Викитека

Зима на Майорке. Часть первая (Санд): различия между версиями

Интерактивная навигация по истории
[досмотренная версия][досмотренная версия]
Следующая правка →
Содержимое удалено Содержимое добавлено
ВизуальныйВики-текст
 
Строка 32:
}}
<div class="text">
'''Жорж Санд''' (Аврора Дюпен)
 
=== Зима на Майорке ===
Строка 41:
''(публикуется с разрешения переводчика)''</center>
 
Впервые повесть о путешествии на Майорку ''Un hiver à Majorque'', написанная Жорж Санд после ее поездки со своими детьми и Фредериком Шопеном на этот остров, где они провели зиму 1838-39 годов, была опубликована в ежемесячнике ''La Revue de Deux Mondes''(«Журнале двух миров») в 1841 году, а в 1842 году она была издана в виде однотомника.
 
=== ЧАСТЬ ПЕРВАЯ ===
 
=== ГлаваIГлава I ===
Предположительно пятьдесят лет назад два английских путешественника открыли долину Шамони, расположенную в Альпах, по крайней мере, так гласит надпись, высеченная ими на камне у подножия ледника Мер де Гляс.
 
Строка 80:
''Мои попытки объяснить на испанском языке этим людям всю абсурдность их обвинения оказались неубедительными. Я вынужден был обратиться за помощью к французскому консулу в Сойере. Но, невзирая на оказанное им содействие, я продолжал оставаться арестантом на протяжении трех мучительных часов под охраной сеньора Sei-Dedos [„Шесть Пальцев“], коменданта крепости, истинного дракона Геспирид. [Геспириды (миф.)- дочери Геспера, прекрасные хранительницы золотых яблок. Геспириды жили в саду, в котором росла чудесная яблоня. Сад стерег дракон Ладон.] Несколько раз я испытывал искушение сбросить в море это подобие дракона, вырядившееся в свое обмундирование, с высоты его бастиона. Но каждый раз его внешний вид обескураживал меня. Если бы я обладал талантом Шарле, я бы скоротал время, изучая этот потрясающий типаж для своей будущей карикатуры. В конце концов, я простил ему его слепое служение на благо отечества. Не было ничего противоестественного в том, что этот бедняга, не знавший иной радости, кроме как, устремив взор в морскую даль, затянуться сигарой, ухватился за предоставленный мною редкий шанс, чтобы хоть как-то скрасить свое однообразное существование. Позже, вернувшись в Сойер, я уже не мог без смеха вспоминать о том, как я недавно побывал врагом отечества и конституции.» (Из «Воспоминаний о путешествии художника на остров Майорка» Ж. Б. Лорана) — <u>Примечание автора</u>.''
 
=== ГлаваIIГлава II ===
Современное название острова Майорка (Mallorca) — это видоизмененное название ''Balearis Major'' (''«Главный» из Балеар''), которое использовали в своем языке римляне, и которым еще пользовался г-н Лоран; вместе с тем доктор Хуан Дамето, корифей майоркинской исторической науки, утверждает, что в древности он был известен как ''Clumba'' или ''Columba''. Столица острова всегда именовалась как «Пальма», а не как «Майорка», вопреки широко распространенному среди географов мнению.
 
Из всего Балеарского архипелага этот остров самый большой, его земли самые плодородные. Все это свидетельствует о том, что некогда он был частью материка, низинные земли которого постепенно были затоплены водами Средиземного моря, а также о том, что в этом самом месте некогда соединялись между собой Испания и Африка; поэтому особенности обеих сочетаются в климате и природе острова. Он расположен на расстоянии приблизительно 25 лье к юго-востоку от Барселоны, в 45 лье от африканского побережья в его самой ближайшей точке, и, по моим подсчетам, в 95 или 100 лье от Тулонской гавани. Его площадь составляет 1234 квадратные мили[*], протяженность внешних границ — 143, расстояние между наиболее удаленными точками — 54 мили, минимальная ширина — 28. Население, которое в 1787 году составляло 136 000 человек, сегодня составляет приблизительно 160 000. Сегодня в Пальме проживает 36 000 жителей, а, по сведениям на тот год, проживало 32 000[**].
Строка 93:
[*] — ''шкала Реомюра — температурная шкала, в которой опорными точками являются точка таяния льда (0 град. R) и точка кипения воды при нормальном атмосферном давлении (80 град. R), а величина градуса определяется как восьмидесятая часть интервала между опорными точками.''
 
