ОСТРОВИТЯНИНЪ,
или
ИЗГНАННИКИ
'НА ОСТРОВѢ БАРРА.
Перевелъ съ Французскаго
Г. Трескинъ;
Сочиненіе Госпожи Монтолье
A mind not to be chang'd by place or time.
The mind is its own place, and in ifself
Can make a heav'n of hell, of heaven.
ЧАСТЬ I.
правитьВъ Университетской Типографіи.
Печатать дозволяется съ тѣмъ, чтобъ по отпечатаніи, до выпуска въ продажу, представлены были въ Ценсурный Комитетъ одинъ экземпляръ сей книги для Ценсурнаго Комитета, другой для Департамента Министерства просвѣщенія, два экземпляра для Императорской Академіи Наукъ. 1817 Года Іюня 15 дня.
СЕНТ-КЛЕРЪ ОСТРОВИТЯНИНЪ
правитьГЛАВА I.
правитьВъ послѣдніе годы царствованія Іакова І, Короля Шотландскаго, жилъ на Баррѣ, одномъ изъ Гебридскихъ острововъ, изгнанникъ по имени Сент-Клеръ Монтей, молодой человѣкъ съ открытьгмъ благороднымъ характеромъ и испытаннымъ мужествомъ; онъ былъ любимъ и уважаемъ не только на Баррѣ, но даже на всѣхъ островіхъ, по временамъ имъ посѣщаемыхъ, откуда и власть даже Іакова не могла бы заставитъ его выдти противъ воли Сент-Клеръ Монтей, или Сент-Клеръ островитянинъ, какъ его обыкновенно называли, имѣлъ не болѣе двадцати двухъ лѣтъ, когда сосланъ былъ на Барру; ему дано было хорошее познаніе въ военномъ искуствѣ дядею его Генераломъ Монтеемъ, послѣ котораго получилъ онъ великое имѣніе въ полуденной Шотландіи; но во время изгнавія его оно было конфисковаво въ пользу непріязненной ему фамиліи Роскелиновъ. Изгнанъ будучи на островъ Барру по Королевскому повелѣнію, онъ основалъ свое пребываніе въ крѣпости, называемой башнею Мак-Леода. И въ семъ-то печальномъ жилищѣ почелъ бы себя щасшливымъ естьлибы могъ забыть прошедшее. Четыре друга, какихъ бываетъ мало, впали купно съ нимъ въ немилость, или лучше сказать, захотѣли раздѣлять его нещастіе; и естьли съ одной стороны мысль, что онъ причиною ихъ изгнанія, умножала его горесть, то съ другой привязанность и любезное сообщество часто оную разсѣявали. Другія особы, изгнанныя въ разное время, или присоединившіяся къ нему по своимъ чувствамъ, жили также на Баррѣ и призвавали Сент-Клера: своимъ начальникомъ. Въ случаѣ нужды онъ бы могъ составить воиско хотя не такъ многочисленное, но преданное ему и хорошо устроенное; въ числѣ его друзей находились опытные полководцы, a каждый изъ островитянъ былъ храбрый воинъ. Могущество его не безъизвѣстно было Шотландскому Двору, которыя однакоже, по боязни, или по благоразумію, не принималъ никакихъ мѣръ и оставлялъ его въ совершенномъ покоѣ.
Сент-Клеръ по прибытіи на ocraровъ Барру роэдалъ щедрою рукою не большое количество привезенныхъ имъ денегъ. Онъ надѣялся и для своихъ нуждъ получатъ деньги изъ оставленныхъ подъ сохраненіемъ у вѣрнаго человѣка, по имени Карнежія, жившаго близь Эдинбурга, коему поручилъ собрать не донятые доходы съ содержатслей своихъ помѣстьевъ, потому что доходы сіи не вошли въ число конфискованнаго имѣнія; a въ послѣднее время для оплаты многихъ необходимыхъ издержекъ онъ перевелъ ихъ на его имя.
Изъ четырехъ изгнанниковъ, друзей Сент-Клеровыхъ, Сиръ Жамеръ Воссъ былъ благородный и храбрымъ Рыцарь товарищъ въ дѣтскихъ играхъ его и по оружію.
Алланъ Гамильтонъ съ таковыми же качествами соединялъ любовь къ наукамъ и имѣлъ образованный умъ, каковыя расположенія на островѣ Баррѣ болѣе еще увеличились.
Французъ, Рыцарь дю Бургъ, по свойствамъ своей націи, былъ скоръ, пылокъ и предпріимчивъ, имѣлъ нѣчто особенное въ разумѣ своемъ и сердце склонное ко всѣмъ благороднымъ чувствамъ. Познакомясь съ Сент-Клеромъ въ арміи, онъ поѣхалъ съ нимъ въ Шотландію, и потомъ на Барру, желая лучше раздѣлять изгнаніе своего друга, нежели возвратиться въ отечество.
Послѣдній М. Робертъ Мак-Грегоръ былъ гордъ, неустрашимъ, столько же готовъ мститъ за оскорбленія, какъ и жертвовать жизнію за честь и дружбу. Онъ былъ младшій изъ трехъ братьевъ. Старшій Александръ Мак-Грегоръ жилъ въ помѣстьяхъ древней фамиліи своей; второй Рандолъфъ имѣлъ нѣсколъко подобный Роберту характеръ, но былъ гораздо его вспыльчивѣе, привертенный съ давняго времени нъ Сент-Клеру; онъ находился въ отсутствіи во время его нещастія. Первое попеченіе по возвращеніи въ Шотландію состояло въ томъ, чтобъ соединиться съ нимъ на Баррѣ, куда и прибылъ немедленно, рѣшившись никогда не оставлять своего друга. Эти благородные потомки знаменитѣйшихъ Шоталандскихъ фамилій были еще въ цвѣтущихъ лѣтахъ, и хотя мужественно сносили настоящее свое положеніе и безполезную жизнь на утесахъ Барры, однакожъ съ удовольствіемъ помышляла о временахъ, когда могутъ сдѣлаться полезными членами общества.
Характеръ каждаго изъ приверженцевъ ихъ былъ различенъ, какъ и обстоятельства завлекшія ихъ на Барру; всѣ же онв вообгце происходвли отъ благороднои крови и имѣли личныя достоинства; но, или за политическія мнѣнія, частныя ссоры, чрезъ фамильныя нещастія, или-же по причинѣ разстроеннаго состоянія своего, принуждены были, оставить отечество, и по разнесшейся о Сент-Клерѣ молвѣ избрали его своимъ начальникомъ. Число ихъ простиралось до двенадцати, всѣхъ же жителей крѣпости было семнадцать человѣкъ.
ГЛАВА II.
править«Наполните ваши кубки, закричалъ Сент-Клеръ: налейте ихъ полнѣе и выпьемъ всѣ съ желаніемъ щастья добрымъ и мужественнымъ обиженнымъ и наказанія ихъ притѣснителямъ!»
Всѣ подали знакъ согласія, и кубки были выпиты.
«Такъ друзья мои; мы изгнанники, это правда; но не заслуживаемъ столь несправедливаго угнѣтенія! На седмнадцатомъ году я уже быль ограбленъ и обезчещенъ, еще и теперь меня грабятъ, но трепещутъ имени моего, а я уже ничего болѣе не страшусь! Въ чемъ я виновенъ? Пусть скажутъ, что хотятъ враги мои, я не боюсь ихъ; гдѣ вдова, которую бы я обидѣлъ? сирота, которую бы притѣснилъ? Пусть дѣвица, коей измѣнилъ я, придетъ обвинять меня!»
— Ты несклоненъ къ подобнымъ несправедливостямъ, сказалъ дю Бургъ: и это малѣйшее твое достоинство; но горе тебѣ, естьли безразсудность и необузданность суть причины всегдашнихъ твоихъ бѣдствій! Съ шестнадцати лѣтъ, какъ я тебя знаю, я никогда не видалъ тебя спокойнѣе, какъ со времени изгнанія твоего на Барру. —
"Это ни чуть не удивительно, отвѣчалъ Сент-Клеръ: съ самой юности сердце мое было признательнымъ. Бѣдныя сосѣди, жители Барри и смежныхъ острововъ любятъ меня и уважаютъ; не долженъ ли я стараться поведеніемъ своимъ оправдывать хорошее ихъ мнѣніе обо мнѣ? Я клянусь жизнію, что естьли бы кто изъ насъ былъ способенъ къ низкимъ и безчестнымъ дѣламъ, то я немедленно выгналъ бы его изъ нашего общества!
— Доселѣ желанія твои были единственнымъ для насъ закономъ и твои слова строго соблюдались, прервалъ одинъ изъ присутствующихъ. —
«Знаю, отвѣчалъ Сент-Клеръ, что надмѣнный Шотландскій Дворъ наконецъ смиряется предъ безплодными скалами Барры, и отдаетъ преимущество простымъ ея жителямъ. Не только наша собственная честь, но самое благоразуміе требуетъ отъ насъ, чтобы мы и впредь поступали такъ, какъ поступали до сего времени. Здѣсь, въ древней нашей башнѣ, готовой разрушиться, мы безопасны какъ въ крѣпчайшемъ Замкѣ; ибо каждый изъ сосѣдей нашихъ готовъ сражаться и умереть за насъ!»
— Ничего нѣтъ справедливѣе, сказалъ Мак-Грегоръ: однако я часто думаю, что не худо было бы исправить нашу крѣпость и увеличить къ ней число жителей; легко статься можетъ, что Іаковъ не всегда будетъ такъ смиренъ, а въ случаѣ опасности васъ только семнадцать человѣкъ! —
«Семнадцать человѣкъ преданныхъ, живо возразилъ Сент-Клеръ, довольно для побѣды, и естьли насъ побѣдятъ, довольно также для погибели!»
— Я съ тобой согласенъ, сказалъ Жамесъ Россъ: однакожъ мнѣнія Мак-Грегора же должно пренебрегать. Твои враги могущественны; они не должны считать себя въ безопасности до тѣхъ поръ, пока ты будешь живъ. —
«Можетъ бытъ это правда, отвѣчалъ Сент-Клеръ: но много уже друзей сдѣлались участниками моего нещастія. Жребій нашъ рѣшенъ, должно предаться ему; но постараемся перевесть, чего не въ силахъ избѣжать. Что же касается до тѣхъ, которые пристали къ намъ добровольно, и то, думаю, что они по весьма основательнымъ причинамъ оставили общество, но добрые ваши островитяне не имѣютъ къ тому никакихъ. — Имъ предназначено жить по примѣру отцевъ своихъ; они довольны своею участью: для чегожъ возмущать ихъ спокойствіе? Нѣтъ, оставимъ ихъ пресмыкаться въ щастливой неизвѣстности; имъ предлежитъ миръ и трудолюбіе, а намъ шумная и веселая жизнь! Нальемъ наши кубки, выпьемъ ихъ и оставимъ разсужденія!»
Кубокъ передавался кругомъ, и когда достигъ До Гамильтона, то онъ сказалъ: «я согласенъ съ вами, васъ довольно здѣсь для мирнаго времени; но въ случаѣ опасности подъ знамена Сент-Клера соберется цѣлая армія.»
— Насъ, какъ мущинъ, сказалъ дю Бургъ, очень довольно, въ томъ я не спорю съ нашимъ начальникомъ, и подобно прочимъ готовъ сражаться и умереть, когда-то будетъ надобно; но почитаю нѣсколько жестокимъ Французу моихъ лѣтъ и съ моимъ характеромъ жить какъ монаху въ кельѣ. — Женщины, кажется мнѣ, оживили бъ наше уединеніе. —
«Женщины! вскричалъ Сент-Клеръ, ставя на столъ свой кубокъ: женщины! ахъ! Рыцарь! естьли ты ихъ сюда введешь, то я тотчасъ уѣду. Приведи ко мнѣ змѣй, тигровъ, дьяволовъ, фурій, но не женщинъ. Не ужъ ля тебѣ наскучилъ покой? Съ ними ты поселишь между нами вѣчныя ссоры, измѣну и вѣроломства; съ ними увидишь ты нещастье и убійства, и ваша кровь прольется рукою лучшихъ друзей нашихъ: вотъ какіе ужасы ведутъ за собой женщины! Нѣтъ, нѣтъ! повторялъ онъ, принимаясь за кубокъ: нѣтъ здѣсь другой любовницы, кромѣ бутылки, и инаго преступленія, кромѣ пьянства!»
— Сент-Клеръ говоритъ правду, сказалъ Гамильтонъ: женщины больше дѣлаютъ зла, нежели мущины; они все приводятъ въ безпорядокъ; щастливъ тотъ, кто можетъ безъ нихъ обойтись! Хотя мы ведемъ монашескую жизнь, по крайней мѣрѣ орденъ нашъ веселъ и покаяніе для насъ легко. —
«Превосходно, вскричалъ одинъ изъ товарищей, который недавно прибылъ на Барру; это разсужденіе достойно мудрости и глубокомыслія Гамильтона — другаго и ожидать отъ него не льзя — но не отъ Сент-Клера; онъ не имѣетъ причины быть непріятелемъ женщинъ. Не уже ли не имѣетъ онъ матери? не yже ли никогда не былъ онъ влюбленъ?»
— Такъ, я имѣю мать, отвѣчалъ Сент-Клеръ, покраснѣвъ отъ негодованія: я имѣю мать; но она жестокосердѣе и безчеловѣчнѣе самыхъ тигровъ; она не только лишила меня покровительства въ дѣтствѣ и отторгла отъ себя въ такихъ лѣтахъ, когда всѣ твари охраняются попеченіями матери, но въ совершенномъ возрастѣ хотѣла меня погубить. Подобно прочимъ безумцамъ я позналъ любовь; блестящая голова, змѣи въ видѣ женщины привлекла мои взоры, и стрѣла любви глубоко вонзилась мнѣ въ сердцѣ. Нѣсколько времени уступалъ я моей глупости, но наконецъ съ помощію разсудка и съ великимъ усиліемъ я исторгъ ядовитую стрѣлу… —
Звукъ рога, раздавшійся въ крѣпости, возвѣстилъ въ сію минуту пріѣздъ нѣсколькихъ иностранцовъ. Эта были пастухи Лохаберскіе, доставившіе прежде Сент-Клеру быковъ и барановъ какъ, для употребленія въ крѣпости, такъ, и для вспомоществованія бѣднымъ островитянамъ, которые претерпѣвали крайнюю нужду въ продолженіи жестокой зимы, а что Сент-Клеръ давалъ имъ росписку на имя Карнежія своего повѣреннаго Эдинбургскаго, на сей послѣдній отказался принять ее, потому что получилъ повелѣніе отъ Графа Госкелина не давать болѣе денегъ Сент-Клеру, ибо Король далъ ему одному право располагать всѣмъ имѣніемъ изгнанника.
Сент-Клеръ съ бѣшенствомъ выскочилъ изъ-за стола. «Бездѣльникъ! вскричалъ онъ: клянусь, моею честію открыть, вѣроломство твое въ присутствіи самаго тирана; повелѣніе Іакова не можетъ меня удержать на островѣ Барра. При первомъ попутномъ вѣтрѣ я ѣду въ Шотландію, чтобы возвратить мою собственность, или умереть!»
Россъ, Гамильтонъ, дю Бургъ и Мак-Грегоръ, взявшись за мечи, вскричали вмѣстѣ: — какое бы ни было послѣдствіе, щастливое или нещастливое, мы хотимъ ѣхать съ тобою, ты не одинъ и не безъ мщенія погибнешь! —
"Мы поѣдемъ всѣ, вскричали единодушно друзья Сент-Клера; онъ не оставитъ никого изъ своихъ друзей!
Сент-Клеръ смотрѣлъ на нихъ съ нѣжною признательностію. «Нѣть, друзья мои! нѣтъ! ни одинъ изъ тѣхъ, коихъ жизнь находится въ опасности, не долженъ оставлять острова. Будетъ время, когда мы вступимъ въ свои права, хотя несправедливость покамѣстъ и будетъ торжествовать. Насшоящее жъ обстоятельство касается до одного меня; я одинъ имѣю причину ѣхать.»
— Клянусь моею честію! ты не поѣдешь одинъ, вскричалъ Жамесъ Россъ: естьли ты рѣшаешься подвергаться опасностямъ, то я хочу и долженъ раздѣлять ихъ съ тобою! —
Всѣ прервали Росса съ такимъ же крикомъ: мы хотимъ умереть съ тобою!
«Друзья мои! сказалъ имъ Сент-Клеръ: вы хотите, чтобъ я жилъ въ безчестіи, не въ состояніи будучи заплатить своихъ долговъ, и употребляете такое средство, которое одно только можетъ удержать меня здѣсь!»
— Нѣтъ, отвѣчалъ Робертъ Мак-Грегоръ: благоразуміе иногда лучше безразсудной храбрости. Ѣхать теперь ко Двору Шотландскому, значитъ безъ нужды подвергать себя опасности; это будетъ глупость. Думаешь ли Сент-Клеръ, что мщеніе усыплено, и что смерть Герцога Албанскаго[1], его сына и Графа Сенора забыты? Нѣтъ, цѣлая вселенная воспоминаетъ съ ужасомъ какъ тиранъ торжествуя, послалъ вдовѣ его окровавленныя головы отца ея, мужа и сыновей! Сент-Клеръ! день мщенія наступаетъ; сохраняй жизнь свою и друзей своихъ, и жертвуй ею за важнѣйшее дѣло, а не за пустое огорченіе. Останься здѣсь, Сент-Клеръ, до того времени, когда ты будешь призванъ на защиту своего отечества, жить или умереть для него. —
«И такъ я долженъ оставить подлаго Роскелина пользоваться спокойно моимъ имѣніемъ, и отказать самому себѣ въ справедливомъ платежѣ своихъ долговъ, въ которые нужда заставила меня войти?»
— Можешь ли ты чѣмъ-либо болѣе порадовать враговъ своихъ, сказалъ Гамильтонъ, какъ подвергнувъ себя наказанію за непослушаніе, естьли оставишь мѣсто изгнанія своего? —
Сент-Клеръ замолчалъ. «Я подумаю до завтрашняго дня, сказалъ онъ: но Сент-Клеръ Монтей долженъ или жить съ честію, или умереть!»
Тогда Рандольфъ Мак-Грегоръ, пріѣхавшій, не много послѣ на островъ, не знавшій совершенно нещастія Сент-Клера, подошелъ. — Буря страстей должна имѣть свое теченіе, сказалъ онъ: и кто захотѣлъ бы удержать ее, былъ бы подобенъ человѣку, которой бы сталъ разсуждать съ безумнымъ. Мы знаемъ, что Сент-Клеръ мало дорожитъ своею жизнію, но больше цѣнитъ жизнь друзей своихъ; однакожъ въ семъ случаѣ Сент-Клеръ долженъ требовать и получить справедливость; но этого можетъ онъ достигнуть, не оставляя мѣста своего изгнанія и не подвергая опасности друзей своихъ. Россъ, Гамильтонъ, дю Бургъ и Мак-Грегоръ! вы должны остаться на Баррѣ; а я, какъ никакимъ закономъ не удерживаемъ и никому ни при Дворѣ Іакова, ни въ Заикѣ Роскелиновъ не извѣстенъ, могу быть приличнѣе всѣхъ употребленъ для представленія и удовлетворенія требованій Сент-Клера. Изъ общества нашего выберу я для себя спутника, которой былъ бы въ равномъ со мною положеніи; мы отправимся по нашему порученію, и послѣдствія, какія съ вами встрѣтятся, послужатъ впредь руководствомъ для его будущихъ поступковъ. —
Всѣ одобрили этотъ совѣтъ, кромѣ Сента-Клера; но опасность друзей его погасила въ немъ жаръ, и онъ, ставъ хладнокровнѣе, думалъ о томъ основательнѣе.
«Другое время, другой и совѣтъ! вскричалъ Россъ: пусть Рандольфъ отправится теперь. Ежели онъ не принесетъ тебѣ отвѣта, сходнаго съ твоимъ желаніемъ, тогда всѣ одобрятъ предпріятіе твое и вооружатся для твоей защиты. Мы послѣдуемъ за тобою со всѣми жителями острововъ, поѣдемъ въ Шотландію; нашу сторону примутъ крестьяне твоего дяди, мои и всѣхъ нашихъ друзей: тогда въ состояніи будемъ требовать нашей свободы, нашихъ правъ и твоей собственности; мы ихъ получимъ, или погибнемъ!»
Это мнѣніе столь жарко приятно, что Монтей долженъ былъ уступить; оно состояло въ томъ, что Рандольфъ, будучи свободенъ и никѣмъ не знаемъ, не могъ встрѣтить никакой опасности. Всѣ тѣ, которые не были изгнаны, хотѣли ему сопутствовать; вмѣсто одного спутника онъ принужденъ былъ взять трехъ. Сдѣлавши всѣ приготовленія къ отъѣзду, они рѣшились воспользоваться первымъ попутнымъ вѣтромъ и пуститься въ Шотландію на рыбачьемъ суднѣ. Между прочимъ Рандольфъ получилъ тайное приказаніе отъ Росса, Гамильтона и своего брата Мак-Грегора взять съ помѣстныхъ содержателей все, чѣмъ они были имъ должны, дать имъ въ томъ росписки и доставить Сент-Клеру всѣ эти суммы, потому что одни только помѣстья Монтея и были конфискованы.
ГЛАВА III.
правитьРандольфъ и его спутники, изтотовившись къ отъѣзду, одѣлись по крестьянски и отправились изъ Барры съ письмомъ Сент-Клера къ его повѣренному Карнескію, которое было слѣдующаго содержанія:
«Нѣсколько уже времени, какъ я послалъ къ тебѣ приказанія заплатить двадцать марковъ, въ чемъ ты однакоже отказалъ. — Нынѣ препоручаю заплатить шестьдесятъ, каковая сумма весьма незначительна въ сравненіи съ тою, которую я тебѣ оставилъ. И такъ постарайся выдать оную по сему письму, не ожидая личнаго моего требованія, и горе тому подлому человѣку, который во зло употребляетъ мои права, и тебѣ презрительному орудію сего злоупотребленія.»
Путешествіе ихъ въ Шотландію было продолжительно; однако же они пріѣхали благополучно къ Эдинбургу, и не теряя времени, отдали письмо Сент-Клера его повѣренному, которое пробѣжалъ онъ съ чрезвычайнымъ смятеніемъ, тщательно разсматривалъ посланныхъ съ нимъ, но не находя для себя ничего опаснаго въ простой ихъ наружности, отвѣчалъ имъ съ надмѣнностію и приказалъ явиться на другой день къ Роскелину.
«Придемъ, отвѣчалъ Рандолъфъ выговоромъ, приличнымъ его одеждѣ; но я надѣюсь, что ты поспѣшить нашимъ дѣломъ, ибо мы не привыкли дожидаться въ передней, какъ слуги, и не можемъ перемѣнить нашихъ обычаевъ; мы требуемъ принадлежащаго храброму Сент-Клеру, въ чемъ отказать ему было бы низко и безчеловѣчно, и кажется ты не заставишь его возвратить собственности своей лично.»
«Дерзскій! отвѣчалъ Карнежи: знаешь ли ты, что Сент-Клеру запрещено подъ смертною казнію показываться въ Шотландіи? —
„По чести я не зналъ, гдѣ не имѣетъ онъ права быть. Касательно жъ его жизни, увѣряю тебя, что кто осмѣлится на нее покуситься, тотъ будетъ раскаяваться.“
— Ты смѣешь еще грозить, бѣднякъ, сказалъ Карнежи. —
„Сохрани Боже, отвѣчалъ Рандольфъ: грозить свойственно вельможамъ, а мы островитяне словамъ предпочитаемъ дѣло.“
Карнежи долго еще разсматривалъ ихъ со вниманіемъ. — Надобно, сказалъ онъ, прежде посовѣтоваться мнѣ съ Лордомъ Роскелиномъ; завтра будьте у него въ Замкѣ въ двенадцать часовъ. — Послѣ чего онъ оставилъ ихъ, а они пошли съ дороги отдохнуть.
Рандольфъ и его товарищи пришли къ Роскелину въ назначенный часъ. Они принуждены были ждать долгое время на дворѣ предъ глазами слугъ, кои надъ ними насмѣхались, подражая господамъ своимъ, съ тѣмъ только различіемъ, что вмѣсто надмѣнности и презрѣнія, съ каковыми сіи принимаютъ низшихъ себя, слуги употребляютъ грубую наглость. Наконецъ ввели ихъ въ большую залу, въ коей на возвышенныхъ мѣстахъ, покрытыхъ богатою шитою золотомъ матеріею, сидѣли Графъ Роскелинъ и прекрасная, гордая Графиня Елеонора въ многочисленномъ кругу дамъ и кавалеровъ.
Къ великому удивленію сего блистательнаго собранія, пышность и великолѣпіе не произвели въ Рандольфѣ и товарищахъ его ни малѣйшаго изумленія; они вошли свободно, не снимая даже шляпъ и имѣя лѣвыя руки завернутыми въ Шотландское платье.
„Вы пришли отъ изгнанника Сент-Клера, сказалъ имъ Графъ: знаетели, какъ поступаютъ съ тѣми, кои требуютъ имѣнія, которое ему не принадлежитъ, которое всегда мнѣ принадлежало по праву, а теперь болѣе еще принадлежитъ по правосудію и по волѣ Короля?“
— Я не понимаю этого, отвѣчалъ Рaндольфъ: можетъ быть это въ обычаѣ при Дворѣ; на нашихъ островахъ и Король не имѣетъ права отнимать собственности у невиннаго человѣка. —
„Невѣжа! сказалъ Карнежи, стоявшій въ почтительномъ разстояніи отъ Графа: знаешь ли ты, съ кѣмъ и предъ кѣмъ осмѣливаешься говорить въ шляпѣ.“
— Знаю, что я говорю съ Жономъ Роскелиномъ, и уже сказалъ, что мнѣ неизвѣстны придворныя обыкновенія; а не снимаю шляпы по тому, что простудился, дожидаясь на дворѣ между слугами. —
„Это для тебя очень хорошая компанія, сказала Графиня Роскелинъ: но кажется ты научился дерзости отъ того, который тебя посылаетъ.“
— Не для разговоровъ съ женщинами пришелъ я сюда, возразилъ Рандольфъ, да и не привыкъ къ этому. Заплатитель вы мнѣ деньги, которыя требуетъ Сент-Клеръ? сказалъ онъ Графу. —
„Нѣтъ, отвѣчалъ Графъ: но послушай меня, естьли ты сей же часъ отсюда не выйдешь, то будешь наказанъ за свою наглость!“
— Меня наказывать? повторилъ онъ: естьлибъ всѣхъ бездѣльниковъ наказывали, то честные люди не былибы притѣсняемы! —
„Говорю тебѣ, поди вонъ, и отнеся отвѣть мой, или будешь раскаяваться въ своей дерзости!“
— Наступитъ время, когда всѣ виновныя раскаются, сказалъ Рандольфъ, кинувъ съ презрѣніемъ на средину комнаты свою перчатку, потомъ не снимая шляпы и не кланяясь никому, онъ и его товарищи хотѣли выдти. —
„Слушай, сказалъ Роскелинъ, что это значитъ, чего ты требуешь отъ меня, кидая перчатку, безъ сомнѣнія ты не имѣешь… ты не можешь имѣть дерзости вызывать меня?“
— Я требую, отвѣчалъ Рандольфъ, чтобы ты ея поднялъ. Естьлибъ кто, нибудь бросилъ мнѣ; перчатку, хотя бы то былъ и самъ Жонъ Роскелянъ, то я обязанъ буду поднять ее. —
„Ты не то, чѣмъ кажешься по наружности, вскричалъ Роскелинъ.“
Другъ мой! прервала Графиня: стоитъ ли такъ горячиться на эту тварь. Не видишь ли, что бездѣльникъ, у коего онъ живетъ, нарочно для наглостей послалъ его къ тебѣ? Прикажи оруженосцамъ твоимъ взять его подъ стражу, пусть въ въ тюрьмѣ Замка научится онъ почитать тебя.
— A ты, Сударыня, знай, что въ великолѣпныхъ залахъ и въ брачной даже комнатѣ скромность и искренность суть украшеніе женщинъ, и что то, которая измѣняетъ вѣрности, или продаетъ свою честь, есть самая презрительнѣйшая изъ своего полу! —
„Нестерпимая дерзость! вскричаль Роскелинъ: схватите ихъ и отведите въ тюрьму! это переодѣтые измѣнники, и общій покой требуетъ, чтобы они были наказаны.“
— Кто бы насъ наказалъ? отвѣчалъ Рандольфъ, устремивъ на Графа взоръ, который принудилъ его потупить глаза свои: безъ сомнѣнія не Жонъ Роскелинь, который при всемъ своемъ желаніи не будетъ имѣть столько смѣлости! — Пойдемъ, продолжалъ онъ, оборотясь къ своимъ товарищамъ, выйдемъ отсюда — благоухающій воздухъ въ этой залѣ очень тяжелъ для меня. —
„Схватите ихъ! закричалъ Графъ: я не могу больше ихъ слушать.“
— Однакожъ ты долженъ слушать, и скоро дашь полной во всемъ отчетъ! —
Слуги хотѣли взятаь Рандольфа и его товарищей; но они вынувъ изъ подъ платья широкія свои мечи, пробились до воротъ, у коихъ стояли ихъ лошади, и сѣвши на нихъ, вскорѣ потеряли изъ виду Замокъ Роскелиновъ. Удвоивъ скорость, въ короткое время пріѣхали къ заливу Фортскому, чрезъ которой переправясь, прибыли въ Пертъ и тамъ остановились, чтобы самимъ имъ и лошадямъ ихъ нѣсколько отдохнуть какъ въ безопасномъ мѣстѣ отъ преслѣдованія Роскелиновъ. Обязанности, которыя должно было имъ выполнить по препорученію Росса, Гамильтона и Мак-Грегора, удержали ихъ отъ обратнаго пути на островъ; по дѣламъ Росса и Гамильтонна они должны были ѣхать въ Графства Инвернесъ; помѣстье же Mак-Грегора находилось не въ дальнемъ разстояніи отъ мѣста, гдѣ они тогда находились.
