|
Я не двигался съ мѣста и не отвѣчалъ. Въ продолжение цѣлаго часа ни одинъ изъ моихъ мускуловъ не шевельнулся, и однако же не слышно было, чтобы старикъ легъ опять. Онъ все сидѣлъ на своей кровати и прислушивался…
Вдругъ я услыхалъ тихій стонъ и понялъ, что это стонъ смертельного страха. Это не быльбылъ стонъ боли или горя — о, нѣтъ! Это былъ подавленный звукъ, который вырывается изъ глубины души, переполненной ужасомъ. Онъ былъ мнѣ коротко знакомъ. Много ночей, ровно въ двенадцать часовъ, онъ выходилъ изъ моей собственной груди, усиливая овладѣвавшій мною ужасъ страшнымъ своимъ отголоскомъ… Да, этотъ звукъ былъ хорошо мнѣ знакомъ. Я зналъ, что чувствовалъ старикъ въ эту минуту, и жалѣлъ его, хотя смѣялся въ душѣ. Я зналъ, что онъ не спитъ съ той минуты, какъ услыхалъ первый легкій шумъ и повернулся на своей постели. Я зналъ, что страхъ его все усиливается; онъ старается вообразить, что этотъ страхъ неоснователенъ — и не можетъ. Онъ говоритъ себѣ: «это скрыпнулъ полъ» или — «это крикнулъ сверчокъ». Да, онъ старается ободрить себя такими предположеніями, но напрасно. ''Все напрасно'', потомучто приближающаяся къ нему смерть накинула на жертву свою мрачную тѣнь. Тяжолое вліяніе этой невидимой тѣни заставляло его чувствовать присутствіе моей головы въ комнатѣ, хотя онъ не видѣлъ и не слышалъ меня.
Послѣ долгихъ и очень терпѣливыхъ ожиданій, не слыша, чтобы онъ легъ опять, я рѣшился чуть-чуть пріотворить фонарь. Вы не можете представить себѣ, какъ медленно и осторожно я это сдѣлалъ. Наконецъ тусклый лучь свѣта, тонкій какъ нить паутины, вырвался изъ отверстія и упалъ на ястребиный глазъ.
|
