Д. В. АВЕРКІЕВЪ
правитьСМЕРТЬ МЕССАЛИНЫ
правитьПосвящая свою трагедію изъ чувства сердечной признательности памяти нашего знаменитаго историка, я въ тоже время дочу напомнить читателю, что Кудрявцевъ смотрѣлъ на Мессалину вполнѣ самостоятельно и далеко не сходился во взглядѣ на нее съ большинствомъ западныхъ изслѣдователей. Послѣдніе видятъ въ Мессалинѣ крайнюю степень распущенности и развращенности, Кудрявцевъ же отнюдь не раздѣлялъ такого мнѣнія. Вотъ сущность его взгляда: «Женщина, какъ бы вся сложенная изъ порывовъ и увлеченій, она жила только страстію. Она увлекалась ею до забвенія всѣхъ корыстныхъ расчетовъ. Если въ душѣ Мессалины всегда было мѣсто женской ревности и ея неизбѣжнымъ спутникамъ — ненависти и мстительности, то въ груди ея билось также и горячее сердце, способное къ любви и всей ея преданности. Почему знать? Среди обстоятельствъ болѣе благопріятныхъ, подъ руководствомъ истинно добрыхъ началъ, этотъ сердечный жаръ, можетъ быть и въ Мессалинѣ не пропалъ бы даромъ, и самая страстность ея природы послужила бы для благородныхъ и возвышенныхъ цѣлей» (Римскія женщины, М. 1876. Стр. 48, 60, 51).
Смѣю думать, что русскому художнику позволительно руководствоваться воззрѣніями русскаго историка…
Клавдій Цезарь.
Нарциссъ, Палласъ, Каллистъ, Эводъ, отпущенники Цезаря.
Кай Силій, благородный римлянинъ.
Вектій Валентъ, Тицій Прокулъ, Помпей Урбикъ, друзья Кай Силія.
Деметрій, дворецкій Кая Силія.
Скавръ, центуріонъ.
Валерія Мессалина, жена Клавдія.
Лепида, ея мать.
Юнія Силана, разведенная жена Кай Силія.
Кальнурнія, наложница Цезаря.
Аглая, раба Лепиды,
ДѢЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.
правитьДа, признаюсь, и я никакъ не думалъ
Что ихъ любовь зайдетъ такъ далеко;
Не больше мѣсяца, ее я встрѣтилъ
На Via Sacra и, повѣрить трудно,
Насилу могъ узнать. Да, до того
Она похорошѣла, посвѣжѣла,
Помолодѣла. Все лицо свѣтилось
И теплилось улыбкою. Она
Мнѣ дѣвочкой молоденькой явилась,
И милой, и простою, у которой
Рѣзво и весело на юномъ сердцѣ.
Святой невинностью она дышала….
Кто? Мессалина? Гм. какъ это слово
Пристало къ ней!
Да, какъ ни странно
А такъ оно бываетъ у такихъ,
Какъ Мессалина. Новая любовь
Преображаетъ ихъ. Какимъ-то чудомъ
Все прошлое нагладилось, забыто
И женщина, всѣмъ существомъ своимъ
Сосредоточась въ бѣшенномъ порывѣ,
Живетъ лишь настоящимъ. О, клянуся,
Когда я это вижу, то готовъ
Повѣрить милой, хоть нелѣпой сказкѣ
О вѣчной непорочности богинь….
Ты улыбаешься…. Но развѣ ты
Не замѣчалъ подобнаго ни разу?
Нѣтъ, не случалось; но не стану спорить:
Ты опытнѣй меня въ дѣлахъ любви,
Особенно, Валентъ, какъ рѣчь зайдетъ
О прелестяхъ невинной Мессалины.
Итакъ, она явилась предъ тобой
Сіяя красотою, какъ Венера,
Когда богиня шла, на наше счастье,
Великаго Анхиза соблазнять.
Да, да…. А Силій, нашъ суровый стоикъ!
И кто бы могъ предполагать? Мы всѣ
Считали эту связь простой причудой,
Одной изъ мимолетныхъ вспышекъ страсти
И вѣтренной, и дерзкой Мессалины, —
Не больше.
Такова ея судьба:
Неутомимое исканье счастья,
Неутолимая во вѣки жажда
Все новыхъ наслажденій, и томленье
Такъ много разъ обманутаго чувства.
Никто изъ насъ не прозрѣвалъ что Силій,
Какъ истый стоикъ, страстью овладѣвъ,
Ее служить заставитъ высшимъ цѣлямъ.
Напротивъ: онъ ведетъ себя какъ мальчикъ,
Готовый разболтать при всѣхъ свою
Плѣнительную тайну…. Полно, Прокулъ.
Не Силію заставить Мессалину
Своей суровой волѣ покориться.
Прости, Валентъ, но ты напоминаешь
Тѣхъ не совсѣмъ искусныхъ ѣздоковъ
Что, съ лошади свалясь, кричатъ задорно:
«Клянусь Нептуномъ, конь неукротимъ!
Ужъ если я»…. Но, — не сердись мой милый,
И Мессалина женщина. И ей,
Какъ всякой женщинѣ, въ замѣнъ любви,
Придется покориться мужней волѣ.
Какъ громко сказано! И я вдобавокъ
Какихъ-то ѣздоковъ напоминаю!
Но если Мессалина такъ покорна,
То объясни пожалуйста зачѣмъ
Онъ позволяетъ ей сюда являться
Съ огромной свитой и стоять подолгу
У двери дома, весело болтая
Со встрѣчными прохожими? Къ чему
Вся эта похвальба безумной страстью?
И безъ того весь Римъ трунитъ надъ ними
И повторяетъ съ хитростнымъ злорадствомъ:
«О, Мессалина все перетащила
Что поцѣннѣй къ себѣ на новоселье
И дома позабыла только мужа,
Какъ старое изношенное платье»…
Конечно Цезарь, какъ и всякій мужъ,
И глухъ, и слѣпъ; конечно онъ послѣднимъ
Узнаетъ обо всемъ. Но не мѣшаетъ
Въ такихъ дѣлахъ быть нѣсколько скромнѣе:
И въ этомъ я на Клавдія сошлюся.
Хотя и принято надъ нимъ смѣяться
И почитать за вздоръ что онъ ни скажетъ,
Но въ глупостяхъ его сквозитъ порою
Прямой и здравый умъ. Въ тѣ дни, когда
Съ такимъ несвоевременнымъ усердьемъ
Онъ, помнишь, занялся цензурой нравовъ,
То всаднику какому-то сказалъ:
«Люби, дружокъ, кого и сколько хочешь,
Но самъ подумай: для чего мнѣ знать
Кого ты любишь?»
Но, нельзя же сразу…
Прости, что перерву. Я, какъ Валентъ,
Хотя конечно по другимъ причинамъ,
Способенъ сомнѣваться въ томъ что Силій —
Хотя бъ и состоялась эта свадьба —
Съумѣетъ обуздать ее вполнѣ.
Въ ней страсти говорятъ. Она, всѣ знаютъ,
Скора на гнѣвъ, завистлива къ чужому,
Злопамятна, коварна, зла…
И словомъ
Вмѣстилище всѣхъ гибельныхъ страстей!..
О, Урбинъ! Урбинъ! станемъ разсуждать
Какъ то прилично взрослымъ, а. не дѣтямъ.
Какъ сочетать злопамятность съ порывомъ?
Подвижность чувствъ съ медлительнымъ коварствомъ?
Любовной вихрь съ расчетливой корыстью?..
За что жъ погибъ Валерій Азіатикъ?
По твоему, Лукулловы сады
Тутъ не причемъ?
Лукулловы сады!
Она ихъ вздумала себѣ присвоить
И для того… въ Валерія влюбилась!
Ты знаешь самъ, тутъ замѣшалась ревность:
Онъ дерзко отвернулся отъ нея,
Онъ ею пренебрегъ, онъ предпочелъ
Другую женщину!.. А Мессалина
Не знаетъ середины, не умѣетъ
Ни ненавидѣть, ни любить иначе
Какъ всей душой. Валерій, какъ никто,
Былъ дорогъ ей, и тѣмъ что измѣнилъ
Сталъ ей врагомъ, и самымъ ненавистнымъ.
А кто такъ простъ чтобы простить врага?
А Мессалина?.. У нея преграды
Для мщенья нѣтъ. Она окружена
Толпой услужниковъ всегда готовыхъ
Подбить властителя на злое дѣло,
Чтобъ при удобномъ случаѣ свести
Свои давнишніе съ врагами счеты.
Есть у нея и власть, и сила. Дай
Тебѣ такую власть, и ты начнешь
Своихъ враговъ губить не размышляя.
А кто нашъ большій врать? Не тотъ, конечно,
Кто можетъ намъ вредить, — но тотъ
Кто волю несломимую свою
Противоставя нашей твердой волѣ,
Всю нашу силу обратить въ ничто.
И такъ погибъ Валерій Азіатикъ…
Въ твоихъ словахъ найдется доля правды, —
Но я…
И вспомни, что когда Валерій
Сталъ горячо и сильно защищаться,
Она, подъ обаяньемъ страстной рѣчи,
Не въ силахъ удержать въ груди рыданій,
Поспѣшно удалилась… О! какъ ясно
Сказалась, Урбикъ, въ этотъ мигъ ея
Мгновенію послушная природа,
Готовая подъ быстрымъ впечатлѣньемъ
Смѣнить любовь на ненависть, и вновь
Кружиться въ вихрѣ безпредѣльномъ страсти.
Она ушла, но вскорѣ воротилась
Чтобъ доконать его.
Нельзя жъ ей было
Открыть все мужу. Женщинѣ сознаться
Въ извѣстной слабости, не все-ль равно
Что для мужчины… въ трусости позорной.
Итакъ, Валентъ, она боится мужа…
Но развѣ страхъ не могъ ее заставить
Потворствовать услужникамъ своимъ
И быть участницей ихъ дѣлъ кровавыхъ…
И былъ я правъ, приписывая ей…
Оставьте споръ о томъ, друзья, что было
Чего не будетъ впредь и быть не можетъ.
Что намъ до прошлаго? до страха мужа?
Иныя чувства грудь ея волнуютъ,
Иная жизнь настала для нея…
Все дѣло въ Силіѣ. Она живетъ
И дышетъ имъ. А Силій далъ мнѣ слово
Что нынче же предложить Мессалинѣ
Иль разойтись, иль стать его женой.
Исходъ понятенъ, и препятствій — нѣтъ:
Разводъ оконченъ; Юнія Силана
Живетъ у брата, вотъ ужъ третій день.
И мы… Но что съ тобой, Валенть? Ты смотришь
Такими удивленными глазами…
Я, кажется, вчера тебѣ…
Да, да…
Но я вчера хандрилъ, какъ никогда,
И больше пилъ, чѣмъ слушалъ. Впрочемъ, Прокулъ,
Я помню все отлично. И всю ночь
О свадьбѣ думалъ, а когда уснулъ,
То мнѣ пригрезилось — повѣритъ трудно —
Что будто Клавдій въ женскомъ одѣяньи
Стоитъ передъ жрецомъ съ свѣчой въ рукахъ
И въ брачномъ покрывалѣ; тихо, робко;
Колѣни у него слегка дрожать;
И смотритъ онъ на жениха украдкой
И всѣ вокругъ, съ невольнымъ восхищеньемъ:
«На свѣтѣ не было милѣй невѣсты!»
Нелѣпъ мой сонъ, но на яву порою…
Валенть, Валентъ! да ты ее ревнуешь…
Спасибо, Урбикъ! Я теперь ревную
А раньше былъ наѣздникомъ какимъ-то
И чѣмъ еще?.. и… И все лишь потому
Что я гляжу не вашими глазами
И говорю не вашимъ языкомъ!
Въ чемъ видишь ты нелѣпость? Вотъ когда бы
Все тѣмъ и кончилось….
Я понимаю
Что кончится не тѣмъ. Нельзя жъ чтобъ въ руку
Сбылся мой сонъ, и Клавдій вышелъ замужъ.
Понятно что его… прибрать съумѣютъ.
Вѣрнѣй всего: онъ будетъ принужденъ
Отъ власти отказаться добровольно.
Скорѣй: невольно. Но не въ этомъ дѣло…
Пусть Силій станетъ Цезаремъ, и Римъ
Предъ нимъ преклонится, тогда, пожалуй,
Пусть женится на той же Мессалинѣ,
Иль на другой, но раньше?!.. Правда, Клавдій
Давно всѣмъ надоѣлъ, или вѣрнѣй:
Не лично онъ, его Нарциссъ съ Палласомъ.
А Силія всѣ любятъ; мы не станемъ
Судить о томъ, заслужено, иль нѣтъ:
Но онъ любимъ… Но вы друзья, хотите
Съ того начать, чѣмъ развѣ кончить можно.
Но такъ удобнѣе.
Иль ты забылъ
Что въ Римѣ мы живемъ? О, этотъ старый
И злой притворщикъ Римъ! Онъ такъ привыкъ
Все мѣрить старой- узкой мѣрой. Какъ же
Переварить ему такую новость!
Какъ допустить что женщина свободна,
Какъ и мужчина, въ выборѣ любви!
Какъ случай упустить явиться строгимъ
И высказать свое негодованье?
И вспыхнутъ всѣ, и громко закричатъ:
«Прелюбодѣйство! Ужасъ! Боги, гдѣ вы?»
«О времена, о нравы!» «Мессалина
Прельстилася огромностью безпутства,
И вышла замужъ отъ живаго мужа!..»
«Безумецъ Силій!» — И, глядите! всѣ
Отъ Силія со страхомъ отвернулись,
Всѣ хвалятъ Клавдія, всѣ вспоминаютъ
Его заслуги, въ немъ находятъ умъ
И тысячи невѣдомыхъ достоинствъ!
Ты правъ, ты правъ: весь Римъ заговоритъ,
Его злорѣчію не будетъ мѣры!
Но этотъ праздный шумъ для насъ не страшенъ.
Подъ говоръ Рима мы свершимъ спокойнѣй
Обдуманный рѣшительный ударъ:
Чего боишься ты, то намъ послужить.
Я именно расчитывалъ на новость,
На дерзкую необычайность дѣла.
Смутятся всѣ: и Римъ, и Клавдій Цезарь,
Его друзья, и ближніе, и слуги;
Всѣ растеряются, не будутъ знать,
На что же наконецъ, на что рѣшиться?
Одни лишь мы, вполнѣ владѣя часомъ,
Расчетливо, умно, не торопливо
То довершимъ что начали, казалось,
Безъ ясной цѣли, глупо и поспѣшно.
Теперь взгляни на слѣдствія. Когда
Римъ успокоится, то станетъ ясно
Что лучше подчиняться твердой власти
Свободныхъ гражданъ, чѣмъ позорной кликѣ
Вольноотпущенныхъ, рабовъ вчерашнихъ.
Затѣмъ, узнавъ что благородный Силій
Усыновилъ Британника, невольно
Начнутъ хвалить его: «глядите, скажутъ,
Сынъ не лишенъ отцовскаго наслѣдства:
Хорошая примѣта. Новый Цезарь
Такъ справедливъ, во власти такъ умѣренъ,
Такъ снисходителенъ»… И тутъ начнутъ
Мечтать о томъ что онъ весьма намѣренъ
Возстановить старинную свободу.
Все это намъ создастъ друзей надежныхъ,
И Силія во власти укрѣпитъ.
А Клавдія — забудутъ незамѣтно
И развѣ станутъ вспоминать порой
За сытнымъ ужиномъ — его обжорство. —
Не ясно ли, Валентъ, что этотъ бракъ,
Который ты считаешь за нелѣпость,
Необходимъ: онъ въ Силіи удвоить
Энергію, пособницу успѣха. —
Я кончилъ.
Что скажу тебѣ въ отвѣтъ?
Твой планъ хорошъ. Отчетливо обдуманъ
И соблазнительно и простъ, и ясенъ.
Но надо дѣйствовать, нужна рѣшимость,
Мгновенная и дерзкая подъ часъ.
А мы… гм, мы… Мы не втроемъ, надѣюсь?
Конечно, нѣтъ. Найдутся и другіе.
Мы только центръ, откуда какъ отъ солнца
Должны повсюду быстро расходиться
Губящіе и свѣтлые лучи.
Кто, напримѣръ?
Ну, напримѣръ, ты видѣлъ,
Что съ нами ужиналъ вчера, какъ другъ,
Кальпурніанъ, а Декрій, самъ ты знаешь,
Начальствуетъ ночною стражей.
Это
Не очень важно, но совсѣмъ не дурно.
А что ты скажешь, другъ, когда узнаешь
Что даже Лузій Гета…
О! Префектъ
Преторіянцевъ! Это важно; очень.
Но Лузій Гета, какъ извѣстно всѣмъ,
На деньги падокъ; онъ готовъ продаться
Съ торговъ тому, кто больше дастъ.
Тѣмъ лучше:
Мы противъ Клавдія надбавимъ вдвое,
И Гета нашъ. Его преторіянцевъ
Мы тоже ублажимъ. Не помнишь, Урбикъ,
По скольку Клавдій далъ на человѣка?
Мнѣ помнится не больше десяти…
Нѣтъ, каждый получилъ пятнадцать тысячъ
Сестерцій.
Мы дадимъ по двадцати.
Скупиться нечего, когда весь міръ
Въ добычу достается… Но, къ несчастью,
Все это лишь мечта…
Но почему же?..
Съ чего начать? Какъ доказать тебѣ?..
