Д. В. АВЕРКІЕВЪ
правитьСИДОРКИНО ДѢЛО
правитьМартюхинъ, Петръ Яковлевичъ, богатый бояринъ.
Сидорка, его пятиюродный племянникъ.
Мѣшецкій, Матвѣй Павловичъ, стольникъ.
Павлюкъ, его сынъ.
Подьячій.
Наплечный мастеръ [портной].
Поспѣловъ, Аксенъ, Левонтьевъ, Ѳедоръ, потѣшные государей цесаревичей.
Чистой, Андрей.
Истопникъ дворцовый.
Еще человѣка три ребятъ потѣшныхъ.
Мартюхина, Арина Михайловна, Петрова жена.
Лиза, дочь ея.
Лизина бабка, Аринина мать.
Настасья, ея внучатная племянница.
Ѳедорка, сѣнная.
Мартьяновна, ключница.
ДѢЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.
правитьИ скука же!
Скучища.
И жара опять.
Жарища-жъ.
То ли бы дѣло въ походѣ теперь жить, въ Коломенскомъ, аль на Воробьевыхъ. Залѣзъ бы въ рѣку по горло, да такъ, ровно бы корова, въ водѣ и стоялъ.
А ты въ Верхъ шелъ бы да великому государю въ ушко шепнулъ: на Москвѣ молъ, государь, жара стоитъ, а мнѣ-де холопишкѣ твоему, Аксенкѣ Поспѣлову, весьма норовится, коровьимъ обычаемъ въ рѣку на четверенькахъ вбредя, по гордо въ водѣ сидѣть…
Ты чего въ разговоръ лѣзешь? Шелъ бы къ дядюшкѣ своему на поварню жариться.
Что-жъ! не простой онъ поваръ вѣдь, царскій. Да и не поваръ онъ, а сытнаго дворца стряпчій. Только кушанье готовить охочь. А тебѣ съ отцомъ жрать нечего. Чортъ ты!
Здорово, ребята! Что тутъ дѣлаете?
А на скуку да жару великому государю челомъ ударить собираемся. Не то Андрюшка съ Аксенкой какъ псы, съ жары взбѣсясь, перегрызутся.
Дѣло. А Сидоръ Поликарпыча нѣту тутъ?
Нѣту. Съ Кислой княгиней у кареты въ провожатыхъ пошелъ.
Жалко.
Чѣмъ жалко-то?
А хоть бы тѣмъ: со скуки мы словно мухи мореныя по площадкѣ слоняемся, а будь онъ тута, потѣху какую придумавъ, взвеселилъ бы насъ. Ужъ на такое дѣло Сидоръ Поликарпыча взять!
Али безъ него и потѣхи никто выдумать не сможетъ?
Не ты-ль измыслишь?
Такую еще, что твоему Сидоръ Поликарпычу во снѣ не грезилась.
Бѣги, ребята, скорѣй! Поспѣловъ потѣху выдумать собирается. [Тѣ подбѣгаютъ; становятся въ кружокъ; Поспѣловъ, выйдя впередъ, озираетъ всю площадку. Чистой, ему]. Чего-жъ не выдумываешь?
Аль выдумалъ. Глянь-ка, ребята, подъячій у крыльца спитъ.
Точно.
Спитъ-то онъ спитъ, только ротъ разиня…
Ну?
Эй вы, молодчики безусые, дайте бородѣ дорогу. [Всѣ сторонятся; Павлюкъ шапку снялъ и отъ другихъ отошелъ]. Чего стоите? Слушать вамъ тутъ нечего. [Потѣшные лѣниво отходятъ; онъ, прикрикнувъ]. Вонъ пошли дурачье! [Потѣшные съ хохотомъ живо разсыпаются]. Такъ какъ же, Матвѣй Павлычъ, постараешься?
Ладно ужъ. Только, что тебѣ тотъ Лыковъ сдѣлалъ?
Носъ больно деретъ. Пригнуть его книзу хочу, носо-ть.
Онъ же князь.
Мало что князь! Много ихъ у насъ, князей-те! А главная причина: его отцы-дѣды у моихъ всегда въ подручныхъ были, и за царскимъ столомъ много ниже сиживали.
Да мѣстничества-жъ нѣтъ теперь.
Мало что нѣтъ!
И слава Богу надоть сказать.
И я слава Богу говорю, что оно, мѣстничество-то, окаянное и братоненавистное, на вѣкъ сгибло. А все же Лыковымъ передъ Мартюхиными носа задирать не приходится. И еще скажу, что впредь безъ мѣстовъ намъ быть велѣно, то ладно. А что книги разрядныя пожгли, то ладно да не весьма.
Да въ тѣхъ же книгахъ всѣ ваши мѣста писаны были.
Вѣрно. А все-жъ ихъ сжигать не слѣдъ было. А взять бы да подъ замокъ запереть, да дьяка ихъ сторожить приставить.
То за чѣмъ же?
А за тѣмъ: теперь бы я къ дьяку пошелъ, посулъ бы ему хорошій всучилъ чтобъ онъ мнѣ о Лыковыхъ выписочку далъ, всѣ бы статьи выписалъ.
А дальше что?
А дальше Лыкова къ себѣ зазвалъ бы да угостилъ его гораздо. А угостивъ, выписочку бы прочелъ: на вотъ молъ тебѣ, кушай да знай свой шестокъ. Понимай дескать что хоть и князь ты, да лыкомъ шитый. [По молчаніи]. Такъ постараешься, Матвѣй Павлычъ, чтобъ великому государю про Лыкова-то въ ушко шепнули?
Сказалъ ужъ, Петръ Яковлевичъ, такъ сдѣлаю. Слово гонору.
Ужъ постарайся. А то мнѣ отъ Лыковыхъ фатига великая. Просто сказать, десперація пришла.
Идемъ-ка въ Верхъ. [Идетъ къ крыльцу].
А о нашемъ-то дѣлѣ?!.. Аль раздумалъ?
Ничуть. Да о немъ, чай, и въ Верху, въ сѣняхъ сидя, толковать можно. Хоть бы при томъ же Лыковѣ.
Будь онъ только въ сѣняхъ, о нашемъ дѣлѣ нарокомъ кричать стану. Слушай, молъ, борода твоя пасконная, съ кѣмъ породниться хочу. Надорвусь крича, а ужъ доѣду его.
И жара же!
Жарища.
И скука еще.
Скучища-жъ.
Что-жь, Поспѣловъ? Обѣщалъ потѣху да на попятный.
Аль выдумалъ да забылъ опять?
Сейчасъ сооружу. [Чистому]. А ты молчи.
Ребята! бѣги сюда: Поспѣловъ потѣху сооружать станетъ. [Всѣ попрежнему въ кружокъ становятся]. Начинай, что-ль.
Такъ вотъ онъ, ребята, подъячій-то спитъ.
Слыхали ужъ.
Отстань, говорю. [По молчаніи]. Спитъ-то онъ спитъ, только ротъ разиня…
Ну?
Спитъ-то онъ, говорю, спитъ…
Только ротъ разиня.
А! Сидоръ Поликарпычъ пришелъ!
Да ну васъ! [Послѣлову]. Сказывай, Аксюшка, дальше.
Ты съ чего же выдумалъ меня по-бабьи звать?
Аль я виноватъ что тебя Аксиньей окстили?
Анъ врешь: не Аксиньей, Аксёномъ.
Полно-ка. Самъ крестный твой мнѣ сказывалъ, что Аксинья ты. А хоть бы и Аксенъ, все-жъ Аксюшка, аль Аксютка выйдетъ; все-жъ тебя по-бабьи звать.
Анъ врешь: Аксенка, а не то и весь Аксенъ Гаврилычъ буду.
Этакого имени, Аксена-то, по настоящему и во святцахъ нѣтъ. Для насмѣшки даютъ.
Анъ врешь: Аксеновъ-то въ году пятеро, а Сидорокъ трое всего.
Ладно ужъ. Ты вотъ лучше про подъячаго досказывай.
Потѣху намъ надъ подьячимъ обѣщалъ.
Лучше-де Сидоръ Поликарпыча сооружу.
И впрямь соорудитъ: на выдумки гораздъ вѣдь. Ну, Аксинья… то бишь, Аксенъ Гаврилычъ, показывай свое проворство-то.
Ужъ и не покажу, думаешь? Ну, ребята, слушай! Спать-то, говорю, подьячій спитъ, только…
Ротъ разиня.
Молчи, Андрюшка. [Поспѣлову]. Дальше-то что-жъ?
А ротъ разиня спитъ. [Хвастливо]. А я говорю: коли тому подьячему ротъ пескомъ набить, что будетъ?
А то, что подьячій, въ Верхъ вбѣжавъ, на государевъ спросъ отвѣчать не сможетъ. Тугъ розыскъ, а тамъ указъ: посадить Аксинью на двѣ недѣли на хлѣбъ, на воду.
Ай да Аксинья Гавриловна! Вотъ такъ потѣха!
Ай да Аксинья Гавриловна! Вотъ такъ потѣха!
Отстаньте, собаки!.. Ну, эта не хороша, другую придумаю. Слушай, ребята! [Подумавъ]. Теперь если бумажку въ трубочку свертѣть да подьячему въ носъ ту трубочку всунуть, а съ конца-то ее поджечь. Какъ дымо-ть подъячій въ носъ потянетъ, что будетъ?
А то же, что съ дыму чихнетъ. Тутъ бумажка изъ носу у него выпадетъ да на мѣшокъ. А мѣшоко-тъ горѣть. И опять розыскъ и опять указъ: быть Аксиньѣ весьма батоги битой.
Ай да Аксинья Гавриловна! Вотъ такъ потѣха!..
А такую-тѣ, чтобъ безъ розыска потѣха обошлась, самъ выдумывай.
И то выдумаю. И надъ подьячимъ же. [Чистому]. Эй, Андрюшка, бѣги на поварню живѣй, да хлѣбъ выпроси. Только чтобъ хлѣбъ большой, да въ мѣшокъ его склади. И сюда волоки. Понялъ? Живѣй же. [Чистой убѣгаетъ].
Что-жъ ты съ тѣмъ мѣшкомъ сдѣлаешь?
А на мѣсто синяго подьячему подъ голову подложу.
А онъ проснется, вотъ и розыскъ тебѣ…
Не проснется. У кумы былъ.
Что-жъ что у кумы?
А пьянъ, значитъ. Всякой-то день онъ мимо кумы въ приказъ бѣгаетъ. А кума-та, надо сказать, харчевню у него бѣлую держитъ. И заходить-то, говоритъ, не хочу, и винища этого чортова терпѣть не могу, и сколько разъ, говоритъ, зарокъ давалъ, да и дьякъ же опять въ приказѣ, говорить, изъ-за этой кумы не разъ меня за вихры таскалъ. А отстать-де никакъ не могу. А все, говоритъ, нога моя правая треклятая. Только, говоритъ, къ харчевнѣ подходить стану, она сейчасъ вправо забирать и начнетъ. А справиться-де никакъ не могу. Ужъ я ее и рукой держу, а она все вправо да вправо бѣжитъ. Тогда ужъ, говоритъ, справлюсь съ ногой-то какъ передъ кумой стану, да стаканчика два винца хвачу.
Вотъ онъ хлѣбъ въ мѣшкѣ. Добылъ.
Ладно. Иди за мной. [Подходятъ къ подъячему]. А вы, ребята, ни съ мѣста и чтобъ дыха вашего не слышно было. [Чистому]. Я ему голову подержу, а ты мѣшокъ вынимай. [Исполняется]. Ладно. Теперь свой съ хлѣбомъ-то подъ голову ему клади. Такъ вотъ. А синій съ собой волоки. [Отходятъ оба отъ подьячаго]. И ловко-жъ подьячему спать будетъ: на хлѣбцѣ-то много помягче. А синій сюда вотъ спрячемъ. [Прячетъ по другую сторону крыльца].
А теперь, Сидоръ Поликарпычъ, взбудить его.
И не думай. Въ кучѣ, ребята, не стой, разбредись. Дверь вонъ отворяется, не подъячаго-ль кликать идутъ. [Потѣшные расходятся].
А что господа ребятки потѣшные, подьячаго тутъ не видали ли? Этакой носастый еще.
А э-вонъ у крыльца храпитъ.
Взбудите-ка его. [Потѣшные съ шумомъ и крикомъ: «Вставай, носастый, вставай», бросаются будить подъячаго, не безъ того чтобъ его ногой толкнуть и ущипнуть].
Ой, чертики, ой! Братцы! помогите.
Дьяволъ! очнись: въ Верхъ зовутъ.
Ты скоро-ль тамъ? Аль великому государю ждать тебя? [Уходитъ].
А? что? Государь? Бѣгу, сейчасъ бѣгу. [Схвативъ мѣшокъ, опрометью въ Верхъ бѣжитъ].
Что-то теперь будетъ?
А какъ съ Верху сбѣжитъ, то-то замечется. Если кошкѣ на хвостъ гремушку привѣсить, не шибче его взбѣсится.
Эй вы, чертенята, мѣшка моего не видали-ль?
Нѣтъ, старый чортъ, не видали.
Ты чего тамъ лаешься?
А ты какъ смѣешь насъ, царевичевыхъ потѣшныхъ, чертенятами лаять. Не бось, ужо челомъ великому государю ударимъ: за честь своего двора вступимся.
Вѣстимо такъ.
Отдадите мѣшокъ, что-ль? [Ищетъ въ томъ мѣстѣ гдѣ спалъ].
