СОВРЕМЕННОЕ ИСКУССТВО.
правитьНа сценѣ Малаго театра, 18 октября, произошло то, чего мы ожидали: г. Буренинъ убилъ на-повалъ Агриппину; но случилось еще нѣчто, совершенно нами непредвидѣнное, — г. Буренинъ наклеветалъ на Агриппину, будто правды-то про нее мало, и изувѣчилъ ее, а заодно уже изувѣчилъ я Нерона, и Поппею, и Актею, и Сенеку, и всю милую компанію, окружавшую страшнаго императора-скомороха. У насъ какъ-то издавна повелось, что драматурги и романисты присвоили себѣ право распоряжаться исторіей по своему усмотрѣнію, искажать событія, какъ имъ вздумается, и уродовать историческіе характеры и лица, сообразно собственнымъ измышленіямъ. Вообще, это обычай прескверный. Если въ достовѣрной исторіи нѣтъ подлиннаго матеріала для драмы или романа, то не зачѣмъ и трогать такого историческаго эпизода, не для чего переиначивать факты и тащить на сцену небывальщину, обставленную сочиненными историческими личностями. Въ исторіи и безъ выдумокъ есть достаточно событій, легко укладывающихся въ рамки драмы, трагедіи или романа; но немного найдется моментовъ, болѣе для того удобныхъ, чѣмъ послѣдніе годы жизни и смерть Агриппины, какъ о томъ разсказываетъ Тацитъ или какъ излагаетъ дѣло графъ де-Шампаньи въ своей книгѣ Les Césars (т. II). Понять нельзя, для чего понадобились г. Буренину придуманныя имъ извращенія фактовъ и искаженія извѣстныхъ личностей. Тѣмъ болѣе это непостижимо, что несомнѣнная драма или, вѣрнѣе, трагедія въ передачѣ г. Буренина превратилась въ скучнѣйшій рядъ сценъ, ничѣмъ между собою не связанныхъ и не дающихъ ни малѣйшаго понятія о тогдашней римской жизни, о лицахъ, окружавшихъ Нерона,.и объ интригахъ, приведшихъ къ страшному преступленію. Напомнимъ вкратцѣ истинныя событія. Неронъ получилъ императорскую власть шестнадцатилѣтнимъ юношей (въ 54 г. по P. X.), благодаря цѣлому ряду преступленій, совершенныхъ для того его матерью Агриппиной. Какъ трагически-страстно добивалась Агриппина власти для сына, можно судить по тому, что когда астрологи предсказали ей, что Неронъ будетъ царствовать, но убьетъ свою мать, то она отвѣчала: «Пусть убиваетъ, лишь бы царствовалъ!» Неронъ былъ уже женатъ на Октавіи, но жену не любилъ и находился въ открытой связи съ отпущенницей Актееей. «Самые строгіе друзья» Нерона относились къ этому снисходительно, изъ боязни, какъ бы онъ «не сталъ развращать знатныхъ римлянокъ, если запретить ему связь съ Актеей». Мы цитируемъ по Тациту. «Строгіе друзья» были Сенека и Бурръ, его воспитатели. Одна Агриппина «разсыпалась въ жалобахъ, что ее промѣняли на отпущенницу, преслѣдовала его безпрестанными упреками». Раздраженный этимъ Неронъ отдалился отъ матери «и отдался Сенекѣ». «Тогда Агриппина, измѣнивъ политику, стала подступать къ сыну съ ласками, стала предлагать ему даже собственную спальню и собственное ложе, лишь бы только скрыть то, что неизбѣжно въ такой молодости и на верху могущества». Тутъ закипѣла сложная дворцовая интрига въ борьбѣ между Агриппиной и Сенекой изъ за вліянія на молодаго императора, предававшагося тѣмъ временемъ самымъ безпутнымъ ночнымъ похожденіямъ и уличнымъ буйствамъ съ толпой пьяныхъ товарищей. Вышедшая изъ себя Агриппина «разразилась страшными угрозами» низвергнуть Нерона и возвести на престолъ Британника. Неронъ отравилъ его