Р.В.С. (Гайдар): различия между версиями

|НАЗВАНИЕ=Р. В. С.

|ИСТОЧНИК=[http://modernlib.ru/books/gaydar_arkadiy/rvs/read_1/ Электронная Библиотека] (приводится по: {{книга|автор=А. П.Аркадий Гайдар|часть=|заглавие=Собрание сочинений в трёхчетырех томах|оригинал=|ссылка=|издание=|место=МоскваМ.|издательство=ПравдаДетская литература|год=19861971|том=1|страницы=|страниц=304|isbn=41—92}})

Когда-то немцы, захватившие Украину, свозили сюда сено и солому. Но немцев прогнали красные, после красных пришли гайдамаки, гайдамаков прогнали петлюровцы, петлюровцев — ещёеще кто-то. И осталось лежать сено почерневшими, полусгнившими грудами.

А с тех пор, как атаман Криволоб, тот самый, у которого жёлтожелто-голубая лента пересекала папаху, расстрелял здесь четырёхчетырех москалей и одного украинца, пропала у ребятишек всякая охота лазить и прятаться по заманчивым лабиринтам. И остались стоять чёрныечерные сараи, молчаливые, заброшенные.

А убитые?….. Так ведь их давно уже нет! Их свалили в общую яму и забросали землёйземлей. А старый нищий Авдей, тот, которого боится Топ и прочие маленькие ребятишки, смастерил из двух палок крепкий крест и тайком поставил его над могилой. Никто не видел, а Димка видел. Видел, но не сказал никому.

В укромном углу Димка остановился и внимательно осмотрелся вокруг. Не заметив ничего подозрительного, он порылся в соломе и извлёкизвлек оттуда две обоймы патронов, шомпол от винтовки и заржавленный австрийский штык без ножен.

Сначала Димка изображал разведчика, то есть ползал на коленях, а в критические минуты, когда имел основание предполагать, что неприятель близок, ложился на землю и, продвигаясь дальше с величайшей осторожностью, высматривал подробно его расположение. По счастливой случайности или ещёеще почему-то, только сегодня ему везло. Он ухитрялся безнаказанно подбираться почти вплотную к воображаемым вражьим постам и, преследуемый градом выстрелов из ружей, из пулемётовпулеметов, а иногда даже из батарей, возвращался невредимым в свой стан.

— {{fsp}}Против кого идётеидете? Против своего брата рабочего и крестьянина? Генералы вам нужны да адмиралы…

— {{fsp}}Коммунию захотели? Свободы захотели? Против законной власти…

Это в зависимости от того, командира какой армии в данном случае изображал он, так как командовал то одной, то другой по очереди. Он так заигрался сегодня, что спохватился только тогда, когда зазвякали колокольчики возвращающегося стада.

Кто-то тихонько дёрнулдернул сзади Димку за штанину. Обернулся — и увидел печально посматривающего мохнатого Шмеля.

— {{fsp}}Ты что, дурак? — ласково спросил он и вдруг заметил, что у собачонки рассечена чем-то губа.

— {{fsp}}Мам! Кто это? — гневно спросил Димка.

— {{fsp}}Ах, отстань! — досадливо ответила та, отворачиваясь. — Что я, присматривалась, что ли?

— {{fsp}}Это дядя сапогом двинул, — пояснил Топ.

— {{fsp}}Какой ещёеще дядя?

— {{fsp}}Дядя… серый… он у нас в хате сидит. Выругавши «серого дядю», Димка отворил дверь.

—{{fsp}}Какого Ты зачемеще Шмеля ударил?

— {{fsp}}Собаку мою…

— {{fsp}}Пусть не гавкает. А то я ей и вовсе башку сверну.

— {{fsp}}Чтоб тебе самому кто-нибудь свернул! — с сердцем ответил Димка и шмыгнул за печку, потому что рука Головня потянулась к валявшемуся тяжёломутяжелому сапогу.

Димка никак не мог понять, откуда взялся Головень. Совсем ещёеще недавно забрали его красные в солдаты, а теперь он уже опять дома. Не может быть, чтобычтоб служба у них была такая короткая.

— {{fsp}}Ты в отпуск приехал?

— {{fsp}}В отпуск.

— {{fsp}}Вот что! Надолго?

— {{fsp}}Надолго. — Ты врёшьврешь, Головень! — убеждённоубежденно сказал Димка. — Ни у красных, ни у белых, ни у зелёныхзеленых надолго сейчас не отпускают, потому что сейчас война. Ты дезертир, наверно.

— {{fsp}}Зачем ребёнкаребенка бьёшьбьешь? — вступилась Димкина мать. — НашёлНашел с кем связываться.

Головень покраснел ещёеще больше, взмахнул своей круглой головой с оттопыренными ушами (за неёнее-то он и получил кличку) и ответил грубо:

— {{fsp}}Помалкивайте-ка лучше… Питерские пролетарии… Дождетесь, что я вас из дома повыгоню.

После этого мать как-то съёжиласьсъежилась, осела и выругала глотавшего слёзыслезы Димку:

— {{fsp}}А ты не суйся, идол, куда не надо, а то ещёеще и не так попадётпопадет.

После ужина Димка забился в сени, улёгсяулегся на груду соломы за ящиками, укрылся материной поддёвкойподдевкой и долго лежал не засыпая. Потом к нему тихонько пробрался Шмель и положил голову на плечо.

— {{fsp}}Уедем, мам, в Питер, к батьке.

— {{fsp}}Эх, Димка! Да я бы хоть сейчас… Да разве проедешь теперь? Пропуски разные нужны, а потом и так — кругом вон что делается.

— {{fsp}}В Питере, мам, какие?

— {{fsp}}Кто их знает! Говорят, что красные. А может, врут. Разве теперь разберёшьразберешь?

Димка согласился, что разобрать трудно. Уж на что близко волостное село, а и то не поймёшь, чьёчье оно. Говорили, что занял его на днях Козолуп… А что за Козолуп, какой он партии?

— {{fsp}}Мам, а Козолуп зелёныйзеленый?

— {{fsp}}А пропади они все, вместе взятые! — с сердцем ответила та. — Все были люди как люди, а теперь поди-ка…

В сенцах темно. Сквозь распахнутую дверь виднеются густо пересыпанное звёздамизвездами небо и краешек светлого месяца. Димка зарывается глубже в солому, приготавливаясь видеть продолжение интересного, но не досмотренного вчера сна. Засыпая, он чувствует, как приятно греет шею прикорнувший к нему верный Шмель…

В синем небе края облаков серебрятся от солнца. Широко по полям жёлтымижелтыми хлебами играет ветер, и лазурно-покоен летний день. Неспокойны только люди. Где-то за тёмнымтемным лесом протрещали раскатисто пулемётыпулеметы. Где-то за краем перекликнулись глухо орудия. И куда-то промчался лёгкийлегкий кавалерийский отряд.

— {{fsp}}Мам, с кем это?

— {{fsp}}Отстань!

Как-то бабка послала Димку отнести Головню на сеновал кусок сала и ломоть хлеба. Подбираясь к укромному логову, он заметил, что Головень, сидя к нему спиной, мастерит что-то. «Винтовка! — удивился Димка. — Вот так штука! На что она ему?»

Как раз в это время утихло всёвсе кругом. Прогнали красные Козолупа и ушли дальше на какой-то фронт. Тихо и безлюдно стало в маленькой деревушке, и Головень начал покидать сеновал и исчезать где-то подолгу. И вот как-то под вечер, когда лягушиными песнями зазвенел порозовевший пруд, когда гибкие ласточки заскользили по воздуху и бестолково зажужжала мошкара, решил Димка пробраться на сеновал.

Дверца была заперта на замок, но у Димки был свой ход — через курятник. Заскрипела отодвигаемая доска, громко заклохтали потревоженные куры. Испугавшись произведённогопроизведенного шума, Димка быстро юркнул наверх. На сеновале было душно и тихо. Пробрался в угол, где валялась красная подушка в перьях, и, принявшись шарить под крышей, наткнулся на что-то твёрдоетвердое. «Приклад!» Прислушался: на дворе — никого. Потянул и вытащил всю винтовку. Нагана не было. Винтовка оказалась русской. Димка долго вертел еёее, осторожно ощупывая и осматривая. «А что, если открыть затвор?»

