СОВРЕМЕННОЕ ИСКУССТВО.
править6 сентября на сценѣ Малаго театра шла первая новая пьеса нынѣшняго сезона Жизнь Илимова, будничная драма въ 5-ти картинахъ (какъ значится на афишѣ), соч. B. С. Лихачева. Почему «будничная драма»? Бываютъ развѣ и «праздничныя» драмы? По какимъ признакамъ отличить «будничную» драму отъ другихъ драмъ, не рекомендованныхъ авторомъ особенною характеристикой? На эти вопросы мы отвѣтить не умѣемъ. Въ театральныхъ управленіяхъ существуетъ дѣленіе пьесъ на «будничныя» и «праздничныя», и тамъ весьма ясно опредѣлены признаки тѣхъ и другихъ: пьеса нравится публикѣ и дѣлаетъ хорошіе сборы, ее даютъ въ будни, и остается она «будничною» до тѣхъ поръ, пока привлекаетъ много зрителей; не имѣетъ пьеса успѣха, ее очень скоро переводятъ въ разрядъ «праздничныхъ», а потопъ сдаютъ въ архивъ. Въ этомъ смыслѣ драма г. Лихачева не оправдала наименованія, даннаго ей авторомъ, и сдѣлалась «праздничною». Произошло это по весьма простой причинѣ, — потому, что въ пьесѣ не оказалось въ наличности никакой драмы. Это рядъ сценъ изъ мелко-чиновничьяго быта; многія изъ нихъ написаны очень живо и вѣрно, почти фотографически. Въ общемъ это, пожалуй, очень занимательно, какъ полдюжины жанровыхъ картинокъ. Но докончилась жизнь Илимова, и у зрителя тотчасъ пропадаетъ всякій интересъ къ мелочамъ, изъ которыхъ слагалось существованіе этого болѣзненно-раздражительнаго бухгалтера. къ нему не остается даже настоящаго сочувствія. Жаль, конечно, честнаго чиновника, но… ему, право, лучше, что онъ померъ какъ разъ въ тотъ моментъ, когда могла начаться драма. къ тому же, я во всѣхъ достигшихъ его житейскихъ непріятностяхъ виноватъ никто другой, какъ онъ самъ. Въ первомъ дѣйствіи, происходящемъ въ буфетѣ того управленія, въ которомъ Климовъ (г. Горевъ) служитъ помощникомъ бухгалтера, мы уже видимъ, что онъ человѣкъ нервный, несдержанный, неуживчивый и строптивый. Мы узнаемъ отчасти и причину его нервности. Пріятель Илимова, Багрецовъ (г. Ленскій), не кончившій курса студентъ медикъ, сообщаетъ намъ, что Илимовъ давно страдаетъ порокомъ сердца, что ему нужно избѣгать волненій и беречь себя. А Илимовъ, какъ это всегда бываетъ съ больными людьми, волнуется изъ-за серьезныхъ вещей изъ-за пустяковъ. На бѣду еще, онъ влюбленъ въ Людмилу Аболтину (г-жа Уманецъ-Райская), дочь Платониды Марковны (г-жа Садовская), содержательницы буфета. Эта Людмила — настоящая «буфетная барышня», — совершенно неразвитая, за то очень разбитная и неустрашимая. Всякій проходящій можетъ ее по плечику потрепать, взять за локотокъ, за талію и, при случаѣ, одинъ на одинъ чмокнуть въ щечку, въ шейку, въ губки. Въ числѣ другихъ продѣлывалъ то же и Илимовъ, только, увлекшись, зашелъ или былъ заведенъ предусмотрительною дѣвицей подальше, чѣмъ другіе, и попалъ въ такое положеніе, когда честному человѣку не остается ничего иного, какъ жениться, не разбирая уже, насколько эта барышня способна быть подходящею для него подругой жизни. Илимовъ, однако же, разбираетъ это, понимаетъ, что попалъ въ скверное положеніе, мучается и всячески отсрочиваетъ рѣшительное объясненіе съ матерью Людмилы, несмотря на настоятельныя требованія дѣвушки. Такое отвиливаніе, хотя бы и на время только, не привлекаетъ нашихъ симпатій къ помощнику бухгалтера, громящему сослуживцевъ съ высоты своей непререкаемой честности. Развязка наступаетъ скорѣе, чѣмъ предполагалъ Илимовъ. За Людмилой, отъ нечего дѣлать, приволакивается мелкій чиновничекъ, пролаза Шленкъ (г. Багровъ). Онъ застаетъ ее въ буфетѣ одну, болтаетъ ей обычный вздоръ, какой болтаютъ всѣ молодые чиновники бойкимъ буфетчицамъ, чмокаетъ въ щечку и шейку, хочетъ и въ губки чмокнуть… Въ это время отворяется дверь и входитъ Илимовъ. Находчивая дѣвица начинаетъ отбиваться отъ Шленка, кричитъ, разыгрываетъ оскорбленную скромность. Илимовъ бросается на Шленка и треплетъ его за уши. На шумъ сбѣгаются люди, требуютъ объясненія. Илимовъ вынужденъ сказать, что вступился за оскорбленную невѣсту. Родные Людмилы въ полномъ восторгѣ. Во второмъ дѣйствіи, «черезъ нѣсколько лѣтъ», авторъ показываетъ намъ нѣсколько сценъ домашней неурядицы, сдѣлавшейся, — надо полагать, — уже давно хроническою въ общей квартирѣ Илиновыхъ и Аболтиныхъ. Сцены написаны превосходно; но для хода пьесы снѣ не имѣютъ никакого значенія. Сожительствуютъ въ тѣсномъ общеніи двѣ чужія семьи, и обѣ препротивныя, и воюютъ безпрерывно изъ-за всякой ничтожной дряни. Какъ ни похожи эти сцены на дѣйствительность, же же занимать ими цѣлый актъ совсѣмъ не слѣдовало. И опять-таки личность героя пьесы Илимова не вызываетъ въ насъ ни малѣйшаго сочувствія. Онъ, просто, жалкій человѣкъ, придавленный двумя негодными семьями и не имѣющій силы выкарабкаться изъ-подъ нелѣпаго гнета, который самъ же онъ на себя навалилъ. Тутъ намъ совершенно непонятно, для чего понадобилось автору выводить на сцену помѣшанную мать Климова (г-жа Закоркова). Какъ бы то ни было, если Илимовъ могъ прожить «нѣсколько лѣтъ» среди такой чепухи, то мы не видимъ достаточныхъ основаній предполагать, что онъ особенно тяготится своимъ положеніемъ. Всякая драма, хотя бы «будничная-разбудничная», обусловливается извѣстною борьбой человѣка съ тѣмъ, что его угнетаетъ, что отравляетъ его существованіе. Со стороны Илимова не замѣчается ни признака борьбы, ни даже попытки на борьбу. Онъ только безпомощно вопитъ и отчаянно хватается за голову.
Третье дѣйствіе есть какъ бы продолженіе предшествовавшаго. Чиновничество веселится, танцуетъ и выпиваетъ на имянинахъ у Илимова. Илимовъ утомленъ всею этою сутолокой и гамомъ и идетъ отдохнуть за ширмами. Въ комнату входитъ его жена съ Багрецовымъ. Бывшая «буфетная барышня» грубо заигрываетъ, кокетничаетъ чисто по-буфетному съ пріятелемъ мужа. Въ то время, когда она цѣлуется съ Багрецовымъ, изъ-за ширмъ выходитъ Илимовъ. Багрецовъ скрывается. Людмила увѣряетъ мужа, что она только шутила, хочетъ взять его за руку. Онъ такъ ее отталкиваетъ, что Людмила «невольно падаетъ на колѣни и, защищая лицо руками, со страхомъ глядитъ на мужа». Тотъ, послѣ нѣкотораго молчанія, протягиваетъ къ ней руки и говоритъ: «Прости меня… если можешь… Прости меня, Людмила». Людмила встаетъ съ видомъ оскорбленнаго достоинства и заявляетъ, что «не все простить можно». Илимовъ: «Что?!» Людмила: «Я прощаю тебя только потому, что ты пьянъ». Илимовъ нервно хохочетъ и опять «схватывается за голову». И опять-таки этотъ жалкій мужъ не привлекаетъ къ себѣ нашихъ симпатій. Для него все это можетъ быть неожиданностью, — тѣмъ хуже для него; мы уже этого давно ожидала и удивлены лишь тѣмъ, что это случилось «черезъ нѣсколько лѣтъ». Но, именно, потому-то, что произошло это черезъ нѣсколько лѣтъ, мы и находимъ, что Илимовъ получилъ какъ разъ то, что самъ приготовилъ неумѣніемъ въ нѣсколько лѣтъ уничтожить въ молоденькой женѣ ея «буфетныхъ» повадокъ. Мы не говоримъ, что это легко было сдѣлать, мы не знаемъ даже, возможно ли это было, по той простой причинѣ, что не видали ни малѣйшей попытки со стороны образованнаго и умнаго мужа поднять умственный и нравственный уровень совершенно невоспитанной бабенки. Правда, въ концѣ втораго дѣйствія, т.-е. «черезъ нѣсколько лѣтъ», Илимовъ читаетъ женѣ какую-то рацею о семейныхъ драмахъ и о средствахъ избѣгать таковыхъ. По жена его не понимаетъ, зѣваетъ, перебиваетъ нѣжностями и поцѣлуями, «шепчетъ ему на ухо что-то» такое, отъ чего мужъ разцвѣтаетъ улыбкой. Приведя супруга такими простыми средствами въ блаженное настроеніе, Людмила выпрашиваетъ у него «пять съ полтиной» на шляпку и, получивши разрѣшеніе ихъ истратить, «душитъ мужа объятіями и поцѣлуями». Илимовъ доволенъ, и по-дѣломъ Илимову все то, что съ нимъ случилось и что должно впредь произойти.
