СЛѢПОЙ И ЕГО БРАТЪ.
правитьСлѣпой Іеронимъ всталъ со скамьи и взялъ гитару, лежавшую на столѣ рядомъ со стаканомъ вина. Онъ услыхалъ отдаленные звуки колесъ проѣзжающаго экипажа. Ощупью прошелъ онъ по хорошо знакомой ему дорогѣ къ открытой двери и затѣмъ по узкимъ деревяннымъ ступенямъ, ведущимъ внизъ къ крытому подъѣзду. Его братъ шелъ за нимъ. Оба встали около лѣстницы, прислонившись спиной къ стѣнѣ, чтобы защититься отъ холоднаго сырого вѣтра, дувшаго снизу черезъ открытыя ворота.
Подъ темной аркой подъѣзда старой гостинницы должны были проѣзжать всѣ путешественники, ѣдущіе изъ Италіи въ Тироль, — это была послѣдняя остановка передъ подъемомъ. Но никто здѣсь не останавливался надолго, такъ какъ дорога, проходящая мимо, была почти ровная, безъ красивыхъ видовъ, съ оголенными возвышенностями по сторонамъ.
Слѣпой итальянецъ съ братомъ Карло проводили въ этой гостинницѣ всѣ лѣтніе мѣсяцы.
Вслѣдъ за почтой подъѣхали частные экипажи. Большинство путешественниковъ оставались сидѣть, закутанные въ плэды и плащи, другіе сходили и нетерпѣливо шагали взадъ и впередъ по двору. Погода становилась все хуже и хуже, холодный дождь барабанилъ, не переставая. Послѣ цѣлаго ряда прекрасныхъ дней наступила вдругъ ранняя осень.
Слѣпой пѣлъ и акомпанировалъ себѣ на гитарѣ: онъ пѣлъ неровнымъ, по временамъ обрывающимся голосомъ, какъ это бывало съ нимъ всегда послѣ того, какъ онъ пилъ вино. Иногда онъ поднималъ голову, какъ бы безнадежно умоляя о чемъ-то, но черты его лица и синеватыхъ губъ, окаймленныхъ черной небритой бородой, оставались при этомъ совершенно неподвижны. Старшій братъ стоялъ около него. Когда кто нибудь бросалъ ему въ шляпу монету, Карло кланялся, смотрѣлъ въ лицо дающему быстрымъ блуждающимъ взглядомъ, но тотчасъ же вслѣдъ за этимъ отворачивалъ глаза и устремлялъ ихъ, подобно брату, въ пространство. Казалось, что глаза его стыдились свѣта, который существовалъ только для него и не могъ дать ни одного луча его слѣпому брату.
На дворъ въѣхала карета съ довольно шумливымъ обществомъ: отецъ, мать, трое дѣтей и бонна.
— Нѣмецкое семейство, — шепнулъ Іеронимъ Карло.
Отецъ далъ каждому изъ дѣтей мелкую монету съ тѣмъ, чтобы они бросили ее въ шляпу нищаго. Іеронимъ каждый рядъ наклонялъ голову въ знакъ благодарности. Старшій мальчикъ смотрѣлъ слѣпому въ лицо съ боязливымъ любопытствомъ. Карло, какъ всегда, при видѣ мальчика невольно вспомнилъ, что Іеронимъ былъ въ такомъ же возрастѣ, когда потерялъ зрѣніе.
И опять сегодня, почти черезъ двадцать лѣтъ, предъ нимъ съ неотразимой ясностью всталъ тотъ ужасный день. Опять зазвенѣлъ въ его ушахъ пронзительный дѣтскій крикъ, съ которымъ Іеронимъ упалъ на траву, опять засіяли предъ нимъ яркіе лучи солнца на бѣлой стѣнѣ сада, опять прозвучали воскресные колокола, зазвонившіе какъ разъ въ ту минуту. Въ тотъ день онъ, какъ бывало и прежде, стрѣлялъ изъ лука въ ясень, растущій около стѣны.
И когда онъ услышалъ крикъ, то тотчасъ же подумалъ, что ранилъ маленькаго брата, пробѣгавшаго мимо въ ту минуту.
Лукъ выпалъ изъ его рукъ, онъ выскочилъ изъ окна въ садъ и подбѣжалъ къ брату, который лежалъ на травѣ и кричалъ, не отнимая рукъ отъ лица. По правой щекѣ его струилась кровь на шею. Въ это время вернулся отецъ съ поля и вошелъ въ садъ черезъ калитку. Оба безпомощно наклонились надъ кричащимъ ребенкомъ. Сбѣжались сосѣди; старой Ваннети первой удалось отнять ручки ребенка отъ лица. Тутъ же былъ и кузнецъ, у котораго тогда учился Карло и который немного понималъ въ медицинѣ. Онъ сейчасъ же увидалъ, что правый глазъ пропалъ. Пришедшій вечеромъ изъ Почіаво докторъ не могъ помочь бѣдѣ. Онъ предупредилъ только объ опасности, угрожавшей и лѣвому глазу. И его предсказаніе сбылось.
Черезъ годъ свѣтъ превратился въ мракъ для Іеронима. Сначала пытались утѣшать его, что онъ можетъ излѣчиться, и онъ, казалось, вѣрилъ этому. Карло, знавшій истину, бродилъ дни и ночи по лѣсамъ и виноградникамъ и былъ близокъ къ самоубійству.
Но одинъ священникъ, которому онъ открылся, убѣдилъ его, что онъ долженъ жить и посвятить свою жизнь брату. Съ тѣхъ поръ любовь и состраданіе къ слѣпому брату овладѣли душой Карло. Его муки утихали только тогда, когда онъ былъ возлѣ Іеронима, когда онъ осмѣливался ласкать и цѣловать его, когда онъ занималъ его разсказами или гулялъ съ нимъ по полямъ и около дома.
Онъ забросилъ ученіе у кузнеца, такъ какъ не могъ ни на минуту разстаться съ братомъ. Черезъ нѣкоторое время Карло замѣтилъ, что Іеронимъ совсѣмъ пересталъ говорить о своемъ несчастіи. И скоро онъ узналъ отчего это произошло: слѣпой понялъ, наконецъ, что онъ никогда больше не увидитъ неба, холмовъ, улицъ и людей, что свѣтъ померкъ для него.
Съ этой минуты страданія Карло еще усилились, хотя онъ и твердилъ себѣ, что нечаянно былъ причиной несчастія брата. Часто рано утромъ, когда онъ смотрѣлъ на спавшаго рядомъ съ нимъ Іеронима, невообразимый ужасъ охватывалъ его, и онъ бѣжалъ въ садъ, чтобы не видѣть пробужденія слѣпого, не видѣть, какъ его мертвые глаза будутъ снова тщетно искать свѣта, угасшаго для нихъ. Карло замѣтилъ, что Іеронимъ обладаетъ пріятнымъ голосомъ, и ему пришло въ голову учить его музыкѣ. Школьный учитель изъ Толы, приходившій иногда по воскресеньямъ, училъ его играть на гитарѣ. Въ то время слѣпой, конечно, не сознавалъ, что это искусство доставитъ ему впослѣдствіи кусокъ хлѣба.
