Славяно-романские повести (Веселовский)/ДО: различия между версиями

[досмотренная версия][досмотренная версия]
Содержимое удалено Содержимое добавлено
 
Строка 33:
<div class="text">
=== Славяно-романскія повѣсти. ===
<center>Изслѣдованіе '''А. Н. Веселовскаго.'''.</center>
 
Подъ названіемъ «славяно-романскихъ» повѣстей я желалъ-бы выдѣлить особую группу южнославянскихъ разсказовъ, объединенную характеромъ ихъ источниковъ и нѣкоторыми особенностями ихъ идеальнаго содержанія. Мѣсто, занимаемое ими въ исторіи развитія славянской повѣсти вообще, со включеніемъ русской, приходится по срединѣ между византійскимъ вліяніемъ, обусловившимъ древній составъ югославянской повѣствовательной литературы, и позднимъ западнымъ, коснувшимся Руси при посредствѣ, главнымъ образомъ, Польши. Этому послѣднему принадлежитъ, напр., сохранившаяся въ познанскомъ сборникѣ XVI вѣка «Исторія объ Аттилѣ, королѣ Угорскомъ», относящаяся къ особому роду историческихъ повѣстей и баснословныхъ хроникъ. Выключая её изъ группы «славяно-романскихъ» сказаній, я отнесъ-бы къ нимъ, наоборотъ, греко-сербскую Александрію: она пришла къ южнымъ славянамъ изъ греческаго источника и, въ этомъ смыслѣ, можетъ быть включена въ отдѣлъ «византійскій», но ея складъ, стиль и характеръ нѣкоторыхъ подробностей обличаютъ въ ея авторѣ знакомство съ западной романтикой, отводя ей мѣсто въ исторіи литературнаго воздѣйствія запада на византійскій востокъ. Это воздѣйствіе сказывалось переводами, подражаніями и передѣлками древнихъ сюжетовъ, въ которыхъ сентиментализмъ и реализмъ поздняго греческаго романа причудливо смѣшивались съ полупонятыми мотивами рыцарства, греческіе витязи являлись паладинами и строгія очертанія древнихъ типовъ смягчались въ полусвѣтѣ романтизма. Къ подобному пониманію стараго эпоса приводило уже спеціально-греческое развитіе: оно переставило центры эпическаго интереса, выдвинуло на первый планъ легенду о Парисѣ, создало образъ влюбленнаго Ахилла, заставивъ его тосковать по Поликсенѣ, увлечься красавицей Еленой, которую онъ видитъ на стѣнахъ Трои и съ которой Ѳетида сводитъ его въ волшебномъ сновидѣніи {Объ Ахиллѣ и Еленѣ сл. Ἰ{{lang|grc|σαακ}}ί{{lang|grc|ου}} {{lang|grc|κα}}ὶ Ἰ{{lang|grc|ω}}ά{{lang|grc|ννου}} {{lang|grc|το}}ῦ {{lang|grc|Τζ}}έ{{lang|grc|τζου}} {{lang|grc|Σχ}}ό{{lang|grc|λια}} {{lang|grc|ε}}ἰ{{lang|grc|ς}} {{lang|grc|Λυκ}}ό{{lang|grc|φρονα}}, ed. Christ. Gottfr. Müller, къ стих. 143 и 171—173; Lycophronis Alexandra, recensait, scholia vetera codicis Murciapi addidit God. Kinkel (1880), комментарій къ стих. 143 и 172; Eudociae Augustae Violarium, rec. J. Flach (1880), стр. 265—6 (съ ссылкой на {{lang|grc|Δο}}ῦ{{lang|grc|ρις}} ό {{lang|grc|Σ}}ά{{lang|grc|μιος}}), Сл. Weicker, Der epische Cyclns. II, стр. 105.}. Припомнимъ прелестную фантасмагорію филостратова Героика {Flavii Philostrati Opera, ed. Kayser, v. II, стр. 211 слѣд. Сл. Птоломея Гееестіона у Фотія, Biblioth. с. СХС, {{lang|grc|βιβ}}. {{lang|grc|Λ}}: ὡ{{lang|grc|ς}} Ἑ{{lang|grc|λ}}έ{{lang|grc|νης}} {{lang|grc|κα}}ὶ Ἀ{{lang|grc|χιλλ}}έ{{lang|grc|ως}} ἐ{{lang|grc|ν}} {{lang|grc|μακ}}ά{{lang|grc|ριον}} {{lang|grc|ν}}ή{{lang|grc|σοις}} {{lang|grc|πα}}ῖ{{lang|grc|ς}} {{lang|grc|πτερωτ}}ό{{lang|grc|ς}} {{lang|grc|γεγ}}ό{{lang|grc|νοι}}, ὅ{{lang|grc|ν}} {{lang|grc|δι}}ὰ {{lang|grc|τ}}ὸ {{lang|grc|τ}}ῆ{{lang|grc|ς}} {{lang|grc|χ}}ώ{{lang|grc|ρας}} {{lang|grc|ε}}ὔ{{lang|grc|φορον}} {{lang|grc|Ε}}ὐ{{lang|grc|φορ}}ί{{lang|grc|ωνα}} ῶ{{lang|grc|ν}}ό{{lang|grc|μασαν}} (Westermann, {{lang|grc|Μυϑογρ}}ά{{lang|grc|φοι}}, {{lang|grc|ρ}}. 188).}: Ахиллъ и Елена, никогда не видавшіе другъ друга при жизни, влюбляются взаимно въ царствѣ тѣней; и вотъ, по просьбѣ Ѳетиды, Нептунъ создаетъ на Черномъ морѣ, изъ ила Ѳермодонта, Борисовна и Истра, островъ {{lang|grc|Λευκ}}ὴ, гдѣ влюбленныя тѣни живутъ въ идеальной связи, въ лунныя ночи водятъ хороводы по цвѣтущему лугу, а съ береговой стоянки робко прислушивается къ ихъ чудеснымъ пѣснямъ морякъ, не осмѣливающійся проникнуть внутрь острова.
Строка 73:
Но едва-ли вразумителенъ былъ символизмъ другихъ рыцарскихъ обрядовъ, напр. опоясываніе мечемъ (Тр. Б.), и смутными могли слагаться представленія о «ѣзджалыхъ рыцаряхъ (chevaliers errants), ищущихъ „фортуны“, о дѣвушкахъ, бродящихъ по свѣту съ какимъ-нибудь невещественнымъ порученіемъ (Тр.) и т. п.
 