Вотъ видите, мнѣ хочется, друзья,
Васъ убѣдить сильнѣй, и въ то же время
Я не хочу васъ слиткомъ огорчать,
А потому… а потому начну,
Какъ ловкій адвокатъ, похвальной рѣчью: —
Мы, древнихъ римлянъ поздніе потомки,
Оставили далеко за собой
Отцовъ и дѣдовъ. И явись сейчасъ
Передо мной, въ какомъ угодно видѣ,
Тѣнь самого небритаго Катона, —
Я и ее съумѣю убѣдить
Что стали мы умнѣе и опрятнѣй
Въ житейскомъ обиходѣ и привычкахъ,
Въ сужденьяхъ о поэтахъ и обѣдахъ,
И въ выборѣ летучихъ наслажденій.
Да мало-ли!.. Мы разложили міръ
На атомы; мы разумомъ высокимъ
Взнеслись за облака; предъ нашей мыслью
Исчезли боги… какъ и мы исчезнемъ,
Освободясь отъ тягости сознанья
И всѣхъ страданій, неразлучныхъ съ жизнью.
Матерія одна неразрушима,
Она одна…
Остановись, Валентъ!..
Но дальше некуда идти. Онъ насъ
Ужъ обратилъ въ ничтожество.
Итакъ,
Доказано что мы умнѣе предковъ.
За то, друзья — приходится сознаться —
Мы разучились дѣйствовать; въ дѣлахъ
Мы непростительно и вялы, и лѣнивы.
Не мудрено: насъ съ юности учили
Лишь одному: другъ друга побѣждать
Въ словесныхъ битвахъ. Въ этомъ мы герои.
И будь возможность все свести къ тому
Чтобъ забросать противника словами,
То мы навѣрно бъ побѣдили ихъ!..
Скажи яснѣй: ты хочешь отстраниться,
Боясь что въ случаѣ… Ну что-жъ, Валентъ,
Найдемъ другихъ.
Помилуй, Прокулъ! я,
Безпутнѣйшій изъ Римлянъ; я, готовый
Участвовать во всяческихъ проказахъ,
Безчинствахъ и дурачествахъ, — и вдругъ
Я откажусь изъ страха отъ участья
Въ неслыханомъ съ начала Рима дѣлѣ!
О, нѣтъ друзья! Напротивъ, за него
Я уцѣплюсь обѣими руками…
О чемъ же споришь ты? Чего ты хочешь?..
Чего хочу? Нѣтъ! вы чего хотите?
Вы вздумали, пожалуй — кто васъ знаетъ? —
Пародію на Брута разыграть
И воскресить покойницу свободу,
Которая, замѣчу мимоходомъ,
Окажется всѣмъ такъ же не по вкусу,
Какъ если бы печеный вкусный хлѣбъ
Мы замѣнили дѣдовской похлебкой…
Но рѣшено что Силій…
Рѣшено!…
Такъ пусть же Силій и рѣшитъ задачу,
Пусть и беретъ все дѣло на себя!
Онъ ставитъ на игру двойную ставку
И загребетъ весь выигрышъ себѣ, —
Такъ пусть же онъ за все и отвѣчаетъ!..
А мы друзья… мы станемъ подъ рукою
И подстрекать, и направлять его,
И увѣрять что онъ для власти созданъ.
Но брать все на себя, и выставляться,
И выгребать для Силія каштаны —
И глупо, и опасно. Вы забыли:
Тутъ замѣшалась женская любовь,
А гдѣ она — тамъ все непостоянно,
Непрочно, ненадежно, и случайно.
Что если Мессалина приревнуетъ
Его до свадьбы.
Вѣскій аргументъ.
Но вѣдь нельзя жъ намъ Силія оставить…
Зачѣмъ же оставлять?.. Но вотъ самъ Силій…
Остановися, Силій… Какъ актеры
Въ комедіи, на время притворимся'
Что будто бы другъ друга мы не видимъ.
Итакъ, друзья, мы всѣ единодушно
Пришли къ тому что благородный Силій
Замыслилъ важное, благое дѣло;
Что не найдется въ Римѣ человѣка
Кто былъ бы болѣе его достоенъ
Стать во главѣ республики, и быть
И Цезаремъ, и властелиномъ міра.
И я, друзья, я предлагаю вамъ
За мною вслѣдъ провозгласить сейчасъ же
Да здравствуетъ Кай Цезарь!
Vivat, Vivat!
Благодарю, друзья. Я не забуду
Что вы и первые, и такъ сердечно
Признали власть мою. Вы окрылили
Мои еще несмѣлые мечтанья.
Теперь… Но впрочемъ я надѣюсь, Прокулъ,
Что планъ для дѣйствія, который мы
Съ тобой составили — одобренъ всѣми.
Да, благородный Силій.
Дѣло стало
Теперь за Мессалиною. Я жду
Ее Сейчасъ. И я почти увѣренъ
Въ ея согласіи.
Почти!.. О, Силій!
Почти?.. Я слышать не могу «почти»!
Нѣтъ! я вполнѣ, вполнѣ увѣренъ въ ней:
Она тебя такъ любитъ. Я въ успѣхѣ
На мигъ не сомнѣваюсь.
Ловко льститъ.
Онъ оттираетъ насъ. [Вслухъ Кай Силію].
Но благородный… Цезарь,
Не забывай: успѣхъ и быстрота
Синонимы. И, вотъ, покуда Клавдій
Не въ Римѣ, въ Остіи…
Къ чему спѣшить?
Вѣдь Клавдій въ Остіи пробудетъ долго:
Онъ вздумалъ жертву приносить кому-то,
А какъ извѣстно онъ въ такихъ дѣлахъ
Ужасно кропотливъ.
Нѣтъ! Прокулъ правъ:
Намъ медлить нечего. — Скажи мнѣ, Тицій…
Какъ дѣйствуетъ однако слово Цезарь:
Онъ съ Прокуломъ тотчасъ же согласился.
Онъ ловко льститъ.
Онъ оттираетъ насъ.
Теперь, друзья, я отпускаю васъ.
За ужиномъ увидимся.
Ну что не дурно?
О! ты великъ.
Теперь они начнутъ
Другъ другу льстить… А я… а я?..
О, Цезарь!
Рѣшенье принято. И Мессалину
Я съ нетерпѣньемъ, но спокойно жду.
Я жду ее, какъ воинъ часа ждетъ
Ударить на врага… И онъ настанетъ.
Не странно ли? три голоса всего,
Три голоса ничтожныхъ прокричали:
«Да здравствуетъ Кай Цезарь!» — а въ душѣ
Они звучатъ, какъ всенародный голосъ.
Я точно поднятъ сильною волной
На высоту безмѣрную, и тамъ
Волна окаменѣла подо мною.
Какъ часто юношей, съ друзьями вмѣстѣ,
И я мечталъ о призрачной свободѣ,
И предо мной носился образъ Брута…
Какъ онъ вонзалъ я въ Цезаря кинжалъ,
Какъ онъ кричалъ: «да здравствуетъ свобода!»
Безплодныя кровавыя мечтанья, —
Какъ я далекъ отъ васъ!..
Прислушайся къ біенью новой жизни,
Уразумѣй ея нѣмую тайну
И вырази ее могучимъ словомъ!..
О, власть! О новая богиня міра!
Ты, ты одна достойна обожанья
Высокихъ душъ. Кому ты отдалась,
Тотъ божествомъ является для смертныхъ.
Кровавыми, и мрачными путями
Вошла ты въ міръ, и утвердилась въ немъ.
Всесильная! ничто, ничто не можетъ
Поколебать тебя. Пусть ловкій Августъ
Цинически сознался предъ кончиной
Что онъ всю жизнь съ искусствомъ безпримѣрнымъ,
Какъ скоморохъ на сценѣ, притворялся;
Пусть сумрачный Тиберій, ненавидя
Въ душѣ людей, испытывалъ кроваво
Сильнѣй ли ты стыда и униженья;
Пусть бѣшеный Калигула, какъ вихрь
Губительный надъ Римомъ разразился, —
Ты устояла. И когда безумцы
Задумали свободу воскресить,
То ты съ досады отдалась не мужу,
А жалкому подобію раба…
Но онъ придетъ, твой вожделѣнный мужъ
И съ кротостью разумно сочетаетъ
Твое величіе.
О, Силій, Силій! власть передъ тобою,
Бери ее!.. Проснись, проснись безумецъ!..
Гдѣ власть твоя, и въ чемъ? Она лишь призракъ,
Поспѣшное желаніе друзей,
И не друзей, — льстецовъ низкопоклонныхъ,
Искателей богатства и почета.
А ты все прежній, тотъ же самый Силій
Кѣмъ былъ вчера. Но нѣтъ! напрасно умъ
Старается подсказывать сомнѣнья
И ищетъ доводовъ. Нѣтъ! власть моя
Не призрачна. Она живетъ во мнѣ,
Созданная моей могучей волей,
И перейдя изъ сферы мысли въ дѣло,
Она преклонитъ предо мной весь міръ,
Весь родъ людской, на сушѣ и на морѣ.
ДѢЙСТВІЕ ВТОРОЕ.
правитьОна не идетъ; она какъ будто знаетъ
Что мнѣ не терпится ее увидѣть
И медлитъ съ умысломъ. И такъ всегда,
И въ этомъ есть заманчивая прелесть…
Я не дождусь. Пойду. Куда, несчастный.
Въ домъ Клавдія?.. О, стыдъ и мерзость!.. Нѣтъ!
Скорѣй ее, скорѣй оттуда вырвать!
Не то я буду раздраженъ и золъ,
А мнѣ такъ нужно, для успѣха дѣла,
Спокойное владѣніе собой.
Судьба причудлива. Для Мессалины
Я счастіе семейное разрушилъ,
Въ безумствѣ страсти я губилъ нещадно
И честь свою, и славу гражданина:
Я погибалъ. И что же? Безъ нея,
Безъ злой моей звѣзды, безъ Мессалины,
Мои властолюбивыя мечтанья
Исчахли бы, безсильныя, въ мозгу.
Все отняла она, и все приносить:
И счастье въ домѣ, и главенство въ Римѣ.
Идетъ. Ея шаги. Какъ тихо, робко.
Какъ будто крадется. О! знаю я:
Она такъ любитъ подойти украдкой,
Застать меня въ расплохъ, и поразить
Нежданнымъ появленіемъ. Притворюся
Что зачитался. Женщины, какъ дѣти,
Такъ дорожатъ такими мелочами,
Въ нихъ прелесть находя, которой мы
Вѣкъ не поймемъ.
Тс., Силій! ты одинъ?
Кто это? ты? зачѣмъ ты здѣсь? Какъ смѣли
Впустить тебя?
О, успокойся, Силій…
Я слишкомъ долго здѣсь была хозяйкой,
Мнѣ такъ извѣстны всѣ порядки въ домѣ,
До мелочей, — что мнѣ не трудно было
Войти украдкою…
Зачѣмъ ты здѣсь? Межъ нами
Все кончено.
Не бойся: я пришла
Не для упрековъ, и тебя не стану
Ни раздражать докучными слезами,
Ни мучить и терзать воспоминаньемъ
О свѣтлыхъ дняхъ. Я не затѣмъ пришла…
Пришла я… за прощальнымъ поцѣлуемъ.
Какъ мало гордости въ тебѣ! Въ угоду
Твоей соперницѣ, я безъ вины
Прогналъ тебя; и грубо, и жестоко
Какъ только можно оскорбить жену,
Я оскорбилъ тебя: — И ты явилась
Вымаливать прощальный поцѣлуй!..
О, Юнія!..
Я не сужу тебя.
Ты былъ мой мужъ, ты былъ мнѣ господиномъ,
Ты въ правѣ быль, бездѣтную, меня
Отъ ложа отлучить… Ты такъ и сдѣлалъ,
Но не свободно, а въ угоду ей,
Въ угоду этой… Женщинѣ… О, Силій!
Не будь ее, мы-бъ какъ друзья простились;
Зачѣмъ же на меня теперь ты смотришь
Какъ на врага? Чѣмъ я виновнѣй стала?
Иль меньше я люблю тебя? иль рѣже
Я буду вспоминать о миломъ прошломъ,
О томъ какъ ты любилъ меня, какъ нѣжно
Ты обо мнѣ заботился?.. Знай, Силій,
Когда-бъ но ей, другой я уступала,
Достойнѣе меня, — о! я съумѣла-бъ
Не только молча покориться долѣ,
Но и молить боговъ о вашемъ счастьи.
Но оттого что предпочелъ ты мнѣ
Презрѣнную, — нѣтъ! не хочу, не стану
Бранить ее — мнѣ только горше будетъ.
Къ слезамъ о прошлыхъ невозвратныхъ дняхъ
Теперь прибавятся иныя слезы:
Какъ я могу, скажи, не тосковать,
Когда мнѣ сердце горькое пророчитъ
Что и тебя она погубитъ, злая,
Какъ многихъ погубила?
Ты не знаешь…
Она, быть можетъ… Но, прощай, Силана.
И на всегда!.. И — уходи скорѣй.
Какъ ты торопишься! Какъ ты страшишься
Пробыть со мной одной минутой дольше,
О, Силій, Силій,! — ты ее боишься…
Такимъ ли знала я тебя? Кого
Страшился ты? Предъ кѣмъ ты содрогался?
Ты смѣло шелъ дорогою прямою:
Враговъ ты презиралъ, и предъ тобою,
Въ сознаньи доблестей твоихъ высокихъ,
Соперники невольно сторонились…
А нынѣ ты… предъ женщиной дрожишь.
Ты предъ свой любовницей трепещешь,
Блѣднѣть готовъ при мысли что она
Застанетъ насъ, и какъ нибудь узнаетъ
Что ты, съ женою на всегда прощаясь.
Посмѣлъ ее поцѣловать!..
Довольно.
Не ты-ль сказала что пришла ко мнѣ
Не для упрековъ? И къ чему упреки?
Меня ты ими не смутишь, и только
Себя унизишь безполезной бранью…
Себя унижу я безсильной бранью!..
Но такъ унизиться какъ ты предъ нею…
Прости, я запоздала. [Быстро вошла]. Здравствуй, милый.
Какъ торопилась я, какъ я боялась
Что ты разсердишься… Но кто съ тобой?
Силана!.. здѣсь? Зачѣмъ?..
Я съ большимъ правомъ
Могла-бъ спросить тебя, о… Мессалина:
А ты — зачѣмъ ты здѣсь? Пусть я сегодня
Чтобъ получить прощальный поцѣлуй
Вошла сюда и робко, и украдкой, —
Никто меня за это не осудитъ,
Напротивъ всѣ узнавъ, во мнѣ похвалятъ
И преданность, и женскую стыдливость.
Пусть ты вошла свободно и открыто,
Все-жъ твой поступокъ назовутъ безстыдствомъ.
Я здѣсь была любимою женой,
Я здѣсь была хозяйкой полновластной,
А ты кто здѣсь что смѣешь предлагать
Подобные вопросы? Чѣмъ ты можешь
Хвалиться предо мною, Мессалина?
Любовью къ Силію? Но слишкомъ многихъ
Ты до него любила… Ужъ не тѣмъ-ли
Что нѣтъ святыни для тебя, что ты
Убила стыдъ и затоптала въ грязь
И святость, и величіе матроны?..
Проклятая!..
Остановись. [Юніѣ]. Уйди!..
Валерія…
Оставь меня. Ступай
И вороти Силану. Пусть она
Въ лицо мнѣ бросить снова оскорбленье,
А ты — ты снова защитишь ее.
Будь снисходительна. Поставь себя
На мѣсто Юніи и взвѣсь правдиво
Ея печаль, — и отвѣчай затѣмъ:
Какъ поступила-бъ ты незапно встрѣтя
Свою соперницу въ минуту гнѣва?
Въ минуту гнѣва, я бы приказала
Убить ее, но если бы простила,
То на всегда-бъ простила… Но не стала-бъ
Обдумывать какъ легче и вѣрнѣе
Исподтишка ей нанести ударъ;
Не стала-бъ я съ терпѣньемъ, кропотливо
Нанизывать и подбирать слова,
Одно другого жестче и грубѣе,
Чтобъ оскорбить соперницу въ то время,
Когда нельзя ей будетъ отвѣчать —
А у меня найдется подъ рукою
И преданный, и ревностный защитникъ,
Готовый силой отстоять меня,
Какъ мужъ свою любимую супругу.
Она со злости разразилась грубо
Такой нелѣпой и безсильной бранью,
Что лучшій на нее отвѣтъ — презрѣнье.
Будь снисходителенъ къ ея печали:
Она права; она имѣла право
Жестоко надо мною надругаться…
О! было время, и твоя Силана
Была нѣма и глупо терпѣлива
И безъ борьбы тебя мнѣ уступила.
Тогда она трусливо убѣгала,
Иль пряталась, какъ я входила въ домъ.
Тутъ былъ расчетъ: смиреньемъ и слезами
Тебя и тронуть, и вернуть къ себѣ.
Не удалося ей. Тогда, въ началѣ,
Ты дорожилъ любовью Мессалины.
Но время то прошло. Теперь иное
Она замыслила: вошла сюда
За поцѣлуемъ робко и стыдливо,
Но получивъ свое, вдругъ смѣлой стала.
Какъ ясно, что съ тобою въ разговорѣ
Она замѣтила что ты ужъ началъ
Охладѣвать ко мнѣ, что скоро, скоро
Любовь въ твоемъ непостоянномъ сердцѣ
Замретъ совсѣмъ!
Ты бредишь, Мессалина.
О! завтра же она сюда вернется:
Благодарить защитника. А тамъ
Найдетъ предлогъ, то изрѣдка, то часто
Съ тобою видѣться, и всякій разъ
Наскажетъ что-нибудь на Мессалину:
«Она такъ зла, въ любви непостоянна,
Она тебя погубитъ, бѣдный Силій!