Северные ветры здесь порой дуют с неистовой силой. Случалось, что зимние дожди бывали такими обильными и затяжными, каких мы во Франции даже не можем себе вообразить. В целом, климат благодатный и щедрый на всей южной территории, обращенной в сторону Африки, которую заслоняет от сильных северных ветров горная цепь, протянувшаяся через среднюю часть острова, а также северный скалистый берег. Таким образом, поверхность острова имеет уклон с северо-запада на юго-восток, что делает судоходство невозможным на севере из-за многочисленных ущелий и скал, встречающихся сплошь, вдоль всего побережья — такого ''escaparda y horrosa'', ''sin abrigo ni resguardo''[*] (Мигель де Варгас), но в то же время делает его безопасным и надежным на юге.
 
[*] — ''такого «обрывистого и опасного, где невозможно укрыться или спастись от стихии».''
Строка 111:
Однако я отклонилась от существа дела. Я совсем забыла, что согласно сложившимся строгим предписаниям, географическое определение должно, в первую очередь, содержать сведения о производственной и торговой деятельности, а описание человека как вида, должно приводиться в последнюю очередь, после перечисления сортов зерновых культур и пород сельскохозяйственных животных.
 
Во всех географических изданиях, посвященным Балеарам, к которым я обращалась, мне встречалась следующая формулировка, с достоверностью которой я пока соглашусь, но оставлю за собой право позднее высказать свое мнение по поводу мягкости сказанного: «Обитатели острова ''вполне дружественны '' (как известно, обитающие на каждом острове люди делятся на два вида — на тех, кого называют каннибалами, и тех, кого принято называть „вполне дружественными“). Они добры, гостеприимны; преступление здесь большая редкость, понятие „кража“ им неведомо». И к вопросу о справедливости данного определения я еще вернусь.
 
Итак, прежде всего, следует сказать о продукции. Насколько мне известно, недавно в Парламенте прозвучали определенные высказывания (весьма неосторожные) по поводу возможной оккупации Майорки французами, и, смею предположить, что если бы этот текст случайно попал в руки кому-нибудь из членов Парламента, то последнего скорее бы заинтересовали те отрывки моей книги, которые имеют отношение к сфере продовольственной, но никак не мои философские рассуждения о майоркинцах, относящиеся к сфере духовной.
Строка 143:
В любом случае, французские производители могут пока спать спокойно. Даже если бы мы пообещали майоркинцам, думаю, и испанцам вообще, что мы удесятерим их благосостояние взамен на то, что они удовлетворят все наши запросы, они бы все равно не изменили своим закоренелым привычкам. Майоркинцы с глубоким презрением относятся к любым новшествам из-за границы, в особенности из Франции; и, я думаю, ни за какие деньги (к которым, в целом, они далеко небезразличны) они бы не отважились, хоть сколько-нибудь, изменить тот уклад, который они унаследовали от своих предков.
 