Сам он никогда не открывал, но часто видел, как это делают солдаты. Потянул тихонько — рукоятка вверх подаётсяподается. Отодвинул на себя до отказа. «Умею!» — горделиво подумал он, но тут же заметил под затвором вынырнувший откуда-то желтоватый патрон. Это его немного озадачило, и он решил закрыть снова. Теперь пошло туже, и Димка заметил, что желтый патрон движется прямо в ствол. Он остановился в нерешительности, отодвинул от себя винтовку.

«И куда лезет, чёртчерт!»

Однако надо было торопиться. Он закрыл затвор и начал потихоньку толкать ружьёружье на место. Запрятал почти всёвсе, как вдруг распахнулась дверь и прямо перед Димкой очутилось удивлённоеудивленное и рассерженное лицо Головня.

— {{fsp}}Ты что, собака, здесь делаешь?

— {{fsp}}Ничего! — испуганно ответил Димка. — Я спал… И незаметно двинул ногой в сено приклад винтовки. В тот же момент грохнул глухой, но сильный выстрел. Димка чуть не сшиб Головня с лестницы, бросился сверху прямо на землю и пустился через огороды. Перескочив через плетень возле дороги, он оступился в канаву и, когда вскочил, почувствовал, как рассвирепевший Головень вцепился ему в рубаху.

— {{fsp}}Не сметь!

Кто-то сильными руками поднял его за плечи и поставил на землю. Только теперь рассмотрел он окружавших его кавалеристов и всадника в чёрномчерном костюме, с красной звездой на груди, перед которым растерянно стоял Головень.

— {{fsp}}Не сметь! — повторил незнакомец и, взглянув на заплаканное лицо Димки, добавил: — Не плачь, мальчуган, и не бойся. Больше он не тронет ни сейчас, ни после. — Кивнул одному головой и с отрядом умчался вперёдвперед.

— {{fsp}}Ты кто такой?

— {{fsp}}Здешний, — хмуро ответил Головень.

— {{fsp}}Почему не в армии?

— {{fsp}}Год не вышел.

— {{fsp}}Фамилия?… На обратном пути проверим. — Ударил шпорами кавалерист, и прыгнула лошадь с места галопом.

И остался на дороге недоумевающий и не опомнившийся ещёеще Димка. Посмотрел назад — нет никого. Посмотрел по сторонам — нет Головня. Посмотрел вперёдвперед и увидел, как чернеет точками и мчится, исчезая за горизонтом, красный отряд.

Высохли на глазах слёзыслезы. Утихла понемногу боль. Но идти домой Димка боялся и решил обождать до ночи, когда улягутся все спать. Направился к речке. У берегов под кустами вода была тёмнаятемная и спокойная, посерёдкепосередке отсвечивала розоватым блеском и тихонько играла, перекатываясь через мелкое каменистое дно.

На том берегу, возле опушки Никольскогоникольского леса, заблестел тускло огонёкогонек костра. Почему-то он показался Димке очень далёкимдалеким и заманчиво загадочным. «Кто бы это? — подумал он. — Пастухи разве?….. А может, и бандиты! Ужин варят — картошку с салом или ещёеще что-нибудь такое…» Ему очень хотелось есть. В сумерках огонек разгорался все ярче и ярче, приветливо мигая издалека мальчугану. Но еще глубже хмурился, темнел в сумерках беспокойный никольский лес.

— {{fsp}}Ты чего?

— {{fsp}}Ничего… Так!

— {{fsp}}А-а! — протянул тот, по-видимому удовлетворённыйудовлетворенный ответом. — Драться, значит, не будешь?

— {{fsp}}Чего-о?

— {{fsp}}Драться, говорю… А то смотри! Я даром что маленький, а так отошью…

— {{fsp}}Это ты пел?

— {{fsp}}Я.

— {{fsp}}А ты кто?

— {{fsp}}Я Жиган, — горделиво ответил тот. — Жиган из города… Прозвище у меня такое.

— {{fsp}}Барахло ты, а не жиган… Разве такие жиганы бывают?….. А вот песни поёшьпоешь здорово.

— {{fsp}}Я, брат, всякие знаю. На станциях по эшелонам завсегда пел. ВсёВсе равно хоть красным, хоть петлюровцам, хоть кому… Ежели товарищам, скажем, — тогда «АлёшаАлеша-ша» либо про буржуев. Белым — так тут надо другое: «Раньше были денежки, были и бумажки», «Погибла Расея», ну а потом «Яблочко» — его, конечно, на обе стороны петь можно, слова только переставлять надо.

— {{fsp}}А ты зачем сюда пришёлпришел?

— Крёстная{{fsp}}Крестная у меня тут, бабка Онуфриха. Я думал хоть с месяц отожраться. Куды там! Чтоб, говорит, тебя через неделю, через две здесь не было!

— {{fsp}}А потом куда?

— {{fsp}}Куда-нибудь. Где лучше.

— {{fsp}}А где?

— {{fsp}}Где? Кабы знать, тогда что! Найти надо.

— {{fsp}}Приходи утром на речку, Жиган. Раков по норьям ловить будем!

— {{fsp}}Не соврёшьсоврешь? Обязательно приду! — весьма довольный, ответил тот.

Перескочив плетень, Димка пробрался на тёмныйтемный двор и заметил сидевшую на крыльце мать. Он подошёлподошел к ней и, потянувши за платок, сказал серьёзносерьезно:

— {{fsp}}Ты, мам, не ругайся… Я нарочно долго не шёлшел, потому Головень меня здорово избил.

— {{fsp}}Мало тебе! — ответила она, оборачиваясь. — Не так бы надо…

Но Димка слышит в еёее словах и обиду, и горечь, и сожаление, но только не гнев.

… ПришёлПришел как-то на речку скучный-скучный Димка.

— {{fsp}}Убежим, Жиган! — предложил он. — Закатимся куда-нибудь подальше отсюда, право!

— {{fsp}}А тебя мать пустит?

— {{fsp}}Ты дурак, Жиган! Когда убегают, то ни у кого не спрашивают. Головень злой, дерётсядерется. Из-за меня мамку и Топа гонит.

— {{fsp}}Какого Топа?

— {{fsp}}Братишку маленького. Топает он чудно{{акут}}, когда ходит, ну вот и прозвали. Да и так надоело всёвсе. Ну, что дома?

— {{fsp}}Убежим! — оживлённооживленно заговорил Жиган. — Мне что не бежать? Я хоть сейчас. По эшелонам собирать будем.

— {{fsp}}Как собирать?

— {{fsp}}А так: спою я что-нибудь, а потом скажу: «Всем товарищам нижайшее почтенье, чтобы был вам не фронт, а одно развлеченье. Получать хлеба по два фунта, табаку по осьмушке, не попадаться на дороге ни пулемётупулемету, ни пушке». Тут, как начнут смеяться, снять шапку в сей же момент и сказать: «Граждане! Будьте добры, оплатите детский труд».

Димка подивился лёгкостилегкости и уверенности, с какой Жиган выбрасывал эти фразы, но такой способ существования ему не особенно понравился, и он сказал, что гораздо лучше бы вступить добровольцами в какой-нибудь отряд, организовать собственный или уйти в партизаны. Жиган не возражал, и даже наоборот, когда Димка благосклонно отозвался о красных, «потому что они за революцию», выяснилось, что Жиган служил уже у красных.

Димка посмотрел на него с удивлением и добавил, что ничего и у зелёныхзеленых, «потому что гусей они едят много». Дополнительно тут же выяснилось, что Жиган бывал также у зелёныхзеленых и регулярно получал свою порцию, по полгуся в день.

— {{fsp}}Перво-наперво хлеба надо хоть для начала захватить, — заявил Димка, — а то как из дома, так и по соседям. А потом спичек…

— {{fsp}}Котелок бы хорошо. Картошки в поле нарыл — вот тебе и обед!

Димка вспомнил, что Головень принёспринес с собой крепкий медный котелок. Бабка начистила его золой и, когда он заблестел, как праздничный самовар, спрятала в чулан.