Въ четвертомъ дѣйствіи, по прошествіи еще нѣсколькихъ лѣтъ, на сценѣ канцелярія того же учрежденія, въ которомъ служитъ Илимовъ. Онъ дослужился до должности бухгалтера, тогда какъ Шленкъ состоитъ уже начальникомъ отдѣленія и, слѣдовательно, начальникомъ Илимова. Мы пропускаемъ подробности жанровой картины канцелярской жизни. Суть дѣла въ томъ, что Илимову поручено составить какую-то вѣдомость. Илимовъ вѣдомость составилъ, но не такъ, какъ того требуетъ начальникъ отдѣленія Шленкъ, а какъ «считалъ необходимымъ» самъ Илимовъ. Изъ-за этого происходитъ между ними пререканіе, переходящее въ рѣзкости, а потомъ прямо въ дерзости со стороны Илимова. На предложеніе передѣлать вѣдомость онъ отвѣчаетъ категорическимъ отказомъ. Шленкъ жалуется управляющему учрежденіемъ. Управляющій предлагаетъ Илимову подать въ отставку. Илимовъ отчитываетъ Шлейку обличительную рѣчь, грозитъ «вывести на свѣжую воду», припоминаетъ заданную имъ Шлейку въ первомъ дѣйствіи трепку, несмотря на то, что между трепкою и сценой въ канцеляріи прошло дважды нѣсколько лѣтъ. Такое напоминаніе и при такихъ обстоятельствахъ кажется намъ несвоевременнымъ, неумѣстнымъ и недостойнымъ порядочнаго человѣка. Какія дѣянія Шленка хочетъ «выводить на свѣжую воду» Илимовъ, мы не знаемъ и находимъ, что разъ эти дѣянія скверныя, ихъ слѣдовало обнаружить раньше, потому что они скверныя, а не изъ-за чиновничьей ссоры. Честные люди такъ не поступаютъ. Что же касается ближайшей причины ссоры, то мы думаемъ, что начальникъ вправѣ требовать отъ подчиненныхъ составленія вѣдомостей по заданной формѣ, а не такъ, какъ вздумается каждому подчиненному. Шленкъ только этого и требовалъ отъ Илимова, и требовалъ въ совершенно приличной и мягкой формѣ. По нашему мнѣнію, Илимовъ «взбѣленился» и велъ себя такъ, что его и слѣдовало удалить со службы. Наше сочувствіе было бы на сторонѣ Илимова, если бы онъ возмутился дряннымъ обращеніемъ Шленка съ мелкими чиновниками, прямо вступился бы за человѣческое достоинство унижаемыхъ и оскорбляемыхъ зазнавшимся карьеристомъ, если бы онъ не грозилъ чѣмъ-то нехорошимъ, а вступилъ бы съ нимъ въ открытую борьбу и оказался бы въ этой борьбѣ побѣжденнымъ. По пьесѣ же г. Лихачева выходитъ, что со службы прогнали слишкомъ нервнаго, своенравнаго и строптиваго чиновника, котораго я на самомъ дѣлѣ нельзя терпѣть ни въ какомъ правильно функціонирующемъ учрежденіи.
