Современное состояние драматургии и сцены (Григорьев)/ДО

Современное состояние драматургии и сцены
авторъ Аполлон Александрович Григорьев

Опубл.: 1862. Источникъ: az.lib.ru

«Время», № 9, 1862 Оригинал здесь — http://smalt.karelia.ru/~filolog/vremja/1862/Septem/rttrsep.htm

РУССКIЙ ТЕАТРЪ

СОВРЕМЕННОЕ СОСТОЯНIЕ ДРАМАТУРГIИ И СЦЕНЫ

____

I

Театръ въ нашихъ глазахъ — дѣло великое, потому великое, что по сущности своей онъ долженъ быть дѣломъ народнымъ.

Если мы до сихъ поръ не писали ничего о русскомъ театрѣ, то потому только, что до сихъ поръ писать о немъ серьозно было совершенно невозможно. Кромѣ общихъ условiй, полагаемыхъ произволу мысли закономъ положительнымъ, существовали еще условiя особенныя, спецiальныя.

Такихъ спецiальныхъ условiй нѣтъ болѣе.

Писать о театрѣ, слѣдить за театромъ становится нетолько возможнымъ, но необходимымъ, становится по нашему мнѣнiю даже обязательнымъ для каждаго честнаго литературнаго направленiя.

Писать разумѣется слѣдуетъ только о русскомъ театрѣ, о нашемъ театрѣ, каковъ онъ нинаесть, потомучто только его состоянiе важно для мыслящаго наблюдателя жизни.

Двухъ вещей будемъ равно избѣгать мы въ нашихъ лѣтописяхъ, двухъ подводныхъ камней оберегаться, именно: 1) упадка критическаго мѣрила нашего до уровня сцены въ ея настоящемъ состоянiи и 2) фешенебельнаго, великосвѣтскаго презрѣнiя къ русской сценѣ, даже въ настоящемъ ея состоянiи.

Насчетъ этихъ двухъ пунктовъ мы и считаемъ прежде всего необходимымъ честно и искренно объясниться.

1) Въ сценѣ и въ сценическихъ впечатлѣнiяхъ есть извѣстнаго рода обаянiе, которому вполнѣ поддаваться довольно опасно. Объяснимъ дѣло проще. Если вы рѣдко ходите въ театръ — все фальшивое, рутинное, сдѣланное въ пьесахъ ли, въ игрѣ ли артистовъ, васъ поражаетъ въ высшей степени непрiятно; вамъ и въ глаза и въ уши кидается все что производится «нарочно», а не «взаправду». Не говоримъ о совершенно пошломъ, говоримъ только о рутинномъ, ибо рѣдко ли, часто ли ходите вы въ театръ, но если вы человѣкъ съ чутьемъ, — пошлое всегда будетъ внушать вамъ глубокое, непримиримое отвращенiе… Но если вы ходите въ театръ часто, если вы любите его страстно, вы постоянно должны, изъ уваженiя къ самому себѣ, пристально смотрѣть за собою, иначе (мы говоримъ вовсе не шутя, а по собственнымъ личнымъ опытамъ) вы можете такъ въѣсться въ сценическiя впечатлѣнiя, что рутина и фальшь все слабѣе и слабѣе будутъ поражать ваше чутье: вы принюхаетесь къ нимъ. И знаете ли какъ принюхаетесь! Нетолько увлекаясь исполненiемъ роли артистами вы будете смѣшивать драматическое произведенiе съ его сценическимъ исполненiемъ нѣтъ, въ самомъ исполненiи вы незамѣтно для васъ самихъ будете привыкать къ рутинѣ, механикѣ, фальши…

Чтоже слѣдуетъ изъ этого? спросите вы конечно. Неужели для того чтобы настоящимъ образомъ понимать и цѣнить театръ, надобно ходить въ него какъ можно рѣже?..

Знаете ли, что мы искренно скажемъ почти-что да… при настоящемъ состоянiи нашей сцены. Кто въ состоянiи съ удовольствiемъ просидѣть, когда даютъ «Житейскую школу», «Водевиль съ переодѣваньемъ», «Смерть Ляпунова», «Парижскихъ нищихъ», пошлыя штуки г. Родиславскаго вродѣ «Разставанье», омерзительныя клеветы на русскiй бытъ вродѣ издѣлiй гг. Тарновскаго, Руднева, Григорьева 1 (котораго никакъ не надобно смѣшивать съ покойнымъ Григорьевымъ 2, авторомъ грубыхъ, но безпритязательныхъ и простодушно-даровитыхъ картинъ изъ купеческаго и народнаго быта), — кто, говоримъ мы, способенъ все это высиживать съ сластью, того вкусъ ничѣмъ не лучше вкуса мышиныхъ жеребчиковъ, занимающихъ первые ряды креселъ въ балетѣ. Для того театръ не дѣло, а забава, — да и забава-то грубая.

Одинъ изъ величайшихъ и серьознѣйшихъ драматическихъ критиковъ Лессингъ сказалъ какъ-то въ своей знаменитой «Гамбургской драматургiи», что «многiя плохiя вещи могутъ и должны быть удержаны на сценѣ, потомучто представляютъ для актеровъ благодарныя роли». Но этихъ словъ Лессинга не могутъ обратить противъ высказаннаго нами положенiя поклонники «водевилей съ переодѣваньемъ»… Въ тѣ времена, когда великiй критикъ писалъ свою «Гамбургскую драматургiю», въ Германiи еще не было ни Шиллера, ни Гёте, и почти только онъ одинъ ратоборствовалъ за Шекспира. Да и не штуки же вроде «Водевиля съ переодѣваньемъ» защищалъ Лессингъ. Он защищалъ, да и то на время, вещи плохiя или «сдѣланныя», но въ извѣстныхъ роляхъ представляющiя работу для артистовъ. Ему вочто бы то нистало надо было пробуждать въ исполнителяхъ сценическихъ произведенiй артистичность, а въ зрителяхъ сочувствiе къ сценическимъ зрѣлищамъ вообще. Совершенно въ другихъ условiяхъ находимся мы.

Театръ, какъ дѣло серьозное и народное, начался у насъ тоже недавно, начался настоящимъ образомъ съ Островскаго, ибо Пушкинъ писалъ свои драмы не для сцены; великiя же произведенiя Грибоѣдова и Гоголя попали на сцену совершенно случайно и долго высились уединенно надъ ея пошлымъ хламомъ, но во всякомъ случаѣ театръ у насъ начался. Представленiя драмъ нашего перваго вполнѣ народнаго драматурга показали уже массѣ неизмѣримую бездну, отдѣляющую то, чтó представляется на театрѣ «нарочно», отъ того, чтó происходитъ на немъ «взаправду», чтó служитъ выраженiемъ жизни и вмѣстѣ разъясненiемъ и оразумленiемъ жизни.

Съ другой стороны, мы прожили уже ту эпоху, когда интересуетъ только сценическое исполненiе пьесъ, только игра артистовъ. Едвали бы даже великiй Мочаловъ могъ увлечь насъ въ настоящую минуту исполненiемъ нелѣпаго Ляпунова г. Кукольника, едвали бы даже и такой серьозный пластическiй художникъ, какъ В. А. Каратыгинъ, могъ сдѣлать для насъ сноснымъ Ляпунова г. Гедеонова. Едвали бы тоже Рѣпину или Асенкову могли мы теперь вынести въ разныхъ издѣлiяхъ нашихъ бывалыхъ водевилистовъ; едвали бы даже и ради грацiозной и вмѣстѣ глубокой игры г-жи Вѣры Самойловой высидѣли мы въ настоящее время ерунду вродѣ «Владимiра Заревскаго» или сантиментальную пошлость вродѣ «Театральнаго музыканта и княгини».

Когда мы говоримъ мы, то разумѣемъ конечно не себя, а вопервыхъ людей мыслящихъ, и вовторыхъ народъ, толпу, массу. О серединѣ, о нравственномъ и умственномъ мѣщанствѣ, мы вообще не имѣемъ привычки говорить по отношенiю къ серьознымъ явленiямъ общественной, умственной и нравственной жизни.

Да не серединою этою русскiй театръ теперь и держится матерьяльно. Середина какъ-нибудь да ужь абонируется въ оперу или для шику посѣщаетъ французскiе спектакли. Сходите напримѣръ хоть въ Марiинскiй театръ, когда въ немъ даютъ не оперы, а русскiя драматическiя произведенiя: вы увидите, что бель-этажъ и бенуаръ пусты. Такая исторiя и въ Александринскомъ.

Да и слава-богу! Театръ долженъ держаться массою. Да обратится онъ для нея въ насущную потребность!..

Но много условiй нужно для того, чтобы онъ обратился для нея въ насущную потребность, и условiя эти заключаются вовсе не въ ея развитiи. «Дитя тысячеглавое» достаточно развито, т. е. снабжено общимъ чутьемъ добра и правды, чтобы понимать то, что есть «настоящее дѣло», что происходитъ на сценѣ «взаправду», а не «напрасно», а главное — въ немъ чутье къ живью необычайно сильно. Изъ-за «живья», мало-мальски гдѣ-нибудь явившагося, оно снисходительно, даже пока безсознательно и безразлично-снисходительно смотритъ на все. Въ немъ, въ «тысячеглавомъ дитяти», даже чувство красоты есть, только смутное. Воспитается, не безпокойтесь!

Условiя для того, чтобы насущною потребностью и серьознымъ дѣломъ сталъ для массы театръ, повторяемъ, заключаются не въ ней, а въ самомъ театрѣ.

Русскiй театръ и русская драматургiя до сихъ поръ, несмотря на Островскаго, все еще какъ-то не ладятъ между собою. На сценѣ напримѣръ не поставлено нѣсколько вещей, существующихъ въ литературѣ^[1]. Даже иныхъ вещей Островскаго не поставлено на сценѣ, каковы: «Доходное мѣсто», «Зачѣмъ пойдешь, то и найдешь», и наконецъ не поставленъ еще и его «Мининъ». Многiя изъ поставленныхъ уже прежде его вещей даются рѣдко, крайне рѣдко, какъ напримѣръ одно изъ высшихъ его произведенiй: «Бѣдная невѣста», или вовсе не даются, как «Не такъ живи, какъ хочется», «Праздничный сонъ до обѣда». Неужели для массы интереснѣе «Парижскiе нищiе», «Демонъ» и другiя штуки, чѣмъ драмы Островскаго?

Не думаемъ.

Массѣ явно, очевидно нужно свое, народное, русское. Каково-бъ оно ни было, — художественное ли, какъ вещи Грибоѣдова, Гоголя, Островскаго; порядочное ли, какъ вещи г. Чернышова, которыя покрайней-мѣрѣ умны; даровито ли грубое, какъ вещи г. Потѣхина-senior, несмотря на вой его кликушъ и на безсмысленное пьянство его героевъ; наглыя ли сшивки изъ чужихъ лоскутьевъ г. Потѣхина-junior; бездарныя ли и безъязычная, какъ произведенiя г. Владыкина, — масса народная наполняетъ театръ, масса сочувствуетъ чрезвычайно живо, слушаетъ внимательно и серьозно. И понятно. Ея жизнь, ея настоящiе, неподдѣльные интересы затрогиваются; хорошо ли, нѣтъ ли, но затрогиваются. Тутъ она настоящимъ образомъ цѣнитъ и выполненiе сценическое, способна отличить фальшь и рутину отъ дѣла. Помните представленiе хоть «Грозы» напримѣръ: судорожныя рукоплесканiя всему, что было выполнено хорошо, и величайшая холодность къ ломанью г. Бурдина въ роли Дикова. Потому въ драмахъ Островскаго масса понимаетъ какой долженъ быть тонъ у извѣстнаго лица, какъ должно выразиться извѣстное душевное движенiе. Это ея мiръ, это лица ей знакомыя, лица «заправскiя» или покрайней-мѣрѣ хоть немного походящiя на «заправскiя». А почемъ ей знать, какъ объясняются разные герцоги и герцогини? Какъ ни ломайся въ нихъ актеръ или актриса, — масса можетъ подумать, что оно тутъ можетъ-быть такъ и нужно.

Чтоже опять таки слѣдуетъ изъ этого? — вправѣ еще спросить читатель.

Неужели то, что ходить въ театръ надобно только въ русскiя, оригинальныя пьесы, и что стало-быть давать надобно на театрѣ только русскiя оригинальныя пьесы?

И опять-таки мы обязаны искренно отвѣтить — почти-что да… при настоящемъ состоянiи сцены, и отвѣтить такъ вовсе не по исключительности нацiонализма.

Эпоха чисто артистическая — эпоха Мочаловыхъ, Каратыгиныхъ, Щепкиныхъ, Сосницкихъ, примѣривавшихъ на русскую натуру, и великолѣпно примѣривавшихъ, обще-европейскiе типы — прошла. Съ этимъ ничего не подѣлаешь.

Мы были бы очень рады видѣть на нашей сценѣ Шекспира, Шиллера, Кальдерона, Гюго, — да вѣдь играть-то ихъ некому. Масса тоже могла бы понять настоящее дѣло, хотя бы и чужеземное, да вмѣсто настоящаго дѣла передъ нею на сценѣ происходитъ пародiя на настоящее дѣло. Ей остается восторгаться криками. Это мы постараемся доказать въ этой же статьѣ.

Переводный же баластъ вродѣ «Парижскихъ нищихъ», «Дядюшки Мартына» и проч. только притупляетъ и затѣмъ развращаетъ вкусъ и влечетъ къ одному умозаключенiю, что въ театръ надобно ходить какъ можно рѣже. А то вѣдь вонъ Москва, по своей страсти къ театру, развратилась эстетически дотого, что восторгается г. Самаринымъ и г-жою Медвѣдевой въ непрестанно-прибывающемъ хламѣ переводной дребедени!

2) Но мы сказали, что столько же, какъ пониженiя критическаго мѣрила до уровня сцены въ ея настоящемъ состоянiи, должно бояться противоположнаго подводнаго камня — фешенебельнаго презрѣнiя къ сценѣ даже въ ея настоящемъ состоянiи.

Жалко, дѣйствительно жалко это настоящее состоянiе. Весь дѣльный репертуаръ русской сцены упишется на одной страничкѣ… Къ этому дѣльному репертуару можно еще пожалуй, скрѣпя сердце, прибавить еще страничку лессинговыхъ «плохихъ вещей, которыя могутъ и должны быть удержаны, потомучто представляютъ благодарныя роли для артистовъ». Все остальное — хламъ, баластъ, въ который толпа ходитъ только въ первый, во второй разъ, заманиваемая афишами, и затѣмъ уже вовсе не ходитъ; но презирать русскую сцену, какъ напримѣръ презиралъ ее явно, въ своихъ фельетонахъ, покойный Панаевъ — нельзя было и въ былыя времена, нельзя и теперь. Ужаснѣйшiй вздоръ играли по бóльшей части Мочаловъ, Щепкинъ, Каратыгинъ, Рѣпина, Самойлова, даже Мартыновъ, даже иногда Садовскiй, даже — и большею частiю Васильевъ, Шумскiй, В. Самойловъ, — но большiя русскiя сценическiя дарованiя сказывались въ этомъ вздорѣ. Вотъ напримѣръ хотя въ какомъ-нибудь «Владимiрѣ Заревскомъ» въ былую эпоху весь второй актъ, веденный Каратыгинымъ съ энергическою простотою, а В. Самойловой со всѣмъ обаянiемъ грацiи, доставлялъ настоящее эстетическое наслажденiе, доступное намъ гораздо болѣе празднаго наслажденiя, доставляемаго гастрономамъ Михайловскою французскою сценою: вѣдь Мартыновъ былъ великъ иногда въ ужасномъ вздорѣ, вѣдь Самойловъ показывалъ, чтò богатое, хотя и внѣшнее дарованiе можетъ сдѣлать изъ какой-нибудь штуки вроде «Театральнаго музыканта и княгини», вѣдь Садовскiй начиналъ не съ Русакова и не съ Любима Торцова.

