случаѣ, будутъ судимы по военнымъ законамъ. Затѣмъ я уѣхалъ.
«Оказалось, въ Хони съѣхались гонцы Мирзоева; крестьяне упорствовали, не хотѣли давать лошадей менѣе 30 р. с., и то подъ вѣрную гарантію. Дѣло было плохо. Во чтобы то ни стало, надо было закабалить хонскихъ черводаровъ, иначе и черводары окрестныхъ селеній, по ихъ примѣру, не двигались съ мѣста. Словомъ, Мирзоевъ погибалъ; чуть его залоги не ухнули; но спасъ его маіоръ Рихтеръ (впослѣдствіи озургетскій уѣздный начальникъ). Пріѣхавши въ Хони въ качествѣ чиновника, назначеннаго отъ правительства, для оказанія будто бы содѣйствія Мирзоеву въ наймѣ черводарскихъ лошадей (впослѣдствіи узнали, что онъ былъ компаньонъ Мирзоева), онъ, какъ блюститель правосудія, приказалъ немедленно старшинѣ собрать всѣхъ черводаровъ и объявилъ, чтобы они образумились и отдали своихъ лошадей непремѣнно Мирзоеву, иначе лошади будутъ отобраны у нихъ по приказанію, безъ всякаго вознагражденія; что онъ, какъ чиновникъ, назначенный отъ военнаго вѣдомства, принужденъ будетъ донести объ этомъ, и, чтобы наказать примѣрно ослушниковъ, онъ приказалъ тамъ же составить актъ. Въ этомъ актѣ была упомянута и моя фамилія: я подстрекалъ, видите ли, крестьянъ, чтобы они не давали лошадей Мирзоеву; словомъ, я былъ выведенъ, какъ главный руководитель бунта. Приказано было старшинѣ подписать этотъ актъ и затѣмъ препроводить къ уѣздному начальнику, что и было исполнено. Напуганные этимъ, многіе крестьяне бросились въ ноги Рихтеру и просили ходатайства его, чтобы Мирзоевъ на нихъ не разгнѣвался, что они готовы дать лошадей по цѣнѣ, по какой прикажутъ, т. е. 18 р. въ мѣсяцъ. Рихтеръ торжествовалъ; надо было доканать болѣе несговорчивыхъ людей. Рихтеръ пріѣхалъ въ Кутаисъ и добивался, чтобы доложили скорѣе актъ кутаисскому гражданскому губернатору, чтобы строго преслѣдовать меня и главныхъ зачинщиковъ дѣла. Одновременно, оказывается, кутаисскому гражданскому губернатору подали формальное прошеніе и повѣренные хонскихъ черводаровъ; описывая свое бѣдственное положеніе и въ особенности домогательства гг. Рихтера и Мирзоева, они просили защитить ихъ интересы предъ военнымъ начальствомъ и объясняли, что они не только не хотятъ затруднять военное вѣдомство наймомъ лошадей, но они изъявляютъ желаніе поставить казнѣ всѣхъ своихъ лошадей за полцѣны, лишь бы онѣ не находились въ рукахъ Рихтера и Мирзоева. Кутаисскій гражданскій губернаторъ, прочтя упомянутое прошеніе вмѣстѣ съ актомъ, представленнымъ къ нему уѣзднымъ начальникомъ, положилъ резолюцію, въ коей было объяснено, что онъ не находитъ никакихъ противозаконныхъ поступковъ ни съ моей стороны, ни со стороны крестьянъ. Такимъ образомъ, благодаря лишь просвѣщенному вниманію гражданскаго губернатора, я и многіе крестьяне были избавлены отъ уголовнаго преслѣдованія. Гражданскій губернаторъ даже принялъ на себя трудъ обратиться къ интендантскому чиновнику съ предложеніемъ не обижать крестьянъ. Но, говорятъ, полковникъ Иляшенко любезно извинился, сказалъ, что контрактъ уже заключенъ съ Мирзоевымъ, и что онъ ничего не можетъ сдѣлать. Тогда, оказывается, крестьяне вновь обратились съ просьбою къ начальнику штаба, полковнику Казбеку, и, представляя ему тысячу руб. деньгами, просили словесно принять эти деньги въ залогъ и приказать принять ихъ лошадей, такъ какъ Мирзоевъ и Рихтеръ со злости у нихъ лошадей не берутъ и они остаются безъ заработка. Полковникъ Казбекъ разсердился (какъ и нужно было ожидать) на нихъ, отобралъ у нихъ эти деньги и распорядился пожертвовать эти тысячу рублей въ пользу хонской школы, такъ какъ крестьяне осмѣлились принести ему взятку. Только чрезъ нѣсколько времени этимъ несчастнымъ крестьянамъ, послѣ многихъ ходатайствъ, были возвращены деньги. Такимъ образомъ, бѣдные крестьяне, потерпѣвъ вездѣ неудачу, пошли и отдались въ руки Мирзоева и Рихтера, какъ бараны. Съумѣли же господа подрядчики воспользоваться ихъ безвыходнымъ положеніемъ! Это видно изъ доходовъ, полученныхъ гг. компаніонами. Итакъ, Мирзоевъ вступилъ въ свои права, а Рихтеръ вскорѣ былъ назначенъ озургетскимъ уѣзднымъ начальникомъ въ тотъ самый уѣздъ, куда должны были отправиться черводары. Но странныя стеченія обстоятельствъ случаются иногда въ жизни: судьбѣ угодно было сдѣлать полковника Казбека очевидцемъ участи бѣдныхъ черводаровъ, попавшихъ въ руки Мирзоева. Господинъ Мирзоевъ, получая аккуратно содержаніе на черводаровъ, кажется, совсѣмъ забылъ объ ихъ участи и поѣхалъ себѣ жить въ Тифлисъ. Рихтеръ же въ качествѣ мѣстнаго уѣзднаго начальника, кажется, тоже мало обращалъ вниманія на безвыходное положеніе черводаровъ».
Черводаровъ притѣсняютъ. Имъ не даютъ разсчета. То и дѣло шлются телеграммы полковника Казбека о понужденіи подрядчика къ разсчету. Наконецъ, начинается ревизія оберъ-контролерами арміи. Фактическая ревизія оберъ-контролеровъ доказываетъ безполезность подряда. Повѣренные черводаровъ и сельскихъ обществъ снова подаютъ прошеніе какъ окружному интенданту, г. Теръ-Давыдову, такъ и оберъ-контролеру г. Ижевскому, о томъ, что они согласны держать лошадей за полцѣны противъ цѣнъ Мирзоева. Наконецъ и главный интендантъ далъ въ этомъ смыслѣ предписаніе, получивъ отъ генералъ-контролера арміи сообщеніе о невыгодности для казны подряда Мирзоева. Въ этомъ предписаніи главный интендантъ предлагаетъ отрядному войти въ сношеніе съ уѣзднымъ воинскимъ начальникомъ (т. е. Рихтеромъ, компаньономъ г. Мирзоева) о пріисканіи жителей для выставки арбъ и предлагаетъ распустить черводарный транспортъ г. Мирзоева.
Не смотря на все это, Мирзоевъ не только не потерялъ подряда, но даже расширилъ его. Отношеніями отъ 12 и 22 іюля того же года отрядный интендантъ, г. Теръ-Давыдовъ, увѣдомилъ начальника штаба, что онъ не можетъ распустить транспортъ Мирзоева, такъ какъ при роспускѣ раньше 6-ти мѣсячнаго срока казна должна будетъ заплатить 5,500 руб. (Между тѣмъ срокъ контракта съ Мирзоевымъ истекалъ 1 августа и отрядный интендантъ, пожелавшій сохранить интересы казны, могъ бы, подождавъ 8 дней, писать свое приказаніе распустить транспортъ).
Но наступилъ и срокъ; прошелъ августъ, прошелъ сентябрь, а Мирзоевъ по-прежнему продолжаетъ заниматься поставкой лошадей и притѣсненіями черводаровъ. Наконецъ, штабъ снова напоминаетъ о необходимости роспуска транспорта Мирзоева. Крестьяне снова хлопочутъ о томъ, чтобы дѣло это было дано имъ непосредственно, но, не смотря на домогательства штаба и крестьянъ, предлагавшихъ поставить лошадей по 20 р., не смотря на требованіе генералъ-контролера и на бывшее уже разъ предписаніе главнаго интенданта, главное интендантство снова возобновляетъ невыгодный для казны контрактъ съ Мирзоевымъ, на основаніи донесенія г. Теръ-Давыдова, причемъ въ новомъ контрактѣ транспортъ Мирзоева разрѣшено увеличивать по мѣрѣ надобности.
