СЛОВЕНЦЫ
правитьНикогда не забуду первой ночи проведенной мною въ Люблянѣ!
Я прибылъ изъ Венеціи въ Любляну (Лайбахъ) наканунѣ Петрова дня. Былъ уже часъ по полуночи. Мнѣ совѣтовали переночевать на станціи Желѣзной дороги, увѣряя что по случаю ярмарки всѣ гостиницы заняты. Я не повѣрилъ и приказалъ извощику ѣхать къ Слону, но ни въ этой, ни въ другихъ гостиницахъ номеровъ свободныхъ не оказалось. Уже съ часъ я ѣздилъ по слабоосвѣщеннымъ, пустыннымъ улицамъ Любляны, и начиналъ приходить въ отчаяніе. Мой извощикъ рѣшился попытать въ послѣдній разъ счастья. Мы ѣхали довольно долго темными переулками и наконецъ остановились въ небольшой улицѣ предъ маленькимъ двухъэтажнымъ домомъ. Извощикъ сталъ стучать въ ворота и звать по имени хозяина. Черезъ нѣсколько минутъ въ форточкѣ одного изъ немногихъ оконъ въ нижнемъ этажѣ показалось толстое заспанное лицо въ ночномъ колпакѣ. Но номеровъ свободныхъ и здѣсь не оказалось. Мнѣ было предложено помѣститься въ комнатѣ гдѣ уже трое слали, но гдѣ оставались еще не занятыми двѣ постели. Я не согласился на такое предложеніе и сталъ просить хозяина чтобъ онъ позволилъ мнѣ провести ночь въ столовой.
Вскорѣ ворота отворились и хозяинъ ввелъ меня въ просторную горницу въ нижнемъ этажѣ. Вдоль стѣнъ стояли длинные деревенскіе столы. На лавкахъ слало нѣсколько женщинъ. Въ углу противоположномъ окнамъ была кухня.
Хозяинъ принесъ мнѣ кружку пива и просилъ обождать пока онъ приготовитъ мнѣ постель. Съ ночникомъ въ рукахъ онъ отправился въ сосѣднюю съ кухней горницу. Вскорѣ послышались женскіе голоса и въ дверяхъ показались двѣ заспанныя женщины. Черезъ нѣсколько минутъ онѣ вернулись съ тюфякомъ и подушками, и на узенькомъ диванѣ съ помощію приставленныхъ къ нему стульевъ было устроено мнѣ ложе. Два большіе круглые стола, диванъ, нѣсколько плетеныхъ стульевъ и комодъ уставленный чашками съ разными изображеніями и надписями, составляли всю обстановку этой горницы, повидимому хозяйскаго покоя. Два окна выходили на дворъ. На одномъ изъ нихъ стояла клѣтка съ канарейкою. Предъ самымъ окномъ былъ колодезь. На дворѣ подъ навѣсомъ стояли телѣги. Изъ растворенныхъ конюшенъ несся сильный залахъ навоза.
Былъ уже четвертый часъ когда я легъ на приготовленное мнѣ ложе; но лишь только заснулъ, былъ разбуженъ стукотнею и громкимъ женскимъ говоромъ въ кухнѣ. Спать было невозможно, и я всталъ, одѣлся и вышелъ въ кухню. На пылавшемъ огнѣ варилась въ большомъ котлѣ похлебка. Столы были заняты рослыми круглолицыми поселянами въ темныхъ суконныхъ курткахъ, въ разноцвѣтныхъ камзолахъ съ блестящими металлическими пуговицами, въ темныхъ узкихъ штанахъ и въ сапогахъ до колѣнъ. У каждаго была круглая, низкая черная шляпа съ широкими полями. Предъ ними стояли большія кружки пива. Статная, румяная дѣвушка разносила похлебку въ небольшихъ мискахъ. Въ ея нарядѣ, отличавшемся пестротою, не было ничего народнаго; но двѣ ея длинныя косы, переплетенныя лентами, напомнили мнѣ нашу деревню.
Осмотрѣвъ общество, въ среду котораго я попалъ благодаря ярмаркѣ, я вышелъ на улицу. Надъ растворенными воротами красовалась надпись «Zum Weingarten» съ подобающимъ изображеніемъ пьянаго Словенца. Я повернулъ налѣво отъ воротъ и сдѣлавъ нѣсколько шаговъ, я очутился на углу большой улицы, гдѣ прочелъ надпись: Altmarkt.
Былъ шестой часъ въ началѣ. Мнѣ оставалось ждать еще часа два, дока встанетъ хозяинъ «Вейнгартена», и потому я рѣшился воспользоваться этимъ временемъ чтобы познакомиться съ городомъ. Повернувъ направо, я вскорѣ пришелъ къ мосту чрезъ рѣчку Градашцу, притокъ Любляны, отдѣляющій Трьнавское предмѣстье (гдѣ находилась моя гостиница) отъ Краковскаго. Оба эти предмѣстья составляютъ древнѣйшую часть города. Здѣсь еще уцѣлѣли остатки стѣнъ римской Эмоны (Aemona или Haemona), разрушенной Аттилою. На ея развалинахъ возникла въ VII вѣкѣ славянская «бѣлая» Любляна. Въ концѣ VIII вѣка здѣсь жилъ епископъ Маврикій. Сюда перенесъ свою резиденцію изъ Крайбурга Ульрихъ III, воевода краинчко-каринтійскій (1260), признавшій надъ собою верховенство сначала Оттокара II (1270), короля Чешскаго, а потомъ (1275) Габсбурговъ. Еще видны развалины построеннаго имъ замка. Въ этой части города находится церковь нѣмецкихъ рыцарей первоначально построенная въ 1292 году темпліерами поселившимися въ Люблянѣ въ половинѣ XII вѣка, а въ 1313 году, по упраздненіи этого ордена, перешедшая во владѣніе нѣмецкихъ рыцарей. Въ началѣ XVIII вѣка эта церковь была разрушена, и на мѣстѣ ея достроена нынѣшняя въ формѣ креста.
Миновавъ Краковское предмѣстье, я перешелъ по мосту черезъ Любляну въ новый городъ, начавшій застраиваться, какъ кажется, не раньше половины XIII вѣка. На горѣ надъ городомъ возвышается четыреугольный Градъ съ башнею и бастіонами, построенный въ 1416—1520 годахъ для защиты отъ Турокъ и Венеціанцевъ, дѣлавшихъ безпрестанные набѣги на Любляну. Повернувъ налѣво, я пришелъ вскорѣ на Большую Площадь (Hauptplatz) и чрезъ нѣсколько минутъ былъ предъ соборомъ Св. Николая, построеннымъ въ первыхъ годахъ XVIII вѣка въ римскомъ стилѣ, на мѣстѣ старинной церкви существовавшей уже въ половинѣ XIII столѣтія. Вслѣдъ за соборомъ начинается обширная Ярмарочная площадь (Jahrmarktplatz). Вся она была уставлена столами съ навѣсомъ; около нихъ толпились поселяне и поселянки въ праздничныхъ одеждахъ. Мужской нарядъ довольно разнообразенъ. Синія куртки и красные камзолы господствуютъ. У нѣкоторыхъ не было камзоловъ, а только бѣлая рубаха на распашку. У другихъ шляпа была украпіена золотымъ шнуркомъ съ длинною кистью, а изъ-подъ шляпы спускался на бокъ конецъ шерстянаго славянскихъ цвѣтовъ колпака. женскій нарядъ гораздо разнообразнѣе. Можно было подмѣтить нѣсколько переходовъ отъ русскаго сарафана къ нѣмецкому. платью. Голову покрываютъ бѣлымъ платкомъ съ узорами по краямъ; у другихъ были чепцы; лопался даже русскій кокошникъ съ бѣлыми перьями. Здѣсь были представители изъ разныхъ словенскимъ краевъ — изъ Крайны, Каринтіи и Штиріи. Они пришли запастись краснымъ товаромъ, металлическими издѣліями, посудою и другими необходимыми для деревенской жизни вещами, а къ числу такихъ принадлежитъ и коротенькая нѣмецкая трубка, безъ которой Словенецъ не можетъ обойтись. Для молодежи устроенъ въ концѣ площади балаганъ, привлекающій зѣвакъ обычнымъ коверканьемъ и грубыми шутками паяцовъ. Ярмарка продолжается цѣлую недѣлю.
