СИНЬЙОРА КОРНЕЛІЯ
править- Несмотря на бѣдность нашей переводной литературы, имя безсмертнаго автора Донъ-Кихота у насъ пользуется сравнительно большею извѣстностью: Донъ-Кихотъ имѣетъ три перевода, изъ которыхъ послѣдній (Карелова) сдѣланъ съ подлинника. Но повѣсти Сервантеса, художественное достоинство которыхъ такъ высоко цѣнится критиками, остаются до сихъ поръ совершенно неизвѣстными. Мы предлагаемъ публикѣ одну изъ лучшихъ и наиболѣе распространенныхъ въ переводѣ на другіе языки: Синьйору Корнелію. Не говоря про то что все оставшееся отъ великаго человѣка должно внушать особый интересъ потомству, которое пользуется его идеальнымъ наслѣдствомъ, эти повѣсти сами по себѣ имѣютъ высокое эстетическое значеніе; онѣ никогда не устарѣютъ, такъ же какъ не устарѣетъ и Донъ-Кихотъ. Русская публика вообще мало знакома съ южно-романскою новеллой, которой нельзя отказать въ важномъ цивилизующемъ значеніи. Новеллы Сервантеса имѣли не маловажное вліяніе на развитіе послѣдующей литературы. Первая изъ нихъ Qitanilla (Цыганочка), рано обработанная для сцены, перешла въ Италію и другія страны; и еще въ прошедшее лѣто въ продолженіи нѣсколькихъ мѣсяцевъ средній классъ берлинской публики въ одномъ изъ дешевыхъ, хотя и часто посѣщаемыхъ театровъ наслаждался тою же Цыганкой, передѣланной въ странное художественное произведеніе, совмѣщавшее драму, оперу и балетъ.
Для спеціалистовъ считаемъ нужнымъ замѣтить что мы исключительно руководствовались текстомъ нѣмецкаго изданія Брокгауза (Collection de autores espanoles. Tomo XXV. Leipzig, 1869). Примѣч. переводчика.
Донъ-Антоніо де-Изунца и Донъ-Жуанъ де-Гамбоа, благородные рыцари, ровесники и большіе друзья, рѣшились оставить Саламанку, гдѣ они до тѣхъ поръ занимались науками, и отправиться во Фландрію; ихъ побуждалъ къ этому пылъ юной крови и, какъ обыкновенно говорятъ, желаніе видѣть свѣтъ; кромѣ того имъ казалось что военное ремесло, хотя приличное и удобное для всѣхъ, особенно прилично людямъ высокаго рода и благородной крови. Они явились во Фландрію, когда дѣла приходили уже въ мирное положеніе, а въ Антверпенѣ получили письма отъ своихъ родителей, высказывавшихъ имъ свое недовольство на то что они, не предувѣдомивъ ихъ, оставили свои занятія, которыя сдѣлаютъ ихъ современемъ достойными своей фамиліи. Тогда, не желая огорчать родителей и не найдя себѣ дѣла во Фландріи, молодые люди рѣшалась воротиться въ Испанію, осмотрѣвъ предварительно всѣ знаменитѣйшіе города Италіи. Посѣтивъ всѣ прочіе, они остановились въ Болоньѣ. Пораженные высокою степенью развитія науки въ знаменитомъ Болонскомъ университетѣ, они рѣшились здѣсь продолжать своа занятія. Они дали знать о своемъ намѣреніи родителямъ, которые были чрезвычайно обрадованы этимъ и радость свою выразили назначивъ имъ роскошное содержаніе, чтобъ изъ образа ихъ жизни можно было видѣть кто они такіе и кто ихъ родители. Въ первое же посѣщеніе академіи, она были признаны всѣми за милыхъ, умныхъ и хорошо воспитанныхъ дворянъ. Донъ-Антоніо было около 24хъ лѣтъ, а Донъ-Жуану еще не было 26; прелесть этого возраста увеличивало то обстоятельство что они были умные и храбрые, элегантные молодые люди; къ тому же музыканты, поэты; эти способности заставляли всѣхъ съ кѣмъ они сходились искать ихъ общества. Они сейчасъ же нашли себѣ множество пріятелей изъ числа Испанцевъ, обучавшихся въ большомъ числѣ въ этомъ университетѣ, изъ Болонцевъ и иностранцевъ. Въ обращеніи со всѣми они были благородны и ласковы и чужды надменности, въ которой обыкновенно упрекаютъ Испанцевъ, а такъ какъ они была молоды и хотѣли пожить, то не отказывалась собирать свѣдѣнія о городскихъ красавицахъ. Хотя тамъ было не мало женщинъ и дѣвушекъ славящихся благородствомъ и красотой, всѣхъ ихъ превосходила красавица синьйора Корнелія Бентибольи, изъ старинной и благородной фамиліи Бентибольисъ, древнихъ владѣтелей Болоньи. Корнелія находилась на попеченіи и подъ защитой своего брата Лоренцо Бентибольи, всѣми уважаемаго храбраго дворянина; у нихъ не было ни отца, ни матери, которые, впрочемъ, оставивъ ихъ въ сиротствѣ, оставили имъ большое состояніе, а извѣстно что богатство значительная помощь для сиротъ. Скромность Корнеліи и заботливость ея брата были такъ велики что ни она не показывалась людямъ, ни братъ не позволялъ никому ее видѣть. Молва объ этомъ внушила Жуану и Антоніо желаніе посмотрѣть на красавицу, когда она будетъ въ церкви; но всѣ старанія ихъ были напрасны, и желаніе, вслѣдствіе невозможности исполнить его, уменьшилось. Итакъ съ одною любовью къ занятіямъ и въ обществѣ нѣсколькихъ благородныхъ молодыхъ людей, они проводили жизнь весело и умно. Они рѣдко выходили ночью, и если выходили, то всегда вмѣстѣ и вооруженные. Однажды поздно вечеромъ, когда они намѣревались выйти прогуляться, Антоніо сказалъ Жуану что онъ долженъ прежде прочесть нѣсколько молитвъ.
— Я могу подождать тебя, сказалъ Донъ-Жуанъ, — да если мы и не пойдемъ нынче гулять, бѣда не велика.
— Нѣтъ, пожалуста, возразилъ Антоніо, — ступай подышатъ воздухомъ, а я сейчасъ же догоню тебя, если ты пойдешь по той дорогѣ по которой мы ходимъ всегда.
— Дѣлай какъ знаешь, сказалъ Жуанъ, — оставайся съ Богомъ, а если выйдешь, то знай что я пошелъ туда куда обыкновенно.
Жуанъ ушелъ, а Антоніо остался. Ночь была темна, и было около 11 часовъ; Антоніо, пройдя одинъ двѣ или три улицы, не имѣя съ кѣмъ говорить, рѣшился воротиться домой; когда онъ началъ приводить свое намѣреніе въ исполненіе и проходилъ по улицѣ съ мраморными порталами, онъ услыхалъ изъ какой-то двери шепотъ. Темнота ночи, увеличиваемая порталами, не позволила ему различить откуда онъ выходитъ. Онъ остановился, прислушался и увидалъ что пріотворилась одна дверь; онъ подошелъ къ ней и услышалъ тихій голосъ, произносившій эти слова:
— Это вы, Фабіо?
Жуанъ на всякій случай отвѣчалъ:
— Да.
— Такъ берите же, продолжалъ голосъ изнутри, — помѣстите это въ безопасное мѣсто и возвращайтесь сейчасъ же; такъ нужно.
Жуанъ протянулъ руку и почувствовалъ что ему даютъ корзину; желая поднятъ ее, онъ увидалъ что для этого мало одной руки; итакъ онъ поднялъ ее двумя. Дверь сейчасъ же затворилась, и онъ остался на улицѣ съ неизвѣстною ношей. Вдругъ изъ корзины раздался плачъ ребенка, повидимому новорожденнаго, что повергло Жуана въ смущеніе и раздумье: что ему дѣлать? какъ выйти изъ этого положенія? Постучать въ дверь — значило подвергнуть опасности того кому принадлежитъ ребенокъ; оставить ребенка на улицѣ — значило подвергнуть опасности самого ребенка; взять къ себѣ домой? тамъ не было никого кто бы могъ ходить за ребенкомъ, да и въ цѣломъ городѣ онъ не зналъ особы пригодной для этого. Вспомнивъ что ему приказали помѣстить его въ безопасное мѣсто и сейчасъ же возвращаться, онъ рѣшился отнести его домой и оставить на рукахъ женщины которая имъ служила и возвратиться чтобы видѣнъ на что пригодятся его услуги. Онъ понималъ что его приняли за другаго и только потому поручили ему ребенка. Наконецъ, не долго думая, онъ пришелъ съ нимъ домой, когда уже тамъ не было Антоніо. Онъ взошелъ въ комнату, позвалъ женщину, открылъ ребенка и увидалъ что тотъ замѣчательно хорошъ; судя по пеленкамъ, родители его принадлежали къ богатому классу; женщина распеленала его, и они увидали что младенецъ мужескаго пола.
— Нужно, сказалъ Антоніо женщинѣ, — найти этому ребенку кормилицу, и вотъ какимъ образомъ: вы снимете съ него дорогія пеленки и запеленаете его въ болѣе скромныя; потомъ, никому не говоря что принесъ его я, отправите его къ повивальной бабкѣ (онѣ обыкновенно помогаютъ въ подобныхъ случаяхъ), дадите ей денегъ и придумаете родителей ребенку, чтобы скрыть истину.
Женщина обѣщала исполнить все это, а Жуанъ съ возможною скоростью поспѣшилъ назадъ, желая узнать позовутъ ли его во второй разъ. Немного не доходя до мѣста, онъ услышалъ шумъ шпажныхъ ударовъ, происходившій, повидимому, отъ многихъ сражавшихся. Онъ прислушался и не услышалъ ни слова; бой происходилъ въ молчанку. При блескѣ искръ вылетавшихъ изъ камней, поражаемыхъ шпагами, ему показалось что многіе нападали на одного; онъ убѣдился въ этомъ услыхавъ слѣдующія слова: «ихъ измѣнники, васъ такъ много, а я одинъ! но при всемъ этомъ ваша подлость не поможетъ вамъ». Тогда Жуанъ, побуждаемый природною храбростью, въ два прыжка сталъ около защищавшагося и, взявъ въ одну руку шпагу, а въ другую свой маленькій щитъ, обратился къ нему по-италіянски, чтобъ въ немъ не признали Испанца:
— Не бойтесь! я пришелъ къ вамъ на помощь и только смерть заставитъ меня оставить васъ, дѣйствуйте своею шпагой; измѣнники ничего не сдѣлаютъ, хотя ихъ и много.
На это отвѣчалъ одинъ изъ противниковъ:
— Ты лжешь, здѣсь нѣтъ измѣнниковъ:, чтобъ возстановить потерянную честь, все позволено.
Донъ-Жуанъ не сказалъ ни слова; этого не позволяла поспѣшность съ какою нужно было дѣйствовать противъ враговъ (Донъ-Жуану показалось что ихъ было числомъ шесть); тѣ нападали съ такою энергіей на его товарища что двумя ударами въ грудь, данными въ одно время, свалили его на землю. Донъ-Жуанъ счелъ его убитымъ; съ легкостью и рѣдкою храбростью сталъ одинъ противъ всѣхъ и дождемъ шпажныхъ ударовъ заставалъ ихъ держаться въ отдаленіи. Однако его ловкости не достало бы для наступленія и обороны, еслибъ не помогла ему судьба: сосѣди подбѣжали къ окнамъ со свѣчами и громко стали звать полицію; увидя это, его противники обратили тылъ и скрылись. Въ то же время поднялся упавшій, такъ какъ шпажные удары встрѣтили кольчугу, твердую какъ алмазъ. Донъ-Жуанъ потерялъ въ пылу битвы шляпу; онъ сталъ искать ее, нашелъ какую-то и, не посмотрѣвъ его ли она или нѣтъ, надѣлъ ее на голову. Упавшій между тѣмъ оказалъ ему:
— Милостивый государь! кто бы вы ни были, я объявляю что обязанъ вамъ жизнью и, насколько могу, готовъ посвятитъ ее вамъ. Скажите мнѣ кто вы и какъ васъ зовутъ, чтобы мнѣ знать кому оказагь свою благодарность.
