Совесть (Дорошевич)/ДО
| Совѣсть |
| Изъ цикла «Сказки и легенды». Опубл.: «Россія», 1900, № 549, 3 ноября. Источникъ: Дорошевичъ В. М. Легенды и сказки Востока. — М.: Товарищество И. Д. Сытина, 1902. — С. 104. |
Случилось это въ давнишнія, давнишнія, — незапамятныя времена, когда и лѣтописей-то еще не писалось!
Случалось и тогда людямъ дѣлать глупости, — но никто ихъ глупостей не записывалъ. Оттого, можетъ-быть, мы и считаемъ нашихъ предковъ мудрыми.
Въ тѣ незапамятныя времена и родилась на свѣтъ Совѣсть.
Родилась она тихою ночью, когда все думаетъ.
Думаетъ рѣчка, блестя на лунномъ свѣтѣ, думаетъ тростникъ, замерши, думаетъ трава, думаетъ небо.
Оттого такъ и тихо.
Днемъ-то все шумитъ и живетъ, а ночью все молчитъ и думаетъ.
Каждая куколка думаетъ, съ какими бы пестрыми разводами ей выпустить бабочку.
Растенія ночью выдумываютъ цвѣты, соловей — пѣсни, а звѣзды — будущее.
Въ такую ночь, когда все думало, — и родилась Совѣсть.
Съ глазами большими, какъ у ночныхъ птицъ. Лунный свѣтъ окрасилъ ея лицо блѣднымъ цвѣтомъ. А звѣзды зажгли огонь въ глубинѣ ея очей.
И пошла Совѣсть по землѣ.
Жилось ей на половину хорошо, на половину плохо.
Жила, какъ сова.
Днемъ никто съ ней не хотѣлъ разговаривать.
Днемъ не до того.
Тамъ стройка, тамъ канаву роютъ.
Подойдетъ къ кому, — тотъ отъ нея и руками, и ногами:
— Не видишь, что кругомъ дѣлается? Тутъ камни тащатъ, тутъ бревна волокутъ, тутъ лошади ѣздятъ. Тутъ надо смотрѣть, какъ бы самого не раздавили. Время ли съ тобой разговаривать!
Зато ночью она шла спокойно.
Она заходила и въ богатые фарфоровые дома и въ шалаши изъ тростника.
Тихонько дотрогивалась до спящаго. Тотъ просыпался, видѣлъ ея въ темнотѣ горящіе глаза и спрашивалъ:
— Что тебѣ?
— А ты что сегодня дѣлалъ? — тихонько спрашивала Совѣсть.
— Что я дѣлалъ! Ничего, кажется, я такого не дѣлалъ!
— А ты подумай.
— Развѣ вотъ что…
Совѣсть уходила къ другому, а проснувшійся человѣкъ такъ ужъ и не могъ заснуть до утра и все думалъ о томъ, что онъ дѣлалъ днемъ.
И многое, чего ему не слышалось въ шумѣ дня, слышалось въ тишинѣ задумавшейся ночи.
И мало кто спалъ.
Напала на всѣхъ безсонница.
Даже богатымъ ни доктора, ни опіумъ помочь не могли.
Самъ мудрый Ли-Ханъ-Дзу не зналъ средства отъ безсонницы.
У Ли-Ханъ-Дзу было больше всѣхъ денегъ, больше всѣхъ земли, больше всѣхъ домовъ.
Потому люди и думали:
— Разъ у него всего больше всѣхъ, — значитъ, у него больше всѣхъ и ума!
И звали Ли-Ханъ-Дзу премудрымъ.
Но и самъ премудрый Ли-Ханъ-Дзу еще больше другихъ страдалъ отъ той же болѣзни и не зналъ, что подѣлать.
Кругомъ всѣ были ему должны, и всѣ всю жизнь только и дѣлали, что ему долгъ отрабатывали. Такъ мудро Ли-Ханъ-Дзу устроилъ.
Какъ мудрый человѣкъ, онъ всегда зналъ, что надо дѣлать.
Когда кто-нибудь изъ должниковъ кралъ у него что и попадался, Ли-Ханъ-Дзу колотилъ его, — и колотилъ, по своей мудрости, такъ примѣрно, чтобъ и другимъ не повадно было.