— {{fsp}}Заперто только, а ключ с собой носит.

— {{fsp}}Ничего! — заявил Жиган. — Из-под всякого запора при случае можно, повадка только нужна.

— {{fsp}}Зачем у сараев? — возразил Жиган. — Можно ещёеще куда-либо… А то рядом с мёртвымимертвыми!

— {{fsp}}А тебе что мёртвыемертвые? — насмешливо спросил Димка.

В этот же день Димка притащил небольшой ломоть сала, а Жиган — тщательно завёрнутыезавернутые в бумажку три спички.

— {{fsp}}Нельзя помногу, — пояснил он. — У Онуфрихи всего две коробки, так надо, чтоб незаметно.

И с этой минуты побег был решёнрешен окончательно.

А везде беспокойно бурлила жизнь. Где-то недалеко{{акут}} проходил большой фронт. ЕщёЕще ближе — несколько второстепенных, поменьше. А кругом красноармейцы гонялись за бандами, или банды за красноармейцами, или атаманы дрались меж собой. Крепок был атаман Козолуп. У него морщина поперёкпоперек упрямого лба залегла изломом, а глаза из-под седоватых бровей посматривали тяжело. Угрюмый атаман! ХитёрХитер, как чёртчерт, атаман ЛёвкаЛевка. У него и конь смеётсясмеется, оскаливая белые зубы, так же как и он сам. Но с тех пор, как отбился он из-под начала Козолупа, сначала глухая, а потом и открытая вражда пошла между ними.

Написал Козолуп приказ поселянам: «Не давать ЛёвкеЛевке ни сала для людей, ни сена для коней, ни хат для ночлега».

Засмеялся ЛёвкаЛевка, написал другой.

Прочитали красные оба приказа. Написали третий: «Объявить ЛёвкуЛевку и Козолупа вне закона» — и всёвсе. А много им расписывать было некогда, потому что здорово гнулся у них главный фронт.

И пошло тут что-то такое, чего и не разберёшьразберешь. Уж на что дед Захарий! На трёхтрех войнах был. А и то, когда садился на завалинке возле рыжей собачонки, которой пьяный петлюровец шашкой ухо отрубил, говорил:

— {{fsp}}Ну и времечко!

Приехали сегодня зелёныезеленые, человек двадцать. Заходили двое к Головню. Гоготали и пили чашками мутный крепкий самогон.

Когда Головень ушёлушел, Димка, давно хотевший узнать вкус самогонки, слил остатки из чашек в одну.

— {{fsp}}Димка, мне! — плаксиво захныкал Топ.

— {{fsp}}Оставлю, оставлю!

Но едва он опрокинул чашку в рот, как, отчаянно отплёвываясьотплевываясь, вылетел на двор.

Возле сараев он застал Жигана.

— {{fsp}}А я, брат, штуку знаю.

— {{fsp}}Какую?

— {{fsp}}У нас за хатой зелёныезеленые яму через дорогу роют, а чёртчерт еёее знает — зачем. Должно, чтоб никто не ездил.

— {{fsp}}Как же можно не ездить? — с сомнением возразил Димка. — Тут не так что-то. Не иначе, как что-нибудь затевается.

Пошли осматривать свои запасы. Их было ещёеще не многонемного: два куска сала, кусок варёноговареного мяса и с десяток спичек.

Далеко, в Ольховке, приткнувшейся к опушке Никольскогоникольского леса, ударил несколько раз колокол. Но не тревожным набатом, а так просто, мягко-мягко. И когда густые дрожащие звуки мимо соломенных крыш дошли до ушей старого деда Захария, подивился он немного давно не слыханному спокойному звону и, перекрестившись неторопливо, крепко сел на своёсвое место, возле покривившегося крылечка. А когда сел, то подумал: «Какой же это праздник завтра будет?» И так прикидывал и этак — ничего не выходит. Потому престольный в Ольховке уже прошёлпрошел, а спасу ещёеще рано. И спросил Захарий, постучавши палкой в окошко, у выглянувшей оттуда старухи:

— {{fsp}}Горпина, а Горпина, или у нас завтра воскресенье будет?

— {{fsp}}Что ты, старый! — недовольно ответила перепачканная в муке Горпина. — Разве же после среды воскресенье бывает?

— {{fsp}}Ото ж и я так думаю…

Набежал ветерок, чуть колыхнул седую бороду. И увидел дед Захарий, как высунулись любопытные бабы из окошек, выкатились ребятишки из-за ворот, а с поля донёссядонесся какой-то протяжный странный звук, как будто заревел бык либо корова в стаде, только ещёеще резче и дольше:

— {{fsp}}Ты тюпайся швидче, старый дурак! Или ты не видишь, что такое начинается?

— {{fsp}}Ляг… ляг на пол, Димушка. Господи, только бы из орудиев не начали!

— {{fsp}}Мам, я не хочу на полу, я на печку лучше…

— {{fsp}}Лежи, лежи! Вот придётпридет гайдамак… он тебе!

ВсёВсе стихло. Прошло ещёеще с полчаса. Кто-то застучал в сенцах, изругался, наткнувшись на пустое ведро. Распахнулась дверь, и в хату вошёлвошел вооружённыйвооруженный Головень.

Он был чем-то сильно разозлёнразозлен, потому что, выпивши залпом ковш воды, оттолкнул сердито винтовку в угол и сказал с нескрываемой досадой:

— {{fsp}}Ах, чтоб ему!…..

Утром…Утром встретились ребята рано.

— {{fsp}}Жиган, — спросил Димка, — ты не знаешь, отчего вчера… С кем это?

— {{fsp}}О, брат! Было у нас вчера дело…

— {{fsp}}Ты не ври только! Я ведь видел, как ты сразу тоже за огороды припустился.

— {{fsp}}А почёмпочем ты знаешь? Может, я кругом! — обиделся Жиган.

— {{fsp}}Машина вчера езжала, а ей в Ольховке починка была. Она только оттуда, а Гаврила-дьякон в колокол: бум!…—.. — сигнал, значит.

— {{fsp}}Ну?

— {{fsp}}Ну, вот и ну… Подъехала к деревне, а по ней из ружей. Она было назад, глядь — ограда уже заперта.

— {{fsp}}И поймали кого?

— {{fsp}}Нет… Оттуда такую стрельбу подняли, что и не подступиться. А потом видят — дело плохо, и врассыпную… Тут их и постреляли. А один убёгубег. Бомбу бросил ря-адышком, у Онуфрихиной хаты все стёкластекла полопались. По нёмнем из ружей кроют, за ним гонятся, а он через плетень, через огороды, да и утёкутек.

— {{fsp}}А машина?

— {{fsp}}Машина и сейчас тут… только негодная, потому что, как убегать, один гранатой запустил. Всю искорёжил…искорежил… Я уж бегал… Федька Марьин допрежь меня ещёеще поспел. Гудок стащил. НажмёшьНажмешь резину, а он как зовоет!

Весь день только и было разговоров, что о вчерашнем происшествии. ЗелёныеЗеленые ускакали ещёеще ночью. И осталась снова без власти маленькая деревушка.

Между тем приготовления к побегу подходили к концу.

Оставалось теперь стащить котелок, что и решено было сделать завтра вечером при помощи длинной палки с насаженным гвоздёмгвоздем через маленькое окошко, выходящее в огород.

Жиган пошёлпошел обедать.

Завалился было сразу на солому и начал баловаться, защищаясь от яростно атакующего его Шмеля, но вскоре привстал, немного встревоженный. Ему показалось, что снопы разбросаны как-то не так, не по-обыкновенному. «Неужели из ребят кто-нибудь лазил? Вот черти!» И он подошёлподошел, чтобы проверить, не открыл ли кто место, где спрятана провизия. Пошарил рукой — нет, тут! Вытащил сало, спички, хлеб. Полез за мясом — нет!

— {{fsp}}Ах, черти! — выругался он. — Это не иначе как Жиган сожрал. Если бы кто из ребят, так уж всёвсе сразу бы.

— {{fsp}}Ты мясо ел? — спросил Димка, уставившись на него сердито.