Акимъ Простота! Да мѣшоко-тѣ у тебя же въ рукахъ.
Синій-то гдѣ? Въ немъ статейные списки кладены.
Ай да подьячій! Мѣшокъ потерялъ!
Ай да подьячій! Мѣшокъ потерялъ!
Такъ вотъ же вамъ, дьяволятамъ! [Швыряетъ въ нихъ мѣшкомъ].
Твори безчинства-те, твори! Нажалуемся ужо.
Это знать ты мѣшоко-ть укралъ. [Хочетъ на него броситься, но заслышавъ голосъ Истопника останавливается; Поспѣловъ тягу далъ].
Да ты скоро? Аль мнѣ на тебя съ кочергой въ походъ идти? [Уходитъ].
Сейчасъ, сейчасъ бѣгу. [Сидоркѣ]. Сидоръ Поликарпычъ, хоть ты надо мной, государь, сжалься. Скажи куда дьяволята мѣшокъ унесли?
Мнѣ почемъ же знать? Я въ провожатыхъ ходилъ, воротился сейчасъ.
Такъ ты его и стибрилъ знать.
Ты скоро тамъ? И впрямь вѣдь великій государь гнѣваться изволитъ. [Уходитъ].
Охъ, лихо мое, лишенько!.. Сидоръ Поликарпычъ, молебенъ за твое здоровье отслужу…
Къ кумѣ-бъ рѣже заходилъ, а то на которой сторонѣ заснулъ, и того не помнишь. Вотъ онъ твой мѣшокъ гдѣ валяется. [Указываетъ. Подьячій бросается мѣшокъ искать. Въ это время на крыльцѣ показываются Мартюхинъ и Мѣшецкій и тихо начинаютъ по лѣстницѣ сходить; Мѣшецкій впереди].
Ай да подьячій! У кумы гулялъ!
Ай да подьячій! у кумы гулялъ!
Цыть-те вы! [Сидоркѣ]. А ужъ это ты навѣрно скралъ да подбросилъ.
Гляди у меня, не лайся!
Самъ у меня гляди. Всѣ-то вы Мартюшкины плутовствомъ славны. Дядюшка-то твой всѣмъ вѣдомо какъ старшую дочку уродливую съ рукъ сбилъ. На смотринахъ-те Хворостинымъ середнюю показалъ, а подъ вѣнецо-ть старшую кривобокую сунулъ.
Ты скоро тамъ? Государь, говорю, гнѣвается. [Уходитъ].
Ой бѣгу, бѣгу. [Бѣжитъ и увидѣвъ сходящаго съ лѣстницы Мартюхина стрѣлой мимо его, закрывъ лицо мѣшкомъ].
Тише ты, чортъ! Съ ногъ собьешь.
Павлюка моего нѣту здѣсь?
Здѣсь, тятенька.
Ходъ за мной. [Идутъ оба].
Матвѣй Павлычъ! такъ заѣдешь нынче, что-ль?
Заѣду, Петръ Яковлевичъ, безпремѣнно заѣду.
И рядную нынче-же напишемъ?
Нынче же.
А вы опять мои рѣчи подслушивать. [Потѣшные идутъ тихо и озираясь, съ ропотомъ]. Вотъ я васъ, щенята.
А коль мы щенята, вотъ тебѣ, старый песъ!
Ахъ, ты! [Хочетъ за Поспѣловымъ броситься, но тотъ уже далеко]. Ты, Сидорка, куда? Ко мнѣ иди.
Что, дяденька, прикажешь?
Ругать тебя буду.
Аль провинился чѣмъ?
Не знаешь, небось?
Не могу, дяденька, знать.
А съ подьячимъ не ты лаялся?
Никакъ нѣтъ, дяденька.
Кто же?
Поспѣловъ Аксенка потѣху затѣялъ. Каковъ озорникъ, самъ видѣлъ. А тутъ къ нему потѣшные и пристали.
А ты потѣшный что-ль?
Никакъ нѣтъ, дяденька.
Кто же ты?
Самъ, дяденька, знаешь.
Говори, коли спрашиваю.
Царицына чина сынъ боярскій, да твой, дяденька, племянникъ еще.
Такъ чего-жъ ты съ дворской межотой знаешься? а? Этакой болванъ да съ мальчишками связался! Истинно, чортъ съ младенцами.
Я тутъ, дяденька, не при чемъ! Случаемъ подошелъ. Съ Кислой княгиней въ провожатыхъ ходилъ.
Я тебѣ такую Кислую княгиню задамъ, что не вспомнишься! Съ чего-жъ тебя подъячій-то лаялъ?
Не меня онъ, дяденька: Аксенку Поспѣлова.
А съ чего-жъ онъ Мартюхиныхъ всякими неподобными словами обзывалъ?
Не слышалъ, дяденька; какъ Богъ святъ, никакой его на Мартюхиныхъ лай не слышалъ.
Какъ же ты не слышать-то смогъ, когда возлѣ него стоялъ?
А я, дяденька, во всѣ глаза на тебя глядѣлъ, какъ ты, дяденька, съ крыльца сходилъ.
Охъ ужъ ты мнѣ! Гдѣ только пакость какая — «Сидоркино дѣло», говори. И, слышь ты! эти мои слова запомни…
Буду, дяденька, помнить; ей-Богу, буду.
Какъ же ты ихъ помнить будешь, коль я ихъ еще и не выговорилъ?
А выговоришь, дяденька, я сейчасъ ихъ тутъ, дяденька, и запомню.
Такъ помни же: только изъ-за этого подьячаго словъ дѣло у насъ съ Мѣшецкимъ разойдется и дочка моя Лизавета за его сынишка замужъ не выйдетъ, — въ гробъ вколочу тебя. Ты на то не надѣйся, что въ племянникахъ у меня живешь. Хоть Мартюхинъ ты, да пятиюродный мнѣ: жалѣть не стану. Со двора сбить велю. Межъ чужихъ-те дворовъ слоняясь, съ голоду поколѣешь тогда. Да еще помни: попрошу, такъ тебя и изъ дѣтей боярскихъ вонъ выпишутъ. Куда тогда дѣнешься? а? Ну, вотъ эти самыя мои слова и помни.
Вотъ-такъ задача! Вотъ-такъ влетѣлъ! ровно вокругъ шеи петлю накинули… Да, нѣтъ! чего я!.. Станетъ Мѣшецкій подьячему вѣрить!.. И петли-то у меня вокругъ шеи никакой же нѣтъ, развѣ-развѣ веревку на меня вить стали… а ужъ подъячій попадись только мнѣ!..
Сидорушка, ты это?
Тебѣ еще чего?
Слышалъ? а? слышалъ?
О чемъ-такомъ? Что тебя отецъ окрутить собирается?
Сейчасъ мнѣ о томъ объявилъ.
А ты ему въ ножки за то поклонился ли?
Это за что еще?
Какъ за что! Да богаче моей сестры во всей Москвѣ невѣсты нѣтъ. Кликни-ка кличъ, попытайся: молъ нѣтъ ли охотниковъ на Сидоркиной сестрѣ шестиюродной, на Мартюхиной Лизаветѣ жениться, — всѣ невѣсты безъ жениховъ останутся. Чего! вдовцы дряхлые и тѣ на кличъ прибѣгутъ.
А и пусть ихъ бѣгутъ! Только-бъ у насъ разошлось.
Ань не разойдется.
Ань разойдется, говорю.
Почему-жъ такъ?
Да ужъ такъ; знаю ужъ я. Ты-то сказывай почему не разойдется-то?
А многія причины есть.
Какія такія.
А первое: тятенька твой съ дяденькой моимъ очень ужъ сдружились. А сдружась, породниться захотѣли. И то сказать: все-то они вмѣстѣ, а по имени по отчеству другъ дружку долго звать. Петръ Яковличъ да Матвѣй Павловичъ. А какъ окрутятъ-то тебя: сватъ да сватъ, вотъ и сказъ весь.
Этакой вздоръ ты городишь!
Ну, не говори. И еще причинка есть. Оба они въ картишки перекинуться любятъ. Какъ сватами-те станутъ, хоть каждый день въ ламушь играй. И за игрой у нихъ и теперь разговоръ свой есть, а тогда еще ладнѣе пойдетъ.
Какой разговоръ еще?
А ты не знаешь? Дяденька-то мой съ бородой ходитъ, а тятенька-то твой скобленый. Вотъ какъ дяденька проиграется, сейчасъ ругаться: «Скобленое-де рыло твое, польскій ты обливанецъ, шляхта смоленская, шти-де жаркіе, лѣто горячее!» А тятенька твой ему въ отвѣтъ: «Врешь ты, Москва закорузлая! Еще поправославнѣй твоего буду. И Смоленска порочить не смѣй, русское строенье Смоленецъ-то, да еще много старѣ Москвы будетъ». Вотъ и пошелъ у нихъ разговоръ самый пріятный.
Опять же вздоръ.
Ну, не говори. А третья причинка еще важнѣй. Тятенька-то твой къ царицѣ въ родню приписался. Пусть злые языки и брешутъ, что и родство молъ въ томъ все, что имена въ виршъ пришлись: «онъ-де Мѣшецкихъ, а она-де Грушецкихъ». Да лайся, не лайся, а всѣмъ вѣдомо что у тятеньки твоего въ Верху рука сильна. Только денегъ-то у него не густо, а у дяденьки моего денегъ куры, братъ, не клюютъ. Какъ сватами-то станутъ: твой-то родней, мой-то мошной всѣмъ дворомъ вертѣть станутъ.
Вотъ это на правду похоже.
Еще бы нѣтъ! И опять же дяденькѣ Лыкова князя давно подъѣсть хочется, да у одного зубъ не хватаетъ. А какъ твой-то поможетъ, тутъ Лыковымъ и славу поютъ.
И это правдой пахнетъ.
Какъ же не правда-то? Ужъ по одному тому, какъ дяденька сейчасъ меня ругалъ, вижу я, что Лизаветѣ Петровнѣ за тобой жить.
Ну, пропалъ же я!
Почему-жъ пропалъ?
Да потому-жъ… Ты вотъ лучше мнѣ по правдѣ, по истинной скажи, какова у тебя сестра живетъ?
Сестра-та какова? Да всѣмъ ладна.
А еще какая?
Умная да добрая.
А изъ себя какова?
И собой пригожа.
Врешь ты.
Вру.
Ну… такъ скажи-жъ, какова она?
А дура.
Ой!..
Злая дурища, привередливая.
А собой какова?
Кривобокая, косоглазая да косоротая.
Врешь опять.
Я-то вру. А ты-то мнѣ съ чего же не вѣруешь?… Аль сумнѣнье имѣешь?
Есть тотъ грѣхъ.
Неужто же подьячему повѣровалъ? Что онъ съ сердцовъ да съ пьяна налгалъ?
И этотъ грѣхъ есть.
А ты не вѣрь ему.
Радъ бы не вѣрить да нехотя вѣрится. Вотъ повидать бы мнѣ ее. Сидорушка, будь другъ, покажи ты мнѣ ее.
А вотъ влѣзь ко мнѣ въ карманъ, тогда покажу.
Какъ же я тебѣ въ карманъ влѣзу?
А не въ карманѣ какъ я тебя въ теремъ-то къ ней пронесу?
Ты въ церковь ее вымани.
Церковь у насъ домовая, и опять же сестры и въ Москвѣ нѣтъ: у бабки въ подмосковной гоститъ.
Ну, коли и церковь домовая, и въ подмосковной гоститъ, знать и впрямь она кривобокая.
И косоротая въ придачу. Да какова ни живетъ, все же тебѣ жена будетъ.
Что присталъ: жена да жена!.. Ты вотъ самъ… Да и я-то глупъ, кого просить вздумалъ!.. Ума у тебя на такое дѣло чтобы сестру мнѣ показать не хватитъ.
У меня ума не хватитъ? Да только захоти я!..
И надъ подъячимъ потѣшиться затѣялъ, да не сумѣлъ же! Всѣ ваши тайности семейныя подьячій выболталъ.
Ты подъячимъ меня не дразни, а то и впрямь сестру тебѣ покажу.
Анъ не посмѣешь.
Посмѣлъ бы да лихъ дяденьки боюсь, больно ужъ застращалъ меня… А то я тебѣ несмѣлость-то свою показалъ-бы… Эхъ, да не будь я Сидоркой Мартюхинымъ!.. [Вдругъ умолкаетъ].
А ужъ я постараюсь и тятеньку на сумлѣнье навести. То-то тебѣ отъ дяденьки вздрючка будетъ…
Ой не зли, на бѣду меня не наговаривай.
Голубчикъ, Сидорушка, золотой мой, родненькій. Я всю бѣду передъ твоимъ дяденькой на себя возьму.
Это что!.. А вотъ ты побожись мнѣ что, оженясь, меня какъ роднаго почитать будешь, да въ люди, какъ я того похочу, меня выведешь?
Ей-Богу жъ выведу.
Нѣтъ, стой. Я тебя въ церковь заведу, а ты мнѣ тамъ предъ образомъ поклянись. Согласенъ ли?
Трижды поклянусь.
Ну, Сидорка, пляши теперь. Дѣльцо твое сдѣлано. Идемъ же.
Какже ты мнѣ ее покажешь?
А вотъ какъ: польскій-то хомутъ я съ тебя сниму да на себя вздѣну, а тебя въ свой кафтанъ наряжу: тутъ сейчасъ сестренка и объявится.
Опять загородилъ!..
