Викитека

И. С. Тургенев и его деятельность (Григорьев): различия между версиями

Интерактивная навигация по истории
[досмотренная версия][досмотренная версия]
← Предыдущая правкаСледующая правка →
Содержимое удалено Содержимое добавлено
ВизуальныйВики-текст
м Бот: автоматизированная замена текста (-\n''-- +\n— '', - --\n + —\n)
м Бот: автоматизированная замена текста (-NoNo ([\dIVX]+) +№№ \1, -No ([\dIVX]+) +№ \1)
Строка 1170:
Прошло много времени, пока протест за действительность вырос и окреп до сознания. В течение всего этого времени талант г. Гончарова напомнил о себе только кругосветным путешествием на фрегате «Паллада», — и в этой книге остался верен самому себе, или, лучше сказать, тому низменному уровню, до которого он себя умалил. Поразительно яркие описания природы, мастерство отделки мелочных подробностей, наблюдательность, остроумная и меткая, и положительное отсутствие идеала во взгляде, — вот что явилось в этой книге, которую опять-таки с жадностью прочла вся публика, — она ведь у нас несколько охотница до японских воззрений, особенно, если этим воззрениям обрек себя на служение талант бесспорно сильный.
 
Явился, наконец, давно жданный «Обломов». Прежде всего, он не сказал ничего нового. Все его новое высказано было гораздо прежде в «Сне Обломова» — я разумею все существенно новое, такое, что возбуждает толки, возбуждает вражды и симпатии. Успех «Обломова» — что ни говорите — был уже спорный, вовсе не то, что успех «Обыкновенной истории». Да оно так и должно было быть. Эпоха другая — сознание выросло. «Обыкновенная история» польстила требованию минуты, требованию большинства, чиновничества, морального мещанства. «Обломов» ничему не польстил — и опоздал, по крайней мере, пятью или шестью годами… В «Обломове» Гончаров остался тем же, чем был в «Обыкновенной истории», и построен его «Обломов» по таким же сухим догматическим темам, как «Обыкновенная история». В подробностях своих он, если хотите, еще выше «Обыкновенной истории», психологическим анализом еще глубже; но наше сознание, сознание эпохи, шло вперед, а сознание автора «Обыкновенной истории» застряло в Японии. Польстил «Обломов» только весьма небольшому кружку людей, которые верят еще тому, что враг наш в деле развития — наша собственная натура, наши существенно бытовые черты, и что все спасение для нас заключается в выделке себя по какой-то узенькой теории… Воззрения этого небольшого кружка тоже далеко отстали от вопросов эпохи {Как одно из доказательств, что далеко не все разделяют антипатию некоторых наших критиков-публицистов к характеру Обломова и симпатию их к Штольцу, я позволяю себе выписать оригинально-прекрасный взгляд на характер Обломова из присланной в редакцию статьи о романе «Обломов» г. де Пуле, статьи, которую журнал не печатает всю только потому что уже дважды высказал о произведении г. Гончарова свое мнение<sup>9</sup>. «Что же за личность Обломова?» — спрашивает критик. "Обломов, — отвечает он, — благородная, любящая, чистая, поэтическая натура. Послушаем, что говорит о нем Штольц. Вот мнение его об Обломове, высказанное приятелю-литератору: «А был не глупее других, душа чиста и ясна как стекло; благороден, нежен» («Отечественные записки», 1859 г., No№ 4, стр. 390). Вот мнение Штольца об Обломове, высказанное жене: «В нем есть и ума не меньше других, только зарыт, задавлен он всякою дрянью и заснул в праздности. Хочешь, я скажу тебе, отчего он тебе дорог, за что ты еще любишь его? За то, что в нем дороже всякого ума: честное, верное сердце! Это его природное золото: он невредимо пронес его сквозь жизнь. Он падал от толчков, охлаждался, заснул, наконец, убитый, разочарованный, потеряв силу жить, но не потерял честности и верности. Ни одной фальшивой ноты не издало его сердце, не пристало к нему грязи. Не обольстит его никакая нарядная ложь, и ничто не совлечет на фальшивый путь; пусть волнуется около него целый океан дряни, зла, пусть весь мир отравится ядом и пойдет навыворот, — никогда Обломов не поклонится идолу лжи, в душе его всегда будет чисто, светло, честно… Это хрустальная, прозрачная душа: таких людей мало; они редки; это перлы в толпе! Его сердце не подкупишь ничем; на него всюду и везде можно положиться. Многих людей я знал с высокими качествами, но никогда не встречал сердца чище, светлее и проще; многих любил я, но никого так прочно и горячо, как Обломова» (Там же, стр. 365).
 