Донъ-Жуанъ отвѣчалъ на это:
— Не хочу показаться вамъ неучтивымъ, хотя не вижу необходимости въ объясненіи; чтобъ исполнить вашу просьбу и тѣмъ сдѣлать вамъ удовольствіе, я вамъ скажу только что я испанскій дворянинъ и здѣшній студентъ; если вамъ понадобятся мои услуги въ другомъ случаѣ, знайте что я называюсь Донъ-Жуанъ де-Гамбоа.
— Вы оказали мнѣ, синьйоръ Донъ-Жуанъ, великую услугу, отвѣчалъ упавшій, — но я не могу сказать вамъ ни кто я такой, ни какъ я называюсь, такъ какъ у меня есть важныя причины желать чтобы вы узнали это отъ другихъ. Но я постараюсь чтобы вы не остались въ неизвѣстности на этотъ счетъ.
Донъ-Жуанъ спросилъ: не раненъ ли онъ, такъ какъ онъ видѣлъ какъ тотъ получилъ два шпажные удара; незнакомецъ отвѣчалъ что его отличная кольчуга, благодаря Бога, защитила его, но что тѣмъ не менѣе враги убили бы его, еслибы Донъ-Жуанъ не подоспѣлъ къ нему на помощь. Въ то же время они увидали приближающуюся къ нимъ толпу людей, и Донъ-Жуанъ сказалъ:
— Ободритесь и дѣйствуйте какъ мущняа. Однако я думаю что это не враги, а скорѣе друзья.
Предположеніе Донъ-Жуана оказалось справедливымъ: прибывшіе, числомъ восемь, окружили незнакомца и обмѣнялись съ нимъ нѣсколькими словами, но такъ тихо что Донъ-Жуанъ не могъ ихъ разслушать. Между тѣмъ незнакомецъ сказалъ ему:
— Еслибы не пришли эти друзья, синьйоръ Донъ-Жуанъ, я никоимъ образомъ не отсталъ бы отъ своего спасителя; теперь же я усиленно прошу васъ уйти отсюда и оставить меня, это мнѣ необходимо.
Говоря эти слова, онъ протянулъ руку къ головѣ, и видя что на немъ нѣтъ шляпы, обратился къ одному изъ пришедшихъ съ просьбою ссудить его таковою, такъ какъ его шляпа пропала. Донъ-Жуанъ предложилъ ему ту которую нашелъ на улицѣ. Незнакомецъ взялъ ее въ руки, но потомъ возвратилъ Денъ-Жуану, сказавъ:
— Это не моя шляпа, возьмите ее, синьйоръ, какъ трофей этой битвы и берегите ее, такъ какъ, мнѣ кажется, она пользуется извѣстностію.
Незнакомцу подали другую шляпу, а Донъ-Жуань, во исполненіе его воли, пожелавъ ему всего лучшаго, оставилъ его, не узнавъ кто онъ такой, и отправился домой; онъ ужь не думалъ отыскивать двери гдѣ ему дали ребенка, такъ какъ весь кварталъ казался ему встревоженнымъ битвой. Возвращаясь домой, онъ встрѣтилъ на дорогѣ своего пріятеля Донъ-Антоніо де-Изунца; тотъ, узнавъ его, сказалъ ему:
— Пойдемъ со мною въ эту сторону, и по дорогѣ я разкажу тебѣ странное происшествіе, которое случилось со мной; подобнаго ничего ты не слыхивалъ во всю твою жизнь.
— Подобную исторію могу разказать и я, сказалъ Донъ-Жуанъ; — но пойдемъ куда ты желаешь и разкажи мнѣ твою.
Антоніо по дорогѣ разказалъ слѣдующее:
— Надо тебѣ знать что спустя немного больше часа послѣ твоего ухода, я пошелъ искать тебя; въ тридцати шагахъ отсюда увидалъ я черную фигуру, которая очень быстро двигалась ко мнѣ на встрѣчу; поравнявшись съ ней, я увидалъ что это женщина, закутанная во что-то длинное; голосомъ прерывающимся рыданіями и вздохами она сказала мнѣ: «Милостивый государь! вы иностранецъ или житель этого города?» — Я иностранецъ и Испанецъ, отвѣтилъ я. «Благодареніе небу! оказала она: оно не допуститъ чтобъ я умерла безъ напутствія.» — Вы ранены, синьйора? спросилъ я, или опасно больны? — «Болѣзнь моя можетъ быть смертельна, если я сейчасъ же не найду лѣкарства: во имя благородства, отличительной черты вашего народа, умоляю васъ, возьмите меня съ улицы и отнесите меня въ вашу квартиру; тамъ, если вамъ угодно, вы узнаете чѣмъ я больна и кто я такая, хотя бы это стоило мнѣ моей репутаціи.» Мнѣ показалось что просьба ея вынуждена необходимостію, и потому, безъ дальнѣйшихъ разговоровъ, я взялъ ее за руку и по одинокимъ улицамъ доставилъ къ себѣ домой. Лакей Сантистебанъ отворилъ мнѣ дверь; я велѣлъ ему уйти, такъ что онъ не видалъ моей спутницы, и отвелъ ее въ свою комнату; войдя туда, она безъ чувствъ упала на мою постель. Я поспѣшилъ къ ней на помощь и открылъ ея лицо, до тѣхъ поръ закутанное вуалью; я увидалъ такую красавицу какой еще не видывали глаза человѣческіе. Ей, казалось, было около восемнадцати лѣтъ, и скорѣе менѣе нежели болѣе; такой идеалъ красоты привелъ меня въ восторгъ. Когда я брызнулъ ей немного воды въ лицо, она тихо вздохнула и пришла въ себя. «Вы знаете меня, синьйоръ?» было первое ея слово. — Нѣтъ, отвѣчалъ я, я еще никогда не имѣлъ случая видѣть такую красавицу. — «Несчастна та кому небо даетъ красоту для увеличенія бѣдствія; впрочемъ, синьойръ, теперь не время толковать о красотѣ, а надо опасаться отъ гибели; поэтому, кто бы вы ни были, оставьте меня здѣсь взаперти и не позволяйте никому меня видѣть; сами же тотчасъ возвратитесь на то мѣсто гдѣ меня взяли и смотрите, не происходить ли тамъ битвы; вы не помогайте ни одной изъ сторонъ, а старайтесь возстановить миръ, такъ какъ несчастіе одной изъ сторонъ увеличатъ мое прежнее горе а принесетъ новое.» Я оставилъ ее подъ замкомъ и иду теперь возстановлять миръ.
— Только и всего? спросилъ Донъ-Жуанъ.
— Какъ? Развѣ этого не довольно? Развѣ я не говорю тебѣ что держу подъ замкомъ, въ своей комнатѣ, такую красавицу что человѣческіе глаза еще такой не видали.
— Случай дѣйствительно странный, сказалъ Донъ-Жуанъ; — ну, теперь выслушай же мой.
И онъ разказалъ ему тотчасъ все что съ нимъ случилось: какъ онъ поручилъ женщинѣ даннаго ему младенца, приказавъ замѣнить его богатыя пеленки болѣе бѣдными и отдать его кому-нибудь на воспитаніе, или по крайней мѣрѣ хоть на первое время. Онъ разказалъ ему также что отыскиваемая имъ битва прекращена, что онъ участвовалъ въ ней, что участвовавшіе въ ней показались людьми вполнѣ порядочными и храбрыми. Они подивились на свои приключенія и поспѣшно возвратилась домой, чтобы подать, въ случаѣ нужды, помощь заключенницѣ. По дорогѣ Антоніо объявилъ Жуану что онъ обѣщалъ незнакомкѣ не показывать ее никому и не входить въ ея комнату иначе какъ одному, пока ей не заблагоразсудится измѣнить своихъ приказаній.
— Это ничего не значатъ, отвѣчалъ Донъ-Жуанъ: — случай видѣть ее не замедлить представиться, а я очень желаю этого послѣ того какъ ты такъ расхвалилъ ея красоту.
Въ это время они пришли домой, и одинъ изъ трехъ состоящихъ при нихъ служителей вышелъ посвѣтить имъ. Донъ-Антоніо посмотрѣлъ на шляпу Донъ-Жуана и увидѣлъ что она вся усыпана брилліантами; свѣтъ преломлялся во множествѣ драгоцѣнныхъ камней украшавшихъ ея ленту. Они оба принялись ее разсматривать и рѣшили что если всѣ эти брилліанты были настоящіе, то цѣна ихъ должна превышать 12.000 дукатовъ. Отсюда они заключили что участвовавшіе въ битвѣ принадлежали къ числу очень значительныхъ людей, въ особенности тотъ кому помогъ Донъ-Жуанъ (теперь онъ припомнилъ что тотъ приказалъ ему взять шляпу и сохранить ее, такъ какъ шляпу эту нельзя смѣшать съ другою). Они приказали слугамъ удалиться. Антоніо вошелъ въ свою комнату и увидѣлъ что синьйора сидитъ на постели, опершись щекой на руку и проливая горькія слезы. Донъ-Жуанъ, вслѣдствіе сильнаго желанія видѣть ее, подошелъ такъ близко къ двери что почти просунулъ голову; блескъ брилліантовъ привлекъ вниманіе незнакомки, и она сказала:
— Войдите же, герцогъ, войдите! Отчего вы такъ скупо удовлетворяете мое желаніе видѣть васъ?
Донъ-Антоніо замѣтилъ на это:
— Здѣсь, синьйора, нѣтъ никакого герцога, который прятался бы отъ васъ.
— Какъ нѣтъ? возразила та. — Человѣкъ выглядывающій тамъ есть герцогъ Феррарскій; его выдаетъ его богатая шляпа.
— Эта шляпа теперь не на герцогской головѣ, отвѣтилъ Антоніо, — а если вы хотите убѣдиться въ этомъ собственными глазами, позвольте ея владѣтелю войти сюда
— Пустъ онъ войдетъ, сказала та, — только если это не герцогъ, мои несчастія увеличатся отъ этого.
Довъ-Жуанъ слышалъ эти разговоры и, воспользовавшись дозволеніемъ, вошелъ со шляпой въ рукѣ въ комнату; когда онъ подошелъ ближе, и дѣвушка увидала свою ошибку, она быстро сказала смущеннымъ голосомъ:
— Ахъ я несчастная! Милостивый государь, не держите меня больше въ неизвѣстности и скажите мнѣ сейчасъ же: знаете вы владѣльца этой шляпы? Гдѣ вы его оставили и какъ она попала въ ваши руки? Живъ ли онъ? или прислалъ съ вами извѣстіе о своей смерти? О, мой милый! Что значитъ все это? Я вижу здѣсь твои вещи, а я безъ тебя здѣсь сижу въ заключеніи, во власти неизвѣстныхъ испанскихъ дворянъ. Страхъ потерять честь можетъ убить меня!
— Успокойтесь, синьйора, сказалъ Донъ-Жуанъ; — владѣлецъ этой шляпы не умеръ, а вы не въ такомъ положеніи чтобъ оно могло внушать вамъ страхъ; напротивъ, мы готовы служить вамъ сколько позволятъ наши силы; готовы умереть, охраняя и защищая васъ; но напрасно вы потеряли вѣру въ доброту Испанцевъ, а такъ какъ мы Испанцы и аристократы (вы не сочтете это за надменность), то будьте увѣрены что мы сумѣемъ сохранить должное къ вамъ уваженіе.
— Я вѣрю этому, отвѣчала та, — но скажите же, милостивый государь, при всемъ этомъ, какъ попала въ ваши руки эта богатая шляпа и гдѣ ея хозяинъ, который есть никто иной какъ Альфонсъ д’Эсте, герцогъ Феррарскій?
