Современное искусство.
правитьДва раза уже происходилъ конкурсъ на сооруженіе въ Москвѣ памятника покойному Императору Александру II и въ оба раза ни одинъ изъ представленныхъ проектовъ не получилъ одобренія. Только что происходившая въ зданіи Историческаго музея послѣдняя конкурсная выставка проектовъ памятника послужила новымъ доказательствомъ скудости творчества нашихъ художниковъ. На памятникъ ассигновано болѣе 1.200,000 рублей. Казалось бы, имѣя въ распоряженіи такую сумму, стѣсняться полетомъ фантазіи нечего. Наши экспоненты и не стѣснились, только полетъ-то ихъ оказался слишкомъ не высокимъ. Всѣхъ проектовъ выставлено тридцать два; изъ нихъ восемнадцать въ видѣ моделей, изготовленныхъ изъ гипса или изъ воска. Остальные четырнадцать представлены въ рисункахъ, чертежахъ и въ видѣ цѣлыхъ картинъ, каковъ, напримѣръ, проектъ съ девизомъ «Русь», безъ имени автора. Это большое, очень пестро раскрашенное полотно изображаетъ огромное и тяжелое сооруженіе, состоящее, главнымъ образомъ, изъ каменныхъ лѣстницъ съ многими пьедесталами, на которыхъ разставлены терракотоваго цвѣта фигуры, держащія въ поднятыхъ рукахъ фонарные шары. Выше нихъ расположены на такихъ же пьедесталахъ эмблематическія фигуры главныхъ русскихъ рѣкъ. Еще выше — крылатыя фигуры ангеловъ и, наконецъ, на центральномъ пьедесталѣ сидящая статуя императора. Всѣ фигуры красноватаго, терракотоваго цвѣта. Самое же сооруженіе раскрашено чуть не всѣми цвѣтами радуги. У каждаго проекта лежитъ «описаніе» памятника съ изъясненіемъ вложенной въ него художникомъ идеи. Предполагая, что у подножія будущаго монумента никакихъ «изъяснительныхъ» описаній лежать не будетъ, мы и теперь воздержались отъ чтенія образцовъ архитекторской и скульпторской прозы, предпочли своимъ умомъ додумываться до идеи, вдохновившей художника, какъ это вынуждены будутъ дѣлать всѣ россіяне и иноземцы, которымъ суждено увидѣть монументъ не въ залѣ, а на Кремлевской площади. Передъ проектомъ съ девизомъ «Русь» мы ни до чего не додумались, не могли даже сообразить, что должны изображать фигуры втораго ряда. Авторъ и самъ это предвидѣлъ и на пьедесталахъ сдѣлалъ надписи: «Днѣпръ», «Волга» и т. д. Жаль, что онъ тутъ же не прибавилъ разъясненія, какое, собственно, имѣютъ эти рѣки отношеніе къ памяти о покойномъ Государѣ. Другіе рисунки, въ краскахъ, тушью и карандашомъ, такъ ничтожны, что мы о нихъ и говорить не станемъ, упомянемъ только о рисункѣ красками академика Шервуда. Онъ изобразилъ статую Государя подъ очень пестрымъ балдахиномъ, напомнившимъ намъ прохоровскій павильонъ на всероссійской выставкѣ 1882 г.
Первою изъ моделей, по порядку ихъ расположенія въ залахъ, поставлена восковая модель художника-живописца Е. Е. Шрейдера. Она изображаетъ громадную скалу въ 8 саж. вышины. На ея вершинѣ стоитъ Императоръ Александръ II съ открытою головой, въ наброшенной на одно плечо военной шинели (вышина статуи 3 саж.). У его ногъ, на выступѣ скалы, лежатъ императорскія регаліи, корона, скипетръ, держава, подъ охраною двуглаваго орла. Ниже, кругомъ всей скалы, на ея выступахъ видны фигуры всякаго чина и званія людей, за ними изъ скалы выдается горельефомъ продолженіе картины, часть которой составляютъ выступившія впередъ фигуры; дальше въ глубь горельефъ переходитъ въ барельефъ перспективный и сливается со скалой. Такимъ способомъ исполненными картинами воспроизведены важнѣйшіе моменты царствованія Императора Александра II. Часть скалы спереди стесана и на ней изображены слова Государя: «Да развивается въ Россіи просвѣщеніе… Правда и милость да царствуютъ въ судахъ». Влѣво у подножія скалы стоитъ удрученная горемъ женщина; изъ ея рукъ выпалъ потухающій факелъ. Фигура эта изображаетъ скорбную Россію. На задней сторонѣ памятника, какъ бы отдѣлившись отъ скалы, лежитъ огромный камень, имѣющій очертаніе карты Россіи. При немъ стоитъ на-стражѣ витязь-богатырь въ доспѣхахъ XVI в. До нашему мнѣнію, это лучшій проектъ и единственный, на которомъ можно бы остановиться. Въ немъ соединены три важнѣйшихъ качества, необходимыя для національнаго памятника Царю-Освободителю и, вмѣстѣ съ тѣмъ, славнѣйшей эпохи въ исторіи самой Россіи, — эти качества: ясность идеи, оригинальность и цѣльность въ ея выраженіи, чего мы не можемъ сказать ни объ одномъ изъ остальныхъ проектовъ. Здѣсь кстати отмѣтимъ одну общую почти всѣмъ экспонентамъ ошибку, которой избѣжалъ г. Шрейдеръ. Ошибка состоитъ въ томъ, что у статуи императора голова поднята вверхъ, лицо обращено къ небу. Съ идейной стороны это можетъ быть объяснено удовлетворительно, но мы думаемъ, что не менѣе идейно было склонить голову усопшаго императора къ оставленной имъ родинѣ, къ горячо любимому имъ народу. На моделяхъ празднымъ зрителямъ нравится обращенное къ небу лицо императора. При осуществленіи монумента въ дѣйствительности и въ предложенную колоссальную величину окажется, что зритель будетъ видѣть лицо въ самомъ невыгодномъ и некрасивомъ ракурсѣ снизу, а на недалекомъ разстояніи и совсѣмъ ничего не увидитъ, кромѣ подбородка. Чтобъ убѣдиться въ этомъ, стоитъ только присѣсть и поставить свой глазъ на такой уровень, на которомъ зритель будетъ находиться передъ памятникомъ. Въ числѣ очень немногихъ, г. Шрейдеръ не сдѣлалъ этого промаха; у него лицо царя склонено къ народу. Несмотря на громадность массы, монументъ г. Шрейдера не кажется тяжелымъ, благодаря соразмѣрности частей и граціозности очертанія профилей.
