ЭСБЕ/Христианство: различия между версиями
[досмотренная версия] | [досмотренная версия] |
Содержимое удалено Содержимое добавлено
BotLegger (обсуждение | вклад) Automated import of articles |
Нет описания правки |
||
Строка 3:
'''Христианство''' — всемирная религия, первая в настоящее время по числу последователей (около 494 милл.) и по культурно-историч. значению своему и принявших ее народов, признающая себя откровением Единого в Троице Истинного Бога, Творца и Промыслителя вселенной, Спасителя и Освятителя людей. Основные черты христ. религии: 1) спиритуалистическое ''единобожие,'' углубленное учением о ''троичности'' Лиц в едином существе Божества. Это учение дало и дает повод к глубочайшим философским и религиозным спекуляциям, обнаруживая глубину своего содержания в течение веков все с новых и новых сторон (см. Троица); 2) понятие о Боге как абсолютно совершенном Духе, не только абсолютном Разуме и Всемогуществе, но и абсолютной Благости и Любви (Бог любы есть); 3) учение об ''абсолютной ценности человеческой личности'' как бессмертного, духовного существа, созданного Богом по Своему образу и подобию, и учение о равенстве всех людей в их отношениях к Богу: все равно возлюблены Им, как дети Отцом Небесным, все предназначены к вечному блаженному бытию в соединении с Богом, всем подаются средства к достижению этого предназначения — свободная воля и божественная благодать; 4) учение об ''идеальном назначении человека,'' заключающемся в ''бесконечном,'' всестороннем, духовном ''усовершенствовании'' (будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный); 5) учение о полном господстве духовного начала над материей: Бог — безусловный Владыка материи, как ее Творец: человеку Им вручено господство над материальным миром, чтобы через материальное тело и в материальном мире осуществить свое идеальное назначение; таким образом Х., дуалистическое в ''метафизике'' (так как оно принимает две инородные субстанции — дух и материю), монистично как ''религия,'' ибо ставит материю в ''безусловную зависимость'' от духа, как творение и среду деятельности духа. Поэтому оно 6) ''одинаково далеко как от материализма'' метафизического и морального, ''так и от ненавистничества по отношению к материи и материальному миру'' как таковым. Зло не в материи и не от материи, а от извращенной свободной воли духовных существ (ангелов и человека), от которых оно перешло на материю («проклята земля ''в делах твоих''»'','' — говорит Бог Адаму; при творении же все было «добро зело»). Этот трезвый и вместе высокоидеальный взгляд Х. на материю получил наилучшее выражение в 7) учении о ''воскресении плоти'' и о блаженстве воскресшей плоти праведников вместе с их душами в просветленном, вечном, материальном мире и 8) во втором кардинальном догмате Х. — в учении о Богочеловеке, о воистину воплотившемся и вочеловечившемся для спасения людей от греха, проклятия и смерти Предвечном Сыне Божием, отождествляемом христианской церковью с ее Основателем, Иисусом Христом. Таким образом, Х. при всей безупречной своей идеалистичности есть религия ''гармонии'' материи и духа; оно не клянет и не отрицает ни одной из сфер деятельности человека, но облагораживает их все, внушая помнить, что все они — только средства к достижению человеком духовного богоподобного совершенства. Кроме этих черт, несокрушимости христианской религии способствуют: 1) существенная ''метафизичность'' ее содержания, делающая ее неуязвимой для научно-философской критики и 2) для католических церквей Востока и Запада — учение о ''непогрешимости церкви'' в вопросах догмата в силу действующего в ней во все времена Духа Святого — учение, в правильном понимании охраняющее ее, в частности, от критики исторической и историко-философской. Эти черты, пронесенные Х. сквозь два тысячелетия, несмотря на бездну недоразумений, увлечений, нападок, подчас неудачных оборон, несмотря на всю ту бездну зла, которая делалась и делается якобы во имя Х., ведут к тому, что если христианское учение всегда можно было принимать и не принимать, веровать в него или не веровать, то ''опровергнуть'' его ''нельзя'' и никогда возможно не будет. К указанным чертам привлекательности христ. религии необходимо присоединить еще одну и отнюдь не последнюю: несравненную Личность ее Основателя. Отречься от Христа, может быть, еще много труднее, чем отречься от Х.
