СОБЫТІЕ ВЪ НИГИЛИСТИЧЕСКОМЪ МІРѢ
правитьВъ одномъ изъ безчисленныхъ переулковъ прилегающихъ къ старой московской улицѣ, Арбату, въ уютномъ домикѣ, молодая дѣвушка, въ ожиданіи своего учителя, о чемъ-то живо спорила съ гимназистомъ братомъ, возбуждая по временамъ улыбку въ старшемъ братѣ, мировомъ судьѣ одной изъ подмосковныхъ губерній, пріѣхавшемъ повидаться съ родными. Громкій звонокъ возвѣстилъ о прибытіи наставника, бывшаго семинариста, не успѣвшаго окончить курсъ въ университетѣ по случаю участія въ одной изъ такъ-называемыхъ «университетскихъ исторій», Ивана Тарасовича Добромыслова. Иванъ Тарасовичъ имѣлъ необычайно торжественный видъ и держалъ въ рукахъ книгу страницъ въ четыреста, въ зеленоватой оберткѣ, носившей слѣды пальцевъ усерднаго чтеца. Раскланявшись съ ученицей, Иванъ Тарасовичъ довольно сухо поздоровался съ молодымъ судьею, и крѣпко сжалъ руку гимназиста, который съ любопытствомъ всматривался въ заглавіе принесеннаго Иваномъ Тарасовичемъ трактата.
— Что я принесъ, какую книгу! провозгласилъ Иванъ Тарасовичъ. — Извините меня, Лизавета Петровна, давать урока не въ состояніи. Скажу одно, и вы поймете: мы имѣемъ своего Бокля. Есть, барынька, и у насъ, наконецъ, своя исторія цивилизаціи. Вчера досталъ, легъ на диванъ, и какъ есть всю ночь читалъ, не раздѣваясь. До конца прочелъ, опять началъ читать. Да-съ, есть чѣмъ пошевелить мозгами.
Всѣ съ любопытствомъ обратились къ трактату, который Иванъ Тарасовичъ торжественно выложилъ на столъ.
Лизавета Петровна прочла: "Соціально-педагогическія условія умственнаго развитія русскаго народа, сочиненіе Аѳанасія Щапова. Петербургъ. 1870 года/
— И замѣтьте, продолжалъ Иванъ Тарасовичъ, указывая на примѣчаніе къ первой страницѣ: — это еще только «отрывокъ изъ обширнаго изслѣдованія объ умственномъ развитіи русскаго народа». Но и тутъ все прослѣжено отъ самаго курганнаго племени съ суб-долихоцефалическимъ черепомъ, у котораго развитіе задней затылочной части черепа преобладало надъ развитіемъ передней, — знаете, того что вырыто изъ московскихъ кургановъ трудами молодыхъ естествоиспытателей. Дальше, конечно, жаль, до бабушки-обезьянки ниточки порываются. Извините, Сергѣй Петровичъ, забылъ что вы не жалуете напоминанія о нашемъ не очень аристократическомъ происхожденіи: это лишь намъ плебеямъ съ руки. Да не о томъ рѣчь. Впрочемъ въ «обширномъ», не посѣтуйте, можетъ-быть и этого коснется.
— Ахъ! мерси, мерси, Иванъ Тарасовичъ, говорилъ гимназистъ, успѣвшій схватить книгу и съ жадностью ее перелистывавшій. — Ахъ, какъ интересно! Лиза, послушай, какой былъ мозгъ у древне-русскаго человѣка. (Читаетъ:)
«Мозгъ древне-русскаго человѣка, совершенно какъ у ребенка, былъ такъ устроенъ что, напримѣръ, свѣтъ чѣмъ ярче тѣмъ больше на него дѣйствовалъ; звукъ чѣмъ громче тѣмъ сильнѣе его поражалъ…. Видъ необычайной звѣзды, поражая зрѣніе, производилъ путемъ рефлекторнаго дѣйствія на всѣ чувствующія мышцы организма чувство страха и тревожнаго движенія….»
— Какъ, Коля, чувствующія мышцы? спросилъ Сергѣй Петровичъ. — Не нервы ли?
— Нѣтъ, видишь написано: «рефлекторнаго дѣйствія на всѣ чувствующія мышцы»… Иванъ Тарасовичъ, вѣдь это, значитъ, соціальная физіологія!
— Конечно, процѣдилъ Иванъ Тарасовичъ, не обратившій вниманія на замѣчаніе Сергѣя Петровича.
Лизавета Петровна (просматривая книгу). А вотъ и о женщинахъ говорится:
«Тогда какъ въ настоящее время, благодаря могучей силѣ естествознанія, мы видимъ уже и въ Россіи появленіе женщины-естествоиспытательницы, во второмъ послѣ Петровскомъ поколѣніи женщины русскія еще презрительно отрицали естественныя науки (ахъ, какія глупыя!) нисколько не сознавая естествопознавательнаго призванія и достоинства своего разума, а чувствуя только одну чувственную обаятельность своей физической, плотской красоты.»
— И о женскомъ трудѣ есть, Иванъ Тарасовичъ?
Иванъ Тарасовичъ. Обо всемъ есть. То-есть спеціально нѣтъ о Ленскомъ трудѣ: объ этомъ въ «обширномъ». Тутъ вообще о молодыхъ рабочихъ поколѣніяхъ.
Коля. Рабочій вопросъ?
Иванъ Тарасовичъ. Шире. Мы всѣ кто трудится — молодое рабочее поколѣніе. Народъ непосредственно, реально касающійся природы; дѣвица сознающая естествопознательное призваніе своего разума; все что есть чернорабочаго отъ сохи до микроскопа, отъ сенсуально-реальнаго отношенія къ природѣ, чрезъ чувственное воспріятіе, и до высшихъ рефлекторныхъ движеній мозга, установляющихъ раціональное, естественно-историческое міросозерцаніе, выработанное въ горнилѣ отрицанія, чуждое византійской доктрины и классико-юридико-археологической реакціи послѣдняго времени. Я уловилъ, кажется, хорошо мысль и выраженія автора. Послушайте какъ онъ великолѣпно начинаетъ (читаетъ):
….Въ Россіи, «много вѣковъ вовсе не работала и не развивалась раціональная, философско естествоиспытательная мысль, не проявлялась высшая логическая способность отвлеченія, сравненія, индукціи и обобщенія элементарно-конкретныхъ фактовъ, сообщаемыхъ непосредственно-натуральною наблюдательностію и воспріимчивостію внѣшнихъ чувствъ. Вслѣдствіе этого самъ рабочій русскій народъ, какъ ни наклоненъ былъ натурально къ естественно-научному сенсуализму и реализму всѣми своими внѣшними чувствами, всѣми своими физическими, реальными работами въ сферѣ природы, всѣмъ своимъ непосредственно-натуральнымъ рабочимъ сенсуализмомъ и реализмомъ, но все-таки, по неразвитости теоретической силы мышленія, онъ самъ собою никакъ не могъ дойти до научно-раціональнаго, индуктивно-теоретическаго естествознанія.»
— Да-съ, это не легкое чтеніе, не поэзія-съ, не мистикоидеалистическая ерунда, но положительное, реальное, естественно-историческое изученіе, глубокое знакомство съ вѣковыми пріобрѣтеніями естествоиспытательной мысли….