«На основаніи какихъ доводовъ, пишетъ кн. Тумановъ, — интендантъ кабулетскаго отряда нашелъ нужнымъ держать транспортъ въ 1,000 лошадей, является загадочнымъ. Я знаю только одно, что и начальникъ штаба, и отрядный начальникъ дѣйствующаго отряда, и, наконецъ, командующій войсками приріонскаго края единогласно признали достаточнымъ 300 лошадей, при непремѣнномъ условіи замѣнить ихъ чрезъ наемъ отъ самихъ черводаровъ. Почему дано было больше значенія донесенію кабулетскаго интенданта, чѣмъ сообщеніямъ начальника штаба и самого командующаго войсками приріонскаго края; наконецъ, почему въ виду явнаго истеченія срока, въ виду признаннаго имъ же безполезнымъ транспорта Мирзоева и при существующемъ формальномъ заявленіи повѣреннаго пяти сельскихъ обществъ 29 сентября 1877 г., какъ разъ предъ заключеніемъ контракта, все-таки дано преимущество Мирзоеву, — является непонятнымъ. Такъ или иначе, но читатель изъ всего этого можетъ вывести заключеніе, что крестьяне, въ ожиданіи лучшаго, потеряли и то, что имѣли. Мирзоевъ, закабаливъ ихъ уже сначала, продолжаетъ дѣйствовать съ ними самопроизвольно; получатъ ли бѣдные крестьяне хоть къ концу войны и тѣ незначительныя деньги, кои обѣщаны имъ за наемъ, это одному Аллаху извѣстно. Таковъ финалъ этого замѣчательнаго подряда».
Само собою разумѣется, мы не станемъ метать стрѣлы лично противъ г. Мирзоева. Мы глубоко убѣждены, что будь на мѣстѣ г. Мирзоева другой подрядчикъ, онъ долженъ былъ бы поступать точно такъ; казна отъ такой перемѣны едва-ли бы что выиграла, а крестьяне, во всякомъ случаѣ, не получили бы подряда.
Мы остановились на этой подрядной новеллѣ, напечатанной въ газетѣ «Обзоръ», нѣсколько долго, какъ на поучительной иллюстраціи къ высказаннымъ нами соображеніямъ о безсиліи современныхъ Гарунъ-аль-Рашидовъ передъ тѣмъ цикломъ непрекращающихся явленій, которыя составляютъ характерную принадлежность бюрократизма и которыми, какъ извѣстно, полна лѣтопись нашей общественной жизни. Въ только что разсказанной новеллѣ — какъ и вообще во всѣхъ подобныхъ — васъ поражаютъ какія то неожиданности и несообразности. Въ лицѣ уѣзднаго начальника вдругъ объявляется компаньонъ подрядчика; въ лицѣ г. Теръ-Давыдова — оригинальный блюститель казеннаго интереса, хлопочущій о неустойкѣ за восемь дней до срока контракта, въ лицѣ разныхъ лицъ, желавшихъ прекратить невыгодный для казны контрактъ, — безсиліе добиться исполненія своихъ же предписаній. Что же касается крестьянъ, то если они не попали подъ уголовный судъ, то и это слава-Богу; безпомощность ихъ во истину изумительна. Послѣдите ка ихъ метанія во всемъ этомъ дѣлѣ. Они мечутся какъ угорѣлые, подаютъ прошенія, куда возможно, наконецъ, убѣдившись, что дѣло ихъ съ подрядомъ проиграно, они вступаютъ въ легальную борьбу съ Мирзоевымъ и держатся до тѣхъ поръ, пока Рихтеръ, компаньонъ Мирзоева и въ то же время служащее лицо, не составляетъ какого то произвольнаго протокола. «Протоколъ» является для нихъ сокрушительнымъ залпомъ, они вдругъ, въ самомъ дѣлѣ, считаютъ себя за бунтовщиковъ за то только, что хотѣли взять съ г. Мирзоева по 25 рублей за лошадь и обставить себя надежными гарантіями, кидаются въ ноги г. Рихтеру, просятъ, чтобъ онъ ихъ помиловалъ, и соглашаются на всѣ условія, предложенныя Мирзоевымъ и его компаньономъ. Но затѣмъ, узнавши, что высшее начальство на этотъ разъ бунтовщиками ихъ не сочло, они опять начинаютъ хлопотать и въ простотѣ душевной преподносятъ 1,000 руб. залога полковнику Казбеку, которые полковникъ почему то принимаетъ за взятку и благородно жертвуетъ эти трудовыя деньги на хонскую школу. Недоразумѣніе громоздится на недоразумѣніи, и эта тысяча рублей возвращается обратно крестьянамъ послѣ долгихъ мытарствъ, а самъ полковникъ Казбекъ, при видѣ положенія этихъ черводаровъ, является энергичнымъ, хотя и не достигающимъ цѣли, ихъ защитникомъ. Къ концѣ-концовъ плодомъ всѣхъ этихъ неожиданностей и недоразумѣній является притѣсненіе черводаровъ и обогащеніе Мирзоева, получившаго, если вѣрить точности вычисленія князя В. Туманова, въ теченіи 15 мѣсяцевъ подряда на маленькій сравнительно кабулетскій отрядъ 322,220 руб. чистаго дохода.
Разумѣется, читатель усумнится, чтобы весь этотъ чистый доходъ, помимо отчисленія соотвѣтствующаго пая на долю компаньона г. Рихтера, пришелся на долю одного г. Мирзоева. Хотя подрядчиковъ и очень сильно бранятъ и даже удивляются, какъ то дѣлаютъ нѣкоторые публицисты, отчего они, т.-е. подрядчики, не являютъ героическихъ добродѣтелей, тѣмъ не менѣе справедливость требуетъ войти и въ ихъ положеніе и понять, что не всегда (вѣрнѣе, никогда) тѣ баснословные барыши, вычисленія которыхъ пугаютъ мирнаго читателя, составляютъ чистый доходъ самого подрядчика.
Въ какое положеніе поставлены подрядчики, и почему они бываютъ вынуждены нерѣдко брать непомѣрныя цѣны, чтобы получить иногда даже незначительный барышъ, это въ достаточной степени выяснилось при недавнемъ разборѣ дѣла въ военно-морскомъ окружномъ судѣ, по обвиненію поручика корпуса корабельныхъ инженеровъ Пушкарева въ лихоимствѣ. Дѣло это какъ бы служитъ дополненіемъ къ картинѣ нашихъ подрядныхъ порядковъ.
«Преступленіе взяточничества во всѣхъ его разнообразныхъ видахъ и формахъ, къ несчастію, не составляетъ у насъ рѣдкости, особенно въ дѣлахъ подряда съ казною, и можно смѣло сказать, что это преступленіе составляетъ историческую язву русскаго служилаго люда и до такой степени въѣлось въ кровь и плоть его, что для радикальнаго излеченія его не только потребуется много времени, но потребуется еще строгое и честное отношеніе суда совѣсти къ подобнымъ дѣйствіямъ»
Такую краснорѣчивую тираду произнесъ, между прочимъ, г. прокуроръ Никифоровъ, когда требовалъ строгаго и честнаго суда совѣсти по отношенію къ поручику Пушкареву.
Это дѣло могло бы кончиться и домашнимъ образомъ, такъ какъ преслѣдованіе зависитъ отъ воли начальства, но по приказанію морского министра, адмирала Лесовскаго, получило гласность.
Поручикъ преданъ былъ суду вслѣдствіе жалобы столярнаго мастера Дейстера, поданной въ прошломъ году г. управляющему морскимъ министерствомъ. Преступленіе же, въ которомъ обвинялся поручикъ Пушкаревъ, было совершено семь лѣтъ тому назадъ и открылось, собственно говоря, только потому, что г. Пушкаревъ поступилъ черезчуръ легкомысленно и, неисполнивъ обѣщанія, даннаго подрядчику, пожелалъ получить съ него деньги, и, такимъ образомъ, обманулъ подрядчика. Не сдѣлай онъ этого, «бери по чину» и не поступай легкомысленно, едва ли пришлось бы прокурору имѣть въ рукахъ своихъ даже поручика и произносить чувствительныя тирады, такъ какъ подрядчику не было бы никакого резона выносить соръ изъ избы.