§ 1. ''Условия, встреченные евангельской проповедью в Иудее и Палестине.'' Христианская церковь признает откровение, принесенное Христом, за завершение религии, данной еще Адаму в раю и затем возвещенной через Моисея и пророков еврейских. Такой взгляд не отрицает, однако, происхождения Х. как Х. в I веке нашей эры и не упраздняет исторического вопроса, какие условия нашла проповедь Христа и апостолов в еврейском народе при своем вступлении в жизнь человечества. «Когда наступило исполнение времени, послал Бог Сына Своего, рожденного от женщины, бывшего под законом, да сущих под законом искупить, да сыноположение приимем» (Гал. гл. 4, ст. 4). Таким образом, церковь принимает, что Спаситель явился тогда, когда и в еврействе, и во всем мире окончено было приготовление людей к Его принятию. Историческую иллюстрацию к этому положению по отношению к языческому миру см. ниже. Нас же пока займет вопрос о собственно палестинском еврействе. Политическое положение евреев в Палестине в эпоху Христа рисуется в следующих чертах. Вавилонский плен и затем персидское и македонское главенство (VI—II в. до Р. Хр.) представлялись иудеям Палестины, Египта и Сирии с двух сторон. Одни видели в этих событиях кару Божию Израилю за грехи и прежде всего — за легкое отношение к закону. Поэтому для восстановления израильского царства необходимо было, по их убеждению, правильное и ревностное исполнение закона, внимательное самоограждение от всяких чужеземных языческих влияний на религиозные воззрения и обряды, язык, одежду, обычаи, образ жизни. Это — еврейские религиозные националисты, называвшиеся по-еврейски сперва «хасидим», т. е. праведные, впоследствии «перушим» (отделенные), а в греческой транскрипции — «асидеи» и «фарисеи». Другие под влиянием политических событий и знакомства с культурными народами-покорителями более или менее примирились с потерей национального государства и вступили с греко-македонянами в культурное общение, надеясь воспользоваться некоторыми из принесенных ими культурных благ без ущерба национальной вере и даже пытаясь привлечь их самих к этой вере. Пока Палестиной владели кроткие и терпимые Птолемеи, перевес принадлежал второй партии; но когда их сменили сирийские Селевкиды, положение дел переменилось. Антиох Епифан (ум. 164) своим гонением на религию Иеговы заставил сплотиться партию закона или хасидимов под знаменем борьбы за национальность к веру. Блистательные подвиги Маккавеев, заставившие Сирию в 140 г. признать полную политическую самостоятельность Иудеи, сделали хасидимов полными духовными вождями ими освобожденного народа, который, не сознавая всемирно-исторических причин слабости Сирии, приписывал успехи Маккавеев безраздельно им самим и благоволению к ним Иеговы. Упоенные этими успехами, иудейские цари-первосвященники маккавейской (так назыв. хасмонейской) династии рвутся далее, освобождают правоверные иудейские города в Галилее и Перее, а затем завоевывают и насильственно иудаизируют целые соседние области (Идумею на юге, Самарию и Галилею на севере, поморье от мыса Кармила до г. Рафии на Синайском перешейке). Понятно, каким страшным ударом для иудеев явилось после этого завоевание Иерусалима Помпеем и отдача всей страны в управление президу Сирии. Казалось, уже готовы были вновь наступить Давидовы времена — и вдруг опять «отнялся скипетр от Иуды». Римское завоевание, как раньше македонское, подействовало на еврейство наподобие электровозбудителя: произошло новое усиление обоих полюсов духовной жизни еврейства — космополитического примирительного и непримиримого фарисейского, первого на окраинах и в диаспоре, второго в Палестине и всего более в Иерусалиме. Объяснить новый гнев Божий с фарисейской точки зрения было не трудно: хасмонеи, цари и первосвященники под влиянием постоянных дипломатических сношений с языческим миром из хасидимов уже к концу II в. превратились в скептических, холодных к закону ''саддукеев'' (см.). Ирод Великий или Старший, правивший Палестиной, с 37 по 4 г. до Р. Хр., был полуидумей, полуараб, человек своекорыстный, неискренний последователь