Сергѣй Петровичъ (перебивая'). Ну, въ этомъ отношеніи позвольте съ вами не согласиться, почтеннѣйшій Иванъ Тарасовичъ. Мнѣ случилось прочесть книгу о которой вы такъ восторженно говорите. Въ физическихъ наукахъ свѣдѣнія мои небольшія, но, признаюсь вамъ, очень меня удивило одно обстоятельство. Нѣтъ страницы въ книгѣ г. Щапова, гдѣ бы двадцать разъ, и кстати и не кстати, не было упомянуто о естествознаніи и его великомъ значеніи: просто гимнъ естествознанію. Но въ то же время авторъ плохой, повидимому, Жрецъ своего божества, такъ какъ очевидно что въ естествознаніи онъ аза въ глаза не смыслитъ….
Иванъ Тарасовичъ вздрогнулъ.
Сергѣй Петровичъ. А знаете, какъ говоришь о томъ чего совсѣмъ не разумѣешь, то выходитъ….
Иванъ Тарасовичъ (сдержанно). Шутить всѣмъ можно, Сергѣй Петровичъ! Продолжайте, скажите что и вдохновители нашего, смѣло говорю, перваго реалиста Аѳанасія Щапова, Ньютонъ, Лавуазье, Ламаркъ, Дарвинъ, Вирховъ ничего не смыслятъ. Реалисты, молъ, не классической школы….
Сергѣй Петровичъ. Нѣтъ, эти-то классической школы, а вотъ г. Щаповъ….
Иванъ Тарасовичъ. Щаповъ идетъ за ними, цитуетъ ихъ творенія. Вотъ Principia mathematica Ньютона. Плохая, должно-быть, книжка? А Philosophie chimique Лавуазье, о которой десять, двадцать разъ упоминаетъ Щаповъ, тоже, должно-быть, никуда не годится? Я, признаюсь, Щаповскими свѣдѣніями не обладаю, но достану, непремѣнно достану и изучу это великое твореніе. Вамъ оно, можетъ-быть, знакомо?
Сергѣй Петровичъ. Нѣтъ, не знакомо.
Иванъ Тарасовичъ (съ торжествомъ). А! Изволите видѣть.
Сергѣй Петровичъ. И по простой причинѣ. Такого творенія не существуетъ.
Иванъ Тарасовичъ. Нѣтъ, ужь позвольте. Щаповъ говоритъ на 21 страницѣ (читаетъ)…. «общечеловѣческому училищу запада, западнаго реализма, естествоиспытанія»…. Вотъ: «открыты были уже новыя, всемірныя умственно-образовательныя средства, напримѣръ, въ Principia mathematica Ньютона, въ Philosophie chimique Лавуазье»…. Изволите слышать? А вотъ еще на 175 страницѣ. Прислушайтесь: «естествознаніе въ XVIII вѣкѣ, благодаря напору философско-натуралистическихъ идей…. тѣмъ болѣе дѣйствовало возбудительно на умы что оно отпечатлѣвало на себѣ общій философскій типъ времени, именовалось натуральной философіей. По примѣру Principia mathematica philosophiae naturalis Ньютона, Ламаркъ свои зоологическія изслѣдованія озаглавилъ Philosophie zoologique, Сентъ-Илеръ свою анатомію Philosophie anatomique, Лавуазье свою химію Philosophie chimique….» Изволите видѣть.
Сергѣй Петровичъ. Да, господинъ-то Драповъ говоритъ, но мало ли что онъ говоритъ! Онъ, повидимому, запамятовалъ какое значеніе въ Англіи имѣетъ и имѣлъ терминъ «натуральная философія», запамятовалъ также что сочиненія Ламарка и Сентъ-Илера не принадлежатъ къ XVIII вѣку, и что Лавуазье ни одного изъ своихъ сочиненій не озаглавливалъ Philosophie chimique, а химія его зовется скромно Traité élémentaire de chimie.
Иванъ Тарасовичъ. Важное дѣло! Мы-съ предъ авторитетами не преклоняемся. Очень намъ нужно какъ Лавуазье писалъ на заглавномъ листикѣ. Щаповъ прочелъ, изучилъ. Это, говоритъ, «philosophie chimique». Вотъ и все.
Сергѣй Петровичъ. Ваша правда. Г. Щаповъ не очень церемонится со своими героями и почему-то сажаетъ ихъ всѣхъ въ XVIII вѣкъ. Говоря, напримѣръ, о московскихъ масонахъ конца прошлаго вѣка (отыскиваетъ страницу), онъ сожалѣетъ что они были не въ силахъ идти «въ уровень съ тѣмъ великимъ умственнымъ движеніемъ и переворотомъ какой въ то время произвели въ Европѣ Ньютонъ, Лапласъ, Лавуазье — эти великіе отцы новаго европейскаго поколѣнія, основоположители новыхъ началъ умственной и матеріальной цивилизаціи Европы». А чрезъ нѣсколько строкъ къ «отцамъ XVIII вѣка» причислены вмѣстѣ съ Вольтеромъ, Руссо и Уаттомъ, — Кювье, котораго первый ученый трудъ появился въ 1798 году, и Пуассонъ, только въ 1800 году выпущенный изъ Политехнической школы! Эта страничка цѣлый букетъ куріозовъ. Поговоривъ о времени московскихъ масоновъ, «Лопухинѣ, Новиковѣ и его компаніи», желавшихъ-де «пытать природу по примѣру средневѣковыхъ алхимиковъ», вашъ авторъ продолжаетъ:
"Нельзя безъ печали, безъ глубокой грусти вспоминать это «тяжелое, мрачное, патологическое настроеніе русскихъ умовъ въ то время когда на западѣ геніи Лавуазье, Лапласа, Кювье, Пуассона, Уатта, Вольтера, Руссо, Фурье и многихъ другихъ, развивали въ высокоразвитомъ западномъ умственномъ типѣ новыя интеллектуальныя качества и силы и передавали ихъ въ генеративное наслѣдство новымъ могучимъ естествоиспытательнымъ генераціямъ — геніямъ Гумбольдтовъ, Либиховъ, Дарвиновъ, Контовъ и т. п.»
Увы! Гумбольдтъ родился въ одномъ году съ Кювье, началъ ученую дѣятельность прежде Кювье и, значитъ, не принадлежитъ къ генераціи послѣдовавшей за генераціей Кювье. Слѣдующая затѣмъ фраза имѣетъ не совсѣмъ понятный смыслъ:
«Тамъ, на западѣ, какая страшная наступила реакція, послѣ великаго революціоннаго движенія разума! Геній же, выразившій глубокое уваженіе генію Лапласа, Лагранжа, Монжа и Бертоле, геній Наполеона I съ громомъ и молніею Марса пронесъ по Европѣ императиву реакціи противъ „идей Разума 1793 года. А палъ ли, остановился ли разумъ въ своемъ всемірно-историческомъ движеніи? Нисколько!“
Полагать должно что въ воображеніи г. Щапова идеи Разума 1793 года», уничтожившія было дѣло просвѣщенія во Франціи и отправившія Лавуазье на эшафотъ, съ замѣчаніемъ: "Франціи не нужно химиковъ, " — представляются великимъ толчкомъ въ исторіи человѣческаго разумѣнія вообще и естествознанія въ особенности. Но теперь не о томъ рѣчь. Вернемся къ «отцамъ» XVIII вѣка. Къ нимъ, какъ я уже сказалъ, причтены и Сентъ-Илеръ и Ламаркъ, конечно, за его зоологическія идеи.