Ты вѣришь ей? Не вѣрь: она другого
Ужъ полюбила…»
О! когда-бъ ты знала
Какъ холодно ее сейчасъ я встрѣтилъ,
Какъ слушалъ невнимательно, — не сталъ-бъ
Къ ней ревновать… А этотъ поцѣлуй…
Она о немъ молила такъ покорно,
А я ее поцѣловалъ небрежно,
Какъ будто нищему швырнулъ я мелочь,
Чтобъ только отвязался. И повѣрь,
За поцѣлуй она и обозлилась:
Сперва ко мнѣ съ упреками пристала,
Но я ей грубо приказалъ уйти;
Тутъ ты вошла и, пользуясь смущеньемъ…
Какъ горячо, съ какимъ искусствомъ дивнымъ
Ты снова началъ защищать ее…
Но не трудись: я знаю этихъ женщинъ.
Онѣ готовы со второго слова,
Съ похвальной скромностью, кичиться вслухъ
Величіемъ и святостью матроны.
Онѣ такъ чисты, святы, непорочны
И лгутъ отважно что не въ силахъ даже
Замѣтить красоты въ чужомъ мущинѣ.
Онѣ довольны были бы вполнѣ
Когда-бъ безвыходно сидѣли дома
И пряли шерсть подъ звуки скучныхъ пѣсенъ.
Онѣ однимъ достоинствомъ богаты:
Презрѣніемъ и злобой ненасытной
Къ тѣмъ женщинамъ что пылкою душою
Умѣютъ и любить, и ненавидѣть.
Ихъ создавая, щедрая природа
Была скупа, какъ жадный ростовщикъ:
Онѣ умны — иначе-бъ не съ умѣли
Ихъ отличить отъ твари безсловесной;
Въ нихъ чувство есть — не то-бъ ихъ принимали
За статуи посредственной работы.
Зачѣмъ, зачѣмъ дала ты мнѣ, природа!
И пылкость чувствъ, и страстные порывы —
Теперь меня любить не можетъ Силій.
О! если-бъ я на нихъ была похожа,
Онъ и любилъ бы, и жалѣлъ меня.
О, ты смѣешься, и сама не вѣришь
Своимъ словамъ.
Охъ!.. Милый, милый Силій!
Нѣтъ, не смѣюся я.
Въ ея упрекахъ
Есть доля правды… О! какъ страшно мнѣ…
Одинъ изъ нихъ запалъ тебѣ глубоко,
Глубоко въ сердце… Ахъ!.. Скажи мнѣ, Силій,
Ты никогда не думаешь о томъ
Что и другихъ я до тебя любила…
Ты не ревнуешь къ прошлому меня?
Нѣтъ, Мессалина, нѣтъ. Сама ты знаешь,
Какъ долго, долго я тебя чуждался,
Какъ всячески тебя я избѣгалъ.
Въ моемъ умѣ тогда ты представлялась
Какой-то роковой стихійной силой,
Способной лишь губить. И самъ не знаю,
Не въ силахъ вспомнить какъ меня всевластно
Своей любви ты покорила вдругъ.
Взглянула ты, и съ быстротой мгновенья
Зажгла мнѣ сердце жгучими очами.
И все забывъ, я бросился какъ рабъ
Къ твоимъ ногамъ. Когда безумство страсти
И первыхъ безсознательныхъ порывовъ
Невольно стало мѣсто уступать
Любви спокойной, неизмѣнно вѣрной
И дерзкій умъ вступилъ въ свои права, —
Тогда я сталъ съ ревнивымъ, злобнымъ чувствомъ,
Въ твоей любви безмѣрной сомнѣваться.
При новой встрѣчѣ, на твоихъ устахъ
Я думалъ отыскать прилежнымъ взоромъ
Слѣды еще недавнихъ поцѣлуевъ,
Но всякій разъ ты разбивала въ прахъ
Мои сомнѣнія: тебя увидѣвъ,
Мгновенно я позабывалъ о нихъ.
Нѣтъ! я не вѣрю, не могу представить
Что ты могла любить до нашей встрѣчи
И если да, то ты была иною,
Не той кого на вѣкъ я полюбилъ.
О! если бы о бурныхъ дняхъ моихъ
Я въ памяти твоей могла изгладить
И малыя слѣды воспоминанья,
Какъ ихъ сожгла въ душѣ моей мятежной
Твоя любовь. Не думай, какъ другіе,
Что легкомысліе водило мной,
Что я случайной прихоти служила…
Всѣ знать хотятъ кого любила я,
Никто не хочетъ знать моихъ страданій!
Никто не видѣлъ какъ безсонной ночью,
Тревожная, съ горящими очами,
Сидѣла я на неспокойномъ ложѣ,
И волосы рвала себѣ съ проклятьемъ,
И говорила съ тягостнымъ стенаньемъ:
"Кого любила ты? кого ты обнимала?
Какимъ обманомъ видѣла ты въ немъ,
Въ ничтожнѣйшемъ послѣднемъ человѣкѣ,
Предметъ достойный страстныхъ обожаній…
О, Силій, Силій!
У меня есть другъ,
Вибидія, верховная весталка;
Не разъ я, заливался слезами,
Свои страданья повѣряла ей,
Молила пламенно да мнѣ укажетъ
Тѣ таинства священныя, что могутъ
Меня очистить отъ слѣпыхъ страстей,
И мнѣ она сочувственно внимала,
И плакала со мной святая дѣва!..
Не мучь себя напрасно, Мессалина,
Къ чему воспоминать о горькомъ прошломъ,
Которому возврата быть не можетъ?..
О! если-бъ я могла тебя заставить
Повѣрить въ то что стало для меня
Священной истиной. Да, вѣрь мнѣ, Силій!
Я поняла, когда тебя нашла,
Что жизнь моя, вся жизнь моя была
Однимъ стремленіемъ, однимъ и долгимъ,
И тягостнымъ исканіемъ тебя.
Теперь мнѣ больше ничего не надо.
Ты мой, ты мой! я счастлива вполнѣ.
И одного я пламенно желаю,
Чтобъ ты, любви моей не довѣряя,
Подвергъ ее тяжелымъ испытаньямъ; —
Узналъ бы ты что нѣтъ на свѣтѣ силы
Способной разлучить меня съ тобой.
Валерія… и ты клянешься мнѣ
Моею быть на вѣкъ и быть довольной
Всѣмъ что пошлютъ завистливые боги?
О, да! клянуся.
Такъ оставь сейчасъ же
Ты Клавдія и будь моей женой.
Женой? Какъ ты сказалъ? Твоей женою?
Да, да, женой.
Нѣтъ! ты оговорился…
Нѣтъ! это бредъ… Нѣтъ! это не возможно.
Но почему? Сядь.
Выслушай меня.
Мы далеко зашли. Не нынче, завтра
Твой мужъ узнаетъ…
Не узнаетъ онъ.
Какъ не узнать? Ему откроетъ случай,
Мои завистники… да мало-ль кто!..
Я въ Римѣ на виду; меня всѣ знаютъ,
Я знатенъ и богатъ, и мнѣ открыта
Дорога къ консульству, а мужъ твой Цезарь…
Не можетъ Римъ съ безпечнымъ любопытствомъ
Глазѣть на нашу связь. У всѣхъ невольно
Рождаются сомнѣнія; про насъ
Ужъ шепчутся тревожно, Мессалина…
Не бойся Клавдія. Онъ добръ и слабъ;
Моимъ словамъ онъ вѣритъ простодушно
И мнѣ во всемъ покоренъ какъ дитя.
Пусть онъ узнаетъ — я тогда съумѣю
Всего что надо отъ него добиться:
Онъ мнѣ проститъ, и мстить тебѣ не станетъ.
Ты обезумѣла. Какъ смѣешь ты
Мнѣ говорить о немъ, твердя упорно
«Мой Клавдій, мой!» Нѣтъ! ты его жена;
Онъ властенъ надъ тобой; онъ въ правѣ
Всего потребовать, — и ты должна
Безропотно ему повиноваться.
Ревнуешь ты? Стыдись, стыдись.
Хочу
И буду ревновать. А!.. ты могла
Меня заставить развестись съ женою,
А я тебя и ревновать не смѣю!..
О, Мессалина!.. но, тому мгновенье,
Не ты-ль меня почти что умоляла
Твою любовь подвергнуть испытанью?
Не ты-ль клялася?.. Но къ чему упреки?..
Скажи мнѣ откровенно: отчего
Тебя страшитъ и мысль о нашемъ бракѣ?
Но для чего онъ? Гименей не можетъ
Связать насъ крѣпче, ближе и тѣснѣе
Чѣмъ до него связала насъ Любовь?..
Ты говоришь, мой другъ, что мужъ узнаетъ
И мы погибли… но подумай самъ:
Тогда и гибель станетъ неизбѣжнѣй.
О, милый мой! Я съ радости готова
Погибнуть за тебя. Но для чего-же
Намъ безразсудно накликать бѣду?
Еще… еще… О! не сердись, мой милый,
Я не хочу напрасно оскорблять
Того, чье имя ты не можешь слышать.
Меня онъ любитъ, — и всегда ко мнѣ
Былъ добръ, и мнѣ… мнѣ просто жаль его,
Какъ мать порою больше всѣхъ жалѣетъ
Не бойкаго и хилаго ребенка.
А онъ таковъ.
Нѣтъ, вижу, не вполнѣ
Со мной ты откровенна. Есть иная
И скрытая причина… Говори.
Да, есть причина, есть… Но я боюся…
Ты не поймешь…
Не бойся: все пойму.
Ты позабылъ, что у меня есть дѣти…
И я, ихъ мать, устрою гибель имъ?..
И мой Британикъ Цезаремъ не будетъ!…
Бездѣтенъ я, и ихъ усыновлю
И твой Британикъ отъ меня получитъ
Не меньшее чѣмъ отъ отца наслѣдство.
А! наконецъ я поняла тебя:
Ты хочешь власти!.. Берегися, Силій!
Не знаешь ты ее: она манитъ,
Какъ на болотѣ бѣглый огонекъ,
И также губитъ всѣхъ неосторожныхъ.
Ты доблестенъ теперь, — тогда ты станешь
Безчеловѣченъ, мстителенъ и золъ.
Есть у тебя друзья, — тогда ты будешь
Ихъ какъ льстецовъ презрѣнныхъ ненавидѣть.
Меня ты любишь, — и меня покинешь
Ты для другихъ… О! не клянись, мой милый!
Въ надеждѣ милостей, тогда весь Римъ
Красавицъ приведетъ къ тебѣ толпою:
И мужъ жену, и дочерей отецъ.
А честолюбіе… О! сколько женщинъ,
Чтобъ отстранить меня, и стать твоею —
Нѣтъ! не твоей, а Цезаря женою,
Пойдутъ на все. О! какъ тогда не крѣпокъ
Окажется связавшій насъ обрядъ.
Нѣтъ! никогда, тебя ревнуя къ власти,
Не дамъ я слова стать твоей женой.
Ты долженъ отказаться.
Никогда!
Я знаю власть. И, вѣрь мнѣ, безъ нея
Была бы во сто кратъ тебя достойнѣй.
Что значить власть? Ты, гнѣвный, поднялъ руку
И десять рукъ торопятъ твой ударъ.
Твое желанье, не желанье даже,
А прихоть мимолетную, и ту
Льстецы раздуютъ въ гибельную страсть.
О! если правду говорятъ поэты,
Что тамъ, за гробомъ, въ Тартарѣ подземномъ
Насъ судъ суровый ждетъ за злодѣянья
Что здѣсь мы совершили; если правда,
Что раздаются тамъ и плачь, и вопли,
Которымъ въ ужасѣ внималъ когда-то
Нашъ праотецъ, Эней благочестивый,
То не за то меня постигнутъ муки
Что я другихъ любила до тебя;
За то меня постигнетъ злая кара
Что я и знала, и любила власть.
Ты женщина. Въ твоихъ рукахъ безсильныхъ
Она была опасною игрушкой;
Ты какъ дитя хваталася за ножъ,
Не зная что себѣ порѣжешь руку.
Я власти не страшусь. Въ груди моей
Есть воля крѣпкая. Въ моемъ умѣ
Живетъ неколебимое сознанье
Высокихъ доблестей. И пусть весь міръ
Почтетъ меня за божество святое
И храмы мнѣ воздвигнетъ, — отъ куреній
Не помутится строгій умъ, и власть
Въ моихъ рукахъ во зло не обратится.
Теперь… но не спѣши еще отвѣтомъ:
Ты можетъ быть, за Клавдія боишься,
Но клятвенно тебѣ я обѣщаю
Что пощажу его; онъ будетъ живъ.
Что-жъ? отвѣчай теперь. Ты медлишь?
Колеблешься?.. Такъ знай же, Мессалина,
Что моего могучаго рѣшенья
Ничто не сломитъ. [Небольшая пауза].
А теперь… ты можешь
Какъ хочешь поступить: простись со мною
Какъ прежній другъ, иль просто брось меня,
Какъ многихъ бросила. Затѣмъ ступай
И разскажи все мужу. Ты заслужишь,
Предавъ меня, и полное прощенье,
И милости великія.
О, дерзкій!..
Безжалостный! Ты каждымъ новымъ словомъ
Все глубже и сильнѣй меня терзаешь.
О! что мнѣ дѣлать? Что мнѣ дѣлать, боги?
Зачѣмъ люблю его? зачѣмъ не въ силахъ
Сломить любовь и раздробить на части,
И по вѣтру пустить?.. О, Силій, Силій!
Какъ я люблю тебя… Ты свѣтлой,
Ты мой верховный богъ! и предъ тобою
Молитвенно склоняю я колѣна,
Въ слезахъ къ тебѣ я простираю руки
И заклинаю: пощади себя!
Оставь свой замыселъ; мнѣ сердце шепчетъ
Что ты… погибнешь дерзко и безчестно,
Не совершивъ и въ половину дѣла.
Постой не уходи… такъ скоро…
Вѣдь я… вѣдь я во всемъ тебѣ покорна.
Встань, Мессалина, встань! О чемъ ты плачешь?
Намъ будущность сулитъ и радость,
И славу, и покой. О! перестань же,
Не плачь, моя любимая жена.
Сейчасъ, сейчасъ… отру я спѣшно слезы…
Но Силій, обѣщай мнѣ: ты полюбишь
Британика? и гладя по головкѣ
Мою Октавію, не станешь вспоминать
Кто ихъ отецъ?
Я буду помнить
Что ты ихъ мать, что я люблю тебя.
Оправься, Мессалина. И пойдемъ
Скорѣй къ друзьямъ! они насъ заждалися.
Мы имъ объявимъ и назначимъ день…
А знаешь ли? Вѣдь я не сомнѣвался
Въ твоемъ отвѣтѣ; мнѣ шепнуло сердце:
Ея отвѣтъ — ея любовь къ тебѣ.
Да, милый, да… Но помни обѣщанье:
Любя меня, люби моихъ дѣтей.
ДѢЙСТВІЕ ТРЕТІЕ.
правитьРазсказывай: мнѣ страхъ какъ любопытно
Узнать подробности; скорѣй, Эводъ.
Сейчасъ Нарциссъ придетъ.
Что ждать Нарцисса.
Я даже удивляюсь: ты такъ молодъ
И такъ не любознателенъ, Палласъ!..
Милѣйшій мой Эводъ! Скорѣй, скорѣе!
Ты хочешь знать подробности? Но развѣ
Ты не видалъ какъ заключаютъ бракъ?
Обрядъ былъ совершенъ безъ упущеній,
Какъ и всегда; и о судьбѣ гадали,
И Мессалина даже заявила
Передъ жрецами о своемъ приданомъ.
Потомъ былъ пиръ, и наши молодые
За брачною трапезой возлежали
При множествѣ гостей: и цѣловались,
И обнимались… Словомъ, все какъ должно.
Вотъ и Нарциссъ.
Нарциссъ! ты слышалъ?
Я по утру еще кой-что узналъ,
Но все не вѣрилось, и я боялся
И заикнуться даже.
Но Эводъ
Все подтвердить готовъ, какъ очевидецъ.
Весь Римъ свидѣтель, въ томъ числѣ и я.
Всѣ видѣли: народъ, сенатъ и войско.
Нарциссъ! а мнѣ не вѣрится.
И мнѣ
Не вѣрится, Каллистъ; однако, правда.
Я многаго, конечно, ожидалъ
Отъ Мессалины, — но чтобъ вышла замужъ!
Никто не въ силахъ былъ того предвидѣть,
Чего съ начала Рима не бывало.
Неслыханное дѣло!
Боги! гдѣ вы?..
Да, времена. — Но сильнымъ удивленьемъ
Наврядъ ли мы, друзья, бѣду избудемъ.
Намъ слѣдуетъ… [Останавливается въ недоумѣніи].
Гм. Слѣдуетъ. Конечно.
Что слѣдуетъ?
Гм. Мудрено сказать.
Намъ слѣдуетъ, друзья, узнать, во-первыхъ,
Какъ Римъ взглянулъ на эту свадьбу.
Дѣльно.
Что скажешь намъ, Эводъ?
Какъ смотритъ Римъ?
Римъ изумленъ отъ мала до велика,
Римъ изумленъ, и больше ничего.
Гдѣ только сходятся, повсюду только
О Мессалинѣ съ Силіемъ. Одни,
Какъ вы же, охаютъ; ну, а другіе
Съ двусмысленной улыбкой выжидаютъ
Чѣмъ кончится. И третьи наконецъ
Пустилися высчитывать подробно
И сколько было блюдъ за брачнымъ пиромъ,
И сколько винъ, и много-ли гостей…
А много было?