Въ нѣсколько дней они окончили это дѣло, почему и отправились немедненно въ Инверкесъ, гдѣ получили значительныя суммы съ откупщиковъ Росса, но Рандольфъ желалъ видѣться съ старшимъ своимъ братомъ Сиромъ Александромъ Мак-Грегоромъ, который въ то время находился въ Англіи въ Тивельдали
Съ самаго изгнанія меньшаго брата своего Сиръ Александръ пекся о сохраненіи имѣнія его и о вѣрномъ поступленіи съ онаго доходовъ. Но Рандольфу желательно было лично видѣться съ нимъ для совѣщанія о мѣрахъ, какія изгнаннымъ предпринять должно было; ибо безъ сомнѣнія Сент-Клеръ не оставитъ безъ отмщенія оскорбительнаго принятія требованій его въ Замкѣ Роскелинъ.
Согласившись съ своими товарищами, Рандольфъ отправилъ на Барру вѣстника съ письмомъ къ Сент-Клеру, въ которомъ увѣдомлялъ его, что ихъ отсутствіе вѣроятно продолжится около двухъ мѣсяцовъ, и потому принялъ бы онъ терпѣніе. Наконецъ, чтобъ не лишить его надежды, скрылъ, сколько могъ, поступокъ Роскелана, объявилъ также о намѣреніи своемъ посовѣтоваться съ Сиромъ Александромъ Мак-Грегоромъ, какія мѣры принять имъ лучше.
Распорядившисъ такимъ образомъ, они поѣхали въ полуденную Шотландію, переодѣвшись прилично своему званію. Пріѣхавши въ Тивельдаль, имѣли удовольствіе застать Сира Александра Мак-Грегора.
Онъ, какъ хорошій политикъ и военный человѣкъ, не совѣтовалъ до нѣкотораго времени начинать неприятельскихъ дѣйствій, почитая ихъ по обстоятельствамъ самыми опасными для нихъ. Іаковъ, говорилъ онъ, со дня на день дѣлается народу ненавистнѣе; но противъ нынѣшняго могущества его всѣ усилія будутъ тщетны. Дѣло Сент-Клера справедливо, и я первый непощажу своей жизни для возвращенія его правъ. Должно только дѣйствовать благоразумно: удерживая ударъ, который нанести готовится, мы поразимъ вѣрнѣе, a до того пускай Сент-Клеръ располагаетъ моимъ имѣніемъ; я увѣренъ, что со временемъ онъ разочтется съ своими друзьями.
Поеликуже Сиръ Александръ имѣлъ намѣреніе скоро возвратиться въ свои помѣстья, то Рандольфъ и друзья его остались, у него, желая быть ему спутниками. По сей-то причинѣ и по другимъ неизбѣжнымъ обстоятельствамъ, отсутствіе ихъ изъ Барры продолжалось около четырехъ мѣсяцовъ, изъ коихъ три уже протекло, какъ они оставили островъ.
Коль скоро Сиръ Александръ приготовился, то они отправились на Барру; число ихъ, считая четырехъ слугъ, состояло изъ девяти человѣкъ.
На другой день, въ вечеру, проѣзжая пустую степь, повстрѣчались они съ верховымъ въ ливреѣ фамиліи Роскелина, которой скоро проскакалъ мимо ихъ.
Рандольфъ подъѣхавши, остановилъ его и сказалъ: „ты очень спѣшишь, другъ мой; не слуга ли ты Графа Роскелина?“
— Нѣтъ, я служу у матери его Лади Роскелинъ; она слѣдуетъ за мною въ закрытой коляскѣ. —
„У тебя очень богатая госпожа; говорятъ, что она была нѣкогда прекраснѣйшая въ Шотландіи женщина?“
— Она была красавица, и теперь также можетъ назваться; ей еще сорокъ четыре года. —
„Такъ ты можешь еще надѣяться имѣть новаго господина? Красота съ богатствомъ рѣдко остается безъ искателей.“
— Такъ, она имѣетъ ихъ, но стараніе ихъ тщетно; все ея вниманіе и любовь обращены на внука, маленькаго Монтроза Роскелина, сына Графа Жона; она была съ нимъ два мѣсяца на своей дачѣ Евздалъ, и теперь возвращается съ нимъ въ Замокъ Роскелинъ. —
— Это дитя должно быть малолѣтно, сказалъ Рандольфъ: кажется мнѣ, что Графъ недавно женился?»
— Около трехъ лѣтъ, сказалъ слуга; а маленькому Графу только одинъ годъ и два мѣсяца; это прекрасное дитя! Однакожъ, прощайте, сударь, вечеръ на ступаетъ; я спѣшу впередъ приготовить госпожѣ моей хорошій ночлегъ. — Съ симъ словомъ пришпорилъ онъ свою лошадь и ускакалъ изъ виду. Рандольфъ остановился и остановилъ своихъ товарищей. «Братецъ! сказалъ онъ: мщеніе въ нашей власти, и Сент-Клеръ будетъ свободенъ; я надѣюсь, что вы не откажетесь согласиться на мое предпріятіе, которое очень легко выполнить.»
— Я не понимаю твоихъ мыслей, сказалъ Александръ Мак-Грегоръ: ежели ты думаешь о Лади Роскелинъ, то долженъ знать, что она ему величайшая непріятельница. —
«Я это знаю; но не объ ней думаю: ея внукъ Монтрозъ не можетъ ли быть выкупомъ за Сент-Клера? Естьли онъ попадетъ на нашъ островъ, то ни Графъ Роскелинъ, ни самъ Іаковъ не рѣшатся напасть на изгнанниковъ; но естьли осмѣлятся, то они могутъ уѣхать въ Норвегію, гдѣ будутъ находиться въ безопасности.»
— Почести, сказалъ Сиръ Александръ: это будетъ для нихъ неожиданный ударъ, естьлибы только удалось. —
«Какъ не удаться, прервалъ Рандольфъ; будучи такъ вооружены, мы не боимся непріятелей, хотя бы ихъ было втрое болѣе насъ. Сверьхъ того ночь наступаетъ; какъ не знаютъ и будутъ только подозрѣвать набѣгъ Англичанъ, желающихъ взять выкупъ.»
Подумавши немного, Сиръ Александръ одобрилъ планъ, собралъ всѣхъ людей, и сообщивъ имъ оный, приказалъ подъ клятвою хранить въ тайнѣ.
Лишь только успѣли они кончить это, какъ примѣтили приближающуюся коляску; четыре всадника ѣхали впереди, шесть позади и по два по сторонамъ коляски. Число сіе, повидимому, было достаточнымъ въ мирное время. Рандольфъ прежде всѣхъ подъѣхалъ къ коляскѣ и приказалъ остановиться; но видя упорство, онъ низвергъ кучера, и тотчасъ все пришло въ замѣшательство и ужасъ. Провожатые, на которыхъ напали, не знали числа нападающихъ, коихъ по причинѣ мрачной ночи казалось больше. Никто не смѣй пошевелиться! вскричалъ Рандольфъ: мы не причинимъ вамъ никакого зла, а только хотимъ сказать нѣсколько словъ Лади Роскелинъ; сопротивленіе безполезно.
Однакожъ вѣрные слуги попытались было еще противиться, пока нѣкоторые изъ нихъ отъ неустрашимости Рандольфа и его товарищей не пали на мѣстѣ. Послѣ чего одни разбѣжались, а другіе положили оружіе и просили пощады. Рандольфъ подошелъ тогда къ коляскѣ, въ коей сидѣла Лади Роскелинъ и три другія женщины, изъ коихъ одна держала на колѣнахъ маленькаго Монтроза, спокойно спящаго, не смотря на шумъ, который вокругъ его происходилъ.
Лади Роскелинъ, думая, что это были разбойники, съ поспѣшностію подавала имъ свой кошелекъ, браслетку, бриліанты и проч.; но Рандольфъ оттолкнувъ ея руку, сказалъ: намъ не нужно вашего золота и вещей, Милади; мы хотимъ только взять маленькаго Лорда Роскелина, за него можно получить хорошій выкупъ, а между тѣмъ будемъ прилагать о немъ всякое попеченіе. Сказавши это, онъ хотѣлъ взять дитя; но Лади Роскелинъ кинулась предъ нимъ на колѣни и умоляла трогательнѣйшимъ образомъ оставить его. Рандольфъ былъ глухъ къ ея просьбамъ и непреклоненъ къ слезамъ; трепещущей отъ страха женщинѣ велѣлъ онъ отдать дитя, и она принуждена была уступить силѣ. Онъ взялъ Графа, завернулъ въ свою мантію и прижалъ съ нѣжностію къ груди своей; безъутѣшной же его бабушкѣ сказалъ: «будьте спокойны въ разсужденіи его, даже когда бы сердца наши лишилась чувствительности, какъ лишилось ваше, и тогда бы онъ былъ внѣ опасности; ибо ваша польза заставитъ насъ хранить его, а вы знаете, Милади, сколь сильна эта причина. — Прощайте!»
— Скажите по крайней мѣрѣ, куда вы его везете? вскричала она въ величайшемъ отчаяніи, чтобы приготовить и послать требуемый вами выкупъ? —
«Въ Англію. Будьте спокойны; мы обѣщаемъ, что онъ будетъ внѣ опасности.»
Онъ далъ приказаніе своимъ товарищамъ, сѣлъ на лошадь съ своею маленькою ношей, и поѣхалъ по дорогѣ къ Англіи, чтобы обмануть людей, коихъ могли послать ихъ преслѣдовать.
Проѣхавши нѣсколько миль, они своротили съ дороги и скрылись между двумя горами. Одинъ изъ товарищей былъ пославъ въ деревню купить припасовъ; онъ возвратившись, привезъ хлѣба, вина и молока, котораго Рандольфъ далъ дитяти, когда онъ проснулся.
Маленькой Монтрозъ сначала осмотрѣвшись вокругъ себя съ испуганнымъ. видомъ, горько заплакалъ; но Рандольфъ, лаская его забавлялъ — и онъ въ короткое время такъ познакомился со своимъ похитителемъ, что гладилъ своею маленькою рученкою по загорѣвшему лицу воина, игралъ его мечемъ, и ѣлъ съ охотою, что давалъ ему Рандольфъ.
«Почести, сказалъ Сиръ Александръ, смѣясь, природа чрезвычайно ошиблась, сдѣлавши изъ тебя воина; ты имѣешь превосходнѣйшія качества, быть совершенною нянькою.»
— Клянусь Небомъ, сказалъ Рандольфъ; качая дитя у себя на рукахъ: теперь, когда онъ не заразится развращеніемъ Двора, гордостію и высокомѣріемъ своей фамилія, ручаюсь, что сдѣлается славнымъ и мужественнымъ Рыцаремъ. Посмотрите, сказалъ онъ и поднесши стаканъ вина къ губамъ его, которое дитя пилъ съ удовольствіемъ: онъ уже пьетъ какъ изгнанникъ; я увѣряю васъ, что онъ похожъ на Сент-Клера.
Отдохнувши нѣсколько минутъ, они сѣли на лошадей и поѣхали въ Думфрій. Маленькой Монтрозъ сидѣлъ передъ Рандольфомъ и, повидимому, забавлялся движеніемъ лошади и всѣмъ, что представлялась глазамъ его. Отдохнувъ нѣсколько въ Думфріи, поѣхали въ Киркандбригль, гдѣ нашли судно, идущее въ Портпарликъ. Они сѣли на него и при попутномъ вѣтрѣ вскорѣ пріѣхали въ Ирландію, гдѣ отдохнувши нѣсколько времени, взяли тамъ женщину ходить за дитятею; на другомъ суднѣ прибыли потомъ на Барру, оставивши Сиръ Александра и спутниковъ его, который возвратился домой, проживши нѣсколько недѣль въ Ирландіи.
Въ продолженіе сего времени извѣстіе о похищеніи дитяти достигло въ Роскелинъ; розыски повсюду были чинимы, но прежде всего въ Англіи, куда, думали, онъ былъ отвезенъ: никто не могъ воображать, чтобы его взяли вмѣсто залога и для выкупа Сент-Клера. Хотя же Графъ Роскелинъ и зналъ, что Рандольфъ и его товарищи не то были, чѣмъ казались по наружности; но какъ довольно протекло времени между ихъ посѣщеніемъ Замка Роскелина и похищеніемъ дитяти, случившимся на границахъ Англіи, повѣренные жъ Сент-Клера не имѣли надобности туда ѣхать, а должны были, по мнѣнію Графа, возвратиться на свои острова: то соображеніе сіе и отклонила отъ нихъ подозрѣніе. Ежедневно ожидали требованія о выкупѣ маленькаго Монтроза, и въ этомъ положеніи дѣлъ Графиня произвела на свѣтъ втораго сына, который естьли не изгладилъ воспоминанія о старшемъ, то по крайней мѣрѣ уменьшилъ нѣсколько печаль о его потерѣ.
ГЛАВА IV.
правитьРандольфъ него товарищи, приставши къ берегамъ Барры, вышли изъ судна, и приказавъ кормилицѣ дитяти за собою слѣдовать, пошли къ крѣпости. Рандольфъ несъ юнаго Роскелина, который такъ былъ уже къ нему привязанъ, что предпочиталъ его всякому другому.
Дорогою встрѣтили они пастуха, игравшаго на рожкѣ. Рандольфъ приказалъ ему идти впереди себя, играя самую веселую пѣсню — и такимъ образомъ дошли они къ башнѣ Маклеода.
Сент-Клеръ и друзья его были въ большой залѣ, какъ вдругъ звукъ пастушьяго рога и побѣдоносные крики поразили его слухъ. — Это безъ сомнѣнія Рандольфъ, вскричалъ онъ, вскочивши поспѣшно. но къ чему эти восклицанія, я не могу понять!
Онъ хотѣлъ тотчасъ выдти на встрѣчу своему другу; но Рандольфъ вошелъ, крича: торжествуй, Сент-Клеръ! я веду къ тебѣ знаменитаго плѣнника — вѣрной залогъ твоего удовлетворенія и это должно быть для тебя всего драгоцѣннѣе — я разтерзалъ сердца враговъ твоихъ. Простри объятія свои, Сент-Клеръ! и прими даръ, который я тебѣ даю: это наслѣдникъ Роскелиновъ, юный Лордъ Монтрозъ.
Сент-Клеръ остолбенѣлъ отъ удивленія; онъ устремилъ взоры на дитя и дрожалъ, какъ бы взирая на змѣю. Невозможно! произнесъ онъ наконецъ: но, положимъ, что это правда, чтожъ сдѣлало мнѣ дитя Жонa Роскелина?
«Какой вопросъ! возразилъ Рандольфъ: это дитя возвращаетъ тебѣ свободу, достоинство, имѣніе.»
— Я незнаю какъ, возразилъ Сент-Клеръ: но прошу тебя, другъ мой, изъясни мнѣ столь чудесную шутку; ибо я увѣренъ, что это не можетъ быть иначе. —
«Это совѣршенная правда, и въ короткихъ словахъ я тебѣ все изъясню: Жонъ Роскелинъ гнусно потупилъ съ нами, и щастіе доставило намъ средства отмстить ему, завлекши это дитя на дорогу, по коей мы ѣхали. Будь увѣренъ, Сент-Клеръ, что родители его ради будутъ отдать за него все, что они у тебя отняли.»
— Бѣдное дитя! сказалъ Сент-Клеръ съ чувствомъ сожалѣнія и гнѣва, не уже ли осѵжденъ ты страдать за преступленія твоихъ родителей? —
«Онъ не подвергнется страданію», сказалъ Рандольфъ, но будетъ щастливъ съ нами. Чтожъ касается до его родителей, они наказаны справедливо."
— Безъ сомнѣнія, сказалъ Сент-Клеръ, но извини меня, Рандольфъ, я не хочу возвращать собственности моей такимъ средствомъ, и ни чемъ не желаю быть обязанъ дитяти. —
Рандольфъ потупилъ глаза съ негодованіемъ. «Вотъ какъ принимаются, сказалъ онъ, доказательства моей вѣрности и дружбы!»
— Милый Рандольфъ! сказалъ ему Сент-Клеръ: я чувствую всю великость твоей дружбы; но подумай, какими глазами долженъ я смотрѣть на это дитя: со стороны отца его гордость, притворство, жадность, со стороны же матери вѣроломство, подлость и обманъ. —
«Клянусь жизнію, сказалъ Рандольфъ: естьли сынъ будетъ сходенъ съ ними въ сихъ качествахъ, то его физіогномія очень обманчива.»
— Онъ поразительное имѣетъ сходство съ Сент-Клеромъ, замѣтилъ Гамильтонъ? —
«Ничего нѣтъ справедливѣе, прибавилъ дю Бургь: это совершенно его черты; что скажешь ты объ этомъ Сент-Клерѣ? не уже ли нѣтъ очень обыкновенной причины этому сходству?»
— Оставимъ шутки, возразилъ Сент-Клеръ: "сдѣлай милость, Рандольфъ, изъясни мнѣ это произшествіе! —
Рандольфъ подробно разсказалъ ему обо всемъ своемъ путешествіи; сказалъ ему, что Сиръ Александръ одобрялъ это предпріятіе, но не одобрялъ тѣхъ мѣръ, какія они хотѣли предпринять для полученія собственности Сент-Клера. Онъ кончилъ сими словами: «пріѣхавши въ Ирландію, я усталъ быть нянькою и нанялъ старую женщину. Не нужно было для нее большихъ объясненій; я сказалъ ей, что везъ дитя къ отцу его Сент-Клеру Монтею, потому что мать его умерла, и перемѣнилъ имя его Монтрозъ Роскелинъ на Рандольфа Монтея; въ самомъ же дѣлѣ думаю, ты долженъ гордиться своимъ сыномъ такъ, какъ я своимъ крестникомъ.»
Сент-Клеръ скрылъ то, о чемъ думалъ, а только сказалъ послѣ минутнаго молчанія: — я тѣмъ болѣе огорченъ симъ произшествіемъ, что лица дѣтей перемѣняются чрезвычайно; очень можетъ статься, что его въ послѣдствіи не признаютъ, и фамилія его поступитъ съ нимъ, какъ съ обманщикомъ. —
«Этому не льзя быть, возразилъ Рандольфъ: природа позаботилась напечатлѣть на немъ право рожденія неоспоримымъ знакомъ.» Говоря это, онъ приподнялъ рукавъ у малютки, и показалъ руку его, на которой было красное какъ кровь пятно съ кисти до локтя.
— Этотъ знакъ, сказалъ Сент-Клеръ, послужитъ нѣкогда доказательствомъ правъ его рожденія, но что касается до выкупу, то рѣшительно объявляю, что не хочу его получить. Довольно объ этомъ предметѣ; пусть дитя съ своею кормилицею успокоится отъ пути, а мы, друзья мои, пойдемъ праздновать ваше щастливое возвращеніе; забудемъ Роскелиновъ и посвятимъ ночь веселію. Завтра мм поговоримъ объ этомъ дѣлѣ. —
Они сѣли вокругъ стола; наилучшія вина были вынуты изъ погреба, кубки безпрестанно передавались, и вечеръ прошелъ въ веселіи; но ни удовольствія за столомъ, ни возвращеніе Рандольфа не могли изгнать изъ Сент-Клера печали о произшедшемъ. Удалясь въ свою комнату, онъ предался размышленію, и горесть его усугубилась. Онъ чувствовалъ всю силу дружбы, которая заставила Рандольфа рѣшиться на поступокъ не столь честный, но которой казался ему столь же не предосудительнымъ, какъ и взять въ плѣнъ на сраженіи…. Я ли тотъ, говорилъ самъ себѣ Сент-Клеръ, воспитанникъ благороднаго и храбраго Монтея, который захотѣлъ бы возвратить себѣ свободу этимъ недостойнымъ поступкомъ похищеніемъ слабаго дитяти? Мщеніе безъ сомнѣнія есть мой долгъ и сердечное желаніе; но я хочу отмстить за себя не такимъ недостойнымъ образомъ, а какъ прилично храброму Рыцарю. О! естьли бы вмѣсто этого дитяти я встрѣтилъ когда нибудь его отца, и естьли бы я тогда не показалъ ему истиннаго благородства крови, текущей въ моихъ жилахъ, и подлости его: то пусть пребудетъ на мнѣ всегда проклятіе Неба!
Однако же онъ былъ въ крайнемъ замѣшательствѣ, совершенно незналъ, что ему дѣлать съ дитятею; не возможно было отослать его родителямъ, не вовлекши Рандольфа въ нещастіе, и поссориться съ нимъ въ такое время, когда онъ далъ ему столь сильное доказательство своей дружбы, было равномѣрно невозможно; ибо тогда не только Рандольфъ, но и всѣ друзья Сент-Клера возсталибы противъ него. Они всѣ объявили, что почитали маленькаго Монтроза за важнѣйшаго плѣнника, который можетъ сдѣлаться для нихъ нѣкогда полезнымъ; всѣ благодарили Рандольфа за важную его услугу; и такъ Сент-Клеръ рѣшился хранить его нѣсколько времени, чтобы послѣ рѣшишься на что-нибудь лучшее. На другой день была изготовлена въ крѣпости комната для дитяти и его няньки. Но болѣе причиняло горести Сент-Клеру, что онъ долженъ былъ почитаться его отцемъ, какъ Рандольфъ сказалъ нянькѣ — и должно было продолжать обманъ, а иначе женщина возымѣла бъ подозрѣніе.
Въ короткое время Рандольфъ, какъ его называли, сдѣлался любимцемъ всѣхъ изгнанниковъ, изключая Сент-Клера, который видѣлъ его каждый день съ тягостнымъ чувствомъ и почти съ отвращеніемъ; ибо по справедливости своей онъ не могъ ненавидѣть дитя, а ненавидѣлъ однѣ воспоминанія, къ коимъ оно подавало ему случай. Однако вліяніе прелестной юности и невинности, сердцемъ отъ природы добрымъ, столь велико, что Сент-Клеръ иногда забывалъ, кому малютка одолженъ жизнію, и съ нѣжностію ласкалъ его. Но имя отца, которое юный Рандольфъ началъ выговаривать, поражало его всегда какъ электрическій ударъ и возбуждало въ немъ гнѣвъ
Уже два мѣсяца дитя находилось въ Баррѣ, какъ рыбачье судно привезло туда незнакомца, который спрашивалъ Сент-Клера; и просилъ позволенія съ нимъ поговорить. Онъ съ осторожностію былъ введенъ въ крѣпость. Монтей удивился, увидя прекраснѣйшаго молодаго человѣка, чрезвычайно хорошо одѣтаго, и который по всему казался значущее, а не изъ числа простыхъ островитянъ, какія обыкновенно его посѣщали. Его станъ былъ тонокъ и прекрасенъ, черты лица совершенно правильны, и его прекраснѣйшая физіономія показывала очаровательное смѣшеніе чувствительности, нѣжности и достоинствъ. Онъ вошедши, поклонился, и сказалъ: «Я желаю говорить съ Сент-Клеромъ Монтеемъ; прошу васъ мнѣ его показать».
— Это я, сказалъ Сент-Клеръ: и естьли судить по особѣ, которую ко мнѣ посылаютъ, то дѣло, о коемъ мнѣ хотятъ говорить, должно быть очень пріятно! — Сент-Клеръ просилъ оставить его одного съ незнакомцемъ, и друзья его вышли.
«Я надѣюсь въ самомъ дѣлѣ, что оно вамъ будетъ пріятно, сказалъ прекрасной молодой человѣкъ; пять недѣль какъ я оставилъ Дворъ Шотландскій; предъ моимъ отъѣздомъ ввѣрили мнѣ для доставленія намъ маленькой ларчикъ, естьли буду имѣть къ тому случай. Для сего единственно переплылъ я море изъ Россъсхина, и радуюсь, что вѣрно исполнилъ сдѣланное мнѣ порученіе.» Сказавши сіе, онъ вручилъ Сент-Клеру запечатанный ларчикъ.
— Любезный незнакомецъ! сказалъ Сент-Клеръ, принявши его: не сдѣлаешь ли ты мнѣ милости, сказавъ, что въ немъ заключается, и кто его посылаетъ? —
«Этого я не знаю, сказалъ молодой человѣкъ: мнѣ приказано только вамъ его вручить; открывши его, вы можетъ быть это узнаете, а я между тѣмъ выду, чтобы вы все могли разсмотрѣть.»
— Нѣтъ, отвѣчалъ Сент-Клеръ: прошу садиться; я открою его при васъ. Онъ разломилъ печать, открылъ ларчикъ и, къ чрезвычайному своему удивленію, примѣтилъ въ немъ прекраснѣйшую золотую цѣпь, принадлежавшую дядѣ его Монтею, другія драгоцѣнности и кошелекъ съ шестидесятью марками, а на днѣ ларчика слѣдующее письмо:
«Драгоцѣнныя вещи и деньги, заключающіяся въ этомъ ларчикѣ, принадлежатъ Сент-Клеру Монтею; они возвращаются ему однимъ другомъ, который увѣщаваетъ; его быть терлѣливымъ; въ настоящемъ положеніи, всякое покушеніе оставить мѣсто своего изгнанія для него пагубно: ибо враги его ищутъ только случая, чтобъ лишить его жизни. Просимъ Сент-Клера дать посланному какую нибудь бездѣлку, чтобъ показать, что ларчикъ ему вѣрно доставленъ.»
— Странно, сказалъ Сент-Клеръ: всѣ эти драгоцѣнности принадлежали моему дядѣ. Какъ же они не попали въ руки грабителей, особенно деньги? Я непремѣнно хочу знать отъ тебя, кто этотъ незнакомый другъ, которой оказалъ мнѣ это одолженіе? —
«Я очень молодъ, возразилъ незнакомецъ, но могу однако же хранить тайну. Извините меня и не спрашивайте болѣе, или я ничего не знаю, и не измѣню тайнѣ друга.»
— Хорошо, молодой человѣкъ! но позволь мнѣ еще сдѣлать тебѣ одинъ вопросъ. Жонъ Роскелинъ, или Карнежи участвуютъ ли въ этой посылкѣ? —
«Нѣтъ, клянусь честію!»
— Однакожъ все мое имѣніе въ ихъ рукахъ? —
«Безъ сомнѣнія; но они не могутъ ни продать, ни заложить вашей собственности. Наконецъ вы еще вѣроятно получите извѣстіе отъ тогожъ друга, которой вамъ это посылаетъ; но я буду просить его поручить это другому, потому что не люблю вопросовъ.»
— Этотъ подарокъ — ибо я не могу иначе думать — потерялъ бы половину цѣны своей, естьли бы врученъ мнѣ былъ другимъ. Разумъ и обращеніе твое мнѣ нравятся; ты говоришь, что пріѣхалъ отъ Двора: что тамъ теперь дѣлается? —
«Мало хорошаго: Король въ безпрестанной ссорѣ съ вельможами; очень сожалѣютъ о старомъ Регентѣ; за три мѣсяца маленькой Монтрозъ Роскелинъ похищенъ разбойниками на границѣ Англіи и по сихъ поръ нѣтъ о немъ никакого извѣстія.»
— Вся фамилія должно быть этимъ очень огорчена? — сказалъ Сент-Клеръ.
"Это правда, что, Графъ и Лади Роскелинъ очень чувствуютъ эту потерю; но молодая Графиня Елеонора перенесла это совершенно равнодушно: кажется сердце матери должно быть разтерзано? —
— Конечно; но естьли я не ошибаюсь, то Графиня неимѣетъ материнскаго сердца. Я вижу, что ты ее знаешь, сказалъ Сент-Клеръ съ смущеніемъ: лицо ея очень обманчиво, подъ личиною ангела скрывается злоба, неблагодарность и лживость діавола! —
«Вы говорите съ смущеніемъ, Сент-Клеръ! Сказываютъ, что вы были въ нее влюблены, и что она много причинила вамъ зла?»
— Я все забылъ. Сколько тебѣ лѣтъ, молодой человѣкъ? —
«Девятнадцать лѣтъ.»
— Я считалъ, что тебѣ только пятнадцать, или шестнадцать лѣтъ. Ты говоришь, что не любишь вопросовъ, и я боюсь тебѣ ихъ дѣлать; однако же участіе, которое ты мнѣ внушаешь, принуждаетъ меня къ тому. Гдѣ ты живешь? имѣешь ли при Дворѣ какое мѣсто? —
«Нѣтъ, я не люблю Двора; островъ Барра гораздо мнѣ лучше нравится.»
— Это странно! но ты станешь иначе думать, прекрасной молодой человѣкъ, когда Дамы будутъ искать твоей любви! —
«А когда они ее получатъ, то для того только, чтобы пожертвовать мною первому бездѣльнику, который будетъ меня богаче. Не такъ ли, Мрнтей, дѣлается на свѣтѣ.»
— Я съ тобою согласенъ; но ты мнѣ кажешься очень свѣдущъ — ты менѣе будешь обманутъ, нежели другой. —
«Я также думаю; ибо желаю, чтобъ дѣвица, которую я сталъ любить, одного меня любила, и готовабъ была на все, чтобы только мнѣ понравиться, чтобы раздѣляла мою бѣдность, какъ я готовъ раздѣлять ея.»
— Молодой человѣкъ? сказалъ Сент-Клеръ улыбаясь: ясно видно, что тебѣ только девятнадцать лѣтъ; ищи своего Феникса, и когда найдешь ее, то отдай ей эту цѣпь и, скажи, что изгнанникъ Сент-Клеръ почитаетъ ее выше всѣхъ женщинъ. —
«Вы забыли, сказалъ незнакомецъ, что она слишкомъ. превосходитъ другихъ женщинъ, чтобы быть привязанной къ золоту; а въ состояніи, въ какомъ теперь ваши доходы, это можетъ быть употреблено полезнѣе. Извините меня, естьли я отъ нее откажусь; дайте мнѣ простое кольцо, которое будетъ имѣть ту же цѣну въ глазахъ моихъ, дабы увѣрить вашего друга, что я вѣрно исполнилъ его порученіе.»