=== ГлаваIIIГлава III ===
Так вышло, что майоркинцы не научились откармливать рогатый скот, использовать шерсть, доить коров (майоркинцы терпеть не могут молоко и масло так же, как они не любят заниматься промыслами); они не научились выращивать пшеницу, которая бы стала пригодной для ее использования в пищу; им даже не приходило в голову, что можно культивировать тутовое дерево для производства шелка; они утратили навыки столярного дела, некогда так широко распространенного, но всеми забытого сегодня; они перестали разводить лошадей (Испания по-хозяйски прибрала к рукам всех майоркинских жеребят для нужд своей армии; но безропотные майоркинцы оказались не настолько глупы, чтобы взять на свое иждивение королевскую конницу); у них не возникало надобности в том, чтобы проложить хотя бы одну единственную на всем острове проезжую или просто проходимую дорогу, поскольку право на ведение экспортной деятельности то предоставлялось им, то отнималось у них, в зависимости от прихоти правительства, которое не обременяло себя подобными пустяками. Таким образом, майоркинцам ничего не оставалось, кроме как влачить жалкое существование, перебирая четки и штопая свои штаны, еще более рваные, чем у Дон-Кихота, их — голодранцев и гордецов — покровителя, как вдруг однажды им явилось спасение в образе свиньи. Было получено официальное разрешение на экспорт этого четвероногого животного, и началась новая эра — эра спасения.
 
Строка 160:
После того как якорь был брошен, нашим первым желанием было поскорей избавиться от своих не совсем обычных спутников, однако, должна сказать, ни один из островитян не отнесся к моей просьбе с пониманием. Нам не позволили выйти на воздух до тех пор, пока не высадили на берег всех свиней. Даже если бы мы умерли в своих каютах от удушья, никто бы и пальцем не пошевелил, до тех пор пока последняя свинья не была бы доставлена на берег и не избавлена от бортовой качки.
 
Я нормально переношу плавание в открытом море, но один пассажир из моей семьи был тяжело болен. Пересадка, затхлый зловонный воздух и недосыпание никак не способствовали облегчению его страданий. Единственным знаком внимания к нам со стороны капитана была его просьба не располагать больного на лучшей постели в каюте, так как, по предубеждениям испанцев, любой больной человек считался чумным; и в связи с тем, что капитану придется сжечь матрац после того, как на нем полежит больной, он хотел бы убедиться, что мы поместим этого человека на худшее место в каюте. Мы отпустили нашего хозяина к своим свиньям; и две недели спустя, когда мы возвращались во Францию на борту «Финикийца» (''le Phénicien''), нашего великолепного отечественного парохода, нам невольно пришлось сопоставить самопожертвование французов с гостеприимством испанцев. Капитан «Майоркинца» (''el Mallorquin'') поскупился на матрац для умирающего человека, в то время как капитан из Марселя, обеспокоенный тем, что наш больной не вполне уютно себя чувствует, предложил ему свой матрац, сняв его со своей койки. Когда я оплачивала проезд, француз убедил меня, что я предлагаю слишком большую сумму, однако майоркинец взял с меня вдвое больше положенного.
 
Несмотря на вышесказанное, я не делаю выводов о том, что люди исключительно хороши в одном конце нашего ''земного шара'' и исключительно плохи в другом. Озлобленность в людях — это результат материальной нужды. Страдания порождают страх, недоверие и протест против всего. Испанцы невежественны и суеверны, и поэтому они верят в чуму, поэтому они испытывают страх перед болезнями и смертью, и поэтому они лишены проявлений доверия и милосердия. Они бедны и задавлены налогами, и вследствие этого скупы, эгоистичны и обманывают иностранцев. История знает немало примеров, когда испанцы, если требовалось, были способны демонстрировать великое благородство, однако ничто человеческое им не чуждо, и в своей земной жизни они, как и все люди, искушаемы и способны поддаваться любым искушениям.
Строка 166:
Я обязательно возьму за основу именно этот подход к дальнейшему описанию своих впечатлений о людях, живущих на Майорке; и, надеюсь, мне больше не придется возвращаться к теме оливок, коров или свиней. Нельзя сказать, что мое последнее определение, из-за его пространности, изложено в духе хороших энциклопедических статей. Приношу свои извинения, если я нанесла кому-то личную обиду, и впредь постараюсь отнестись к своему повествованию с большей серьезностью. Когда я приступала к его написанию, я полагала, что всего лишь проследую за г-ном Лораном по тем местам, которые описаны в его «Воспоминаниях о путешествии художника», но теперь я поняла — как только я мысленно возвращаюсь к суровым тропам Майорки, воспоминаниям не хватает места в моей голове.
 
