ЭСБЕ/Россия/Русский язык и русская литература/История русской литературы: различия между версиями
| [досмотренная версия] | [досмотренная версия] |
Содержимое удалено Содержимое добавлено
BotLegger (обсуждение | вклад) м Робот: Автоматизированная замена текста (-({{ЭСБЕ *\r\n) +\1|КАЧЕСТВО=3\n, -({{ЭСБЕ\|) +\1КАЧЕСТВО=3|, -{{Качество\s*Текста\s*\|.+?}} *(\r\n)? +, -{{Text\s*Quality\s*\|.+?}} … |
Senapa (обсуждение | вклад) ссылка |
||
Строка 37:
Школа Карамзина была недолговечна: стали бросаться в глаза смешные стороны чувствительности, не имевшей притом ни ценного поэтического, ни общественного содержания; а главное — в поэзии явились гораздо более значительные силы и с более жизненным направлением. В начале столетия открылась поэтическая деятельность В. А. Жуковского (1783—1852). Его первое литературное образование проходило в Благородном пансионе при Московском университете, который по своему воспитательному складу были продолжением «Дружеского общества». В университете и пансионе действовали еще личные друзья и последователи Новикова (И. П. Тургенев — отец Николая и Александра Тургеневых, М. М. Херасков, А. А. Прокопович-Антонский и др.). Атмосфера была нравственно-философская и литературная; здесь образовалась, отчасти по врожденным наклонностям характера, отчасти по литературным влияниям, мечтательно-романтические вкусы, которым Жуковский остался верен на всю жизнь. Его первые стихотворения, где он уже черпал из западноевропейской романтики, обратили на себя внимание тонкостью чувства и «сладостью стиха». Его имя стало знаменитым, когда в двенадцатом году был написан «Певец во стане русских воинов», исполненный патриотическим одушевлением. Современники не замечали странности формы, где русские воины являлись в классических вооружениях и в романтическом освещении: классическая условность еще не была забыта, к романтической начинали привыкать. «Певец во стане русских воинов» и другое подобное стихотворение из той же поры, а также стихотворение по поводу взятия Варшавы были почти единственными отзывами поэзии Жуковского на современную жизнь; она витала обыкновенно только в мире личного чувства, в меланхолических мечтах. Очень много поэтического труда Жуковский положил на усвоение русской литературы западного романтизма. Под конец жизни он перевел «Одиссею» по изготовленному для него немецкому подстрочному переводу. Его поэзии отвечал личный характер, мягкий и доброжелательный; нежное чувство привязывало его к Пушкину, которому он оказывал немалые услуги. Последние годы жизни он провел за границей, религиозно-мистическое настроение сближало его с Гоголем. От новейшего литературного круга он был далек. В ходе литературного развития Жуковский, кроме переводных трудов, всегда изящных и расширявших горизонт русской поэзии, имел еще заслугу высокого понимания существа поэзии. Его определение поэзии отвечало всему его мировоззрению; его религиозное чувство было всегда окрашено мистической мечтательностью; он сливал жизнь земную и загробную — там откровение тайн, оттуда идут высокие внушения. Поэзия — «есть Бог в святых мечтах земли», и с другой стороны «поэзия — есть добродетель». Определение было слишком личное, но во всяком случае ставившее поэзию в самые высокие сферы нравственной жизни. Младшим современником Жуковского был К. Н. Батюшков (1787—1855), но его литературное поприще было прервано слишком рано и печально душевной болезнью, в которой он прожил последние десятки лет своей жизни. Это было живое и разнообразное дарование, не успевшее развиться до полной самобытности. В своей поэзии он все еще находится в зависимости от европейских образцов, старых и новых; но он вдумывался в чужую поэзию, сам увлекся ею, и то, что было бы раньше простым подражанием, становилось его искренним, иногда глубоким увлечением. Была у него особенность и в выработке стиха; здесь вместе с Жуковским он был непосредственным предшественником Пушкина. Более нежная атмосфера общественной жизни в царствование Александра I, хотя испорченная позднее возвратом реакции, отозвалась большим оживлением литературных интересов. В это время составил свою славу И. А. Крылов (1768—1844). Он начал свое литературное поприще еще во времена Екатерины комедиями и сатирическим журналом среднего достоинства и успеха и лишь в зрелые гг. остановился на том роде, который именно отвечал его таланту. Частью он пересказывал традиционные сюжеты басен, но много также написал оригинальных и с первых шагов на этой дороге превзошел своих предшественников, Хемницера и Дмитриева. У него остается еще ложноклассическая манера, но вместе с тем много живого остроумия, знания русского быта и языка. По общему складу мировоззрения это был человек рассудка, довольно равнодушный к волнениям жизни, какие совершались вокруг него, недоверчивый к увлечениям, было ли их предметом общественное благо, наука и т. п.; это была умеренность, но и скептицизм, который в конце концов не внушает сочувствия. Другим весьма известным и почитаемым писателем того времени был Н. И. Гнедич (1784—1833), главнейшим трудом которого был «Илиады»: он положил многие годы на совершение этого труда, возбудившего удивление современников, — что указывало, между прочим, как еще мало было людей, способных на серьезные предприятия подобного рода. В переводе Гнедича видна серьезная работа над Гомером, но по старому пристрастию к ложноклассической высокопарности Гнедич дал слишком много места церковно-славянским элементам языка, употребляя иногда слова, совсем неизвестные в обычной речи. В области драмы в начале столетия прославленным именем был В. А. Озеров (1770—1816): его трагедии были подновленным повторением ложноклассической трагедии, с большой легкостью стиха и искренностью чувства, а иногда и с оттенком новейшей чувствительности. В целом они искусственны и натянуты; но публика того времени не знала лучшего, и трагедии Озерова имели громадный успех, особливо «Дмитрий Донской», вызвавший патриотическое одушевление. Князь Вяземский, великий почитатель Озерова, огорчался тем, что Озерова не любил Пушкин, которого конечно отталкивала его напыщенная искусственность. Сам князь П. А. Вяземский (1792—1878), родственник и друг Карамзина, близко связанный с литературными кругами двадцатых и тридцатых годов, поддержавший Н. А. Полевого в первые годы издания «Телеграфа», впоследствии совершенно разошелся с новым литературным движением и не оставил прочных следов в области поэзии, хотя был плодовитым стихотворцем; в свое время обратила на себя внимание только его книга о Фонвизине (1848), не потерявшая интереса и до сих пор. При Александре I-м долго не было ни одного яркого дарования, которое могло бы овладеть умами силой творчества. Таким дарованием во втором десятилетии века явился совсем юный тогда Пушкин. Историческое значение А. С. Пушкина (1799—1837) определяется тем, что он составляет центральное явление в развитии нашей новейшей литературы. Он тесно связан с прошлым, но и завершает его; вместе с тем он первый, от кого идут корни последующей литературы. Его сила была гениальная: на последних Пушкинских торжествах один из ораторов, авторитетный (хотя иногда парадоксальный) историк, не без основания сказал, что два исторических человека имели громадное влияние на развитие русского общества — Петр Великий и Пушкин. Как у того, так и другого это влияние было глубокое и разностороннее. Прежде всего Пушкин, как никто из предшественников, высоко ставил значение самой поэзии, она создается только вдохновением, ей принадлежит царственная свобода, она не ищет одобрений и не боится хулы черни; она призвана создавать сладкие звуки, но и жечь сердца людей. Этим создано было в принципе самостоятельное значение художественного творчества, а затем и всей литературы как выражения свободной общественной мысли. Далее, это была избранная натура, но он был и представитель общества; требуя себе свободы во имя поэзии, он требовал ее и в смысле общественном, во имя человеческого достоинства. Отсюда вражда и подозрение, какие преследовали его всю жизнь со стороны известных кругов; отсюда великая любовь и слава, которые встретили его, еще юношу. С этими задатками гениального дарования, охватывающего громадный поэтический горизонт, и с свободой общественного чувства Пушкин стал первым истинно национальным поэтом. В сравнении с ним кажутся чрезвычайно тесными и односторонними все прежние опыты русской поэзии, и даже впоследствии никто из русских поэтов не был способен к этой великой многосторонности, которую Достоевский называл всечеловечностью. Влияние Байрона было только преходящее; над ним возобладало спокойное поэтическое содержание, которое давало ему силу воссоздавать далекую и чужую жизнь с ее нравами и настроением и тем могущественнее изображать картины русской жизни, старой и современной, общественной и народной. Перед ним блекнут все предшествующие опыты коснуться русской народности. Его барское воспитание тех времен, не от него зависевшее, шло на французском языке и литературе, но впоследствии он со страстью погружался в народную поэзию, чтобы исправить недостатки своего «проклятого» воспитания. Русская жизнь была для