— Для него довольно и кольца; но я тебя прошу принять эту цѣпь въ память Сент-Клера. Естьлибы я былъ щастливѣе, то просилъ бы твоей дружбы, но я довольно имѣю товарищей въ моемъ злополучіи; однакожъ, естьли когда-либо въ нещастіи понадобится тебѣ другъ, то вспомни тогда о Сент-Клерѣ и возвратись къ нему. —
«Я возвращусь къ вамъ, сказалъ молодой человѣкъ, взявши руку Монтея и приложивъ ее къ губамъ своимъ: время и игра щастія не щадятъ никого; но будьте увѣрены Монтей, что жребій вашъ перемѣнится. Вы имѣете друзей, кои тѣмъ безпрестанно занимаются, и которые не упустятъ ни одного случая, чтобы только возвратить вамъ свободу.»
— Почемужъ бы, сказалъ Сент-Клеръ, не открыть мнѣ имени друзей сихъ, чтобы я могъ засвидѣтельствовать имъ мою признательность? Скажи мнѣ по крайней мѣрѣ, какъ тебя зовутъ? —
«Амврозіемъ. Я лишился родителей и живу съ жестокимъ опекуномъ, который отравляетъ дни мои.
— Бѣдный молодой человѣкъ! но ты имѣешь дрѵга? Давшій тезѣ это порученіе, также долженъ быть твоимъ другомъ, судя по его довѣренности. —
„Безъ сомнѣнія; но онъ мало имѣетъ способовъ; они столь же ограниченны, какъ и мои. Естьли бы онъ могъ дѣлать все, что желаетъ, то всѣ благополучія земныя были бы дѣломъ Сент-Клера!“
— Благодарю тебя за него. Но очаровательность твоего разговора заставила меня забыть правила гостепріимства; пойдемъ, я представлю тебя моимъ друзьямъ — ты отдохнешь у насъ нѣсколько времени. —
„Никакъ не льзя; мнѣ надобно завтра по утру ѣхать.“
— Жаль, очень жалъ! Возьми этотъ перстень и отдай его этому таинственному другу; скажи ему, что его вниманіе заставляетъ меня чувствовать опять цѣну жизни. — Чтожъ до тебя касается, милый Амврозій, я требую, чтобъ ты принялъ цѣпь, и не ожидаю отказу. — Сказавши это, онъ накинулъ ее на шею молодаго человѣка столь быстро, что тотъ не могъ отъ того защититься. Амврозій очень покраснѣлъ, и казался смущеннымъ. Сент-Клеръ улыбнулся. — Этотъ нѣжной румянецъ, сказалъ онъ, столько присталъ къ тебѣ, что возбудилъ бы зависть въ прелестнѣйшихъ женщинахъ! —
„Не упрекайте меня въ томъ, что не отъ меня зависитъ, сказалъ ему молодой человѣкъ съ величайшимъ замѣшательствомъ, потомъ оправясь нѣсколько, присовокупилъ: я посмотрю, не можно ли мнѣ будетъ принять мужественнѣйшаго вида отъ бурнаго воздуха острова Барры и отъ солнечнаго жара на вашихъ горахъ?“
— Мы будемъ тебѣ очень рады; но пойдемъ къ столу. Ты не найдешь у изгнанниковъ придворной роскоши, но наши честныя и искреннія сердца предложатъ тебѣ простой столъ и будутъ всегда готовы исполнить все, что обѣщаютъ. — Сказавши это, Сент-Клеръ отвелъ его въ комнату, гдѣ находились изгнанники и накрытый столъ. Онъ имъ представилъ молодаго Амврозія, который отъ всѣхъ былъ дружески принятъ.
ГЛАВА V.
правитьСент-Клеръ посадилъ своего гостя подлѣ себя; прочіе также сѣли за столъ. Каждый внимательно разсматривалъ незнакомца, который не обращалъ на то никакого вниманія, и говорилъ очень мало. Когда подали десертъ и поставили напитки, то онъ; не смотря на всѣ убѣжденія, отказался отъ питья, говоря у что вино для него вредно, и насилу заставили его согласиться выпить онаго не много съ водою, дабы принять участіе въ тостахъ, которые пили.
Рыцарь дю Бургъ, сидѣвшій подлѣ незнакомца, смотрѣлъ на него съ такимъ вниманіемъ, которое очевидно приводило его въ замѣшательство; наконецъ обратясь къ нему съ улыбкою, и взявши его за руку, въ коей онъ держалъ кубокъ, сказалъ: „я могу рѣшишь вопросъ о красотѣ рукъ французскихъ, нѣмецкихъ, или Англинскихъ, и признаюсь, что ни гдѣ не видалъ такихъ, которыябъ могли сравниться съ твоим!“
— Я не люблю комплиментовъ, отвѣчалъ молодой человѣкъ, отнявъ свою руку съ гордостію, и не думалъ слышать ихъ на островѣ Баррѣ. —
„Истинна можетъ бытъ выслушана и сказана вездѣ, сказалъ Рыцарь.“
— Не есть и такія истинны, которыя непріятно слушать, и которыя вмѣсто похвалы можно почесть укоризною. —
„Этотъ Рыцарь Французъ, сказалъ Сент-Клеръ: и ты безъ сомнѣнія знаешь, Амврозій, что языкъ ласкательства есть природной его языкъ, слѣдовательно неожидая отъ него скромности. Французъ увѣренъ, что комплименты всегда принимаются съ удовольствіемъ, и потому не хочетъ отвыкать отъ своей учтивости.“
— Здѣсь нѣтъ женщинъ, сказалъ Рыцарь, съ которыми бы я могъ продолжать этотъ навыкъ. Вотъ каково отвращеніе нашего начальника къ женщинамъ! Но часъ его придетъ, и я порадуюсь, увидя его столь же нѣжнымъ и учтивымъ, какъ я! —
„Не знаю, когда ударитъ этотъ часъ; а до сей минуты сердце мое свободно, и я постараюсь сохранить его такимъ навсегда.“
Россъ, Гамильтонъ и прочіе вмѣшались въ разговоръ, который съ пріятностію обратился на посторонніе предметы. Незнакомецъ принялъ въ немъ участіе, но такъ, какъ прилично было его лѣтамъ. Онъ показалъ довольно познанія о свѣтѣ и Дворѣ; но въ мнѣніяхъ своихъ былъ остороженъ и скроменъ.
Столъ продолжался за полночь. Сент-Клеръ всталъ, и взявши подъ руку своего гостя, отвелъ его въ приготовленную для него комнату въ крѣпости, гдѣ пожавъ ему руку, пожелалъ доброй ночи.
Сент-Клеръ всталъ по утру очень рано. Тайна, съ какою вручены ему были вещи и золото, любезный незнакомецъ, привезшій эту посылку, незнакомый другъ къ нему писавшій — поперемѣнно занимали его воображеніе и мысли. Вещи ему принадлежали, въ этомъ не льзя была сомнѣваться; но имѣлъ ли онъ такое же право на деньги?… отъ извѣстной ненависти Графа Жона Роскелинъ и матери его онъ не могъ ожидать никакой помощи, и однако же они одни могли обладать этими вещами. — Теряясь въ догадкахъ, Сент-Клеръ пошелъ прогуляться по берегу, какъ къ величайшему удивленію увидѣлъ вдали маленькое судно, въ коемъ пріѣхалъ незнакомецъ, и самаго Амврозія, стоящаго на палубѣ и прощающагося съ нимъ рукою; онъ приложилъ ее къ сердцу и протянулъ еще къ Сент-Клеру въ знакъ дружбы. Сент-Клеръ сложилъ свои руки, умоляя его возвратиться; но лодка продолжала путь свой. Сент-Клеръ до тѣхъ даръ не переставалъ смотрѣть на прелестнаго Амврозія, пока совершенно не потерялъ его изъ виду.
Погруженъ будучи въ мысли, онъ возвратился съ крѣпость, и собравъ друзей своихъ, увѣдомилъ ихъ о странномъ отъѣздѣ Амврозія. Ихъ мнѣнія были различны; нѣкоторые почитали Амврозія шпіономъ Роскелиновъ, и поздравляли Сент-Клера, что онъ не видалъ Монтроза; и другіе точно вѣрили словамъ молодаго человѣка, что онъ посланъ отъ какого нибудь тайнаго друга Сент-Клера. Онъ самъ былъ того же мнѣнія и удивлялся только странности и скорости его отъѣзда, подавшаго ему нѣкоторыя подозрѣнія.
„Моя мысль объ этомъ совершенно отлична отъ вашихъ, сказалъ Рыцарь дю Бургъ: вы судите о вещи, какъ люди и воины; а я какъ Французскій Рыцарь, какъ обожатель красоты, я увѣренъ, что мои подозрѣнія о молодомъ Амврозіи справедливы. Я думалъ сначала, что Сент-Клеръ былъ участникъ тайны, но теперь вижу противное; я разсматривалъ этога молодаго человѣка: прелесть его стана, нѣжность румянца, кротость взоровъ его, бѣлизна и прелестной складъ руки, и что убѣдительнѣе всего, трепетаніе моего сердца, когда я сидѣлъ подлѣ Амврозія — увѣряетъ меня, что онъ дѣвица, или Ангелъ!“
— Какое заблужденіе! возразилъ Сент-Клеръ: за чѣмъ такая дѣвица пріѣдетъ на Барру? —
„За чѣмъ? Чтобы видѣть и утѣшить тебя, отвѣчалъ Рыцарь. Ахъ! для чего Небу не угодно было, чтобъ я былъ цѣлію ея путешествія! — Естьлибъ сердце твое было не каменное, Сент-Клеръ, то ты сдѣлалъ-бы подобно моему открытіе!“
Большая часть изъ собранія согласились съ Рыцаремъ. Они приписывали; скорый отъѣздъ мнимаго Амвровія боязни быть открытымъ, боязни, которую пламенные взоры Рыцаря могли очень оправдать.
Одинъ Сент-Клеръ продолжалъ опровергать ихъ заключеніе, но должно признаться, что онъ не могъ слышать безъ примѣчанія подозрѣній дю Бурга, ему хотѣлось быть одному. Опъ простился съ своими друзьями ранѣе обыкновеннаго, и когда они его оставили, то почти невольно мысли его обратились къ комнатѣ, гдѣ ночевалъ незнакомецъ. Тамъ новый предметъ удивленія поразилъ его. На столѣ была золотая цѣпь и возлѣ ее записная книжка Амврозія. Сент-Клеръ нашелъ въ ней слѣдующія слова.
„Будучи тронутъ великодушіемъ, которое не прилично настоящему положенію вашихъ дѣлъ, я возвращаю вамъ подарокъ, которой довольно значителенъ по цѣнѣ своей. Вы можете изъ него сдѣлать употребленіе, согласнѣйшее, съ моими желаніями, и я долженъ прибавить увѣреніе, что чувствую всю цѣну сего подарка, хотя и не имѣю нужды въ памятникѣ столь драгоцѣнномъ, чтобы вспоминать островъ Барру и благороднаго начальника изгнанниковъ. Да будетъ онъ увѣренъ, что друзья его занимаются имъ и средствами перемѣнить его жребій, и да позволить мнѣ быть въ числѣ друзей своихъ!“'
Сент-Клеръ терялся въ догадкахъ. Онъ старался припомнить въ мысляхъ своихъ каждое слово изъ разговора, какой онъ имѣлъ съ молодымъ незнакомцемъ. Ему казалось, что нѣкоторые изъ его выраженія оправдывали подозрѣнія друга его дю Бурга, а другія отдаляли ихъ. Наконецъ не зная, что думать, и чувствуя, что эта неизвѣстность становилась ежеминутно тягостнѣе, всячески старался изгнать ея изъ своихъ мыслей. Нѣтъ, нѣтъ! говорилъ онъ самъ себѣ: заключенія Рыцаря столъ же пусты, какъ и безумны. Онъ основываетъ ихъ только на красотѣ молодаго человѣка. Однакожъ бываютъ подобные примѣры; и естьли лице Амврозія имѣетъ нѣчто женское, то душа его кажется столь твердою, столь выразительною, и умъ столь образованнымъ, что мущинѣ и зрѣлыхъ лѣтъ не льзя желать болѣе. Безъ сомнѣнія, превосходныя дарованія эти рѣже бываютъ вмѣстѣ у молодой женщины, нежели красота у молодаго мущины. Онъ показалъ о любви и дружбѣ сужденія нѣсколько романическія, къ коимъ молодая женщина съ такою красотою, и которая безъ сомнѣнія бы ею тщеславилась, была бы не способна; равномѣрно и не имѣла бы такой твердости отказаться отъ подарка, продолжалъ онъ, переворачивая золотую цѣпь — по всему видно, что онъ уѣхалъ тайно изъ крѣпости для того, чтобы заставить меня принять ее… Нѣтъ, нѣтъ! это не женщина. Естьли бы я могъ этому повѣритъ, то не захотѣлъ бы пользоваться золотомъ, привезеннымъ ею; но алмазы показываютъ, что я имѣю право на эту посылку, и вѣроятно вздорная мысль дю Бурга не заставитъ меня отказаться отъ столь полезной помощи.
Какъ уже ничего не слышно стало о молодомъ незнакомцѣ, и ничего не послѣдовало изъ страннаго его посѣщенія, то и стали менѣе имъ заниматься въ крѣпости; одинъ только Сент-Клеръ часто объ немъ думалъ, но болѣе отъ признательности къ незнакомому другу, нежели съ мыслями, относящимяся къ молодому посланнику. Онъ столь же нетерпѣливо желалъ проникнуть чудное произшеставіе и узнать великодушнаго друга, какъ отмстить за обиды, полученныя имъ отъ Роскелиновъ.
Почти въ то же время повальная болѣзнь, нѣсколько уже мѣсяцовъ опустошавшая сосѣдніе острова, достигла также и до Барры. Жители крѣпости, забывъ опасность, полетѣли на помощь нещастнымъ островитянамъ, раздѣлили съ ними всѣ лѣкарства, могущія помочь имъ, и искали всѣхъ возможныхъ средствъ истребить гибельную болѣзнь. Наконецъ она и ихъ коснулась, и крѣпость сдѣлалась въ свою очередь больницею воиновъ, погибающихъ отъ заразы. Смерть поразила тѣхъ, кои крѣпостію своего сложенія, казалось, могли сопротивляться ей долгое время, и въ числѣ нещастныхъ жертвъ ея былъ храбрый Рандольфъ Мак-Грегоръ, наилучшій другъ Сент-Клера, и послѣ того они потеряли еще двухъ своихъ сообщниковъ, изъ добровольно къ нимъ присоединившихся.
Робертъ Мак-Грегоръ, братъ храбраго Рандольфа, хотя былъ чрезвычайно опечаленъ, но все меньше, нежели Сент-Клеръ. Онъ услужилъ своему другу днемъ и ночью съ неутомимою бдительностію, и на приближеніе конца его взиралъ съ такимъ отчаяніемъ, превозмогавшимъ иногда и мужество его, что не всегда могъ скрыть это отъ своего умирающаго друга, которой какъ жилъ, такъ и умеръ безъ боязни и слабости. Въ послѣдній часъ свой страшился онъ одной только опасности, коей подвергался Сент-Клеръ, не оставляя его ни на минуту. Почувствовавъ приближеніе смерти, онъ сдѣлалъ послѣднее усиліе, и сказалъ: „Сент-Клеръ! силы мои истощились, я не могу уже поднять меча ни для защиты твоей, ни для мщенія, но сердце мое всегда одинаково. Усерднѣйшее мое желаніе при разставаніи съ міромъ есть то, чтобъ ты восторжествовалъ надъ Роскелинами и отмстилъ имъ за обиды. Обѣщай же мнѣ на смертномъ одрѣ моемъ именемъ вашей дружбы, что ты не откажешься отъ средства, которое Провидѣніе чрезъ меня, какъ чрезъ свое орудіе, дало тебѣ въ Монтрозѣ. Естьли будетъ случай, ты можешь употребить его къ возвращенію похищенныхъ у тебя правъ; естьли же нѣтъ, то по крайней мѣрѣ можешь имѣть удовольствіе сдѣлать изъ сына Роскелиновъ храбраго воина и честнаго человѣка. Даже, когда онъ возвращенъ будетъ своей гнусной фамиліи, то она не можетъ развратить сердца его, тобою образованнаго, ни изтребить чувствъ чести и добродѣтели, кои ты въ немъ посѣешь, что касается до моей послѣдней воли, то я привелъ всѣ дѣла мои съ братомъ въ порядокъ, и прошу у тебя только торжественной клятвы дѣйствовать по моимъ желаніямъ; дай мнѣ ее, Сент-Клеръ, продолжалъ онъ, протянувъ къ нему охладѣвшую руку свою: и мнѣ нечего уже будетъ дѣлать болѣе, какъ только покориться своему жребію и умереть спокойно. Такъ, милый Сент-Клеръ! естьли душа переживаетъ тѣло, то моя не оставитъ ни тебя, ни дитя, котораго я тебѣ отдалъ; она безпрестанно будетъ блуждать вокругъ васъ. Дай мнѣ свою руку, и обѣщай съ нимъ не разставаться!…“
Сент-Клеръ, проливая слезы, сдѣлалъ, что желалъ другъ его, и далъ ему требуемое обѣщаніе. Рандольфъ еще разъ хотѣлъ видѣть жителей крѣпости; онъ всѣмъ имъ пожалъ руки и съ твердостію простился съ каждымъ, потомъ умолкъ на нѣсколько часовъ. Сент-Клеръ, сидѣвшій возлѣ него, съ трудомъ могъ удержать свои рыданія. Вдругъ умирающій оборотился къ нему. „Монтей! сказалъ онъ: ты слабъ, какъ женщина! Естьлибъ я палъ на полѣ брани, то ты не сожалѣлъ бы и не оплакивалъ бы меня такимъ образомъ, будь мужественъ. Свѣшъ не въ самомъ ли дѣлѣ подобенъ полю сраженія, гдѣ мы всѣ должны пасть одинъ послѣ другаго? За чѣмъ ты огорчаешься неизбѣжнымъ зломъ, которое есть всеобщее, и которое, повѣрь мнѣ, не такъ тягостно, какъ думаютъ? — Ты не увидишь меня болѣе; но я остаюсь съ тобою. — Прости, Сент-Клеръ!“
Таковы были послѣдніе слова храбраго Рендольфа. Товарищи въ глубокой горести окружили его; а Сент-Клеръ палъ на изголовье постели друга своего, и держа его за руку, самъ казался умершимъ; но чрезъ нѣсколько минутъ поднялся, приложилъ охладѣвшую руку къ губамъ своимъ, прости! вскричалъ онъ, прости; наилучшій изъ друзей! За чѣмъ, ахъ! за чѣмъ прежде меня? — Пусть все имѣніе мое останется у Роскелиновъ, пусть никогда я не отмщу имъ, но только бы могъ возвратить своего друга!
ГЛАВА VI.
правитьЮному наслѣднику Роскелинову или Рандольфу, какъ называли его на островѣ Гаррѣ, исполнилось тогда уже три года. Онъ былъ крѣпокъ, смѣлъ и рѣзокъ, какъ горная серна. Будучи похищенъ малолѣтнымъ изъ пышнаго жилища своего отца, онъ вовсе его не помнилъ, и зналъ только островъ Барру, гдѣ былъ щастливы. Его юное сердце было сильно привязано къ крестному отцу Рандольфу Мак-Грегору; какъ бы врожденное чувство научило его, что ему единственно одолженъ онъ былъ щастіемъ, коимъ наслаждался у изгнанниковъ. Онъ безпрестанно находился подлѣ своего вѣрнаго друга Рандольфа, и сіи слова умѣлъ уже произносить дѣтскимъ своимъ голосомъ; онъ умѣлъ также называть мечь, шлемъ и многія другія выраженія, которыя крестный отецъ любилъ заставлять его выговаривать. Коль скоро онъ просыпался и могъ вырваться изъ рукъ няньки, тотчасъ бѣжалъ къ комнатѣ воина. Естьли находилъ ее запертою, то стучалъ своимъ кулачишкомъ, крича изо всей силы: другъ Рандольфъ! до тѣхъ поръ, пока другъ его отворитъ; но часто по вечерамъ Рандольфъ нарочно ее не затворялъ: тогда малютка вбѣгалъ въ его комнату, вскарапкивался къ нему на постелю и пробуждалъ его своею резвостію и ласками. Даже болѣзнь Рандольфа не прервала посѣщеній дитяти; но его тогда тотчасъ оттуда высылали, боясь, чтобъ онъ не заразился.
Въ слѣдующее утро по смерти Рандольфа, малютка, пробудясь ранѣе обыкновеннаго, такъ что нянька еще спала возлѣ его, тихонько всталъ и въ одной рубашкѣ вышедши изъ своей комнаты и побѣжалъ къ двери своего крестнаго отца. Другъ Рандольфъ! кричалъ онъ: отвори своему маленькому другу. Комната не была заперта; онъ вошелъ въ нее, посмотрѣлъ на постель, увидѣлъ бездушное тѣло воина, и подумалъ, что Рандольфъ крѣпко спитъ. Улыбался, представляя себѣ тѣ ласки, кои надѣялся получить при его пробужденіи, потомъ, взлѣзши на стулъ, а оттуда на смертный одръ, обнялъ руками шею своего друга и приложилъ губы къ его щекѣ, но почувствовавъ смертный хладъ, сказалъ; ему очень холодно, а мнѣ жарко; хорошо же, я лягу возлѣ него. Онъ вскарапкался на грудь Рандольфа и скоро заснулъ сладкимъ сномъ, свойственнымъ его лѣтамъ. Такъ нашелъ его Сент-Клеръ, который, разставшись съ тѣломъ своего друга на нѣсколько минутъ, былъ привлеченъ опять къ нему своею горестію. Зрѣлище конца и начала жизни чрезвычайно его поразило; чувство нѣжной привязанности къ дитяти, какого онъ еще не имѣлъ къ нему, возникло въ его сердцѣ: ему казалось, что онъ опять найдетъ Рандольфъ, и называя дитя симъ милымъ именемъ, поцѣловалъ его, спросилъ: что онъ тутъ дѣлаетъ?
„Я согрѣваю Рандольфа, отвѣчалъ дитя: посмотри, какъ ему холодно! Погрѣй его также и ты! — Онъ не можетъ даже говорить!“ И старался согрѣвать его своимъ дыханіемъ.
— Доброе дитя! сказалъ Сент-Клеръ, едва удерживаясь отъ слезъ: отъ кого наслѣдовалъ ты сердце столь чувствительное и признательное? —
„Проснись, другъ Рандольфъ! кричалъ дитя, съ нетерпѣніемъ, ударивъ его по рукѣ: скажи твоему малюткѣ, что ты его любишь!“
— Я буду любить тебя теперь, сказалъ Сент-Клеръ, взявши его на руки: поди, бѣдное дитя, нашъ другъ спитъ, и никогда болѣе не проснется! Малютка посмотрѣлъ на мертваго съ удивленіемъ, смѣшаннымъ съ страхомъ, и ничего не сказавши, прижался лицамъ къ плечу Сент-Клера. Онъ отнесъ его къ нянькѣ, бранилъ ее, что позволила выдти, и приказалъ его вымыть и одѣть въ другое платье.
Съ этого дня родилась въ Сент-Клерѣ и въ дитяти имъ усыновленномъ, нѣжная другъ къ другу привязанность. Сент-Клеръ любилъ играть съ нимъ и заставлялъ произносить тѣ слова, коимъ научилъ его другъ, ими потерянный. Твой крестный отецъ, говорилъ онъ иногда дитяти, качая его на своихъ колѣнахъ: былъ твоимъ другомъ при жизни и по смерти; онъ любилъ тебя и отказалъ мнѣ эту любовь, любя тебя. Я люблю его, и когда я называю тебя Рандольфомъ, то забываю собственное твое имя.
Погребеніе Рыцаря Рандольфа Мак-Грегора и двухъ жителей крѣпости, умершихъ въ одно съ нимъ время, совершено торжественнымъ образомъ. — Можно было судить тогда о привязанности островитянъ къ изгнанникамъ: не только жители Барры находились при трогательной сей церемоніи, но множество также и съ другихъ сосѣднихъ острововъ пріѣхали на судахъ, или лодкахъ, какія могли только найти. Для совершенія погребенія призванъ изъ Мира Священникъ и все многочисленное собраніе препровождало тѣла трехъ воиновъ до мѣста, гдѣ ихъ похоронили. Впереди печальной церемоніи шли музыканты, играя на флейтахъ, рогахъ военные марши; за ними островитяне несли оружіе Рандольфа, его копье, мечь, броню, шлемъ и шпоры; тѣла воиновъ были несены храбрыми солдатами, позади коихъ находился Священникъ. Жители крѣпости, подъ начальствомъ Сент-Клера, слѣдовали за ними, будучи вооружены какъ-бы на сраженіе, но съ открытыми головами и преклоненными къ землѣ мечами. Maленькаго Рандольфа поперемѣнно несли друзья воина, и слезы его показывали, что онъ понималъ причину церемоніи. За ними шли всѣ островитяне также съ открытыми головами, и отъ времени до времени они наполняли воздухъ пронзительными печальными воплями. Когда тѣла были преданы землѣ, окроплены священною водою и всѣ приличные обряды религіи кончены, тогда процессія возвратилась въ томъ же порядкѣ въ крѣпость, гдѣ былъ приготовленъ большой обѣденной столъ, соразмѣрный множеству посѣтителей. Всѣ бывшіе при похоронахъ въ немъ участвовали. Когда обѣдъ кончился, то отдохнувъ нѣсколько часовъ, они пошли на мѣсто погребенія и тамъ сдѣлали каменное надгробіе. Число работниковъ, употребленныхъ къ составленію его было такъ велико, что надгробіе тотчасъ соорудили. Они водрузили надъ нимъ крестъ, чтобы защитить души воиновъ отъ власти злыхъ духовъ. Отдавши долгъ своей привязанности Сент-Клеръ и его товарищи оставили у себя островитянъ еще на два дни и угощали ихъ въ крѣпости, послѣ чего каждый возвратился въ свое жилище и къ трудамъ.
Когда первое изліяніе горести прошло, Робертъ Мак-Грегоръ сказалъ изгнанникамъ сіи слова: „Друзья мои! еще намъ остается исполнить одну должность въ разсужденіи нашего любезнаго Рандольфа. За три дни предъ смертію онъ написалъ трепещущею рукою свою послѣднюю волю, и заставилъ подписать Гамильтона и меня, я вамъ прочту эту духовную.“ Онъ вынулъ изъ-за пазухи пергаментъ, развернулъ его и читалъ слѣдующее:
„Я, Рандольфъ, Мак-Грегоръ будучи осужденъ по волѣ Божіей умереть отъ болѣзни на постели, а не такъ, какъ бы прилично было воину (но должно покориться неисповѣдимымъ судьбамъ Провидѣнія и вѣрить, что Оно все дѣлаетъ кь лучшему), желаю до послѣдняго часа распорядиться моимъ имѣніемъ по надлежащему завѣщанію, поелику братья мои Александръ и Робертъ очень богаты — первый по имѣнію, доставшемуся ему отъ нашего родителя, а вторый, получивъ наслѣдство отъ нашего дяди, — то по сей причинѣ я оставляю движимое и недвижимое имѣніе мое, наслѣдованное мною послѣ крестнаго моего отца Сира Рандольфа Брюса, Сент-Клеру Монтегю по конецъ его жизни, а по немъ сыну его, моему крестнику, юному Рандольфу. Естьли я сдѣлалъ зло этому дитяти, по крайней мѣрѣ вознагражу его тѣмъ; что въ моей власти. Я отказываю мою броню и шлемъ брату Александру, копье и шпоры брату Роберту, а кинжалъ и щитъ Сент-Клеру. Прошу ихъ перенести смерть мою, какъ слѣдуетъ мужамъ и храбрымъ воинамъ, и быть увѣренными, подобно мнѣ, что душа безсмертна, и что одно только мое тѣло съ ними разстается, съ каковою надеждою умираю.“
Сент-Клеръ слушалъ внимательно въ глубокомъ молчаніи и погрузясь въ размышленія.
„Сент-Клеръ! сказалъ ему Жамесъ Россъ: побѣди эту глубокую печаль; она отравляетъ всѣ надежды благополучія. Подобно тебѣ и я оплакиваю потерю нашего храбраго товарища; но что жъ дѣлать: мы всѣ родимся для того, чтобы умереть.“
— Конечно, возразилъ Сент-Клеръ: люди смертны; но доколѣ они живутъ, чувствуютъ горести и печали. Горесть моя о смерти Рандольфа, коего память для меня священна, усугубляется во мнѣ послѣднею его волею; я не могу принять завѣщаемаго мнѣ. —
„Какъ! ты хочешь отвергнуть даръ дружбы? сказалъ съ живостію Мак-Грегоръ: ты хочешь быть клятвопреступникомъ? Не клялся ли ты умирающему Рандольфу исполнить послѣднюю его волю? Она не дѣлаетъ никакой обиды его фамиліи; Рандольфъ отдаетъ тебѣ то, что получилъ отъ Рандольфа Брюса, своего друга и крестнаго отца; слѣдуя его примѣру, онъ передастъ его своему другу и крестнику. Ты непремѣнно долженъ его принять, или я буду считать тебя безчестнымъ человѣкомъ.“.
