Сквозь тайгу/Глава IX. Девственный лес

У этой страницы нет проверенных версий, вероятно, её качество не оценивалось на соответствие стандартам.
Сквозь тайгу : Путевой дневник экспедиции по маршруту от Советской Гавани к городу Хабаровску — IX. Девственный лес
автор Владимир Клавдиевич Арсеньев
Дата создания: 1928—1930, опубл.: 1930. Источник: Арсеньев В. К. Сквозь тайгу: Путевой дневник экспедиции по маршруту от Советской гавани к городу Хабаровску. — М.; Л.: Молодая гвардия, 1930. — 195, [3] с., [1] с. объявл. — (Библиотека экспедиций и путешествий).

IX

Девственный лес

Двадцать первого августа мы распрощались с Инси Амуленка и поплыли вниз по Анюю.

День был морочный; навстречу дул ветер. По небу ползли серо-свинцовые тучи; дважды принимался накрапывать дождь. Всё указывало на приближение того времени года, когда начинает опадать листва с деревьев, мёрзнуть земля, пушные звери одеваться в тёплые меха и вода превращаться в лёд.

После Тормасуни долина Анюя делается значительно шире. Отсюда река начинает разбиваться на протоки. Некоторые из них — Пунчи, Ачжу, Била и Хонко — достигают значительной ширины и далеко отходят в стороны.

Вследствие быстроты течения надо было внимательно смотреть вперёд и вообще быть осторожным, в особенности на поворотах. То мы спускались вниз по воде, то сворачивали в какую-нибудь узкую протоку и плыли по лесу, чтобы пересечь другую такую же протоку и выйти снова на Анюй в наиболее безопасном месте. Иногда шесты не доставали дна, а вёсла были бесполезны. Орочи в таких случаях вонзали остроги в стволы деревьев и подтягивались на руках. Это очень опасный приём, при котором легко упасть навзничь и опрокинуть лодку, что, несомненно, было бы гибельно для всех пассажиров.

По пути встречали медведей. Один раз зверь только что переплыл через реку и по круче взбирался на берег. Нас пронесло мимо него. Я видел только голову и плечи животного. Орочи стреляли и ранили медведя, но остановиться и выйти на берег для преследования его было невозможно. Другой раз из соседней протоки совершенно неожиданно водой вынесло большое дерево. На нём была медведица с медвежонком. Завидев людей, она хотела было броситься вплавь, но в это время дерево ударилось концом в противоположный берег. Медведица со своим питомцем выбралась на отмель и благополучно скрылась в лесу.

Страшные разрушения произвело наводнение в долине Анюя. Мы видели трупы утонувших животных, снесённые юрты туземцев, поваленные деревья, придавившие кусты и молодняк, слои ила, песка и т. д. Все удэхейцы бежали к устью реки. Там, где раньше были их жилища, бушевала вода, образовались новые протоки, заваленные колодником.

Анюй по справедливости считается рыбной рекой. Большинство лососевых, поднимаясь вверх по Амуру, сворачивает в правые его притоки, и главное руно идёт по реке Уссури. По словам туземцев, самая большая кета идёт по Анюю. И действительно, пойманные нами экземпляры поражали размерами и весили около 16 килограммов.

В нижнем течении реки обитают: калуга, осётр, верхогляд, толстолобик, щука, угорь и сазан. Туземцы говорят, что в некоторых местах Анюй вовсе не замерзает, и объясняют это тем, что здесь держится много рыбы. В данном случае они путают причину со следствием. Несомненно, рыба держится в таких местах, которые не замерзают зимою, причину же незамерзания реки надо искать в чём-то другом.

В полдень мы прошли мимо речки Улемо, памятной мне по охоте на тигров в 1908 году. Здесь в лесу на небольшой поляне был мой астрономический пункт. Координаты я вырезал на затёске большого дерева. Я сказал орочам, чтобы они пристали к берегу. Геонка ловко повернул улимагду против воды и задержался за кусты. Орочи решили отдохнуть и покурить, а я вышел из лодки и направился в лес вместе с Миону и Гобули. За двадцать лет здесь многое изменилось. Молодняк вырос и превратился в стройные деревья, появились новые кусты, протоки… Минут через десять ходьбы по лесу на небольшой полянке я увидел своё дерево. Это была чозения (Chosenia macrolepis Kom.), из которой, за неимением тополя, туземцы иногда долбят лодки. Чозения в переводе с японского языка значит «кореянка». «Она более примитивна, чем Populus и Salix, и является родом, который занимает между ними как бы промежуточное место»[1].