Даже слишкомъ много.
Ты списочекъ составилъ?
Безъ сомнѣнья.
Онъ просто прелесть. Что за аккуратность!..
Какъ видно, Римъ не слишкомъ негодуетъ,
Нѣтъ, Мессалинѣ сильно достается;
Но вѣдь бранитъ ее — вошло въ обычай.
А Силія?
Его не то жалѣютъ,
Не то завидуютъ ему.
Еще бы!
Какъ не завидовать! Вѣдь Мессалина
Не то что прочія, — о нѣтъ! Въ ней есть
Особенное что-то. Я старикъ,
Но и меня порой, какъ взглянетъ этакъ
Вотъ такъ, клянусь, вотъ такъ и подмываетъ.
Теперь не время ею восхищаться,
Ты лучше дай совѣтъ: что-жъ намъ-то дѣлать?
Нужнѣй всего теперь намъ — осторожность,
И… осторожность. Мы должны, друзья,
И говорить, и думать осторожно,
И дѣйствовать какъ можно осторожнѣй.
А Цезарю, понятно, ни полслова:
Къ чему его по пустякамъ тревожить?
Есть двадцать способовъ уладить дѣло.
Открой намъ хоть одинъ.
Ну, напримѣръ,
Все разузнавъ подробно, но безъ шума,
Мы можемъ съ ней вступить въ переговоры
И обѣщать ей полное молчаніе
И вѣчное забвеніе всего,
Но съ тѣмъ, конечно, чтобъ она немедля
Разсталась съ Силіемъ.
А не захочетъ?
Тогда ее мы можемъ… [ищетъ слова*] упросить
Чтобъ съ нимъ она жила… благопристойно,
Какъ будто свадьбы не было въ поминѣ.
*) Тоже и въ другихъ мѣстахъ его рѣчи, гдѣ стоитъ многоточіе.
Не отъ нея теперь отвѣтъ зависитъ,
Отъ Силія…
Чего вы такъ боитесь?
Иль Силію и пригрозить нельзя,
Что въ случаѣ чего, его мы мигомъ
Убрать съумѣемъ?
Ты забылъ кто Силій!
Его нельзя припрятать потихоньку.
Гляди: не мы, а онъ намъ пригрозитъ!
Положимъ даже, что найдется средство
Съ нимъ справиться безъ шума, — Мессалина
За смерть его навѣрно станетъ мстить.
И вотъ мы новую бѣду накличемъ,
Тягчайшую чѣмъ прежняя.
Но я
Не предлагалъ его убить сейчасъ же.
Все въ будущемъ; пока довольно
Отсрочить дѣло. Разсудите сами,
По моему предъ нами два пути:
Иль скрыть отъ Цезаря всю эту… новость, —
Что мило мнѣ, да не по вкусу вамъ, —
Иль Цезарю подать доносъ сейчасъ же.
Но въ случаѣ доноса, Мессалина
Съумѣетъ отомстить ничѣмъ не хуже.
Всѣ женщины хитры, — ну, а она
Всѣхъ ихъ хитрѣе во сто тысячъ разъ.
Мы Цезаря, положимъ, и настроимъ,
И на нея онъ страхъ какъ обозлится, —
Но стоитъ Мессалинѣ лишь взглянуть,
Да приласкать его, да мимоходомъ
Представить свадьбу въ видѣ милой шутки,
Иль въ видѣ хитрости, чтобъ отвратить
Весьма ему грозившую опасность, —
И мягкій нашъ старикъ совсѣмъ… размякнетъ,
И помирится съ нею. Ну, и выйдетъ:
Мы отъ дождя бѣжать да прямо въ воду.
Я въ принципѣ съ тобой, Каллистъ, согласенъ:
Намъ лучше столковаться съ Мессалиной,
Чѣмъ начинать борьбу… но средство, средство.
Я удивляюсь вамъ. Иль вы забыли
Что совершилось страшное злодѣйство?
Тутъ все поругано; они попрали
И нравовъ чистоту, и святость брака!
Все такъ, Нарциссъ; все такъ, дружокъ. Согласенъ:
И нравы строгіе, и святость брака
Должны мы охранять, но — осторожно.
Мы съ этой осторожностью дождемся,
Что Силій съ войскомъ налетитъ сюда
И схватитъ Цезаря…
Ну ты хватилъ
Ужъ черезъ чуръ.
Самъ разсуди: когда
Какой нибудь презрѣнный гистріонъ
Безчестилъ ложе Цезаря, — не спорю,
То былъ позоръ, — но все же мы могли,
Не опасался, глядѣть сквозь пальцы
И покрывать, и помогать… Но нынѣ
Насъ гибель ждетъ, друзья. О, этотъ Силій!
Онъ гордъ, съ характеромъ, честолюбивъ,
Назначенъ въ консулы… а послѣ свадьбы
Задумаетъ взлетѣть еще повыше.
Все это, другъ, одни предположенья.
Ты докажи сперва, Нарциссъ, что Силій
Затѣялъ свадьбу.
Кто же какъ не онъ?
Она, она!.. Ей просто надоѣло
Обычное, доступное для всѣхъ
И захотѣлось испытать такое,
Что и во снѣ не грезилось другимъ
Ты думаешь?
О! ты не знаешь женщинъ.
Онѣ такъ созданы: и спятъ и видятъ —
Какъ поскорѣй грѣшокъ прикрыть обрядомъ.
Обрядомъ прикрываться! Въ наше время,
Когда никто и ничему не вѣритъ!
Не можетъ быть.
Пойми: не трудно людямъ
Безъ вѣры обойтись, но безъ обряда…
Ты такъ лишь споришь, для того чтобъ спорить,
Но будь по твоему: не онъ задумалъ,
А все жъ теперь, какъ совершилось дѣло,
Онъ по неволѣ схватится за мысль
Низвергнуть Цезаря.
Ты правъ, Нарциссъ.
Иного нѣтъ исхода.
И найдутся
И деньги, и друзья.
Ты заключаешь
По множеству гостей на брачномъ пирѣ
О множествѣ друзей, — но будь я въ Римѣ
И я пошелъ бы посмотрѣть на диво.
Вотъ на лицо Эводъ; спроси его
Что слышалъ онъ о замыслахъ.
Ни слова.
Ужъ будто и ни слова? Говорятъ же
Что затѣваютъ наши молодые?
Одно я слышалъ: будто Мессалина
Въ Лукулловыхъ садахъ готовитъ праздникъ,
Какого въ Римѣ не бывало.
Слышишь:
Готовитъ праздникъ! Ну, а гдѣ веселье,
Тамъ замысловъ кровавыхъ не бываетъ.
А если праздникъ только для отвода?
Ехидный аргументъ!
Ты правъ, Нарциссъ.
Но что жъ намъ дѣлать?
Силія схватить.
Нельзя же намъ судить его за то,
Что онъ у Цезаря жену похитилъ!
Да, это было бы… гм, какъ сказать?
Не благовидно, что ли.
О! найдется
Иной предлогъ — лишь стоитъ поискать,
Я помогу вамъ отыскать предлогъ:
Вы знаете, что всѣ изображенья
Его отца запрещены сенатомъ.
А у него, какъ знаю я навѣрно,
Они хранятся; я не знаю мѣста,
Но если мы пошаримъ хорошенько…
Эводъ, Эводъ! ты просто безподобенъ!
Нѣтъ, не могу… дай обниму тебя. [Исполняетъ].
А! наконецъ и ты со мной согласенъ.
Ничуть, ничуть! Мнѣ только захотѣлось
За прозорливость наградить Эвода.
А въ остальномъ, — я умываю руки:
Схвати его, убей — я буду радъ,
Но самъ, дружокъ, не шевельну и пальцемъ.
И это твой отвѣтъ, Каллистъ? Подумай.
Мы не столкуемся. Какъ конь на кордѣ,
Все будемъ бѣгать по тому же кругу.
Пойми, мой другъ: тебѣ вотъ Силій страшенъ.
А я боюсь ужасно Мессалины.
Но если я съумѣю такъ устроить,
Что Цезарь на глаза ее не пуститъ?
Ты говоришь. Къ чему крутыя мѣры?
Онѣ опасны; не люблю я ихъ.
Не любишь ты, но слишкомъ любитъ Силій:
Ты остороженъ, другъ, а онъ отваженъ.
Ты говоришь. А я вполнѣ увѣренъ —
Что никогда онъ не добьется власти.
Но почему, Каллистъ?
Да вотъ, во первыхъ,
Его всѣ любятъ. А вѣрна примѣта:
Кого полюбитъ Римъ, тому погибнуть.
Погибнетъ онъ, но раньше насъ погубитъ.
И мы же…
Во вторыхъ, довольно вспомнить
Какой законъ негоднѣйшій въ Сенатѣ
Онъ предлагалъ возстановить.
Не помню.
Чтобъ адвокаты защищали даромъ,
Какъ въ старину!
Но что же изъ того?
Какъ что? какъ что? Да онъ, пойми, мой милый,
Безсребренникъ, пустѣйшій изъ людей.
Нѣтъ, хуже: извергъ, самый подлый извергъ,
Который самъ, по глупости, не смыслитъ
Нажить богатство, да отнять задумалъ
И у другихъ возможность для наживы.
Ну, кто жъ за этакимъ пойдетъ? — никто;
Никто, никто! О! Сергій Катилина
Глубоко проникалъ въ сердца согражданъ,
Когда имъ говорилъ: «вотъ, вотъ оно!
Вотъ золото предъ вашими очами!»
Ну, въ случаѣ нужды, и онъ подкупитъ.
А ты о золотѣ напомнилъ кстати:
Что Гета воротился?
Нынче утромъ.
А онъ ужъ въ Римъ слеталъ. Успѣлъ пронюхать?
Чутье у человѣка!..
Да, чутье. —
Палласъ, распорядись послать ему
Отъ Цезаря въ подарокъ тысячъ двѣсти,
Иль триста; нынче же.
Нарциссъ! но развѣ
Преторіанцы… ненадежны?
Нѣтъ,
Они спокойны. Но куда начальникъ,
Туда и войско. И гораздо лучше
Предупредить. Онъ скоръ и на услугу,
И на измѣну.
Охъ! Нарциссъ, Нарциссъ.
Хоть въ этомъ дѣлѣ будь ты остороженъ:
Не выдавай сполна ты денегъ Гетѣ.
Довольно… половину, даже четверть.
Все получивъ, онъ разочтетъ невольно
Что нечего здѣсь больше пріобрѣстъ
И къ Силію сведетъ преторіанцевъ.
Совѣтъ не дуренъ.
Гм. А остальныя, —
Пока удержимъ, а пройдетъ бѣда,
То можемъ раздѣлить ихъ… межъ собою.
Вотъ что умно, про то не скажешь: глупо. —
Ну, чѣмъ же мы рѣшимъ?
Все тѣмъ же, тѣмъ же:
Успѣешь Мессалину устранить —
Хвала тебѣ! А если не удастся,
То знай впередъ: лишь въ двери Мессалина,
Я передъ ней стою ужъ на колѣняхъ.
А ты, Далласъ?
Я съ нимъ, Нарциссъ, согласенъ.
Довольно и того, Пойдемъ, Эводъ:
Ты списокъ мнѣ покажешь. И еще…
Далласъ!.. Далласъ!.. Меня беретъ сомнѣнье.
Чего боишься ты?
Ужъ слишкомъ круто
Онъ повернулъ. Охъ! право былобъ лучше
Намъ съ Силіемъ поладить какъ ниб’удь,
Пугнуть его да и шепнуть при этомъ,
Что нашъ старикъ не слишкомъ то надеженъ
И безъ того я каждый день боюсь
Что не равно за ужиномъ объѣстся
Да къ утру и отправится… на небо,
Какъ сопричисленный къ богамъ.
Неужто
Намъ Силія провозгласить тогда?..
А почему бы нѣтъ? Что тутъ такого?
Не Риму служимъ мы, самимъ себѣ.
Намъ все равно кто на верху сидитъ,
Лишь бы сидѣлъ!
Помилуй! да не ты ли…
Конечно, онъ безсребренникъ и… извергъ,
Но власть способна исправлять людей.
Сначала всѣ они немного… тупы,
Все думаютъ возстановить свободу.
Ну, а потомъ — глядишь, и обошелся.
И все по прежнему, и тоже будетъ
И съ Силіемъ. Повѣрь: кто любитъ власть,
Тотъ и покорность любитъ. Ну, а мы
Покорность изучили въ совершенствѣ.
Умѣемъ мы и кланяться какъ должно,
И въ руку цѣловать. А я къ тому же
Сокровищемъ безцѣннымъ обладаю,
Не то чтобъ льстить, но я… я просто дока
Въ примѣрахъ изъ исторіи. И странно:
Съ чего они такъ падки на примѣры?
Они примѣры просто обожаютъ…
А, впрочемъ, и понятно, даже очень;
Всѣмъ хочется въ великіе попасть.
Скажи ему: вотъ такъ бы поступили
Великій Александръ и Юлій Цезарь, —
И ты навѣрно своего добьешься.
Я посѣдѣлъ на службѣ. Угождалъ я
Калигулѣ, вотъ Клавдію служу,
А буду живъ, то пусть хоть два десятка
Ихъ перемѣнится, съумѣю всѣмъ
Такъ угодить что лучше и не надо!
И будутъ всѣ любить меня… [махнувъ съ отчаяніемъ рукою].
Да что,
Пропали мы съ тобой, Далласъ, погибли!..
Погибли? Почему?
Не въ томъ опасность,
Что Силій власть захватитъ; въ томъ несчастье,
Что овладѣетъ Цезаремъ Нарциссъ.
Онъ скупъ и жаденъ. Онъ повсюду станетъ
Совать свой носъ. Возьму тебя въ примѣръ:
Ты вѣдаешь хозяйственною частью, —
Онъ у тебя отниметъ, иль обрѣжетъ.
Да такъ обрѣжетъ, другъ, что тамъ гдѣ прежде
Ты тысячу свободно наживалъ,
Не наживешь и сотни. Но ты молодъ,
И у тебя надежды… А вотъ я…
Охъ, бѣдный я, несчастный старикашка.
Я объ одномъ мечталъ, что годъ, не больше,
И я скоплю себѣ еще немного
И округлю свой маленькій достатокъ.
А тамъ я думалъ мирно поселиться,
Какъ знатные вельможи на покоѣ,
Въ пріятной виллѣ, съ добрыми друзьями.
И сталъ бы жить себѣ, да на досугѣ,
Какъ Меценатъ, съ поэтами возиться…
О, боги, боги! вы не благодарны!
Вчера, Далласъ, не дальше какъ вчера
Я статую изъ бронзы заказалъ
Фортуны-Всадницы!.. кто могъ предвидѣть?
О чемъ ты плачешь? Ты забылъ, Каллистъ,
Что Мессалина, помиряся съ мужемъ…
Нѣтъ! не надѣйся, нѣтъ! Онъ потихоньку
Онъ до суда ее… смахнетъ, вотъ такъ.
Ну, не посмѣетъ онъ.
Онъ все посмѣетъ.
Ты думаешь?
Смахнетъ, стряхнетъ, раздавить.
Что за бѣда! Пусть овдовѣетъ Цезарь:
Найдемъ ему жену…
Остановися!
Дай съ силами собраться! Что за мысль!..
Вотъ, вотъ она прямая осторожность!
Какой расчетъ и тонкій, и богатый! —
И въ самомъ дѣлѣ, кто намъ помѣшаетъ
Ему такую навязать жену,
Что будетъ намъ во всемъ повиноваться?..
Ты оживилъ, ты воскресилъ меня!..
Теперь могу я, съ самымъ легкимъ сердцемъ,
Поддакивать Нарциссу. Какъ отрадно
Лелѣять мысль, что даже если онъ
И не свернетъ себѣ теперь же шеи,
То мы впослѣдствіи ему поможемъ.
Но вотъ и онъ.
Вы здѣсь еще? Стыдитесь!..
Какъ будто вы не знаете, что Цезарь
Выходитъ передъ ужиномъ сюда,
Чтобъ на прохладѣ моремъ любоваться.
Скорѣй ему на встрѣчу, а не то
Предупредятъ доносъ.
Да, правда; правда.
Идемъ, Далласъ.
Идемъ, Каллистъ, идемъ.
Онъ гонитъ насъ.
Онъ что нибудь затѣялъ.
Они переглянулись межъ собою
Съ недоброю усмѣшкой. О, глупцы!
Они готовы думать, что я лично
Подамъ доносъ, а послѣ Мессалинѣ
Перенесутъ они. Не такъ я простъ.
О, нѣтъ, друзья! Сейчасъ я передъ вами
Комедію такую разыграю,
Какой не снилось самому Менандру.
Кальпурнія! или сюда скорѣй.
Ты станешь здѣсь, за этой вотъ колоной.
И только Цезарь подойдетъ, сейчасъ же
Стремительно оттуда выбѣгай
И прямо въ ноги, и хватай за платье.
Вопи, кричи, реви, ори, неиствуй, —
Ну, словомъ какъ въ трагедіи актеры.
Да что, Нарциссъ! я право не согласна…
Какъ? почему?
Да что! Ужъ слишкомъ мало…
Что тридцать тысячъ: нищенскій подарокъ…
Опомнися, Кальпурнія. Подумай:
Всего тебѣ сказать придется двадцать,
Ну, много тридцать словъ. Ты разочти:
За каждое по тысячѣ сестерцій…
Что тридцать тысячъ! Да на нихъ, Нарциссъ,
Нельзя купить порядочной обновы.
