Смерть (Ясинский)/ДО
См. также одноимённые страницы.
| Смерть |
| Дата созданія: іюнь 1886 года. Источникъ: Ясинскій І. І. Сиреневая поэма. — К: Типографія Г. Л. Фронцкевича, 1886. — С. 31. |
Былъ знойный день. Огромный садъ молчалъ, охваченный полуденной дремотой. Прохлада стояла въ тѣнистыхъ оврагахъ; въ волнахъ золотого свѣта, лившагося съ лазурнаго неба на лужайки, купались цвѣты. Порхали бабочки. И было хорошо въ саду, какъ въ раю.
На берегу высокаго обрыва стоялъ я и смотрѣлъ въ синюю даль; она широко разстилалась предо мною: я видѣлъ Днѣпръ, зеленыя равнины, паруса; внизу блестѣли, какъ золотыя искры, кресты церквей Подола.
Листья огромной липы мѣрно шелестили надъ моей головой. Медвяный ароматъ ласкалъ мнѣ грудь; я чувствовалъ, что пьянѣю отъ него; какъ будто я сплю и не сплю; какъ будто на яву, я вижу сладкій сонъ — красивый, свѣтлый, легкій. И весь ушелъ я въ созерцанье цвѣтущей земли и голубого неба.
«О, жизнь! — шепталъ я, — жизнь лучезарная, вотъ ты предо мною, вся въ цвѣтахъ и зелени, мирная, могучая! Ровно бьется мое сердце и духъ мой въ согласіи съ твоей красотой и гармоніей. Ты вѣчная загадка: кто пойметъ тебя? Но каждый стремится къ тебѣ и всѣ тебя любятъ! Ты равновѣсіе, ты движеніе, страннымъ образомъ сочетанное съ покоемъ!
Гдѣ ты — тамъ смерти не должно быть! Человѣкъ, обнимающій умомъ вселенную, и крошечный, бѣлый мотылекъ, который вонъ сѣлъ сейчасъ на алый макъ, затерявшійся межъ жгучихъ стеблей тощей крапивы, одинаково живутъ и наслаждаются здоровьемъ.
И не должно быть, и нѣтъ смерти! Сухой листъ, дрожащій на голой вѣткѣ цвѣтущей липы, не оскорбляетъ меня — онъ опадетъ, и его мѣсто займетъ свѣжій листъ, который развернется весной изъ крѣпкой клейкой почки. Не смерть это, а ступень къ жизни, Старое смѣняется молодымъ. Вѣчна жизнь!»
Такъ я шепталъ и съ тихимъ восторгомъ смотрѣлъ вокругъ. По чуть замѣтнымъ тропинкамъ спускался я въ овраги или снова поднимался на холмы. Я слушалъ, какъ поютъ птицы, какъ шумятъ деревья, шуршатъ въ травѣ насѣкомыя. И я былъ счастливъ, что жизнь, которая кругомъ меня ликуетъ и радостно цвѣтетъ, отрицаетъ смерть.
Часъ прошелъ, а можетъ-быть и меньше. Мнѣ захотѣлось снова вдохнуть въ себя пахучій воздухъ, струившійся вокругъ липы. Я вернулся туда — и вдругъ, о, ужасъ! Подъ деревомъ лежалъ мертвый человѣкъ. Ему было лѣтъ двадцать пять. Онъ былъ красивъ и статенъ. Кровь запеклась на подбородкѣ, зіяла черная рана на груди и неподвиженъ былъ взоръ тусклыхъ глазъ…
Смерть!
Солдатъ, стоявшій съ ружьемъ возлѣ трупа, разсказалъ мнѣ, какъ былъ несчастный убитъ. Покойникъ былъ арестантъ. Изъ суда вели его подъ стражей мимо погоста, примыкающаго къ этому лѣсу. Сбросивъ халатъ, онъ кинулся бѣжать. Онъ скоро очутился здѣсь и, слыша за собой погоню, вскарабкался на липу. Тогда солдатъ — другой, не этотъ — прицѣлился въ арестанта, какъ въ птицу. Бѣглецъ въ смертельномъ страхѣ сталъ кричать. Раздался выстрѣлъ, пуля пронизала сердце — и, падая на-земь, бѣдняжка зажималъ платкомъ рану. Солдатъ показалъ рукой и произнесъ: «Вотъ кровь!»
Я поднялъ глаза: стволъ липы облитъ былъ застывшей черной массой. И на сердцевидныхъ листьяхъ тамъ и сямъ дрожали капли крови, какъ черная роса.
Сталъ сходиться народъ, явилась полиція… Я постоялъ и, грустный, ушелъ.
Смерть, смерть! Жизнь отрицала тебя, а вотъ ты подползла, незримая и холодная, и насмѣялась надъ нею! Тебя не должно быть, но ты есть. Вѣчная спутница человѣка, страшный даръ разгнѣваннаго Божества!