Иванъ Тарасовичъ. Великій Ламаркъ предшественникъ въ прошломъ вѣкѣ Дарвина!
Сергѣй Петровичъ. Къ сожалѣнію не въ прошломъ вѣкѣ, такъ какъ зоологическіе труды Ламарка принадлежатъ нынѣшнему столѣтію. А г. Щаповъ на страницѣ…. (перелистываетъ книгу) на страницѣ 178 сожалѣетъ что Брянцевъ, въ 1799 году, не вдохновился идеями Ламарка, тогда еще не высказанными. Въ Китаѣ, говорятъ, даются титулы назадъ по восходящей линіи. Такъ и г. Щаповъ жалуетъ кого любитъ изъ ученыхъ XIX столѣтія въ ученые осьмнадцатаго вѣка. А кстати ужь изслѣдованія Бюффона считаетъ новинкой для 1799 года…. А о Русскихъ-то? Прочтите на той же страницѣ:
"На русскомъ языкѣ до первыхъ годовъ XIX. столѣтія не «было самыхъ капитальныхъ естественно-научныхъ произведеній западныхъ естествоиспытателей, какъ-то: химіи Лавуазье, Небесной механики Лапласа, „Principia mathematica“ Ньютона, астрономіи и геометріи Біо, геометріи Монжа и „многихъ другихъ.“
Отсюда читатель въ правѣ заключать что съ первыхъ годовъ нынѣшняго столѣтія мы имѣемъ переводы и Ньютона, и Лапласа, и Лавуазье (они, вѣроятно, есть въ библіотекѣ г. Щапова), и что упоминаемыя здѣсь учебныя руководства Біо принадлежатъ къ числу „самыхъ капитальныхъ естественно-научныхъ произведеній западныхъ естествоиспытателей“. Дѣло въ томъ что г. Щаповъ въ Исторіи Московскаго Университета Шевырева прочелъ, что въ 1805 году Муравьевъ, попечитель Московскаго университета, поручилъ нѣсколькимъ молодымъ людямъ заняться переводомъ ученыхъ сочиненій. Въ другомъ мѣстѣ г. Щаповъ цитуетъ изъ книги Шевырева отрывокъ изъ письма Муравьева (ищетъ). Вотъ онъ: „Поручилъ я, писалъ Муравьевъ, магистру Загорскому — переводъ Монжевой представительной геометріи, Жукову — Біотову геометрію, Николаеву — Біотову астрономію, Воинову — начала философическія Невтона, Озерову — Функову технологію и пр.“ Отдаю справедливость г. Щапову, онъ тутъ оказалъ нѣкоторое благоразуміе. Не разумѣя, повидимому, о какой такой „представительной“ геометріи Монжа идетъ рѣчь и не зная что геометрія эта называется начертательною, поставилъ просто „геометрія Монжа“….
Иванъ Тарасовичъ (съ ироніей). А вы, Сергѣй Петровичъ, сильны, — не зналъ я этого, — въ ярлыкахъ и терминахъ. Уступаю, охотно уступаю и имена, и года, и заглавія. Оставьте намъ только естественно-историческія идеи и факты….
Сергѣй Петровичъ. Ну, ужь въ фактахъ вашъ авторъ бѣденъ до жалости. Припоминаю мѣсто…. Вотъ оно на страницѣ 297. Посмотрите что бѣдненькій пишетъ объ успѣхахъ науки, пріобрѣтенныхъ трудами фонъ Бельмонта открывшаго газы въ воздухѣ, опытами Бойля и Гука, многими наблюденіями Галеса, послѣдовательными открытіями угольной кислоты Блэкомъ, гидрогена Кавендишемъ, кислоты селитряной, кислоты соляной и аммоніака Пристлеемъ, кислорода Лавуазье, а потомъ разложеніемъ воды Варлтиромъ, Кавендишемъ, Уаттомъ и Лавуазье.» Взялъ, если не ошибаюсь, изъ Біографіи Уатта Араго и перепуталъ колико могъ. Пристлей, оказывается, открылъ селитряную кислоту, то-есть крѣпкую водку, которая была извѣстна еще до алхимиковъ; также соляную кислоту. Напрасно не прибавилъ кстати и купоросное масло: уАраго вѣдь сказано: acide nitreux, acide sulfureux. Упоминается даже, для вящаго показанія учености, о неизвѣстномъ почти Варлтирѣ, воды не разлагавшемъ, а сдѣлавшемъ въ металлическомъ сосудѣ взрывъ водорода смѣшаннаго съ воздухомъ. Наконецъ Лавуазье открылъ кислородъ! Фанъ-Гельмонтъ (указавшій существованіе различнаго рода воздуховъ, которые онъ назвалъ тазами) открылъ, видите-ли, газы въ воздухѣ". Что скажете? Вѣдь все это круглое невѣжество. Вѣдь это въ родѣ того какъ еслибы сказать: Америка открыта Коперникомъ, Бунзенъ открылъ планету Нептунъ, а Леверрье спектральный анализъ.
Иванъ Тарасовичъ. Довольно, довольно, Сергѣй Петровичъ. Я долго, хладнокровно слушалъ васъ. Послушайте же и мою отповѣдь. Я не пойду за вами въ разборъ мизерныхъ фактовъ. Предо мной одинъ капитальный фактъ: онъ сѣлъ въ мозгу, и не вы его вытащите. Но я вамъ благодаренъ. Нашъ споръ укрѣпилъ меня еще болѣе. Я вижу до какой степени во всемъ правъ Щаповъ, и сколько истины въ желчью-писанныхъ словахъ его, обращенныхъ къ нашему бездушному, реально не развитому, психопатически ржавому обществу.
Сергѣй Петровичъ. Но позвольте, Иванъ Тарасовичъ, чѣмъ же виновато общество что г. Щаповъ берется просвѣщать его относительно предмета о которомъ самъ не имѣетъ понятія.
Иванъ Тарасовичъ. Побирайся кто хочетъ по книжкамъ, когда просѣкаются новые пути, смазываются рычаги и колеса молодыхъ рабочихъ поколѣній. Общество! Государственно-идеалистическое и мистико-галлюнаціонное общество! Является человѣкъ, просвѣтляетъ умы, для каждаго тупоумнаго дѣлаетъ понятнымъ, бьетъ по лбу великою истиной, указываетъ наконецъ тотъ вопросъ который послѣ, какъ онъ самъ выражается, «вопроса объ освобожденіи крестьянъ» первымъ и главнымъ выдвигается на очередь: вопросъ «о реформѣ соціальной организаціи народнаго труда и о всеобщемъ естественно-научномъ ученіи и воспитаніи всѣхъ молодыхъ рабочихъ поколѣній, или вопросъ о естественно-научномъ раціонализированіи народнаго міросозерцанія и труда». Не забудьте что въ рѣшеніи этого вопроса «ключъ всей будущности русскаго народа». И вы думаете этого человѣка примутъ съ восторгомъ, рукоплесканіями; общество пробудится отъ сна, стреханетъ гниль? Извините-съ. Ему скажутъ: съ книжками молъ не вѣрно, кислородъ не туда пустили. Этому ли обществу (раскрываетъ книгу) не бросить въ глаза Щаповскія правдивыя, золотыя слова:
"Бездушная, безпечная общественная мысль наша, несмотря на то, можно сказать, преступно-равнодушна къ этимъ «роковымъ, вопіющимъ вопросамъ времени, заключающимъ въ себѣ ключъ къ осуществленію величайшей раціональной истины.»