Я вернулся въ «Вейнгартенъ» тою же дорогой. Было уже восемь часовъ, а хозяинъ еще не показывался. Я просилъ разбудить его и напомнить ему объ обѣщанной комнатѣ; но она была еще занята, и мнѣ пришлось ждать цѣлый часъ пока повели меня наконецъ по узенькой, крутой деревянной лѣстницѣ во второй этажъ. Отведенная мнѣ комната имѣла три окна — два на галлерею и одно, насупротивъ, въ сосѣднюю комнату. Шторъ не было, а потому не только проходящіе по галереѣ, но и мои сосѣди могли наблюдать за всѣми моими движеніями. Къ тому же ни окна, ни двери не запирались. Въ комнатѣ были три постели такія высокія что взбираться на нихъ нужно было по лѣстницѣ. Между окнами былъ грязный диванъ, полный насѣкомыхъ, а предъ нимъ круглый хромой столъ. Два деревянные стула, комодъ съ испорченными замками и полу развалившійся умывальникъ дополняли обстановку этой клѣти, въ которую я былъ посаженъ какъ бы на показъ. Было грустно, а приходилось довольствоваться и такимъ помѣщеніемъ.
Хозяинъ принесъ мнѣ на завтракъ похлебку изъ рубцовъ, столь твердыхъ и грязныхъ что я не могъ ѣсть. На вопросъ мой знаетъ ли онъ Блейвейса, онъ отвѣчалъ утвердительно; но не могъ указать мнѣ его адреса. Я рѣшился отправиться къ какому-нибудь книгопродавцу чтобъ узнать отъ него гдѣ живетъ знаменитый словенскій патріотъ. Хозяинъ предложилъ мнѣ свои дрожки, и я поѣхалъ на Главную Площадь къ Giontini: лучшій люблянскій книгопродавецъ съ итаділискою фамиліей. Книжная торговля идетъ въ Люблянѣ такъ вяло что Джонтини принужденъ продавать въ своей, лавкѣ письменные и рисовальные матеріалы, картины, фотографіи, музыкальные инструменты и ноты. Купивъ у него нѣсколько словенскихъ книгъ, я спросилъ его не знаетъ ли онъ адреса Блейвейса. «Онъ сейчасъ здѣсь былъ, отвѣчалъ Даконтини. — Жаль что вы прежде мнѣ не сказали. живетъ онъ въ двухъ шагахъ отсюда; но теперь вы не застанете его дома. Онъ возвратится послѣ полудня.» Итакъ пришлось отложить визитъ. Я разказалъ Даконтини свои ночныя похожденія и жаловался на свое положеніе. Онъ мнѣ посовѣтовалъ навѣдаться въ Hôtel de Europe, и я тотчасъ же поспѣшилъ туда. Номеровъ свободныхъ и здѣсь не было; но хозяйка гостиницы оказалась моею знакомою: она меня узнала и спросила объ одномъ венеціанскомъ семействѣ у котораго я жилъ долго на квартирѣ. Тамъ она познакомилась со мною. Я не могъ ее припомнить (въ послѣдствіи она мнѣ разказала обстоятельства нашего знакомства: преслѣдованія ею претерпѣнныя отъ тещи и бѣгство ея изъ Венеціи на родину — въ Любляны), но я обрадовался этому знакомству, надѣясь что оно доставитъ мнѣ комнату въ Европейской гостиницѣ. И я не ошибся: хозяйка предложила мнѣ маленькій номеръ пока очистится большій. Я мигомъ былъ въ «Вейнгартенѣ», забралъ вещи и поселился въ этой гостиницѣ.
Послѣ полудня я отправился къ Блейвейсу и черезъ нѣсколько минутъ былъ въ его скромномъ жилищѣ.
Предо мною стоялъ еще свѣжій, полный силы старикъ (ему 64 года), высокаго роста, худощавый, пріятной наружности. Прося у него извиненія за безпокойство причиняемое ему моимъ посѣщеніемъ, я сказалъ; «Уже давно я желалъ побывать въ Люблянѣ и поклониться тому чье имя сталъ уважать еще на студентской скамьѣ. Около пятнадцати лѣтъ прошло съ тѣхъ поръ какъ я въ первый разъ услыхалъ отъ вашего друга и моего учителя, И. И. Срезневскаго, о заслугахъ оказанныхъ вами Словенскому народу. Ставъ самостоятельнымъ труженникомъ на поприщѣ славянской наука, я еще болѣе укрѣпился въ чувствахъ вынесенныхъ, мною изъ университетской аудиторіи. Доселѣ обстоятельства мѣшали мнѣ засвидѣтельствовать вамъ лично такія чувства. Нынѣ исполняю свое давнишнее желаніе.»
Скромный старецъ очевидно былъ тронутъ такимъ заявленіемъ. Крѣпко пожавъ мнѣ руку, онъ ввелъ меня въ гостиную. Зная что въ обѣденную пору непристойно задерживать хозяина своимъ посѣщеніемъ, я послѣ краткой бесѣды всталъ и простился съ нимъ. Онъ просилъ меня зайти къ нему въ четыре часа и на прощаньи показалъ мнѣ серебряные чернильницу и кубокъ, поднесенные ему его земляками въ 1868 году, въ двадцатипятилѣтній юбилей его литературной дѣятельности.
Заслуги Блейвейса громадны. Онъ виновникъ народнаго возрожденія Словенцевъ. Цѣлью его жизни было, по собственнымъ его словамъ, «вступить въ душевный союзъ съ народомъ и помогать ему во всестороннемъ развитіи и преуспѣяніи». И съ этою цѣлью онъ сталъ издавать съ 1843 года еженедѣльныя вѣдомости сельско-хозяйственныя, промышленныя и народныя. Онѣ замѣнили народу школу, по нимъ онъ перестроилъ свое хозяйство и развилъ свое народное самосознаніе. Ими Блейвейсъ прочно установилъ правописаніе и очистилъ языкъ отъ чужой примѣси. Въ нихъ соединились всѣ литературныя силы Словенцевъ, разбросанныя по Крайнѣ, Корошкѣ (Хорутаніи) и Штиріи. Съ нихъ начинаютъ Словенцы новый періодъ въ своей литературѣ — народный.
