Восстановление патриаршества в Российской православной церкви: 1905–1917 годы (Бабкин): различия между версиями

[непроверенная версия][непроверенная версия]
Содержимое удалено Содержимое добавлено
Корректура.
ё-фикация.
Строка 11:
}}
<div class="indent">
В ноябре 2007 г. исполняется 90 лет восстановления патриаршества в [[w:Русская православная церковь|Русской православной церкви]] (РПЦ)[1]. В своесвоё время, оно было упразднено императором [[w:Пётр I|Петром Великим]] после кончины патриарха [[w:Адриан (патриарх Московский)|Адриана]] в 1700 г. В 1721 г. с согласия восточных патриархов в России был учрежденучреждён высший орган церковного управления – [[w:Святейший правительствующий синод|Святейший правительствующий синод]]. Был создан и определенныйопределённый надзорный орган государства за церковными делами – обер-прокуратура.
 
На рубеже XIX–XX вв. в среде духовенства всевсё чаще стала звучать точка зрения о неканоничности Св. синода, о «засильи» государства в церковных делах и о необходимости реформировать внутрицерковное управление[1]. Соответственно, встал вопрос об изменении взаимоотношений церкви и государства. Его решение стали связывать с созывом Поместного собора РПЦ. С начала 1905 г. на уровне Кабинета министров и Св. синода началось обсуждение перспектив созыва церковного собора. В конце марта того же года Св. синодом было принято решение ходатайствовать перед императором о созыве в Москве всероссийского собора епархиальных епископов для учреждения патриаршества и для обсуждения перемен в церковном управлении. Однако со стороны Николая II, первоначально поддержавшего идею созыва собора, последовал отказ.
 
Устоявшиеся за два столетия отношения государства и церкви были закреплены рядом законодательных актов, пересмотр которых являлся чрезвычайно сложной задачей. Разрушение синодальной системы и проведение радикальных преобразований в церковном управлении грозили разорвать союз империи и Православной церкви и даже привести к отделению последней от государства. Перестройка религиозного фундамента монархии грозила обрушением всего здания православного государства. Поэтому [[w:Николай II|Николай II]], следуя советам обер-прокурора [[w:Победоносцев, Константин Петрович|К. П. Победоносцева]], не только не торопился с проведением церковных реформ, но и осуществлял политику «подмораживания», оставляя государственно-церковные отношения в неизменном виде.
 
Государственная вероисповедная политика претерпела серьезные изменения после 17 апреля 1905 г. В тот день, в условиях нарастания массового леворадикального движения, император издал указ «Об укреплении начал веротерпимости»[2]. Согласно ему, всем русским подданным предоставлялось право исповедовать любое вероучение, а все религии России уравнивались в правах (т. е. православие фактически встало в разряд иноверными исповеданиями). При этом доминирующее (господствующее) положение РПЦ в государстве ухудшилось по сравнению с тем, которое она имела до выхода этого царского указа: православная вера оказалась единственной среди всех конфессий, сохранившей неразрывную связь с государственным аппаратом. Во внутренние же дела остальных исповеданий государство не вмешивалось. Ситуация сложилась абсурдная: инославные и иноверные конфессии, наделенныенаделённые правами свободы совести, оказались в более выгодном положении, чем господствующая церковь, не имевшая структурной самостоятельности.
 
Царский указ «о веротерпимости» имел не только политическое, но и психологическое значение: после его выхода у консервативной части общества пошатнулась вера в царское правительство, которое во время роста революционных выступлений фактически отказалось от политического покровительства православию.
 
Возможность решения наболевших вопросов церковной жизни стала связываться со скорейшим созывом Поместного собора РПЦ. Подготовка к нему привлекла внимание высших органов власти. В конце июля 1905 г. обер-прокурор К. П. Победоносцев обратился ко всему российскому епископату с просьбой прислать в синод свои предложения о преобразованиях в церкви. Отзывы архиереев поступали в духовное ведомство с конца октября 1905 г. по начало весны следующего года. Их систематизация завершилась в 1906 г. и оформилась в виде трехтомного сборника[3]. Выяснилось, что почти весь епископат (за исключением трехтрёх епископов) требовал реформ, касающихся канонического устройства РПЦ и направленных на освобождение церкви от государственной зависимости. О неканоничности синодального строя говорили почти все. Архиереи считали, что необходим созыв Поместного собора. При этом большинство считало, что для РПЦ насущно необходимым является восстановление патриаршества.
 