Начиная съ того печальнаго лѣтняго дня, бѣды одна за другой сыпались на домъ стараго Лагарди. Неурожайные года слѣдовали одинъ за другимъ; небольшая сумма денегъ, прикопленная старикомъ, пропала за его родственникомъ. Словомъ, когда въ одинъ изъ душныхъ августовскихъ дней Лагарди умеръ отъ удара въ полѣ, послѣ него остались только долги. Все имущество было распродано, братья остались безъ гроша и безъ крова и покинули родную деревню.
Карло въ то время было двадцать лѣтъ, Іерониму — пятнадцать. Съ тѣхъ поръ началась странническая и нищенская жизнь, которую они вели до сего дня. Сначала Карло пытался искать какія нибудь занятія, но ничто не удавалось ему. Кромѣ того, Іеронимъ нигдѣ не зналъ покоя, его тянуло вѣчно странствовать.
Двадцать лѣтъ уже переходили они съ мѣста на мѣсто въ сѣверной Италіи и въ южномъ Тиролѣ, преимущественно тамъ, гдѣ скоплялось много путешественниковъ.
Если Карло не испытывалъ больше того остраго чувства боли, которое прежде охватывало его при каждомъ яркомъ лучѣ солнца, при видѣ каждой красивой мѣстности, то его сердце сжималось жалостью къ слѣпому брату, безсознательной и безпрерывной, какъ біеніе сердца и дыханіе.
Карета съ нѣмецкимъ семействомъ отъѣхала. Карло съ облегченіемъ сѣлъ на нижнія ступеньки лѣстницы, а Іеронимъ остался стоять, вяло опустивъ руки и поднявъ голову кверху.
Служанка Марія вышла изъ гостинницы.
— Много ли заработали? спросила она.
Карло не обернулся къ ней и ничего не отвѣтилъ. Онъ сидѣлъ согнувшись и смотрѣлъ на дорогу. Шумъ дождя и вѣтра заглушалъ стукъ колесъ приближающагося экипажа. Карло всталъ и занялъ свое мѣсто возлѣ брата.
Іеронимъ началъ пѣть, когда въѣхала карета съ единственнымъ пассажиромъ, кучеръ быстро распрягъ лошадей и поспѣшилъ въ гостинницу.
Путешественникъ, закутанный въ плащъ, нѣкоторое время оставался сидѣть въ своемъ углу и не обращалъ вниманія на пѣніе. Но вскорѣ онъ выскочилъ изъ экипажа и началъ бѣгать по двору, потирая руки, чтобы согрѣться. Теперь онъ обратилъ вниманіе на нищихъ. Онъ всталъ противъ нихъ и долго испытующе вглядывался въ ихъ лица. Карло слегка наклонилъ голову, какъ бы кланяясь. Путешественникъ былъ еще совсѣмъ молодой человѣкъ, съ красивымъ безбородымъ лицомъ и безпокойными глазами. Постоявъ около нищихъ, онъ поспѣшилъ снова къ воротамъ, черезъ которыя долженъ былъ продолжать путь, и съ досадой покачалъ головой, смотря на дождь и туманъ.
— Ну, — спросилъ Іеронимъ.
— Еще ничего, — отвѣтилъ Карло, — онъ вѣроятно дастъ, когда будетъ уѣзжать.
Путешественникъ подошелъ опять и прислонился къ экипажу. Слѣпой началъ пѣть. На этотъ разъ молодой человѣкъ прислушивался съ большимъ интересомъ. Слуга сталъ запрягать лошадей. И только теперь, точно вдругъ сообразивъ, молодой человѣкъ схватился за сумку и далъ Карло франкъ (около 40 коп.).
— Спасибо, господинъ, — сказалъ тотъ.
Путешественникъ сѣлъ въ карету и снова закутался въ плащъ. Карло взялъ стаканъ и пошелъ за виномъ. Іеронимъ продолжалъ пѣть. Путешественникъ высунулся изъ кареты и покачалъ головой съ выраженіемъ смущенія и грусти. Вдругъ какая-то внезапная мысль пришла ему въ голову, и онъ улыбнулся. Онъ обратился къ слѣпому, стоявшему въ двухъ шагахъ отъ него.
— Какъ тебя зовутъ?
— Іеронимъ.
— Такъ вотъ что, Іеронимъ, не давай себя обманывать.
Въ это время кучеръ показался на верхней ступени лѣстницы.
— Какъ это обманывать, господинъ?
— Я далъ твоему провожатому двадцатифранковую монету.
— О, спасибо, спасибо, господинъ.
— Да, такъ вотъ — берегись.
— Это мой братъ, господинъ, онъ не обманетъ.
Молодой человѣкъ нѣсколько смутился, но пока онъ размышлялъ, кучеръ вскочилъ на козлы и погналъ лошадей. Молодой человѣкъ обернулся назадъ и покачалъ головой, предоставляя дальнѣйшее на волю судьбы, а карета покатила по дорогѣ.
Слѣпой махалъ обѣими руками, желая выразить признательность.
Онъ услыхалъ голосъ Карло, который кричалъ ему сверху съ лѣстницы:
— Иди сюда, Іеронимъ, наверху тепло, Марія развела огонь.
Іеронимъ кивнулъ головой, взялъ гитару подъ мышку и сталъ ощупью взбираться по ступенямъ.
Еще съ лѣстницы онъ закричалъ брату:
— Дай мнѣ подержать ее, у меня такъ давно не было золотой монеты въ рукахъ.
— Что такое? — спросилъ Карло. О чемъ ты говоришь?
Іеронимъ былъ уже наверху. Онъ охватилъ обѣими руками голову брата, какъ онъ всегда дѣлалъ, желая выразить свою радость или нѣжность къ брату.
— Милый Карло, есть еще добрые люди на свѣтѣ.
— Навѣрное; сказалъ Карло. — До сихъ поръ мы получили двѣ лиры[1] и тридцать сантимовъ, потомъ есть австрійскія монеты, можетъ быть тоже половина лиры.
— А двадцать франковъ, двадцать франковъ! вскричалъ Іеронимъ. — Я вѣдь знаю! — онъ добрался наконецъ до комнаты и тяжело опустился на скамью.
— Что ты знаешь? — спросилъ Карло.
— Ну будетъ шутить. Дай мнѣ ее подержать. Я такъ давно не имѣлъ золотой монеты въ рукахъ.
— Что ты хочешь отъ меня? Откуда я возьму золотую монету? У меня двѣ или три лиры.
Слѣпой ударилъ по столу.
— Довольно однако. Что, ты хочешь отъ меня скрыть?
Карло смотрѣлъ на брата озабоченно и съ изумленіемъ. Онъ сѣлъ около него и ласково взялъ его за руку.
— Я ничего не скрываю отъ тебя. Какъ можешь ты это думать? Кому же могло придти въ голову дать мнѣ золотую монету?
— Но вѣдь онъ мнѣ сказалъ!
— Кто?
— Ну молодой человѣкъ, который бѣгалъ туда и сюда.
— Какъ? Я тебя не понимаю.
— Ну да, онъ спросилъ: «Какъ тебя зовутъ»? А потомъ сказалъ: «Такъ смотри-же, не давай себя обманывать».
