СЕМЕЙСТВО БУХГОЛЬЦЪ
правитьСнаружи.
правитьНа Ландбергерской улицѣ, ведущей съ Александровской площади къ Фридрихсгайну и принадлежащей къ Сѣверо-восточному почтовому округу Берлина, стоитъ домъ отличающійся ото всѣхъ сосѣднихъ тѣмъ что въ окнахъ его нѣтъ магазинныхъ витринъ, а на фасадѣ красуются два замысловатые пилястра. Ихъ сочинилъ нѣкій архитекторъ, затѣявшій строить въ греческомъ вкусѣ, но когда онъ сталъ переносить на бумагу придуманный имъ фасадъ, подъ руку ему ошибкой подвернулись не тѣ чертежи.
Тѣмъ не менѣе пилястры эти, поднимаясь отъ перваго этажа и до крыши, придаютъ всему дому извѣстную долю торжественности, благодаря чему онъ весьма выгодно для себя выдѣляется изъ массы окружающихъ его современныхъ казармообразныхъ построекъ, въ жертву коимъ были большею частію принесены старо-берлинскіе маленькіе домики. Здѣсь, въ сѣверо-западной части города, домики эти кое-гдѣ еще попадаются, но повидимому только и ждутъ того времени когда ихъ окончательно и безслѣдно снесутъ; да и недолго остается ждать имъ, потому что конная желѣзная дорога, успѣвшая свести въ могилу множество древностей, звонитъ уже чуть не у самыхъ воротъ ихъ.
Домъ же съ неудавшимися греческими пилястрами вѣроятно еще долго просуществуетъ, ибо въ то время когда онъ строился, люди качали головой, глядя на мощное и величественное зданіе, которое такъ гордо возвышалось надо всѣми сосѣдними домами. Кто-то будетъ жить въ этомъ дворцѣ, ужъ не принцъ ли какой-нибудь или графъ? Но знатные не засиживаются на Ландбергерской улицѣ, оставаясь у себя дома подъ Липами или въ Вильгельмштрассе, гдѣ стоятъ всѣ дворцы и мальчишки-головорѣзы не снуютъ толпами по улицамъ. Такъ разсуждали въ тѣ времена; теперь же, всего чрезъ какое-нибудь одно поколѣніе, домъ этотъ пришелся какъ разъ по Новому Берлину, ибо его строили на ростъ, какъ шьютъ праздничное платье тринадцатилѣтнему мальчику, у котораго чрезъ каждые три мѣсяца руки и ноги успѣваютъ значительно удлинвяться. Пышный дворецъ превратился теперь въ хорошій бюргерскій домъ; идя съ Александровской площади и любуясь главнымъ желѣзнодорожнымъ вокзаломъ столицы, замкоподобнымъ отелемъ, городскимъ рынкомъ и другими въ небо парящими зданіями, прохожій, глядя на вышеозначенный домъ въ Ландбергерской улицѣ, не найдетъ въ немъ ничего особеннаго, за исключеніемъ развѣ того что на штукатуркѣ его остались слѣды несчастной затѣи архитектора нататуировать лицевой фасадъ современнаго жилища греческими мотивами.
Одна створка дверей подъѣзда, надъ которымъ изгибается самая заурядная арка, днемъ большею частью бываетъ отворена, такъ что съ улицы видны сѣни дома и стеклянная дверь ведущая во дворъ. Сквозь матовое узорное стекло этой двери лѣтомъ виднѣется зелень, такъ какъ позади дома есть маленькій садикъ, въ которомъ прозябаютъ одна яблонька да нѣсколько кустовъ бузины. Сырой вѣтеръ, занося во дворъ дома каменноугольный дымъ съ сосѣдней фабрики, сильно коптитъ имъ и нѣжные лепестки яблонки, и скудныя вѣтки сирени, которыя поэтому всегда отдаютъ запахомъ дымогарной трубы. Ежегодно дѣлаются попытки сѣять въ садикѣ траву, нo давъ нѣсколько ростковъ въ прохладной тѣни деревъ, она тѣмъ не менѣе не разрастается, такъ какъ оставленное воробьями непремѣнно выкопаютъ изъ земли куры и докончатъ. Но послѣ майскаго дождичка, когда по уличнымъ канавкамъ мальчишки начнутъ пускать бумажные кораблики, а за неимѣніемъ послѣднихъ и собственныя шапки, садикъ позади дома выглядываетъ такъ весело, словно и въ самомъ дѣлѣ къ нему въ гости завернула весна. Это уже много значитъ для громаднаго, обширнаго Берлина.