закона; он разгромил синедрион при самом своем воцарении, ставил первосвященников из эллинизованной Александрии, строил в палестинских городах и на еврейские деньги храмы Августу, театры и термы. Конечно, такой царь отнюдь не вознаграждал народ за потерю национальной династии; когда после его смерти его сыновья поехали в Рим просить об утверждении за ними его наследства, одновременно туда же явилась депутация иудеев с просьбой не назначать царем ни одного из них, а лучше уж обратить Иудею прямо в римскую провинцию. Но само собой понятно, что непосредственная римская власть с фарисейской точки зрения была еще худшим беззаконием, чем идумейская. Между тем, подавляющая сила Рима, охватившего уже orbis terrarum, обратившего в свои провинции Сирию и Египет, который Маккавеям представлялись великими державами, была очевидна; ждать победы над этой силой можно было лишь от помощи свыше. Насчет той формы, в какой должна была явиться помощь, сомнений не было: это была форма Мессии и мессианского царства (см. Мессия). На Мессии и его пришествии и сосредоточились все национальные, политические и даже личные упования палестинских (и других) евреев, а единственным средством, так сказать, низвести Мессию на землю вожди народа, фарисеи, провозгласили опять-таки ревностное исполнение закона
§ 2. ''Первоначальная проповедь в Палестине u отношения иудейства к палестинским иудеям-христианам.'' По требованию фарисеев, книжников и (соединившихся на этот раз с своими злейшими противниками) саддукеев-первосвященников Иисус Христос предан был казни, и с Его смертью Его враги успокоились, полагая первое время, что все опасное галилейское движение, поднятое Им, теперь замрет само собою. Не прошло, однако, и двух месяцев с той Пасхи, в навечерие которой погребен был «обманщик», как его ученики с непонятной для врагов Его смелостью в том же Иерусалиме, в соседстве Голгофы и Гроба, стали проповедовать, что Распятый был действительно Мессия; что Он в течение сорока дней после своей смерти, начиная уже с третьего, многократно являлся им и в Галилее, и преимущественно в Иерусалиме, в истинном, но прославленном теле, ел, пил и беседовал с ними; что в 40-й день Он на их глазах вознесся на небо, обещав вернуться со славою, как Мессия-Судия живых и мертвых, и велел им в промежуточное время проповедовать евангелие царствия Божия. Убеждение проповедников в истине всего, что они говорили, было несомненно. Палачи Христа были сбиты с толку; как видно, фарисеям и синедриону вначале просто не верилось, что такая сумасбродная проповедь может иметь успех и до поры до времени они решили игнорировать ее. Саддукеи, задетые особенно проповедью о воскресении, несколько раз брали главных проповедников, Петра и Иоанна под стражу запрещали им учить «о имени сем» под разными угрозами, однажды подвергли их бичеванию, но в конце концов отпускали, не добившись даже обещания не проповедовать более. Некоторые, по-видимому, стали и по существу колебаться, и возобладал совет Гамалиила — принять пока, на всякий случай, выжидательное положение (Деян. 5, 34—40). Но вот среди проповедников Евангелия явился Стефан, с величайшим искусством и одушевлением выдвигавший как раз те самые стороны учения Христа, за которые Его преследовали: он учил, что Иисус Назорей предсказал разорение храма и храмового служения и изменил заветы Моисеевы. Приглашенный в синедрион для объяснений, он, воодушевляясь все более и более, кончил свою речь возгласом: «Я вижу небеса отверстыя, и Сына Человеческого стоящего одесную Бога» (Деян. 7, 56), повторив таким образом, ту самую «хулу», за которую синедрион объявил Христа повинным смерти (Матф. 26, 64). Это было уже невыносимо; наперекор закону, Стефан был тут же — побит каменьями, и иерусалимскую церковь постигло первое прямое гонение, главным деятелем которого явился пылкий фарисейский ученик, молодой Савл; это был уроженец города Тарса, иудей, ученик Гамалиила, слышавший Стефана и присутствовавший при его убиении. Гонение разогнало христиан из Иерусалима по всей Иудее и Самарии и далее и имело следствием