на пиру. Агриппина «пришла въ ужасъ», тѣсно сблизилась съ Октавіей, «безпрестанно имѣла тайныя совѣщанія съ друзьями», старалась привлечь къ себѣ трибуновъ и центуріоновъ. «Неронъ узналъ объ этомъ и отнялъ у нея почетный караулъ». «Домъ Агриппины опустѣлъ»; въ виду явной немилости императора, всѣ отшатнулись отъ нея. Актеръ Парисъ, приверженецъ заклятыхъ враговъ Агриппины, по ихъ наущенію, передалъ Нерону во время ночной попойки о заговорѣ противъ него Агриппины и «такъ испугалъ его», что Неронъ тутъ же «хотѣлъ лишить жизни мать» и ея сообщниковъ. Сенека и Бурръ пошли къ Агриппинѣ на разсвѣтѣ. Бурръ изложилъ ей обвиненіе и «сталъ угрожать ей». Агриппина отвѣчала имъ страстною и трогательною рѣчью, дословно записанною въ Лѣтописи Тацита, потомъ пошла къ сыну и мастерскими изворотами «выхлопотала наказаніе доносчикамъ и награды друзьямъ». Только Парисъ избѣжалъ кары; «онъ былъ слишкомъ нуженъ для развратнаго Нерона». Тѣмъ временемъ отпущенницу Актею смѣнила Поппея, женщина знатнаго рода и замѣчательной превлекательности. «Будучи замужемъ за Руфіемъ Криспиномъ, отъ котораго имѣла сына, она отдалась молодому развратнику Огону, потому что онъ пользовался большою дружбой Нерона». Съ мужемъ она развелась и вышла замужъ за Отона, который и помогъ ей стать любовницей императора. Поппея знала, что «пока жива Агриппина», ей не добиться брака съ Нерономъ, и пустила въ ходъ всѣ очарованія, интриги и сплетни, чтобы окончательно уничтожить вліяніе Агриппины. Тутъ еще разъ появляется отпущенница Актея, подосланная Сенекой, съ чудовищною сплетней, распущенною врагами Агриппины. Тогда уже окончательно рѣшено было во что бы то ни стало отдѣлаться отъ Агриппины убійствомъ. Отпущенникъ Аницетъ, командовавшій флотомъ, предложилъ свои услуги. «Навѣрное извѣстно, что какой-то шпіонъ донесъ Агриппинѣ объ угрожающей опасности», и она отправилась въ Баіи не моремъ, а на носилкахъ. Но тамъ сынъ успокоилъ ее ласками и нѣжностью и проводилъ до корабля, на которомъ должно, было совершиться страшное преступленіе. Агриппина спаслась лишь благодаря какому-то чуду, получивши, однако же, рану въ плечо. Укрывшись въ свою виллу, она рѣшила, что ей «осталось одно средство избавиться отъ бѣды: притвориться, что ничего не подозрѣваетъ». Неронъ «совершенно потерялъ присутствіе духа, онъ до того перепугался, что ему стало мерещиться, что вотъ-вотъ явится она, быстрая на месть», и уничтожитъ его. «Тотчасъ онъ призываетъ къ себѣ Сенеку и Бурра» и съ ихъ совѣта поручаетъ опять Аницету убить Агриппину. Аницетъ съ отрядомъ солдатъ «разгоняетъ народъ», пришедшій поздравить ее съ избавленіемъ отъ опасности, «оцѣпляетъ виллу, приказываетъ выломать двери, отражаетъ рабовъ, которые хотѣли было защищаться», и врывается въ спальню императрицы «въ сопровожденіи тріерарха Геркулея и флотскаго центуріона Олоарита». «Если ты пришелъ узнать о моемъ здоровьѣ, — сказала Агриппина, — доложи Нерону, что мнѣ лучше. Если же ты хочешь совершить преступленіе, то я ни за что не повѣрю, чтобы сынъ мой могъ дать приказаніе лишить жизни собственную мать»… «Убійцы окружили постель, и тріерархъ первый ударилъ ее палкой по головѣ. Видя, что центуріонъ обнажилъ уже мечъ, она подставила чрево и съ восклицаніемъ: „Рази сюда!“ — пала подъ множествомъ ударовъ».