Въ слѣдующемъ отдѣленіи выставки помѣщено пять проектовъ академика М. А. Чижова и архитектора X. К. Васильева. Всѣ они составляютъ только варіанты одного и того же центральнаго пьедестала съ барельефами и со статуей императора. На одномъ стоящіе по четыремъ угламъ меньшаго размѣра пьедесталы служатъ подставками для группъ, изображающихъ освобожденіе крестьянъ, введеніе гласнаго суда, учрежденіе земства и покореніе Кавказа. На другой модели у лѣстницъ, ведущихъ къ подножію центральнаго пьедестала, поставлено восемь одиночныхъ фигуръ съ поднятою вверхъ рукой, въ которой фигуры держатъ фонарь. Эти фигуры напоминаютъ собою цинковые подсвѣчники въ видѣ рыцарей, мужиковъ и всякихъ иныхъ мирныхъ и немирныхъ обывателей. Литейщики могутъ не безъ успѣха воспользоваться фонарными фигурами академика Чижова для издѣлія подсвѣчниковъ и ламповыхъ подставокъ. При монументѣ же Царю-Освободителю эти лампоносцы кажутся намъ совсѣмъ неумѣстными, какія бы объясненія ни давалъ имъ авторъ. Относительно же проекта монумента съ аллегорическими группами на отдѣльныхъ угловыхъ пьедесталахъ, не касаясь ихъ художественнаго достоинства, мы имѣемъ такое принципіальное возраженіе: монументъ такого вида не оригиналенъ и напоминаетъ многіе нѣмецкіе памятники разнымъ королямъ, герцогамъ и курфюрстамъ. Очень бы не хотѣлось, чтобы какой-нибудь путешествующій культуртрегеръ могъ сказать передъ русскимъ національнымъ памятникомъ: «О, schön! Ganz wie bei uns in Wurstenstandt!»…
То же самое впечатлѣніе производитъ проектъ гг. А. Н. Антонова и P. Р. Бока, съ восемью группами, разставленными вокругъ центральнаго монумента. Но тутъ и по самому содержанію своему намъ представляются совсѣмъ неподходящими четыре ближайшихъ къ центру группы. На нихъ изображены баталическія сцены, въ которыхъ солдаты рѣжутъ, колятъ и побиваютъ супостатовъ. Положимъ, супостатовъ жалѣть нечего, когда дѣло доходитъ до прискорбной необходимости драться съ ними. Но на вѣчныя времена и на времена мирныя, о которыхъ горячо молится Русская земля, не слѣдуетъ въ бронзѣ отливать изображеній того, какъ «турки валятся, какъ чурки»… Этого, кажется, не дѣлаютъ сами солдафонствующіе нѣмцы.
Въ той же залѣ, подъ девизомъ «Любовь», и съ тѣмъ же характеромъ, напоминающимъ Берлинъ, выставлена восковая модель памятника" На вершинѣ усѣченной пирамиды изображенъ императоръ стоящимъ передъ трономъ. По четыремъ угламъ на выступахъ подножія пирамиды поставлены конныя фигуры въ сопровожденіи четырехъ пѣшихъ фигуръ. Наименѣе удачною изъ этихъ группъ мы находимъ ту, на которой пѣшеходы кладутъ милостыню въ протянутую къ нимъ вершникомъ шапку. Что это должно изображать — не понимаемъ и считаемъ лишнимъ дѣлать предположенія о томъ, какое можетъ быть дано этому толкованіе простымъ русскимъ человѣкомъ, пришедшимъ поклониться памятнику Царя-Освободителя.
Тутъ же стоитъ гипсовая модель класснаго художника Н. А. Акатова, съ двумя группами у пьедестала спереди. Императоръ изображенъ выходящимъ въ фуражкѣ не то изъ-подъ балдахина, не то изъ склепа. Мы не упомянули бы объ этомъ безнадежномъ произведеніи, если бы авторъ его не вдался въ реализмъ, не идущій къ цѣлямъ задачи. Въ горельефѣ на пьедесталѣ выдается впередъ фигура какой-то барыни въ чепчикѣ, весьма похожей на московскую салопницу. Одной такой фигуры достаточно, чтобъ убить наповалъ любой проектъ.
Л. И. Опекушинъ и А. А. Гунъ выставили два проекта. На обоихъ изображеніе императора сдѣлано въ крайне неестественной, натянутой и некрасивой позѣ, съ поднятымъ вверхъ плечомъ, съ выпяченною впередъ грудью. На обѣ эти статуи нельзя смотрѣть безъ чувству грусти и досады. У подножія одного пьедестала сидитъ женщина и развертываетъ мантію, хотя другая мантія уже накинута на плечи царя. По четыремъ угламъ двуглавые орлы посажены надъ коронами. У подножія другаго монумента сидитъ старикъ и показываетъ ребенку на статую императора. Мы не думаемъ, чтобы въ комъ-нибудь зародилось сомнѣніе въ полной непригодности обоихъ проектовъ. Они, впрочемъ, уже были забракованы на прежнихъ конкурсахъ.
Проектъ А. Р. Фонъ-Бока представляетъ собою огромное архитектурное сооруженіе, не лишенное красоты, но наводящее на мысли о его безполезности. Мы думаемъ, что архитектура по самому характеру своему утилитарна. Самый же монументъ состоитъ изъ круглаго столба въ видѣ прямаго цилиндра съ статуей императора на верху. На столбѣ, разумѣется, есть барельефы. Все это холодно, безжизненно и безъидейно. А вся эта архитектурная путаница пропадетъ въ сосѣдствѣ съ кремлевскими соборами, башнями и стѣнами.