За тридцать тысячъ и кричать, и плакать,
И на колѣняхъ ползать передъ нимъ!
Да я себѣ все платье перепорчу!
Ну, сколько же по твоему?
Сто тысячъ.
Сто тысячъ? Сто? О, жадное отродье!
Ты разоришь республику, пойми!
Мнѣ все равно, а меньше не могу я…
Хотя бы пятьдесятъ…
Еще, пожалуй,
Мнѣ не повѣрить, да прикажетъ высѣчь.
Иль хуже: разозлится до припадка,
До пѣны изо рта. Тогда онъ станетъ
Такой противный, что, клянусь Діаной,
Ни на какія деньги не польщуся,
Чтобъ на него взглянуть.
И даромъ взглянешь.
Ну что жъ? идетъ, иль нѣтъ за пятьдесятъ?
Сто тысячъ я возьму, Нарциссъ, охотно.
Да я не дамъ. Не хочешь — убирайся!
Пошли мнѣ Клеопатру.
Я, пожалуй…
Но вѣдь она глупа, и не съумѣетъ.
Ты съ ней промучишься не меньше часа,
А все безъ толку. У нея не выйдетъ.
Сейчасъ замѣтятъ всѣ, что ты училъ.
А у меня, Нарциссъ — сама природа.
Увидишь самъ, какъ выдержу отлично
И стиль трагическій въ рѣчахъ, и позы.
О! у меня, Нарциссъ, большой талантъ.
Не запрещай обычай, я давно бы
Ушла на сцену; тамъ бы мнѣ платили
Не пятьдесятъ, не сто, а милліоны…
Она глупа, но видно глупымъ счастье.
Она спасетъ республику; и Цезарь
Ее полюбитъ, а сенатъ, пожалуй,
Начнетъ молить чтобъ онъ на ней женился…
Дай шестьдесятъ, и я тогда съ охотой…
Ну, такъ и быть. Но больше — ни кадранта!..
Ну, становись на мѣсто… Погоди:
Вотъ видишь, для приличія придется
Мнѣ на тебя прикрикнуть; можетъ быть
Ударить даже — не смущайся этимъ
И продолжай свое. Еще: сначала
Я съ Цезаремъ поговорю немного.
Какъ кашляну, тогда и выбѣгай.
Вотъ честолюбіе!.. чуть-чуть дотронься,
И дрянь послѣдняя сочтетъ себя
Всего достойною. Но вотъ и Цезарь.
Да, наконецъ-то я могу, друзья,
Назначить день для жертвоприношенья.
Вы не повѣрите, какихъ трудовъ
И тягостныхъ, и долгихъ изысканій
Мнѣ стоило чтобъ въ полной чистотѣ
Возстановить обрядъ. У насъ жрецы
Такъ не внимательны. Они готовы
И сократить, и исказить обрядъ,
Кто по невѣжеству, другой изъ лѣни.
Какъ будто бы не знаютъ что богамъ
Угоднѣе старинные обряды.
Я просто на тебя любуюсь, Цезарь!
Ты здѣсь помолодѣлъ; тебѣ полезно
Уединеніе съ учеными трудами.
Тебѣ бы въ Остіи пожить подольше:
Что въ Римѣ дѣлать! Тамъ благополучно
И тихо все.
О, Цезарь, Цезарь, Цезарь!
Божественный, великій, несравненный!
О, выслушай меня! Молю, о Цезарь!..
О, ты погибъ, погибъ!
Не тронь колѣнъ!..
Что ты меня хватаешь за поджилки?..
Сто разъ я говорилъ тебѣ, негодной,
Что въ этомъ мѣстѣ я боюсь щекотки…
Пошла, негодная! пошла отсюда! [Цезарю].
Должно быть утащила что нибудь,
Попалася, и проситъ о прощеньи…
Я утащила? я могла похитить?
Нѣтъ, видно ты меня, Нарциссъ, не знаешь!
Не я похитила, она…
А! вотъ что!
Ты на другую хочешь своротить.
Развратная! она не устыдилась
Предъ цѣлымъ Римомъ обниматься съ нимъ!
Да говори же толкомъ, что случилось?
Что совершилось? Страшное злодѣйство,
Неслыханный позоръ! И блѣдный ужасъ,
Его узрѣвъ, невольно содрогнулся
И поблѣднѣлъ, какъ чистый снѣгъ нагорный,
Какъ лилія въ минуту распусканья!..
Ты помѣшалась.
Если бъ я могла,
Я помѣшала бъ имъ свершить злодѣйство.
Я утопила бъ ихъ въ слезахъ, обильныхъ
Какъ въ половодье Тибръ… О, Мессалина!
Онъ любитъ такъ тебя, сей нѣжный старецъ,
А ты рѣшилась промѣнять его
На Силія!.. И съ нимъ предъ цѣлымъ Римомъ
Вступила въ святотатственный союзъ!..
Ты заключила бракъ, когда твой Цезарь,
Когда твой мужъ и живъ еще, и дышетъ!..
Гони ее, Нарциссъ. Она взбѣсилась…
Еще, пожалуй, вздумаетъ кусаться…
Вставай, Кальпурнія!. Вставай скорѣе.
Ты можешь силой увести меня,
Но сердце пылкое я здѣсь оставлю
У Цезаревыхъ ногъ!
Иди. Довольно.
Что хорошо?
Отлично.
Я сказала.
Негодная!.. Вѣдь какъ перепугала…
Я весь дрожу, колѣни такъ и гнутся…
Скорѣй меня, скорѣе посадите,
Я упаду… [Его сажаютъ].
Уфъ!.. духъ перевести…
Негодная! на чемъ вдругъ помѣшалась!..
Не странно ли? Раба, и вдругъ ревнуетъ!..
И вдругъ взбѣсилася!.. какая дерзость!..
Каллистъ! ты мнѣ на дняхъ представишь списокъ
Примѣровъ ревности у всѣхъ народовъ…
И вдругъ представилось, и вдругъ…
О, Цезарь!
Какъ? Ты опять?… Нѣтъ, это ты, Нарциссъ.
Чего тебѣ?
Она сказала правду.
Какъ ты сказалъ?
Она сказала правду.
Скрывалъ я раньше.
Какъ, Нарциссъ! И ты!
Какъ бѣшенство прилипчиво, однако…
Спроси другихъ…
О, Цезарь! мы съ Палласомъ
Спѣшили извѣстить тебя, какъ вдругъ…
Но мы бы извѣстили осторожно,
Мы постепенно бы тебѣ открыли.
Подлецъ Каллистъ!..
Гм, странно, очень странно…
Я сплю, и не могу никакъ проснуться.
Да, это сонъ… Я говорю конечно,
Но и во снѣ мы говоримъ; я слышу,
Но и во снѣ мы слышимъ; вижу руки,
Но тоже и во снѣ… Всѣ ощущенья
Какъ на яву бываютъ и во снѣ.
Нелѣпый сонъ!.. [Обращаясь къ другимъ и смѣясь].
Представьте: обѣ разомъ…
Отъ ревности двѣ сразу… Мессалина
Приревновала, и сошла съ ума…
А та осмѣлилась, — и вышла замужъ
За Силія… Пригрезится жъ нелѣпость!..
Старикъ нашъ тронулся.
Кто этотъ Силій?..
Что въ консулы назначенъ.
А!.. Красавецъ.
Крѣпися, Цезарь. Съ твердостью, какъ мужъ,
Какъ Римлянинъ, перенеси несчастье.
Какъ жить мнѣ одному безъ Мессалины?
Я безъ нея — ничто. [Быстро, къ Нарциссу].
Давно?
Два дни.
Но вы не видѣли?
Весь Римъ свидѣтель.
Есть лжесвидѣтели. Нѣтъ, я не вѣрю…
Что? Мессалина измѣнила мнѣ?
Кому же вѣрить, если Мессалина
Столь нѣжная, и вѣрная жена?..
Ахъ! вѣрности она не знала, Цезарь.
Скрывали мы…
Боялись огорчить…
О, негодяй Каллистъ!
А! вы боялись…
Боялись?.. [Рѣзко]. Кто же?
Тицій.
Вектій.
Плавтій.
И прочіе.
Какъ? и другіе были?
Ихъ много было.
А!.. а вы боялись?..
Чудовищный развратъ!..
Неимовѣрный.
Въ исторіи не слыхано примѣровъ.
Ты лжетъ, Каллистъ. Я докажу сейчасъ
Что ты въ исторіи немного смыслишь…
Я самъ-вотъ раньте развелся съ двумя,
На третей ужъ женатъ… А Мессалина
Со мной-вотъ развелась… А тутъ сейчасъ
Передо мною на колѣняхъ выла…
И прочія… [Хитро]. Но отчего жъ тогда
Вы не боялись? а?
О, Цезарь, Цезарь!
Но ты глава республики, ты мужъ,
Ты въ домѣ господинъ… И сами боги
Не въ силахъ побороть огня любви…
Богини тоже… Напримѣръ, Венера:
Не измѣни Вулкану для Анхиза,
И Рима не было бъ…
Но самъ Юпитеръ
Вложилъ ей мысль.
А съ Марсомъ? тутъ Юпитеръ
Былъ не причемъ… Но я не стану спорить:
Ты доказалъ, Нарциссъ, краснорѣчиво
Что Мессалина не виновна.
Я?
Какъ поблѣднѣлъ Нарциссъ!
Хвала Венерѣ…
Но, Цезарь, ты забылъ…
О чемъ ты споришь?
Ты доказалъ.
Но, Цезарь, ты забылъ
Что Силій замѣшался въ это дѣло…
Онъ кровожаденъ, золъ, честолюбивъ…
Ихъ свадьбу видѣли народъ и войско…
И войско?
И сенатъ. Не медли жъ, Цезарь;
Рѣшися дѣйствовать скорѣй; не то
Онъ городомъ незапно овладѣетъ.
Какъ? Силій властвуетъ уже надъ міромъ?
Но кто же я? Кто Силій? Развѣ онъ
Не частный человѣкъ? Не я ли лично
Назначилъ въ консулы его? Иль сталъ я…
А! понимаю я: кто Мессалину
Зоветъ женой, — тотъ и властитель въ Римѣ.
Опомнись, Цезарь.
Бѣдный я, несчастный!
Меня съ рожденія судьба пришибла:
Родная мать, когда другихъ бранила,
То говорила: онъ глупѣй чѣмъ Клавдій…
И Августъ не любилъ меня: какъ будто
Я не способенъ ни къ чему… Въ загонѣ
Держалъ Тиберій, а потомъ племянникъ
Чуть-чуть въ шуты меня не нарядилъ…
Я будто глупъ!.. Я просто слишкомъ скроменъ,
Я по-уши въ науку погруженъ;
Мнѣ некогда дѣлами заниматься…
За то, по совѣсти, скажите сами,
Кто изъ историковъ со мной поспоритъ?
Титъ Ливій, правда, всѣхъ плѣнилъ, не спорю,
Но я точнѣе, знаю больше фактовъ…
И чѣмъ все кончилось? что Мессалина
Влюбилась въ Силія и вышла замужъ…
Растрогался нашъ умникъ: хнычетъ.
Не все еще потеряно…
Не все?
Но что жъ еще терять мнѣ остается?
Какъ надоѣдливъ ты, Нарциссъ!.. Уйди…
Каллистъ и ты, Далласъ! всегда вы были
Друзьями мнѣ, скажите же по правдѣ —
Вѣдь дѣло прошлое теперь — скажите-жъ:
Вѣдь я былъ не совсѣмъ дурной правитель?
Припомните: я васъ всегда любилъ,
Я издавалъ полезные законы,
Косматыхъ Галловъ допустилъ въ сенатъ,
При мнѣ все было мирно и покойно,
Я совершилъ въ Британію походъ,
Я кончилъ перепись; возстановилъ я
Давно забытую цензуру нравовъ.
Меня исторія добромъ помянетъ…
Какія игры я давалъ народу!..
Не правда ли?..
О! при тебѣ народъ
Блаженствовалъ.
Вотъ это правда.
Я самъ обѣдывалъ въ съѣстныхъ лавчонкахъ,
Какъ былъ въ загонѣ. И всегда скажу:
Тамъ можно дешево поѣсть, и вкусно…
Иные, правда, говорятъ что будто
Я много ѣмъ.
Ты много ѣшь, о Цезарь,
Но ѣшь съ изяществомъ.
И это правда. —
И такъ, я былъ правитель не плохой…
Божественный!
Божественнѣй чѣмъ Августъ.
Ты лжешь, Каллистъ. Зачѣмъ ты вздумалъ льстить?
Я не терплю… Божественнѣй чѣмъ Августъ
Правителя не будетъ. Онъ — примѣръ.
Мы подражатели, плохіе даже… [Съ зло радостной усмѣшкой].
Но Августъ былъ плохой археологъ;
Онъ вздумалъ при себѣ устроить праздникъ
Столѣтнихъ игръ… Но что же на повѣрку?
Я говорилъ съ учеными. Они
Открыли въ вычисленіяхъ ошибку.
Мы, впрочемъ, ужъ исправили… Да, да…
Что сдѣлалъ я еще?
О! ты… двѣ буквы
Прибавилъ къ алфавиту.
Цѣлыхъ три.
Что сдѣлалъ я еще?..
Ты — былъ… заботливъ:
Предвидя сборъ богатый винограду,
Ты приказалъ декретомъ чтобъ смолили
Побольше бочекъ.
Какже, какже, помню.
Но, Цезарь…
А, Нарциссъ! Ты здѣсь еще?
Что жъ ты молчишь, мой другъ? А! Мессалину
Умѣлъ ты защищать, а у меня
Не можешь вспомнить ни одной заслуги!..
Что сдѣлалъ я еще?… А! ты не знаешь?..
Я такъ и думалъ: ты мой тайный врагъ.
Но, Цезарь…
Говори: ну, разъ, два, три!..
Ты алчность адвокатовъ обуздалъ.
Не правда, лжешь… Не я, а Силій.
Силій
Какъ ты припомнишь, предлагалъ нелѣпость
Чтобъ адвокаты защищали даромъ,
Какъ въ старину; но твой высокій умъ
Ихъ гонораръ разумно ограничилъ.
Весь умъ ихъ въ деньгахъ. О! они опасны,
Когда продажны: за большія деньги
И Силія взялись бы защищать.
Ты думаешь, Каллистъ? Но что же могутъ
Въ защиту Силія они придумать?..
Нарциссъ! ты любишь Силія; скажи же
Рѣчь за него.
Я Силія люблю?
Я разорвать готовъ.
Не правда;
Ты говоришь, что бъ мнѣ противорѣчить…
А мнѣ такъ важно знать! Да, я иначе
Имъ не съумѣю отвѣчать въ судѣ…
Но ты судиться съ нимъ не можешь, Цезарь.
Какъ не могу? Онъ отнялъ у меня
Любимую жену, а я не стану
Судиться съ нимъ? Я самовластно
Ни съ кѣмъ не вѣдался. Всегда, со всѣми,
Какъ равный съ равными, судился Цезарь…
Но ты не хочешь?.. я составлю самъ…
Не смѣйтеся, друзья: предметъ достойный
Глубокихъ размышленій… Я экспромтомъ…
И надоумилъ же подлецъ Каллистъ!..
Мы такъ начнемъ: «когда бы Цезарь вздумалъ
У Силія отнять жену, а тотъ
Сопротивляться вздумалъ, — то его бы
Сейчасъ же обвинили въ оскорбленьи
Величества республики въ лицѣ
Ея главы, — и мигомъ бы казнили.
А мы бы всѣ боговъ благодарили
За то что Римъ спасенъ. И справедливо.
Но вышло-то не такъ: не Цезарь отнялъ
У Силія жену; совсѣмъ напротивъ:
У Цезаря жену похитилъ Силій.
И не одну жену — Нарциссъ свидѣтель —
Онъ кстати у него и власть похитилъ.
Теперь разсмотримъ: чѣмъ же Силій былъ
Въ минуту похищенья? Очень ясно:
Онъ становился тѣмъ, чѣмъ Клавдій Цезарь
Переставалъ ужъ быть; онъ становился
И мужемъ Месссалины, и главой
Республики… Теперь судите сами:
Нашъ Силій — восходящій Аполлонъ,
А Клавдій — нисходящая Діана». [Пауза].
Рѣчь кончена. И не дурна, безъ лести.
Но не тебѣ ее произносить!..
Ты долженъ нынче же, сейчасъ рѣшиться
И быстро дѣйствовать.
Но что жъ мнѣ дѣлать?
Я и рѣшаюсь, но какъ видишь самъ,
Все не могу… А вы вотъ, какъ нарочно,
Меня все тормошите… Отойдите!
Я вотъ присяду [сѣдъ] отдохну; потомъ
Подумаю и тотчасъ же рѣшуся.
Ну, что-то скажетъ.
Что бы ни сказалъ,
А ужъ Нарциссъ не вынырнетъ во вѣки.
Нѣтъ надо взять рѣшительныя мѣры.
Рѣшился, Цезарь?
Не могу придумать.
Всѣ мысли разбѣжалися. Я, впрочемъ,
Сейчасъ рѣшусь. Я-вотъ какъ поступлю…
Да, именно: я напишу ему
Что уступаю власть безпрекословно,
Пусть только возвратитъ мнѣ Мессалину.
Я безъ нея ничто. А власть… что власть?..
Вѣдь мнѣ ее насильно навязали.