Вся эта исторія кончается въ пятомъ дѣйствіи тѣмъ, что жена Илимова возвращается изъ города и всей находящейся въ сборѣ семьѣ сообщаетъ радостное извѣстіе: она ѣздила къ Шлепку и упросила его опять принять на службу ея мужа, дать ему на то же жалованье покойное мѣстечко, созданное для какого то давно умершаго архивнаго старичка. Съ отставкою Илимова всей этой сборной семьѣ грозила нужда, и всѣ теперь въ восторгѣ, восхваляютъ Людмилу, обращаются къ ея мужу: «Благодарите жену-то! Цѣлуйте ручку! Безъ нея что бы вы дѣлали?» И Людмила, искренно убѣжденная въ правотѣ своего дѣла, говорить мужу: «Да, ужь кажется я заслужила. Что-жь не благодаришь-то?» Илимовъ (вскакиваетъ изступленіи): «Вонъ, вонъ! Подлая женщина!… А того… я задушу!» Илимовъ падаетъ и умираетъ. Въ домѣ Илимова, кромѣ сумасшедшей матери и тещи, проживаютъ еще на его хлѣбахъ сестра его Юлія, тунеядствующая барышня (г-жа Яблочкина 2), Кузьма Аболтинъ (г. Садовскій)", братъ Людмилы, пьяненькій чиновничекъ. Тутъ же толчется дальная родственница Илимова, комическая вдова Мышкина (г-жа Никулина). Основа комизма этой особы состоитъ лишь въ томъ, что она всѣмъ говоритъ: «ахъ, моя душечка». Въ концѣ пьесы, для вящаго удрученія Илимова, выводится на сцену шестилѣтняя дочь Климовыхъ Варя, про которую въ авторской ремаркѣ печатнаго экземпляра сказано: «Изъ скороспѣлокъ, видимо выросла безъ надлежащаго надзора и воспиталась на дурныхъ примѣрахъ». Да, это ужь точно, что — «видимо», когда ея папаша нашелъ возможнымъ много лѣтъ прожить въ какомъ-то мерзкомъ болотѣ. Какой же" однако, выводъ можетъ сдѣлать зритель изъ этого ряда фотографій чиновничьяго быта? Т£къ гибнутъ нѣкоторые образованные чиновники, не имѣющіе ни силы, ни достаточнаго запаса порядочности, чтобы выбраться изъ грязной трясины, ни достаточнаго душевнаго негодяйства, чтобы благополучно ужиться въ ней. Будь Илимовъ немного похуже, онъ бы ужился; бульонъ немного получше, онъ давнымъ давно крикнулъ бы: «вонъ!» — всей облѣпившей его дряни и тогда, быть можетъ, не былъ бы вынужденъ кричать: «вонъ!» — своей женѣ; тогда и его дочь не воспиталась бы «недурныхъ примѣрахъ». Даже это заключительное «вонъ» закричалъ Илимовъ и жену обозвалъ «подлою женщиной» совсѣмъ не изъ разумнаго, спокойнаго и горькаго сознанія, что она «подлая», — такою она была все время, — а пришелъ онъ «въ изступленіе» единственно потому, что приревновалъ свою Людмилочку къ ненавистному Шленку. Чего же много ожидалъ Илимовъ отъ женщины, которая «шептала ему что-то на ухо» и «душила его объятіями и поцѣлуями» за пять съ полтиной? Тогда онъ блаженно улыбался, — ну, вотъ и получи за свои пять съ полтиной! Жизнь Илима«а — не драма, а любительская фотографія съ дѣйствительности, Илимовъ — не герой драмы, а экземпляръ, выбранный авторомъ изъ числа плохонькихъ человѣчковъ изъ категоріи ни то, ни сб. Разыграна пьеса была прекрасно, мы сказали бы — съ отличнѣйшимъ ансамблемъ, если бы въ общемъ тонѣ не звучалъ крайне непріятнымъ диссонансомъ вѣчно неизмѣнный ребячій лепетъ г-жи Яблочкиной 2. На сценѣ она уже нѣсколько лѣтъ» ей даютъ иногда совсѣмъ не маленькія и часто очень хорошія роли, а она до сихъ поръ не выучилась даже говорить внятно и толково, какъ надлежитъ взрослой актрисѣ. Г-жа Унанецъ-Райская превосходно исполнила роль. Людмилы; г-жа Садовская, по обыкновенію, создала живое и типическое лицо изъ старухи Аболтиной. Ея игра и характеръ болѣзненной нервность Илимова, мастерски выраженный г. Горевымъ, производили настоящую иллюзію, давали яркія краски фотографіи, воспроизводили дѣйствительную жизнь и тѣмъ сглаживали отсутствіе въ пьесѣ того, что обусловливаетъ, собою житейскую драму.