А кто всего равнодушнѣе, всего преступнѣе? "Тѣ общественные классы, отвѣчаетъ Щаповъ, которые зиждутъ свое «благосостояніе на эксплуатаціи народнаго труда, на невѣжествѣ массъ;» тупые, равнодушные классы въ которыхъ притуплено чувство природы, разорвана живая умственная связь съ нею, " въ которыхъ только и есть что (читаетъ) —
«буржуазно-корыстолюбивое, аршинно-ограниченное, мѣщанско-купецкое тяготѣніе къ магазинамъ, лавкамъ, погребамъ, подваламъ, дышущимъ неестественнымъ воздухомъ буржуазнаго обмана, проникнутымъ филистерскимъ буржуазно-спекуляторскимъ міросозерцаніемъ; затѣмъ архивно-умственное, бумажно-дѣловое чиновничье тяготѣніе съ портфелями бюрократическаго міросозерцанія къ департаментамъ, къ палатамъ уголовнымъ, къ губернскимъ правленіемъ и т. п., наконецъ великосвѣтское, салонное, идеалистически-эстетическое міросозерцаніе, господствующее въ этихъ каменныхъ дворцахъ и палатахъ, театрахъ и пр.»
И вы хотите чтобъ мы со Щаповымъ не повторяли: "Сколько разъ страшно-скорбно, мучительно-печально, скажешь вмѣстѣ съ Шевченкой: «и день иде, и ночь иде, — и голову схопивши въ руки дивуешься, — чему же не иде апостолъ правды и науки.» Да! (съ усиленнымъ малороссійскимъ акцентомъ) голову схопивши, не иде.
Сергѣй Петровичъ. Апостолъ не апостолъ, а хорошихъ учителей не мѣшало бы. Боюсь разсердить васъ, Иванъ Тарасовичъ, а не могу не сказать что на мой взглядъ всѣ эти золотыя фразы, которыя вы приводили, чистѣйшая галиматья.
Иванъ Тарасовичъ. Не бойтесь, не разсердите. Догадываюсь, какъ дико должна звучать для юридико-классическаго уха съ эстетическими прелестями грубая правда раціональнаго реализма. Кора-то, батюшка, толста, изъ предразсудковъ и суевѣрій сколочена, на византійской подкладкѣ. Мощнаго отрицанія не чуемъ. Все-отрицающему передовому слову свободы и разума не внемлемъ; слышимъ и не разумѣемъ.
Сергѣй Петровичъ. Все-отрицающее слово можетъ-быть; но чтобъ оно было свободное, безъ предразсудковъ и суевѣрій, съ этимъ позвольте не согласиться.
Иванъ Тарасовичъ. Такъ, по-вашему, слово Щапова еще не свободное, Щаповъ съ предразсудками! Далеконько метнули. Любопытно послушать.
Сергѣй Петровичъ. Скажу болѣе. Г. Щаповъ кажется мнѣ до крайности суевѣрнымъ.
Иванъ Тарасовичъ. Щаповъ суевѣренъ! Ха-ха! Какъ же-съ! Каждодневно святою водицей отъ діавольскаго навожденія отпрыскивается.
Сергѣй Петровичъ. Ну, этого не знаю, хотя и имѣю серіозныя подозрѣнія что г. Щаповъ боится святой воды. Но пока не объ этомъ рѣчь. Вѣрно вы помните комедію Островскаго Тяжелые дни и суевѣрную старуху-купчиху говорящую что есть на свѣтѣ такія слова что упаси Богъ ихъ слышать, а тѣмъ болѣе произнесть. Особенно слово жупелъ наводило на нее безотчетный ужасъ.
Иванъ Тарасовичъ. Куда же это вы рѣчь ведете?
Сергѣй Петровичъ. Сейчасъ увидите. Дай, Коля, книгу, которая у меня тамъ на столѣ. Согласитесь что нельзя не назвать суевѣріемъ, когда слово не оказываетъ дѣйствія по тому смыслу какой оно имѣетъ, а кажется обладающимъ таинственною силой безотчетно пробуждающею при его произношеніи темные инстинкты страха или иныхъ чувствъ.
Иванъ Тарасовичъ. Какое же это вы нашли у насъ кабалистическое словечко?
Сергѣй Петровичъ. И не одно. Обратите, напримѣръ, вниманіе на слѣдующій куріозъ. (Беретъ у Коли книгу.) Случайно, когда я читалъ книгу вашего автора, у меня подъ руками было Путешествіе Лепехина, прошлаго столѣтія. Вотъ оно. Тамъ, въ IV части (423 стр.), приведено письмо архангельскаго жителя Крестинина къ академику Озерецковскому. Сожалѣя о недостаткѣ грамотности и религіознаго образованія въ нашемъ сѣверномъ крестьянствѣ, онъ говоритъ, указывая на примѣръ Норвежцевъ: «Каждый норвежскій поселянинъ знаетъ грамоту своего языка, знаетъ катихизисъ, а многіе знаютъ и ариѳметику…. Каждую обрученную дѣвку въ замужество, въ Норвегіи, не вѣнчаетъ брачнымъ благословеніемъ тамошній священникъ, если она прежде не обучена катихизису; затѣмъ всѣ почти тамошнія женщины грамотныя и т. д.» И что же? Г. Щаповъ перепечатываетъ эту страницу письма Крестинина, но знаете ли что дѣлаетъ съ приведенными мною двумя фразами? Послѣднюю выпускаетъ, вѣроятно, какъ не подходящую къ общему строю и тону своего творенія, а въ первой скрываетъ слова «знаетъ катихизисъ» и печатаетъ ее такъ; «Каждый норвежскій поселянинъ знаетъ грамоту своего языка, а многіе знаютъ и ариѳметику.»
Иванъ Тарасовичъ. Ха-ха-ха! Вотъ жалость-то; катихизисъ норвежскій пропустилъ. Ему бы еще изъ своихъ Читей-Миней прибавить. Ужъ не взыщите, батюшка Сергѣй Петровичъ; мы послѣдовательны, въ сторону не сворачиваемъ. Можетъ, кому и не нравится.