В целом епископат желал, чтобы правящая структура Российской церкви состояла из высшей инстанции – Поместного собора, его председателя – патриарха и действующего в промежутках между соборами Священного синода, руководителем (председателем) которого должен быть патриарх. (Предполагалось изменить и титулования: синод вместо Святейшего называть Священным, а его прежнее наименование должно перейти патриарху). В ве́дении Поместного собора должны были находится вопросы, касающиеся вероучения, выборов патриарха, открытия новых епархий, церковного суда, лишения епископов за проступки священного сана и проч. В ве́дении Св. синода должны были бы оставаться текущие дела, при решении которых он являлся бы высшей административной и судебной инстанцией. По вопросу государственно-церковных отношений епископат так же был практически единодушен. По его мнению, государству надлежало покровительствовать церкви, но та должна быть автономна.
Строка 27:
Характерно, что во всех схемах церковно-государственных отношений, предложенных российскими архиереями, не находилось места помазаннику Божиему – императору. И это несмотря на то, что в исторической практике [[w:Восточная православная церковь|Восточно-Православной церкви]] (в первую очередь, [[w:Византия|Византии]]) цари имели несомненные церковные полномочия. Императоры обеспечивали согласованность государственного и церковного законодательств. Они созывали Вселенские соборы, следили за их деятельностью, председательствовали на них и утверждали их постановления. Православные самодержцы издавали постановления об открытии новых епархий, назначали епископов на вакантные церковные кафедры, награждали архиереев высшими церковными наградами, осуществляли внешний контроль за духовенством (в частности, следя за его благочестием). К ним, как к высшим судебным инстанциям, обращались осужденные по церковным делам. Императоры иногда вносили радикальные изменения в существующее церковное устройство, возводя отдельные области в положение автокефальных епархий (т. е. независимых от центральной церковной власти) и проч. В области вероучения императоры издавали, помимо соборов, церковные законы и наблюдали за исполнением церковных норм, издавали указы о повсеместном употреблении на богослужениях некоторых православных гимнов (например, «Единородный Сыне и Слове Божий», «[[w:Трисвятое|Трисвятое]]»).
 
Кроме этого, в практике [[w:Восточная православная церковь|Восточной церкви]] само царское звание считалось особым чином церковной иерархии: цари зачастую назывались «внешними епископами» церкви[5]. Помазанники Божьи (так именовались цари в Священном Писании) принимали определенноеопределённое участие при церковном богослужении. Таинство [[w:Миропомазание|миропомазания]], совершаемое над императорами и уподоблявшее их Христу, открывало перед ними определенныеопределённые церковные преимущества. В дни венчания на царство они входили в алтарь через открытые царские врата. (Кроме царей, в определенныеопределённые моменты богослужения царскими врата могли входить священнослужители: архиереи, священники и дьяконы. Церковнослужители же не могли пересекать их). Во время литургии цари причащались в алтаре, в одно время со священнослужителями и, как и те, непосредственно из Святой Чаши. Соответственно, по церковным полномочиям цари занимали особое место: выше низшего клира и даже монашества, и почти в одном ряду со священнослужителями[6]. В византийской традиции участие императоров в службах было еще более широким, что давало основание говорить о них как о священниках.
 
Т. о., церковная власть царя распространялась на область церковно-правительственного управления (юрисдикции), на охрану вероучения и соблюдение церковного благочиния. О церковной власти православного самодержца говорилось в богослужебных книгах, и обрядах Православной церкви, а также в Основных законах Российской империи.
 
В богослужебном чине коронования и миропомазания на царство, император благословлялся Богом не только как глава государства, но – главным образом – как носитель [[w:Теократия|теократического]], церковного служения. В молитвах этого чина говорилось, что император стоит главой не над нацией, не над государством, но над народом Божьим, т. е. над церковью[7].
 