— {{fsp}}Ел! — ответил он. — Вку-усно…

— {{fsp}}Вкусно! — напустился на него разозлённыйразозленный Димка. — А тебе кто позволил? А где такой уговор был? А на дорогу что?….. Вот я тебя тресну по башке, тогда будет вкусно!…..

— {{fsp}}Так это же я дома за обедом. Онуфриха раздобрилась, кусок из щей вынула, здоро-овый!

— {{fsp}}А отсюда кто взял?

— {{fsp}}И не знаю вовсе.

— {{fsp}}Побожись.

— {{fsp}}Ей-богу! Вот чтоб мне провалиться сей же секунд, ежели брал!

Но потому ли, что Жиган не провалился «сей же секунд», или потому, что отрицал обвинение с необыкновенной горячностью, только Димка решил, что в виде исключения на этот раз Жиган не врётврет.

И, глазами скользнув по соломе, Димка позвал Шмеля, протягивая руку к хворостине:

— {{fsp}}Шмель, а ну поди сюда!

— {{fsp}}Он сожрал, — с негодованием подтвердил Жиган. — И кусок-то какой жи-ирный!

Перепрятали всёвсе повыше, заложили доской и привалили кирпич.

— {{fsp}}В лесу ночевать возле костра… хорошо!

— {{fsp}}Темно ночью только, — с сожалением заметил Жиган.

— {{fsp}}А что темно? У нас ружья будут, мы и сами…

— {{fsp}}Вот если поубивают… — начал опять Жиган и добавил серьёзносерьезно: — Я, брат, не люблю, чтоб меня убивали.

— {{fsp}}Я тоже, — сознался Димка. — А то что, в яме-то… вон как эти. — И он кивнул головой туда, где покривившийся крест чуть-чуть вырисовывался из-за густых сумерек.

При этом напоминании Жиган съёжилсясъежился и почувствовал, что в вечернем воздухе стало как бы прохладнее.

Но, желая показаться молодцом, он ответил равнодушно:

— {{fsp}}Да, брат… А у нас была один раз штука…

И оборвался, потому что Шмель, улёгшийсяулегшийся под боком Димки, поднял голову, насторожил уши и заворчал предостерегающе и сердито.

— {{fsp}}Ты что? Что ты, Шмелик? — с тревогой спросил его Димка и погладил по голове.

— {{fsp}}Крысу чует, — шёпотомшепотом проговорил Жиган и, притворно зевнув, добавил: — Домой надо идти, Димка.

— {{fsp}}Сейчас. А какая у вас была штука?

Но Жигану стало уже не до штуки, и, кроме того, то, что он собирался соврать, вылетело у него из головы.

— Пойдём{{fsp}}Пойдем, — согласился Димка, обрадовавшись, что Жиган не вздумал продолжать рассказ.

Шмель поднялся тоже, но не пошёлпошел сразу, а остановился возле соломы и заворчал тревожно снова, как будто дразнил его кто из темноты.

— {{fsp}}Крыс чует! — повторил теперь Димка.

— {{fsp}}Крыс? — упавшим голосом ответил Жиган. — А только почему же это он раньше их не чуял? — И добавил негромко: — Холодно что-то. Давай побежим, Димка!.. А большевик тот, что убег, где-либо подле деревни недалеко.

— А дед Захарий и говорит: «О, Горпина, ты спрячь лучше язык подальше». Тут я вошёлвошел в хату. Гляжу, а на лавке рубашка лежит, порванная и вся в крови. И как увидала меня, села на неёнее Горпина сей же секунд и велит: «Подай ему, старый, с полчашки», а сама не поднимается. А мне что, я и так видел. Так вот, думаю, это большевика пулей подшибло.

Помолчали, обдумывая неожиданно подслушанную новость. У одного глаза прищурились, уставившись неподвижно и серьёзносерьезно. У другого забегали и заблестели.

И сказал Димка:

— {{fsp}}Вот что, Жиган, молчи лучше и ты. Много и так поубивали красных у нас возле деревни, и всёвсе поодиночке.

А время шло. Час за часом прошёлпрошел полдень, обед, наступил вечер.

Засели они рановато, и долго ещёеще через двор проходили люди. Наконец пришёлпришел Головень, позвала Топа мать. И прокричала с крыльца:

— {{fsp}}Димка! Диму-ушка! Где ты делся?

«Ужинать!» — решил он, но откликнуться, конечно, и не подумал. Мать постояла-постояла и ушла.

Подождали. Крадучись вышли. Возле стенки чулана остановились. Окошко было высоко. Димка согнулся, упёршисьупершись руками в колени. Жиган забрался к нему на спину и осторожно просунулся в окошко.

— {{fsp}}Скорей, ты! У меня спина не каменная.

— {{fsp}}Темно очень, — шёпотомшепотом ответил Жиган. С трудом зацепив котелок, он потащил его к себе и спрыгнул. — Есть!

— {{fsp}}Жиган, — спросил Димка, — а колбасу где ты взял?

— {{fsp}}Там висела ря-адышком. Бежим скорей!

Проворно юркнули в сторону, но за плетнёмплетнем вспомнили, что забыли палку с крюком у стенки. Димка — назад. Схватил и вдруг увидел, что в дыру плетня просунул голову и любопытно смотрит на него Топ.

— {{fsp}}Ты зачем койбасу стащил?

— {{fsp}}Это не стащил, Топ. Это надо, — поспешно ответил Димка. — Воробушков кормить. Ты любишь, Топ, воробушков? Чирик-чирик!….. Чирик-чирик!….. Ты не говори только. Не скажешь? Я тебе гвоздь завтра дам хороший!

— {{fsp}}Воробушков? — серьезно спросил Топ.

— {{fsp}}Да-да! Вот ей-богу!….. У них нет… беБе-едные!

— {{fsp}}И гвоздь дашь?

— {{fsp}}И гвоздь дам… Ты не скажешь, Топ? А то не дам гвоздя и с Шмелькой играть не дам.

— {{fsp}}Прячь скорей!

— {{fsp}}Давай! — И Жиган полез в щель, под крышу. — Димка, тут темно, — тревожно ответил он. — Я не найду ничего…

— {{fsp}}А дурной, врёшьврешь ты, что не найдёшьнайдешь! Испугался уж!

Полез сам. В потёмкахпотемках нащупал руку Жигана и почувствовал, что она дрожит.

— {{fsp}}Ты чего? — спросил он, ощущая, что страх начинает передаваться и ему.

— {{fsp}}Там… — И Жиган крепче ухватился за Димку.

И Димка ясно услыхал доносившийся из тёмнойтемной глубины сарая тяжёлыйтяжелый, сдавленный стон.

В следующую же секунду, с криком, скатившись вниз, не различая ни дороги, ни ям, ни тропинок, оба в ужасе неслись прочь.

В эту ночь долго не мог заснуть Димка. Понемногу в голове у него начали складываться кое-какие предположения: «Крысы… Кто съел мясо?….. Рубашка… стон… А что, если?…..»

Утром он был уже у сараев. Отвалил солому и забрался в дыру. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь многочисленные щели, прорезали полутьму пустого сарая. Передние подпорки там, где должны были быть ворота, обвалились, и крыша осела, наглухо завалив вход. «Где-то тут», — подумал Димка и пополз. Завернул за груду рассыпавшихся необожжённыхнеобожженных кирпичей и остановился испугавшись. В углу, на соломе, вниз лицом лежал человек. Заслышав шорох, он чуть приподнял голову и протянул руку к валявшемуся нагану. Но потому ли, что изменили ему силы, или ещёеще почему-либо, только, всмотревшись воспалённымивоспаленными, мутными глазами, разжал он пальцы, опустил револьвер и, приподнявшись, проговорил хрипло, с трудом ворочая языком:

— {{fsp}}Пить!

Димка сделал шаг вперёдвперед. Блеснула звёздочказвездочка с белым венком, и Димка едва не крикнул от удивления, узнав в раненом незнакомца, когда-то вырвавшего его из рук Головня.