Сергѣй Петровичъ. Не въ томъ дѣло, Иванъ Тарасовичъ. Я, напротивъ, не хочу допускать мысли что г. Щаповъ умышленно исказилъ текстъ и сдѣлалъ это для того чтобы не подумалъ кто-нибудь что религіозное образованіе приноситъ свою долю пользу и можетъ не мѣшать развитію грамотности и даже естественно-историческому образованію, какимъ г. ГЦаповъ имѣетъ въ виду великодушно надѣлить наше сельское населеніе, причемъ доставитъ, конечно, и достаточное количество надлежащихъ учителей. Я не думаю чтобъ и во всей горячности пропаганды онъ счелъ это позволительнымъ. Да въ этомъ случаѣ не было и надобности прибѣгать къ такому средству, въ которомъ всегда могутъ уличить. Для меня дѣло проще. Есть слова которыхъ не выдерживаютъ ухо и перо г. Щапова, на которыя не отзывается его сознаніе иначе какъ безотчетнымъ непріятнымъ ощущеніемъ. Это жупелы г. Щапова. Это одно изъ тѣхъ словъ по отношенію къ которымъ въ умѣ г. Щапова, по моему мнѣнію, происходитъ работа совершенно того же рода какъ въ умѣ старухи боящейся жупела. А возглашается свобода отъ предразсудковъ, вольная мысль. Помилуйте! Чистое суевѣріе! Только въ другой одеждѣ. А вотъ еще два кабалистическія, какъ вы ихъ называете, слова; реализмъ и классицизмъ. Не знакомый съ нашими чудесами подумаетъ что это наименованіе извѣстныхъ понятій. Ничуть. Это символы, значки выкидываемые для аплодисментовъ или свиста. Произнесено: реальный. Ротъ расширяется въ улыбку, чувствуется нѣчто пріятное, понимается нѣчто хорошее; на горнило сомнѣнія накладывается вьюшка, вѣрится и плачется. Хотите вы имѣть успѣхъ въ извѣстномъ кружкѣ: скажите, кстати ли, не кстати ли: реальный, и одобреніе послѣдуетъ. Посмотрите какъ орудуетъ этимъ словечкомъ г. Щаповъ. Все радужное именуется реальнымъ и все способное принять наименованіе реальнаго представляется радужнымъ. Посмотрите, реальныя такъ и мелькаютъ (перелистываетъ книгу). Русскій народъ, — рабочій конечно, — «по самому сензуалистическому (?) умственному складу своему преимущественно реалистическій», физическій трудъ есть «непосредственно чувственный реализмъ», наука «реализмъ физико-математическій»; народной мысли при ея «сверхчувственномъ, супранатурально пневматологическомъ настроеніи», недоставало «реальнаго индуктивно-логическаго саморазвитія», «отчего и не развилась реально-теоретическая сила мышленія» и т. д., реальный изъ двухъ словъ въ третье. Что сдѣлалъ Петръ? «Ввелъ въ Россіи систему реальнаго умственнаго развитія молодыхъ поколѣній», съ цѣлію «возбудить въ Россіи реальную естествопознавательную мыслительность!» Дѣло шло съ перемежками не дурно до эпохи Священнаго Союза, когда «юная естественнонаучная мысль русская» принуждена-де была уступить «антинатуралистической реакціи». Съ мракомъ и реакціей появляется темная сила…
Иванъ Тарасовичъ. Классицизмъ!
Сергѣй Петровичъ. Разумѣется. Магницкій, Руничъ, система классическаго и филолого-археологическаго образованія, система развивавшая-де «память и археолого-историческое умонастроеніе», отвлекавшая умы молодыхъ поколѣній «отъ свѣтлаго горизонта естественно-научнаго міросозерцанія», отъ «положительнаго, физико-математическаго реальнаго мышленія», уносившая ихъ въ темную, безжизненную, мертвую область, замыкавшая ихъ «въ душную, мертвящую темницу», порождавшая «мертвыя души, негодныя для живаго современнаго дѣла, для животрепещущей реальной современности». Г. Щапову нѣтъ дѣла о томъ что на самомъ дѣлѣ во всемъ свѣтѣ разумѣется подъ именемъ классическаго образованія, классической или общеевропейской школы. Для него все что не реализмъ въ его смыслѣ — то классицизмъ. Истребляются послѣдніе зачатки никогда серіозно не усвоеннаго нашими несчастными школами общеевропейскаго характера и, во имя утилитарнаго направленія, вводится законовѣдѣніе: г. Щаповъ вопіетъ объ усиленіи элемента классицизма и толкуетъ о «классико-юридическомъ» направленіи. Реализмъ, классицизмъ — это просто божества новой миѳологіи, или, выражаясь языкомъ г. Щапова, «мистико-галлюнаціонныя» порожденія куріозной вѣры всеобщаго отрицанія; Ормуздъ и Ариманъ, полоса бѣлая и полоса черная, одесную и ошую. Туда цвѣты, сюда волчцы и терніи. Для украшенія свѣтлой полосы не забыты на стр. 106 даже Грановскій и Кудрявцевъ. За то ботаникъ Максимовичъ исключенъ въ темную: не занимайся словесностью. Полагаю, по крайней мѣрѣ, что о немъ, а не о мексиканскомъ императорѣ идетъ дѣло въ куріозной фразѣ:
«уча дѣйствовать, какъ дѣйствовали Периклы, Демосѳены, Платоны, перипатетики, классицизмъ разучаетъ быть современными гражданами-дѣятелями, создаетъ только Максимилліановъ, Юрьевичей (?), Якубовичей и Катковыхъ, а не Уаттовъ и Аркрайтовъ, не Лассалей и Шульце-Деличей, внушаетъ идеи не реальныхъ политехническихъ школъ, а идеи классическихъ Пританеевъ и Ликеевъ.»
Назовите это слѣпымъ увлеченіемъ, предразсудкомъ, суевѣріемъ или наконецъ не очень чистымъ разчетомъ на незнаніе, неразуміе и предразсудки: но не говорите о свободѣ мысли, безпристрастномъ-де научномъ изслѣдованіи, методахъ естествознанія, урокахъ Клода Бернара и другихъ хорошихъ вещахъ.
Иванъ Тарасовичъ. Поучаюсь, Сергѣй Петровичъ, умными рѣчами и похваляю. А знаете ли, вы отчасти попали на точку. Бываютъ словечки, дѣйствительно, бываютъ, широкаго смысла, и смысла этого въ вашихъ карманныхъ лексиконахъ, по полупуду вѣсомъ со всѣми греко-латинскими прелестями, вы не отыщите. Да что словечки, бываютъ и пѣсенки…. Естествовѣдѣніе! Вы такъ и думаете что это значитъ кротовъ копать, бабочекъ сажать на булавочку, кислороды раздувать, а дѣло-то идетъ о живомъ, реальномъ, соціальномъ естествовѣдѣніи противъ классическихъ реакціонныхъ, византійско-опекунскихъ порядковъ.
Сергѣй Петровичъ. Позвольте, Иванъ Тарасовичъ; значитъ и естествовѣдѣніе ваше не то точное, скромное и вмѣстѣ великое дѣло, какое всѣми понимается подъ этимъ словомъ.
