[455]
СОВРЕМЕННАЯ ИДИЛЛІЯ.

Самихъ себя они изгнали
И встрѣтились въ чужихъ краяхъ,—
Сошлись, истратились, устали,
И домикъ наняли въ горахъ.
Тамъ, гдѣ на солнечномъ припекѣ
Въ дни Пасхи зрѣетъ апельсинъ,
Гдѣ въ зной журчащіе потоки
Изъ трещинъ каменныхъ съ вершинъ
Стекаютъ въ сонныя долины;
Гдѣ возлѣ мраморныхъ руинъ,
Изъ кактусовъ колючій тынъ,
Какъ допотопныхъ травъ потомокъ,
Торчитъ, прикрывъ со всѣхъ сторонъ
Когда-то царственныхъ колоннъ
Въ плющи наряженный обломокъ;
Гдѣ серпъ забытъ, заброшенъ плугъ,
Гдѣ бѣлый домъ съ крыльцомъ—изъ тѣни

[456]

На солнце выдвинулъ ступени;
Гдѣ къ морю путь прошелъ на югъ;
Гдѣ высохъ листъ, трава пожелкла,
Гдѣ жизнь, какъ бы уставши, смолкла,—
Они скрываются самъ-другъ.
Не жаль имъ родины холодной:
Онъ проклялъ жизнь въ ея степяхъ
И скрылся отъ вражды народной;
Она—ушла въ любви свободной
Искать уединенныхъ дней;
Но въ этой жизни безъ цѣпей
Въ ней скука надломила силы,—
А онъ безъ дѣла изнемогъ,—
И оба сѣли на порогъ
Своей неприхотливой виллы.
Онъ желтъ лицомъ,—она блѣдна,
Глаза сердиты, губы сухи;
Онъ молчаливъ,—она не въ духѣ,—
И говоритъ ему она:
— Ну, что жъ намъ дѣлать, ясный соколъ?
Жаръ, духота,—одно окно,
И даже два окна безъ стеколъ,
Прикрыты ставнями;—смѣшно
Мечтать… а что жъ намъ дѣлать лѣтомъ,
Когда и думать тяжело!—

[457]

Пиши стихи, будь хоть поэтомъ!
Или начнемъ, куда ни шло,
Писать посланія другъ къ другу;
Ты мнѣ пиши, а я тебѣ.

Онъ.

О чемъ?

Она.

О чемъ? Ты о своей борьбѣ
Съ людьми; а я, на зло судьбѣ,
Постановлю себѣ въ заслугу
Ту независимость, съ какой
Я по любви сошлась съ тобой.
Авось, поднявшись на ходули,
Мы въ собственныхъ своихъ глазахъ
Начнемъ расти, врагамъ на страхъ.
Ахъ, скука, скука! Но могу ли
Я, посуди ты, безъ хандры
Смотрѣть на выступы горы,
Палящимъ солнцемъ облитые,
Какъ бы изъ бронзы отлитые?
Такъ нестерпимо всякій разъ
Въ день утомительный и жаркій,

[458]

Своею желтизною яркой
Они тревожатъ нервы глазъ.
Ты, около меня,—усталый,—
Не то поэтъ иль добрый малый,—
Провинціалъ изъ нашихъ странъ,
Не то измученный тиранъ,
Моей любви невольникъ жалкій…
А вонъ, пустой водопроводъ
И подъ его разбитой аркой
Ручей спадающій съ высотъ;
Вокругъ него плющи и розы,
А тамъ, на скатѣ, пастухи,
Ослы, пасущіяся козы…
Все это просится въ стихи
Или въ картину,—но все то же
И то же каждый день—о, Боже!
Какъ этихъ живописныхъ мѣстъ
Мнѣ живописность надоѣла!
Но… не ропщу,—сама хотѣла
Я на себя взять этотъ крестъ.

Онъ.

Несчастная! да развѣ есть
Природа гдѣ-нибудь богаче!

[459]

Не петербургскія ли дачи
Ты ей прикажешь предпочесть?
Будь, милая, великодушнѣй,—
Здѣсь померанцы…

Она.

Здѣсь померанцы… Что̀ мнѣ въ нихъ!
Отъ рощи ихъ несетъ конюшней.
Ты жъ, слава Богу, не женихъ…

Онъ.

О! слава Богу!

Она.

О! слава Богу! Ароматенъ
Здѣсь воздухъ такъ, что непріятенъ.
Не знаю, будешь ли ты радъ,
Когда я этотъ ароматъ
Сравню съ любовью: для начала
Она куда какъ хороша!
Но, вѣрь мнѣ, гордая душа
Еще чутья не потеряла…

[460]


Онъ.