В [[Свод законов Российской империи|Своде законов империи]] церковные полномочия царя формулировались следующим образом:
Строка 79:
На [[w:Октябрьская революция|Октябрьский переворот]] церковный собор отреагировал, по словам профессора Петроградской духовной академии [[w:Титлинов, Борис Васильевич|Б. Титлинова]], «прежде всего ускоренным учреждением патриаршества»[19]. Действительно, после схода с политической сцены Временного правительства сама собой отпала и необходимость представлять ей «на уважение» соборное постановление о форме внутрицерковного управления. Интересы же новых правителей государства в те дни были далеки от церковной тематики: перед ними стоял первоочередной вопрос об удержании власти. Соответственно, для РПЦ возник момент определенного «вакуума» контроля светских властей. И им члены Поместного собора – сторонники в первую очередь «епископской партии», желавшей восстановления патриаршества – решили воспользоваться. В прениях зазвучали голоса в пользу такой формы управления: о необходимости иметь центральное объединяющее начало в церкви, «сильную власть», о необходимости создания для верующих прочной опоры в качестве патриарха. На фоне начавшейся на улицах Москвы 28 октября стрельбы, возникшей в результате антисоветского восстания юнкеров, захвативших Кремль, мнения участников собора начали склоняться в пользу патриаршества.
 
28 октября дискуссии были окончены и на голосование был поставлен вопрос о восстановлении патриаршества. Соответствующее постановление было принято абсолютным большинством голосов. В нём утверждались четыре пункта: 1) Поместному собору периодически в определенныеопределённые сроки созываемому в составе епископов, клириков и мирян, принадлежит высшая власть в Русской церкви – законодательная, судебная, административная и контролирующая; 2) вновь восстанавливается патриаршество и патриаршее управление церковью; 3) патриарх является первым между равными ему епископами; 4) патриарх вместе с органами церковного управления подотчётен Поместному собору.
 
30 и 31 октября тайным голосованием были определены три кандидата в патриархи: архиепископы Харьковский [[w:Антоний (Храповицкий)|Антоний (Храповицкий)]], Новгородский [[w:Арсений (Стадницкий)|Арсений (Стадницкий)]] и митрополит Московский [[w:Тихон (патриарх Московский)|Тихон (Беллавин)]]. 5 ноября 1917 г., путём извлечения жребия в Храме Христа Спасителя[20] патриархом был избран Тихон. Но лишь через два дня – 8-го числа – Поместным собором было принято «Определение о правах и обязанностях святейшего патриарха Московского и всея России». В частности, «первый епископ» был облеченоблечён полномочиями представителя РПЦ перед государством и имел «долг печалования пред государственной властью». То, что патриарх был избран, но его права и обязанности при этом были неясны, служит показателем того, что сторонники «епископской партии» спешили с восстановлением патриаршества вопреки даже логике последовательности действий.
 
Через несколько дней, 21 ноября состоялась интрониза́ция (насто́лование) Тихона. В Российской церкви появилась по сути неограниченная власть «церковного монарха», подотчетногоподотчётного лишь Поместному собору[21]. Тем самым была поставлена определеннаяопределённая точка в «противостоянии» священства царству: в марте 1917 г. царь был свергнут, а уже в ноябре появился патриарх.
 