=== ГлаваIVГлава IV ===
«Но если вы не художник, — можно возразить мне, — то, зачем, черт возьми, нужно было „садиться не в свою лодку“?» Мне бы хотелось, чтобы читатель как можно меньше сосредоточивал свое внимание на «мне» и на «моем», хотя иногда мне будет трудно не соотнести то, о чем я рассказываю, со «мной» и «нами». Уместно будет далее напомнить читателю, что используемые мною «я» и «мы» — это случайная ''субъективность'', без которой было бы невозможно раскрыть определенные стороны майоркинской ''объективности''. Поэтому прошу вас воспринимать мою персону не как действующее лицо, а скорее как инструмент. Воспринимайте меня как бинокль, с помощью которого можно рассматривать далекую землю, так чтобы потом можно было с удовольствием сказать, перефразируя знакомую пословицу: «Лучше один раз прочитать, чем сто раз увидеть». Я вас также уверяю, что не имею ни малейшего намерения заинтересовать вас теми происшествиями, которые случились лично со мной. Моей целью является нечто более философское, нежели простое описание происшествий; и когда в своих рассуждениях я допускаю подобного рода отступления, следует справедливо признать, что за этим вовсе не кроются личные мотивы.
 
Теперь я могу ответить моему читателю коротко и ясно, зачем я «села в ту лодку»: мне было необходимо отправиться в странствие. Однако и мне, в свою очередь, хочется поинтересоваться у моего читателя: если вы путешествуете, значит, каждый раз вы находите причину для того, чтобы отправиться в путешествие? Мне кажется, я сейчас слышу ваш ответ, потому что на вашем месте я бы ответила то же самое: «Я уезжаю ради того, чтобы уехать». Я знаю точно, что любое странствие само по себе — это удовольствие. Но все же, что толкает вас на эти разорительные, утомительные и порой опасные приключения, которые, как правило, связаны с большими разочарованиями? — «Потребность почувствовать себя странником!» — Прекрасно! Тогда объясните, что это за потребность такая? Почему в той или иной степени мы все охвачены ею? И почему мы снова и снова уступаем ей, даже если понимаем, что она идет за нами по пятам, чтобы не отпускать, и уже никогда не остановится?
 
Если вы не хотите отвечать, я возьму на себя ответственность сделать это за вас. Причина заключается в том, что ни в какое время, никто из нас, и нигде, не чувствует себя идеально; наиболее радостное, и в то же время наиболее обманчивое, из состояний ''идеальности'' бытия (если такая формулировка вам не по душе, то тогда «близости к  ''совершенному''») человек испытает только в странствовании. В чиновническом обществе дела обстоят еще сложнее: гораздо более глубоко и мучительно осознает вышесказанное тот, кто отрицает это, нежели тот, кто это утверждает. Но, невзирая ни на что, всем нам всегда сопутствует удивительное ощущение надежды, которое постоянно благотворит нашим несчастным сердцам и наполняет их предвкушением совершенности существования, стремлением к идеальному.
 
Социальный строй, который вряд ли вызывает симпатии даже у тех, кто поддерживает его, также не удовлетворяет никого из нас; и все мы волей-неволей оказываемся там, где нам хорошо. Кто-то уходит с головой в искусство, кто-то в науку, большинство из нас просто находят всевозможные развлечения. Все, у кого есть свободное время и средства, отправляются в странствия, или, точнее, спасаются бегством; ибо суть странствия — не в странствии, а в отстранении. Надеюсь, вы понимаете меня? Ведь кто из нас не хотел бы избавиться от горечи своих страданий, или освободиться от бремени зависимости? Все!
Строка 195:
Такова будет тема моего повествования. И таков был мотив, побудивший меня приступить к написанию этой книги, как оказалось, занятию не из самых радостных. В начале главы я обещала, по возможности, держать свои личные впечатления при себе. Однако теперь подобного рода замалчивание мне кажется проявлением малодушия, и я беру свои слова обратно.
 