Схватив котелок, Димка помчался за водой на речку. Возвращаясь бегом, он едва не столкнулся с Марьиным Федькой, помогавшим матери тащить мокрое бельёбелье. Димка поспешно шмыгнул в кусты и видел оттуда, как Федька замедлил шаг, с любопытством поворачивая голову в его сторону. И если бы мать, заметившая, как сразу потяжелела корзина, не крикнула сердито: «Да неси ж дьяволёнокдьяволенок, чего ты завихлялся», то Федька, конечно, не утерпел бы проверить, кто это спрятался столь поспешно в кустах.

— {{fsp}}Красные далеко?

— {{fsp}}Далеко. И не слыхать вовсе.

— {{fsp}}А в городе?

— {{fsp}}Петлюровцы, кажись.

— {{fsp}}Мальчик, ты никому не скажешь?

— {{fsp}}Жигану разве!

— {{fsp}}Это с которым вы бежать собирались?

— {{fsp}}Да, — смутившись, ответил Димка. — Вот и он, кажется.

— {{fsp}}Ты чего? — спросил Жиган.

— {{fsp}}Тише! Лезь сюда… Надо.

— {{fsp}}Так ты позвал бы, а то на-ко… Камнем! Ты б еще кирпичом запустил.

Спустились оба в дыру. Увидев перед собой незнакомца и тёмныйтемный револьвер на соломе, Жиган остановился, оробев.

— {{fsp}}Ну что, мальчуганы?

— {{fsp}}Это вот Жиган! — И Димка тихонько подтолкнул его вперёдвперед.

Жиган и Димка сидели почти всёвсе время молча.

Пуля зелёныхзеленых ранила человека в ногу; кроме того, три дня у него не было ни глотка воды во рту, и и мучился он сильно.

— {{fsp}}Мальчуганы! — сказал он уже совсем ясно. И по голосу только теперь Димка ещёеще раз узнал в нёмнем незнакомца, крикнувшего Головню: «Не сметь!» — Вы славные ребятишки… Я часто слушал, как вы разговаривали… Но если вы проболтаетесь, то меня убьют…

— {{fsp}}Не должны бы! — неуверенно вставил Жиган.

— {{fsp}}Как не должны бы? — разозлился Димка. — Ты говори: нет, да и всё…все… Да вы его не слушайте, — чуть ли не со слезами обратился он к незнакомцу. — Ей-богу, не скажем! Вот провалиться мне, всёвсе обещаю… Вздую…

— {{fsp}}Да я, Дим, и сам… что не должны, значит, ни в коем случае.

И Димка увидел, как незнакомец улыбнулся ещёеще раз.

… За…За обедом Топ сидел-сидел, да и выпалил:

— {{fsp}}Давай, Димка, гвоздь, а то я мамке скажу, что ты койбасу воробушкам таскал.

Димка едва не подавился куском картошки и громко зашумел табуреткой. К счастью, Головня не было, мать доставала похлебку из печки, а бабка была туговата на ухо.

К счастью, Головня не было, мать доставала похлёбку из печки, а бабка была туговата на ухо. И Димка проговорил шёпотомшепотом, подталкивая Топа ногой:

— Дай пообедаю, у меня уже припасёнприпасен.

После некоторых поисков выдернул он в сарае из стены здоровенный гвоздь и отнёсотнес Топу.

— {{fsp}}Большой больно, Димка! — ответил Топ, удивлённоудивленно поглядывая на толстый и неуклюжий гвоздь.

— {{fsp}}Что большой? Вот оно и хорошо, Топ. А чего маленький: заколотишь сразу — и всёвсе. А тут долго сидеть можно: тук, тук!….. Хороший гвоздь!

Вечером Жиган нашёлнашел у Онуфрихи кусок чистого холста для повязки. А Димка, захватив из своих запасов кусок сала побольше, решился раздобыть йоду.

— {{fsp}}Ты скажи-ка, пусть лучше мать сама придётпридет. Я прямо сам ей и смажу. А наливать… к чему же?

Но Димка отчаянно замотал головой.

—{{fsp}}Гм… Что ты головой мотаешь?

— {{fsp}}Да вы, батюшка, наливайте, — поспешно заговорил Димка, — а то мамка наказывала: «Как если не будет давать, бери, Димка, сало и тащи назад».

— {{fsp}}А ты скажи ей: «Дарствующий да не печется о даре своёмсвоем, ибо будет пред лицом всевышнего дар сей всуе». Запомнишь?

— {{fsp}}Запомню!… А вы всёвсе-таки наливайте, батюшка.

Отец Перламутрий надел на босу ногу туфли причём— причем Димка подивился их необычайным размерам — и, прихватив сало, ушёлушел с пузырьком в другую комнату.

— {{fsp}}На{{акут}} вот, — проговорил он, выходя. — Только от доброты своей… — И спросил, подумав: — А у вас куры несутся, хлопец?

— {{fsp}}От доброты! — разозлился Димка. — Меньше половины… — И на повторный вопрос, выходя из двери, ответил серьёзносерьезно: — У нас, батюшка, кур нету, одни петухи только.

И всёвсе же часто они пробирались к сараям и подолгу проводили время возле незнакомца.

Он охотно болтал с ними, рассказывал и шутил даже. Только иногда, особенно когда заходила речь о фронтах, глубокая складка залегала возле бровей, он замолкал и долго думал о чёмчем-то.

— {{fsp}}Ну что, мальчуганы, не слыхать, как там?

«Там» — это на фронте. Но слухи в деревне ходили смутные, разноречивые.

И хмурился и нервничал тогда незнакомец. И видно было, что больше, чем ежеминутная опасность, больше, чем страх за свою участь, тяготили его незнание, бездействие и неопределённостьнеопределенность.

Привязались к нему оба мальчугана. Особенно Димка. Как-то раз, оставив дома плачущую мать, пришёлпришел он к сараям печальный, мрачный.

— {{fsp}}Головень бьёт…бьет… — пояснил он. — Из-за меня мамку гонит, Топа тоже… Уехать бы к батьке в Питер… Но никак.

— {{fsp}}Почему никак?

— {{fsp}}Не проедешь: пропуски разные. Да билеты, где их выхлопочешь? А без них нельзя.

— {{fsp}}Если бы были красные, я бы тебе достал пропуск, Димка.

— {{fsp}}Ты?! — удивился тот. И после некоторого колебания спросил то, что давно его занимало: — А ты кто? Я знаю: ты пулемётныйпулеметный начальник, потому тот раз возле тебя солдат был с «льюисом».

И с тех пор Димка ещёеще больше захотел, чтобы скорее пришли красные.

А неприятностей у него набиралось всёвсе больше и больше. Безжалостный Топ уже пятый раз требовал по гвоздю и, несмотря на то что получал их, всёвсе-таки проболтался матери. Затем в кармане штанов мать разыскала остатки махорки, которую Димка таскал для раненого. Но самое худшее надвинулось только сегодня. По случаю праздника за доброхотными даяниями завернул в хату отец Перламутрий. Между разговорами он вставил, обращаясь к матери:

— {{fsp}}А сало всёвсе-таки старое, так ты бы с десяточек яиц за лекарство дополнительно…

— {{fsp}}За какое ещёеще лекарство?

Димка заёрзалзаерзал беспокойно на стуле и съёжилсясъежился под устремлённымиустремленными на него взглядами.

— {{fsp}}Я, мама… собачке, Шмелику… — неуверенно ответил он. — У него ссадина была здоровая…

— {{fsp}}Сегодня я твоего пса пристрелю. — И потом добавил, поглядывая как-то странно: — А к тому же ты врёшьврешь, кажется. — И не сказал больше ничего, не избил даже.

— {{fsp}}Возможно ли! Для всякой твари сей драгоценный медикамент? — с негодованием вставил отец Перламутрий. — А поелику солгал, повинен дважды: на земли и на небеси. — При этом он поднял многозначительно большой палец, перевёлперевел взгляд с земляного пола на потолок и, убедившись в том, что слова его произвели должное впечатление, добавил, обращаясь к матери: — Так я, значит, на десяточек располагаю.