Въ самомъ дѣлѣ великъ и обширенъ сталъ городъ Берлинъ, до того обширенъ что отдѣльный человѣкъ въ немъ какъ-то совсѣмъ теряется. Совсѣмъ не то въ какомъ-нибудь маленькомъ городкѣ. Тамъ всѣ знаютъ другъ друга, если и не очень близко, то во всякомъ случаѣ хоть въ лицо: если чужой случайно появится на улицѣ, то каждый встрѣчный такъ и знаетъ что это дѣйствительно заѣзжій. Въ Берлинѣ же каждый можетъ пройти всѣ улицы, одну за другою, и никто его не замѣтитъ; онъ долженъ счесть за особенно счастливую случайность если удастся ему гдѣ-нибудь встрѣтить стараго пріятеля или знакомаго; тысячи людей проходятъ мимо, и всѣ они ему чужды, также какъ и онъ имъ чуждъ; чужды ему пѣшеходы, чужды ему и проѣзжающіе въ экипажахъ, омнибусахъ, вагонахъ коннной желѣзной дороги. Среди шума и давки, среди общей людской суетни имъ овладѣваетъ чувство одиночества. Этому чувству свойственно овладѣвать человѣкомъ не только въ безлюдномъ лѣсу, безбрежномъ океанѣ или необъятной пустынѣ, но и въ городѣ съ милліоннымъ населеніемъ…
Тѣмъ не менѣе въ каждомъ домѣ этого громаднаго города живутъ люди, и для нихъ своя улица составляетъ округъ; у нихъ есть, какъ и въ маленькомъ городкѣ, свои сосѣди, съ которыми они находятся въ большей или меньшей короткости, или по крайней мѣрѣ знаютъ ихъ хоть въ лицо. У семействъ живущихъ въ домахъ есть свои родственники, свои друзья и знакомые, точь-въ-точь какъ и въ маленькомъ городкѣ; у каждаго семейства есть свой интимный кружокъ, въ которомъ говорится столько же какъ и всюду хорошаго и дурнаго о людяхъ принадлежащихъ къ этому кружку. Разница лишь та что въ большомъ городѣ такихъ кружковъ больше чѣмъ въ маленькомъ и что они здѣсь рѣзче разграничены между собою, такъ что чувству одиночества здѣсь легче овладѣть человѣкомъ. Кружки эти похожи на садикъ со всѣхъ сторонъ окруженный высокими стѣнами сосѣднихъ домовъ; зелень его чуть виднѣется прохожему, и то при отворенной двери подъѣзда. Сирень здѣсь цвѣтетъ не для всякаго, не такъ какъ въ общественномъ саду, гдѣ бѣлыя лѣнящіяся струи фонтана высоко разбрасываютъ блестящія брызги, окутывая серебристою сѣтью растущіе кругомъ кустарники и играя на солнцѣ алмазными каплями когда дунетъ вѣтерокъ.
О внѣшней жизни всего города въ совокупности ежедневно ведется протоколъ въ газетахъ. Насъ добросовѣстно извѣщаютъ когда распустятся первыя почки въ Зоологическомъ Саду, но о первомъ распустившемся цвѣткѣ на яблонкѣ вышеупомянутаго садика нигдѣ не печатается ни единой строчки, потому что яблоня, какъ собственность частная, не имѣетъ ни малѣйшаго права на типографскія чернила, хотя и у нея въ жизни бываютъ исключительные случаи: иногда осенью она вдругъ почему-то помолодѣетъ, а не то отъ старости неожиданно покачнется на бокъ, предвѣщая этимъ какое-нибудь несчастіе. То же бываетъ и въ частной жизни каждаго дома, каждаго отдѣльнаго кружка. Гласность получаютъ только изъ ряду выходящіе случаи: пожаръ, разрушеніе дома, какое-нибудь особенное бѣдствіе или особенно радостное событіе. О цѣлыхъ десяткахъ тысячъ людей свѣтъ не знаетъ ровно ничего, отъ колыбели и до могилы они не слышно идутъ своею дорогой въ большомъ городѣ, какъ въ самомъ глухомъ захолустьѣ, — и тѣмъ не менѣе въ груди ихъ бьется сердце, которое любитъ и ненавидитъ, радуется и страдаетъ, ибо сердце это все же сердце человѣческое.