До Блейвейса словенскіе писатели имѣли въ виду только образованное общество, для котораго издавали на нѣмецкомъ языкѣ труды историческіе (Вальвазоръ ум. 1693, Лингартъ ум. 1795) и лингвистическіе (Колитаръ 1808, Метелко 1825, Ярвикъ 1832 и др.); на словенскомъ же языкѣ, считавшемся Dienstboteneprache, печатались только для народа молитвенники и нравоучительныя книжки. Мысль о бѣдности и неразвитости словенскаго языка господствовала не только въ концѣ прошлаго вѣка, во даже и въ нашъ. Противъ такой мысли первый возсталъ Валентинъ Водникъ (1775—1819): онъ доказывалъ что словенскій языкъ кажется бѣднымъ только потому что находится въ небреженіи; онъ сталъ изучать народный говоръ и старо-словенскія книги и на основаніи ихъ старался создавать литературный языкъ, обращаясь въ крайнемъ случаѣ къ родственнымъ нарѣчіямъ и въ особенности къ рускому языку, который онъ считалъ самымъ близкимъ къ словенскому. «Русскіе, говоритъ онъ, сохранили много словъ пришедшихъ у насъ въ забвеніе.» Путемъ такого изученія Водникъ старался очистить словенскій языкъ отъ германизмовъ а поднять его изъ того унизительнаго положенія, въ которомъ онъ находился. Съ этою цѣлію онъ сталъ издавать газету Люблянскія Новицы (1797—1800). Въ нихъ между прочимъ онъ знакомилъ своихъ земляковъ съ исторіей, нравами и обычаями, и языкомъ другихъ славянскихъ племенъ, указывая на раздоры Славянъ какъ на причину несчастій. Любопытно что онъ пишетъ о насъ, Русскихъ: "Вотъ новое для насъ, Краинцевъ, явленіе: «наши старые братья, пришли къ намъ, но не грабить насъ, а защищать отъ враговъ (Французовъ). Дней восемнадцать тому назадъ пришли въ наши края первые Славяне (Slovenci): они были изъ рода Руссовъ и другихъ Славянъ. Вотъ причина почему мы легко понимаемъ русскій языкъ: они Славяне и корень отъ коего родились паши предки. Они жили далеко на Дунаѣ, откуда шли лѣсомъ, пока найкрайній родъ дошелъ до италіянскихъ предѣловъ и поселился тутъ, и назвалъ землю крайною. Нынѣ мы видимъ собственными очами какихъ могучихъ и великихъ братьевъ мы имѣемъ на свѣтѣ, — братьевъ сохранившихъ въ совершенной чистотѣ нашъ славянскій языкъ. Съ ними мы должны сблизиться, если хотимъ очистить нашъ языкъ, и отъ нихъ учиться оборонять отечество отъ враговъ (Novice, 1799, № 26).» Такъ поучалъ Водникъ своихъ земляковъ о родствѣ ихъ съ другими славянскими племенами въ концѣ прошлаго вѣка. Столь же ясно высказывается эта мысль и въ нѣкоторыхъ его стихотвореніяхъ, особенно же въ одѣ: Илирія звеличанна, написанной по изгнаніи Французовъ изъ Любляны, тѣхъ самыхъ Французовъ которыхъ за четыре года предъ тѣмъ (1808) онъ привѣтствовалъ одою: Илирія оживленна, гдѣ предсказывалъ что Илирія, оживленная духомъ Наполеона, перерожденная и обновленная, будетъ перстнемъ Европы. Но Илирское королевство существовало не долго: Нѣмцы вскорѣ (1812) раздробили его на восемь частей и изъ школъ изгнали народный языкъ введенный Французами. Настало тяжелое господство нѣметчины, такъ хорошо изображенное поэтомъ въ стихотвореніи Нѣмецій и краинскій конь:
"Нѣмецкій конь говоритъ словенскому: братъ, что медлишь въ путь? Твоя ль нога иль голова не хочетъ? Иль тебѣ не любо ѣсть?
"Меня въ добромъ порядкѣ держатъ, овса даютъ три раза, чистыя мои ноги играютъ, ношу шею по лебядиному.
«Краинская кляча мило молвитъ: тогда бъ и я легко была такою же, но меня бьютъ по головѣ, не даютъ ѣсть и держатъ въ нечистотѣ.»
Нѣметчина до такой степени овладѣла литературою что даже даровитѣйшій поэтъ Прешернъ (ум. 1849) писалъ по-нѣмецки или переводилъ на нѣмецкій языкъ свои превосходныя словенскія пѣсни, печатавшіяся въ Краинской пчелкѣ, въ которой Кастелигъ старался соединить всѣ поэтическія силы Краины. Словенцы другихъ областей не принимали участія въ этомъ изданіи, и такимъ образомъ, вслѣдствіе политическаго сепаратизма, въ словенской литературѣ господствовалъ узкій провинціализмъ. Въ первый разъ, какъ я уже замѣтилъ, всѣ литературныя силы Словенцевъ сосредоточились въ Новицахъ, непрерывно издававшихся съ 1843 по 1870 годъ подъ редакціей Блейвейса. Первое десятилѣтіе онѣ выходили подъ заглавіемъ Сельско-Промышленныя Вѣдомости (Kmetijske in Novice) и имѣли въ виду просвѣщеніе простаго народа необходимыми въ его бытѣ знаніями и установленіе литературнаго языка.
До 1844 года у Словенцевъ господствовало правописаніе придуманное въ концѣ XVI вѣка Богоричемъ. Недостатки этого правописанія уже давно сознавались; но измѣненія предложенныя Данькомъ и Метелкомъ (1824) были до такой степени неудобны что всякій предпочиталъ оставаться при старой богоричицѣ чѣмъ мѣшать латиницу съ кириллицею дополненною новыми знаками. Споръ объ азбукѣ и правописаніи былъ легко рѣшенъ Блейвейсомъ: оставивъ богоричицу, онъ принялъ упрощенное правописаніе заимствованное Гаемъ у Чеховъ и введенное имъ въ хорватскую литературу, и такимъ правописаніемъ сталъ печатать съ 1844 года Новицы. Съ тѣхъ поръ оно вошло во всеобщее употребленіе у Словенцевъ.
Гораздо труднѣе было очистить словенскій языкъ отъ германизмовъ, страшно его исказившихъ, и установить прочныя правила для общаго всѣмъ Словенцамъ литературнаго языка, но и этого достигъ Блейвейсъ упорнымъ трудомъ и путемъ чисто-практическимъ. Насколько онъ успѣлъ въ этомъ трудномъ дѣлѣ, легко увидитъ всякій кто сравнитъ, напримѣръ, Новицы Водника съ Новицами Блейвейса или обратитъ вниманіе на сообщенные имъ образцы крайнской шпрахи, на которой говорили Нѣмшкутары въ Люблянѣ еще лѣтъ десять тому назадъ: у Блейвейса онъ не найдетъ ни не нужныхъ нѣмецкихъ словъ, ни чуждыхъ оборотовъ. Потому не удивительно что нѣмшкутары говорили что онъ хорватуетъ. Мало того: они увѣряли что выраженія Словенецъ, Словенскій языкъ, выдуманы Блейвейсомъ и его кружкомъ, и что до 1848 года они не существовали, какъ не существуютъ понынѣ въ народѣ называющемъ свой языкъ краинскимъ. Блейвейсу не трудно было защитить себя отъ подобныхъ нареканій, указавъ своимъ невѣжественнымъ врагамъ что не только писатели нашего и прошлаго вѣка (Лингортъ, Добровскій, Колитаръ, Шафарикъ и др.) называютъ его земляковъ Словенцами и ихъ языкъ словенскимъ, но что эти выраженія встрѣчаются уже въ древнѣйшихъ словенскихъ печатныхъ книгахъ половины XVІ столѣтія.
Что Блейвейсъ писалъ на чисто словенскомъ языкѣ безъ всякой примѣси хорватчины, лучше всего доказывается тѣмъ что простой народъ съ Жадностью читалъ его Новицы и что онъ пріобрѣлъ ими такую популярность какой никто еще изъ его земляковъ не имѣлъ и не имѣетъ. Блейвейсъ сталъ настоящимъ главою народа: Словенецъ слушаетъ его какъ своего отца, и прибѣгаетъ къ нему за совѣтомъ въ своихъ домашнихъ дѣлахъ. Разказываютъ что поселяне приглашали Блейвейса посмотрѣть на ихъ хозяйство устроенное по правиламъ изложеннымъ въ его Новицахъ и въ книгахъ изданныхъ имъ для народа.