Астрономическое дерево имело метров двенадцать в вышину и более метра в диаметре. Надписи на нём хорошо сохранились, но края затёсины обросли корой, а по обе стороны удивительно симметрично выросли два огромных трутовика, словно подставка для канделябров. Осмотрев дерево, удэхейцы сказали, что оно дуплистое и недолговечное. Я обошёл его кругом, мысленно попрощался с ним и направился назад к лодке.

На обратном пути мы решили сократить дорогу и идти напрямик к реке. Пройдя шагов сто, я увидел около десятка ворон. Они сидели на ветвях деревьев и перекликались между собою. Из этого Гобули вывел два заключения: первое — что-то привлекло их сюда; второе — это «что-то» находилось поблизости. А Миону добавил ещё третье заключение: здесь, кроме ворон, был ещё кто-то, которого птицы боялись и, по-видимому, ждали, когда он уйдёт. Мы умерили шаг и стали внимательно смотреть по сторонам. Вдруг какая-то грузная фигура с буро-рыжим оперением, махая большими крыльями, поднялась на воздух. Я сразу узнал орлана белохвостого (Haliaeetus albicilla Linnaeus). Он снялся так близко от нас, что я мог хорошо рассмотреть его.

Голова и шея орлана были светлее остального тела; большие лапы жёлтого цвета с чёрными острыми когтями и могучий клюв, тоже жёлтый, сжатый с боков и, как у всех хищников, загнутый книзу, были столь характерны, что я не мог ошибиться в своём определении. Обыкновенно орлан белохвостый кормится рыбой, но при случае нападает даже на четвероногих величиной с кабаргу.

Вспугнутый пернатый хищник тяжело взлетел кверху и направился к реке.

Я остановился и стал следить за ним глазами, а удэхейцы прошли вперёд.

— Кяна́[2], — услышал я голос Миону.

— Инка́[3], — отвечал ему Гобули.

Я пробрался через кусты и действительно увидел на земле труп молодого изюбря, по-видимому, недавно утонувшего.

Голова его и левая передняя нога были занесены илом; правый бок расклёван, и часть внутренностей вытащена наружу.

Лишь только улетел орлан, как вороны снялись с своих мест и с карканьем стали носиться над лесом. Может быть, они опасались, что мы унесём мёртвое животное с собой.

На мокрой илистой почве, кроме отпечатков птичьих ног, были следы и кое-каких четвероногих. Туземцы рассматривали их и вслух называли животных: колонок, лиса и горный волк.

В это время с реки донеслись крики, приглашавшие нас поскорее возвращаться назад. Через несколько минут мы плыли дальше вниз по реке.

Немного ниже Улема, с правой стороны, в Анюй впадает ещё небольшая речка Уоленку. Здесь есть короткий и удобный перевал на реку Мыныму, впадающую в тот же Анюй недалеко от устья. Надо сказать, что весною Анюй рано вскрывается ото льда. В марте гольды, возвращаясь с соболевания, чтобы избежать опасного пути среди многочисленных проталин, сворачивают на Уоленку и таким образом обходят Анюй стороною. Описываемый перевал настолько невелик, что удэхейцы перетаскивают через него лодки на руках.

Между Хором (нижний приток Уссури) и верховьями рек Ситы, Обора, Немпту, Мухеня и Пихцы, впадающих в нижний Амур с правой стороны, протянулась длинная дуговая горная складка. У Анюя она начинается горою Хонко и идёт сначала на юго-запад, потом на запад, постепенно понижается и выходит к реке Кие рядом невысоких холмов с весьма пологими скатами. Это — Хорский хребет. Несмотря на значительную высоту свою, он имеет ровный столовообразный гребень, местами суживающийся настолько, что наблюдателю, находящемуся на вершине его, видны одновременно оба склона; в других местах он представляется в виде обширных плато, покрытых лесом. И здесь отсутствие глубоких седловин и конических сопок свидетельствует о больших эрозийных процессах.

Западное подножие Хорского хребта в прошлом являлось берегом древнего водоёма, который в течение многих веков заполнялся выносами многочисленных речек, ныне составляющих притоки Пихцы, Мухеня и Немпту. Так образовались обширные болота. Нынешние озёра Гаси, Синда, Петропавловское являются остатками этого водоёма.

