Сказки дѣйствительности. Вас. И. Немировича-Данченко. Спб., 1891 г. Цѣна 2 р. Это оригинальное заглавіе какъ нельзя лучше подходитъ къ семи разсказамъ, помѣщеннымъ въ лежащей передъ нами книжкѣ. Въ дѣйствительности случается не мало такого, что похоже на сказку, хотя для того, надъ кѣмъ продѣлывается разсказываемое, все кажется необыкновенно простымъ и, пожалуй, даже совсѣмъ ничтожнымъ, не имѣющимъ никакого значенія. При извѣстномъ же умѣньи разсказывать, довольно обыденный жизненный случай, оставаясь вполнѣ возможнымъ въ дѣйствительности, получаетъ характеръ сказочный и повѣствованіе о немъ становится увлекательнымъ, какъ сказка. Тутъ все дѣло въ томъ, какъ разсказать. А на это Вас. Ив. Немировичъ-Данченко мастеръ большой, и не только онъ мастеръ разсказывать, но умѣетъ, сверхъ того, вложить и глубокое чувство, и серьезный смыслъ въ такія повѣствованія, какъ, напримѣръ, Егорка, Заклеванный воробей и Безсонная ночь, три лучшихъ, по нашему мнѣнію, изъ семи Сказокъ дѣйствительности, вошедшихъ въ эту книжку. Выть ничего не можетъ проще исторіи маленькаго Егорки, крестьянскаго мальчика, круглаго сироты, завезеннаго въ Москву и брошеннаго безъ призора на улицѣ. А, между тѣмъ, въ этой повѣсти, какъ живое, развертывается передъ читателемъ «дѣйствительное» и, въ то же время, какое-то «сказочное» существованіе уличныхъ бродягъ столицы, — раскрывается цѣлая картина «сказочнаго» быта той части населенія, которую мы высокомѣрно называемъ «подонками общества» и о которой мы, въ сущности, не имѣемъ никакого понятія. Безъ прикрасъ, безъ сантиментальностей, очень вѣрно и лишь съ ничтожною данью такъ называемому реализму, авторъ проводитъ передъ нами цѣлую вереницу наиболѣе характерныхъ лицъ, начиная съ жалкихъ, покинутыхъ дѣтей и кончая старухами и стариками, составляющими населеніе московскихъ трущобъ или совсѣмъ бездомными, ночующими гдѣ попало, на пустыряхъ. Этотъ оборванный, голодный людъ ведетъ поистинѣ «сказочную» жизнь, вѣчно на-сторожѣ отъ «фараоновъ», т.-е. полицейскихъ, находится въ безпрерывномъ страхѣ передъ постоянною травлей, которую считаетъ себя вправѣ поднимать на безпріютныхъ всякій сытый обыватель, и передъ «облавами», которыми администрація тщетно пытается «очистить» городъ отъ бродягъ и нищихъ. Само собою разумѣется, что въ наиболѣе несчастномъ положеніи находятся дѣти, такъ или иначе попавшія въ эту среду, губящую физически и нравственно всѣхъ ихъ безъ разбора. Благодаря особенно счастливо сложившимся обстоятельствамъ, герой разсказа, Егорка, спасается отъ горькой участи, постигшей товарищей его безпріютнаго дѣтства; подъ благопріятнымъ вліяніемъ добрыхъ людей и хорошей земской школы, онъ вспоминаетъ ужасы своего бродяжничества и мечтаетъ о томъ, какъ, ставши взрослымъ, онъ выстроитъ «большой домъ», гдѣ найдутъ пріютъ брошенныя дѣти, гдѣ имъ будетъ тепло, сытно и гдѣ ихъ будутъ учить дѣлу, а не нищенству и карманничеству, какъ учили его въ трущобахъ. Но, когда-то Егорка выростетъ, когда-то будутъ у него средства выстроить «большой домъ» и будутъ ли, что весьма мало вѣроятно, — обыватели большихъ городовъ сдѣлали бы честное дѣло, если бы, вмѣсто травли брошенныхъ ребятишекъ, выстроили бы сами «большой домъ» и пріютили бы неповинно гибнущихъ дѣтей. Къ такой доброй, гуманной мысли приводитъ разсказъ г. Немировича-Данченко всякаго читателя, въ комъ не изсохло сердце, чья душа жива для любви къ «малымъ симъ».