Думаемъ, что къ этой трагедіи нѣтъ надобности прибавлять какіе-либо вымыслы собственно изобрѣтенія; надо только умѣло разбить ее на дѣйствія, картины и сцены. У Тацита дѣйствующія лица такъ живы, что никакою фантазіей нельзя сдѣлать ихъ болѣе реальными и характерными. Г. Буренинъ предпочелъ, повидимому, Лѣтописи Тацита Агасѳера въ Римѣ Гамерлинга; и имъ, однако, онъ не удовлетворился, — насочинялъ всякаго вздора отъ собственнаго «нутра», очень талантливаго, но безповоротно загубленнаго привычкой въ безшабашнымъ пародіямъ и ругательствамъ. А потому и Смерть Агриппины оказалась, въ сущности, не историческою драмой, а «пародіей» на драму и на исторію. По пьесѣ г. Буренина, Агриппина, — невѣдомо зачѣмъ, — влюблена въ актера Париса; Поппея влюблена въ него же, безъ малѣйшей въ томъ надобности и въ полное искаженіе характера этой римской дамы, которая никогда и ни въ кого не была, да и не могла быть влюблена. Актея — мечтательная и экзальтированная барышня; она поетъ Нерону, и только, а онъ нѣжно сантиментальничаетъ съ нею на берегу моря. Это — Неронъ-то! Сенека выведенъ на сцену лишь затѣмъ, чтобы быть осмѣяннымъ и опозореннымъ. По всему ходу пьесы въ интригахъ противъ Агриппины онъ не принимаетъ никакого участія. Убѣждаетъ Нерона убить мать отпущенникъ Тигелинъ, въ дѣйствительности совершенно непричастный этому дѣлу. Но г. Буренину, послѣ неудачнаго покушенія на кораблѣ, Агриппина возвращается во дворецъ сына и мечтаетъ о толъ, чтобы сдѣлать императоромъ своего любовнива Париса Неронъ закалываетъ Париса. Агриппина приходитъ въ ту же комнату, гдѣ еще лежитъ тѣло зарѣзаннаго актера, и ложится спать. Ее будитъ какой-то странный сонъ. Она вскакиваетъ и видитъ Аницета и Тигелина, пришедшихъ ее убить. «Бей въ грудь, вскормившую Нерона!» — восклицаетъ буренинская Агриппина. Ее убиваетъ Тигелинъ, въ дѣйствительности даже не присутствовавшій при ея смерти. Врывается народъ, никогда во дворецъ Нерона не врывавшійся, и требуетъ Агриппину. Неронъ беретъ факелъ и съ восклицаніемъ: «Вотъ она!» — показываетъ народу лежащее на полу тѣло своей матери. Пьеса кончена.
Во всей этой сплошной несодѣянности нѣтъ ни намека на характеръ, ни какого-либо подобія жизни взятой авторомъ эпохи. Такого безсмысленнаго вздора, навѣрное, никогда еще не появлялось ни на одной театральной сценѣ, и весьма желательно, чтобы впредь тоже никогда не появлялось. И вотъ почему: огромное большинство зрителей не имѣетъ и какого понятія о подлинной исторіи Агриппины и Нерона. Показать на эту исторію въ лицахъ, какъ она происходила на самомъ дѣлѣ, какъ Шекспиръ показываетъ Смерть Юлія Цезаря, дѣло полезное и хорошее. Масса публики знакомится съ исторіей, съ ея выдающимися дѣятелями и съ бытомъ данной эпохи. Изъ пьесы же г. Буренина публика выноситъ совершенно ложное и превратное понятіе обо всемъ этомъ. И потомъ ее уже не разубѣдишь, что дѣло было совсѣмъ не такъ, какъ изображено извѣстнымъ сочинителемъ и какъ показано на казенной сценѣ. Пишущему эти строки самолично довелось и не одинъ разъ слышать, какъ люди, принадлежащіе къ такъ называемому образованному обществу, судили и ряди о настоящихъ Агриппинѣ и Неронѣ на основаніи невообразимой чепухи, сочиненной г. Буренинымъ, и убѣдить ихъ въ томъ, что все это — непозволительное вранье, нѣтъ почти никакой возможности. Это и побудило насъ изложить въ короткихъ словахъ, по крайней мѣрѣ, внѣшніе факты даннаго событія въ томъ видѣ, какъ они переданы намъ достовѣрною исторіей. Пьеса г. Буренина «провалилась» вполнѣ по ея достоинству. Объ игрѣ артистовъ говорить нечего: безсмыслицѣ не могутъ придать смыслъ ни какіе исполнители. Правда мститъ за себя безпощадно авторамъ и актерамъ. Противъ этого ничего не подѣлаешь ни роскошною постановкой пьесы, ни обстановкою ея, ни лучшими силами первоклассной труппы, ни декораторскими фокусами, какъ надвигающаяся гроза въ 3-мъ дѣйствіи. Завѣдующіе этой частью въ казенныхъ театрахъ большіе мастера своего дѣла и, несомнѣнно, выдающіеся художники. Тѣмъ болѣе замѣтными оказываются всякіе промахи, хотя бы и не особенно важные, вродѣ, напримѣръ, галеры, стоящей у берега съ сильно надутыми вѣтромъ парусами. Это немножко забавно и очень много невѣрно. «Ночь блистала звѣздани, море было гладко и спокойно», — говоритъ Тацитъ, описывая это событіе. Столько же смѣхотворное впечатлѣніе производитъ костюмъ г. Ленскаго въ ненужной для пьесы роли какого-то «старика-христіанина».