Я также гордъ и, можетъ быть,
Капризенъ также,—цѣпи долга,
Какъ ты, не сталъ бы выносить…
И если вздумалъ полюбить,
Увѣренъ былъ, что не надолго.
Любовь вотъ здѣсь, она въ крови;
Затихла кровь,—и нѣтъ любви;
Не вѣрю я въ другое чувство,—
Пусть говорятъ о немъ всѣ тѣ,
Кто любитъ праздное искусство,
Построенное на мечтѣ.

Она.

А ты,—ты развѣ не мечтатель?

Онъ.

Благъ неизвѣданныхъ искатель,
Я, ради этихъ благъ, отвергъ
Отчизну, вѣру, власти, нравы,
Кумиры наши ниспровергъ,
Во всѣхъ преданьяхъ нашей славы
Я подсмотрѣлъ не ложь, такъ миѳъ

[461]

Въ своемъ богатствѣ я увидѣлъ
Зло—и его возненавидѣлъ.
Я былъ безпеченъ и лѣнивъ,—
Хотѣлъ занять себя работой;
Жизнь, зараженную зѣвотой
Моихъ родныхъ и близкихъ мнѣ,
Хотѣлъ похоронить на днѣ
И выплыть на поверхность новымъ…
И что жъ увидѣлъ я?— толпа
Въ своемъ величіи суровомъ
И суевѣрна, и тупа…
Въ республикахъ не находилъ я
Себѣ свободы… сталъ вникать, —
И понялъ все свое безсилье,
И къ сердцу сталъ я прижимать
Свои подшибленныя крылья,
Чтобъ только боль его унять…
Мнѣ стало страшно,—не молитва
Мнѣ шла на умъ,—въ моемъ умѣ
То пистолетъ мелькалъ, то бритва…
И смерть мнѣ грезилась, но мнѣ,
Какъ видно, суждено скитаться…
А на какой конецъ? признаться,
Не вѣдаю,—мудренъ отвѣтъ.
Ни смерти нѣтъ, ни жизни нѣтъ.

[462]

Клянусь! на Каинскій привѣтъ
Я бъ могъ откликнуться привѣтомъ.
О, ненавидимая свѣтомъ
И ненавидящая свѣтъ!
Все, проклятое въ цвѣтѣ лѣтъ,
Я предалъ полному забвенью…
Съ твоей ладьей связавъ мою
Полуразбитую ладью,
Отдавшись страсти, какъ теченью,
Я такъ былъ радъ уединенью!
И вотъ, аркадскимъ пастушкомъ,
Я здѣсь у ногъ твоихъ и млѣю,
Тупѣетъ разумъ,—не жалѣю.
Хотѣлъ,—хочу забыться сномъ,
Чтобъ хоть во снѣ себя увидѣть
Героемъ, чуть не божествомъ,
Рѣшившимся возненавидѣть
Міръ съ отвратительнымъ лицомъ.
Съ его прогрессомъ и наукой,
Съ авторитетами его…
Зачѣмъ же ты своею скукой
Сонъ эгоизма моего
Нецеремонно такъ тревожишь?
Я просыпаюсь,—какъ же быть!?
Меня могла ты разбудить,

[463]

Но обновить меня не можешь.
Не признавая ничего,
Ты ждешь и требуешь всего.
Природы—мало, мало—счастья,
Любви—и той недостаетъ,
И за минутой сладострастья
Минута злости настаетъ.
Я знаю, ты меня терзаешь
Или язвишь насмѣшкой злой,
Когда себя воображаешь
Моею мнимою рабой.
Да, не робка ты, не ревнива,
Но къ слову «рабство» такъ пуглива,
Что это слово для тебя,
Какъ чортъ для малаго ребенка;
Ты разбираешь слишкомъ тонко
Все, что̀ ни выражаю я,
Въ минуту радости иль горя…
Ты улыбаешься мнѣ, споря,—
И гордо смотришь на меня,
Когда во всемъ со мной согласна.
Не дѣти мы,—пора понять,
Что мы сошлись, увы! напрасно.
Меня ты хочешь изучать,—
Но ты и трупа не изучишь,

[464]

Когда бъ тебѣ я подалъ ножъ
Анатомическій; за что жъ
Меня, живого, ты такъ мучишь?
Простимся лучше навсегда,
Не правда ли, мой ангелъ?

Она.

Да!..