Тогда Донъ-Жуанъ, не желая подвергать ее напрасному страху, разказаль ей какъ онъ наткнулся на сраженіе, какъ помогъ одному кавалеру, который, судя по ея словамъ, безъ сомнѣнія былъ герцогъ Феррары, какъ онъ въ бою потерялъ шляпу и захватилъ эту, и какъ незнакомецъ просилъ его оставить эту шляпу у себя, такъ какъ она пользуется извѣстностію; сказалъ что ни этотъ кавалеръ, ни онъ не были ранены въ стычкѣ, а послѣ нея явились какіе-то господа, повидимому слуги или друзья предполагаемаго герцога, который попросилъ его удалиться, высказавъ большую благодарность за оказанную ему помощь.
— Вотъ, синьйора, какимъ образомъ попала ко мнѣ эта шляпа, а ея хозяина, герцога, по вашимъ словамъ, меньше часу назадъ, я оставилъ живымъ и здоровымъ. Желаю чтобы мой правдивый разказъ, изъ котораго вы можете убѣдиться въ добромъ здоровья герцога, утѣшилъ васъ.
— Чтобы вы убѣдились, милостивые государи, въ томъ что я имѣю основаніе спрашивать о немъ, выслушайте внимательно мою несчастную исторію, если я буду въ силахъ разказать ее.
Между тѣмъ экономка молодыхъ людей намазала ротъ младенца медомъ и замѣнила его дорогія пеленки бѣдными. Исполнивъ это, она собралась нести его къ повивальной бабкѣ, какъ приказалъ Донъ-Жуанъ. Когда она проходила мимо той комнаты гдѣ находилась незнакомка, теперь приготовлявшаяся разказывать свою исторію, младенецъ закричалъ. Услыхавъ его крикъ, незнакомка встала, внимательно прислушалась и, понявъ причину крика, спросила:
— Милостивый государь, что это за ребенокъ? Судя по крику онъ родился очень недавно.
— Это мальчикъ, отвѣчалъ Донъ-Жуанъ, подкинутый въ эту ночь къ дверямъ нашего дома; наша служанка несетъ отдать его кому-нибудь на воспитаніе.
— Ради Бога, принесите его сюда; я готова ласкать чужихъ дѣтей, такъ какъ небу не угодно чтобъ я ласкала своихъ собственныхъ.
Донъ-Жуанъ позвалъ служанку, взялъ у ней ребенка и положивъ его на руки незнакомки, сказалъ:
— Вотъ, синьйора, подарокъ который сдѣлали намъ въ эту ночь, это ужь не первый, и не проходить нѣсколькихъ мѣсяцевъ чтобъ мы не поднимали у своихъ воротъ подобной находки.
Незнакомка взяла младенца на руки и стала внимательно осматривать его лицо и его бѣдныя, хотя и опрятныя пеленки, потомъ вдругъ заплакала и накинула свою вуаль на грудь, чтобы, сохраняя приличіе, покормить ребенка, а подъ вуалью наклонивъ свое лицо къ лицу младенца, кормила его своимъ молокомъ и орошала слезами. Въ такомъ положеніи, не поднимая головы, пробыла она все время пока младенецъ не оставилъ груди. Всѣ четверо хранили молчаніе; вдругъ она вспомнила что такъ не слѣдуетъ дѣлать (новорожденнымъ не даютъ груди), и сказала Донъ-Жуану:
— Моя сострадательность совершенно не у мѣста; я еще очень неопытна въ этихъ дѣлахъ; прикажите, милостивый государь, намазать ребенку ротъ медомъ и не позволяйте его въ этотъ часъ выносить на улицу; подождите пока наступитъ день; и прежде чѣмъ его унесутъ, покажите его мнѣ; онъ доставляетъ мнѣ удовольствіе.
Донъ-Жуанъ отдалъ ребенка женщинѣ и приказалъ оставить его до наступленія дня, одѣть его въ дорогія пеленки, въ которыхъ онъ былъ принесенъ, и не уносить, не предупредивъ его. Когда онъ воротился, и они остались втроемъ, красавица[1] сказала:
— Если вы хотите чтобъ я говорила, дайте мнѣ сначала чего-нибудь съѣсть, такъ какъ я совершенно обезсилѣла и у меня достаточно причинъ для этого.
Донъ-Антоніо отправился къ шкафу и принесъ плодовъ; больная съѣла немного, выпила стаканъ свѣжей воды и, нѣсколько придя въ себя, сказала: «Садитесь, господа, и слушайте меня.» Они сѣли; незнакомка легла, закуталась, закрыла плечи головнымъ покрываломъ, а лицо оставила открытымъ и свободнымъ, чтобъ освѣтить имъ все, какъ луною или, лучше сказать, какъ солнцемъ въ его полномъ блескѣ и красотѣ; слезы, какъ перлы, падали изъ глазъ ея; она утирала ихъ платкомъ ослѣпительной бѣлизны и ручками которыя въ бѣлизнѣ могли поспорить съ платкомъ. Наконецъ навздыхавшись вдоволь и давъ отдохнуть своей груди, она начала говорить печальнымъ голосомъ: — Да, господа, я та самая о которой вы, безъ сомнѣнія, слышали здѣсь, такъ какъ красоту мою, какова бы она на была, не многіе языка оставляла въ покоѣ. Я — Корнелія Бентибольа, сестра Лоренцо Бентибольи, чтобы сразу покончить и съ моею красотой и съ происхожденіемъ. Съ дѣтства я лишалась отца и матери и осталась подъ надзоромъ своего брата, который наблюдалъ за мной и заботился обо мнѣ, полагаясь, однакоже, больше на мое высокое положеніе чѣмъ на свой надзоръ. Я росла въ четырехъ стѣнахъ, пользуясь только обществомъ моихъ служанокъ, а вмѣстѣ со мной росла слава о моей красотѣ, распространяемая слугами, тѣми кто посѣщалъ меня въ моемъ уединеніи и моимъ портретомъ. Его приказалъ мой брать сдѣлать одному знаменитому живописцу, «чтобы», какъ онъ говорилъ, «міръ не остался безъ меня, когда небо призоветъ меня къ лучшей жизни». Все это не могло бы погубить меня, еслибъ случай не привелъ герцога Феррарскаго быть дружкою (pardino) на свадьбѣ моей кузины, куда взялъ меня братъ, чтобъ показать уваженіе къ роднѣ. Тамъ я увидала людей и меня увидали люди; тамъ, я думаю, а побѣдила сердца и возбудила влеченіе; тамъ я выучилась находить удовольствіе въ похвалахъ, хотя бы ихъ произносили самые льстивые языки; тамъ наконецъ я увидала герцога, и онъ увидалъ меня: и вотъ теперь плоды этого свиданія. Я не стану вамъ разказывать, господа — иначе этому не будетъ конца — всѣ способы и извороты посредствомъ которыхъ, къ концу двухъ лѣтъ, мы достигли цѣли своихъ желаній, зарожденныхъ на этой свадьбѣ. Ни надзоръ, ни уединеніе, ни почетныя предложенія, ни, наконецъ, вся человѣческая предусмотрительность не могли воспрепятствовать нашему соединенію. Но я отдалась герцогу только тогда когда онъ далъ мнѣ слово взять меня замужъ; безъ этого невозможно было поколебать мою твердую, какъ камень, рѣшимость. Тысячу разъ я говорила ему чтобъ онъ открыто просилъ моей руки у моего брата; тотъ не могъ отказать ему, а въ глазахъ народа нашъ повидимому неровный бракъ могло бы извинить то обстоятельство что фамилія Бентибольи не уступаетъ въ благородствѣ Эсте. Противъ этого онъ приводилъ свои основанія, которыя я находила достаточными; довѣрчивая изъ преданности и любви, я отдалась ему при посредствѣ одной изъ своихъ горничныхъ, которая легче поддалась на подарки и обѣщанія герцога, чѣмъ можно было ожидать по довѣренности къ ней моего брата. Короче сказать, черезъ нѣсколько дней я почувствовала себя матерью, и прежде чѣмъ могли обнаружиться послѣдствія моего заблужденія, я притворилась больною и разстроенною и убѣдила брата отправить меня въ домъ моей родственницы, у которой герцогъ на свадьбѣ былъ дружкой; между тѣмъ я извѣстила герцога о своемъ положеніи, объ опасности въ которой я находилась, и о томъ какъ мало я могу быть увѣрена въ своей жизни, если братъ узнаетъ что я сдѣлала.
Я просила его чтобъ онъ пріѣхалъ въ послѣдній мѣсяцъ, взялъ бы меня въ Феррару, гдѣ, какъ я надѣялась, онъ торжественно обвѣнчается со мной. Въ эту самую ночь, когда я ожидала герцога, я услыхала что пріѣхалъ сюда мой братъ съ нѣсколькими господами, вооруженными, судя по стуку ихъ шлагъ; страхъ и внезапность ускорили роды, и на свѣтъ явился прекрасный мальчикъ. Моя горничная, бывшая моей посредницей въ этихъ дѣлахъ, уже ожидавшая этого, закутала его въ пеленки, не такія, какъ тѣ въ которыя закутанъ ребенокъ, найденный вами у воротъ, и выйдя на улицу, отдала его слугѣ герцога. Сейчасъ же послѣ этого, я, собравъ всѣ свои силы, сообразно крайней необходимости, вышла изъ дому, предполагая найти герцога на улицѣ и не дожидаясь пока онъ самъ явится къ воротамъ; мнѣ внушала ужасный страхъ вооруженная свита моего брата, и мнѣ казалось что я чувствую лезвее его шлаги у своей шеи; въ такомъ безумномъ состояніи я выскочила на улицу, гдѣ вы меня и увидали; и вотъ я теперь безъ мужа и безъ сына, въ ожиданіи самыхъ ужасныхъ послѣдствій, но я все-таки благодарю небо за то что оно отдало меня въ вашу власть; отъ васъ я ожидаю всего чего можно ожидать отъ Испанцевъ, въ особенности настолько благородныхъ какъ вы.
Говоря это, она упала совсѣмъ на постель; ея два слушателя подбѣжали посмотрѣть не лишилась ли она чувствъ; увидали что нѣтъ; но она обливалась горькими слезами. Тогда оказалъ Донъ-Жуанъ:
— Если до сихъ поръ, прекрасная синьйора, я и Донъ-Антоніо, мой товарищъ, имѣли къ вамъ уваженіе и состраданіе, какъ къ женщинѣ, то теперь, когда узнали мы кто вы, выше состраданіе превращается въ непремѣнное обязательство служить вамъ; соберитесь съ духомъ, не лишайтесь чувствъ, и хотя вы не привыкли къ подобнымъ случаямъ, но въ терпѣливомъ перенесеніи несчастій покажите себя. Вѣрьте мнѣ, синьйора: я убѣжденъ что всѣ эти странныя случайности будутъ имѣть хорошій исходъ, что небо не допуститъ погибнуть такой красавицѣ и что ваши благородныя убѣжденія не доведутъ васъ до несчастія. Успокойтесь и позаботьтесь о своемъ здоровьи; оно вамъ нужно; сюда войдетъ наша служанка; она будетъ ходить за вами, вы ей можете оказывать ту же довѣренность какъ и намъ; она такъ же хорошо сохранить ваши тайны, какъ и исполнитъ всѣ ваши порученія.
— Мое положеніе таково что я обязана дѣлать все что на скажутъ; пусть входитъ сюда кто вамъ угодно, синьйоръ, и если онъ придетъ отъ васъ, я приму его съ радостью; но при всемъ этомъ я умоляю чтобъ меня никто не видалъ кромѣ вашей прислуги.
— Такъ и будетъ, отвѣчалъ Донъ-Антоніо. И молодые люди вышли, оставивъ ее одну.
Донъ-Жуанъ спросилъ у женщины, исполнила ли она приказаніе относительно пеленокъ ребенка: та отвѣчала что онъ запеленатъ такъ же какъ былъ. Съ нимъ вмѣстѣ вошла она къ незнакомкѣ, наученная предварительно какъ она должна отвѣчать, если синьйора спроситъ ее о ребенкѣ. Корнелія, увидя ее, сказала:
— Въ добрый часъ, моя милая; дайте мнѣ младенца и поставьте свѣчу; та исполнила ея приказаніе. Корнелія взяла мальчика на руки, вдругъ страшно смутилась, стада внимательно всматриваться и сказала:
— Это тотъ самый мальчикъ котораго вы приносили нѣсколько времени тому назадъ?