Въ прошеніи своемъ г. управляющему морскимъ министерствомъ г. Дейстеръ, какъ видно изъ судебнаго отчета, напечатаннаго въ «Голосѣ», объяснилъ, "что во время производства имъ работъ на яхтѣ «Держава», строителемъ которой былъ генералъ-лейтенантъ Дмитріевъ, помощникъ его, наблюдавшій за работами на яхтѣ, поручикъ Пушкаревъ, истребовалъ отъ него въ свою пользу 2,400 руб. и росписку въ 2,563 руб., которую Пушкаревъ, не смотря на то, что онъ, Дейстеръ, уплатилъ ему по ней 650 рублей, передалъ купцу Кашнеру и по которой окружной судъ присудилъ съ Дейстера 2,563 рубля; вслѣдствіе этого заявленія Дейстера было произведено предварительное слѣдствіе, на которомъ Дейстеръ показалъ, что 17-го февраля 1871 года онъ заключилъ контрактъ съ конторою петербургскаго порта на производство работъ на яхтѣ «Держава», въ числѣ которыхъ заключалась наружная очистка всей яхты, всего на сумму 14,996 рублей. Мѣсяца за два или за три до заключенія контракта онъ, Дейстеръ, познакомился съ Пушкаревымъ, просилъ у него совѣтовъ относительно работъ, которыя предполагалъ взять на себя, и когда началъ ихъ, то неоднократно проценты съ получаемыхъ имъ отъ работъ барышей давалъ Пушкареву; по его просьбѣ, съ 11-го февраля по 21-е декабря 1871 года, выдававшіяся ему суммы, общій итогъ которыхъ простирается до 3,138 рублей, записаны въ приходо-расходныхъ книгахъ Дейстера подъ рубрикою: «Пушкареву per „Держава“ — столько-то» (отъ 10 до 360 руб.). За полученіемъ этихъ денегъ Пушкаревъ иногда приходилъ самъ на квартиру Дейстера, а иногда присылалъ письма. По словамъ Дейстера, онъ первое время давалъ деньги Пушкареву, не беря съ него росписокъ, помѣчая объ этомъ только у себя въ книгахъ, но впослѣдствіи, когда Пушкаревъ сталъ слишкомъ часто къ нему обращаться съ просьбами о деньгахъ, то онъ сталъ брать съ него росписки въ полученіи ихъ. На выдачу росписокъ сначала Пушкаревъ отказывался, но потомъ, видя, что безъ этого онъ, Дейстеръ, не даетъ ему денегъ, согласился. Деньги эти онъ платилъ Пушкареву потому, что онъ наблюдалъ за его работами, и хотя онъ не дѣлалъ ему никогда никакихъ притѣсненій, но требовалъ, чтобъ Дейстеръ платилъ ему извѣстный процентъ съ получаемыхъ имъ барышей отъ подряда. Что касается росписки въ 2,563 р., то онъ отъ Пушкарева денегъ не бралъ, а выдалъ росписку по требованію Пушкарева, такъ какъ онъ считалъ, что Дейстеръ недостаточно ему уплатилъ за бывшія работы, а главное еще потому, что Пушкаревъ обѣщался доставить ему новыя работы на яхтѣ, что, дѣйствительно, отчасти и сбылось, такъ какъ Дейстеръ былъ приглашенъ на торги для другой столярной работы на яхтѣ «Держава», на весьма значительную сумму, и даже подрядъ этотъ остался за нимъ, но впослѣдствіи, по распоряженію высшаго начальства, былъ переданъ столяру Бюхтнеру. Если бъ Дейстеръ могъ предвидѣть такой исходъ этого дѣла, то онъ никогда не выдалъ бы этой росписки, такъ какъ разсчитывалъ уплатить по ней только изъ будущихъ, ожидаемыхъ имъ, барышей. Въ то время, когда Дейстеръ работалъ на яхтѣ «Держава», Пушкаревъ ходилъ къ нему весьма часто; по окончаніи же имъ работъ прекратилъ свои посѣщенія. Деньги онъ давалъ Пушкареву, обыкновенно, наединѣ. Кромѣ выдачи денегъ, онъ сдѣлалъ для Пушкарева, въ октябрѣ 1871 г., столъ и диванъ тиковаго дерева, за которые вознагражденія отъ него не получилъ.
Изъ дальнѣйшихъ показаній Дейстера, данныхъ на судѣ, интересно объясненіе того коммерческаго разсчета, который, по словамъ Дейстера, заставлялъ его платить. «Коммерческій разсчетъ» состоялъ въ томъ, что такъ какъ столярныя работы производились на яхтѣ по воскресеньямъ, а устройство вездѣ, гдѣ нужно, для работъ подмостковъ лежало на обязанности порта и за этимъ долженъ былъ слѣдить Пушкаревъ, то въ виду того, что, г. Пушкаревъ, по объясненію Дейстера, пользуясь праздничными днями, могъ не ставить гдѣ нужно траповъ и не дѣлать нужныхъ приспособленій, отчего срочная работа Дейстера была бы замедлена, — онъ, Дейстеръ, и платилъ Пушкареву, такъ какъ по контракту за каждый просроченный день съ Дейстера взыскивалось бы по 100 р. штрафа.
Изъ свѣдѣній, доставленныхъ конторою надъ портомъ, видно, что Дейстеръ, окончилъ работы въ срокъ и что для освидѣтельствованія ихъ была назначена коммиссія, въ числѣ членовъ которой былъ и поручикъ Пушкаревъ.
Свидѣтель Матвѣевъ, занимавшійся писаніемъ у Дейстера разныхъ торговыхъ бумагъ, показалъ, что Дейстеръ говорилъ ему, что Пушкаревъ просилъ его дать ему процентъ съ барышей по яхтѣ, а если нѣтъ денегъ, то выдать росписку, причемъ обѣщалъ содѣйствіе по полученію другихъ работъ на той же яхтѣ, на сумму 100,000. Но Матвѣевъ совѣтовалъ ему не выдавать росписокъ, на основаніи того, что онъ не считалъ Пушкарева настолько вліятельнымъ въ глазахъ генералъ-лейтенанта Дмитріева (строителя яхты) и командира яхты, г. Головачева, чтобы они стали руководствоваться его совѣтомъ. Затѣмъ, не лишено интереса въ показаніи свидѣтеля приведенное имъ на судѣ замѣчаніе Дейстера, когда, бывало, свидѣтель, получая незначительное вознагражденіе за труды, выражалъ свое неудовольствіе. «Вотъ мои барыши, давиться что ли!» говаривалъ, обыкновенно, сердясь, Дейстеръ, открывая книгу и показывая въ ней на фамилію Пушкарева.
«Мебельный фабрикантъ Бюхтнеръ, также работавшій на яхтѣ „Держава“, показалъ, что Пушкаревъ хотя и смотрѣлъ за его работами, но главное лицо, наблюдавшее за ними, былъ архитекторъ Моннгетти. При этомъ Пушкаревъ не требовалъ отъ него въ даръ денегъ, и онъ таковыхъ во время исполненія работъ Пушкареву не давалъ, но по окончаніи работъ на яхтѣ, за написаніе для него Пушкаревымъ двухъ бумагъ, понадобившихся свидѣтелю для полученія имъ денегъ изъ морского министерства, счелъ своимъ долгомъ вознаградить его за этотъ трудъ, сдѣлалъ для него нѣсколько столовъ и стульевъ орѣховаго дерева и еще что-то, чего онъ не припомнитъ. Подрядчикъ Нильсонъ удостовѣрилъ, что когда онъ работалъ на яхтѣ „Держава“, Пушкаревъ денегъ отъ него не вымогалъ, но онъ самъ считалъ справедливымъ вознаграждать отъ себя Пушкарева, давая ему, когда придется, небольшія суммы денегъ за тѣ услуги, которыя оказывалъ ему Пушкаревъ. Обвиняемый возразилъ, что онъ считалъ даваемыя ему Нильсономъ деньги, какъ вознагражденіе за свои частные труды. Генералъ-лейтенантъ Дмитріевъ отозвался одобрительно о Пушкаревѣ, объяснивъ, между прочимъ, что по работамъ Дейстера чертежей почти вовсе не требовалось; тѣ же чертежи, которые были нужны, Пушкаревъ обязанъ былъ дѣлать въ большомъ масштабѣ, равно какъ и наблюдать за тѣмъ, чтобы вездѣ находились нужные для Дейстера мостки и приспособленія».
Судъ, признавъ поручика Пушкарева виновнымъ въ пріемѣ подарковъ отъ Дейстера на сумму около 3,000 руб. и въ полученіи безденежной росписки въ 2,563 руб., въ обезпеченіе будущихъ подарковъ, приговорилъ: поручика Пушкарева отставить отъ службы, съ ограниченіемъ нѣкоторыхъ правъ и преимуществъ.