основание общин по всей Палестине и даже в Газе и Дамаске. Сами апостолы удержались в Иерусалиме, лишь иногда странствуя оттуда (особенно Петр) в Самарию, Лидду и пр. по нуждам проповеди и церкви (Деян. 8, 14; 9, 32 след.). Гонение угасло совершенно неожиданным образом. Христианская община в Дамаске с ужасом ожидала Савла, который должен был явиться сюда для ее разгрома с полномочиями от иерусалимского синедриона. Савл явился — и стал проповедовать в синагогах, что Иисус есть воистину Мессия и Сын Божий, что он, Савл, сам видел Его по пути в Дамаск и убедился в Его воскресении (как бы ни представлять себе это видение, несомненно, что сам Савл-Павел был убежден в его полной однородности с прочими явлениями Воскресшего, о которых проповедовали апостолы; см. 1 Коринф. 15, 4—8). Гонение, душой которого был Савл, отныне Павел (Деян. 13, 9), быстро затихло. Между тем проповедь рассеянных из Иерусалима достигла уже Кипра, Финикии и Антиохии; проповедники обращались пока только к иудеям и отчасти к эллинам (в Антиохии); но, по Деяниям Апост., уже в это время Петр по особому божественному указанию крестил без предварительного обрезания дом сотника Корнилия, за что подвергся упрекам в Иерусалиме (гл. 10—11). Крупный успех проповеди эллинистам в Антиохии (где, по Деян. 11, 26, обращенные впервые стали называться христианами) побудил апостолов в Иерусалиме отправить туда как бы для ревизии Варнаву, а тот пригласил к себе Савла (или Павла) из Тарса, куда его укрыли, чтобы переждать раздражение против него иудеев. Это было уже в начале 40-х годов первого века, при императоре Клавдии и последнем царе иудейском Ироде Агриппе, объединившем на недолгое время (41—44) в своих руках царство Ирода Старшего. Этот царь в угоду иудеям поднял второе гонение в Иерусалиме, жертвой которого пал апостол из двенадцати, Иаков Зеведеев, брат евангелиста Иоанна; Петр был взят под стражу, но спасся чудесным образом. О дальнейшей деятельности апостола Павла см. соотв. ст. Подробных сведений о дальнейшей судьбе палестинской церкви у нас нет; известно только, что иерусалимская церковь продолжала беспрепятственно развиваться, приблизительно в 58 г. считала своих членов тысячами (Деян. 21, 20) и продолжала держаться Моисеева обрядового закона; некоторые из ее членов даже считали обрезание обязательным для христиан из язычников; это повело к апостольскому собору, на котором было определено, что язычники должны лишь воздерживаться от идоложертвенного, удавленины, крови и блуда (некоторые редакции Деян. Ап. добавляют: и не делать другим, чего себе не желают), а обрезание необязательно. По-видимому, иудеи в Палестине, как и вне ее, не имея средств и власти прямо вредить церкви, старались интриговать против нее у римских властей и то, видя ее ревность к отеческому закону, не слишком усердно. Грех непризнания и распятия Мессии иудеохристиане готовы были признать грехом по неведению, почему обвинение в нем не слишком задевало иудеев. Глава иерусалимской общины, ап. Иаков, «брат Господень», пользовался у большинства даже суеверным уважением и звался у самих иудеев праведным. Положение дел переменилось в 60-х гг., когда руководство народным движением перешло к «зилотам»: проповедуя своего Мессию, пришедшего или грядущего, они видели вредную помеху себе в христианах, не признававших иного Мессии, кроме своего Иисуса Назаретского, и глухих ко всем зилотским воззваниям к политическому возмущению. Весьма вероятно, что и убийство Иакова, брата Господня, было внушено первосвященнику Ганану II не столько его саддукейством, сколько желанием угодить зилотам, сила которых в это время была уже очевидна. Все позднейшие восстания иудеев, при Нероне и Веспасиане, Траяне и Адриане, сопровождались яростными гонениями на христиан, и самым лютым из них было гонение при лжемессии Бар-Кохбе. Подробности этих гонений неизвестны. Помимо зилотства, иудеи преследовали отныне христиан не прямо, а при посредстве языческого общества и властей, продолжая, в сущности, ту же политику, которую начали преданием самого Христа на суд римского прокуратора.
