Въ Старогородѣ проповѣдь Туберозова уже забывалась. Но къ вечеру третьяго дня въ городъ на почтовой телѣгѣ пріѣхала пара оригинальныхъ гостей: длинный сухожильный квартальный и толстый, какъ мужичій блинъ, консисторскій чиновникъ съ пуговочнымъ носомъ.
Это были послы по Савеліеву душу: протопопа подъ надзоромъ ихъ требовали въ губернскій городъ. Черезъ полчаса это зналъ весь городъ, и къ дому Туберозова собрались люди, а черезъ часъ дверь этого дома отворилась и изъ нея вышелъ готовый въ дорогу Савелій. Наталья Николаевна провожала мужа, идучи возлѣ него и склонясь своею голубиною головкой къ его локтю.
Они оба умѣли успокоить другъ друга и теперь не разслабляютъ себя ни единою слезой.
Ожидавшій выхода протопопа народъ шарахнулся впередъ и загудѣлъ.
Туберозовъ снялъ шляпу, поклонился ниже пояса на всѣ стороны.
Гомонъ затихъ; у многихъ навернулись слезы и всѣ стали креститься.
Изъ-за угла тихо выѣхала спрятанная тамъ, по деликатному распоряженію исправника, запряженная тройкой, почтовая телѣга.
Протопопъ поднялъ ногу на ступицу и взялся рукою за грядку, въ это время квартальный подхватилъ его подъ локоть снизу, а чиновникъ потянулъ за другую руку вверхъ… Старикъ гадливо вздрогнулъ и голова его заходила на шеѣ, какъ у куклы на проволочной пружинѣ.
Наталья Николаевна подскочила къ мужу и, схвативъ его руку, прошептала:
— Одну только жизнь свою пощади!
Туберозовъ отвѣчалъ ей:
— Не хлопочи: жизнь уже кончена; теперь начинается «житіе».