Таково усвоеніе внѣшняго обихода рыцарства; посмотримъ, какъ усвоялся его идеалъ. Онъ, по существу, западный; главныя требованія отъ рыцаря — это ''добротъ'' и  ''дворность''. Доброть, несомнѣнно, переводъ: proesse, дворность, дословно — courtoisie, нерѣдко въ соединеніи: рыцарство и дворность, дворность и преспечность (Тр.). Славянская причта о Троѣ выражаетъ понятіе дворности словами: ''честь, почтеніе въ дворѣ, дворщина:'' honneur et courtoisie {Сл. Konrad von Würzburg, Der Trojanische Krieg: Парисъ говоритъ Менелаю, чему онъ желаетъ отъ него научиться:
 
20494 ob iuwer reiniu 1ère
Строка 85:
20517 biz ich von in geierneu müge
 
die ''zuht'', die ritters ''êren tilge''.}, тогда какъ ''дворбой'' (ТД), ''службой'' (ТД, Тр.) обозначались отношенія, въ которыя вступалъ юный витязь, являясь ко двору какого-нибудь именитаго властителя, чтобы обучиться рыцарскому дѣлу и служенію дамамъ, „добрымъ госпождамъ“ (ТД) — belles daines. Въ этихъ отношеніяхъ развивалась и еще одна существенная сторона рыцарскаго идеала: культъ ''любви'', понятіе ''милости'' (Тр.), какъ всесильнаго чувства, самоопредѣляющагося, не подлежащаго другимъ нравственнымъ критеріямъ.
 
Такое пониманіе любви плохо согласовалось съ отрицательнымъ взглядомъ на женщину, какъ по существу „злую“, сосудъ грѣха: взглядомъ, господствовавшимъ въ средне-вѣковомъ и славянскомъ обществѣ подъ вліяніемъ церковно-ригористической морали. На западѣ это противорѣчіе было если не замирено, то устранено торжествомъ рыцарскаго идеала, удалившаго враждебный ему въ кружокъ рьяныхъ блюстителей строгой отеческой старины. Въ нашихъ славяно-романскихъ повѣстяхъ противорѣчіе осталось, — наивное и простосердечное, потому что не осмысленное соотвѣтствующимъ поворотомъ въ жизни.
Строка 177:
Si modo, quem praefers, non simulator amor.
 
Hoc quoque enim dubito, ''non quod fiducia desit,'',
 
'' Aut mea sit facies non Lene nota mihi,'',
 
Sed quia credulitas damno solet esse puellis.
Строка 199:
Поэзія любви и красоты отразилась въ славяно-романской повѣсти блѣдными силуэтами; въ длинной вереницѣ приключеній и турнировъ, храбрыхъ рыцарей и влюбленныхъ царевенъ, напоминающей свиту Изотту, мы, безъ помощи западныхъ оригиналовъ, не нашли-бы, на комъ остановить глаза и не сказали бы: вотъ она! Такова судьба всѣхъ первыхъ откровеній: ихъ заслуга въ починѣ, не въ завершеніи: въ этомъ и заключается интересъ славяно-романскихъ повѣстей.
 
{{right|''"Пантеонъ Литературы"'', ''No 1888''}}
</div>
 
Строка 209:
[[Категория:Литература 1888 года]]
[[Категория:Дореформенная орфография]]
[[Категория:Импорт/lib.ru]]