Точно также и семейство Бухгольцъ въ Ландбергерской улицѣ принадлежало бы къ этимъ тысячамъ еслибы не одно приключеніе досаднаго свойства, которое дало фрау Вильгельминѣ Бухгольцъ поводъ предать свой гнѣвъ гласности и такимъ образомъ выступить изъ мрака неизвѣстности. Съ первымъ письмомъ посланнымъ ею въ редакцію одного изъ еженедѣльвыхъ берлинскихъ журналовъ, она попала въ печать; за первымъ письмомъ послѣдовало второе, третье и такимъ образомъ каждый получилъ возможность заглянуть въ частную жизнь какъ самаго семейства Бухгольцъ, такъ и того кружка къ которому оно принадлежало. Фрау Вильгельмина не только отворила настежъ калитку своего садика, но такъ-сказать готова была дать по цѣлому пучку своей сирени всѣмъ кому только не претилъ запахъ каменноугольной копоти. «Орхидеи въ Ландбергерской улицѣ не растутъ, разсуждала она, у простыхъ бюргеровъ теплицъ не бываетъ».
И она права. Кому не по душѣ изображеніе жизни мелкихъ бюргеровъ имперской столицы, тому слѣдуетъ купить себѣ такой романъ гдѣ графы и графини ведутъ между собою интеллигентные разговоры; но кому интересно знать ходъ внутренней семейной жизни въ большомъ городѣ, тотъ непремѣнно приметъ горячее участіе въ печаляхъ и радостяхъ фрау Вильгельмины, а на письма ея взглянетъ какъ на эскизы столичной жизни, ибо городъ состоитъ не только изъ асфальтовыхъ мостовыхъ и длинныхъ рядовъ высокихъ строеній, но и изъ множества семейныхъ домовъ, двери коихъ обыкновенно бываютъ замкнуты отъ постороннихъ наблюдателей. Домъ Бухгольца представлялъ собою одинъ изъ подобныхъ домовъ въ Ландбергерской улицѣ, и только гнѣвъ заставилъ фрау Вильгельмину Бухгольцъ отворить его двери для постороннихъ зрителей. Предоставляемъ ей самой разказать о томъ какъ это случилось.
День рожденія.
правитьЯ женщина простая, г. редакторъ, и писательство вовсе не мое дѣло, но такъ какъ въ вашей газетѣ, которую я такъ люблю читать, иногда говорится о вещахъ доступныхѣ только женскому пониманію и обсужденію, то я какъ разумная мать и рѣшаюсь излить вамъ свою душу, и вмѣстѣ съ тѣмъ прошу васъ, будьте добры, исправьте гдѣ слѣдуетъ мой слогъ. Мнѣ было бы очень больно еслибы мои дочери увидѣли грамматическія ошибки въ моей статьѣ; это могло бы повредить авторитету которымъ я доселѣ пользовалась въ ихъ глазахъ. Не повѣрите какъ далеко во всѣхъ наукахъ ушли въ наше время дѣти въ школахъ!
Однако, къ дѣлу.