Но это дарованiя большiя. А честные, посильные подвиги дарованiй меньшаго размѣра были ли оцѣняемы по достоинству, были ли вообще оцѣняемы? Помните ли вы величаво-презрительный тонъ покойнаго Панаева (а вѣдь это былъ литераторъ честный, кромѣ того что литераторъ высоко даровитый), который постоянно являлся у него, какъ только онъ заговаривалъ въ своихъ фельетонахъ о русскомъ театрѣ? Вотъ то-то и бѣда, что у насъ кто говорилъ о театрѣ не презрительно, — падалъ до уровня воззрѣнiй гг. Руднева, Родиславскаго и КR, а настоящiе литераторы говорили о русскомъ театрѣ съ пренебреженiемъ. Позвольте васъ спросить, кто оцѣнилъ честную игру покойнаго Максимова 1 въ Гамлетѣ, помимо невыгодныхъ условiй его органа? Кто наконецъ серьозно указывалъ нашимъ артистамъ на ихъ недостатки и промахи? Совершалась напримѣръ въ Москвѣ безобразнѣйшая профанацiя: поэтическiй ликъ Гамлета обращаемъ былъ въ какого-то противнаго нюню г. Самаринымъ — хоть бы слово русская критика! Искажали недавно Макбета — тоже хоть бы одно слово! Да и зачѣмъ? Не стоитъ!..

Незнаемъ удастся ли намъ плыть безопасно между Сциллою и Харибдою, но мы на это плаванiе рѣшились — не по увѣренности въ нашихъ силахъ, а по крѣпости вѣры нашей въ серьозное значенiе театра, какъ дѣла народнаго… Не дадутъ намъ плыть далеко обстоятельства, отъ насъ независящiя, мы вернемся назадъ, т. е. оставимъ это дѣло, — но плыть по волѣ всякаго вѣтра не станемъ…

II

Что даютъ на русской сценѣ?

Несмотря на видимое разнообразiе нашихъ афишъ, насущный репертуаръ русскаго театра весьма легко перечислить. Не все то, что разнообразитъ наши афиши, или лучше-сказать разнообразило ихъ, удерживается на сценѣ.

Вопросъ о томъ, чтó даютъ на нашей сценѣ, можетъ быть обращенъ въ другой вопросъ: что такое наша драматургiя?

Прежде всего разумѣется надобно отличить драматургiю печатную отъ сценической. Мы уже коснулись нѣсколько этого отличiя, но коснулись вскользь, неисчисляя фактовъ и неуглубляясь въ вопросъ.

Въ литературѣ есть драматическiе очерки Пушкина, очерки положимъ и безъ красокъ, но генiальные. Ихъ вообще не даютъ. Мы не станемъ говорить о причинахъ, по которымъ не дается «Борисъ Годуновъ», хотя признаемся откровенно, что недоумѣваемъ, почему онъ не дается, разумѣется съ выпускомъ или измѣненiемъ двухъ-трехъ сценъ, въ которыхъ участвуютъ духовныя лица. Но почему не даются другiя его драматическiя произведенiя? Скажутъ намъ, что пытались ставить нѣкоторыя, какъ напримѣръ «Моцартъ и Сальери», «Русалка» — и онѣ не имѣли успѣха. Но вѣдь надобно спросить, почему они не имѣли успѣха? Еще бы ставились онѣ такъ, какъ разъ ставились сцены изъ «Каменнаго гостя» (почему же не всего «Каменнаго гостя»? Вѣдь это произведенiе законченое!), въ которыхъ роль Донъ-Жуана возложили чуть ли не на г. Степанова, должно-быть на основанiи его красивой наружности. А другiе-то великiе очерки? Развѣ лицо стараго барона въ «Скупомъ рыцарѣ» не одна изъ благодарнѣйшихъ ролей для большого артиста? Развѣ «Пиръ во время чумы», поставленный со смысломъ и обставленный даровитыми артистами, не способенъ произвести глубокаго, потрясающаго впечатлѣнiя, хоть это и отрывокъ? Нравственность публики, смотрящей на «водевили съ переодѣваньемъ», постраждетъ отъ этого? Вѣроятно!.. Ну, а сцены изъ рыцарскихъ временъ, въ которыхъ тоже, несмотря на ихъ отрывочность, вырисованъ вполнѣ великимъ художникомъ типъ Франца, тоже дорогой для хорошаго артиста? Нѣтъ, мы рѣшительно убѣждены, что не Пушкинъ виноватъ въ томъ, что его очерки или вовсе не ставились на нашемъ театрѣ, или поставленные не имѣли успѣха, а нравственность, особеннымъ образомъ понимаемая нашимъ театромъ, да такая обстановка и мало-осмысленная игра.

Въ литературѣ есть юношеская попытка Лермонтова: «Маскарадъ». Дика она, нескладна своею постройкою, пожалуй подражательна, но вѣдь если она подражанiе «Отелло», то вѣдь подражанiе сто-первое, у compris «Коварство и любовь» Шиллера. Но вѣдь тутъ есть громадное, лермонтовское лицо — Арбенинъ, здѣсь есть генiальные намеки на типы, изъ которыхъ хорошiе артисты могутъ досоздать типы: здѣсь есть игрокъ Казаринъ, князь Звѣздичъ, баронеса Шприхъ. Драма не сценична? Чтожъ за дѣло? Ее можно посократить, но съ толкомъ. Опять должно-быть нравственность мѣшаетъ. Виноваты однако: лѣтъ десять тому назадъ давали сцены изъ «Маскарада». Бѣдный, общипаный лермонтовскiй «Маскарадъ», въ которомъ Арбенинъ закалывается послѣ отравленiя Нины, съ словами: «умри-жъ и ты, злодѣй!» (сколь это чувствительно!) тоже должно-быть ради спецiальной нравственности, недопускающей совершиться надъ нимъ лютой казни сознанiя. А какiя это сцены для настоящаго трагика — сцены Арбенина у гроба Нины, и Арбенина, узнающаго отъ своего врага свою ужасную ошибку! Недаромъ покойнику Мочалову такъ хотѣлось играть Арбенина — и увы! не удалось его сыграть ниразу.

Въ литературѣ есть теперь полная комедiя Грибоѣдова. Было время, когда она была полнѣе на сценѣ, чѣмъ въ литературѣ. Теперь увы! дѣло выходитъ наоборотъ.

Въ литературѣ кромѣ «Ревизора», «Женитьбы» и «Игроковъ» Гоголя, существуютъ еще его генiальные отрывки. На сценѣ кромѣ заигранныхъ «Ревизора», «Женитьбы» и «Тяжбы», — буквально заигранныхъ чуть не до противности на сценахъ столичныхъ, провинцiальныхъ и любительскихъ — ничего не существуетъ. Изрѣдка развѣ даются «Игроки». А какiе типы для артистовъ — лица Собачкина, Марьи Александровны и ея сына, два чиновника въ «Утрѣ дѣлового человѣка», дворецкiй въ «Лакейской»!.. Да развѣ «Разъѣздъ», поставленный такъ, чтобы каждое лицо знало чтò оно говоритъ, отъ свѣтской дамы до господина, который весь вылился въ словахъ: «подлецъ портной» и проч., — не былъ бы внимательно и серьозно слушаемъ публикою, не доставилъ бы ей высокаго наслажденiя? Вѣдь тутъ, за немногими исключенiями, «знакомыя все лица», тутъ живья-то, живья-то сколько!

Островскаго одну вещь, именно «Сани», заиграли до невозможности, заиграли какъ «Ревизора», «Женитьбу» и «Горе отъ ума». Изъ другихъ его вещей постоянный успѣхъ имѣютъ (да еще бы не имѣли!) «Свои люди, сочтемся», «Бѣдность не порокъ», «Гроза», отчасти «Въ чужомъ пиру похмѣлье» и… и только. Ещебы, повторимъ мы, не имѣли успѣха и не давались эти вещи! Вѣдь въ нихъ и русская публика серьознѣе, и русскiе артисты, вполнѣ серьозные, каковы Садовскiй, Васильевъ 1 (московскiй, — увы! теперь ослѣпшiй), покойный Мартыновъ, Васильевъ 2 (петербургскiй), Дмитревскiй — отводили и отводятъ душу; вѣдь въ нихъ яркимъ блескомъ сверкало порою высокое, но порченое дарованiе г-жи Косицкой (въ роляхъ Дуни, Груши и въ особенности Анны Ивановны, которую выполняла она высоко-художественно); въ нихъ г-жа Васильева въ роли Марьи Андревны являлась первостепенною артисткою и выказывала всю глубину своего прекраснаго таланта, осужденнаго на мелодрамы и пошлые водевили: въ нихъ, какъ въ «Грозѣ» напримѣръ, г. Горбуновъ и г-жа Левкѣева являлись съ самыхъ блестящихъ своихъ сторонъ. Но опять-таки — нѣкоторыя пьесы Островскаго даются крайне рѣдко, можно-сказать даже вовсе не даются, уже поставленныя на сцену; другiя на сцену не ставились.

Разберемъ дѣло въ подробности. Оно стоитъ этого. Островскiй пока наше все по части драматургiя, наше самое насущное.

Рѣдко даются уже поставленныя разъ на сцену пьесы:

1) «Бѣдная невѣста».

2) «Не такъ живи, какъ хочется».

3) «Праздничный сонъ до обѣда» — первая часть трилогiи о безцѣнномъ Бальзаминовѣ.

4) «Свои собаки грызутся» — вторая ея часть.

5) «Старый другъ лучше новыхъ двухъ».

6) «Утро молодого человѣка».

7) «Картина семейнаго счастiя».

8) «Не сошлись характеромъ».

9 «Въ чужомъ пиру похмѣлье».

Девять пьесъ — и чьихъ же пьесъ? Островскаго! — рѣдко даются на русской сценѣ. Да чѣмъ же такъ богата она, русская сцена, что можетъ забрасывать въ дальнiй ящикъ пьесы Островскаго?

Но прежде чѣмъ разсуждать о томъ, чѣмъ такъ богата русская сцена, позвольте намъ попытаться поискать причинъ, почему девять исчисленныхъ пьесъ Островскаго даются рѣдко, и изъ нихъ семь первыхъ почти-что никогда не даются.

1) Почему не дается «Бѣдная невѣста». Успѣха чтоли она не имѣетъ? Да вопервыхъ, что вы назовете успѣхомъ? Количество ходящаго въ театръ народа? Положимъ, что и такъ; но вѣдь мы не повѣримъ, да и читатели согласятся, что нельзя этому повѣрить, чтобъ на «Бѣдную невѣсту» пошло и ходило меньше народа, чѣмъ на «Демона», переведеннаго (кромѣ его безобразiя) ломанымъ русскимъ языкомъ, чѣмъ на умную, но скучную передѣлку «Айвенго» князя Шаховского; на «Парижскихъ нищихъ», «Дядю Мартына» и другую подобную, фальшивую, да и вдобавокъ еще чуждую намъ ерунду… Артистовъ чтоли нѣтъ для «Бѣдной невѣсты»? Да вѣдь г-жа Снѣткова 3 тратитъ же свое весьма маленькое, но довольно миленькое дарованiе на мелодраматическiй вздоръ, и вѣдь была же она больше чѣмъ сносна въ роли Катерины въ «Грозѣ». А въ Москвѣ, гдѣ тоже рѣдко даютъ «Бѣдную невѣсту», предпочитая ей по всей вѣроятности переводы французскихъ штукъ гг. Тарновскаго, Руднева и Радиславскаго, въ которыхъ г. Самаринъ и г-жа Медвѣдева «ломаютъ комедiю» для удовольствiя средней великосвѣтскости, — въ Москвѣ, говоримъ мы, г-жа Васильева отъ начала до конца играетъ Марью Андревну нервами!.. Да вѣдь г. Леонидовъ напримѣръ, артистъ съ умомъ и чувствомъ, несмотря на свой неблагодарный органъ — не лучше ли бы былъ в «Хорьковѣ», чѣмъ въ неудавшемся ему «Макбетѣ»? Вѣдь въ «Хорьковѣ» даже г. Полтавцевъ отрекается отъ рутины и дикихъ криковъ. А лицо Мерича — развѣ не стоитъ того, чтобы надъ нимъ поработалъ какой-нибудь даровитый молодой артистъ, хоть бы напримѣръ г. Нильскiй: право бы это было и для него полезнѣе, и для публики прiятнѣе, чѣмъ его шествiе по стопамъ г. Самарина въ Сюлливанахъ и другихъ продуктахъ. А Милашинъ, глубоко, почти генiально созданный Васильевымъ-московскимъ, развѣ не по силамъ Васильева-петербургскаго, артиста, для котораго возможно художественное осуществленiе Лазаря Подхалюзина и Любима Торцова? А г. Самойловъ пренебрегаетъ развѣ удивительною ролью Добротворскаго? Вѣдь можно сказать, что поработавши надъ нею, онъ будетъ въ ней выше Шумскаго, какъ и вообще выше онъ этого, впрочемъ замѣчательнаго, артиста московской сцены внѣшними средствами и разнообразiемъ таланта? А мать, а Хорькова, и каждое входящее съ двумя-тремя словами лицо въ великолѣпномъ пятомъ актѣ и «до точки» обрисованное этими двумя-тремя словами?

А Дуня?

Мы ужь и не говоримъ о Беневоленскомъ.

А Дуня наконецъ — эта Дуня, которую такъ долго не пускала на сцену и наконецъ-таки пустила спецiальная нравственность, — эта Дуня, которой вся жизнь захвачена поэтомъ въ одной сценѣ, — и какъ могущественно, генiально захвачена! Вѣдь это роль для первостепенной артистки!

Почему же рѣдко дается, или правильнѣе сказать никогда не дается «Бѣдная Невѣста»? Да развѣ есть другая драма, которая бы (кромѣ «Грозы») захватывали глубже судьбу русской женщины и (кромѣ «Доходнаго мѣста») болѣе широкими чертами изображала бытъ средняго класса нашего общества?.. Укажите намъ богатства, изъ-за которыхъ русская сцена пренебрегаетъ однимъ изъ самихъ высокихъ созданiй русскаго художника!