него предметом постоянного изучения в ее настоящем и прошлом, в языке и обычае; отсюда становились возможны блестящие и разнообразные картины, от «Руслана и Людмилы», от «Русалки» и «Сказок» до «Вещего Олега», «Бориса Годунова», «Капитанской дочки» и т. д. С другой стороны, ему были близки и его тревожили волнения современной жизни. В молодые годы его увлекают мечты общественной и народной свободы, дружеская связь соединяет его с вожаками либерального движения; позднее опыты личной жизни и событий охладили его, но и теперь он продолжает искать путей для служения общественному прогрессу, хочет быть не только поэтом, но и публицистом, но не забывает прежних друзей, которым шлет приветы «во глубине сибирских руд…» Влияние Пушкина на дальнейшее развитие литературы было весьма обширно, не столько, однако, в непосредственных, частных воздействиях, сколько в широком, общественно-поэтическом внушении. Его ближайшая школа, даже крупнейшие дарования его круга, как Е. А. Баратынский (1800—44) и Н. М. Языков (1803—46), не развили дальше его наследия; барон А. А. Дельвиг, К. Ф. Рылеев кончили свое поприще раньше; Д. В. Веневитинов (1805—27) умер слишком юным и развивался независимо, как и князь В. Ф. Одоевский (1803—69). А. А. Бестужев-Марлинский (1795—1837) увлекся в крайности романтизма и на время имел большой успех, но затем был совершенно забыт. По-видимому, великий пример Пушкина мало подействовал на ближайших современников; тем не менее, только после него расширилась область поэзии, началось развитие русской повести (в исторической драме он остался непревзойденным), установился созданный им стиль и язык. Когда потом являются новые высокие созданья русской литературы, можно видеть, что почва для них приготовлена была Пушкиным. Еще ранее, чем завершилась деятельность Пушкина, в русской литературе прошел свое поприще писатель от него независимый, который произвел чрезвычайно сильное впечатление, но доныне как будто остался одиноким — А. С. Грибоедов (1795—1829). Он получил по-тогдашнему серьезное образование (между прочим, его руководителем был профессор Московского университета, классик и эстетик Буле), рано поступил в военную службу, где вел взбалмошную жизнь, потом жил в Петербурге, увлекался театром и театральным миром; наконец, по службе в министерстве иностранных дел жил на Кавказе, с приездами в Петербург, в качестве русского посланника в Персии, был убит в Тегеране во время бунта персидской черни. Его литературное образование и вкусы сложились независимо от того, что делалось в кругу Пушкина, хотя, конечно, были точки соприкосновения; между прочим, Грибоедова занимали вопросы русской истории, к которым круг Пушкина (не он сам) был равнодушен. У Грибоедова была сильная наблюдательность, направленная именно на современное общество; он не остался равнодушным к либеральному движению двадцатых годов. Это была живая, страстная натура, но способная и к холодному, серьезному размышлению. Его комедия, знаменитое «Горе от ума», осталась в ряду его произведений единственным, где сказался во всей силе его блестящий талант; она осталась единственной общественной сатирой, с которой после ничто не сравнялось в русской драме. Комедия вызывала весьма разнообразные суждения относительно ее художественного значения и ее общественного смысла; становились вопросы, отвечала ли она установленным формулам комедии или не сохранила их и обращалась в сатиру, куда направлялись общественные идеалы писателя, как мирился в нем либерализм с пристрастиями к старине. Относительно первого критика примирилась с нарушением драматического формализма ради широкой картины нравов; относительно второго она убеждалась, что к Грибоедову нельзя было бы применять тех общественных теорий, какие сложились впоследствии (в виде «славянофильства» или «западничества»). Его общественные идеалы — как это было и в кругу так называемых декабристов — были тем брожением общественной мысли, которое только несколько позднее развилось в более определенные частные направления. Еще на глазах Пушкина развилась великая литературная сила, которой вскоре суждено было возыметь в литературе обширное влияние. Это был Н. В. Гоголь (1809—1852). Чистый малоросс по происхождению, проведший юность под впечатлениями малорусской среды, мелкопоместной дворянской и сельской народной, он начал «Вечерами на хуторе близ Диканьки», которые сразу доставили ему известность невиданной оригинальностью рассказа и шутливого юмора. Поселившись в Петербурге, где он вскоре попал в кружок Пушкина и испытал влияние личности великого поэта, Гоголь сильно расширил и углубил содержание своих жизненных наблюдений: «Вечера» были как будто только игрой своеобразного дарования, в последующих его произведениях чувствуется высокий подъем художественных и общественных замыслов. Таковы были его так называемые петербургские повести и ряд драматических пьес с «Ревизором» во главе. Эта комедия произвела чрезвычайное впечатление, с которым могло равняться только впечатление «Горя от ума» (которое, впрочем, долго не могло завоевать себе место на сцене и в полном тексте стало известно только около шестидесятых годов). Разница двух комедий в том, что Грибоедов изображал пустоту высшего круга общества и отсутствие идеалов, а Гоголь взял прямо реальную жизнь в ее далеких, невидных захолустьях и указал на ней глубокую внутреннюю порчу нравов и управления, восходившую, очевидно, и до высших слоев общества. Вместе с тем, он изобразил эту мелкую жизнь с глубиной психологического анализа, так что в целом комедия, построенная на факте провинциального простодушия, получала для внимательного наблюдателя настоящий трагический смысл. Рядом с этим производили сильное впечатление повести Гоголя («Портрет», «Невский проспект», «Записки сумасшедшего», «Старосветские помещики», «Тарас Бульба», «Вий», «Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем», «Шинель», «Нос», «Коляска»). Эти разнообразные сюжеты, шутливые, исторические, народно-фантастические, нравоописательные, свидетельствовали о великом разнообразии таланта и широкой наблюдательности, а вместе с тем затрагивали общественные вопросы и нравственное чувство в такой мере, как этого еще не бывало в нашей литературе. Наконец, самым сильным из произведений Гоголя были «Мертвые души». Но в самом расцвете таланта Гоголя его стало подтачивать мистическое настроение. Корни этого настроения лежали в Гоголе издавна и не были выяснены широким образованием, какого Гоголь не имел; оно усиливалось физической болезненностью, а также и самомнением. В школе Пушкина у Гоголя развилось возвышенное представление об искусстве; теперь понятие его о служении искусству приняло религиозно-мистический характер. Представление о «пророке» как жреце искусства стало у Гоголя представлением о художнике-аскете: действие искусства становилось делом душевного спасения. Это настроение, заметное уже в первом томе «Мертвых душ», развилось в особенности в половине сороковых годов. Гоголь уверился, что его художественное призвание есть именно душеспасительное, и не усомнился издать наполненную его новыми мыслями книгу «Выбранные места из переписки с друзьями». Книга привела его поклонников в ужас и негодование. Гоголь порицал в ней прежние произведения, создавшие его славу, отвергал их действие, которое одно и было его исторической заслугой. Второй том «Мертвых душ», написанный в этом новом настроении и изданный уже после смерти Гоголя, свидетельствует об упадке таланта, подавленного мистико-нравоучительной тенденцией. Вместе с Пушкиным Гоголю принадлежит создание новейшей русской литературы. Пушкин положил ее первую основу — идею свободной деятельности искусства, составляющей независимое проявление высших сил человеческого духа, и вместе идею нравственного долга, лежащего на литературе. Это содержание Пушкин выразил и подкрепил рядом гениальных поэтических произведений. К этому общему содержанию Гоголь присоединил изображение русской действительности, исполненное первостепенного художественного реализма, глубокой психологической наблюдательности и юмора, вызванное полусознаваемым чувством упомянутого общественного долга литературы и вызвавшее в обществе самые одушевленные сочувствия. Это было то, чего давно жаждало русское общество; сочинения Гоголя, поражающие своим художественным богатством, стали вместе с тем могущественным орудием общественного сознания. Результаты деятельности Пушкина усвоены были в общем художественном подъеме, в усовершенствовании формы и стиля; произведения Гоголя возбудили общественное чувство, расширили литературное изображение на все слои общества — и это изображение руководилось уже не одними художественными интересами, но и чувством общественной правды и человечности. Со времен Гоголя русская повесть и роман развились до господствующего положения; на его основе с конца сороковых годов действовала плеяда тех новейших писателей, которым принадлежит окончательное установление русской литературы, занявшей в наше время почетное место в международной литературе европейской. Первые начатки русской повести, как выше указано, восходят ко временам допетровским; конец XVII и первая