СБОРНИКЪ
ЛУЧШИХЪ ПОЭТИЧЕСКИХЪ ПРОИЗВЕДЕНІЙ
СЛАВЯНСКИХЪ НАРОДОВЪ
править
СЛОВАЦКАЯ ЛИТЕРАТУРА.
правитьСловаки причисляются обыкновенно къ чехо-моравской вѣтви западно-славянскаго племени. Они занимаютъ почти сплошной массой Тренчинскій, Турчанскій, Оравскій, Липтавскій и Зволенскій комитаты или столицы сѣверовосточной Угріи; затѣмъ, населяютъ большую часть округовъ Нитранскаго, Спишскаго, Шарышскаго, Тековскаго, Землинскаго, Гемерскаго и Гонтскаго и меньшую часть округовъ Пресбургскаго, Новоградскаго и Абуйварскаго. Но отдѣльныя поселенія и колоніи словаковъ выбѣгаютъ далеко за предѣлы территоріи, обнимаемой исчисленными пятнадцатью комитатами: онѣ встрѣчаются въ двадцати другихъ столицахъ Угорщины, вплоть до самой Савы, гдѣ онѣ уже соприкасаются съ этнографической территоріей сербовъ и хорватовъ. Такъ-какъ условія жизни въ горной подтатранской родинѣ словаковъ не вполнѣ достаточны для пропитанія быстро возростающаго населенія, то непрерывный почти потовъ словацкой колонизаціи, по теченію ихъ рѣкъ Вага, Грона и Нитры, неудержимо стремится къ Дунаю, а по Бодрогу и Гернаду въ долину Тисы, въ то роскошное угорское дольноземье, которое нѣкогда принадлежало, хотя не исключительно, прапрадѣдамъ словаковъ и, быть-можетъ, еще станетъ со временемъ наслѣдіемъ, хотя тоже не исключительнымъ, ихъ правнуковъ.
Численность словацкой народности не можетъ быть точно опредѣлена по причинамъ какъ соціальнымъ, такъ и политическимъ. Въ средѣ словаковъ существуетъ съ одной стороны непримиримая рознь между дворянствомъ и народомъ: первое стыдится даже своего происхожденія и причисляетъ себя къ мадьярамъ, подобно тому, какъ западнорусское дворянство причисляетъ себя къ полякамъ. Съ другой стороны мадьярская администрація, озабоченная возвышеніемъ мадьярской народности надъ другими угорскими, особенно словацкою, въ смѣшанныхъ округахъ игнорируетъ показанія языка и причисляетъ словаковъ къ мадьярскому племени, что отражается и на статистическихъ данныхъ. Какъ бы то ни было, мы безопасно можемъ опредѣлить минимумъ словацкаго населенія въ 3 милліона душъ. Но, какъ уже сказано, это населеніе быстро возростаетъ, несмотря на гнётъ австрійскаго, особенно мадьярскаго правительства. Словацкая народность обладаетъ значительною претворяющею силою: она расширяется особенно на счотъ мадьяръ. Но и нѣмцы въ средѣ словаковъ не могутъ долго сохранять своей народности: такъ значительныя ихъ поселенія въ Спишской и Гемерской столицахъ совершенно ословачились.