— {{fsp}}Димка, а говорят про нашего-то на деревне, — огорошил его при встрече Жиган. — Тут, мол, он, недалеко где-либо. Потому рубашка… а к тому же СёмкаСемка Старостин возле Горпининого забора книжку нашёлнашел, тоже кровяная. Я сам один листочек видел. Белый, а в углу буквы «Р. В. С.» и дальше палочки, вроде как на часах.

— {{fsp}}Жиган, — шёпотомшепотом сказал он, хотя кругом никого не было, — надо, тово… ты не ходи туда прямо… лучше вокруг бегай. Как бы не заметили.

— {{fsp}}Что же, — сказал он, — будьте только осторожней, ребята. А если не поможет, ничего тогда не поделаешь… Не хотелось бы, правда, так нелепо пропадать…

— {{fsp}}А если лепо?

— {{fsp}}Нет такого слова, Димка. А если не задаром, тогда можно.

— {{fsp}}И песня такая есть, — вставил Жиган. — Кабы не теперь, я спел бы, — хорошая песня. Повели коммуниста, а он им объясняет у стенки… Мы знаем, говорит, по какой причине боремся, за что и умираем… Только ежели словами рассказывать, не выходит. А вот когда солдаты на фронт уезжали, ну и пели… Уж на что железнодорожные, и те рты раскрыли, так тебя и забирает.

Домой возвращались поодиночке. Димка ушёлушел раньше; он добросовестно направился к речке, а оттуда домой.

Между тем Жиган со свойственной ему беспечностью захватил у незнакомца флягу, чтобы набрать воды, забыл об уговорах и пошёлпошел ближайшим путёмпутем — через огороды. Замечтавшись, он засвистел и оборвал сразу, когда услышал, как что-то хрустнуло возле кустов.

— {{fsp}}Стой, дьявол! — крикнул кто-то. — Стой, собака!

Он испуганно шарахнулся, бросился в сторону, взметнулся на какой-то плетень и почувствовал, как кто-то крепко ухватил его за штанину. С отчаянным усилием он лягнул ногой, по-видимому попав кому-то в лицо. И, перевалившись через плетень на грядкугрядки с капустой, выпустив флягу из рук, он кинулся в темноту…

… Димка…Димка вернулся, ничего не подозревая, и сразу же завалился спать. Не прошло и двадцати минут, как в хату с ругательствами ввалился Головень и сразу же закричал на мать:

— {{fsp}}Пусть лучше твой дьяволёнокдьяволенок и не ворочается вовсе… Ногой меня по лицу съездил… Убью…

— {{fsp}}Когда съездил? — со страхом спросила мать.

— {{fsp}}Когда? Сейчас только.

— {{fsp}}Да он спит давно…

— {{fsp}}А чёртчерт! Прибег, значит, только что. Каблуком по лицу стукнул, а она — спит! — И он распахнул дверь, направляясь к Димке.

— {{fsp}}Что ты! Что ты! — испуганно заговорила мать. — Каким каблуком? Да у него с весны и обувки нет никакой. Он же босый! Кто ему покупал?….. Ты спятил, что ли?

— {{fsp}}Гм… — промычал он, усаживаясь на лавку и бросая на стол флягу. — Ошибка вышла… Но кто же и где его скрывает? И рубашка, и листки, и фляга… — Потом помолчал и добавил: — А собаку-то вашу я убил всёвсе-таки.

— {{fsp}}Как убил?! — переспросила мать.

— {{fsp}}Так. Бабахнул в башку, да и всёвсе тут.

Димка, уткнувшись лицом в полушубок, зарывшись глубоко в поддёвкуподдевку, дёргалсядергался всем телом и плакал беззвучно, но горько-горько. Когда утихло всёвсе, ушёлушел на сеновал Головень, подошла к Димке мать и, заметив, что он всхлипывает, сказала, успокаивая:

— {{fsp}}Ну будет, Димушка! Стоит об собаке…

Но при этом напоминании перед глазами Димки ещёеще яснее и ярче встал образ ласкового, помахивающего хвостом Шмеля, и ещёеще с большей силой он затрясся и ещёеще крепче втиснул голову в намокшую от слёзслез овчину…

— {{fsp}}Эх, ты! — проговорил Димка и не сказал больше ничего.

— {{fsp}}Разве ж я знал, Димка?

— {{fsp}}«Знал»! А что я говорил?….. Долго ли было кругом обежать? А теперь что? Вот Головень седло налаживает, ехать куда-то хочет. А куда? Не иначе, как к ЛёвкеЛевке или ещёеще к кому — даёшьдаешь, мол, обыск!

Незнакомец тоже посмотрел на Жигана. Был в его взгляде только лёгкийлегкий укор, и сказал он мягко:

— {{fsp}}Хорошие вы, ребята… — И даже не рассердился, как будто не о нёмнем и речь шла.

— {{fsp}}А красные в городе. Нищий Авдей пришёлпришел. Много, говорит, и всёвсе больше на конях. — Потом он поднял глаза и сказал всёвсе тем же виноватым и негромким голосом: — Я попробовал бы… Может, проберусь как-нибудь… успею ещёеще.

Удивился Димка. Удивился незнакомец, заметив серьёзносерьезно остановившиеся на нёмнем большие тёмныетемные глаза мальчугана. И больше всего удивился откуда-то внезапно набравшийся решимости сам Жиган.

Так и решили. Торопливо вырвал незнакомец листок из книжки. И пока он писал, увидел Димка в левом углу те же три загадочные буквы «Р. В. С.» и потом палочки, как на часах.

— {{fsp}}Вот, — проговорил тот, подавая, — возьми, Жиган… ставлю аллюр два креста. С этим значком каждый солдат — хоть ночью, хоть когда — сразу же отдаст начальнику. Да не попадись смотри.

— {{fsp}}Ты не подкачай, — добавил Димка. — А то не берись вовсе… Дай я.

— {{fsp}}Знаю сам… Что мне, впервой, что ли?

И, выскочив из щели, он огляделся по сторонам и, не заметив ничего подозрительного, пустился краем наперерез дороге.

Солнце стояло ещёеще высоко над Никольскимникольским лесом, когда выбежал на дорогу Жиган и когда мимо Жигана по той же дороге рысью промчался куда-то Головень.

… Недалеко от опушки Жиган догнал подводы, нагруженные мукой и салом. На телегах сидело пять человек с винтовками. Подводы двигались потихоньку, а Жигану надо было торопиться, поэтому он свернул в кусты и пошёлпошел дальше не по дороге, а краем леса.

Попадались полянки, заросшие высокими жёлтымижелтыми цветами. В тени начинала жужжать мошкара. Проглядывали ягоды дикой малины. На ходу он оборвал одну, другую, но не остановился ни на минуту.

«ВёрстВерст пять отмахал! — подумал он. — Хорошо бы дальше так же без задержки».

Завернул за поворот и зажмурился. Прямо навстречу брызгали густые красноватые лучи заходящего солнца. С верхушки высокого клёнаклена по-вечернему звонко пересвистнула какая-то пташка, и что-то затрепыхалось в листве кустов.

— {{fsp}}Эй! — услышал он негромкий окрик.

Обернулся и не увидел никого.

— {{fsp}}Эй, хлопец, поди сюда!

И он разглядел за небольшим стогом сена у края дороги двух человек с винтовками, кого-то поджидавших. В стороне у деревьев стояли их кони. Подошёл.

— {{fsp}}Откуда ты идёшьидешь?….. Куда?

— {{fsp}}Оттуда… — И он, махнув рукой, запнулся, придумывая дальше. — С хутора я. Корова убегла… Может, повстречали где? Рыжая, и рог у ей один спилен. Ей-богу, как провалилась, а без еёее — хоть не ворочайся.

— {{fsp}}Не видали… ТёлкаТелка тут бродила какая-то, так ту наши ещёеще в утро сожрали… А тебе не попадались подводы какие?

— {{fsp}}Едут какие-то… должно рядом уже.

— {{fsp}}Забирайся! — крикнул один, подводя лошадей. — Сядешь ко мне за спину.

— {{fsp}}Мне домой надо, у меня корова… — жалобно завопил Жиган. — Куда я поеду?…..

— {{fsp}}Забирайся, куда говорят. Тут недалеко отпустим. А то ты ещёеще сболтнёшьсболтнешь подводчикам.