Ой, не зли. Съ дядюшки да съ подьячаго сердца моего на себя не поворачивай.
Не буду, Сидорушка; золотой мой, не стану. [Обнимаетъ и цѣлуетъ его].
Чего со мной лижешься, не на мнѣ женишься. Идемъ же, маршъ!
ДѢЙСТВІЕ ВТОРОЕ.
правитьЧто, Мартьяновна, снесла варенье-то?
Снесла, государыня. Больше варить вѣдь не станешь?
Нѣту. Устала.
И умно, государыня, дѣлаешь: я и сама, государыня, устала. Такъ прибирать все укажешь? [Беретъ жаровню и тазики].
Убирай, Мартьяновна.
Не бось, государыня, приберу. А ты со мной пойдешь, али тута посидишь?
Посижу еще. Варенье варя, инда, Мартьяновна, измокла вся.
Ладно, государыня, сиди себѣ. Меня самое, государыня, хоть выжми. [Идетъ налѣво].
Да Настасью ко мнѣ пошли.
Нечего ее, государыня, посылать: сама вонъ бѣжитъ.
Бабушка! бабушка! Сидорка пріѣхалъ.
Какое тамъ ведерко еще?
У, тетеря глухая! [Крикомъ]. Сидорка, говорю, пріѣхалъ.
Да ты что справа кричишь: вчерась еще сказывала, что правое ухо у меня заложило.
Десять лѣтъ какъ заложило.
Что десять-то лѣтъ?
А Сидорка, говорю, пріѣхалъ. А съ нимъ парень еще молодой, дяденьки Петра Яковлича племянникъ, старшей его сестры сынокъ. Помнишь, что за Чубаровымъ была.
Экая ты, Настасья, неумѣлая! Какъ же не помнить-то? Этакая родня близкая, а ты «помнишь ли?..» Что бишь еще-то? Да! десять-то лѣтъ что?
А десять лѣтъ, говорю, не видала его.
И поболѣ будетъ.
Здравствуй, бабушка [цѣлуетъ ей руку]. Внучка тебѣ привезъ… Помнишь, у Чубаровыхъ двое ихъ сынковъ было: Ѳедунька да Петрунька. Такъ вотъ онъ, Ѳедунька тебѣ.
Здравствуй. Гдѣ-жъ ты нашелъ его?
А въ Москву онъ на службу ѣхалъ, а я съ Москвы сюда талъ, да жеребецъ у меня расковался. Пока перековывали, на постояломъ разговорился съ нимъ. А я вѣдь Чубаровъ, говоритъ Ѳедунька. Я его и захватилъ съ собой: бабкѣ молъ покажу.
И умно, Сидорушка, сдѣлалъ; только какой же онъ Ѳедунька-то? Ѳедунька до году не дожилъ, померъ.
Ѳедунька, бабушка.
Не спорь со мной. Да вотъ онъ живой стоитъ: хоть его спроси. [Павлюку]. Что-жъ ты съ бабкой не здороваешься? Петрунькой вѣдь звать?
Петрунькой, бабушка.
А ты споришь. [Тихо разговариваетъ съ Павлюкомъ].
Каковъ Павлюкъ! Бабку подмаслить научился.
Ну, и ладно. [Поворачиваясь]. Настасья! А Лизанька гдѣ-жъ?
А мнѣ почемъ знать? Ты ей волю во всемъ даешь: гдѣ хочетъ тамъ бѣгаетъ. Съ нея и спрашивай.
Экая ты, Настасья, не гораздая! Не Москва тутъ, чтобъ ее въ терему держать. Сама я дѣвочкой молоденькой была, у бабки въ деревнѣ гащивала, этакъ же вотъ всюду бѣгала.
Вотъ и я пришла. Сидорушка, здравствуй! [Цѣлуется съ нимъ].
Нѣтъ, бабушка, ты на нее погляди: разрядилась-то какъ, глянь-ка и шляпа новая, и солнечникъ новый же въ рукахъ[1].
Что-жъ что новое! праздникъ вѣдь нынче, вдовая попадья именинница. Да и просила ужъ больно меня: покажись-де мнѣ, боярышня, въ уборѣ. Я и показалась. Старухъ-то почитать надо. Такъ ли, бабушка, я говорю?
Такъ, Лизанька; такъ, умница.
Хоть немножко-то ты ее, бабушка, побрани.
За что-жъ бранить-то?
А шляпку испортитъ.
И Настасьюшка! денегъ у ейнаго отца много: новую купитъ.
Коль къ попадьѣ въ шляпахъ да съ солнышникомъ бѣгать станетъ, и отца разоритъ.
Ты-то, Настя, злишься съ чего? Испорчу, тебѣ же поношенное достанется.
Такъ, Лизанька, такъ: хорошенько ее.
Ишь ты, бабушка, притворенница какая! Какъ я говорю, такъ «правое ухо вчерась заложило», а какъ Лиза начнетъ, такъ и правое ухо у тебя способное.
Что-жъ Настасьюшка! коль полегчало.
Полно-ка, бабушка! всѣ-то твои хитрости я давно знаю. А ты бы, бабушка, чѣмъ браниться-то, ее учить, лучше-бъ спросила: гдѣ молъ, внучка, бѣгала?
И сама скажу: у обѣдни была.
Не въ тебя, Настасья, Лиза-то моя: богомольная.
Перекрестись, бабушка! Да обѣдни-то давно отошли.
У попадьи еще сидѣла.
Бабушка! она вѣдь у попадьи колдовать учится. Травы по зарямъ собираютъ да сушатъ. Хоть за это побрани ее.
Полно-ка, Настасья: и языкъ же у тебя! Станетъ попадья, да еще вдовая, колдовству учить!
Избалуешь ты ее у меня. А послѣ тетенька Арина Михайловна съ меня же спроситъ.
Ты-то съ чего пристала ко мнѣ; ругай да ругай. Дремлю я совсѣмъ. Давно мнѣ передъ обѣдомъ соснуть пора, сама знаешь… Лизанька, сведи-ка, матушка, бай-бай меня.
И я, бабушка, свести могу.
Прочь, грубіянка, пошла.
Балуй внучку-то у меня, балуй: на свою шею набалуешь!
Настасья, Сидорка, Павлюкъ.
И всегда вотъ такъ! Лизутка набаламутитъ, а на меня кричатъ.
Ужъ и ты хороша! [Павлюку]. Ѳедунька… то-бишь Петрунька ты… Шелъ бы ты по садику побродилъ, велико-ль СЪ яблонь слѣтье будетъ поглядѣлъ. [Настасьѣ]. ХОЗЯИНъ вѣдь онъ у насъ.
Ладно, Сидорушка, поброжу.
Садись-ка, Настасья, рядкомъ да потолкуемъ ладкомъ.
То-то, ладкомъ! А то накось, я къ нему съ жалобой что обижаютъ молъ меня, а онъ въ отвѣтъ: «ужъ и ты хороша!»
Нешто нѣтъ? Съ чего ты къ Лизѣ-то пристала?
Ты съ нея обносковъ съ мое бы поносилъ да за нее, какъ я же, брани наслушался, — не такъ бы присталъ еще. Волкомъ бы взвылъ, вотъ что.
Да ладно, садись что-ль.
Стой ты, постой: это что за кафтанъ на тебѣ? Аль жалованный.
Жалованный и есть. Царица пожаловала. Съ Кислой княгиней, какъ ей изъ дворца домой ѣхать, у кареты въ провожатыхъ все хожу, такъ вотъ она у царицы и выпросила.
Ну, дай ей Богъ здоровья.
И то дай Богъ. Слышь, и вправду облюбовала меня: и дѣло-тѣ твой и отецъ, говоритъ, у моей кареты въ провожатыхъ хаживали.
Ой, да сколько-жъ ей лѣтъ-то?
А Грозному царю ее въ шестыя, въ седьмыя ли невѣсты прочили, такъ вотъ и сочти. И съ имениннымъ калачомъ къ себѣ приходить приказала: невѣсгѣ-де твоей камку подарю.
Вотъ такъ добрая.
Добрая. Дай ей Господи царство небесное!
Что ты? Не умерла еще.
Къ моимъ именинамъ умретъ, надо быть. Ну да ладно. Садись-ка. [Садятся на скамьѣ]. Что скажу-то тебѣ! Скоро вѣдь я теперь на тебѣ женюсь.
Ой ли? Аль съ дяденькой говорилъ?
Какъ же! Поговоришь ты съ нимъ! Со двора меня вечоръ сбить обѣщалъ.
Это за что же?
А за то же. Всегда-то я у него безъ вины виноватъ хожу. Чуть не по немъ что, — «Сидоркино дѣло», кричитъ.
Обоимъ-то намъ, Сидорушка, горькое житье. Знать съ того мы съ тобой и слюбились.
Знать, Настюшка, что съ того. [Весело]. Ну, да дядюшка шалитъ, не долго ему надо мной бояриться.
Аль сбѣжать собираешься?
Просто сказать въ Приказъ служить пойду.
Въ подъячьи что-ль? Что-жъ, у нихъ денегъ много, скажутъ. Шибко грабятъ.
Я не въ такой гдѣ грабятъ. Я въ Посольскій. Тамъ государево жалованье велико.
Такъ тебя туда и пустили!
Силомъ вломлюсь. Ты про Мѣшецкихъ слыхала ли? Царицѣ родня еще.
Ну?
Такъ этого самаго Мѣшецкаго сынъ Павлюкъ пріятель мнѣ. И предъ образомъ заклятье далъ, что безпремѣнно-де тебя въ Посольскій приказъ записать выхлопочу. А мнѣ бы только туда войти, а тамъ-то я далече пойду. До думнаго дьяка дослужусь!..
Не высоко ли, Сидорушка, хватилъ?
Вѣрно дослужусь. Потому въ Посольскомъ приказѣ главное языки знать требовается. А я у бѣлорусца, у шляхтича-то, что у дяденьки жилъ да палаты расписывалъ, по-польски ловко насобачился, да и по-латыни малость. А теперь на Кукуй чуть не ежеденъ бѣгаю: по-нѣмецкому учусь. Такъ вотъ оно что, дьячиха ты моя думная!
Хорошо бы, Сидорушка, да лихъ мнѣ не вѣрится. Я такъ чаю: что и на Кукуй-то ты бѣгаешь чтобъ на нѣмокъ глазѣть. Онѣ, скажутъ, безстыжія: при чужихъ и за обѣдомъ сидятъ, и виномъ напиваются.
Эку бѣду нашла! Наши-то по теремамъ нешто винцо не потягиваютъ?
По теремамъ-то, по тайности, лучше: никто, по крайности, не осудитъ… Да ты мнѣ зубъ-те не заговаривай, а на спросъ отвѣчай: точно-ль для ученья на Кукуй бѣгаешь?
Эка невѣра какая! Вотъ какъ женюсь, такъ самое тебя къ нѣмцамъ въ гости свезу, чтобы сама видѣла какъ поихнему лопотать стану. Еще, гляди, нѣмецкое житье тебѣ полюбится.
Вотъ ужъ не полюбится: я за обѣдомъ-то поплотнѣй поѣсть люблю, ужъ такъ-то люблю! А при чужихъ-то у меня кусъ въ горло не пойдетъ.
Привыкнешь. Еще и по-нѣмецкому тебя выучу. Чтобы въ полномъ аккуратѣ ты у меня думною дьячихой была.
Что ты! А ну-ка, Сидорушка, сейчасъ поучи. Хоть одно словечушко скажи.
Ладно. Ну, сказывай: Kuess mich.
Ну, этого въ жисть не скажу.
Почему такъ.
А потому-жъ: для насмѣшки говоришь. Только я «кусь» скажу, а ты и кусишь меня.
Дура! Да по-нѣмецкому-то оно другое совсѣмъ значитъ. Ну, сказывай, что-ль: Kness mich.
Ну, кусь михъ. [Сидорка обнимаетъ и цѣлуетъ ее]. Это что еще?
Ты же приказала. Вѣдь Kuess-то mich — цѣлуй меня, значитъ.
Вотъ такъ подкузьмилъ меня.
Ой тише ты! спину переломишь.
Не-бось, цѣлѣй еще будетъ. [Встала]. Ну да пойду блинчиковъ, которые ты любишь, къ обѣду спечь прикажу. А то съ этимъ языкомъ нѣмецкимъ анаѳемскимъ невѣсть до чего договориться.
А «Kuess mich» не хочешь?
А вотъ этого куса не желаешь ли?
Ой да и дѣвка же здоровая!.. А гдѣ-то мой крестничекъ? Звонъ стоитъ… Ѳедунька, Ѳедунька!.. Петрунька, а Петрунька… Экой шальной! ни на одно имячко не отзывается… Мѣшецкій!.. Павлюкъ!..
Бѣгу, Сидорушка, бѣгу!..
Что-жъ ты ни на Ѳедуньку, ни на Петруньку не отзываешься?
Прости ужъ.
Ты этакъ, чего добраго, сбрехнешь: я молъ не Петрунька, я, молъ Мѣшецкихъ, Павлюкъ.
Не бось, не сдѣлаю.
Ну, а сестренка каково тебѣ показалася?
Ужъ такъ-то, Сидорушка, показалася!
И не врешь? А по-моему ничего въ ней хорошаго нѣтъ. Этакая-то сухопарая, ровно сухарь поджаристая. То ли дѣло Настасья-ть моя. Этакая-то здоровая, ровно перепечь какая сдобная.
Ладно-ка, не раздражнишь. И хитеръ же ты, Сидорка: знаешь что сердиться мнѣ на тебя нельзя, давай Лизавету Петровну хулить.
Не думалъ хулить, а извѣстно: кому попъ, кому попадья…
Ты вотъ что лучше; удружи ужъ мнѣ въ конецъ.
Чего еще.
А дай ты мнѣ съ глазу на глазъ съ ней поговорить.
Съ кѣмъ? Съ бабушкой что-ль?
Нѣту, съ Лизаветой Петровной.
Отдумай, дружокъ. А вижу я что засиживаться намъ съ тобой здѣсь нечего: пойдемъ-ка домой собираться.
Сидорушка! здѣсь ты?
Здѣся, сестрица!
Иди-ка, прикащикъ тебя тамъ спрашиваетъ: какой ему отъ тятеньки приказъ будетъ?
Ладно. Идемъ, Петрунька, что-ль?
Его-то зачѣмъ же съ собой берешь?
А куда-жъ я его дѣну?
А со мной оставь. Мнѣ поговорить съ нимъ хочется.
Ужъ и не знаю, право.
Чего не знаешь? Ступай-ка. [Павлюку]. Ты со мною, братецъ, не останешься ли?
И съ радостью, сестрица.
Имъ оставайся тугъ. [Уходя самъ съ собой]. Вотъ и не виноватъ я, и сама она его оставила, а узнай-ка дяденька: «Сидоркино дѣло!» закричитъ.
Ну, здравствуй, братецъ.
Здравствуй, сестрица.
Да нешто такъ съ сестрами здороваются? Близкіе вѣдь мы, двоюродные.
Точно.
Ну, такъ что-жъ ты? Здоровайся!
Да какъ же?
Экой дурашный какой. А вотъ какъ! [Подходитъ и цѣлуетъ его]. Ну, вижу я, какъ маленькимъ ты михрюткой былъ, такимъ и по сейчасъ остался.
А ты меня нешто маленькимъ помнишь?
Какъ же не помнить-то? Мнѣ, слава Богу, седьмой ужъ годъ шелъ какъ тебенька, Анна Яковлевна покойница, тебя изъ Козлова привозила. Этакой ты смѣтной былъ, смѣшнѣй теперешняго!
А что-жъ я?
А какъ ввели тебя въ горницу, ты первымъ дѣломъ въ уголъ бѣжать. Да такъ вотъ [подбѣгаетъ къ качельному столбу и показываетъ какъ; тоже и ниже] носомъ въ стѣну уперся, ото всѣхъ отворотясь, да и давай пальцемъ по стѣнѣ водить. Вотъ такъ, помочишь палецъ во рту-то, да и водишь.
И не помню я!
Гдѣ жъ тебѣ помнить-то: стыдно. А помнишь ли что я съ тобою тогда сдѣлала?
И того, сестрица, не помню.
А ужъ смѣху-то что было! Растормошила я тебя, съ собой увела, а дѣвчонкой я хитрая-прехитрая была. Сейчасъ тебя въ сѣни холодныя выманила. А тамъ у насъ ручка въ дверяхъ была новая, мѣдная, большая такая, ровно яблоко боровинка огромное. Ты такихъ-то отродясь не видывалъ: «это молъ что?» спрашиваешь. А я въ отвѣтъ: «яблочко московское, не хочешь ли отвѣдать молъ? Только ихъ у насъ не кушаютъ, а лижутъ: сладкое такое, если полизать». А на дворѣ-то морозъ былъ, ручка-то нахолодала страсть. Ты съ дуру и лизни ее, а я какъ крикну: «тятенька идетъ». Ты языко-ть дернулъ, до крови оборвалъ. И дразнили жъ тебя. Ха, ха, ха!
Про это мнѣ маменька сказывала.
Ужъ этого и забыть нельзя! Да что жъ мы такъ-то стоимъ. Семъ-ка я на качели сяду, а ты покачай меня. Только легонечко, будто ребеночка въ зыбкѣ поколыхивай. [Что сказано, то исполняется]. Такъ-то веселѣй разговаривать. Да что жъ ты молчишь? Все я да я, и ты проговори что-нибудь.
Ужъ не знаю, сестрица, о чемъ спросить тебя.
А ты видно спрашивать любишь? Вотъ Сидорушка, тотъ не любитъ. А всегда: «ты, говоритъ, меня спрашивай, а я отвѣчать буду». Ну, спрашивай же. [Нетерпѣливо].. Аль не надумался?
Нѣту, сестрица, надумался… Что это Настя дразнила тебя будто у попадьи колдовству учишься?
А ты думаешь и въ правду? Глупенькій!
Нѣту. А къ чему тебѣ съ нею по зарямъ травы собирать?
А я вотъ что скажу тебѣ: попадья-то у насъ дошлая, всякой травы силу знаетъ. Отъ батюшки своего покойнаго научилася, а того ужъ и не знаю кто выучилъ. Всякую-то она травку и цвѣтикъ знаетъ, и которая отъ чего лѣчить. И для себя она собираетъ, и въ Аптекарскій Приказъ носитъ, тамъ ей деньги платятъ. Скажутъ ей: ты вотъ такой-то травы аль цвѣту принеси намъ, дорого дадимъ. Она и найдетъ, только безпремѣнно спроситъ, отъ чего эта трава пользуетъ. И запишетъ для памяти. Вотъ она какая.
А тебѣ-то травы зачѣмъ разбирать?
Какъ зачѣмъ? А замужъ пойду: мужъ аль ребенокъ, не дай Богъ, расхвораются, я ихъ тутъ сейчасъ и вылѣчу. Я многихъ ужъ травъ силу знаю.
А приворотнаго зелья не находила?
Вотъ такъ сморозилъ! да такого зелья, чай, и вовсе нѣтъ. Попадья говоритъ что нѣтъ, а и было бы такъ грѣхъ. Ты поумнѣй что спрашивай.
А грамотѣ знаешь ли?
Нѣту. Тятенька хотѣлъ учить, да маменька не приказала. Не къ чему молъ дѣвушкѣ грамота-та.
А вотъ дѣтей лѣчить собираешься, а тутъ бы ихъ сама учить стала.
Ишь ты, глупый, глупый, а умное словечко сказалъ. Безпремѣнно завтра же у попадьи учиться начну: она ужъ такая, до всего дошлая. Живо выучитъ.
Вотъ ты все о дѣтяхъ заботишься, а о суженомъ думаешь ли?
Чего мнѣ о немъ думать! Не мое то дѣло, тятенькино.
А повидѣть его не желала бы?
На смотринахъ погляжу.
А не хорошъ будетъ, что тогда?
Зачѣмъ не хорошъ? Тятенька дурнаго не выберетъ.
Ну, а выберетъ?
А случится такой грѣхъ, — «не пойду», скажу.
А неволить станетъ.
Не станетъ. Я тятеньки не боюсь и маменьки тоже. Я божевольная: что хочу, то въ домѣ и дѣлаю. Всѣми верчу.
А можетъ и покажется тебѣ, да дурной выйдетъ.
Экой неотвязный какой! Аль ты про суженаго не слыхалъ? Его конемъ не объѣдешь. Ужъ коли суженый, ничего не подѣлаешь. Божій судъ значитъ. И за худымъ проживешь, терпѣть надо.
А за такого, какъ я, пошла бы?
Ну-ка, отойди. Дай на тебя поглядѣть. [Тотъ отходитъ; она смотритъ]. Ничего, пошла бы.
И съ радостью?
Радости большой не вижу. А пошла бы. Развѣ въ томъ радость, что простенькій.
Въ чемъ же тутъ радость-та?
А сама я умная, такъ мнѣ мужа чтобъ очень умнаго не надо. Еще мудрить надо мной станетъ.
А знаешь, сестрица, мнѣ даже за обиду стало: все-то я у тебя простенькій да глупенькій.
А неправда нешто? Самъ скажи: ну, съ чего ты обо всемъ меня разспрашиваешь? Безъ толку вѣдь; такъ, языкомъ лишь болтаешь.
А можетъ и съ толкомъ я. Можетъ и не тотъ я, кѣмъ сказываюсь. Можетъ и не братецъ твой.
Ой, не пугай ты меня. [Прячется за столбъ].
У! Трусиха же ты, сестрица. То все хвалилася, что «ни тятеньки и никого я не боюсь». А тутъ и бѣжать сейчасъ, и за столбъ прятаться.
Я своихъ не боюсь, а коль чужой ты! [Опять прячется].
Да не бойся, подойди ко мнѣ. Я пошутилъ вѣдь, я Петрунька, братецъ твой двоюродный. [Подвигается къ ней; Лиза робко, опустя глаза и потупивъ голову, подходитъ къ нему]. Не бойся, сестрица. Дай ручку мнѣ. [Она протягиваетъ ему руку, онъ беретъ ее.] Слушай же. И впрямь я чужой. Мѣшецкій я, Павлюкомъ звать. Отцы-те наши столковалися, порѣшили женить насъ… И я вотъ… повидать захотѣлъ… И люба же ты мнѣ… Скажи-жъ, Лизавета Петровил, скажи ты мнѣ…
Нѣтъ! воровство это чистое. Да стой, молодчикъ, не вырвешься. И съ не такимъ справлюся. Я дѣвка здоровенная. [Тащитъ его налѣво]. Эй, кто тамъ! Мартьяновна! Бѣги скорѣй, бабку взбуди.
Чего ее будить, сама проснется.
Бѣги, говорятъ. [Павлюкъ вырывается отъ нея]. Скажи, скорѣй бы въ садъ шла. Воровство тутъ объявилося. [Оглядываясь]. Ишь, вырвался таки! Ну, да ладно. Только ты у меня побѣги, я слѣдомъ да ормя орать.
Не бось, не побѣгу: не на труса напала.
Чего ты орешь? За версту слышно.
А съ того, что молодчико-тѣ не Ѳедунька и не Петрунька, а Мѣшецкій вѣдь, Павлюкомъ звать.
Ты какъ же вызнала?
Самъ Лизѣ объявилъ, а я ненарокомъ подслушала.
Такъ молчи о томъ.
Какъ же: молчи! Нарокомъ кричать стану. [Подходя къ лѣвой кулисѣ]. Бабушка! да бѣги же скорѣй! Воровство вѣдь это чистое.
Молчи, говорю. Мнѣ же бѣда. Я его привезъ сюда.
Да ты нешто зналъ, кто онъ?
Эва! А въ Посольскій приказъ меня кто-жъ обѣщалъ?..
Оставь ее, Сидорушка, не уговаривай. Съ нарывчикомъ нынче она.
Это еще что за нарывчикъ такой?
А такой: на сердцѣ у тебя вскакиваетъ. И въ кой день вскочитъ, да рвать начнетъ, сладу съ тобой нѣту. А прорветъ, глядишь, опять ты дѣвушка добрая.
Ну, я этотъ нарывчикъ припомню тебѣ. Хотѣла вотъ смолчать, не смолчу теперь. Бабушка! бѣги, что-ль, скорѣй.
Только ты бабкѣ слово, и не увидишь меня. Во вѣкъ не женюсь.
А я вотъ обѣщала у маменьки выпросить чтобъ къ осени тебѣ лѣтникъ новый да еще шляпу купили, а теперь не скажу. Да и поношенную сѣнной отдамъ.
Ты чего осовѣлъ? Не робѣй! Она одна, насъ трое.
Не мнѣ, а вотъ ей [указалъ на Настасью] робѣть. И впрямь вѣдь Петрунька я, только надъ сестрицей Лизанькой подшутить хотѣлъ. Я Мѣшецкихъ и имени-то не зналъ, да вотъ слышалъ какъ ты, цѣлуясь съ ней, про нихъ толковалъ. Пусть жалуется, ей же достанется.
Вотъ, братецъ, спасибо. Люблю молодцовъ. И мы съ Сидоркой не оробѣемъ.
Гдѣ оробѣть! Вотъ только бъ дяденька не узналъ…
Ну, что тутъ? Не пожаръ же въ саду.
Да вотъ, Настя, все: жаловаться на меня хочетъ.
И на меня, бабушка.
И на меня тожъ.
Ну, Настасья, вижу! всѣхъ-то ты разобидѣла. Этакая ты нспокойная! [сѣла]. Сказывай, Лизанька, въ чемъ дѣло?
Нѣтъ! пусть ужъ она.
Она пусть, она!
А не скажу, думаешь?… [Бабкѣ]: Что жъ, бабушка, воровство чистое… Сидорка вотъ… [Заплакавъ съ досады]. Я для него блинчиковъ вотъ… которые онъ любитъ, испечь велѣла, а онъ, бабушка… безъ обѣда ѣхать хочетъ.
А Лизанька-то что жъ?
А Лиза, нѣтъ того чтобъ удержать ихъ, а сама еще ихъ гонитъ: безъ васъ веселѣй де.
Ну, Лизанька! не похвалю я тебя…
Виновата, бабушка. И ты, Настя, прости; я у маменьки тебѣ безпремѣнно шляпу выпрошу.
А я ее въ окно вышвырну.
Полно вамъ!.. А все ты, Сидорушка, виноватъ: не путемъ все дѣлаешь. Какъ же это можно отъ обѣда, блинковъ не поѣвъ, ѣхать?
Нельзя, бабушка. Дяденька спѣшить велѣлъ. Прощай, бабушка [цѣлуетъ ей руку]. Прощай, Настя. Прощай Лиза. [Цѣлуется съ ними по очередно].
