Жил козел да баран, и у них был маленькой [т. е. ребенок] — Филёнушка-рогано́к. И оне жили в избушке в лесу. И оне пошли в лес лыки драть, орехи рвать. «Сиди, говорит, Филёнушка-рогано́к, в окошечко не выглядывай! Мы, говорит, уйдем в лес, а если Баба-яга утащит [тебя] в лес, мы не услышим». — «Ну, ну, говорит, идите, я в окошечко не буду [выглядывать]».
Подъехала Баба-яга и говорит: «Филёнушка-рогано́к, выгляньте в окошечко: стоит репка в лукошечке[1]». И он выглянул, и она его схватила и потащила. И он заплакал, говорит: «Козел да баран, меня Баба-яга утащила за крутые берега, за темны леса, за бы́стры реки, пропаду навеки». Козел и баран услыхали и побежали, догнали, вырвали.
Принесли его домой. Дали ему орешков. Говорят: «Баба-яга, подойдет, ты, говорит, в окошечко не выглядывай. Она, говорит, тебя утащит, мы не услышим». И они ушли в лес. Баба-яга опять подошла. Говорит: «Филёнушка-роганок, выгляньте в окошечко: ехали бояра, на них шапочки кудрявы». Ему захотелось поглядеть, и он выглянул, и она его утащила. И он заплакал: «Козел да баран, меня Баба-яга утащила за крутые берега, за темные леса, за быстры реки, пропаду навеки». Козел, баран услыхали, догнали и вырвали.
Принесли его домой. Говорят: «На вот тебе ягод, орех, ешь, говорит, и грызи. Баба-яга подойдет, в окошко не выглядывай. Удём мы в лес далеко. Будешь, говорит, плакать, мы не услышим». И они ушли в лес. Баба-яга пришла опять и говорит: «Филёнушка-рогано́к, выгляньте в окошечко: ехали бояра, рассыпали горох, золотой петушок собират». И ему захотелось поглядеть, и он выглянул. Она его схватила и потащила, и он заплакал. Проплакал он два раза. Оне не услыхали, и она его принесла домой, посадила его на печку.
У ней было две дочери. Старшую дочь заставила печь топить. Она истопила. Подошла к Филёнушке-роганку́. «Пойдем, говорит, погреемся». Он сказал: «Пойдем!» Подошли они к печке. Она говорит: «Садись на лопатку». А он ответил: «Я нюмею [не умею]. Сядь, говорит, сама, поучи меня». Она села. Он ее туды сунул, а сам ушел на по́длавку[2]. Баба-яга приходет, выня́т его есь [есть]. Она его съела, вышла в сени и говорит. «Покатайся, поваляйся [т. е. покатаюся, поваляюся], по Филё́нушкиным костям». А он с и́сподке[3] отвечает: «Покатайся, говорит, поваляйся по доче́рним костям». — «А, шша [ещо], говорит, ты, пес, жив!» — «Жив, говорит, жив, баушка!»
Заставила другу доч топить печ [«ч» твердое]. Она истопила и скричала[4] Филёнушку гретца. «Давай, говорит, я тебя посажу на лопату». А он говорит: «Я не умею, сядь сама, поучи меня». Она села; он ее туды сунул, а сам ушел на по́длавку. Приходит Баба-яга и выня́т мясо. Съела мясо и вышла с костями в сени. «Покатайся, говорит, поваляйся по Филёнушкиным костям». А он отвечает: «Покатайся, говорит, поваляйся по до́чериным костям!» — «А, шша, говорит, ты, пес, жив!» — «Жив, говорит, жив, баушка!»
И пошла сама печку топить. Истопила печку и кличет[5] ево гретца. Поднесла ево к печке. «Садись, говорит, вот на лопатку!» А он ответил: «Сядь, говорит, сама». Она села. Он ее туды сунул. Она сжарилась. Он кое-что у ней выбрал и пошел домой. Пришел домой. Оне его встретили, обрадовались. И сделали пирушку, погуляли. Стали жить-поживать, добра боле наживать. И вся.