Послѣ двухъ плохихъ (Сестры Саморуковы и Симфонія) и двухъ никуда негодныхъ пьесъ (Старая сказка и Смерть Агриппины) мы разсчитывали, что Новое дѣло, комедія г. Немировича-Данченко, сколько нибудь скраситъ неприглядное начало нынѣшняго сезона, и ошиблись: Новое дѣло такъ слабо, что его хоть заново передѣлывай. Мотивы для комедіи въ этой пьесѣ есть, не особенно новые, но, тѣмъ не менѣе, довольно интересные; только комедіи-то авторъ изъ нихъ не сдѣлалъ, а потому и сами мотивы расползлись врознь и вывѣтрились въ пустыхъ разговорахъ. При иныхъ комбинаціяхъ тѣ же мотивы получили бы другое освѣщеніе, и изъ ихъ взаимодѣйствія могло бы получиться нѣчто оригинальное. Центральное мѣсто въ пьесѣ занимаетъ пожилой помѣщикъ Столбцовъ (г. Ленскій), почти старикъ, аферистъ, прожектеръ, мечтающій сразу зацапать милліоны, безъ затраты труда, силою одной своей богатой фантазіи. Онъ уже нѣсколько разъ примѣривался получить лакомые милліоны такимъ образомъ, затѣвалъ разныя предпріятія, строилъ какіе-то заводы и на всемъ обрывался; кончилось тѣмъ, чѣмъ и должно было кончиться: отъ большаго когда-то состоянія не осталось у него ничего, кромѣ неоплатныхъ долговъ. Но помѣщикъ не унимается и не унываетъ. Свое пылкое воображеніе онъ принимаетъ за необыкновенную энергію, сочиненіе проектовъ считаетъ серьезнымъ дѣломъ и непоколебимо убѣжденъ, что онъ-то и есть самый первоклассный дѣлецъ, способный вывести русскую промышленность на путь блестящаго процвѣтанія. Задуманное имъ «новое дѣло» состоитъ въ томъ, чтобы пріобрѣсти отъ сосѣднихъ крестьянъ участокъ земли и начать разработку найденнаго на немъ каменнаго угля. Каменноугольное дѣло у насъ не особенно «ново», и совсѣмъ не новость — покушеніе разорившагося барина начать милліонное дѣло съ пустымъ карманомъ. Надо добыть на первый разъ какихъ-нибудь двѣсти-триста тысячъ. Сущіе пустяки: старшая дочь Столбцова замужемъ за московскимъ купцомъ-милліонеромъ; стоитъ только доѣхать до Москвы — и купеческіе желѣзные сундуки родственно раскроются настежъ передъ геніальнымъ прожектеромъ. Выѣхать только не съ чѣмъ. Столбцовъ отбираетъ послѣдніе гроши у обобранной уже имъ дальней родственницы Питолички (г-жа Щепкина) и отправляется на поиски золотаго руна съ женой, Ольгой Ѳедоровной (г-жа Бларамбергъ-Чернова), съ дочерью Соней (г-жа Лешковская) и молодымъ инженеромъ Орскимъ (г. Южинъ). Жоржъ Орскій любитъ Соню, Соня любить Жоржа; но они — положительные молодые люди и не хотятъ вступать въ бракъ, прежде чѣмъ инженеръ наинженеритъ достаточное обезпеченіе для будущей семьи. Преблагоразумные молодые люди; сердца у нихъ, кромѣ околосердечной оболочки, заключены еще въ разсчетные листы. Очень хороши эти Жоржъ и Соня. Въ способности и дѣловитость папаши они не вѣрятъ ни на грошъ и ведутъ свою линію, смѣкая про себя относительно московскихъ родственныхъ сундуковъ.