Прощай, бабушка [цѣлуетъ ей руку]. Прощай, Настя [цѣлуетъ ее]. Прощай, Лиза [хочетъ поцѣловать ее, Лиза не дается). Глянь-ко-сь бабушка: Лиза упрямится. Поцѣловаться со мной не хочетъ.
Цѣлуй, Лиза, цѣлуй. Близкій вѣдь онъ, двоюродный.
Такъ бы вотъ и укусила тебя.
А что, бабушка, я раздумалъ вѣдь. На тощой стомахъ въ Москву гнать не приходится.
Чего жъ вы взбудили-то меня?.. Экая ты, Настасья, бунтливая!.. Что жъ теперь-то? Давайте обѣдать ужъ. Лизанька да ты, Петрунька, ведите вы меня кушаньки. [Идутъ налѣво; Лиза справа, Петрунька слѣва отъ бабки].
Молодецъ, Настасья; женюсь теперь.
Да я не пойду.
А послѣ обѣда, Петрунька, мы сейчасъ въ Москву.
До вечера обождать бы.
Ну шалишь: послѣ обѣда и я погоню.
Такъ, Лизанька, такъ, умница, такъ [останавливается и гладитъ ее по головкѣ].
Опять затакала! [Быстро двигается впередъ; Сидорка хочетъ сказать ей что-то, она отталкиваетъ его и обгоняетъ бабку, которая все гладитъ Лизу по головкѣ. Картина].
ДѢЙСТВІЕ ТРЕТІЕ.
правитьНу, да пойду же я.
Куда пошла?
А пойду, со скуки органъ велю завести да музыку послушаю.
Аль ты съ ума сошла? Смотрины нынче у насъ, а она, глянь-ко-съ, органа слушать захотѣла.
Ты въ книжку читаешь же.
Эко вывезла! Книжка-тѣ дѣло тихое, никому не обидное, а органъ-отъ на всю Москву загремитъ. Садись-ка.
Это зачѣмъ же еще?
А вотъ сядь, говорю. [Она сѣла]. Слушай-ка, почитаю тебѣ. [Она громко зѣваетъ]. Чего зазѣвала? Книжка-тѣ занятная пойдетъ. Вотъ она. [Читаетъ]. Повѣсть о Саввѣ Груддынѣ.
Я думала онъ божественное! А онъ за глупости опять![2]
Послушай только. [Читаетъ]. «Въ старыхъ годехъ, во Угличѣ градѣ…»
Знаю ужъ, читалъ ты мнѣ. Этого Савву что-ль, дворничиха на постояломъ зельемъ приворотнымъ въ отместку опоила, что любить онъ ее не хотѣлъ?
Его самаго.
Аль и тебя, прости Господи, дура какая зельемъ опоить собирается, что про Савву зачиталъ? Только, чаю, и дуры такой не сыщется.
Дура сама. [Ударяя рукой по книжкѣ]. Дальше-тѣ больно занятно пойдетъ, какъ Савва-то съ бѣсомъ знакомство свелъ.
Ну?
И черезъ этого самаго бѣса всего достигъ: и на службѣ успѣлъ и деньжищъ у него страсть было.
Дальше-то что жъ?
А вотъ читаю да и думаю, гдѣ бы и мнѣ бѣса такого раздобыть. На Лыкова бы его напустилъ да и дочку-бъ вольнѣй было замужъ отдать.
Сѣдая борода, очнись. Да съ бѣсомъ-то и самъ въ преисподнюю провалишься.
Бабій шлыкъ, не ври у меня! Анъ Савва-то не провалился же. Передъ смертью, слышь, покаяться попу успѣлъ и разрѣшенье получилъ. Вотъ и мнѣ также бы.
И дьяволы-жъ эти книжки слагаютъ! Коли ты, старъ человѣкъ, да соблажняешься, молодой-то, прочтя, и подавно предъ чертями лебезить пойдетъ. Тьфу! грѣхъ какой. Будь я государемъ только, всѣ бы эти книжки анаѳемскія сжечь приказала, да и слагателя-то на томъ же бы огнѣ испекла.
Куда опять?
Сказывала ужъ, органа слушать пойду.
У тебя дочка-то къ смотринамъ готова ли, гляди. А то пріѣдутъ и жди васъ: дочки не докличешься, а маменька, глянь-ко-съ, уши развѣся органа слушаетъ.
Безъ меня одѣнутъ, есть кому. Заглянула, было, да Лизанька на меня-жъ прикрикнула: безъ тебя-де, маменька, одѣнусь, не мѣшай ужъ.
Поди, погляди: готова ли. Да сюда ее веди. Самъ осмотрю. А то на васъ понадѣйся только.
За собой бы лучше глядѣлъ.
Дяденька, портной пришелъ.
Чего ему? Коль за деньгами, вонъ гони. Некогда мнѣ теперь. Пусть безъ времени не ходитъ.
Нѣтъ, дяденька, не за деньгами, кажись.
Ты почемъ знаешь? Опроси сперва, потомъ сказывай. [Сидорка уйти хочетъ]. Да стой ты самъ. Поди сюда.
Аль я, дяденька, провинился въ чемъ?
Кафтанишко-то на тебѣ, погляди, какой.
Что-жъ, кафтанчикъ ничего себѣ.
Лучше, ради сестриныхъ смотринъ, надѣть не могъ?
Лучшаго у меня, дяденька, и въ заводѣ нѣтъ: одинъ всего обѣщалъ ты, дяденька, къ Рождеству новый пожаловать, да Рождество то, дяденька, давно прошло.
А ты заслужи.
Заслужу, дяденька; ей-Богу, заслужу.
Ну, ладно. Портного зови.
Коль не за деньгами, Мартынычъ, къ дяденькѣ иди, а за деньгами — вонъ пошелъ.
Не за деньгами, нѣтъ. [Вошелъ]. Здравствуй, государь.
Здравствуй и ты. Зачѣмъ пожаловалъ?
А вотъ боярышню твою, государь, поглядѣть пришелъ: каково на ней мой лѣтникъ сидитъ. Я все одно, государь, ровно живописецъ какой; къ нему меня, государь, примѣнить надо. Онъ тебѣ теперь на стѣнѣ притчу намалюетъ да и отойдетъ, на свое малеванье издали полюбуется: каково молъ оно играетъ? И я также вотъ на твою, государь, боярышню любоваться стану.
Аль не видалъ? Лѣтника не примѣривалъ?
Примѣривалъ, государь, да въ примѣркѣ развѣ разглядишь? Какъ въ полномъ-то уборѣ она объявится, тутъ и мой лѣтникъ заиграетъ. Пойми, государь, предъ глазами Этакъ играть станетъ. [Показываетъ руками какъ именно]. Ну и выиграетъ много.
Эко мелево мелешь. Да ладно. Стань тутъ къ сторонкѣ. Гляди ужъ. Только глазъ-отъ у тебя хорошъ ли?
Глазъ у меня, государь, самый ласковый. А для твоего покоя, государь, чтобъ вовсе ты покоенъ былъ, сплюну сейчасъ. [Исполняетъ].
Вотъ, отецъ, дочку тебѣ привела; смотри да любуйся: каково ладно убрана. [Ставитъ Ливу предъ нимъ]. А Кричалъ еще: не досмотришь-де.
Хороша у тебя, государь, боярышня-то, а ужъ мой-то лѣтникъ, — и сказать нельзя.
Ты молчи. У меня съ тобой особый разговоръ еще будетъ. [Портной отходитъ]. А ты Лиза, ближе подойди, да ротъ разинь.
Это, тятенька, зачѣмъ еще?
А ты разѣвай, не разговаривай. Зубъ твоихъ поглядѣть хочу.
Сѣдая борода, очнись! аль дочка-то у тебя лошадь что-ль?
А ты, бабій шлыкъ, въ женской красѣ развѣ смыслишь что? Баба сама. Зубо-тъ для нашего брата первое дѣло въ женѣ.
Что-жъ и на смотринахъ ты ей рогъ разиня сидѣть укажешь?
Прикажу, такъ разинетъ. А ты и того разсудить не смогла, что если словечко она скажетъ и тутъ зубъ обозначится. — Ну, Лизутка, не упрямся же, показывай.
Чего, тятенька, не показать? Зубы-тѣ у меня хорошіе. На, гляди. [Показываетъ].
Нашла красоту.
Чѣмъ же, тятенька, не хороши-те? Ровно жемчугъ низаный.
А тѣмъ дурны, что сама то ты чернявая, а зубы у тебя бѣлые. А надо-ть наоборотъ, чтобы ты сама бѣлая была, а зубы-те черные.
Это, тятенька, ужъ повывелось.
Что повывелось?
А зубы-те чернить.
Ты-то почемъ знаешь?
И сама, тятенька, глаза имѣю, да и Сидорушка мнѣ сказывалъ.
Онъ-то еще откуда узналъ?
А мнѣ, дяденька, Кислая княгиня, ей-Богу, дяденька, сказывала.
Цыцъ ты у меня!.. [женѣ]. Ступай, набѣли ее, чтобы какъ мѣлъ бѣла была, а сверху румянецъ во всю щеку наведи.
И не думай, тятенька; хоть свяжи, не дамся.
Это еще почему?
А потому же что и это, тятенька, нонѣ повывелось. Царица вонъ сама, и та не бѣлится.
Ты-то почемъ знаешь?
Не солгу, тятенька: сама не видѣла, а вотъ Сидорушка мнѣ опять сказывалъ.
Онъ-то еще откуда узналъ?
А мнѣ Кислая княгиня, дяденька, ей-Богу, дяденька, сказывала.
Что ты мнѣ Кислую-то княгиню-то свою въ носъ все тычешь? Ты самъ-то зачѣмъ здѣсь торчишь? Аль мѣста своего, гдѣ быть тебѣ, не знаешь?
Не знаю, дяденька; ей-Богу, не знаю.
Вспомни. [Лизѣ]. А ты ступай да набѣлись живѣй.
Пойти-то я, тятенька, пойду. [Въ дверяхъ]. А ужъ мазаться-то я, тятенька, не стану; ты, тятенька, о томъ и думать забудь. [Ушла].
Ахъ ты!.. [Сидоркѣ]. А ты здѣсь еще? Аль забылъ, что я тебѣ еще съ вечера приказывалъ?
Не помню, дяденька, ей-Богу, не помню.
А за зеркальцемъ моимъ новымъ въ ряды сбѣгать? Что готовальня у него мала, никакъ зеркальца въ него не всунешь, такъ перемѣнить отдано.
Сейчасъ, дяденька, сбѣгаю: близко вѣдь тутъ,
То-то, сбѣгаешь! А мнѣ вотъ сейчасъ на себя поглядѣть хочется, каковъ я для дочернихъ-то смотринъ, въ полномъ ли авантажѣ нахожусь, а зеркальца нѣтъ.
Бѣгу, дяденька, сейчасъ бѣгу. [Направо ушелъ].
А Настасья у тебя одѣта ли?
Опомнись, сѣдая борода! аль ей смотрины-те нынче?
Бабій шлыкъ! не мудри у меня: захочу, и ей будутъ. Выведу вотъ ее, а Сидорка на нее пусть смотрится!.. А ты ступай: да чтобъ Лиза у меня намазана была; да обѣихъ ихъ живо сюда веди.
Охъ ужъ и привередникъ ты!.. [Уходитъ налѣво].
Мартюхинъ, портной.
Съ тобой теперь. Ты какъ же это лѣтнико-тѣ сшилъ?
А ладно. Много я лѣтниковъ, государь, шилъ, а такого еще и не шивывалъ.
А я «дрянь» говорю.
Слѣпъ же ты, государь.
Какъ такъ слѣпъ?
А такъ же слѣпъ, государь: мастерскаго глаза, государь, не имѣешь[3]. А ты вотъ послушай меня. Съ Лихачевымъ, съ Андреемъ Степанычемъ, государь, какъ въ посланникахъ онъ къ флорентскому, государь, князю ѣздилъ, при покойномъ государѣ еще, мой выученикъ былъ.
Ну?
А свадьба о ту пору у князя, государь, случилася. И просила княгиня его, чтобъ ей по русскому обычаю двѣ шубки для невѣстки сшить, чтобъ было ей чѣмъ невѣстку подарить. Одна подъ камкой, исподъ горностайный, другая подъ тафтой, исподъ бѣлій.
Да ты долго еще?
Сейчасъ, государь. И вздѣвала княгиня тѣ шубки на себя и дивовалася, что урядливо выдѣланы. А ты говоришь: мой лѣтникъ «дрянь!»
Такъ то-жъ шубка, а не лѣтникъ.
Такъ то-жъ выученикъ мой, а не я самъ.
А я послѣ этого скажу тебѣ, что не портной ты, а портняжка дрянной.
А ты, государь, обижать меня не моги. Не токма портняжкой звать, а и портнымъ-то меня величать не весьма приходится.
Кто жъ ты таковъ?
А государынь старшихъ царевенъ мастеръ наплечный: вотъ кто я.
А по мнѣ хоть заплечнымъ будь.
Ну, государь, это слово твое неладное. Заплечный-то мастеръ катъ выходить, аль палачъ, такъ-сказать надо. И если я теперь, государь, на тебя великому государю челомъ ударю, то не похвалить же онъ тебя; даромъ, государь, что бояринъ ты.
Такъ ты на меня челомъ и ударилъ!
А почему бы нѣтъ?
А закуплю я тебя.
Развѣ что закупишь. О томъ, прости государь, запамятовалъ.