Тщетно уверял Жиган, что у него корова, что ему домой и что он ни слова не скажет подводчикам, — ничто не помогало. И совершенно неожиданно для себя он очутился за спиной у одного из зелёныхзеленых. Поехали рысью. В другое время это доставило бы ему очень большое удовольствие, но сейчас совсем нет, особенно когда он понял из нескольких брошенных слов, что едут они к отряду ЛёвкиЛевки, дожидающемуся чего-то в лесу. «А ну как Головень там, — мелькнула вдруг мысль, — да узнает сейчас, что тогда?» И, почти не раздумывая, под впечатлением обуявшего его ужаса, он слетел кубарем с лошади и бросился с дороги.

— {{fsp}}Куда дьяволёнок? — круто остановил лошадь и вскинул винтовку один.

— {{fsp}}Стой!….. Не стреляй: всёвсе дело испортишь.

«ЛёвкаЛевка! — подумал он. — Не иначе, как к нему Головень. — И сразу же сжалось сердце. — Хоть бы не поспели до темноты: ночью всёвсе равно не найдут, а утром, может, красные…»

«С обозниками, — догадался он. — Скорей надо, а тут накона-ко: без пути».

Но лес поредел вскоре, и под ногами у него снова очутилась дорога. Жиган вздохнул и бегом пустился дальше. Не прошло и двадцати минут, как рысью прямо навстречу ему вылетел торопившийся куда-то отряд. Не успел он опомниться, как оказался окружённыйокруженный всадниками. ПовёлПовел испуганными глазами. И чуть не упал со страху, увидев среди них Головня. Но то ли потому, что ототот всего раз или два встречал Жигана, потому ли, что не ожидал наткнуться здесь на мальчугана, или, наконец, может быть, потому, что принялся подтягивать подпругу у плохонького, наспех наложенного седла, только Головень не обратил на него никакого внимания.

— {{fsp}}Хлопец, — спросил его один, грузный и с большими седоватыми усами, — тебя куда дьявол несётнесет?

— {{fsp}}С хутора… — начал Жиган. — Корова у меня… чёрнаячерная, и пятна на ей…

— Врёшь{{fsp}}Врешь! Тут и хутора никакого нет.

Испугался Жиган ещёеще больше и ответил, запинаясь:

— {{fsp}}Да не тут… А как стрелять начали, испугался я и убежал…

— {{fsp}}Слышали? — перебил первый. — Я ж говорил, что где-то стреляют.

— {{fsp}}Ей-богу, стреляли, — заговорил быстро, начиная о чёмчем-то догадываться, Жиган, — на Никольской дороге. Там Козолупу мужики продукт везли. А ЛёвкиныЛевкины ребята на них напали.

— {{fsp}}Как напали?! — гневно заорал тот. — Как они смели!

— {{fsp}}Ей-богу, напали… Сам слышал: чтоб, говорят, сдохнуть Козолупу… Жирно с него… и так обжирается, старый чёрт…черт…

— {{fsp}}Слышали?! — заревел зелёныйзеленый. — Это я обжираюсь?

— {{fsp}}Обжирается, — подтвердил Жиган, у которого язык заработал, как мельница. — Если, говорят, сунется он, мы напомним ему… Мне что? Это всёвсе ихние разговоры.

Жиган готов был выпалить ещёеще не один десяток обидных для достоинства Козолупа слов, но тот и так был взбешёнвзбешен до крайности и потому рявкнул грозно:

— {{fsp}}По коням!

— {{fsp}}А с ним что? — спросил кто-то, указывая на Жигана.

— {{fsp}}А всыпь ему раз плетью, чтобы не мог впредь такие слова слушать.

Ускакал отряд в одну сторону, а Жиган, получив ни за что ни про что по спине, помчался в другую, радуясь, что ещёеще так легко отделался.

Миновали сумерки. Высыпали звёздызвезды, спустилась ночь. А Жиган то бежал, то шёлшел, тяжело дыша, то изредка останавливался — перевести дух. Один раз, заслышав мерное бульканье, отыскал в темноте ручей и хлебнул, разгорячённыйразгоряченный, несколько глотков холодной воды. Один раз шарахнулся испуганно, наткнувшись на сиротливо покривившийся придорожный крест. И понемногу отчаяние начало овладевать им. Бежишь, бежишь, и всёвсе конца нету. Может, и сбился давно. Хоть бы спросить у кого.

Но не у кого было спрашивать. Не попадались на пути ни крестьяне на ленивых волах, ни косари, приютившиеся возле костра, ни ребята с конями, ни запоздалые прохожие из города. Пуста и молчалива была тёмнаятемная дорога. И только соловей вовсю насвистывал, только он один не боялся и смеялся звонко над ночными страхами притихшей земли.

И вот, в то время, когда Жиган совсем потерял всякую надежду выйти хоть куда-либо, дорога разошлась на две. «ЕщёЕще новое! Теперь-то по какой?» И он остановился. Го-го… — донеслось до его слуха негромкое гоготанье. «Гуси!» — чуть не вскрикнул он. И только сейчас разглядел почти что перед собою, за кустами, небольшой хутор.

— {{fsp}}Эй! Эй! Отворите!

— {{fsp}}Господи, кого ж ещёеще-то несётнесет?

— {{fsp}}Отворите! — повторял Жиган.

— {{fsp}}Кто там?

— {{fsp}}Откройте! Это я, Жиган.

— {{fsp}}Какой ещёеще, к черту, жиган? Вот я тебе из берданки пальну через дверь!

— {{fsp}}Не жиган! Не жиган… Это прозвище такое… Васькой зовут… Я ж ещёеще малый… А мне дорогу б спросить, какая в город.

— {{fsp}}Что с краю, та в город, а другая в Поддубовку.

— {{fsp}}Так они ж обе с краю!….. Разве через дверь поймёшьпоймешь!

— {{fsp}}Так иди к окошку, оттуда покажу. А пустить… не-ет! Мало что маленький. Может, за тобою здоровый битюг сидит.

— {{fsp}}Тут недалече, с версту всего… Сразу за опушкой.

— {{fsp}}Только-то! — И, окрылённыйокрыленный надеждой, Жиган снова пустился бегом.

… На…На кривых уличках его сразу остановил патруль и показал штаб. Сонный красноармеец ответил нехотя:

— {{fsp}}Какую ещёеще записку! Приходи утром. — Но, заметив крестики спешного аллюра, бумажку взял и позвал: — Эй, там!….. Где дежурный?

Дежурный посмотрел на Жигана, развернул записку и, заметив в левом углу всёвсе те же три загадочные буквы «Р. В. С.», сразу же подвинул огонь. И только прочитал — к телефону: «Командира!….. Комиссара!», а сам торопливо заходил по комнате.

— {{fsp}}Не может быть! — удивлённоудивленно крикнул один.

— {{fsp}}Он!….. Конечно, он! — радостно перебил другой. — Его подпись, его бланк. Кто привёзпривез?

— {{fsp}}Какой он?

— Чёрный…{{fsp}}Черный… в сапогах… и звезда у его прилеплена, а из неёнее красный флажок.

— {{fsp}}Ну да, да, орден!

— {{fsp}}Только скорей бы, — добавил Жиган, — светать скоро будет… А тогда бандиты… убьют, коли найдут.

И что тут поднялось только! Забегали все, зазвонили телефоны, затопали кони. И среди всей этой суматохи разобрал утомлённыйутомленный Жиган несколько раз повторявшиеся слова: «Конечно, армия!….. Он!….. Реввоенсовет!»

Затрубила быстро-быстро труба, и от лошадиного топота задрожали стёкластекла.

— {{fsp}}Где? — порывисто распахнув дверь, вошёлвошел вооружённыйвооруженный маузером и шашкой командир. — Это ты, мальчуган?….. Васильченко, с собой его, на коня…

— {{fsp}}Скорей! — повелительно крикнул кто-то с крыльца. — Вы должны успеть!

— Даёшь{{fsp}}Даешь! — ответили эхом десятки голосов.

Потом:

— {{fsp}}А-аррш!

— {{fsp}}Уходи лучше домой, — несколько раз предлагал незнакомец Димке.