Около горы Хонко мы задержались. Я намеревался совершить экскурсию на юг от реки Анюя, чтобы посмотреть, нет ли там мест открытых и годных для заселения. Но потом у меня возникла мысль пройти на реку Пихцу напрямик, придерживаясь западного склона Хорского хребта. Вечером Миону и Гобули начертили мне план. Из него явствовало, что мы должны держаться юго-западного направления и на пути пересечь речки: Чу, Моди, Кальдангу, Буга, Хосу и Уту, из которых первые две входят в бассейн Анюя, две других впадают непосредственно в озеро Гаси и последние две являются правыми притоками реки Пихцы. Меня только смущал недостаток продовольствия, которым мы располагали, но всё же я решил попытаться пройти на речку Моди и в крайности спуститься по ней к гольдскому селению Сира в нижней части Анюя.

На другой день мы оставили лодки и пошли в горы.

В этих местах на всём протяжении от Анюя до Немпту на двести с лишним километров произрастают громадные первобытные леса, которых ещё никогда не касалась рука человека и где ни разу не было пожаров. Высокие стволы пробкового дерева (Phellodendron amurense Rupr.) с серою и бархатною на ощупь корою, казалось, спорили в величии и красоте с могучими кедрами (Pinus koraiensis Siebold et Zucc.). Если последнему суждено вековать в долинах среди широколиственных пород, тогда он предпочитает одиночество, но здесь, в горах, кедр произрастал группами и местами составлял от 50 до 70% насаждений. Лишь только в поле зрения попадался маньчжурский ясень (Fraxinus mandshurica Rupr.), как мы уже знали, что недалеко находится речка. Любопытно, что и он здесь рос целыми рощами, причём некоторые экземпляры достигали поистине грандиозных размеров. Здесь даже тис (Taxus cuspidata Siebold et Zucc.), называемый русскими «красным деревом» и являющийся представителем первых хвойных на земле, и дуб (Quercus mongolica Fisch. ex Ledeb.) имели вид строевых деревьев в два обхвата на грудной высоте. Стволы, то массивные и тёмные, то стройные и светлые, толстые и тонкие, то одиночные, то целыми группами, словно гигантская колоннада, уходили вдаль на необозримое пространство. Тут были деревья, которым насчитывалось много сотен лет. Некоторые лесные великаны не выдержали тяжести веков, тяготеющих над ними, и поверглись в прах. В образовавшиеся вверху отверстия днём проникали солнечные лучи, а ночью виднелось звёздное небо. Неподвижный лесной воздух был так насыщен ароматами, что, не глядя, можно было сказать, какое дерево находится поблизости: тополь, кедр, липа; в сырых местах ощущается запах рухляка, папоротника и листвы, опавшей на землю. Ветру доступны только верхи деревьев. Тогда лес наполняется таинственными звуками. Зелёное море вверху начинает волноваться, шум усиливается и превращается в грозный рёв, заставляющий зверьё быть настороже и пугающий самого привычного лесного бродягу.

Читатель ошибётся, если представит себе первобытную девственную тайгу в виде рощи. С первых же шагов он с головой утонет в подлеске, главным представителем которого будет душистый жасмин (Philadelphus tenuifolius Rupr.) — любитель тенистых и невлажных прогалин; его легко узнать по удлинённо-зубчатым листьям и довольно крупным овальным плодам. Рядом с ним в большом количестве растёт колючий чубышник (Eleutherococcus senticosus Maxim.) с листьями, как у драгоценного жень-шеня, и с чёрными ягодообразными плодами, расположенными на длинных черешках в форме шаровидного зонтичка. По соседству с жасмином и чубышником нашла приют себе маньчжурская лещина (Corylus mandshurica Maxim.), имеющая вид куста. Листья её округлые и сильно зазубренные, а орехи — от двух до четырёх — прикрыты прицветниками с колючими волосками, оставляющими на руках множество легко удаляемых мельчайших заноз.

И деревья, и кустарник опутаны лианами (Actinidia kolomikta Maxim.), зелёные сочные плоды которых заслуженно считают лучшим даром Уссурийского края. Вперемежку с актинидиями по стволам деревьев вьётся лимонник (Schisandra chinensis Baill.) с пёстрой листвой и красными ягодами. В тех местах, куда пробрался солнечный луч, обильно разросся виноград (Vitis amurensis Rupr.). Все эти кустарники, ползучие растения и высокие папоротники (Dryopteris, Osmunda, Matteuccia и другие) образуют столь густые заросли, что мы узнавали о местонахождении друг друга только по голосам.

Такой девственный лес населён множеством зверей: тиграми, рысями, медведями, красными волками, лисами, куницами, хорьками, соболями, росомахами, выдрами, барсуками, изюбрями и дикими козулями. Совершенно свежие следы их встречались повсеместно. Неоднократно мы вспугивали кабанов, которые бродили здесь целыми табунами. Дикие свиньи с шумом продирались сквозь чащу леса и громким фырканьем выражали своё неудовольствие по нашему адресу.

