Слова два о языке и грамотности Белой Руси (Цытович)

Слова два о языке и грамотности Белой Руси : Письмо к издателю
автор Иосиф Порфирьевич Цытович

Опубл.: 1843. Источник: Пачынальнікі. / Уклад. Генадзь Кісялёў — Мн., Бел. навука, 2003. — С. 8-12. ISBN 985-08-0570-6 • Впервые: «Маяк», 1843, т. IX, кн. XVII, ст. 33—38. Указана только фамилия автора.

Чтение «Маяка» нередко вызывало меня на решимость послать к вам что-нибудь из моих записок, по мнению моему, согласных с целию вашего издания. То же побуждение и для теперешнего письма, посылая которое, смею уверять вас в благонамеренности и чистоте моих мыслей.

Думаю о незапамятном наречии кривичей, или лучше, о последней их литературе, составившейся под влиянием литератур малорусской и великорусской, разрабатываемых в вашем журнале. Теперь забыт Статут Литовский, а было время, когда язык его государственный имел даже свою грамматику. Доктор Скорина, Кирилл Иерусалимский и пр. известны только между филологами, хотя язык их существует. Значительная часть народа русского долго еще говорить будет по-белорусски. Считая непреложным положение наших языковедцев, что грамотность литовско-русская, а потому и наречие белорусское составляют средину между грамотностей мало- и великорусских, я, однако ж, не сомневаюсь, что этой грамотности надлежало бы дать большее значение в общем деле образования нынешнего нашего языка. Конечно, не в сей краткой статье, можно бы, однако ж, указать на многие коренные законы русского слова в наречии белорусском. Чуть ли не в нем сохранилась первобытная простота языка «русьского». Самое положение страны, где теперь говорят по-белорусски, говорит в пользу моего мнения. Возрождение его грамотности при переходе князей из Киева в Полоцк и Смоленск и последующие события политические ручаются за сохранение в этом наречии общеславянского начала и ставят его на первом плане возрастающего теперь наречия великорусского.

Обращая такой взгляд на теперешнее белорусское наречие, я часто думал, что тщательная разработка его может вести к драгоценным открытиям при изыскании начал родного языка нашего, так перепутанного под чуждым ему влиянием; может в свою очередь служить к обогащению и украшению его; я замечал в нем сочетания, не вошедшие в состав русской азбуки и русской грамматики, вовсе им не чуждые, мало ли что я замечал и думал, а…

Между тем теперь посылаю к вам, для образчика только, современное произведение белорусской лиры, замечательное, как мне кажется, и по изложению, и по содержанию. Это стихи, писанные несколько лет назад в именинный день одного протоиерея, и посмотрите, как они хорошо читаются. Их пока довольно для того, чтоб показать, как гибок и послушен язык воле поэта.

Чалом, чалом, оцец, татулька!
Не сердзись, што к табе прийшов.
Ни подзиви и ты, матулька;
Нявцейком^[1] я сюды зайшов:
Я быв сягодня тут на месци,
С Сапроным своим сабром вмесци,
Ни так-то с пильною нуждой.
Идзем аттуль^[2] и миж сабою
Зюку, зюку, а тут за мною
Як бы то кажиць хто: постой!

Я став дый сам себе дзивлюся,
Нашто потребин я кому.
Стаю, здаетца, не баюся,
Не винен видца никаму.
Зирь, зирь, дый зараз догадався,
Аткуль за мною галас^[3] взявся,
И сам ужо кажу: постой,
Сапрон, ци чуишь, як спиваюць?
Мянины гета тут гуляюць,
Зайдзем и мы, зайдзи со мной.

Так во, татусь, яким злучаим
У хату мы тваю зайшли,
Хоць хлеба-соли тут ни маим,
Ты низвини, што так пришли.
Хоць ты, то правда, и ни маишь
В гастинцах нужды ниякой,
Хоць недостатка ты не знаишь,
Багат и салом, и мукой,
Закон вялиць без хлеба-соли
Никуды не ходзиць николи.
А все Сапрон виць за табой:

Хадзи, хадзи скорей у двору, —
Йон^[4] тукав, гукав на мяне,
Хацелася яму давмору, —
А я-тки щупав в кишане.
Бо я и змолоду ни разу
Ня йду никуды без запасу,
Хоць ба то й гнали на пригон.
Було и йосць шагов^[5] пяць грошей,
Кали б купив пирог хороший,
Глядзишь и знадобився б йон.

Просци, татулька, нашу глупась,
Дурак мужик, дурак Сапрон,
Ня думай, дали-бог, не скупась,
Нихай вачами свециць йон.
Ня летысь-таки я родзився,
А пяцьдзисят год як жанився,
Дый то на треццей вжо жане.
Доволи помню, як живали
Дзяды, горелычку пивали;
Ящо нятсохла памиць мне.

Вотто, вотто были гадзины, —
Кали ужо у госци йдуць
На гасподарськие мянины,
Чаго яны тут ни нясуць!
Одзин нисець пивца бикляжку,
Другий гарелки повну пляжку
Непростой, сычинэй з мядком,
На закуску цацни^[6] пшанишны,
Ды скавародки три яишны,
Ды масла в латце са блинком!