Иванъ Тарасовичъ (съ нѣкоторымъ раздраженіемъ). Разумѣется не то…. Классицизмъ не такъ понимается! А мы думаемъ что такъ понимается. Вы полагаете что дѣло идетъ о томъ какая грамматика лучше, что заставляете мальчишекъ въ школѣ долбить. А дѣло идетъ о соціальномъ вопросѣ, движеніи общественной мысли. Посмотрите-ка страницу 235 (читаетъ): "Мы всѣ свидѣтели какъ…. интересъ къ «естественнымъ наукамъ живо проявился къ концу 50хъ и въ „началѣ 60хъ годовъ.“ Помните времечко? Я-то больше по разказамъ, а вы чай сами видѣли. Да, прогрессъ начинался. Что же-съ? Прислушайтесь (читаетъ):
„Старая боязнь этого естественно-реальнаго направленія и оживленія русской мысли, неизбѣжно вытекавшаго какъ естественное требованіе сенсуально-реалистическаго умственнаго склада Русской націи, боязнь естественно-научнаго реализма, какъ нигилизма или матеріализма, потомъ опять стала туманить и морочить классицизмомъ.“
Порастаяло, распустило-было немножко. Нѣтъ, поворачивай, замораживай. Держи крѣпче, ползетъ. Не давай развиваться вольному труду рабочей молодежи, мѣшай ея самостоятельнымъ, реальнымъ занятіямъ послѣдними задачами естествознанія (не равно рѣшитъ). Умственная дисциплина, видите, надобна; попросту полиція, доносы. Караулъ, батюшки, расшатываютъ! Солнышко свѣтитъ, отецъ квартальный, бери его за-воротъ! Единство Россіи, видите, требуется, обрусеніе понадобилось. Живи не такъ какъ хочется. Страхъ Господень съ нагайкою. Россійскій патріотизмъ выдумали. Се росская нерукотворная громада! Стишокъ классическій какъ видите. Вотъ оно съ чѣмъ въ союзѣ классицизмъ-то вашъ обрѣтается. Не радуйтесь, впрочемъ: сила валитъ и свое возьметъ. Исторія теперь, послѣ Щапова, какъ на ладонкѣ, и вотъ ея послѣднее слово:
„Сила вещей, сила реальная, при помощи сенсуально-реалистическаго умственнаго склада русскаго народа, рано или поздно проявитъ законъ природы и естественной исторіи народа, — законъ реальнаго развитія“.
Реальнаго, на основаніи космополитической естествоиспытательной мысли западной Европы и пріобрѣтеній раціональнаго естествовѣдѣнія въ трудахъ великихъ реалистовъ запада, Ньютона, Лапласа, Варлтира, Ламарка, Гумбольдта, Дарвина….
Сергѣй Петровичъ. Нѣтъ, Иванъ Тарасовичъ; на Европу вы напрасно ссылаетесь. Полагаю, и вы спорить не станете что школа которую вы считаете такъ для насъ непригодною есть именно общая европейская школа, и всѣ эти великіе, какъ вы называете, реалисты вышли изъ этой школы, которая, повидимому, не притупила ихъ естествоиспытательную мысль.
Иванъ Тарасовичъ. Слышали, слышали! Было да сплыло. Этимъ насъ не обморочите. Мы знаемъ, и Щаповъ указываетъ, какое въ свое время имѣлъ значеніе классицизмъ какъ историческое начало интеллектуальнаго возрожденія и развитія. То былъ, говоритъ Щаповъ, „ветхій завѣтъ“, а русскому народу и суждено импульсироваться къ умственной жизни уже новымъ западно-европейскимъ завѣтомъ великихъ міровыхъ идей и открытій». Былъ и классицизмъ силою, да насъ эта сила миновала, а теперь это гниль.
Сергѣй Петровичъ. Но теперь-то какъ же учатся въ образованномъ мірѣ? Вѣдь учатся именно такъ какъ вы не совѣтуете, хотя и восхваляете плоды западной науки. Въ вашей книжкѣ указывается на Максимиліановъ, Юрьевичей, Якубовичей, Катковыхъ какъ на плоды классицизма въ нашей школѣ. Гдѣ и какъ учились эти Юрьевичи и Якубовичи мы не знаемъ. Вѣроятно, въ нашихъ же плохихъ школахъ. Но гдѣ и какъ учились Гумбольдты, Дарвины, Боккли, Гельмгольтцы, Тиндали, какъ учатся въ образованныхъ странахъ и новыя поколѣнія, изъ которыхъ, безъ сомнѣнія, не мало выдетъ естествоиспытателей, это очень хорошо извѣстно….
Иванъ Тарасовичъ. Европа! Европейская школа! А кѣмъ эта школа устроена? Устроена правительствами, съ помощію «клерикально-педагогическаго класса». Такой намъ не надо. Плевать хотѣли. Да знаете ли что такое теперь Европа? Не знаете, такъ загляните вотъ на эту страничку (читаетъ):
"Въ настоящее время еще и во всей Европѣ гражданскія общества состоятъ изъ двухъ діаметрально-противуположныхъ интеллектуальныхъ классовъ или разрядовъ, характеризующихся своимъ существенно-отличительнымъ образомъ мышленія, своимъ міросозерцаніемъ, именно: одни схоластики или «систематики-метафизики, другіе — экспериментаторы. И вездѣ классъ схоластиковъ и метафизиковъ численно преобладаетъ надъ классомъ экспериментаторовъ…. А по-настоящему каждый гражданинъ долженъ быть экспериментаторомъ.»
На Европу, значитъ, надо оглядываясь указывать.
Сергѣй Петровичъ. Но во всякомъ случаѣ, кажется и вы и г. Щаповъ желаете чтобъ у насъ процвѣтало естествовѣдѣніе, чтобъ и у насъ были такіе ученые какіе выходятъ изъ европейскихъ школъ.
Иванъ Тарасовичъ (снова раздражаясь). Нѣтъ, мы не этого желаемъ. Мы своихъ желаемъ. Пообезьянничали, довольно. Не указъ намъ Европа. Наше дѣло особое дѣло.
Сергѣй Петровичъ. Но вѣдь вы же взываете къ именамъ знаменитыхъ европейскихъ ученыхъ, значитъ, вы хотите чтобъ и у насъ были свои Бюффоны….
Иванъ Тарасовичъ. Въ маншеткахъ, красивымъ слогомъ царя звѣрей описывать?…
Сергѣй Петровичъ. Свои Лапласы, Кювье….
Иванъ Тарасовичъ. Графы, сенаторы, въ мундирахъ и регаліяхъ; генералы отъ науки, академики?
Сергѣй Петровичъ. И академіи долой?
Иванъ Тарасовичъ. И академіи долой! Всякую офиціальность долой! Аристократіи ученой не желаемъ.
Сергѣй Петровичъ. Конечно, въ Дѣлѣ обличали же, какъ-де парижскія муміи до сихъ поръ даже произвольнаго зарожденія не признаютъ. И ученыхъ долой?
Иванъ Тарасовичъ. И ученыхъ долой!…
Сергѣй Петровичъ. И науку долой?
Иванъ Тарасовичъ (прохаживаясь съ волненіемъ). И науку долой!
Сергѣй Петровичъ. Ну, а какъ же естествовѣдѣніе-то съ его лабораторіями и кабинетами, медленными трудами, кропотливыми изслѣдованіями, съ его открытіями.
Иванъ Тарасовичъ (нѣсколько успокоившись). Есть естествовѣдѣніе и естествовѣдѣніе, наука и наука. Объ офиціальной наукѣ рѣчь. А открытій на нашъ съ вами вѣкъ хватитъ. Насущный вопросъ въ распространеніи, популяризаціи выработанныхъ истинъ; въ томъ чтобъ ихъ въ рабочую, черноземную почву пустить. Вотъ что на потребу. Стѣны китайскія потрясти, поле расчистить, молодыя силы отъ сна пробудить, узы всякія порастянуть….
Сергѣй Петровичъ. Я начинаю уразумѣвать. Дѣло, значитъ, не въ свободномъ исканіи истины, не въ изученіи, не въ естествовѣдѣніи съ его методами и фактами. Факты намъ, мы видѣли, ни почемъ. И естествовѣдѣніе и многократно призываемыя великія имена — все это, значитъ, своего рода абракадабра новаго ученія, темныя силы, вызываемыя когда нужно, но не подлежащія ясному представленію. Зачѣмъ же морочить людей? Иной подумаетъ что и въ самомъ дѣлѣ рѣчь идетъ о преуспѣяніи въ Россіи науки вообще и естествознанія въ особенности, тогда какъ объ этомъ и мысли нѣтъ, а идетъ дѣло о пропагандѣ нѣкоего новаго ученія.