После затяжных дождей хорошая погода, по-видимому, установилась, и тёплые солнечные дни длинной чередой потекли друг за другом.

На 23 августа день выпал солнечный и тёплый. По небу плыли высокие барашковые облачка. Они зарождались в беспредельной синеве его, медленно двигались с запада на восток и быстро таяли.

Было как-то особенно душно. Время от времени мы садились на землю и отдыхали, не снимая котомок. Солнце перешло уже за полдень. В этот знойный час всё живое погрузилось в дремотное состояние. Только мошки проявляли особенную назойливость: они лезли в рот, уши и слепили глаза. Мы сидели тихо и вытирали тряпицами потные лица. Было не до разговоров. Вдруг впереди раздался хруст сухой ветки. Я потянулся за ружьём. Громадный тигр сильно напугал нас и испугался сам. Он бросился в сторону и прыжками пошёл по лесу. Полосатый зверь на бегу задел плечом сухостойное дерево; оно с шумом упало на землю. Геонка ходил на разведку и вернулся, сообщив, что тигр не знал о нашем присутствии и случайно вышел навстречу. Это обстоятельство заставило нас быть настороже и не доверяться предательской тишине леса.

Через два дня выяснилось, что мы прошли только седьмую часть пути и израсходовали одну треть продовольствия. Ещё на день-два могут нас задержать дожди. Эти соображения заставили меня повернуть на запад и идти по речке Моди. Около устья её мы нашли небольшое гольдское селение, состоящее из четырёх фанз. Обитатели его занимаются рыбной ловлей и звероловством. Они усвоили уклад жизни удэхейцев и мало походили на своих амурских сородичей. Мы отдохнули у них и купили две лодки, на которых и спустились по Анюю до протоки Дырэн.

В нижнем течении Анюй разбивается на множество проток. После каждого наводнения они изменяются, делаются больше или меньше, заносятся колодником и превращаются в старицы. Это вынуждало нас спускаться с большой осторожностью. Немного ниже местности Тахсале орочи заметили лагерь удэхейцев, убежавших от большой воды. Они жили в конических берестяных юртах и ждали, когда река войдёт в своё русло и позволит им возвратиться назад. Они стали окликать нас и махали руками. Я велел пристать к берегу. Немного ниже и по соседству с ними мы устроили свой бивак. Тотчас около наших палаток собрались мужчины, женщины и дети. Некоторых я знал ещё детьми. Теперь уже они превратились в рослых мужчин, женатых, и сами имели детей. У этих обездоленных судьбою людей были свои нужды. Они просили не лишать их права на соболевание. Я обещал похлопотать за них в Хабаровске и обещание своё выполнил. На другой день мы расстались. Быстрое течение уносило наши лодки всё дальше и дальше. На берегу толпою стояли туземцы, посылая приветствия руками. Мы отвечали им тем же до тех пор, пока выступивший со стороны мыс не заслонил их собою.

В протоке Дырэн вода шла нам навстречу. К счастью, подул попутный ветер. Орочи поставили паруса и сравнительно скоро пошли против течения, придерживаясь правого возвышенного берега. Он слагается из невысоких холмов, изрезанных распадками, по которым бегут бедные водою источники. К сумеркам мы немного не дошли до озера Гаси и встали биваком в небольшой дубовой рощице. Ночью было холодно. Я вставал несколько раз и грелся у огня. Когда стало светать, я взял чайник и пошёл на реку за водою.

Восточный горизонт был затянут слоистыми облаками; сквозь них кое-где прорывались первые лучи утренней зари. Протока Дырэн имела пасмурный вид. Прибрежные кусты с пожелтевшей листвою никли от росы. Словно они оплакивали лето, предчувствуя приближение холодов, которых ничто не в силах было остановить. На одном из деревьев сидела ворона. Увидев меня, она каркнула два раза и лениво полетела вдоль берега.

Переправа через озеро Гаси на долблёных удэхейских челноках — рискованное предприятие. Надо было торопиться, пока не задули северо-западные ветры. Когда взошло солнце, мы уже успели отъехать далеко от бивака.

На правом берегу озёрной протоки, при самом входе в неё, приютилось небольшое туземное селение того же имени. Здесь от гольдов я узнал, что В. М. Савич на реке Пихце потерпел аварию. Человеческих жертв не было. С этой стороны, значит, всё обстояло благополучно. Но теперь возникал другой тревожный вопрос: устроены ли питательные базы? Мучимый этими сомнениями, я всё же решил идти вверх по Пихце с намерением опереться на «хорскую» базу и затем направиться через верховья Мухеня на реку Немпту к озеру Петропавловскому.