половина XVIII в. представляют массу переводных повестей, составивших переход от старой «письменности» к новейшей печатной литературе; большая масса переводных романов идет с шестидесятых годов XVIII столетия, и их количество указывает, как выросла в обществе любовь к этой литературе, затрагивавшей (хотя еще в слабой степени) действительную жизнь и особенно жизнь чувства. В конце века появляются оригинальные русские опыты: Карамзин дает повесть сентиментальную и начатки повести исторической; перед тем в другой форме — напр. в мелких рассказах сатирических журналов, поэмах, комедиях и комических операх, в «Путешествии» Радищева — затрагиваются черты народного быта, которым, впрочем, еще долго не привелось получить более прочное место в литературе; в форме повестей из древнего мира или стран фантастических (в форме, прямо заимствованной из западной литературы) делаются намеки на современный строй общества, как у Хераскова или князя Щербатова. Сентиментальная повесть Карамзина имела подражателей, но не надолго: слащавая ее неестественность слишком бросалась в глаза. Ее сменили романтические поэмы, а затем романтические повести: романтических повествований было очень много; наиболее известными именами были здесь Н. А. Полевой и Бестужев-Марлинский. Опыты нравоописания давали повести Булгарина (над которыми смеялся Пушкин), Бегичева, Калашникова, Погодина. С конца шестидесятых годов в историческом романе стал образцом популярной во всей Европе Вальтер Скотт: громадный успех имел написанный по этому образцу «Юрий Милославский» Загоскина, где, впрочем, прибавилась еще историческая сентиментальность Карамзина; другие романы Загоскина были слабее. Не лишены достоинств исторические повести Полевого. Особняком стояли повести князя В. Ф. Одоевского, отчасти из аристократического быта, отчасти фантастические, во вкусе Гофмана. Повести Пушкина давали высокие художественные образцы, но остались без особенного действия в смысле общественном; решительное влияние возымели здесь произведения Гоголя. В дальнейшем развитии русской повести и вообще всей новой литературы действовали, кроме этих общих основ, еще другие элементы, если не совершенно новые, то не достигавшие раньше той степени влияния, с какой мы встречаем их в тридцатых и сороковых годах. Это было, прежде всего, значительное расширение научных интересов, в особенности с тех пор, как впервые окрепла внутренняя жизнь университетов, с притоком новых сил в лице нового поколения профессоров, довершивших свое научное воспитание за границей, под непосредственным влиянием европейской науки. Здесь было начало деятельности таких профессоров, как Грановский (наиболее типичный представитель этого научно-гуманитарного направления), Редькин, Крюков, несколько позднее Кудрявцев и др. Независимо от этого оживления университетской науки и даже ранее открылось сильное влияние немецкой философии, которая, особливо в учениях Шеллинга и Гегеля, сильно увлекала наиболее живые и возбужденные умы молодых поколений и была своего рода школой: она впервые ставила в русском обществе общий вопрос о философском определении целого миросозерцания, обнимавшего идеи нравственные, общественные, художественные и становившегося сознательным руководством в жизни личной и общественной. Чрезвычайно характерно, что Пушкин, достигший своего возвышенного представления об искусстве силой своего гениального инстинкта, сочувственно встретился с теми же представлениями, которые у молодых любителей философии построены были путем теоретических изучений. Таков был сначала философский кружок князя В. Ф. Одоевского и Д. В. Веневитинова, потом, в тридцатых годах, кружок Н. В. Станкевича, непосредственным питомцем которого был знаменитый В. Г. Белинский, в своей критике (1831—1848) первый сознательный и восторженный истолкователь Пушкина и Гоголя. Из философских оснований вышло в конце тридцатых и начале сороковых годов и обособление двух главных литературных лагерей того времени, так называемых западников и славянофилов (с одной стороны, Белинский, А. И. Герцен, Т. Н. Грановский, В. П. Боткин, И. С. Тургенев, Н. А. Некрасов и др., с другой — А. С. Хомяков, И. В. и П. В. Киреевские, К. С. и позднее И. С. Аксаковы, косвенно М. П. Погодин, С. П. Шевырев и др.). Различие между ними заключалось в самых основных нравственных идеях, которые, впрочем (как, напр., церковные идеи славянофилов), не могли быть в то время высказаны с некоторой ясностью — но в литературе выразилось, хотя опять неполно, в тех вопросах, какие ей были доступны, именно философско-исторических. Славянофилы извлекли из философских теорий представление об историческом предназначении русского народа и видели закон его исторической жизни в свободном и беспримесном развитии национальных данных: реформа Петра являлась нарушением этого нормального развития, порчей русской истории, изменой русской народности. Их противники думали как раз наоборот: отрицая мистическое предназначение, они полагали, что народ развивается историей, и реформу Петра считали великим актом в русской истории, хотя, быть может, и тяжелым, но неизбежным и в результате благотворительным выходом русского народа из патриархального быта на широкое общечеловеческое поприще. В высшей степени важным приобретением этого философско-литературного спора было стремление выяснить историческую судьбу народа. Отсюда естественно вытекала мысль о настоящем положении народа и при философской постановке вопросов нравственных естественно развивалась, хотя в то время по внешним условиям литературы умалчивалась в печати, мысль о необходимости освобождения крестьян, одинаково горячо принимаемая обоими враждующими литературными лагерями. Эти два круга представляли цвет русской общественной мысли того времени, высоко стоявшей над уровнем большинства… Интерес к народу и народности развивался и независимо от указанных литературных течений, как продолжение того естественного, инстинктивного чувства к своему народному, какое сказывалось уже в восемнадцатом веке среди ученического преклонения перед ложным классицизмом, отвергавшим народное, как вульгарное. С конца XVIII в. этот интерес продолжал развиваться и в XIX-м в. получил сильную опору с двух сторон: во-первых, в художественной реставрации, которая была узаконена Пушкиным и частью Гоголем (в малороссийских повестях), во-вторых, в успехах научной этнографии. В этой последней сошлись разные течения: прежний непосредственный интерес; новые открытия, напр. «Слова о Полку Игореве», потом «древних российских стихотворений» Кирши Данилова; вмешательство научных исследований; наконец, сознательный интерес к судьбам народа, и в упомянутом философско-историческом смысле, и в смысле чисто историческом. Этнографическая любознательность, даже инстинктивная, мало освещенная научным пониманием (как, напр., в трудах И. П. Сахарова), находила сочувствие и в людях, более вооруженных в научном отношении. В конце концов явилась потребность поставить сознательно и научные исследования народа и народного быта. В 1845 г. выражением этой потребности стало основание Русского географического общества. Почти одновременно с этим начинается обильная и плодотворная деятельность целого рода замечательных ученых, историков, этнографов, археологов, наконец, беллетристов — описателей народного быта. С. М. Соловьев, К. Д. Кавелин, Ф. И. Буслаев, А. Н. Афанасьев, М. А. Максимович, И. И. Срезневский, И. Е. Забелин, Н. И. Костомаров, В. И. Даль и много других усердных работников на этом поприще положили много труда на то, чтобы раскрыть прошедшие судьбы народной жизни и современное богатство народного предания и поэзии, оставшееся наследием от древних веков народной мысли и фантазии, исследовать народный обычай, в котором сохранились не только следы древнего народного быта, но и практический бытовой смысл и т. д. Ревностное изучение было не только холодным научным разъяснением предмета; оно внушалось любящим гуманным чувством и само его внушало. В те же годы, когда организовалось в Географическом обществе изучение народной жизни, основано было, особливо трудами князя В. Ф. Одоевского, Общество посещения бедных, общественный смысл которого выражался его названием… Такими интересами наполнялось общественное настроение при всех стеснениях, какие внешним образом подавляли литературу. Естественно, что присоединялось, наконец, влияние литературы европейской. Эта давняя стихия нашего литературного развития действовала теперь на новом направлении; из разнообразных течений литературы европейской наша литература выбирала те, которые отвечали возникавшим в ее собственной среде стремлениям и надеждам. Теперь эту роль играла литература, одушевляемая вопросами общественного характера и в частности социализмом. В тридцатых годах так называемый социализм привлекал уже молодые поколения: им увлекался Герцен, и это было резкое различие его тогдашнего кружка с кружком Станкевича и Белинского, которые в то время увлекались метафизическими вопросами по Гегелю, что в общественном смысле делало их консервативными и прямо равнодушными к вопросу социальному. Одно время занят был социализмом и В. П. Боткин, потом один из