§ 3. ''Очерк первоначальной христианской литературы.'' В первый век существования христианской церкви почти вся ее письменная деятельность была направлена на то, чтобы: 1) фиксировать предание об истории и учении первых проповедников Х., 2) излагать и истолковывать это учение в применении к частным вопросам по мере того, как их ставила жизнь, 3) посредством письменных актов поддерживать нравственное и вероучительное единство между рассеянными общинами. Эта деятельность имела в виду непосредственные религиозные нужды современных ей верующих и литературой может быть названа лишь в несобственном смысле. Как самостоятельная отрасль духовной жизни церкви имеющая в виду всестороннее изображение и развитие в слове всех сторон этой жизни если не ради себя самой, то ради интересов общих, не ограниченных определенными лицами, местами и обстоятельствами, литература началась не ранее 2-й четверти второго века, вызванная к жизни идейной борьбой с гностицизмом, язычеством и иудейством. Что первые христианские поколения мало считались с будущими временами и поколениями, это зависело прежде всего от того, что этих времен для них, можно сказать, не существовало вовсе: христиане, помня слова Спасителя, что о дне и часе Его пришествия не знают и ангелы небесные, предполагали, однако, этот день и час крайне близкими, при дверях. При такой уверенности настоятельнейшим делом любви к ближним христианам (особенно при крайней еще их, сравнительно, малочисленности) должно было представляться приведение как можно большего числа лиц к вере в Христа Мессию, Сына Божия, к крещению и тем к спасению их душ; словом, на очереди была практическая задача проповеди основ воспринятого учения, проповеди возможно широкой и энергичной; для самостоятельной разработки учения в чисто спекулятивных целях если бы и нашлись работники, то не нашлось бы времени. Для сохранения ''чистоты'' преподаваемого вероучения оставалось при таких условиях одно средство — по возможности не отступать от буквы апостольского и евангельского предания. Таким образом, если эта ранняя христианская письменность и была (как должна быть настоящая литература) отражением ей современной жизни и мысли церкви, то отражения эти ''не намеренны и не полны,'' отчасти даже случайны, за исключением ее первого отдела, как прямо отвечавшего главной задаче времени. Отсюда ясно, что как ни драгоценны для нас остатки этой литературы (в известном смысле они чем скуднее, тем драгоценнее), восстановить по ним полную картину первенствующей церкви нельзя и было бы нельзя, сохранись эта литература даже полностью. Итак, если церковь с III века возводит к апостольским и первым после них временам известные учения и институты, следов которых нет в остатках литературы этой эпохи, то это отсутствие само по себе еще ничего не доказывает. И наоборот, весьма возможно, что подобно тому, как в позднейшей церкви исчезли некоторые должности древнейшей (так назыв. харизматические: апостолы, пророки, евангелисты, заклинатели) и ослабели или исчезли некоторые мнения, даже очень распространенные, но разошедшиеся с действительностью и не имевшие твердых оснований в откровении (хилиазм, сивиллы о парфянском завоевании Рима), так были в ней, может быть, и другие мнения и другие институты, не оставившие никаких следов в литературе и переставшие существовать со временем. Такое положение дел вынуждает к особой осторожности при научном построении первоначальной истории догмата. Первое место в письменном наследии древнейшей церкви как по своему догматическому, так и по своему общерелигиозному значению занимает Новый Завет, кодекс специфически христианского Откровения, писанный, как верует Церковь, по непосредственному внушению Духа Святого теми апостолами и апостольскими учениками, коих имена значатся в заголовках отдельных составляющих его произведений