Осколки минувшаго, комедія въ 5 дѣйствіяхъ и въ 6 картинахъ, И. Н. Ге, написана «на мотивъ изъ повѣсти», какъ значится въ афишѣ, безъ указанія, въ какой повѣсти взялъ авторъ «мотивъ» для своего произведенія. Намъ уже не разъ приходилось говорить о безцеремонности нѣкоторыхъ драматурговъ въ дѣлѣ заимствованій сюжетовъ и мотивовъ. Заимствованіе г. Ге принадлежитъ къ числу самыхъ развязныхъ: онъ, просто-на-просто, передѣлалъ, вѣрнѣе даже — переписалъ для сцены повѣсть В. Крестовскаго (Хвощинской-Заіончковской) Въ ожиданіи лучшаго, приставивши къ ней конецъ собственнаго измышленія, что отнюдь не послужило къ украшенію этого произведенія. Повѣсть Въ ожиданіи лучшаго принадлежитъ къ числу слабѣйшихъ сочиненій Хвощинской; къ тому же, и самый «мотивъ», положенный писательницей въ основу повѣсти, оказывается весьма устарѣвшимъ, не имѣющимъ никакого значенія въ настоящее время и отчасти утратившимъ даже тотъ смыслъ, который былъ для всѣхъ ясенъ лѣтъ тридцать назадъ. Съ тѣхъ поръ весь складъ «барскаго житья» настолько измѣнился, что не осталось уже и «осколковъ» отъ такихъ непоколебимо убѣжденныхъ деспотическихъ барынь, каковы старуха-княгиня, переименованная для чего-то въ комедіи въ генеральшу-вдову Столбину-Десятову. Едва ли гдѣ уцѣлѣли и такія приживалки, какъ Аделаида Мяснова (г-жа Владинірова), и такія «прихлебательницы» въ богатыхъ домахъ, какъ Абарова (г-жа Викулина) и ея дочь Полина (г-жа Лешковская). А если бы и нашлось гдѣ-нибудь что-либо похожее, то подобные «осколки» такъ ничтожны, что на жизнь современнаго общества не могутъ оказывать ни малѣйшаго вліянія. Въ свое время повѣсть Хвощинской была хотя и не особенно удачнымъ, но живымъ и рѣзкимъ протестомъ противъ дѣйствительныхъ золъ, угнетавшихъ и развращавшихъ общество, выросшее на крѣпостныхъ порядкахъ и погрязшее въ холопствѣ. Теперь это какая-то никому ненужная архивная справка, лишенная всякаго смысла, тѣмъ, въ особенности, что дѣйствіе перенесено въ наше самоновѣйшее время, въ чемъ сомнѣнія быть не можетъ, такъ какъ дѣйствующія лица говорятъ объ инфлуенцѣ, которой года три назадъ и въ заводѣ не было. Мы не станемъ передавать содержанія пьесы потому, что пять картинъ ея составляютъ почти дословную передачу повѣсти Въ ожиданіи лучшаго, а остановимся на пятомъ дѣйствіи, присочиненномъ г. Ге. Въ повѣсти, какъ извѣстно, молодая дѣвушка, переигравшая въ опасную игру любви съ гвардейскимъ до въ-и узникомъ, уѣзжаетъ въ Петербургъ и попадаетъ въ разрядъ содержанокъ. Въ комедія генеральша Столбина-Десятова (г-жа Медвѣдева) хочетъ выгнать изъ дома старуху Абарову и Полину; но, узнавши, что внукъ Столбинъ-Десятовъ обольстилъ дѣвушку обѣщаніемъ жениться, генеральша требуетъ отъ внука, чтобы онъ исполнилъ данное слово, заставляетъ его жениться на соблазненной имъ мелкотравчатой барышнѣ, а за наказаніе «ссылаетъ» ихъ обоихъ въ свою саратовскую деревню. Выходитъ нѣчто ни съ чѣмъ несообразное. Если этимъ актомъ деспотизма старой барыни авторъ думалъ доставить «торжество добродѣтели» и «наказать порокъ», то онъ попалъ совсѣмъ не туда, куда мѣтилъ. При такой развязкѣ оказывается, что добродѣтель торжествуетъ и порокъ карается — только благодаря деспотизму, а безъ вмѣшательства деспотической власти старухи этого не случилось бы; слѣдовательно, самодурствующій деспотизмъ генеральши благодѣтеленъ и прекрасенъ. Такихъ «мотивовъ» въ произведеніяхъ Хвощинской вы не находили. Далѣе: какая, чья «добродѣтель торжествуетъ», чей «порокъ наказанъ»? Можетъ ли объ этомъ быть рѣчь, когда тутъ все сплошная дрянь, продукты «грязнаго» времени — и самодурство, и деспотизмъ, и прихлебательство, и такое «ожиданіе лучшаго», кѣмъ наслѣдства, кѣмъ выгоднаго замужства, кѣмъ безмятежныхъ наслажденій въ адюльтерѣ… Здѣсь всѣ гадки, и мы считаемъ совершенно празднымъ вопросъ: какая дрянь тутъ дряннѣе? Пьеса кончается фразою поручика Столбина-Десятова (передаемъ не текстъ ея, а смыслъ), обращенною къ Полинѣ: «Подождемъ, старуха скоро умретъ, мы заполучимъ состояніе и насладимся жизнью въ мѣру нашихъ вкусовъ… А пока поживемъ и въ деревнѣ». Неужели г. Ге не понимаетъ, что это сплошная мерзость, и, притомъ, мерзость совсѣмъ невозможная въ наше время, или, по меньшей мѣрѣ, ни мало для нашего времени не характерная? Мы отнюдь, не хотимъ сказать, что въ наше время «все идетъ къ лучшему въ наилучшемъ изъ міровъ». Но мы крѣпко утверждаемъ, что всякому времени довлѣетъ его злоба. Въ то время, когда появилось на свѣтъ Въ ожиданіи лучшаго, были свои мерзости, которыхъ нѣтъ теперь, а въ настоящее время есть новыя, свои мерзости, о которыхъ тогда и понятія не имѣли, какъ объ инфлуенцѣ. Дѣло литературы и сцены — раскрывать и отмѣчать явленія настоящей жизни, если у писателя не хватаетъ способности заглянуть хотя бы немножко впередъ. Справка изъ минувшаго или изъ давно минувшаго тогда только имѣетъ значеніе и смыслъ, когда она такъ или иначе можетъ служить къ разъясненію настоящаго или къ какому-либо указанію въ будущемъ. И совсѣмъ не дѣло сцены и литературы вытаскивать изъ архивовъ безвозвратно отжившее и не имѣющее никакого отношенія ни къ настоящему, ни къ будущему. А такова-то, именно, пьеса Осколки минувшаго, и потому она скучна до крайности, какъ всякое ненужное пустословіе «на мотивъ», никого не интересующій.