Есть еще одно обстоятельство, которое увеличиваетъ значеніе этого свѣжаго, даровитаго и симпатичнаго племени. На территоріи словаковъ приходится этнографическая грань нѣсколькихъ вѣтвей славянскаго племени: за рѣкою Моравою и городомъ Суловою начинаются поселенія чехо-моравскія; за Дунайцемъ и Бескидами живутъ поляки; за Бодрогомъ начинается Русь. На югѣ, какъ сказано, отпрыски словаковъ соприкасаются съ крайними побѣгами селеній юго-славянскихъ. Такимъ образомъ словаки представляютъ какъ бы этнографическій центръ славянства, что отражается и на ихъ языкѣ. Онъ является какъ бы связующимъ звѣномъ между юговосточной и сѣверозападной вѣтвями язычнаго дерева славянъ. Незамѣтными переходами словацкое нарѣчіе сливается 25 на сѣверо-западѣ съ чешскимъ (говоръ нитранскій), на сѣверо-востокѣ съ польскимъ (говоръ оравскій, шарышскій и т. д.), а на юго-востокѣ съ русскимъ (говоръ гемерскій, сотацкій). Собственно же срединное словацкое нарѣчіе (говоры турчанскій, тренчинскій, липтавскій, зволенскій и т. д.) представляетъ въ своемъ составѣ и строѣ типъ чрезвычайно замѣчательный по богатству словъ и формъ, по звуковой полнотѣ и цѣльности, а во многихъ случаяхъ — по чертамъ старины самой отдаленной, праславянской. Это объясняется консерватизмомъ жизни народа замкнутаго въ мѣстностяхъ горныхъ, глухихъ, недоступныхъ для внѣшнихъ вліяній, и притомъ народа почти не имѣвшаго еще самобытной исторической жизни, сохранившаго въ своемъ бытѣ и нравахъ много младенческаго, первобытнаго. Съ другой стороны края подтатранскіе могутъ быть названы колыбелью славянства въ Европѣ. Въ продолженіе можетъ-быть двухъ уже тысячелѣтій живутъ здѣсь славяне, въ недоступныхъ убѣжищахъ народной свободы, въ этомъ центрѣ праславянской географической области, откуда вытекаютъ множество рѣкъ и притоковъ Вислы, Одры, Днѣстра, Тисы и Дуная, слѣдовательно у водораздѣла морей Чорнаго и Балтійскаго. Вотъ почему есть основаніе думать, что словацкая территорія и народность, языкъ и нравы должны представлять неисчерпаемый источникъ важныхъ открытій для славянскаго археолога, этнографа и филолога. Но для историка, особенно историка литературы, здѣсь жатва очень скромная, потому-что эта народность, какъ сказано, находится еще на ступени развитія довольно младенческой и потому можетъ представлять болѣе надеждъ въ будущемъ, чѣмъ воспоминаній въ прошедшемъ. Въ этомъ отношеніи, какъ и во многихъ другихъ, словаки представляютъ аналогію со словенцами. Нѣкогда они имѣли даже общую исторію, когда Паннонская долина была занята тремя родственными и дружественными державами: великоморавскою Ростислава и Святополка, блатенскою Коцела и болгарскою Симеона. Но ударъ мадьярскаго нашествія, сокрушившій первую и вторую, оттолкнулъ за Дунай третью. Съ-тѣхъ-поръ словаки, составлявшіе зерно великоморазскаго царства и принявшіе изъ рукъ солунскихъ братьевъ сѣмена славянскаго просвѣщенія, оторваны отъ связей съ православнымъ югомъ, отодвинуты въ свои сумрачныя, но родныя татранскія голи и поляны; съ-тѣхъ-поръ они должны были дѣлить судьбу угорскаго государства, основаннаго мадьярами въ Паннонской долинѣ, на развалинахъ государствъ славянскихъ. Нельзя однако сказать, чтобы словаки были совершенно пассивными зрителями событій, разыгрывавшихся затѣмъ въ угорскомъ государствѣ. Можно даже доказать, что самое основаніе этого государства, его организація Стефаномъ Святымъ, совершена была по тѣмъ культурнымъ началамъ, которыя выработаны были въ непродолжительное, но блестящее существованіе славянскихъ придунайскихъ государствъ, особенно