Пусть властвуетъ. А мы — мы удалимся
Куда нибудь на островъ, хоть на тотъ же
Гдѣ жилъ Тиберій… позабылъ названье…
Тамъ мы совсѣмъ въ науку погрузимся…
Порой, конечно, станемъ развлекаться:
И женщины, и кости и вино, —
Всего довольно будетъ. Станемъ также
За Силіемъ слѣдить; его ошибки
Мы станемъ осуждать, но безъ пристрастья,
Учася у него дѣламъ правленья…
Со временемъ, быть можетъ, пригодится.
Что какъ уступитъ?
Къ Силію съ письмомъ.
О, Цезарь! выслушай меня съ вниманьемъ:
Ты милостивъ, уменъ, великодушенъ
Но Силій не таковъ. Я видѣлъ сонъ…
Что Силій въ комнату вошелъ съ кинжаломъ?
Ты видѣлъ этотъ сонъ, Нарциссъ, и раньше.
И точно: кто-то въ комнату вошелъ;
Не помню кто, но мы его казнили.
Но не тебѣ я вѣрилъ, Мессалинѣ, —
Ей снился тотъ же сонъ… О! ты умѣешь
Пугать меня, а вотъ помочь въ бѣдѣ…
Эхъ, будь со мною нынче Мессалина,
Она бы мнѣ дала совѣтъ сейчасъ же.
А вы не смыс… не смыслите!
О, Цезарь!
Я дамъ совѣтъ, — исполнишь ли его?
Что за совѣтъ?
Къ чему тебѣ трудиться
И отъ занятій ревностныхъ наукой
Свой умъ высокой отвлекать напрасно?
Ты уступи кому-нибудь на время
Всю власть свою. Когда онъ все устроитъ,
То снова власть, запятнанную нынѣ,
Къ твоимъ стопамъ державнымъ онъ повергнетъ
Но чистой, непорочной, какъ весталка:
Какъ радостный женихъ въ свои объятья
Ты примешь власть, а съ ней и Мессалину.
Краснорѣчиво сказано, Нарциссъ!..
Клянуся Августомъ! краснорѣчиво.
О, у тебя ораторскій талантъ. [Пауза].
Но кто же согласится? [Робко]. Ты, Нарциссъ?
[Нарциссъ смиренно склоняетъ голову].
Дай обниму тебя. [Обнимаетъ]. Ты мой спаситель!
Ты мой единственный, мой вѣрный другъ!..
Теперь мы кончили. Теперь я снова
Могу ходить, и говорить, и думать…
Всѣ эти треволненья возбудили
Во мнѣ такой здоровый аппетитъ…
И кстати ужинать пора… Пойдемте…
Нѣтъ, Погодите!.. Позабылъ я что-то…
Ахъ, да! Пожалуйста, Нарциссъ, прошу:
Не слишкомъ ты ее… пугай… бб… бѣдняжку.
ДѢЙСТВІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.
правитьТы нынче мраченъ. Слова не добьешься…
Оставь меня. Ты слишкомъ веселъ, Урбикъ,
И я боюсь тревожными словами
Твой свѣтлый сонъ невѣжливо нарушить.
Скорѣй ты спишь, иль бредишь на яву
И создаешь въ больномъ воображеньи
Угрюмыя фантазіи. А я —
Я чувствую вдвойнѣ все трепетанье,
Всю искрометность жизни молодой.
Я въ эти дни совсѣмъ переродился,
Моихъ сомнѣній словно не бывало,
Я точно чаша съ молодымъ виномъ:
Она полна и брыжжетъ сладкой пѣной.
О! если это сонъ, то сонъ отрадный,
И пусть онъ длится мѣсяцы и годы.
Но скоро Клавдій постучится въ двери
И васъ разбудитъ.
Пусть себѣ стучится,
Мы закричимъ ему: «прочь, рано, рано!»
И вновь заснемъ.
И въ этотъ разъ на вѣки.
Нѣтъ, ты несносенъ!.. Но скажи, Валентъ,
Чѣмъ онъ опасенъ? Вотъ ужъ десять дней,
Какъ мы пируемъ, а о немъ не слышно…
Онъ къ дѣйствію готовится, а мы…
Мы дѣйствуемъ.
Неужто? не замѣтилъ…
Что-жъ сдѣлано? Ахъ! Прокулъ къ Мессалинѣ
Въ тѣлохранители назначенъ…
Смѣйся!
Но въ эти дни безпечнаго веселья
Число друзей замѣтно возрасло.
Увидишь самъ что нынче соберется!..
Иль пятьдесятъ знатнѣйшихъ въ Римѣ гражданъ
По твоему не значатъ ничего?
Одной центуріи, пожалуй, мало
Чтобъ всѣхъ перехватать.
Хандри, хандри!
Меня ты не смутишь. Мнѣ стоитъ вспомнить
Вчерашній праздникъ, и я снова веселъ.
О! что за прелесть эта Мессалина!
Явиться настоящею Менадой!
Въ вѣнкѣ плющевомъ, съ тирсомъ, и на плеча
Накинуть барсовую кожу… Чудо!..
Она одна во всемъ подлунномъ мірѣ
Могла рѣшиться на такую смѣлость!..
Какая грація, какая роскошь
Во всѣхъ движеніяхъ!
Молчи, молчи…
О, о! Валентъ. Такъ вотъ оно, въ чемъ дѣло.
Ну, такъ и есть. Ты за ночь пожелтѣлъ
Отъ ревности.
Ты, вѣроятно, помнишь
Что въ день, какъ мы сошлись здѣсь въ первый разъ,
И ты, и Прокулъ, оба вы трунили
Надъ ревностью моей. Вы ошибались.
Я, помнится, упрямился слегка.
Но не изъ ревности, а изъ желанья
Поспорить и поставить на своемъ.
Мнѣ было, правда, больно и досадно
Что Силію везетъ, что Мессалина
А съ нею власть вотъ такъ и льнуть къ нему.
Сердясь, что онъ такъ милъ слѣпой Фортунѣ,
Я все же слѣпо шелъ за нимъ. А нынѣ,
Клянуся Эпикуромъ! я ревную.
Вчера, вчера… Нѣтъ? это свыше силъ.
Онъ мнѣ поплатится, клянусь… О, мщенье!
Ты хочешь мстить, но какъ?..
Когда и какъ
Не знаю я, но отомщу жестоко.
Онъ будетъ помнить; въ свой предсмертный часъ
Онъ не забудетъ Вектія… Но полно
И то не въ мѣру былъ я откровененъ.
Скажи мнѣ Урбикъ, я вчера ни чѣмъ
Себя не выдалъ?
О, ничуть. Ты просто
Былъ веселъ черезчуръ, Валентъ. Вдобавокъ
Тебѣ зачѣмъ то вздумалося взлѣзть
На дерево. И мы тебѣ кричали
«Что видишь ты, Валентъ?» А ты въ отвѣтъ:
«Отъ Остіи гроза идетъ».
И что же?
Мы хохотать, какъ у Гомера боги!..
Смѣялись вы?.. А если говорило
Во мнѣ предчувствіе?..
И полно, полно!..
Какъ ты, Валентъ, съ твоимъ умомъ, и вѣришь
Въ предчувствія?
А почему не вѣрить?..
Когда ты видишь что закатъ багровый
Весь въ черныхъ пятнахъ, какъ огонь и дымъ,
Ты вѣришь же что завтра будетъ буря?
Тутъ наблюденья, опыты народовъ…
А что предчувствія? Обманъ ума,
Иль просто несвареніе желудка.
Сбывается однако.
Да! порою
Авгуры даже правду говорятъ.
Сбывается!.. Чистѣйшая случайность!..
Но въ мірѣ все случайно, милый Урбикъ!
Мы и родились, и умремъ случайно.
Случайно ты въ предчувствія не вѣришь,
А я случайно вѣрю въ нихъ сегодня,
А завтра перестану. И весь міръ
Довольно неудачная случайность.
И я надѣюсь что когда-нибудь
Онъ въ дребезги случайно разлетится,
И атомы, въ случайномъ сочетаньи,
Вновь создадутъ случайный жалкій міръ;
Быть можетъ лучшій, но вѣрнѣе хуже…
Вотъ это мило. Я люблю, Валентъ,
Когда хандра жива и остроумна…
А мысль о мщеньи — глупая случайность.
Забудь ее. Не всѣ тебя такъ любятъ,
Какъ я, Валентъ; не всѣ такъ добродушны.
Не время съ Силіемъ шутить. Ты лучше
Подумай, другъ, что только чрезъ него
Ты можешь кое-какъ дѣла поправить:
Не то имѣнье съ молотка пойдетъ…
Но вотъ и Прокулъ.
Доложи сейчасъ же…
Скажи: изъ Остіи пришло извѣстье…
Что жду его… чтобъ поспѣшилъ сюда…
Что скажешь, Прокулъ?
Брр!.. Дурныя вѣсти.
Все Цезарю извѣстно…
Но вѣдь мы
И не скрывали ничего.
Но все же
Онъ могъ узнать и позже… Мы, къ несчастью,
Далеко не готовы.
А!.. припомни:
Я говорилъ, что не съумѣемъ мы…
Ты говорилъ!.. Теперь не такъ-то трудно
Предвидѣньемъ хвалиться. — ^Говорилъ!..
Но если хочешь знать, то ты причина
Всѣхъ неудачъ…
Пойди успѣшно дѣло,
Отъ Прокула зависѣла бъ удача!..
Конечно такъ. Ты первый сталъ кричать,
Чтобъ Силій всѣмъ одинъ распоряжался.
Когда бы я, какъ было рѣшено,
Сталъ подъ рукою у него все дѣлать,
Давно бъ о Клавдіи замолкъ и говоръ.
Вольно вамъ было слушаться.
Вольно!..
Болтунъ и трусъ.
Пожалуй и измѣнникъ.
Утѣшьтесь, храбрецы. Иль вы забыли,
Какъ Прокулъ намъ отважно обѣщалъ
Что Цезарь будетъ принужденъ навѣрно
Отъ власти добровольно отказаться?
Чего жъ вы медлите? Скорѣй на форумъ!
Провозгласите Силія…
Молчи,
Безпутный враль!..
Иль вотъ другой совѣтъ:
Убейте Клавдія вдвоемъ, а Силій
Пусть спрячется — какъ прятался самъ Клавдій
Когда Калигулу убилъ Хереа —
За занавѣсъ у двери. Можетъ быть,
Опять какой нибудь преторіанецъ
Споткнется съ пьяна и увидѣвъ ноги, —
Ихъ господина вытащитъ на свѣтъ,
И заоретъ что мочи, какъ изъ бочки:
«Вотъ императоръ! Вотъ правитель міру»!..
Положимъ, Силій Цезарю не дядя,
Но все жъ съ родни немного… по женѣ!
Когда все кончится, то Урбикъ скажетъ:
«А вѣдь сбылось! Чистѣйшая случайность»!
Что тамъ за вѣсти?
Цезарь все узналъ
И ѣдетъ въ Римъ!
Ну чтожъ, друзья? Конечно,
Мы ждали что замедлится развязка,
Но падать духомъ нѣтъ еще причины.
Что? струсилъ Цезаря?
Молчать, негодный!..
Я здѣсь не для того, чтобъ выносить
Твои строптивыя причуды, Силій!
Ты позабылъ что равенъ я съ тобою,
Какъ соучастникъ въ томъ же преступленьи.
Ты первый преклонился предо мной,
И первый надо мною надругался.
Ты ошибаешься. Я ради шутки
И спѣсь твою искусно подзадорилъ,
И Цезаремъ провозгласилъ тебя.
Ты очень мило передъ всѣми нами
Расхаживалъ павлиномъ, въ полной вѣрѣ
Что властвуешь надъ міромъ. Согласись,
Что нынче въ Римѣ, въ этомъ сердцѣ міра,
Такъ холодно и пусто, и тоскливо, —
Что было бъ просто глупо пренебречь
Такой смѣшной и рѣдкою забавой.
Мнѣ кстати было любопытно видѣть
Какъ станешь звать законною супругой
Ту женщину, которую и я,
Въ числѣ другихъ, слегка любилъ, — но бросилъ;
Какъ ты одинъ предъ Цезаремъ и мужемъ
За всѣхъ ея любовниковъ отвѣтишь.
Что дѣлать, милый? не моя вина
Что ты глупѣй другихъ. [Съ низкимъ поклономъ].
Прощай, о… Цезарь!
Онъ намъ измѣнитъ.
Я боюсь, что онъ
Подосланъ былъ.
Забудьте эту дрянь…
Онъ думалъ, кажется, своей беззубой
И грязной бранью оскорбить меня.
Что дѣлать? Всюду, чуть начнется дѣло,
Втираются подобные мерзавцы.
Мы тѣмъ счастливѣе, что онъ любезно
Избавилъ насъ отъ низкаго труда
Швырнуть его, какъ грузъ излишній, въ море.
Теперь корабль нашъ понесется быстро;
Мы, не теряя ни одной минуты,
Подымемъ паруса.
О! я съ тобою
И бури не боюсь.
Веди насъ, Цезарь!
О, добрые друзья мои!.. Но нынче,
Не правда ли, у насъ, друзья, назначенъ
Большой совѣтъ… Что жъ, много собралось?..
Пока ни одного.
А!.. эти вѣсти
Смутили ихъ и задержали дома. —
Распорядись вторичнымъ приглашеньемъ,
Сейчасъ же, Прокулъ, разошли рабовъ.
Узнавъ, что мы нисколько не смутились,
Они мгновенно ободрятся… Кстати:
Что Гета, въ Римѣ?
Онъ тогда уѣхалъ,
Въ день вашей свадьбы, и до сей поры
У Цезаря.
Но онъ хотѣлъ, не правда ль,
Дней черезъ пять обратно?
Но я боюсь…
Да, хотѣлъ,
Что онъ теперь раздумалъ;
О, нѣтъ!.. Я нынче жъ напишу ему
И для свиданія назначу мѣсто,
Куда ему явиться безопасно…
Ну, гдѣ нибудь… въ какой-нибудь харчевнѣ
На полпути межъ Остіей и Римомъ.
Я все улажу съ нимъ. Еще… ахъ, да!..
Какъ говорятъ, когда пріѣдетъ Клавдій?
Одни что завтра утромъ, а другіе,
Что черезъ день иль два…
О! мы успѣемъ.
Притомъ они навѣрно медлить станутъ.
Идите же, друзья… Дружнѣй, за дѣло!..
Ахъ! будь любезенъ, Урбикъ, прикажи
Чтобъ госпожу ко мнѣ сейчасъ позвали.
Я самъ хочу ее предупредить…
Спѣшите же…
Я ободряю ихъ,
А самъ… но нѣтъ! не знаю я тревоги.
Съ безпечностью и ясною, и бодрой
Гляжу на будущность. Моя ладья
Стремится по попутному теченью
И вѣра есть, что быстрая волна
Ее на берегъ вынесетъ покойно…
Откуда же во мнѣ такая вѣра
И беззаботность передъ грозной бурей?
И что онѣ: обманъ ли добровольный,
Надежда ль на успѣхъ?.. Иль отголосокъ
Блаженныхъ этихъ дней, когда безъ думы
О томъ, гдѣ мы и какъ туда зашли,
Равно забывъ, о прошломъ и грядущемъ, —
Мы веселилися и знали счастье?..
И въ чемъ блаженство вѣчное боговъ
Когда не въ томъ что нѣтъ для нихъ преграды
Ни времени, ни мѣста, этихъ чудищъ
Гнетущихъ и мертвящихъ человѣка?
Ты звалъ меня, мой другъ?
Ахъ, да… Конечно…
Чуть было не забылъ… вѣдь ты не знаешь…
Онъ ѣдетъ… Клавдій… завтра будетъ въ Римѣ…
И я…
Что жъ ты молчишь?.. Иль ты не слышишь?..
Я слышу, Силій…
Что-то не похоже…
«Ты слышишь?» — Слышу… Что за беззаботность!
Какое легкомысліе! какъ видно,
Спокойна ты…
Спокоенъ ты, мой милый…
Я долженъ быть спокоенъ, Мессалина;
Я Римлянинъ. Но ты… иное дѣло.
Спокоенъ ты, и я, мой другъ, спокойна;
Увѣренъ ты, и я не знаю страха.
Но ты… ты женщина; тебя природа
И трепетной, и робкой создала!
Ты не должна, не можешь быть спокойна,
Когда тому, кого ты полюбила,
Грозить бѣда… Я не люблю притворства.
Но если я…
Пустыя отговорки!..
Но если я увѣрена въ тебѣ?
Ты не всевѣдуща; нельзя предвидѣть
Кому изъ насъ достанется побѣда:
Судьба темна, измѣнчива Фортуна…
Въ виду опасности, невольно въ сердцѣ
Тревожное смущенье шевелится.
Но сомнѣвайся я въ твоей побѣдѣ,
Я и тогда бъ не выдала тревоги…
Ты и тогда бъ осталась равнодушной!
Что же мнѣ прикажешь дѣлать? На колѣни
Въ безпамятствѣ упасть передъ тобою?
Иль, сжавъ тебя въ объятіяхъ, кричать
Что гибель ждетъ тебя, что ты вдаешься,
Безумствуя, въ напрасную опасность;
Что не пущу тебя, что ты скорѣе
Черезъ холодный трупъ мой переступишь
Чѣмъ въ домъ воротишься съ вѣнцомъ побѣднымъ.