Своё ви́дение государственно-церковных отношений собор сформулировал в своемсвоём определении «О правовом положении Православной Российской Церкви», принятом 2 декабря 1917 г. Оно было составлено буквально в повелительной к новой (советской) власти форме и начиналось такими словами: «Священный Собор Православной Российской Церкви признает, что для обеспечения свободы и независимости Православной Церкви в России, при изменившемся государственном строе, должны быть приняты Государством (выдел. нами. – ''М. Б.'') следующие основные положения: …». В частности, РПЦ предполагалось дать публично-правовой статус «первенствующей» в стране конфессии, обеспечить право на самоопределение и самоуправление, предоставить возможность законотворческой государственной деятельности (в тех случаях, когда постановления правительства затрагивали церковные интересы). Имущество РПЦ признавалось не подлежащим конфискации и обложению налогами, со стороны государства ожидалось получение ежегодных ассигнований в пределах церковных потребностей. Священнослужителей и штатных церковнослужителей предполагалось освободить от различных повинностей (в первую очередь от воинской), православный календарь возвести в ранг государственного, признать церковные праздники неприсутственными (выходными) днями, оставить за церковью право ведения метрических книг, обязательный характер преподавания Закона Божия для православных учащихся во всех образовательных учреждениях и проч. В целом, духовенство по сути требовало для себя комплекса определенных привилегий, но при этом не прописывало никаких своих обязанностей перед государством. Концепция церковно-государственных отношений, выработанная Поместным собором, не учитывалась наличие в государстве ни атеистической власти, ни монарха – «внешнего епископа», «кти́тора» церкви.
 
При этом один из пунктов соборного определения являлся буквально вызовом новой власти. Он гласил: «Глава Российского Государства, Министр Исповеданий и Министр Народного Просвещения и их товарищи (заместители. – ''М. Б.'') должны быть православными»[22]. При том, что глава советского правительства [[w:Ленин, Владимир Ильич|В. И. Ульянов (Ленин)]] и нарком просвещения [[w:Луначарский, Анатолий Васильевич|А. В. Луначарский]] были атеистами, а министерства исповедания образовано не было, да и в планах учреждение его не предполагалось. В целом соборный проект напрямую шелшёл вразрез с программой захватившей власть партии большевиков, в которой говорилось о необходимости отделения церкви от государства и школы от церкви.
 
7 декабря 1917 г. собор принял определение, касающееся церковного управления: «О Священном Синоде и Высшем Церковном Совете» (титул синода был изменён: прежний перешёл к патриарху). Этим двум органам, совместно с патриархом, было присвоено право управления церковными делами. Все они были подответственны перед периодически созываемыми Поместными соборами, которым обязаны были представлять отчёт о своей деятельности за междусоборный период.
Строка 93:
На следующий день, 8 декабря, на соборе были принято определение «О круге дел, подлежащих ведению органов высшего церковного управления». Согласно ему, решению Священного синода подлежали дела, преимущественно относящиеся к внутренней жизни РПЦ: вероучению, богослужению, церковным просвещению, управлению и дисциплине. И в частности: «высший надзор и попечение о нерушимом сохранении догматов веры и правильном их истолковании в смысле учения Православной Церкви; … охранение текста Богослужебных книг, наблюдение за его исправлением и переводом». (До революции же «верховным защитником и хранителем догматов господствующей веры, блюстителем правоверия и всякого в Церкви святой благочиния», как помазанник Божий, был император). К компетенции Высшего церковного совета, согласно соборному определению, стали относиться внешние дела: церковной администрации, церковного хозяйства, школьно-просветительские, ревизии и контроля, а также юрисконсульские (ранее во многом исполнявшиеся обер-прокуратурой)[23].
 
Т. о. церковные полномочия царя в полной мере перешли к духовенству. По причине же того, что [[w:Романовы|Дом Романовых]] фактически не отрекался от престола[24], можно утверждать, что это был не «естественный» переход церковных прав царя к духовенству, а едва ли не насильственное изъятие, осуществленноеосуществлённое под прикрытием революционных светских властей. Иными словами, на Поместном соборе было осуществлено «изъятие» в пользу высших органов церковной власти прав императора в области церковно-правительственного управления (юрисдикции), охраны вероучения и контроля за церковным благочинием. Образно говоря, церковные права «царства» восхитило «священство».
 
По словам князя Н. Д. Жевахова, Поместный собор РПЦ 1917–1918 гг. – «одно из самых непостижимых завоеваний революции». Этот собор, вопреки исторической практике Восточной православной церкви, был созван без воли императора, неоднократно признававшим его созыв несвоевременным[25]. Собор даже не упомянул, что во время его заседаний Царская семья находилась под арестом в Тобольске (с 30 апреля 1918 г. – в Екатеринбурге), не потребовал у властей еееё освобождения или хотя бы разъяснений относительно не вполне ясных и убедительно обоснованных причин ареста (в первую очередь, цесаревича и великих княжё).
 