— Ты видѣлъ это во снѣ, Іеронимъ — вѣдь это безсмыслица!
— Безсмыслица! Но я же слышалъ, собственными ушами слышалъ: «Не давай себя обманывать», я далъ золотую монету"… нѣтъ не такъ: «я далъ ему двадцатифранковую монету».
Вошелъ хозяинъ гостинницы.
— Ну что у васъ тутъ такое? Пропустите хорошую работу. Пріѣхалъ экипажъ четверкой.
— Иди — звалъ Карло, — иди.
Іеронимъ остался сидѣть.
— Зачѣмъ-же? Зачѣмъ мнѣ идти. Для меня это ненужно. Ты стоишь тамъ, около меня и…
Карло взялъ его за руку.
— Молчи, или теперь внизъ.
Іеронимъ замолчалъ и повиновался брату.
Но идя по лѣстницѣ, онъ сказалъ:
— Мы еще поговоримъ, еще поговоримъ!
Карло не могъ понять, что случилось; можетъ быть Іеронимъ внезапно помѣшался? Хотя онъ обыкновенно и легко раздражался, но такимъ образомъ не говорилъ никогда.
Въ только что прибывшей каретѣ сидѣло двое англичанъ. Карло взялъ свою шляпу, а Іеронимъ сталъ пѣть. Одинъ изъ пассажировъ бросилъ монету въ шляпу Карло. Карло сказалъ: «благодарю» и потомъ прибавилъ тихо: «двадцать сантимовъ».
Лицо Іеронима оставалось неподвижнымъ, онъ началъ новую пѣсню. Карета съ англичанами поѣхала дальше.
Братья молча поднялись по лѣстницѣ. Іеронимъ сѣлъ на скамью, Карло остался стоять у печки.
— Что же ты молчишь?
— Какъ я сказалъ тебѣ, такъ и есть — возразилъ Карло. Его голосъ немного дрожалъ.
— Что ты сказалъ? — спросилъ Іеронимъ.
— Можетъ быть это былъ какой нибудь сумасшедшій.
— Сумасшедшій? Прекрасно! Если кто нибудь говоритъ — я далъ твоему, брату двадцать франковъ, — значитъ, онъ сумасшедшій! Ага, а почему онъ сказалъ: не давай себя обманывать — а?
— Можетъ быть онъ и не былъ сумасшедшій… но есть господа, которые любятъ шутить надъ бѣдными людьми…
— Э! — вскричалъ Іеронимъ, — шутить? Конечно, ты такъ и долженъ говорить — я этого и ждалъ.
Онъ выпилъ стаканъ вина, стоявшій передъ нимъ.
— Однако Іеронимъ; — началъ снова Карло и почувствовалъ, что едва можетъ говорить отъ волненія. Почему же я долженъ былъ… Какъ ты можешь думать…
— А почему у тебя голосъ дрожитъ? Почему… А?
— Іеронимъ, увѣряю тебя…
— Ээ… А я не вѣрю тебѣ! Ты теперь смѣешься… я знаю, что ты смѣешься!
Слуга закричалъ снизу:
— Эй ты, слѣпой, господа пріѣхали!
Машинально встали братья и зашагали внизъ по ступенямъ.
Пріѣхали два экипажа. Въ одной сидѣли трое мужчинъ, въ другой пожилая супружеская чета.
Іеронимъ пѣлъ, Карло стоялъ возлѣ, едва сознавая, что происходитъ кругомъ. Что ему дѣлать?
Братъ ему не вѣрилъ! Какъ могло это быть? И онъ со страхомъ смотрѣлъ сбоку на брата, поющаго разбитымъ голосомъ свои пѣсни. Ему казалось, что онъ видитъ мысли слѣпого и не можетъ понять ихъ.
Кареты уже уѣхали, а Іеронимъ все пѣлъ. Карло не осмѣливался его остановить. Онъ не зналъ, что говорить, онъ боялся, что его голосъ опять будетъ дрожать. Послышался смѣхъ сверху, и Марія закричала.
— Для кого ты поешь? Отъ меня ты ничего не заработаешь!
Іеронимъ оборвалъ посерединѣ пѣсни. Казалось, что его голосъ и струны гитары одновременно порвались.
Онъ пошелъ снова вверхъ по ступенямъ, Карло послѣдовалъ за нимъ. Въ гостинницѣ онъ сѣлъ рядомъ съ братомъ. Что ему дѣлать? Ему не оставалось ничего другого. Онъ попытался еще разъ объясниться съ братомъ.
— Іеронимъ, — заговорилъ онъ, — клянусь тебѣ… подумай же, Іеронимъ, какъ могъ ты повѣрить, что я…
Іеронимъ молчалъ, его мертвый взоръ, казалось, проникалъ черезъ окно и тонулъ въ туманѣ..
Карло продолжалъ: — Ему и не нужно быть сумасшедшимъ, просто онъ ошибся… могъ же онъ ошибиться…
Но онъ чувствовалъ, что самъ не вѣритъ своимъ словамъ.
Іеронимъ нетерпѣливо отвернулся. Но Карло продолжалъ съ внезапнымъ воодушевленіемъ:
— Да и зачѣмъ мнѣ нужно.. Ты знаешь, я ѣмъ и пью не больше тебя, когда я покупаю себѣ новое платье, тебѣ тоже извѣстно . Куда мнѣ столько денегъ? Что я съ ними буду дѣлать?
Іеронимъ процѣдилъ сквозь губы:
— Не лги, я слышу, что ты лжешь!
— Я не лгу, Іеронимъ, я не лгу, — испуганно сказалъ Карло.
— Ты лгунъ и воръ!
И, какъ бы не желая сидѣть за однимъ столомъ съ братомъ, Іеронимъ толкнулъ его локтемъ въ бокъ.
Карло всталъ. Онъ посмотрѣлъ на брата оцѣпенѣлымъ взглядомъ и вышелъ изъ комнаты. На улицѣ онъ долго всматривался въ туманъ широко открытыми глазами. Дождъ пересталъ. Карло засунулъ руки въ карманы и пошелъ по дорогѣ. У него было такое ощущеніе, точно братъ выгналъ его изъ гостинницы. Что-же случилось?… Онъ все еще не могъ понять… Что это былъ за человѣкъ? Далъ одинъ франкъ, а сказалъ, что двадцать!
Вѣроятно, у него были какія нибудь причины поступить такимъ образомъ… И Карло началъ припоминать, не было ли у него врага, который могъ прислать за себя другого человѣка, чтобы отмстить.
Но какъ далеко ни заглядывалъ онъ въ свое прошлое, все-таки не могъ припомнить никого, кого онъ когда либо обидѣлъ или съ кѣмъ когда либо серьезно поссорился. Впродолженіи двадцати лѣтъ онъ дѣлалъ только одно: стоялъ съ шляпой въ рукѣ у подъѣздовъ.
Отовсюду проѣзжали люди, но что могъ зналъ онъ объ нихъ и что сдѣлать имъ?
Для чего нужно было тому иностранцу сказать Іерониму — «я далъ твоему брату двадцать франковъ».
Да… Но что же теперь дѣлать?
Очевидно только одно, что Іеронимъ ему не вѣритъ!.. Этого онъ не могъ перенести! Что нибудь нужно предпринять.