И днемъ это выходило очень мудро: потому что другіе дѣйствительно боялись.
А по ночамъ Ли-Ханъ-Дзу приходили въ голову иныя мысли:
— А почему онъ воруетъ? Потому что ѣсть нечего. А почему ѣсть нечего? Потому что заработать некогда: онъ весь день только и дѣлаетъ, что мнѣ долгъ отрабатываетъ.
Такъ что мудрый Ли-Ханъ-Дзу даже смѣялся.
— Вотъ хорошо! Выходитъ, меня же обворовали, я же и не правъ!
Смѣялся, — а заснуть все-таки не могъ.
И до того его безсонныя ночи довели, что Ли-Ханъ-Дзу, — несмотря на всю свою мудрость, — однажды взялъ, да и объявилъ:
— Верну я имъ всѣ ихъ деньги, всѣ ихъ земли, всѣ ихъ дома!
Тутъ ужъ родные мудраго Ли-Ханъ-Дзу вой подняли:
— Это съ нимъ отъ безсонницы. Отъ безсонныхъ ночей на мудраго человѣка безумье напало!
И доктора сказали то же.
Пошелъ шумъ:
— Все «она» виновата! Если ужъ на мудрѣйшаго изъ людей безумье напало, — что же съ нами будетъ?
И испугались всѣ: и богатые, и бѣдные.
Всѣ жалуются:
— И меня «она» безсонницами мучаетъ!
— И меня!
— И меня!
Бѣдные испугались еще больше, чѣмъ богатые:
— У насъ всего меньше всѣхъ, значитъ, и ума меньше. Что же съ нашими умишками будетъ?
А богатые сказали:
— Видите, какъ «она» бѣдныхъ людей пугаетъ, надо намъ хоть за бѣдныхъ вступиться!
И всѣ стали думать, какъ бы отъ Совѣсти отдѣлаться. Но съ кѣмъ ни совѣтовались, ничего выдумать не могли.
Жилъ тогда въ Нанкинѣ А-Пу-О, такой мудрый и такой ученый, что равнаго ему по мудрости и учености не было во всемъ Китаѣ.
Рѣшили люди:
— Надо у него совѣта спросить. Кромѣ него, никто помочь не можетъ!
Снарядили посольство, принесли дары и до земли много разъ поклонились.
— Помоги отъ безсонницы!
Выслушалъ А-Пу-О про народное горе, подумалъ, улыбнулся и сказалъ:
— Можно помочь! Можно и такъ сдѣлать, что «она» даже и приходить не будетъ имѣть права!
Всѣ такъ и насторожились.
А-Пу-О опять улыбнулся и сказалъ:
— Давайте сочинять законы. Гдѣ жъ темному человѣку знать, что онъ долженъ дѣлать, чего не долженъ? Вотъ и давайте — напишемъ на свиткахъ, что человѣкъ долженъ дѣлать и чего нѣтъ. Мандарины будутъ учить законы наизусть, а прочіе пусть къ нимъ приходятъ спрашивать: можно или нельзя. Пусть тогда «она» придетъ: «Что ты сегодня дѣлалъ?» — «А то дѣлалъ, что иолагается, что въ свиткахъ написано». И будутъ всѣ спать спокойно. Конечно, прочіе будутъ мандаринамъ платить: не даромъ же мандарины будутъ себѣ мозги законами набивать!
Обрадовались тутъ всѣ.
Мандарины, — потому что все-таки легче въ книжныхъ значкахъ ковыряться, чѣмъ, напримѣръ, въ землѣ.
А прочіе — что лучше ужъ мандарину заплатить, да днемъ съ нимъ минутку поговорить, чѣмъ по ночамъ съ «ней» разговаривать.
И принялись писать все, что человѣкъ долженъ дѣлать, и чего онъ не долженъ. И написали.
А мудраго А-Пу-О сдѣлали верховнѣйшимъ изъ мандариновъ.
И зажили люди отлично.
Даже съ лица поправляться стали.
Нужно человѣку что сдѣлать, онъ сейчасъ къ мандарину, выкладываетъ передъ нимъ приношеніе:
— Здравствуй, премудрый! Разворачивай-ка свитки, — что въ такомъ случаѣ дѣлать надлежитъ?