Гольды снабдили нас кое-какими овощами. Расплатившись с ними, мы поплыли дальше и около полудня вошли в озеро Гаси, площадь которого измеряется в двадцать пять квадратных километров. Если смотреть на него сверху, оно представляется в виде фигуры песочных часов, т. е. расширенное по концам и суженное посредине. Кроме Пихцы, с востока в озеро впадает ещё небольшая река Хали с притоками Кальдангу и Буга, о которых говорилось выше. Правый берег озера состоит из невысоких песчаных холмов, прорезанных широкими заболоченными распадками. Зато противоположный берег — низменный и настолько мелководен, что к нему нельзя подойти даже на плоскодонной лодке.

Весь день мы плыли, придерживаясь правого края озера, и к сумеркам дошли до суженной его части. Место для бивака было выбрано не совсем удачное. Вследствие недостатка сухих дров мы опять зябли ночью. Однако следы старых костров свидетельствовали о том, что именно здесь всегда ночуют люди, направляющиеся на реку Пихцу.

Было ещё совсем темно, когда меня разбудил Гобули. Он говорил, что в осеннее время обычно ветер поднимается с восходом солнца и наибольшей силы достигает около полудня. Тогда плавание по озеру делается совершенно невозможным. Через какие-нибудь четверть часа мы уже сидели в лодках и усиленно гребли вёслами.

Озеро было совершенно спокойным и казалось большим полированным диском, в котором отражалось звёздное небо. Я оглянулся. Тёмные силуэты деревьев удалялись от нас и тонули в ночном мраке. В стороне мелькнул огонёк. Это на другой лодке кто-то зажёг спичку. Там слышались голоса и шум разбираемых вёсел.

Но вот на востоке появились первые признаки зари. Предрассветный ветерок чуть тронул поверхность воды. Тогда мы поставили парус. Ветер всё усиливался, и лодка бежала быстрее. Я завернулся в полотнище палатки и стал всматриваться в очертания берега, задёрнутого в дымку утреннего тумана. С каждой минутой заря разгоралась всё ярче и ярче. Словно зарево пожара, пылал горизонт, окрашивая облака в пурпуровые и нежно-фиолетовые тона. Вдали виднелся высокий Хорский хребет. В распадках его ещё клубился туман. Над болотами носились табуны плавающей птицы. Я стал следить за ними глазами и остановил взор свой на гребне хребта. В это мгновение показался краешек солнца, и тотчас по воде навстречу нам побежала ослепительно яркая полоса света. Ночь ушла. Утренние туманы таяли в воздухе, и за ними виднелось устье реки Пихцы. Мы сидели тихо на своих местах и наблюдали игру солнечных лучей, отражённых от колеблющейся поверхности Гасинского озера. В это время Миону стал поправлять верёвку от паруса и задел весло, которое с шумом упало на дно лодки. Тотчас из воды выпрыгнула довольно большая рыба, за ней другая, третья, десятая… Они старались перепрыгнуть через лодку, бились головами в борта её и снова падали в воду; но две из них попали к нам в качестве пассажиров.

— Га, га, га!.. — закричал Миону, хватая их руками.

Рыбы, заскочившие к нам в лодку, долго не могли успокоиться. Они вертелись, открывали рты и били хвостами. Местные жители называют их моксунами (Hypophthalmichthys molitrix Valenciennes) и говорят, что их очень трудно ловить сетками. Моксун достигает веса до 2½ килограммов и имеет стройное тело, покрытое довольно крупной блестящей серебристой чешуёй. Из всех рыб он считается наиболее сообразительною. Завидев невод, он стремительно всплывает на поверхность воды и с разбега перепрыгивает через него. Вероятно, моксуны и нашу лодку приняли за рыболовную ловушку. В данном случае они оказались малосообразительными. Вместо того, чтобы убегать от лодки, они стали прыгать через неё, и двое из них поплатились жизнью.

Часам к восьми утра мы вошли в устье реки Пихцы. И здесь было наводнение. Выступившая из берегов вода сплошь залила прилегающие к озеру болота, что дало нам возможность плыть целиной, минуя бесчисленные извилины реки, и в значительной мере сокращать расстояния.

Примечания автора

  1. В. Л. Комаров. «Третий род семейства Salicaceae, Chosenia Nakai. Юбилейный сборник, посвящённый И. П. Бородину». 1927 г., стр. 276–277.
  2. Изюбрь («н» произносится носовым звуком).
  3. Да.