Это интересное дѣло выясняетъ, до нѣкоторой степени, положеніе подрядчиковъ, пути, которые они избираютъ для избавленія отъ «разныхъ непріятностей», и тотъ коммерческій разсчетъ, который дозволяетъ платить относительно неважному агенту три тысячи рублей съ принятой работы, на сумму около 15,000 р., т. е. 20 %. Слѣдуетъ обратить вниманіе на то обстоятельство, что г. Дейстеръ не жаловался на то, что онъ уплатилъ эти три тысячи (жалоба возникла изъ-за взысканія по другой безденежной роспискѣ, выданной въ надеждѣ на полученіе другихъ работъ), и, слѣдовательно, есть возможность предположить, что и самъ Дейстеръ не остался въ накладѣ и получилъ барыша не менѣе 20 %. Такимъ образомъ, лишніе 20 % являются не доходомъ подрядчика, а налогомъ, платимымъ въ пользу историческаго лихоимства уже не подрядчикомъ, а самимъ государственнымъ казначействомъ…
Надо еще радоваться, что въ данномъ случаѣ, какъ выяснилось изъ дѣла, одинъ только поручикъ Пушкаревъ оказался причастнымъ исторической язвѣ и одинъ только Дейстеръ счелъ нужнымъ, во избѣжаніе непріятностей, заплатить (мы не беремъ въ разсчетъ мелкихъ подарковъ, сдѣланныхъ Бюхтнеромъ и Нильсономъ) и, слѣдовательно, казна приплатила одному только столярному мастеру лишнихъ 20 % на сумму, относительно ничтожную. Но какова была бы приплата казны, если бы, какъ говорилъ г. прокуроръ, язва лихоимства была вообще распространена въ служиломъ русскомъ людѣ и всѣ, имѣвшіе работы на судахъ, подрядчики дѣлали бы подарки не одному только лицу, а всѣмъ, имѣющимъ возможность сдѣлать непріятность подрядчику? Тогда разсчетъ былъ бы совершенно иной, и казнѣ пришлось бы приплатить уже не 20 %, а гораздо болѣе, и не за однѣ только ничтожныя работы, а за всю стоимость страшно дорого стоющихъ современныхъ судовъ. Въ такомъ случаѣ (принимая въ основаніе разсчетъ г. Денстера, платившаго одному только г. Пушкареву 20 %) подрядчику пришлось бы при опредѣленіи цѣны за работу накинуть, по крайней мѣрѣ, 50 % и только при такой накидкѣ его чистый барышъ былъ бы обезпеченъ, да развѣ, кромѣ того была бы еще выгода на самой работѣ, такъ какъ при уплатѣ наблюдателямъ за работой процентовъ, они, наблюдатели, волей-неволей становятся снисходительнѣе. Такимъ образомъ, если вещь можно сдѣлать, положимъ, за тысячу рублей, то подрядчикъ, помня «коммерческій разсчетъ», могъ бы взять за нее не менѣе полторы, и, въ концѣ-концовъ, корабль, стоющій, положимъ, пять милліоновъ, при такой системѣ обошелся бы казнѣ въ десять, такъ какъ «во избѣжаніе непріятностей» казна должна была бы приплатить лишнихъ пять милліоновъ на одинъ корабль, а на весь флотъ совсѣмъ ужъ чудовищную сумму…
Если бы наши подрядчики писали подробные мемуары, въ которыхъ выяснили бы съ откровенностью нѣмца Дейстера основанія «коммерческаго разсчета» при полученіи различныхъ подрядовъ, то, разумѣется, читатели значительно бы сократили ихъ баснословные барыши, и, разумѣется, тогда труды правительственныхъ коммиссій, назначенныхъ для обнаруженія разныхъ злоупотребленій, открывшихся вовремя войны, значительно были бы облегчены. Но подрядчики — неглупый народъ, они не хуже адвокатовъ понимаютъ значеніе коммерческой тайны и берегутъ ее какъ зеницу ока, предоставляя различнымъ коммиссіямъ открывать тайну безъ ихъ помощи, и, конечно, не безъ коммерческаго разсчета готовы скорѣе принять на свои шеи тысячи проклятій, чѣмъ лишиться на будущее время возможности получить какое-нибудь хорошее дѣло. Хотя эти господа и враги круговой поруки въ принципѣ, но въ практическомъ приложеніи они ее допускаютъ охотно.
Послѣ всего вышеизложеннаго остается подумать: въ какомъ положеніи очутился бы подрядчикъ, обязанный дѣйствовать въ сферѣ подарковъ, промессъ и обѣщаній, который, при опредѣленіи цѣнъ, не принялъ бы въ разсчетъ ни исторической язвы лихоимства, ни разныхъ непріятностей, могущихъ встрѣтиться на пути? Такому наивному пришлось бы раззориться, такъ какъ ему пришлось бы уплатить значительный налогъ изъ собственнаго кармана. Разумѣется, такихъ легковѣрныхъ подрядчиковъ очень мало, и они предпочитаютъ тотъ же налогъ платить черезъ посредство казны и, какъ свидѣтельствуютъ различныя дѣла, иногда попадающія въ судъ, заводить въ своихъ книгахъ даже особые счета на этотъ предметъ.
Такое участіе казны въ приплатѣ на общественную испорченность, культивированную общимъ складомъ нашей общественной жизни, само собою ложится на платежной силѣ, выносящей на своихъ раменахъ всѣ историческіе недостатки нашего общества. Видѣть зло въ злодѣйствѣ того или другого подрядчика было бы совсѣмъ глупо. Роковымъ образомъ всѣ условія складываются такимъ образомъ, что даже усилія честныхъ административныхъ лицъ, какъ мы видѣли изъ мирзоевскаго дѣла, оказываются безсильными въ борьбѣ съ «нравами», и это безсиліе какъ бы свидѣтельствуетъ, что успѣшная борьба на почвѣ настоящихъ условій едва ли можетъ быть побѣдоносна въ интересахъ тѣхъ людей, которые не заражены исторической язвой. Странный, повидимому, фактъ: наша литература послѣ крымской кампаніи одно время спеціально занималась обличеніемъ втяточничества; прошло съ тѣхъ поръ болѣе двадцати лѣтъ — и снова передъ нами та же самая проказа, пожалуй, болѣе приличная на видъ, прикрытая названіями «коммиссій», «промессъ» и т. п., но едва ли менѣе старой разъѣдающая общественный организмъ. Само общество, возмущающееся подъ-часъ различными, быстро наживающимися, дѣльцами-подрядчиками, смотритъ нерѣдко на казну, какъ на какую-то «фикцію», обойти которую какъ будто и не зазорно… Стоитъ вспомнить, какое множество людей не считаютъ предосудительнымъ обходить эту казну при совершеніи разныхъ актовъ, утаивая сумму совершенныхъ сдѣлокъ, ради уменьшенія платы пошлинъ, и стоитъ поразмыслить надъ той «средней нравственностью» большинства общества, чтобы понять, что большинство общественныхъ и семейныхъ отношеній держится на принципѣ наживы во чтобы то ни стало, нисколько не стѣсняя средней «общественной совѣсти». Если къ этому прибавить, что условія, при которыхъ прилагается этотъ принципъ, представляютъ всѣ шансы для смѣлаго его примѣненія, то нельзя не притти къ печальному выводу относительно того незначительнаго прироста нравственныхъ понятій, который накопился со времени крестьянской реформы въ большинствѣ общества, пользующагося благами цивилизаціи, при полномъ невѣжествѣ и экономическомъ безсиліи массъ, не думая о «завтрашнемъ днѣ» и упуская изъ виду ту тяжелую задачу, которая выпадетъ на долю нашимъ потомкамъ и которая уже теперь смущаетъ нѣкоторыхъ, болѣе совѣстливыхъ, изъ нашихъ дѣтей.
Если на судѣ, благодаря личной иниціативѣ морского министра, мы имѣли случай увидѣть приподнятый край завѣсы, скрывающей основанія коммерческаго разсчета по отношенію къ казнѣ и ея интересамъ, то благодаря свѣтлѣйшему князю, А. А. Суворову, случайно присутствовавшему въ съѣздѣ мировыхъ судей новоладожскаго уѣзда, мы имѣемъ возможность приподнять, на основаніи судебнаго разбирательства, край другой завѣсы, скрывающей взаимныя отношенія гражданъ и участіе мѣстной полицейской власти въ этихъ отношеніяхъ.
По сообщенію корреспондента «Голоса» (№ 195), пріѣзжавшій на освященіе церкви въ Новой-Ладогѣ князь А. А. Суворовъ, 27 іюня, какъ почетный мировой судья, присутствовалъ на съѣздѣ мировыхъ судей. Вотъ что выяснилось на мировомъ съѣздѣ, по судебному отчету, напечатанному въ «Голосѣ»:
"Въ числѣ гражданскихъ дѣлъ разбиралась въ это засѣданіе жалоба крестьянъ глажевской волости, деревни Лохово, на довѣреннаго купца Кононова, купца Малышева, о взысканіи 400 руб. за вывозку дровъ. Дѣло, вопіющее по раскрывшимся на разбирательствѣ подробностямъ.
Крестьяне продали Малышеву дрова съ обязательствомъ вывезти ихъ на берегъ, гдѣ складывали ихъ кладчики Малышева. По условію, дрова должны были быть сложены въ высоту мѣрою съ наружной стороны 9 1/2 четвертей и съ задней 10 1/2 четвертей, а какъ дрова оказались сложенными выше уговора, то крестьяне заявили при разсчетѣ споръ и обратились къ волостному старшинѣ съ просьбою провѣрить кладку. Старшина при понятыхъ произвелъ повѣрку и оказалось, что дрова сложены съ наружной стороны высотою въ 11 четв., а съ задней — 12 четв., о чемъ и составленъ былъ актъ.
На съѣздѣ Малышевъ представилъ условіе, на которомъ крестьяне въ присутствіи помощника исправника подписали, что разсчетомъ остались вполнѣ довольны и претензіи на Малышева не имѣютъ. По дѣлу этому, какъ касающемуся цѣлаго сельскаго общества, требовалось заключеніе прокурора, а присутствіе въ числѣ судей князя А. А. Суворова развязало крестьянамъ-свидѣтелямъ языкъ, такъ какъ они были увѣрены, что, показывая по правдѣ, они не подвергаютъ себя никакому наказанію со стороны лицъ, власть имѣющихъ. Данныя при подобной обстановкѣ показанія вполнѣ выяснили какъ настоящее дѣло, такъ и грустное положеніе, въ которомъ находится сельское населеніе, благодаря своеобразному взгляду помощника исправника, что богатый всегда правъ и что назначеніе его состоитъ въ томъ, чтобъ помогать ему обсчитывать и обманывать крестьянъ.
На разбирательствѣ дѣла помощникъ исправника показалъ, что онъ прибылъ на квартиру купца Малышева для повѣрки сплавныхъ билетовъ; на мѣстѣ, гдѣ сложены дрова, не былъ; крестьяне добровольно подписались на условія; претензіи, при разсчетѣ, на Малышева не имѣли.