— Да, синьйора, отвѣчала та.
— Но какъ же на немъ другія пеленки? возразила Корнелія. — Ей Богу, милая моя, мнѣ кажется что это или другой ребенокъ или онъ иначе одѣтъ.
— Все можетъ быть, отвѣчала та.
— Ахъ, я грѣшница! Какъ все можетъ быть? У меня сердце не на мѣстѣ, пока я не узнаю объ этомъ подмѣнѣ. Скажите мнѣ, милая, ради всего святаго, говорите же скорѣй: откуда вы взяли эти дорогія пеленки? Я знаю что это мои пеленки, если глаза и память меня не обманываютъ; въ эти пеленки, или въ очень похожія на нихъ завернула я мое сокровище, когда отдавала его горничной. Кто же ихъ снялъ? Кто ихъ принесъ сюда? Ахъ я несчастная!
Донъ-Жуанъ и Донъ-Антоніо слышали эти жалобы; нежелая дольше ее мучить сомнѣніемъ, въ которое ввели ее смѣненныя пеленки, они вошли, и Донъ-Жуанъ сказалъ ей:
— Эти пеленки и этотъ ребенокъ ваши, синьйора Корнелія. И онъ разказалъ ей послѣдовательно какъ онъ получилъ ребенка отъ ея горничной, какъ принесъ его домой и почему приказалъ женщинѣ перемѣнить пеленки, какъ сообразилъ, слыша ея разказъ, что ребенокъ у нихъ, но не сказалъ ей, чтобъ не поразить ее неожиданностью. Корнелія плакала отъ радости, безъ конца цѣловала ребенка, безъ конца благодарила своихъ покровителей, называя ихъ ангелами-хранителями и другими именами, которые доказывали какъ глубоко чувствуетъ она благодарность. Молодые люди оставили ее съ женщиной, поручивъ послѣдней смотрѣть за ней и разказавъ о положеніи Корнеліи; женщина лучше ихъ могла знать что той понадобится, сами же ушли, чтобъ соснуть хоть остатокъ ночи, рѣшивъ не входить въ комнату, если сама Корнелія или крайняя необходимость не призоветъ ихъ. Насталъ день; нянька принесла ребенка тихонько къ матери. Молодые люди спросили ее что дѣлаетъ Корнелія?
— Она отдохнула немного, отвѣчала та.
Донъ-Жуанъ и Донъ-Антоніо пошли въ университетъ и нарочно прошли по той улицѣ гдѣ происходила битва, и мимо того дома откуда бѣжала Корнелія, чтобъ узнать не извѣстно ли ея бѣгство и нѣтъ ли о немъ толковъ; но ничего не было слышно. Прослушавъ свои лекціи, они возвратились назадъ. Корнелія позвала ихъ чрезъ экономку; тѣ отвѣчали что рѣшились не входить въ ея комнату чтобъ не нарушать приличія; но она со слезами просила ихъ войти и посмотрѣть на нее, такъ какъ неприличнаго въ этомъ ничего нѣтъ, а это необходимо, если не для ея здоровья, такъ для ея утѣшенія. Они исполнили просьбу своей гостьи; та встрѣтила ихъ весело и любезно и просила оказать ей милость, разузнать нѣтъ ли въ городѣ толковъ про ея дерзкій поступокъ. Тѣ отвѣчали что они собирали уже справки, но не слыхали ни слова. Въ это время къ двери комнаты подошелъ одинъ изъ троихъ ихъ слугъ и сказалъ что у двери находится господинъ съ двумя лакеями, называющій себя Лоренцо Бентибольи и отыскивающій Донъ-Жуана де-Гамбоа. При этомъ извѣстіи Корнелія приложила руки къ губамъ и робко прошептала:
— Это мой братъ, синьйоры, мой братъ! Безъ сомнѣнія, онъ узналъ что я здѣсь и пришелъ лишить меня жизни; помогите, синьйоры, и спасите меня!
— Успокойтесь, синьйора, сказалъ ей Донъ-Антоніо. — Вы здѣсь подъ защитой такихъ людей которые не дозволятъ сдѣлать вамъ ни малѣйшей непріятности. Поди, Донъ-Жуанъ, и посмотри чего желаетъ этотъ господинъ, а я останусь здѣсь чтобы въ случаѣ нужды защититъ Корнелію.
Донъ-Жуанъ сошелъ внизъ такъ какъ былъ; а Донъ-Антоніо приказалъ принести два заряженные пистолета, а лакеямъ велѣлъ вооружиться и быть наготовѣ. Экономка, видя эти приготовленія, дрожала. Корнелія, опасаясь дурного исхода, не помнила себя отъ страху. Только студенты владѣли собой и знали что дѣлали. У крыльца Донъ-Жуанъ нашелъ Лоренцо, который сказалъ ему:
— Я умоляю вашу милость (такъ говорятъ въ Италіи), пройти со мною въ эту церковь напротивъ, такъ какъ у меня есть до васъ дѣло, отъ котораго зависитъ моя жизнь и честью
— Съ большимъ удовольствіемъ, отвѣчалъ Донъ-Жуанъ. — Пойдемте куда вамъ угодно.
Они рука въ руку вошли въ церковь и сѣли на скамью, откуда ихъ никто не могъ слышать. Лоренцо заговорилъ первый:
— Я, синьйоръ, Испанецъ, Лоренцо Бентибольи, одинъ изъ самыхъ знатныхъ, если не самыхъ богатыхъ гражданъ этого города. Безукоризненная истина моихъ словъ послужить оправданіемъ моего самохвальства. Нѣсколько лѣтъ тому назадъ я остался сиротой, и у меня на попеченіи осталась моя сестра, такая красавица что я не могу подобрать выраженій соотвѣтствующихъ ея красотѣ. Я человѣкъ хорошаго рода, а она красивая дѣвушка: ясно что я положилъ много труда на охраненіе ея невинности. Но вся моя предусмотрительность не сдѣлала ничего; испорченная воля моей сестры Корнеліи обманула меня. Чтобы кончить сразу, не утомляя васъ долгимъ разказомъ, скажу вамъ что рысьи глаза герцога феррарскаго Альфонса д’Эсте превзошли зоркостью глаза Аргуса; онъ восторжествовалъ надъ моею предусмотрительностью, соблазнилъ мою сестру и вчера вечеромъ похитилъ ее изъ дома нашей родственницы. Тамъ, говорятъ, она родила. Вечеромъ я узналъ объ этомъ и вышелъ искать его. Я думалъ что я нашелъ его и ранилъ, но ему помогъ какой-то ангелъ, который не хотѣлъ чтобъ его кровь положила пятно на сдѣланную мнѣ несправедливость. Мнѣ сказала родственница (она-то и разказала мнѣ обо всемъ), будто онъ увлекъ мою сестру, давъ ей слово жениться на ней. Этому я не вѣрю, такъ какъ бракъ былъ бы неровный, хотя свѣтъ знаетъ богатство и благородство Бентибольи Болонскихъ. Я могу, пожалуй, повѣрить что онъ употребилъ обыкновенное средство знатныхъ, когда они желаютъ обмануть робкую и дорожащую своею честью дѣвушку. Заманивая ее сладкимъ именемъ супруга, онъ заставилъ ее вѣрить что по нѣкоторымъ причинамъ бракъ невозможенъ въ настоящее время; такая ложь, похожая на правду, лживѣй и зловреднѣй всѣхъ. Какъ бы то ни было, я остаюсь лишеннымъ сестры и чести. До сихъ поръ я держалъ это, конечно, подъ замкомъ молчанія и не желалъ никому разказывать, пока не найду какого-нибудь средства смыть это пятно; такъ какъ лучше если о позорѣ подозрѣваютъ, чѣмъ знаютъ навѣрно и обстоятельно; когда есть сомнѣніе между да и нѣтъ, каждый можетъ склониться на ту сторону на какую желаетъ; каждая сторона найдетъ партизановъ. Теперь я рѣшился отправиться въ Феррару и просить у самого герцога удовлетворенія за обиду, а если онъ откажетъ, вызвать его на поединокъ. Я не могу ни набрать отряда, ни содержать его, и потому долженъ произвести это одинъ на одинъ. И вотъ почему я нуждаюсь въ вашей помощи: вы должны сопровождать меня. Я увѣренъ что вы не откажетесь отъ этого, такъ какъ вы Испанецъ и дворянинъ; такимъ образомъ я избавлюсь отъ необходимости сообщать это моимъ родственникамъ и друзьямъ, отъ которыхъ я не жду ничего кромѣ совѣтовъ и отговариваній, ваши же совѣты будутъ хороши и честны, какая бы опасность ни угрожала; если вы окажете мнѣ малость и пойдете со мною, я, имѣя на своей сторонѣ Испанца, и такого, какъ вы, сочту себя подъ защитой войскъ Ксеркса. Моя просьба, а еще больше того, слава вашей націи, надѣюсь, подвигнетъ васъ на это.
— Довольно, довольно синьйоръ Лоренцо, сказалъ Донъ-Жуанъ, который до сихъ поръ слушалъ его молча; — съ этой же минуты я объявляю себя вашимъ защитникомъ и совѣтникомъ и беру на себя заботу объ удовлетвореніи или отмщеніи вашей обиды, и не только потому что я Испанецъ, а потому что я дворянинъ, а вы принадлежите къ высшей аристократіи, какъ вы сказали и какъ извѣстно мнѣ и всему свѣту; выбирайте время для путешествія, и лучше, какъ можно скорѣе, такъ какъ надо ковать желѣзо пока горячо; жаръ гнѣва усиливаетъ храбрость, и свѣжесть обиды возбуждаетъ къ отмщенію.
Лоренцо всталъ, горячо обнялъ Донъ-Жуана и сказалъ:
— Благородное сердце, подобное вашему, нѣтъ надобности побуждать другимъ интересомъ, кромѣ чести, которая непремѣнно достанется вамъ, если мы счастливо выйдемъ изъ этого дѣла; только какъ прибавокъ, я предлагаю вамъ все мое имѣніе, вліяніе и власть; что касается до путешествія, я желалъ бы отправиться завтра, такъ какъ нынче надо все приготовить для этого.
— Очень хорошо, сказалъ Донъ-Жуанъ; — позвольте мнѣ, синьйоръ Лоренцо, сообщать объ этомъ одному дворянину, моему товарищу, на честь и скромность котораго можно положиться еще больше чѣмъ на мою.
— Такъ какъ вы ужъ, синьйоръ Донъ-Жуанъ, сказали что берете на себя заботу о моей чести, располагайте ею по своей волѣ и говорите что хотите и кому хотите; вашимъ товарищемъ не можетъ быть дурной человѣкъ.
Они обнялись и разстались, условившись что на другой день утромъ одинъ пришлетъ за другимъ, и что выйдя за городъ, они перемѣнятъ костюмъ и сядутъ на лошадей. Между тѣмъ Донъ-Жуанъ воротился къ Антоніо и Корнеліи и передалъ имъ все что произошло съ Лоренцо, равно какъ и заключенное съ нимъ условіе.
— Боже мой, воскликнула Корнелія, — велика ваша любезность и самоувѣренность! Какъ скоро взяли вы на себя дѣло исполненное такихъ трудностей! Знаете ли вы навѣрно что въ Феррару братъ возьметъ васъ? Впрочемъ, куда бы вы ни пошли съ нимъ, въ лицѣ его съ вами пойдетъ сама вѣрность; а мнѣ несчастной со всѣхъ сторонъ горе и страхъ. Да и какъ не страшиться мнѣ, когда отъ отвѣта герцога зависитъ моя жизнь или смерть? А могу ли я ручаться за то что онъ отвѣтитъ такъ учтиво что не возбудитъ гнѣва моего брата! Если же онъ возбудитъ его, противники будутъ стоить другъ друга. Вы сами, я думаю, понимаете что дни вашего пребыванія тамъ я проведу какъ помѣшанная, въ страхѣ, ожидая хорошихъ или дурныхъ новостей; я такъ люблю и герцога и брата что несчастіе одного изъ нихъ приводитъ меня въ трепетъ.