— Я принимаю, сказалъ Сент-Клеръ: но великія Боже! для чего Ты далъ мнѣ эту страсть дѣлать добро въ такое время, когда я не въ состояніи этого дѣлать? О Рандольфъ, вѣрный и истинный другъ мои! для чего не покоюсь я подлѣ тебя въ могилѣ, когда мнѣ опредѣлено проводить дни мои въ праздности, и благодѣяніями друга, коего потеря для меня столь жестока, что отдалъ бы жизнь мою для возвращенія твоей? —
Еще нѣсколько времени мрачное облако печали покрывало нашихъ изгнанниковъ: они садились безъ удовольствія вокругъ стола, которой недавно одушевляемъ былъ веселіемъ, остротою ума и дружбою; со вздохомъ смотрѣли на мѣста, которыя прежде занимали ихъ товарищи; но наконецъ время возымѣло свое дѣйствіе. Одинъ только Сент-Клеръ, сколько ни старался, но не могъ преодолѣть своей горести; потеря друга умножала огорченіе, которое онъ чувствовалъ отъ воспоминанія обидъ, ему причиненныхъ. „Нѣтъ болѣе друга, говорилъ онъ: этого друга, который живѣе меня чувствовалъ всѣ оскорбленія, которыя мнѣ дѣлали, и болѣе меня жаждалъ мщенія!.. A мои враги торжествуютъ; кто же эти враги? Великій Боже! сама природа предназначила мнѣ любить ихъ… а я долженъ ихъ такъ называть! Неужели я долженъ жертвовать чужимъ людямъ моею благодарностью, любовію, слезами, всѣми сладчайшими сердечными чувствами? Милый Рандольфъ! ты былъ мнѣ истинный братъ, а не этотъ подлый Роскелинъ!….. Чтожъ касается до Карнежія, то онъ совершенно презиралъ его.“
Рыбаки сосѣднихъ острововъ продававшіе свою ловлю на берегахъ Шотландскихъ, привезли на Барру извѣстіе о большомъ трехдневномъ турнирѣ, который давали въ Пертѣ въ честь Королевы, и что отличные юноши Шотландскіе и множество знаменитыхъ иностранцевъ были туда ожидаемы. Сент-Клеръ объявилъ, что ничто не можетъ воспрепятствовать ему туда ѣхать; но чтобы успокоить друзей своихъ, онъ обѣщался ѣхать туда переодѣтымъ и не вступать ни съ кѣмъ въ единоборство, которое могло бы его открыть.
Хотя никто не одобрялъ предприятія сего, но надежда, что прогулка разсѣетъ его мрачную меланхолію, заставила друзей его на то согласиться, съ условіемъ, чтобъ онъ выбралъ изъ нихъ себѣ спутниковъ. Онъ с начала имъ на отрѣзъ въ томъ отказалъ; но разсудивъ нѣсколько, согласился взять съ собою Жамеса Росса и Рыцаря дю Бурга. Трое изъ другихъ товарищей также должны были съ нимъ ѣхать, чтобы въ случаѣ опасности увѣдомить Роберта Мак-Грегора и Аллана Гамильтона, и сіи послѣдніе должны были тогда тотчасъ собрать всѣхъ людей, преданныхъ Сент-Клеру, взять съ собою молодаго Роскелина, который оставался съ ними въ крѣпости, и освободить изгнанниковъ, естьлибы захотѣли ихъ тамъ удерживать силою. Распорядившись такимъ образомъ, они отправились на островъ Муллъ, гдѣ Сент-Клеръ, Россъ и дю Бургъ достали полное рыцарское вооруженіе, а три ихъ товарища платье оруженосцевъ, и переѣхавши морской рукавъ, раздѣлявшій ихъ отъ Шотландіи, они вышли тамъ на берегъ, называясь Датскими Рыцарями, желающими присутствовать на турнирѣ. Продолжая путь свой, наконецъ благополучно прибыли въ Пертъ, за день предъ открытіемъ празднества. Они скрытно остановились въ нѣкоторомъ разстояніи отъ города, и чрезъ то не возбудили ни малѣйшаго подозрѣнія.
ГЛАВА VII.
правитьВъ слѣдующее утро турниръ возвѣщенъ былъ военною музыкою и шумною радостію толпы, пришедшей на мѣсто сраженія. Въ десять часовъ весь Дворъ и всѣ Рыцари собрались въ обширной долинѣ при городскихъ воротахъ. Королева и ея придворныя Дамы сидѣли на мѣстахъ, болѣе или менѣе возвышенныхъ, смотря по степени ихъ достоинства. На одной сторонѣ сидѣлъ на тронѣ Король, вокругъ его придворные, вся ихъ свита и судіи сраженія; съ другой стороны Рыцари и знаменитые чужестранцы, пріѣхавшіе быть зрителями игръ; впереди этой толпы находились вооруженные Рыцари, приготовившіеся кь сраженію.
Сент-Клеръ и друзья его съ безопасностію разсматривали собраніе, поому что забрала шлемовъ ихъ были опущены. Они узнали многихъ, а сами не были узнаны. Въ нѣкоторомъ разстояній отъ Королевы сидѣла Лади Рэскелинъ, а возлѣ ея невѣстка, молодая Графиня Елеонора. Сент-Клеръ, бросивши быстрый вокругъ себя взоръ, примѣтилъ ее, и на минуту глаза его на ней остановились; но устыдясь своего удивленія, онъ отворотился отъ нее съ презрѣніемъ и началъ внимательно разсматривать другіе предметы
Поелику Графа Роскелина не было ни между придворными, нимежду судьями сраженія, то Сент-Клеръ заключилъ, что онъ былъ въ числѣ сражающихся, и осматривая ихъ тщательно, старался его примѣтить.
Игры начались; многіе Рыцари Шотландскіе и иностранные испытывали свое искуство съ разными успѣхами до той минуты, какъ одинъ молодой Шотландскій Рыцарь, прекрасно вооруженный въ черныя латы, убранныя золотомъ и разными изображеніями, приближился и далъ повелѣніе герольду провозгласить съ его стороны, что Королева Жанна, супруга Короля Шотландскаго Іакова I, есть прелестнѣйшая изъ женщинъ, и что онъ вызываетъ всѣхъ тѣхъ на сраженіе, кои осмѣлятся утверждать противное.
Англинскій Рыцарь принялъ свой вызовъ, утверждая превосходство прелестей Графини Сализбури. Сраженіе началось. Равная сила и искуство сражающихся оставляли долгое время зрителей въ недоумѣніи; но наконецъ Англичанинъ низложенъ съ лошади, а Шотландецъ провозглашенъ побѣдителемъ. Французскій Рыцарь занялъ мѣсто перваго; но не былъ щастливѣе. Черный Рыцарь, приставя копье къ его груди, принудилъ признаться, что прелести прекрасной любовницы его, Герцогини Бельфортской, сестры Герцога, Бургонскаго, были ниже прелестей Королевы Шотландской.
Гордясь своими побѣдами, молодой черный Рыцарь взялъ оружія побѣжденныхъ и положилъ ихъ къ стопамъ Королевы. „Встаньте, Рыцарь Лорнъ, сказала она съ смущеніемъ: хотя вы выбрали для себя Даму не столь славную, какъ красавица Французскія и Англійскія, однакожъ это не воспрепятствовало вамъ благородно защищать ваше дѣло, и я васъ за то благодарю. Ваша храбрость и вѣжливость должны нравиться всѣмъ красавицамъ; и я знаю одну, которая можетъ вознаградить васъ за сдѣланное мнѣ одолженіе. Сиръ Жамесъ Стуартъ хотя и младшій братъ Лорда Лорна, однакожъ можетъ надѣяться по праву рожденія своего и по собственнымъ достоинствамъ получить знаменитѣйшую, богатѣйшую и прекраснѣйшую дѣвицу въ Шотландіи[2].“
Потомъ Королева, обратясь къ пажамъ своимъ, сказала: „Позовите Лади Роскелинъ, и попросите ее привести свою прекрасную воспитанницу, наслѣдницу Кинталя, я хочу съ нею говоритъ.“
Лади Роскелинъ немедленно подошла съ молодою дѣвицею, столь совершенной красоты, что всѣ обратили на нее глаза; одинъ только Сент-Клеръ отвратилъ свои взоры, чтобъ не видѣть Графини Елеоноры, которая шла за своею свекровью. Наслѣдница Кинталя была одѣта въ бѣлое атласное платье, руки и шея ея были украшены драгоцѣннѣйшими перлами, прекрасные бѣлокурые волосы пріятнымъ образомъ были перевязаны позади золотою нитью, віющіеся же локоны упадали на чело ея и простирались по шеѣ, бѣлѣйшей алебастра, въ видѣ золотой цѣпи.
Глубокое молчаніе царствовало въ собраніи. Лади Роскелинъ и юная дѣвица поверглись къ стопамъ Королевы, которая подняла ихъ съ пріятною улыбкою.
„Монтей! сказалъ Рыцарь дю Бургъ тихимъ голосомъ, но съ примѣтнымъ удивленіемъ: Монтей! не слѣпъ ли ты? Глаза меня не обманываютъ; посмотри, естьли въ прекрасной наслѣдницѣ Кинталя ты неузнаешь юнаго твоего друга Амврозія?“
Сент-Клеръ затрепеталъ. — Не возможно, сказалъ онъ, и превозмогши чувство отвращенія, причиненное видомъ Графини, обратилъ сверкающіе свои взоры на ту сторону, гдѣ происходило дѣйствіе. — Клянусь Небомъ, сказалъ Сент-Клеръ: Это онъ… это она… Но нѣтъ, это не можетъ быть! — Тише, дю Бургъ!… молчи! Пусть она заговоритъ; звукъ ея голоса не можетъ обмануть меня. —
Королева начала говорить: „Дворъ Шотландскій, сказала она, долженъ благодарить Лади Роскелинъ; она привезла къ нему и мнѣ прелестнѣйшее украшеніе нашей страны, свою питомицу, наслѣдницу Кинталя. Наше величайшее желаніе есть имѣть ее при себѣ, и естьли она согласна принять супруга отъ руки Королевы Шотландской, то я почту себя щастливою, представя ей моего Рыцаря Сира Жамеса Стуарта Лорна. Я давно уже изъяснила мое желаніе въ разсужденіи этого союза ея опекуншѣ Лади Роскелинъ, и она это одобрила; и хотя скромность и робость ея юной воспитанницы препятствуютъ, можетъ быть, изъявить ея согласіе, но я надѣюсь, что слава, пріобрѣтенная въ этотъ день Рыцаремъ Лорномъ, мое желаніе и воля Короля могутъ ее расположить къ согласію на ваше желаніе.“
Нѣсколько минутъ молодая наслѣдница казалась смущенною и размышляющею; наконецъ она подняла свои прекрасные глаза и устремила ихъ съ достойною скромностію сначала на Королеву, а потомъ на Рыцаря Лорна. „Давно уже, сказала она съ твердостію: я была гонима за союзъ, который Ваше Величество мнѣ предлагаете, и давно уже объявила откровенно мое нежеланіе. Лади Роскелинъ теперь въ присутствіи всего Двора Шотландскаго и всѣхъ знаменитыхъ Рыцарей, пріѣхавшихъ отъ иностранныхъ Дворовъ, когда вторично требуетъ отъ меня признанія, должна сказать, что я не могу выйти замужъ за того, кого мнѣ назначаютъ. Онъ родственникъ Лади Роскелинъ, я я согласна, что она желаетъ вручить ему мою руку и богатство; но не могу ли я также быть свободна въ томъ, что такъ ко мнѣ близко? Думали безъ сомнѣнія, что у меня не станетъ духа изъясняться прямо въ такомъ собраніи, и отказать въ чемъ-либо моей Всемилостивѣйшей Государынѣ. Конечно это многаго стоитъ моему сердцу; но Ваше Величество столько добры и великодушны, что не потребуете такой жертвы. Благодарю Сира Жамеса Стуарта за отличіе, оказанное мнѣ предъ другими дѣвицами тѣмъ, что избираетъ меня своею супругою; но мои чувства ему извѣстны, и послѣ этого домогательство его не означаетъ ни благороднаго человѣка; ни храбраго и учтиваго Рыцаря. Простите, Ваше Величество, вольность моего отвѣта; я родилась и воспитана между жителями Шотландскихъ горъ, и сохраняю ихъ простосердечіе и необразованность: не зная притворства придворнаго, я не умѣю давать руки безъ сердца, а оно никогда не будетъ принадлежать Рыцарю Лорну.“
— Что я слышу! говорилъ Монтей дю Бургу: клянусь душею, это онъ — тотъ же звукъ голоса — но, Амврозій дѣвица и какая дѣвица: ангелъ по разуму и красотѣ! —
„Амбруазина! сказала Лади Роскелинъ: знаешь ли ты, въ чьемъ присутствіи находишься, говоря съ такою дерзостію? Какъ неблагодарно отвергаешь ты щастіе, предлагаемое тебѣ Государынею?“
— Естьли сердце ваше отдано! сказала Королева съ благосклонностію: то можно васъ извинить; но Лади Роскелинъ увѣрила меня въ противномъ.
„Лади Роскелинъ, сказала Амбруазина съ улыбкою, хотя и совершенно знакома съ наукою свѣта, но не научилась еще читать сердца человѣческаго.“
— Гордая и дерзкая дѣвица, сказала Лади Роскелинъ, не хочешь ли ты сказать Государынѣ, что твое сердце уже отдано? Естьли ты сдѣлала достойный выборъ, то объяви его; естьли же онъ бѣднякъ, котораго ты не смѣешь назвать: то вспомни, что ты по волѣ своея матери зависишь отъ меня. —
„Я не отвергаю этого права, отвѣчала Амбруазина: но для меня довольно зависѣть отъ себя самой, дабы дать увѣреніе, что я не сдѣлаю выбора, своему имени неприличнаго. Видали ли вы когда нибудь въ моемъ поведеніи отступленіе отъ моихъ обязанностей и моего достоинства? — Нѣтъ, никогда Амбруазина Кинталь не вступитъ въ неприличный ей союзъ. Я поклялась не отдавать никогда моего сердца и руки человѣку, коего кровь не была бы столь же знаменита, какъ текущая въ нашихъ жилахъ.“
— Перестаньте, сказалъ Государь: перестаньте смущать эту юную дѣвицу; она довольно прекрасна и заслуживаетъ всеобщее вниманіе и любовь; разумъ ея и твердость духа заставляютъ совершенно на нее положиться; въ избраніи супруга выборъ сей достоинъ того, чтобы дать ей время о томъ подумать. —
„Такъ, вы хотите, сказала Королева, оставить ее въ покоѣ? Очень хорошо; я надѣюсь, что ей немного нужно размышленія, дабы согласиться на наши желанія.“
— Никогда, возразила съ живостію Амбруазина, естьли Рыцарь Лормъ въ нихъ участвуетъ. —
Королева не оказывая гнѣва, подала имъ знакъ возвратишься на свое мѣсто. Игры начались снова и продолжались до половины дня. Послѣ сего Король и Королева въ сопровожденіи Двора своего поѣхали на праздникъ, приготовленный по случаю сего торжества. Сент-Клеръ и друзья его также ушли въ свое уединенное убѣжище».
«Ну, что же, Сент-Клеръ, сказалъ Рыцарь дю Бургъ, положивъ руку на сердце своего друга: каково оно теперь? все ли еще каменное, или оживляется?»
— Оно оживляется только отъ удивленія и любопытства. Я желалъ бы не вѣрить глазамъ и ушамъ своимъ; но это не возможно. —
«Ты видишь, Монтей, что на зло твоимъ врагамъ щастіе у тебя на порогѣ.»
— Самымъ оскорбительнымъ образомъ, отвѣтствовалъ Сент-Клеръ. Безъ сомнѣнія эта прекрасная наслѣдница, услыша о моемъ нещастіи, пожалѣла обо мнѣ, и воспользовалась этимъ средствомъ, чтобъ подать мнѣ помощь. Но какъ я презираю враговъ моихъ, что они заставили меня быть предметомъ сожалѣнія! какъ жестоко это щастіе, которое ты хвалишь! —
«Ахъ! напротивъ, щастіе жестоко для меня, вскричалъ Рыцарь: потому что я не сдѣлался предметомъ сожалѣнія прекрасной Амбруазины. Не чувствительный Шотландецъ! ты недостоинъ твоего благополучія! Естьли бы отъ меня зависѣло бытъ на твоемъ мѣстѣ, Амбруазина увидѣла бы, какъ Французъ умѣетъ любить! Безъ сомнѣнія, связь ея съ фамиліею Роскелиновъ побудила ее узнать твою исторію, и можетъ быть спасти что нибудь изъ твоего имѣнія. Она жертвуетъ всѣмъ, лишьбы тебѣ одному доставить все, а ты клянешь эту великодушную преданность! Что касается до меня, я вижу тутъ только то нещастіе, что эта молодая дѣвица отдаетъ свое сердце нечувствительному.»
— Отдаешь свое сердце? Ахъ, дю Бургъ, что ты осмѣливаешься говорить! Она никогда меня не видала. —
«Я не знаю, какъ это дѣлалось; сказалъ Жамесъ Россъ: но я думаю также, какъ и дю Бургъ, что одна только любовь можетъ руководствовать молодую дѣвушку къ тому, что она сдѣлала. Сент-Клеръ! естьли подлинно ты получилъ ея сердце, естьли ты получишь ея руку, какое торжество надъ Роскелинами!»
— Обыкновенно далеко заходятъ въ предположеніяхъ, подхватилъ Сент-Клеръ: но они въ настоящемъ случаѣ вовсе невѣроятны. Нѣтъ, нѣтъ! любовь болѣе для меня не существуетъ! —
«Для чегожъ нѣтъ, я тебя о томъ спрошу, сказалъ Россъ: неужели наслѣдница Кинтали не такъ хороша, какъ твоя надмѣнная Елеонора!»
— Она слишкомъ хороша и слишкомъ много имѣетъ достоинствъ, кои лишаютъ надежды нещастнаго изгнанника имѣть ее своею супругою. —
«Избери ее самою судіею въ этомъ вопросѣ, сказалъ Рыцарь.»
— Чтобы быть почтену за сумасшедшаго? Прежде нежели совѣтовать рѣшишься на таковой поступокъ, должно дать мнѣ смѣлость обыкновенную въ твоей націи" —
«Скагжя лучше, мою чувствительность, мою страсть къ идеальнымъ совершенствамъ.»
— Какая дѣвица! Клянусь Небомъ, Сент-Клеръ, ты щастливѣйшій изъ смертныхъ, и я почти желаю биться съ тобою, убить тебя, похитить ее и насильно заставить любить меня. Амбруазина! это одно имя производитъ во мнѣ дѣйствіе сладчайшей музыки. Я желалъ бы пѣть ее на всѣ тоны и вызвать за честь ея красоты всѣхъ Рыцарей турнира, начиная, съ тебя, нечувствительный смертный! или можетъ быть твоя Елеонора возвратила своего плѣнника? —
Сент-Клеръ сдѣлалъ знакъ презрѣнія. «Замѣтили ли вы, сказалъ онъ потомъ, что она столь же безпечная мать, сколько была вѣроломная любовница; видны ли на лицѣ ея знаки печали о потерѣ своего сына?»
— Совсѣмъ нѣтъ, возразилъ Россъ: я пристально это замѣчалъ; она весела необыкновенно, и дитя ея вовсе забыто. Я всегда тебѣ говорилъ, Сент-Клеръ, эта женщина не имѣетъ сердца, она любитъ только одну себя; но ты такъ былъ очарованъ ея прелестями, что не хотѣлъ меня слушать" —
«Ахъ! я признаюсь въ этомъ; но мнѣ было тогда только осьмнадцать лѣть, я любилъ въ первый разъ; чувство, которое она поселила въ меня, не было любовь, но одно токмо изтупленіе; однажды излѣчившись отъ него, я уже былъ совершенно свободенъ и только краснѣлъ отъ своей глупости; но теперь уже не боюсь новаго паденія.»
— Я бы желалъ знать, сказалъ Рыцарь: какъ и почему наслѣдница Кинталя зависитъ отъ Лади Роскелинъ? —
«Не знаю, отвѣчалъ Сент-Клеръ: помнится только мнѣ, что была дружественная связь между Лади Кинталь и Лади Роскелинъ. Лордъ Кинталь былъ превосходный человѣкъ; я много слышалъ хорошаго объ немъ и о его дочери не только въ Графствѣ Россъ, но и на островѣ Ки, гдѣ лежатъ его земли. Мой дядя Монтей былъ ему искренній другъ, такъ что одна только смерть могла разорвать эту связь; онъ не долго жилъ послѣ моего дяди, и думаю, что не болѣе двухъ лѣтъ какъ онъ умеръ.»
— Что предполагаешь ты завтра дѣлать? сказалъ Россъ: не вмѣшаешься ли въ игры? —
«Не знаю, отвѣчалъ Сент-Клеръ. Безъ сомнѣнія, мнѣ хочется испытать свое оружіе, которое долгое время лежало въ бездѣйствіи; но я не видалъ ни одного Рыцаря, съ коимъ-бы я могъ биться, кромѣ Рыцаря Лорна.»
— Я слышалъ, отвѣчалъ Россъ, что онъ первый любимецъ Королевы, и что она не упускаетъ ни одного средства къ его возвышенію и умноженію его щастія, чему должно приписать и желаніе ея соединитъ его съ прекрасною наслѣдницею. Сент-Клеръ! естьли ты хочешь, мы вмѣшаемся завтра въ число сражающихся; я не хочу забывать своей старой должности. —
«Согласенъ, сказалъ Сент-Клеръ: попробуемъ завтра вашего щастія. Сего дня произошло странное открытіе, хотя вы и хотите, чтобъ оно было щастливо, однакожъ я въ томъ сомнѣваюсь; но можетъ быть завтрашній день будетъ намъ еще благопріятнѣе.»
Изгнанники рано пріѣхали на мѣсто сраженія; однако же Дворъ тамъ уже присутствовалъ, и побѣдитель перваго дня Рыцарь Лорнъ провозглашалъ еще прелести своей Государыни. Дважды прозвучала труба, но никто не выступалъ противъ него на ристалище; наконецъ въ третій разъ поданъ знакъ, и одинъ Рыцарь быстро приближился — это былъ Сент-Клеръ.
«Рыцарь! сказалъ онъ, ломая языкъ по иностранному: какимъ образомъ, влюбясь въ одну женщину, вы защищаете другую? Естьли вы не видите всѣхъ совершенствъ въ Амбруазинѣ Кинталь, то ее не стоите. Я утверждаю, что она есть прекраснѣйшая и наисовершеннѣйшая изъ своего пола.»
— Я вижу въ Амбруазинѣ возлюбленную души моей, возразилъ Сиръ-Жамесъ, и желалъ бы пожертвовать ей моею жизнію; но въ Государынѣ я вижу богиню, которую почитаю и обожаю. —
«Ну, такъ, Рыцарь, я выступаю противъ васъ: ни Богини, ни Королевы не будутъ управлять мечемъ моимъ, я не извлеку его также на защитy прелестей нашихъ дѣтскихъ дѣвъ, ни даже наслѣдницы Кинталя, но для прелестей Амбруазины, небесной воспитанницы горъ, которая соединяетъ съ образомъ Ангела духъ и мужество героя. Я утверждаю, что никакая женщина въ свѣтѣ не можетъ съ нею сравниться; и естьли въ три оборота я не свергну васъ съ лошади и не заставлю въ томъ признаться: то недостоинъ быть ея Рыцаремъ.»
— Рыцарь! вы очень горды, а это неприлично ни прежде, ни послѣ побѣды. Я принимаю вашъ вызовъ, хотя онъ и несогласенъ съ правилами, потому что вы берете имя любимой мною особы; всякое даже дитя признало бы ее ниже въ красотѣ моей великой Государыни. —
«Я также люблю ее, Рыцарь, но не нахожу ни превосходнѣйшей, ни равной ей въ красотѣ.»
Сказавши это, они пустили своихъ лошадей и сразились съ мужествомъ, умножаемымъ гордостію и ревностію; на все искуство Рыцаря Лорна не могло сравниться съ силою, ловкостію и проворствомъ Монтея, который точно такъ, какъ обѣщалъ, въ третій оборотъ разпростеръ своего соперника на мѣстѣ сраженія.
— Не увѣрялъ ли я васъ, сказалъ Монтей насмѣшливо и сохраняя свой притворной выговоръ, что Королевы и Богини должны уступить Дѣвѣ горъ? Хотите ли вы начать сраженіе, или согласны со мною? —
«Нѣтъ, нѣтъ! вскричалъ Сиръ Жамесъ, вскочивши съ бѣшенствомъ: до послѣдняго моего издыханія я буду твердо стоять, что Государыня Шотландская не можетъ имѣть соперницы въ красотѣ.» Онъ обнажилъ мечь и началъ сраженіе ужаснѣе, нежели первое; но это было только для того, чтобы испытать новое нещастіе. — Не смотря на всѣ его усилія, онъ былъ обезоруженъ съ такою жестокостію, что Король приказалъ ему не отваживаться на третіе сраженіе.
Никакой торжественной крикъ, или знакъ удовольствія не почтилъ побѣду Монтея Вельможи Шотландскіе, изумленные побѣдою иностранца надъ Рыцаремъ ихъ Королевы, клялись отмстить ему; а между тѣмъ Сент-Клеръ одинъ на мѣстнѣ сраженія съ опущеннымъ забраломъ говорилъ имъ сими словами: «Вельможи и Рыцари! будучи иностранецъ, я не желаю такъ легко пріобрѣсть пальму побѣды; я еще не усталъ, Амбруазина еще поддерживаетъ мечь мой; не уже ли я одержу только одну побѣду?»
— Мы этого нежелаемъ; но ты будешь побѣжденъ, въ свою очередь, сказалъ Рыцарь Тракеръ, пустясь къ нему вскачь на лошади своей. Мы признаемъ всѣ красоту… наслѣдницы Кинталя, но также всѣ твердо поддерживаемъ, что Королева Шотландская не уступаетъ въ прелестяхъ своихъ никакой женщинѣ. —
«Увидимъ, отвѣчалъ Монтей: ступай! прелести Амбруазины стали мнѣ извѣстны только со вчерашняго дня; но они могутъ содѣлать непобѣдимою руку, слабѣйшую моей.»
Необыкновенная храбрость, казалось, одушевляла прекрасный и мужественный станъ Сент-Клера. Въ нѣсколько минутъ онъ нанесъ противнику своему такой ударъ, что тотъ принужденъ былъ ему уступить и положить оружіе. Три другіе Рыцаря, которые поперемѣнно заступали мѣсто побѣжденнаго, не были щастливѣе; Сент-Клеръ скоро привелъ ихъ въ несостояніе сражаться.
— Теперь моя очередь. Хотя мнѣ кажется, что самъ чортъ тебѣ помогаетъ, вскричалъ одинъ Рыцарь, приближаясь къ Сент-Клеру: но я восторжествую надъ тобою и чортомъ, и Королева Шотландская будетъ отомщена; она придаетъ силу рукѣ моей болѣе, нежели твоя Амбруазина. И такъ готовся, дерзкій иностранецъ! —
При первомъ словѣ Сент-Клеръ узналъ Графа Жона Роскелина, и сердце его сильно забилось. Прежде казалось ему, что онъ будетъ щастливъ, имѣя случай унизить своего врага и отмстить обиды, имъ причиненныя; но теперь невольное великодушное чувство заставило Сент-Клера желать, чтобъ Роскелинъ не вступалъ съ нимъ въ сраженіе, однакожъ, не могши уже оставить сего предпріятія и вспомнивъ всѣ бѣдствія, Графомъ причиненныя, сказалъ, сохраняя притворный свой выговоръ: увы, бѣдная Государыня! ты заслуживаешь лучшаго защитиика. Рыцарь! вспомни, что ты будешь сражаться при видѣ той, которую сердце и уста твои наименовали; надобно доказать ей, что мы можемъ не только любить ее, но также и покровительствовать, когда бы потребована того надобность.
Сраженіе началось. Графъ Роскелинъ хотя былъ рослый, крѣпкій и храбрый Рьщарь, однакожъ не имѣлъ силы Монтея. Нѣсколько минутъ онъ защищался съ довольнымъ искуствомъ; но наконецъ подвергся жребію своихъ предшественниковъ, бывъ сбитъ съ такою жестокостію, что не могъ уже начать новаго сраженія.
«Это только игрушка, сказалъ Сент-Клеръ, помогая ему встать: но, Рыцарь! въ важнѣйшемъ сраженіи я не совѣтую тебѣ мѣриться со мною своими силами. Природа дала мнѣ надъ тобою преимущество: моли Бога, что бы ваша теперешняя встрѣча была въ послѣдній разъ.»
Никакой другой соперникъ болѣе уже не представлялся, и игры отложены были до другаго дня. Предъ уходомъ Монтей взялъ оружія побѣжденныхъ Рыцарей, и положилъ ихъ къ ногамъ Амбруазины.
«Рыцарь! сказала она ему: я съ трудомъ могу возблагодарить васъ за почтеніе, которое нав<испорчено>етъ мнѣ много горестей. Вы безъ сомнѣнія мужественны, искусны и опытны въ военномъ искуствѣ, и можете торжествовать надъ врагами вашими, какъ защищали неизвѣстную молодую дѣвицу, которая не стоила такой храбрости. Да возможете вы успѣть въ предпріятіяхъ полезнѣйшихъ и справедливѣйшихъ, и вспомнить, что человѣколюбіе должно быть первою добродѣтелію щастливаго и торжествующаго. Съ своей стороны Амбруазина будетъ всегда съ благодарностію воспоминать о чести, которую бы сдѣлали ея имени.»
— Сударыня! отвѣчалъ Монтея Датскимъ нарѣчіемъ: мнѣ стоитъ только подумать о васъ, чтобы вспомнить кроткое и благодѣтельное состраданіе. Да и кто можетъ забыть Амбруазину, ту которая съ совершенною красотою соединяетъ всѣ преимущества ума и добродѣтели сердца, ту, которая не ослѣпляется богатствами, пышностію и лестію; но ищетъ нещастныхъ и угнетенныхъ, и умѣетъ услаждать ихъ горести. —
«Вы болѣе разточаете мнѣ похвалъ, нежели я заслуживаю, отвѣчала она, покраснѣвъ: но благодарю васъ, что вы такъ судите о моемъ сердцѣ; да возвратитъ васъ попутный вѣтръ благополучно на брега Датскіе; тамъ безъ сомнѣнія вы найдете дѣвицу, которая заплатитъ вамъ долгъ Амбрузины.»
— Я не думаю совсѣмъ о возвращеніи, сударыня, не смѣю также любить, но естьли когда-либо Амбруазина возымѣетъ нужду въ Рыцарѣ, то пустъ вспомнитъ, что есть одинъ, который готовъ пожертвовать жизнію для ея услугъ. Онъ низко ей поклонился, сѣлъ на коня, настигъ товарищей и оставилъ съ ними мѣсто сраженія.