{| class=standard
|-
Строка 71:
|}
Из новозаветных апокрифов, кроме неканонических евангелий, о которых см. ниже статью Христос, ко II—III веку относятся: а) апокрифические апостольские деяния. Таковы: 1) цитуемое Климентом Александрийским ''Петрово проповедание'' (kêrygma Petrou); оно было православно по содержанию и потому цитуется еще св. Иоанном Дамаскином; но авторство Петра отвергает уже Евсевий († ок. 340 г.). В уцелевших отрывках речь идет о послании на проповедь 12 апостолов и о истинно-христианском богопочтении. Этот памятник известен был уже гностику ''Гераклеону'' (около 160—170 г.) и возник, вероятно, в 1 четверти II века. 2) ''Деяния Петра.'' В первоначальном виде они содержали подробный рассказ о делах и страдании св. апостола, составленный (по Липсиусу и Цану) гностиками в половине II века. Конец — рассказ о мученичестве ап. Петра — имеется в греческом оригинале, латинском, славянском и нескольких восточных переводах; в латинском он приписывается преемнику ап. Петра, епископу римскому Лину. Другой отрывок уцелел главным образом в очень неуклюжем латинском переводе; он говорит о борьбе Петра в Риме с Симоном Магом, о падении Симона по молитвам Петра при попытке вознестись на небо и о распятии Петра головой вниз. К этой же эпохе и, может быть, тому же автору принадлежат 3) ''деяния ап. Иоанна,'' древний текст которых утрачен почти весь, но содержание перешло в кафолические обработки преданий об апост. Иоанне. По-видимому, они говорили о путешествии апостола из Палестины в Ефес, очень кратко о трехлетнем пребывании его в ссылке на о-ве Патмосе и подробно — о конце жизни и о кончине апостола в Ефесе. Эти деяния известны уже св. Клименту Александрийскому. Уцелевший несомненный отрывок II века настоятельно проповедует о том, что тело Спасителя было призрачное. 4) ''Деяния апостола Павла,'' упоминаемые Евсевием в числе «спорных» (antilegomena) памятников апостольского века, возникли, по-видимому, тоже около 160—170 г., но в православной среде они одобряются Ипполитом, Оригеном, Евсевием. Уцелел конец о проповеди апостола в Риме и его обезглавлении Нероном. В недавнее время дознано, что первоначально в эти деяния входили дошедшие до нас отдельно «деяния Павла и Феклы первомученицы» и апокрифическая переписка ап. Павла с коринфянами; этим объясняется показание Кларомонтанского каталога (ок. 300 г.) и патриарха Никифора († 829), что «деяния» содержат более 3500 строк (stichoi). Позднейшая латинская обработка приписывает и эти деяния еп. Лину. Основа деяний Павла и Феклы может быть реальна, некоторые их подробности очень живы и правдоподобны; по Тертуллиану, они составлены малоазийским пресвитером, который был тогда же уличен в сочинительстве и лишен сана. Прочие Деяния — апостолов Андрея, Матфея, Фомы, Филиппа, Фаддея — даже в основе не старше III в.; в основе последних, лучше всего сохраненной сирским текстом (так назыв. Doctrina Addaei) и армянским его переводом, лежит, как кажется, сирский текст ок. 200 г., из которого Евсевий перевел подложные письмо топарха Авгаря V к Иисусу Христу и ответ Христа, b) Апокрифические апостольские послания, а именно псевдопавловы послания к александрийцам и лаодикийцам, и переписка апостола Павла с коринфянами и с Сенекой. Мураториев список священных книг (около 200 г.) упоминает о двух первых, как о подлогах маркионитов; о первом не сохранилось более никаких следов; послание же к лаодикийцам, цитуемое впервые в псевдоавгустиновом «Liber de divinis scripturis» (V века) и в VI—XV вв. часто встречающееся в латинск. кодексах Библии, все скомпоновано из фраз, выбранных из подлинных Павловых посланий, и ничего маркионитского в себе не содержит. Итак, и лаодикийское послание II века не дошло до нас; есть мнение, что это было просто искаженное Маркионом каноническое послание к Ефесянам. Повод к подлогу был дан текстом Колосс. 