Бывшій глажевскій волостной старшина показалъ, что, по просьбѣ крестьянъ, провѣрялъ кладку дровъ и о найденномъ составилъ актъ. Послѣ этого онъ получилъ письменный приказъ отъ помощника исправника явиться къ нему, на квартиру Малышева, и когда явился, то былъ всячески выруганъ; на замѣчаніе же, что онъ заводитъ кляузы, просилъ помощника исправника отправиться на мѣсто и провѣрить составленный имъ актъ, но за это былъ вытолкнутъ въ шею и въ скоромъ времени удаленъ отъ должности.
Довѣренный крестьянъ показалъ, что когда довѣрители его не соглашались произвести разсчетъ, какой хотѣлось Малышеву, то Малышевъ поѣхалъ въ Ладогу и «приказалъ» (весьма характерное выраженіе) помощнику исправника покончить дѣло. Пріѣхавъ на квартиру Малышева, помощникъ исправника вытребовалъ крестьянъ и съ бранью и угрозами заставилъ подписаться на условіи, что они разсчетомъ довольны, послѣ чего уже Малышевъ разсчиталъ ихъ, какъ хотѣлъ. Подписаться они должны были изъ страха: деньги нужны были для уплаты податей, и если бъ они не подписали, то Малышевъ затянулъ бы выдачу денегъ, а ихъ, за неплатежъ податей, «перепороли бы».
Сторонніе свидѣтели подтвердили, что «просто страсть было слушать», какъ кричалъ помощникъ исправника, принуждая крестьянъ подписываться подъ условіемъ, и ругалъ волостного старшину.
Свидѣтель сельскій староста заявилъ, что крестьянамъ уже «не втерпежъ» переносить покровительство лѣсопромышленникамъ; притомъ, какъ они ихъ обсчитываютъ! Крестьяне надѣются, однако, что теперь это выйдетъ наружу, а то, послѣ того, какъ смѣнили старшину единственно за то, что онъ заступился за крестьянъ, они собирались итти въ Петербургъ, всѣ старосты и по три крестьянина съ общества, жаловаться.
Другой сельскій староста показалъ, что онъ четыре года на службѣ; первый годъ онъ попробовалъ было заступиться за крестьянъ при томъ, когда ихъ обмѣривали, то за это высидѣлъ недѣлю подъ арестомъ, такъ что теперь и рукой махнулъ — «а то, того и гляди, какъ бунтовщикъ, попадешь въ острогъ!»
Съѣздъ призналъ искъ крестьянъ правильнымъ, а товарищъ прокурора, графъ Нессельроде, далъ заключеніе, что такъ какъ при разборѣ настоящаго дѣла имъ усмотрѣны незаконныя дѣйствія новоладожской полиціи, то онъ проситъ дѣло передать ему для возбужденія уголовнаго преслѣдованія противъ полиціи.
Дѣло, какъ видитъ читатель, по цифрѣ небольшое. Лоховскіе крестьяне искали всего четыреста рублей, но, не смотря на незначительность цифръ, подобныя дѣла едва ли не заслуживаютъ большаго вниманія, чѣмъ многія изъ тѣхъ causes célébrés, на которыя публика валитъ какъ на театральное представленіе. Благодаря случайному присутствію князя А. А. Суворова въ Новой-Ладогѣ, дѣло это получило огласку и, вѣроятно, помощникъ исправника, помогавшій кулаку обсчитывать крестьянъ, будетъ смѣненъ.
Если бы всѣ такія бѣды такъ легко исправлялись и если бы, благодаря смѣнѣ того или другого нисшаго агента, все пошло бы какъ по маслу, то на такіе факты едва ли стоило бы обращать серьезное вниманіе. Дѣло въ томъ, что, сопоставляя подобные факты, является невольное сомнѣніе въ возможности найти такихъ агентовъ, которые бы, вмѣсто того чтобы держать сторону кулака, держали сторону униженныхъ и оскорбленныхъ? При всемъ добромъ желаніи найти такихъ людей, это едва ли мыслимо при настоящихъ условіяхъ. Нравы вырабатываются подъ вліяніемъ совокупности условій. Тотъ или другой неблагонамѣренный нисшій агентъ — лишь видимый результатъ всего цикла общественныхъ явленій.
Взаимныя отношенія деревенскихъ жителей къ кулакамъ, обнаруженныя въ новоладожскомъ мировомъ съѣздѣ, имѣютъ болѣе или менѣе тотъ же характеръ и въ другихъ сферахъ. Если вы, прочитывая въ газетахъ многочисленные факты о гибели поѣздной прислуги при желѣзнодорожныхъ крушеніяхъ, матросовъ при аваріяхъ, рабочихъ при взрывахъ котловъ на фабрикахъ и т. п., желали бы прослѣдить, сдѣлано ли что-нибудь для этихъ пострадавшихъ, то ваши поиски за удовлетворительнымъ отвѣтомъ остались бы безъ всякаго результата, и вы узнали бы, что желѣзнодорожныя правленія и пароходныя общества смотрятъ на это дѣло опять-таки съ той точки зрѣнія, съ которой смотритъ самый отъявленный кулакъ, и, такимъ образомъ, мертвымъ оказывается такой же почетъ, какъ и живымъ, развѣ соберутъ рублей сто и дадутъ вдовѣ какого-нибудь матроса, ужъ очень надоѣдающей своимъ воемъ управленію. На желѣзныхъ дорогахъ, сколько извѣстно, существуютъ пенсіонныя кассы для служащихъ (въ пароходныхъ обществахъ, по крайней мѣрѣ на Волгѣ, и этого нѣтъ), но положеніе рабочихъ не обезпечено нисколько.
Недавно въ газетахъ приведено было слѣдующее вычисленіе содержаній, получаемыхъ нѣкоторыми нашими звѣздами желѣзнодорожнаго дѣла. По вычисленію газетъ, г. Меккъ получаетъ, въ качествѣ предсѣдателя нѣсколькихъ правленій, 158,000 франковъ въ годъ, г. Ададуровъ въ томъ же качествѣ — 282,000 франковъ, г. И. фонъ-Дервизъ съ нѣсколькихъ дорогъ, гдѣ онъ директорствуетъ, — 277,000 фр. Очень понятно, что имъ нечего заботиться объ обезпеченіи своихъ семействъ, но если не заботятся они, то намъ кажется, что на участь семействъ большого количества рабочихъ, погибающихъ на желѣзныхъ дорогахъ и пароходныхъ обществахъ при исполненіи своихъ обязанностей, слѣдовало бы обратить вниманіе и обязать закономъ извѣстное обезпеченіе.
Недавно на Волгѣ погибъ пароходъ «Іоаннъ», принадлежавшій братьямъ Каменскимъ, вслѣдствіе взрыва котла. По этому поводу нижегородскій корреспондентъ «Совр. Изв.» сообщаетъ слѣдующее:
«Года не прошло, со времени столкновенія на Волгѣ двухъ пароходовъ: „Бориса“ съ „Кормильцемъ“, причемъ одинъ изъ нихъ погибъ со ста семью пассажирами, какъ 23 іюня случилось на Волгѣ новое подобное несчастіе. На пароходѣ Каменскихъ лопнулъ котелъ, и пароходъ „Іоаннъ“ погибъ съ товарами и людьми. Когда же, наконецъ, волжское пароходство поступитъ хотя подъ какой-нибудь контроль? А то на пароходахъ страшная распущенность: мѣста служащимъ продаются открыто; въ числѣ управляющихъ и служащихъ на пароходахъ попадаются такія личности, которымъ мѣсто никакъ не у руля на Волгѣ; кто повѣритъ, что въ числѣ управляющихъ пароходами есть разстриженный сельскій дьяконъ, уволенный изъ духовнаго званія за непрерывное пьянство, или отставной запѣвало цыганскаго хора, цыганъ, попавшій въ управители парохода благодаря своей сестрицѣ, состоящей въ гражданскомъ бракѣ съ сосѣднимъ пароходнымъ воротилою? Тѣмъ не менѣе это фактъ. Есть еще отставной же чиновникъ, уволенный отъ службы изъ мѣстнаго акцизнаго управленія, есть бывшій архіерейскій служка, промѣнявшій служеніе около архіерейскаго посоха на управленіе трезубцемъ Нептуна, есть полицейскій чиновникъ, уволенный изъ полиціи за то, что уснулъ на пожарѣ. Послѣ этого удивительно ли, что пароходами управляютъ у насъ не управляющіе, а рабочіе; капитаны же, если не спятъ въ своихъ каютахъ, то сидятъ въ пароходныхъ буфетахъ за пивомъ или водкой. Да и зачѣмъ имъ вести себя иначе, если наружу выходятъ развѣ ужъ большія несчастія только, вродѣ прошлогодняго и нынѣшняго, а мелкія остаются даже безъ взысканія со стороны пароходовладѣльцевъ? А какъ содержатся пароходы, особенно 3-й классъ? Это не каюты, а клоаки. На рѣдкомъ пароходѣ найдется крѣпкій полъ, крѣпкая лѣстница, притворяющіяся двери. Буфеты вездѣ въ отвратительномъ видѣ: воду пить нельзя, водоочистительныхъ машинокъ нѣтъ, а если гдѣ и есть, то поломанныя. Даже на такихъ пароходахъ, какъ „Александръ II“ и „Кауфманъ“, вода отвратительная, съ запахомъ сала и дегтя, потому что черпаютъ ее изъ-подъ пароходныхъ колесъ и всегда половина графина занята отстоемъ грязи. Словомъ, управленія всѣхъ волжскихъ пароходовъ одинаково невнимательны къ пассажирамъ, и служащіе и прислуга невѣжливы, грубы и неопрятны. Ни кухни, ни каюты не только никогда не моются, но даже и метутся лишь одинъ разъ, когда открывается навигація. Возвращаясь къ катастрофамъ прошедшаго года и нынѣшней, не мѣшаетъ сказать, что слѣдствіе по поводу первой ни къ чему не привело: виновныхъ не оказывается, потери никѣмъ и ничѣмъ не вознаграждены, уцѣлѣвшій пароходъ перемѣнилъ паспортъ и подъ чужимъ именемъ, какъ ни въ чемъ не бывало, продолжаетъ путешествовать по Волгѣ съ тѣмъ же управителемъ, который, кстати сказать, прежде былъ у насъ въ Нижнемъ портнымъ. Обидно будетъ и для негодующей публики, и оскорбительно для правосудія, если и настоящее происшествіе окончится такъ же благополучно для его виновниковъ, какъ и прошлогоднее».