ближайших друзей Белинского. Впоследствии упомянутое разногласие между Герценом и Белинским совершенно изгладилось: последний отверг свою прежнюю точку зрения, как грубое заблуждение, с обычной горячностью увлекся именно общественными вопросами и в литературе искал орудия для нравственного воздействия на общество в социальном смысле. В последние годы жизни его интересовали писатели французского социализма; с другой стороны, он стал относиться менее враждебно к московским славянофилам, у которых в известной мере могли быть ему сочувственны указания на идею народного права и достоинства. Уже из этого понятно, что «социализм» сороковых годов вовсе не был тем страшным разрушительным учением, каким считали его, напр., во время процесса Петрашевского и каким многие считали его еще десятки лет спустя. Это была известная форма идеализма, направленного на улучшение общественных отношений, несомненно в улучшении нуждавшихся: на первом плане стояли мечты об освобождении крестьян. Это настроение молодых образованных поколений именно и объясняет, почему в конце пятидесятых годов первое заявление о крестьянской реформе встречено было в лучшей части общества с таким энтузиазмом и почему для великого и трудного дела тотчас нашлось столько ревностных и искренних исполнителей. В западной литературе, кроме теоретиков социализма, в том же направлении действовала обширная область романа и драмы: великой популярностью пользовались тогда романы Евгения Сю, Жорж Санд, Диккенса, в которых высказывалось общественное брожение, искавшее новых форм социальных отношений. Все это отразилось на развитии русской повести после Пушкина и Гоголя. Ее господствующей чертой является, во-первых, глубокий реализм, выработанный на основе Пушкина и Гоголя собственными силами русских писателей и впоследствии произведший такое сильное впечатление в литературе европейской, когда наконец она познакомилась с писателями новейшего периода нашей литературы. Во-вторых, это был психологический анализ, разлагавший, между прочим, ту сложную, раздвоенную внутреннюю жизнь, какая создавалась идеальными запросами и невозможностью найти для них место в суровой, часто мрачной действительности. Некогда образчик этого раздвоения изобразил Пушкин в «Евгении Онегине»; теперь непримиримый разлад идеала и действительности изображала вся могущественная поэзия Лермонтова, которая внесла в русскую повесть и роман долю сильного, до сих пор не вполне выясненного влияния. Наконец, третью, опять широко распространившуюся, почти господствующую черту новейшей повести составило ее направление общественное: стремление вникнуть в судьбу той обездоленной части общества и целого народа, которая несет на себе непосильную тяжесть ненормальных общественных отношений. Как ни велики были заветы, оставленные Пушкиным и Гоголем, новая литература приносила черты содержания, им неизвестные; напр. Гоголь в одиночестве своего тесного круга и личной замкнутости остался совершенно чужд тому возбуждению, какое господствовало среди лучших людей сороковых годов. Его преемники, под всеми упомянутыми влияниями, создавали ту новую повесть, которая за последнее время создала славу русской литературы и в которой чисто русское содержание приобретало высоту общечеловеческого значения. Эти сложные возбуждения тридцатых и особливо сороковых годов принесли с собой то высокое нравственное настроение, простоту и правдивость, каким удивлялась потом западноевропейская критика. Русская повесть еще недостаточно исследована в этих ее источниках, но их разнообразие, воспринятое и развитое богатством личных талантов, дало ей разнообразное и глубоко человечное содержание. «Записки охотника» Тургенева, первые произведения Григоровича, Достоевского, Писемского, Некрасова, Салтыкова, затем последующая литература рассказов из народной жизни были результатом этого полного возбуждения: нередко здесь явно слышится влияние Гоголя (как, напр., в «Бедных людях» отразилась «Шинель»), мечты об освобождении крестьян («Записки охотника», которые с сочувствием были приветствуемы и славянофилами; «Деревня» и «Антон Горемыка»), «сельская идиллия» Жорж Санд («Рыбаки» Григоровича), отголоски социалистического романа (у Достоевского), проявления народно-поэтических элементов («Песня о царе Иване Васильевиче» Лермонтова, поэзия Кольцова), изображения внутреннего нравственного разлада, отражавшего и разлад общественный («лишние люди» у Тургенева и других, как продолжение Онегина и Печорина) и т. д. Как выше замечено, внешние условия литературы были тягостны, и это нередко отзывалось более или менее жестоко на личной судьбе писателей (осуждение Достоевского и Плещеева, ссылка Салтыкова, эмиграция Герцена, арест и ссылка Тургенева, постоянные цензурные притеснения) — но это не уменьшало силы движения, и дело литературы оставалось священным нравственным долгом. В этом внутреннем одушевлении был источник той простоты, задушевности и человечной вдумчивости, которые потом удивляли европейских читателей. Когда в наше время французские критики, недовольные успехом русской литературы во Франции, утверждали, что эта литература (Тургенев, Достоевский, Григорович и т. д.) сама воспиталась на французских идеях и образцах, то в этой вспышке национального самолюбия была доля правды — не только доля. Из французской литературы действовали у нас общественные идеи, но и это влияние было уже второстепенным фактором, потому что основное в этом направлении было самостоятельно создано в произведениях Гоголя и подкреплено общим подъемом общественной мысли. В литературной форме русская повесть, при всем интересе к повести западной, осталась самобытна. От ошибок и преувеличений романтической школы предохранял здоровый реализм, основанный Пушкиным и Гоголем. Изображения народной среды никогда не достигали у европейских писателей той выразительности и простоты, которые так легко давались русским писателям. Несмотря на весь гнет крепостного права и чиновничьего самоуправства, они не оставили в общем тоне жизни того осадка пренебрежения к народу и мещанской мелочности, какой в западной жизни при всем развитии новейшей демократии до сих пор уцелел от средневекового феодализма и питается современным господством буржуазии. Сила русской повести и романа была выработана собственным трудом общественного сознания, волнениями нравственного чувства и искренним стремлением к общественному благу в единении с народом. Отсутствие политической жизни заставляло сосредотачиваться, и здесь была основа сильного художественного и общественного действия. В большей мере именно влиянием литературы была обязана своим успехом «эпоха великих реформ».
''Литература. Общие сочинения. Начатки литературной истории, списки писателей.'' Johannis Petri Kohlii, «Introductio in historiam et rem litterariam Slavorum» (Альтона, 1729); Backmeister, «Russische Bibliothek» (Рига и Лейпциг, 1772—87); «Известие о некоторых русских писателях» Дмитриевского (издано по-немецки в Лейпциге, по-французски в Ливорно в 1771 г. и т. д., а также в книге П. Ефремова «Материалы для истории русской литературы», СПб., 1867); «Опыт исторического словаря о российских писателях» Николая Новикова (СПб., 1772; перепечатан в «Материалах» Ефремова); епископ Дамаскин (1737—1795), «Краткое описание российской ученой истории» (издано в I томе «Истории Российской академии» М. Сухомлинова) и «Библиотека российская, или Сведения о всех книгах, в России с начала типографии на свет вышедших»; Шторх и Ф. Аделунг, «Систематическое обозрение литературы в России в течение пятилетия, с 1801 по 1806 г.» (СПб., 1810); В. В. Сопиков, «Опыт российской библиографии» (СПб., 1783—1821); «Роспись российским книгам из библиотеки Смирдина» (СПб., 1828, 4 прибавления, СПб., 1829—56); Н. Греч, «Опыт истории русской литературы» (СПб., 1822) и в переделанном виде: «Учебная книга русской словесности» (СПб., 1830); митрополит Евгений, «Словарь исторический о бывших в России писателях духовного чина» (1818; 2 издание, СПб., 1827); его же, «Словарь русских светских писателей, отечественных и чужестранцев, писавших в России» (1838; 2 издание, Москва, 1845); М. А. Максимович, «История древней русской словесности» (книга I, Киев, 1839); А. В. Никитенко, «Опыт истории русской литературы» (книга I, введение, СПб., 1845); В. Г. Белинский, «Сочинения» (в статьях о Пушкине установлена история новой русской литературы с художественной точки зрения); А. П. Милюков, «Очерк истории русской поэзии» (СПб., 1847; 3 издание, 1864); С. П. Шевырев, «История русской словесности, преимущественно древней» (Москва, 1858—1860); А. Д. Галахов, «История русской словесности древней и новой» (СПб., 1863—68 и 1875, со включением статей А. Н. Веселовского, А. И. Кирпичникова, О. Ф. Миллера и П. О. Морозова по древней литературе); Ор. Ф. Миллер, «Опыт исторического обозрения русской словесности с хрестоматией, расположенной по эпохам» (2 издание, СПб., 1865—66); И. Порфирьев, «История русской словесности» (ч. I: «Древний период», 5 издание, Казань, 1891; часть II: «Новый период», отд. I, изд. 2, 1896; отд. II, изд. 2, 1888; отд. III, 1891); П. В. Владимиров, «Введение в историю русской