Советская власть и церковь (Красиков)
| Советская власть и церковь |
| Источник: Пётр Ананьевич Красиков. Избранные атеистические произведения. — Москва: Мысль, 1970. — С. 19—28. • Впервые сочинение издано в виде статьи: Советская власть и церковь // Революция и церковь : журнал. — 1919. — № 1. — С. 16—24.; • В 1920 году сочинение издано в виде отдельной брошюры: Советская власть и церковь. — М.: Нар. ком. юст., 1920. — 8 с. (Антирелигиозная библиотека журнала «Революция и церковь» Вып. 1). • В 1923 году сочинение было издано как статья в книге: Пётр Ананьевич Красиков. На церковном фронте. (1918—1923). — Москва: Юрид. изд-во Наркомюста, 1923. — С. 16—25.; • В 1968 году сочинение издано как статья в сборнике: Деятели Октября о религии и церкви (Статьи. Речи. Беседы. Воспоминания) / М.М. Персиц. Примечания и аннотированный указатель авторских имен К.Б. Суриковой — Москва: «Мысль». Главная редакция социально-экономической литературы. - Академия общественных наук при ЦК КПСС. Институт научного атеизма. Серия «Научно-атеистическая библиотека», 1968. — С. 67—75. |
Русская православная церковь, со времен Петра I получившая бюрократическую организацию и включенная всецело в полицейско-бюрократический аппарат самодержавия, имела главной своей государственной задачей обслуживать интересы эксплуататоров и подчинение трудящихся масс интересам правящих классов внутри государства и также давать религиозную санкцию (идеологию) захватнической колониальной политике при расширении России на Восток и на Запад.
Вся внешняя и внутренняя политика русских правящих классов требовала самого тесного единения между православной церковью, которая во главе с правитель ствующим синодом была в сущности одним из государственных ведомств в русском классовом полицейском государстве. Высшая политика всех русских самодержцев и всех правительственных органов и агентов, будь они по происхождению и по составу своему сплошь немецкими или татарскими, всегда и неизменно была истинно православной, и не было более ярых приверженцев православия, чем все эти, по выражению нашего великого сатирика Щедрина-Салтыкова, экспортируемые к нам из Германии и Остзейских провинций протестантские бароны, «немцы с русской душой»,— все эти Екатерины, Анны Леопольдовны, Бенкендорфы, фон-Вали, Остен-Сакены, Карлы-Амалии, Грингмуты, Саблеры, им же имя легион. Столп самодержавия и всякого угнетательства Победоносцев ярко выразил эту тесную связь, завещая своим последователям и ученикам правило, что вся политика русского царства должна быть основана на трех китах: самодержавии, православии и народности, т. е. на бесправии масс, на их невежестве и национальной вражде, как между составляющими Россию племенами, так и по отношению к другим нациям, с которыми надо воевать и коих следует покорять под ноги «белого царя».
И действительно, вся политика русского царства, все сложнейшие колониальные, торговые и т. п. интересы и вожделения российских правящих классов, все ухищрения то предательской, то насильнической русской дипломатии и завоевательных войн (как и всякой иной дипломатии эксплуататорских государств) в сознании темных, забитых, невежественных, гонимых на убой масс воплощались и формулировались в победе православной веры и ее главы, каковым являлся русский царь над всеми иноверцами.
Японская, а затем и мировая войны, раскрывшие глаза русским трудящимся массам, в феврале 1917 г. покончили с одним из победоносцевских китов — самодержавием, но правящие классы самым недвусмысленным образом показали себя приверженцами монархии как военной классовой диктатуры; февральскую революцию они стремились учесть в свою пользу лишь как средство для более рациональной классовой политики, сравнительно с николаевской, и для более успешной империалистической войны и союзнической дипломатии и употребляли все усилия посадить на престол подходящего для себя кандидата. Потерпев в этом неудачу благодаря растущей сознательности масс, более не желавших вести братоубийственную войну, Временное правительство Милюкова, а затем Керенского и эсеров и меньшевиков, не порывая по существу со старой внешней и внутренней политикой господствующих в России классов, не желая осуществить на деле чаяния трудовых классов, тем охотнее, под шум событий, заключило союз с церковью и попыталась взять к себе ее на службу с ее огромным бюрократическим механизмом (одних священников в России было более 50 тысяч, не считая высшего и низшего духовенства), не только оставив его в полной неприкосновенности, а еще придав ей самодержавную организацию, разрешив ей в лице Тихона вновь восстановить патриаршество, т. е. ту половинку монархической власти над народом, того pontifex maximus[1], которого смела в лице Николая II как главу православной церкви победоносная революция. Духовенство и патриарх, кстати сказать, персонально выдвинутый самыми реакционными элементами буржуазии и дворянства, составляли по молчаливому соглашению с ними правящих классов тот крупный резерв настоящей и будущей реакции, который должен был помочь повернуть психологию масс в нужный момент в сторону не только духовной, но и светской монархии, а пока что на ектеньях и в молитвах духовенство возглашало здравицу «Благоверному Временному правительству».