Иванъ Тарасовичъ. Строя новаго, всего умственнаго и соціальнаго строя.
Сергѣй Петровичъ. Строя пока не замѣтно. Для строя нужно что-нибудь положительное, а мы пока пробиваемся однимъ отрицаніемъ.
Иванъ Тарасовичъ. Будетъ и положительное. Книжку-то, должно-быть, не одолѣли до конца.
Сергѣй Петровичъ. Нѣтъ, одолѣлъ. Могу разказать ея содержаніе. Знаю какъ предки наши, проводя время «въ страдной борьбѣ за существованіе», «безсмысленно видѣли, слышали, осязали и ощущали разные предметы и явленія природы и жизни», но «не способны были еще путемъ высшихъ, сложнѣйшихъ рефлексовъ головнаго мозга (по ученію г. Сѣченова, конечно) обработывать въ головахъ своихъ даннаго внѣшними чувствами запаса простыхъ, элементарно-конкретныхъ или непосредственно предметныхъ впечатлѣній.» Знаю какъ рабочій «русскій народъ всецѣло подчинился вліянію византійской доктрины», а затѣмъ «всецѣло предался государственной системѣ опеки и воспитанія». Основная тема — показать что русскій народъ и по природѣ, и по исторіи, какой-то особенный народъ, реалистическій, для котораго классицизмъ (то-есть общее европейское образованіе) не пригоденъ. Масса, рабочія поколѣнія, непосредственно прикасающіяся къ природѣ — классъ сенсуалѣно-реальный. Классъ сей требуется преобразовать въ раціонально-реальный, помощію реформы соціальной организаціи народнаго труда, и при посредствѣ мыслящаго молодаго рабочаго поколѣнія естествоиспытателей, вступающаго въ общую рабочую массу и сливающагося съ ней. Всѣ остальные элементы улетучиваются какъ несущественные. Тема подтверждается выписками и цитатами изъ вторыхъ рукъ, изъ книгъ Шеварева, Лавровскаго, Чистовича, Пекарскаго, и пр. Выписки эти побѣдоносно свидѣтельствуютъ объ одномъ: что образованіе было у насъ слабо встарь, слабо и теперь, и что мы болѣе всего, прежде всего нуждаемся въ общемъ образованіи и хорошей школѣ, которой, къ несчастію, у насъ до сихъ поръ нѣтъ. Между выписками вставлены удивительныя фразы и тирады, которыми мы, кажется, довольно съ вами насладились.
Иванъ Тарасовичъ. А проектъ-то, великій проектъ-то народнаго обученія молодыхъ поколѣній проглядѣли? А кажется ужь это очень положительно.
Сергѣй Петровичъ. Неужели кажется вамъ возможнымъ видѣть нѣчто серіозное въ этой куріозной фантазіи о «естественно-научныхъ» школахъ въ каждомъ селѣ, каждой деревушкѣ, школахъ, гдѣ будетъ преподаваться «высшее естествознаніе», ибо-де "всякій человѣкъ, всякій парень деревенскій, какого только природа производитъ на свѣтъ Божій, естественно, такъ сказать физико-физіологически обязанъ раціонально учиться, воспитываться у матери природы, долженъ «изучать, познавать какъ физическіе силы и законы дѣйствуетъ въ немъ и на него.» И это будутъ, по проекту г. Щапова, не только школы въ тѣсномъ смыслѣ, но и лабораторіи и кабинеты, гдѣ будутъ дѣлаться открытія и изслѣдованія, которыя будутъ публиковаться «въ земскихъ журналахъ и газетахъ новыхъ естественно-научныхъ истинъ и теорій». Рабочія общины городскія и сельскія (то-есть вся земля) тогда преобразуются въ «раціональныя, естественно-научно-экономическія общины». Эти общины, «естественно-исторически основавшіяся для коллективнаго познанія и покоренія культурѣ и цивилизаціи силъ естественной экономіи», доселѣ «бѣдныя и рабскія», будутъ тогда, въ то счастливое время, "безъ иниціативы правительства сами изслѣдовать, познавать и покорять "естественную экономію русской земли, хотя бы такъ какъ «изслѣдовали ее правительственныя естественно-научныя экспедиціи Мессершмидта, Палласа, Миддендорфа, Бэра и др.» Не дурно это хотя бы такъ. Маленькаго требуется! Авторъ самъ чувствуетъ что хватилъ далеко и въ позѣ пророка не признаваемаго въ отечествѣ своемъ восклицаетъ:
«Химерой кажется нашему общественному смыслу…. что запасшись и вооружившись такимъ образомъ основательнымъ естествознаніемъ, каждый русскій человѣкъ, всякій житель городской и сельскій долженъ потомъ жить, развиваться, просвѣщаться и раціональной работой въ сферѣ природы возвышать свое благосостояніе…. Дикой химерой кажется нашему общественному смыслу та простая истина, что по естественному праву и по естественной физико-физіологической обязанности, каждый деревенскій парень долженъ въ событіе въ нигилистическомъ мірѣ, молодости изучать естественныя науки чтобы быть потомъ раціональнымъ земледѣльцемъ экспериментаторомъ…. что естествознаніе также жизненно, практически необходимо земледѣльцу, бабѣ деревенской, воздѣлывающей огородъ, пастуху стадъ, скотоводу, производителю и продавцу жизненныхъ продуктовъ, фабричному рабочему и пр., какъ теперь необходимо оно записнымъ химикамъ, физикамъ, механикамъ, вообще натуралистамъ.»
Это ли не шутовство? И все это возглашается человѣкомъ, какъ и вы должны согласиться, абсолютно невѣжественнымъ въ естествознаніи. Не напоминаетъ ли это того офицера въ женитьбѣ Гоголя, который требовалъ отъ невѣсты непремѣннаго знанія французскаго языка, хотя самъ и не зналъ по-французски, и который говорилъ что зналъ бы: стоило только посѣчь въ юности.
Иванъ Тарасовичъ. Видите какъ вы подтверждаете слова Щапова. Для васъ эта реальная мысль — невозможность, химера, дичь.
Сергѣй Петровичъ. Но пока еще не принято мѣръ чтобы каждый парень обязательно былъ естествоиспытателемъ, думаете ли вы что авторъ съ сочувствіемъ отнесется ко всякой мѣрѣ въ дѣйствительности содѣйствующей народному образованію? Нимало. Припомните, какъ относится онъ, напримѣръ, къ мѣрамъ тамъ и сямъ принимаемымъ земскими собраніями. Онъ говоритъ съ замѣтнымъ презрѣніемъ: «Изъ 33хъ губерній самимъ земствомъ признана необходимость поддержать крайне неудовлетворительныя сельскія школы, основанныя на византійской системѣ», школы которыя, очевидно, требовалось разрушить въ ожиданіи всенародныхъ школъ, гдѣ будутъ «простонародныя молодыя поколѣнія учиться высшимъ естественнымъ наукамъ». Тогда съ другой стороны свершится «выступленіе…. въ темную массу рабочаго народа людей естественно научной интеллигенціи, разума, знанія — химиковъ, физиковъ, ботаниковъ, зоологовъ, минералоговъ, агрономовъ, техниковъ, механиковъ, словомъ — натуралистовъ, естествоиспытателей». И будетъ едино стадо! Взойдетъ солнышко и освѣтитъ братскую федерацію естественно-испытательныхъ общинъ, не знающихъ иной заботы кромѣ познанія природы и сбросившихъ съ себя весь хламъ государственной жизни. Вглядитесь ближе въ этотъ, какъ вы называете, «проектъ» и вы усмотрите, что это либо благодушная идиллія на розовой водѣ, рѣшительно ничѣмъ не отличающаяся отъ смѣшной, конечно, для вашего реальнаго взгляда сельской картины: «Пляшутъ дѣвушки россійски подъ свирѣлью пастушка»; либо это Аракчеевскія поселенія въ новомъ видѣ, для реально-національной естественно-научной дисциплины русскаго люда….