словесности» (Киев, 1896); А. Н. Пыпин, «История русской литературы» (СПб., 1898—99); архимандрит Филарет, «Обзор русской духовной литературы» (I, 862—1720, II, 1720—1858, Харьков, 1873; издание 3, СПб., 1884); Г. Геннади, «Справочный словарь о русских писателях и ученых, умерших в XVIII и XIX столетии» (т. I, А — Е, Берлин, 1876; том II, Ж — М; с дополнения Н. Собко, 1880); С. А. Венгеров, «Критико-биографический словарь русских писателей и ученых» (СПб., 1886—98; вышло 5 томов А, Б, В); князь Н. Н. Голицын, «Библиографический словарь русских писательниц» (СПб., 1889). ''Библиографические пособия:'' В. И. Межов, «История русской и всеобщей словесности. Библиографические материалы, с 1855—70 г.» (СПб., 1872); его же, «Русская историческая библиография за 1865—1876 г.»; А. Н. Неустроев, «Историческое разыскание о русских повременных изданиях и сборниках за 1703—1802 г.» (СПб., 1875); его же, «Указатель к русским повременным изданиям и сборникам за 1703—1802 г. и к историческому разысканию о нем» (СПб., 1898); Н. В. Губерти, «Материалы для русской библиографии. Хронологическое обозрение редких и замечательных русских книг XVIII столетия» (3 выпуск, из «Чтений Московского общества истории и древностей российских», Москва, 1878—1891); С. А. Венгеров, «Русская поэзия. Собрание произведений русских поэтов, частью в полном составе, частью в извлечениях, с важнейшими критико-биографическими статьями и библиографическими примечаниями и портретами» (вышел I т., СПб., 1898, XVIII век); его же, «Русские книги с биографическими данными об авторах и переводчиках» (СПб., 1896—1899, 3 тт., А — Б). ''Описания рукописей:'' древнейшее обстоятельное описание рукописей Кирилло-Белозерского монастыря в XV в. издано Н. К. Никольским: «Описание рукописей Кирилло-Белозерского монастыря XV века» (СПб., 1897, издание Общества любителей древней письменности). Новейшие ученые описания: собрания графов Ф. А. Толстого (составлено К. Калайдовичем и П. Строевым, 1825—27); «собрания Царского и Библиотеки московского общества истории и древностей, Строева»; А. Х. Востоков, «Описание русских и славянских рукописей Румянцевского музея» (СПб., 1842); А. В. Горский и К. И. Неустроев, «Описание рукописей синодальной библиотеки» (Москва, 1855—1869); Викторов, «Славяно-русские рукописи В. М. Ундольского» (Москва, 1870); Андрей Попов, «Описание рукописей и каталог книг церковной печатной библиотеки А. И. Хлудова» (Москва, 1872; первое прибавление, 1875); Н. Петров, «Описание рукописей церковно-археологического музея при Киевской духовной академии» (Киев, 1875—1879); Арсений, «Описание рукописей Троицко-Сергиевой лавры» («Чтения в Обществе истории и древностей российских», 1878 и 1879); «Описание рукописей Соловецкого монастыря» (Казань, 1881—1886); Ф. Добрянский, «Описание рукописей Виленской публичной библиотеки» (Вильна, 1882); Н. Барсуков, «Рукописи Археографической комиссии» (СПб., 1882); А. Ф. Бычков, «Описание церковно-славянских и русских рукописных сборников Императорской публичной библиотеки» (СПб., 1882); А. Викторов, «Описи рукописных собраний в книгохранилищах Северной России» (СПб., 1890); М. Сперанский, «Рукописи тверского музея» (Москва, 1890); П. Строев, «Описание рукописей монастырей Богоявленского, Ново-Иерусалимского, Саввина-Сторожевского» (СПб., 1891; издание Общества любителей древней письменности); Лопарев, «Описание рукописей Императорского общества любителей древней письменности» (I—II, СПб., 1891—93); А. Титов, «Рукописи славянские и русские, принадлежащие И. Вахрамееву» (1888—1892); А. Родосский, «Описание 432-х рукописей СПб.ской духовной академии» (СПб., 1893); А. Титов, «Описание славяно-русских рукописей, находящихся в собрании А. Титова» (СПб., 1893); А. И. Яцимирский, «Опись старинных славянских и русских рукописей собрания П. И. Щукина» (Москва, 1896); архимандрит Леонид, «Систематическое описание славяно-российских рукописей собрания графа А. С. Уварова» (Москва, 1893—94). ''Литература переводная. а) Святое Писание.'' Полного перевода Библии на Руси до XV в. не существовало; переведены были только избранные места, употреблявшиеся при богослужении. Это разъяснено А. Горским и К. И. Неустроевым в «Описании Синодальной библиотеки». См. еще Вячеслав Срезневский, «Древний славянский перевод Псалтыри» (СПб., 1877); Гр. Воскресенский, «О переводе Апостола» (Москва, 1879); «О переводе Евангелия» (в «Трудах VI археологического съезда», Одесса, 1886); «О Евангелии от Марка» (Сергиев Посад, 1894; в «Чтениях Московского Общества Истории и Древностей», 1896); Иван Рождественский, «О книге Эсфирь» (СПб., 1885); Василий Лебедев, «О книге Иисуса Навина» (СПб., 1890); Иван Евсеев, «О книге пророка Исаии» (СПб., 1897); П. В. Владимиров, «Доктор Франциск Скорина. Его переводы, печатные издания и язык» (СПб., 1888, издание Общества любителей древней письменности); С. Булич, «Церковно-славянские элементы в современной литературе и народном русском языке» (СПб., 1893). ''б) Учительная литература.'' В «Истории Церкви» Голубинского (т. I, пол. 1, 715—757) представлен библиографический обзор существовавшей у нас в период домонгольский, переводной и вообще заимствованной письменности. См. еще П. В. Владимиров, «Обзор южно-русских и западнорусских памятников письменности от XI до XVII столетия» («Чтения Исторического общества Нестора Летописца», Киев, 1890, книга IV, 101—142 и отдельно); А. Соболевский, «Западное влияние на литературу Московской Руси XV—XVII веков» (в VI книге «Вестника археологии и истории» и отдельно, СПб., 1899); А. С. Архангельский, «Творения отцов церкви в древнерусской письменности. Обозрение рукописного материала» (СПб., 1888); его же, «Творения отцов церкви. Извлечения из рукописей и опыты историко-литературных изучений» (Казань, 1889—1890; обстоятельные рецензии П. В. Владимирова в «Киевских университетских известиях», 1891, и И. Н. Жданова, в «Отчете о 34 присуждениях наград Уварова», «Записки Императорской Академии Н.», т. 71, СПб., 1893); В. Малинин, «Исследование Златоструя по рукописи XII в. Публичной библиотеки» (Киев, 1878); В. Яковлев, «К литературной истории древнерусских сборников. Опыт исследования «Измарагда» (Одесса, 1893); Н. Петров, «О происхождении и составе славяно-русского пролога» (иноземные источники, Киев, 1875); А. И. Пономарев, «Славяно-русский пролог в его церковно-просветительном и народно-литературном значении» (СПб., 1890; отдельные поучения из Пролога изданы во II выпуске «Памятников древнерусской церковно-учительной литературы» А. И. Пономарева); епископ Антоний (ныне митрополит СПб.ский, в мире А. Вадковский), «Из истории христианской проповеди. Очерки и исследования» (СПб., 1892); Е. В. Петухов, «Материалы и заметки по древнерусской литературе» (Киев, 1893; о «Златой цепи»); Сухомлинов, «О сборниках под названием Пчела» («Известия Академии наук», 1853, т. II); Бессонов, «Книга Пчела» («Временник Московского общества истории и древностей российских», 1857, книга 25); В. Семенов, «Древнерусская Пчела по пергаментному списку» (СПб., 1893, «Сборник» русского отделения языков Академии наук, т. LIV); статьи о Пчеле в «Журнале Министерства народного образования», 1892, № 4, и 1893, № 7; «Материалы для литературной истории русских Пчел» (Москва, 1895); «Шестоднев», составленный Иоанном, экзархом Болгарским, по харатейному списку Московской синодальной библиотеки 1263, слово в слово и буква в букву (Москва, 1879, из «Чтений» 1873, книга III; труд Бодянского и Андрея Попова); «Книга, глаголемая Козьми Индикоплова» (СПб., 1886; издание Общества любителей древней письменности); «Шестиднев Георгия Писида» И. А. Шляпкина (СПб., 1882, в «Памятниках древней письменности»); А. Карнеев, «Материалы и заметки по литературной истории Физиолога» (СПб., 1890; издание Общества любителей древней письменности); Александр Александров, «Физиолог» (Казань, 1893; сербский текст по рукописи XVI века); Г. Поливка, «Zur Geschichte des Physiologus in der slavichen Literaturen», «Archiv f. slav. Philologie» (т. XV, 246; т. XVIII, 523); Андрей Попов, «Обзор Хронографов русской редакции» (Москва, 1866—1869); к нему «Изборник славянских и русских сочинений и статей, внесенных в Хронографы русской редакции» (Москва, 1869); М. Сперанский, «Сербские хронографы из русский первой редакции» (Варшава, 1896; из «Русского филологического вестника»); В. Истрин, «Хронографы в русской литературе» (СПб., 1898; из «Византийского временщика»); П. Милюков, «Очерки по истории русской культуры» (СПб., 1897; цельный, хотя сжатый обзор древнего круга сведений). ''в) Апокрифы. Издания:'' А. Пыпин, «Памятники старой русской литературы» (СПб., 1862); Н. Тихонравов, «Памятники русской отечественной литературы» (1863); Порфирьев, «Апокрифические сказания о ветхозаветных лицах» (СПб., 1877) и «Апокрифические сказания о новозаветных лицах» (СПб., 1890); Попов, «Библиографические материалы»; «Палея историческая», издана А. Поповым в «Чтениях Общества истории и древностей российских» (1881, книга 1); «Палея толковая», издана учениками Тихонравова (Москва, 1890—1897); И. Франко, «Памятники украiньско-руськоi мови i литературы. Т. I. Апокрiфи старозавiтнi» (Львов, 