— {{fsp}}Нет, — мотал он головой, — не пойду.

Выбрался из щели, разворошил солому, забросал ею входное отверстие и протискался обратно.

Сидели молча:, было не до разговоров. Один раз только проговорил Димка, и то нерешительно:

— {{fsp}}Я мамке сказал: может, говорю, к батьке скоро поедем; так она чуть не поперхнулась, а потом давай ругать: «Что ты языком только напрасно треплешь!»

— {{fsp}}Поедешь, поедешь, Димка. Только бы…

Но Димка сам чувствует, какое большое и страшное это «только бы», и потому он притих у соломы, о чёмчем-то раздумывая.

Наступал вечер. В сарае резче и резче проглядывала тёмнаятемная пустота осевших углов. И расплывались в ней незаметно остатки пробирающегося сквозь щели света.

— {{fsp}}Слушай!

— {{fsp}}Слышу!

— {{fsp}}Но кто это?

За деревней, в поле, захлопали выстрелы, частые, беспорядочные. И ветер донёсдонес их сюда беззвучными хлопками игрушечных пушек.

— {{fsp}}Может, красные?

— {{fsp}}Нет, нет, Димка! Красным рано ещёеще.

ВсёВсе смолкло. ПрошёлПрошел ещёеще час. И топот и крики, наполнившие деревеньку, донесли до сараев тревожную весть о том, что кто-то уже здесь, рядом.

— {{fsp}}И по погребам? И по клуням? — спросил чей-то резкий голос.

— {{fsp}}Везде, — ответил другой. — Только сдаётсясдается мне, что скорей здесь где-нибудь.

— {{fsp}}Темно, пёспес их возьми! Проканителились из-за ЛёвкиЛевки сколько!

— {{fsp}}Темно! — повторил кто-то. — Тут и шею себе сломишь. Я полез было в один сарай, а на меня доски сверху… чуть не в башку.

— {{fsp}}А место такое подходящее. Не оставить ли вокруг с пяток ребят до рассвета?

— {{fsp}}Оставить.

Чуть-чуть отлегло. Пробудилась надежда. Сквозь одну из щелей видно было, как вспыхнул недалеко костёркостер. Почти что к самой заваленной двери подошла лошадь и нехотя пожевала клок соломы.

Рассвет не приходил долго… Задрожала наконец зарница, помутнели звёздызвезды.

Скоро и обыск. Не успел или не пробрался вовсе Жиган.

— {{fsp}}Димка, — шёпотомшепотом проговорил незнакомец, — скоро будут искать. В той стороне, где обвалились ворота, есть небольшое отверстие возле земли. Ты маленький и пролезешь. Ползи туда.

— {{fsp}}А ты?

— {{fsp}}А я тут… Под кирпичами, ты знаешь где, я спрятал сумку, печать и записку про тебя. Отдай красным, когда бы ни пришли. Ну, уползай скорей! — И незнакомец крепко, как большому, пожал ему руку и оттолкнул тихонько от себя.

А у Димки слёзыслезы подступили к горлу. И было ему страшно, и было ему жалко оставлять одного незнакомца. И, закусив губу, глотая слёзыслезы, он пополз, спотыкаясь о разбросанные остатки кирпичей.

И крики, и топот, и зазвеневшее эхо от разряжённыхразряженных обойм «льюисов» — всёвсе это так внезапно врезалось, разбило предрассветную тишину и вместе с ней и долгое ожидание, что не запомнил и сам Димка, как очутился он опять возле незнакомца. И, не будучи более в силах сдерживаться, заплакал громко-громко.

— {{fsp}}Чего ты, глупый? — радостно спросил тот.

— {{fsp}}Да ведь это же они… — отвечал Димка, улыбаясь, но не переставая плакать.

И ещёеще не смолкли выстрелы за деревней, ещёеще кричали где-то, когда затопали лошади около сараев. И знакомый задорный голос завопил:

— {{fsp}}Сюда! Зде-есь!

— {{fsp}}Вы здесь, товарищ Сергеев?

— {{fsp}}Димка, — захлебываясь от гордости, торопился рассказать Жиган, — я успел… назад на коне летел… И сейчас с зелёнымизелеными тоже схватился… в самую гущу… Как рубанул одного по башке, так тот и свалился!…..

— {{fsp}}Ты врёшьврешь, Жиган… Обязательно врёшь…врешь… У тебя и сабли-то нету, — ответил Димка и засмеялся сквозь не высохшие ещёеще слёзыслезы.

… Весь день было весело.

А Жиган среди бойцов чёртомчертом ходил и песни такие заворачивал, что только ну! И хохотали над ним красноармейцы и тоже дивились его глотке.

— {{fsp}}Жиган! А ты теперь куда?

Остановился на минуту Жиган, как будто лёгкаялегкая тень пробежала по его маленькому лицу, потом головой тряхнул отчаянно:

— {{fsp}}Я, брат, фьи-ить! ДаёшьДаешь по станциям, по эшелонам. Я сейчас новую песню у них перенял:

{{noindent}}Хоро-ошая песня! Я спел — гляжу: у старой Горпины слёзыслезы катятся. «Чего ты, — говорю, — бабка?» — «Та умирал же!» — «Э, бабка, дак ведь это в песне». — «А когда бы только в песне, — говорит, — а сколько ж и взаправду». Вот в эшелонах только, — добавил он, запнувшись немного, — некоторые из товарищей не доверяют. «Катись, — говорят, — колбасой. Может, ты шантрапа или шарлыган. УкрадёшьУкрадешь чего-либо». Вот кабы и мне бумагу!

— {{fsp}}А давайте напишем ему, в самом деле, — предложил кто-то.

— {{fsp}}Напишем, напишем! И написали ему, что «есть он, Жиган, не шантрапа и не шарлыган, а элемент, на факте доказавший свою революционность», а потому «оказывать ему, Жигану, содействие в пении советских песен по всем станциям, поездам и эшелонам».

И много ребят подписалось под той бумагой — целые поллистапол-листа да ещёеще на оборотной. Даже рябой Пантюшкин, тот, который ещёеще только на прошлой неделе писать научился, вычертил всю фамилию до буквы.

— {{fsp}}Нельзя, — говорит, — на такую бумагу полковую печать.

— {{fsp}}Как же нельзя? Что, от ней убудет, что ли? Приложите, пожалуйста. Что же, даром, что ли, старался малый?

— {{fsp}}Этот самый, с Сергеевым?

— {{fsp}}Он, язви его шельма.

— Но{{fsp}}Ну уж в виде исключения… — И тиснул по бумаге.

И такой это вечер был, что давно не запомнили поселяне. Уж чего там говорить, что звёздызвезды, как начищенные кирпичом, блестели! Или как ветер густым настоем отцветающей гречихи пропитал всёвсе. А на улицах что делалось! Высыпали как есть все за ворота. Смеялись красноармейцы задорно, визжали девчатадивчата звонко. А лекпом Придорожный, усевшись на митинговых брёвнахбревнах перед обступившей его кучкой молодёжимолодежи, наигрывал на двухрядке.

Ночь спускалась тихо-тихо; зажглись огоньки в разбросанных домиках. Ушли старики, ребятишки. Но долго ещёеще по залитым лунным светом уличкам смеялась молодёжьмолодежь. И долго ещёеще наигрывала искусно лекпомова гармоника, и спорили с ней переливчатыми посвистами соловьи из соседней прохладной рощи.

— {{fsp}}Может быть, когда-нибудь я тебя увижу в Петрограде, — проговорил он, обращаясь к Димке. — А тебя… — И он запнулся немного.

— {{fsp}}Может, где-нибудь, — неуверенно ответил Жиган.

Ветер чуть-чуть шевелил волосы на его лохматой головёнкеголовенке. Худенькие руки крепко держались за перекладины, а большие, глубокие глаза уставились вдаль, перед собой…

На дороге чуть заметной точкой виднелся ещёеще отряд. Вот он взметнулся на последнюю горку возле Никольскогоникольского оврага… скрылся. Улеглось облачко пыли, поднятое копытами над гребнем холма. Проглянуло сквозь него поле под гречихой, и на нёмнем — больше никого.