И Карло поспѣшилъ назадъ.
Когда онъ пришелъ въ гостинницу, Іеронимъ лежалъ въ растяжку на скамьѣ и сдѣлалъ видъ, что не замѣчаетъ прихода брата, Марія принесла братьямъ ѣду и питье. Оба не проронили ни слова во время обѣда.
Снизу раздались громкіе голоса ломовыхъ извощиковъ. Черезъ нѣсколько минутъ трое извощиковъ вошли въ гостинницу и сѣли за столъ. Хозяинъ поздоровался съ ними; они бранили плохую погоду.
— Ночью у васъ будетъ снѣгъ, — сказалъ одинъ.
Другой разсказалъ, какъ десять лѣтъ тому назадъ онъ былъ въ этихъ мѣстахъ въ серединѣ августа и едва не замерзъ. Пришедшій слуга справился у извощиковъ о своихъ родителяхъ, живущихъ внизу въ Борміо. Въ это время снова пріѣхала карета съ путешественниками.
Іеронимъ и Карло спустились внизъ. Іеронимъ пѣлъ, Карло держалъ шляпу, и проѣзжающіе подавали милостыню. Іеронимъ казался теперь совершенно спокойнымъ. Нѣсколько разъ спрашивалъ онъ: «сколько» и кивалъ слегка головой на отвѣтъ брата. Между тѣмъ Карло все еще пытался собрать свои мысли. Онъ чувствовалъ только, что надъ нимъ пронеслось что-то ужасное, противъ чего онъ бороться не въ силахъ.
Когда братья пришли наверхъ, извощики громко смѣялись и разговаривали.
Младшій изъ нихъ сказалъ Іерониму: «Спой и намъ, мы заплатимъ!»
— Не правда ли? — обратился онъ къ прочимъ.
Марія, которая вошла въ это время съ бутылкой краснаго вина, сказала:
— Не трогайте его, онъ сегодня не въ духѣ.
Вмѣсто отвѣта Іеронимъ всталъ посреди комнаты и началъ пѣть.
Когда онъ кончилъ, извощики громко апплодировали.
— Поди сюда, Карло, — кричалъ одинъ, — мы хотимъ бросить деньги въ твою шляпу, какъ господа внизу.
И онъ поднялъ руку съ мелкой монетой, чтобы бросить въ шляпу Карло. Но вдругъ слѣпой схватилъ его за руку и сказалъ:
— Лучше мнѣ, лучше мнѣ самому, онъ меня обманетъ.
Карло стоялъ неподвижно и молчалъ.
Вошелъ слуга и сказалъ извощикамъ, что если они хотятъ попасть въ Борміо засвѣтло, то должны торопиться. Они встали, шумно распростились и ушли. Братья остались опять одни въ комнатѣ.
Въ этотъ часъ они обыкновенно ложились спать. Іеронимъ опустилъ голову на столъ и, казалось, спалъ Карло сначала ходилъ изъ угла въ уголъ по комнатѣ, потомъ сѣлъ на скамью. Онъ былъ очень утомленъ. Ему казалось, что онъ видитъ тяжелый сонъ. Онъ думалъ о томъ, что было вчера и третьяго дня и во всѣ дни раньше, думалъ особенно о теплыхъ лѣтнихъ дняхъ и о бѣлыхъ дорогахъ, по которымъ они обыкновенно странствовали съ братомъ, и все это было теперь такъ далеко и тамъ непонятно, какъ будто это никогда больше не могло повториться.
Къ вечеру пришла почта изъ Тироля.
Еще четыре раза должны были братья спуститься внизъ. Уже стемнѣло, когда они въ послѣдній разъ взобрались наверхъ. Маленькая лампочка, привѣшенная къ деревянному потолку, тускло мерцала.
Пришли рабочіе съ ближайшей каменоломни, жившіе въ двухстахъ шагахъ отъ гостинницы. Іеронимъ подсѣлъ къ нимъ, Карло остался одинъ за своимъ столомъ. Ему казалось, что одиночество его продолжается уже очень давно. Онъ слышалъ, какъ Іеронимъ громко, почти крича, разсказывалъ рабочимъ о своемъ дѣтствѣ. Онъ вспоминалъ то, что видѣлъ, когда его глаза были еще цѣлы.
Разсказывалъ объ отцѣ, который работалъ въ полѣ, о маленькомъ садикѣ съ ясенемъ у стѣны, объ ихъ низенькомъ домикѣ, объ двухъ маленькихъ дочеряхъ сапожника и о виноградникѣ позади церкви, даже о своемъ дѣтскомъ лицѣ, какимъ онъ видѣлъ его тогда, въ зеркалѣ.
Какъ часто Карло слышалъ все это. Сегодня онъ не могъ слушать разсказовъ брата. Все звучало иначе. Каждое слово, произнесенное Іеронимомъ, имѣло для него новый смыслъ и звучало ему укоромъ.
Онъ незамѣтно вышелъ изъ гостинницы и снова пошелъ бродить по дорогѣ, погруженной теперь въ темноту. Дождя больше не было, въ воздухѣ было холодно. У Карло явилось желаніе идти все дальше и дальше въ темноту, дойти до какого нибудь рва, лечь тамъ, заснуть и не просыпаться больше.
Вдругъ онъ услыхалъ стукъ колесъ и увидалъ свѣтъ двухъ приближающихся фонарей. Въ проѣзжающей мимо каретѣ сидѣли два путника. Одинъ изъ нихъ, съ узкимъ безбородымъ лицемъ, испуганно вздрогнулъ, когда, при свѣтѣ фонаря, мелькнула передъ нимъ фигура Карло, стоящаго на дорогѣ. Карло снялъ шляпу. Карета и фонари исчезли въ темнотѣ. Карло опять остался одинъ. Вдругъ ему стало страшно. Въ первый разъ въ жизни боялся онъ темноты. Ни одной минуты больше онъ не могъ здѣсь оставаться. Въ его отуманенномъ мозгу смѣшался ужасъ, который онъ испытывалъ за себя, съ мучительнымъ чувствомъ состраданія къ слѣпому брату, и это смѣшанное чувство погнало его домой, туда — къ нему.
Въ гостинницѣ онъ засталъ обоихъ путешественниковъ. Они сидѣли за столомъ, пили красное вино и оживленно разговаривали. Они едва замѣтили приходъ Карло. За другимъ столомъ Іеронимъ все еще сидѣлъ съ рабочими.
— Гдѣ ты торчишь, Карло? — спросилъ его хозяинъ, еще въ дверяхъ. — Зачѣмъ ты оставляешь брата одного?
— Что случилось? — спросилъ испуганно Карло.
— Іеронимъ кутитъ съ рабочими. Мнѣ-то все равно, но вы должны подумать о томъ, что скоро наступятъ плохія времена.
Карло быстро подошелъ къ брату и взялъ его за руку.
— Идемъ, — сказалъ онъ.
— Что тебѣ нужно? — закричалъ Іеронимъ.
— Иди спать, — сказалъ Карло.