1896; издание Общества Шевченка). ''г) Исследования:'' А. Пыпин, «Для объяснения статьи о ложных книгах» («Летописи Археографической комиссии», 1860, I выпуск «Летописи Археографич. комиссии»); его же статья об апокрифах («Русское слово», 1862, №№ 1—2), Порфирьев, «Апокрифические сказания о ветхозаветных событиях» (Казань, 1872); Тихонравов, «Отреченные книги древней Руси» («Сочинения», т. I); Успенский, «Толковая Палея» (Казань, 1876); И. Жданов, «Палея» («Университетские известия», Киев, 1881); В. Истрин, «Замечания о составе Толковой Палеи в Изв. II отд. Акд. наук», 1897—1898; Веселовский, «Опыты по истории христианской легенды» («Ж. Мин. нар. просв.», 1875, № 4); Веселовский, «Славянские сказания о Соломоне и Китоврасе» (СПб., 1872); М. Соколов, «Материалы и заметки по старинной литературе» (Москва, 1888); М. Сперанский, «Апокрифические Евангелия» (Москва, 1895) и «Из истории отреченной литературы. I. Гадания по Псалтыри. II. Трепетники» (СПб., 1899, в «Памят. древн. письм.»); В. Сахаров, «Эсхатологические сочиненные сказания» (Тула, 1879); А. Шепелевич, «Этюды о Данте. Видения святого Павла» (Харьк., 1891—92); Истрин, «Откровение Мефодия Патарского и апокрифические видения Даниила» (Москва, 1897; из «Чтений» Московского общества истории и древностей); Порфирьев, «Апокрифические молитвы» («Труды IV археологического съезда», Казань, 1891, т. II); Красносельцев, «К вопросу о греческих источниках. Беседы трех святителей» (Одесса, 1890); И. Жданов, «Беседа трех святителей и Joca monachorum» («Жур. Мин. Народн. Просв.», 1892, № 1); А. Васильев, «Anecdota graeco-byzantina» (Москва, 1893). ''Древний период.'' а) Обзор литературных явлений домонгольского периода у Е. Голубинского: «История русской церкви» (М., 1880). Ранее И. И. Срезневский издал обширный труд «Древние памятники русского письма и языка XI-XIV века». Общее повременное с выписками, в «Известиях Академии наук», том X, 1861—1863, и отдельно, СПб., 1863; 2 — е издание, 1882, без выписок); «Сведения и заметки о малоизвестных памятниках», №№ I-XCI, СПб., 1867—1881 и см. также Н. В. Волков, «Статистические сведения о сохранившихся древнерусских книгах XI-XIV веков и их указатель» (СПб., 1898). Указания на сочинения анонимные, сохранившиеся в поздних списках или известные только по упоминаниям — см. в «Историях церкви» Макария (II, 138, 164, 169; III, 142, 168) и Голубинского (т. I). Далее, М. И. Сухомлинов, «О псевдонимах в древнерусской словесности» (СПб., 1855); Е. Петухов, «К вопросу о Кириллах авторах в древнерусской литературе» (в «Сборнике отд. рус. яз. Академии наук», том XLII, 1887). ''б) Поучения.'' Первые писатели из греков оставили полемические сочинения против латинян: митрополит Лев (992—1008), Георгий (1065—1079), Иоанн II (1080—1089), Никифор (1104—21): см. Андрей Попов, «Историко-литературный обзор древнерусских полемических сочинений против латинян» (XI-XV века, М., 1875). Необходимое дополнение к этому — разбор А. С. Павлова в 19 — м отчете об Уваровских премиях и отдельно «Критические опыты по истории древнейшей греко-русской полемики против латинян» (СПб., 1878). «Поучение епископа Новгородского Луки Жидяты» (1035—1059; издано в «Русских достопримечательностях», М., 1815, в «Истории церкви» митрополита Макария, том I, в «Исторической хрестоматии» Ф. Буслаева, М., 1861, и в «Памятниках древнерусской литературы» А. И. Пономарева, в. I, со статьей о Луке); «Слово о законе и благодати и похвала Владимиру» митрополита Илариона (в «Прибавлениях к Творениям святых отцов в русском переводе», М., 1844; в «Чтениях Московского общества истории и древностей российских», 1858, книга 7; в «Известиях II отделения Академии наук», том V; в «Памятниках древнерусской литературы» Пономарева, выпуск I, со статьей об Иларионе); «Поучения преподобного Феодосия Печерского» изданы митрополитом Макарием в «Ученых Записках Академии наук» (1856, книга II), в «Истории церкви», том II, и в «Памятниках древнерусской литературы» Пономарева, выпуск I. Срезневский указал на Златоструй как на источник поучения о казнях Божиих («Сведения и заметки», XXIV, 1866—1867). Митрополит Антоний (Вадковский) в книге «Из истории христианской проповеди» (СПб., 1892, 313—336), оспаривает принадлежность Феодосию этого поучения и поучения о чашах (ср. «Историю церкви» Голубинского, I, 672—677). Поучение Владимира Мономаха издано в первый раз графом Мусиным-Пушкиным с помощью Болтина, под заглавием «Духовная великого князя Владимира Мономаха» (СПб., 1793); потом «Полное собрание Летописей», I, стр. 107, и в «Летописи по Лаврентьевскому списку» (СПб., 1897, стр. 232—247 и приложение стр. 41); см. Погодин, «Исследование о жизни и делах Владимира Мономаха» («Ученые Записки II отделения Академии», 1863, книга VII, выпуск 2); С. Протопопов, «Поучение Владимира Мономаха как памятник религиозно-нравственных воззрений и жизни на Руси в дотатарскую эпоху» («Ж. Мин. нар. просв.», 1874, книга 2); В. А. Воскресенский, «Поучение детям Владимира Мономаха» («Учебная библиотека», СПб., 1893); Соловьев, о личности Владимира Мономаха в «Истории России» (1894, книга I, стр. 315 и следующие) и Лошнюков («Киев. унив. изв.», 1873, ноябрь, 1—44 стр.); замечания о Поучении находим в рецензии И. Н. Жданова на «Творения отцов церкви», Архангельского в «Отчете о 24 присуждениях Уваровских премий», стр. 122—124, в рецензии Е. Будде на издание Лаврентьевской летописи в «Рус. филолог. вест.», 1898, №№ 1—2, в книге М. Сперанского «Из истории отечественных книг». «Гадания по Псалтыри» (СПб., 1899, стр. 5, 55 и далее). О Клименте Смолятиче XII в.-Х. Лопарев, «Послание митрополита Климента к смоленскому пресвитеру Фоме» (СПб., 1892; «Памятники древн. письменности») и особенно Н. К. Никольский: «О литературных трудах митрополита Климента Смолятича» (СПб., 1892). Сочинения Кирилла, епископа Туровского (1130—82), у Сухомлинова, «Рукописи графа Уварова» (т. II, СПб., 1858) и А. Пономарева, «Памятники древнерусской церковно-учительной литературы» (т. I, СПб., 1894). О заимствованиях Кирилла из древнегреческих образцов у Никольского, «Климент Смолятич», стр. 87. О Феодосии-греке, монахе XII века, оставившем перевод послания Папы Льва I к патриарху Флавиану о Четвертом Вселенском соборе, см. в «Чтениях Московского общества истории и древностей», 1848, № 7 (здесь издан самый перевод) и у Голубинского (т. I, половина 1, стр. 699—700). ''в) Памятники исторические.'' Иаков Мних в XI веке написал два сказания: о Владимире святом и святой Ольге и «О первых мучениках русских Борисе и Глебе». Второе издано Срезневским в «Сказаниях о Борисе и Глебе» (СПб., 1860, в литературном снимке и в чтении), О. Бодянским по списку XII в. в «Чтениях», 1870, книга I. «Память и житие Владимира» издано в «Христианском чтении», 1849. О Иакове см. в «Историях церкви» Макария (т. II) и Голубинского (т. I, половина I, стр. 615—619). Преподобный Нестор (родился в 1056 г., умер около 1114) оставил другое сказание о Борисе и Глебе (у Срезневского в «Сказаниях», СПб., 1860) и житие Феодосия Печерского (у Бодянского в «Чтениях», 1858, книга 3, по рукописи XII века). В настоящее время только очень немногие признают Нестора автором первоначальной летописи. О Печерском Патерике, составленном в начале XIII в. из биографических трудов преподобного Нестора, епископа Владимирского Симона и печерского инока Поликарпа см. Кубарев, в «Ж. Мин. просв.», 1838, № 10, и в «Чтениях Общества истории и древностей российских», 1847, кн. 9, и 1858, кн. 3; В. Яковлев, «Древнекиевские религиозные сказания» (Варш., 1875); М. Викторов, «Составители Киево-Печерского Патерика и позднейшая его судьба» (Воронеж, 1871); Голубинский, «История церкви» (I, 1, стр. 628—640); А. Шахматов, «Житие Антония и Печерская летопись» («Ж. Мин. нар. просв.», 1880, № 3). Об исторических повестях-И. Срезневский, «Памятники X в. до Владимира святого» в («Изв. Акад. наук», том III, 1854, и в «Исторических чтениях», СПб., 1855, стр. 1—26); И. П. Хрущев «О древнерусских исторических повестях и сказаниях XI-XII столетия» (Киев, 1878). ''г) О летописи:'' Кубарев, в «Историческом сборнике» (М., 1842, том IV); Сухомлинов, «О древнерусской летописи как памятнике литературном» (в «Ученых Записках II отделения Академии Наук», книга III, 1856); Срезневский, «Исследования о летописях новгородских» (в «Известиях», том II); «Чтения о древнерусских летописях» (СПб., 1862, из «Записок»); Костомаров, «Лекции по русской истории» (СПб., 1861); К. Н. Бестужев-Рюмин, «О составе русских летописей до конца XIV века» (СПб., 1868; из выпуска IV «Летописи занятий Археологической комиссии»); А. Маркевич, «О летописях» (Одесса, 1883—85); И. Тихомиров, «О летописях Тверской, Псковской и Лаврентьевской» («Ж. Мин. нар. просв.», 1876, № 2; 1883, № 10; 1884, № 10); И. Селигов, «О новгородских летописях и о российской истории В. Татищева», в «Чтениях Московского общества истории и древностей» (1887, книга IV и отдельно, Москва, 1888); Шахматов, «Хронология древнейших летописных сводов» («Ж. Мин. нар. просв.», 1897, № 4); «О начальном Киевском летописном своде. Исследование» (I—III, Москва, 1897). — Древнейшие списки летописи