Памятники академика Н. А. Лаверецкаго, скульптора И. Н. Шредера, академиковъ П. Забѣлло и К. Вернгейма и другіе могли бы быть болѣе или менѣе пригодными для надгробныхъ монументовъ заслуженнымъ генераламъ или сановникамъ и совсѣмъ не пригодны, когда дѣло идетъ о всероссійскомъ монументѣ царю.
Князь Н. А. Гедройцъ и архит. Г. Е. Поповъ представила нелишенный оригинальности проектъ, имѣющій одинъ капитальный недостатокъ, а именно: это не памятникъ, а два памятника. Одинъ большой, съ барельефами, статуями и горельефами въ нишахъ подъ усѣченною пирамидой, на вершинѣ которой фигура женщины держитъ въ протянутой впередъ рукѣ лавровый вѣнокъ. Далеко впереди этого монумента стоитъ маленькій, сравнительно (чуть ли не втрое меньше перваго), второй памятникъ, состоящій изъ четырехграннаго пьедестала со статуей Государя. Въ этомъ есть, можетъ быть, своего рода идея. Только едва ли ее можно признать удачною.
Наибольшею оригинальностью отличается неправдоподобный проектъ академика В. Д. Фартусова. На немъ изображенъ, — да не подумаетъ читатель, что мы шутимъ, — изображенъ подносъ съ ручками, на подносѣ лежитъ подушка, настоящая подушка съ шнурами и кистями, на подушкѣ тортъ… Но Богъ съ нимъ, съ этимъ несчастнымъ проектомъ. Очень жаль, что. его позволили выставить. О послѣднемъ проектѣ, принадлежащемъ И. Н. Крамскому, мы бы предпочли промолчать изъ уваженія къ памяти покойнаго высокодаровитаго художника, но не считаемъ себя въ правѣ этого сдѣлать, разъ проектъ имѣется на выставкѣ. Проектъ этотъ не представляетъ собою никакого подобія памятника: это просто сочиненная сцена изъ дворцовой жизни. Впереди всѣхъ фигуръ поставленъ митрополитъ Филаретъ съ дьякономъ и мальчикомъ-жезлоносцемъ, за нимъ открывается цѣлое шествіе придворныхъ чиновъ, сзади же всѣхъ виднѣется подъ балдахиномъ Императоръ Александръ II. Кругомъ балдахина расположено множество разнородныхъ фигуръ: тутъ и купцы, или крестьяне съ хлѣбомъ-солью на блюдѣ, и турки, отдающіе свои сабли русскому офицеру, и еще кто-то… Однимъ словомъ, это — сцена, пригодная для кабинета восковыхъ фигуръ, а не для монумента.
Въ общемъ, всѣ выставленные скульптурные проекты, если оставить въ сторонѣ сцену, изображенную Крамскимъ, и подносъ съ подушкой г. Фартусова, поражаютъ своимъ унылымъ и холоднымъ однообразіемъ, скудостью мысли и фантазіи художниковъ. Исключеніе составляетъ, какъ мы уже сказали, проектъ Е. Е. Шрейдера. О проектахъ, представленныхъ въ рисункахъ, трудно составить вполнѣ опредѣленное сужденіе, такъ какъ очень часто красивое на картинѣ выходитъ безобразнымъ и нелѣпымъ въ натурѣ. Если, en désespoir de cause, на этомъ конкурсѣ долженъ быть окончательно выбранъ проектъ памятника, то единственно, на чемъ выборъ можетъ остановиться, это на проектѣ г. Шрейдера. Но въ данномъ случаѣ мы думаемъ, что болѣе, чѣмъ когда-либо, слѣдуетъ держаться русской поговорки: «семь разъ примѣрь и одинъ отрѣжь». Мы полагали бы всего пристойнѣе произвести теперь же браковку безнадежныхъ проектовъ, каковы: г. Фартусова, ки. Гедройца, И. Н. Крамскаго, гг. Лаверецкаго, Забѣлло и друг., изъ рисованныхъ — проекты гг. Акатова, Соколова, Васильева и друг. За тѣмъ, отклонивши невозможные проекты, назначить новый конкурсъ, съ непремѣннымъ требованіемъ представить модели, къ которымъ рисунки могутъ служить только дополненіями. Мы думаемъ, напримѣръ, что проектъ подъ девизомъ «Русь», въ видѣ модели, оказался бы въ числѣ забракованныхъ, какъ и многіе другіе, о которыхъ теперь, все-таки, мудрено высказать окончательное сужденіе. Ждали мы долго, лучше подождать и еще, чѣмъ поспѣшить и… потомъ раскаиваться. Конкурсы стоятъ, конечно, денегъ. Но въ данномъ случаѣ денегъ жалѣть не слѣдуетъ, такъ какъ расходъ ихъ представляется намъ, все-таки, производительнымъ въ томъ смыслѣ, что каждый такой конкурсъ будитъ дремлющую мысль, побуждаетъ художниковъ работать въ извѣстномъ направленіи и тѣмъ самымъ служитъ къ развитію искусства, стоящаго въ нашемъ отечествѣ не на высокой степени, какъ то доказали три бывшіе конкурса. Мы слышали о предположеніи издать альбомъ фотографическихъ снимковъ съ проектовъ, бывшихъ на выставкѣ. Такое изданіе было бы очень полезно для дальнѣйшихъ работъ нашихъ художниковъ. Въ такомъ альбомѣ они ясно увидали бы ошибки, которыхъ слѣдуетъ остерегаться, и уразумѣли бы, насколько однообразно и скудно выдумкою все, до сихъ поръ сдѣланное.