По свидетельствам современников, в конце ноября 1917 г., сразу же после избрания на патриарший престол Тихона, епископ Тобольский [[w:Гермоген (Долганёв)|Гермоген (Долганов)]] просил его поддержки в оказании помощи Царской семье, находящейся под арестом в Тобольске. Предлагались план принятия [[w:Николай II|Николаем II]] в одном из сибирских монастырей монашеского пострига или же вариант «выкупа» царских узников у охраны, назначенной ещеещё Временным правительством. Охрана из трех гвардейских стрелковых рот (состоящая из 330 солдат и 7 офицеров, многие из которых являлись георгиевскими кавалерами), несколько месяцев не получавшая своего жалования, не скрывала своего согласия отдать Царскую семью любой власти, которая в полной мере погасит перед ними все долги. Деньги для выкупа епископу Гермогену были тайно доставлены от монархистов Петрограда и Москвы.
 
Однако патриарх Тихон от участия в освобождении Романовых отказался, сказав, что сделать для них ничего не может, и предпочел ограничиться передачей Николаю II большой просфоры и своего благословения. Полученные же деньги он распорядился по прямому назначению не тратить, а отложить их для церковных нужд. Вследствие чего в Тобольске сложилась такая ситуация: с одной стороны, епископ Гермоген, не смея ослушаться патриарха, прятал в окрестных монастырях материальные ценности, предназначенные для выкупа Царской семьи. С другой – большевики Сибири и Урала также не могли получить узников, поскольку опасались хорошо вооруженного отряда охраны, состоящего из трехсот человек. Вскоре, 22 апреля 1918 г. из Москвы в Тобольск прибыли полторы сотни красноармейцев, возглавляемые чрезвычайным комиссаром (особоуполномоченным) ВЦИК и Совнаркома В. В. Яковлевым, доставившим полугодовое жалование для охраны семьи Николая II. В результате Царская семья была выкуплена и увезена в столицу Урала на свою Голгофу[26].
Строка 105:
В русле рассмотрения проблемы «священства-царства» характерна деталь. Поместный собор, установив богослужебный чин поставления патриарха, тогда же, 17 ноября, принял формулу церковного повсеместного поминовения «первого по чести» епископа РПЦ. В тех местах служб, где ранее поминался Св. синод, надлежало молиться «О великом господине нашем Святейшем Патриархе Тихоне». Аналогично, на многолетиях надлежало возглашать: «Великому господину нашему, святейшему Тихону, патриарху … и проч.»[27].
 
Однако такая формула во многом являлась новшеством в богослужебной практике не только РПЦ, но и в целом Вселенской православной церкви. На это было обращено внимание паствы, которую смущало на богослужениях «чрезмерное самовеличание» иерархов, а также наименование патриарха «великим господином». Об этом говорилось в ряде писем, полученных патриархом Тихоном. Так, один киевлянин обращался со следующим: «Неужели же не довольно для вас титула «Святейший Патриарх»; к чему же ещеещё ставить […] «великого господина»? Вы, ради Господа, Святейший Патриарх, немедленно выбросьте вон из Церкви как мерзость запустения[28] титул великого господина, и вообще господина, чтобы и митрополиты, и архиереи отнюдь в церкви не поминались господинами и высокопреосвященными, а как напечатано в служебнике: «О преосвященном митрополите, или архиепископе, или же епископе», и отнюдь чтобы никто не смел вносить в Церковь гордостнейших кумиров – безумных себе величаний «господинов и высокопреосвященных». Неужели не пора иерархам […] придти в апостольское смирение, любовь и простоту?»
 