Ясно, что сельскій дьяконъ, отставной запѣвало и бывшій портной въ качествѣ капитановъ пароходовъ представляютъ плохую гарантію и для экипажа, и для путешественниковъ, такъ какъ, разумѣется, процентъ несчастій находится въ прямой зависимости отъ умѣнья и распорядительности капитановъ. При гибели «Іоанна», между прочими, погибли три кочегара, одинъ рулевой и буфетный лакей, а многіе служащіе, и въ томъ числѣ капитанъ, получили сильные обжоги. Нѣтъ никакого сомнѣнія, что семьи погибшихъ и сами пострадавшіе не получатъ съ братьевъ Каменскихъ никакого обезпеченія, да и получить его не могутъ, такъ какъ законъ не обязываетъ ихъ къ этому.
Какъ бы для того, чтобы оттѣнить, какъ поступаютъ въ данномъ случаѣ иностранцы, въ одной изъ газетъ приводится слѣдующій фактъ съ той же самой Волги:
«Старшій механикъ на пароходѣ „Avraham Lincoln“, мѣщанинъ Вѣнчальниковъ, десять лѣтъ тому назадъ кончившій курсъ въ техническомъ училищѣ и прямо поступившій на только что отстроенный пароходъ „Avraham Lincoln“ (принадлежавшій американцу Джеферсону), 17 іюня, переправляясь на пароходъ съ берега, при ударѣ лодки о бортъ парохода, потерявъ равновѣсіе, упалъ въ воду и утонулъ. Владѣлецъ парохода немедленно выдалъ въ пособіе семьѣ покойнаго 3,000 руб. за его десяти-лѣтнюю безупречную службу, чѣмъ и оказалъ большую помощь семейству безвременно-погибшаго машиниста-механика».
Недавно во всѣхъ газетахъ было напечатано извѣстіе о происшествіи на тоняхъ, причемъ сообщались имена участниковъ и слухи объ исключеніи изъ службы по приказу г. градоначальника трехъ приставовъ и двухъ другихъ служащихъ. Вскорѣ послѣ этого въ «Полицейскихъ Вѣдомостяхъ» была напечатана замѣтка, въ которой опровергались слухи о привлеченіи къ отвѣтственности двухъ изъ названныхъ лицъ; затѣмъ ни о самомъ происшествіи, ни о вѣрности слуховъ относительно остальныхъ лицъ въ названной замѣткѣ не сказано было ни слова. Въ городѣ, между тѣмъ, ходили самые разнообразные слухи; говорили о возбужденномъ, по жалобѣ оскорбленной женщины, слѣдствіи, разсказывали, что виновныя лица уже уволены изъ службы, но насколько было справедливаго во всѣхъ этихъ слухахъ, трудно было сказать, такъ какъ никакого разъясненія не было. Вскорѣ послѣ этого въ газетахъ появился разборъ этой, надѣлавшей шума, исторіи у мирового судьи 26 участка, по обвиненію крестьянки Аѳанасьевой въ нарушеніи общественной тишины на тоняхъ; при первомъ разбирательствѣ обвиняемая Афанасьева въ судъ не явилась, и мировой судья, на основаніи показаній свидѣтелей отъ полиціи, призналъ ее виновной и приговорилъ къ штрафу.
Въ субботу, 15 іюля, дѣло это снова разбиралось у того же мирового судьи, вслѣдствіе отзыва, поданнаго обвиняемою.
Къ разбирательству явились: обвиняемая, девять человѣкъ свидѣтелей и уполномоченный отъ полиціи, коллежскій ассесоръ Черепнинъ, исполняющій обязанности д. с. с. Рудановскаго во время его отсутствія. Всѣ свидѣтели и въ томъ числѣ Опитцъ — лютеранскаго вѣроисповѣданія, приняли присягу по обрядамъ православной церкви. Затѣмъ мировой судья пояснилъ, что крестьянка Афанасьева обвиняется въ нарушеніи общественной тишины и появленіи на улицѣ въ безобразно-пьяномъ видѣ, и прочиталъ полицейскій протоколъ слѣдующаго содержанія:
«1878 года, іюня 5-го дня, около 8-хъ часовъ утра, дворникъ дома № 1, по набережной Большой Невки, на Аптекарскомъ островѣ, крестьянинъ витебской губерніи, велижскаго уѣзда, Митрофанъ Андреевъ, доставилъ въ управленіе 11 участка Петербургской части неизвѣстнаго званія женщину въ безобразно-пьяномъ видѣ, нарушавшую общественную тишину въ ночное время на означенной набережной рѣки Большой Невки, для отправленія неизвѣстной женщины въ Петровскую часть для вытрезвленія и привлеченія къ отвѣтственности но 42 ст. уст. о наказ., налагаемыхъ мировыми судьями. Неизвѣстная оказалась крестьянскою вдовою, псковской губерніи, островскаго уѣзда, прокшинской волости, деревни Киверева, Татьяной Афанасьевой, проживающей по Большой Дворянской улицѣ, въ домѣ № 29, о чемъ и заключено составить протоколъ для представленія мировому судьѣ 26 участка».
Далѣе мировой судья пояснилъ, что въ первый разъ дѣло по обвиненію крестьянки Афанасьевой было назначено еще 28 іюня. Обвиняемая, вызванная по повѣсткѣ, явилась къ разбирательству, но не признала себя виновною. За невызовомъ свидѣтелей дѣло отложено было до 5-го іюля. Въ это второе засѣданіе были опрошены свидѣтели, выставленные въ протоколѣ, а такъ какъ Афанасьева не явилась, то состоялось заочное рѣшеніе, по которому мировой судья, на основаніи 119 и 133 ст. уст. уголовнаго судопроизводства и 38 ст. уст. о наказ., налагаемыхъ мировыми судьями, постановилъ подвергнуть крестьянку Афанасьеву денежному взысканію въ размѣрѣ 10 рублей, а при несостоятельности — аресту при полиціи на два дня. На это заочное рѣшеніе Афанасьева въ узаконенный срокъ подала отзывъ, въ которомъ просила выставленныхъ полиціею свидѣтелей переспросить вновь и кромѣ того вызвать еще четырехъ, указанныхъ ею лицъ, почему дѣло было назначено къ новому разсмотрѣнію на 15-е іюля.
Повѣренный отъ полиціи, коллежскій ассессоръ Черепнинъ, поддерживалъ обвиненіе въ нарушеніи общественной тишины и просилъ наказать подсудимую по 38 ст. уст. о наказ., налагаемыхъ мировыми судьями.