Приступая опять къ исполненію моихъ обязанностей театральнаго рецензента Русской Мысли, я считаю своимъ долгомъ принести искреннюю благодарность уважаемому коллегѣ, принявшему на себя трудъ замѣнить меня въ прошедшемъ мѣсяцѣ и оставившему на мою долю бѣсѣ ду съ читателемъ о нашемъ Маломъ театрѣ. Грустное впечатлѣніе производитъ эта когда-то славная, первая сцена въ Россіи. Старыя силы убываютъ; мы еще не успѣли справить годовщины смерти незабвеннаго И. В. Самарина, какъ уже намъ пришлось проводить въ могилу талантливаго артиста М. А. Рѣшимова, похищеннаго тяжелымъ недугомъ въ полномъ разцвѣтѣ его артистическаго дарованія. А на смѣну этимъ силамъ въ рядахъ молодыхъ артистовъ мы не можемъ никого отмстить, кто бы подавалъ серьезную надежду хотя когда-нибудь достойно занять опустѣвшія на сценѣ мѣста. Много лѣтъ тому назадъ умеръ В. И. Живокини, и до сихъ поръ у насъ нѣтъ комика, не говоримъ ужь такого, какъ онъ, а хотя сколько-нибудь способнаго разогнать унылое настроеніе публики и вызвать веселый смѣхъ, не имѣющій, конечно, ничего общаго съ хохотомъ райка, очень довольнаго всякою балаганною выходкой, недостойною драматической сцены и недопустимою въ средѣ сознающей свое призваніе труппы. Цѣлый рядъ пьесъ, лучшихъ пьесъ нашего репертуара не можетъ идти на сценѣ Малаго театра за невозможностью замѣстить всѣ роли, и въ томъ числѣ не можетъ быть дано Горе отъ ума! При невозможности ставить старыя хорошія пьесы, мы давно уже не видимъ и ни одной новой, которая бы напомнила намъ тѣ времена, когда комедіи и драмы выдерживали въ Москвѣ по нѣскольку десятковъ представленій въ одинъ сезонъ, не переставали привлекать публику и давать блестящіе сборы. Кто виноватъ въ этомъ? Писательское оскудѣніе? Очень можетъ быть, но ошибочно было бы все сваливать на такое оскудѣніе, да и самое-то оскудѣніе произошло не безъ достаточныхъ причинъ; а въ ряду таковыхъ весьма не маловажное значеніе имѣетъ составъ той труппы, для которой пишутся драматическія произведенія. Конечно, Гоголь и Грибоѣдовъ писали свои комедіи не для той или другой труппы; но они были убѣждены, что ихъ пьесы могутъ быть исполнены тѣми артистами, которыхъ они въ свое время знали. Теперь — не то, теперь писателю, какъ только въ головѣ его начинаетъ складываться сюжетъ для пьесы, приходится тяжело задумываться надъ вопросомъ: а кто же будетъ исполнять ту или другую роль? Драматурги-поставщики, тѣ рѣшаютъ вопросъ просто, — подлаживаютъ пьесы подъ силы данныхъ исполнителей, и пьесы ихъ выходятъ болѣе или менѣе, — чаще менѣе, — приноровленными къ невысокому уровню посредственныхъ актеровъ, а потому пьесы эти оказываются на лучшій конецъ посредственными, всего же чаще — просто никуда негодными. Нельзя же въ самомъ дѣлѣ требовать отъ писателя, въ особенности отъ профессіональнаго, такъ сказать, драматурга, чтобы онъ сочинительствовалъ для собственнаго удовольствія или для отдаленнаго потомства, безъ надежды увидать свою пьесу на сценѣ. А именно въ такомъ положеніи очутился бы теперь Грибоѣдовъ съ своею комедіей. И вотъ такимъ-то образомъ недостатокъ артистическихъ силъ и совершенное отсутствіе исполнителей на нѣкоторыя амплуа отражаются самыми плачевными результатами на теперешнихъ драматическихъ произведеніяхъ.
Этой участи не избѣжала и лучшая въ нынѣшній сезонъ театральная новинка, драма П. М. Невѣжина: Вторая молодость. Чуткій къ «злобамъ дня», авторъ положилъ въ основу своей драмы очень современный и очень серьезный вопросъ о разводѣ. Вотъ содержаніе пьесы: Готовцевъ (г. Горевъ), «директоръ частнаго учрежденія», прожилъ съ женой, Валентиной Александровной (г-жа Ѳедотова), болѣе двадцати лѣтъ мирно и счастливо. Ихъ старшій сынъ, Виталій (г. Южинъ), окончилъ курсъ, имѣетъ дипломъ архитектора; дочь, Анюта (г-жа Потѣхина), взрослая дѣвушка, меньшая, Лидочка (воспитанница Гейтенъ), дѣвочка лѣтъ 12—13, еще учится. Уроки музыки ей даетъ молодая учительница, Телѣгина (г-жа Уманецъ Райская). Въ нее-то и влюбляется Готовцевъ. Съ этою запоздалою любовью къ нему возвращается вторично «молодость», со всѣмъ пыломъ юношескихъ увлеченій, со всею несдержанностью. До того времени любящій мужъ, добрый отецъ, хорошій семьянинъ, онъ становится невыносимымъ для всѣхъ близкихъ, ссорится съ братомъ жены, старымъ холостякомъ Парусовымъ (г. Рыбаковъ), придирается къ дѣтямъ и гонитъ ихъ изъ дома, грубо относится къ женѣ. Вдова Сѣткина, подруга Готовцевой (г-жа Никулина), смекаетъ, въ чемъ дѣло, и выпроваживаетъ вонъ молодую учительницу. На рѣзкіе упреки оскорбленной дѣвушки Готовцевъ отвѣчаетъ пламеннымъ признаніемъ въ любви и выраженіемъ готовности ради нея разойтись съ женой и бросить семью. Валентина Александровна, случайно вошедшая въ комнату, слышитъ этотъ разговоръ и заявляетъ, что уходитъ съ дѣтьми къ брату. Въ домѣ небогатаго Парусова (второй актъ) брошенной Готовцевымъ семьѣ приходится жить бѣдно, скуднымъ личнымъ заработкомъ. Но не бѣдность угнетаетъ Валентину Александровну и ея дѣтей; съ недостатками они смѣло борятся, — у всѣхъ на душѣ тяжелое горе: измѣна нѣжно любимаго мужа, измѣна отца, котораго дѣти привыкли любить и уважать. Готовцевъ тѣмъ временемъ живетъ уже съ Телѣгиной, вошедшей полною хозяйкой въ его домъ. Но и ей, и Готовцеву этого мало; имъ необходимо расторженіе перваго брака съ тѣмъ, чтобы самимъ повѣнчаться законнымъ порядкомъ. Съ цѣлью принудить жену къ разводу, Готовцевъ добивается свиданія съ женой. Ея братъ и сынъ, оберегая и безъ того уже подорванное здоровье Валентины Александровны, стараются не допустить объясненія между супругами. Но является опять Сѣткина съ собранными ею откуда-то вѣстями, что между Готовцевымъ и Телѣгиной происходятъ большіе нелады. До мнѣнію вдовушки, любящей постоянно вмѣшиваться въ чужія дѣла, надо какъ можно скорѣе воспользоваться такимъ положеніемъ вещей, привлечь опять Готовцева къ семьѣ; она убѣждена, что и самъ Готовцевъ хлопочетъ о свиданіи съ женою изъ желанія примириться. Сѣткина совѣтуетъ Валентинѣ не отталкивать мужа и облегчить ему примиреніе. Что же касается Телѣгиной, то она, Сѣткина, сама поѣдетъ къ ней и устроитъ полный разрывъ между нею и Готовцевымъ. Валентина Александровна соглашается, принимаетъ мужа, первая готова протянуть ему руку, все простить ради дѣтей, для того, чтобы возвратить имъ отца… Но тутъ-то и выясняется, что не мириться пришелъ онъ, а требовать развода, и, притомъ, на такихъ основаніяхъ, чтобы онозоривающая вина, но которой у насъ допускаются разводы, была принята на себя несчастною женщиной. «Никогда!…» — отвѣчаетъ Валентина и почти безъ чувствъ падаетъ на руки сына, изъ-за двери слышавшаго весь разговоръ отца съ матерью. Готовцевъ уходитъ съ угрозой заставить жену силой согласиться на его требованіе.