изданы Археографической комиссией в «Полном собрании российских летописей»; отдельно — «Летописи по Ипатскому списку» (СПб., 1871); «Летопись по Лаврентьевскому списку» (издание 3, СПб., 1897). ''д) Паломники:'' Даниил игумен, ходивший в Святую Землю в 1106—1108 г. Издания: 1) под редакцией А. С. Норова, СПб., 1864 г., 2) наиболее полное — М. Веневитинова (в «Православном Палестинском сборнике», выпуск 3 и 9, СПб., 1883—85). Путешествие Даниила переведено на французский язык Норовым (СПб., 1864), на греч. Епифанием Маттеи (СПб., 1867), на нем. А. Лескиным (Лейпциг, 1884). «Путешествие новгородского архиепископа Антония в Царьград в конце XII столетия», с предисловием и примечаниями П. Савваитова, издано Археографич. ком. (СПб., 1872). Позже найдено несколько новых списков (копенгаг. издан Срезневским в «Сведениях и заметках», IX, СПб., 1876, 340—352; другие найдены В. М. Истоминым, Х. М. Лопаревым); готовится палестинским обществом новое издание по всем спискам. ''е) Свидетельства о древней поэзии'' собраны в книге И. Н. Жданова: «Русская поэзия в домонгольскую эпоху» («Киев. унив. изв.», 1879 и отдельно). Литература о «Слове о Полку Игореве» чрезвычайно обширна. Оно издано в первый раз графом Мусиным-Пушкиным при сотрудничестве Малиновского и Бантыш-Каменского в 1800 г., под заглавием «Ироическая песнь о походе на половцев князя новгород-северского Игоря Святославича, писанная старинным русским языком в исходе XII столетия, с переложением на употребляемое ныне наречие». Другие издания: Н. Тихонравов, «Слово» и прочее для учащихся (2 издание, Москва, 1868); А. Потебня, «Слово и прочее. Текст и примечания» (Воронеж, 1878). Исследования: Всеволод Миллер, «Взгляд на Слово о Полку Игореве» (Москва, 1877, разбор А. Н. Веселовского в «Ж.е Мин. нар. просв.», 1877, № 8); Е. Барсов, «Слово и прочее, как художественный памятник киевской дружинной Руси» (Москва, 1887—90, 3 том, не окончено). Обзоры литературы: А. Смирнов, «Литература Слова со времени открытия его до 1876 г» (из «Филологических Записок», Воронеж, 1877); И. Жданов, «Литература Слова о Полку Игореве» (Киев, 1880; из «Университетских Известий»); П. Владимиров, «Слово о Полку Игореве» (выпуск I, Киев, 1894, из «Университетских Известий»). «Слово» или «Моление Даниила Заточника» (начала XIII в.) издано И. А. Шляпкиным в «Памятниках древней письменности» (СПб., 1889, в предисловии обзор литературы); исследование А. Ляшенки: «О молении Даниила Заточника» (СПб., 1896). ''Средний период, татарский и московский. а) Поучения.'' Е. Петухов, «Серапион Владимирский, русский проповедник XIII века» (СПб., 1888); «Правило митрополита Кирилла, почти по современной рукописи», в «Российских Достопамятностях» (М., 1815, I, 106—118; дополнения у Востокова, «Описание русского Румянцевского музея», 302, 321, «Русская историческая библиотека», VI, 84—102). «Поучения митрополита Петра» — в «Прибавлении к Творениям святых отцов» (1844) и в «Памятниках древнерусского канонического права» А. Павлова, том I. «Поучения митрополита Алексия» в «Прибавлении к Творениям святых отцов» (1849); приписываемый ему перевод Евангелия издан митрополитом Леонтием (М., 1892). «Поучение епископа Сарайского Матфея» — см. «История русской церкви», Макария, том V. И. Д. Мансветов, «Митрополит Киприан в его литургической деятельности» (М., 1882); «Послания Киприана» — в «Памятниках древнерусского канонического права», Павлова, том I; о Киприане и Епифании у Шевырева, «История русской словесности», III, Ключевского, «Древнерусские жития святых» (М., 1871, стр. 78—112). Кирилл, игумен Белозерский — его Послания в «Актах Исторических», том I, №№ 12, 16, 27; в «Хрестоматии» Буслаева, стр. 927—932, у Никольского: «Кирилло-Белозерский монастырь» (СПб., 1898). Николаевский, «Русская проповедь в XV и XVI веках» («Журнал Мин. нар. пр.», 1868); митрополит Фотий (1410—1431) — в «Истории церкви» Макария том V; Павлов, «Памятники древнерусского канонического права» (СПб., 1880, «Русская историческая библиотека», том VI); А. Вадковский (митрополит Антоний), «Исследование о поучениях митрополита Фотия» («Православный собеседник» 1875, март, сентябрь; перепечатано в его книге: «Из истории христианской проповеди»). Григорий Цамвлак-Шевырева, «История русской словесности», IV; Макария, «История русской церкви», том V; П. А. Сырку, в «Журнале Мин. нар. пр.», 1884, № 11; епископ Мельхисидека, «Жизнь и сочинения Григория Цамвлака» (Бухакурест, 1884, на румынском языке). ''б) XVI век.'' Геннадий, архиепископ Новгородский — Грандицкий, «Правосл. обозрение», 1878, сентябрь; 1880, август; в «Русской истории в жизнеописаниях», Костомарова (СПб., 1874, стр. 311 и др.). Об ереси жидовствующих: Николай Руднев, «Рассуждение о ересях и расколах, бывших в русской церкви со времени Владимира святого до Иоанна Грозного» (М., 1838); «История» Соловьева, том V; «История церкви» Макария и Филарета; Панов, «Ересь жидовствующих» («Журнал Мин. нар. пр.», 1877, №№ 1—3); Сервицкий «Опыт» («Правосл. обозрение», 1862, №№ 6—8). Иосифа Волоколамского «Просветитель» издан в «Правосл. собеседнике» (1859); см. И. П. Хрущев, «Исследование о сочинениях Иосифа Санина, игумена Волоцкого» (СПб., 1868); О Ниле Сорском, Вассиане Патрикееве: А. Правдин, «Нил Сорский и устав его свитской жизни» в «Христианском чтении» (1877, январь); А. С. Архангельский, «Нил Сорский и Вассиан Патрикеев, их литературные труды и идеи в древней Руси» (СПб., 1882, часть I, «Памятники древней письменности»); «Судное дело Вассиана», в «Чтениях московского общества», 1847, № 9. Полемические сочинения Вассиана изданы А. С. Павловым в «Православном собеседнике», 1863. См. еще Хрущев, «Князь-инок В. Патрикеев» («Др. и нов. Россия», 1875, № 3). Вопросов о нестяжании касался А. С. Павлов в статье «Земское направление русской духовной письменности» («Правосл. собеседник», 1863, книга 1) и в «Историческом очерке секуляризации церковных земель» (Одесса, 1871). «Беседа преподобного Сергия и Германа» издана Археографической комиссией под редакцией В. И. Дружинина и М. Дьяконова (СПб., 1889). Четии-Минеи митрополита Макария: оглавление, составленное в XVII в. справщиком иноком Евфимием, издано В. Ундольским в «Чтениях Московского общества истории и древностей», 1847, книга 4; архимандрит Иосиф, «Подробное оглавление великих Четиих-Миней митрополита Макария, хранящихся в Московской патриаршей (ныне синодальной) библиотеке» (Москва, 1892); Ключевский, «Древнерусские жития святых» (Москва, 1892); Н. Лебедев, «Макарий, митрополит всероссийский» (в «Чтениях Общества любителей духовного просвещения», 1877, часть II; 1878, часть I); К. Заусцинский, «Макарий, митрополит всея России» (в «Журн. Мин. народн. просв.», 1881, №№ 10 и 11). Великие Четии-Минеи издаются Археографической комиссией (вышли пока: сентябрь, октябрь и треть ноября). Сочинения Максима Грека изданы Казанской духовной академией (Казань, 1859—62): А. Горский, «Максим Грек, святогорец», (в «Прибавлении к творениям святых отцов», М., 1859, часть XVIII); В. Иконников, «Максим Грек» (Киев, 1865—66); Ф. Калугин, «Зиновий, инок Отенский» (СПб., 1894); Емельянов, «Ересь Башкина и Феодосия Косого» (в «Трудах Киевской духовной академии», 1862, II); Н. Костомаров, «Исторические монографии» (т. I, «Великорусские религиозные вольнодумцы в XVI веке»); Жмакин, «Митрополит Даниил и его сочинения» (М., 1881, из «Чтений Московского общества истории и древностей российских»). «Стоглав» издан в «Православном собеседнике», 1862; другое издание «Стоглава» (СПб., 1863, Кожанчикова), по сокращенной редакции. О значении Стоглава см. в «Истории русской церкви» Макария. См. Добротворский, статья о Стоглаве в «Православном собеседнике», 1862; И. Жданов, «Материалы для истории столглавого собора» («Журнал Министерства нар. просвещения», 1876, №№ 7 и 8); Н. Лебедев, «Стоглавый собор 1551 г. Опыт изложения его внутренней истории» (выпуск I, М., 1882); см. также «Историю канонизации святых», В. Васильева (М., 1893), и Е. Голубинского (Сергиев Посад, 1894). Издания «Домостроя»: Д. Голохвастова во «Временнике» Московского Общества истории и древностей, 1849, книга I (с 64 — й главы), В. Яковлева (СПб., 1897, без 64 главы), В. Яковлева (Одесса, 1887; здесь собраны все редакции «Домостроя»), А. Попова, с предисловием Забелина (М., 1882, из «Чтений»; старейшая редакция «Домостроя»); см. И. Некрасов, «Опыт историко-литературного исследования о происхождении древнерусского Домостроя» (М., 1873, из «Чтений»); архимандрит Леонид, «Благовещенский иерей Сильвестр» (в «Чтениях Московского общества истории и древностей», 1874, книга I); А. Михайлов, «К вопросу о редакциях Домостроя, его составе и происхождении» («Журнал Министерства народного просвещения», 1889, февраль, март, разбор сочинения Некрасова; последний отвечал тем же, июнь, стр. 372—390; ответ Михайлова — «Еще к вопросу о Домострое» — там же, 1890, август). ''в) Паломники и путешественники.'' «Послание архиепископа Новгородского Василия к епископу Тверскому о земном рае» — (в «Полном собрании летописей», VI, 87—89, под 1347 г.). Ему Д. Ф. Кобеко («Опыт исправления текста о святынях Царьграда» в «Изв. Акад. наук», т. II, 1897, книги 3 и 4) приписывает «Беседу о святынях Царьграда», изданную Л. Н. Майковым в «Материалах и исследованиях по старинной русской литературе» (выпуск I, СПб., 1890). «Хождение Стефана Новгородца» (в «Сказаниях русского народа» Сахарова, том II). «Хождение Епифания» (быть может, Епифания Премудрого, XIV век) издано архимандритом Леонидом в «Православном Палестинском сборнике», том XVI, выпуск 3 (СПб., 1896). [[:Файл:Хождение Игнатия Смольнянина, 1389–1405 гг. (ППС, выпуск 12. 