2) Почему не дается «Не такъ живи, какъ хочется»? Не имѣла успѣха на обѣихъ сценахъ, скажутъ намъ. Но вѣдь опять-таки мы вправѣ спросить почему не имѣла успѣха? Мы знаемъ очень хорошо, что она Островскимъ вовсе не додѣлана, что ея концепцiя — одна изъ высшихъ концепцiй нашего поэта, а отдѣлка крайне бѣдна; но вѣдь бѣдна отдѣлка только по мѣстамъ: скудно очерчены только древнiй отецъ Петра Ильича да его искуситель, котораго у Островскаго недостало смѣлости прямо назвать и прямо создать русскимъ чортомъ, юмористически-страшнымъ, какъ онъ является въ нашихъ фантастическихъ расказахъ: но вѣдь оборванъ только поэтомъ по недостатку смѣлости конецъ. А типъ-то Петра Ильича захваченъ все-таки страшно широко. Вольно же было погубить его ходульностью и рутиной г. Полтавцеву (въ Петербургѣ, ужь мы право и не помнимъ, какимъ бездарностямъ отдавали эту великолѣпную роль), который все хотѣлъ играть какого-то кукольниковскаго героя, дико бѣснующагося, испортилъ загоскинскою сантиментальностью сцены съ Грушей и отсутствiемъ комической правды погубилъ удивительную сцену опьяненiя до чортиковъ. А вѣдь драма-то виситъ на Петрѣ Ильичѣ! Чтобы напримѣръ г. Васильеву не взяться за это лицо? Право вѣдь тутъ вовсе ненужно грандiознаго роста!.. Да кромѣ Петра Ильича тутъ есть Груша, которую почти художественно создавала г-жа Косицкая; есть жена Петра Ильича, испорченая въ Москвѣ французской мелодраматичностью г-жи Медвѣдевой а въ Петербургѣ не помнимъ кѣмъ; тутъ есть Агафонъ, видя въ которомъ Садовскаго, какъ-то даже не жалѣлось, что не онъ играетъ Петра Ильича, хотя онъ одинъ только и могъ исполнить эту роль настоящимъ образомъ… Почему же, ради какихъ невидимыхъ намъ и публикѣ сокровищъ брошена драма, которая, какъ она ни мало отдѣлана поэтомъ, представляетъ такъ много генiально-человѣчныхъ типовъ?

3) Мы не станемъ съ такою же подробностью доискиваться причинъ, почему рѣдко или даже совсѣмъ не даются другiя, поставленныя уже разъ на сцену произведенiя Островскаго. Очевидное дѣло, что причины эти заключаются не въ нихъ самихъ, ибо всѣ они представляютъ для артистовъ типы самые благодарные, а для публики интересъ несомнѣнный, ибо всѣ они полны живья и настоящаго дѣла? Причины заключаются въ чемъ-либо совершенно постороннемъ, даже не въ недостаткахъ исполненiя, котоыре могутъ быть устранены и о которыхъ, равно какъ и о достоинствахъ исполненiя, мы поговоримъ, подробно въ одной изъ слѣдующихъ нашихъ статей.

Почему не поставлены вовсе на сцену «Доходное мѣсто» и «Мининъ», изъ большихъ произведенiй нашего драматурга, и послѣдняя часть трилогiи о Бальзаминовѣ: «За чѣмъ пойдешь, то и найдешь» — дѣло рѣшительно необъяснимое. Строгiй вкусъ чтоли театральныхъ цѣнителей отвергаетъ напримѣръ послѣднюю изъ этихъ пьесъ… или нравственность чтоли ихъ оскорблена тѣмъ, что Бальзаминовъ добился наконецъ своей цѣли — женитьбы на богатой купчихѣ? Право незнаемъ. Вѣдь спецiальная нравственность и спецiальный вкусъ — вещи очень мудреныя: имъ можетъ грезиться то, чего

Нехитрому уму не выдумать и въ вѣкъ!

А какъ много теряетъ театръ оттого, что не поставленъ «Мининъ» и не поставлено «Доходное мѣсто», — говорить кажется нечего.

Мы кончили толкъ о первостепенностяхъ нашей драматургiи. Но вѣдь кромѣ первостепенностей у насъ есть въ литературѣ произведенiя дарованiй болѣе или менѣе яркихъ…

Мы не станемъ говорить много о драматическихъ попыткахъ одного изъ первокласныхъ нашихъ писателей, Тургенева. Въ его вѣнкѣ онѣ конечно не пятна, но зато и не большое украшенiе: всѣ онѣ, безъ исключенiя даже прелестной и тонко-грацiозной, но все же нѣсколько праздной вещицы: «Гдѣ тонко, тамъ и рвется», — ниже его высокаго таланта. Какъ натура вполнѣ и даже слишкомъ отзывчивая, Тургеневъ приносилъ въ нихъ жертвы различнымъ вѣянiямъ, улекаясь всѣми… Мы не говоримъ о произведенiяхъ вродѣ «Холостяка» и «Нахлѣбника», ибо здѣсь жертва принесена была серьозному вѣянiю, сантиментальному натурализму, — и они же, эти произведенiя, довели сантиментальный натурализмъ до крайнихъ граней комическаго. Но талантъ Тургенева такъ гибокъ и мягокъ, что нетолько выносилъ на себѣ всѣ впечатлѣнiя разныхъ эпохъ литературы, отзывался на серьозныя вѣянiя, а подчинялся даже модамъ, чисто случайнымъ повѣтрiямъ.

Въ промежутокъ напримѣръ между самыми сильными эксцентричностями сантиментальнаго натурализма и появленiемъ на арену чистаго, простого натурализма, въ литературу нашу вторглось баловство, большею частью дамское (иногда впрочемъ и кавалерское) ввидѣ драматическихъ пословицъ и поговорокъ изъ жизни великосвѣтской или покрайней-мѣрѣ изъ жизни тонко-развитыхъ слоевъ общества. Форма занята была конечно на-прокатъ у Альфреда Мюссе, который, какъ поэтъ истинный, умѣлъ вкладывать въ эту сухую форму поэзiю и содержанiе, и то впрочемъ тамъ только, гдѣ онъ бралъ предметы не изъ условной свѣтской жизни. У насъ отъ застоя, скуки и праздности, родъ этотъ принялся очень скоро и въ немъ нашли для себя выходъ различные, черезъ мѣру тонко развившiяся претензiи. Родъ этотъ, какъ очень легкiй, скоро обрисовался такъ, что получилъ общiе, такъ-сказать физiологическiе признаки, а именно:

1) Сфера жизни въ таковыхъ драматическихъ пословицахъ и поговоркахъ бралась обыкновенно великосвѣтская, т. е. въ нихъ разсуждали и дѣйствовали (очень много разсуждали и очень мало дѣйствовали) люди свѣтскiе и занимались въ нихъ различными, людямъ «нехитраго ума» непонятными дѣлами, какъ-то: держали пари на честь женщинъ, вызывали другъ друга на эфектныя дуэли съ дешовой расплатой, или правильнѣе сказать — «поколоться», по наивному выраженiю пушкинской капитанши.

2) Или были это люди, хотя и небольшого свѣта, то зато «разочарованные», такiе разочарованные, что «и стоялъ свѣтъ, и будетъ стоять», какъ выражается гоголевская сваха, а такихъ разочарованныхъ и не было, и не будетъ.

3) Женскiя лица были тоже барыни или барышни, свѣтскiя или вообще развитыя весьма тонко барыни и барышни, и занимались онѣ преимущественно тѣмъ, чтó технически называется «игрою въ чувство», — дѣломъ хотя конечно и празднымъ, но зато дававшимъ имъ всегда полную возможность высказывать различныя прирожденныя, благоприобрѣтенныя и даже противоестественныя свойства прекрасной и изящно-развитой личности.

4) Обычно, главный герой и главная героиня (чаще всего ихъ только и есть что два на сценѣ, съ присовокупленiемъ полубезмолвной пары низкихъ и неразвитыхъ природъ лакея и горничной, увѣряли себя взаимно въ невозможности любви вообще и своей собственной къ оной неспособности.

5) Преимущественно же всѣ подобныя произведенiя стремились къ тонкости, били на тонкость. Тонкость была повсюду, тонкость никому непонятныхъ чувствъ, въ выраженiяхъ мало-понятнымъ языкомъ, тонкость голандскаго бѣлья или батиста, тонкость стана героинь и притомъ такая, что станъ того и гляди напомнитъ жордочку въ народной пѣснѣ, и вся эта тонкость, съ тонкостью голандскаго бѣлья включительно, чуть что не ставилось главнымъ признакомъ человѣческаго достоинства.

6) Кончались дѣла обыкновенно или мирно, сознанiемъ героя и героини, что позволить себѣ любить, или трагически: герой и героиня разставались «въ безмолвномъ и гордомъ страданьи», пародируя трагическую тему Лермонтова.

И этой-то жалкой модѣ, этому повѣтрiю апатiи и праздности поддался высокiй талантъ Тургенева… Да! скажемъ мы безъ запинки и укажемъ прямо и на «Провинцiалку» и даже на упомянутую уже нами вещицу: — «Гдѣ тонко, тамъ и рвется». Пусть эта прелестная вещица, по истинной тонкости анализа, по прелести разговора, по множеству наконецъ поэтическихъ чертъ стоитъ надо всѣмъ дамскимъ и кавалерскимъ баловствомъ такъ же высоко, какъ пословица Мюссе; пусть въ «Провинцiалкѣ» женское лицо очерчено, хотя и слегка, но съ мастерствомъ истиннаго артиста, почти такъ же хорошо, какъ Жакелина въ «Lе chandelier» Мюссе, хотя и съ меньшею энергiею; пусть въ «Провинцiалкѣ» была очаровательна В. Самойлова и художественно хороши, каждый по своему гг. Самойловъ и Шумскiй, — все же эти произведенiя жертва модѣ, какая-то женская прихоть Тургенева. Изъ глубокаго уваженiя и симпатiи къ его таланту, мы не жалѣемъ, что на нашей сценѣ рѣдко или почти никогда не даютъ какъ ихъ, такъ и «Холостяка» и «Нахлѣбники».

Писемскiй написалъ двѣ драматическiя пьесы: «Ипохондрика» и «Горькую судьбину». Мы думаемъ, что онъ не рожденъ быть драматургомъ. «Ипохондрикъ» его весь построенъ на патологической, а не на психической темѣ; въ «Горькой судьбинѣ» дорогъ только типъ Ананья да замѣчательны эпизодическiя сцены, но во всякомъ случаѣ живыя лица, окружающiя патологическую тему въ «Ипохондрикѣ», комическiя въ высшей степени сцены, рельефность языка, — все это достоинства, которыя могли бы удержать пьесу на русской сценѣ, — а между тѣмъ она тоже «не имѣла успѣха» — и конечно тоже по причинамъ, отъ нея самой независящимъ. Чтоже касается до удивительнаго лица Ананьи въ «Горькой судьбинѣ», то оно одно, исполненное даровитымъ артистомъ, вынесло бы на плечахъ всю пьесу. Но вѣроятно спецiальная «нравственность» не допускаетъ представленiя этой драмы.

Покойный Л. А. Мей написалъ «Царскую невѣсту» и «Псковитянку». Та и другая, несмотря на свои недостатки, все-таки послѣ пушкинскихъ «Бориса» и «Русалки», да Островскаго «Минина», единственныя и по языку и по подробностямъ драмы, гдѣ наша былая жизнь не искалѣчена. «Царскую невѣсту», на сценѣ поставленную, больше не даютъ. «Псковитянка» вовсе не поставлена, — и какъ та, такъ и другая драма имѣютъ несомнѣнныя и первоклассныя достоинства.

Ради какихъ же богатствъ — еще въ послѣднiй разъ спросимъ мы — не поставлены, или поставленыя не даются на сценѣ, произведенiя замѣчательнѣйшихъ русскихъ писателей, и затѣмъ въ слѣдующей статьѣ разсмотримъ эти драгоцѣнныя богатства, эти наличные капиталы русской сцены и русской драматургiи.

Мы не говоримъ о томъ, что не дается старое. Даже фонвизинскiя комедiи имѣютъ теперь для насъ только историческое значенiе; что ужь говоритъ о другихъ? Заправская русская литература, по нашему разумѣнiю, прерывается Посошковымъ и возрождается съ Пушкинымъ. Мы говорили о томъ только, чтó имѣетъ настоящее, бытовое, жизненное значенiе.

________

Список исправленных опечаток:

Стр. 121. «Ей остается восторгаться криками» вместо: «Ей остаетея восторгаться криками»

Стр. 123. «„Каменнаго гостя“» вместо: "«Каменнаго гостя»

Стр. 131. «„нравственность“ не допускаетъ представленiя этой драмы» вместо: «„нравственность“ не допускаетъ представленiя это драмы»

«Время», № 10, 1862 Оригинал здесь — http://smalt.karelia.ru/~filolog/vremja/1862/Octobr/rteater.htm

РУССКIЙ ТЕАТРЪ

СОВРЕМЕННОЕ СОСТОЯНIЕ ДРАМАТУРГIИ И СЦЕНЫ

СТАТЬЯ ВТОРАЯ

А мы вотъ какими товарами торгуемъ!

Купеческое присловье. _____

III

Мы хотѣли разобрать наличные капиталы нашей сценической драматургiи, покончивши дѣло съ драматургiею литературною тѣмъ чтó весь образованный и мыслящiй людъ признаетъ за русскую драматургiю — и что явнымъ образомъ мало признается или даже вовсе не признается за таковую спецiальными блюстителями театра и театральными комитетами, позволяющими себѣ отвергать пьесы Островскаго и восторгающимися издѣлiями гг. Дьяченко и Боборыкина.

Чтоже въ самомъ дѣлѣ даютъ на такъ-называемомъ «русскомъ театрѣ». Понастоящему слѣдовало бы прослѣдить цѣлый, хоть напримѣръ прошлогоднiй сезонъ т. е. время отъ сентября 1861 г. по iюнь 1862 года, и статистическими данными доказать всю безсмысленность и безосновность нашего сезоннаго репертуара, но въ настоящее время, только-что принявшись слѣдить за русской сценой, мы должны сократить повозможности всякiя вступленiя, и такъ или иначе, partir du point où nous sommes, взять дѣло до его настоящей минуты.

Тѣмъ болѣе, что насчетъ безсмысленности репертуара прошлаго сезона, можно намъ повѣрить и на-слово. Безсмысленность — такой обычный фактъ въ нашей обычной общественной жизни — что доказывать статистическими фактами нужно развѣ только ея рѣдкiя lucida intervalla здраваго смысла. Съ другой стороны, статистическiе факты за одинъ предшествовавшiй мѣсяцъ достаточно могутъ удостовѣрить каждаго, кто только усумнится (а кромѣ членовъ разныхъ спецiальныхъ комитетовъ, право едвали кто усумнится) въ томъ, что слова безсмысленность и безосновность по отношенiю къ репертуару русской сцены, употреблены нами вовсе не для «красоты слога».

Еслиже, противъ всякаго нашего чаянiя, насъ упрекнутъ въ опрометчивости или заносчивости сужденiя, мы возьмемъ на себя неблагодарный трудъ вывести «любопытныя» статистическiя данныя изъ афишъ прошлогодняго сезона.

Въ настоящую минуту, мы прежде всего исчислимъ чтó давалось въ послѣднее время, хоть напримѣръ отъ 25 сентября — на двухъ русскихъ театрахъ, на Марiинскомъ и на Александринскомъ. До балета (покрайней-мѣрѣ покамѣстъ) итальянской оперы — какъ дѣла музыкальныхъ спецiалистовъ и любителей, до французской и нѣмецкой сцены, до появленiя на нихъ какого-либо новаго и поучительнаго художника намъ дѣла нѣтъ. На первое время мы ограничиваемся только насущнымъ.

Итакъ вотъ что давалось на русскихъ театрахъ съ 25 сентября.