О! ты мое разумное желанье
Въ смѣшную глупость рада обратить…
Я и не требовалъ, что бъ ты молила,
Въ виду борьбы, трусливо уступить…
Иль нѣжный вздоръ плаксиво прибирая
Смущала сердце мнѣ… Но я желалъ бы
Чтобъ при одномъ намекѣ на опасность,
Въ твоей груди тоска сдавила сердце,
Чтобъ сжались съ судорогой твои уста,
Какъ бы бояся высказать волненье,
Илъ въ глубинѣ, спокойныхъ съ виду, глазъ
Невольный страхъ мелькнулъ… Но нѣтъ! напрасно
Я пристально глядѣлъ тебѣ въ лицо,
Мои слова на немъ не отразились.
Въ безчувствіи холодномъ, предо мной
Ты мраморной богинею стояла…
Какъ скоро ты забыла, Мессалина,
Что для тебя пожертвовалъ я всѣмъ
Что съ дѣтства было для меня святыней.
Ты… для меня?
Что жертвы для тебя!
Ты принимаешь ихъ; не ты приносить…
Ты не стремилась къ доблести и славѣ,
Ты счастія семейнаго не знала…
Чѣмъ хочешь, лишь не этимъ упрекай…
Ты для меня пожертвовалъ Силаной!..
Стыдись и говорить!.. Какая важность
Для васъ, мужчинъ, съ женою развестись…
Услужливый законъ вамъ позволяетъ
По прихоти, свободно ихъ мѣнять…
Ты счастіе разрушилъ, — кто жъ мѣшаетъ
Прогнать меня и воротить ее?..
Я такъ и зналъ, что ты начнешь сейчасъ же
Безумной ревностью терзать меня.
Какъ ты спѣшишь безвременно разрушить
Мое спокойствіе. Иль ты не знаешь
Какъ для борьбы оно необходимо?
Въ своемъ тупомъ холодномъ самолюбьи
Ты не нашла въ себѣ ни чувства страха,
Ни слова утѣшенія для мужа…
Не достаетъ теперь лишь одного:
Чтобъ на меня набросилась съ упрекомъ
За то что я лишилъ тебя объятій
Безпутнаго сѣдого идіота!..
Но что жъ мнѣ дѣлать наконецъ, скажи…
Когда любовь тебя не научила
Какъ поступить, — я не могу подавно.
Меня любовь учила быть спокойной
И не смущать тебя тревожнымъ взоромъ,
Ты въ равнодушьи упрекалъ меня;
Я предъ тобой хотѣла оправдаться,
Ты закричалъ: «пустыя отговорки!»
Я думала язвительной насмѣшкой
Твой духъ смущенный разбудить, — и снова
Меня упреками…
О! ты съумѣешь
Хитро меня же обвинить во всемъ.
Но мнѣ помочь, дать мнѣ совѣтъ полезный…
Ты, Римлянинъ безстрашный и могучій, —
И ты рѣшаешься просить совѣта
У женщины и трепетной, и робкой,
Которая должна смутиться сердцемъ
При первомъ же намекѣ на опасность!..
Иль ты не знаешь самъ что долженъ дѣлать?
О, вспомни, Силій! съ горькими слезами
Тебя молила я и заклинала
Оставить замыселъ, но не могла я
Поколебать тебя. Тогда умѣлъ ты
Быть непреклоннымъ, гордымъ и жестокимъ;
Умѣлъ смѣяться надъ моимъ совѣтомъ
И надъ моимъ предчувствіемъ. Припомни
Какъ ты меня заставилъ унижаться,
Какъ гордо ты торжествовалъ побѣду
Надъ слабой женщиной…
Я слишкомъ помню
Какъ ты боялася, что твой безцѣнный,
Твой милый Клавдій можетъ пострадать…
Ты для него тогда и унижалась…
Ты до того въ тревогѣ растерялся,
Что начинаешь даже клеветать!..
Ты назовешь пожалуй клеветою,
Когда скажу что Клавдію охотно
Ты помогала дѣломъ и совѣтомъ.
Не разъ ему грозившую опасность
Ты отстраняла смѣло и умно.
Но чуть гроза нависла надо мною,
Ты стала вдругъ робка и неумѣла…
Нѣтъ, вижу я, одно мнѣ остается:
На встрѣчу Клавдія спѣшить немедля,
Предъ нимъ во прахъ повергнуться покорно
И говорить, смиренно умоляя:
«Прости двумужницу, великій Цезарь!
И пощади ея второго мужа:
Онъ слабодушенъ, робокъ и безволенъ,
Онъ такъ ничтоженъ, что вредить не можетъ».,
Ты слишкомъ рано вздумала смѣяться
Я не погибъ еще. Еще Побѣда
Не возложила на него вѣнца.
Не далѣе, какъ завтра, ты увидишь
Кого она всевластно предпочтетъ:
Безумца жалкаго, иль мужа воли-
Но если ты увѣренъ такъ въ побѣдѣ,
Зачѣмъ тебѣ еще мои совѣты?
Что я могу, что значу!.. я не знаю
Ни средствъ твоихъ, ни плановъ…
Ты не знаешь?
Ты не хотѣла знать!.. О! ты умѣла
Меня отъ дѣла отвлекать пирами,
Ты въ праздникахъ была неистощима,
И кто мнѣ скажетъ? можетъ быть, коварно
Меня ты усыпляла сладострастьемъ,
Себѣ готовя выходъ изъ бѣды
И полное прощенье…
О! довольно…
Терпѣла много я. О! лучше бъ ты
Убилъ меня, чѣмъ этими словами
Себя унизить до послѣдней мѣры…
И я передъ тобою преклонялась,
И я тебя за божество считала!..
Я думала: «о! этотъ человѣкъ
Неумолимъ. Его желѣзной воли
Не сломишь ты ни гнѣвомъ, ни любовью,
Ни страхомъ мести. О! ничѣмъ, ничѣмъ
Его ты не прельстишь и не подкупишь…
Тебя онъ любитъ, — помни, Мессалина,
Иди за нимъ и вѣрь ему во всемъ».
И что жъ я вижу? какъ дитя, какъ Клавдій,
Ко мнѣ бѣжишь ты робко за совѣтомъ
И мало этого: чтобъ скрыть удобнѣй
Позорную и жалкую… несмѣлость, —
Ты надо мной отчаянно храбришься,
Меня язвишь такою клеветою,
Какой въ виду неумолимой пытки
Не вынесетъ послѣдняя раба!..
О! ты такой же какъ и всѣ другіе…
Не предъ тобой тогда я преклонилась, —
Предъ маревомъ мечты своей высокой.
Обманъ исчезъ… Прощай. [Идетъ].
Остановися.
Мы оба виноваты. Десять дней
Мы прожили въ блаженствѣ безмятежномъ
Забывъ земное… И на насъ незапно
Нахлынули нечистою волною
Всѣ мелочи и дрязги низкой жизни.
Мы, пробудясь отъ сладостной дремоты,
?ъ досады стали упрекать другъ друга.
Но время намъ совсѣмъ, совсѣмъ проснуться…
Будь разсудительна; забудемъ ссору;
Другъ друга любимъ мы…
Я повторяю:
Довольно, Силій. Мнѣ не время спорить
О томъ кто правъ, кто виноватъ изъ насъ.
Священный долгъ меня зоветъ. Не даромъ
Страшилась я, что не поймешь ты сердцемъ
Что заставляло трепетать меня
При мысли стать твоей женой. Къ несчастью,
Права я оказалась: ты не понялъ,
Ты обманулъ меня. Не Мессалина
Стоитъ теперь передъ тобою, Силій!
Не женщина способная въ порывѣ
Безумной страсти пасть къ твоимъ ногамъ
И слѣпо исполнять твои велѣнья, —
Передъ тобою мать. Она не просить,
Но грозно требуетъ чтобъ вспомнилъ ты
Какъ слово далъ любить ея дѣтей;
Какъ обѣщалъ, какъ клятвой обязался
Что мой Британикъ отъ тебя получитъ
Не меньшее чѣмъ отъ отца наслѣдство.
Ну, гдѣ-жъ оно? Я требую отчета,
Я ничего тебѣ не уступлю.
О! я могла обречь себя на гибель,
Но въ жертву принести тебѣ дѣтей, —
И злая Смерть смутится предъ такою
Безчеловѣчной и кровавой жертвой.
Я и одна ихъ защитить съумѣю:
Я возвращу отца несчастнымъ дѣтямъ
Покинутымъ тобой.
О, Мессалина!
Какой мнѣ горькій ты дала урокъ.
Но, нѣтъ! ты не права. Я все исполню
Что обѣщалъ. О! я съумѣю биться
Чтобъ честно заслужить святое имя
Отца дѣтей, усыновленныхъ мною.
Я возвращу, я завоюю снова
Твою любовь… Эй, кто тамъ! Эй, Деметрій!..
Я шелъ къ тебѣ съ докладомъ, господинъ.
Тамъ просится давно какой-то мальчикъ
Чтобъ допустить къ тебѣ. Но я не смѣлъ:
Ты съ госпожей бесѣдовалъ.
Откуда
И отъ кого?
Тебѣ онъ лично скажетъ
Кѣмъ посланъ. Намъ сказалъ чтобъ доложили:
«Изъ Остіи, отъ друга».
А! скорѣе
Введи его сюда.
О! этотъ мальчикъ
Навѣрное отъ Геты. Снова счастье
Сквозь тучи грозовыя улыбнулось.
Нежданная…
Вотъ, мальчикъ, господинъ.
А! хорошо… Ты насъ вдвоемъ оставишь.
Смѣлѣе, мой дружокъ. Сюда, поближе.
Ты мнѣ принесъ изъ Остіи письмо?
Ты не узналъ меня!
Что это значитъ?
Переодѣться мальчикомъ!.. Къ чему?
Иль нынче Сатурналіи, Силана?
Чего тебѣ? Какъ ты всегда умѣешь
Придти не во-время.
Послушай, Силій:
Сегодня утромъ братъ позвалъ меня
И говоритъ: «порадуйся, Силана!
Не дремлетъ Немезида; твой позоръ
Имъ даромъ не пройдетъ; пока пируетъ
Твой оскорбитель со своей… подругой
Надъ ними мечъ нависъ. Не нынче, завтра,
Ихъ ждетъ нечаянный конецъ».
И только?
И ты, чтобъ сообщить мнѣ эту новость
Переодѣлась мальчикомъ?..
Но, Силій…
Напрасный трудъ. Я зналъ и безъ тебя,
Еще не поздно; ты успѣешь скрыться.
Подумай что ты говоришь! Бѣжать?
Куда бѣжать?
О! у меня есть средство.
Повсюду Римъ, повсюду Цезарь властенъ.
Ты скроешься на время; Цезарь старъ;
Его преемникъ мстить тебѣ не станетъ.
Да, ты права; онъ слишкомъ зажился,
Пора… Прощай. Мнѣ некогда, Силана.
Ты можешь только повредить…
Но, Силій,
Ты такъ спокоенъ? Ахъ!.. Скажи одно:
Ты не боишься?..
Нѣтъ. Прощай, Силана.
Ты не погибнешь, нѣтъ?
Оставь меня.
Скажи лишь слово.
Завтра все узнаешь,
Ты говоришь загадками.
Деметрій! [Къ ней].
Уйди скорѣй, не то я стану думать,
Что ты сюда подослана врагами.
Скажи одно: ты не погибнешь Силій?
Не бойся ничего… Гдѣ-жъ ты, Деметрій?..
Ты тайно выведешь его отсюда
И дашь ему червонецъ за труды.
Не бойся, мальчикъ. Завтра самъ увидишь.
Мнѣ жаль ее. И крѣпко. Несомнѣнно
Она меня глубоко любитъ… Ахъ!..
Придти сюда, одной, переодѣтой,
Подъ страхомъ оскорбленья и позора!..
Обдумать средство, какъ спасти меня
И знать, почти навѣрно знать, что грубо,
Безжалостно я съ нею обойдусь…
Какая преданность!.. Но что-жъ мнѣ дѣлать!
Ее могу я уважать въ душѣ,
Но не любить. Мнѣ скученъ мирный берегъ,
Какъ моряку. Я счастливъ только въ бурю.
Чтобъ пробудить энергію во мнѣ,
Нужны толчки и грубые удары,
И горькіе уроки… Эй, Деметрій!
О, Мессалина! я теперь готовъ
Бороться до послѣдней капли крови,
Чтобъ возвратить твою любовь.
Деметрій,
Гдѣ Прокулъ съ Урбикомъ?
Они ушли.
Ушли… ушли… О, низкіе!.. Они
Подслушали навѣрно нашу ссору
И Мигомъ струсили. [Вслухъ]. Скажи, Деметрій,
Они ушли тотчасъ, какъ госпожа
Отсюда вышла?
Нѣтъ, немного позже,
Какъ госпожа совсѣмъ ушла изъ дома.
Совсѣмъ ушла?
Она взяла дѣтей
И спѣшно вышла со своей служанкой.
Да, да, съ дѣтьми. Я вспомнилъ.
Я осмѣлюсь
Сказать тебѣ, мой добрый господинъ,
Что уходя служанка проворчала:
«Благодарю Діану! Наконецъ-то
Мы навсегда оставимъ это домъ».
Онѣ всегда болтаютъ вздоръ, Деметрій.
Оставь меня.
Эхъ! отъ меня не скроешь…
Уйти… уйти… Не выдержать удара!..
О, низкая!.. А ты, моя Силана,
Ты раздѣлила бы со мною горе,
Какъ вѣрная жена… Нѣтъ, я неправъ.
Священный долгъ ее зоветъ. Она
Должна спасти дѣтей… ихъ скрыть на время…
Кто знаетъ? можетъ быть, дойдетъ до битвы.
Сюда ворвется пьяная ватага
Преторіанцевъ… И они погибли-бъ!..
Мать все предвидитъ; отъ дѣтей на шагъ
Не смѣетъ удалиться въ часъ тревоги.
Клянуся Стиксомъ, Мессалина! Ты
Не переступишь моего порога
Пока я самъ, какъ властный побѣдитель,
Въ домъ не введу тебя. — За дѣло, Силій!
Насталъ желанный часъ. Но ты одинъ…
Кто встанетъ за тебя?.. Я кликну кличъ,
Ко мнѣ сбѣгутся цѣлыми толпами…
Нѣтъ! время мнѣ совсѣмъ, совсѣмъ проснуться.
А! ты хотѣлъ, ты добивался власти,
Но ты забылъ, что къ ней ведетъ жестокій
Кровавый путь!.. Взгляни себѣ на руки:
Гдѣ кровь на нихъ? ни одного пятна…
Нѣтъ! полно мнѣ оправдывать себя…
Я самъ разсчитывалъ на преступленье,
На гнусную измѣну; ставилъ сѣти
И въ нихъ запутался: я жаждалъ власти
И святость власти растлѣвалъ безбожно!..
Какъ душно мнѣ!.. невыносимо стыдно,
Какъ послѣ первой оргіи мальчишкѣ:
Въ ушахъ стеклянный звонъ и смутный говоръ:
«Ты слышишь ли? всѣ надъ тобой смѣются
И шепчутся злорадно по угламъ…»
Теперь одно… забыть, забыть… И сразу…
Но какъ?.. не все-ль равно въ какія двери
Уйти изъ міра?.. только бы забыться
И мигомъ уничтожиться на вѣки…
О, господинъ…
Что тамъ?
У двери
Отоитъ отрядъ преторіанцевъ; съ ними
Отпущенникъ Эводъ.
Чего-жъ ты струсилъ?
Они отъ Цезаря. Я ждалъ. Съ почетомъ
Ихъ должно встрѣтить.
Вотъ она, развязка!
Вотъ путь къ ничтожеству… Но отвѣчать
Передъ судомъ, но слушать обвиненья…
Я буду нѣмъ… Скорѣй языкъ мнѣ вырвутъ. (
По повелѣнью Цезаря, пришли мы
Схватить тебя, Кай Силій.
Повинуюсь.
Центуріонъ! не выпускай на мигъ
Его изъ глазъ. Я ворочусь сейчасъ же
Ты ль это, Скавръ?
Я, благородный Силій.
О старый другъ! Съ моимъ отцомъ покойнымъ
Сломалъ ты не одинъ походъ. Не разъ
Передъ врагомъ стояли вы какъ братья.
О, благородный Силій!.. я бъ сейчасъ
Съ тобой охотно рядомъ сталъ чтобъ биться…
Спасибо, другъ!.. Но поздно, слишкомъ поздно…
Мнѣ жизнь постыла. Объ одномъ прошу:
Шепни своимъ чтобъ поскорѣй кончали…
Но что о томъ? Припомнимъ лучше, Скавръ,
О подвигахъ отца… Да, было время,
Тиберій Цезарь трепеталъ предъ нимъ,
Пошли бъ за нимъ охотно легіоны,
Но онъ остался твердъ и незапятнанъ.
Не власти онъ искалъ, а честной славы:
Вдали отъ Рима, Риму онъ служилъ,
И побѣждалъ, и укрощалъ народы,
И въ Римъ входилъ съ побѣднымъ торжествомъ.
И Римъ былъ нѣмъ, когда онъ погибалъ,
Безчестно оклеветанный, за правду:
Онъ вѣренъ былъ священнымъ узамъ дружбы:
За смерть Германика пылая местью,
Палъ отъ враговъ, не отомстивъ за друга…
Конецъ завидный, благородный Силій…
Но гдѣ жъ оно? Куда онъ такъ запряталъ?
Что ищешь ты?
До Цезаря дошло
Что вопреки рѣшенію сената
Ты смѣешь сохранять, хотя и скрытно,
Изображенье своего отца.
Онъ повелѣлъ…
О, гады!.. вы не смѣли
Меня открыто обвинить… Смотри,
Вотъ, вотъ оно… А ты посмѣлъ подумать
Что стану я скрывать… О!.. вонъ отсюда!
