Историософия г. Кареева/РМ 1887 (ДО): различия между версиями

И такъ, вотъ то третье знаніе, которое должно занять средину между номологическимъ и феноменологическимъ: его орудіе — ''творческій синтезъ''; его содержаніе — ''идеальный міръ нормъ'', съ которымъ ''сравнивается'' дѣйствительная исторія. Необходимость этого знанія черезъ-чуръ торопливо доказывается въ приведенномъ отрывкѣ тѣмъ, что объективное знаніе невозможно. Почему оно невозможно, почему понять явленія исторіи «по категоріямъ законовъ психологіи и соціологіи» не значитъ имѣть объективное знаніе, почему, въ случаѣ даже неимѣнія объективнаго знанія, мы въ правѣ замѣнить его какимъ-то другимъ, — «субъективнымъ, но не произвольнымъ», — все это остается тайной автора. Но мы начинаемъ теперь понимать, о какомъ знаніи идетъ дѣло: научнаго знанія философія исторіи не даетъ; но такъ какъ наука сильна лишь по стольку, по скольку изучаетъ особо законъ, или особо явленія, а явленій объяснить законами, все равно, не можетъ, то необходимо другое знаніе; за недостаткомъ ''закона'', это другое знаніе приложитъ ''норму'' къ явленію; дѣло будетъ идти не объ объясненіи исторіи, а объ ея ''оцѣнкѣ'', не о дедукціи изъ соціологіи и психологіи, а о пониманіи ''смысла'' исторіи; можетъ быть, и возможно, но недостаточно «понять ходъ исторіи по категоріямъ законовъ психологіи и соціологіи» (т. I, стр. 130); однимъ словомъ, дѣло идетъ не о знаніи ''научномъ'', а о знаніи ''философскомъ'', о томъ, «что придаетъ философіи исторіи философскій характеръ окончательно» (т. I, стр. 128). Что разумѣетъ авторъ подъ знаніемъ ''философскимъ?'' На этотъ вопросъ онъ отвѣчалъ многократно или, лучше, многократно повторялъ тѣ же фразы: «творчество мысли въ умственной работѣ, ''имѣющей цѣлью знаніе'', способно идти и далѣе (науки): кромѣ отвлеченныхъ понятій, мы образуемъ еще идеи, ''творимъ идеалы'', коимъ не соотвѣтствуютъ въ дѣйствительности ни отдѣльные предметы, ни цѣлые ихъ классы; мы можемъ ''строить знаніе'', ''соединяя ею элементы по одной изъ многихъ формъ'', ''допускаемыхъ его содержаніемъ, когда дѣйствительность не навязываетъ этой формы''; мы создаемъ и такія гипотезы, которыя не могутъ быть провѣрены строго-научнымъ методомъ. Конечно, такія идеи, построенія, гипотезы не въ состояніи дать точности знанія: онѣ служатъ для его ''объединенія'', т.-е. для его ''полноты'', ''стройности и цѣлостности'', ибо ''знаніе неполно безъ знанія идеальнаго типа вещей'', т.-е. того, чѣмъ онѣ могутъ и должны быть, чтобы соотвѣтствовать своему назначенію, нами имъ приписываемому; знаніе и нестройно безъ приведенія въ порядокъ всей его области; оно лишено и цѣлостности безъ внесенія въ него объединяющаго начала. Вотъ такое-то творчество, сообщающее знанію полноту, стройность и цѣлостность, и представляетъ изъ себя главный признакъ философіи» (т. I, стр. 123, ср. введ. V—VI и рѣчь передъ диспутомъ, напечатанную въ ''Русскихъ Вѣд.'' 1884 г., No№ 85, и въ брошюрѣ ''Моимъ критикамъ'', стр. II). И такъ, знаніе научное неполно, нестройно и нецѣлостно, а сдѣлать его стройнымъ и полнымъ мы можемъ только внеся точку зрѣнія идеала. Мы понимаемъ, что такое знаніе научное; признаемъ и законность точки зрѣнія идеала въ извѣстныхъ областяхъ, но чѣмъ должна быть эта гибридная форма знанія, основаннаго на наукѣ, но поправленнаго идеаломъ, и почему это знаніе есть знаніе высшее, философское, мы понять не можемъ. Не понимаемъ также, что значитъ «строить знаніе но формѣ, допускаемой его содержаніямъ, но не навязываемой дѣйствительностью». Сколько бы мы ни строили знаніе, мы не выйдемъ изъ сферы знанія; единственная форма построенія знанія, допускаемая содержаніемъ знанія, есть научная гипотеза. Если дѣйствительность ее не навязываетъ, тогда это должна быть очень плохая гипотеза. Но у автора процитированная фраза обладаетъ алхимическимъ свойствомъ превращать знаніе въ этическое требованіе; сказавъ эту формулу, которая, повидимому, ему очень понравилась, онъ считаетъ, что доказалъ, что было нужно, и побѣдоносно опровергнулъ противниковъ. Дѣйствительно, въ ней есть всѣ слова и термины философскаго жаргона; отчего бы, кажется, не быть въ ней и смыслу? Притомъ, отъ нея немножко и Кантомъ пахнетъ; есть только небольшая разница; тотъ свои логическія надстройки выводилъ изъ предѣловъ дѣйствительности и признавалъ за нимъ характеръ метафизическій, а г. Карѣевъ не хочетъ, чтобъ его считали за метафизика, и протестуетъ, когда его «философію» называютъ скрытою метафизикой; его «философское» знаніе умѣщается рядомъ съ научнымъ въ рамкахъ одной и той же дѣйствительности; переставъ быть знаніемъ метафизическимъ, которое могло еще имѣть нѣкоторый условный смыслъ, оно претендуетъ на роль какого-то знанія этическаго, за которымъ уже никакого смысла признать невозможно.