А теперь слушай чѣмъ твой лѣтникъ худъ. Дѣвочка-тѣ у меня хворая, недѣли съ три предъ этимъ провалялася, а у тебя догадки нѣтъ чтобы поддобрить ее.
И полно, государь! чѣмъ же боярышня твоя хворая? Тѣльце у нея, далъ Богъ, крѣпенькое, ровно рѣпка ядреное, такъ надо сказать.
Да ты почемъ знаешь? Аль ты въ рукахъ ее мялъ, прости Господи?
Мѣрку-то, государь, снимая да лѣтникъ примѣривая, по неволѣ, государь, натрогаешь.
А я говорю: худа она, и ты спорить со мной не моги.
Не могу, государь.
А подтолстить-то ее къ свадьбѣ съумѣешь ли?
Эко дѣло мудреное! На хлопчатую бумагу ее подложу, вотъ и дѣлу аминь. Бумаги же мнѣ не жаль, да и дешева нонѣ она. А и дорога будь, тебѣ жъ, государь, на счетъ поставилъ бы.
Ну, такъ ты мнѣ это дѣльце и оборудуй.
Безпремѣнно, государь, оборудую. И такая-то толстея она у насъ выйдетъ, государь, что у жениха рукъ не хватить чтобъ обнять-то ее.
Ладно. А затѣмъ прощай.
Прощенья, государь, прошу. [Идетъ направо и останавливается]. А чтобы портняшкой меня, государь, звать, аль хоть бы портнымъ величать…
Ахъ, дьяволъ тѣ ѣшь! [Идетъ направо. Портной въ дверь юркнулъ].
Вотъ и Настасью веду.
А Лиза-то гдѣ жъ?
И она бѣжитъ. [Входитъ Лиза].
Ну, обѣ идите ко мнѣ. [Тѣ подходятъ]. А ты, Лиза, не набѣлилася?
Я жъ сказала, тятенька, тебѣ чтобъ и думать о томъ забылъ [Какъ эти слова, такъ и дальнѣйшія до конца сцены Лиза говоритъ съ различными оттѣнками своенравной настойчивости, но отнюдь не грубо и не дерзко].
Поговори еще. Ну, смирно теперь у меня обѣ стоять. [Внимательно осматриваетъ ихъ, сравнивая]. А что, Лиза? Настасья-тѣ подобрѣй тебя.
Вотъ ужъ не правда, тятенька: много позлѣй, да еще съ нарывчикомъ въ придачу.
Я тѣломъ, говорю, подобрѣй.
А я и безъ тѣла, тятенька, хороша.
А я «худа» говорю. Вотъ что. Какъ же я тебя теперь жениху-то покажу?
Я такъ-вотъ войду [показываетъ что скромно входитъ], а онъ на меня пусть любуется.
Поджара ужъ больно ты. И руки у тебя опять худыя же, съ налима хорошаго не вытянуть. А у Настасьи, глянькось, не руки, осетры добрые привѣшены.
Ты, тятенька, не гляди что ручки у меня тоненьки: еще какъ въ рукахъ-то мужа держать стану. Да мой женихъ такихъ-то, какъ я, тоненькихъ и жалуетъ.
Это откуда еще взяла?
А Сидорушка сказывалъ.
Охъ, ужъ Сидорка мнѣ [указывая на загривокъ]. Вотъ гдѣ сидитъ. [Лизѣ]. А ты слушай меня: если ты у меня сейчасъ не набѣлишься и зубъ не вычернишь, бѣда тебѣ будетъ.
Какая, тятенька, бѣда?
А замужъ не выйдешь, въ дѣвкахъ вѣкъ просидишь.
Ань не просижу, а еще за этого самаго Мѣшецкаго угожу.
Ахъ ты, дѣвчонка дерзкая! Вонъ пошла!
И пойду. А только коль дѣло у васъ разстроится, на меня, гляди, тятенька, не пеняй.
Ты мнѣ грозить еще!
Грозить я тебѣ, тятенька, не смѣю, а вотъ пойду да раздѣнуся, да хворой прикинуся. А ты, тятенька, молить меня станешь чтобы на смотрины шла, а я, тятенька, не пойду.
На веревкѣ тащить велю.
Не бось, тятенька, не велишь: срамъ больно великъ. Да и свадьба, тятенька, тебѣ же нужна, мнѣ Сидорушка сказывалъ: на Лыкова князя ты…
Вонъ, вонъ пошла!
Вонъ, вонъ я пойду! Вонъ, вонъ я пойду! [Съ припрыжкой убѣгаетъ налѣво, а затѣмъ, выставивъ головку изъ-за двери, весело]. А вотъ я, тятенька, и вовсе отъ тебя ушла. Ха, ха, ха, ха!..
Хорошу дочку выпѣстовала: веселую. А главное, норовъ у нея хорошъ: весь въ маменькинъ.
Да безъ этого норова настоящаго развѣ замужемъ хотъ годъ проживешь? Съ вами-ть надо зубъ за зубъ цапаться, а то съѣдите какъ разъ.
Ладно ужъ. Бога-то благодари, что не досугъ мнѣ съ тобой сцѣпиться-то… А Лизкѣ своей скажи, что пока у нея зубы бѣлые, не дочь мнѣ она. Прокляну ее.
Сѣдая борода! въ умѣ ли ты?
Въ умѣ, бабій шлыкъ! Вотъ Настасью къ себѣ въ дочери возьму. Настасья, идешь ли въ дочери ко мнѣ?
Съ радостью, дяденька.
Слышала, бабій шлыкъ?
Ты навсегда, дяденька, меня?
Навсегда-то много чести съ тебя будетъ. Хоть день, хоть часъ тебѣ моей дочерью пробыть, и то умереть можно.
Это ты, дяденька, хочешь чтобъ я на смотринахъ за нее показалася? Такъ несогласна я.
Твоего согласія не требовается.
А вотъ не покажусь же. Зачѣмъ меня злой назвала, да еще съ нарывчикомъ я, говоритъ.
Ты-то съ чего? Не Лизутка вѣдь ты, не бось, съ тобой-то я справлюся.
Что жъ это, Господи! Бьютъ да и плакать еще не велятъ. А я вотъ нарочно пойду да глаза лукомъ натру, чтобы заплаканы у меня глаза были. [Ушла налѣво].
Та съ хохотомъ, а эта съ лукомъ, обѣ ушли. Да глядѣть на нихъ нечего. Ты слышь, Арина, Настасью выводи. А если глаза лукомъ натретъ, такъ ты корочку съ лимона срѣжь да, подавивъ, въ глаза ей съ корки попрыскай: блестѣть будутъ. Въ «Прохладномъ Вертоградѣ» вычиталъ.
Сѣдая борода! не дурь ли затѣялъ?
Слушай ужъ меня, бабій шлыкъ! Знаю что дѣлаю. Я ль виноватъ что Мѣшецкому сухопарой невѣстки не надобно?
А на свадьбѣ какъ?
Эка невидаль! Старшую кривобокую сбылъ же, ну и Лизутку подсуну. Толста къ свадьбѣ у меня будетъ; ужъ придумалъ я какъ отолстить-то ее. А теперь, Арина Михайловна, въ ножки мнѣ поклониться тебѣ да благодарствуй сказать что дочку эку тоненьку родила.
Да нешто въ меня она? Я собой, слава тѣ Господи!
Аль въ меня она?
Не въ тебя, все жъ въ породу вашу Мартюхинскую. Лѣтъ-отъ ея, а отецъ твой, этакой сухой былъ: не даромъ же щепкой его прозвали.
Да Лиза-тѣ не его, моя дочь. Я-то щепка что ль?
Щепкой назвать нельзя. А на гриба больно смахиваешь.
Что-о?
На гриба, говорю, смахиваешь.
На какого еще гриба?
А на сморчка.
Кто? я-то сморчекъ?[4] Ѳедорка, Ѳедорка! бѣги сюда! Аль оглохла ты въ заднихъ сѣняхъ сидя.
Зачѣмъ, государь глохнуть? Это не хорошо, глохнуть-то.
Дрыхла бестія.
Зачѣмъ, государыня, дрыхать-то? Это не хорошо, дрыхатъто. А малость вздремнула я…
Слышь ты, въ комнату мою бѣги. Зеркальце неси. Только не разбей у меня.
Зачѣмъ, государь, бить? Это не хорошо бить-то.
А дьяволъ тѣ ѣшь!.. Вонъ, вонъ, въ заднія сѣни пошла. [Ѳедорка направо ушла; онъ женѣ]. И сѣнныя у тебя хороши же, хоть самъ за зеркаломъ бѣги.
Вотъ оно, зеркальце, дяденька; принесъ.
А! зеркальце! Давай сюда. [Беретъ у Сидорки и вынимаетъ изъ готовальни].
Поглядись, поглядись. Только правду говори что наглядишь-то.
Не бось, не солгу. [Смотрясь въ зеркальце, особо]. Ахъ, дьяволъ! и впрямь я грибъ. Ахъ, бѣсъ тѣ цѣлуй! ни дать, ни взять сморчекъ.
Ну что, наглядѣлся ли?
Наглядѣлся… А только не сморчекъ же я, а коль я и грибъ, такъ развѣ самъ боровикъ, надъ грибами полковникъ.
Ань врешь, сморчекъ ты.
Сидорка! сказывай на кого я похожъ. Боровикъ я аль сморчекъ буду?
Не могу, дяденька, знать.
А ты моги, коль приказываю.
Если съ лица на тебя, дяденька, смотрѣть, такъ ты, дяденька, правъ: боровикъ ты.
Слышь, бабій шлыкъ!
А если сбоку на тебя, дяденька, взглянуть, такъ тетенька, дяденька, права: сморчекъ ты вылитый.
Ахъ ты, жижа подгрибовная!
Сѣдая борода! очнись ты. Скоро, чай, и сватъ нареченный съ женихомъ пріѣдутъ, а ты ровно маленькій забавляешься.
И то. И то. Такъ слышь, Арина, или ты, да лимончикомъ то ей, вотъ такъ, вотъ такъ. [Показываетъ какъ]. Вѣрное средство, говорю. Въ «Вертоградѣ» вычиталъ.
Охъ! ужъ ты мнѣ! [Махнувъ рукой ушла].
Э! тебя-то я, голубчикъ, и забылъ было. Подь-ка сюда.
Аль опять въ чемъ, дяденька, провинился я?
Ты зачѣмъ же это сестрѣ сбрехнулъ что женихъ ея тонкихъ жалуетъ?
Утѣшаючи ее, дяденька, солгалъ.
Я тѣ утѣшу. Ты и жениху поди сболтнулъ что у меня-де сестрица въ аккуратъ поджаристая?
Нѣтъ, дяденька; ей Богу не сболтнулъ.
Что жъ ты сказалъ ему?
А ничего, дяденька, не говорилъ; ей Богу, ничего.
Да онъ про сестру тебя спрашивалъ же?
Спрашивалъ, дяденька, только я ему молъ «всѣмъ, дяденька, ладна», отвѣчалъ.
Аль онъ въ точности и не освѣдомился: тонка ли, толста ль она?
Освѣдомлялся, дяденька, только я, дяденька, солгалъ ему. Дяденька, говорю, у насъ строгій такой и сестрицы-то я почитай и не вижу, развѣ въ праздники двунадесятые за столовымъ кушаньемъ. Да и то, говорю, дяденьки боясь, не на сестрицу, а въ блюдо гляжу. Потому, говорю, только я на сестрицу взгляну, дяденька сейчасъ бунтовать пойдетъ.
Хоть разъ-то въ жизни солгать. научился, и то хорошо. Только ты у меня на смотринахъ не ахни, гляди.
Не ахну, дяденька; ей-Богу, дяденька, не ахну.
То-то: Настасью вѣдь выведемъ.
А!.. Зачѣмъ же, дяденька, Настасью-то? И вправду вѣдь Павлюкъ тоненькихъ…
Эка важность Павлюкъ-отъ твой! Аль я съ нимъ роднюсь?.. Отарикъ-то какихъ любитъ, ты то пойми. Понялъ ли?
Понялъ, дяденька; черезчуръ даже, дяденька, понялъ.
А все твое дѣло. Не сбрехни подьячій тогда, и подмѣны-бъ на смотринахъ не было. И еще помни: только съ этого подьячаго словъ дѣло у насъ разойдется, живу тебѣ, Сидорка, не быть. [Идетъ налѣво].
Не быть, дяденька; ей-Богу, не быть.
Ой, да карета никакъ подъѣхала… [Въ дверяхъ]. А живу тебѣ тутъ не быть. [Ушелъ].
Вотъ такъ задача! Вотъ такъ влетѣлъ! Теперь не только что веревку на меня свили, а и петлю взаправду закинули. А дяденька и ахать еще не велитъ… И съ чего ему, обливанцу этому треклятому, толстая занадобилась!.. Эхъ, дурья твоя голова! и то, Сидорушка, забылъ, что ключница-то у него претолстенная собой, шире сороковки будетъ… У, грѣховодникъ старый, нераскаянный!.. Да ругайся, братъ, ругайся, бѣды-то не избыть теперь… Павлюкъ-отъ на смотринахъ взбѣсится, и пошла кутерьма!.. А кто виноватъ? Я виноватъ… Правда дяденькина, ей-Богу, истинная: гдѣ только пакость какая, «Сидоркино дѣло», говори… [Бьетъ себя кулакомъ по лбу]. У! дубина твоя осиновая! Ишь, думнымъ дьякомъ захотѣлъ быть… Вотъ тебѣ и думный дьякъ! Вотъ тебѣ и Посольскій приказъ! Вотъ тебѣ и Настасьинъ мужъ!..