25 сентября на Александринскомъ: «Отецъ и дочь», драма. «А. и Ф.», водевиль. На Марiинскомъ «Горе отъ ума» и «Беззаботная» (г-жа Спорова).

26 сентября на Александринскомъ «Тридцать лѣтъ или жизнь игрока», драма. «Балъ у банкира», водевиль. (Г. Жулевъ — Нарцисъ Бишоно). На Марiинскомъ «Жизнь за царя».

27 сентября на Александринскомъ «Уголино». «Милыя бранятся, только тѣшатся». Въ Марiинскомъ «Не въ деньгахъ счастье», (г. Васильевъ 2) «Бѣдовая бабушка».

28 сентября на Александринскомъ въ первый разъ «Легкая надбавка», драма въ трехъ дѣйствiяхъ, соч. г. Погосскаго. «Въ чужомъ пиру похмѣлье», комедiя А. Н. Островскаго. «Всѣхъ цвѣточковъ болѣ — розу я любилъ». На Марiинскомъ «Норма» (г-жа Лаврова-Спекки). Второе дѣйствiе оперы «Невѣста-лунатикъ» (г. Никольскiй и г-жа Булахова).

30 сентября въ Александринскомъ «Смерть Ляпунова». «Живчикъ». На Марiинскомъ «Испорченная жизнь», комедiя г. Чернышова. «Проказы барышень на черной рѣчкѣ». Сцена г. Горбунова.

1 октября на Александринскомъ «Не по носу табакъ», г. Погосскаго. «Комедiя съ дядюшкой». «Волшебная флейта», водевиль. На Марiинскомъ «Марта», опера. «Москаль-чаривникъ» (г. Артемовскiй и г-жа Леонова).

2 октября на Александринскомъ «Велизарiй», драма. «Взаимное обученiе». На Марiинскомъ «Сватьба Кречинскаго», комедiя. «Вотъ что значитъ влюбиться въ актрису» (г-жа Спорова). «Бабушкины грѣшки» (г-жа Спорова).

3 октября на Александринскомъ въ первый разъ «Не первый и не послѣднiй», комедiя въ пяти дѣйствiяхъ, г. Дьяченко. «Женщины-гвардейцы» (бенефисъ г. Марковецкаго). На Марiинскомъ «Жизнь за царя» (208 представленiе).

4 октября. На Александринскомъ театрѣ: «Уголино», «На ловца и звѣрь бѣжитъ». На Марiинскомъ — «Гроза», А. Н. Островскаго, «Женихи», «Дядюшка болтушка».

4 октября. На Александринскомъ: «Тридцать лѣтъ или жизнь игрока», «Балъ у банкира». На Марiинскомъ — «Русалка» опера А. С. Даргомыжскаго…

Но вѣдь это перечисленiе, скучно нашимъ читателямъ?.. Оно и самимъ намъ скучно — но вѣдь изъ него открывается фактъ довольно поучительный. Если вѣрить нашему репертуару, то должно быть «Уголино», «Жизнь игрока» пьесы наиболѣе капитальныя. Отъ 25 сентября до 5 октября, включительно — онѣ раздѣлили честь повторенiя съ одной только дѣйствительной, всѣми признанной капитальной вещью — съ оперой Глинки.

Пропустимте недѣлю.

14 октября. На Александринскомъ театрѣ: «Уголино» (ого! въ третiй разъ), «Женищины-гвардейцы» (тоже должно быть штука капитальная). На Марiинскомъ — «Жидовка» (гг. Сѣтовъ, Васильевъ 1, Булаховъ — г-жи Валентина Бiанки; Анненская).

15 октября. На Александринскомъ: «Жертва за жертву», драма г. Дьяченко. На Марiинскомъ «Испорченная жизнь» «Комедiя съ дядюшкой», сцена г. Горбунова.

16 октября. На Александринскомъ: въ первый разъ по возобновленiи — «Ермакъ Тимофеичъ», Полевого, «Беззаботная». На Марiинскомъ — (въ пятый разъ), «Непервый и непослѣднiй», г. Дьяченко, «Что имѣемъ нехранимъ».

17 октября. На Александринскомъ: «Легкая надбавка», г. Погосскаго. «Игроки», Гоголя. «Первое декабря».

18 октября. На Марiинскомъ: «Непервый и непослѣднiй», г. Дьяченко (въ шестой разъ). На Александринскомъ — «Двумужница».

19 октября. На Александринскомъ: «Велизарiй», «Живчикъ». На Марiинскомъ «Жизнь за Царя».

Въ пространство времени, пропущенное нами, промелькнула еще комедiя Островскаго: «Праздничный сонъ…» Мы замѣчаемъ это, желая быть справедливыми…

Но спрашиваемъ читателей — чтò должно заключить изъ образчика нашего репертуара за мѣсяцъ. Что кромѣ «Жизни за Царя», у насъ есть одна капитальная вещь, что — «Уголино», Полевого и что первый драматическiй писатель нашъ — г. Дьяченко, второй — г. Чернышовъ, третiй — г. Погосскiй? Не такъ ли? Недурно также писалъ Гоголь, такъ что иногда еще можно его давать; не безъ достоинства тоже и комедiи Островскаго.

Но мы не можемъ продолжать далѣе въ шуточномъ тонѣ. Театръ для насъ — дѣло серьозное, дѣло народное.

И вотъ именно, прежде всего мы беремъ вопросъ съ этой точки зрѣнiя. На Александринскомъ театрѣ — понизили цѣну мѣстамъ, стало-быть, явнымъ образомъ хотѣли сдѣлать его доступнымъ небогатой массѣ. Чѣмъ же угощаютъ эту небогатую массу? Свирѣпствомъ г. Степанова въ «Уголино» и «Жизни игрока»… такими драмами какъ «Айвенго» и «Велизарiй», возобновленiемъ постыднаго вздора, въ родѣ «Ермака» покойнаго Полевого… Почему же спрашивается, эту небогатую массу лишаютъ удовольствiя видѣть и слышать такiя капитальныя вещи русскаго искуства какъ «Жизнь за Царя» и «Гроза» — за что ее осуждаютъ на вольное-невольное выслушиванье дичи, которую несутъ Нино Галлури или Ермакъ Тимофеевичъ?

Наконецъ мы поймемъ даже и вздоръ, если онъ логиченъ. Но какимъ логическимъ мѣриломъ руководствуются въ распредѣленiи спектаклей на двухъ русскихъ театрахъ?.. Будь Марiинскiй театръ, исключительно оперный — мы это поймемъ, хотя опять-таки пожалѣемъ, что небогатая масса лишается — Богъ знаетъ за что и прочто — высокихъ наслажденiй, доступныхъ ей нисколько не менѣе зажиточнаго мѣщанства. Будь Марiинскiй театръ — опредѣленъ для спектаклей съ великолѣпной обстановкой — тоже было бы понятно, но вѣдь «Айвенго» же напримѣръ и даже «Ермакъ Тимофеевичъ» требуютъ немалой обстановки, а давались на Александринскомъ театрѣ, а съ другой стороны — ни «Испорченная жизнь», ни «Горе отъ ума», ни даже «Гроза», особеннаго великолѣпiя не требуютъ, а давались на Марiинскомъ и на Александринскомъ. Будь даже Александринскiй театръ — мѣстомъ предопредѣленнымъ для свалки сора вродѣ «Уголино» и произведенiй г. Дьяченки, тоже было бы дѣло логически объяснимое. Но вѣдь на немъ играютъ: «Въ чужомъ пиру похмѣлье», Островскаго — «Игроковъ», Гоголя. Будь наконецъ этотъ театръ ареною для рева г. Степанова и вообще для актеровъ — послабже, мы бы и это поняли, хотя конечно не могли бы одобрить такого аристократическаго раздѣленiя. Съ другой стороны, будь Марiинскiй театръ предназначен для людей съ эстетически-развитымъ вкусомъ, на немъ не соединялась бы съ «Грозою» Островскаго, такая пошлость, какъ «Дядюшка болтушка», недавались бы въ немъ пьесы въ родѣ водевиля «Проказы барышень на черной рѣчкѣ»…

Но оставимъ безсмысленный фактъ быть безсмысленнымъ фактомъ, и обратимся къ нашему вопросу, т. е. къ вопросу о капиталахъ нашей драматургiи. Неужели же въ самомъ дѣлѣ «Уголино», «Ермакъ Тимофеевичъ» и хламъ г. Дьяченко — считаютъ распорядители репертуара за капитальныя произведенiя?.. Неужели же они не знаютъ, что о произведенiяхъ хоть бы напримѣръ г. Дьяченко, хоть бы напримѣръ о новомъ его произведенiи, серьозная критика постыдится говорить; что по поводу штукъ г. Погосскаго, она пожалѣетъ только, что не бездарный, судя по его прежнимъ военнымъ расказамъ, авторъ садится не въ свои сани. Вѣдь среди этихъ штукъ комедiи г. Чернышова и драмы г. Потѣхина старшаго — перлы, а между тѣмъ и объ этихъ перлахъ смѣшно говорить серьозно въ литературѣ, которая имѣетъ Грибоѣдова, Гоголя и Островскаго. Комедiи г. Чернышова напримѣръ очень нравятся на сценѣ, и мы нисколько не думаемъ посягать на ихъ сценическое достоинство, тѣмъ болѣе, что онѣ представляютъ для такихъ высокодаровитыхъ артистовъ, какъ г. Васильевъ 2, хорошiя роли, но попробуйте прочесть ихъ, и вы увидите, какими бѣлыми нитками онѣ сшиты, какъ все въ нихъ «сдѣлано», натянуто за волосы, какъ изъ-за всякой сцены непрiятно-навязчиво скачетъ вамъ въ глаза задняя мысль, такъ называемая «идейка». Возьмите хоть послѣднюю изъ нихъ: «Испорченная жизнь»; вѣдь это драматизированный, разжижонный и отравтительно-подслащенный казенной нравственностью «Подводный камень» г. Авдѣева! Или драмы г. Потѣхина напримѣръ? (мы говоримъ о г. Потѣхинѣ старшемъ, ибо о г. Потѣхинѣ младшемъ считаемъ болѣе лишнимъ говорить, чѣмъ о г. Дьяченко или г. Боборыкинѣ). Напишетъ Островскiй «Не въ свои сани не садись» и выставитъ типъ патрiарха, въ лицѣ Русакова; г. Потѣхинъ даетъ «Судъ людской не божiй», гдѣ пересаливаетъ этотъ тип до невозможности, обставивъ его отвратительными бабами-кликушами. Коснется Островскiй какъ художникъ типа широкой русской натуры въ Петрѣ Ильичѣ, сумѣвши при всей правдѣ удержаться въ границахъ поэзiи; г. Потѣхинъ заставитъ четыре акта пьянствовать, буянить и воровать какого-то дуромана въ пьесѣ «Чужое добро въ прокъ нейдетъ». Или вдругъ напримѣръ, съ чего-то нѣкоторымъ господамъ приходило въ голову при первыхъ комедiяхъ Островскаго, что онъ ведетъ войну съ образованностью, и вотъ г. Владыкинъ всю вину начинаетъ валить на образованныхъ, не постыдившись даже назвать «образованностью» одну изъ своихъ комедiй, въ которой образованность выходитъ виновата въ томъ, что молодой купчикъ обкрадываетъ дражайшаго родителя. O imitatores, servum pecus! Думалъ ли когда Островскiй, что его Ненилы Сидоровны и другiя лица, убѣжденныя, что образованiе ведетъ людей къ безобразiямъ, найдутъ своимъ мыслямъ поборниковъ въ литературѣ? Думалъ ли нетолько онъ, но думалъ ли даже покойный Добролюбовъ, толкуя о самодурствѣ темнаго царства, что для возбужденiя тошноты заѣздитъ г. Чернышовъ самодурство въ своихъ комедiяхъ?

Нѣтъ, господа распорядители репертуара русскаго театра, плохи ваши капиталы, которыми вы думаете замѣнить вещи Гоголя и Островскаго!

IV

Чтобы начать наши замѣтки о «русскомъ театрѣ» чѣмъ-нибудь хорошимъ и прiятнымъ, мы прежде всего должны сказать, что до самаго начала сезона мы нерѣдко выносили истинно-отрадное чувство изъ нашей русской оперы. Теперешнiй составъ ея съ такими primi и secondi tenori, какъ гг. Сѣтовъ, Никольскiй, Булаховъ, Васильевъ 2, съ такими замѣчательными пѣвицами, какъ г-жа Валентина Бiанки и г-жа Леонова, съ такими басами и баритонами, какъ гг. Петровъ, Васильевъ 1, Артемовскiй, Гумбинъ, — теперешнiй составъ ея, соединенный съ великолѣпнѣйшею постановкою, удовлетворитъ хоть кого. Кто видѣлъ напримѣръ «Жидовку» Галеви на нашей и на парижской сценѣ, тотъ не можетъ не согласиться, что и поставлена она у насъ гораздо великолѣпнѣе и исполняется несравненно лучше. Но что это за странность такая, что въ «Жидовкѣ» напримѣръ у насъ исторически вѣрна костюмировка, а въ нашей родной оперѣ «Жизнь за царя» не вывелись еще театральные пейзане вмѣсто крестьянъ, и театральныя пейзанки съ какими-то мантильями, имѣющими претензiей быть шубками. Антонида въ костюмѣ средневѣковой герцогини, и сирота Ваня, одѣтый пляшущимъ театральнымъ пейзанчикомъ, въ кафтанчикѣ съ галунчиками. Не говоримъ уже о кринолинахъ, съ которыми не въ силахъ разстаться даже русалки въ оперѣ Даргомыжскаго; уничтожить кринолины, положимъ дѣло невозможное, но неужели нельзя ввести сермягу, зипунъ, кичку и настоящiй заправскiй сарафанъ въ заправскую, народную оперу Глинки? Вѣдь такая вещь должна быть исполняема, мы полагаемъ, съ почтенiемъ.

Во все это время, истинно серьозныхъ драматическихъ спектаклей былъ всего одинъ: это «Горе отъ ума», да и оно было кажется для дебюта новой артистки г-жи Споровой. Какъ объ этомъ единственномъ серьозномъ спектаклѣ, такъ и о новой дебютанткѣ, мы обязаны сказать нѣсколько словъ.

Въ «Горѣ отъ ума» на нашей сценѣ вышло собственно только одно, вполнѣ живое и художественно созданное лице, да и то глухонѣмое, князь Тугоуховскiй (г. Васильевъ 2). Это мы говоримъ совсѣмъ не для краснаго словца, а весьма серьозно.

Затѣмъ наибольшая часть принадлежитъ г. Нильскому, въ роли Чацкаго. Большая заслуга его игры въ Чацкомъ уже та, что онъ не похожъ ни на покойнаго Максимова, ни на г. Самарина 1. Мы думаемъ, что г. Нильскiй современемъ сыграетъ настоящаго Чацкаго, какого до сихъ поръ мы не видывали. Ему только слѣдуетъ прежде всего выкинуть изъ головы мысль, что Чацкiй, jeune premier, отдаться болѣе своему внутреннему жару и сдѣлать Чацкого нѣсколько постарше; мы не станемъ заниматься какъ рецензентъ «Сѣв. Пчелы» счисленiемъ лѣтъ Чацкаго. Можетъ быть Чацкому и двадцать-три года, но на физiономiю такихъ людей какъ Чацкiй мысль и чувство рѣзко кладутъ свою печать. Вездѣ гдѣ г. Нильскiй искренно увлекался, забывая о томъ что он jeune premier, онъ былъ не только хорошъ, но превосходенъ.