Въ слѣдующее утро Монтей, Россъ и дю Бургъ первые пріѣхали на мѣсто сраженія, когда Дворъ собрался; они приказали провозгласить Герольду красоту Амбруазины, и объявивъ о себѣ, что они всѣ трое ея Рыцари, вызывали тѣхъ на единоборство, кои откажутся отдать ей преимущество. Никто не выѣхалъ; побѣды прошедшаго дня охладили мужество всѣхъ сражавшихъ съ Сент-Клеромъ; никто не смѣлъ вступить въ единоборство съ иностранными Рыцарями, коихъ почитали столь же опасными, какъ Монтея.
«Прекрасная Амбруазина! сказалъ ей Король: ваши Рыцари умножаются; въ случаѣ опасности, я вижу, что одно имя ваше можетъ дать мнѣ войско.»
— Не число Рыцарей, Ваше Величество, можетъ льстить моей гордости, не одинъ, коегобъ чувства были искренни: вотъ все, чего сердце мое въ правѣ ожидать, и все, чего оно желаетъ. —
«Для чего же не хотите вы видѣть этого щастливаго Рыцаря въ Сирѣ Жамесѣ Стуартѣ? сказалъ Король.»
— Потому, что сердце мое отказывается призвать его, сказала она: я всегда находила его моимъ совѣтникомъ, и какъ бы меня ни принуждали, я буду дѣлать то только, что оно мнѣ внушитъ. —
«Берегитесь, сударыня, чтобъ оно не привело васъ въ заблужденіе; вы имѣете гораздо и могущественнаго соперника въ семъ Датскомъ Рыцарѣ; знаете ли вы его?»
— Нѣтъ, Ваше Величество, я не знаю ни одного Датчанина. —
Никто не хотѣлъ уже сражаться съ тремя иностранными Рыцарями; въ этотъ день не было болѣе битвы. Дворъ разъѣхался рано, чтобъ присутствовать на праздникѣ и балѣ, который должно было окончить турниръ.
Сент-Клеръ и его товарищи подъ предлогомъ скораго отъѣзда отказались отъ приглашенія на праздникъ, которое сдѣлано имъ по приказанію Короля. Въ самомъ дѣлѣ они тотчасъ выѣхали изъ Перта, взявши путь къ Эдинбургу, чтобъ исполнить предпріятіе свое. Они провели ночь въ одномъ шалашѣ, бывшемъ на дорогѣ, и на завтра продолжали путь свой.
ГЛАВА ѴШ.
правитьКарнежій, повѣренный Сент-Клера, жилъ въ окрестностяхъ Эдинбурга въ маленькомъ домикѣ, который составлялъ часть собственности Сент-Клера до совершеннаго конфискованія его имѣнія въ пользу фамиліи Роскелиновъ; домикъ сей отданъ былъ ему для жительства.
Туда-то изгнанники пріѣхали ввечеру; они просили позволенія войти, и слуги имъ отворили ворота, думая, что это были сосѣдніе Рыцари, возвращавшіеся съ турнира, которые имѣли дѣла съ ихъ господиномъ. Три мнимые оруженосца были оставлены на дворѣ, а Сент-Клеръ, Россъ и дю-Бургь введены въ залъ. Карнежій ни мало не сомнѣвался, чтобъ это не были обыкновенные его гости, на счетъ коихъ надѣялся онъ удовлетворить свою гордость и скупость, вышелъ къ нимъ на встрѣчу съ поспѣшностію и униженіемъ, которое онъ привыкъ оказывать высшимъ себя. «Благородные Рыцари! сказалъ онъ, вы дѣлаете честь моему простому жилищу; прошу васъ садиться, снять шлемы и покушать то, что я могу вамъ предложить.»
Рыцари поклонились ему молча. «Вы, я думаю, возвращаетесь съ турнира, и безъ сомнѣнія были тамъ побѣдителями; а послѣ славы отдыхъ и хорошее вино имѣютъ также свои достоинства. Когда вамъ угодно объявить о себѣ, Рыцари, я буду очень радъ, узнавши въ васъ знаменитыхъ Лордовъ, коихъ имѣю честь принимать, пойду выну изъ моего погреба, что имѣю наилучшаго; хорошіе вино, говорятъ, веселитъ душу и открываетъ сердце.» Рыцари улыбнулись, но не отвѣчали. Карнежій, призвавъ людей своихъ, далъ имъ приказаніе, и они скоро возвратились въ числѣ четырехъ человѣкъ и несли вино и холодныя кушанья. Рыцарь дю-Бургъ, который былъ не извѣстенъ Карнежію, поднялъ забрало и налилъ себѣ полный кубокъ. «Карнежій! сказалъ онъ: я хочу пить тостъ, наполни твои кубокъ и выпей его со мною; ибо я объявляю, что вонжу въ минуту кинжалъ мой въ сердце того человѣка, который откажется пить этотъ тостъ.» Карнежій съ удивленіемъ на него посмотрѣлъ; но видя плѣнительную физіогномію и веселый видъ, онъ воспріялъ бодрость, думая, что это была шутка, и наполнивъ свой кубокъ, онъ приближилъ его къ Рыцареву.
— За здоровье Сент-Клера Монтея! сказалъ дю-Бургъ, чокая свой стаканъ о Карнежіевъ, и за погибель враговъ его! — Карнежій остановился и такъ трепеталъ, что пролилъ вино изъ кубка. Его четыре служителя, не менѣе испуганные, хотѣли подойти; но Россъ обнажилъ мечь свой и заградилъ имъ путь. «Остановитесь, сказалъ онъ имъ: есть-ли дорожите жизнію, то ни шагу болѣе; вамъ не сдѣлаютъ никакого вреда, естьли будете спокойны, но смерть за малѣйшее сопротивленіе. И такъ оставайтесь на своемъ мѣстѣ, слушайте и смотрите въ молчаніи.»
Рыцари, съ ногъ до головы вооруженные, казались слишкомъ страшными не льзя было имъ не повиноваться. Слуги ушли съ покорностію на конецъ зала и оставались неподвижными какъ статуи.
«Мой тостъ теперь, сказалъ дю-Бургъ, наполняя другой кубокъ и подавая его Карнежію: ну, пей за благополучіе Сент-Клера и погибель его враговъ! Совѣтую тебѣ, это можетъ спасти тебѣ жизнь.»
Трепеща съ головы до ногъ, Карнежій повторилъ тостъ, опорожнилъ кубокъ и молчалъ.
— Карнежій! продолжалъ дю-Бургъ: ты умнѣе, нежели я думалъ; я хочу затвердить въ моей памяти прекрасную пословицу твою: хорошее вино веселитъ душу и открываетъ сердце! Теперь, милый Карнежій, открой намъ въ одно время твое сердце и сундукъ; ты имѣешь, я знаю, въ рукахъ своихъ значительные доходы, принадлежащіе Сент-Клеру, которые не вошли въ конфискацію его имѣнія, и въ коихъ онъ положился на твою вѣрность; покажи мнѣ, что онъ не ошибся въ выборѣ своемъ; отщитай мнѣ сіюжъ минуту ту сумму, которую я хочу отвезти на Барру, или, клянусь тебѣ, вмѣсто оной самого тебя отвезу. —
Карнежій поблѣднѣлъ, какъ мертвецъ. «Вправду, Г. Рыцарь, сказалъ онъ: вы поступаете со мною жестоко; ежели я и собиралъ доходы Сент-Клера въ пользу Графа Роскелина, то по повелѣнію Короля.»
— Какое право имѣетъ Король присвоить, что ему не принадлежитъ? возразилъ дю-Бургъ: я требую у тебя доходовъ, отданныхъ тебѣ Сент-Клеровыми откупщиками, потому что имѣніе его было несправедливо конфисковано. Ступай, исполни; отдай мнѣ деньги, или готовься сопутствовать намъ на Барру; мы имѣемъ оруженосцевъ у дверей и отрядъ воиновъ въ недальнемъ разстояніи. —
«Потерпите, Рыцарь! Выслушайте меня, говорилъ Карнежій: только шесть мѣсяцовъ тому, какъ я представилъ Графу Роскелину все, что ни было у меня изъ принадлежащаго Сент-Клеру; съ того времени я получилъ только 260 марокъ отъ его откупщиковъ; но могу ли я отдать ихъ незнакомымъ, кои, можетъ быть, хотятъ воспользоваться его именемъ?»
— Ты обижаешь насъ, Карнежій! мы не Іаковъ Шотландскій и не Жонъ Роскелннъ; естьли я покажу повелѣніе Сент-Клера, будешь ли ты доволенъ? Это спасетъ тебя отъ порицанія. —
«Нѣтъ! надобно имѣть мнѣ доказательство, что платежъ учиненъ мною по принуждевію; а сей приказъ можетъ быть подложенъ.»
— Довольно ли этого? сказалъ Сент-Клеръ, поднимая забрало: смотри! Сент-Клеръ собственною особою приказываетъ отдать ему принадлежащее; какая увертка тебѣ еще остается? —
Карвежій смѣшался. «Я пойду за деньгами, которыя у меня есть, сказалъ онъ: но прошу васъ дать мнѣ росписку.»
— Я хочу тебѣ сопутствовать, сказалъ дю-Бургь: клянусь Небомъ, я не потеряю тебя изъ виду. — Онъ взялъ за руку трепещущаго Карнежія и пошелъ за нимъ въ верхній этажъ, гдѣ въ одной комнатѣ находился большой сундукъ. Карнежій отперъ его и показывалъ дю-Бургу многіе свертки денегъ; на каждомъ изъ нихъ были написаны имена тѣхъ, коимъ они принадлежали,. Карнежій занимался дѣлами многихъ сосѣднихъ господъ; на четырехъ сверткахъ значилось имя Сент-Клера. Карнежій, съ глубокимъ вздохомъ вручилъ ихъ дю-Бургу, который, возвратясь въ залъ, отдалъ ихъ Монтею.
«Дайте мнѣ чернилъ, сказалъ Сент-Клеръ: я хочу написать этому бездѣльнику росписку въ суммѣ, мною полученной; не поставляю себѣ въ трудъ доказать Жону Роскелину, что я умѣю возвращать мнѣ принадлежащее. Скажи ему, показавъ эту бумагу, что естьли онъ заставитъ меня еще принять трудъ сюда пріѣхать, то не такъ дешево со мною разплатится. Чтожъ касается до Іакова, Короля Шотландскаго, естьли онъ хочетъ наказать меня, то знаетъ гдѣ найти; я возвращусь на островъ Барру, куда онъ сослалъ меня.»
Онъ написалъ квитанцію и отдалъ ее Карнежію, ударивъ его плашмя своимъ мечемъ; послѣ сказалъ: «прощай, Карнежій, навсегда; помни однакожъ объ этомъ урокѣ и воспользуйся имъ.» Потомъ вышли они безъ малѣйшаго сопротивленія, соединились съ своими друзьями, поспѣшно ѣхали всю нось и на другой день находились уже въ безопасности отъ преслѣдованіи. Чтожъ касается до Карнежія, онъ слишкомъ боялся оставить свое жилище до слѣдующаго дня. Наконецъ видя, что все было тихо въ окрестностяхъ, онъ осмѣлился сѣсть на лошадь, и въ сопровожденіи четырехъ отважныхъ своихъ служителей направилъ путь свой къ Замку Роскелина.
ГЛABA IX.
правитьПо пріѣздѣ его въ Замокъ, онъ узналъ, что Графъ возвратился вчерашняго вечера въ непріятномъ расположеніи духа, по причинѣ своего низложенія на турнирѣ. Карнежій введенъ былъ въ большой залъ, гдѣ онъ нашелъ Графа вмѣстѣ съ его супругою, матерью и прекрасною наслѣдницею Кинталя.
Печальный видъ Карнежія предсказывалъ какое-то нещастіе. Прежде нежели выговорилъ онъ слово, Графъ его спросилъ: какая случилась съ нимъ непріятность? Къ великому удивленію, онъ разсказалъ всему почтенному собранію о произшедшемъ у него въ домѣ. На описаніи его о изгнанникахъ никто не сомнѣвался, чтобъ то не были Датскіе Рыцари, одержавшіе столько побѣдъ. Воспоминаніе о своемъ низложеніи, признательное обращеніе его противника и смѣлость послѣдняго его поступка были причиною страха для Графа Роскелина; его оскорбленная гордость излилась въ ужаснѣйшей брани и многихъ клятвахъ отмстить за себя и погубить изгнанника такъ, чтобъ ничего болѣе о немъ не было уже слышно.
Лади Роскелинъ мало говорила, но казалась смущенною и огорченною; молодая Графиня бросила презрительный взоръ на своего мужа, и сожалѣла, что не была мущиною. «Никогда, сказала она, я не снесла бы побѣды, которую Сент-Клеръ захотѣлъ бы одержать надо мною, хотя бы должна была погибнуть!»
Таково было дѣйствіе повѣсти Карнежія надъ тремя особами сего благороднаго общества. Четвертая же особа показала совсѣмъ противное; она смѣялась отъ добраго сердца, чѣмъ и навлекла упреки своей опекунши.
«Амбруэзина!» сказала она ей: «ты теперь подтверждаешь то, что называла себя предъ Королевою молодою простою и не воспитанною дѣвушкою, потому что дѣло, насъ всѣхъ огорчающее, возбуждаетъ въ тебѣ радость; какое ты тутъ находишь для себя удовольствіе, я не могу понять.»
— Прошу васъ, сударыня, простить меня, сказала Амбруазина: я не могла удержать перваго своего движенія; господинъ Карнежій долженъ быть такъ удивленъ, а этотъ Сент-Клеръ столь отваженъ. Женщины, какъ вы изволите знать, любятъ мужество, и я признаюсь, что восхищаюсь, видя храбраго Рыцаря, успѣвающаго въ своихъ предпріятіяхъ. —
,,Ты восхищаешься?" возразила Лади Роскелинъ: «это уже дерзко говорить въ присутствіи оскорбленныхъ этимихрабрецам, которые тебя восхищаютъ!»
— Небо да сохранитъ меня, сказала Амбруазина съ лукавою улыбкою, усугублять нещастіе какой-либо особы, несправедливо оскорбленной. —
«Не удивляйтесь, матушка, сказала молодая Графиня насмѣшливо, восхищенію Амбруазины; развѣ вы забыли, что этотъ подлый изгнанникъ избралъ ее на турнирѣ своею дамою и сражался для славы ея прелестей? У дѣвушки, не привыкшей къ лести, и которую называютъ прекраснѣйшею возлѣ Королевы и другихъ дамъ, почитаемыхъ красавицами, вѣроятно должна вскружиться голова; я бы не удивилась, увидя Амбруазину, кидающуюся въ объятія своего храбраго защитника.»
— Естьли бы я имѣла чувства, какія вы мнѣ приписываете, и онѣ не былибы отвергнуты, сказала Амбруазина смѣясь: то, можетъ быть, я сдѣлалась бы тогда предметомъ всеобщей зависти. Не правдали, Милади, что жребій супруги Монтея, живущей на безплодныхъ утесахъ Барры, но любимой и покровительствуемой героемъ, былъ бы завиднѣе, нежели многихъ женщинъ въ пышныхъ чертогахъ, съ такими мужьями, кои не умѣютъ ни любить, ни защищать ихъ? —
,,Вы такъ думаете!« возразила презрительно Графиня: „какъ же по сихъ поръ онъ еще не женился? Увѣряютъ, что онъ очень хотѣлъ того, и что не всѣ женщины думали, какъ вы; онъ страстно любилъ, но былъ отвергнутъ.“
— И я также слышала, сказала Амбруазина, но не вѣрю. Въ жару первой юности часто называютъ любовью чувство ложное и обманчивое, которое приводитъ въ заблужденіе; но когда разумъ освѣщаетъ и показываетъ предметъ мнимой любви въ настоящемъ его видѣ, тогда любовь изчезаетъ и стыдъ заступаетъ ея мѣсто. —
„Страсть Сент-Клера не такъ была легка, прервала Графиня, покраснѣвъ отъ гнѣва: я знаю… я слышала, что не видывали человѣка, который былъ бы сильнѣе влюбленъ!“
— По крайней мѣрѣ, отвѣчала Амбруазина, онъ, какъ великой философъ, съ твердостію перенесъ нещастіе свое. Я увѣрена, что надъ душею такого героя, каковъ Монтей, легкая страсть молодости, основанная единственно на красотѣ, иди истинная страсть, но отвергнутая или измѣненная, должна произвести то же самое дѣйствіе и изчезнуть совершенно. — Женщина, которая отдала бы ему свое сердце, и знала бы цѣну взаимныхъ его чувствованій, произвела бы въ немъ нелзгладимое впечатлѣніе. —
„По чести, сказала Лади Роскелинъ: естьли бы ты видѣла Монтея прежде турнира, то я подумала бы, что ты влюблена въ него; но ты его незнаешь, ибо онъ не поднималъ забрала. — Ты не знаешь, стольколи онъ хорошъ, чтобъ можно было любить его.“
— Я никогда не думала, чтобъ можно было любить человѣка только за красоту его: лучше было бы любить прекрасную статую или портретъ; но съ самаго дѣтства я была привязана къ храбрости. Когда наши горные Барды приходили въ Замокъ отца моего воспѣвать славные подвиги древнихъ Шотландскихъ героевъ Оссіана, Фингала и тѣхъ, кои шли по ихъ слѣдамъ, я чувствовала, какъ билось мое сердце, и душевно восхищалась, ихъ героическими повѣстями. —
Въ продолженіи сего разговора Графъ Жонъ печально размышлялъ, опершись головою на руку; но вдругъ всталъ и сказалъ: „я ѣду въ Эдинбургъ; Король туда возвратился, хочу его просить; онъ не потерпитъ, чтобъ такъ играли его волею, и чтобы изгнанникъ осмѣлился показываться въ его владѣніяхъ.“ Онъ позвалъ людей, далъ приказаніе, чтобъ лошадь его и свита были въ минуту готовы, и тотчасъ уѣхалъ въ столицу.
Онъ нашелъ Государя среди Вельможъ его Двора, съ коими онъ держалъ совѣтъ. Графъ принесъ ему свою жалобу на Сент-Клера Монтея; она была выслушана съ удивленіемъ и гнѣвомъ на изгнанниковъ, за то, что они осмѣлились показаться на турнирѣ, и за самовольную отлучку ихъ съ острова Барры, куда правительствомъ изгнаны были.
„Пошлите тотчасъ, сказалъ Король, отрядъ войска, съ повелѣніемъ арестовать сихъ измѣнниковъ, и сюда представить; они увидятъ, можно ли безъ наказанія оскорблять меня!“
Сиръ Александръ Ливингстонъ, вѣрнѣйшій совѣтникъ Короля, не имѣлъ ни сколько дружескаго расположенія къ Сент-Клеру, но какъ прозорливый политикъ видѣлъ опасность, которая отъ сего предпріятія произойти можетъ. — Сколько людей, Ваше Величество, признавать изволите въ этомъ случаѣ необходимыми? сказалъ онъ Королю. —
„Не знаю точно, но пятьдесятъ, сто человѣкъ, естьли только нужно, могутъ, кажется, взять трехъ или четырехъ изгнанниковъ.“
— Съ позволенія Вашего Величества, возразилъ Лордъ Ливингстонъ, я не желалъ бы для чести Шотландской короны предводительствовать и тысячью человѣками въ этой экспедиціи. Сент-Клеръ съ малолѣтства привыкъ жить на горахъ и островахъ; онъ знаетъ всѣ мѣста; для всякаго другаго, кромѣ тамошнихъ нагорныхъ жителей, онѣ неприступны. Взростя частію на островахъ сихъ и живя тамъ съ давняго уже времени, онъ безъ сомнѣнія снискалъ дружбу островитянъ, кои ему преданы, и будутъ съ пожертвованіемъ жизни своей защищать его при малѣйшемъ знакѣ опасности. Тысячи подобныхъ имъ стекутся со всѣхъ Гербитскихъ острововъ подъ его знамена. Пользуясь благопріятнымъ случаемъ къ грабежу, сдѣлаютъ высадку на берегъ нашъ, и подобно тучамъ саранчи, разпространятъ разрушеніе и опустошеніе вокругъ насъ. —
„Нельзя отрицать, что въ словахъ вашихъ есть нѣсколько истинны, возразилъ Король: но не ужели мнѣ позволить, чтобъ изгнанники оставались ненаказанными и спокойно бы продолжали не повиноваться?“
— Ваше Величество! отвѣчалъ Ливингстонъ: гораздо лучше бы было, естьли бы Сент-Клеръ Монтей никогда не находился въ изгнаніи на островѣ Баррѣ, откуда, думаю я, ничто, кромѣ собственной воли, не можетъ его вывесть, или по крайней мѣрѣ будетъ онъ вытѣсненъ не иначе, какъ съ пролитіемъ рѣкъ крови и важною потерею казны для столь маловажнаго предмета. До сего времени Сент-Клеръ и товарищи его были спокойны. Мое мнѣніе, Ваше Величество, поелику вы его требуете, есть то, чтобъ не обращать вниманія на то, что можно почитать шалостью молодости. Турниръ возродилъ въ немъ желаніе испытать храбрость, а недостатокъ въ деньгахъ, какъ должно думать, заставилъ его посѣтить Карнежія, и взять силою то, что онъ считалъ своею собственностію, потому что онъ требовалъ недоплаченныхъ ему денегъ до времени конфискаціи его имѣнія… — Здѣсь Ливингстонъ остановился было, но Король не сдѣлалъ ни малѣйшаго возраженія, онъ продолжалъ: — Островитяне мужественны и жестоки, вѣрные друзья, но ужасные враги, естьли они соединятся и сдѣлаютъ набѣгъ, безъ сомнѣнія, Ваше Величество, ихъ усмирите, но съ величайшею потерею людей и денегъ, не говоря уже ненависти, обыкновенномъ слѣдствіи междоусобныхъ браней, которая таковое бѣдствіе удобно возобновлять можетъ. Вашему Величеству остается разсудить, стоитъ-ли сей случай столь великаго пожертвованія. —
„Вы весьма благоразумно судите, Ливингстонъ; но сужденія ваши неуспокоиваютъ меня за совершенное презрѣніе моей власти и не удовлетворяютъ Графа Роскелина, столь дерзко обиженнаго симъ бездѣльникомъ.“
— Я не отвергаю, Ваше Величество, основательности сихъ причинъ; напротивъ думаю, что естьли бы можно было схватить Монтея здѣсь, или въ Пертѣ, то для будущаго спокойствія вашего должно былобы имъ пожертвовать; но какъ сего сдѣлать не успѣли, то потому я держусь перваго своего мнѣнія. —
По обстоятельнѣйшемъ разсужденіи мнѣніе Лорда Ливингстона было принято, по крайней мѣрѣ до того времени, пока найдутъ не такъ опасное средство отмстить ужасному Монтею.
Между тѣмъ Сент-Клеръ и товарищи его благополучно прибыли на Барру и смѣялись отъ души съ друзьями своими надъ случившимися съ ними произшествіями. Послѣдніе, безпокоясь о безразсудномъ предпріятіи сотоварищей своихъ, приняли ихъ съ восхищеніемъ, а болѣе еще радовались они потому, что Сент-Клеръ, повидимому, освободился отъ мрачной меланхоліи, до отъѣзда его удручавшей, и воспріялъ прежнюю свою веселость. Маленькой Рандольфъ карабкался къ нему на колѣни, цѣплялся на шею и тысячами ласкъ привѣтствовалъ его возвращеніе. Сент-Клеръ взаимно ласкалъ его, говоря: нѣтъ, милое дитя, нѣтъ, я не возвращу тебя твоимъ родителямъ, на коихъ ты ни мало не походишь! я не могу повѣрить, чтобы ты имъ принадлежалъ; мнѣ и воспоминанію Рандольфа ты будешь теперь принадлежать, и взявъ его на руки, съ чрезвычайнымъ чувствомъ присовокупилъ: нѣтъ! я не возвращу тебя, хотя бы отъ того зависѣло спасеніе моей жизни!
Открытіе наслѣдницы Кинтеля въ молодомъ Амброзіи восхищало изгнанниковъ; всѣ они приписывали любви къ Сент-Клеру странное ея посѣщеніе, хотя и не могли узнать, гдѣ она его прежде видѣла и что ее къ нему привязало. Сент-Клеръ не соглашался съ мыслями ихъ; однако же онѣ пріятны были, для его сердца. Нечувствительно Амбруазина начала занимать всѣ его помышленія, и возродила мысль, что естьли бы она была первымъ предметомъ его любви, то вѣроятно онъ не нашелъ бы въ ней такой неблагодарности, какъ въ вѣроломной Елеонорѣ.
Чрезъ мѣсяцъ послѣ ихъ возвращенія Сент-Клеръ предпринялъ путешествіе на островъ Спа съ дю-Бургомъ и Мак-Грегоромъ. Проведши тамъ нѣсколько дней, они переѣхали небольшой перешеекъ, раздѣлявшій ихъ отъ Кинталя, и въ платьѣ простолюдимовъ посѣтили Замокъ наслѣдницы, дѣлая вопросы, невозбуждающіе подозрѣнія. Они узнали, что прекрасная госпожа сего древняго Замка была боготворима своими крестьянами; что по завѣщанію своей матери она была отдана на время своего несовершеннолѣтія подъ надзоръ Лади Роскелинъ, и живетъ нынѣ съ своею опекуншею внѣ родительскаго дома.
„Давно ли вы видѣли г-жу свою?“ спросилъ Сент-Клеръ у слуги, показывавшаго имъ Замокъ.
— Шесть мѣсяцовъ тому назадъ, отвѣчалъ онъ: но пребываніе ея здѣсь было слишкомъ коротко. Лади Роскелинъ такъ спѣшила ѣхать, что на послѣдней недѣлѣ оставила даже здѣсь Лади Амбруазину одну, и она потомъ отправилась къ Графинѣ въ Инвернессъ» —
Это точно тогда, сказалъ Сент-Клеръ тихонько дю-Бургу. «Скороли вы ее ожидаете?» прибавилъ онъ громко.
— Очень скоро. Многія распоряженія по духовной Лади Кинталь не были еще исполнены, и для того единственно обѣ Лади пріѣдутъ сюда. —
Изгнанники, удовольствовавши свое любопытство, ушли оттуда, и послѣ нѣсколькихъ совѣщаній они согласились сдѣлать еще путешествіе въ Кинталь прежде возвращенія своего на Барру; но чтобъ избѣжать подозрѣній, возвратились въ тотъ же день на островъ Спа.
Чрезъ десять дней провѣдали они тамъ отъ путешественниковъ, что наслѣдница Кинталя пріѣхала въ свои Замокъ съ Лади Роскелинъ; что по повелѣнію сей послѣдней дѣлались большія приготовленія къ принятію многихъ особъ и къ блистательнымъ праздникамъ, кои по слухамъ должны были окончиться бракомъ Амбруазины.
«Естли это согласно съ ея сердцемъ, сказалъ Сент-Клеръ: да будетъ она щастлива! Но, въ противномъ случаѣ, клянусь Небомъ, ни Лади Роскелинъ, ни всѣ ея сообщники, даже цѣлый свѣтъ, не могутъ принудить Амбруазину; я не пощажу никакихъ средствъ въ ея освобожденію, хотя бы должно было ее похитить.»
Дю-Бургъ захохоталъ. — Приведи мнѣ, сказалъ онъ, тигровъ, змѣй, фурій, все, что хочешь, кромѣ женщинъ!.. помнишь ли ты, Сент-Клеръ, когда намъ это говорилъ? О! какъ мнѣ нравится твердость твоихъ разсужденій! —
«Смѣйся дю Бургъ, какъ хочешь, я тебѣ это позволяю, другъ мой, и достоинъ твоихъ насмѣшекъ; но неужели ты думаешь, что я въ томъ не разкаяваюсь? Теперь признаюсь, что естьли бы имѣніе мое было у меня въ рукахъ, я повергъ бы его къ ногамъ Амбруазины; между тѣмъ долженъ сказать тебѣ, что питаю къ ней одну только дружбу.»
Дю-Бургъ сталъ еще болѣе смѣяться. — Такъ! я понимаю дружбу молодаго прекраснаго мущины къ дѣвушкѣ девятнадцати лѣтъ, которая подобна Амбруазинѣ. Дружба ли эта, или любовь, нужды нѣтъ; но естьли ты не овладѣешь этою обожаемою дѣвицею, естьли допустишь овладѣть ею другому, то будешь тогда величайшій глупецъ! —
«Ты имфешь довольно основательности, сказалъ Сент-Клеръ, такъ обо мнѣ мыслить, хотя я и не подалъ тебѣ къ тому причины. Естьли бы я могъ сдѣлать ее щастливою, то бы оспоривалъ ее у цѣлаго свѣта; но заставить ее раздѣлять мою бѣдность и изгнаніе, по крайней мѣрѣ, безъ собственной ея на то воли, былобы противно чести и склонности моей.»
ГЛАВА X.