Теперь послушаем, что говорит сам автор об Обломове, то есть о внутреннем мире его души: «Освободясь от деловых забот (Илья Ильич служил где-то в Петербурге), Обломов любил уходить в себя и жить в созданном им мире. Ему доступны были наслаждения высоких помыслов; он не чужд был всеобщих человеческих скорбей. Он горько в глубине души плакал в иную пору над бедствиями человечества, испытывал безвестные, безыменные страдания, и тоску, и стремления куда-то вдаль, туда, вероятно, в тот мир, куда увлекал его, бывало, Штольц… Сладкие слезы потекут по щекам его. Случается и то, что он исполнится презрения к людскому пороку, ко лжи, к клевете, к разлитому в мире злу, и разгорится желанием указать человеку на его язвы, и вдруг загораются в нем мысли, ходят и гуляют в голове, как волны в море, потом вырастают в намерения, преображаются в стремления: он, движимый нравственною силою, в одну минуту быстро изменит две-три позы, с блистающими глазами привстанет до половины на постели, протянет руку и вдохновенно озирается кругом… Вот-вот стремление осуществится, обратится в подвиг… и тогда, господи! каких чудес, каких благих последствий могли бы ожидать от такого высокого усилия!.. Но, смотришь, промелькнет утро, день уже клонится к вечеру, а с ним клонятся к покою и утомленные силы Обломова: бури и волнения смиряются в душе, голова отрезвляется от дум, кровь медленней пробивается по жилам. Обломов тихо, задумчиво переворачивается на спину и, устремив печальный взгляд в окно к небу, с грустью провожает глазами солнце, великолепно садящееся за чей-то четырехэтажный дом. И сколько, сколько раз он провожал так солнечный закат! Наутро опять жизнь, опять волнения, мечты! Он любит вообразить себя иногда каким-нибудь непобедимым полководцем, перед которым не только Наполеон, но и Еруслан Лазаревич ничего не значит; выдумает войну и причину ее: у него хлынут, например, народы из Африки в Европу, или устроит он новые крестовые походы, и воюет, решает участь народов, разоряет города, щадит, казнит, оказывает подвиги добра и великодушия. Или изберет он арену мыслителя, великого художника: все поклоняются ему; он пожинает лавры; толпа гоняется за ним, восклицая: „Посмотрите, посмотрите, вот идет Обломов, наш знаменитый Илья Ильич!“ В горькие минуты он страдает от забот, перевертывается с боку на бок, ляжет лицом вниз, иногда даже совсем потеряется, тогда он встанет с постели на колени, и начнет молиться жарко, усердно, умоляя небо отвратить как-нибудь угрожающую бурю. Потом, сдав попечение о своей участи небесам, делается покоен и равнодушен ко всему на свете, а буря там как себе хочет. Так пускал он в ход свои нравственные силы, так волновался часто по целым дням, и только тогда разве очнется, с глубоким вздохом, от обаятельной мечты или от мучительной заботы, когда день склонится к вечеру и солнце огромным шаром станет опускаться за четырехэтажный дом. Тогда он опять проводит его задумчивым взглядом и печальной улыбкой и мирно опочиет от волнений» («Отечественные записки», 1859 г., январь, стр. 60—61).
Строка 1438:
<center>ПРИМЕЧАНИЯ</center>
 
Впервые: «Русское слово», 1859, NoNo№№ 4, 5, 6 и 8.
 
Эти письма были написаны графу Григорию Александровичу Кушелеву-Безбородко, меценату и писателю, основавшему журнал «Русское слово» и пригласившему Ап. Григорьева сотрудничать в нем. Поскольку разбор романа «Дворянское гнездо» Ивана Сергеевича Тургенева начинается с третьей статьи настоящего произведения Ап. Григорьева, постольку и мы эту публикацию начинаем с главы XV третьей статьи.
Строка 1444:
<center>Статья третья</center>
 
<sup>1</sup> ''«…впечатление, равное которому в другом, впрочем, роде, изо всех литературных явлений нынешнего и даже прошлого года произвела еще „Воспитанница“ Островского».'' — Это произведение А. Н. Островского было опубликовано в журнале «Библиотека для чтения», 1859, No№ 1.
 
<sup>2</sup> «не ''гомункулус Вагнера»'' — не искусственный человек, сотворенный ученым Вагнером (См.: Гёте. «Фауст»).
Строка 1550:
''истории“».'' — Очерк «Иван Саввич Поджабрин», написанный в 1842 году, вышел в 1848 году.
 
<sup>7</sup> ''«„Обыкновенная история“ понравилась даже отжившему поколению, даже старичкам, даже, помнится… „Северной пчеле“».'' — В двух номерах «Северной пчелы» (No№ 88, 89) в 1847 году появилась рецензия на роман «Обыкновенная история» И. А. Гончарова реакционного журналиста Л. Бранта.
 
<sup>8</sup> ''«родственники разных барышень вовсе не такие звери, какими они кажутся писателям, что даже и особенно грязны являются они только потому, что какому-нибудь меланхолическому автору хотелось в виде особенной добродетели выставить чистоплотность какой-нибудь Наташи…»'' — Речь идет о повести И. И. Панаева «Родственники» (1847).
 
<sup>9</sup> ''«…г. де Пуле, статьи, которую журнал не печатает всю только потому, что уже дважды высказал о произведении г. Гончарова свое мнение».'' — Прежде всего, в статье Г. А. Кушелева-Безбородко «О значении романа нравов в наше время» («Русское слово», 1859, No№ 7).
 
<sup>10</sup> ''«plus royalistes que le roi»'' — более роялисты, чем король ''(франц.).''
 
<sup>11</sup> ''«Критик, сильно хлопочущий об освобождении искусства от порабощения, в увлечении своем исключительно эстетическим взглядом — не заметил того весьма явного и существенного недостатка „Дворянского гнезда“, о котором я говорил в начале предшествовавшей статьи»'' — Речь идет о статье «О порабощении искусства» Н. Ахшарумова («Отечественные записки», 1858, No№ 7).
 
<sup>12</sup> Цитата из стихотворения A.C. Пушкина «Вновь я посетил…» (1835).
Источник — https://ru.wikisource.org/wiki/И._С._Тургенев_и_его_деятельность_(Григорьев)