Фелица (Державин): различия между версиями
[непроверенная версия] | [непроверенная версия] |
Содержимое удалено Содержимое добавлено
Lozman (обсуждение | вклад) Нет описания правки |
Lozman (обсуждение | вклад) Нет описания правки |
||
Строка 13:
[[Категория:Литература 1782 года]]
{{poem|Фелица|<poem
{{indent|2}}Богоподобная царевна
Киргиз-Кайсацкия орды!
Которой мудрость несравненна
Открыла верные следы
{{
Взойти на ту высоку гору,
Где роза без шипов растет,
Где добродетель обитает,—
Она мой дух и ум пленяет,
{{
{{indent|2}}Подай, Фелица! наставленье:
Как пышно и правдиво жить,
Как укрощать страстей волненье
И счастливым на свете быть?
{{
Меня твой сын препровождает;
Но им последовать я слаб.
Мятясь житейской суетою,
Сегодня властвую собою,
{{
{{indent|2}}Мурзам твоим не подражая,
Почасту ходишь ты пешком,
И пища самая простая
Бывает за твоим столом;
{{
Читаешь, пишешь пред налоем
И всем из твоего пера
Блаженство смертным проливаешь;
Подобно в карты не играешь,
{{
{{indent|2}}Не слишком любишь маскарады,
А в клоб не ступишь и ногой;
Храня обычаи, обряды,
Не донкишотствуешь собой;
{{
К духам в собранье не въезжаешь,
Не ходишь с трона на Восток;
Но кротости ходя стезею,
Благотворящею душою,
{{
{{indent|2}}А я, проспавши до полудни,
Курю табак и кофе пью;
Преобращая в праздник будни,
Кружу в химерах мысль мою:
{{
То стрелы к туркам обращаю;
То, возмечтав, что я султан,
Вселенну устрашаю взглядом;
То вдруг, прельщаяся нарядом,
{{
{{indent|2}}Или в пиру я пребогатом,
Где праздник для меня дают,
Где блещет стол сребром и златом,
Где тысячи различных блюд:
{{
Там звенья рыбы астраханской,
Там плов и пироги стоят,
Шампанским вафли запиваю;
И все на свете забываю
{{
{{indent|2}}Или средь рощицы прекрасной
В беседке, где фонтан шумит,
При звоне арфы сладкогласной,
Где ветерок едва дышит,
{{
К утехам мысли уловляет,
Томит и оживляет кровь;
На бархатном диване лежа,
Младой девицы чувства нежа,
{{
{{indent|2}}Или великолепным цугом
В карете англинской, златой,
С собакой, шутом или другом,
Или с красавицей какой
{{
В шинки пить меду заезжаю;
Или, как то наскучит мне,
По склонности моей к премене,
Имея шапку набекрене,
{{
{{indent|2}}Или музыкой и певцами,
Органом и волынкой вдруг,
Или кулачными бойцами
И пляской веселю мой дух;
{{
Оставя, езжу на охоту
И забавляюсь лаем псов;
Или над невскими брегами
Я тешусь по ночам рогами
{{
{{indent|2}}Иль, сидя дома, я прокажу,
Играя в дураки с женой;
То с ней на голубятню лажу,
То в жмурки резвимся порой;
{{
То ею в голове ищуся;
То в книгах рыться я люблю,
Мой ум и сердце просвещаю,
Полкана и Бову читаю;
{{
{{indent|2}}Таков, Фелица, я развратен!
Но на меня весь свет похож.
Кто сколько мудростью ни знатен,
Но всякий человек есть ложь.
{{
Бежим разврата за мечтами.
Между лентяем и брюзгой,
Между тщеславья и пороком
Нашел кто разве ненароком
{{
{{indent|2}}Нашел,— но льзя ль не заблуждаться
Нам, слабым смертным, в сем пути,
Где сам рассудок спотыкаться
И должен вслед страстям идти;
{{
Как мгла у путников, тмят вежды?
Везде соблазн и лесть живет,
Пашей всех роскошь угнетает.—
Где ж добродетель обитает?