правитьПрекрасная наслѣдница Кинталя въ самомъ дѣлѣ пріѣхала въ свой Замокъ съ Лади Роскелинъ, и множество знаменитыхъ гостей были туда ожидаемы. Лади Роскелинъ находила величайшее удовольствіе въ блескѣ, любила собирать вокругъ себя все, что только походило на Дворъ, и тщеславиться многочисленными, богатѣйшими празднествами. Произшествіе, лишившее ее дражайшаго вкуса, юнаго Монтроза, казалось, сильно занимало ее и возродило въ ней вкусъ къ уединенію; но безъ сомнѣнія, она тамъ была снѣдаема горестными воспоминаніями. Уединеніе пріятно только для тѣхъ, кои могутъ входить въ самихъ себя; но оно дѣлается несноснымъ, когда кто боится своей совѣсти. По сей-то причинѣ уединенная жизнь скоро наскучила Лади Роскелинъ, и она искала болѣе, нежели когда-либо, сообщества въ большомъ свѣтѣ; не пропущала однакожъ ни одного случая и средства открыть похитителей юнаго Графа; но никакъ не думали искать его на островѣ Баррѣ. По прошествіи двухъ лѣтъ, не имѣя объ немъ ми малѣйшаго свѣдѣнія, заключили, что смерть дитяти воспрепятствовала требовать за него выкупа, и оставлены были всѣ поиски; Роскелины утѣшались другимъ сыномъ, который родился послѣ, какъ единственнымъ своимъ наслѣдникомъ. потомъ родилась у нихъ еще дочь; но Графиня Елеонора оказывала къ ней обыкновенную свою холодность; бабушка однакожъ любила ее нѣжно. Можетъ быть она была бы также расположена и къ прекрасной дочери, которую искренняя ея подруга Лади Кинталь поручила ее при смерти своей; но свойства ея и Амбруазины были совершенно различны, и потому между ими истинная дружба существовать не могла: съ одной стороны тончайшее притворство, съ другой чрезвычайная искренность, иногда слишкомъ излишняя; въ первой непомѣрная надменность предъ низшими и подлое униженіе предъ высшими, въ другой благородная гордость, соединенная съ пріятностію и снисходительностію. Хотя Амбруазина и часто ссорилась съ Лади Роскелинъ; но почитала въ ней выборъ, сдѣланный покойною своею матерью, и во всемъ, что ни относилось близко къ чувствамъ и щастію ея. Амбруазина старалась ей нравиться, повиноваться и соображаться съ ея вкусомъ. Будучи воспитана въ Замкѣ Кинталь среди островитянъ и жителей горъ, она совершенно могла называться питомицею природы; склонности ея были столь же просты, какъ невинна душа ея. Она предпочлабы въ тысячу разъ уединенную жизнь въ древнемъ Замкѣ своемъ, составляя благополучіе своихъ крестьянъ, нежели блистать при Дворѣ, или въ многочисленномъ обществѣ. Лади Роскелинъ, не желая доставить ей болѣе удовольствія въ Замкѣ Кинталь, пригласила туда всѣхъ ея пріятелей.
Чрезъ нѣсколько дней по прибытіи ихъ въ Замокъ, во время ужина слуга доложилъ, что три музыканта просили позволенія показать свое искуство предъ ними, это три дряхлые старца, прибавилъ онъ, кои въ молодости были въ сраженіяхъ и изувѣчены: двое чрезвычайно хромаютъ, а у третьего вышибенъ глазъ; на нихъ не такъ пріятно смотрѣть, какъ слушать, ихъ пѣніе и игру, одинъ играетъ на флейтѣ, другой на арфѣ, а третій кривой поетъ столь превосходно, что я ничего не слыхивалъ подобнаго.
«Позвольте, сударыня, сказала Амбруазина, впустить ихъ; я люблю всѣхъ храбрыхъ воиніовъ. Мнѣ нѣсколько грустно, и музыка можетъ меня разсѣять.»
— Хорошо, сказала Лади Роскелинъ: введите ихъ сюда; но прежде прикажите дать имъ поѣсть". —
Слуга вышелъ. Она спросила Амбруазину: — отъ чегобы ей столь было грустно? чего тебѣ недостаетъ? сказала она: ты молода, богата и хороша; одинъ изъ первѣйшихъ Рыцарей Шотландіи желаетъ посвятить тебѣ жизнь. —"
«Вы, Милади, тронули меня съ чувствительной стороны! этотъ-то самой Рыцарь и тяготитъ мое сердце. Никогда не могла я любить его не послѣ гоненій, кои онъ на меня навлекъ, я готова его ненавидѣть, а ненависть очень тягостное чувство!»
Раздраженная Лади Роскелинъ хотѣла отвѣчать, какъ слуга ввелъ трехъ музыкантовъ. Амбрудзина обрадовалась, что они прервали разговоръ, и приняла ихъ съ благосклонною улыбкою. Они были таковы, какими описалъ ихъ слуга — изранены и изуродованы: одинъ ходилъ на деревяшкѣ, другой ужасно хромалъ, а третій былъ еще страшнѣе, имѣя половину лица подъ чернымъ пластыремъ; однакоже платье ихъ была чисто и пристойно; сѣдые волосы ихъ и длинныя бороды внушали къ нимъ состраданіе и уваженіе.
Лади Роскелинъ была слишкомъ горда, чтобъ обратить вниманіе на такихъ людей, коихъ она почитала за ничто. Ихъ наружность сдѣлала въ ней непріятное впечатлѣніе; она съ презрѣніемъ отвратила взоры. Но Амбруазина, пораженная ихъ нещастіемъ и почтеннымъ видомъ, подошла къ нимъ и сказала пріятнымъ голосомъ: «вы очень дряхлы, добрые старики! какъ можно вамъ въ такомъ положеніи ходить по міру: отечество должно оказать вамъ благодарность за услуги ваши и дать вамъ убѣжище; вы, кажется, много потерпѣли, защищая его?»
— Много, Милади! отвѣчалъ первой: мы сражались за Роберта Стуарта подъ знаменами храбраго Аршибада Дугласа и сына его Вилліама; мы были на ужасномъ сраженіи при Оттербуанѣ; при насъ Генрихъ и Ральфъ Перси взяты въ плѣнъ и покрыты ранами; мы видѣли также смерть мужественнаго Графа Дугласа. Послѣ того мы вступили въ службу Роберта III. Подъ знаменами Вилліама Дугласа сражались противъ враговъ креста до того времени, какъ нашъ храбрый вождь былъ измѣннически убитъ въ Доскинской гавани гнуснымъ Лордомъ Клифордомъ; защищая его и желая за него отмстить, были мы изранены, какъ видите. —
«Бѣдные воины! сказала Амбруазина: они всегда бываютъ жертавами несогласія властей своихъ! Дайте имъ по бутылкѣ хорошаго вина, чтобъ подкрѣпить ихъ силы и оживить игру: я съ удовольствіемъ буду ихъ слушать.»
Слуги повиновалисъ; и музыканты, выпивъ за здоровье двухъ дамъ, начали играть. Кривой, аккомпанируемой очень хорошо своими товарищами, воспѣлъ дрожащимъ, но пріятнымъ голосомъ коронованіе Роберта Брюса рукою Лади Бюханъ, потомъ сраженіе Баноккбурнское и многія другія баллады. Онъ остановился, выпилъ рюмку вина, которую ему подали, и спросилъ, желаютъ ли чтобъ онъ еще пѣлъ.
«Когда угодно Лади Роскелинъ, сказала Амбруазина. Не имѣетели вы, Милади, какой любимой баллады?»
— Нѣтъ, никакой, возразила съ презрѣніемъ Лади Роскелинъ: пусть они скажутъ сами, какія знаютъ" —
«Хотите ли вы, Милади, слышатъ страданіе Лади Варвары, или Гардіи Кануша, или пораженіе Датчанъ?»
— Все это старое, сказала Лади Роскелинъ: неуже ли вы не знаете чего по новѣе? —
«Нѣтъ, Милади! для новыхъ пѣсенъ негодится мой голосъ; но я знаю одну на Ирландскомъ языкѣ, которая нравилась въ мое время всѣмъ Дамамъ: она называется изгнанникъ и его ангелъ.»
— Мнѣ не нравится это названіе, однакожъ посмотримъ, что это такое. Впрочемъ, какъ я не знаю Ирландскаго языка, то, старикъ, скажи мнѣ напередъ содержаніе баллады. —
«Охотно, Милади! Во время царствованія одного изъ древнихъ Королей Шотландскихъ, въ пѣснѣ не сказано, какого именно, одинъ человѣкъ, несправедливо осужденный, былъ сосланъ на островъ къ сѣвернымъ берегамъ. Нещастливецъ жилъ тамъ безъ помощи, безъ утѣшенія! Баллада состоитъ въ томъ, что его посѣтила дѣвушка, которая показалась ему ангеломъ, посланнымъ съ небесъ. Не только этотъ ангелъ принесъ съ собою все, могущее облегчить его; но разставаясь съ нимъ, оставилъ вѣчное впечатлѣніе признательности и заставилъ его мужественно сносить жребій свой.»
При названіи баллады Амбруазина вздрогнула, и опершись на руку, старалась скрыть свое замѣшательство; но наконецъ прервала музыканта, и румянецъ обнаружилъ ея смятеніе; она сказала ему съ живостію — прошу тебя, старикъ, не пой этой баллады; я ее знаю и не могу терпѣть: потому что въ поступкахъ этого мнимаго ангела есть нѣчто, чего одобрить нельзя, и что оскорбляетъ нѣжность ея пола и благопристойность. —
«Вы обманываетесь, Милади! прервалъ старикъ: я не желаю оскорблять васъ пѣніемъ того, что не прилично вамъ слушать, дѣвица моей Ирландской пѣсни была добродѣтельна, какъ прекраснѣйшая дѣвица въ Шотландіи; она повиновалась движеніямъ великодушнаго сердца, не оскорбляя невинности, и авторъ блалады называетъ ее ангеломъ потому, что она была также непорочна, чиста и добродѣтельна. Милади почитаетъ, можетъ быть, эту за другую какую балладу, естьли только она хочетъ ее слышать?»'
— Нѣтъ, нѣтъ! я не обманываюсь, возразила Амбруазина: это точно та самая; я могу тебѣ разсказать ее сначала до конца: изгнанникъ не хотѣлъ ли прельстить ее, давши ей дорогую золотую цѣпь, и не хотѣлъ ли заставить ее остаться съ нимъ? Одинъ изъ его товарищей взялъ ее за руку и не спускалъ съ нее глазъ. Ты видишь чему подвергалась эта дѣвица и какія имѣли объ ней мысли! Не эта ли твоя пѣсня, добрый старикъ? —
«Есть въ ней куплетъ, Милади, въ коемъ упоминается о золотой цѣпи, которую ангелъ не хотѣлъ принять.»
— A другой, въ коемъ сказано, что она отняла свою руку, подхватилъ одинъ изъ хромыхъ, когда другъ изгнанника хотѣлъ взять ее, и сдѣлалъ ему суровой отвѣтъ. —
«Въ третьемъ куплетѣ, сказалъ кривой, есть, что изгнанникъ не зналъ совсѣмъ, кто былъ этотъ ангелъ; что онъ убѣжалъ по утру не открывшись, оставивши золотую.цѣпь, и когда онъ узналъ, что этотъ ангелъ былъ дѣвица, то взиралъ на нее, какъ на ангела хранителя.
— А я утверждаю, сказала Амбруазина, что она была молодая безразсудная дѣвушка, которая не должна бы была увлекаться движеніями своего сердца. Эта баллада очень худаго содержанія: я не люблю ее, пойте другую, прошу васъ. —
„И мнѣ она не нравится, сказала Графиня Роскелинъ, коей также не нравилось слово изгнанникъ: я одобряю твою разборчивость; пускай они поютъ такія баллады, которыя особы, подобныя намъ, могутъ слушать, безъ нарушенія благопристойности.“
— Какъ вамъ угодно, сказалъ музыкантъ, и запѣлъ подвиги Александра I, прозваннаго Гордымъ, съ такою силою и выразительностію, что внушилъ бы мужество самымъ трусливѣйшимъ людямъ. Перемѣнивши потомъ тонъ, онъ запѣлъ смерть прекрасной Моды, супруги Давида I, и плачь ея мужа, который клялся на ея гробѣ не смотрѣть никогда ни на одну женщину. Въ словахъ и музыкѣ этого романса было что-то столь трогательное, и старикъ пѣлъ его столь хорошо, что Амбруазина не могла удержаться отъ слезъ. Сама Лади Роскелинъ была очень тронута и чувствовала такое удовольствіе, что просила Амбруазину приказать музыкантамъ остаться въ Замкѣ, чтобы забавлять благородныхъ гостей, которые были ожидаемы.
Амбруазина ничего не отвѣчала; глаза ея были орошены слезами; сказали бы, что она видѣла предъ собою прекрасную Моду, испускающую духъ, и чувствительнаго Давида, плачущаго на ея гробѣ. И такъ сама гордая Лади Роскелинъ принуждена была приказать музыкантамъ остаться и людямъ своимъ имѣть объ нихъ попеченіе. Они ушли въ комнату, которую имъ указали, засвидѣтельствовавши свою благодарность. При выходѣ ихъ Амбруазина не взглянула на нихъ и не сказала ни слова. Лади Роскелинъ также ушла и оставила ее погруженною въ глубокую задумчивость.
Сначала она никакъ ее могла узнать музыкантовъ (такъ хорошо они переодѣлись); и въ сaмомъ дѣлѣ трепещущій голосъ, которымъ пѣлъ Сент-Клеръ, препятствовалъ узнать его; но въ то время, какъ онъ началъ говорить о изгнанникѣ и его ангелѣ, она узнала его и пришла въ чрезвычайное безпокойство, и теперь не знала, что дѣлать, ни за что въ свѣтѣ, хотя бы даже жизнь ея была отъ того въ опасности, она не открыла бы объ нихъ мстительной Лади Роскелинъ. Однако же согласиться, чтобы онѣ оставались въ Замкѣ, было также не возможно: это значило бы подвергнуть ихъ опасности быть узнанными, и вмѣстѣ сдѣлаться участницею въ ихъ переодѣяніи и обманѣ, который оскорблялъ ея скромность; она не могла теперь не видѣть, сколько Монтей занималъ ея сердцѣ на турнирѣ; и когда онъ подошелъ къ ней и началъ говорить, не смотря на притворный его выговоръ. Датское вооруженіе, внутреннее чувство сказало ей, что это Сент-Клеръ. Она была въ смертномъ безпокойствѣ о его опасности до той минуты, какъ Карнежій сказалъ ей объ его отъѣздѣ. Едва избѣжалъ онъ отъ сего безразсуднаго предпріятія, и она трепетала, видя его подверженнымъ той же опасности, чтобы только ее увидѣть. Въ эту минуту она думала, что первый долгъ ея состоялъ въ томъ, чтобы поговорить съ нимъ, заставить его возвратиться въ крѣпость и оставаться тамъ до тѣхъ поръ, пока время и дружескія старанія перемѣнятъ его жребій.
Одна мысль видѣть его послѣ безразсуднаго поступка, который она сдѣлала, пріѣзжая переодѣтою въ Барру, заставлялъ ее краснѣть отъ стыда, какъ осмѣлиться ей порицать его за поступокъ, къ которому она сама подала ему поводъ? Амбруазина чувствовала тогда, какъ одинъ проступокъ влечетъ за собою тысячу другахъ; но этотъ проступокъ усладилъ горести Сент-Клера, познакомилъ ее съ нимъ, она не могла въ томъ разкаиваться, и думала его исправить, упросивши Монтея оставить тотчасъ Замокъ. Она ушла въ свою комнату, съ нетерпѣніемъ дожидаясь завтрашняго дня, чтобъ исполнить свое намѣреніе.
ГЛАВА XI.
правитьАмбруазина, привыкши къ сельской жизни, всегда рано пробуждалась; но нынѣшній день она еще раньше встала, и какъ Лади Роскелинъ обыкновенно долго спала, то они никогда вмѣстѣ не завтракали. Амбруазина сѣла у стола и приказала ввести къ себѣ музыкантовъ, желая слушать игру ихъ и пѣніе въ продолженіи завтрака. Музыканты вошли, слуги высланы, и она осталась съ ними одна. Тогда замѣшательство ея было столь велико, что она не могла произвести ни одного слова, но Сент-Клеръ не оставилъ ее долго въ семъ положеніи: сорвавши проворно сѣдой парикъ, къ коему прикрѣплена была длинная борода и пластырь, онъ бросился къ ногамъ ея. „Прекрасная Амбруазина! произнесъ онъ съ жаромъ, скажите, что прощаете обманъ, причиною котораго была только одна живѣйшая благодарность! Сердце мое уже чувствовало нѣжнѣйшую дружбу къ своему благодѣтелю Амброзію; посудите, что почувствовало оно, узнавъ его въ чертахъ божественной Амбруазины Кинталь? Не возможно было выразить чувствъ моихъ въ толпѣ, гдѣ сверхъ того я долженъ былъ оставаться неизвѣстнымъ; но заключить ихъ въ своемъ сердцѣ — было еще не возможнѣе!.. И такъ я прибѣгъ къ этой хитрости, чтобы васъ увидѣть и возвратить то, чѣмъ вы хотѣли подарить меня.“ Сказавши это, онъ положилъ предъ нею маленькой ларчикъ, который она привезла ему на Барру. „Я возвращаю вамъ только деньги, въ коихъ не имѣю болѣе нужды, прибавилъ онъ: но признательность начерталась въ моемъ сердцѣ неизгладимыми чертами!“
Между тѣмъ, какъ Сент-Клеръ говорилъ, Амбруазина имѣла время притти въ себя, она начала говорить въ свою очередь съ достойною скромностію: — Чтобы вы мнѣ ни говорили, Сент-Клеръ! я все останусь въ тѣхъ мысляхъ, что поступки мои съ вами должны вамъ казаться необыкновенными и могутъ быть истолкованы въ худую сторону; но я знала, что хочу посѣтить человѣка честнаго и благороднаго, знала, что онъ нещастливъ — и вотъ мое оправданіе! —
„Милая Амбруазина!“ сказалъ Сент-Клеръ, поцѣловавъ ея прекрасную руку, которой Рыцарь дю-Бургъ столько удивлялся на Баррѣ.
— Отецъ мой, продолжала она, внушилъ мнѣ чрезвычайное участіе къ жребію Сент-Клера Монтея; онъ часто говорилъ объ немъ какъ о жертвѣ матерней гордости и непростительной слабости отца, хвалилъ его храбрость, чувствительность, привязанность къ дядѣ своему, коему онъ помогалъ въ старости; онъ говорилъ, что этотъ доброй и мужественный молодой человѣкъ сдѣлалъ бы честь своему имени и отечеству. Послѣ этого нещастія случились съ вами, Сент-Клеръ; вы лишились дяди, и ваши непріятели нашли средство завладѣть нашимъ имѣніемъ и изгнать васъ; родитель мой также умеръ. Безъ сомнѣнія онъ бы принялъ вашу сторону предъ Королемъ, а дочь его могла только плакать о вашемъ злополучіи! Нещастіе, соединенное съ мужествомъ, весьма трогательно для женщинъ; я очень желала съ вами познакомиться; но какъ вы находились въ ссылкѣ, то невѣроятнымъ казалось, чтобъ желаніе мое когда-либо могло исполниться. Съ самой смерти родителя моего я жила уединенно съ матушкою въ этомъ Замкѣ. За два года предъ симъ дѣла отозвали ее въ Левсъ, куда я ей сопутствовала; тамъ вновь привели мнѣ на память Монтея похвалы, кои я слышала со всѣхъ сторонъ о его благотворительности къ нещастнымъ жителямъ острововъ, куда онъ былъ изгнанъ съ нѣкоторыми изъ преданныхъ ему друзей. Зима была суровая и жестокая; изгнанники старались, чтобъ островитяне отъ того не потерпѣли, раздѣлили съ ними всѣ свои запасы. и Монтей, коего всѣ они величали именемъ начальника, былъ ими обожаемъ. Мое желаніе, видѣть его увеличилось. Haконецъ однажды поутру, прогуливаясь по водѣ съ нѣкоторыми молодыми подругами изъ Левса до острова Барры, мы встрѣтили судно, шедшее къ берегу, нѣсколько человѣкъ стояли на палубѣ: это изгнанники Баррскіе! вскричала одна изъ подругъ моихъ; а Монтей съ ними ли? спросила я. Вотъ онъ, отвѣчала она мнѣ, указывая на васъ. Наши суда повстрѣчались и сдѣлали должное привѣтствіе. Вы и друзья ваши сняли шляпы; тогда я увидѣла и замѣтила васъ довольно, чтобы послѣ узнать, когда видѣла васъ въ Баррѣ —
„Мнѣ очень памятна эта прогулка, и эта интересная встрѣча! прервалъ Сент-Клеръ: но какъ я былъ слѣпъ! я ничего особеннаго не замѣтилъ; естьли бы только увидѣлъ я Амбруазину, то узналъ бы ее подъ всѣми возможными переодѣяніями!“
— Не требую у васъ привѣтствій, сказала Амбруазина улыбаясь; я воспользовалась нынѣшнимъ случаемъ, чтобы изъяснить вамъ мой поступокъ; и естьли можно оправдать себя и удовлетворить вашему любопытству, прошу васъ слушать меня терпѣливо»….. —
Монтей и друзья его молча поклонились; она продолжала: — Вскорѣ послѣ возвращенія нашего въ Кинталь я лишилась матушки и была ввѣрена по ея волѣ въ продолженіе моего несовершеннолѣтія Лади Роскелинъ, ея искренней пріятельницѣ и дальней вашей родствевницѣ. Она помогла мнѣ отдать послѣдній долгъ матушкѣ, и когда это было кончано, то увезла меня съ собою съ полуденную Шотландію.
По пріѣздѣ нашемъ къ фамиліи Роскелиновъ я также слышала о Монтеѣ, но совершенно отлично отъ прежняго; и естьлибъ я не имѣла объ немъ рѣшительно хорошаго мнѣнія, то привыкла отъ отъ нихъ почитать его чудовищемъ. Во время моего пребыванія въ Замкѣ Роскелинъ Милади, поручивъ меня сыну и невѣсткѣ, поѣхала въ свою дачу Евздалъ и взяла съ собою своего внука маленькаго Лорда Монтроза, имѣвшаго тогда годъ съ небольшимъ. Жестокое нещастіе поразило ее: на возвратномъ пути близи границъ Англіи на коляску и провожатыхъ ея напали разбойники, которые похитили дитя и увезли его, чтобъ получить выкупъ; но какъ объ немъ никогда не было объявлено, то и должно думать, что онъ вскорѣ послѣ похищенія умеръ.
Вы можете судить, какъ опечалилась вся фамилія, когда узнала объ этомъ нещастіи, а болѣе всѣхъ Лади Роскелинъ, которая очень его любила, и Графъ, который видѣлъ въ немъ своего наслѣдника. Что же касается до молодой Графини, то она не можетъ любить никого, кромѣ самой себя, и привела меня въ негодованіе нечувствительностію, которую показала въ этомъ случаѣ. Чувства ея совсѣмъ не походили на материнскія, и я удивилась холодности ея къ этому дитяти, которымъ бы всякая другая мать гордилась и восхищалась, ибо это было прекраснѣйшее дитя; но она его не находила такимъ, потому что онъ не похожъ былъ на нее. Графиня бѣлокура и имѣетъ голубые глаза, а маленькой Монтрозъ былъ темнорусъ и глаза имѣлъ черные. Она говорила объ немъ всегда съ чрезвычайнымъ презрѣніемъ, называла его совершеннымъ Монтеемъ и огорчалась, находя въ немъ столь ненавистное для нея сходство… Чтожъ касается до меня… я любила это дитя…. очень любила и судила по плѣнительной его физіономіи, что онъ будетъ нѣкогда совершеннымъ Монтеемъ, какъ называла его мать, сожалѣла объ немъ болѣе ея, и совершенно увѣрена была, что гордая фамилія Роскелиновъ справедливо наказана за свою жестокость. Незадолго до этого произшествія, Монтей прислалъ приказаніе къ Карнежію, своему повѣренному, выдать 60 марковъ. По повелѣнію Графа ему отказано было въ томъ съ ругательствомъ, и Карнежій получилъ особенное приказаніе ничего не давать Сент-Клеру. Когда услышала я столь жестокое приказаніе, то почувствовала негодованіе, котораго не могу выразить, и сильное желаніе сдѣлать то, что батюшка мой сдѣлалъ бы, естьли бы былъ живъ, т. е. помочь герою, гонимому съ такимъ не правосудіемъ и вручить ему деньги, въ коихъ онъ имѣлъ нужду, но надобно было найти средство, чтобъ они дошли до него вѣрно, и я не могла вообразить другаго… —
Она остановилась на нѣсколько минутъ, а Монтей, устремивъ на нее свои взоры, казался еще ея слушающимъ. Слова Амбруазины, подобно благотворному дождю, увлажевающему сухую землю, оживляли сердце Сент-Клера и давали ему новую жизнь; однако же, когда она говорила о похищеніи дитяти, онъ ощутилъ тягостное чувство: лице его покраснѣло, онъ готовъ былъ прервать ее я обвинить себя виновнымъ въ томъ, въ чемъ на самомъ дѣлѣ былъ невиненъ. Мак-Грегоръ, который надзиралъ за нимъ, подалъ ему знакъ, приложивши палецъ къ губамъ своимъ, и Сент-Клеръ не имѣлъ мужества заслужить въ сію минуту порицаніе Амбруазины; онъ замолчалъ, а она продолжала.
— Повѣсть меня увлекаетъ и отдаляетъ отъ предмета, помнится, я остановилась на отказѣ Графа въ разсужденіи выдачи Сент-Клеру 60 марковъ и моемъ справедливомъ негодованіи….. Графиня, столь же тщеславная своимъ богатствомъ, какъ я красотою, любила наряжаться великолѣпно и перемѣнять свои драгоцѣнности; она начала скучать вашими, которыя достались ей послѣ конфискованія и завидовать тѣмъ, кои получила я въ наслѣдство отъ матери моей и привезла съ собою. Воспользовавшись случаемъ къ полученію нѣкоторой вашей собственности, я предложила ей помѣняться, что она приняла съ восхищеніемъ, и я получила безъ затрудненія золотую цѣпь и бриліанты, которыя привезла на Барру… Вы знаете теперь всѣ мои тайны, сказала она смѣясь: таинственный другъ — есть бѣдная Амбруазина! — Монтей хотѣлъ кинуться къ ногамъ ея; но она, удержавъ его, заставила сѣсть, говоря: — не хотите ли вы знать, какимъ образомъ пробралась я въ вашу крѣпость? Лади Роскелинъ по моей просьбѣ провожала меня въ Кинталь, куда я объявила желаніе возвратиться; но чрезъ нѣсколько дней, нашедши сіе жилище слишкомъ печальнымъ, она оставила меня одну и посѣтила друзей своихъ, живущихъ близь Инвернесса. Въ краткое ея отсутствіе исполнила я свое предпріятіе; воспользовалась рыбачьимъ судномъ, принадлежавшимъ мужу моей кормилицы, которой мнѣ преданъ; онъ досталъ мнѣ мужское платье, отвезъ меня на Барру и благополучно возвратилъ сюда — вотъ моя исторія. Признаюсь, я преступила границы моего пола; но чистота моихъ намѣреній извиняетъ меня въ собственныхъ моихъ глазахъ, а надѣюсь и въ вашихъ. —
«Превосходнѣйшая изъ женщинъ! сказалъ Монтей, поцѣловавъ ея руку: у меня не достаетъ словъ выразить вамъ свою признательность! Амбруазина! Амбруазина! чѣмъ я заслужилъ отъ Неба такого друга, какъ вы, я бывшій столь долго игралищемъ заблужденій? Я нѣкогда думалъ, что буду любить дѣвушку, которая была только хороша! но та, которой совершенная красота есть малѣйшее достоинство, та, которая соединяетъ съ небеснымъ видомъ сердце еще лучшее, захотѣла мною заняться! нѣтъ, Амбруазина не можетъ обмануться; я человѣкъ, коего она удостоиваетъ своею дружбою, докажетъ, что онъ ея достоинъ и какую цѣну она имѣетъ въ глазахъ его!..»
— Хорошо, сказала Амбруазина, улыбаясь; пусть же покажетъ онъ мнѣ теперь, что эта дружба имѣетъ надъ нимъ нѣкоторую власть. Сент-Клеръ! вы не въ безопасности въ Кинталѣ, и я прошу васъ немедленно возвратиться на островъ Барру. Вижу, что слово опасность заставило васъ улыбнуться, и что вы ея не страшитесь, однакожъ согласитесь, надѣюсь я, для другихъ причинъ, для чести и славы Амбруазины! Дѣвица моихъ лѣтъ, подъ надзоромъ друга своей матери, не должна ее обманывать, оставляя въ своемъ домѣ и при ея глазахъ молодаго переодѣтаго мущину; можетъ быть я не понимаю всѣхъ тонкостей строгихъ законовъ, предписанныхъ нашему полу. Когда мнѣ должна будетъ помочь угнѣтенному, можетъ быть я еще нарушу ихъ; но никогда не отступлю отъ границъ чести. Ваше пребываніе здѣсь безполезно и опасно для васъ и для меня; я надѣюсь, что ты долго не останетесь? —
«Сколь ни тягостно это приказаніе, но я вамъ повинуюсь, сказалъ Монтей: честь Амбруазины для меня дороже жизни.»
— Благодарю васъ, сказала она ему: мы можемъ, я надѣюсь, еще увидѣться; но прошу васъ, возьмите этотъ ларчикъ, и теперь никакой не имѣю нужды въ деньгахъ; вы мнѣ его возвратите въ другое время. —
«Милая Амбруазина! вы забываете, что я ограбилъ самаго себя наѣздомъ моимъ на Карнежія, и что теперь богатъ. Позвольте мнѣ отказаться отъ вашей милости. Чтожъ касается до бриліантовъ, я остаюсь вашимъ должникомъ; они на Баррѣ, я счелъ ихъ принадлежавшими моему дядѣ и не зналъ того великодушнаго средства, которымъ вы ихъ достали на счетъ вашихъ драгоцѣнностей.»
Амбруазина согласилась взять деньги. — По крайней мѣрѣ, сказала она, вспомните въ нуждѣ, что вы имѣете друга. — Она встала, дала поцѣловать ему руку въ знакъ прощанія, и ласково поклонилась его двумъ спутникамъ. Дю-Бургъ не могъ болѣе оставаться на своемъ мѣстѣ; онъ кинулся къ ногамъ ея. «Сударыня! сказалъ онъ ей съ жаромъ: назовите также своими друзьями преданныхъ друзей Сент-Клера; почтите этимъ драгоцѣннымъ именемъ человѣка готоваго пожертвовать жизнію за него и за васъ, который не будетъ хромать, когда долженъ служить вамъ»"
Амбруазина улыбнулась. — Это Рыцарь дю-Бургъ, сказала она, который приводилъ въ замѣшательство бѣднаго Амброзія, и который заставилъ его уѣхать изъ Барры нѣсколькими часами ранѣе, нежели онъ хотѣлъ! —
«Вы теперь за себя отмщаете, отвѣчалъ Рыцарь, отсылая насъ такъ скоро и такъ жестоко въ нашу печальную крѣпость!»