Под гром пушек Октябрьского переворота, похоронившего монархию и классы эксплуататоров, произошло венчание на царство духовного монарха, ставленника крупной буржуазии, князей церкви и дворянства. В тронной речи духовный заместитель Николая Тихон обещал осуществить по мере сил чаяния его избравших и вплоть до разгрома Деникина держал свое слово довольно исправно. В организации кулацких и белогвардейских восстаний внутри Советской России, а также за ее границей, в стане Скоропадского, Колчака, Деникина, Юденича и т. д. духовенство русское принимало живейшее участие. Церкви и монастыри с их колокольнями и толстыми стенами, с их запасами и всей сплоченной организацией были опорными пунктами антисоветских движений, и звон набата с колокольни был обычным сигналом восстания против власти трудящихся. Анналы революционных трибуналов запечатлели потрясающие образы служителей церкви, раздробляющих из пулеметов и ружей кости своей паствы, борющейся против помещиков и эксплуататоров.
Высшая иерархия в лице патриарха, собора и многих епископов и священников своим содействием, агитацией, посланиями, воззваниями, анафемами, съездами, а иногда и непосредственным участием в военных действиях в лагере противников Советской власти укрепляла силы всех по очереди душителей трудовой России, последовательно и солидарно с русскими правящими классами меняя ориентацию вне зависимости от какой-либо национальной и вероисповедной принадлежности оккупантов и заговорщиков. Миллионы экземпляров воззваний, выпущенных одно за другим и распространенных Колчаком и Деникиным и его агентами как в Советской России, так и в оккупированных областях, в том числе посланий собора и четырех посланий патриарха по разным поводам, наполненных проклятиями по адресу трудящихся, имели целью поднять все население против Советской власти под тем предлогом, что власть эта продает великую Россию, угнетает религию и воздвигла гонение на церковь; однако подкрепление это, оказанное насильникам со стороны церкви, не помогло помещикам и капиталистам обмануть и одолеть трудящиеся классы. Этому способствовали, между прочим, два обстоятельства.
Русский человек, исторически самим поведением и исторической ролью духовенства, всегда находящихся на службе эксплуататоров, привык строго отличать попа от тех верований и обрядов, к которым он исторически привязан в силу условий своего бытия и развития. Как уже замечено нами, с Петра I русская официальная церковь становится простым придатком в государственной классовой машине. С этих пор русский поп непосредственно, окончательно становится не только по существу, как было всегда и везде, но и «формулярно» в ряды агентов власти, в ряды правящих и эксплуатирующих. Священник, земский начальник или урядник, кулак или помещик — вот тесная компания, в коей воплощалась классовая власть и вся ее политика в деревне. Если к этому прибавить, что русские священники и монахи, за редким исключением, не отличаются ни умственным развитием, ни личными достоинствами, способными внушить уважение к ним как к корпорации, то станет понятным, что русский крестьянин, находясь даже во власти религиозных предрассудков и обрядовой религии, настолько не уважает попа и его сословие, что в России нет ни одного сословия, о котором бы даже темный рабочий или крестьянин был бы столь низкого мнения, как о сословии попов и монахов, не говоря уже о мнении на сей предмет образованных классов населения, всегда третирующих попов и рассматривающих их как лакеев. Высшие классы в России вполне усвоили вольтерьянскую точку зрения на религию и ее служителей как на средство удержания от восстания «черного», темного народа. Но русский крестьянин может самыми последними словами поносить своего попа и в то же время целовать ему руку при исполнении магических обрядов, составляющих главную, основную часть религии русского земледельца. Сам поп это превосходно знает и поэтому позволяет вести себя в жизни самым непринужденным образом, открыто стоя на стороне эксплуататоров, полагаясь всецело не на свой авторитет как общественного деятеля, а всецело на свои требы, мощи, молебны, иконы и т. п. предметы, в коих еще нуждается темный, загипнотизированный религией народ. Поэтому открытое, хотя бы массовое участие в контрреволюции священников, монахов с высшей иерархией во главе не могло само по себе увлечь за собою никого, кроме кулаков и самой ничтожной массы трудящихся, и необходимо было в агитации против Советской власти кроме малоубедительного для крестьянина и рабочего довода об отобрании Советами наравне с помещичьими церковных и монастырских угодий, земель, лабазов и подворий придать более затрагивающий душу крестьянина и вообще темного человека привычный аргумент о гонении неверных на самую веру христианскую. Но и этот аргумент, рассчитанный только на неосведомленность и на шовинизм масс, разбивается всей политикой Советской власти в религиозной области.