— Оставь меня, оставь! Я зарабатываю деньги и трачу ихъ, какъ хочу. И тебѣ нечего вмѣшиваться. Вы думаете, онъ отдаетъ мнѣ все? О, нѣтъ! Вѣдь я бѣдный слѣпецъ! Но есть добрые люди, которые говорятъ мнѣ: «Я далъ твоему брату двадцать франковъ».
Рабочіе смѣялись.
— Довольно, — сказалъ Карло, — иди.
И онъ потащилъ Карло за руку и почти внесъ его по лѣстницѣ въ сырой уголъ, гдѣ они ночевали. Все время Іеронимъ кричалъ:
— Теперь мнѣ все ясно, я все знаю! Подожди же. Я для тебя и пою и играю на гитарѣ, ты живешь моимъ трудомъ — а ты воръ!
Наконецъ онъ упалъ на солому и заснулъ.
Черезъ корридоръ проникалъ слабый свѣтъ; дверь единственной комнаты для проѣзжающихъ была отворена, и Марія готовила постели на ночь. Карло стоялъ и смотрѣлъ на брата, на его старообразное, опухшее лицо, съ синеватыми губами и потными волосами, прилипшими ко лбу.
Мало-по-малу все стало ему ясно. Не сегодня только явилось недовѣріе къ нему у слѣпого, оно было у него, вѣроятно, очень давно, можетъ быть всегда, у него не хватало только мужества высказать брату, что онъ его подозрѣваетъ. И все, что Карло для него дѣлалъ, было напрасно. Напрасно раскаяніе, напрасна жертва всей его жизни! Но какъ же быть дальше, что дѣлать? Долженъ ли онъ попрежнему, Богъ знаетъ, сколько еще времени, вести его черезъ вѣчную ночь, нищенствовать для него, не знать другой жизни и за все это видѣть недовѣріе и слышать попреки? Если братъ считаетъ его воромъ, то всякій чужой человѣкъ будетъ для него лучшимъ проводникомъ, чѣмъ онъ. Дѣйствительно, оставить его одного, уйти отъ него, было бы самымъ разумнымъ. Тогда Іеронимъ пойметъ свою ошибку, потому что тогда онъ узнаетъ, что значитъ быть обворованнымъ и обманутымъ, одинокимъ и брошеннымъ. Ну, а самъ онъ-то что будетъ дѣлать? Вѣдь онъ еще не старъ. Когда онъ будетъ жить только для себя, онъ многое можетъ предпринять. Онъ можетъ, напримѣръ, пойти въ услуженіе.
Но въ то время, какъ эти мысли проносились въ его мозгу, глаза его оставались прикованными къ спящему брату. И онъ мысленно увидалъ его одиноко сидящимъ на камнѣ, на краю освѣщенной солнцемъ дороги, съ широко открытыми, бѣлыми глазами, устремленными въ ясное небо, и съ руками, ощупывающими вѣчный мракъ, окружавшій его. И онъ снова почувствовалъ, что какъ у слѣпого никого не было на свѣтѣ, кромѣ него, такъ и у него никого не было на свѣтѣ, кромѣ слѣпого. Онъ понялъ, что любовь къ брату была содержаніемъ всей его жизни, понялъ также съ неотразимой ясностью, что только увѣренность, что братъ отвѣчалъ ему на его любовь любовью и прощеніемъ, помогала ему до сихъ поръ переносить терпѣливо всѣ тягости жизни. Онъ не могъ сразу отказаться отъ этой надежды, онъ чувствовалъ, что онъ такъ же нуженъ брату, какъ братъ ему. Онъ не могъ и не хотѣлъ его бросить. Онъ долженъ или претерпѣть недовѣріе, или найти средство убѣдить слѣпого въ неосновательности его подозрѣній. Если бы ему удалось достать золотую монету! Если бы онъ могъ сказать завтра брату: «Я спряталъ деньги, чтобы ты не пропилъ ихъ съ рабочими, или кто нибудь не укралъ-бы ихъ у тебя»… или еще что нибудь такое… Послышались шаги на лѣстницѣ, путешественники шли спать. Внезапно у Карло явилась мысль разсказать этимъ людямъ все происшедшее и попросить у нихъ двадцать франковъ. Но онъ тотчасъ же сообразилъ все безразсудство такого плана. Прежде всего, они, конечно, не повѣрятъ его разсказу. Онъ вспомнилъ, какъ испугался вчера одинъ изъ нихъ, когда увидалъ его стоящимъ на дорогѣ около экипажа.
Онъ легъ на солому. Въ комнатѣ было темно. Онъ слышалъ шумный разговоръ и стукъ тяжелыхъ сапогъ работниковъ, когда они спускались по лѣстницѣ. Вскорѣ заперли ворота. Слуга поднялся еще разъ по лѣстницѣ, затѣмъ спустился, и все стихло. Карло слышалъ только храпъ Іеронима. Скоро мысли его начали путаться и перешли въ безпокойный сонъ.
Еще была глубокая ночь, когда онъ проснулся. Онъ повернулся въ ту сторону, гдѣ было окно и, вглядѣвшись пристально, увидалъ сѣрый четырехугольникъ, выдѣляющійся въ темнотѣ. Іеронимъ все еще спалъ тяжелымъ сномъ пьянаго. Карло думалъ о завтрашнемъ днѣ и содрагался при этомъ. Онъ думалъ о слѣдующей ночи, о слѣдующемъ за ней днѣ, думалъ о будущемъ и ужасъ охватывалъ его при мысли о предстоящемъ ему одиночествѣ. Почему не былъ онъ храбрѣе вечеромъ? Почему не попросилъ двадцать франковъ у иностранцевъ? Можетъ быть, они сжалились бы надъ нимъ. А можетъ быть… Можетъ быть, это было и хорошо, что онъ не просилъ.
Почему же хорошо?.. Онъ поднялся и почувствовалъ, какъ сильно бьется сердце. Онъ зналъ, почему хорошо… Если бы они ему отказали, то у нихъ было бы подозрѣніе… а такъ… Онъ уставился глазами въ сѣрое пятно, которое начинало понемногу свѣтлѣть… То, что помимо его воли вертѣлось сейчасъ въ его мысляхъ, было невозможно… совершенно невозможно!.. Дверь туда заперта… Кромѣ того… Они могутъ проснуться!.. Да, но сѣрое пятно свѣтлѣетъ… наступаетъ день…
Карло всталъ, точно его что-то тянуло и прислонился лбомъ къ холодному стеклу. Затѣмъ онъ всталъ?.. Чтобы обдумать?.. Чтобы попробовать?.. Что же?.. Вѣдь это невозможно… вѣдь это преступленіе!..
Преступленіе? Что значили двадцать франковъ для людей, которые проѣзжали для удовольствія тысячи миль? Они даже и не замѣтятъ, что денегъ не хватаетъ.. Онъ подошелъ къ двери и тихо отворилъ ее. Напротивъ, въ двухъ шагахъ, была другая — закрытая. На гвоздѣ, около двери, висѣло платье. Карло протянулъ руку къ нему… Да, если бы люди оставляли кошельки въ карманахъ платья, было бы очень просто жить и не нужно было бы нищенствовать… Но карманы были пусты. Что же оставалось дѣлать? Возвратиться въ уголъ и лечь на мѣшокъ съ соломой?