Въ этой пьесѣ мы въ первый разъ видѣли на сценѣ г-жу Нечаеву, только что окончившую курсъ въ московской театральной школѣ. Г-жа Нечаева исполняла далеко не легкую роль Алексиной, молодой женщины, влюбленной въ офицера Столбина-Десятова (г. Южинъ), и надо отдать справедливость начинающей артисткѣ, она вышла изъ этого испытанія съ большою честью для себя и для учебнаго заведенія, подготовившаго ее къ сценической дѣятельности. Г-жа Щепкина была очень мила и лишь немного излишне вертлява въ роли Васи, внука генеральши, «ученика частнаго пансіона», очевидно, изъ привилегированныхъ, такъ какъ на ученикѣ форменная фуражка съ краснымъ околышемъ и бѣлыми кантами, вродѣ адъютанской. Основа характера этого «маленькаго» аристократика — смѣсь родоваго чванства съ очень рано развившеюся жадностью, съ отсутствіемъ всякаго понятія объ истинной честности — прекрасно была передана артисткою; но далеко не такъ удачно переданы ею соединенныя въ этомъ барскомъ юнцѣ благовоспитанность и внѣшняя приличность съ душевнымъ холопствомъ, ярко сказывающимся въ погонѣ за бабушкинымъ наслѣдствомъ. Въ изображеніи г-жи Щепкиной Вася выходитъ мальчишкою слишкомъ рѣзкимъ для барчука, дрессируемаго въ «благовоспитательномъ» заведеніи. Г-жа Лешковская безукоризненно провела роль Поляны, а г-жа Никулина силою своего выдающагося таланта съумѣла примирить зрителя съ такою противною личностью, какъ мамаша Полины. Г-жа Владимірова изобразила компаньонку генеральши такою особой, какую не пустятъ и въ прихожую сколько-нибудь приличнаго дома. Г. Южинъ, повидимому, очень нехотя игралъ роль поручика Столбина-Десятова, и въ этомъ мы его много винить не можемъ, такъ какъ вся роль-то въ искаженіи г. Ге есть сплошная безсмыслица. Далеко не въ первый разъ намъ приходится высказывать глубокое сожалѣніе по тому поводу, что наши большіе артисты Малаго театра вынуждены тратить время и силы на негодныя пьесы, исчезающія съ репертуара скорѣе, чѣмъ ихъ можно разучить и поставить.