же великоморазскаго, т. е. словацкаго. Мадьяры не принесли съ собой никакихъ новыхъ культурныхъ началъ и потому должны были усвоить себѣ тѣ, какія они встрѣтили въ странѣ новыхъ своихъ поселеній. Въ первый арпадовскій періодъ угорской исторіи славянскія народности давали политическое направленіе государству; тоже продолжалось и въ послѣдующіе періоды, съ тѣмъ лишь различіемъ, что Угрія все болѣе втягивалась въ кругъ интересовъ и понятій европейскаго запада, постепенно отрываясь отъ началъ, унаслѣдованныхъ было отъ славянскаго востока. Въ этомъ отношеніи исторія Угріи представляетъ замѣчательную параллель съ исторіей Польши. Но главныя основы староугорской конституціи: административная децентрализація, мѣстное (жупное или комитатское) самоуправленіе, равноправность народностей и свобода вѣроисповѣданія, упорно были поддерживаемы и въ позднѣйшіе періоды угорской исторіи. Итакъ несомнѣнно, что и словаки принимали дѣятельное участіе въ событіяхъ угорской исторіи; но, по разнымъ причинамъ, они не успѣли подчинить мадьяръ вліянію своей народности въ такой степени, какъ это случилось напримѣръ съ ордою болгарскою въ странахъ балканскихъ. Единственнымъ политическимъ представителемъ словаковъ, какъ народности, былъ знаменитый Матушъ Тренчанскій (въ началѣ XIV вѣка); но его усилія привлечь Угрію въ союзъ съ чехами не удались. На полѣ наукъ и искусствъ словаки произвели не мало замѣчательныхъ дѣятелей, но ихъ сочиненія появились на томъ же латинскомъ языкѣ, который съ XI до начала XIX вѣка былъ административнымъ и дипломатическимъ языкомъ угорскаго государства. Но за-то словаки два раза давали у себя пріютъ письменности своихъ чешскихъ соплеменниковъ. Разъ это было въ половинѣ XV вѣка, когда гуситы изъ опустошонной Чехіи цѣлыми массами переселялись въ гостеиріимную и либеральную Словачину (особенно въ Нитранскій, Новоградскій и Зволенскій комитаты). Другой разъ это случилось въ XVII вѣкѣ, послѣ бѣлогорской битвы: на этотъ разъ словаки пріютили у себя и знаменитаго основателя научной педагогики Амоса Коменскаго. Вмѣстѣ съ гуситствомъ словаки приняли тогда отъ чеховъ ихъ литературныя произведенія и чешскій литературный языкъ. Можно даже сказать, что единственно благодаря чешскимъ писателямъ изъ словаковъ (какъ Трановскій, Кърманъ, Грушвовичъ и другіе) поддержаны были литературныя преданія такъ называемаго золотого періода чешской письменности, въ полуторавѣковую умственную летаргію убаюканныхъ іезуитами чеховъ. Это не мало облегчило литературное ихъ возрожденіе въ началѣ нашего вѣка.
Первые опыты литературной обработки словацкаго нарѣчія начинаются не ранѣе XVIII вѣка, слѣдовательно въ этомъ отношеніи собственно словацкая литература новѣе всякой другой славянской, не исключая и словенской или хорутанской, имѣющей одинъ памятникъ X вѣка и нѣсколько XVI-го. Первое же крупное явленіе словацкой письменности составляютъ грамматическіе и лексикальные труды Бернолава (ум. 1813 г.) и поэтическія произведенія Голаго (ум. 1849 г.). Ихъ значеніе въ словацкой литературѣ можетъ быть нѣсколько уподоблено значенію въ литературѣ сербской филологическихъ трудовъ Бука и поэтическихъ опытовъ Милутиновича. Разница лишь въ томъ, что Букъ обнялъ сербскій языкъ во всѣхъ его развѣтвленіяхъ и изъ ихъ сравненія извлекъ норму сербскаго литературнаго языка; между-тѣмъ, какъ Бернолакъ ограничился одной западной вѣтвью словацкаго племени, вслѣдствіе чего его опытъ вышелъ болѣе одностороннимъ и недостаточнымъ. Голый проявилъ въ своихъ эпическихъ произведеніяхъ большой талантъ и