1887).pdf|«Хождение Игнатия Смольнянина» 1489—1455]] издано под редакцией С. В. Арсеньева в «Православном Палестинском сборнике», в. 12 (СПб., 1887). «Хождение дьяка Александра» — у Сахарова («Сказания», том II). «Хождение инока Зосимы» (1419—1422) издано, под редакцией Х. М. Лопарева, в «Православном Палестинском сборнике» (выпуск 24, СПб., 1889). «Хождение гостя Василия» (конца XV в.) издано в «Палестинском Сборнике» архимандритом Леонидом. «Хождение священноинока Варсанофия ко святому граду Иерусалиму в 1456 и 1461—1462», открытое Н. С. Тихонравовым, издано под редакцией С. Долгова (М., 1896: «Палестинский сборник», том XV, выпуск 3). «Путешествие Симеона Суздальца» — в «Сказаниях русского народа» Сахарова, том II. «Рассказ Авраамия» издан по списку XVI в. у Андрея Попова, «Историко-литературный обзор древнерусских полемических сочинений против латинян» (М., 1875, приложение, стр. 399—406). «Рассказ о мистерии Вознесения» — у Н. С. Тихонравова (в «Вестнике общества древнерусского искусства», М., 1874—75). См. А. Н. Веселовский, «Italienische Mysterien in einem russisch. Reisebericht des XV Jahrh.» (в «Russische Revue», 1876, том X, 425 и др.); Срезневский, «Хождение за три моря Афанасия Никитина» (в 1466—72, СПб., 1857, из «Ученых записок II отд. Академии наук», книга II); «Хождение Познякова» — И. Е. Забелин в «Чтениях» (1884), Х. Лопарев, в «Палестинском сборнике» (выпуск 18, СПб., 1887). «Хождение Трифона Коробейникова» — С. О. Долгов в «Чтениях» (1887, книга I), Лопарев в «Палестинском сборнике» (выпуск 27, СПб., 1888). «Житие и хождение в Иерусалим и Египет казанца Василия Яковлева Гагары 1634—37» — в «Палестинском сборнике» (выпуск 33, 1891, под редакцией С. О. Долгова). «Хождение дьякона Ионы Маленького» издано архимандритом Леонидом в «Памятниках древней письменности» (СПб., 1882) и С. О. Долговым в «Палестинском Сборнике» (выпуск 42, 1895). «Проскинитарий» Арсения Суханова (издан Н. И. Ивановским в приложении к «Православному собеседнику», 1880, и в «Палестинском сборнике», том VII, СПб., 1889). г.) Раскол. Общие обзоры литературы — А. С. Пругавин, «Раскол — сектантство. Выпуск 1. Библиография старообрядчества и его разветвлений» (М., 1887); Сахаров, «Указатель литературы о расколе» (1887—88). История: Н. Руднев, «Рассуждение о ересях и расколах» (М., 1838); Н. Субботин, «Материалы для истории раскола за первое время его существования» (М., 1875—1888); протоиерей Макарий, «История русской церкви» (т. XII и начало XIII, СПб., 1883); Н. Гиббенет, «Историческое исследование дела патриарха Никона» (СПб., 1882—1884); Н. Каптерев, «Характер отношений России к православному востоку в XVI и XVII столетиях» (М., 1885); «Патриарх Никон и его противники в деле исправления церковных обрядов. Выпуск 1. Время патриарха Иосифа» (М., 1887, из «Правосл. обозрения»); С. Белокуров, «Арсений Суханов» (М., 1891—1897, из «Чтений»); А. Щапов, «Русский раскол старообрядчества» (Казань, 1859); П. Мельников, «Исторические очерки поповщины» (ч. I, М., 1864; продолжение в «Русском вестнике», 1864, № 5; 1866, №№ 5, 9; 1867, № 2); А. Бороздин, «Протопоп Аввакум» (СПб., 1898); П. Смирнов, «Внутренние вопросы в расколе в XVII веке» (СПб., 1898). ''д) Писатели киевской школы.'' С. Голубев, «Киевский митрополит Петр Могила и его сподвижники» (I том, Киев, 1883, том II, Киев, 1898); Пекарский, «Представители киевской учености в половине XVII столетия» («Отеч. записки», 1862, книги 2, 3, 4); С. Любимов, «Борьба между представителями великорусского и малороссийского направления в конце XVII и начале XVIII века» («Журнал Мин. нар. просв.», 1875, август, сентябрь); Н. Сумцов, «Иоанникий Галятовский и Лазарь Баранович» (Харьков, 1885); А. Архангельский, «Борьба с католичеством и умственное пробуждение Южной Руси к концу XVI века» (Киев, 1886); И. Владимиров, «Доктор Франциск Скорина» (СПб., 1888); В. Завитневич, «Палинодия Захария Копыстенского» (Варш., 1883); М. Марковский, «Антоний Радивиловский, южно-русский проповедник XVII века» (Киев, 1894); В. Эйнгорн, «Книги Киевской и Львовской печати в Москве в 1670 г» (М., 1895, из «Чтений», 1895, IV); «О сношениях малороссийского духовенства с московским правительством в царствование Алексея Михайловича» («Чтения», 1893—94); Л. Майков, «Симеон Полоцкий» (в «Древней и Новой России», 1875, 2 издание дополнительное, в «Очерках из истории русской литературы», СПб., 1889); В. Попов, «Симеон Потоцкий как проповедник» (М., 1886); И. Татарский, «Симеон Потоцкий, его жизнь и деятельность» (М., 1886); А. Прозоровский, «Сильвестр Медведев. Его жизнь и деятельность» (М., из «Чтений», 1896). Из сочинений Сильвестра Медведева, «Известие истинное» издано С. Белокуровым в «Чтениях» (М., 1885, книга 4). «Созерцание лет 7190, 7191, 7192»-А. Прозоровским в «Чтениях» (М., 1894, книга 4). Священник П. Смирнов, «Иоаким, патриарх Московский» (М., 1881); И. А. Шляпкин, «Дмитрий Ростовский и его время» (СПб., 1891); Певницкий, «Епифаний Славинецкий» (в «Трудах Киевской духовной академии», 1861, книги 2—3); С. Н. Брайловский, «Карион Истомин» (в «Чтениях в Обществе любителей духовного просвещения», 1889, апрель, май, июнь); «Очерки из истории просвещения в Московской Руси в XVII веке. Чудовский инок Евфимий» (в «Чтениях в Обществе любителей духовного просвещения», 1889). ''е) Жития и сказания.'' Ф. И. Буслаев, «Исторические очерки русской народной словесности и искусства» (СПб., 1861); Иван Некрасов, «Зарождение национальной литературы в северной Руси» (Одесса, 1870); В. Ключевский, «Древнерусские жития святых как исторический источник» (М., 1871); В. Васильев, «История канонизации русских святых» (М., 1893, из «Чтений Московского общества»); Е. Голубинский, «История канонизации святых в русской церкви» (Сергиев Посад, 1894); Е. Голубинский, «Преподобный Сергий Радонежский и созданная им Троицкая лавра» (Сергиев Посад, 1892); Иван Некрасов, «Пахомий Серб, писатель XV века» (в «Записках Новороссийского университета» VI, стр. 1—99, Одесса, 1871); Иван Яхонтов, «Жития святых северорусских подвижников Поморского края как исторический источник» (Казань, 1882); Н. П. Барсуков, «Источники русской агиографии» (СПб., 1882, издание Общества любителей древней письменности; указаны рукописи и издания обширной древнерусской житийной литературы). Несколько новгородских житий у Костомарова в «Памятниках старинной русской литературы» (выпуск IV, СПб., 1862). А. Калубовский, важные исследования о старых житиях в «Российском филол. вестнике» (1897—98); священник И. Ковалевский, «Юродство во Христе» (М., 1895).
''ж) Летописи и исторические труды:'' «Новгородская летопись по Синодальному харатейному списку» (издание Археографич. комиссии, СПб., 1888); Новгородские летописи (так называемая Новгородская вторая и Новгородская третья), изданные Археографической комиссией (СПб., 1879); Псковские летописи (1 — я и 2 — я) в «Полном собрании русских летописей» (т. IV-V); Летописи Софийская и Русская, там же, т. V-VI; Летопись Воскресенская, там же, тт. VII и VIII; Никоновская летопись, там же, т. IX и XI; Тверская летопись, там же, т. XV; «Летописный сборник Авраамки», там же, т. XVI; И. А. Тихомиров, «Обозрение состава Московских летописных сводов» (Воскресенской, Никоновской летописей, ее продолжений, двух Софийских и четвертой Новгородской, в «Летописи занятий Археографической комиссии», выпуск X, СПб., 1895); А. Пресняков, «Царственная книга, ее состав и происхождение» (СПб., 1893); Буслаев, о Царственной книге в «Исторических очерках», т. II, 308 и др.; «Книга Степенная Царского родословия» издана Германом Миллером (М., 1775, 2 часть); Устрялов, «Сказания князя Курбского» (СПб., 1883 и др. издания); М. П-ский, «Князь Курбский. Историко-библиографические заметки по поводу последнего издания его Сказаний» (в «Ученых записках Казанского университета», 1873 и отдельно, Казань, 1873); А. Н. Ясинский, «Сказания князя Курбского как исторический материал» (Киев, 1889); Н. К. Михайловский, «Критические опыты. III. Иван Грозный в русской литературе» (СПб., 1895 и 1897, т. VI); «О России в царствование Алексея Михайловича» (издание 3 Археографической комиссии с предисловием А. А. Куника, СПб., 1884); Александр И. Маркевич, «Григорий Карпов Котошихин и его сочинение о Московском государстве» (Одесса, 1895). О «Синопсисе» Иннокентия Гизеля у П. Милюкова, «Главные течения русской исторической мысли» (М., 1897, стр. 5—12). Дьяк Феодор Грибоедов, «История о царях и великих князьях земли русской с предисловием С. Ф. Платонова» (СПб., 1896, «Памятники древней письменности»); Манкиев, «Ядро Российской истории» (издано Миллером, М., 1770, 2 издание, М., 1791).
| |||