— Слишкомъ много словъ и много страху, сказалъ Донъ-Жуанъ. — Дайте мѣсто и надеждѣ среди этихъ ужасовь, надѣйтесь на Бога, на мое стараніе и добрую волю, которую употреблю я чтобы счастливо исполнить ваше желаніе. Путешествіе въ Феррару и моя готовность помогать вашему брату не требуютъ извиненія. До сихъ поръ мы не знаемъ намѣреній герцога, а онъ не знаетъ что сдѣлалось съ вами; это надо узнать отъ него самого и никто не можетъ этого сдѣлать лучше меня; знайте, синьйора Корнелія, что благосостояніе вашего брата и герцога теперь на моихъ рукахъ и я буду беречь ихъ пуще глазу.
— Если небо, отвѣчала та, — дастъ вамъ столько силы чтобы поправить все это, сколько даетъ доброты чтобъ утѣшать меня среди всѣхъ этихъ страданій, я сочту себя счастливою. Теперь я желаю видѣть васъ въ дорогѣ и на возвратномъ пути, какъ ни пугаетъ меня ваше отсутствіе и не мучаетъ ожиданіе.
Донъ-Антоніо одобрилъ намѣреніе Донъ-Жуана, похвалилъ его за то что онъ не обманулъ довѣрчивости Лоренцо Бентибольи и сказалъ что на всякій случай желалъ бы идти съ ними.
— Этого не слѣдуетъ, сказалъ Донъ-Жуанъ, — какъ потому что синьйорѣ Корнеліи нельзя остаться одной, такъ и по ему что Лоренцо не долженъ думать будто я нуждаюсь въ силахъ другаго.
— Мои сады — твои сады, возразилъ Донъ-Антоніо. — Итакъ, я отправлюсь за вами, хотя бы скрытно и въ отдаленіи; а синьйорѣ Корнеліи, я знаю, будетъ пріятно это; она не останется въ такомъ одиночествѣ чтобы некому было служить ей и оберегать ее.
Корнелія сказала на это:
— Для меня, господа, будетъ великимъ утѣшеніемъ если вы пойдете вмѣстѣ, чтобы помочь другъ другу когда это понадобится, и такъ какъ путь вамъ будетъ не безопасенъ, сдѣлайте мнѣ милость, возьмите съ собою эти реликвіи.
И сказавъ это, она вынула изъ-за пазухи крестъ изъ брилліантовъ, страшно дорогой, и агнусъ не дешевле креста. Они осмотрѣли эти драгоцѣнности и оцѣнили ихъ еще дороже шнурка на шляпѣ, но отдали ихъ обратно, не желая никоимъ образомъ взять ихъ и объясняя что съ ними будутъ реликвіи, хоть не столько богато украшенныя, но столь же дѣйствительныя. Корнеліи не совсѣмъ былъ пріятенъ отказъ, но въ концѣ-концовъ она согласилась на это. Нянька изъ всѣхъ силъ стараласъ угодить Корнеліи, узнавъ что господа ея отправляются (куда и зачѣмъ, ей не сказывали). Она взяла на себя обязанность смотрѣть за синьйорой, имени которой она не знала, настолько усердно чтобы заслужить благодарность. На другой день съ утра Лоренцо былъ уже у дверей, и Донъ-Жуанъ отправился въ дорогу съ герцогскою шляпой, которую онъ украсилъ черными и желтыми перьями и шнурокъ которой покрылъ черною лентой. Они простились съ Корнеліей; та, зная что братъ ея находится такъ близко, до того перепугалась что не осмѣлилась сказать ни слова, пока они не ушли. Первый вышелъ Донъ-Жуанъ и вмѣстѣ съ Лоренцо оставилъ городъ. Въ одномъ саду, довольно отдаленномъ, они нашли пару хорошихъ лошадей и двухъ слугъ, которые держали ихъ подъ устцы.
Они сѣли на лошадей; слуги отправились впереди ихъ по тропинкамъ и мало-ѣзженымъ дорогамъ въ Феррару. Донъ-Антоніо слѣдовалъ за ними на своемъ конѣ, переодѣтый такъ что его нельзя было узнать. Такъ какъ ему показалось что они оглядываются, въ особенности Лоренцо, онъ рѣшилъ ѣхать въ Феррару по прямой дорогѣ, будучи увѣренъ что найдетъ ихъ тамъ. Едва они оставили городъ, какъ Корнелія разказала экономкѣ всю свою исторію и объяснила что этотъ мальчикъ принадлежитъ ей и герцогу Феррарскому; однимъ словомъ, не пропустила никакихъ уже извѣстныхъ намъ подробностей, не скрыла и того что ея хозяева поѣхали теперь въ Феррару, сопровождая ея брата, который поѣхалъ вызвать на дуэль герцога Альфонса.
Услыхавъ объ этомъ, экономка (будто чортъ ей внушилъ эту мысль, чтобы затруднить, воспрепятствовать и замедлить спасеніе Корнеліи) сказала:
— Ахъ, милая моя синьйора! Все это произошло изъ-за васъ, а вы сидите здѣсь беззаботно и въ бездѣйствіи; или у васъ нѣтъ души или вы такъ легкомысленны что не задаете себѣ никогда вопроса: какъ и что? Такъ вы думаете что вашъ братъ отправился въ Феррару? Ничуть не бывало; онъ конечно желалъ удалить отсюда моихъ хозяевъ, чтобы возвратиться назадъ и лишить васъ жизни. Это ему будетъ такъ же легко сдѣлать какъ выпить стаканъ воды. Посмотрите подъ чьей защитой мы остались: насъ охраняютъ три лакея, которые конечно не будутъ чесаться когда у другихъ чесотка. Что касается до меня по крайней мѣрѣ, у меня не хватитъ духу ожидать гибели, которая угрожаетъ этому дому. Синьйоръ Лоренцо Италіянецъ; чтобъ онъ сталъ довѣрять Испанцамъ и просить ихъ милости и помощи! лопни мои глаза чтобъ я повѣрила этому; если вы, дочь моя, желаете выслушать совѣтъ, я могу вамъ дать такой который освѣтитъ все дѣло.
Пораженная, испуганная и сконфуженная слушала Корнелія рѣчи экономки, а та говорила ихъ съ такимъ жаромъ, высказывала такой неподдѣльный страхъ что Корнелія считала все это за истинную правду: видѣла Жуана и Антоніо убитыми, видѣла что братъ ея уже входилъ въ двери и пронзалъ ее шпагой.
— Какой же спасительный совѣтъ, сказала она, — дадите вы мнѣ, мой другъ, чтобъ онъ могъ отвратить предстоящее несчастіе?
— Такой, оказала та, — что лучше его быть не монетъ. Я, синѣйора, служила одному священнику, то-есть деревенскому попу, въ двухъ миляхъ отъ Феррары; онъ человѣкъ святой и добрый, и сдѣлаетъ для меня все что я попрошу, такъ какъ обязанъ мнѣ больше чѣмъ обыкновенно бываетъ хозяинъ. Пойдемте къ нему, а я найду человѣка который бы тотчасъ взялъ васъ, а чтобы кормить ребенка, у меня есть на примѣтѣ бѣдная женщина, которая пойдетъ съ нами на конецъ свѣта. Допустимъ даже что васъ найдутъ. Лучше будетъ если найдутъ васъ въ домѣ стараго и почтеннаго священника, чѣмъ во власти двухъ студентовъ, которые, какъ я могу засвидѣтельствовать, не любятъ пропускать удобнаго случая. Теперь, пока вы были слабы, они почтительно обращались съ вами, но какъ только вы выздоровѣете, да сохранитъ васъ тогда Богъ, потому что, говоря правду, еслибы моя суровость и цѣломудріе не спасли меня, честь моя давно бы погибла; не все то золото что блеститъ въ нихъ; они одно говорятъ, а другое дѣлаютъ; со мною еще они ужились, такъ какъ я хитра и знаю гдѣ мнѣ жметъ башмакъ, а главное я хорошаго рода, происхожу отъ Брибелловъ Миланскихъ и честь для меня дороже всего. Надо знать вѣдь какъ меня преслѣдовала судьба чтобы заставить меня быть экономкой у Испанцевъ. Впрочемъ, по правдѣ, мнѣ нечего жаловаться на своихъ хозяевъ; они были бы добрые ребята, еслибы не были такъ вспыльчивы. Поэтому я полагаю что они Бискайцы, какъ они и сами говорятъ; можетъ-быть для васъ окажутся Гадиційцами: это другая нація, судя по слухамъ, не столь пунктуальная и ловкая какъ бискайская.
Въ концѣ-концовъ она столько наговорила что бѣдная Корнелія рѣшилась слѣдовать ея совѣту. Итакъ, меньше чѣмъ въ четыре часа, по распоряженію экономки и съ согласія Корнеліи, онѣ вмѣстѣ съ нянькой ребенка уже сидѣли въ каретѣ и не замѣченные слугами отправились по дорогѣ къ попу. Все это дѣлалось по волѣ экономки и на ея счетъ, такъ какъ господа заплатили ей жалованье за годъ и поэтому не оказалось надобности закладывать драгоцѣнность которую давала ей Корнелія. Зная что Донъ-Жуанъ и Лоренцо поѣдутъ не по прямой дорогѣ въ Феррару, а проселками, онѣ рѣшились ѣхать прямо, но потише, чтобы не встрѣтиться съ ними. Извощикъ, получивъ хорошую плату, приноравливался къ ихъ желанію.
Оставимъ ихъ въ ихъ смѣломъ путешествіи и возвратимся къ Донъ-Жуану де-Гамбоа а Лоренцо Бентибольи. Они узнали на дорогѣ что герцогъ находится не въ Феррарѣ, а въ Болоньѣ. Итакъ, оставивъ проселокъ, по которому ѣхали, своротили на большой трактъ, разсудивъ что герцогъ долженъ будетъ возвращаться по немъ когда поѣдетъ изъ Болоньи. Проѣхавъ нѣсколько, они посмотрѣли вдоль дороги по направленію къ Болоньѣ и увидали толпу всадниковъ. Донъ-Жуанъ попросилъ Лоренцо свернуть въ сторону, такъ какъ, если между этими людьми находился герцогъ, онъ желаетъ поговоритъ съ нимъ, прежде нежели тотъ въѣдетъ въ Феррару, которая была не вдалекѣ. Лоренцо такъ и сдѣлалъ, и Донъ-Жуанъ одобрилъ его поступокъ. Какъ только Лоренцо удалился, Донъ-Жуанъ снялъ ленту съ богатаго шнурка, не безъ скрытаго намѣренія, какъ онъ потомъ говорилъ. Въ это время подъѣхала толпа путешественниковъ; между ними на чалой лошади ѣхала женщина, одѣтая по-дорожному, съ полумаской на лицѣ: желала ли она оставаться неузнанною или чтобы защититься отъ солнца и отъ воздуха, неизвѣстно. Донъ-Жуанъ поставилъ лошадь посреди дорога и ожидалъ ихъ цриближенія. Когда тѣ поровнялись съ нимъ, его ростъ, его хорошее сложеніе, сильная лошадь, дорогая одежда и блескъ брилліантовъ привлекли вниманіе всѣхъ и особенно герцога Феррарскаго, находившагося между путешественниками. Послѣдній, увидавъ шнурокъ, сейчасъ же объявилъ всѣмъ что владѣлецъ шляпы есть Донъ-Жуанъ де-Гамбоа, который освободилъ его во время битвы. Онъ былъ такъ увѣренъ въ этомъ что безъ дальнѣйшихъ разговоровъ подъѣхалъ къ Донъ-Жуану и сказалъ:
— Я думаю что не ошибусь, милостивый государь, если назову васъ Донъ-Жуаномъ де-Гамбоа; васъ выдаютъ ваша прекрасная наружность и украшенія этой шляпы.