Сидорушка, здравствуй!..
Господи, что еще?.. Скажи-жъ, ради Христа, Павлюкъ, скажи-жъ ты мнѣ: ты-ль живой предо мной стоишь, аль мнѣ мерещиться стало?
Да живой же, живой. Хоть ощупай меня.
Какъ же ты сюда-то попалъ?
А съ тятенькой на смотрины пріѣхалъ. А въ рядной-то тятенька мой ошибку нашелъ, дяденька-то твой деревеньку какую-то въ приданое записать забылъ. Ну, они, въ другую комнату шептаться пошли, а я со скуки тебя искать.
Слава тѣ, Господи, что нашелъ меня. Бѣда вѣдь у насъ.
Что за бѣда?
А такая-то бѣда, что ты на смотринахъ ахать не моги. И мнѣ дяденька заказалъ. Настасью вѣдь выведутъ. Тятенька твой тонкихъ вишь не жалуетъ, а дяденька-то мой…
А на свадьбѣ-то какже?
Не бось, Лизу подсунутъ. Только, ради Христа, Павлю чекъ не выдавай ты меня.
Да вѣрно-ль, что Лизу подъ вѣнецъ?
Вѣрно, вѣрно. Настасья-то мнѣ самому надобна. И то опять сообрази, что тутъ-то смотрѣть тятенькѣ твоему, а въ церкви при вѣнчаньѣ не быть ему.
Ну, Сидорушка, только на тебя надѣючись…
А я на тебя, Павлючекъ. Главное, про Посольскій не забывай…
Да вотъ же гдѣ онъ, Павлюкъ. А ты: женихъ-де сбѣжалъ…
И впрямь вѣдь здѣсь… Какъ же это я? [Сидоркѣ подозрительно]. Э, да и ты тутъ… [Мѣшецкому, сажая его справа]. Садисько, Петръ Яковлевичъ, да погляди какова дочка-то у меня. [Сидоркѣ]. Что-жъ не ведугъ-то? Аль опять твое дѣло?
Ведутъ, дяденька, ей-Богу ведутъ. А я, дяденька, не ахну же…
Цыцъ ты!.. [Мѣшецкому]. Ну, Петръ Яковлевичъ, что скажешь-то? Этакую вѣдь дѣвку добрую да здоровую не всякій еще отецъ родитъ!..
И Павлюкъ, дяденька, толстыхъ же…
ДѢЙСТВІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.
правитьЗдравствуй, Павлючекъ.
Здравствуй, Сидорушка. [Бѣгая]. Ахъ, ахъ, ашеньки! охъ, охъ, ошеньки.
Чего разахался да разохался? Дѣло-тѣ теперь кончено, развѣнчивать не станутъ.
А по моему, Сидорушка, теперь оно только начинается. Охъ, охъ, ошеньки!
Да стой ты. Что ровно маятникъ по комнатѣ маешься. Коль дѣло и начнется, не ты въ отвѣтѣ, а дяденька мой.
Хорошо коль онъ вступится. Что же онъ, Сидорушка?
Потрушиваетъ малость. Самому вѣдь отвѣчать придется. Сидоркино дѣло, крикнуть нельзя.
Охъ, охъ, ошеньки!
Да стой ты! Инда у меня на твое бѣганье глядя голова закружилася. Слушай ужь. Сейчасъ они сюда всею семьей нагрянутъ и съ Настей, и съ бабушкой. Меня впередъ соглядатаемъ послали. Но, что тутъ у васъ?
А вотъ жду, что тятенька въ двери сейчасъ да меня на запоръ, а Лизу въ монастырь упечетъ.
Аль стращалъ онъ тебя?
Нѣту, не видалъ я еще его нынче. У себя въ комнатѣ Богу молится.
Гдѣ молится! Какъ я черезъ дворъ шелъ, онъ въ окно высунясь мужика ругалъ.
Съ дровами? зачѣмъ дрова у краснаго крыльца вывалилъ?
Точно.
Ну, это ничего, это слава тебѣ Господи. И всегда онъ у насъ такъ: помолится, помолится да въ окно выглянетъ, нѣтъ ли, молъ, на дворѣ поругать кого? А тамъ дворецкій въ дверь къ нему съ докладомъ поскребется, аль ключница. И этихъ, бываетъ, выругаетъ. А потомъ по дому бродить пойдетъ, еще къ чему привязаться нельзя-ль. Ты вотъ что, Сидорушка, скажи, только по правдѣ скажи по истинной: шибко-ль онъ, въ окно глядя, мужика-то ругалъ?
А ничего себѣ.
Ой, не шибко, знать.
Да ты чего за мужика опасаешься?
А не знаешь ты, Сидорушка. Всякій-то онъ день золъ съ постели встаетъ, а нынче и пуще того. И въ который день съ утра онъ не вызлится, весь тотъ день сердитъ весьма. Ужъ мы эту повадку его давно вызнали, даже нарочно съ утра злимъ-то его, чтобы къ обѣду вовсе стихъ.
И нынче бы то-жъ.
Охъ, Сидорушка, покаюся: окромя мужика съ дровами, троихъ подкупилъ.
Этакъ-то ты струсилъ!
Я не въ тебя, Сидорушка: за глаза пуще боюсь.
Ну, а Лиза что?
Лизѣ гдѣ трусить! смѣла она. Еще даже просится чтобъ я на тятеньку напустилъ ее.
И впрямь напусти.
Добръ же ты, погляжу я на тебя, Сидорка. Какъ же это мнѣ велишь въ первый же день да молодую жену подъ тятенкинъ гнѣвъ подвести? Нѣтъ, ужъ коли на моихъ четырехъ подкупленныхъ не выкричится, пусть объ меня пятаго гнѣвъ свой обломаетъ. А Лизы ему я въ обиду не дамъ… Ой, да идетъ, кажись.
Здравствуй, тятенька. Дай ручку поцѣловать. [Мѣшецкій молча отдергиваетъ руку и отворачивается отъ сына. Павлюкъ отходитъ къ Сидоркѣ].
Здравствуй, Матвѣй Павлычъ, государь. Дяденька меня съ поклономъ къ твоей милости прислалъ. [Мѣшецкій поворачивается въ сторону молодыхъ людей и хмуря брови смѣриваетъ ихъ главами съ головы до ногъ, затѣмъ идетъ къ столу, садится съ шумомъ на ваднее кресло, и опершись о столъ локтями схватываетъ голову въ обѣ руки].
Кажись, вызлился.
Подавай Боже.
Эка досада-то! Сердце все выкричалъ. Разозлить себя не могу. [Тихо и стараясь глядѣть грозно поворачиваетъ голову въ сторону молодцовъ].
Что, тятенька, прикажешь?
Ничего. [Снова отворачивается].
Вызлился, ей-Богу, вызлился. Охрабрился даже я.
И еще себя подхрабривай.
Слушай Павлюкъ. Какъ же ты, телокъ поеный, а себя вчерась надуть далъ?
Кому, тятенька? [Это онъ сказалъ еще робко, но чѣмъ дальше тѣмъ храбрѣе вретъ].
А подъ вѣнецъ тебѣ другую подсунули; не ту что на смотринахъ была.
Нѣтъ, тятенька, ту самую… Не доглядѣлъ, видно, ты…
Какъ же я не доглядѣть-то смогъ?
А боленъ ты, тятенька, вчерась былъ. Самъ я, тятенька, для тебя въ аптеку бѣгалъ, бальзамусъ пропріятисъ бралъ.
Чѣмъ же я боленъ былъ?
А въ животикѣ у тебя, тятенька, поварчивало.
А глядятъ-то чѣмъ?
А глазами, тятенька.
Какъ же я не доглядѣть-то смогъ?
А ты бальзамусъ-отъ все съ виномъ, тятенька, пилъ; съ того, чаю, у тебя и глазъ потемнѣніе вышло.
А ты какой бальзамусъ пилъ?
Никакого, тятенька.
Съ чего же ты не доглядѣлъ?
Я доглядѣлъ, тятенька, да ужъ поздно было: какъ попъ-отъ поцѣловаться велѣлъ. Да еще, тятенька, вижу что эта подсунутая получше будетъ, чѣмъ та что на смотринахъ была: я, тятенька, и обрадовался.
Врать-то ты, Павлюкъ, выучился, а концы съ концами свести не умѣешь: то она та у тебя, то другая выходитъ. А вотъ разведу тебя я съ женой, что запоешь?
Плакать, тятенька, стану. И Лиза тоже. Ты пожалѣешь и не разведешь.
А вотъ увидишь.
Ты сестренку мою, Матвѣй Павлычъ, погляди; можетъ она тебѣ еще и покажется.
Ты съ чего рѣчь завелъ? И зачѣмъ ты здѣсь? Чтобъ мои съ Павлюкомъ разговоры дяденькѣ перенести?
Напрасно, Матвѣй Павлычъ, ты низко такъ обо мнѣ понимаешь. Первое, я на дяденьку сердитъ, а второе, во мнѣ что во гробѣ.
Первое, ты соглядатаемъ сюда подосланъ, а второе, въ тебѣ что на площади. Болтливѣй тебя парня въ Москвѣ нѣтъ. Только при дяденькѣ и смиренъ и трусу празднуешь, а за глаза, гляди-ко-съ, боекъ каковъ. Да… [Хочетъ сердито, но выходитъ почти просительно]. Убирайтесь вы, Христа ради, куда-нибудь съ глазъ долой.
Уйдемъ, тятенька, только ты Лизѣ позволь къ себѣ придти.
А я не позволю.
Твоя воля, тятенька. Только мы съ Лизой плакать станемъ. Очень ужъ ей хочется повидать-то тебя… Пожалѣй ты насъ…
Не пожалѣю.
А Лизу, коль въ дверь поскребется, впустишь къ себѣ?
Можетъ впущу, а можетъ и нѣтъ.
Ну, она попытается.
Просилъ я васъ Христомъ Богомъ уйти отсель, — чего жъ вы?
Сейчасъ, тятенька. Сидорка, пойдемъ ужъ. [Оба налѣво ушли].
Какъ вотъ ни бодрю себя, а сердца нѣтъ во мнѣ и нѣтъ!.. Ничѣмъ не тревожится… [Всталъ и прошелся]. И Павлюкъ бѣсовъ догадался же про то что я вызлился: этакъ-то отважно лгалъ… Что бы мнѣ сдѣлать съ собой чтобы хоть капельку разсердить-то себя?.. Аль ущипнуть мнѣ себя?.. Нѣтъ, я вотъ съ ними со всѣми, какъ съ Павлюкомъ же, холодно говорить стану. Холодомъ-то пуще чѣмъ сердцемъ пройму… Надо мнѣ одначе невѣсту разглядѣть. Вчера и впрямь съ этого бальзамуса собачьяго у меня въ глазахъ помрачилося. Не уродъ видно, коль Павлюкъ за нее горой… Ишь, въ двери кто-то скребется. Она видно. Кто тамъ? Войди ужъ.
- ) Артистка, если ей это только къ лицу, можетъ выпустить изъ-подъ волосника локоны; то же надо сказать и о другихъ женщинахъ.
Здравствуй, тятенька.
Тятенька да не твой.
Все одно, — Павлюковъ, а я ему жена буду.
Будешь ли, на водѣ еще писано. А пока меня тятенькой звать не смѣй.
Какъ же мнѣ, тятенька, звать-то тебя? Свекромъ, — неловко мнѣ. А государемъ величать не приходится.
А никакъ не зови.
Никакъ-то, тятенька, звать нельзя. Нѣтъ ужъ лучше я, тятенька, тятенькой тебя звать стану. Павлюка я люблю, и тебя по нему любить же буду.
А я васъ развести вотъ хочу.
Это зачѣмъ же еще?
А обманомъ ты выдана.
Никакого обману, тятенька, не было. А какъ самъ ты просилъ чтобы на смотринахъ тебѣ толстую показали, — мой тятенька родной и уважилъ тебѣ: Настасьѣ выйти приказалъ. А чтобъ обманывать, никого мой тятенька родной не обманывалъ.
Знаешь ты! А Павлюка-то зачѣмъ же надулъ?
Павлюкъ-то напередъ все зналъ. Ему Сидорушка въ ушко шепнулъ.
Вотъ оно что! Такъ вы всѣ на мошенничество стакнулись, знать.
Вотъ ужъ это, тятенька, не хорошо сказалъ. Тятенька-то мой родной сватъ тебѣ, все одно что братъ, значить. А я тебѣ невѣстка, дочь богоданная выходитъ. А родню-то грѣхъ бранить, хоть у бабушки спроси.
И хитра же ты.
Есть-таки, тятенька, умишка небольшой.
И бойка притомъ.
И смѣлостію, тятенька, не обдѣлилъ Господь.
А отецъ-то, вижу, мало училъ тебя.
Нѣтъ, тятенька, я всему учена. И даже грамотѣ сама у попадьи выучилась.
Не про то говорю. А учена мало, — мало сѣкъ онъ тебя.
И вовсе не сѣкъ. Тятенька родной у насъ никогда не дерется, развѣ кого изъ прислуги за провинность побьетъ. А меня чтобъ тронуть, — и ни-ни! Маменька ему не приказала. Да и бабушка не дала-бъ.
Оно и видно. Ну, пошла себѣ.
Пойду, тятенька; только ты дай мнѣ ручку поцѣловать.