Кромѣ Новицъ, Блейвесъ издавалъ (1852—6) Словенскій Календарь, лучшія статьи изъ коего, и въ числѣ ихъ нѣсколько біографій словенскихъ писателей, были перепечатаны въ особомъ сборникѣ Золотые Колосья. Онъ составилъ также Словенскую хрестоматію для гимназій, а въ прошломъ году Краинское сельско-хозяйственное общество издало его ученую книгу Объ уходѣ за домашнимъ скотомъ.
Но изданіемъ газеты, календарей, альманаховъ, народныхъ, учебныхъ и ученыхъ книгъ (по сельскому хозяйству и медицинѣ: онъ докторъ медицины и профессоръ ветеринаріи) не ограничилась дѣятельность Блейвейса: онъ принималъ участіе во всемъ что касалось блага его родины: въ учрежденіи ученыхъ и патріотическихъ обществъ, въ улучшеніи старыхъ школъ и въ открытіи новыхъ (ветеринарное училище въ Люблянѣ основано въ 1850 году по его мысли) въ распространеніи періодическихъ изданій и т. л.; наконецъ, въ 1861 году, онъ выступалъ въ качествѣ защитника народныхъ правъ а интересовъ на Краанскомъ сеймѣ.
Когда въ 4860 году Словенцы, подобно другимъ западнымъ Славянамъ, повѣрили обѣщаніямъ Австріи и горячо принялись защищать свою народность, Блейвейсъ первый сталъ доказывать въ своихъ Новицахъ необходимость для Словенцевъ особой политической газеты; но не было возможно найти требуемаго правительствомъ обезпеченія (10.000 гульденовъ): тогда Блейвейсъ сдѣлалъ Новицы народнымъ органомъ, печатая въ нихъ не только акты и протоколы сейма, рѣчи народныхъ депутатовъ, но также статьи посвященныя разработкѣ важныхъ для Словенцевъ вопросовъ. Его передовую статью въ первомъ нумерѣ Новицъ за 1861 годъ можно считать программою народной партіи на Краанскомъ сеймѣ. "Въ 1848 году засіяла первая заря конституціонной свободы. Словенцы пробудились, и уваженіе къ попранному отечественному языку было первою ихъ заботою. Какой успѣхъ они имѣли, не будемъ описывать, это всѣмъ хорошо извѣстно. Хотя съ тѣхъ поръ всѣ министерства провозглашали равноправность всѣхъ народовъ, — равноправность Словенской народности оставалась pium desiderium. Не будемъ описывать сколько разъ раздавался голосъ равноправности; и всякій разъ мы думали что уже достигли того на что всякій народъ имѣетъ право предъ Богомъ и свѣтомъ; но бюрократія препятствовала осуществленію нашихъ законныхъ стремленій, ибо Berichte были постоянно таковы что словенскій языкъ не годится для канцелярій, — хотя ни одной попытки къ тому еще не было сдѣлано; и что простой народъ не понималъ бы господъ еслибы ему писали и на родномъ языкѣ. Но какимъ образомъ языкъ годный для разговора не былъ бы годенъ для письма? Вотъ вопросъ обходить который возбраняетъ вашъ здравый разсудокъ. Въ школѣ былъ допущенъ словенскій языкъ, но насколько? Ни одна наука на немъ не преподается, а въ гимназіяхъ и реалкахъ цѣлыя 8 лѣтъ словенская грамматика читается на нѣмецкомъ языкѣ. Поэтому не удивительно что мы, Словенцы, смотримъ на императорскій указъ отъ 8го августа 1859 года какъ святые три царя на звѣзду, — или теперь, или никогда! Дай Богъ чтобъ эта звѣзда привела насъ къ яслямъ такого закона который не дѣлаетъ различія между народами, но предъ которымъ всѣ народы одинаковы, ибо всѣ народы несутъ равное бремя податей и другихъ повинностей.
"Императорскій дипломъ отъ 20го августа открылъ новую эпоху. Изъ министерства удалился человѣкъ (Бахъ) который до такой степени хотѣлъ уменьшить силу для насъ императорскаго указа что весь свѣтъ удивился когда онѣ началъ издавать уставы для областныхъ сеймовъ. Вмѣсто того чтобы проложить всѣмъ путь на одинаковыхъ правахъ, онъ принялъ въ основаніе привилегіи, а не равноправность. Какой бы былъ государственный совѣтъ по его предначертаніямъ, всякій легко пойметъ. Славу Богу что человѣкъ который ни кому не нравился уступилъ свое мѣсто мужу (Шмерлингу) который обѣщаетъ нѣмецко-славянскимъ даровать тѣ же самыя права которыя предоставлены Мадьярамъ и соединеннымъ съ ними областямъ.
«Свободное управленіе жупаній, областные сеймы и государственный совѣтъ — вотъ та важная троица которая обѣщаетъ намъ лучшія, новыя времена.»
Когда враги Блейвейса и его друзей стали обвинять ихъ въ желаніи изгнать нѣмецкій языкъ изъ словенскихъ школъ и изъ Словенской земли и въ стремленіи отложиться отъ Австріи и основать новое, самостоятельное юго-славянское королевство, Блейвейсъ отвѣчалъ имъ въ № 45 Новицъ статьею; Наша программа. Онъ откровенно говоритъ имъ что народная партія борется за народность и политическія права своего народа, что-она домогается введенія словенскаго языка въ школы и канцеляріи и сколь возможно болѣе обширной и дѣйствительной автономіи; но что она не помышляетъ объ изгнаніи нѣмецкаго языка изъ Словенской земли и объ отторженіи отъ Австріи, которую напротивъ желаетъ видѣть «единою и могущественною» на основаніяхъ конституціонныхъ.
Далѣе онъ объясняетъ что народная партія желаетъ чтобы въ народныхъ училищахъ преподавались всѣ науки по-словенски, а въ среднихъ и высшихъ словенскій языкъ пользовался бы равноправностью съ нѣмецкимъ, и чтобы такою же равноправностью пользовался народный языкъ и въ канцеляріяхъ, то-есть чтобы въ перепискѣ со Словенцами употреблялся словенскій языкъ.
Таковы были въ дѣйствительности желанія и стремленія Словенцевъ, какъ видно изъ рѣчей произнесенныхъ словенскими депутатами въ Люблинѣ и Вѣнѣ, изъ петиціи поданной ими Шмерлингу, и изъ множества статей напечатанныхъ въ Новицахъ.
Введеніе народнаго языка въ шкоды было для Словенцевъ самымъ жизненнымъ вопросомъ. Ихъ школы была нѣмецкими Pflanzamtalten: въ нихъ вырабатывалась изъ словенскахъ halbwilde Barbaren — нѣмшкутары, или какъ они сами себя величаютъ, Deutschdovenen. Словенскій языкъ не только не преподавался въ школахъ, но даже воспрещался: кто случайно проговорился по-словенски, тому надѣвали ослиную шапку — den wendischen Esel. Съ 1848 года стали вводить словенскій языкъ въ народныя школы, но весьма вяло и небрежно: поселянинъ былъ счастливъ если сынъ его выучивался читать молитвенникъ; за то онъ зналъ кое-что по-нѣмецки. Обыкновенно же случалось что онъ забывалъ родной языкъ и не научался чужому: у него вырабатывался свой языкъ, нѣмецко-словенскій, понятный ему одному и подобнымъ ему. На такомъ языкѣ говорили и писали даже люди считавшіеся образованными.
Въ 1848 году было обѣщано ввести преподаваніе на народномъ языкѣ въ среднія учебныя заведенія; но это обѣщаніе не было исполнено. Австрійскіе Нѣмцы въ 1861 году выставили государственными измѣнниками словенскихъ патріотовъ требовавшихъ введенія въ школы народнаго языка и не постыдились укорять даже такихъ людей какъ Блейвейсъ въ томъ что они дѣйствуютъ не по убѣжденію, а по внушенію Россіи и за русскіе рубли.