— Это правда, отвѣчалъ Донъ-Жуанъ, — да я не умѣлъ и не желалъ скрывать моего имени; но скажите мнѣ, милостивый государь, кто вы сами, чтобъ мнѣ не сдѣлать какой-нибудь неловкости?
— Послѣднее невозможно, отвѣчалъ герцогъ; — противъ меня вы не можете быть неучтивы ни въ какомъ случаѣ; однакожь я скажу вамъ, синьйоръ Донъ-Жуанъ, что я герцогъ Феррарскій, обязанный служить вамъ во всѣ дни своей жизни, и не прошло четырехъ ночей какъ мы разстались.
Едва успѣлъ онъ сказать это, какъ Донъ-Жуанъ съ удивительною легкостью соскочилъ съ лошади и подбѣжалъ къ герцогу чтобъ поцѣловать его колѣни, но какъ ни скоро онъ дѣйствовалъ, герцогъ ужь успѣлъ выскочатъ изъ сѣдла и привалъ Донъ-Жуана въ объятія.
Лоренцо, смотрѣвшій издали на эти церемоніи, счелъ ихъ не за выраженіе учтивости, а за выраженіе гнѣва, и пришпорилъ свою лошадь; но увидавъ какъ крѣпко обнимаются герцогъ и Донъ-Жуанъ и узнавъ герцога, удержалъ свою лошадь на срединѣ дороги. Герцогъ увидалъ Лоренцо черезъ плечи Донъ-Жуана, узналъ его и, освободивъ Донъ-Жуана изъ объятій, сейчасъ же опросилъ его: съ нимъ или нѣтъ явился стоящій въ отдаленіи Лоренцо Бентибольи?
На это Донъ-Жуанъ отвѣчалъ:
— Отойдите нѣсколько въ сторону, и я сообщу вашей свѣтлости очень важныя извѣстія.
Герцогъ исполнилъ его просьбу, а Донъ-Жуанъ сказалъ ему:
— Синьйоръ! Лоренцо Бентибольи, котораго вы тамъ видите, считаетъ себя обиженнымъ вами и очень сильно. Онъ говоритъ что четыре ночи тому назадъ, вы похитили его сестру, синьйору Корнелію, изъ дома ея родственницы, обманули ее и лишили чести; онъ желаетъ узнать отъ васъ, какое удовлетвореніе вы ему дадите? онъ просилъ меня быть его посредникомъ; я согласился на это, такъ какъ изъ его намековъ на уличную битву я понялъ что вы владѣлецъ этой шляпы, которая по вашей щедрости и любезности досталась мнѣ. Видя что никто лучше меня не можетъ устроить ваши дѣла, я согласился, какъ я сказалъ, оказать ему помощь; я желалъ бы теперь чтобъ вы объяснили мнѣ все что вы знаете относительно этого предмета и правду ли говоритъ Лоренцо.
— Ахъ, другъ мой! отвѣчалъ герцогъ, — это такая правда что я не осмѣлился бы отрицать ее еслибъ даже и желалъ. Я не обманывалъ и не похищалъ Корнеліи, хотя и знаю что ея нѣтъ въ домѣ; я не обманывалъ ее, потому что считаю ее своею женой, не похищалъ ея, потому что не знаю гдѣ она; я не обручился съ нею торжественно, ожидая чтобы перешла въ лучшую жизнь моя мать (она уже на краю гроба), которая желаетъ чтобы женой моею была синьйора Ливія, дочь герцога Мантуи; кромѣ того были другія неудобства, можетъ-быть болѣе важныя, о которыхъ теперь не слѣдуетъ говорить. Въ ту ночь когда вы оказали маѣ помощь, я желалъ увезти ее въ Феррару, такъ какъ настало время въ которое она должна была разрѣшиться отъ бремени; потому ли что меня задержала битва, по моей ли оплошности, я уже не нашелъ ея когда приблизился къ дому, а вмѣсто нея вышла ко мнѣ довѣренная нашихъ тайнъ. Я спросилъ ее о Корнеліи, она объяснила мнѣ что та уже вышла, родивъ въ эту ночь сына, прекраснѣйшаго мальчика, котораго она отдала моему служителю Фабіо. Повѣренная теперь здѣсь съ нами, здѣсь же и Фабіо, а Корнелія и ребенокъ исчезла. Я два дня пробылъ въ Болоньѣ, ожидая получать какія-либо извѣстія о Корнеліи, но не узналъ ровно ничего.
— Такимъ образъ, синьйоръ, сказалъ Донъ-Жуанъ, — если Корнелія и сынъ вашъ отыщутся, вы не откажетесь признать ее своею женой, а его своимъ ребенкомъ?
— Конечно нѣтъ: цѣня благородство своего рожденія, я еще больше цѣню свою религію. Корнелія такова что по своимъ достоинствамъ заслуживаетъ владѣть царствомъ; если она отыщется, будетъ ли жива, или умретъ моя мать, свѣтъ узнаетъ что, умѣя быть любовникомъ, я сумѣю торжественно исполнить обѣщаніе данное съ глазу на глазъ.
— Можете ли вы, сказалъ Донъ-Жуанъ, — объявить ея брату Лоренцо то что объявили сейчасъ мнѣ?
— Непріятно только одно, сказалъ герцогъ, — что онъ такъ поздно узнаетъ это.
Донъ-Жуанъ далъ знакъ Лоренцо приблизиться. Тотъ подошелъ, отнюдь не ожидая такихъ хорошихъ новостей. Герцогъ встрѣтилъ его съ распростертыми объятіями, и первое слово его было: брать мой! Лоренцо не сообразилъ какъ отвѣчать на такой пріемъ; онъ стоялъ въ сомнѣніи, не говоря ни слова.
Донъ-Жуанъ сказалъ тогда:
— Синьойръ Лоренцо! Герцогъ сознается въ своей связи съ сестрой вашею, синьйорой Корнеліей; въ то же время онъ признаетъ ее своею законною женой, и какъ только она явится, признаетъ это торжественно; онъ соглашается съ тѣмъ что четыре ночи тому назадъ, желалъ похитить ее изъ дому родственницы, чтобъ увезти ее въ Феррару и ожидать тамъ удобнаго случая отпраздновать свадьбу, которая откладывалась до сихъ поръ по извѣстнымъ мнѣ законнѣйшимъ причинамъ. Онъ сказалъ мнѣ также о битвѣ съ вами, разказалъ что когда онъ пошелъ за Корнеліей, онъ встрѣтилъ Сульпицію, ея дѣвушку (эта та женщина которая теперь ѣдетъ съ ними); отъ нея узналъ онъ что Корнелія родила часъ тому назадъ, и она, Сульпиція, отдала ребенка слугѣ герцога; а Корнелія, ожидая встрѣтить послѣдняго и воображая что вы, синьйоръ Лоренцо, узнали объ ея поступкѣ, въ страхѣ покинула домъ. Теперь оказывается что Сульпиція отдала ребенка не слугѣ герцога, а кому-то другому; Корнелія пропала; герцогъ винитъ себя во всемъ и говоритъ что когда бы синьйора Корнелія ни отыскалась, онъ приметъ ее какъ свою законную жену. Такимъ образомъ не остается ничего говорить, не остается ничего желать, кромѣ того чтобъ эти двѣ несчастныя драгоцѣнности отыскались.
При этихъ словахъ, Лоренцо упалъ къ ногамъ герцога, который старался поднять его.
— Отъ вашего христіанства и величія, свѣтлѣйшій государь и брать мой, я и моя сестра имѣли право ожидать того что Вы сдѣлали теперь: она сравнялась съ вами, а я поступилъ въ число вашихъ слугъ.
Въ этотъ моментъ глаза Лоренцо и герцога наполнились слезами, которыя у одного были вызваны тѣмъ что онъ нашелъ такого прекраснаго зятя, а у другаго сожалѣніемъ о потери жены. Но оба вскорѣ, сообразивъ что выраженіе подобныхъ чувствъ слезами показываетъ слабость, удержали ихъ по возможности. Донъ-Жуанъ былъ веселъ: онъ могъ просить себѣ награды за указаніе мѣстопребыванія Корнеліи а ея сына, такъ какъ онъ оставилъ ихъ въ своемъ собственномъ домѣ.
Въ такомъ положеніи находились дѣйствующія лица, когда показался Антоніо де-Изунца; онъ издали узналъ лошадь Донъ-Жуана и, подъѣхавъ ближе, замѣтилъ слугъ которые держали въ поводу нѣсколько въ сторонѣ лошадей Донъ-Жуана и Лоренцо; онъ узналъ своего товарища и его спутника, но не узналъ герцога и остановился въ сомнѣніи, не зная подъѣхать ли ему къ Донъ-Жуану или нѣтъ. Онъ обратился къ слугамъ герцога съ вопросомъ: кто этотъ неизвѣстный ему господинъ? Тѣ отвѣчали что это герцогъ Феррарскій. Еще болѣе смущенный, онъ остановился въ нерѣшимости, изъ которой его вывелъ Донъ-Жуанъ, назвавъ его по имени. Антоніо приблизился, и видя что всѣ стоятъ на землѣ, слѣзъ съ лошади. Герцогъ встрѣтивъ его очень учтиво, узнавъ отъ Донъ-Жуана что это его товарищъ. Между тѣмъ Донъ-Жуанъ разказалъ Антоніо все что случилось до его появленія. Обрадованный Антоніо сказалъ Донъ-Жуану: почему же ты не хочешь удвоить радости этихъ господъ, потребовавъ съ нихъ награды за нахожденіе Корнеліи и ея сына?
— Еслибы ты не пріѣхалъ, сказалъ Донъ-Жуанъ, — я бы потребовалъ ея; теперь требуй ты; я увѣренъ: отдадутъ ее съ радостью.
Герцогъ и Лоренцо, услыхавъ эти слона, стала требовать ихъ разъясненія.
— Дѣло очень просто, отвѣчалъ Антоніо: — а также желаю играть роль въ этой комедіи и желаю получить награду за нахожденіе синьйоры Корнеліи и ея сына, которые находятся въ моемъ домѣ.
И онъ имъ разказалъ со всѣми подробностями все извѣстное читателю. Это доставило такое удовольствіе слушателямъ что Лоренцо бросился обнимать Донъ-Жуана, а герцогъ Донъ-Антоніо. Послѣдній обѣщалъ въ награду за извѣстіе свое государство, а первый свое имѣніе, жизнь и душу. Они подозвали дѣвушку которая передала ребенка Донъ-Жуану; узнавъ Лоренцо, она затрепетала; ее спросили знаетъ ли она человѣка которому она отдала ребенка. Она сказала что нѣтъ, вспомнила только что она спросила его: Фабіо ли онъ? онъ отвѣчалъ утвердительно и этимъ ввелъ ее въ обманъ.
— Это правда, сказалъ Донъ-Жуанъ, — а вы, синьйора, тотчасъ затворили дверь и сказали мнѣ чтобъ я помѣстилъ его въ безопасное мѣсто и сейчасъ же возвратился.
— Это вѣрно, отвѣтила дѣвушка со слезами.
— Здѣсь нѣтъ мѣста слезамъ, сказалъ ей герцогъ, — напротивъ, надо радоваться; дѣло въ такомъ положеніи что я не думаю отправляться въ Феррару, а тотчасъ же возвращусь въ Болонью, потому что всѣ эти радости еще сомнительны, пока я не увидалъ Корнеліи.
И безъ дальнихъ разговоровъ, съ общаго согласія, они отправились въ Болонью. Антоніо поѣхалъ впередъ, Желая предупредить Корнелію, чтобъ ея не поразило внезапное появленіе герцога и ея брата. Онъ не нашелъ ея, а слуги не могли дать ему о ней свѣдѣній, и онъ оказался въ самомъ непріятномъ и печальномъ положеніи. Замѣтивъ отсутствіе экономки, онъ сообразилъ что по ея винѣ исчезла Корнелія; слуги сказали ему что экономка скрылась въ день ихъ отъѣзда, а Корнеліи же они никогда не видали. Донъ-Антоніо былъ внѣ себя отъ этого непредвидѣннаго случая; онъ боялся что герцогъ сочтетъ ихъ лгунами и обманщиками и, пожалуй, вообразитъ гораздо худшія вещи, касающіяся ихъ чести и добраго имена Корнеліи. Такія-то мысли волновала его; когда прабыли въ городъ герцогъ, Жуанъ и Лоренцо, избѣгая главныхъ улицъ и оставивъ лишнихъ людей за городомъ, она подъѣхали къ дому Донъ-Жуана; тамъ нашли они Антоніо сидящимъ на креслѣ съ годовою опущенною на руку, блѣднаго какъ мертвецъ. Донъ-Жуанъ спросилъ его какое несчастіе случилось съ нимъ и гдѣ Корнелія.