Афанасьева (женщина за 30 лѣтъ, роста выше средняго, волосы свѣтло-русые) виновною себя не признала, а на вопросъ мирового судьи разсказать объ обстоятельствахъ дѣла сообщила слѣдующее:
"Въ Троицынъ день ко мнѣ пріѣхалъ братъ съ женою въ гости; съ вечера онъ порядочно подгулялъ, а утромъ, 5-го іюня, мы поѣхали съ нимъ на тоню. Передъ отправленіемъ выпили бутылку пива. Когда мы пріѣхали, на тоняхъ никого изъ публики не было. Дверь въ будку была притворена. Мы заказали двѣ тони за 5 руб. Тутъ вышло изъ будки четверо мужчинъ; двое были одѣты въ статскомъ, а другіе двое въ полицейской формѣ. Одинъ изъ нихъ (послѣ я узнала, что это былъ приставъ Бѣлявскій) подошелъ ко мнѣ и началъ разговоръ въ шутливомъ тонѣ; говорилъ, что холодно и сыро, и приглашалъ меня въ будку. Потомъ въ разговоръ вступили и другіе, тоже звали въ будку и предлагали выпить коньяку. Въ будку я не пошла. Тогда высокій статскій господинъ, хорошо одѣтый, въ цилиндрѣ, вынесъ мнѣ стаканъ коньяку. Я отказалась, а братъ мой выпилъ. Пришла тоня, въ которую попало очень много рыбы. Приставъ мнѣ позавидовалъ и сказалъ, что въ его тоню вытащили только одну воду. Пока шла другая тоня, статскій вынесъ другой стаканъ коньяку, который опять братъ выпилъ. Меня снова стали звать въ будку. Было холодно, я прозябла и согласилась войти. Двое полицейскихъ и одинъ статскій, уже пожилой, пошли впередъ. Я шла позади съ высокимъ господиномъ. Когда мы вошли, онъ заперъ дверь. Въ будкѣ я увидала много бутылокъ изъ-подъ винъ и коньяку. Приставъ началъ пить и меня угощать. Я пить не хотѣла и отъ угощенія отказалась. Вскорѣ вся компанія начала позволять себѣ въ отношеніи ко мнѣ разныя вольности, безцеремонно охватывать… Я, конечно, сопротивлялась и избѣгала непрошенныхъ любезностей. Тогда приставъ крикнулъ: «Что на нее смотрѣть, валите ее на полъ!» Меня повалили… Я пробовала кричать, а приставъ говорилъ: «Ты можешь здѣсь кричать, сколько угодно; къ тебѣ никто не придетъ на помощь. Здѣсь мы хозяева». Офицеръ и пожилой господинъ (послѣ я узнала, что это письмоводитель Косачевскій) вышли; остались приставъ и высокій господинъ. Этотъ господинъ держалъ меня, а приставъ исполнялъ свой замыселъ…
Мировой судья предложилъ обвиняемой въ своемъ разсказѣ воздерживаться отъ передачи подробностей.
Афанасьева продолжала: Я сдѣлалась безъ чувствъ, а когда пришла въ себя, то въ будкѣ опять были уже всѣ четверо. Они мнѣ что-то вливали въ ротъ. Когда я приподнялась, меня стали выталкивать вонъ. Я сопротивлялась и требовала составить протоколъ. Въ то время я еще не знала, что такъ подло со мной поступилъ приставъ. Онъ велѣлъ рыбакамъ взять меня и тащить въ участокъ. Тѣ буквально исполнили его приказаніе и тащили меня съ полверсты, такъ какъ итти я была не въ состояніи. Потомъ передали меня дворнику и городовому. У министерской дачи насъ догналъ братъ на извозчикѣ. Сначала мнѣ не позволяли сѣсть на извозчика и говорили, что приставъ велѣлъ тащить меня, а потомъ, когда я стала падать отъ изнеможенія, меня посадили вмѣстѣ съ братомъ и привезли въ участокъ.
На этомъ мировой судья пріостановилъ разсказъ Афанасьевой, такъ какъ дальнѣйшія подробности не имѣютъ, по его мнѣнію, никакого отношенія къ настоящему дѣлу.
Повѣрен. отъ полиціи. Г-жа Афанасьева отвѣчала не на тотъ вопросъ.
Миров. судья. Вы, г. уполномоченный отъ полиціи, изложите послѣ ваши соображенія, а теперь я занесу въ протоколъ объясненіе Афанасьевой.
На вопросы уполномоченнаго отъ полиціи Афанасьева отвѣчала, что видѣла за избушкой какихъ-то постороннихъ людей; когда отправляли ее въ участокъ, видѣла еще возлѣ тонь, что тамъ одинъ былъ въ военной фуражкѣ. Братъ былъ пьянъ раньше пріѣзда на тони; онъ и въ гости къ обвиняемой пріѣхалъ пьяный.
Дворникъ, крестьянинъ Митрофанъ Андреевъ, показалъ, что встрѣтилъ городового, который велъ женщину. Городовой велѣлъ эту женщину вести въ участокъ. Мимо проѣхалъ мужчина, котораго женщина назвала братомъ и просила посадить ее на извозчика. Сначала посадить не хотѣли, но она отказывалась итти и угрожала лечь на землю. Шумѣть — не шумѣла, а только говорила громко о своей слабости и ругала пристава. На извозчикѣ ѣхала смирно. Костюмъ былъ въ безпорядкѣ: волосы растрепаны, платье разорвано. Когда привезли въ участокъ, женщина не хотѣла подниматься на лѣстницу. Околочный надзиратель приказалъ ее ввести.
Городовой Заплеталовъ показалъ, что, услыхавъ свистокъ часовъ въ шесть утра, онъ прибылъ на набережную Большой Невки и увидалъ, что нѣсколько рыбаковъ вели женщину подъ руки. Позади шелъ приставъ 3-го участка петербургской части. Приставъ велѣлъ отвести женщину въ участокъ. Женщина была пьяна, потому что отъ нея пахло виномъ и она наступала на платье; кого-то ругала, но имени не назвала. Когда провели съ полверсты, мимо проѣхалъ извозчикъ съ сѣдокомъ, котораго женщина назвала братомъ. Послѣдній былъ настолько пьянъ, что, слѣзая съ извозчика, повалился на землю.
Противъ показанія слѣдующаго свидѣтеля, с.-петербургскаго мѣщанина Василія Романовича Опитцъ, служащаго кассиромъ въ «Замкѣ цвѣтовъ», Афанасьева предъявила отводъ, на томъ основаніи, что онъ принадлежалъ къ оскорбившей ее компаніи, хотя скоро ушелъ и никакого участія не принималъ. Отводъ не былъ принятъ во вниманіе.
Свид. Опитцъ. Я пріѣхалъ на тоню вмѣстѣ съ товарищемъ своимъ Валерштейномъ и засталъ тамъ на плоту двухъ мужчинъ въ статскомъ платьѣ, изъ которыхъ, какъ я узналъ послѣ, одинъ былъ Шенкинъ, а другой Гусевъ. Я заказалъ себѣ тоню. Черезъ нѣсколько времени по дорогѣ къ тонямъ показалась какая-то женщина въ сопровожденіи мужчины. Костюмъ подходившей былъ въ крайнемъ безпорядкѣ: волосы растрепаны, платье загрязнено, косынка спущена; она шла и наступала на подолъ своего платья. Повидимому, какъ она, такъ и ея спутникъ были въ состояніи сильнаго опьяненія. Я пошелъ въ будку и встрѣтилъ тамъ трехъ полицейскихъ офицеровъ (Бѣлявскаго, Серафимовича и Кривалева) и одного статскаго, именно, письмоводителя 3-го участка петербургской части, Косачевскаго. Потомъ, когда я вышелъ, на плоту были, кромѣ меня, Валерштейнъ, Шенкинъ и Гусевъ. Пріѣхавшая женщина начала шутить съ находившимися здѣсь мужчинами, съ которыми и ушла въ будку. Минуты черезъ двѣ она опять появилась на плоту, а затѣмъ ушла снова съ мужчинами въ будку. Дверь въ будку была открыта все время. Вскорѣ я услыхалъ въ будкѣ какой-то шумъ и пошелъ изъ любопытства туда. При самомъ входѣ я услышалъ крупный разговоръ. Женщина просила водки. Сначала ей говорили, что водки нѣтъ, а потомъ кто-то изъ статскихъ мужчинъ налилъ ей рюмку воды. Женщина, отвѣдавъ немного изъ поднесенной ей рюмки, остальное выплеснула и сказала, что ее прежде угощали водкой, а теперь дали воды; затѣмъ она начала сильно ругаться и опять требовать водки. Сперва уговаривали, а потомъ вытѣснили за дверь, которую и захлопнули за ней. Женщина начала ломиться въ дверь съ словами, что полиція съ ней пьянствовала, а теперь не хочетъ дать водки, что она будетъ жаловаться градоначальнику. Братъ этой женщины уговаривалъ ее не шумѣть. Приставъ Бѣлявскій, вѣроятно, сильно разсерженный, съ силою распахнулъ дверь, отворявшуюся наружу, причемъ стоявшая за дверью женщина, кажется, получила толчокъ. Она снова начала ругать пристава, который приказалъ двумъ рыбакамъ взять ее. Женщина стала вырываться отъ рыбаковъ и упала на землю. Приставъ далъ свистокъ, на который явился городовой, взялъ женщину подъ руку и повелъ ее. Больше я ничего не видалъ и не знаю.
На отдѣльные вопросы Опитцъ заявилъ, что, кромѣ Гусева и Шенкина, онъ зналъ всѣхъ остальныхъ мужчинъ, бывшихъ на тоняхъ, такъ какъ они часто посѣщали «Замокъ цвѣтовъ», гдѣ служитъ свидѣтель. Двери въ будкѣ были все время открыты; ихъ притворили только тогда, когда вытолкали Афаньсьеву.
Крестьянинъ Иванъ Либавкинъ, содержатель тонь, показалъ, что онъ стоялъ на плоту, когда трое статскихъ господъ заказали ему тоню. Послѣ того пришелъ приставъ Бѣлявскій, въ сопровожденіи двухъ мужинъ въ статскомъ платьѣ, а затѣмъ и еще нѣсколько мужчинъ. Афанасьева и мужчина, съ которымъ она пріѣхала, были выпивши, но оба были въ порядкѣ; костюмъ Афанасьевой не былъ ни загрязненъ, ни разорванъ. Они заказали двѣ тони. Потомъ свидѣтель ушелъ пить чай и не знаетъ, что происходило въ его отсутствіи. Когда онъ возвращался, то увидалъ Афанасьеву, лежащую на берегу, которая ругала пристава. Потомъ приставъ велѣлъ взять ее.