4, 16. Письмо коринфских пресвитеров к апостолу Павлу и ответ апостола, сохранившиеся в армянском и латинском переводе (с сирского), составляли, как выше сказано, часть кафолических «деяний Павла». Это третье послание ап. Павла к коринфянам толкуется преп. Ефремом Сирином наряду с обоими каноническими. Содержание переписки следующее: коринфские пресвитеры пишут Павлу, что некие Симон и Клеовий произвели в Коринфе великую смуту, отрицая творение Богом мира и человека, божественное посланничество пророков, рождество Спасителя от Девы и воскресение плоти. Все эти пункты учения подробно излагаются в ответном послании апостола, особенно о воскресении плоти. 8 (латинских) писем Сенеки к ап. Павлу и 6 ответов апостола (все очень краткие) возникли, по-видимому, не ранее IV в. Переписка эта отличается бессодержательностью и неуклюжестью стиля. Из апокрифических апокалипсисов несомненно христианского происхождения отметим апокалипсис Петра. Его несколько раз цитует св. Климент Александрийский; в своих Hypotyposeis (начертаниях, контурах, очерках) он даже комментировал его (Евсевий, «Церк. ист.» VI, 14, 1). В Мураториевом каноне он причислен к каноническим книгам, хотя отмечено, что некоторые верные не хотят допускать его чтения в церкви. В некоторых палестинских церквах он читался в Великую пятницу публично; но Евсевий и Иероним решительно отвергали его как неканонический. В 1892 г., из той же рукописи VIII в., где найден отрывок апокрифического евангелия Петра, издан большой отрывок этого апокалипсиса. Отрывок начинается в середине речи Господа и повествует о ряде видений: 12-ти ученикам на горе являются в сиянии святости два отшедшие в иной мир брата; ученик, от лица которого ведется рассказ (Петр), видит небеса, и на противоположной стороне мира — место вечных мучений грешников. Блещущее фантазией описание этих мучений длится до конца отрывка. Текст не раз соприкасается со вторым посланием Петра и возник несомненно во II-м в., может быть, даже в первой половине его. Из представленного обзора видно, что в общем приговор науки о памятниках, возводящих себя к апостольской эпохе, совпадает с приговором церковным, как признал и Гарнак. Это сказывается в следующем: 1) все книги, подлинность коих церковью отвергается или за подлинность которых церковь, по крайней мере, не ручается включением их в свой канон, и в науке признаются неподлинными и позднейшими; 2) большинство этих книг и возникло не в церковной, а в еретической среде; 3) немногие православные из них оказываются (сравнительно) и исторически наиболее доброкачественными
1) Переход от одного цикла к другому представляют изложения апостольского учения, сделанные, однако, не апостолами. Это — знаменитое, в 1883 г. опубликованное «Учение двенадцати апостолов» и отчасти связанная с ним литература так назыв. апостольских правил и постановлений. «Учение (Didache)» — или «Учения (didachai)» — «двенадцати апостолов» во втором и следующем веках, подобно апокалипсису Петра, евангелию египтян и т. д., трактовалось иногда как «писание» (graphe). Псевдокиприаново (на деле Папы Римского Виктора I, 189—199 г.) сочинение «De aleatoribus» цитует его наряду с посланиями апостола