— Развѣ это не несчастіе? отвѣчалъ Донъ-Антоніо: — Корнелія исчезла вмѣстѣ съ экономкой, которую мы оставила ей для компаніи, въ тотъ же день какъ уѣхали мы.
Герцогъ едва не лишился чувствъ; Лоренцо также не могъ опомниться, услыхавъ такія новости. Итакъ всѣ они стояли смущенные и растерянные. Въ это время къ Антоніо подошелъ одинъ слуга и сказалъ ему вслухъ:
— Синьйоръ! Сантастебанъ, слуга синьйора Донъ-Жуана, съ того самаго дня какъ ваша милость уѣхала, держалъ подъ замкомъ въ своей комнатѣ очень красивую женщину, и я думаю что она называется Корнеліей, потому что я слышалъ какъ ее называли этимъ именемъ.
Донъ-Антоніо смутился снова, думая что дѣйствительно Корнелія скрылась у лакея; онъ лучше желалъ бы чтобъ ея не было вовсе; однако онъ не сказалъ объ этомъ никому и молча отправился къ каморкѣ лакея; она была заперта, такъ какъ его не было дома. Антоніо наклонился къ двери и тихо сказалъ:
— Отоприте, синьйора Корнелія, и ступайте на встрѣчу вашему брату и герцогу, вашему жениху; они пришли сюда искать васъ.
Изъ-за двери ему отвѣчали:
— Вы шутите надо мной; я такъ безобразна и такъ несчастна что герцоги и графы не пойдутъ искать меня; что имъ за дѣло до любовницы лакея!
По этимъ рѣчамъ Антоніо заключилъ что ему отвѣчала не Корнелія. Въ это время явился Сантастебанъ, пошелъ прямо къ своей каморкѣ и, найдя тамъ Антоніо, который требовалъ чтобъ ему принесли всѣ ключи отъ дому, въ надеждѣ не подойдетъ ли который-нибудь къ двери, упалъ предъ нимъ на колѣна и держа ключъ въ рукахъ, оказалъ ему:
— Отсутствіе вашей милости, а больше того мое негодяйство побудили меня привести къ себѣ на эти три ночи одну женщину. Я умоляю вашу милость, синьйоръ Антоніо, да пошлетъ вамъ Богъ добрыя вѣсти изъ Испаніи, не говорите этого моему господину Донъ-Жуану, а ее я выгоню сіюже минуту.
— Какъ называется эта женщина? спросилъ Антоніо.
— Корнелія, отвѣчалъ слуга.
Между тѣмъ другой слуга, открывшій убѣакаще неизвѣстной женщины и не чувствовавшій къ Сантистебану особенной дружбы, входя въ ту комнату гдѣ были Жуанъ и Лоренцо, по простотѣ или съ злымъ намѣреніемъ, неизвѣстно, сказалъ какъ будто про себя:
— Попался голубчикъ! клянусь Богомъ, ты возвратилъ синьйору Корнелію; вишь ты! изволилъ запереть ее! А ей-Богу онъ не желалъ бы прихода этихъ господъ, чтобы продлить денька три-четыре свое удовольствіе.
Услыхавъ это, Лоренцо опросилъ его:
— Что ты такое говоришь тамъ? Гдѣ Корнелія?
— Сейчасъ явится, отвѣчалъ лакей.
Едва услыхалъ это герцогъ, какъ быстрѣе молніи вскочилъ по лѣстницѣ, воображая найти тамъ Корнелію и вошелъ въ каморку, гдѣ находился Антоніо, со словами:
— Гдѣ Корнелія? Гдѣ жизнь моей жизни?
— Здѣсь Корнелія, отвѣчала женщина, закутанная съ годовою въ одѣяло. — Господи Боже мой! быка что ли украли? Развѣ это новость что женщина ночуетъ у лакея? Стоитъ ли изъ-за этого подымать шумъ?
Лоренцо, находившійся тутъ же, съ гнѣвомъ сдернулъ одѣяло съ головы ея, и глазамъ всѣхъ представилась молодая и не дурная собой женщина; она отъ стыда закрыла лицо рукою, а другою старалась захватить свое платье, служившее ей подушкой (на постели таковой не было). Присутствовавшіе поняли что предъ ними одно изъ погибшихъ созданій. Герцогъ спросилъ ее, правда ли что она называется Корнеліей? Она подтвердила это и сказала что родители ея честные граждане этого города и что никто не долженъ зарекаться лить эту водицу. Герцогъ былъ такъ раздраженъ что ему показалось будто Испанцы хотѣли подшутить надъ нимъ. Чтобы не дать развиться такому подозрѣнію, онъ сейчасъ же повернулся; за нимъ пошелъ Лоренцо; они вскочили на лошадей и отправились. Донъ-Жуанъ и Антоніо остались въ еще большемъ безпокойствѣ и рѣшились употребить всѣ возможныя и невозможныя старанія чтобы разыскать Корнелію и тѣмъ убѣдить герцога въ своей правотѣ и доброжелательствѣ. Сантастебана она сейчасъ же разочли за его дерзость, распутную Корнелію прогнали. Потомъ имъ прошло на память что она позабыла сказать герцогу о драгоцѣнностяхъ, которыя онъ предлагала Корнелія: брилліантовомъ агнусѣ о крестѣ; этимъ она могла бы доказать что Корнелія была дѣйствительно въ ихъ рукахъ; а что теперь она исчезла, это не ихъ вина. Они сейчасъ же вышли изъ дому чтобъ исполнить это, но не нашла герцога въ домѣ Лоренца, какъ надѣялись; нашли только самого Лоренцо; тотъ объявилъ имъ что герцогъ отправился сію же минуту въ Феррару отдавать проказъ разыскать его сестру. Они сказали ему о драгоцѣнностяхъ. Лоренцо увѣрилъ ихъ что герцогъ вполнѣ доволенъ ихъ поведеніемъ, что оно оба прописываютъ исчезновеніе Корнеліи ея страху и что Богъ поможетъ онъ найти ее: не можетъ же земля поглотить ребенка, экономку и ее. Этомъ они всѣ утѣшались а рѣшалось приступать къ розыскамъ, но не черезъ публичное объявленіе, а частнымъ образомъ, чтобы никто кромѣ ея тетки не зналъ о ея пропажѣ, такъ какъ въ глазахъ тѣхъ кто не зналъ намѣренія герцога, публичные розыски могли погубить репутацію его сестры, и трудно внушить каждому такую увѣренность какая была у нихъ.
Между тѣмъ герцогъ ѣхалъ въ Феррару, и судьба желавшая провести къ счастливому концу его приключеніе устроила такъ что онъ заѣхалъ къ тому самому сельскому священнику гдѣ находилась ребенокъ, Корнелія, нянька и совѣтница, которыя между тѣмъ успѣли разказать своему хозяину все что было съ ними и просили у него совѣта. Этотъ священникъ былъ большимъ пріятелемъ герцога; въ его домѣ, достойномъ жилищѣ богатаго и любящаго комфортъ духовнаго, часто находилъ себѣ пріютъ герцогъ по дорогѣ изъ Феррары, въ особенности, когда онъ ѣздилъ на охоту. Ему очень нравился домъ священника и его умъ, проявлявшійся какъ въ словахъ, такъ и въ дѣйствіяхъ. Пріѣздъ герцога не удивилъ священника, такъ какъ это было не въ первый разъ. Ему непріятно было видѣть герцога печальнымъ, и онъ сообразилъ что у того было что-то на душѣ. Услыхавъ о пріѣздѣ герцога, Корнелія страшно смутилась, такъ какъ она не знала его намѣреній; ломая руки, ходила изъ угла въ уголъ, какъ человѣкъ лишившійся разсудка, она желала бы поговоритъ со священникомъ, но тотъ разговаривалъ съ герцогомъ, и она не могла исподволь своего желанія. Между тѣмъ герцогъ говорилъ:
— У меня на душѣ, отецъ мой, очень не хорошо; я не желаю ѣхать въ Феррару и остаюсь у васъ въ гостяхъ. Скажите моей свитѣ чтобъ она отправлялась въ Феррару, а со мной пусть останется одинъ Фабіо.
Добрый священникъ исполнилъ его просьбу и пошелъ отдавать приказанія на счетъ того какъ служить герцогу. Въ это-то время Корнелія нашла желаемый случай и, схвативъ священника за руки, сказала;
— Ахъ! отецъ мой и господинъ! что хочетъ дѣлать герцогъ? Заклинаю васъ Богомъ, наведите разговоръ за меня и выспросите какъ-нибудь его намѣренія; я довѣряю вполнѣ вашему великому разуму.
Священникъ сказалъ на это:
— Герцогъ въ большой печали, но до сихъ поръ не сказалъ мнѣ ея причины. — Надобно вотъ что сдѣлать: одѣньте сейчасъ же какъ можно лучше ребенка и надѣньте за него всѣ драгоцѣнности которыя есть съ вами; особенно не позабудьте тѣхъ которыя подарилъ вамъ герцогъ, а затѣмъ предоставьте дѣйствовать мнѣ. Я надѣюсь что небо устроитъ все къ лучшему.
Корнелія обняла его, поцѣловала его руку и сейчасъ же ушла одѣвать ребенка. Между тѣмъ священникъ вышелъ къ герцогу, чтобы занимать его разговоромъ, пока не подадутъ ѣстъ, и между прочимъ спросилъ его: нельзя да узнать причину его меланхоліи, такъ какъ всякій за версту видитъ что онъ чѣмъ-то огорченъ?
— Отецъ мой! отвѣчалъ герцогъ. — Ясно что сердечныя печали кладутъ свой оттѣнокъ на лицо, и по глазамъ можно прочесть что дѣлается въ душѣ; но хуже всего то что я теперь не могу ни съ кѣмъ подѣлиться моимъ горемъ.
— Если вамъ, сказалъ на это священникъ, — будетъ пріятно посмотрѣть на что-нибудь очень красивое, я вамъ покажу одну вещь которая доставитъ вамъ большое удовольствіе.
— Глупъ былъ бы тотъ, отвѣчалъ герцогъ, — кто отказался бы отъ средства могущаго доставить облегченіе его горю; я прошу васъ, покажите мнѣ то что хотѣли. Это, должно-быть, одна изъ вашихъ рѣдкостей, которыя всегда возбуждаютъ во мнѣ удовольствіе.
Священникъ всталъ, пошелъ туда гдѣ находилась Корнелія, успѣвшая между тѣмъ нарядить ребенка и надѣть на него драгоцѣнности, крестъ и агнусъ съ тремя другими дорогими вещами, подаренными герцогомъ, а взявъ ребенка на руки, вышелъ въ ту комнату гдѣ находился герцогъ.
— Встаньте и станьте къ окну, сказалъ онъ ему.
Когда герцогъ это исполнилъ, священникъ положилъ ему на руки ребенка; герцогъ былъ пораженъ, увидавъ драгоцѣнности подаренныя имъ когда-то Корнеліи, и, всматриваясь въ ребенка, онъ замѣтилъ въ немъ какъ бы отраженіе своего собственнаго лица. Полный изумленья, онъ спросилъ священника, кому принадлежитъ этотъ младенецъ, который, судя по платью и по украшенію, долженъ быть сыномъ какого-нибудь князя.