Можетъ быть, можно другимъ способомъ добыть двадцать франковъ, болѣе легкимъ и вѣрнымъ? Если удерживать отъ каждой милостыни нѣсколько сантимовъ, можно понемногу скопить денегъ и обмѣнять на золотую монету… Но сколько времени понадобится на это? Мѣсяцы, можетъ быть, цѣлый годъ. Ахъ, если бы у него хватило мужества! Онъ все стоялъ у входа. Онъ смотрѣлъ на противоположную дверь.. Что за полоса спускается сверху вертикально къ полу? Возможно ли? Дверь только притворена, а не заперта? Чему же онъ такъ удивился? Цѣлые мѣсяцы дверь не запиралась. Почему? Онъ припоминалъ: только три раза въ это лѣто останавливались здѣсь на ночевку, два раза подмастерья и одинъ разъ туристъ, сломавшій себѣ ногу въ дорогѣ.
Дверь не запирается — ему нужно только мужество… да… и счастье!.. Мужество? Самое худшее можетъ случиться, что оба проснутся, тогда придется придумать какую нибудь отговорку. Онъ заглянулъ черезъ щель въ комнату. Было еще темно, и онъ едва могъ разсмотрѣть обоихъ путешественниковъ, лежащихъ на постеляхъ. Онъ прислушался.
Они дышали мирно и спокойно.
Карло легко отворилъ дверь и безшумно вошелъ босыми ногами въ комнату. Обѣ кровати стояли по одной стѣнѣ противъ окна. Посреди комнаты — столъ; Карло прокрадывается къ нему. Онъ шаритъ по столу, ощупываетъ связку ключей, перочинный ножъ, маленькую книжку — больше ничего…
Ну, конечно… И что это ему пришло въ голову, что люди оставятъ деньги на столѣ! Ну, надо убираться прочь! А, можетъ быть, нужно еще какъ нибудь изловчиться, и тогда удастся!.. Онъ прокрадывается къ постели возлѣ двери… Здѣсь, на креслѣ, лежитъ что-то… Карло ощупываетъ… Револьверъ!.. онъ вздрагиваетъ съ ногъ до головы… Не взять ли его? Зачѣмъ этотъ человѣкъ приготовилъ револьверъ? Если онъ проснется и замѣтитъ его?.. Да нѣтъ же… Онъ скажетъ: «Три часа, сударь, пора вставать». И онъ оставляетъ револьверъ на мѣстѣ, а самъ крадется въ глубину комнаты. Здѣсь, на другомъ креслѣ, между бѣльемъ… Господи! это онъ!.. Это кошелекъ… Онъ уже держитъ его въ рукѣ!.. Въ эту минуту онъ слышитъ легкій трескъ. Быстрымъ движеніемъ опускается онъ на полъ, возлѣ кровати. Еще разъ трескъ, тяжелый вздохъ… Храпѣніе — потомъ опять тишина, глубокая тишина.
Карло остается на полу съ кошелькомъ въ рукахъ и ждетъ.
Не слышно больше никакого шума, никакого движенія. Блѣдный разсвѣтъ уже освѣщаетъ слегка комнату. Карло не смѣетъ встать, онъ ползетъ по полу къ двери, которая широко раскрыта, выползаетъ изъ комнаты и, наконецъ, встаетъ съ глубокимъ вздохомъ облегченія.
Онъ открываетъ кошелекъ; въ немъ три отдѣленія, въ двухъ нѣтъ ничего, кромѣ мелочи.
Карло открываетъ среднее отдѣленіе, запертое второй задвижкой, и находитъ тамъ три двадцатифранковыя монеты. Одну минуту мелькаетъ у него мысль взять двѣ монеты, но онъ быстро отталкиваетъ ее, беретъ одну монету и закрываетъ кошелекъ. Потомъ онъ снова опускается на колѣни, смотритъ черезъ щель въ комнату, въ которой царитъ полная тишина, и бросаетъ кошелекъ ко второй кровати. Если иностранецъ проснется, то подумаетъ, что кошелекъ упалъ съ кресла.
Карло медленно поднимается. Полъ слегка скрипитъ, изъ комнаты слышится голосъ: «Что это?» «Что случилось?» Карло быстро дѣлаетъ два шага назадъ, затаивъ дыханье, и проскальзываетъ въ свой уголъ. Теперь онъ въ безопасности. Еще разъ скрипнула постель и все стихло.
Въ его рукѣ зажата золотая монета. Удалось! удалось… У него есть двадцать франковъ и онъ можетъ сказать брату: «Теперь ты видишь, что я не воръ». И они сегодня же отправятся въ дорогу — на югъ, въ Борміо, оттуда дальше, какъ въ прошломъ году. Ихъ уходъ не можетъ возбудить подозрѣній, такъ какъ позавчера онъ самъ сказалъ хозяину: «Денька черезъ два мы тронемся въ путь».
Дѣлалось все свѣтлѣе, вся комната была погружена въ сѣрыя сумерки. Ахъ, только бы скорѣе проснулся Іеронимъ! Такъ хорошо идти рано утромъ! Нужно выйти до восхода солнца. Проститься съ хозяиномъ, со слугой и съ Маріей и скорѣе въ дорогу… И только послѣ того, какъ они пройдутъ часа два, будутъ далеко отсюда и вблизи Таля, скажетъ онъ Іерониму.
Іеронимъ потянулся. Карло позвалъ его.
— Іеронимъ!
— Что такое? — Онъ оперся обѣими руками и сѣлъ.
— Іеронимъ, пора вставать.
— Почему? — Онъ повернулъ свои мертвые глаза въ сторону брата. Карло зналъ, что Іеронимъ думаетъ теперь о вчерашнемъ происшествіи, но не произнесетъ ни звука, пока снова не напьется.
— Холодно, Іеронимъ, мы должны идти. Сегодня не будетъ лучше. Я думаю, намъ нужно идти. Въ полдень мы можемъ быть въ Боладорѣ.
Іеронимъ поднялся. Въ домѣ начали просыпаться. Внизу, во дворѣ, хозяинъ разговаривалъ со слугой. Карло сошелъ внизъ. Онъ всегда вставалъ рано и часто еще до разсвѣта выходилъ на улицу. Онъ подошелъ къ хозяину и сказалъ.
— Я пришелъ проститься.
— Какъ, уже сегодня идете? — спросилъ хозяинъ.
— Да. Морозъ крѣпнетъ, холодно стоять на дворѣ, вѣтеръ насквозь пронизываетъ.
— Ну, кланяйся отъ меня Бальдетти, когда будешь въ Борміо, скажи ему, чтобы онъ не забылъ прислать мнѣ масла.
— Буду кланяться. Кстати — за сегодняшнюю ночевку. — Онъ вытащилъ мѣшокъ.
— Оставь, Карло, — сказалъ хозяинъ. — Двадцать сантимовъ я дарю твоему брату, вѣдь я тоже слушалъ его. Прощай.
— Спасибо, — сказалъ Карло — Во всякомъ случаѣ мы торопиться не будемъ и, вѣроятно, увидимся съ тобой, когда ты будешь дома. Вѣдь Борміо все на томъ же мѣстѣ, не правда ли? — Онъ засмѣялся и пошелъ наверхъ.