Павла; подобным образом относятся к нему и Климент Александрийский, и Ориген. Евсевий Кесарийский причисляет его, однако, к «неподлинным» (notha) апостольским произведениям; св. Афанасий Великий рекомендует его для чтения оглашенным наравне с ветхозаветными апокрифами. Позднее цитаты из «Учения» прекращаются: его евхаристический ритуал и наставления насчет «пророков» и «апостолов» давно стали анахронизмами, а первая часть — наставления «о двух путях» — была переработана и включена в 7-ю книгу «апостольских постановлений». Нет сомнения, что текст, напечатанный впервые в 1883 г., есть подлинное «Учение», цитованное Виктором и Климентом; он весь проникнут духом самой седой христианской древности, располагающим относить составление его в первый век или в самое начало второго, не позже приблизительно 130 г. За более поздний срок говорит знакомство Didache с четвертым евангелием, написанным не ранее приблизительно 100 г.; в таком случае придется признать, что архаические черты церковного устройства первого века продолжали кое-где жить и во втором. Предполагать, что главы с IX и до конца, свидетельствующие о знакомстве с четвертым евангелием, составляют позднейшую прибавку, было бы совершенно произвольно уже потому, что именно в этой части (гл. XI—XIII и XVI) находятся самые архаические черты памятника. Содержание «Учения»: 1) наставление в христианской нравственности в форме описания «двух путей — пути жизни и пути смерти», для внушения готовящимся к крещению, и наставление, «как совершать крещение», 2) о посте и молитве (дается текст «Отче наш»), 3) о совершении евхаристии, 4) о пророках и странствующих проповедниках слова Божия — как отличать истинных и ложных и как их продовольствовать, 5) о праздновании воскресного дня, 6) об избрании властей церковных общиной, 7) о благоговейном ожидании второго пришествия Господня. Это, таким образом, краткое, но полное наставление в христианской жизни — древнейший христианский катехизис. «Учение» написано безыскусственным, но хорошим, ясным и чистым греческим языком, носящим ясные следы влияния иудейской эллинистической литературы и перевода LXX толковников; мораль его — чисто евангельская, безупречная и вместе с тем дышащая знанием действительности. Среди сообщаемых изречений и наставлений Писания некоторых нет в наших канонических книгах. Среди каких христиан — иудеев или язычников — возникло и действовало «учение», это вопрос едва ли разрешимый; возможность спора в данном случае свидетельствует лишний раз, что никакой резкой разницы в вероучении и морали между обеими «партиями» не было. В заглавии сказано: «учение 12 ап. ''языкам''» (tois ethnesin), что намекает на назначение его для язычников. С другой стороны, в представлениях учения о воскресении мертвых есть черта чисто иудейская (XVI, 7). Особого разбора требует вопрос о «двух путях». Дело в том, что эта часть текста изложена в несколько иной редакции, не только в позднейших, но и в почти современных «учению» памятниках, как послание Варнавы и «Пастырь» Ермы. Это наводит на мысль, что наставление крещаемому существовало в церкви самостоятельно еще до составления полной Didache. Некоторые ученые пытались идти еще дальше и видели в «двух путях» первоначально еврейское наставление прозелитам. Если это так, то «учение» вышло из иудео-христианских кругов. Но о таком наставлении ничего неизвестно, и притом трудно объяснить, как ''иудейское'' наставление могло попасть в ''антииудейское'' послание Варнавы. Предположение что автор взял его из Didache, противоречит вероятнейшей хронологии обоих памятников (послание — около 97 г., Didache около 110—120 г.).
|