Третье дѣйствіе происходитъ на дачѣ Готовцева. Въ двухъ сценахъ Телѣгиной съ ея теткой (г-жа Правдина) и съ подругой (г-жа Порошина) выясняется, во-первыхъ, тяжесть и двусмысленность положенія дѣвушки, живущей въ домѣ богатаго женатаго человѣка, прогнавшаго отъ себя семью; во-вторыхъ, выясняется и то, что Телѣгина, сошедшаяся съ Готовцевымъ, быть можетъ, и не безъ разсчета на выгодную партію, искренно и горячо полюбила его. Подруга совѣтуетъ ей, чего бы это ни стоило, добиться законнаго брака. Вернувшійся отъ жены Готовцевъ, подъ обаяніемъ ласкъ своей возлюбленной, повторяетъ обѣщаніе заставить жену согласиться на разводъ. Новая личность, Кунавинъ (г. Дурново), является на сцену единственно для оповѣщенія публики о томъ, что съ нимъ вмѣстѣ пріѣхалъ Виталій Готовцевъ, ищущій случая говорить съ Телѣгиной. Сѣткина пытается, но, разумѣется, безуспѣшно, привести въ исполненіе свой планъ — поссорить молодую дѣвушку съ Готовцевымъ. За нею является Валентина Александровна съ старшею дочерью, встревоженныя внезапнымъ исчезновеніемъ Виталія. Ихъ встрѣчаетъ Готовцевъ и угрозой отнять у матери меньшую дочь вынуждаетъ у Валентины согласіе на позорный для нея разводъ. Телѣгина торжествуетъ. Въ это время изъ чащи лѣса выходитъ Виталій и требуетъ, чтобы она отказалась отъ своихъ намѣреній, оставила бы въ покоѣ его мать. Телѣгина рѣзко отказываетъ, насмѣхается надъ отчаяніемъ молодаго человѣка, грозитъ, что прикажетъ лакеямъ выгнать его вонъ. Виталій вынимаетъ пистолетъ и, съ словами: «за мать!…» — убиваетъ любовницу отца.
Въ послѣднемъ дѣйствіи изображена контора тюрьмы, въ которой заключенъ, приговоренный къ ссылкѣ, Виталій. Весь актъ проходитъ въ слезахъ, рыданіяхъ и прощаніяхъ всѣхъ дѣйствующихъ лицъ съ молодымъ человѣкомъ, отправляющимся въ Сибирь. Приходитъ и Готовцевъ, ищущій примиренія и прощенія. Несчастная Валентина Александровна не можетъ ни примириться, ни простить; у нея отнимаютъ послѣднюю ея надежду, послѣднюю радость — сына. «Не отдамъ!…» — стонетъ она, когда наступаетъ минута разлуки, безсильно хватается за Виталія, котораго уводятъ конвойные солдаты, и падаетъ у двери мертвою или безъ чувствъ, что, въ сущности, одно и то же, такъ какъ она уже, очевидно, не жилецъ на бѣломъ свѣтѣ.