Зайдетъ споръ, оба къ мандарину идутъ, оба приношенія выкладываютъ:
— Разворачивай свитки. Кто по нимъ выходитъ правъ.
Только ужъ самые послѣдніе бѣдняки, у которыхъ даже мандарину за совѣтъ заплатить было нечѣмъ, безсонницей страдали.
А прочіе, какъ только къ нимъ приходила ночью Совѣсть, говорили:
— Что ты къ намъ лѣзешь! Я по законамъ поступалъ! Какъ въ свиткахъ написано! Я не самъ!
Переворачивались на другой бокъ и засыпали.
Даже мудрецъ Ли-Ханъ-Дзу, который больше всѣхъ отъ безсонницы страдалъ, теперь только посмѣивался, если къ нему ночью Совѣсть приходила:
— Здравствуй, красавица! Что скажешь?
— Что жъ ты имущество возвращать хотѣлъ? — спрашивала Совѣсть, глядя на него глазами, въ которыхъ мерцали звѣзды.
— А имѣю я право? — похохатывалъ Ли-Ханъ-Дзу, — а что въ свиткахъ сказано? «Имущество каждаго принадлежитъ ему и его потомству». Какъ же я буду чужое имущество расточать, если мое потомство на раздачу не согласно? Выходитъ, — или я воръ, у нихъ краду. Или сумасшедшій, потому что у себя ворую. А въ законѣ сказано: «вора и сумасшедшаго сажать на цѣпь». А потому и меня оставь спать спокойно, да и тебѣ совѣтую лучше спать, а не шататься!
Поворачивался къ ней спокойно и сладко засыпалъ.
И всюду, куда ни приходила Совѣсть, она слышала одно и то же:
— Почемъ мы знаемъ! Какъ мандарины говорятъ, — такъ мы и дѣлаемъ. У нихъ поди и спрашивай! Мы — по закону.
Пошла Совѣсть по мандаринамъ:
— Почему меня никто слушать не хочетъ?
Мандарины смѣются:
— А законы на что? Развѣ можно, чтобы люди тебя слушались и такъ поступали! А не пойметъ кто тебя, а перепутаетъ, а перевретъ? А тутъ для всѣхъ тушью на желтой бумагѣ написано! Великая штука! Не даромъ А-Пу-О за то, что это выдумалъ, верховнѣйшимъ мандариномъ числится.
Пошла тогда Совѣсть къ самому премудрому А-Пу-О.
Дотронулась до него слегка и стала.
Проснулся А-Пу-О, вскочилъ:
— Какъ ты смѣешь ночью безъ спроса въ чужой домъ являться? Что въ законѣ написано? «Кто явится ночью тайкомъ въ чужой домъ, того считать за вора и сажать его въ тюрьму».
— Да я не воровать у тебя пришла! — отвѣчала Совѣсть, — я Совѣсть!
— А по закону ты развратная женщина. Ясно сказано: «Если женщина ночью является къ постороннему мужчинѣ, — считать ее развратной женщиной и сажать ее въ тюрьму!» Ты развратница, значитъ, если не воровка?
— Какая я развратница! — воскликнула Совѣсть, — что ты?!
— Ахъ, ты, значитъ, не развратница и не воровка, а просто не хочешь исполнять законовъ? Въ такомъ случаѣ, и на это законъ есть: «Кто не хочетъ исполнять законовъ, — считать того беззаконникомъ и сажать въ тюрьму». Гей, люди! Заколотить-ка эту женщину въ колодки, да посадить за рѣшотку на вѣки вѣчные, какъ развратницу, подозрѣвамую въ воровствѣ и уличенную въ явномъ неповиновеніи законамъ.
Наколотили Совѣсти на руки колодки и заперли.
Съ тѣхъ поръ она ужъ, конечно, ни къ кому больше не является и никого не безпокоитъ.
Такъ что даже совсѣмъ про нее забыли.
Развѣ иногда какой грубіянъ, недовольный мандаринами, крикнетъ:
— Совѣсти у васъ нѣту.
Такъ ему сейчасъ бумагу покажутъ, что Совѣсть подъ замкомъ сидитъ.
— Значитъ, есть, если мы ее подъ замкомъ держимъ!
И грубіянъ смолкнетъ: видитъ, что, дѣйствительно правы!
И живутъ люди съ тѣхъ поръ спокойно, спокойно.