Во тут-то в смак нагаваритца,
Послухаць люба — ай, ай, ай!
Аткуль их словеса бярутца —
Ня треба видца лучий рай!
Яны тут песни запиваюць,
Мяниннника узвиличаюць,
Як бытца янгели створца.
А мы што тут такое скажим?
Чим узвяличим и поважим
Цябе, татульку и атца?

Ты жалуишь нас и караишь,
Кого-кого, а больш мине,
Да жалка нам, што ты не маишь
Покою даже и во сне.
Ребяты геты атлумили
И од яды цябе атбили,
А треба ж то их научиць:
Умели б богу штоб малитца,
Могли людзям штоб знадобитца,
Умели в свеци як ба жиць.
 . . . . . . . . . . . .

Кали б табе^[7] давав бог счасцья,
Кали б ниякая нинасьця
Взнявздолила к табе прицци,
Кали б ты сам, хазяйка, дзеци
Цвяли, як красна рожа^[8] в цвеци,
Кали б цябе вси людзи знали,
Кали б цябе вси поважали,
Кали б цябе и цар хвалив,
Кали б цябе и бох любив.
Потом того, и наканец,
Кали б ты, тут поживши многа,
Быв варт того у пана-бога,
Штоб в неби получить вянец.

Конечно, многое можно написать на сем наречии. Но для кого? но для чего? Для многих и для многого. Дух грамотности заметно проникает в самые крайние классы бедных белорусцев, хотя собственно для них у нас ничего не пишется. Почему знать, нельзя ли вызвать и из них мужичков-грамотеев? На вопрос мой им, почему бы в свободное время не взять книгу и не прочесть, один молодой грамотный парень отвечал так: «Яно й штоб и чаму… вот ци у пана на чирядзе, ци дома об святках и возьмишь книгу, прочитаишь, да што ж — не па-наському… виш ты, брав я у бацки Базылига книшку, — здаетца, читаиць йон — усё разбирешь, зачнешь сам — ничога ни зразумеишь…»^[9] Не сыщется ль перо ловкое, перо трудолюбивое, которое посвятит себя на пользу миллионов этих, так сказать, меньших братий великой семьи нашей, не проложит ли им путь к дальнейшему образованию средствами самыми блнзкими, сообразными их силам, вкусу и обычаю? и почему бы этим меньшим братиям не развить общий смысл своего общества до полной духовной жизни отечества своего и быть членами его не бессознательно…

Вот почему я как белорусец обратился к «Маяку»… Народность наша больше, чем когда-нибудь, нуждается в учителе, при своих знаниях бессознательных, в руководителе, указывающем путь и цель всеобщего стремления. И мы в свою очередь, если не пополним собою народности общерусской, то по крайней мере составим с нею, и в короткое время, одно нераздельное целое!..^[10]

Примечания

1. Вообще слоги дѣ, тѣ, ти так, как и те, белорусцы смягчают в ц, наречия же белорусские одинаковы со всеми наречиями в России, кроме новгородских и московских.
2. Читатели-великороссы благоволят обратить свое внимание, что произношение, усвоенное высшим их обществом, буквы о через а во множестве слов заимствовано ими от кривичей-белорусцев, которые произносят: аттуль — оттоль, патребин — потребен, стаю — стою, Сапрон — Софрон, гастинцы — гостинцы, гаварить — говорить и проч. Каким это образом случилось, что грамотная Москва, с своим университетом, приняла произношение кривичей и сообщила его всей грамотной России, тогда как простонародье великорусское, малороссийское и болгарское крепко держатся своего правильного произношения и говорят, как пишут? (Издат.).
3. Крик, шум.
4. Местоимения он — йон, яго, яму и др. так говорят и в Киеве, Курске, Твери и дал. Это заслуживает внимания грамматиков
5. Две копейки. В Могилевской и Черниговской губерниях.
6. Блины, облиты сверху картофелем или молоком.
7. Вообще белорусцы любят открытые э, ы, а, я; е часто заменяется я, а ѣ заменяется и.
8. Роза.
9. «Оно бы почему… Вот у помещика на очереди или дома о святках, взявши книгу, начнешь читать — не по-нашему. Брал даже я книгу и у отца Василия, которую если читает он, так все понять можно, а сам начнешь читать — ничего не выразумишь». А надобно знать, что этот о. Василий, читая им воскресные поучения, перелагает их на язык народный.
10. Искренняя благодарность! и полная готовность «Маяка» помещать подобные вещи, умные, прекрасные и необходимые. Все просвещенные русские давно уже поняли необходимость изучения белорусской старины и грамотности, но до сих пор оно оставалось краем непочатым, тогда как он не менее других богат. Что же удерживало просвещенных кривичей? Ложный стыд за свою родину: куда-де ей соваться за другими! Дай бог, чтоб с легкой руки г. Цытовича эта статья послужила добрым почином будущих успехов поэзии, истории и письменности Белой Руси, без которой поэзия, история и письменность всея Руси есть и будет односторонна и неполна (Изд.)