Появленіе на сценѣ Малаго театра такихъ пьесъ, какъ Осколки минувшаго или въ прошедшемъ году Сестры Саморуковы и Трудная доля, тѣмъ болѣе насъ удивляетъ, что четырехъ-актная комедія И. Н. Ладыженскаго, Черезъ пороги къ счастью, не нашла себѣ мѣста на казенной сценѣ и попала въ театръ Корша, само собою разумѣется, не по особенному желанію автора. Всѣмъ хорошо извѣстно, какъ усиленно стремятся писатели поставить свои пьесы на казенныя сцены. Въ томъ ихъ прямая и сугубая выгода, нравственная и матеріальная: во-первыхъ, на казенной сценѣ всякая пьеса разыгрывается такъ, какъ она не можетъ быть сыграна ни на одной частной сценѣ; во-вторыхъ, авторъ получаетъ такое вознагражденіе, какого нигдѣ не получитъ. Недаромъ же авторы стараются, не жалѣя ни хлопотъ, ни расходовъ, пристроивать свои пьесы на казенныя сцены и лишь при окончательной неудачѣ пускаютъ ихъ на частные театры. Мы слышали, что комедія г. Ладыженскаго была принята для Малаго театра еще въ прошломъ году. Если этотъ слухъ справедливъ, то мы рѣшительно не понимаемъ перемѣну участи, постигшей эту пьесу. При томъ исполненіи, въ какомъ мы видѣли ее въ театрѣ Корша, очень трудно судить о достоинствахъ пьесы, тогда какъ малѣйшіе ея недостатки такъ и лѣзутъ наружу. Нечего и говорить, кажется, о томъ, насколько игра артистовъ, знаніе ими ролей, тщательная срепетовка и вся внѣшняя и техническая сторона постановки производятъ извѣстную иллюзію, сглаживаютъ нѣкоторые недостатки пьесы, иногда совершенно ихъ скрываютъ отъ зрителей и способствуютъ успѣху. Мы давно не были въ театрѣ Корша, усвоившемъ себѣ свой особенный репертуаръ, который можно охарактеризовать однимъ словомъ — «пестрый». Г. Кортъ — человѣкъ достаточно умудренный опытомъ и, конечно, хорошо знаетъ, что дѣлаетъ. Онъ создалъ свой театръ и съумѣлъ привлечь въ него, пожалуй, тоже создать, свою публику, вкусы которой ему извѣстны до тонкости. Каковы эти вкусы и какъ высоко художественное значеніе созданнаго г. Коршемъ, объ этомъ мы говорить не будемъ. «Побѣдителей не судятъ», а въ своей сферѣ г. Коршъ, несомнѣнно, «побѣдитель». И, какъ бы тамъ ни было, пусть развлекается публика лучше «пестрымъ» репертуаромъ драматической сцены, чѣмъ опереточнымъ калейдоскопомъ съ погремушками. По дѣло въ томъ, однако, что какимъ бы «побѣдителемъ» ни былъ антрепренеръ, онъ можетъ только набрать труппу изъ болѣе или менѣе талантливыхъ актеровъ. Что же касается тона этой труппы, то онъ вырабатывается репертуаромъ и, въ значительной мѣрѣ, обычною публикой даннаго театра. При «пестромъ» репертуарѣ, гдѣ всякій фарсъ безъ разбора идетъ рядомъ съ Горе отъ ума и съ комедіями Островскаго, гдѣ всякая нелѣпость, вызывающая грубый смѣхъ, принимается публикой наравнѣ, а всего чаще и лучше, чѣмъ серьезныя и умныя вещи, тонъ всей труппы непремѣнно понижается и не можетъ не понижаться. Въ труппѣ г. Корша есть очень Талантливые артисты и недурныя артистки изъ молодыхъ, «подававшихъ большія надежды». И не ихъ вина въ томъ, что подъ вліяніемъ погони за смѣхотворностью, увеселительною и потому привлекательною для своей публики, одни не могутъ проявить своихъ талантовъ въ ихъ настоящемъ видѣ, другія перестали «подавать надежды». Досталась имъ для исполненія серьезно задуманная и литературно написанная комедія Черезъ пороги къ счастью, и оказалось, что они не могутъ съ нею справиться. Мѣстами выходитъ и недурно, да не то, что хотѣлъ выразить авторъ; въ общемъ же получается смутное впечатлѣніе, какъ бы отъ чего-то вялаго, не разыграннаго на сценѣ, а прочитаннаго разными голосами безъ увлеченія, безъ огонька, дающаго пьесѣ жизнь на сценѣ, и, притомъ, прочитаннаго съ запинками и съ заиканіемъ. Внимательный и привычный зритель чувствуетъ, почти видитъ, что актерамъ не весело играть такую пьесу, что она не вызываетъ въ нихъ одушевленія. Какая доля вины въ этомъ должна пасть на автора и его произведеніе, судить очень трудно; но что въ неуспѣхѣ пьесы виноваты исполнители, въ этомъ, на нашъ взглядъ, не можетъ быть сомнѣнія.
