По поводу воспоминаний Буссе (Рудановский): различия между версиями

[досмотренная версия][досмотренная версия]
Содержимое удалено Содержимое добавлено
мНет описания правки
орфография по оригиналу
Строка 85:
На основании этого опыта, в третью мою экспедицию на Сахалин, деланную мною летом в 1857 году, для основания Кусутайского поста я ограничивался 16-ю матросами, помещаясь в двух палатках по морскому берегу. При всем очевидном нашем бессилии противу японцев и айнов, собравшихся здесь до 600 человек, мы были однако господами и сделали все, что только желали. Высказываю как это, так и все прочее открыто, потому что, благодаря Бога, еще живы те, которые могут подтвердить мои слова и вообще подать свой отзыв за и против моей и г. Буссе деятельности и нравственных качеств. Все повествования г. Буссе о неудовлетворительности в стратегическом и политическом отношениях местности бывшего нашего Муравьевского поста, о политических его сношениях с туземцами, коими вообще переполняется его дневник, могли лишь утешать одно праздное воображение мизантропа-автора, находившегося на Сахалине неожиданно в зиму с 1853 на 1854 год.
 
На карте Сахалина из атласа Крузенштерна видно, что восточный берег залива Анива остался не осмотрен; поэтому, конечно, всякий морской офицер, поставленный в мое положение, считал бы себя обязанным дополнить труды знаменитого мореплавателя. Случай этот пал на меня, я и вменил себе в обязанность исполнить это. Каким же образом г. Буссе после этого и сказанного выше мог ''отправить'' меня и вообще ''понуждать'' к делу, мне остается совершенно непонятным; очевидно, что автор из неприязни ко мне и из себялюбия старался во всем брать почин на себя.
 
На восточном берегу залива Анива в широте 46° 30’ действительно открыта была г. Самариным<ref>Главный приказчик, или пакгаузный при товарах Рос[сийско]-Ам [ериканской] компании, бывший на Сахалине в экспедиции.</ref> бухта Тообучи, представлявшая удобства для зимовки судов; бухта эта названа была г. Самариным «гаванью Буссе»; осмотрев ее и сделав ей опись, я оставил при ней и название, данное ей г. Самариным, хотя г. Буссе и не имел никакого права на таковое к нему внимание. И тем менее еще, что, как оказалось потом, эта гавань посещалась американскими китоловными кораблями и известна в гидрографии под названием «двенадцатифутовой гавани».
 
Что касается до описи западного берега Сахалина и открытия на нем бухт Идунак, между которыми Такмаку и Мауку, каковые г. Буссе приписывает собственным его распоряжениям, — то это положительно неверно:; в этом деле он не только не принимал никакого полезного участия, но, напротив, мешал делу.
 
В начале VII главы своего дневника г. Буссе делает обзор случившегося во время нашего пребывания на Сахалине восстания айнов против японцев, которое происходило при нашей высадке и в присутствии Г. И. Невельского. который непосредственно и принял участие в деле, то есть поручил мне, тогда непосредственно заведовавшему командою, поставить к японским сараям часовых. Это восстание заключалось в том, что по уходе японцев айны вошли в их сараи с рисовой водкой и перепились допьяна. Подозревая руководителем в этом деле айна Испонку, Г И. Невельской арестовал его и в разговоре с ним взял его за густую окладистую бороду; дикарь при этом выдернул из-за кушака свой нож и бросился было на г. Невельского, но был при этом удержан; дикарь этот скрылся из поста и возвратился уже недели через две вместе с японцами. Этим, собственно, и кончилось восстание, о котором г. Буссе тоже не преминул сказать, что айны разграбили бы все японское имущество, если бы не видели, что это ему (г. Буссе) не нравится.
Строка 99:
Г-н Буссе из этого обстоятельства вышел следующим образом: он предложил его решить в общем собрании К. Н. Посьета, командира транспорта «Двина» Александра Александровича Васильева, командира транспорта «Иртыш» [[w:Гаврилов, Пётр Фёдорович|Петра Федоровича Гаврилова]] и, помнится мне, командира барка «Кн. Меньшикова», [[w:Фуругельм, Иван Васильевич|И. В. Фуругельма]], которые вообще, не зная предположений г. Невельского по сему предмету, пришли к заключению о снятии Муравьевского поста.
 
Не успели мы еще потерять из виду оставленных нами в Аниве жилищ, как увидели пламя, пожирающее их, а с ними и все труды и успехи наши по занятию Сахалина, и только лишь через 17 лет после этого события мы снова видим в заливе Анива поставленным Муравьевский пост, и, как кажется, в заливе Тообучи. Но при разрешении этого вопроса не было обращено внимания на то, что, передвинув Муравьевский пост внутрь острова, как я думал, на исток р. [[w:Сусуя|Сусуи]] и, где, ставя его в совершенную безопасность, мы сохранили бы тамтем наше влияние над японцами и при этом, самое важное, дали бы возможность ему благоустроиться десятью или пятнадцатью годами ранее.
 
[[Остров Сахалин и экспедиция 1853-54 гг. (Буссе)/Глава 09|В конце дневника]] г. Буссе рассказывает о русской азбуке, написанной на японской бумаге, найденной в селении Лютога, что в заливе Томари Анива, при устье речки того же имени, у которого стоял на якоре Крузенштерн.
Строка 107:
Граф Путятин, узнав об этой азбуке, выразил желание ее видеть; так как она находилась в числе бумаг и документов по Сахалинской экспедиции, принятых мною от г. Буссе, то я, достав ее, передал К. Н. Посьету, вопреки желанию г. Буссе, который почему-то и в этом случае противоречил мне и никак не хотел этого сделать.
 
Ограничиваясь такими фактическими указаниями, я оставляю без возражения те отзывы о моем характере и лице, которыми думал оскорбить меня автор дневника. Пусть те, которые знали лично в ту эпоху и автора, и меня, решат беспристрастно, для кого эти отзывы более оскорбительны и кого они более унижают — того ли, кто их высказал, или того, о ком они были высказаны? Совесть моя дозволяет мне спокойно ожидать приговора своих сослуживцев, значительная часть которых живет еще между нами; они одни могут не стесняться ни тем обстоятельством, что автор умер, ни тем, что оскорбленное им лицо продолжает жить и действовать: мы оба жили и действовали некогда на их глазах, и, следовательно, суд над нами обоими принадлежатпринадлежит им. Личное мнение Буссе обо мне, как и мое личное мнение о Буссе, ни для кого не было бы убедительно, а сверх того, я никогда не позволил бы себе высказывать свое личное мнение о противнике теперь, когда его нет в живых. Право судить Буссе, повторяю, может принадлежать посторонним, и именно потому, что он сам с излишнею смелостью взял на себя право судить других.
 
''{{Right|Н. Рудановский}}''