Смерть Пушкина. Въ майскомъ номерѣ «Сѣв. Вѣстн.» напечатана глава изъ записокъ А. О. Смирновой, въ которой она разсказываетъ о смерти Пушкина, и о томъ, какъ отнеслось русское общество къ этой смерти. Г-жа Смирнова находилась въ это время съ мужемъ заграницей и узнала обо всемъ происшедшемъ по письмамъ и разсказамъ очевидцевъ, пріѣзжавшихъ изъ Россіи. Изъ ея записокъ видно, какъ враждебно относился къ Пушкину такъ называемый «высшій свѣтъ», и какъ тяжело было его положеніе въ этомъ свѣтѣ. Въ теченіи нѣсколькихъ лѣтъ его и жену его преслѣдовали всевозможными инсинуаціями и клеветали, сплетничали, разсылалй анонимные «циркуляры», и, наконецъ, довели до необходимости дуэли, унесшей въ могилу великаго писателя въ самомъ разцвѣтѣ его творческихъ силъ. Г-жа Смирнова разсказываетъ, напр., слѣдующій фактъ про одного изъ свѣтскихъ друзей Пушкина, В. Соллогуба… «Этотъ вертопрахъ оказалъ Пушкину медвѣжью услугу. Онъ уже провинился разъ передъ Nathalie своими пошлыми остротами; онъ иногда такъ неучтивъ. Пушкинъ потребовалъ письменнаго извиненія. Соллогубъ поступилъ тогда, какъ слѣдуетъ; затѣмъ, вообразивъ, что окажется очень полезнымъ Пушкину, и что эта услуга вернетъ ему расположеніе поэта, онъ снесъ ему гнусный циркуляръ, окончательно истощившій терпѣніе Пушкина. Соллогубъ сказалъ ему, что циркуляръ разосланъ по всему городу… Самъ Пушкинъ получилъ два экземпляра: одинъ присланъ по почтѣ, другой принесенъ неизвѣстнымъ, передавшимъ конвертъ швейцару»…
Послѣ трагическаго исхода дуэли Пушкина, отношеніе высшаго общества къ нему вдругъ рѣзко перемѣнилось, благодаря тому, что смерть его произвела глубокое впечатлѣніе на Государя. Г-жа Смирнова приводить слѣдующую выдержку изъ письма къ ней одной петербургской знакомой:
«Видя, что Ихъ Величества жалѣютъ о немъ и хвалятъ его, тѣ самые люди, которые не далѣе, какъ наканунѣ клеветали на него и яростно злословили противъ него, придали своимъ лицамъ соотвѣтствующее случаю выраженіе; мнѣ противно было смотрѣть на ихъ притворство… Произошло еще нѣчто любопытное: нѣкоторыя личности, видя отношеніе Государя къ покойному и его вдовѣ, сдѣлали вдругъ открытіе, что Пушкинъ былъ великимъ человѣкомъ. Принялись расхваливать его передъ лицами, которыя могли передать это во дворцѣ — пошли даже дальше, стали дѣлать визиты вдовѣ, не принимающей никого, кромѣ самыхъ близкихъ знакомыхъ и родни»…
Но обиднѣе всего для памяти Пушкина является то, что даже и жена его только послѣ смерти поняла, что ея мужемъ нужно было гордиться, а не стыдиться того, что онъ «только писатель». «Бѣдная Nathalie», пишетъ про нея г-жа Смирнова, — «она поняла теперь, что слѣдовало гордиться положеніемъ жены такого человѣка, какъ Пушкинъ. Устарѣлые взгляды родныхъ, провинціальныя и московскія воззрѣнія, вродѣ фамусовскихъ, внушили ей представленіе, что быть женой писателя унизительно, и что ихъ приглашаютъ ко двору только ради ея красоты. А между тѣмъ ихъ приглашали именно изъ вниманія къ Пушкину, такъ какъ есть не мало красавицъ, помимо Nathalie, и притомъ болѣе блестящихъ, разговорчивыхъ и пріятныхъ, чѣмъ она. Бѣдная женщина убѣдилась, что Государь сдѣлалъ такъ много именно для писателя и его вдовы. Онъ не сталъ бы платить долги за кого-либо другого, не заботился бы такъ объ обезпеченіи вдовы и дѣтей»…
Интересенъ также разсказъ г-жи Смирновой о посѣщеніи ихъ Мицкевичемъ: «Посѣщеніе Мицкевича очень тронуло моего мужа», цишетъ она… "Онъ приказалѣдоложить о себѣ:"Мицкевичъ, другъ Пушкина". Николай вышелъ встрѣтить его. Они пожали другъ другу руки, Мицкевичъ сказалъ мнѣ по-французски: «Я узналъ, что вы были его друзьями и, пришелъ оплакать съ вами великаго славянскаго поэта». Онъ хвалилъ Пушкина. Я разсказала ему, что покойный часто говорилъ мнѣ о немъ, что онъ не забывалъ его. Мицкевичъ отвѣтилъ мнѣ: «Онъ прислалъ мнѣ стихи, которые я храню, какъ драгоцѣнность. Политика разъединяла насъ, но поэзія сблизила. Кончина его составляетъ огромное несчастіе для русской литературы, для русской мысли»… На прощаніе Мицкевичъ сказалъ г-жѣ Смирновой: «Сударыня, я благодарю васъ за оказанный мнѣ пріемъ. Повѣрьте, что славянскій польскій поэтъ оплакиваетъ славянскаго русскаго поэта… Его смерть является утратой для всѣхъ славянскихъ народовъ, и я представляю ихъ въ эту минуту». Несмотря на нѣкоторую театральность въ манерахъ, прибавляетъ г-жа Смирнова, онъ былъ искренно тронутъ. У Мицкевича красивое, грустное лицо, въ которомъ сквозить что-то болѣзненное. Въ немъ нѣтъ естественности Пушкина". Г-жа Смирнова разсказываетъ далѣе о томъ, какъ повліяла смерть Пушкина на Лермонтова: «Лермонтовъ своими стихами на смерть Пушкина прославился необычайно. Въ полку товарищи не любили его, теперь же онъ сталъ центромъ. Великій князь былъ очень добръ къ нему. Если бы онъ самъ не разгласилъ о своемъ намѣреніи вызвать на дуэль Баранта (сына), то сдѣлали бы видъ, что ничего не знаютъ, но онъ заявлялъ всѣмъ, что убьетъ француза. Какой безумецъ! Хотя д’Аршіакъ и Дантесъ французы, но развѣ это можетъ служить основаніемъ къ нападенію на Баранта, отецъ котораго выказалъ столько сочувствія къ Пушкину?»