Но клевета, само собою разумѣется, не могла быть достаточнымъ доводомъ для недопущенія словенскаго языка въ школы, и нѣмшкутары придумали иной: они говорили что словенскій языкъ не достаточно развитъ для того чтобы стать органомъ науки, и что у Словенцевъ нѣтъ учебниковъ. На первое возраженіе легко отвѣтить указаніемъ на существованіе у Словенцевъ до 1861 года нѣсколькихъ учено-литературныхъ журналовъ, каковы: Згодня Даница (богословскій журналъ 1848), Ведежъ (Знаніе, ред. Навратичъ), Словенска бчела и Школски пріятель (оба издавалъ съ 1850 г. Ейншпилеръ) и особенно Словенски гласникь, издававшійся съ 1858 г. Янежичемъ. Что же касается учебниковъ, то и въ нихъ не было большаго недостатка. Кромѣ вышеупомянутыхъ книгъ Блейвейса, можно указать на слѣдующія: словенскія грамматики Мурка, Майера, Мурища, словари Янежича, Вольфа, христоматіи Миклошича, Янежича, Мацуна, всеобщую географію Гицингера, всеобщую исторію Врьтовца, исторію словенской литературы Янезкича, физику Робида, книги Врьтовца по естественнымъ наукамъ и по закону Божію — Сломшека, Брана, Мурлща и др. Такимъ образомъ враги Словенцевъ употребляли въ дѣло не только клевету, но и очевидную ложь. Для характеристики ихъ не маловажно слѣдующее обстоятельство, разказанное Блейвейсомъ въ Словенское общество въ Люблянѣ поручило Гицингеру написать географію, и онъ представилъ прекрасный учебникъ; тогда общество просило Министерство Народнаго Просвѣщенія чтобъ этотъ учебникъ былъ принятъ въ реалку или гимназію; самъ Блейвейсъ лично ходатайствовалъ объ этомъ предъ министромъ Туномъ, во напрасно: учебникъ не былъ принятъ.
Еще большую бурю подняли нѣмшкутары по поводу требованія Словенцевъ чтобъ ихъ языкъ былъ введенъ въ канцеляріи, хотя краинскіе чины еще въ 1786 и 1787 постановили чтобы чиновники выбирались изъ туземцевъ, хорошо знающихъ родной языкъ, и чтобы въ сношеніяхъ съ простымъ народомъ употреблялся словенскій языкъ. На словенскихъ патріотовъ сыпалась брань въ родѣ слѣдующей: «Die Krainer werden doch nicht so verflucht dumm sein, die krainerieche Sprache in der Kanzlei zu verlangen!»
На первомъ же засѣданіи Браинскаго сейма, Блейвейсъ высказалъ сожалѣніе что не видитъ на немъ представителей Словенцевъ изъ Штиріи, Коротки, Истріи и Горшики, соболѣзновалъ что они обязаны ходить на два нѣмецкіе и на два италіянскіе сейма, и представляя такое раздробленіе Словенцевъ несправедливымъ, противоестественнымъ и убыточнымъ для государства, просилъ чтобы сеймъ ходатайствовалъ въ Государственномъ Совѣтѣ объ объединеніи Словенцевъ въ административномъ отношеніи.[1] Его предложеніе было принято съ восторгомъ, но отложено до болѣе удобнаго времени.
Вмѣстѣ съ Блейвейсомъ защищалъ права Словенскаго народа сначала на Крайчекомъ сеймѣ, а потомъ и въ рейхсратѣ даровитый поэтъ и замѣчательный ораторъ Томанъ. Зная что защитниковъ народныхъ правъ ожидаютъ, по собственнымъ его словамъ, насмѣшки, сарказмы, застращиваніе, гоненія и наконецъ терновый вѣнецъ, онъ смѣло требовалъ въ рейхсратѣ примѣненія къ Словенцамъ закона о равноправности, особенно въ школахъ.
Dr. Лаврентій Томанъ (1827—1870), основатель и первый предсѣдатель Словенской Матицы, получилъ извѣстность съ 1848 года, когда онъ принялъ дѣятельное участіе въ славянскомъ движеніи въ Австріи и издалъ сборникъ патріотическихъ стихотвореній подъ заглавіемъ Гласи домородни. Цѣлью этихъ патріотическихъ голосовъ было — «облегчить тяжелое бремя братьевъ, пробудить окаменѣвшія сердца». Въ утѣсненіи братьевъ-Хорватовъ Мадьярами поэтъ видитъ опасность для всѣхъ западныхъ Славянъ и призываетъ ихъ соединиться противъ чужеземцевъ. Припоминая славное прошлое, оплакивая настоящее, описывая нравственныя силы Славянъ, онъ призываетъ ихъ къ единенію въ надеждѣ на блестящее будущее: «за ночью день прійдетъ, въ единеніи станетъ сила, сила доселѣ невѣдомая». Поэтъ тѣсно соединяетъ судьбу своей родины съ судьбою другихъ Славянъ и даетъ клятву — съ братьями жить и умереть. «Кто прольетъ свою кровь за нее (славянскую мать), будетъ жить въ вѣчной славѣ». «Она (славянская мать) созываетъ сыновъ славы, созываетъ ихъ изъ дальней родины для своего освобожденія. Созываетъ всѣхъ насъ, кто чтитъ мать своего народа, — своего древа широкія вѣтви, распростершіяся по всему свѣту дальнему. — Мать наша не такъ бѣдна, она богата всѣми залогами; но она унижена, она придушена, и это причина ея бѣдствій. — Наша мать, славная мать, имѣетъ вокругъ себя столько сыновъ, сколько леску на днѣ моря, сколько звѣздъ на небѣ. Они стойки какъ твердая ель, они быстры какъ громовая стрѣла, милы какъ вѣтерокъ прохладный, сильны какъ злой вихорь, тверды какъ городскія стѣны, горячи какъ солнечные лучи… Но сыны въ оковахъ, дочери въ горѣ, и бездомной матери рѣдко слышенъ голосъ. — Надъ нею господствуетъ гордый иноплеменникъ, и въ служеніи ему гибнетъ чистота яснаго духа. Иноплеменникъ гордо держитъ себя на ея родинѣ, а собственные сыны ходятъ къ иноплеменнику за кускомъ хлѣба. Все хорошо и законно что намъ въ посрамленіе; негодно, беззаконно что наше по праву. Такъ не можетъ долго бытъ, мать уже измучена, хочетъ очистить свой доятъ отъ иноплеменниковъ, а сыновей своихъ отъ чужаго духа. Опѣшите, спѣшите по зову мужественной матери въ праведный бой; отважно будемъ всѣ биться, пока не рѣшится ея судьба… Богъ даруетъ славную побѣду въ этомъ праведномъ боѣ… онъ защититъ славу своею силою и освободитъ отъ чужаго ярма»…
Въ томъ же духѣ писалъ другой словенскій поетъ, Иванъ Весель-Касескій (ум. 1852), ревностный сотрудникъ Блейвейсовыхъ Новицъ. Онъ имѣлъ огромное вліяніе на своихъ земляковъ, и его величественныя произведенія, какъ оригинальныя, такъ и переводныя (изъ Гёте, Шиллера, Бергера, Байрона, Державина, Пушкина и др.), оставляютъ далеко за собою все что было написано по-словенски какъ до него такъ и послѣ него. Его лира отличается объективностью и патріотическимъ настроеніемъ: его личность совершенно стушевывается предъ величественными образами изъ славянской исторіи, въ его душѣ находитъ отголосокъ все что волновало цѣлое Славянство, хотя къ ней блнаке всего его земляки и ихъ южные братья. Предвѣщая великое будущее Славянамъ, оплакивая ихъ раздоры, причину всѣхъ ихъ несчастій, онъ, подобно Томану, призываетъ ихъ къ единенію и проповѣдуетъ походъ противъ Мадьяръ, этого «дракона похитившаго славянскую корону, разсѣкшаго на двое славянскій міръ и всадившаго свои ядовитые зубы въ самое сердце святой Славы.»