Иванъ Тарасовичъ. Пора намъ прекратить споръ. Мы стоимъ на разныхъ полюсахъ и намъ не сойтись. За тонкостями вашими гоняться не будемъ, у насъ правда грубая, не въ шелкахъ, голая, иной разъ корявая ходитъ. На этомъ не взыщите. А ужь книжку позвольте. Вамъ она не nô-сердцу. Не для того писана чтобы сигарочку закурить, да радоваться какія хорошія вещи на свѣтѣ бываютъ. Ничего утѣшительнаго не содержитъ, а кислоты-то разъѣдающей вы не любите. Для васъ тутъ учености мало, химеры много, а для насъ это серіозное дѣло, крупное явленіе, знаменіе времени….
Сергѣй Петровичъ. О, съ этимъ я согласенъ! Это дѣйствительно знаменіе времени; явленіе, не скажу крупное, но по истинѣ печальное, свидѣтельствующее съ какою нелѣпостью можно безцеремонно выйти предъ публику, какой лепетъ неразвитой мысли и невѣжественнаго самообольщенія можно выдать чуть не за ученый трактатъ въ обществѣ лишенномъ благъ серіознаго ученія. Еще печальнѣе то что найдутся молодые умы которые примутъ эту мишуру за чистую монету и поддадутся разъѣдающимъ кислотамъ изъ болота безсмысленнаго отрицанія, окунуться въ которое со всѣхъ сторонъ приглашаютъ нашу бѣдную молодежь. Возглашается новое будто бы ученіе, обѣщается счастливое обновленіе міра чрезъ новыхъ людей. Но въ чемъ же сущность этого ученія? Ограничьте вашу мысль самымъ тѣснымъ, низменнымъ кругомъ, въ которомъ сложена кучка ярлыковъ: реализмъ, молодыя силы, положительное знаніе, послѣднее слово науки, соціально-экономическая реформа и пр. и пр. При появленіи этихъ ярлыковъ требуется безусловно восторгаться; съ другой стороны требуется дѣйствовать такъ чтобъ и въ другихъ возбудить подобное же темное состояніе, не требующее работы мысли, но немедленно отзывающееся на эти символическіе знаки. Поддерживать это состояніе въ себѣ и возбуждать въ другихъ значитъ работать, быть единицей въ рядахъ молодыхъ рабочихъ поколѣній и имѣть право восхвалять трудъ, — особенно самостоятельный, естественно-испытательный трудъ, — къ настоящему труду пальца не прикладывая. Отъ этого крошечнаго, гниленькаго кружка идутъ радіусы во всѣ стороны, и все что они встрѣтятъ подлежитъ отрицанію, разрушенію или расшатыванію. Тамъ, внѣ кружка, чѣмъ хуже, тѣмъ лучше. Надо оставаться глухимъ ко всѣмъ въ безконечность идущимъ интересамъ, надо подсмѣиваться, порицать, гнать и губить духъ. Пребывая въ безсмысленномъ идеализмѣ нелѣпостей, оставаться равнодушнымъ ко всему дѣйствительно серіозному, къ вопросамъ въ самомъ дѣлѣ живымъ и практическимъ, не понимать и не видѣть того что совершается предъ глазами, потерять способность различать худо и добро, извѣстное и неизвѣстное. Отрицать великое чтобъ оправдать свое ничтожество. Въ низшихъ чинахъ нигилистическаго воинства быть отупѣлымъ неучемъ, въ высшихъ — ученымъ дикаремъ. Разъѣдающими кислотами лишать себя и другихъ энергіи, энтузіазма, свободной мысли, растлѣвать умъ, отнимать энергію, забыть….
Иванъ Тарасовичъ. Что страхъ Господень начало премудрости?
Сергѣй Петровичъ. Да, что страхъ Господень начало премудрости. Вашъ авторъ говоритъ о научномъ сомнѣніи и его великомъ значеніи. Но развѣ научное сомнѣніе есть безсмысленное отрицаніе? Вѣдь это есть исканіе истины съ тревожною надеждой найти ее и трепетною радостію когда внезапно сверкнувшій во мракѣ свѣтъ мгновенно освѣщаетъ сокрытое и указываетъ новый путь. Мефистофель, насмѣшкой преслѣдуя Фауста въ его порывахъ къ высшему, старался указать что неотразимыя силы низшаго порядка всегда возьмутъ свое. Нашимъ молодцамъ и Мефистофеля не надо. У нихъ и сомнѣній-то нѣтъ, а одно шутовское отрицаніе не требующее чтобъ имѣлось ясное представленіе о томъ что отрицается Первымъ параграфомъ постановляется, что никакихъ силъ высшаго порядка и не существуетъ; что пребываніе на заднемъ дворѣ есть и начало, и конецъ нашего бытія. Но тутъ же произносятся слова на заднемъ дворѣ смысла не имѣющія: свобода, разумъ, познаніе природы, истина. Не трудно догадаться какой мизерный видъ принимаютъ всѣ эти хорошія вещи, прилаженныя къ потребленію въ этомъ пріятномъ мѣстѣ.
Иванъ Тарасовичъ. Увольте, Сергѣй Петровичъ. Отвѣтилъ бы вамъ, да боюсь, отвѣтъ-то мой очень вамъ не понравится. Да и некогда: человѣкъ я рабочій; для проповѣдей и поэзіи времени удѣлять не смѣю. Полагаю также что и уроки мои едвали могутъ служить къ возвышенію ума и сердца вашей сестрицы. Позвольте мнѣ ужь откланяться. Прощайте, Лизавета Петровна!
Иванъ Тарасовичъ обернулся, но Лизаветы Петровны давно уже не было въ комнатѣ. Она еще на половинѣ разговора покинула спорившихъ. Коля, жадно слушавшій преніе, находился видимо въ смущеніи и не зналъ чему вѣрить и что дѣлать. Медленно протянулъ онъ руку въ отверстую десницу Ивана Тарасовича, но крѣпко, со слезами на глазахъ, отвѣтилъ на его пожатіе. Иванъ Тарасовичъ свернулъ книгу и мрачно удалился.
— Знаешь, Сережа, сказалъ Коля, оставшись вдвоемъ съ братомъ. — Можетъ-быть, ты и правъ. Но Иванъ Тарасовичъ всегда за молодежь, а ты, кажется, противъ молодежи….
Сергѣй Петровичъ. Это такъ кажется, мой другъ.