Происшествіе, изображенное въ пьесѣ г. Невѣжипа, весьма правдоподобно и возможно въ дѣйствительной жизни; самая пьеса написана хорошимъ, литературнымъ языкомъ и прекрасно приспособлена къ сценѣ. Въ ней есть и комическій элементъ въ должной мѣрѣ, есть и трогательная, даже слишкомъ трогательная, раздирательная сцена — прощанье семьи, и въ особенности матери съ отправляющимся въ ссылку сыномъ. Но въ пьесѣ есть и серьезные недостатки; самый крупный изъ нихъ состоитъ въ томъ, что нѣтъ «драмы». Положеніе жены Готовцева можетъ, конечно, быть названо драматическимъ, въ житейскомъ смыслѣ этого слова; оно могло бы быть драматическимъ и въ сценическомъ смыслѣ, если бы борьбѣ, происходящей въ душѣ покинутой женщины, было дано болѣе видное мѣсто. Въ пьесѣ же этого нѣтъ: Валентина Александровна разстается съ мужемъ, отказываетъ ему въ согласіи на разводъ и потомъ соглашается, какъ-то между прочимъ и сразу, не задумываясь, безъ колебаній. Телѣгина также, не задумываясь, въ два слова соглашается на предложеніе Готовцева, также безъ колебаній, настоятельно требуетъ его развода съ женой и гонитъ вонъ Виталія. Дѣйствіе развертывается быстро и сценично, но въ ущербъ внутреннему содержанію пьесы. Пьеса, какъ драма, должна бы закончиться третьимъ дѣйствіемъ, убійствомъ Телѣгиной. Четвертый актъ является уже эпилогомъ, отдѣльною приставкой, не имѣющею необходимой связи съ разыгравшеюся драмой. Когда упалъ занавѣсъ послѣ заключительнаго акта, мы невольно спросили себя: что же хотѣлъ сказать авторъ по главному, основному вопросу о разводѣ? На это пьеса г. Невѣжина не даетъ яснаго и категорическаго отвѣта, быть можетъ, по причинамъ, «независящимъ» отъ автора. Зритель вправѣ только догадываться, что въ принципѣ авторъ ничего не имѣетъ противъ развода, при извѣстнымъ образомъ сложившихся обстоятельствахъ. Къ такому заключенію приводятъ соображенія, что Готовцевъ и Телѣгина не дурные люди; они не виноваты, что полюбили другъ друга. Для нихъ, для Телѣгипой въ особенности, невыносимо положеніе безбрачнаго сожительства. Жена и дѣти Готовцева примирились съ разлукой, они приняли совершившійся фактъ и уже безъ большихъ страданій приняли бы и предложеніе о разводѣ, если бы для развода не потребовалось позора высоко-нравственной женщины, матери достойной семьи. Въ этомъ, по нашему мнѣнію, заключается все значеніе пьесы г. Невѣжина, въ этомъ живая драма, разыгрывающаяся не на сценѣ только, а въ дѣйствительной жизни, — драма, волнующая театральную залу и все общество. Не будь такого «непремѣннаго» условія для совершенія развода, вторая молодость Готовцева привела бы лишь къ тому, что къ старости вокругъ него была бы вторая семья, не менѣе хорошая и счастливая, чѣмъ была первая. Валентина нашла бы утѣшеніе или, по меньшей мѣрѣ, покой своему разбитому сердцу въ кругу своей доброй семьи, могла бы быть счастлива счастьемъ дѣтей. Все это погибло единственно подъ гнетомъ «непремѣннаго условія». Однимъ выстрѣломъ, — выстрѣломъ «за мать», — убита молодая, любящая и любимая женщина, имѣющая неоспоримое право на свою долю счастья въ жизни, но лишенная возможности законно осуществить это право; убита возможность счастья для человѣка, неповиннаго въ томъ, что сердце его ожило для «второй» любви; убита и мать, за которую сдѣланъ роковой выстрѣлъ… Вотъ почему театръ полонъ на представленіяхъ пьесы г. Невѣжина, вотъ почему публика пропускаетъ безъ вниманія недостатки этой пьесы и вызываетъ автора. И это-то общественное значеніе драмы Вторая молодость подкупаетъ насъ въ ея пользу и побуждаетъ поставить въ заслугу автору сочиненіе этой пьесы, написанной, все-таки, не для театра вообще, а для извѣстной труппы, въ которой некому было бы сыграть роль Готовцева, если бы авторъ изобразилъ его выше и сильнѣе, чѣмъ тотъ Готовцевъ, котораго мы видѣли и съ которымъ г. Горевъ, все-таки, не справился. Лучше всѣхъ и безукоризненно исполнена роль вдовы Сѣткиной г-жею Никулиной, вызвавшею своею игрой единодушные аплодисменты и вызовы. Г-жа Уманецъ-Райская я г. Южинъ очень хорошо сыграли свои роли, тѣмъ болѣе отвѣтственныя, что онѣ не достаточно рельефны и страдаютъ нѣкоторою неопредѣленностью. Что же касается г-жи Ѳедотовой, то, при всемъ нашемъ уваженіи къ высокому таланту и заслугамъ нашей первой артистки, мы вынуждены сказать, что исполненіе ею роли Готовцевой далеко не привело насъ въ восторгъ. Г-жа Ѳедотова съ перваго выхода на сцену повела игру въ столь плачевномъ тонѣ, что удивляться надо, какъ это Готовцевъ могъ счастливо прожить много лѣтъ съ такою несносною супругой и давно не сбѣжалъ отъ этой дамы печальнаго образа. Мы не знаемъ, можетъ быть, авторъ и артистка хотѣли произвести именно такое впечатлѣніе на публику. Тогда они своей цѣли достигли, но въ ущербъ главной идеѣ, въ затемнѣніе той мысли, что человѣкъ, охваченный порывомъ второй молодости, такъ же легкомысленно, какъ и въ первой молодости, бросаетъ настоящее счастье и кидается въ погоню за мелькающимъ передъ нимъ призракомъ новой любви. Вообще, неясность мысли составляетъ недостатокъ пьесы, какъ мы уже сказали, и объясняемъ мы себѣ это осторожностью автора, затрогивающаго щекотливый во. многихъ отношеніяхъ вопросъ. Неясность же и неопредѣленность характеровъ произошли отъ того, что авторъ писалъ свою драму, заранѣе распредѣливши въ ней роли артистамъ и сообразуясь съ средствами каждаго. Задача мудреная и крайне неблагодарная. Г. Невѣжинъ, какъ опытный драматургъ, отлично знаетъ, что эта его пьеса не можетъ идти въ театрѣ Корша; онъ отлично видитъ, что сцена этого театра занята прекрасно составленною провинціальною труппой, въ которую какъ бы пріѣхалъ гастролировать г. Давыдовъ, а Малый театръ представляетъ такую столичную труппу, изъ которой большинство лучшихъ артистовъ куда-то выбыло; оставшіеся же на своихъ мѣстахъ кое-какъ доигрываютъ въ недостаточномъ составѣ, лишь бы дотянуть сезонъ до конца.