Было бы здѣсь неумѣстно распространяться о всѣхъ словенскихъ писателяхъ сотрудничавшихъ въ Новицахь или поддерживавшихъ Блейвейса отдѣльными изданіями. Упомяну только о нѣкоторыхъ, и сначала о поэтахъ. Мирославъ Вильхаръ пріобрѣлъ популярность своими пѣснями и драматическими произведеніями. Матвѣй Кричмановъ Валявецъ переложилъ весьма удачно нѣсколько псалмовъ, переводилъ Гёте, писалъ сонеты и баллады. Францъ Цегнаръ переводилъ сербскія, чешскія и русскія народныя пѣсни и издалъ сборникъ сонетовъ, балладъ и одъ. Въ послѣднее время пріобрѣли извѣстность лирическіе поэты-патріоты: Симонъ Іенко и Іосифъ Циммерманъ. Въ числѣ наиболѣе ревностныхъ сотрудниковъ Новицъ были: даровитый поэтъ и ученый Свѣтецъ (Нодсорскій), новеллистъ Милаватичъ, недавно скончавшійся патріотъ, знатокъ славянскихъ нарѣчій, Манаръ, историкъ Туивчеръ и археологъ Даворинъ Трстенякъ. Какъ эти, такъ и многіе другіе писатели помогали Блейвейсу въ установленіи литературнаго языка и очищеніи его отъ германизмовъ, въ распространеніи знаній, въ ознакомленіи со славянскимъ міромъ и въ борьбѣ за народность: поэтому ихъ дѣятельность нельзя отдѣлить отъ дѣятельности Блейвейса, бывшаго ихъ вожакомъ.
Говоря о Блейвейсѣ, нельзя забыть епископа левантскаго, Антона Мартина Сломшека (1800—62), дѣйствовавшаго въ томъ же самомъ направленіи какъ и онъ, хотя независимо отъ него. Задачею всей его жизни было распространеніе между Словенцами просвѣщенія, основаннаго на религіи и народности. Съ этою цѣлью онъ издалъ множество книгъ пользующихся заслуженною извѣстностью какъ по содержанію такъ и по языку, и ставшихъ любимымъ чтеніемъ народа, покровительствовалъ и помогалъ учрежденному съ тою же цѣлью въ Цѣловцѣ въ 1851 году Обществу Св. Гермагора, ревностно сотрудничалъ въ Журналѣ Дробтинице (Крошки) и особенно заботился о преобразованіи народныхъ школъ. До 1848 года народныя школы были средствомъ германизаціи. Сломшекъ, которому тогда было поручено Туномъ ихъ преобразованіе, сдѣлалъ ихъ тѣмъ чѣмъ онѣ должны быть, то-есть разсадникомъ просвѣщенія. Онъ ввелъ преподаваніе на родномъ языкѣ, составилъ программы, издалъ хорошіе учебники, или имъ самимъ написанные или же имъ исправленные, удалилъ невѣжественныхъ и не знавшихъ народнаго языка учителей и на мѣсто ихъ назначилъ способныхъ, знающихъ и преданныхъ дѣлу, и самъ слѣдилъ за преподаваніемъ. Его заслуги въ этомъ отношеніи громадны. Нѣмшкутары видя что онъ вырвалъ у нихъ изъ рукъ орудіе онѣмеченія Словенскаго народа, роптали на него, клеветали и обвиняли въ государственной измѣнѣ; но онъ непреклонно и тихо продолжалъ свое дѣло до самой смерти. Его политическія и національныя убѣжденія ясно высказаны имъ въ циркулярѣ къ подвѣдомственному ему духовенству: «Въ нашей католической борьбѣ будемъ полагаться на нашего императора Франца-Іосифа…. Не будемъ слишкомъ поспѣшно произносить приговора о настоящихъ событіяхъ чтобы не подвергнуться жалобамъ и обвиненіямъ отъ нашихъ враговъ. Вошедшая нынѣ въ законъ конституція даруетъ всѣмъ гражданамъ, а въ ихъ числѣ и намъ священникамъ, право и свободу, на основаніи коихъ будемъ защищать еловомъ и дѣломъ священнѣйшіе интересы католической вѣры и церкви. Hic Rhodus, hic salta. Мы имѣемъ теперь въ Австріи конституціонную почву, на которой можемъ подвизаться. Кромѣ этой общей борьбы, въ нашей епархіи развита болѣе чѣмъ гдѣ-нибудь другая болѣе несчастная борьба — на поприщѣ языка и національности. Съ незапамятныхъ временъ нѣмецкая кровь кипитъ въ жилахъ нѣкоторыхъ exaltados нѣмечины въ Штиріи, Нѣмцевъ не по происхожденію, а по ренегатству; они не могутъ болѣе выносить народнаго возрожденія Словенцевъ и стараются подавить его всѣми орудіями лжи и клеветы. Я гнушаюсь идоломъ языческой народности которому нынѣ въ Италіи, Венгріи и нѣкоторыхъ славянскихъ земляхъ приносятъ въ Жертву священнѣйшіе интересы; но я чту природныя черты характера каждаго народа, какъ даръ Божій, родной языкъ каждаго народа какъ первое средство его образованія. Основаніе каждаго сообразнаго съ природою народнаго просвѣщенія есть обработка народнаго языка; безъ нея народъ остается въ колыбели своего образованія. Очевиднымъ доказательствомъ тому служитъ исторія нашихъ народныхъ школъ за послѣднія пятьдесятъ слишкомъ лѣтъ. Поэтому всякій здраво разсуждающій человѣкъ, а тѣмъ болѣе католическій священникъ, привѣтствуетъ съ радостью расцвѣтъ нашего народнаго языка и народнаго образованія. Кто можетъ насъ въ этомъ укорять? Sed ne quid nimis! Всякая крайность — врагъ добраго, а таково у насъ слишкомъ большое предпочтеніе нашего народнаго языка и неуваженіе или презрѣніе къ другому необходимому у насъ языку — нѣмецкому. Поэтому будемъ удерживаться въ границахъ предписываемыхъ мудростью, пользою или относительною необходимостію. Вотъ онѣ. 1) Родной языкъ пусть будетъ нашею правою рукой при образованіи нашего Словенскаго народа. Пусть будетъ нашимъ стремленіемъ обрабатывать его родной языкъ, и до такой степени возвыситъ его чтобы даже чужеземецъ почиталъ его и охотно ему учился. Въ нашихъ народныхъ школахъ, равно какъ и въ церкви, пустъ будетъ родной языкъ орудіемъ преподаванія… Будемъ цѣнить прелесть роднаго языка какъ прелесть невѣсты. 2) Но какъ для лучшаго успѣха если не всегда крайне необходима, то полезна также лѣвая рука, а въ нѣкоторыхъ дѣлахъ conditio sine qua non, — точно также въ нашей странѣ необходимъ второй мѣстный нѣмецкій — языкъ. Столкновеніе со столькими народами по столькимъ пересѣкающимся въ нашей епархіи желѣзнымъ дорогамъ, множество лѣчебныхъ заведеній, фабрикъ и горныхъ заводовъ въ Нижней Штиріи, гдѣ столько Словенцевъ находятъ благо бытъ, дѣлаютъ знаніе нѣмецкаго языка жизненною потребностію; изгнать его изъ народныхъ школъ было бы то же что нашему юношеству отрубить лѣвую руку. Quod abeit! 3) Жители Нижней Штиріи на язычной межѣ чувствуютъ, по собственному опыту, крайнюю нужду въ нѣмецкомъ языкѣ. Изгнать его изъ школъ значило бы лишиться сочувствія народа а предать его въ руки новѣйшихъ демократовъ которые обѣими руками ухватились бы за этотъ случай чтобъ отнять у духовенства завѣдываніе народными школами. Quidquid agis, prudenter agae, et respice fînem. Пусть словенскій языкъ будетъ нашею правою рукой, а нѣмецкій — лѣвою; оба будемъ по возможнооти уважать и изучать. (Anton Martin Slomsek, dargest. von Fr. Kosar. Marburg 1863; 261—263).»