=== ГлаваVГлава V ===
В ноябре 1838 года мы прибыли в Пальму, где стояла жара, напоминающая наш июнь. За две недели до этого времени, когда мы покидали Париж, там уже наступили сильные холода — первые признаки зимы. И теперь, к нашей огромной радости, наш враг зима был уже позади. Еще больше мы восторгались, разглядывая город, такой непохожий на другие города, его уникальные строения, имеющие эстетическую и историческую ценность.
 
Строка 238:
<center></div>
 
=== ГлаваVIГлава VI ===
Своим богатством внешних очертаний остров обязан беспрерывному движению поверхности земли, которая приобретает формы или деформируется вследствие катаклизмов, начиная с самого зарождения мира. Ландшафт, который просматривался на несколько лье от усадьбы ''Establishments'', где мы в то время жили, был беспредельно разнообразен.
 
Строка 261:
''Что касается остальных членов семьи Грассе, не все источники содержат одинаковую информацию (относительно их пребывания на государственной службе, а также относительно авторства книги «Путешествие на Балеарские острова»).''
 
''Из статьи Бернара Андреса «Из Монреаля в преддверие Ближнего и Среднего Востока» (раздел «Семья Грассе и Восток»): «…Отец и младший брат Жака (оба Андре) служили дипломатами на Венецианских островах с 1770 по 1780 гг. После службы в Триесте Грассе были назначены на должности в Занте и Корфу (<u>встречается также упоминание о том, что братья Андре и Жак были в Греции вдвоем</u>), после чего младший отправился на Балеарские острова. Что касается старшего брата, он недолгое время продолжал семейную традицию…В течение десяти лет он служил вице-консулом под началом своего отца». Из статьи того же автора: «Заслугой Андре Грассе де Сен-Совера, младшего брата Жака, являются работы „Историческое, литературное и иллюстрированное описание путешествия по Венецианским островам“, Париж, 1799, и „Путешествие по Балеарским островам“, Париж, 1806». ''
 
''Все источники говорят об Андре-сыне Грассе де Сен-Совер (родившемся в Монреале в 1758 г.) — святом Андре — «мученике Французской революции», казненном в 1792 г. (<u>т. е. с 1770 по 1780 гг., тогда, когда, по словам Бернара Андреса, они с отцом служили дипломатами, ему было от 12 до 22 лет</u>).''
Строка 269:
''Об Андре старшем (отце) имеется очень мало сведений. Упоминается лишь, что одно время он был секретарем губернатора Новой Франции (годы проживания семьи в Монреале), а также коммерсантом, занимавшимся торговлей мехов, и что Андре-отец стал консулом Франции при Людовике XVI (годы правления 1774—1792).''
 
''В пользу того предположения, что все же «Путешествие на Балеарские и Питиусские острова» было написано Андре-отцом, говорят сведения о том, что годами пребывания Андре Грассе де Сен-Совера, французского консула, на острове Майорка были 1801, 1802, 1803, 1804 и 1805. Книга Андре переведена также на английский язык и именуется «Travels through the Balearic and Pithiusian Islands'', ''performed between the years of 1801 and 1806»'', ''Richard Phillips (<u>в отличие от используемого в тексте варианта здесь: «по островам», а не «на острова»)</u>.''
 