Въ театрѣ Корша, на спѣхъ, по провинціальному, ставятъ пьесу за пьесой, и проваливаются онѣ преблагополучно одна за другой. Но новинка даетъ постоянно одинъ-два полныхъ сбора, потомъ одинъ-два неполныхъ, и — отдѣлка. Тайны, Пташки и Горы Кавказа отправляются въ архивъ, имъ на смѣну являются «новыя новинки» съ такимъ же успѣхомъ. А антреприза идетъ себѣ да идетъ и весьма процвѣтаетъ. Есть тамъ г. Давыдовъ, есть г. Рощинъ-Инсаровъ, — и ставятъ Горе отъ ума; не было бы ихъ, обошлось бы дѣло и безъ Горя отъ ума, и никому бы «горя не было». Не то на сценѣ Малаго театра. Тамъ артистическія традиціи отживаютъ свой вѣкъ, — не хотѣлось бы думать, что онѣ совсѣмъ угасли, — а репертуарныя традиціи все еще упорно держатся. И на основаніи этихъ традицій Малому театру нельзя, якобы, обходиться безъ комедіи Грибоѣдова, хотя играть ее рѣшительно некому; но теперешнимъ распорядителямъ театра отъ этого «горя мало», и ставятъ намъ Горе отъ ума съ г. Вильде въ роли Фамусова. Мы не станемъ разбирать его игры, ни игры другихъ исполнителей. Дѣло само за себя говоритъ: комедію въ такомъ составѣ, кажется, не рѣшились даже повторить, а уже въ третій разъ она, навѣрное, не была дана. Смѣлости не хватило. Къ исполненію этой роли г. Вильде вся печать отнеслась съ единодушнымъ и рѣзкимъ порицаніемъ, за исключеніемъ Московскихъ Вѣдомостей. Почтенный театральный критикъ этой газеты г. Васильевъ энергично вступился за г. Вильде и сдѣлалъ внушительный репримандъ всѣмъ рецензентамъ, неодобрявшимъ этого артиста и продѣланнаго имъ «пассажа». Возражать г. Васильеву въ томъ, что касается игры актеровъ, мы не станемъ. Если ему нравится г. Вильде въ Фамусовѣ, это его дѣло; о вкусахъ не спорятъ. Но мы не можемъ не остановиться на двухъ высказанныхъ г. Васильевымъ мнѣніяхъ: первое, будто такъ и слѣдовало поступать, т.-е. давать Горе отъ ума во что бы ни стало и въ какомъ бы то ни было составѣ, потому что снять комедію Грибоѣдова съ репертуара нельзя. Мы же, наоборотъ, думаемъ, что нельзя давать Горе отъ ума, когда завѣдомо нѣтъ артистовъ на главныя роли. Очень прискорбно, что артистовъ нѣтъ; если ихъ нѣтъ, то надо ихъ найти и пригласить; если нельзя пригласить, то надо отказаться отъ многихъ весьма важныхъ и необходимыхъ пьесъ, которыхъ играть некому… Мало ли что хотѣлось бы публикѣ видѣть на сценѣ Малаго театра, — Короля Жира, напримѣръ, — такъ нельзя же ставить Короля Жира съ г. Вильде въ заглавной роли. Второе мнѣніе г. Васильева заключается въ томъ, что актера должно судить не по тому, какъ онъ сыгралъ взятую на себя роль, а надо брать мѣркою для критической оцѣнки тѣ способности, которыми актеръ обладаетъ, и должно еще благодарить, чуть ли не хвалить актера, если онъ исполнилъ роль добросовѣстно по крайнему своему досужеству. Мы думаемъ, что на такихъ основаніяхъ критика становится рѣшительно невозможною. Это будетъ уже не художественная критика, а раздача похвальныхъ отзывовъ «за прилежаніе и добронравіе». Крыловскій Квартетъ съ точки зрѣнія такой критики не смѣха достоинъ, а похвалъ и поощреній за добрыя намѣренія и старанія. Увы, наша труппа Малаго театра рискуетъ очень скоро превратиться въ оркестръ, весьма напоминающій Квартетъ дѣдушки Крылова. Чѣмъ пересаживать «осла» на мѣсто «козла» и замѣнять «мартышку» «косолапымъ мишкой», не лучше ли позаботиться о томъ, чтобы очистить казенную труппу отъ негодныхъ актеровъ и актрисъ и замѣнить ихъ новыми, успѣвшими заявить себя артистами, — замѣнить, "не увлекаясь ни дружбою, ни родствомъ, ниже ожиданіемъ выгодъ, а памятуя слова г. Васильева, что казенная сцена есть «государственное учрежденіе», стоющее, притомъ же, очень большихъ денегъ, и что, какъ таковое, сцена Малаго театра не должна превращаться ни въ богадѣльню для отживающихъ, ни въ школу для начинающихъ, ни въ подмостки для экспериментовъ, какой, модъ, видъ выйдетъ, если г-ну Музилю препоручить изображать Отелло… А никто не имѣетъ права отрицать, что г. Музиль можетъ сыграть Отелло такъ же старательно и не менѣе добросовѣстно, «по мѣрѣ силъ своихъ», конечно, чѣмъ сыгралъ г. Вильде Фамусова. Поразительно, на самомъ дѣлѣ, что въ Москвѣ, рядомъ съ казеннымъ театромъ, дающимъ изъ года въ годъ солидный дефицитъ, могутъ существовать и приносить хорошія выгоды антрепренерамъ нѣсколько частныхъ театровъ. Мы отнюдь не хотимъ сказать, что казенная сцена должна хлопотать о выгодахъ, подобно частнымъ антрепризамъ. Совсѣмъ нѣтъ; ея задачи совершенно иныя. Только преслѣдовать эти задачи и достигать тѣхъ цѣлей, для которыхъ существуютъ казенные театры и тратятся казенныя деньги, можно единственно лишь тогда, когда эти театры привлекаютъ публику, а не пустуютъ, какъ нашъ Малый театръ, несмотря на то, что въ немъ играютъ г-жи Ѳедотова, Ермолова, Медвѣдева, Никулина, гг. Ленскій, Садовскій, Правдинъ, Горевъ… Да, на сценѣ Малаго театра есть первоклассныя артистки и очень талантливые артисты, одного на ней нѣтъ — хорошей труппы. А въ этомъ-то все дѣло. Мы помнимъ, напримѣръ, то время, когда «пустѣйшая изъ самыхъ безтолковыхъ» комедія князя Гр. В. Кугушева, Пріемышъ, шла нѣсколько десятковъ разъ въ одинъ сезонъ и давала каждый разъ полные сборы единственно потому, что тогда была труппа. Каждая роль въ этой комедіи представляла собою chef d’oeuvre исполненія. А теперь… теперь самая лучшая пьеса оказывается подгаженною потому, что то на одну, то на другую роль нѣтъ подходящаго исполнителя, и выходитъ: «бочка меду да ложка дегтя». А такимъ лакомствомъ никого не заманишь, — придутъ, попробуютъ, понюхаютъ и прочь пойдутъ. Отсутствіе ансамбля убиваетъ пьесу, отгоняетъ публику; но этого мало: оно мѣшаетъ играть другимъ артистамъ, подрываетъ энергію лучшихъ исполнителей, расхолаживаетъ ихъ увлеченіе, принижаетъ и губитъ все. На сценѣ театра Корша нѣтъ ни одной выдающейся артистки, — мы удивляемся, почему не приглашена туда г-жа Глѣбова, — за то тамъ есть превосходные артисты, которыхъ недостаетъ какъ разъ Малому театру; но на сценѣ Корша есть, все-таки, извѣстный ансамбль въ исполненіи очень многихъ пьесъ, приходящихся по силамъ умѣло составленной труппы… И этотъ ансамбль выноситъ на своихъ плечахъ тяжелую ношу конкурренціи съ казеннымъ театромъ, располагающимъ громадными артистическими силами, но не имѣющимъ труппы.