Фамусовъ (г. Григорьевъ 1) походилъ гораздо болѣе на департаментскаго сторожа, о которомъ пишетъ Хлестаковъ къ душѣ Тряпичкину, чѣмъ на грибоѣдовскаго Фамусова.

Молчалинъ (г. Шемаевъ) былъ такимъ пошлякомъ, въ котораго не могла бы влюбиться не только Софья, но даже жена портного Петровича гоголевской шинели.

Софья… Неужели г-жа Снѣткова 3 думаетъ серьозно, что всѣ роли можно играть однимъ тономъ — да и тономъ-то вѣчно плаксивымъ?

Скалозубъ былъ скопированъ съ фельдфебеля, да и то не гвардейскаго, а армейскаго, изъ безсрочно-отпускныхъ.

Хлестова, хоть и играла ее г-жа Линская, артистка весьма даровитая — нисколько не была московской барыней, передъ которой всѣ трепещутъ. Тоже къ сожалѣнiю должно сказать и о другой, истинно же даровитой артисткѣ, г-жѣ Левкѣевой, въ роли Натальи Дмитревны.

О г. Сосницкомъ въ роли Репетилова, имъ совершенно не понятой, лучше умолчать изъ уваженiя къ его лѣтамъ и дѣйствительнымъ заслугамъ.

Г. Каратыгинъ въ Загорѣцкомъ, копируетъ какого-то петербургскаго прощалыгу и несоздалъ московскiй типъ, который имѣлъ въ виду Грибоѣдовъ.

Чтоже сказать о дебютанткѣ? По роли Лизы, которую какъ ни стараются защищать, а все-таки она въ комедiи Грибоѣдова нѣчто условное и смахиваетъ на французскую субретку, по этой роли, говоримъ мы, о ней еще нельзя произнести какого-либо окончательнаго сужденiя, да къ сожалѣнiю и по другимъ ролямъ, выбраннымъ ею для дебютовъ — тоже. Г-жа Спорова, очень ловка на сценѣ, говоритъ со смысломъ, иногда даже съ огнемъ — но какъ видно изъ ея выбора дебютовъ, на счетъ искуства весьма «легковѣрнаго» мнѣнiя. Впрочемъ, тутъ мы можетъ-быть и ошибаемся. Если на долю ея выпали все такiя ничтожныя и пустыя роли, то это можетъ-быть и потому, что лучшихъ ей и не дали.

Смѣшна въ высшей степени театральная публика, раздѣлившаяся уже на двѣ партiи: снѣтковистовъ и споровистовъ. Изъ этихъ партiй «обѣ лучше», и та которая неистово хлопаетъ г-жѣ Снѣтковой за неудачно выполненную роль Софьи и та, которая подноситъ вѣнки и букеты г-жѣ Споровой, за то что г-жа Спорова очень хороша собою.

«Время», № 10, 1862 Оригинал здесь — http://smalt.karelia.ru/~filolog/vremja/1862/Decem/rteatr.htm

РУССКIЙ ТЕАТРЪ

СОВРЕМЕННОЕ СОСТОЯНIЕ ДРАМАТУРГIИ И СЦЕНЫ

____

IV

Мы начнемъ нашъ нынѣшнiй отчетъ нѣкотораго рода побѣдною пѣснью. Насъ слушаются. Въ прошедшiй разъ мы только-что заявили наше скромное желанiе, чтобы къ числу возобновленныхъ вздоровъ на русской сценѣ, мудрые распорядители репертуарной части прибавили Елену Глинскую и комедiю о войнѣ Федосьи Сидоровны съ китайцами, и чтоже? Половина желанiя нашего уже исполнена: «Елена Глинская», даже уже два раза — 14 декабря и 19 декабря въ бенефисъ инвалидовъ (бѣдные инвалиды!). Сомнѣнiй нѣтъ, что скоро мы насладимся и комедiей «О войнѣ Федосьи Сидоровны»; за симъ вѣроятно дадутъ «Навуходоносора» панаевской «Тли» и

бездыханное Амалафриды тѣло

Низвергнутъ со скалы въ кровавый океанъ,

и постепенно возобновятъ драматическiя произведенiя г. Рафаила Зотова…

Видя съ радостнымъ чувствомъ, что дѣло наше остается не втунѣ, мы спѣшимъ принести свою посильную лепту и напомнить нѣсколько прекрасныхъ и вполнѣ удовлетворяющихъ вкусъ гг. распорядителей, вещей бывалаго времени.

Вотъ что по нашему крайнему разумѣнiю слѣдуетъ возобновить непремѣнно и сколь можно скорѣе:

1) «Боярина Федора Васильевича Басенка», г. Кукольника. Воображаемъ, кàкъ хорошо можетъ произнести г. Степановъ:

быкъ съ бойни сорвался,

Левъ вырвался изъ клѣтки!

2) «Шкуну Нюкарлеби», покойнаго Ф. В. Булгарина, съ восхитительнымъ куплетомъ о томъ, какъ

дѣвицы

летятъ какъ птицы

Въ полки, въ полки.

3) «Разставанье», г. Родиславскаго.

4) «Торквато Тассо», г. Кукольника, вещь хотя и лирическую, но въ которой г. Бурдинъ въ роли Тассо можетъ быть восхитителенъ.

5) Прелестныя комедiйки Н. В. Сушкова, какъ-то: «Комедiю безъ сватьбы», «Трехъ Ракановъ» и проч. Стихъ въ нихъ такъ же изященъ и легокъ, какъ въ драматическихъ произведенiяхъ Куликова, а насчетъ великосвѣтскости онѣ первый сортъ.

6) «Прихоть кокетки», г. Бруннера, въ которой есть такая благодарная роль для нашей русской Плесси — г-жи Снѣтковой З.

7) «Эспаньолетто», причемъ опять-таки несравненный г. Бурдинъ можетъ испытать свои драматическiя средства «въ изображенiи итальянскихъ страстей на сѣверѣ», которое имѣлъ въ виду авторъ пьесы.

8) Драму князя Кугушева: «Нищiй», въ которой тотъ же разнообразный артистъ нашъ можетъ извлечь немало слезъ изъ очей чувствительныхъ.

9) «Майко», драму г. Беклемишева.

10) «Житейскую школу» г. Григорьева 1, эту прекрасную и поэтическую апофеозу палки въ домашнемъ быту.

11) Его же «Героевъ преферанса».

12) Водевиль «Натуральную школу», въ которомъ съ нещаднымъ александрiйскимъ остроумiемъ обличена вредоносная для мiра «Тли» — литература.

13) Драму К. Бахтурина: «Кузьма Рощинъ».

14) Трагедiю г. Аскоченскаго: «Пансiонерка», въ которой съ блистательнымъ успѣхомъ можетъ явиться г-жа Снѣткова 3.

И наконецъ 15) Pour la bonne bouche — «Александра македонскаго», пьесу не оцѣненную въ свое время, но никакъ не менѣе «Елены Глинской» и «Ермака Тимофѣевича», заслуживающую честь возобновленiя.

Вотъ пятнадцать болѣе или менѣе капитальныхъ вещей, которыя мы напоминаемъ, движимые чувствомъ ревностнаго усердiя ко благу общему и окрыленные мыслью, что желанiя наши не пропадаютъ втунѣ. Недурно было бы также, но это уже pia desideria, чтобы хорошiя произведенiя романистовъ нашихъ передѣлывались отъ времени до времени для сцены. Укажемъ напримѣръ на «Асмодея нашего времени», г. Колки Сохрана, или на старыя, но хорошiя вещи: «Леонидъ», «Таинственный монахъ», г. Зотова, «Стрѣльцы», г. Масальскаго, даже на «Димитрiя Самозванца», Ф. В. Булгарина. Въ послѣдней передѣлкѣ нужно только допустить нѣкоторыя измѣненiя, которыя предлагалъ сдѣлать въ романѣ Пушкинъ, т. е. назвать Бориса Годунова Хлопоуховымъ, Марину Мнишекъ — княжной Шипохвостовой, Самозванца — Каторжниковымъ. Даже Иванъ Выжигинъ можетъ быть прекрасно передѣланъ для сцены нашими талантливыми драматургами: гг. Куликовымъ и Григорьевымъ 1.

Что желанiя наши вполнѣ сойдутся съ желанiями гг. распорядителей репертуарной части и театральнаго комитета, въ этомъ мы не сомнѣваемся, судя по тому, что дѣется на русскихъ сценахъ.

Нынѣшнiй разъ мы не будемъ въ подрядъ перепечатывать репертуара, а сдѣлаемъ изъ него только извлеченiе.

Капитальною новостью сцены была въ это время драма: «Бояринъ Матвѣевъ» г. Ободовскаго, съ разлитiемъ Печоры и другими чудесами, которыхъ постановка обошлась вѣроятно очень не дешово. Сiя прекрасная драма дана была впрочемъ только четыре раза. 29 ноября въ бенефисъ г. Григорьева, она шла въ первый разъ. Бенефицiантъ игралъ въ ней боярина Матвѣева, какъ онъ играетъ всѣ свои роли, т. е. «нарочно» и не взаправду, какъ и слѣдуетъ играть вообще артисту полезному (grande utilitê) и какъ спецiально слѣдовало играть въ этой совершенно незаправской, хотя вполнѣ достойной ея автора, драмѣ.

«Новогородцы» отсвирѣпствовали на осьмомъ разѣ (на Александринскомъ театрѣ) навсегда ли, на время ли, это по кайдановскому выраженiю покрыто мракомъ неизвѣстности. «Не первый и не послѣднiй», г. Дьяченки, тоже на время отсвирѣпствовалъ, именно съ 23 ноября (на Марiинскомъ), и пересталъ

пу… пу… публику плѣнять(*).

{* Впрочемъ виноваты: эта прелестная вещь на этихъ дняхъ еще разъ плѣнила публику.}

«Слово и дѣло», дошло пока до седьмого раза (22 ноября, 27 ноября, 12 декабря, 20 декабря), и несходило съ марiинской, аристократической сцены на плебейскую-александринскую. Изъ высокихъ трагедiй, кромѣ «Елены Глинской» и «Ермака» (9 декабря на Александринскомъ) давались «Велизарiй» (23 ноября на Александринскомъ), «Маркитантка» г. Кукольника (16 декабря на Александринскомъ). Изъ комедiй пошло какъ-то на «Мишуру», г. Потѣхина, senior. (26 ноября, на Александринскомъ, 9 декабря, на Марiинскомъ, 17 декабря, на Александринскомъ). Игрались конечно и произведенiя г. Погосскаго, «Не по носу табакъ», 2 декабря на Александринскомъ, «Легкая надбавка»; 5 декабря тамъ же давались по разу капиталы «Карьера», (6 декабря на Александринскомъ), «Не хуже другихъ» г. Михайлова, 11 декабря тамъ же, «Однодворецъ» г. Боборыкина, 13 декабря тамъ же. По чувствительной части нашъ Фредерикъ Леметръ, г. Бурдинъ далъ въ бенефисъ свой «Парижскаго Вѣтошника», 7 декабря на Александринскомъ, и потомъ два раза приводилъ въ немъ въ восторгъ публику, 10 декабря, и 12 декабря.

Таковъ былъ фондъ репертуара за это время. Зачѣмъ его портили временами Шекспиромъ, да Гоголемъ, да Островскимъ — мы право не знаемъ. Мы умилились теперь душою — и знаете ли что насъ въ особенности умилило, что на насъ подѣйствовало и поучительно и наказательно и исправительно? Двѣ статьи, написанныя любителемъ театра въ «Сѣв. Пчелѣ.»

Съ послѣдней изъ нихъ мы цѣликомъ познакомимъ нашихъ читателей, и извлечемъ изъ нея публично тѣ поученiя, которыя въ сердцѣ нашемъ уже воспитали и возлелѣяли иныя чувства и вслѣдствiе которыхъ всѣ воззрѣнiя наши на искуство и сцену измѣнились радикально.

Вотъ она, эта громовая статья, помѣщенная въ 342 N «Сѣв. Пчелы.» Читайте, оплачьте вмѣстѣ съ нами наши грубыя былыя заблужденiя. Она называется: «По поводу статей, помѣщенныхъ въ журналѣ Время» и гласитъ тако:

"Разборъ игры нашихъ артистовъ въ «Горе отъ ума», помѣщенный въ октябрьской книжкѣ журнала, гдѣ неизвѣстный авторъ къ довершенiю всѣхъ нелѣпостей объявилъ, что даже и Сосницкiй не понялъ роли Репетилова, вызвалъ весьма правдивое возраженiе въ небольшой статьѣ, напечатанной 25 ноября въ «Сѣверной Пчелѣ.» Я былъ убѣжденъ, что искреннiя и горячiя слова отвѣта докажутъ свирѣпому критику всѣ заблужденiя его, всѣ дикiе, нечеловѣческiе взгляды на искуство, но видно — горбатаго излечитъ одна могила. Подобно поклоннику Бахуса, увлеченному запоемъ и дѣйствующему тогда безсознательно, и критикъ, скрывающiйся надъ забраломъ, снова очертя голову выступилъ въ ноябрьской книжкѣ съ безобразною филиппикою противъ артистовъ русскаго театра. Всѣ они, неисключая г. Васильева 2, и Горбунова, объявлены людьми бездарными, никто не понимаетъ и необдумываетъ ролей, никто неспособенъ создать живое, художественное лицо. Всѣмъ понятно, что въ этихъ рѣзкихъ приговорахъ нѣтъ и тѣни справедливости; это какой-то хаосъ, пустота, наборъ словъ, пересыпанныхъ такимъ обилiемъ вопросительныхъ и восклицательныхъ знаковъ, что невольно подумаешь, что авторъ какъ говорится дописался до чертиковъ.

"Ссылаюсь на судъ всѣхъ, кто любитъ русскую сцену, есть ли правда, есть ли какое-нибудь литературное приличiе въ подобныхъ выходкахъ: «Бѣдность не порокъ», было осквернено сопоставленiемъ съ ними водевилей гг. Григорьева 1 и Куликова, впрочемъ мы не смотрѣли этихъ гадостей. Вопервыхъ, мы увѣрены, что самъ г. Григорьевъ 1 конечно никогда не придавалъ особеннаго значенiя своимъ водевилямъ, но всѣ они написаны бойко, игриво, столько лѣтъ не сходятъ со сцены, гдѣ все скучное и бездарное неживуче и скоро попадаетъ въ архивъ, слѣдовательно выраженiе осквернено, гадости слишкомъ нелѣпы и пошлы; вовторыхъ, что касается собственно таланта г. Григорьева 1, какъ актера, то смѣло можно сказать, что въ своемъ амплуа онъ весьма полезный и необходимый дѣятель, что всякую роль онъ исполнитъ съ умомъ и опытомъ, а потому смѣшно и жалко читать приговоръ критика, что и Бурдинъ и Григорьевъ 1 провалились въ роли Дикаго въ «Грозѣ». Роль эта, стоящая далеко не на первомъ планѣ въ драмѣ, напротивъ того, исполнялась обоими артистами весьма самостоятельно и съ большимъ практическимъ смысломъ. Наконецъ будемъ же справедливы: вѣдь г. Бурдину, у котораго критикъ-наѣздникъ находитъ одни фальшивыя ноты, неискренность игры и неспособность къ драматическимъ порывамъ, самъ г. Островскiй не одинъ разъ высказывалъ свое полное одобренiе и публика единодушно и съ полнымъ сочувствiемъ принимала артиста и въ Любимѣ Торцовѣ, и въ Кабановѣ и въ Бородкинѣ.