''Но еще более странные сведения содержит испанский источник «Cultura i arts. Literatura» (раздел «Segle XIX»), который пишет, что «в XIX в. очень многие иностранные авторы, в преобладающем большинстве французские, писали об острове Форментера. Первым и основным источником является описание, составленное французским консулом, служившим на Майорке, Андре Грассе де Сен-Совер (1757—1810) „Путешествие по Балеарским и Питиусским островам с 1801 г. по 1805 г.“, которое включает целую главу, содержащую ценные сведения о Форментере той эпохи…», при этом источник указывает годы жизни Жака (!) — <u>Прим. пер</u>.''
Строка 283:
Однако некоторые богатые майоркинские собственники не стали мириться с постоянным ростом своих расходов, снижением доходов, с приходом в упадок своих поместий и нищенским прозябанием своих работников, и начали принимать неотложные меры. Они передали часть своих земель крестьянам под выплату пожизненной ренты. Г-н Грассе де Сен-Совер отмечает, что во всех тех крупных поместьях, где был использован подобный опыт, неплодородная ранее земля, оказавшись в умелых руках заинтересованных работников, начала давать до такой степени богатые урожаи, что стоит подождать, пишет он, еще пару лет, и результаты превзойдут всякие ожидания сторон, заключивших подобный договор.
 
Прогнозы г-на Грассе де Сен-Совера полностью оправдались, и уже сегодня земли многих поместий, включая ''Establishments''''', '''превратились в один огромный сад; численность населения стала возрастать, на возвышенностях стали строиться дома, к крестьянам пришло некоторое избавление, которое, пусть и не сделало их пока еще более просвещенными, зато пробудило в них интерес к труду. Пройдет еще немало лет, прежде чем майоркинец станет по-настоящему активным и сознательным тружеником; ему, так же как в свое время нам, еще предстоит преодолеть ту болезненную стадию формирования, на которой главенствующим мотивом всех человеческих поступков является алчность, пока, наконец, он не поймет, что это не может являться сутью человеческого бытия. Так что простим ему пока полное посвящение всего себя игре на гитаре и перебиранию четок. Можно с уверенностью сказать, что все нецивилизованные народы ожидает более счастливая (в сравнении с нашей) судьба; однажды мы поможем им встать на путь, ведущий к истинной цивилизации, не требуя от них за это ничего взамен. В их развитии еще не наступил такой момент, когда людьми начинают овладевать революционные страсти, подобные тем, какие в одночасье охватили нас, как только мы осознали свою зрелость. Франция, одинокая, непризнанная, осмеянная и бойкотируемая всем остальным миром, сделала огромный прорыв вперед, однако звукам наших громких сражений не суждено было вывести из состояния летаргии эти малые народы, которые, на расстоянии пушечного выстрела от нас, и сегодня продолжают спать беспробудным сном, убаюкиваемые волнами Средиземного моря. Придет день, когда они, благодаря нам, впервые ощутят вкус настоящей свободы и, как на деревенском пиру для всех желающих, внесших свой посильный вклад в сбор урожая, станут участвовать в ее всеобщем праздновании. Наше общество выберет себе достойный путь, и реализует свои самые благородные стремления; и пока окружающие нас государства будут одно за другим проходить свое крещение революцией, долго и медленно присоединяясь к нам, эти бедствующие островные народы, которые по причине своей слабости постоянно рискуют оставаться жертвами тех, кто решает между собой их судьбу, поспешат войти в наше сообщество.
 
Все ближе тот день, когда мы первыми в Европе провозгласим закон о равенстве всех людей и независимости всех народов, но сегодня по-прежнему миром правит сильнейший в военной борьбе и хитрейший в дипломатических играх; права человека соблюдаются только на словах, а будущее изолированных и ограниченных народов, подобно судьбе ''трансильванцев, турков и венгров''[*], всецело зависит от воли победившего. Если бы существующему положению дел не суждено было измениться, я бы не пожелала ни Испании, ни Англии, ни даже Франции, оказаться покровителем Майорки и увидеть возможные последствия такого покровительства, так же как я не хотела бы знать, чем закончится навязывание нами африканцам сегодня чуждой им культуры.
Строка 289:
[*] — ''Автор ссылается на басню Ж. де Ла Фонтена «Воры и осел».''
 