Что вынуждены дѣлать авторы для извѣстнаго состава артистовъ, мы сказали выше, а что артисты могутъ сдѣлать для автора — это московская публика видѣла въ новой комедіи Вл. И. Немировича-Данченко, носящей названіе: Счастливецъ. Въ этой пьесѣ дѣло идетъ опять о разводѣ, какъ и въ драмѣ г. Невѣжина, только въ комедіи г. Немировича-Данченко нѣтъ никакихъ вопросовъ; въ ней изображенъ просто-на-просто курьезный случай, напомнившій намъ старинный водевиль: Что имѣемъ не храпимъ, а потерявши плачемъ, — только водевиль заново исправленный и дополненный. Счастливецъ, художникъ Богучаровъ (г. Южинъ), сынъ богатыхъ родителей, побѣждаетъ сердца всѣхъ женщинъ и самъ безпрерывно увлекается всѣми женщинами. Съ женою онъ живетъ врозь. Нѣкоторое время онъ счастливо вкушалъ плоды запретной любви съ супругою нѣкоего генерала Лебединскаго (г-жа Никулина), потомъ, насытившись, потянулся къ едва созрѣвающему плоду — къ молодой учительницѣ, Линѣ Ясеневой (г-жа Уманецъ-Райская). Этой дѣвушкѣ онъ прямо дѣлаетъ предложеніе и заявляетъ, что отъ жены добьется развода, принявши пресловутую «вину» на себя. Вести переговоры о разводѣ онъ проситъ своего пріятеля, художника Чардина (г. Рыбаковъ). Тотъ отказывается; тогда Богучаровъ ѣдетъ самъ къ женѣ. Во второмъ актѣ Богучаровъ пріѣхалъ къ женѣ требовать развода, вторично влюбился въ жену и остался у нея. Вотъ и сказкѣ конецъ, все остальное — пустое пустословіе: г-жа Уманецъ-Райская, покинутая Липа, страдаетъ, — она, къ тому же, и болѣзненная; г-жа Викулина, покинутая генеральша, стрѣляетъ и не попадаетъ; г. Рыбаковъ, пріятель-художникъ, говоритъ какія-то грозныя рѣчи; г-жа Ѳедотова забираетъ въ руки вѣтреннаго супруга… Изъ этомъ проходятъ еще два акта. Всѣхъ дѣйствій въ этомъ водевилѣ четыре. Въ немъ есть даже куплеты; жаль только, что ихъ всего два и что г. Уманецъ-Райская не поетъ ихъ, а читаетъ. И такая-то пустѣйшая вещь, все-таки, можетъ держаться на сценѣ, благодаря игрѣ артистовъ, въ особенности г-жъ Ѳедотовой, Медвѣдевой, Садовской, Уманецъ-Райской и Никулиной, гг. Правдина и Рыбакова. Второй актъ и половина четвертаго акта такъ разыграны, какъ мы уже давнымъ-давно не видывали. «Какъ по нотамъ», — сказалъ намъ одинъ посторонній артистъ въ антрактѣ послѣ втораго дѣйствія. И точно, какъ по нотамъ, а потому, что «квинтетъ» этого дѣйствія вела такая примадонна-дирижеръ, какъ Гл. Ник. Ѳедотова, а въ четвертомъ дѣйствіи она же исполнила неподражаемо дуэтъ съ г. Южинымъ. Въ пьесѣ нѣтъ ни смысла, ни мысли, а есть только удивительная игра, напоминавшая намъ лучшіе годы московской сцены… Но, увы, настоящаго ансамбля, безукоризненнаго, стариннаго, и тутъ не было, не было его даже въ лучшемъ изъ всей комедіи второмъ актѣ. Критикъ Московскихъ Вѣдомостей, г. Васильевъ, въ цитированной нами выше статьѣ говоритъ, что не слѣдуетъ сравнивать исполненіе роли однимъ артистомъ съ тѣмъ, какъ ту же роль исполняли другіе. Мы съ такимъ положеніемъ не согласны и позволяемъ себѣ сравнивать не только исполненія однихъ и тѣхъ же ролей, но и сходныхъ между собою. И вотъ мы думаемъ: что бы вышло изъ пьесы, если бы счастливца изображалъ г. Ленскій? Тогда, дѣйствительно, мы увидали бы образцовое и цѣльное исполненіе всей пьесы, отъ котораго Москва почти совсѣмъ уже отвыкла.
Нашъ обзоръ былъ уже сданъ въ печать, когда насъ порадовалъ слухъ, что гг. Киселевскій и Рощинъ-Инсаровъ приглашены, или имѣютъ быть приглашены, на петербургскую Императорскую сцену, а г. Давыдовъ — на московскую; еще больше порадовались бы мы, если бы г. Рощинъ-Инсаровъ остался въ Москвѣ на сценѣ Малаго театра.