"Увлеченный своими юпитеровскими приговорами, неумолимый наѣздникъ нашъ идетъ все crescendo и въ концѣ своей филиппики доходитъ до такого безусловнаго и слѣпого поклоненiя г. Васильеву 2-му, что ставитъ его въ роли Любима Торцова выше Садовскаго, а въ роли Кабанова объявляетъ его равнымъ excusez du peu — генiальному Мартынову! Да подумайте наконецъ, чтó вы говорите! Вѣдь г. Васильевъ 2-й артистъ даровитый, а Мартыновы родятся вѣками; вѣдь имя этого художника столь же высоко и дорого въ искуствѣ какъ имена Пушкина, Бѣлинскаго, Гоголя, Брюлова, Глинки.

"Вѣдь смотря на Мартынова, мы забывали и театръ и сцену; это была сама жизнь съ ея плотiю и кровью, а вамъ угодно ставить Васильева 2-го на одну съ нимъ доску! Нѣтъ, воля ваша, а это такое безобразiе, такая злая насмѣшка надъ г. Васильевымъ 2-мъ, что невольно скажешь: не поздоровится отъ этакихъ похвалъ.

"Что касается взглядовъ критика на искуство вообще, то у меня рѣшительно опускаются руки. Отдавая полную справедливость огромному дарованiю г. Островскаго, произведенiя котораго оживили и обновили нашу сцену, я однако не могу согласиться съ неизвѣстнымъ критикомъ, что какая-нибудь дюжинная, хотя и типическая купчиха Анна Ивановна «Бѣдность не порокъ», представляетъ поэтическiй образъ русской женщины, что это одинъ изъ самыхъ яркихъ типовъ, натура блестящая, размашистая, способная увлечь.

"Я понимаю поэзiю и увлеченiе въ женщинахъ, созданныхъ Пушкинымъ, Тургеневымъ, наконецъ въ «Катеринѣ», «Бѣдной Невѣстѣ», Островскаго, но чтобъ Анны Ивановны могли увлечь, чтобъ такiя женщины представляли поэтическое созданiе, это такая клевета, такая ложь, которую можно высказать только не имѣя никакого понятiя объ искуствѣ.

"Въ заключенiе повторяю, что общественное мнѣнiе съ отвращенiемъ смотритъ на эти бездоказательныя и бранныя статьи, что наши артисты раскусили и поняли, съ какимъ рыцаремъ они имѣютъ дѣло.

"Впрочемъ голосъ мой вѣроятно останется голосомъ вопiющаго въ пустынѣ и наѣздникъ-критикъ попрежнему выступитъ съ своимъ удушливымъ словоизверженiемъ; ему какъ говорится, къ стѣнѣ горохъ, какъ съ гуся вода.

«И оскорбляться вамъ смѣшно бы,

Окромѣ честности есть множество отрадъ,

Ругаютъ здѣсь, а тамъ благодарятъ.

Любитель театра.»

Мы считали бы грѣхомъ, еслибы нашихъ читателей — т. е. читателей «Времени», мы лишили хотя одного изъ перловъ, которыми блещетъ статья Любителя театра, и потому выписали ее съ дипломатическою точностью.

Статья совершенно измѣнила всѣ наши воззрѣнiя на искуство вообще и на театръ въ особенности, значитъ намъ не все равно, не «къ стѣнѣ горохъ». Мы со всѣмъ простодушiемъ изложимъ только рядъ перемѣнъ, произведенныхъ въ насъ безчисленными драгоцѣнными истинами его статьи, по пунктамъ.

1) До этой капитальной статьи (признаемся откровенно, что первой, упоминаемой любителемъ театра, мы вовсе не читали), мы полагали, что даже и Сосницкiй подлежитъ суду критики, если какой-либо роли онъ не понималъ втеченiе 50-ти лѣтъ; думали, что пьяный нюня, изображаемый имъ въ Репетиловѣ вовсе не выражаетъ идеи грибоѣдовскаго лица, азартнаго крикуна, говорящаго по «торжищамъ» о томъ, что

Есть государственное дѣло,

Оно вѣдь видишь не созрѣло,

Нельзя же вдругъ;

принадлежащаго къ «секретнѣйшему союзу по четвергамъ», взводящаго на себя отрицанiе всего: законовъ, совѣсти, вѣры, и проч. и проч.; съ ожесточенiемъ и непремѣннымъ краснымъ жестомъ говорящаго о томъ, что

Радикальное потребно тутъ лекарство,

Желудокъ больше не варитъ,

того Репетилова, который тѣмъ-то и комиченъ, что у него «глаза въ крови, лицо горитъ» какъ у одного изъ его идеаловъ, который въ восторгѣ типическомъ отъ того, что

Умный человѣкъ не можетъ быть не плутомъ!

и который тушуется передъ Анфисой Ниловной. Теперь мы отъ нашего взгляда отрѣшимся: 1) признаемъ непогрѣшимость г. Сосницкаго; 2) отказываемся искать исторически-бытового смысла въ комедiи Грибоѣдова, и 3) соглашаемся думать, что грибоѣдовскiя лица можно играть такъ же нарочно, какъ «Житейскую школу» г. Григорьева 1-го и сочиненiя г. Куликова.

2) До сихъ поръ мы полагали, что гг. Бурдинъ, Григорьевъ 1, Шемаевъ, г-жи Снѣтковы, Струйская — далеко не всѣ артисты русскаго театра, но есть еще, кромѣ высокоуважаемой нами молодой четы — г. Васильева 2 и вѣрнаго по тону г. Горбунова, блестяще-даровитые артисты, каковы г. Самойловъ, г-жа Линская, артисты очень даровитые, хотя и молодые, какъ г. Нильскiй, артисты вполнѣ добросовѣстные, какъ г. Зубровъ, въ роляхъ своихъ, — и заявили уже полное къ нимъ сочувствiе въ томъ, въ чемъ они, по крайнему нашему разумѣнiю, хороши, и по множеству дѣйствительныхъ заслугъ г. Сосницкаго неостанавливались долго на одной неудачной его роли. Теперь мы убѣдились, что

qui meprise Cottin, meprise son roi,

что гг. Бурдинъ, Григорьевъ 1, всепожирающiй Шемаевъ, г-жа Снѣткова — всѣ артисты русскаго театра, что о другихъ говорить не стоитъ, или что о нихъ говорится implicite, когда говорится о гг. Бурдинѣ и прочихъ исчисленныхъ свѣтилахъ, что быть недовольными этими великими артистами могутъ только «поклонники Бахуса, увлечонные запоемъ.»

3) Доселѣ мы думали, что о ерундѣ не слѣдуетъ говорить много, что вопросительные и восклицательные знаки, единственный литературный способъ говоренiя объ этомъ предметѣ. Отнынѣ… но нѣтъ ужь! мы привыкли къ этому способу, и по слабости нашей, должно быть не будемъ имѣть силъ отстать отъ него.

4) Доселѣ мы «худородные и худоумные», разумѣли неправильно литературное приличiе. А именно вотъ какъ мы его разумѣли, надо же объяснить дѣло. Мы думали очень просто, что: а) Есть литература дѣло серьозное, и есть литературная промышленность, дѣло болѣе или менѣе постыдное. б) Что когда почтеннѣйшей публикѣ безразлично и совокупно подаются блюда той и другой, то изъ уваженiя къ литературѣ надо же называть другiя блюда ихъ настоящимъ именемъ, т. е. гадостями, и смѣло сознаваться, что приѣхавши въ театръ для того, чтобы видѣть дѣло, мы гадостей не видѣли. Отнынѣ мы замѣнимъ названiе и будемъ называть произведенiя гг. Григорьева 1, Куликова, Родиславскаго, Тарновскаго, Руднева, П. Федорова, Дьяченки и tutti quanti — «репертуарными сливками». Мы постараемся даже внутренно исправиться, войти во вкусъ «водевиля съ переодѣваньемъ»: идя по гороховой мы будемъ непремѣнно повторять прелестные стихи г. Григорьева 1:

По гороховой я шолъ

И гороху не нашолъ,

а на морской:

Видѣть море захотѣлъ

И въ морскую полетѣлъ,

Но ни въ Малой, ни въ Большой

Капли нѣтъ воды морской.

Мы постараемся изгладить изъ памяти нашей всѣ эти ничтожныя стихотворенiя разныхъ поэтовъ, отъ Пушкина и Лермонтова до Фета и Огарева, признаваемыхъ этою надменною выскочкой, русской литературой, и потщимся приучить ухо наше къ гармонiи стиля и красотѣ содержанiя водевильныхъ куплетовъ.

Вотъ недавно напримѣръ намъ попалось къ счастiю и исправленiю нашему стихотворенiе изъ артистически-театральнаго кружка. Мы такъ восхитились имъ, что выучили даже наизусть и дѣлимся имъ съ нашими читателями въ залогъ того, что «взглядъ нашъ на искуство и вкусъ достигли до точки»… Вотъ оно, это стихотворенiе:

Другъ почтенный!

Посланiе ныньче къ вамъ пишу

И въ часъ отъ дѣлъ освобожденный

Прочесть внимательно прошу.

Отъ васъ съ надеждой жду отвѣта

И благодаренъ буду ввѣкъ,

Коль въ положенiе поэта

Войдете вы, любезный человѣкъ.

С…. В…. покойный

Меня любилъ и отличалъ

Талантъ и стихъ игриво стройный,

Мои посланья сберегалъ,

Въ минуты жъ дружескихъ признанiй,

Когда богатство такъ росло,

Давалъ мнѣ много обѣщанiй;

Но онъ угасъ — увы — все прошло

Я не фразеръ и не расказчикъ,

Смиренно долженъ былъ молчать,

Но вы его душеприкащикъ,

Вамъ я теперь могу сказать:

Я не искалъ ни въ чемъ излишка,

С…. В…. узнавши мой удѣлъ,

Мою семью поразсмотрѣлъ

И деревянный мой домишко

Изъ долга выкупить хотѣлъ;

Благодаря его за это

Я ждалъ стыдясь напоминать,

Онъ захворалъ и такъ все лѣто

Прошло…. увы! чего теперь мнѣ ждать?

Покойный по духовной слышно

Всѣхъ совершенно надѣлилъ

Рукою щедрой очень пышно,

А насъ больной къ несчастiю забылъ.

Про свой должишко я тяжолый

С…. Г…. писалъ,

Но въ часъ кончины не веселый

Ей о свой нуждѣ сказалъ.

Она — добрѣйшее созданье,

А вы добрѣйшiй изъ людей,

Скажите жъ на мое посланье

Ждать ли чего семьѣ моей?

Я человѣкъ безъ притязанья,

Но грустно убѣдиться въ томъ,

Что тѣни нѣтъ воспоминанья

О другѣ, хоть и не родномъ;

Ему хоть былъ я и не нуженъ,

Но съ нимъ безъ подкупа былъ друженъ.

Ефимъ Данилычъ, дай отвѣтъ:

Надежда есть ли мнѣ иль — нѣтъ,

Иль смолкнуть какъ могила,

Которая Семена прахъ сокрыла.

Неправда ли, что это посланiе дышетъ благородствомъ мiросозерцанiя, блещетъ вкусомъ и остроумiемъ, отличается изяществомъ выраженiя, достойнымъ водевилей г. Григорьева 1 и великосвѣтскихъ комедiй г. Куликова.

Да, мы измѣнимся совершенно, мы истребимъ изъ памяти нашей зловѣщiе приговоры гоголевскаго разъѣзда на счетъ забавныхъ пьесъ, въ которыхъ одинъ залѣзъ подъ столъ, а другой вытащилъ его оттуда за ногу. О результатахъ такой добросовѣстной работы надъ собою мы незамедлимъ увѣдомить любителей театра. Мы убѣдимся въ томъ, что пьесы г. Григорьева написаны бойко и живо, увѣримся, что онѣ никогда не сойдутъ со сцены, и нельзя не увѣриться! Репертуаръ сцены хоть кого убѣдитъ въ томъ, что хорошiя вещи, какъ напримѣръ «Ермакъ», «Елена» и «Федосья», безсмертны, постоянно воскресаютъ… Какъ же не держаться пьесамъ г. Григорьева.

5) До сихъ поръ, мы въ слѣпотѣ нашей думали, что лица типическiя, какъ Дикой, главныя ли они или не главныя, должны быть ввѣряемы артистамъ, умѣющимъ создавать типы, да и видѣли чтó изъ неглавныхъ лицъ дѣлывали порою Мартыновъ, Садовскiй и Самойловъ. Увы! мы грубо заблуждались. Катайте же во все, гг. Бурдинъ и Григорьевъ 1.

6) Глубоко уважая покойнаго Мартынова при его жизни не меньше тѣхъ, для кого онъ сталъ дорогъ по смерти, мы думали, что духъ его радуется, видя себѣ достойнаго преемника въ г. Васильевѣ 2. Отнынѣ мы должны затвердить одну пѣсню: Мартыновъ, Мартыновъ и еще Мартыновъ.

7) Мы полагали, что a) Гуслинъ, человѣкъ умный и артистически-даровитый не могъ влюбиться въ натуру ему несоотвѣтствующую, и b) что сама Анна Ивановна вовсе не какая-нибудь, а то поэтически-веселое лицо, которое создала г-жа Косицкая на основанiи данныхъ драмы Островскаго, который не даромъ же вложилъ въ ея уста нѣсколько поэтическихъ отрывковъ изъ пѣсенъ, нетолько веселыхъ, но и грустныхъ (одинъ ведетъ за рученьку и проч., послѣ сцены прощанья Мити), да и въ жизни немало видѣли мы такихъ фигуръ грацiозно-бойкихъ. Отнынѣ мы увѣровали, что лица веселыя не могутъ быть поэтическими, и рекомендуемъ для роли Анны Ивановны любую торговку съ сѣнной площади.

Видите ли какъ радикально измѣнились наши воззрѣнiя вслѣдствiе статьи любителя театра!

Какъ мы жалѣли, что сходили въ Александринскiй театръ въ Ветошника до появленiя этой статьи!.. Мы бы воспѣли восторженный гимнъ нашему Фредерику Леметру; мы бы, слыша хохотъ публики при его обращенiяхъ къ вѣхѣ и при его размышленiяхъ надъ корзинкой тряпья, полагали бы, что такъ и слѣдуетъ: мы бы безъ отвращенiя слушали сентиментально-селадонскiя излiянiя его чувствiй къ Марiи, и проч., и проч. Мы бы тоже не предложили себѣ вопроса: чѣмъ г-жа Снѣткова 2 хуже г-жи Снѣтковой 3, и не подумали бы грубо, слушая пискъ г-жи Снѣтковой 2 въ Марiи, что этотъ пискъ совершенно одинаковъ у нея съ г-жей Снѣтковой 3.

Да! много пользы сдѣлаетъ всегда искренняя и горячая статья!