Въ «сказкѣ» про Заклеваннаго воробья авторъ показываетъ, какъ умягчается сердце, какъ просвѣтляется сознаніе самаго грубаго, озвѣрѣлаго человѣка подъ вліяніемъ чувства любви даже къ такой ничтожной твари, какъ воробей, летавшій клевать хлѣбныя крошки на рѣшетчатомъ окнѣ убійцы-арестанта. Задушевнымъ тепломъ вѣетъ отъ этой симпатичной и трогательной повѣсти. Безсонная ночь выпала на долю предсѣдателя окружнаго суда, безукоризненнаго предсѣдателя, почитавшагося образцомъ судейскаго безпристрастія и считавшаго себя самого непоколебимо стоящимъ на стражѣ правосудія. Безсонную ночь онъ провелъ вотъ по какому ничтожному случаю: «закатавши», — какъ говорится въ судейскихъ кружкахъ, — въ каторжную работу сознавшагося въ своемъ злодѣяніи преступника, высокоуважаемый предсѣдатель суда отправился въ театръ развлечься опереткой отъ своихъ утомительныхъ занятій. Дорогой изъ разговора съ извощикомъ онъ узналъ, что сынъ его возницы сидитъ въ тюрьмѣ и обвиняется въ убійствѣ сельскаго старосты. На разспросы старика баринъ объясняетъ, что убійцу сошлютъ или въ каторгу, или на поселеніе. «А на дѣтей ему скидки не будетъ? — любопытствовалъ извощикъ. — На дѣтей, значитъ, на семерыхъ младенцевъ, которые… ѣсть просятъ, пиш-шатъ… Имъ-то какое рѣшеніе выйдетъ?…» Предсѣдатель смѣется, говоритъ, что «скидки на дѣтей не дѣлаютъ, что рѣшенія для нихъ никакого не будетъ, такъ какъ про нихъ въ законѣ не сказано»… Въ театрѣ было весело, ужинъ послѣ спектакля въ дорогомъ ресторанѣ прошелъ оживленно, въ домѣ предсѣдателя миръ, довольство, счастье, а неотвязныя слова, что «ребятки пиш-шатъ, ѣсть просятъ», нѣтъ-нѣтъ, да и пронесутся въ головѣ, на языкъ навертываются, вспоминается какое-то женское рыданіе, слышанное въ судѣ, когда «закатали» на пятнадцать лѣтъ въ каторгу «какого-то, не то Ивана Еремѣева, не то Еремѣя Иванова»… И безупречный судья не можетъ отдѣлаться отъ этихъ докучныхъ впечатлѣній; ему не спится, вздорныя мысли лѣзутъ въ голову: сколькихъ онъ «закаталъ» въ каторгу за время своего предсѣдательства? На сколько лѣтъ? Сколько ихъ тамъ «пиш-шало» и «пиш-шитъ»? Чье рыданіе слышалось въ судѣ?… Эту Безсонную ночь надо прочесть въ подлинникѣ, чтобы понять и, въ особенности, почувствовать, какъ подъ вліяніемъ мимолетныхъ впечатлѣній отъ разсмѣшившихъ его словъ извощика неумолимый судья мало-по-малу утрачиваетъ сначала вѣру въ свою безупречность, потомъ свое внутреннее, казавшееся непоколебимымъ, равновѣсіе, довольство собою, своею женой, своимъ высокимъ положеніемъ, достаткомъ… Мы не досказываемъ конца этой прекрасной «сказки», оставляющей по себѣ очень сильное впечатлѣніе, испортить которое мы не желали бы передачею своими словами ея содержанія сполна.
Наименѣе удачнымъ и неподходящимъ къ общему тону другихъ Сказокъ дѣйствительности мы Смитамъ разсказъ, озаглавленный Приключенія «Коровьяго сѣдла». Ничтожность этого анекдота изъ боевой жизни послѣдней турецкой войны не скрашивается даже мастерствомъ такого повѣствователя, какъ авторъ Счастья Ивана-непомнящаго, — одной изъ лучшихъ «сказокъ», не вошедшей въ лежащую передъ нами книжку. Въ ней, кромѣ вышеназванныхъ, помѣщены: Сорокъ пять дней, Застрѣлился и Въ театръ попала.