Показаніемъ Либавкина закончился допросъ свидѣтелей, выставленныхъ въ протоколѣ полиціи. Послѣ краткаго перерыва засѣданія были спрошены свидѣтели, выставленные Афанасьевой. Первымъ давалъ показаніе братъ обвиняемой, Егоръ Афанасьевъ. О своемъ пріѣздѣ на тони онъ разсказалъ согласно съ сестрой. Когда тащили заказанныя ими тони, сестра заявила, что она прозябла. Статскіе мужчины вынесли ей стаканъ коньяку. Сестра отказалась, а онъ выпилъ. Когда сестра ушла въ будку, онъ черезъ нѣсколько времени услыхалъ ея крикъ и тоже хотѣлъ войти туда. Будка была заперта. Снаружи у дверей съ одной стороны стоялъ старичекъ въ статскомъ, а съ другой офицеръ. Старикъ началъ толкать свидѣтеля. Потомъ дверь растворили. Я видѣлъ, что тамъ происходилъ скандалъ. Сестру вытолкали. Старикъ сгребъ меня и повалилъ, а когда я приподнялся, онъ толкалъ меня пинками до извозчика. Когда сестра упала, полковникъ крикнулъ: «убрать эту мерзавку, пьяницу!» Ее потащили, какъ собаку.
Городовой Кузьменко показалъ, что утромъ пятаго числа онъ стоялъ на своемъ посту возлѣ Сампсоніевскаго моста. Къ нему подошла Афаньсьева съ братомъ и сказала, что они собрались на тони. Братъ Афанасьевой былъ выпивши, а она только слегка дрожала, но была трезвая. На вопросъ, отчего она дрожитъ, Афанасьева отвѣчала, что съ вечера была порядкомъ подгулявши. Потомъ они наняли извозчика на тони и обратно за 60 коп. и уѣхали. Свидѣтель знаетъ давно Афанасьеву, потому что она содержитъ портерную по Большой Дворянской улицѣ, не вдалекѣ отъ его поста. Слыхалъ, что Афанасьева пьетъ водку, но никогда не видалъ ее пьяною. Костюмъ обвиняемой былъ въ порядкѣ; она была одѣта въ ситцевомъ капотѣ, сверху котораго была накинута тальма, голова была покрыта ситцевымъ платкомъ.
Васильевъ, служитель Петровскаго полицейскаго дома, показалъ, что Афанасьеву привели въ разорванномъ платьѣ: волосы у ней были растрепаны, платокъ съ головы свалился. Она была вродѣ какъ съ похмѣлья: лицо поблѣднѣвши, глаза мутные. Съ начала она сопротивлялась и не хотѣла итти въ арестантскую, а когда помощникъ смотрителя приказалъ вести ее, то пошла сама.
Феоктистъ Демидовъ, рыбакъ на тоняхъ, разсказавъ согласно съ предъидущими свидѣтелями относительно обстоятельствъ, предшествовавшихъ уходу Афанасьевой въ будку, прибавилъ, что когда она была въ будкѣ, одинъ полицейскій офицеръ сидѣлъ возлѣ нихъ, а другой ходилъ кругомъ будки. Афанасьевой выносили на плотъ водку, и одну рюмку она выпила. Дверь въ будкѣ была заперта только недолгое время. Показанія этого свидѣтеля дышали такой неподдѣльной наивностью и самороднымъ юморомъ, что публика во все время его разсказа хохотала безъ умолку.
Послѣднимъ давалъ показаніе крестьянинъ Андреевъ, тоже рыбакъ, и разсказалъ, что господа шутили съ Афанасьевой на плоту, угощали ее водкой, и она пила; что когда ее позвали въ будку, то дверь притворили за ней. Когда ее вытолкали и она опять хотѣла туда ворваться, то ее не пускалъ пожилой статскій, котораго она ударила по лицу. Приставъ два раза повторялъ приказаніе взять Афанасьеву, но они не слушались пристава, пока не пришелъ хозяинъ. Тащили до городового вдвоемъ съ Феоктистомъ Демидовымъ, а приставъ шелъ позади. Афанасьева обертывалась назадъ и ругала пристава, который не стерпѣлъ и ударилъ ее въ шею.
Уполномоченный отъ полиціи въ своей рѣчи обратилъ вниманіе на то, что показанія свидѣтелей, подписавшихся въ протоколѣ, остались безъ измѣненія. Показанія городовыхъ не имѣютъ значенія, такъ какъ они не присутствовали на тоняхъ во время самаго происшествія, а тоньщики были заняты своимъ дѣломъ и ничего не видали. Показаніе брата Афанасьевой тоже не можетъ быть принято во вниманіе. Наиболѣе важнымъ остается показаніе свидѣтеля Опитца, который обстоятельно разсказалъ, какъ происходило дѣло, почему уполномоченный просилъ оставить въ силѣ прежній приговоръ, постановленный по этому дѣлу 5-го іюля.
Афанасьева въ своемъ послѣднемъ словѣ сказала, что виновною себя ни въ чемъ не признаетъ, что, наоборотъ, она сама подала жалобу градоначальнику на дѣйствія пристава Бѣлявскаго и бывшихъ съ нимъ и что по этому дѣлу теперь производится уже судебное слѣдствіе. Если не придавать значенія показанію ея брата, то не слѣдуетъ принимать во вниманіе и показаніе Опитца, который принадлежалъ къ компаніи пристава.
Мировой судья, мотивируя свое рѣшеніе, высказалъ, что онъ не усматриваетъ со стороны Афанасьевой и ея брата нарушенія общественной тишины, что бранныя слова Афанасьевой, относившіяся къ полицейскимъ чиновникамъ, могли быть вызваны ихъ поступками. Повидимому, въ будкѣ произошло что-то таинственное, что, можетъ быть, выяснится co-временемъ, а потому постановилъ: приговоръ по существу дѣла отложить впредь до рѣшенія высшей инстанціи.
Мнѣ приходится окончить «Картинки» грустнымъ извѣстіемъ о кончинѣ даровитаго русскаго литератора М. П. Чурилова. Вотъ что сообщаютъ о покойномъ въ некрологѣ, помѣщенномъ въ «Голосѣ».
«На-дняхъ умеръ отъ дифтерита, въ полномъ цвѣтѣ лѣтъ, молодой ученый и литераторъ, Михаилъ Павловичъ Чуриловъ. Получивъ первоначальное воспитаніе въ курской гимназіи, М. П. Чуриловъ, 17 лѣтъ, поступилъ въ харьковскій университетъ на физико-математическій факультетъ, а со второго курса перешелъ въ петербургскій университетъ. Здѣсь сосредоточенный юноша не ограничивался однимъ лишь оффиціальнымъ, казеннымъ отношеніемъ къ своимъ научнымъ занятіямъ или поверхностнымъ чтеніемъ популярныхъ сочиненій по естествознанію. Благодаря уму, привыкшему къ широкимъ обобщеніямъ, онъ основательно проштудировалъ Дарвина, Гэкеля, Конта, а энергія и усидчивость въ трудѣ развили въ немъ любовь къ самостоятельнымъ изслѣдованіямъ въ томъ же направленіи. Подъ вліяніемъ такой страсти, М. П. Чуриловъ отправился за-границу. Прибывъ въ Парижъ, М. П. Чуриловъ всецѣло отдался изученію статистики, которая представлялась ему новымъ, малоизвѣданнымъ путемъ къ выводамъ и изслѣдованіямъ, которые служили бы продолженіемъ и развитіемъ руководившихъ его идей. Въ Парижѣ М. П. Чуриловъ въ короткое время достигъ того, что извѣстнѣйшіе французскіе статистики руководили его занятіями, спеціальные журналы открывали охотно свои страницы для его статей, а однимъ изъ результатовъ его занятій явилась брошюра, вышедшая въ 1877 году на французскомъ языкѣ, подъ заглавіемъ: „Sur les causes de la degénération de la race humaine“, которая бросала новое освѣщеніе на разработку соціологіи. Послѣднимъ изъ напечатанныхъ его трудовъ былъ рядъ статей о военномъ подборѣ, помѣщавшихся въ „Словѣ“. Извѣщенный объ этихъ статьяхъ, строгій цѣнитель научныхъ гипотезъ, Дарвинъ, прислалъ покойному автору сочувственное письмо, съ просьбою не оставлять разъ избраннаго и съ такою безупречностью въ научномъ отношеніи разработываемаго имъ метода. Но дифтеритъ, смѣнившій только что перенесенный тифъ, сломилъ эту желѣзную натуру на 24-мъ году жизни и не далъ осуществиться надеждамъ, которыя возлагались на него».
Мнѣ остается только прибавить, со словъ людей, близко знавшихъ покойнаго, что покойный принадлежалъ къ тѣмъ рѣдкимъ у насъ изслѣдователямъ, для которыхъ задачей жизни были не изслѣдованія сами по себѣ, а скорѣйшее примѣненіе научныхъ принциповъ въ жизни. И вся кратковременная жизнь покойнаго ясно говорила, что у него слово не шла въ разрѣзъ съ дѣломъ.