Такъ разумно разсуждалъ Сломшекъ объ отношеніи нѣмецкаго языка къ словенскому. Либералы были недовольны тѣмъ что онъ подчинялъ идею народности идеѣ государства и религіи; но иначе онъ не могъ мыслить какъ католическій епископъ. Его патріотизмъ обнаружился со всею силою въ 1848 году, когда ни насмѣшки, ни застращиванія не могли отклонить его отъ избраннаго имъ пути.
Такъ дѣйствовали Блейвейсъ и его кружокъ; такъ дѣйствовали и продолжаютъ дѣйствовать словенскіе патріоты: не увлекаясь несбыточными мечтаніями, они, подъ руководствомъ опытнаго и практическаго Блейвейса, постоянно идутъ впередъ, безъ задержки, осторожно, не раздражая безъ пользы своихъ враговъ, и въ народномъ дѣлѣ достигли такихъ результатовъ какимъ могутъ позавидовать остальные австрійскіе Славяне.
Въ назначенный часъ я пришелъ къ Блейвейсу. Показавъ мнѣ свою библіотеку и подаривъ на память нѣсколько своихъ трудовъ и изданій, онъ повелъ меня къ профессорамъ Марну и Лесару.
Профессоръ богословія и словенскаго языка въ Люблянскомъ лицеѣ, Марнъ, еще во цвѣтѣ лѣтъ. Привѣтливый, умный, осторожный въ словахъ и поступкахъ, онъ нисколько не похожъ на знакомыхъ мнѣ хорватскихъ католическихъ священниковъ, отталкивающихъ отъ себя своимъ іезуитскимъ направленіемъ, всезнайствомъ, подъ которымъ скрывается невѣжество, и хвастовствомъ изобличающимъ умственную ограниченность. Марнъ чрезвычайно скроменъ, хорошо образованъ и искренно преданъ народному дѣлу. Онъ знакомь съ исторіею славянства, читаетъ на всѣхъ славянскихъ нарѣчіяхъ и свободно объясняется по-сербски. Послѣдователь земляка своего Маяра, онъ ревностный защитникъ и распространитель славянской взаимности и славянскаго объединенія путемъ кириллицы и общаго литературнаго языка: чтитель славянскихъ апостоловъ, онъ не навязываетъ имъ, подобно загребскимъ іезуитамъ, глаголицы, а усердно обучаетъ юношество нашей славянской азбукѣ, зная что основательное изученіе роднаго нарѣчія не мыслимо безъ знанія старославянщины, и понимая что путемъ основательнаго знакомства съ нею легче можно прійти къ образованію общеславянскаго литературнаго языка, онъ включилъ въ свой курсъ старославянскую грамматику. Какъ пріятно слышать что въ Люблянскомъ лицеѣ, среди маленькаго и бѣднаго Словенскаго племени, преподается старославянщина и изучается кириллица! Для облегченія учениковъ Марнъ издалъ въ 1863 году краткую старославянскую грамматику. Съ того же года онъ сталъ издавать филологическое прибавленіе къ Учительскому Товарищу, въ которомъ между прочимъ высказалъ свой взглядъ на общеславянскій языкъ и общеславянскую азбуку. Тогда же, по случаю тысячелѣтняго празднованія памяти славянскихъ апостоловъ, онъ издалъ сборникъ: Zlati vek; въ немъ помѣщенъ рядъ статей о Свв. Кириллѣ и Меѳеодіи, о христіанствѣ у Словенцевъ, о кириллицѣ и глаголицѣ, о старославянскомъ языкѣ и старославянской литературѣ.
Отъ Марна я зашелъ къ Лесару. Это уже пожилой человѣкъ; въ немъ нѣтъ той живости и привѣтливости которыя отличаютъ Марна. Со славянствомъ, насколько мнѣ показалось, знакомъ мало и не слѣдитъ за славянскою наукой. Законоучитель и преподаватель словенскаго языка въ Люблянской реалкѣ, онъ издалъ учебникъ по священной исторіи и краткую словенскую грамматику. Въ 1864 году онъ напечаталъ монографію о Рыбницкой долинѣ въ Крайнѣ, при которой приложилъ образцы мѣстнаго говора.
Съ 1866 года, со смерти извѣстнаго словенскаго лингвиста Левстика, Лесаръ занимаетъ мѣсто секретаря Словенской Maтицы въ Люблянѣ, учрежденной въ 1860 году, по мысли покойнаго Томана, бывшаго первымъ ея предсѣдателемъ (по его смерти въ 1870 году избранъ на его мѣсто Dr. Коста). Это патріотическое учрежденіе пользуется такимъ сочувствіемъ Словенцевъ что насчитываетъ нынѣ до 2.000 членовъ и имѣетъ ежегоднаго дохода до 25.000 гульденовъ. Оно успѣло уже издать нѣсколько книгъ по исторіи и этнографіи Словенцевъ, нѣсколько учебниковъ по географіи и естественнымъ наукамъ, нравоучительную книжку для народа, стихотворенія Водника и Весела-Касельскаго. Кромѣ того, съ 1867 года Матица издаетъ Народный календарь, въ которомъ помѣщаются разныя полезныя для народа статьи (а въ 1867 и 1868 годахъ отчеты Матицы), а съ 1869 года журналъ, подъ заглавіемъ: Letopis matice slovemke: кромѣ историческихъ и этнографическихъ статей о Словенцахъ, въ немъ печатаются повѣсти и стихотворенія, а также словенская библіографія.
Предсѣдателя словенской Матицы, доктора философіи и правъ, Косту, я не засталъ, къ сожалѣнію, въ Люблянѣ: онъ находился по дѣламъ службы въ Вѣнѣ. Коста принадлежитъ къ передовымъ людямъ своего племени и пользуется славою отличнаго оратора и основательнаго ученаго. Его юридическія сочиненія на нѣмецкомъ языкѣ доставили ему извѣстность въ Германіи. Изъ его словенскихъ изданій мнѣ извѣстны: Водниковъ альбомъ — сборникъ статей касающихся жизни и литературной дѣятельности словенскаго поэта Водника (1859), описаніе знаменитой Постоинской пещеры (1863) и словенская библіографія (съ 1869). Коста пользуется довѣріемъ и любовью своихъ согражданъ: въ 1864 году они избрали его Жуланомъ (городскимъ головою) Люблянъ, а въ 1870 году депутатомъ въ рейхсратъ.
Этими лицами ограничился кругъ моего знакомства въ Люблянѣ: съ другими Блейвейсъ не считалъ нужнымъ знакомить меня. Притомъ же, не располагая остаться въ Люблянѣ болѣе пяти дней, я не старался искать новыхъ знакомствъ, удовольствовавшись любезностію Блейвейса, Марна и Лесара, жертвовавшихъ своимъ свободнымъ временемъ на ознакомленіе меня съ Любляною и ея жизнію.
Любляна — центръ политической и умственной жизни Словенцовъ: здѣсь собирается ихъ народный сеймъ, здѣсь находится наибольшее число ихъ ученыхъ и патріотическихъ учрежденій, здѣсь наиболѣе оживлена литературная дѣятельность.