«Время», № 2, 1863 Оригинал здесь — http://smalt.karelia.ru/~filolog/vremja/1863/febr/teatr63.htm

РУССКIЙ ТЕАТРЪ

СОВРЕМЕННОЕ СОСТОЯНIЕ ДРАМАТУРГIИ И СЦЕНЫ

_____

V

На нынѣшнiй разъ мы опять начнемъ голыми статистическими данными репертуара нашей сцены и, откровенно сказать, не можемъ ручаться, чтобы это было въ послѣднiй. На оразумленiе и осмысленiе этого репертуара какъ-то плохи пока надежды — а до тѣхъ поръ, пока онъ не осмыслится, мы упорно будемъ констатировать факты и вести лѣтописи его странностей.

Мы начинаемъ съ 21 октября.

21 октября. На Марiинскомъ: «Фенелла». — На Александринскомъ: «Демонъ», «Русскiе въ Эмсѣ», «Утка и стаканъ воды» (водевиль г. П. Федорова).

22 октября на Александринскомъ: «Ермакъ Тимофеичъ», «Тесть любитъ честь», «Первое декабря». — На Марiинскомъ: «Страделла».

23 октября. На Марiинскомъ: «Шейлокъ», «Женатые повѣсы». «Осеннiй вечеръ въ деревнѣ». — На Александринскомъ: «Бѣдность не порокъ» (Любимъ Торцовъ г. Бурдинъ). «Зачѣмъ иные люди женятся» (водевиль съ переодѣваньемъ). (!!!)

24 октября. На Марiинскомъ: «Любовь и предразсудокъ» (Sullivan) переводъ г. П. Федорова. «Всѣхъ цвѣточковъ болѣ». «Голь на выдумки хитра». — На Александринскомъ: «Новогородцы въ Ревелѣ» большое представленiе съ конными и пѣшими сраженiями, соч. (!!) гг. Соколова и Егорова. «Война жонъ съ мужьями» водевиль въ пяти дѣйствiяхъ (бенефисъ г. Леонидова).

25 октября. На Марiинскомъ: «Не первый и не послѣднiй», комедiя въ пяти дѣйствiяхъ г. Дьяченко. «Учитель и Мельничиха».

26 октября. На Марiинскомъ: «Страделла». «Москаль-чаривникъ». — На Александринскомъ: «Новогородцы въ Ревелѣ». «Война жонъ» (обѣ во второй разъ).

28 октября. На Марiинскомъ: «Не первый и не послѣднiй» г. Дьяченко, (который разъ? Мы ужь и счетъ потеряли). «Проказы барышень на Черной рѣчкѣ». — На Александринскомъ: «Двумужница», князя Шаховскаго. «Живчикъ», водевиль гг. Тарновскаго и Руднева.

29 октября. На Марiинскомъ: «Страделла». — На Александринскомъ: «Легкая надбавка» г. Погосскаго. «Три пощечины». «Средство выгонять волокитъ».

30 октября. На Марiинскомъ: «Горе отъ ума». «Отецъ какихъ мало». — На Александринскомъ: «Новогородцы въ Ревелѣ» (въ третiй разъ). «Цирульникъ на Пескахъ». «Милые бранятся» водевиль г. Тарновскаго.

31 октября. На Марiинскомъ: «Гугеноты», (бенефисъ г. Васильева). — На Александринскомъ, въ первый разъ по возобновленiи «Маркитантка» г. Кукольника. «Взаимное обученiе».

1 ноября. На Марiинскомъ: «Не въ деньгахъ счастье» г. Чернышева (Боярышниковъ г. Марковецкiй). «Запутанное дѣло». Сцена г. Горбунова. — На Александринскомъ: «Новогородцы въ Ревелѣ» (въ четвертый разъ). «Андрей Степанычъ Бука» (г. Васильевъ 2-й).

2 ноября. На Марiинскомъ: «Жидовка». — На Александринскомъ: «Отецъ и откупщикъ или дочь и откупъ», комедiя Полевого, (въ первый разъ по возобновленiи; стоило вѣдь возобновлять). «Въ людяхъ ангелъ не жена» Ленского, (въ первый разъ по возобновленiи). «Демокритъ и Гераклитъ» (бенефисъ г. Каратыгина).

4 ноября. На Марiинскомъ: «Трубадуръ» (г. Владиславлевъ). — На Александринскомъ: «Не по носу табакъ» г. Погосскаго. «Свои собаки грызутся — чужая не приставай» Островскаго, «Чего на свѣтѣ не бываетъ».

5 ноября. На Марiинскомъ: «Жизнь за царя» (въ 210 разъ). — На Александринскомъ, повторенiе бенефиса г. Каратыгина.

6 ноября. На Марiинскомъ: «Мишура» г. Потѣхина, (г-жа Спорова). «Тесть любитъ честь»; «Мотя», водевиль г. Тарновскаго. — На Александринскомъ: «Ермакъ Тимофеичъ»; «Богдадскiе пирожники», волшебное представленiе.

7 ноября. На Марiинскомъ: «Марта» (г. Владиславлева). «Москаль-чаривникъ». — На Александринскомъ: «Маркитантка.» «Параша».

8 ноября. На Марiинскомъ: «Не первый и не послѣднiй» г. Дьяченко. «Бабушкины грѣшки». — На Александринскомъ: «Жизнь игрока». «Сынъ венецiанскаго разбойника».

9 ноября. На Марiинскомъ: «Испорченная жизнь» г. Чернышова. Водевиль съ переодѣваньемъ (!! даже и на аристократическомъ Марiинскомъ!!!) «Полтора рубля». — На Александринскомъ: «Новогородцы въ Ревелѣ» (въ пятый разъ). «Въ тихомъ омутѣ» г. Кони. «Жена и зонтикъ».

11 ноября. На Марiинскомъ: «Мишура» г. Потѣхина. «Несчастье особаго рода». «Бѣдовая бабушка». — На Александринскомъ: «Велизарiй». «Жена какихъ много».

12 ноября. На Марiинскомъ: «Страделла». «Москаль-чаривникъ». — На Александринскомъ: «Легкая надбавка» г. Погосскаго. «Балъ у банкира».

13 ноября. На Марiинскомъ: «Слово и дѣло», комедiя въ пяти дѣйствiяхъ, Ѳ. Н. Устрялова. «Что такое любовь?», оперетка. Сцена г. Горбунова (бенефисъ г-жи Жулевой). — На Александринскомъ: «Новогородцы въ Ревелѣ» (въ шестой разъ). «Упрямство и настойчивость». «Дочь русскаго актера».

14 ноября. На Марiинскомъ: «Жидовка». — На Александринскомъ: «Параша Сибирячка», Полевого (по возобновленiи въ первый разъ). «Бродяги», водевиль въ четырехъ дѣйствiяхъ.

15 ноября. На Марiинскомъ: повторенiе бенефиса г-жи Жулевой. — На Александринскомъ: «Новогородцы въ Ревелѣ» (въ седьмой разъ!!!). «Старый математикъ». «Ножка».

16 ноября. На Марiинскомъ: «Фенелла». — На Александринскомъ: «Гроза», Островскаго (Тихонъ Кабановъ — г. Васильевъ 2).

18 ноября. На Марiинскомъ: «Аскольдова могила». «Москаль-чаривникъ». — На Александринскомъ: «Ермакъ». «Въ чужомъ пиру похмѣлье», Островскаго. «Осеннiй вечеръ въ деревнѣ».

19 ноября. На Марiинскомъ: «Жизнь за царя» (въ 211 разъ). — На Александринскомъ: «Быль молодцу не укоръ», комедiя г. Н. Потѣхина. «Заемныя жены», водевиль.

20 ноября. На Марiинскомъ: «Слово и дѣло» (въ третiй разъ). «Беззаботная» (г-жа Спорова). — На Александринскомъ: «Параша сибирячка» (во второй разъ). «Не сошлись характерами», Островскаго (въ первый разъ по возобновленiи). «Женщины-гвардейцы».

21 ноября. На Марiинскомъ: «Страделла» (въ шестой разъ). — На Александринскомъ: «Жертва за жертву», г. Дьяченко. «Женихъ изъ долгового отдѣленiя», комедiя г. Чернышова. «Комедiя съ дядюшкой».

22 ноября. На Марiинскомъ: «Слово и дѣло» (въ четвертый разъ). «Вицъ-мундиръ». Сцена г. Горбунова. — На Александринскомъ: «Новогородцы въ Ревелѣ» (въ восьмой разъ). «Которая изъ двухъ?». «Жена кавалериста».

______

Мы имѣли терпѣнье прослѣдить репертуаръ за цѣлый мѣсяцъ, — незнаемъ, имѣютъ ли терпѣнье читатели просмотрѣть его. Во всякомъ случаѣ, вотъ факты, которые должны быть выведены изъ него по здравому разуму.

1) Русская драматургiя обогатилась несомнѣнно новымъ капитальнымъ произведенiемъ «Новогородцы въ Ревелѣ». Въ теченiе менѣе чѣмъ четырехъ недѣль, эта прекрасная драма дана восемь разъ.

2) Другое высокое и капитальное произведенiе — «Не первый и не послѣднiй», г. Дьяченко, по прежнему продолжаетъ интересовать публику.

3) Восходитъ новое лучезарное явленiе — «Слово и дѣло», комедiя г. Устрялова, данная уже четыре раза, съ 13 по 22 ноября.

4) Изъ старыхъ капиталовъ драматургiи возобновлены съ успѣхомъ: «Ермакъ», «Параша», «Отецъ и Откупщикъ», Полевого. «Ермакъ» въ особенности имѣетъ успѣхъ. Жаль, что не возобновляютъ до сихъ поръ комедiи «О войнѣ Федосьи Федоровны съ китайцами», игриваго произведенiя того же плодовитаго и великаго россiйскаго драматурга и его chef-d’oеuvre въ серьезномъ родѣ: Елены Глинской. Публика, т. е. какiе-нибудь Павелъ Степановичъ и Прасковья Сергѣевна останутся вѣроятно очень довольны возобновленiемъ этихъ произведенiй, вполнѣ соотвѣтствующихъ потребностямъ ихъ утонченнаго и образованнаго вкуса.

5) Пьесы Островскаго, могутъ быть даваемы только на плебейскомъ театрѣ — на Александринскомъ. На Марiинскомъ въ теченiе цѣлаго мѣсяца недано было ни одной изъ нихъ. Вообще, онѣ имѣютъ весьма мало успѣха, такъ что изъ признаваемыхъ «этою высокомѣрною русской литературой» капитальными его произведенiй («Свои люди сочтемся», «Бѣдная невѣста», «Доходное мѣсто», «Гроза», «Мининъ») можетъ быть даваема только «Гроза». Для драматическихъ артистовъ гораздо благодарнѣе роли «Ермака» и ссыльнаго въ «Парашѣ», чѣмъ роль Минина; для драматическихъ артистокъ — роли въ пьесѣ г. Дьяченко, чѣмъ роль «Бѣдная невѣста»; для комиковъ — роли, создаваемыя г. Чернышовымъ, чѣмъ роли Большова и Лазаря, Беневоленскаго и Добротворскаго, Вышневскаго и Юсова. И благодарно, да и безопасно. Вѣдь благодаря этой высокомѣрной выскочкѣ русской литературѣ, этихъ ролей нельзя играть, возложивъ всѣ упованiя на суфлерскую будку: вѣдь въ нихъ не простятъ незнанiя пожалуй даже и такому огромному дарованiю какъ г. Самойловъ, не простятъ, даже и признавая его огромность! Тутъ обдуманность, изученiе потребуется, а изъ чего спрашивается хлопотать? Вѣдь мало ль что вретъ, со временъ Бѣлинскаго, эта такъ называемая русская литература, которая и въ театръ даже рѣдко ходитъ!

6) Въ русской оперѣ считается семь теноровъ, три bassi profundi, нѣсколько баритоновъ, несчетное количество пѣвицъ, а нѣтъ у насъ должно-быть можно только всего шесть оперъ, да одну оперетку. («Жизнь за царя», «Жидовка» и «Фенелла» (г. Сѣтовъ), «Страделла» (г. Никольскiй), «Марта» (г. Сѣтовъ) и «Москаль-чаривникъ» (г. Артемовскiй и г-жа Леонова), «Аскольдова могила» (г. Булаховъ). Разъ даже, говорятъ, при семи тенорахъ не нашли кѣмъ замѣнить одного заболѣвшаго, и не знали что дать. «Гугеноты» даны всего одинъ разъ, хотя въ нихъ, по мудрымъ соображенiямъ публики, т. е. разныхъ Павловъ Степановичей вмѣсто г-жи Валентины Бiанки, которую ожидала слышать масса, пѣла пѣвица не ей чета — г-жа Лаврова-Спекки.

Вотъ главные выводы, къ которымъ приводятъ статистическiе факты. Печальны или веселы эти выводы — пусть судятъ читатели.

_____

Позвольте спросить васъ, милостивые государи — фантастическiе или нефантастическiе члены разныхъ къ сожалѣнiю нефантастическихъ комитетовъ, какъ по вашему разумѣнiю — театръ ли существуетъ для публики, или публика для театра?.. Знаемъ, что вы на этотъ вопросъ намъ не отвѣтите прямо: мы читали, какъ защищалъ васъ потребностью сборовъ г. Театринъ. Резонъ, единственный резонъ, на который вы обопретесь, будетъ тотъ, что хваленыя дескать вами пьесы Гоголя и Островскаго играются передъ пустымъ театромъ, а въ «Новгородцевъ» и въ новыя вещи г. Дьяченко народъ, что говорится, ломится; что изъ возобновленныхъ безсмыслицъ штука вродѣ Ермака — тоже сборы большiе даетъ.

Но вѣдь какже ставятся пьесы Гоголя и Островскаго? вотъ въ чемъ вопросъ, вопросъ, на который вы ни гугу, и на который поэтому приходится отвѣчать намъ.

Оставимъ на время Гоголя, потомучто и театръ на это время оставилъ въ покоѣ великаго покойника; неправда ли, каламбуръ нашъ сорветъ улыбку одобренiя съ устъ вашей публики, то-есть Павловъ Степановичей и пр.; ни одной его пьесы втеченiе цѣлаго мѣсяца не было дано, а фантастическiй комитетъ все пѣлъ изъ «Роберта»:

Дьяче… Дьяче… Дьяченкѣ предоставимъ Мы пу… мы пу… мы публику плѣнять.

Займемся постановкой пьесъ Островскаго. Вы вѣроятно для очищенiя совѣсти скажете, что втеченiи этого мѣсяца дано было пять пьесъ его и одна даже возобновлена (Не сошлись характерами). Точно, вотъ передъ вами пять афишъ, напоминающихъ намъ о томъ, что мы, по обязанности и по сердечному влеченiю, были въ театрѣ.