— Я не смѣю просить, сказалъ Монтей, отсрочки на нѣсколько часовъ, однако же можетъ быть самое благоразуміе требуетъ, чтобы мы непоказывались убѣгающими и чего нибудь боящимися. Признаюсь, что желалъ бы сдѣлать Амбруазинѣ одинъ вопросъ, который очень меня занимаетъ, прежде нежели разстанусь съ нею! —
«Чтожъ, предложите его!.. Вы медлите? Какой долженъ быть этотъ вопросъ, естьли вы не смѣете сдѣлать его при друзьяхъ столь вѣрныхъ?»
— Мой вопросъ, сударыня, касается только до васъ самихъ. Монтей не забылъ, что онъ только нещастный изгнанникъ; но однакожъ желалъ бы предложить вамъ вопросъ мой наединѣ. —
Амбруазина приняла на себя важный видъ. Подумавъ нѣсколько, она сказала ему: «я васъ огорчила и хочу это вознаградить и доказать вамъ мою довѣренность. Останьтесь до утра, я поищу случая еще съ вами поговоришь. Прощайте, друзья мои! пусть попутный вѣтръ доставитъ васъ на Барру! — Мнѣ горестно такъ худо васъ у себя принимать, а еще болѣе принуждать васъ отсюда удалиться; но можетъ быть нѣкогда буду я щастливѣе — необходимость меня извиняетъ.» Она подала руку каждому изгнаннику и выбѣжала съ легкостію Сильфиды, оставивши ихъ всѣхъ троихъ въ восхищеніи.
— Нѣтъ! сказалъ Мак-Грегоръ: нѣтъ, я никогда не женюсь: потому что нѣтъ на свѣтѣ двухъ Амбруазинъ; а какъ я не могу искать руки ея, то отказываюсь отъ всѣхъ женщинъ! —
«Это правда, отвѣчалъ дю-Бургъ: онъ имѣетъ всѣ прелести своего пола, и я не видывалъ никогда дѣвицы, которая могла бы съ нею сравниться! Помнишь ли ты, Мак. Грегоръ, сколько разъ глупой Сент-Клеръ превозносилъ прелести своей Елеоноры, какъ онъ увѣрялъ насъ, что она неимѣетъ равной; но въ сравненіи съ Амбруазиною она столь же ничтожна, какъ крапива предъ розою, или кремень предъ алмазомъ. Вездѣ можно видѣть подобныхъ Елеонорѣ, но Амбруазина только одна!»
— Въ самомъ дѣлѣ, сказалъ Монтей: вы оба также какъ и я, влюблены въ этого ангела; ибо, признаюсь теперь, что это не дружба, а то, что можно чувствовать къ дѣвицѣ. Я желалъ бы избрать для нее другое слово, а не любовь; ибо я ее осквернилъ, чувствуя къ другой женщинѣ, недостойной внушать ее. Елеонора! Елеонора! ахъ, какъ я тебѣ благодаренъ! —
«Какія глупости! сказалъ Мак-Грегоръ, я тебя не понимаю.»
— Ахъ! сказалъ Сент-Клеръ: естьли бы она не заплатила мнѣ за любовь неблагодарностію, естьлибы не измѣнила мнѣ и не была самою вѣроломнѣйшею изъ женщинъ, то было ли бы теперь свободное сердце? могло ли бы предаться чувствамъ, которыя дѣлаютъ славу и честь моей жизни? Никогда они не приведутъ меня къ щастію; я даже не долженъ этого желать. Но скажу самъ себѣ: я осмѣлился любить Амбруазину, она была ко мнѣ не нечувствительна, и это сдѣлаетъ меня щастливѣйшимъ и тщеславнѣйшимъ, нежели обладаніе всякою другою женщиною. —
Остатокъ дня музыканты такъ искусны были въ своей должности, что, казалось, будто они ни чѣмъ кромѣ того не занимались. Лади Роскелинъ была такъ довольна, что возобновила приказаніе остаться въ Замкѣ. Послѣ ужина Амбруазина, дѣлая видъ, будто пробуетъ свою арфу, подошла къ нимъ, и заигравъ прелюдію одного романса, нашла средство сказать Сент-Клеру; когда пробьетъ полночь, придите въ большой корридоръ.
Когда вечеръ кончился, Лади Роскелинъ, Амбруазина и всѣ домашніе пошли спать, то Монтей; вмѣсто того, чтобы возвратиться съ друзьями въ свою комнату, пошелъ въ корридоръ, который назначила ему для свиданія Амбруазина; — онъ дожидался ее тамъ цѣлый часъ, и принужденъ былъ прохаживаться, но тамъ не было ни одного стула.
Наконецъ услышалъ легкій шумъ, и прекрасная наслѣдница предстала предъ нимъ съ восковою свѣчею въ рукѣ.
«Благодарю, милая вліятельница, сказалъ онъ, подошедши къ ней, что вы согласились на мою прозьбу; — я скажу вамъ только одно слово и не долго задержу. — Я былъ бы очень нещастливъ, естьлибъ ушелъ, не сдѣлавши одного вопроса, который вы почтете можетъ быть нескромнымъ, но надѣюсь, что дадите отвѣтъ съ свойственною вамъ искренностію!»
— Естьлибы я не хотѣла вамъ искренно отвѣчать, сказала она: то и не пришлабы сюда. Знаю, что я заслуживаю упреки и что продолжаю преступать изъ дружбы въ вамъ границы моего пола и лѣтъ; но знаю также свое сердце и люблю вамъ ввѣряться; и такъ говорите, скажите мнѣ все, что вамъ надобно теперешнимъ вечеромъ и разстанемся съ тѣмъ, чтобы увидѣться только тогда, когда Небу угодно будетъ соединить насъ. Я не могу изъяснить вамъ, въ какое безпокойство ввергаетъ меня ваше пребываніе здѣсь! Все желаніе вашихъ непріятелей состоитъ только въ томъ, чтобы схватить васъ внѣ вашего острова; и будьте увѣрены, Сент-Клеръ, что они лишатъ васъ жизни. — (Она узнала отъ Графа Жона, что произошло въ Королевскомъ Совѣтѣ и мнѣніе Лорда Ливингстона.)
«Ваши приказанія для меня законъ, возразилъ Сент-Клеръ: „чтожъ касается до моей жизни, то она имѣетъ цѣну въ глазахъ моихъ только отъ того, что вы принимаете въ ней участіе.“
— Мы ожидаемъ ежеминутно, сказала она, гостей, и я не могу перенести мысли, что васъ могутъ узнать. Знаю, что друзья ваши и островитяне употребятъ всѣ способы къ вашему освобожденію; но островъ отсюда далеко и все будетъ безполезно; непріятели ваши прибѣгнутъ къ вѣроломству, вы будете ихъ жертвою, и ни что не возможетъ спасти васъ отъ смерти! И это я, Сент-Клеръ, вовлеку васъ туда! я… — Она остановилась, ибо чувства ея едва же открыли сердечной тайны, и потомъ продолжала: — Меня будутъ упрекать въ томъ, что допустила васъ переодѣтымъ въ свой Замокъ! — Монтей, будучи внѣ себя, взялъ руку Амбруазины: „Любезнѣйшая, я скорѣе умру, нежели подвергну васъ упрекамъ! Мы уѣдемъ на разсвѣтѣ. Но кто таковы гости, которыхъ вы ожидаете!“
— Лордъ и Лади Роскелинъ и многіе господа изъ друзей ихъ; они хотятъ здѣсь провести цѣлый мѣсяцъ. —
„Рыцарь Лорнъ будетъ ли съ ними?“
— Не знаю, я незвала его; однакожъ думаю, что будетъ: онъ рѣдко оставляетъ мою опекуншу. —
„Не она привлекаетъ его туда; гдѣ вы находитесь, милая Амбруазина, и въ этомъ-то заключается вопросъ, которыя я вамъ хотѣлъ сдѣлать: любите ли вы Рыцаря Лорна?“
— Я не люблю его; исканіе его тщетно, и я никогда не буду его женою, —
„Лади Роскелинъ однако же распустила слухъ, что вы пріѣхали сюда для вступленія въ бракъ.“
— Она ошибается. Я очень знаю ея намѣренія, но знаю также, какъ отъ нихъ отдѣлаться. Но не ужели вы были на турнирѣ, Сент-Клеръ, когда Королева нападала на меня въ разсужденіи этого предмета? —
„Щастливая минута, когда я, или правду сказать Рыцарь дю-Бургъ узналъ Амврозія. Я не хотѣлъ въ томъ вѣрить ни ему, ни собственнымъ глазамъ, и былъ совершенно внѣ себя, нашедши черты милаго посланнаго въ лицѣ прелестной налѣдницы Кинталя; я почти не слыхалъ ничего, что тогда происходило.“
— Понимаю ваше удивленіе. Они сговорились, чтобы посредствомъ изумленія заставить меня публично отдашь мою руку; но Небо вдохнуло въ меня мужество къ уничтоженію этого. Знаю намѣренія. Королева любитъ Рыцаря Лорна, и не могши ему принадлежать, старается обогатить его на мой счетъ; Лади Роскелинъ также желаетъ, чтобы имѣніе мое досталось ея фамиліи: ибо Рыцарь Лорнъ ближній ей родственникъ, и сверхъ того хочетъ понравиться Королевѣ и умножить вліяніе свое при Дворѣ. —
„Вы отвѣчали на мой вопросъ на турнирѣ, сказалъ Сент-Клеръ: но мнѣ хотѣлось слышать изъ собственныхъ устъ вашихъ, что ваше сердце свободно. Лади Роскелинъ неистощима въ вымыслахъ и всегда успѣваетъ въ своихъ предпріятіяхъ; но какъ вы съ нею несогласны, то я клянусь, что ей неудастся исполнить своихъ намѣреній въ расужденіи васъ!“
— По крайней мѣрѣ она не посмѣетъ употребить насилія, возразила Амбруазина: здѣсь окружена я крестьянами моего родителя; они видѣли мое рожденіе — я между ими воспитана; они защитятъ мою молодость и не потерпятъ, чтобы принуждали меня. Пусть повелѣваетъ онъ въ Замкѣ Роскелинъ; но здѣсь я сама госпожа. — „Примите Монтея въ число вашихъ защитниковъ. Ахъ! повѣрьте, что рука его сдѣлается непобѣдимою, естьли только нужда того потребуетъ. Боже мой! не ужь ли могу я оставить васъ подверженною оскорбленіямъ, перенесть одну мысль, чтобъ мнѣ воспрещено было защищать васъ!“
Амбруазина вздохнула, Монтей продолжалъ: „Прекрасная, милая Амбруазина! не для собственной, но для вашей пользы я хочу защищать васъ; безъ сомнѣнія вы должны выйти замужъ, потому что имѣете нужду въ защитникѣ; но желаніе мое состоитъ въ томъ, чтобъ выборъ вашъ былъ свободенъ, чтобъ палъ онъ на человѣка васъ достойнаго, который бы чувствовалъ всю цѣну того сокровища, коимъ будетъ обладать, и которому бы соотвѣтствовали взаимною любовью…. Для Монтея довольно одного имени брата; съ благополучіемъ Амбруазины онъ забудетъ свои собственныя нещастья.“
— Братецъ! сказала она съ чувствомъ: я не хочу никогда выходить за мужъ. —
„Ахъ! воскликнулъ Сент-Клеръ: Амбруазина рождена для того, чтобы сдѣлать щастливымъ наилучшаго изъ людей! (Дай Богъ! чтобъ она могла найти его, чтобъ была столъ же щастлива изъ женъ и матерей, какъ любезна изъ дѣвицъ! Дай Богъ! чтобы она наслаждалась щастливою жизнію съ знаменитымъ супругомъ, коего славная участь увѣнчала бы ее собственную и прервала нить жизни своей въ кругу столь же добродѣтельныхъ дѣтей какъ она, которые украсилибы новою славою старость ея!“
Чувства, съ коими Сент-Клеръ говорилъ, тронули Амбруазину. — Неужели можно найти щастье при Дворѣ? сказала она: вы желаете мнѣ блистательной участи; а я напротивъ того хочу провести пріятную, безъизвѣстную и спокойную жизнь въ уединеніи.» —
«Щастье будетъ сопровождать васъ повсюду, сказалъ Сент-Клеръ: гдѣ только вы будете, при Дворѣ и въ хижинѣ!»
— Но я не буду никогда искать его при Дворѣ. Обманщикъ! примолвила она, перемѣнивъ тонъ: вы сказали мнѣ, что въ ларчикѣ нѣтъ ничаго, кромѣ денегъ; я нашла эту цѣпь, предметъ нашего спора, и которую хотите вы, чтобъ я непремѣнно хранила у себя. Хорошо, чтобы доказать вамъ, что я умѣю принмать дары дружбы, я принимаю ее; она послужитъ намъ взаимнымъ истолкованіемъ. Я пошлю вамъ ее тогда, когда я буду имѣть нужду въ другѣ; вы будете, для меня единственный человѣкъ, коего защита и совѣты для меня нужны. Здѣсь я совершенно увѣрена въ своей безопасности; но по возвращеніи въ Шотландію они будутъ для меня необходимы. Имѣя друга и брата, я ничего болѣе не страшусь! —
«Да благословитъ васъ Небо за это обѣщаніе! возразилъ Сент-Клеръ, цѣлуя ея руку. О милая Амбруазина! я возвращаюсь въ Барру. Теперь только почитаю себя изгнаннымъ!»
— Это изгнаніе не вѣчно, сказала съ живостію Амбруазина: повелѣнія Іакова не суть опредѣленія судьбы. —
«Правда; но отъ него ли зависитъ возвратить мнѣ, чего онъ лишилъ меня, то есть чтобъ титло изгнанника не безславило моего имени. Это пятно никогда не можетъ изгладиться, сдѣлавъ меня навсегда нещастнымъ!»
— Это нещастье только въ вашемъ воображеніи; такая слабость низка для души Монтея. Съ котораго времени неправосудіе стало почитаться безславіемъ? Прошу васъ, будьте мужественнѣе и благодарите Небо, что оно одарило васъ благороднѣйшимъ характеромъ, нежели какой имѣлъ отецъ вашъ, и сердцемъ лучшимъ, нежели какое имѣетъ ваша мать. Но мы слишкомъ уже заговорились — лампада скоро погаснетъ и дневный свѣтъ показывается уже на горизонтѣ; намъ надобно разстаться, но прежде дайте мнѣ вѣрное обѣщаніе. Я дала вамъ слово, что въ случаѣ нужды буду требовать вашей помощи, такъ обѣщайтесь и мнѣ, что въ подобной нуждѣ не отвержете и мою. —
— Доходы мои велики, ихъ весьма много для меня, и я прошу васъ располагать ими какъ собственными. Не отваживайтесь болѣе на предпріятіе, подобное тому, которое вы и друзья ваши щастливо, но неблагоразумно окончили у Карнежія. Естьли вы мнѣ въ этомъ откажете, то наше условіе будетъ ничтожно. —
Монтей безъ прекословія согласился на требованіе ея. Поцѣловавши руку Амбруазины и прижавши ее къ своему сердцу, съ усиліемъ вышелъ изъ корридора; онъ и товарищи его тотъ же часъ оставили Замокъ, достигли острова Спа, а оттуда Барры.
ГЛАВА XL
правитьПрельстившись игрою музыкантовъ, Лади Роскелинъ спросила ихъ во время обѣда; и когда слуга сказалъ, что неизвѣстно, куда они дѣвались, почла очень непристойнымъ, что они не исполнили своей должности. Амбруазина извиняла ихъ тѣмъ, что они можетъ быть прогуливаются въ паркѣ; когда же вечеръ наступилъ, а музыкантовъ все еще не было, то Лади Роскелинъ называла ихъ безпутными бродягами, которые возвратятся для полученія только платы; но когда они на другой и въ слѣдующіе потомъ дня не явились, то она чрезвычайно удивилась и приказала все пересмотрѣть въ Замкѣ, чтобы узнать, не унеслили они чего нибудь съ собою. — Все было цѣло. Амбруазина, чтобы удержать ее отъ сего подозрѣнія, сказала ей, что она заставляла ихъ пѣть по утру и будучи ими весьма довольна, дала нѣсколько денегъ, кои безъ сомнѣнія почли они награжденіемъ и приказаніемъ оставить Замокъ. Лади Роскелинъ побранила ее, что она не изъяснила имъ поступка своего, и послѣ совсѣмъ о томъ забыла.
Чрезъ нѣсколько дней пріѣхали Роскелины и Стуарты. Молодая госпожа Замка приняла гостей своихъ съ обыкновенною своею учтивостію; но общія усилія двухъ фамилій и настоянія самаго Сиръ Жамеса были для него безполезны.
Твердость Амбруазины заставила ихъ не тревожить болѣе ея спокойствія. Проживши мѣсяцъ въ Кинталъ, они возвратились въ Роскелинъ вмѣстѣ съ Лади Роскелинъ и ея воспитанницею.
Чего Амбруазина ожидала, то и совершилось. Гоненія усилились, коль скоро она выѣхала изъ своего дона. Королева приказала представить ее къ себѣ въ Стирлинскомъ Замкѣ, гдѣ принуждала рѣшишься вытти за-мужъ за Рыцаря, или объявить, что сердце ея было отдано другому, присовокупляя, что Лади Роскелинъ, котороя сама очень желаетъ такого со стороны ея согласія, увѣрила ее, что и Лади Кинталь, естьли бы была жива, не имѣла бы инаго желанія.
«Это очень вѣроятно, отвѣчала Амбруазина: ибо Лади Роскелинъ имѣла надъ нею много власти, и матушка по склонности или по привычкѣ съ молодыхъ лѣтъ цѣнила нѣсколько пышную и шумную жизнь большаго свѣта, а я по тѣмъ же самымъ причинамъ привязана къ простотѣ и уединенію. Но она, какъ нѣжнѣйшая мать, хотя бы и одобрила такое предложеніе, но безъ сомнѣнія отдалабы на волю мою выборъ въ дѣлѣ, столь важномъ для моего благополучія. Батюшка, естьли бы живъ былъ, оставилъ бы мнѣ ту же свободу; онъ зналъ мое сердце, зналъ, что честь моей фамиліи и имена, которое онъ мнѣ оставилъ, были столь же для меня дороги, какъ и для него. Я знаю, что они передали на нѣсколько времени власть надо мною Лади Роскелинъ; но естьли она во зло употребитъ ее единственно къ моему нещастію, то я принуждена буду вступить въ свои права и въ случаѣ необходимости искать въ монастырѣ защиты противъ ея угнетенія, за что она будетъ болѣе меня достойна порицанія. Я не сдѣлаю никакого рѣшительнаго поступка, въ разсужденіи участи моей во время несовершеннолѣтія, лишь бы только меня къ тому не принуждали. Но, Ваше Величество, согласитесь, что защищеніе самой себя есть первой законъ природы.»
— И такъ вы совершенно отказываете Рыцарю, возразила Королева; но вы не отвѣчали на мой вопросъ: занятоли ваше сердце? —
"Вы приводите меня въ замѣшательство. Королева Шотландская имѣетъ надо мною власть; предоставляемую ея саномъ, и мое высокопочитаніе не прекословитъ оной ни въ чемъ, кромѣ одного — дѣлать мнѣ подобный вопросъ.
— Вы смѣлы и умны не по лѣтамъ, сказала Королева съ холодностію и гнѣвомъ: я слишкомъ была милостива, что вами занималась, послѣ сего не хочу болѣе братъ никакого участія въ этомъ дѣлѣ. —
«Благодарю Ваше Величество за участіе, которое вы изволили принять въ этомъ дѣлѣ, и за то, что вамъ угодно пощадить меня на будущее время отъ горестной необходимости вамъ не понравиться.» Поклонясь почтительнѣйшимъ образомъ, она вышла и возвратилась въ Роскелинъ, будучи довольна своею твердостію, и мысленно занимаясь предметомъ, которой оную ей внушилъ.
Съ своей стороны Сент-Клеръ думалъ только о Амбруазинѣ. Со дня на день изгнаніе становилось ему несноснѣйшимъ; онъ приходилъ въ неистовство при мысли, что пожертвовалъ своимъ имѣніемъ и свободою самой неблагодарнѣйшей изъ женщинъ, и что не могъ отдать ни сердца, ни руки своей той которая бы сдѣлала его совершенно щастливымъ. Сравненіе между предметами первой любви его и тѣмъ, который теперь совершенно обладалъ всею его душею, увеличило презрѣніе его къ Елеонорѣ и удивленіе къ Амбруазинѣ. Но чѣмъ сильнѣе любилъ ее, тѣмъ болѣе честь ея становилась для него дороже и выше самаго даже обладанія его; почему твердо рѣшился, что Амбруазина Кинталь, чего бы то ни стоило, не будетъ супругою нещастнаго изгнанника.
Дю-Бюргъ и всѣ друзья его смѣялись его разсужденіямъ; всѣ искренно желали щастія Сент-Клеру; съ желаніемъ симъ неразлучно было то; чтобы уничтожить замыслы Роскелиновъ; они имѣли уже у себя въ рукахъ наслѣдника этой фамиліи, и естьли Монтей женится на наслѣдницѣ Кинталя, то власть его не только на островахъ, но также и въ Графствѣ Асекиръ, гдѣ были ея помѣстья, будетъ чрезвычайна. Между тѣмъ, какъ они разсуждали такимъ образомъ о пользѣ союза и искалъ способовъ; склонить къ оному Сент-Клера, ибо нисколько не сомнѣвались въ согласіи Амбруазины, ея великодушный любовникъ думалъ только, какъ бы пожертвовать собою для той, которая была ему столь драгоцѣнна, иногда однако же посреди самыхъ твердыхъ намѣреній, чтобы не видать ее болѣе, очаровательный образъ ея представлялся ему во всѣхъ прелестяхъ, и противныя намѣренія его изчезали. Ахъ! думалъ онъ тогда, благородное сердце Амбруазины гораздо выше гордости и богатства! Она нашла бы во мнѣ, въ моей неограниченной преданности все, что можетъ сдѣлать ее истинно щастливою…. щастливою!.. здѣсь, въ этомъ ужасномъ обиталищѣ на сихъ безплодныхъ утесахъ!…. Этоли жилище небесной Амбруазины!…. Онъ снова ощутилъ въ себѣ силу отказаться навсегда отъ нея и благополучія. Часто имѣлъ мысль убѣгать, оставить свое отечество, войти въ службу какого нибудь иностраннаго Государя; найти тамъ славу и богатство и осмѣлиться тогда предложить Амбруазинѣ раздѣлить свой жребій, но должно было оставить ее безъ защиты, среди гоненій, которымъ, можетъ быть, должна будетъ она уступить, — и тогда чувствовалъ непреодолимое отвращеніе войти въ такія дѣла, въ которыхъ, сердце его не будетъ имѣть участія, посвятить свою руку, и мужество за чужестранныя выгоды, можетъ быть служить противъ своего отечества, и даже, когда онъ обогатится симъ способомъ, та предложитъ-ли онъ Амбруазинѣ удалиться изъ отечества, оставить землю, гдѣ покоятся ея предки и отецъ, коего она такъ любила. Онъ перемѣнилъ. намѣреніе свое и рѣшился по крайней мѣрѣ остаться ка Баррѣ.
Такъ прошли три мѣсяца, какъ въ одно утро доложили объ иностранцѣ, желающемъ переговорить съ начальникомъ. Его немедленно ввели. «Я принесъ вамъ, оказалъ онъ Монтею, сію золотую цѣпь и это письмо; мнѣ приказано вручить ихъ самому начальнику. Я очень поспѣшно пріѣхалъ сюда изъ Роскелина и ожидаю отвѣта, чтобы сей же часъ возвратиться.»
Сент-Клеръ едва выслушалъ посланнаго, какъ узналъ въ минуту цѣпь, которую онъ отдалъ Амбруазинѣ, и тотъ же почеркъ, какой былъ въ книжкѣ, оставленной на столѣ, которую онъ читалъ и перечитывалъ тысячекратно. Онъ поспѣшно разломилъ печать, и читалъ слѣдующее:
«Я окружена тиранами; со мною поступаютъ какъ съ невольницею. Совершенно выхожу изъ терпѣнія, и не хочу болѣе переносить этого мученія; Поспѣшите ко мнѣ на помощь; только съ вашими совѣтами, потому что я не хочу, для избѣжанія еще сноснаго зла, подвергнуться нещастію, котораго въ силахъ буду перенести. Вмѣсто подписи цѣпочка скажетъ, кто вамъ пишетъ. Прощайте.»
Едва только онъ кончилъ, какъ посланный просилъ его тотчасъ дать отвѣтъ.
«Ступай поспѣшнѣе, сказалъ ему Монтей, я пошлю курьера, который; пріѣдетъ прежде тебя, какъ я думаю, но ежели сверхъ чаянія ты прежде поспѣешь въ Роскелинъ, совѣтуй особѣ, тебя пославшей ничего не страшиться.» Ему дали поѣсть — и Сент-Клеръ щедро его наградилъ; онъ тотчасъ уѣхалъ на томъ же суднѣ, на коемъ пріѣхалъ.
Когда Сент-Клеръ объявилъ друзьямъ содержаніе полученнаго имъ письма, то всѣ они хотѣли за нимъ слѣдовать; но, какъ было необходимо нужно, чтобъ двое, по крайней мѣрѣ изъ нихъ оставались на Баррѣ, то они кинули жребій; онъ палъ на Мак-Грегора и Гамильтона. Монтей, Россъ и дю-Бургъ съ тѣми же товарищами, которые слѣдовали за ними на турниръ, сѣли тотчасъ на судно при попутномъ вѣтрѣ въ короткое время достигли порта Арднамурхана. По выходѣ на берегъ, купили хорошихъ лошадей; оттуда продолжали свои путь съ возможною скоростію и остановились въ одной хижинѣ въ шести миляхъ отъ Роскелина; тамъ оставили они своихъ лошадей, и слѣдуя плану, начертанному имъ еще на Баррѣ, Монтей, Россъ и дю-Бургъ переодѣлись черными пилигримами, поддѣлали цвѣтъ волосъ, лицъ и бородъ такъ хорошо, что не возможно было самымъ короткимъ друзьямъ узнать безъ предваренія о томъ; въ нѣкоторомъ разстояніи слѣдовали за ними товарищи ихъ, кои были одѣты по крестьянски и назывались тремя братьями, возвращающимися съ горъ, куда они ходили будто бы для полученія малаго наслѣдства.
Достигнувъ парка Замка Роскелинъ, друзья изгнанниковъ остановились въ гостинницѣ отдохнуть, какъ сказывали они, отъ продолжительнаго путешествія, между тѣмъ мнимые пилигримы пошли прямо къ Замку, гдѣ просили пристанища во имя Святаго Кютберта, сказывая, что они по обѣщанію посѣщали церковь, ему посвященную, для очищенія грѣховъ своей молодости. Хотя жители Замка не слишкомъ славились гостепріимствомъ; но Святый Кютбертъ былъ въ столь великомъ почтеніи въ сей части Шотландіи, что согласились въ честь Святаго на то, въ чемъ бы отказали всякому человѣку, даже въ крайней нуждѣ. Пилигримы были введены въ переднюю, гдѣ слуги дали имъ холодныхъ кушаньевъ.
Поблагодаривши людей, они сдѣлали какъ бы невзначай нѣкоторые вопросы о господахъ, и обративъ особенное вниманіе на разговоры слугъ, они узнали, что Сиръ Жамесъ Лорнъ Стуартъ былъ въ Замкѣ; что Графъ и Графиня Роскелинъ находились при Дворѣ въ Стирлингѣ, и что Лади Роскелинъ и ея молодая воспитанница вскорѣ по возвращеніи своемъ должны были ѣхать въ Гервичь; гдѣ былъ женскій монастырь. — Тогда начался жаркой споръ между людьми Замка и слугами господъ, которые въ ономъ находились; каждый выражался по чувствамъ и личной привязанности своей. Иные не понимали, какимъ образомъ молодая особа можетъ предпочитать скучный монастырь союзу съ Сиръ Жамесомъ, молодымъ, прекраснымъ мущиною, мужественнымъ и имѣющимъ прекрасныя и богатыя помѣстья. Можно чувствовать, сколь важными должны быть таковыя сужденія слуги Сиръ Жамеса. Въ нѣкоторыхъ онъ распространялся предъ слугами и горничными Графини со всѣмъ краснорѣчіемъ лакейскимъ (какъ часто имѣютъ они пагубное вліяніе надъ умами господъ своихъ, особъ хорошо воспитанныхъ, коихъ чувства должны бы быть самыми благородными). Всѣ согласились съ разскащикомъ, и подобно ему дивились; одна только молодая дѣвица молчала, но скоро привязанность къ госпожѣ своей превзошла ея природную скромность; она сильно начала защищать Амбруазину, свободной выборъ, права и участіе сердца въ союзѣ столь важномъ, каковъ есть бракъ. За симъ обратилась она къ поведенію госпожи своей, которое одобрила не запинаясь; увлекшись споромъ, увѣряла, что и она сдѣлала бы то же, и что, какъ она ни бѣдна, но ни за что въ свѣтѣ не захотѣла бы выдти за Сиръ Жамеса; за защищеніемъ Амбруазипы послѣдовало обвиненіе Лади Роскелинъ, ея гонительницы, и напослѣдокъ она заключила такъ: прекрасная причина запирать бѣдную барышню въ монастырь, потому что она не хочетъ выходить за мужъ! Лучше бы самой Лади Роскелинъ заключиться туда, и добрыми дѣлами постараться загладить грѣхи своей молодости, а можетъ быть и послѣднихъ лѣтъ.
Живость молодой дѣвицы и ея гнѣвъ проитвъ Лади Роскелинъ произвели смѣхъ и веселость въ собраніи; дразнили ее и доказывали противное и чтобы еще больше ее разсердить. Она защищала мнѣніе свое съ тою же вѣрностію и привязанностію къ гжѣ своей. Да, прибавила она: Амбруазина болѣе имѣетъ права, нежели другая, избратъ супруга. Естьли бы избавиться отъ всѣхъ гоненій и убѣжала бы такъ далеко, что ни Лади Роскелинъ, ни Сиръ Жамесъ не нашли бы меня, я это ей самой сказала; и не моя вина, что она не приняла таковаго средства.