Г. Ладыженскій взялъ для своей комедіи среду, совсѣмъ еще не появлявшуюся на нашихъ сценахъ, — среду журналистовъ, цѣлую редакцію ежедневной газеты. Первое мѣсто занимаетъ Укромцевъ (г. Людвиговъ), завѣдующій редакціей. Отвѣтственнымъ редакторомъ состоитъ другое лицо, издатель, не появляющійся на сценѣ. Далѣе идутъ сотрудники и сотрудницы газеты: «передовики», критики, репортеры, хроникеры, фельетонисты, писательница-беллетристка Меньшова (г-жа Глама-Мещерская) я ведущая отдѣлъ внутреннихъ корреспонденцій Завитаева (г-жа Омутова). Укромцевъ женатъ на дочери богатаго купца Боброва (г. Вязовскій). Роль жены Укромцева играетъ г-жа Журавлева, роль ея тетки купчихи — г-жа Красовская. На развитіе фабулы имѣетъ большое вліяніе одинъ изъ сотрудниковъ, Грудневъ (г. Ильинскій), человѣкъ раздражительный, нервный, истрепанный газетною работой. Мы оставляемъ въ сторонѣ всѣ подробности, характеризующія жизнь и треволненія газетнаго мірка, и коротко передадимъ сущность комедіи. Укромцевъ страстно преданъ своему дѣлу. Свою молодую и очень милую, умную жену онъ любитъ; она его боготворитъ. Но, вслѣдствіе различія образованія и интересовъ, между ними образуется нѣкоторая рознь, ведущая за собою замѣтное охлажденіе со стороны мужа, слишкомъ поглощеннаго своимъ лихорадочно-тревожнымъ дѣломъ. Положеніе осложняется легкомысленною связью Укромцева съ беллетристкою Меньшовой. Мужъ не захотѣлъ скрывать этого отъ жены, и супруги рѣшили разойтись мирно, тихо, безъ сценъ и скандаловъ. Условились такъ, что Укромцевъ уѣдетъ въ Петербургъ, но не тотчасъ же, а черезъ нѣсколько мѣсяцевъ. Укромцева пользуется этимъ временемъ для того, чтобы учиться, читать, саморазвиваться при нѣкоторыхъ указаніяхъ Груднева. Это ей удается настолько, что еще ранѣе отъѣзда мужа она уже пишетъ и помѣщаетъ въ его газетѣ статьи, обращающія на себя и на автора общее вниманіе. Разъ вкусивши изъ волшебной чаши знанія и истиннаго прогресса, вѣчно возбуждающей жажду большаго и никогда не утоляющей, Укромцева совершенно перерождается, становится ровнею своему мужу и, пожалуй, даже нѣсколько выше его, ибо въ ней, какъ въ женщинѣ и въ новичкѣ, чувство, все-таки, беретъ верхъ надъ холоднымъ разсужденіемъ и придаетъ ея статьямъ такую живость и страстность, которой нѣтъ уже въ произведеніяхъ людей, истрепанныхъ журнальною работой. Укромцева, попрежнему, любитъ мужа, и силою этой любви, силою новаго очарованія, умственнаго и нравственнаго подъема она вновь привлекаетъ къ себѣ мужа. Теперь они будутъ работать вмѣстѣ, дѣлать одно дѣло, одинаково дорогое обоимъ и связывающее ихъ между собою нравственно сильнѣе всякихъ узъ — любовныхъ, брачныхъ и семейныхъ. Мысль, развиваемая въ комедіи, какъ видитъ читатель, честная, симпатичная, и выражена она г. Ладыженскимъ вполнѣ жизненно, безъ натяжекъ. Не всякая женщина, разумѣется, способна въ нѣсколько мѣсяцевъ получить аттестатъ гражданской зрѣлости и сдѣлаться публицистомъ. И не у всякой женщины мужъ писатель и редакторъ. И дѣло совсѣмъ не въ томъ, чтобы всѣ женщины принялись писать статьи ради возстановленія или удержанія любви своихъ супруговъ. Но дѣло въ томъ, что «совѣтъ да любовь» супруговъ всего чаще нарушаются не по опредѣленной винѣ той или другой стороны, а просто по неимѣнію какой-либо умственной и нравственной связи, соединяющей супруговъ, почти всегда интеллектуально разрозненныхъ большимъ различіемъ въ ихъ образованіи и воспитаніи, въ широкомъ смыслѣ этого слова, включающемъ въ себѣ понятіе объ общемъ развитіи. Не мужу спускаться до жены для возстановленія равновѣсія. Еслибъ онъ и захотѣлъ это сдѣлать, то не сможетъ, а если сможетъ, то ничего добраго изъ этого не выйдетъ. Стало быть, жена должна доростать до мужа или, вѣрнѣе, до общечеловѣческихъ идей свободы личности, права и гуманности, — дающихъ смыслъ жизни мужу и захватывающихъ собою всѣ его мысли и интересы. Въ комедіи тонко и умно затронуты весьма деликатные мотивы примиренія женщины (жены) съ отступленіями мужчины отъ предписаній строгой морали и примиренія мужчины (жениха) съ неодобряемымъ моралью прошлымъ любимой дѣвушки. Недостатокъ мѣста препятствуетъ намъ остановиться на этой части комедіи. По той же причинѣ мы вынуждены до слѣдующей книжки отложить нашъ отзывъ о пьесѣ В. А. Александровѣ Въ неравной борьбѣ, шедшей въ первый разъ 30 сентября въ Маломъ театрѣ.