{{
{{indent|2}}Тебе единой лишь пристойно,
Царевна! свет из тьмы творить;
Деля Хаос на сферы стройно,
Союзом целость их крепить;
{{
И из страстей свирепых счастье
Ты можешь только созидать.
Так кормщик, через понт плывущий,
Ловя под парус ветр ревущий,
{{
{{indent|2}}Едина ты лишь не обидишь,
Не оскорбляешь никого,
Дурачествы сквозь пальцы видишь,
Лишь зла не терпишь одного;
{{
Как волк овец, людей не давишь,
Ты знаешь прямо цену их.
Царей они подвластны воле,—
Но богу правосудну боле,
{{
{{indent|2}}Ты здраво о заслугах мыслишь,
Достойным воздаешь ты честь,
Пророком ты того не числишь,
Кто только рифмы может плесть,
{{
Калифов добрых честь и слава.
Снисходишь ты на лирный лад:
Поэзия тебе любезна,
Приятна, сладостна, полезна,
{{
{{indent|2}}Слух идет о твоих поступках,
Что ты нимало не горда;
Любезна и в делах и в шутках,
Приятна в дружбе и тверда;
{{
А в славе так великодушна,
Что отреклась и мудрой слыть.
Еще же говорят неложно,
Что будто завсегда возможно
{{
{{indent|2}}Неслыханное также дело,
Достойное тебя одной,
Что будто ты народу смело
О всем, и въявь и под рукой,
{{
И о себе не запрещаешь
И быль и небыль говорить;
Что будто самым крокодилам,
Твоих всех милостей зоилам,
{{
{{indent|2}}Стремятся слез приятных реки
Из глубины души моей.
О! коль счастливы человеки
Там должны быть судьбой своей,
{{
Сокрытый в светлости порфирной,
С небес ниспослан скиптр носить!
Там можно пошептать в беседах
И, казни не боясь, в обедах
{{
{{indent|2}}Там с именем Фелицы можно
В строке описку поскоблить,
Или портрет неосторожно
Ее на землю уронить.
{{
В ледовых банях их не жарят,
Не щелкают в усы вельмож;
Князья наседками не клохчут,
Любимцы въявь им не хохочут
{{
{{indent|2}}Ты ведаешь, Фелица! правы
И человеков и царей;
Когда ты просвещаешь нравы,
Ты не дурачишь так людей;
{{
Ты пишешь в сказках поученьи
И Хлору в азбуке твердишь:
«Не делай ничего худого,
И самого сатира злого
{{
{{indent|2}}Стыдишься слыть ты тем великой,
Чтоб страшной, нелюбимой быть;
Медведице прилично дикой
Животных рвать и кровь их лить.
{{
Тому ланцетов нужны ль средства,
Без них кто обойтися мог?
И славно ль быть тому тираном,
Великим в зверстве Тамерланом,
{{
{{indent|2}}Фелицы слава, слава бога,
Который брани усмирил;
Который сира и убога
Покрыл, одел и накормил;
{{
Шутам, трусам, неблагодарным
И праведным свой свет дарит;
Равно всех смертных просвещает,
Больных покоит, исцеляет,
{{
{{indent|2}}Который даровал свободу
В чужие области скакать,
Позволил своему народу
Сребра и золота искать;
{{
И лес рубить не запрещает;
Велит и ткать, и прясть, и шить;
Развязывая ум и руки,
Велит любить торги, науки
{{
{{indent|2}}Которого закон, десница
Дают и милости и суд.—
Вещай, премудрая Фелица!
Где отличен от честных плут?
{{
Заслуга хлеб себе находит?
Где месть не гонит никого?
Где совесть с правдой обитают?
Где добродетели сияют?—
{{
{{indent|2}}Но где твой трон сияет в мире?
Где, ветвь небесная, цветешь?
В Багдаде? Смирне? Кашемире? —
Послушай, где ты ни живешь,—
{{
Не мни, чтоб шапки иль бешметя
За них я от тебя желал.
Почувствовать добра приятство
Такое есть души богатство,
{{
{{indent|2}}Прошу великого пророка,
Да праха ног твоих коснусь,
Да слов твоих сладчайша тока
И лицезренья наслаждусь!