А тамъ, въ Москвѣ, въ роскошнѣйшихъ палатахъ благополучно процвѣтаетъ торговый домъ братьевъ Колгуевыхъ. Семья состоитъ изъ крѣпко-купеческой маменьки (г-жа Садовская), вдоваго старшаго брата, Прокофья Никитича (г. Рыбаковъ), меньшаго Андрея (г. Садовскій), женатаго на Людмилѣ Васильевнѣ (г-жа Ѳедотова), дочери Столбцова, выданной имъ насильно замужъ за милліонера купца. Старуха Колгуева вѣритъ только государственному банку и собственному несгораемому сундуку. Прокофій Колгуевъ вѣритъ только себѣ и въ себя вѣритъ безгранично. Кулакъ безпощадный, онъ притворяется англоманомъ, желаетъ довести отечественный протекціонизмъ до полнаго запрещенія ввоза иностранныхъ товаровъ, отцовское наслѣдіе бережетъ свято и рачительно преумножаетъ. На этотъ предметъ онъ совершенно неожиданно нашелъ себѣ дѣятельную помощницу въ лицѣ жены меньшаго брата, превратившейся изъ барышни Столбцовой въ надлежащую хранительницу колгуевскихъ амбаровъ, сундуковъ и брилліантовъ. Только ея мужъ, Андрей, не подходитъ къ этой достойной семьѣ. Нервный, слабый, болѣзненно-впечатлительный, онъ живетъ въ какомъ-то фантастическомъ мірѣ звуковъ, слышныхъ только ему одному. Люди веселятся, смѣются, говорятъ беззаботно, а его чуткому уху, или чуткой душѣ, слышится ихъ скорбь, гнетущая забота, и это мучаетъ его, терзаетъ: «зачѣмъ это такъ, зачѣмъ?… Лучше бы иначе какъ-нибудь, чтобы хорошо было». Жалко ему всѣхъ ихъ, а какъ имъ помочь, онъ не знаетъ. Деньги не имѣютъ для него никакой цѣны, купеческія дѣла — никакого значенія. Если бы не обдѣлистая жена, его давно признали бы неправоспособнымъ и взяли бы подъ опеку. Неформально онъ, впрочемъ, и теперь подъ опекой жены и подъ надзоромъ какого-то дядьки, слѣдящаго за каждымъ его шагомъ. Жена не даетъ ему денегъ, дядька наблюдаетъ, чтобы онъ не напился пьянъ. Въ эту-то семью Столбцовъ является съ своимъ проектомъ разработки каменнаго угля, мечется, кидается, убѣждаетъ и, разумѣется, не можетъ ничего добиться. Всѣ видятъ, что человѣкъ онъ «не-серьезный» и что дать ему деньги въ руки — все равно, что «выкинуть ихъ за окно». Только на Андрея «мучительно» подѣйствовали уловленные имъ «звуки», и онъ, чтобы отдѣлаться отъ нихъ, обѣщаетъ дать тестю полтораста тысячъ потихоньку отъ своихъ. Столбцовъ приходитъ въ какой-то восторженный ражъ, начинаетъ пѣть во все гордо, безобразничать и, вообще, вести себя въ чужомъ домѣ совершенно непристойно. А инженеръ Орскій ведетъ свою линію, потихоньку, осторожно, исподоволь подбирается къ Прокофью Колгуеву и его сундукамъ. Преобстоятельный молодой человѣкъ этотъ Жоржъ!