Іеронимъ стоялъ посреди комнаты.
— Идемъ, я готовъ, — сказалъ онъ.
— Сейчасъ, — отвѣтилъ. Карло.
Онъ вынулъ изъ комода, находящагося въ углу комнаты, ихъ маленькое имущество, собралъ его и связалъ въ узелокъ.
— Прекрасный день сегодня, только холодно, — сказалъ онъ.
— Знаю, — отвѣтилъ Іеронимъ.
Оба вышли изъ комнаты.
— Иди тише, — предупредилъ Карло, — здѣсь спятъ двое господъ, которые пріѣхали вчера вечеромъ. — Осторожно сошли они внизъ.
— Хозяинъ велѣлъ тебѣ кланяться, — сказалъ Карло, онъ подарилъ намъ двадцать сантимовъ — плату за сегодняшнюю ночевку. Теперь онъ ушелъ и вернется только черезъ два часа. Въ будущемъ году мы опять его увидимъ.
Іеронимъ не отвѣчалъ ничего. Они вышли на улицу, освѣщенную сумрачнымъ разсвѣтомъ.
Карло взялъ брата за руку, и оба молча зашагали по дорогѣ. Туманъ поднимался, горы передъ ними заволакивались тучами.
И Карло думалъ: «теперь я ему скажу», но, не сказавъ ни слова, онъ взялъ изъ кармана золотую монету и далъ ее брату; тотъ взялъ ее пальцами правой руки, провелъ ею по щекамъ и по лбу, наконецъ кивнулъ головой и сказалъ:
— Я такъ и зналъ.
— Ну да, — возразилъ Карло и смущенно посмотрѣлъ на брата.
— Если бы даже иностранецъ ничего не сказалъ мнѣ, все равно я бы зналъ.
— Ну да, — бормоталъ безпомощно Карло. — Но ты понимаешь же, почему я тамъ вверху, передъ другими — я боялся, что ты все заразъ… И видишь, Іеронимъ, теперь какъ разъ время купить тебѣ новое платье, рубашку, башмаки, я думаю… Потому я и…
Слѣпой сердито замоталъ головой.
— Къ чему? — Онъ провелъ рукой по своему платью — Достаточно хорошо и достаточно тепло; вѣдь мы идемъ на югъ.
Карло не понималъ, почему Іеронимъ нисколько не былъ обрадованъ и не извинился. И онъ продолжалъ говорить:
— Іеронимъ, развѣ я неправильно поступилъ? Почему же ты не радуешься? Теперь они у насъ цѣлы, неправда ли? Еслибы я тебѣ сказалъ, тамъ, наверху, кто знаетъ… О, это очень хорошо, что я тебѣ не сказалъ — право!
— Перестань же лгать, Карло, — вскричалъ, наконецъ, Іеронимъ, — будетъ съ меня!
Карло остановился и выпустилъ руку брата.
— Я не лгу, — сказалъ онъ.
— Я же знаю, что ты лжешь!.. Всегда ты лжешь!.. Уже сотни разъ ты лгалъ!.. И это ты хотѣлъ удержать для себя, но только испугался, вотъ что!..
Карло поникъ головой и не промолвилъ ни слова. Онъ взялъ опять за руку слѣпого и они пошли дальше. Ему было больно слышать слова Іеронима, но къ его собственному удивленію — онъ не былъ ими особенно опечаленъ.
Туманъ разсѣялся. Послѣ долгаго молчанія Іеронимъ сказалъ:
— Будетъ теплый день. — Онъ сказалъ это равнодушнымъ голосомъ, какъ говорилъ сотни разъ и Карло подумалъ въ ту же минуту: для Іеронима все осталось постарому. Для Іеронима онъ былъ всегда воромъ.
— Ты голоденъ? — спросилъ онъ.
Іеронимъ кивнулъ головой и въ то же время вынулъ изъ кармана сыръ и хлѣбъ. И они пошли дальше.
Почта изъ Борміа встрѣтилась имъ на дорогѣ; кучеръ закричалъ имъ:
— Уже внизъ?
Проѣзжали другіе экипажи, всѣ направлялись кверху.
«Въ самомъ дѣлѣ — ничего не измѣнилось, думалъ Карло… Я для него укралъ — и все это напрасно».
Туманъ подъ ними становился все тоньше, солнце прорывалось сквозь него. И Карло думалъ: "Можетъ было, неосмотрительно покинуть такъ скоро гостинницу… Кошелекъ лежитъ подъ кроватью, это во всякомъ случаѣ подозрительно…
Но какъ безразлично было для него все теперь! Что худшее могло случиться? Братъ, котораго онъ лишилъ зрѣнія, думаетъ, что онъ его обворовываетъ, думаетъ это цѣлые годы, и будетъ думать это всегда — что худшее могло съ нимъ случиться?
Внизу подъ ними стояла великолѣпная бѣлая гостинница, купающаяся въ яркихъ солнечныхъ лучахъ, а еще ниже, гдѣ долина расширялась, раскинулась деревня. Молча шли оба дальше, и все время рука Карло поддерживала руку слѣпого. Они шли мимо парка гостинницы и Карло видѣлъ завтракающихъ на террасѣ гостей въ свѣтлыхъ лѣтнихъ платьяхъ.
— Гдѣ ты хочешь отдохнуть? — спросилъ Карло.
— Въ Адлерѣ, какъ всегда.
Въ маленькой гостинницѣ, на концѣ улицы, они остановились и спросили себѣ вина.
— Что вы такъ рано нынче къ намъ? — спросилъ хозяинъ.
Карло нѣсколько испугался при этомъ вопросѣ.
— Развѣ такъ рано? ужь десятое или одиннадцатое сентября — неправда-ли?
— Въ прошломъ году вы были гораздо позднѣе.
— Наверху холодно, — сказалъ Карло. — Сегодня ночью мы совсѣмъ замерзли. Да, вотъ что, я долженъ тебѣ передать, что-бы ты не забылъ послать масла.
Воздухъ въ гостинницѣ былъ тяжелый и душный. Странное безпокойство овладѣло Карло; ему хотѣлось опять быть на свободѣ, на большой дорогѣ, которая ведетъ въ Тирано, Вдоль, къ Изейскому озеру Изою, и дальше! Вдругъ онъ всталъ.
— Идемъ уже? — спросилъ Іеронимъ.
— Вѣдь мы хотѣли быть сегодня въ полдень въ Боладорѣ, въ гостинницѣ останавливается много путешественниковъ для отдыха и обѣда, это хорошее мѣсто.
И они пошли. Парикмахеръ Беноци стоялъ и курилъ у дверей своей парикмахерской.
— Здравствуйте, — кричалъ онъ. — Ну, какъ тамъ, наверху? — сегодня ночью былъ, конечно, снѣгъ?
— Да, да, — отвѣтилъ Карло — и ускорилъ шаги.