Старѣйшее изъ словенскихъ ученыхъ обществъ, Сельскохозяйственное, существуетъ въ Люблянѣ уже болѣе ста лѣтъ; оно было основано въ 1767 году съ троякою цѣлію; 1) теоретическаго изученія сельскаго хозяйства; 2) распространенія теоретическихъ о немъ познаній посредствомъ школъ, и 3) примѣненія теоріи къ практикѣ. Члены собирались два раза въ мѣсяцъ для обсужденія разныхъ вопросовъ, находились въ перепискѣ съ иностранными обществами и учеными спеціалистами, раздавали преміи за разсужденія по сельско-хозяйственнымъ вопросамъ, совершали путешествія по Крайнѣ. Общество имѣло свой органъ, Посредствомъ котораго распространяло сельско-хозяйственныя познанія; учредило еще въ прошломъ вѣкѣ въ Люблянѣ школы: земледѣльческую, механическую, химическую, рисовальную, прядильную. На купленной съ этою цѣлію близь Любляны землѣ оно устроило практическую школу земледѣлія, выписывало изъ иностранныхъ земель сѣмена и растенія, которыя старалось акклиматизовать въ Крайнѣ: въ числѣ ихъ слѣдуетъ упомянуть картофель, прежде почти неизвѣстный въ странѣ, а нынѣ повсюду распространенный, даже въ безплодныхъ краяхъ, гдѣ составляетъ единственный источникъ пропитанія. Съ начала нынѣшняго столѣтія дѣятельность общества усилилась: въ 1821 году оно учредило сельско-хозяйственный музей, въ 1848 году завело школу скотоводства, назначало преміи хорошей прислугѣ (Dienetboten-Prämien, съ 1826), развело ботаническій садъ (1810), распространяло страховыя общества, съ 1843 года издавало сельско-хозяйственныя вѣдомости (Novice) и сельско-хозяйственный календарь, учредило ветеринарную школу, первую сельско-хозяйственную выставку въ Крайнѣ (1857) и сельско-хозяйственный банкъ (1862) и т. л.
Кромѣ этого общества, существуютъ въ Люблянѣ слѣдующія «Словенская матица», занимающаяся изданіемъ ученыхъ, учебныхъ и народныхъ книгъ, а также замѣчательныхъ литературныхъ произведеній; «Драматическое общество» (съ 1867 года, 303 члена) устроило театральную школу и издаетъ драматическій сборникъ Sloveruka Talija; «Учительское общество», издающее педагогическій Журналъ; гимнастическое общество « Sokol» (съ 1862 года), наконецъ патріотическій клубъ "Nârodna citalnica (1862), съ 327 членами.
Гамое распространенное и наиболѣе полезное изъ обществъ находящихся внѣ Любляны «Drustvo svetega Mohora» въ Целовцѣ (17.417 членовъ), учрежденное епископомъ Сломшкомъ и издавшее множество народныхъ книгъ. Въ томъ же Целовицѣ существуетъ политическое общество «Trdnjava», а въ Идріи общество Вспоможенія народнымъ школамъ въ Крайнѣ. Кромѣ того, есть католическія общества въ Люблянѣ и Мариборѣ.
Всякому слависту извѣстна библіотека Люблинскаго лицея, въ которой въ числѣ другихъ рукописей хранится знаменитая супрасельская рукопись. Есть старыя рукописи (XIV—XVII вв.) въ библіотекѣ князя Ауэрслерга. Семинарія, гимназія и особенно Францинсканскій монастырь имѣютъ хорошія библіотеки.
Изъ учебныхъ заведеній въ Люблянѣ находятся: гимназія (въ ней считалось въ 1870 году 474 ученика), реалка (244 ученика), духовная семинарія, сельско-хозяйственная школа, ветеринарное училище и нѣсколько низшихъ и частныхъ учебныхъ заведеній. Внѣ Любляны, въ Краинской области, есть еще двѣ реальныя школы и сельско-хозяйственная школа. Народныхъ же школъ 248, а въ нихъ было въ 1868 году 32.315 учениковъ (изъ этого числа нѣмецкихъ школъ 21, словенскихъ 167 и смѣшанныхъ 60). А во всѣхъ школахъ, какъ казенныхъ, такъ и частныхъ, было около 35.000 учениковъ, что при народонаселеніи въ 482.000 человѣкъ даетъ одного ученика на 130 жителей; но если обратимъ вниманіе на отношеніе нѣмецкаго населенія къ славянскому (32.000 Нѣмцевъ и 450.000 Словенцевъ), то увидимъ что одна народная школа приходится на 2.000 Словенцевъ и 1.500 Нѣмцевъ. Результатъ значительный, такъ какъ до 1848 года всѣ школы были нѣмецкія. Прибавимъ что съ начала шестидесятыхъ годовъ словенскій языкъ проникъ и въ среднія учебныя заведенія, въ которыхъ нынѣ уже многіе предметы преподаются на родномъ языкѣ.
Но не однѣми школами овладѣлъ словенскій языкъ: онъ вытѣснилъ нѣмецкій также изъ церкви и литературы. Проповѣди по всей Крайнѣ говорятся на словенскомъ языкѣ, кромѣ одного только Люблянскаго собора, въ которомъ бываетъ разъ въ недѣлю нѣмецкая проповѣдь. Во всей Крайяѣ есть одна только нѣмецкая газета, и то офиціальная: Laibacher-Zeitung; а между тѣмъ въ одной Люблянѣ выходитъ двѣнадцать періодическихъ изданій на словенскомъ языкѣ: изъ нихъ одна политическая газета (Novice), а всѣ остальныя посвящены наукѣ и литературѣ; во всѣхъ же трехъ словенскихъ областяхъ насчитывается до тридцати періодическихъ изданій, изъ коихъ политическихъ газетъ три (Novice, Slovenski Narod, Soca). Въ теченіе десяти лѣтъ (1861—1871) учреждено 58 словенскихъ народныхъ читальницъ.
Въ кратковременное пребываніе мое въ Люблянѣ, я еще разъ убѣдился сколько правды въ затверженныхъ мною съ юности словахъ незабвеннаго Коллари:
Часто тиха Пастухова хыжка
Вице про власт може дѣлати,
Нежли таборъ, з негож валчил Жижка.
(Часто тихая пастушья хижина можетъ больше принести пользы отечеству, чѣмъ лагерь изъ котораго воевалъ Жижка.)
Я убѣдился что Австрійцамъ не удастся онѣмечить крайнскихъ Словенцевъ, и что это маленькое славянское племя, руководимое умнымъ, практическимъ и безкорыстнымъ Блейвейсомъ, достигнетъ въ близкомъ будущемъ болѣе полнаго признанія своихъ народныхъ правъ, и я разстался съ Любляною, благословляя имя престарѣлаго словенскаго патріота….
- ↑ По послѣднимъ офиціальнымъ даннымъ, обнародованнымъ Фикеромъ (Dr. Adolf Ficker, Die Völkerdämme der Oestercichiech-ungariechen Monarchie. Wien 1860), Словенцевъ считалось: въ Штиріи 410.000 (на 707.000 Нѣмцемъ), въ Корошкѣ (Kirnten) 109.000 (Нѣмцевъ 240.000), въ Крайяѣ 450.000 (Нѣмцевъ 32.000), въ Приморья (Küstenland) съ Истріею и Горшикомъ (Оби) 359.000 (Италілицевъ 180.000, Нѣмцевъ 24.000); слѣдовательно всего 1.328.000, изъ коихъ только третья часть (Краинцы) имѣютъ свой сеймъ въ Люблянѣ, а остальные отданы на произвелъ Нѣмцевъ и Италіянцевъ.