одушевленіе; но онъ не свободенъ былъ отъ пристрастія къ псевдо-классической напыщенности, нѣкоторой ходульности и холодности, во вкусѣ нашего Хераскова или сербскаго Мушицкаго. Какъ бы то ни было, Голый далъ первый толчокъ словацкой литературѣ, справедливо считающей его отцомъ и основателемъ. Можно предполагать, что и Колларъ, знаменитый авторъ «Дочери Славы» и первый пророкъ панславизма, не вполнѣ быль свободенъ отъ вліянія автора «Святополка», «Кирилло-Меѳеодіады» и «Слава». Впрочемъ, имя Ивана Коллара лишь отчасти принадлежитъ словацкой литературѣ: главныя его произведенія написаны на чешскомъ нарѣчіи, равно какъ и произведенія другого знаменитаго словака, Павла Іосифа Шафарика, автора «Славянскихъ Древностей». Но содержаніе и направленіе произведеній какъ того, такъ и другого болѣе имѣетъ родства и — вѣроятно — связи съ настроеніемъ и духомъ народа словацкаго, чѣмъ чешскаго. Какъ бы то ни было, не должно представляться случайностью то, что первыми проповѣдниками идеи славянской взаимности и панславизма являются сыновья словацкаго племени, уже самою своею природою и географическимъ положеніемъ какъ бы призваннаго примирять противоположности разныхъ славянскихъ народностей и соединять ихъ въ сознаніи племенного единства и общности историческихъ задачъ.
Съ 40-хъ годовъ въ Словачинѣ закипаетъ болѣе оживленная литературная дѣятельность, являются новые дѣятели, новая литературная школа. Основателемъ ея былъ знаменитый словакъ Людевитъ Штуръ, политикъ, поэтъ, учоный и публицистъ. Первыя его заботы обращены были на установленіе нормы словацкаго литературнаго языка. Онъ осудилъ мысль Бернолака, поддержанную Голымъ, о возведеніи на степень литературнаго органа одного изъ многочисленныхъ окраинныхъ словацкихъ говоровъ. Литературный языкъ долженъ, по мнѣнію Штура, пользоваться всѣмъ разнообразіемъ народныхъ говоровъ, чтобы черпать лучшее изъ каждаго, особенно въ отношеніи лексикальномъ. Что же касается стороны формальной, то предпочтеніе должно быть оказываемо тѣмъ звукосочетаніямъ и формамъ, которыя находятъ себѣ наибольшее оправданіе въ этимологіи и исторіи славянскихъ языковъ и слѣдовательно наиболѣе приближаются къ среднему или нормальному типу словацкаго нарѣчія. А такъ-какъ наиболѣе чистый и цѣльный звуковой и грамматическій типъ представляютъ говоры центральные, нагорные, то они и приняты Штуромъ за основу формъ нарѣчія литературнаго. Эта мысль была очень сочувственно принята словаками, особенно въ молодомъ поколѣніи, на которое Штуръ имѣлъ самое сильное и благодѣтельное вліяніе. Авторитетъ его былъ поддержанъ въ этомъ случаѣ согласіемъ двухъ другихъ знаменитыхъ и вліятельныхъ членовъ словацкаго общества: Гурбана и Годжи. Ихъ соединенными усиліями дѣло установленія нормы словацкаго литературнаго языка было поведено очень успѣшно. Реакція старочешской партіи въ средѣ словацкаго народа была сломана и литературный расколъ словаковъ совершился, повидимому, окончательно и безвозвратно. Словакъ Гаттала довершилъ это дѣло составленіемъ прекрасной грамматики новаго словацкаго литературнаго языка. Въ средѣ словаковъ нашлись значительные таланты поэтическіе, представившіе прекрасные образцы высокохудожественныхъ произведеній на словацкомъ языкѣ. На ряду съ названными тремя литературными корифеями штуровской школы (Штуромъ, Гурбаномъ и Годжей), мы должны назвать особенно два имени: Сладковича и Халупку. Ихъ значеніе въ литературѣ словацкой можетъ быть отчасти сравнено со значеніемъ въ литературѣ чешской Челяковскаго и Эрбена, а въ сербской — Мажуранича и Нѣгоша.