Вотъ ужъ не дамъ.
А ты дай. Я тогда знать буду что ты на насъ съ Павлюкомъ не гнѣваешься.
Отстань ты отъ меня.
Не гнѣвайся, тятенька, ужъ послушайся меня. И то ты вчера безъ гнѣва боленъ былъ, а коль нынче съ гнѣва разболѣешься, и того хуже будетъ.
А тебѣ что?
А мы съ Павлюкомъ плакать станемъ и сами расхвораемся. За тобой за хворымъ ходить будетъ некому; ты тутъ, тятенька, заскучаешь весьма и еще пуще разнеможешься. А вѣдь намъ съ Павлюкомъ жаль тебя.
Ишь ты, плутовочка, лукавая какая да ласковая.
А ты мнѣ ручку дай за то поцѣловать.
Ну, ужъ на, поцѣлуй.
Спасибо тебѣ, тятенька, теперь вижу что не сердишься ты.
А вотъ сержусь же… Уйди ты отъ меня, Христа ради.
Зачѣмъ гонишь-то меня?
А такъ вотъ, хочу.
А я знаю зачѣмъ?
Говори.
А затѣмъ что тебѣ поцѣловать меня страсть какъ хочется, да сразу сдаться не хочешь ты.
Ахъ ты этакая!.. Уйди же, Христа ради, отъ меня.
Сейчасъ уйду. Только дай мнѣ еще разъ ручку поцѣловать.
А дамъ, такъ сейчасъ же уйдешь?
Сію минуточку, тятенька, убѣгу.
Ну, на ужъ, цѣлуй.
Спасибо, тятенька, богоданный. Вотъ я и уйду сеначсъ. Я вѣдь послушная. [Идетъ налѣво]. видишь, ухожу ужъ. Прощай, тятенька, прощай, миленькій.
Ну, вотъ и поди, пронимай ее холодомъ-то какъ она сама тутъ тебя ровно маслицомъ тепленькимъ по сердцу помазываетъ. Съ каждымъ-то словомъ сердце мягчитъ. Этакая бабенка ласковая уродилася. Всѣмъ бы хороша, только вотъ полноты нѣтъ. Ну, да не мнѣ, Павлюку съ ней жить. Можетъ у него любовь такая дурашная, что ему сухопарыя по сердцу.
Тятенька! тесть и съ тещей, и съ бабушкой, и Настя съ ними же.
Экъ ихъ сколько понаѣхало! Гдѣ-жъ они всѣ?
Бабье-то въ теремъ прошло, а тестюшка говорить съ тобой просится.
А какъ велю я его со двора согнать?
Не велишь, тятенька.
Почему такъ?
А Лиза отъ тебя веселая выбѣжала.
То Лиза, а то тесть твой, а то ты еще самъ. Ее-то прощу, а васъ нѣтъ.
Какъ же тятенька?
А ты ступай, да тестю скажи: «весьма-де тятенька гнѣвенъ. Ты, скажи, тестюшка, не гляди на то, что не кричитъ онъ; когда молъ, скажи, кого тятенька тихою рѣчью шпынять начнетъ, это, скажи, самый лютый гнѣвъ у него и есть». Скажешь ли?
Чего-жъ не сказать-то мнѣ!
Скажи, Павлюкъ. На тестя отца родного не мѣняй. А только не скажешь, сейчасъ по рѣчи его.узнаю и съ Лизой разведу тебя. Аль еще хуже: ее-то прощу, а тебя въ монастырь упрячу.
Вѣрно, тятенька, скажу.
Бѣга же.
Ну, сватъ любезненькій, милости просимъ. Не Лиза ты, съ тобой-то справлюся. Ужъ я за амбицію свою надъ тобою поломаюся.
Здорово, сватъ.
Сватъ, да не твой.
А чей же? Моя дочь съ твоимъ сыномъ вѣнчана.
Да она дочь ли тебѣ?
А то кто же?
А можетъ забѣглая какая.
Кто-жъ за забѣглой приданое даетъ?
Еще дашь ли. Прости я ее, а ты тутъ пожалуй отъ нея и откажешься. Скажешь: не моя де-дочь, давай приданое прочь.
Да дочь же она моя.
Нѣтъ, дочь-то та, что на смотринахъ показывалъ.
Не дочь-то моя, а Настасья, племянница она мнѣ по свойству что-ль приходится.
Зачѣмъ же обманывалъ?
И не думалъ.
Кто-жъ меня-то надулъ?
А никто. Просто сказать, лѣтникъ былъ не готовъ. А Лизутка-то въ старомъ идти заупрямилась. А я, чтобы добраго дѣла не откладывать, да дочки не срамить, Настасьѣ показаться велѣлъ.
Это какой же лѣтникъ не готовъ былъ? Въ которомъ она вѣнчалася?
Тотъ самый.
А на бумагѣ онъ зачѣмъ? Что, дружокъ, замялся?
Ужъ и не пойму я тебя! на какой бумагѣ такой?
А на хлопчатой. Я сегодня всталъ, а ключница мнѣ и показываетъ. Пальца на два бумаги подложено.
Вотъ такъ исторія.
А ты, скажешь, не зналъ?
Почемъ мнѣ знать? Не я, портной шилъ. Да и не портной онъ, а государынь старшихъ царевенъ наплечный мастеръ. Этакой-то гордый онъ! Съ нимъ и говорить не моги! Не твое дѣло, кричитъ, лучше-де твоего наплечное мастерство знаю.
А на бумагу зачѣмъ же онъ клалъ?
Тьфу ты, сила окаянная! Да мнѣ-то почемъ же знать? Видно вверху у царевенъ такъ шить повелось.
А ты не приказывалъ?
Да нѣту же.
Ладно. Вези же дочку домой.
Это зачѣмъ еще?
А я къ царицѣ сейчасъ… чтобъ въ Воскресенскій ее…
Вотъ такъ выдумалъ! Съ чего-жъ ты эту смуту заводишь? Диви бы Павлюкъ на нее жалился!
А вотъ выдумалъ же и завожу. А Павлюкъ теля глупое.
Полно-ка. Мириться давай.
Ладно. А за миръ что дашь?
Тебѣ спрашивать… а я не поторгуюся… развѣ малость самую.
Идетъ. Садись же за столъ, да перо бери.
Ну, сѣлъ.
Пиши же записку теперь, такъ только для памяти, что ты имѣнье свое запродалъ мнѣ и деньги полностью съ меня получилъ. Купчую послѣ напишемъ.
Какое-жъ имѣнье-то?
А Новгородское…
Новгородское? Не много ли будетъ?
Такъ дочку домой вези.
Охъ, чтобъ тебѣ!.. Ладно ужъ… Готова, бери. [Всталъ]. Аль нѣтъ, погоди. Обѣщай, что Лыкова въ ту же цѣну съ Верху сковырнешь.
Обѣщалъ, такъ сковырну ужъ.
МАРТЮХИНЪ [подавая записку].
Ну, бери бумажку.
Вотъ спасибо тебѣ. — А теперь: здравствуй, сватъ. Поцѣлуемся.
Здравствуй и ты, сватъ. [Цѣлуются]. И дуракъ же я!
Чѣмъ ты дуракъ?
А на половинѣ помирился бы ты.
Не думай того.
Помирился бы. Ты же меня на обманъ соблажнилъ.
Это какъ?
А все мнѣ твердилъ: молъ толстыхъ люблю…
Такъ то-жъ не про Павлюкову я жену, про свою ключницу.
Ну, дважды же я глупъ.
На этомъ помирюсь съ тобой. [Небольшая пауза; потомъ, хлопая въ ладони]. Эй! гдѣ ты, Павлюкъ! [Павлюкъ входитъ]. Веди всѣхъ ихъ сюда. Скажи: сваты-де помирилися.
Сейчасъ, тятенька. [Убѣгая]. Помирилися!!..
Только ты, сватъ, не мѣшай мнѣ. Хоть малость мнѣ свою амбицію показать надо будетъ.
Аль ты на бабъ моихъ кричать вздумалъ? Такъ не дамъ я.
Нѣтъ. Павлюка да невѣстку маленько побраню.
Ладно. И я помогу.
Ну, Лизы я тебѣ тронуть не дамъ.
Не на Лизу я. Своего виноватаго сыщу.
Здравствуй, сватъ.
Здравствуй, сватьюшка. [Цѣлуются]. Здравствуй, бабушка.
Здравствуй, золотой мой. Только не долго держи ты меня. Разикъ всего поцѣлуй. [Исполняется]. А теперь веди-ка меня [онъ ведетъ] да сажай скорѣй. А то ноженьки у меня шаловливыя, совсѣмъ меня, бабки, не слушаютъ.
Вотъ мы гдѣ тебя, матушка, посадимъ. Отсюда всѣхъ тебѣ видно будетъ. [Переходитъ налѣво].[5] А теперь мы судъ начнемъ. Винися, Павлюкъ.
Не въ чемъ мнѣ виниться-то, тятенька. Коли-бъ я вечоръ на Лизу лѣтникъ на бумагѣ надѣлъ, точно-бъ я виноватъ былъ. Она вѣдь, бѣдная, точно монахъ въ веригахъ тяжелыхъ, въ бумагѣ измучилась.
Эхъ, сватъ! и виноватаго-то сыскать не сумѣлъ. А вотъ я сейчасъ найду. Сидорка! твое дѣло: винись ужъ.
Аль я, дяденька, опять провинился въ чемъ?
А ты на колѣни сперва пади, а тамъ спрашивай.
Палъ, дяденька. Въ чемъ же виниться-то мнѣ укажешь?
А во всемъ винись.
Стой, Сидорушка, не винись, не ты виноватъ.
Вотъ бабушка вѣрнѣй виноватаго сыщетъ.
Слышь ты, Сидорушка, со слѣпу я доглядѣть не смогла. А это вѣдь Ѳедунька нашь?
Петрунька, бабушка.
Что ты! Петрунька-то до-году не дожилъ, померъ. Да вотъ онъ самъ живой стоить. Спроси его: Ѳедунька вѣдь ты?
Ѳедунька, бабушка.
Это что еще?
А то что онъ у меня еще лѣтомъ въ деревнѣ съ Сидоркой былъ и съ Лизой цѣловался. Я же и приказывала.
Вотъ ужъ не чаяла, что маменька моя во всемъ виноватая.
Не я, доченька, не я. А Настасья все. Знала вѣдь, хитрая, а ни слова мнѣ.
Ну ужъ я, бабушка, ни на столечко вотъ не виновата. Я, бабушка, дѣвушка правдивая: все тебѣ открыть думала, да они всѣ застращали меня.
Этакая ты, Настасья, непокорливая.
Ну, коли ни Павлюкъ, ни Настасья, ни бабушка не виноваты, такъ и я, дяденька, не виноватъ; ей-Богу не виноватъ.
Кто-жъ виноватъ-то.
А подьячій что у Постельнаго Крыльца ротъ разиня спалъ.
А хоть и не виноватъ ты, Сидорушка, а я тебя наказанье придумала.,
Какое, сестрица?
На Настасьѣ женить тебя.
Вотъ такъ сестрица! Вотъ такъ милочка! Опять я думный дьякъ! Опять я Настасьинъ мужъ.
Ну, ужъ наказанье придумала! Сидорка-то чуть съ радости не пляшетъ.
Послѣ, маменька, всплачется. Настасья-то у насъ съ нарывчикомъ.
А тебѣ безъ этого нарывчика и замужъ бы не выскочить.
Дяденька, благословляй что-ль.
Аль мнѣ голыми руками благословлять тебя прикажешь? Завтра приходи: съ образомъ въ рукахъ и образую тебя.
И на томъ, дяденька, спасибо.
А теперь-то что? Охъ, и забылъ я! Иди, Лиза, цѣлуй меня.
А вотъ не пойду. Не забывай обо мнѣ, тятенька, впередъ. Нарочно подалъ отойду, [исполняетъ] а ты самъ ко мнѣ цѣловаться иди.
Такъ, Лизанька, такъ: хорошенько его!
Вотъ такъ бабёнка зародилася! Аль и впрямь мнѣ къ тебѣ идти?
Полно, Лиза. Иди къ тятенькѣ: я приказываю, а я теперь мужъ твой.
А ты, глупенькій, подумалъ и вправду я? [Тестю]. Нѣтъ, тятенька богоданненькій, не ходи. Шутемъ я сказала. Сама я сейчасъ къ тебѣ подбѣгу. Я тебя уважать должна. Такъ ли я, бабенька, говорю?
Такъ, Лизанька, такъ; такъ, умница, такъ.
1-го сентября 1879 г.
Кронштадтская колонія.
- ↑ Всю сцену Лиза отъ бабки справа стоитъ, Настасья слѣва.
- ↑ На сценѣ, отсюда до реплики Мартюхина «куда опять?» разговоръ можетъ быть опущенъ какъ задерживающій дѣйствіе.
- ↑ На сценѣ отсюда до реплики Мартюхина «А я послѣ этого скажу тебѣ», разговоръ можетъ быть опущенъ, какъ задерживающій дѣйствіе.
- ↑ На сценѣ, прямо послѣ этихъ словъ входитъ Сидорка со словами «Вотъ оно, зеркальце, дяденька; принесъ». (См. явленіе XII).
- ↑ Относительное положеніе лицъ, считая слѣва отъ зрителей: Мѣшецкій, Павлюкъ, Лиза, Сидорка, Настасья, Мартюхина, Мартюхинъ, Бабка.