23 октября на Александринскомъ театрѣ шла: «Бѣдность не порокъ». Не говоримъ уже о томъ, что высокое созданiе народнаго поэта осквернено сопоставленiемъ съ нимъ пошлости г. Григорьева 1-го: «Зачѣмъ иные люди женятся» и невыносимымъ для всякаго порядочнаго человѣка «Водевиль съ переодѣваньемъ» г. Куликова; мы этихъ гадостей и не видали въ этотъ разъ, но какъ обставлена комедiя: Любимъ — г. Бурдинъ, который только краткое время могъ

Пу… пу… публику плѣнять

подражанiемъ манеръ Садовскаго, пока самъ Садовскiй не приѣхалъ въ Петербургъ, г. Бурдинъ, въ которомъ прежде всего нѣтъ искренности игры, и котораго драматическiе порывы просто непереносны для всякаго уха неиспорченнаго фальшивыми тонами. Г. Бурдинъ въ Любимѣ Торцовѣ, когда въ этой роли мы видѣли и Садовскаго, и Самойлова, и Васильева 2, который въ ней чуть ли не выше того и другого… А вѣдь Любимъ Торцовъ одинъ изъ весьма немногихъ трагическихъ образовъ, созданныхъ нашими художниками, одно изъ великихъ откровенiй нашей народной сущности… Не забыть намъ никогда ни той пьяной улыбки, съ которой г. Васильевъ 2 обѣщается «сдѣлать штуку съ братомъ», ни болѣзненныхъ, судорожныхъ кривлянiй г. Самойлова, ни просвѣтленiя Садовскаго въ концѣ третьяго акта, а насъ угощаютъ г. Бурдинымъ!

Любовь Гордѣевна — поэтическiй образъ русской дѣвушки въ первой порѣ ея развитiя, съ глубокою впечатлительностью души, съ милой грацiозностью и шаловливостью, съ гордостью хозяйской дочери («Ты смотри, не смѣй теперь смотрѣть!») съ полудѣтскимъ лукавствомъ (только что пальцы замарала!) и вмѣстѣ съ тѣмъ съ нѣжною страстностью, вѣдь это роль для первостепенной артистки, а ее играетъ г-жа Струйская.

Анна Ивановна — одинъ изъ самыхъ яркихъ типовъ, созданныхъ нашимъ народнымъ поэтомъ, торжество такой артистки, какова г-жа Косицкая; здѣсь г-жа Воронова, недурная иногда въ свахахъ Островскаго, но положительно неспособная выразить блестящую, размашистую и вмѣстѣ поэтическую, и увлекающуюся, и способную увлечь натуру Анны Ивановны. Удивительно ли, что у г-жъ Струйской и Вороновой пропадаютъ всѣ тонкiе, поэтическiе оттѣнки, вродѣ сцены, въ началѣ второго дѣйствiя, когда онѣ ходятъ обнявшись въ потемочкахъ и говорятъ о любви.

Митя — г. Пронскiй. Онъ не хуже и не лучше всѣхъ господъ, которыхъ мы видали въ Митѣ, но вѣдь изъ этого ничего не слѣдуетъ. Неужели же нѣтъ актера, который бы съигралъ Митю безъ фальшивыхъ, сентиментальныхъ нотъ. Что бы напримѣръ г. Горбунову, у котораго всегда такъ вѣренъ тонъ въ пьесахъ Островскаго, попробовать свои силы надъ Митей.

Коршуновъ, котораго игралъ Щепкинъ (Щепкинъ, милостивые государи!) — г. Шемаевъ… Коментарiи не нужны.

Гуслинъ — г. Озеровъ. Да вѣдь въ этой роли, хоть и маленькой, но трудной, — первое дѣло, надо вѣрный тонъ имѣть, второе дѣло — надобно пѣть хорошо. Вѣдь этою маленькою ролькой въ Москвѣ создалъ свою репутацiю актера пѣвецъ Климовскiй!

Разлюляевъ — г. Марковецкiй, рутинеръ, давно всѣмъ извѣстный. А это была тоже одна изъ самыхъ блестящихъ ролей г. Васильева 1, нынѣ, къ сожалѣнiю друзей искуства, покойника.

Хороши только г. Зубровъ (Городѣй), г-жа Линская (мать), г-жа Громова (нянька).

О другихъ лицахъ и говорить нечего, просто срамъ! А у Островскаго тутъ все вѣдь лица, живыя лица, съ живымъ, колоритнымъ тономъ.

А зачѣмъ пѣсни поются въ пьесѣ не тѣ, какiя слѣдуютъ?.. А зачѣмъ даже свадебные мотивы испорчены?..

И вотъ еще что: г. Самойловъ бросилъ роль Любима; ну, это его воля, хоть это и жаль, но развѣ роль Коршунова недостойна его таланта?.. Зачтоже это великолѣпно набросанное художникомъ лицо досталось въ жертву г. Шемаеву?

4 ноября, на Александринскомъ театрѣ, удостоили чести занимать середину между ерундой г. Погосскаго: «Не по носу табакъ» и чьей-то пошлостью подъ названiемъ: «Чего на свѣтѣ не бываетъ», — вторую часть трилогiи о Бальзаминовѣ: «Свои собаки грызутся — чужая не приставай» (третьей части т. е. женитьбы Бальзаминова, фантастическiй комитетъ, какъ извѣстно, неудостоилъ представленiя, яростно вопiя, изъ «Роберта»:

Въ законъ… въ законъ… въ законъ себѣ поставимъ

Ихъ пьесъ… ихъ пьесъ на сцену не пускать!

Обставлена она была много лучше чѣмъ «Бѣдность не порокъ». Г. Горбуновъ игралъ Бальзаминова, и въ тонѣ былъ удивительно вѣренъ: странно только, что этому замѣчательно понимающему тонъ артисту, недостаетъ сценической живости, недостаетъ даже апломбу, необходимаго для успѣха, ужь не оттого ли, что онъ мало играетъ? Всѣ остальные лица, хотя артисты кажется и хорошiе (г-жи Громова, Линская) не попали въ тонъ, кромѣ г-жи Вороновой, которая была отлично хороша въ роли свахи. Г-жа Линская въ особенности не поняла Анфису Даниловну Антрыгину. Г. Степановъ хотѣлъ изъ Устрашимова сдѣлать нѣчто напоминающее фамилiю этого лица, но вѣдь онъ забылъ, что г. Островскiй вовсе не имѣлъ въ виду фигуры съ ярлыкомъ на лбу: вышло что-то нелѣпое, какъ суздальскiя картинки и дикое какъ герои александринскихъ драмъ.

18 ноября, послѣ «Ермака Тимофеича», и передъ «галантерейностью» г. Куликова (галантерейное, чортъ возьми, обхожденiе!) «Осеннiй вечеръ въ деревнѣ», шло «Въ чужомъ пиру похмѣлье». Учителя Иванова, котораго въ Москвѣ играетъ г. Шумскiй, игралъ г. Вороновъ, изображающiй обыкновенно разныхъ королей александринскихъ драмъ, артистъ по видимому толковый, но совершенно бездарный. Дочь его, которую въ Москвѣ играетъ артистка съ высокимъ талантомъ, г-жа Васильева, изображала г-жа Надеждина; Аграфену Платоновну, играла и играла превосходно г-жа Линская, но зато въ Андрюшѣ и въ Титѣ Титычѣ, «отличались» г. Шемаевъ (что это, сколько хорошаго и характернаго, отъ Молчалина до Коршунова и Андрюши, отдано ему въ жертву?) и г. Бурдинъ, которому какъ человѣку умному давно бы кажется пора понять, что роли вродѣ Дикова, въ «Грозѣ», и Тита Титыча, вовсе не по его силамъ: въ нихъ нужно искреннее созданiе, а не подражанiе. Захара Захарыча какъ-то казенно и безцвѣтно игралъ г. Зубровъ, и глубоко-задуманный и рельефно очерченный художникомъ типъ Купидоши, погибъ въ игрѣ г. Озерова. Г-жа Воронова, опять прекрасно поняла и передала Наталью Панкратьевну, но у г-жи Громовой, ничего не вышло изъ Ненилы Сидоровны.

Чтожъ это? Вѣрно и роль учителя Иванова считаетъ г. Самойловъ недостойною своей славы?

16 ноября. На Александринскомъ театрѣ дана была «Гроза», единственная пьеса Островскаго, идущая съ ансаблемъ на нашемъ театрѣ, и въ нѣкоторыхъ отношенiяхъ даже лучше чѣмъ въ Москвѣ, кромѣ разумѣется того обстоятельства что тамъ Дикова, играетъ Садовскiй, а у насъ прежде провалился въ немъ г. Бурдинъ, а нынѣ «представляетъ» его «нарочно», г. Григорьевъ 1-й, точно также «нарочно» какъ все что онъ ни представляетъ отъ королей и рыцарей до купцовъ. Г. Бурдинъ предпочелъ по временамъ являться въ этой драмѣ въ роли Кабанова, чередуясь съ г. Васильевымъ 2 и должно быть онъ признается актеромъ аристократическимъ, а г. Васильевъ 2-й, плебейскимъ, ибо въ прошлый разъ, когда давали «Грозу», на Марiинскомъ театрѣ, Кабанова изображалъ онъ. А вѣдь г. Васильевъ 2-й, въ этой роли равенъ, шутка сказать, и покойному Мартынову и покойному брату своему, играя ее впрочемъ совершенно самостоятельно. О г-жѣ Линской, Снѣтковой 3-й, о г. Горбуновѣ мы не считаемъ нужнымъ говорить; мы на похвалы скупы до времени. Г. Малышевъ самый сносный Борисъ, какого мы видѣли, но г. Шемаевъ (опять г. Шемаевъ, ужасное божество, пожирающее страшное количество жертвоприношенiй) уничтожаетъ вѣчное звѣно драмы, — Кулигина.

За «Грозою» послѣдовала картинка съ натуры, (съ какой это натуры?) и водевиль г. Ермолова «Волшебная флейта…» Положимъ, что таковъ обычай, но

Зачѣмъ не уничтожить намъ такой дурной обычай

Онъ сдѣлалъ насъ посмѣшищемъ другихъ…

20 ноября ibidem, т. е. въ Александринскомъ возобновили комедiю Островскаго, «Не сошлись характерами», сунувши ее между «Парашей сибирячкой», и «Женщинами гвардейцами». Горестное представленiе, гдѣ главное лицо Поля, господина съ претензiями на большой свѣтъ, игралъ опять-таки всепожирающiй идолъ, г. Шемаевъ, а знатную барыню, мать его, г-жа Сабурова 2, и гдѣ истинно хорошъ и вѣренъ тону только кучеръ купца Толстогораздова, г. Горбуновъ.

Чтоже мудренаго, что такимъ образомъ обстановленныя произведенiя нашего народнаго драматурга не приносятъ сборовъ. Вы, по здравому разуму полагаете идя въ театръ видѣть въ Ивановѣ г. Самойлова, или въ Полѣ г. Нильскаго, а на дѣлѣ выходитъ, что играютъ гг. Вороновъ, и Шемаевъ, ждете въ «Любимѣ» г. Васильева 2, а должны услаждаться г. Бурдинымъ!

«Да чтоже вы все старую пѣсню поете, могутъ обратиться къ намъ читатели. Островскiй, да постановка пьесъ Островскаго, а объ новомъ ничего не говорите».

"О чемъ же прикажете, милостивые государи? О «Новогородцахъ въ Ревелѣ?» Мы говоримъ съ вами о театрѣ; а не о масляничныхъ представленiяхъ на адмиралтейской площади… О произведенiяхъ г. Дьяченко? Мы не хотимъ

пу… пу… публику плѣнять.

А кстати, приводя часто этотъ взглядъ и вообще хоръ фантастическаго комитета, мы совсѣмъ и забыли спросить васъ, читали ли вы въ «Гудкѣ» весьма ядовитыя и злыя, и — чтó очень рѣдко въ произведенiяхъ нашей обличительной литературы — вполнѣ остроумныя сцены, въ которыхъ какой-то фантастическiй Репертуаровъ испытываетъ всю тяжесть «благодѣтельной гласности» и сѣтуетъ о конечной погибели общественнаго и нравственнаго порядка, совокупно съ главами «общества умственнаго паралича»… Право, преигривыя сцены — и мы отъ души совѣтуемъ вамъ прочесть ихъ. Неизвѣстный авторъ выказалъ въ нихъ гораздо больше комическаго дарованiя, чѣмъ всѣ привилегированныя драматурги Александринскаго театра, взятые вмѣстѣ, отъ г. Н. Потѣхина до г. Дьяченко включительно.

Животрепещущею, волнующею, даже сценическою новостью была въ послѣднiе дни комедiя г. Ф. Устрялова: «Слово и дѣло». Театръ полонъ до сихъ поръ во всѣ ея представленiя. Рукоплещутъ ей наисильнѣйшимъ образомъ и рукоплещетъ не та публика, которую плѣняетъ г. Дьяченко. Молодость ей рукоплещетъ, молодость, составляющая для насъ какъ и для всѣхъ порядочныхъ людей — предметъ любви и уваженiя, несмотря на ея способность увлекаться или пожалуй за эту самую, святую способность увлекаться — благородная, искренно чувствующая и еще искреннѣе выражающая свои чувства, молодость.

Но она не самой комедiи рукоплещетъ, а задней мысли, которая подложена самимъ авторомъ или лучше современнымъ вѣянiемъ надъ комедiею — она видитъ въ ней поправку тургеневской якобы ошибки, изображенiе Базарова, отпоръ того, что называется нигилизмомъ.

Герой ея, Вертяевъ, впрочемъ потому только нигилистъ, что на вопросъ о томъ, чѣмъ онъ занимается и какихъ убѣжденiй, отвѣчаетъ: «я мыло варю», какъ Базаровъ говоритъ: «я лягушекъ рѣжу». Другого нигилизма въ немъ нѣтъ никакого: напротивъ, онъ идеалистъ, да еще какой! Онъ ради дружбы таитъ въ себѣ сильную страсть къ дѣвушкѣ, которая сама его любитъ, ради дружбы жертвуетъ своей страстью, потомъ въ заключенiе, жертвуетъ этой страстью неизвѣстно чему-то. Другъ его умеръ, и умирая передалъ ему невѣсту. Невѣста влюблена въ него безъ памяти, имѣетъ состоянiе, стало-быть не помѣшаетъ ему «мыло варить», и если еще не развилась до его нигилизма, то «рада стараться» и стало-быть тоже не можетъ помѣшать ему въ жизненныхъ воззрѣнiяхъ. Подозрѣваемъ, что авторъ недосказалъ одного весьма важнаго обстоятельства: не пошолъ ли нигилистъ его въ одинъ браконенавистный, до вольнаго мученичества раскольническiй толкъ?

Но г. Самойловъ превосходно схватилъ манеры и тонъ тургеневскаго Базарова, и кукольная комедiя нетолько нравится, — увлекаетъ. А все-таки о ней, какъ о ней самой, говорить не стоитъ. Литературно она — плоха, изъ рукъ вонъ, и едвали какой-либо изъ нашихъ журналовъ ее напечатаетъ, а это въ настоящую минуту, какъ хотите, единственное необманчивое мѣрило литературнаго достоинства драматическаго произведенья. Правда, «Отечественныя Записки» напечатали какъ-то комедiю г. Н. Потѣхина, но и то вѣроятно не мало каялись. Хорошая вещь можетъ не даваться на сценѣ, чему мы видимъ множество примѣровъ, къ сожалѣнью, благодаря фантастическимъ и нефантастическимъ комитетамъ, но не можетъ не явиться въ которомъ либо изъ признанныхъ авторитетами, журналовъ, по той простой причинѣ, что хорошiя вещи имъ самимъ нужны.

_______

---

1. Въ русской литературѣ есть напримѣръ «Псковитянка» Мея, а на сценѣ насъ угощаютъ «Деньщикомъ» г. Кукольника; у насъ есть «Горькая судьбина» Писемскаго, съ типическимъ лицомъ Ананья, а насъ подчуютъ иногда «Разставаньемъ» г. Родиславскаго!