Объяснение по нелитературному делу (Краевский): различия между версиями

Без сомнения, ежедневные ожесточенные нападки «Северной пчелы» не могли не повредить на первый раз «Отечественным запискам» и действительно повредили. Тогда много еще было читателей, которые верили на слово «Северной пчеле» и или бранили с ее слов журнал, которого в глаза не видели, или вовсе не хотели его видеть. Однако ж, как нападения на «Отечественные записки» продолжались и с каждым днем становились ожесточеннее и ожесточеннее, то многие начали подозревать, что поводом к этим неумолчным нападениям могло быть что-нибудь и другое, кроме «пользы русской литературе», о которой, по их собственным словам, так усердно хлопочут издатели «Северной пчелы». Многие от подозрения перешли к любопытству, захотели ознакомиться наконец с этим журналом, который так сильно беспокоит устарелую газету… Мы только и желали этого знакомства; пусть станут рядом, думали мы, «Отечественные записки» и «Северная пчела» перед нелицеприятным судом русской публики, и пусть публика выбирает сама, что более соответствует ее вкусу, ее современным потребностям. Что же вышло? Узнав короче «Отечественные записки», публика открыла тайну нападения на них: мнения этого журнала до того отвечали современным требованиям, условливаемым быстрыми успехами просвещения в России, что он сделался наиболее читаемым из всех русских периодических изданий, и — «Северная пчела» проиграла тяжбу! Мало того: с распространением «Отечественных записок» в русской публике в течение восьми лет совершенно изменились ее понятия о достоинстве ученых и литературных произведений, — прежние самозабвенные романисты, критики — великие учители русского языка отодвинулись в заднюю шеренгу, а на первый план выдвинулись новые истинные таланты, как Гоголь, Лермонтов и другие, которым так доставалось и достается от рассерженных издателей «Северной пчелы». Г. Булгарин, по удалении г. Греча с журнального поприща оставшийся единственным фактором «Северной пчелы», не только не мог воротить с 1839 года прежней своей известности, не только не видел ни одной книжной затеи своей вышедшею вторым изданием, но даже должен был отказаться от продолжения начатых им книг «Россия в историческом и проч. отношениях», «Суворова», «Картинок русских нравов», «Комаров» и проч. и проч. Прошла, видно, золотая пора «Выжигиных»! Надо было ограничиться пересыпанием из пустого в порожнее и наездническими выходками против «врагов» своих в фельетонах «Северной пчелы» до тех пор, пока хватит существования этой газеты, беспрестанно угрожаемого улучшением новых однородных с нею изданий… Согласитесь: горькое положение! И во всем этом виноваты «Отечественные записки»! Итак, не надобно было щадить ни одного средства для уничтожения ненавистного журнала; тут все могло быть годно, всем должно было пользоваться, — и вот началось преследование, какому до того времени ни один журнал не подвергался; начались выходки, которым до тех пор примера не было в русской литературе; пришли в движение такие побуждения, от которых с презрением отвернется человек сколько-нибудь образованный… Читатели помнят эту жалкую пору русской журналистики, которая недавно еще подала краски одному почтенному литератору к изображению ее в печальной, но совершенно верной картине. Вот что говорит А. В. Никитеыко в одной из критических статей своих:

 

 

Вот наконец до чего дошло дело!.. Ужасно! и, к сожалению, справедливо!.. Но истина берет свое. Несмотря ни на какие преследования, «Отечественные записки» более и более расходились к массе русской читающей публики, и, как оказалось, эти-то преследования облегчили; им достижение успеха, — чем ожесточеннее нападал на них г. Булгарин, тем яснее становились для публики его побуждения и тем яснее выступали наружу достоинства преследуемого журнала перед глазами читателей. Всем известно, что г. Булгарин ''ежегодно перед началом подписки'' умолял публику не подписываться на ненавистный журнал; когда же не действовала просьба, грозил, что читатели раскаются, подписавшись на него; когда же и угроза не брала, начинал выклевывать все промахи, все опечатки, неизбежные в таком большом издании, не щадил никого — ни редактора, ни сотрудников, ни корректора, ни даже типографских наборщиков; начинал доказывать, что этого журнала никто не читает, справлялся (как сам же говорил) в Газетной экспедиции о числе подписчиков на «Отечественные записки», уверял, что и за бумагу-то, и за печатание-то «Отечественные записки» должны бумажному фабриканту и типографии, — словом, входил во все домашние дела редакции, разузнавал, расспрашивал и наконец дошел до того, что публика привыкла (к чему не привыкнешь в жизни!) к этому порядку дел и нисколько не удивлялась, встречая в «Северной пчеле» ''в октябре и ноябре'' месяцах ежегодно легион статей, ватагою устремляющихся на разрушение «Отечественных записок».