Въ третьемъ актѣ Столбцовъ убѣждается, что добромъ не получить ему отъ Андрея обѣщанныхъ денегъ, и вымогаетъ у него векселя на полтораста тысячъ. Въ этомъ ему помогаютъ жена и дочь, а инженеръ Жоржъ стоитъ на караулѣ, чтобы кто-нибудь изъ Колгуевыхъ не помѣшалъ столь похвальному дѣлу. Столбцовъ прикарманилъ векселя и уходитъ козыремъ. Людмила Колгуева допытывается отъ мужа о векселяхъ, грозитъ отступиться отъ него и отдать его формально подъ опеку; Андрей поднимаетъ кулакъ, чуть не бьетъ Людмилу, упрекаетъ ее въ томъ, что она въ пять лѣтъ супружеской жизни не сказала ему ни одного ласковаго слова, остается съ нимъ «на вы». Растроганная, — неизвѣстно чѣмъ, — она говоритъ ему нѣжныя слова: «ты», «милый» и т. под., обнимаетъ его и вмѣстѣ съ нимъ роняетъ слезы умиленія. Въ послѣднемъ дѣйствіи получаются извѣстія, что все имущество Столбцова описано и назначено въ продажу за долги. Инженеръ Орскій подводитъ свою линію къ концу и объясняетъ Колгуевымъ, что каменноугольное предпріятіе есть, въ сущности, очень выгодное дѣло, если имъ будетъ распоряжаться онъ, инженеръ Орскій, а не легкомысленный фантазёръ Столбцовъ. Людмила и Прокофій Волгуевы останавливаются на такомъ рѣшеніи: взять дѣло въ свои руки и передать его Жоржу въ видѣ приданаго за Соней, Столбцову же удѣлять изъ доходовъ необходимое для безбѣднаго существованія. А чтобы онъ воображалъ, будто и на немъ лежитъ какое-то дѣло, купить ему экипажъ и лошадей, пусть катается, шумитъ и фантазируетъ. Столбцовъ на такія штуки не согласенъ; онъ самъ, своими руками, хочетъ дѣлать свое «новое дѣло», подъ команду къ «инженеришкѣ» не желаетъ попадать и отказываетъ ему, въ рукѣ дочери. Теперь ему никого не нужно, — у него въ карманѣ векселя Андрея на полтораста тысячъ. Происходитъ цѣлый скандалъ, прерываемый поданною телеграммой, сообщающей, что бельгійцы купили у крестьянъ каменноугольный участокъ. Столбцовъ, въ отчаяніи, громитъ купцовъ и ихъ неподвижность, за недостатокъ предпріимчивости, за отсутствіе патріотизма, вслѣдствіе чего иностранцы захватываютъ лучшія дѣла и забираютъ лакомые куши. Ему, Столбцову, не деньги нужны, не полтораста тысячъ, а «новое дѣло»; онъ выкидываетъ векселя къ ногамъ Андрея и уходитъ измышлять еще какое-нибудь «новое дѣло». Купцы смущены и общимъ семейнымъ совѣтомъ приходятъ къ заключенію, что такіе господа, какъ Столбцовъ, необходимы, что если съ его предпріимчивостью соединить знанія и благоразуміе инженера Жоржа, да капиталы и торговую умѣлость ихъ, Колгуевыхъ, тогда можно надѣлать диковинныхъ дѣлъ. И процвѣтетъ любезное наше отечество, яко кринъ, иноземцы же посрамлены будутъ и отыдутъ со стыдомъ во-свояси. Во что бы ни стало, надо вернуть Столбцова, иначе отечество не процвѣтетъ, а иностранцы будутъ въ немъ наживаться и надъ нами посмѣиваться. Вернуть Столбцова, — безъ него пропадемъ!
И такъ, г. Немировичъ-Данченко сооружалъ всю эту четырехъэтажную машину для поученія" какъ намъ довести родную землю до процвѣтанія. Выходитъ такъ просто, что надо удивляться, какъ это раньше-то никто не сообразилъ, отчего у насъ «застой промышленности», «кризисы» и всякіе карманные «жупелы». Все это необычайно легко устранить: первымъ дѣломъ кликнуть кличъ и созвать проюрдонившихся помѣщиковъ, одаренныхъ пылкою фантазіей и пустившихъ на вѣтеръ всѣ свои животишки. Набѣжитъ ихъ, вѣроятно, довольное количество. Изъ нихъ поставить въ первую категорію имѣющихъ дочерей на возрастѣ, дабы одну отдать за богатаго купца, хотя бы немножко и полоумнаго, — другую за обдѣлистаго инженера, хотя бы немножко и смахивающаго на обстоятельнаго прохвоста. Если окажется третья дочка, ее недурно повѣнчать съ адвокатомъ, на всякій случай; мало ли что произойти можетъ въ патріотическомъ увлеченіи пользами и нуждами дорогаго отечества, — вымогательство векселей, напримѣръ, или другая небольшая уголовщинка. Буде которая изъ дѣвицъ заартачится, согнуть ее въ крендель и отдать замужъ насильно для ея же блага и для блага родины. У кого нѣтъ дочерей, тотъ станетъ во вторую категорію и пуститъ въ оборотъ родныхъ сестеръ ил иныхъ родственницъ, или самъ подъѣдетъ къ купеческой дочкѣ, у которой мамаша на желѣзномъ сундукѣ сидитъ. При такихъ родственныхъ союзахъ дѣла пойдутъ превосходно: промотавшіеся помѣщики будутъ фантазировать, проекты писать и «новыя дѣла» изобрѣтать, раскошелившіеся купцы — на счетахъ щелкать и балансы подводить, инженеры — орудовать, адвокаты — обѣлять и концы прятать, отечество — процвѣтать, иностранцы — рты разѣвать и руками разводить, откуда только у насъ что берется! Не комедію написалъ г. Немировичъ-Данченко, а проектъ въ лицахъ. Въ этомъ проектѣ предусмотрѣны даже такія подробности, какъ способъ нанудобнѣйшаго пріобрѣтенія отъ крестьянъ земли, нужной для «новаго дѣла». Всѣмъ извѣстно, что съ мужиками столковаться трудно и хлопотливо. Такъ вотъ авторъ и показываетъ, какъ обдѣлываютъ такое дѣло Столбцовъ и Орскій. Они просто подкупаютъ пропойцу деревенскаго «аблаката», Лашенкова (г. Музиль), сидѣвшаго нѣсколько разъ въ острогѣ за мошенничество и подлоги, и отправляютъ его «объегоривать» крестьянъ-землевладѣльцевъ. Само собою разумѣется, къ проекту въ лицахъ нельзя предъявлять такихъ же требованій, какія мы предъявляемъ къ комедіи. Проектъ не имѣетъ ни завязки, ни фабулы, ни интриги, ни развязки. Таково и Новое дѣло г. Немировича-Данченко. Проектъ всегда болѣе или менѣе скученъ, и новое произведеніе г. Немировича-Данченко очень скучно. Не разогналъ этой скуки ни г. Музиль комизмомъ весьма сомнительнаго достоинства, ни г. Ленскій совсѣмъ уже несомнѣннымъ шаржемъ. Вина въ томъ, т.-е. въ шаржѣ, лежитъ, по нашему мнѣнію, въ равной мѣрѣ на авторѣ и на артистѣ; авторъ насолилъ, а артистъ еще пересолилъ, и изъ Столбцова вышло нѣчто ни на что непохожее и рѣшительно невозможное. Баковъ онъ ни есть человѣкъ, все же предполагать надо, что внѣшній-то лоскъ, знаніе приличій у него должно быть. Столбцовъ же въ «проектѣ» г. Немировича-Данченко ведетъ себя такъ, какъ это нигдѣ не видано и не слыхано, — мечется, какъ угорѣлый, гогочетъ, оретъ, поетъ во всю глотку въ чужомъ домѣ… Насколько г. Ленскій пересолилъ, настолько же не досолилъ г. Рыбаковъ. Вмѣсто крѣпколобаго, упорнаго и безпощаднаго кулака, «не умѣющаго ничего забывать и ничего прощать», онъ изобразилъ какого-то мягкотѣлаго рыхляка, нисколько не характернаго. Замѣчательно хорошъ былъ г. Садовскій, особливо во второмъ дѣйствія. Глядя на этого несчастнаго милліонера, одареннаго чуткою, артистическою душой, страшно становилось и больно, — чѣмъ его довели до состоянія близкаго къ помѣшательству и, во всякомъ случаѣ, ненормальнаго. На* нѣчался типъ въ высокой степени любопытный и оригинальный. Къ сожалѣнію, авторъ не справился съ нимъ и мало-по-малу свелъ его, такъ сказать, на нѣтъ. Въ концѣ-концовъ, не получилось ни типа, ни характера, ни даже ясно опредѣленнаго лица. Впрочемъ, такою же неопредѣленностью страдаютъ и другія роли, при всемъ превосходствѣ ихъ исполненія. Что такое Людмила? Заглохла и зачерствѣла она въ этой золотой обстановкѣ между несгораемымъ шкафомъ, амбаромъ и бумагопрядильною мануфактурой, или же въ дѣлѣ ищетъ исхода своимъ силамъ? Любитъ она мужа или выносить его не можетъ? Что такое инженеръ Жоржъ? По всѣмъ признакамъ — прохвостъ, а, между тѣмъ, чувствуется особенное расположеніе къ нему автора, какъ будто на него-то, именно, возлагаются большія надежды. Смутно все это, неопредѣленно, недодумано и недодѣлано.