Сознательный русский пролетариат и крестьянство в лице своего VIII партийного съезда дал нижеследующую формулировку своих воззрений в области религиозных отношений.
§ 13 программы: «По отношению к религии РКП не удовлетворяется декретированным уже отделением церкви от государства и школы от церкви, т. е. мероприятиями, которые буржуазная демократия выставляет в своих программах, но нигде в мире не довела до конца, благодаря многообразным фактическим связям капитала с религиозной пропагандой.
РКП руководствуется убеждением, что лишь осуществление планомерности и сознательности во всей общественно-хозяйственной деятельности масс повлечет за собой полное отмирание религиозных предрассудков. Партия стремится к полному разрушению связи между эксплуататорскими классами и организацией религиозной пропаганды, содействуя фактическому освобождению трудящихся масс от религиозных предрассудков и организуя самую широкую научно-просветительную и антирелигиозную пропаганду. При этом необходимо заботливо избегать всякого оскорбления чувств верующих, ведущего лишь к закреплению религиозного фанатизма».
Таким образом, в согласии с выводами современной науки, нисколько не сомневаясь, что религиозный взгляд на явления природы и общественного труда является историческим пережитком как функция предыдущего рабства трудящихся перед слепыми и непонятными законами общественно-хозяйственных процессов, до сих пор бывших вне зависимости от организованной сознательной их воли, передовая сознательная часть трудящихся России тем подчеркивает, что освобождение еще находящихся во власти предрассудков масс осуществляется, как тесно связанное с самим строительством новой жизни, с приобретением практического умения руководить, заведывать общественным производством, т. е. в осуществлении на деле общественного господства над общественным производством всей жизни. Поэтому, по мысли программы, и центр тяжести антирелигиозной пропаганды, составляющей обязанность партии коммунистов, лежит не в грубом задушении неосвободившихся от религиозного мировоззрения отсталых трудящихся, не в издевательстве над их исторически сложившимися верованиями, а в практическом предоставлении их уму и чувствам такого материала, таких переживаний и навыков, которые на практике развивали бы в них уверенность в своих собственных силах, способность осознать себя частицей могущего господствовать над природой человеческого коллектива, возбудить в них стремление выработать умение организовать общественные силы так, чтобы подчинение природы коллективу — человеку осуществилось на деле без эксплуатации одних классов другими. Словом, коммунистический атеизм центр тяжести всей своей пропаганды полагает в уничтожении в мозгу трудящихся самых оснований представления о наличности и необходимости вмешательства какой бы то ни было потусторонней силы в человеческие отношения как представления, мешающего объяснить действительность и несовместимого с целесообразным, организаторским творчеством жизни самих трудящихся.
С этой точки зрения все религиозные культы рассматриваются советским законодательством как идеологические отражения предыдущих рабских эпох, предыдущих форм бытия человека, изживаемых трудящимися в процессе строительства нового общественного строя и борьбы с бывшими господствующими классами, неминуемо стремящимися со своей стороны сохранить и укрепить у трудящихся веру во вмешательство в устройстве человеческой жизни потусторонних сил, так как в образе этих потусторонних сил на деле скрыты или слепые законы эксплуататорского строя, или воля самих господствующих классов. Поэтому, поскольку реакционные классы стремятся имеющиеся еще в наличности у масс искренние верования во вмешательство потусторонних сил сохранить и организованно использовать для водворения снова в жизнь под видом воли богов, законов и порядков капиталистического строя и собственной классовой воли, которой они всегда умели с помощью духовной бюрократии придавать религиозную оболочку, постольку Советская власть обязана ставить определенные пределы такой классовой организации и такой пропаганде, ибо она имеет явно классовую контрреволюционную цель, при этом необходимо строго отделять в своей политике организаторскую работу реакционных классов на почве религиозных верований масс от самих этих верований и обрядов, имеющих в представлении масс совершенно другие цели.