Около этихъ корифеевъ словацкой литературы группируется цѣлая плеяда другихъ болѣе или менѣе значительныхъ талантовъ. Назовемъ Заборскаго, Грайхмана, Желло, Полярика, Викторина, Іозефовича, Зоха, Кузмани и Павлини-Тота. Большая часть сюжетовъ словацкой поэзіи заимствуется изъ народной жизни современной и прошлой, словацкой или общеславянской. Идея панславизма продолжаетъ быть вдохновляющей музой словацкой литературы. Это не измѣнилось даже послѣ горькихъ разочарованій 48 и 49 годовъ, когда заря народнаго освобожденія, казалось, начинавшая уже брезжить, снова скрылась подъ тучами сначала баховскаго, а потомъ андрашіевскаго деспотизма и преслѣдованій. Исчезло одно поколѣніе народныхъ дѣятелей (Штуръ, Гурбанъ, Годжа); но ихъ мѣстоне осталось празднымъ: Францисци, Кузмани, Павлини-Тотъ, епископъ Мойзесъ и другіе снова взялись за дѣло народнаго пробужденія и возрожденія. Самымъ важнымъ событіемъ послѣднихъ десятилѣтій было учрежденіе въ 1863 году словацкой матицы, образовавшей центръ, вокругъ котораго собрались всѣ лучшія силы страны и изъ котораго стала направляться просвѣтительная дѣятельность патріотовъ на образованіе народныхъ массъ. И дѣло подвигается, народъ просвѣщается, развивается, хотя не съ такой быстротой, какъ бы можно желать, но съ большей, чѣмъ бы можно ожидать, имѣя въ виду многочисленность и значительность противодѣйствующихъ условій и вліяній. Народъ бѣденъ и одинокъ; онъ не имѣетъ нигдѣ поддержки, а напротивъ всюду встрѣчаетъ ненависть и презрѣніе: дома отъ своихъ дворянъ-ренегатовъ, въ странѣ отъ мадьярскаго управленія, въ государствѣ отъ габсбургскаго правительства. Чехи довольно равнодушны къ словакамъ за ихъ литературный расколъ, произведенный во имя словацкой народности съ одной стороны и идеи панславизма (въ формѣ литературнаго единенія славянъ) съ другой. Польскіе политики не благоволятъ къ словакамъ за ихъ демократизмъ, за ихъ панславизмъ, за ихъ дружбу къ Россіи. Но, несмотря на все это, словаки не унываютъ и не отчаиваются въ своей будущности. Они веселы и довольны, потому что добродушны и непритязательны; они пѣвучи и смѣлы, потому-что молоды и предпріимчивы. Словаки вдвое намъ сочувственны — какъ славяне и какъ друзья. Не только въ географическомъ, но и въ этнографическомъ смыслѣ это самый близкій къ русскимъ изъ западныхъ народовъ, подобно тому какъ болгаре изъ южныхъ. Наука и литература словацкая, конечно, еще бѣдна и едва только зарождается; но если можно о будущемъ судить по настоящему и прошедшему, то мы имѣемъ право возлагать самыя блестящія надежды на словацкихъ писателей и учоныхъ: такъ живо во всѣхъ ихъ произведеніяхъ отражаются черты могучаго таланта, широкой кисти, самобытнаго творчества и философскихъ порывовъ, нѣсколько роднящихъ мыслителей словацкихъ — напримѣръ Штура — съ русскими славянофильскаго направленія.
Въ заключеніе нашего бѣглаго обзора литературной исторій словаковъ позволяемъ себѣ выразить убѣжденіе, что ближайшее ознакомленіе и тѣснѣйшее общеніе русскаго народа съ словацкимъ не осталось бы безъ важныхъ для нихъ послѣдствій, тѣмъ болѣе, что словакамъ предстоитъ, повидимому, играть не маловажную роль въ событіяхъ, которыя въ болѣе или менѣе отдаленномъ будущемъ должны разыграться на склонахъ Карпатовъ и въ долинѣ средняго Дуная.