{{
Да, их простря сафирны крылы,
Невидимо тебя хранят
От всех болезней, зол и скуки;
Да дел твоих в потомстве звуки,
{{
</poem>|1782}}
== Комментарий Я. Грота ==
В 1781 г. была напечатана, в небольшом числе экземпляров, написанная Екатериною для пятилетнего внука ея, великого князя Александра Павловича, ''Сказка о царевиче Хлоре<ref>Бакмейстера Russische Bibliothek, ч. VII, стр. 540. По ''Сопикову'' (ч. IV, № 10.301), сказка эта явилась не прежде 1782 г.; но из Russ. Bibliothek видно, что даже и немецкий перевод ея был издан уже в 1781, Ср. Russ. Bibl., ч. VIII, стр. 54. </ref>.'' Хлор был сын князя, или ''царя'' киевского, во время отсутствия отца похищенный ханом ''киргизским.'' Желая поверить молву о способностях мальчика, хан ему приказал отыскать ''розу без шипов.'' Царевич отправился с этим поручением. Дорогой попалась ему на встречу дочь хана, веселая и любезная ''Фелица.'' Она хотела идти провожать царевича, но ей помешал в том суровый муж ея, султан ''Брюзга,'' и тогда она выслала к ребенку своего сына, ''Рассудок.'' Продолжая путь, Хлор подвергся разным искушениям, и между прочим его зазвал в избу свою мурза ''Лентяг,'' который соблазнами роскоши старался отклонить царевича от предприятия слишком трудного. Но ''Рассудок'' насильно увлек его далее. Наконец они увидели перед собой крутую каменистую гору, на которой растет ''роза без шипов,'' или, как один юноша объяснил Хлору, ''добродетель.'' С трудом взобравшись на гору, царевич сорвал этот цветок и поспешил к хану. Хан отослал его вместе с розой к киевскому князю. «Сей обрадовался столько приезду царевича и его успехам, что забыл всю тоску и печаль.... Здесь сказка кончится, а кто больше знает, тот другую скажет».
Эта сказка подала Державину мысль написать оду ''к Фелице'' (богине блаженства, по его объяснению этого имени): так как императрица любила забавные шутки, говорит он, то ода эта и была написана во вкусе ея, на счет ея приближенных. Но Державин боялся дать ход этим стихам, в чем с ним согласны были и друзья его, Н. А. Львов и В. В. Капнист. Ода сделалась известною по нескромности О. П. Козодавлева, который, живя в одном доме с поэтом, однажды случайно увидел ее и выпросил на короткое время (Подробности см. в ''Объяснениях'' Державина). Вскоре после того княгиня Е. Р. Дашкова, в качестве директора академии наук, предприняла издание ''Собеседника любителей российского слова'' и открыла одою Державина I-ю книжку этого журнала, вышедшую 20 мая 1783 г., в субботу (''С-петерб. Ведом.'' того года № 40). Там на стр. 5—14 эта ода напечатана без всякой подписи, под заглавием: {{razr|Ода к премудрой киргизкайсацкой царевне Фелице, писанная некоторым татарским мурзою, издавна поселившимся в Москве, а живущим по делам своим в Санктпетербурге. Переведена с арабского языка 1782}}. К словам: ''с арабского языка'' сделана редакциею выноска: «Хотя имя сочинителя нам и неизвестно; но известно нам то, что сия ода точно сочинена на российском языке». Прибавим, что она написана в исходе 1782 г.
В ''Объяснениях'' своих поэт замечает, что он назвал Екатерину киргиз-кайсацкою царевною еще и потому, что у него были деревни в тогдашней оренбургской области, по соседству с киргизскою ордою, подвластною императрице. Ныне эти имения находятся в бузулуцком уезде самарской губернии.
Ода к ''Фелице'' доставила Державину богатый подарок от императрицы (золотую табакерку с 500 червонцев) и честь представления ей в Зимнем дворце; но вместе с тем возбудила против него гонение тогдашнего начальника его, генерал-прокурора кн. Вяземского. Вообще это сочинение имело решительное влияние на всю дальнейшую судьбу поэта.