Патриарх Тихон на этом письме 20 декабря 1917 г. наложил резолюцию с распоряжением предоставить ему сведения с какого времени установился порядок поминовения епископов за богослужениями «господинами». Во исполнение этого, секретарь Поместного собора [[w:Сергий (Шеин)|В. П. Шеин]] обратился к видным богословам с просьбой составит на сей счет историческую справку. Профессор Петроградской духовной академии [[w:Карабинов, Иван Алексеевич|И. А. Карабинов]] ответил, что в богослужебных книгах как Греческой церкви, так и в старопечатных московских служебниках молитвы о патриархе имели простой вид: например, «О патриархе нашем (имярек)». Но в чине литургии в двух местах: на т. н. «малой похвале» и после освящения Святых Даров патриарх поминался как «Господин наш Святейший патриарх». В практике же Русской церкви титул «великий господин» был установлен на Московском соборе 1675 г. для поминовения патриарха [[w:Иоаким (патриарх Московский)|Иоакима]]. Однако определенностиопределённости, в каких местах патриарха поминать полным титулом в определении того собора не говорилось. Карабинов также писал: «В наше тяжелоетяжёлое время государственного и духовного разброда и распада России патриарший титул «великий господин» приобретает особый смысл; он говорит не о правах и преимуществах его носителя, а о лежащей на нем великой обязанности заботиться о всей Русской Церкви и, прежде всего, об её единстве; членов же этой Церкви он призывает к сознательному и дружному объединению вокруг своего патриарха, ибо в этой сплоченности – залог не только духовной мощи, но и государственного спасения гибнущей России»[29].
 
Т. о. введение титула «великий господин» обосновывалось более не с исторической или богословской сторон, а с точки зрения политической целесообразности: чтобы патриарх в глазах паствы представлялся не просто религиозным лидером, но и «отцом народа», центром объединения для «государственного спасения России»[30]. Однако такая роль до марта 1917 г. принадлежала императору.
 
Как до Февраля 1917 г., так и после него духовенство РПЦ возлагало определенныеопределённые надежды и на получение независимости церкви от государства, и на благожелательность к себе светской власти. Однако второму не суждено было осуществиться на протяжении семи десятилетий. Новая власть, установившаяся в октябре 1917 г., начала проводить известную «вероисповедную» политику, направленную на полное отделение церкви от государства. В декрете советской власти «О свободе совести, церковных и религиозных обществах»[31], принятом 20 января (2 февраля) 1918 г., говорилось о лишении РПЦ и всех вообще религиозных обществ прав юридического лица и отделении школы от церкви. Православная церковь своим статусом приравнивалась к частным обществам и союзам, ей отказывалось в каких-либо субсидиях от государства, еееё собственность объявлялась народным достоянием[32]. Иными словами, ей давалась давно желанная ею «свобода от влияния государства». Однако это была «свобода», возведённая большевиками в абсолют: церкви было предоставлено не «отдаление» от государства (за что с начала XX в. выступало само духовенство), а полное «отделение» от него.
 
Принцип управления церковью через «первого епископа» буквально сразу взяли себе на вооружение большевики. Сосредотачивая комплекс мер своего воздействия на личности или патриарха или его местоблюстителей, властям удавалось получать «нужные» для своих целей церковные постановления. В 1927 г. им удалось подобрать послушного «первого епископа» и уже его руками начать управлять РПЦ[33]. С коллегиальным же органом церковной власти – Святейшим синодом – сделать такое было бы намного трудней, да и вряд ли возможно.
Строка 167:
26. <ref>''[[w:Петрушин, Александр Антонович|Петрушин А. А.]]'' Сокровища епископа [[w:Гермоген (Долганёв)|Гермогена]] // Родина. – М.: 2003. № 4. С. 72–74.</ref>
 
27. <ref>[[w:Государственный архив Российской Федерации|Государственный архив Российской Федерации]] (далее – ГАРФГА РФ). Ф. 3431. Оп. 1. Д. 243. Л. 1, 14.</ref>
 
28. <ref>«Мерзость запустения … на месте святе» – неоднократно встречающееся в Священном Писании выражение, см: Дан. 11, 31; Матф. 24, 15; Марк. 13, 14.</ref>
 
29. <ref>ГАРФГА РФ. Ф. 3431. Оп. 1. Д. 243. Л. 2–6об., 14; ЦВ. 1918. № 17-18. С. 107–108.</ref>
 
30. <ref>Пересмотра решения Поместного собора о формуле поминовения патриарха произведено не было.</ref>