Разговоръ сей не занялъ бы вниманія пилигримовъ, естьли бы Амбруазина не была его предметомъ, и естьли бы все, что до нее касалось, не производило въ нихъ участія; чрезъ оной нашли они драгоцѣнность въ лицѣ молодой дѣвицы, столь сильно объявившей себя въ пользу свободы брака и столь привязанной къ пользѣ Амбруазины; они предположили употребить ее къ исполненію своихъ плановъ, и скоро имѣли къ тому случай и средства. Подали на столъ, люди ушли служить; а пилигримы, которые казались удрученными усталостію и сномъ, принявъ видъ, что не обращаютъ никакого вниманія къ разговору, остались одни съ Брижеттою — это было имя молодой дѣвицы.
Рыцарь дю-Бургь, кое горазумъ былъ плодовитъ въ изворотахъ, обратилъ разговоръ на особу молодой нещастливицы — жертву намѣреній и самолюбія Роскелиновъ. Онъ казался участвующимъ въ ея жребіи; и живо тронутымъ ея нещастіями. Вкравшисъ такимъ образомъ въ умъ Брижетты сходствомъ мыслей и участія, онъ обратилъ какъ добрый пилигримъ свои разсужденія къ религіи, которою всегда жертвуютъ видамъ пользы и самолюбія, божеству, какъ ничто болѣе не оскорбляло, какъ союзы основанные на порочныхъ средствахъ. Наконецъ, принимая мало по малу тонъ вдохновеннаго, увѣрялъ, что у него есть перстень, посвященный Св. Кютберту, имѣющій силу предохранять особъ, которыя будутъ носить его съ вѣрою иблагочестіемъ отъ нещастія наиболѣе для нихъ опаснаго; но, прибавилъ онъ, какъ гжѣ вашей ничего, кажется, недолжло такъ бояться, какъ невольнаго супружества: то вѣроятно, что съ перчстнемъ симъ избавится она великаго гоненія. Участіе, которое я принимаю въ положеніи ея, заставляетъ меня пожертвовать ей симъ перстнемъ.
Брижетта сначала очень удивилась подобнымъ разсказамъ и не знала, какъ о томъ думать; но мало по малу уступила преимуществу, которое обыкновенно беретъ надъ молодой дѣвушкою, простою и безъ воспитанія образованный разумъ молодаго плѣнительнаго человѣка. По любопытству и желанію доставить госпожѣ своей столь благопріятныя надежды, она взялась отдать ей божественный талисманъ, естьли ей его повѣрятъ.
Намѣреніе Рыцаря дю Бурга было дать знать Амбруазинѣ о ихъ присутствіи въ Замкѣ, представивши глазамъ ея рубиновой перстень, находившійся между драгоцѣнностями, которыя Амбруазина привезла на Барру. Онъ былъ у Монтея. «Братъ! сказалъ ему дю-Бургъ: я повѣрилъ тебѣ этотъ перстень, чтобъ предохранить тебя отъ нещастій, которыя тебѣ угрожали; а нынѣ мы ничего не можемъ сдѣлать лучшаго, какъ избавить молодую дѣвицу отъ гоненій старухи и ненавистнаго любовника. Я надѣюсь, что ты не менѣе меня будешь великодушенъ и согласишься пожертвовать тѣмъ, что отъ меня получилъ.» Монтей, погруженный въ размышленія и заняшый любовью, почиталъ рѣчь дю-Бурга оборотами живаго и веселаго его воображенія; но постигнувъ наконецъ настоящее дѣло, поспѣшно отдалъ перстень Брижеттѣ. Въ это время услышала она звукъ колокольчика. — А! сказала она, вотъ моя барышня хочетъ ложиться почивать; я теперь же представлю ей этотъ чудесной перстень! — Монтей и Россъ не замедлили послѣ уходу Брижетты поблагодарить дю-Бурга за его выны елъ и остроумное средство, которое онъ нашелъ, чтобы дать знать Амбруазинѣ о присутствіи друзей и вѣрныхъ ея защитниковъ. Они много шутили надъ набожнымъ тономъ, который принялъ Дю-Бургъ, дабы лучше увѣрить Брижетту, надѣясь щастливаго успѣха набожной шуткѣ; хохотали надъ легковѣріемъ Брижетты и удивлялись Амбруазнаѣ, какъ услышали шумъ… «Молчите! сказалъ дю-Бургь: примемъ наши набожныя мины и лукавой тонъ; я слышу кто-то идетъ…»
Въ самомъ дѣлѣ это былъ слуга, пришедшій за тѣмъ, чтобъ отвесть пилигримовъ въ комнату, назначенную для людей такого состоянія: это былъ чердакъ на верху самой высочайшей башни Замка; постеля ихъ состояла въ свѣжей соломѣ и одѣялѣ; онъ пожелалъ имъ спокойной ночи и ушелъ, поручивъ себя ихъ молитвамъ.
ГЛАВА XIII.
правитьБрижетта вошла съ поспѣшностію въ комнату къ г-жѣ своей совершенно съ веселымъ лицомъ, что весьма изумило Амбруазину. Привыкши видѣть сію, молодую дѣвушку, раздѣляющею съ нею горсти и радости, которая всегда сообразовалась съ настоящимъ ея расположеніемъ, она удивилась, находя ее столь веселою въ такихъ обстоятельствахъ, когда она сама была весьма печальна, но и болѣе еще удивилась, когда Брижетта, желая изъяснить причину своей радости, не наблюдая ни связи, ни порядка, терялась въ безтолковыхъ рѣчахъ своихъ. «Радуйтесь! сказала Брижетта, у меня есть лѣкарство противъ всѣхъ нашихъ нещастій!… Лади Роскелинъ и всѣ они побѣждены. За насъ Святой Кютбертъ… Я имѣю перстень, съ которымъ дѣвицы выходятъ замужъ по своей волѣ, который предохраняетъ ихъ отъ принужденнаго заѵужства!»
— Брижетта! сказала Амбруазина съ недовольнымъ видомъ и строгостію, хотя и необыкновенною ей, но которую внушила въ нее веселость, столь различествующія отъ скорбныхъ ея повѣствованій: Брижетта! оставь свои глупости; я не расположена ихъ слушать; естьли ты дура, то я о тебѣ сожалѣю; но естьли шутишь, то шутки твои совершенно не приличны. — «Я совсѣмъ не дура и не шучу; вотъ перстень, о которомъ я говорила, подарокъ, посылаемый Святымъ Кютбершомъ; вотъ вѣрное предостереженіе противъ намѣренія Лади Роскелинъ и гоненій Сиръ Жамеса!..» Амбруазина вскрикнула, увидавши рубиновой перстень, который оставила она въ Баррѣ, и не могла понять, какимъ образомъ очутился онъ въ рукахъ ея горничной. Первая ея мысль была, что Вилліамъ возвратился изъ Барры, куда былъ отъ нее посланъ, чтобъ увѣдомить Сент-Клера о жестокомъ ея положеніи. — Не пріѣхалъ ли Вилліамъ? — спросила она поспѣшно. «Нѣтъ, отвѣчала Брижегата. Я увѣрена, что онъ всевозможно поспѣшитъ для васъ, и даже для меня, прибавила она смѣясь и покраснѣвъ: но не возможно, чтобъ онъ такъ скоро возвратился, и сверхъ того какая связь между Вилліамомъ, островомъ Барра и симъ прекраснымъ перстнемъ?» Амбруазина въ свою очередь покраснѣла изъ опасенія не проговорилась ли, но тотчасъ оправилась, и чтобъ лучше обмануть Брижетту, приняла суровый видъ. — Откуда у тебя взялся этотъ перстень? сказала она: я приказываю тебѣ отдать его тому, отъ кого его получила; да и кто тотъ, дерзскій и безразсудный, который вздумалъ дѣлать мнѣ подарки? — Брижетта не много смѣшалась отъ строгаго тона госпожи своей и разсказала, о приходѣ трехъ пилигримовъ въ Замокъ, о томъ, какъ они, не зная ее, свѣдали о печальномъ состояніи Амбруазины, разсказала, какое участіе они въ ней принимали и наконецъ рѣчи одного изъ нихъ, когда она по уходѣ слугъ осталась съ ними одна. Она не забыла о подаркѣ перстня и силахъ, которыя въ немъ заключались, и къ коимъ она имѣла совершенную довѣренность. Амбруазина узнала все, что долго казалось ей непонятньгмъ; она взяла перстень, разсматривая его внимательно, и еще болѣе увѣрилась, что онъ былъ тотъ самый, который она оставила на островѣ Баррѣ, повидимому мало по малу входила въ легковѣріе Брижетты. Она сдѣлала ей тысячу вопросовъ о пилигримахъ; Брижетта удовлетворила ее со всею подробностію, не замедлила упомянуть о красотѣ пилигримовъ, а болѣе одного изъ нихъ, которой какъ замѣтила она, невзирая на печальный его видъ и большѵю шляпу, которая была на немъ, имѣлъ прекрасные черные глаза, живой цвѣтъ лица и бѣлые зубы. Амбруазина, побранивши ее, что она смотрѣла съ такимъ вниманіемъ на мѵщинъ, и сказавши ея шутя, что Вилліамъ не съ такимъ бы удовольствіемъ слушалъ всѣ столь вѣрныя и обстоятельныя ея замѣчанія; потомъ спросила: лучшійли изъ трехъ пилигримовъ далъ ей перстень? «Нѣтъ, Милади, отвѣчала Брижетта: но онъ имѣлъ его на пальцѣ. Боже мой! какъ онъ хорошъ! я немогу не сказать этого, хотябы вы меня и побранили! Жалко! было видѣть его на скамьѣ между слугами; естьли бы вошелъ какой незнакомецъ, то почелъ бы его господиномъ Замка, который такъ переодѣлся. Отъ печали или гордости онъ не сказалъ ни однаго слова. Но, продолжала Брижетта, приходя въ веселость помѣрѣ успокоенія Амбруазины, не будетъ ли также покровительствовать и мнѣ этотъ перстень? не избавитъ ли и меня отъ мужа, котораго не хочу, и не доставитъ ли того, котораго желаю? Для чего же не такъ? Святый Кютбертъ не долженъ ли Брижеттѣ покровительствовать также, какъ и Амбруазинѣ?» — Надѣюсь, что онъ соединитъ твой жребій съ Вилліамовымъ, и ручаюсь, что онъ для вѣрнѣйшаго въ томъ успѣха дастъ тебѣ приданое; за все сіе я тебѣ отвѣчаю, милая Брижетта! — Расположивши столь благопріятно легковѣрную дѣвицу нѣкоторыми подарками, и кромѣ того лестнымъ обѣщаніемъ, сказала ей наконецъ: «Послушай, моя милая, тутъ есть нѣчто чудное, что можетъ-быть объяснено только самыми пилигримами Естьли не должно отказываться отъ подарка Святаго Кютберта, то не должно его также принимать безъ должнаго изслѣдованія. Сказанное тобою мнѣ можетъ быть справедливо; но ты могла обмануться; и такъ надобно, чтобъ я поговорила не много съ тѣми, отъ коихъ получила ты сей необыкновенный подарокъ, и постаралась открыть, не лицемѣрыли они и обманщики, или люди истинно набожные и достойные быть истолкователями воли великаго Святаго. Гдѣ ихъ помѣстили? —
„Въ комнатѣ, назначенной для путешественниковъ, которая въ башнѣ на лѣво; я имъ прикажу придти сюда, Милади!“
— Нѣтъ, Брижетта, нѣтъ! когда всѣ уснутъ, ты возвратишься сюда, и мы пойдемъ вмѣстѣ, въ башню, гдѣ узнаемъ твою и мою участь. —
„И такъ вы теперь видите, Милади, что это не глупости, что пилигримъ честной человѣкъ?“
— Такъ, перстень увѣрилъ меня въ истиннѣ его посланія; онъ говоритъ, что щастіе или нещастіе цѣлой моей жизни зависитъ отъ одного изъ пилигримовъ, и что необходимо нужно, чтобы я посовѣтовалась съ ними тайно. Замѣчай, что происходитъ въ Замкѣ, и когда всѣ лягутъ спать, извѣсти меня и принеси съ собою факелъ. —
„Не боитесь ли вы, Малади, идти ночью въ башню?“
— Совсѣмъ нѣтъ; впрочемъ мнѣ не должно терять времени; можетъ быть завтра пилигримы отсюда выдутъ. —
„Да, съ разсвѣтомъ сторожъ уже далъ приказаніе.“
— Ты видишь, что естьли мы хотимъ знать опредѣленія Вышняго, котораго они называють себя истолкователямя, то надобно поговорить съ ними сего дняже ввечеру; но останься, естьли ты боишься. —
„Боже сохрани! я пойду за вами на край свѣта…“
— Благодарю тебя за расположеніе и мужество твое. Ступай теперь, возьми отсюда свѣчу, чтобы сочли, что я уже сплю, а между тѣмъ я подожду тебя въ потьмахъ на софѣ. —
Брижетта повиновалась; мужъ, котораго она уже любила, и приданое, какъ чрезвычайное для нее щастіе, имѣло сильное вліяніе на послушность ея, и хотя очень желала она похвастать передъ своими подругами о чудныхъ вещахъ, которыя слышала, и важной роли, которую играла въ столь необыкновенномъ приключеніи; поразсудила молчать до тѣхъ поръ пока Амбруазина позволитъ ей говоришь. И такъ Св. Кютбертъ былъ по истиннѣ чудо: онъ сдѣлалъ молчаливою молодую горничную дѣвушку.
Амбруазина оставшись одна, не могла соскучиться, предавшись размышленію; едва могла повѣрить, чтобы изгнанники имѣли время пріѣхать въ Роскелинъ, послѣ того, какъ она послала къ нимъ на Барру. Всѣ поступки Монтея на турнирѣ и въ Кинталѣ и поспѣшность почти невѣроятная, съ которою онъ летѣлъ къ ней на помощь, подали ей лестную мысль, что онъ къ ней неравнодушенъ. Но жестокая страсть, которую онъ имѣлъ къ Елеонорѣ Роскелинъ, угнѣтала ея сердце. — Но нѣтъ, нѣтъ! я стыжусь подозрѣвать его; Монтей не можетъ быть безпременно игралищемъ бездушной страсти, онъ не можетъ любить, не почитая предметъ любви своей, и естьли я не занимаю его сердца, то сама виновата, а не онъ. Чѣмъ болѣе я думаю, тѣмъ болѣе увѣряюсь, что щастливая Амруазина есть единственный предметъ его привязанности. Тщеславіе побудило его пріѣхать на турниръ и биться за честь мою; признательность, можетъ быть, привела его въ Кинталь; но его смущеніе во время разговора въ корридорѣ, горесть при разлукѣ со мною, гордые глаза его въ слезахъ, трепетаніе его руки, когда онъ прощаясь пожималъ мою; все, даже его великодушное желаніе видѣть меня щастливою съ другимъ, все показываетъ его истинныя чувства, тутъ нѣтъ ни тщеславія, ни простоя признательности, и я осмѣливаюсь видѣть доказательства истинной любви. Ему простительно имѣть худое мнѣніе о женщинахъ, онѣ отравили жизнь его. О! естьли бы я была такъ щастлива, что могла бы возстановить въ глазахъ его почтеніе къ своему полу, съ какимъ восхищеніемъ промѣняла бы всѣ ложныя величія Двора на безплодные утесы Барры!
Таковы были размышленія Амбруазины во ожиданіи Брижетты. Наконецъ она пришла увѣдомить, что всѣ легли уже спать, и огонь во всемъ Замкѣ погашенъ. Послѣ короткаго совѣщанія онѣ вошли къ башнѣ, гдѣ находились пилигримы. Это было на противной сторонѣ; надобно было идти чрезъ весь дворъ. По выходѣ ихъ покоевъ пришло ей на мысль, что пилигримы были, можетъ быть, не тѣ, за кого она ихъ считала, и хладъ разлился по ея сердцу. „Покажи мнѣ еще твой перстень, сказала она Брижеттѣ: онъ одинъ можетъ поддержать мое мужество въ трудномъ поступкѣ, которой мнѣ предстоитъ.“ Брижетта съ почтительностію его ей подала; она снова его разсматривала при свѣтѣ факела, это былъ рубинъ не имѣющій ничего особеннаго, и могъ походить на многія другія. Она находилась въ тягостномъ сомнѣніи, какъ вдругъ примѣтила внутри вырѣзанныя слова, кои были начальными ея имени А. K.; Сент-Клеръ начертилъ ихъ булавкою. Тогда, увѣрясь совершенно, продолжала свой путь при шумѣ совѣ и нетопырей, привлеченныхъ свѣтомъ ея факела; ночныя птицы сіи, гнѣздившіяся въ зубцахъ башенъ, летали и кричали вокругъ ихъ. Брижетта умирала отъ страху и внутренно призывала своего заступника; между тѣмъ Амбруазина, бывъ выше всѣхъ таковыхъ слабостей, свойственныхъ многимъ женщинамъ, со смѣхомъ трясла своимъ факеломъ, чтобъ отдалить ночныхъ птицъ.
Пришедши къ башнѣ, Амбруазина оставила Брижетту внизу лѣстницы, а одна съ мужествомъ взошла. Когда она была на верху башни, то остановилась, чтобы собраться съ духомъ, и постучаться въ дверь, которая отдѣляла ее отъ ея избавителя. Она долго медлила и наконецъ легонько постучалась, въ тужъ минуту всѣ тягостныя чувства спали съ ея сердца, ибо она услышала голосъ Сент-Клера. Онъ спрашивалъ: кто тутъ? Амбруазина Кинталъ, сказала она, которая бы желала имѣть краткій разговоръ съ пилигримами; она ожидаетъ ихъ внизу въ сѣняхъ.
Едва кончила она эти слова, какъ дверь отворилась, она увидѣла предъ собою трехъ пилигримовъ безъ шляпъ, и безъ мантій; ихъ обнаженные мечи лежали на скамьѣ, а кинжалы воткнуты были за поясомъ. Они приняли таковую предосторожность въ Замкѣ Роскелиновъ, что бы на случай, когда будутъ узнаны, дорого продать жизнь свою, и потому pѣшились совсѣмъ не ложиться спать.
Амбруазина отступила на нѣсколько шаговъ трепеща. Сент-Клеръ, подошедши кь ней, ободрилъ ее. „Вы ли это, сказалъ онъ ей съ нѣжнѣйшимъ почтеніемъ, великодушнѣйшая изъ женщинъ? Я не надѣялся такъ рано васъ видѣть, даже не осмѣливался желать сего; не испугались ли вы, проходя въ такое время одна чрезъ дворъ?“
— Я не одна, сказала Амбруазина: Брижетта дожидается меня внизу, и я боялась только, что пропущу случай васъ видѣть, Сент-Клеръ! Надобно мнѣ было видѣть васъ въ эту же ночь, или никогда.
„Мы нашли средство остаться здѣсь однимъ днемъ болѣе: дю-Бургъ притворится больнымъ и по законамъ гостепріимства намъ не могутъ отказать.“
Амбруазина печально покачала головою. — Ахъ! сказала она: одинъ день болѣе можетъ насъ погубить, Сент-Клеръ. Я просила у васъ совѣта, а не присутствія въ столь опасномъ мѣстѣ. Естьли я трепетала въ Замкѣ Кинталь, то судите о томъ, что я ощущаю, видя васъ у Роскелиновъ, раздраженныхъ непріятелей вашихъ. Какъ я безразсудна, что завлекла васъ сюда! Но что мнѣ было дѣлать; у меня нѣтъ другаго друга, кромѣ Сент-Клера, и остается только три дни до рѣшенія судьбы моей. Должно, чтобъ я согласилась выдти замужъ за Рыцаря Лорна, или пошла въ монастырь Св. Франциска въ Бервикѣ. Я никакого не имѣю отвращенія ни къ одному монастырю, изключая того, куда меня хотятъ везти. Настоятельница онаго предана Лади Роскелинъ, и я не сомнѣваюсь, чтобъ она не сдѣлала меня нещастною. Я хотѣла, попросить васъ защитить меня — и вотъ, мой планъ. На сѣверѣ, при рѣкѣ Тай, при подошвѣ горы Крампіанъ есть женскій монастырь, какъ кажется Целестинскаго ордена; но все равно, онъ стоитъ въ дикомъ и уединенномъ мѣстѣ, отдаленъ отъ владѣнія моей гонительницы; тамъ желала бы я провести послѣдніе два года моего несовершеннолѣтія, но не хочу вступить туда бѣглянкою. Сент-Клеръ! вы обѣщались мнѣ быть братомъ, я требую нынѣ этого имени. Хотите ли отвезти меня въ этотъ монастырь и представить меня какъ свою сестру? —
Монтей въ молчаніи прижалъ руку Амбруазины къ своему сердцу; Россъ и дю-Бургъ говорили за него и клялись любезной своей пріятельницѣ защищать ее съ опасностію своей жизни.
— Избави Боже! возразила она, чтобы вы принуждены были показать мнѣ таковый опытъ вашей дружбы; но я надѣюсь, что мы не будемъ въ опасности. Приготовьте хорошихъ лошадей; я привыкла къ такому роду путешествія; мы помчимся подобно вѣтру и избавимся отъ гоненій; —
„У насъ превосходныя лошади, вы можете судить о томъ по нашему пріѣзду; они отсюда только въ десяти миляхъ, и мы скоро ихъ достанемъ. Одной недостаетъ для васъ; но мы ее купимъ, сказалъ ей Жамесъ Россъ.“
— Не имѣете ли вы нужды въ деньгахъ? сказала она. —
„Нѣтъ, прервалъ дю-Бургъ: я казначей, и моя шкатулка полна.“
— Хорошо, сказала она: такъ намъ надобно поспѣшить; время не терпитъ, и я считаю минуты, въ которыя остается здѣсь Сент-Клеръ. Завтра, въ этотъ же часъ въ полночь, пройдите дворъ, ведущій къ этой башнѣ, подъ папертію направо есть маленькая дверь въ капеллу, вы можете ее легонько отворить, войдите туда и тамъ меня ожидайте. Лампы, которыя безпрестанно горятъ предъ олтаремъ, довольно будетъ вамъ для свѣта, а я принесу факелъ, ибо не могу пройти въ потьмахъ корридоровъ Замка. —
„Позвольте, сказалъ Сент-Клеръ, дабы я проводилъ васъ до вашей лестницы.“
— Я не согласна; не входите во внутренность этого жилища. Мнѣ совсѣмъ нечего бояться, а вы должны всего страшиться. Въ церковной ризницѣ есть проходъ, чрезъ который можно выдти вамъ изъ Замка; а лошадей вы можете спрятать въ ближнемъ отсюда лѣсу. Прощайте! я забыла бѣдную Брижетту; боюсь, чтобъ вся преданность ея къ своему защитнику Св. Кютсберту не была недостаточна сохранить ее отъ страху во ожиданіи меня внизу башни. — Съ симъ словомъ она простилась со всѣми ими рукой, но Монтей, взявъ свой мечь, завладѣлъ прекрасною ея рукою, и объявилъ, что хочетъ проводить Амбруазину чрезъ дворъ. Она хотѣла отказаться; но онъ настоялъ, взялъ факелъ и подъ руку Амбруазину, сошелъ съ лѣстницы, на срединѣ коей встрѣтили они трепещущую Брижетту, которая шла на встрѣчу Госпожѣ своемъ
„Брижетта! сказала Амбруазина: все идетъ хорошо; Небо требуетъ отъ тебя только молчанія и вѣрности; твоя и моя судьба отъ того зависятъ.“
— И не приказываетъ ли онъ мнѣ также выдти замужъ за Вилліама? Ахъ, Боже мой! что я вижу, сказала она, поражена будучи удивленіемъ и страхомъ при видѣ Сент-Клера безъ шляпы и безъ мантіи, вооруженнаго обнаженнымъ мечемъ и кинжаломъ: не мужъ ли это тотъ, котораго посылаетъ вамъ Св. Кютсбергъ? —
„Нѣтъ, сказала Амбруазина смѣясь, это только братъ. Посмотри, Брижетта, не узнаешь ли ты твоего прекраснаго пилигрима?“
— Мать Пресвятая Богородица? это онъ самый, я узнаю его: черные большіе глаза и Королевскій видъ; но у моего любимца Св. Кютберта есть ли также обнаженный мечь? —
„Непремѣнно, Брижетта, и это все по повелѣнію великаго Святаго.“
— Тутъ заключаются великія странности, думала молодая дѣвушка; но онъ хочетъ, чтобъ я вышла замужъ за Вилліама, и это очень мнѣ нравится. —
Когда они прошли черезъ дворъ, то опять увидѣли ночныхъ птицъ, которыя дожидались ихъ въ проходѣ. Монтей употребилъ то же средство, какъ и Амбруазина, чтобы разогнать ихъ. Брижетта дрожала и молилась, Амбруазина смѣялась, и Сент-Клеръ удивляясь, что она была столь далека отъ ребяческихъ страховъ, которые, не смотря на свою любовь къ Елеонорѣ, часто замѣчалъ въ ней, и которые всегда казались ему смѣшными.
Когда они подошли къ перистилю, Амбруазина оостановилась и хотѣла съ нимъ проститься; но онъ просилъ ее подождать одну минуту, факелъ поставили на полъ. Брижетта отошла на нѣсколько шаговъ. „Какъ вы удостоили меня вашею довѣренностію, то позвольте сдѣлать одинъ вопросъ: не можете ли вы перемѣнить намѣренія вашего заключиться въ монастырь; ибо не льзя вамъ рѣшительно положить, что останетесь тамъ два года; участіе Королевы и Лади Роскелинъ въ Рыцарѣ Лорнѣ можетъ заставить васъ изъ него выдти, или можетъ быть и произнестъ обѣты?“ — Я одного съ вами мнѣнія; но не имѣю другаго средства; нѣтъ-ли у васъ какого нибудь?…. —
„Увы, нѣтъ! отвѣчалъ онъ съ глубокимъ вздохомъ, милая Амбруазина. О! для чего не могу истребить прошедшаго, но это желаніе безполезно и щастіе сотворено не для меня.“
— Не говорите этого, Сент-Клеръ; въ послѣдній разъ, какъ мы видѣлись, вы хотѣли знать мое сердце: могу ли я также знать ваше? —
„Безъ сомнѣнія я открою его предъ вами, какъ вредъ высочайшимъ Существомъ.“
— Вы спрашивали меня, люблю ли я Рыцаря Лорна? Я вамъ поклялась, что нѣтъ; теперь ваша очередь отвѣчать мнѣ: любите ли вы Лади Елеонору Роскелинъ? —
„Нѣтъ! клянусь душею моею я честію; три года, какъ уже для меня она не существуетъ. Тотчасъ послѣ ея измѣны я такъ возненавидѣлъ ее, что осмѣлилсябы поклясться, что больше ее не люблю: величайшее презрѣніе заступило мѣсто гнѣва; тогда я могъ справедливо сказать, что излѣчился. Теперь питаю къ ней совершенное равнодушіе; естьли мнѣ случится о ней думать, то отъ удовольствія, что избавился величайшаго нещастія быть ея мужемъ.“
— Вы увидите, какъ я любопытна и смѣла. Еще одинъ вопросъ! совершенно ли свободно ваше сердце? навсегда ли вы отказались отъ любви? —
„Амбруазина! я изгнанникъ, и … мнѣ запрещено любить, и говорить о любви…. Нѣтъ, милая Амбруазина, я не смѣю любишь!“
Амбруазина удивилась столь великой нѣжности, и замолчала. Послѣ короткаго молчанія сказала она: — намъ должно разстаться; скоро разсвѣтетъ. Не забудьте придти въ полночь въ церковь съ вашими товарищами, а прочее предоставимъ судьбѣ. Прощайте! найдетели въ пошьмахъ дорогу къ вашимъ товарищамъ?.. —
„Я ее хорошо замѣтилъ; сверхъ того я бывалъ здѣсь въ малолѣтствѣ съ моимъ дядею Монтеемъ.“
— И такъ прощайте до завтрешняго дня! да руководствуетъ васъ Небо! —
„Любезная Амбруазина! Ангелы, которыхъ вы изображеніе, должны хранить васъ!“ Онъ поцѣловалъ ея руку.
— Не хотите ли вы взять факелъ? онъ мнѣ вовсе не нуженъ. —
— Нѣтъ… о, Амбруазина! милая дѣвица! сказалъ онъ съ чувствомъ, прижавъ руку ея къ своему сердцу: надобно было видѣть васъ теперь, или никогда не видать.»
— Не знаете ли вы пословицу, сказала она ему шуткою: лучше поздно, нежели никогда? Еще разъ прощайте! — Она взяла факелъ, позвала дремлющую Брижетту и взошла на лѣстницу къ комнатамъ Замка. Монтаей возвратился въ башню. «Ахъ! думалъ онъ, какъ я обманулся, почитая, что я зналъ любовь. Амбруазина! тебѣ только можно внушить, что я чувствую. Не хочу знать, хороша ли ты; но обожаю невинное и чистое твое сердце, которое не позволяетъ тебѣ подозрѣвать зла, и которое всѣ слова твои и поступки покрываетъ завѣсою благопристойности и добродѣтели; какъ твоя благородная смѣлость возвышаетъ тебя предъ женщинами обманчивыми и притворными, которыя осмѣлятся, можетъ быть, порицать тебя.»
Съ своей стороны Амбруазина говорила самой себѣ: — я ѣду съ моимъ супругомъ; не могули я ввѣриться человѣку, которому хочу посвятить жизнь свою? Ему, сказала она, поднявъ глаза къ Небу, Коему навсегда, или ежели онъ откажетъ Богу, Коего призываю въ свидѣтели моихъ клятвъ. —
Она пришла съ Брижеттою въ корридоръ; дрожащія дѣвицы прошли его очень скоро. Поровнявшись съ комнатами Лади Роскелинъ, онѣ услышали внутри лай собачки, которой ихъ испугалъ; онѣ поспѣшно вошли въ комнату Амбруазины, которая приказала Брижеттѣ провести съ ней ночь.