Встречи на жизненном пути (Ковалевский): различия между версиями
[досмотренная версия] | [досмотренная версия] |
Содержимое удалено Содержимое добавлено
м Бот: автоматизированная замена текста (-(?s)<center>[ ']*((?:ПРИМЕЧАНИЯ)\.?)[ ']*</center> +=== \1 ===, -<br></center> +</center>, -<center>(.+?)(?<!</center>)(\n+) +<center>\1</center>\2<center>) |
м Pywikibot 8.0.0.dev0 |
||
Строка 1:
{{Отексте
| АВТОР = Павел Михайлович Ковалевский
Строка 195 ⟶ 194 :
— Я запрудил бы стихами литературу, — говаривал он, — если бы только дал себе волю.
Из обедов, задававшихся носителям перлов, мне остался памятнее других тот<sup>17</sup>, на котором я познакомился с Тургеневым. Обед этот мог бы быть назван выставкою цвета русской литературы. Выбившись из-под николаевского снега сороковых и начала пятидесятых годов, она отходила теперь на весеннем солнышке первых вольностей воцарившегося Александра. Тут были: печатавший своего «Обломова» Гончаров — кругленький, пухлый, с сонливо-спокойным взглядом светлых глаз из под широких век в ячменях; Писемский — с лицом, как самовар из красной меди, и черными на выкате, как уголья, глазами, — Писемский «Тысячи душ» и «Горькой судьбины»; рыжеватый и белый, как банщик или молодец из лабаза, — Островский «Любима Торцова», огромный Тургенев «Дворянского гнезда», которое уже набиралось для «Современника»; сухой, с длинным лицом, висячими волосами и бородой Полонский «Кузнечица-музыканта», тоже длинный, по пооткормленнее или брюзглее, с подслеповатыми, вечно потупленными глазками Дружинин, редактирующий «Библиотеку для чтения»; похожий на маркера Панаев — Новый поэт «Современника»; прозванный им «critique fin»
— Как переименовали Грязную улицу, — вставил Добролюбов.
Строка 223 ⟶ 222 :
— Дорогой гость! Вот уж дорогой-то гость! — возбуждал он присутствующих. Наконец-таки не выдержал, — выбежал в прихожую и оттуда с торжеством ввел Тургенева.
Но дом ли недостаточно поднялся, или не было той стены женских юбок, которая тотчас возникала вокруг, куда он ни показывался (ах, Иван Сергеевич! Cet adorable
На всех точно горькая капля упала. Анненков даром растрачивал свою игривость; наивные выходки Фета, которые в другое время удостоивались даже перехода целиком на страницы произведений И. С.<sup>23</sup>, едва снискивали его снисходительное прощение. Долее других не истощался вообще неистощимый Григорович. Он пробовал пустить в ход, кроме самого себя, наши альбомы, стараясь придать рисункам значение преувеличенное, но и те не получили ничего, кроме снисхождения. За чаем И. С. находился уже окончательно во власти мигрени, не отрывал рук от висков, почти не слушал обращаемых к нему слов и довольно рано встал и распростился. Огорченный Анненков последовал за ним.
Строка 351 ⟶ 350 :
Ему позволялось вскакивать на стол за обедом и лакать воду из хрустальных кувшинов; для него подавалась жареная куропатка или жареный рябчик, и он их съедал на ковре, иногда заносил на диван и трепал на дорогой обивке. («Надо заметить этот диван!» говаривал аккуратный Гончаров, «чтобы никогда на него не садиться»). Когда собака была больна, лекарства она получала от знаменитого врача, лечившего самого Некрасова. Трагическая ее кончина (ее подстрелили нечаянно на охоте) вызвала в Некрасове сознание, что он только тогда испытал истинное горе и понял отчаяние от утраты дорогих существ, когда увидел Кадошкин труп. Он упал на него и рыдал истерически. После того он долго не заводил собаки и бросил на время самую охоту.
Из рассказанного, пожалуй, можно бы вывести заключение, что редактору сперва «Современника», а потом «Отечественных записок» на занятия по редакции и времени не оставалось. А между тем это было не так: редакция руководилась им неуклонно, как оркестр хорошим капельмейстером. Так, как хороший капельмейстер набирает хороших музыкантов и, убедившись в их уменьи делать свое дело, требует одного внимания к движениям своей палочки, так и Некрасов умел подобрать сотрудников, которым довольно было сказать: «Отцы, маленечко потише!..» или: «приударить позволяется, отцы — валяйте», и редакционный оркестр исполнял литературные симфонии и фуги, каких в других редакциях не исполнялось. При этом деликатность Некрасова была так велика, что не только в дело первой скрипки или виолончели, какими были Чернышевский с Добролюбовым, он никогда не позволял себе вмешиваться, но составителя фельетона он оставлял самостоятельным в игре на своей дудке: в какие-нибудь не имевшие значения статейки
— А то какое же я имею право их делать, отец! Разве вы не такой же писатель, как я. Вы не ученик, я вам не учитель…
Строка 363 ⟶ 362 :
Зато при нем книжки журнала в самом деле были живыми. Не тем, так другим способом, а он вдыхал в них жизнь. Когда воздвигались строгости цензурные, он находил средство «не кормить сеном», как выражался, а пускал в ход прибереженные про черный день связи с писателями-эстетиками или прибегал к тем скучным, но цензурно невинным повестям, которые «читатель любит», как глубокомысленные, и к ученым статьям «повеселее». Это все-таки было не сеном и могло сходить за посредственный овес, впредь до возможности всыпать хороший.
Как уже упомянуто, Некрасов довел до самоотверженности свое служение направлению. Самоотверженностью, которая перешла на этот раз в самооплевание, объяснял он и прискорбный случай с Муравьевым<sup>32</sup> в Английском клубе. Известно, что Муравьев был одно время чем-то вроде руки всевышнего, которой суждено было отечество спасти — от чего? Да просто от всего: от толстых журналов до стриженных женщин включительно. Отсюда — совершенно понятное общее уныние и трепет в области журналистики, представляемой Некрасовым как редактором толстого «Современника»
И вот после одного из обедов в Английском клубе он подходит к современному Аттиле<sup>33</sup> толстой журналистики и стриженных женских голов — становится перед ним и, при свидетелях, произносит стихи<sup>34</sup>, благословляющие на подвиг отрощения волос и острижения журналов. Аттила окидывает его презрительным взглядом и поворачивает ему спину.
Строка 514 ⟶ 513 :
<sup>35</sup> ''…кроме двух, не оставлявших его ни на минуту женщин…''-- Анна Алексеевна Буткевич (1823 или 1825—1882) — сестра и друг Некрасова. Зинаида Николаевна (настоящее имя: Фекла Анисимовна Викторова; 1851—1915) — жена поэта. Умерла в Саратове.
{{примечания|title=}}
</div>
|