— Этого я не знаю, сказалъ священникъ, — а знаю только то что нѣсколько ночей тому назадъ мнѣ принесъ его какой-то кавалеръ изъ Болоньи и просилъ меня ходить за нимъ, какъ за сыномъ именитаго отца и какой-то знатной красавицы. Вмѣстѣ съ кавалеромъ пришла женщина чтобъ кормитъ ребенка; я ееспросилъ, не знаетъ ли она чего-нибудь объ родителяхъ младенца. Она отвѣчала что нѣтъ; если мать такъ же хороша, какъ кормилица, то она должна быть первою красавицей Италіи.
— Нельзя на нее посмотрѣть? спросилъ герцогъ.
— Отчего нѣтъ, отвѣчалъ священникъ; — пойдемте со мной, а если васъ поразило убранство и красота младенца, то тотъ же самый эффектъ произведетъ, я думаю, видъ его кормильцы.
При этомъ священникъ хотѣлъ взять ребенка у герцога, но тотъ, не желая разстаться съ нимъ, прижаль его къ себѣ и осыпалъ поцѣлуями. Священникъ на минуту удалился и сказалъ Корнеліи чтобъ онъ не волнуясь, приготовилась встрѣтиться съ герцогомъ. Корнелія стала готовиться; отъ неожиданности краска бросилась ей въ лицо и оттого она стала еще прекраснѣе. Увидавъ ее, герцогъ едва не упалъ въ обморокъ, а она упала къ его ногамъ, желая облобызать ихъ. Герцогъ, не говоря ни слова, отдалъ младенца священнику и, повернувшись, быстро вышелъ изъ комнаты. Увидѣвъ это, Корнелія воскликнула, обращаясь къ священнику:
— Ахъ, господинъ мой! Отчего такъ испугался герцогъ, увидавъ меня? Противна я ему? подурнѣла я? Онъ забылъ обѣщаніе которое давалъ мнѣ? Онъ не хочетъ говорить со мной ни слова? Ему надоѣлъ ужь сынъ его, что онъ сбросилъ его съ своихъ рукъ?
Священникъ не отвѣчалъ ей, удивляясь бѣгству герцога; на самомъ дѣлѣ это было не бѣгство. Вышедъ изъ комнаты, герцогъ сейчасъ же позвалъ Фабіо.
— Другъ мой Фабіо! сказалъ онъ ему: — поѣзжай сейчасъ же въ Болонью, с ейчасъ же найди тамъ Лоренцо Бентабольи и двухъ испанскихъ кавалеровъ, Донъ-Жуана и Донъ-Антоніо, и скажи имъ чтобъ они безъ всякихъ отговорокъ пріѣхали въ эту деревню, и не думай возвращаться безъ нихъ: мнѣ теперь они нужнѣе жизни.
Фабіо не былъ лѣнивъ и тотчасъ же приступилъ къ исполненію приказа. Между тѣмъ герцогъ возвратился туда гдѣ стояла Корнелія, проливая кристальныя слезы; онъ заключилъ ее въ свои объятія и, присоединивъ свои слезы къ ея слезамъ, безъ конца упивался ея дыханіемъ. Радость мѣшала ему говорить; и такъ въ молчаніи наслаждались вѣрные любовники и супруга своимъ свиданіемъ. Нянька ребенка и Кривелла[2], которыя смотрѣли на эту сцену изъ-за дверей другой комнаты, отъ радости стали биться головой объ стѣну какъ помѣшанныя. Священникъ цѣловалъ младенца, котораго поддерживалъ лѣвою рукой, а правою въ то же время благословлялъ обнявшихся влюбленныхъ. Экономка священника, которая не присутствовала при этомъ происшествіи, будучи занята приготовленіемъ стола, вошла звать всѣхъ къ обѣду. Ея появленіе положило конецъ объятіямъ; герцогъ взялъ младенца изъ рукъ священника и держалъ его самъ въ продолженіи всего, хотя не роскошнаго, но хорошо приготовленнаго обѣда. Тутъ Корнелія разказала все что произошло съ ней пока она не попала сюда, по совѣту экономки испанскихъ кавалеровъ, обращавшихся къ ней со всевозможною деликатностью. Герцогъ, съ своей стороны, разказалъ ей свои приключенія до этой минуты; явились обѣ женщины и получили отъ герцога самыя богатыя обѣщанія. Всѣ радовались счастливому окончанію дѣла; для полнаго удовольствія недоставало только Лоренца и Испанцевъ. Черезъ три дня явились и они, печальные и сгорающіе нетерпѣніемъ узнать не собралъ ли какихъ-нибудь свѣдѣній герцогъ о Корнеліи. Посланный за ними Фабіо не сообщилъ имъ что она нашлась, такъ какъ и самъ не зналъ этого. Герцогъ вышелъ имъ на встрѣчу въ залу (гдѣ происходило его свиданіе съ Корнеліей); на лицѣ его пришедшіе не могли прочесть удовольствія, что повергло ихъ въ сильное смущеніе. Герцогъ просилъ ихъ сѣсть, сѣлъ и самъ съ ними и обратился къ Лоренцо съ такою рѣчью:
— Вы хорошо знаете, синьйоръ Лоренцо Бентибольи, что я никогда не обманывалъ вашей сестры; свидѣтели тому небо и моя совѣсть. Вы знаете сами съ какимъ стараніемъ я разыскивалъ ее, желая жениться на ней, во исполненіе моего обѣщанія. Ея нѣтъ. Слово мое не можетъ имѣть вѣчно обязательной силы; я молодъ и не такъ еще потертъ жизнью чтобъ отказаться отъ наслажденій которыя представляются мнѣ на каждомъ шагу; страсть вынудившая у меня обѣщаніе жениться на Корнеліи еще прежде заставала меня дать подобное же обѣщаніе одной крестьянской дѣвушкѣ изъ этой деревни. Я вознамѣрился обмануть ее, отдавъ предпочтеніе достоинствамъ Корнеліи (что служитъ не малымъ доказательствомъ любви), хотя совѣсть моя была противъ этого. Но такъ какъ никто не можетъ жениться на отсутствующей женщинѣ и такъ какъ никто ни станетъ отыскивать невѣсту которая скрылась чтобъ избѣжать непріятной для нея партіи, я спрашиваю васъ, синьйоръ Лоренцо, какое удовлетвореніе могу я предложить за обиду которой я никогда не дѣлалъ и не намѣревался дѣлать, и прошу васъ дать мнѣ позволеніе исполнить мое первое слово и жениться на вышеупомянутой крестьянской дѣвушкѣ; она теперь находится въ этомъ домѣ.
Пока герцогъ говорилъ, кровь приливала и отливала отъ лица Лоренцо; онъ не могъ усидѣть на одномъ мѣстѣ, ясно доказывая тѣмъ что гнѣвъ заставилъ его потерять самообладаніе. То же самое происходило съ Донъ-Жуаномъ и Донъ-Антоніо, которые сейчасъ же рѣшили принудить герцога оставить свое намѣреніе, хотя бы это стоило имъ жизни. Прочтя ихъ мысли на ихъ лицахъ, герцогъ сказалъ:
— Успокойтесь, синьйоръ Лоренцо, и не отвѣчайте мнѣ на слова; я желаю чтобы красота дѣвушки на которой я хочу жениться вынудила у васъ согласіе. Красота ея такъ необыкновенна что можетъ извинить еще большее увлеченіе.
Сказавъ это, онъ вышелъ въ ту комнату гдѣ находилась Корнелія, разодѣтая и украшенная всѣми драгоцѣнностями, которыя были прежде на ребенкѣ, съ присоединеніемъ новыхъ. Едва герцогъ оставилъ комнату, Донъ-Жуанъ всталъ, положилъ обѣ руки на ручки кресла, гдѣ сидѣлъ Лоренцо, и тихо оказалъ ему:
— Клянусь Св. Яковомъ Галиційскимъ, вѣрою христіанскою и честью рыцаря что я столько же намѣренъ дозволить герцогу исполнить его намѣреніе, сколько желаю сдѣлаться Мавромъ. Здѣсь, въ этомъ самомъ мѣстѣ, онъ или умретъ отъ моихъ рукъ или исполнитъ слово данное имъ вашей сестрѣ; по крайней мѣрѣ онъ долженъ дать намъ время отыскать ее, и не жениться пока не узнаемъ навѣрное что она умерла.
— Я совершенно согласенъ съ вами, отвѣчалъ Лоренцо.
— Того же мнѣнія держится и мой товарищъ Донъ-Антоніо, прибавилъ Донъ-Жуанъ.
Въ это время въ залу вошла Корнелія; съ одной стороны ея шелъ священникъ, съ другой герцогъ, державшій ее за руку, ха ними шли: Сульпиція, дѣвушка Корнеліи, вызванная герцогомъ изъ Феррары, и двѣ женщины: нянька ребенка и экономка кавалеровъ. Когда Лоренцо увидалъ свою сестру и убѣдился что онъ дѣйствительно видитъ ее, чему вначалѣ мѣшала вѣрить невозможность ея появленія, колѣна его задрожали и онъ упалъ къ ногамъ герцога. Тотъ поднялъ его и подвелъ къ сестрѣ, которая, конечно, заключила его въ свои объятія съ изъявленіями величайшей радости. Донъ-Жуанъ и Донъ-Антоніо сказали герцогу что шутка его была одна изъ самыхъ остроумныхъ. Герцогъ взялъ ребенка изъ рукъ у Сульпиціи и подавая его Лоренцо, сказалъ:
— Возьмите, братъ мой, вашего племянника и моего сына и подумайте не можете ли вы позволить мнѣ жениться на этой крестьянкѣ, такъ какъ ей первой далъ я обѣщаніе.
Долго будетъ разказывать что отвѣчалъ Лоренцо, что спросилъ Донъ-Жуанъ, что подумалъ Донъ-Антоніо, какъ выражали свою радость священникъ, Сульпиція, экономка и нянька, какъ удивлялся Фабіо и какъ всѣ были довольны своею судьбой. Священникъ тотчасъ же обвѣнчалъ ихъ, и дружкой былъ Донъ-Жуанъ де-Гамбоа. Всѣ условились сохранятъ этотъ бракъ втайнѣ, ожидая конца болѣзни герцогини-матери, и синьйора Корнелія возвратилась въ Болонью со своимъ братомъ. Герцогиня дѣйствительно умерла; Корнелія явилась въ Феррару, радуя всѣхъ своею красотой; печаль обратилась въ веселье; прислужницы разбогатѣли; Сульпиція сдѣлалась женою Фабіо; Донъ-Антоніо и Донъ-Жуанъ радовались что имъ удалось оказать услугу герцогу, который предложилъ имъ въ жены двухъ своихъ родственницъ, съ богатѣйшимъ приданымъ. Но они сказали что бискайскіе дворяне почти всегда берутъ женъ изъ своего отечества, что не изъ презрѣнія, — оно и немыслимо, — но во исполненіе похвальнаго обычая и желанія своихъ родителей, которые должны женить ихъ, они не могутъ принять такого блестящаго предложенія.
Герцогъ удовлетворился этими извиненіями и самымъ почетнымъ образомъ, отыскавъ удобный случай, переслалъ имъ въ Болонью богатые подарки; нѣкоторые изъ нихъ были такъ значительны и вручены подъ такимъ ловкомъ предлогомъ, что хотя Испанцы желали бы отказаться отъ нихъ, во избѣжаніе платы за свои труды, но не могли сдѣлать этого; въ особенности не могли отдѣлаться отъ тѣхъ подарковъ которые герцогъ прислалъ имъ когда она собиралась въ Испанію и тѣхъ которые была вручены онъ когда они пріѣхала въ Феррару прощаться. Тамъ нашли она Корнелію, успѣвшую подарить мужу двухъ дѣвочекъ, а герцога, влюбленнаго болѣе чѣмъ когда-либо. Герцогиня подарила Донъ-Жуану брилліантовый крестъ, а Донъ-Антоніо свой агнусъ; они приняли эти подарки, не имѣя возможности поступить иначе. Вскорѣ они прибыли въ отечество, женились на богатыхъ и знатныхъ красавицахъ и ко всеобщему удовольствію постоянно поддерживали переписку съ герцогомъ, герцогиней и синьйоромъ Бентибольи.