Пределы эти намечены декретами о расторжении брака, о гражданском браке, об отделении церкви от государства и школы от церкви от 23 января 1918 г., о социализации земли.
Этими мероприятиями советское законодательство положило конец роли церкви как органа власти, обладанию ею огромными, находившимися в ее распоряжении материальными фондами в виде земель[2], угодий, капиталов и т. д. и казенного содержания, совершенно отстранило духовенство от заведывания народным образованием, изъяло из его ведения метрикацию браков, рождений и смертей, признавая законным лишь гражданский брак и развод, вместе с тем предоставляя полную свободу гражданам совершать церковные браки и заносить их в церковные книги, объявило полную свободу граждан придерживаться той или иной религии или не придерживаться никакой, чего не осмеливались делать обыкновенно самые либеральные буржуазные конституции, отменило всякий государственный культ, лишило возможности религиозные конгрегации организовывать какие бы то ни было предприятия под религиозным флагом, не имеющие чисто культового значения, и пользоваться правом юридического лица, воспретило облагать верующих обязательными сборами, предоставляя свободному усмотрению граждан субсидировать в том или ином размере своих служителей культа, предоставило в бесплатное распоряжение групп верующих храмы и молитвенные дома с их обстановкой и провозгласило полную свободу религиозной и антирелигиозной пропаганды.
Из этого краткого перечня уже явствует, что в сущности Советская власть осуществила лишь в более чистом и последовательном виде в области религиозной все то, что обыкновенно значится с теми или иными урезками в буржуазно-демократических программах европейских и американских государств.
Поэтому все сколько-нибудь искренние элементы в православии, а также многочисленные национальные религии и секты, насчитывающие в своих рядах многомиллионные массы, до сих пор бывшие в России при царизме или в угнетенном состоянии, или совершенно определенно загнанные в подполье, радостно приветствовали мероприятия Советской власти в области религии и являются горячими приверженцами ее политики. Особенно это отношение проявляется у тех сект и ответвлений христианства, которые кроме обрядовой и чисто мистической стороны в своей религии видят и обоснование своих социальных, более или менее коммунистических тенденций и идеалов. Эти пролетарские или крестьянские трудовые элементы, поскольку они и до революции находились в оппозиции буржуазно-полицейскому государству, менее всего способны поддаваться агитации в пользу контрреволюции на религиозной почве. Что касается массы промышленного пролетариата, этого передового борца социальной революции, на деле порвавшего с традиционным рабским мировоззрением и ведущего за собой трудовое крестьянство, необходимо признать, что в нем в общем имеются пережитки его недавней крестьянской, чисто обрядовой религии, ведущей свое многовековое начало из эпохи, когда он сам иди его предок, подобно его брату, теперешнему трудовому крестьянину, был в обстановке своего земледельческого процесса.
Особенно ярко это сказывается на примере религиозных праздников, имевших с древнейших эпох значение сезонных, чисто земледельческих этапов годового цикла в жизни крестьянина, усвоенных и санкционированных с распространением христианства в России православной церковью под теми или иными новыми церковными названиями и приуроченных к событиям христианского культа.
В декрете о праздничном отдыхе Советская власть установила свои революционные, общегосударственные празднества, такие, как 1 Мая, День Парижской Коммуны, Октябрьской революции и другие, предоставив вместе с тем местным профессиональным союзам по своему усмотрению и по соглашению с Комиссариатом труда праздновать сверх них без оплаты любые 10 дней в году сообразно с местными условиями.
На этом примере можно видеть, как терпимо и тактично и поистине научно относится рабоче-крестьянское правительство к сохраняющим еще силу традиционным искренним верованиям и пережиткам масс, вождем которых оно является; в этом смысле с точки зрения вульгарного атеизма его можно было бы упрекать скорее в оппортунизме. На самом же деле здесь лишь отражается то положение коммунистической программы, которое мы цитировали выше. И это нисколько не значит, что Советская власть и Коммунистическая партия подобно германской и другим объявляет безразличным для нее факт наличности религиозного мировоззрения в головах отсталых рабочих и крестьян; она прямо и открыто говорит, что освобождение рабочего класса, будучи делом самого этого класса, происходит при условии освобождения его сознания от представления о каких-то посторонних ему хозяев мира, будь это цари или боги.