И жди меня у двери…
Что ты вздумалъ?
Бѣжать нельзя; всѣ выходы…
Не бойся:
Центуріонъ останется со мной.
Но при тебѣ я не могу проститься
Съ моимъ отцомъ.
Гм. [пауза].
Впрочемъ, можетъ быть,
Ты хочешь самъ?.. Ну что жъ, мы дозволяемъ.
Ты этимъ лишь одно докажешь, Силій,
Что Цезарь правъ.
О, нѣтъ! такой отрады
Вы не дождетесь.
Мы не принуждаемъ.
О, дивный образъ моего отца,
Въ послѣдній разъ склоняюсь предъ тобою…
О, тѣнь священная! Ты охранила
Нашъ родъ отъ вѣчнаго позора. Я
Умру теперь, какъ сынъ вполнѣ достойный
Великихъ предковъ: за любовь къ отцу.
Какой желанный, вожделѣнный жребій!…
Я плачу благодарными слезами…
Твой недостойный сынъ пройдетъ безслѣдно,
Ничѣмъ свой родъ высокій не прославитъ…
Отъ ранней юности меня томила
Честолюбивая мечта. И смѣло
Я шелъ за призракомъ. Но по дорогѣ
Меня прельстило свѣтлое блаженство…
И я былъ счастливъ, о! безмѣрно счастливъ…
Безъ этихъ десяти блаженныхъ дней
Я бъ радости не зналъ и, умирая,
Могъ проклинать судьбу. За то безъ нихъ
Склонился бъ міръ передъ моею волей.
Да, вѣрю я! или я прямо къ цѣли
Всего бъ достигъ: міръ жаждетъ поклоненья.
И эта жажда заставляетъ смертныхъ
И трепетно склоняться на колѣни
Предъ идоломъ своей мечты, и видѣть
Живого бога въ смертномъ человѣкѣ…
Склонилась же она передо мною,
Когда того хотѣлъ. Мои друзья
Кричали жъ мнѣ: «да здравствуетъ Кай Цезарь»!
Кай Цезарь! слышишь ли? на смерть идущій
Привѣтствуетъ тебя. [Властительно].
Центуріонъ!
Чтожъ медлишь ты? веди меня на казнь.
ДѢЙСТВІЕ ПЯТОЕ.
правитьНѣтъ никого. Я обошла весь садъ.
Мнѣ что-то душно. Пропусти, Аглая,
Я посижу на воздухѣ часокъ [вышла].
А мнѣ?…
Иди за мной. Мы потолкуемъ [сѣла],
Ну что жъ, по твоему мы не дождемся?
Давно бъ она успѣла воротиться.
Чуть солнце показалось, какъ она
Изъ дому вышла. А теперь, взгляни-ка.
Совсѣмъ ужъ ночь; должно быть третій часъ.
Второй, не больше. Нынче полный мѣсяцъ;
Онъ всходитъ какъ начнетъ садиться солнце.
Вотъ отчего и кажется тебѣ
Что ночь давно стоитъ.
Но еслибъ Цезарь
Не сжалился надъ нею, гдѣ бъ ей быть
До сей поры? Не къ матери, куда же
Ей воротиться, госпожа?
Да правда:
Не къ матери, куда же воротиться?
Гдѣ легче горе выплакать?.. А только
Не вѣрится, чтобъ онъ простилъ…
Какъ завтра
Пришлетъ къ намъ съ вѣстью…
Не пришлетъ она!
Чуть онъ проститъ ее, она сейчасъ же
Забудетъ обо мнѣ. Мы съ дочкой дружны
Пока есть горе, а проглянетъ счастье
Мы снова врозь. Не то чтобъ не любила
Она меня, но какъ-то забываетъ.
Я не виню ее. Мы слишкомъ розно
Глядимъ на вещи. Я же не умѣю
Скрывать что думаю, а ей, Аглая,
Не слишкомъ-то пріятно часто слушать
Старушечье ворчанье… А, по правдѣ,
Какъ ни браню ее въ глаза, а въ сердцѣ
Скорѣй мнѣ жаль ее…
Такой ей жребій:
Никто судьбы не властенъ избирать…
Я часто думаю: что жъ это значитъ
Что я ее жалѣю? Нѣтъ порока
Мнѣ ненавистнѣе. Я никогда
Не только не могла себѣ представить,
Но мнѣ и въ мысль не приходило даже
Спросить себя: какъ полюбить не мужа?
И то сказать, то что въ наше время нравы
Построже были. Женщины гордились
Жить по старинному; сидѣли дома;
Соблазну не было. Теперь онѣ
Весь день съ мущинами; пируютъ вмѣстѣ,
А на пирахъ!.. И вспоминать-то стыдно
Что тамъ творится… [Помолчавъ]
А быть можетъ, я,
Какъ мать ее жалѣя, въ тоже время
Себя стараюсь оправдать невольно:
Ужъ слиткомъ много ей давала воли
Какъ дѣвочкой она была. — Вотъ такъ-то,
Чтобъ самолюбіе свое потѣшить,
Бываемъ мы добры…
По добротѣ
Ты на себя готова…
Тс, Аглая…
Какъ будто бы шаги… Звонятъ… Не слышишь?
Вотъ и пришли къ намъ радостныя вѣсти:
Бѣгу встрѣчать…
Нѣтъ, не ошиблась я:
Онъ не простиль. [Становится на колѣни].
О, свѣтлая Діана!
Будь мнѣ помощницей: дай мыслямъ ясность
И крѣпость слову. Чистая богиня!
Услышь, услышь горячую молитву
Несчастной матери. [Встаетъ съ колѣнъ].
Ея шаги…
Но гдѣ жъ онъ?.. нѣтъ, здѣсь со мною.
Устала ты…
Да матушка, устала.
Присядь скорѣй…
Садись ты на скамью,
А я у ногъ твоихъ. [Такъ и дѣлаютъ].
И не спрошу я!
Пожалуй, ты не ужинала нынче…
Не хочешь ли чего?
Нѣтъ, ничего.
Ты говорила съ нимъ?
Я говорила…
Но онъ какъ каменный молчалъ; ни звука…
Гдѣ жъ ты была весь день? Ты вышла рано…
Да, очень рано. И пѣшкомъ весь городъ…
При самомъ выѣздѣ попалась мнѣ
Повозка запряженная волами,
Въ какихъ вывозятъ мусоръ изъ садовъ…
Я сѣла, и проѣхала съ полмили…
Ждала я долго; наконецъ вдали
Ихъ поѣздъ показался; я бѣгомъ
На встрѣчу бросилась что было мочи…
Предъ колесницей пала на колѣни
И стала говорить — не знаю что,
Но рѣчь моя, а съ ней ручьями слезы
Лились изъ сердца…
И ни слова онъ?
Онъ слушалъ тупо, съ сжатыми устами…
И только разъ, какъ съ воплемъ я вскричала…
"Прости, о Цезарь! мать своихъ дѣтей, "
То у него вдругъ задрожали губы
И онъ, казалось, говорить хотѣлъ…
Но тутъ Нарциссъ — они сидѣли рядомъ,
Сталъ что-то на ухо ему шептать
И развернулъ предъ нимъ какой-то свитокъ…
И мутными усталыми глазами
Онъ сталъ глядѣть на свитокъ, не читая…
Затѣмъ Нарциссъ далъ знакъ, и поѣздъ
Поспѣшно тронулся. Рванулась я
За ними вслѣдъ — колѣни подкосились…
И лежа я безсмысленно слѣдила
Пока они совсѣмъ изъ глазъ не скрылись…
Очнулась, вижу: на холмѣ стою,
Римъ разстилается передо мною…
Онъ мнѣ представился огромнымъ зміемъ
Готовымъ поглотить меня…
Что жъ дальше?
Я по полямъ бродила; отдыхала
Въ заброшеныхъ пастушьихъ шалашахъ.
Я одного боялась: какъ бы снова
Мнѣ чудищемъ не показался Римъ…
Мой умъ не вынесъ бы и помутился…
Какъ солнце стало къ западу клониться
Вошла я въ городъ робкими шагами;
Трусливо сторонилась отъ прохожихъ,
По узкимъ переулкамъ пробиралась…
Я шла къ Вибидіи; я упросила
Чтобы она съ дѣтьми на встрѣчу вышла
И Цезаря молила какъ весталка
Верховнаго жреца…
Онъ ей отвѣтилъ?
Ни слова не сказалъ. "И странно было
Его молчанье, " говоритъ она…
Всѣ чувства въ немъ какъ будто онѣмѣли…
За Цезаря Нарциссъ ей отвѣчалъ,
Что будутъ предоставлены виновной
Всѣ средства для защиты. И прибавилъ
Со злой усмѣшкой: «успокойся, дѣва,
И возвратись къ своимъ святымъ дѣламъ»…
Своихъ дѣтей и не замѣтилъ Клавдій:
Едва они успѣли протянуть
Къ отцу рученки, — какъ Нарциссъ скорѣе
Ихъ увести велѣлъ… И вотъ къ тебѣ
Пришла я, матушка, просить совѣта…
Спасибо, дочь, что въ этотъ тяжкій часъ
Не позабыла матери-старухи.
Валерія! тебѣ одно осталось…
Что у тебя въ рукахъ сейчасъ сверкнуло?
Кинжалъ. Возьми его.
Зачѣмъ онъ мнѣ?
Тебѣ осталось умереть, какъ должно.
Убить себя?.. О, матушка!
Не бойся:
Всего мгновенье, и конецъ страданьямъ,
Конецъ всему.
Убить, убить себя?
Разрушить самовластно жизнь, и тѣло?..
Какъ на себя я руку подыму?
Иль жизнь себѣ сама я даровала?
Иль самовольно родилась на свѣтъ?…
О, матушка! темна, темна могила…
Пусть тѣло стройное мое сгоритъ
И быстро распадется въ сѣрый пепелъ,
Но то что чувствуетъ во мнѣ и мыслитъ,
И говоритъ съ тобой… душа моя, —
Куда, скажи, ее ты посылаешь?..
Въ подземномъ царствѣ холодно и мрачно,
И вождь тѣней блаженныхъ, Ахиллесъ,
Тоскуетъ тамъ по здѣшней горькой жизни,
И жребій свой охотно бъ промѣнялъ
На долю пастуха, чтобъ видѣть солнце…
Чтобъ ни судилъ намъ мощный Рокъ по смерти,
Мы на землѣ должны исполнить свято
Что грозно честь повелѣваетъ намъ.
Я молода… Я далека отъ смерти…
Кровь горяча во мнѣ… Я не согнулась
Подъ тяжестью преклонныхъ скучныхъ лѣтъ.
Но жить въ позорѣ, видѣть ежечасно
Къ себѣ презрѣніе, и сознавать,
Что по дѣломъ оно тебя караетъ;
Что искупить его ничѣмъ не можешь!..
Кто надъ тобою сжалится, скажи,
Когда твой мужъ и любящій, и слабый,
Не сталъ открыто говорить съ тобой;
Не побоялся оскорбить молчаньемъ
Вибидію, старѣйшую весталку,
Изъ страха что придется при народѣ
Назвать тебя по имени, — ему же
Звучать отнынѣ лишь въ устахъ рабовъ…
Знай, Мессалина, что не Цезарь лично
Отвергъ тебя; онъ только повторилъ…
Не смѣлъ не повторить онъ приговора
Твоимъ проступкомъ взгнѣваннаго Рима…
Ты Римлянка; пока ты на землѣ, —
Римъ твой верховный богъ; его законы
Святыня для тебя; его презрѣнья
Ты пережить не можешь; не должна.
Но стоитъ завтра мнѣ войти хозяйкой
Въ чертоги Цезаря, — и грозный Римъ
Передо мною подло оробѣетъ,
И льстить начнетъ мнѣ сотней языковъ,
И загорится весь однимъ желаньемъ:
Унизиться скорѣй передо мною…
Сегодня утромъ былъ мнѣ страшенъ Римъ,
Когда одна, покинутая всѣми,
Бродила я въ испугѣ по полямъ
И въ городъ пробиралась, какъ воровка.
Но завтра Цезарь призоветъ меня
И, выслушавъ, объявитъ мнѣ прощенье, —
И снова я на гордой высотѣ,
Куда не досягнетъ злорадный ропотъ
Мятежнаго презрѣнья… И ему,
Трусливому угодливому Риму,
Себя я въ жертву принести должна?
О, никогда! пока дышу и мыслю…
Римъ не въ льстецахъ придворныхъ. Онъ живетъ
Девятый вѣкъ. Онъ слава дивныхъ предковъ,
Онъ гордость вѣчная потомковъ нашихъ.
Римъ и властитель, и наставникъ міра,
Все честное, святое на землѣ.
Онъ не умретъ во вѣкъ въ сердцахъ достойныхъ,
Онъ будетъ живъ, пока законы святы,
И люди чтутъ благоговѣйно бога…
Предъ этимъ Римомъ, грозно-справедливымъ,
Свою вину должна ты искупить.
Устами матери онъ произноситъ
Твой смертный приговоръ, и говорить:
«Сознай свою вину, и покорися».
Пусть принесу ему себя я въ жертву, —
Твой Римъ, твой грозно справедливый богъ,
Что скажетъ онъ? «Свершилась справедливость»
И холодно бездушно отвернется.
Онъ не почтитъ слезою состраданья
Кровавой жертвы; тѣнь мою не приметъ,
Какъ любящій отецъ, въ свои объятья…
Онъ изречетъ надъ раннею могилой:
«Она съумѣла умереть», — и, гордый,
Не удостоитъ даже и подумать
Чѣмъ билось это сердце…
Не кощунствуй.
Иль имя матери тебѣ не свято?..
О, матушка! прости, но не могу…
Ты хочешь жить? Подумай, Мессалина:
Чѣмъ? для кого?
О, матушка! И ты,
И ты не знаешь для кого должна я
Остаться жить?.. Но что же съ ними будетъ?
Кто приласкаетъ, кто полюбитъ сердцемъ
Моихъ малютокъ?..
Что за нихъ страшиться!
У нихъ отецъ останется.
Отецъ!?
О! черезъ чуръ я знаю что творится
Въ чертогахъ Цезаря!.. Они сейчасъ же
Его заставятъ на другой жениться…
Они привыкли женскими руками
Свои дѣла нечистыя вершить…
Какъ прежде мнѣ, онъ станетъ ей покоренъ…
А у нея иль есть, иль будутъ дѣти…
Быть можетъ сына приведетъ съ собою…
Что станется съ Британикомъ тогда?..
О, матушка! и дикій звѣрь лѣсной
Дѣтенышей отважно защищаетъ…
Нѣтъ! лучше жить въ позорѣ, чѣмъ оставить
На произволъ дѣтей. Какъ мать я стану
Отнынѣ жить. Своей заботой нѣжной,
Любовью къ нимъ я искуплю, быть можетъ,
Свою вину, хотя не предъ тобою,
Не предъ твоимъ бездушнымъ гордымъ Римомъ,
Но предъ своимъ перестрадавшимъ сердцемъ.
Напрасныя надежды, Мессалина.
Онъ не проститъ тебя; онъ не посмѣетъ;
Его принудятъ…
Не проститъ? принудятъ?
О, матушка!.. но тише, слышишь?
Тяжелые и мѣрные шаги…
То отъ него ко мнѣ идутъ; на завтра
Назначенъ судъ; ему на единѣ
Я все открою что тебѣ сказала…
Онъ все пойметъ; онъ покорится мнѣ.
То палачи твои идутъ. Не медли.
Еще есть время честно умереть…
Они ужъ въ домѣ… Слышишь? чрезъ мгновенье…
Я радостно должна спѣшить на встрѣчу…
Безумная! опомнись…
Мессалина!
Намъ Цезарь повелѣлъ чтобъ завтра утромъ
Ему мы доложили, что тебя
Ужъ нѣтъ въ живыхъ.
Ты лжешь. Не можетъ Цезарь,
Не выслушавъ, обречь меня на казнь…
Не ты ли запретишь? И есть что слушать!
И безъ того онъ о твоихъ распутствахъ
Наслушался довольно.
Подлый рабъ!
Ругаться поздно; ты спѣши, не то вѣдь…
Эводъ, послушай… Я озолочу
Тебя, лишь провели меня потайно
Сейчасъ же къ Цезарю.
Озолотишь?
Я нынче получилъ за то награду
Что твоего любовника отправилъ,
А завтра вдвое за тебя…
Что значатъ
Ничтожныя награды предъ моею?
Я и готовъ бы; можетъ быть и Цезарь
Меня бы похвалилъ за то… Да только
Мы до него никакъ не доберемся:
Повсюду стража. На тебя всѣ злы.
Да и Нарциссъ не дремлетъ.
Что Нарциссъ!..
Какъ что Нарциссъ? Иль ты того не знаешь
Что Цезарь передалъ ему всю власть
На эти дни… Онъ отдалъ приказанье
Идти сюда…
Нарциссъ всѣмъ міромъ правитъ!..
И передъ нимъ… О, матушка! скорѣй…
Я чувствую: я Римлянка. Скорѣе,
Давай скорѣй. [Почти вырываетъ кинжалъ].
Прощай.
Прощай. Не плачь.
Крѣпись. И бей сюда, вотъ въ это мѣсто.
Одно мгновеніе…
Прощай, прощай!
И передай два эти поцѣлуя
Моимъ малюткамъ…
Не смущайся сердцемъ.
Нѣтъ, не могу, не въ силахъ… О, проклятье!..
Убей, убей меня…
Кручи.
Августъ 1878.