=== ГлаваVIIГлава VII ===
Спустя три недели после того, как мы поселились в поместье ''Establishments'', начались дожди. Все эти три недели стояла восхитительная погода; лимонные деревья и мирты все еще были в цвету, и, несмотря на то, что было начало декабря, я засиживалась на веранде до пяти часов утра, наслаждаясь свежим воздухом и комфортной температурой. На нее я реагирую как хороший барометр; едва ли найдется на свете человек, который более нетерпим к холоду, чем я. Никакой восторг от окружающей природы не заставит меня забыть о неудобстве, которое мне причиняет малейшее ощущение холода. Впрочем, ни очарование освещенного луной ночного пейзажа, ни доносящийся до меня аромат цветов, не делали мое ночное бдение каким-то особенно волнующим. Я ощущала себя не поэтом, ищущим вдохновения, а, скорее, просто человеком, ничем не занятым, который проводит свое свободное время сидя в задумчивости и прислушиваясь к звукам. Я помню, мне особенно нравилось улавливать и распознавать ночные звуки.
 
Всем известно, что в каждой стране есть своя особенная гармония, своя печаль, свои громкие крики и свои таинственные шорохи, и этот язык материального мира — далеко не самая последняя, свойственная только этому уголку мира, особенность, среди тех, что так потрясают путешественника. К примеру, завораживающий плеск воды о холодные мраморные стены, тяжелая мерная поступь сбиров[*], курсирующих вдоль набережной, пронзительный, напоминающий детский плач крик крыс, нападающих друг на друга и дерущихся на скользкой брусчатке — одним словом, все те загадочные, единичные звуки, которые едва нарушают мрачное спокойствие ночи в Венеции, никак не могут быть сравнимы с монотонным шумом морского прибоя, с окриками часовых ''¿quien vive?'' [''«Стой! Кто идет?»''] и унылыми завываниями барселонских ''serenos''. Гармония, присущая озеру Маджоре, совсем не та в сравнении с гармонией Женевского озера. Звук потрескивания сосновых шишек, доносящийся до слуха в швейцарском лесу, совсем не похож на потрескивание шишек тех сосен, что растут среди ледников.
 
[*] — ''сбиры (ист.) — вооруженные судебные и полицейские служители, организованные наподобие войска, в прежней Папской области в Италии.''
Строка 318:
С соседней фермы донесся плач младенца, затем колыбельная, которую стала напевать мать, чтобы снова убаюкать свое дитя. В этом красивом народном напеве было столько скуки и печали, а ее мотив был настолько по-арабски мелодичен. Вместе с тем, другие, куда менее поэтичные голоса, заставляли меня вспоминать о другой, более вульгарной, стороне жизни Майорки.
 
Пробуждаясь, свиньи демонстрируют миру протест в такой истеричной форме, которая не поддается описанию. Под эти самые голоса своих обожаемых чад поднимается фермер, отец семейства, так же как под плач грудного младенца незадолго до этого поднималась кормящая мать. Слышно, как, высунув голову из окна, он громко прочитывает строгую нотацию обитателям находящегося по соседству строения. Поросята, кажется, хорошо усваивают смысл сказанного, и тут же затихают; после чего фермер, по-видимому, досыпая, начинает заунывным голосом читать по четкам молитву, отчего она, по мере того как дремота то одолевает его, то рассеивается, становится похожа по своему звучанию на далекую волну, то поднимающуюся, то опускающуюся. Каждый раз, когда дикий вопль поросят доносится вновь, фермер резко повышает голос, не прерывая свою молитву, и понятливые хрюшки, услышав произнесенное на высоких тонах ''Ora pro nobis'' [«''молись за нас» — лат''. ], или ''Ave Maria'', успокаиваются сию же минуту. Что касается новорожденного младенца, ему ничего не остается, кроме как с широко раскрытыми глазами, прислушиваясь, лежать в колыбели, чьи пределы его мысли, опасаясь неизвестных звуков, пока не покидают, и в пределах которой они таинственным образом организуются в интеллект.
 