Новая ода произвела много шуму при дворе и в петербургском обществе. Екатерина рассылала ее (конечно в отдельных оттисках) к своим приближенным и в каждом экземпляре подчеркивала то, что прямее относилось к лицу, которому он был назначен. Слава Державина утвердилась; она откликнулась и в ''Собеседнике,'' где с тех пор заговорили о нем и в прозаических статьях, и в стихах, называя его ''мурзою, арабским переводчиком'' и т. п. В следующих книжках журнала явилось четыре обращенные к нему стихотворения, между которыми три послания: В. Жукова, Сонет к сочинителю оды к Фелице (ч. III, стр. 46); М. Сушковой<ref>В Собеседнике означены только начальные буквы ея имени, но г. Лонгинов указал настоящее имя этого автора (''Соврем.'' 1857 г., № 5, статья ''Библиографич. записки'', стр. 69). Марья Васильевна Сушкова была урожденная Храповицкая.</ref>, Письмо Китайца к татарскому мурзе (ч. V, стр. 5—8); О. Козодавлева, Письмо к татарскому мурзе (ч. VIII, стр. 1—8); Е. Кострова, Письмо к творцу оды, сочиненной в похвалу Фелицы (ч. X, 25—30). «Во всех этих стихотворениях, не отличающихся особенным достоинством, хвалят Державина не столько за хорошие стихи, сколько за то, что он писал без лести» (''Соч. Добролюбова,'' т. I, стр. 74). Сверх того, о Фелице и сочинителе ея с похвалою упоминается в стихотворениях ''Собеседника'': ''Княгине Е. Р. Дашковой'' (ч. VI, стр. 20) и ''К другу моему'' (ч. VII, стр. 40).
По поводу похвальных стихов Державину, появившихся вслед за ''Фелицею,'' г. Галахов так определяет значение этой оды в нашей литературе: «Стихотворение, подписанное буквами О. К. (Осип Козодавлев), «говорит, что Державин проложил ''новый путь'' на Парнасс, что
{|align=center
|<poem>
{{indent|18}}… кроме пышных од,
Во стихотворстве есть „иной, хороший род“.
</poem>
|}
Признаки этого ''нового стихотворного рода'' указаны его противоположностью ''пышным одам''. ''Оды,'' замечает ''Собеседник'' в одной статье<ref>Исторические, философические, политические и критические рассуждения о причинах возвышения и упадка книги ''Собеседник'' (ч. XVI, стр. 6).</ref>, ''наполненные именами баснословных богов, наскучили и служат пищею мышам и крысам; Фелица написана совсем иным слогом, как прежде такого рода стихотворения писались.'' В другом стихотворении, Кострова, также признается за Державиным слава обретения ''нового и непротоптанного пути:'' ибо в то время, как ''слух наш оглох от громких тонов, Державин сумел без лиры и Пегаса воспеть простым слогом деяния Фелицы; ему дана была способность и важно петь и играть на гудке....'' Назвав Державина ''певцом Фелицы,'' современники его дали знать, «что особенность его, как поэта, ярко выступила в этой пьесе. Справедливое проименование до сих пор не потеряло своей силы: для нас Державин тоже ''певец Фелицы;'' певцом Фелицы останется он и для дальнейшего времени» (Предисловие к ''Исторической Христоматии нов. периода русск. Словесности,'' т. I, стр. <small>II</small>).
Как образчик мнения современников о ''Фелице,'' приведем суждение Радищева: «Преложи многие строфы из оды к ''Фелице,'' а особливо где мурза описывает сам себя,... без стихов останется почти та же поэзия» (''Соч. Радищева,'' ч. IV, стр. 82).
По всей вероятности, ода к Фелице, при появлении ея в ''Собеседнике,'' напечатана была и отдельными оттисками. В издании 1798 г. (стр. 69) она носит еще прежнее длинное заглавие; в издании 1808 г. (ч. I, <small>XII</small>) она озаглавлена уже просто: ''Фелица.''
Значение рисунков (Олен.): 1) Фелица указывает царевичу гору, на которой растет роза без шипов; 2) предметом служит последний стих 8-й строфы: «Лечу на резвом бегуне».
<references />
|