Деревня осталась позади нихъ, бѣлая дорога протянулась между лугами и виноградниками вдоль шумящей рѣки. Небо было голубое и неподвижное. «Зачѣмъ я это сдѣлалъ?» — думалъ Карло. — Онъ смотрѣлъ на слѣпого сбоку. Развѣ у него не такой видъ какъ всегда? — Всегда онъ это думалъ — всегда я былъ одинокъ — и всегда онъ меня ненавидѣлъ. — И казалось ему, что онъ идетъ подъ тяжестью, которую никогда не осмѣлится сбросить съ плечъ, и что онъ видитъ вѣчную ночь, въ которой идетъ Іеронимъ, въ то время, какъ солнце ярко освѣщаетъ дорогу. И они шли дальше, шли, шли долгіе часы. Время отъ времени Іеронимъ садился на придорожный камень, чтобы отдохнуть, или они оба прислонялись къ периламъ моста. Снова пришли они въ деревню. Передъ гостинницей стояли экипажи, путешественники вылѣзали и прогуливались, но нищіе не останавливались. Снова шли они по большой дорогѣ. Солнце поднималось все выше; полдень былъ близокъ. Былъ день, какъ тысячи другихъ.
— Башня Баладора, — сказалъ Іеронимъ. Карло взглянулъ. Онъ удивился, — какъ точно Іеронимъ могъ опредѣлять мѣстоположеніе по разстояніямъ. Дѣйствительно — на горизонтѣ показалась башня Баладора. Издалека кто-то шелъ къ нимъ навстрѣчу. Карло казалось, что онъ сидѣлъ у дороги, но потомъ всталъ и сталъ приближаться къ нимъ. Теперь Карло увидалъ, что это былъ жандармъ, они часто видѣли жандармовъ на дорогахъ. Несмотря на это, Карло испугался. Но когда жандармъ былъ уже совсѣмъ близко, онъ узналъ его и успокоился. Это былъ Піетро Тенелли; въ маѣ нищіе были вмѣстѣ съ нимъ въ гостинницѣ Рагацци, въ Моригнонѣ, и онъ разсказывалъ имъ страшную исторію о томъ, какъ онъ однажды едва не былъ заколотъ бродягой.
— Кто то остановился, — сказалъ Іеронимъ.
— Тенелли, жандармъ, — сказалъ Карло. — Они подошли къ нему.
— Доброе утро, господинъ Тенелли, — сказалъ Карло и остановился.
— Вотъ что, — сказалъ жандармъ, — я долженъ доставить васъ тотчасъ въ Баладору.
— Э! — вскричалъ слѣпой.
Карло поблѣднѣлъ.
Неужели это возможно? — подумалъ онъ, — Но это не можетъ относиться къ тому. Вѣдь не могли же здѣсь внизу узнать.
— Да вы, кажется, туда и идете, — засмѣялся жандармъ, — пойдемъ вмѣстѣ.
— Что же ты ничего не говоришь, Карло? — спросилъ слѣпой.
— О да, я говорю… Прошу васъ, господинъ жандармъ, развѣ это возможно?.. что же мы должны… или скорѣе, что долженъ я… Право, я не знаю…
— Такъ приказано. Можетъ быть, ты и невиноватъ. Почемъ я знаю. Мы получили по телеграфу приказъ васъ задержать, потому что васъ подозрѣваютъ, сильно подозрѣваютъ, что вы тамъ наверху у проѣзжихъ украли деньги. Возможно, что вы и невиноваты. Ну, впередъ!
— Почему ты не говоришь, Карло? — спрашивалъ Іеронимъ.
— Я говорю… О да… я говорю…
— Идите же наконецъ. Что за смыслъ стоять на улицѣ! Солнце палитъ. Черезъ часъ мы будемъ на мѣстѣ. Впередъ!
Карло взялъ Іеронима за руку, какъ всегда, и они медленно пошли, а жандармъ позади.
— Карло, почему ты не говоришь? — снова спросилъ Іеронимъ.
— Но чего ты хочешь, Іеронимъ? что мнѣ говорить? Все объяснится. Я самъ не знаю… — И онъ думалъ; — «Долженъ ли я ему объяснить прежде, чѣмъ мы будемъ передъ судомъ?.. Нѣтъ, не годится. Жандармъ насъ слышитъ… Но что дѣлать?.. Передъ судомъ я скажу всю правду. „Господинъ судья, скажу я, это вѣдь не такое воровство, какъ обыкновенно. Это было именно такъ“… И онъ старался подыскать слова, которыя объяснили бы совершенно понятно судьѣ все дѣло. „Проѣзжалъ вчера одинъ господинъ черезъ Пасъ… онъ вѣроятно былъ помѣшанный или только что помѣшался… И этотъ человѣкъ…“
Но какая безсмыслица! Кто же ему повѣритъ? Ег.о даже и не будутъ слушать тамъ долго…
„Никто не повѣритъ этой глупой исторіи. Если ужъ Іеронимъ не вѣритъ“… — И онъ опять посмотрѣлъ на него сбоку. По старой привычкѣ, при ходьбѣ голова слѣпого качалась въ тактъ изъ стороны въ сторону, но лицо оставалось неподвижнымъ и пустые глаза были устремлены въ пространство. И Карло вдругъ какъ бы прочелъ мысли брата. „Все это въ порядкѣ вещей“, — долженъ былъ думать Іеронимъ. — Карло обкрадываетъ не только меня, но и другихълюдей… Что же, у него есть глаза, которые видятъ, и онъ ими пользуется…» Да, навѣрно Іеронимъ такъ думаетъ.
«И если при мнѣ не найдутъ денегъ, все равно не поможетъ — ни предъ судомъ, ни предъ Іеронимомъ. Они посадятъ меня въ тюрьму и его… Да, и его, потому что золотая монета у него…» Мысли его спутались, онъ больше не могъ думать. Онъ ничего больше не понималъ и только одно было для него ясно, что онъ охотно просидѣлъ бы годъ подъ арестомъ… и даже десять лѣтъ, если-бы только Іеронимъ зналъ, что онъ ради него сдѣлался воромъ.
Іеронимъ внезапно остановился, такъ что Карло съ трудомъ удержался на ногахъ.
— Что еще тамъ такое? — спросилъ сердито жандармъ, — Маршъ, маршъ! — И вдругъ онъ съ удивленіемъ увидалъ, что слѣпой уронилъ гитару на землю, поднялъ обѣ руки и ощупалъ ладонями щеки брата.
Потомъ приблизилъ свои губы къ губамъ Карло, который не понималъ въ чемъ дѣло, и крѣпко поцѣловалъ его.
— Что вы помѣшались? — спросилъ жандармъ. — Маршъ, маршъ, у меня нѣтъ охоты жариться!
Іеронимъ поднялъ гитару съ земли, не говоря ни слова. Карло глубоко вздохнулъ и снова положилъ руку на плечо брата. Счастливая улыбка блуждала на его лицѣ.
— Впередъ! — кричалъ жандармъ. — Или… — И онъ далъ Карло тумака въ спину. И Карло твердой рукою направилъ впередъ брата и они пошли. Карло шелъ быстрѣе, чѣмъ раньше. Счастливая улыбка не сходила съ его лица! Теперь онъ ничего не боялся, ничего дурного теперь съ нимъ не могло случиться — ни на судѣ, и нигдѣ на свѣтѣ. У него былъ опять братъ… Нѣтъ, въ первый разъ въ жизни у него теперь былъ братъ!..
- ↑ Лира — итальянская монета, равняется одному франку.