Но однажды безмятежные ночи закончились, и начался настоящий потоп. Утром, после продолжающихся всю ночь завываний ветра, от которых сотрясался дом, дождь начал хлестать в окна. Проснувшись, мы услышали шум несущейся воды, прокладывающей себе путь меж камней, разбросанных по всему руслу. На следующий день поток стал нестись с еще большим грохотом, а еще через день он начал сворачивать с места глыбы, которые препятствовали его продвижению. Весь цвет с деревьев облетел, и дождь струями начал проникать в недостаточно хорошо уплотненные щели наших комнат.
Строка 326:
Вдобавок ко всему, нас преследовала еще одна трудность, о которой я уже ранее упоминала, когда, забегая вперед, описывала самый конец нашего путешествия. Состояние одного из моих спутников ухудшилось. Будучи человеком ослабленным и склонным к ларингитам, он очень быстро начал реагировать на сырость. Усадьба Сон-Вент (что на местном наречии означает «дом на ветру»), которую мы арендовали у сеньора Гомэза, перестала быть пригодной для жилья. Стены были слишком тонкими, и вскоре побелка в наших спальнях намокла и вся покрылась пузырями. Что касается меня, то я буквально промерзала до мозга костей, чего прежде мне не никогда приходилось испытывать, хотя действительную температуру тех дней отнюдь нельзя было назвать низкой. Для нас, считающих нормой тот факт, что человеческое жилище зимой должно обогреваться, этот дом без камина превратился в облачивший наши тела ледяной саван, и мне казалось, что меня сковал паралич.
 
Мы никак не могли привыкнуть к удушливому запаху, исходящему от ''braseros''[*] (''местной разновидности каминов''), и наш больной начал мучиться и кашлять.
 
[*] — ''Специальное приспособление из круглого листа меди, напоминавшее блюдо, наполнялось тлеющим древесным углем или торфом и помещалось под круглый стол. Плотная, свисающая до пола скатерть удерживала идущее от него тепло, благодаря чему сидящие за столом люди могли держать ноги в тепле. Braseros (обогреватели) до сих пор можно встретить в Испании, правда, в наши дни эти приборы работают от электричества''. (''Комментарий Берни Армстронга'')
 
С этого времени нас стали страшиться и опасаться все местные жители, считавшие нас жертвами, а, следовательно, и переносчиками туберкулеза легких, что, согласно распространенному в испанской медицинской науке мнению об «инфекционности» всех болезней, было для них понятием, тождественным чуме.
Строка 334:
Один богатый доктор, который соблаговолил прийти к нам по вызову за умеренное вознаграждение в размере 45 франков, заключил, что он ничего не обнаружил, и поэтому ничего не назначил. За его осведомленность, ограничивающуюся знанием одного-единственного рецепта, мы прозвали его ''Malvavisco''[*].
 
[*] — ''исп''. malvavisco — лекарственный алтей (''бот''.)
 
Еще один доктор любезно откликнулся на нашу просьбу о помощи. Однако аптека в Пальме не располагала даже самыми необходимыми лекарствами; тем единственным, что мы смогли там приобрести, было какое-то отвратительное снадобье. К тому же болезнь стала усугубляться. И никакая наука, и никакой уход были не в силах остановить развитие болезни.
Строка 357:
[[Категория:Жорж Санд]]
[[Категория:Литература 1841 года]]
[[Категория:Импорт/lib.ru]]
Источник — https://ru.wikisource.org/wiki/Зима_на_Майорке._Часть_первая_(Санд)