Года два тому назадъ дядя Фрицъ на Рождество подарилъ дѣтямъ кукольный театръ; мы отнеслись къ этому весьма сочувственно, потому что занимаясь театромъ дѣти обыкновенно сидятъ очень смирно. Даже когда въ гости къ намъ приходитъ маленькій Краузе и трое Геймрейховскихъ изъ Мюллерштрассе, и тогда все бываетъ тихо и смирно, если дѣти займутся кукольнымъ театромъ. Прежде они бывало играли въ «свои сосѣди» или въ «разбойники», причемъ дѣло никогда не обходилось безъ гвалта; однажды даже разбили стекло въ шкапу гдѣ стоитъ хорошій фарфоръ; слава Богу что на этотъ разъ онъ остался еще цѣлъ. Мужъ мой время отъ времени даритъ дѣвочкамъ по нѣскольку грошей, чтобъ онѣ покупали себѣ листы съ картинками и вырѣзывали изъ нихъ новыя фигурки для своего театра; все же это выгоднѣе чѣмъ ломка и погромъ. Стекло-то въ шкапу вѣдь стоило восемь марокъ чистыми деньгами! Намедни былъ день рожденія Эмми, и такъ какъ тратиться было уже заодно, то я и пригласила кое-кого изъ взрослыхъ, а къ Эмми, какъ это всегда у насъ въ такихъ случаяхъ водится, собрались дѣти.
Дѣтямъ была предоставлена столовая; выпивъ шоколату (прибавлю въ скобкахъ, съ хорошею порціей сладкаго пирога), они принялись за свой кукольный театръ и уставили предъ нимъ рядъ стульевъ, какъ это бываетъ въ настоящемъ театрѣ. Затѣмъ въ гостиную къ намъ пришелъ маленькій Краузе и пригласилъ васъ, старшихъ, посѣтить представленіе. Чтобы сдѣлать дѣтямъ удовольствіе, мы всѣ отправились въ столовую. Дамы сѣли на приготовленныя для публики мѣста, а мущинамъ пришлось стоять по стѣнкамъ, ибо я не терплю чтобы хорошую плюшевую мебель таскали изъ гостиной по другимъ комнатамъ.
Пока мы сидѣли въ ожиданіи представленія, фрау Геймрейхъ замѣтила мнѣ что она не особенно довольна когда дѣти занимаются театромъ, такъ какъ это черезчуръ развиваетъ въ нихъ фантазію. «Напротивъ, отвѣчала я ей, театръ развиваетъ въ дѣтяхъ сердце и душу, и несравненно лучше шумной возни, во время которой такъ легко бьются стекла въ шкапахъ.» Шпилька моя была пущена мѣтко, такъ какъ виновницей происшествія со стекломъ была ея Агнеса, и потому Геймрейхшѣ пришлось смолчать.
Занавѣсь поднялась. Дядя Фрицъ принялся аплодировать, хотя еще не было произнесено ни одного слова; онъ, вѣроятно, воображалъ что находится въ театрѣ Викторія, гдѣ наибольшаго одобренія публики удостоиваются декораціи. Въ данномъ же случаѣ и въ этомъ отношеніи аплодировать было нечему, такъ какъ сцена представляла самую обыкновенную комнату, въ которой не было рѣшительно ничего замѣчательнаго для нашего брата. Но дядя Фрицъ вѣчно хочетъ показать себя знатокомъ.
Наконецъ дѣти заговорили. Моя Эмми, выдвинувъ на авансцену женскую фигурку, громко и явственно произнесла:
«Здравствуйте, милостивыя государыни! Нѣтъ, я непремѣнно должна вамъ открыть свое сердце. Вообразите себѣ, Розалія, это легкомысленное созданіе, вздумала кокетничать съ моимъ вахмистромъ.»
— Миленькое однако начало! шепнула мнѣ фрау Геймрейхъ.
— Нельзя же придавать значеніе каждому слову! сказала я. Однако мнѣ самой стало немножко не по себѣ, но выказать моей слабости предъ Геймрейхшей я никакъ не хотѣла.
Эмми между тѣмъ продолжала:
— И что въ ней хорошаго-то! хоть бы на волосъ! А развѣ эта негодница не пробовала и у васъ отбивать вашихъ обожателей?
— Разумѣется! разумѣется! хоромъ отвѣчали дѣти, и задвигали на сценѣ куколками, какъ будто тѣ въ самомъ дѣлѣ говорили. Даже маленькій Краузе вмѣшался въ разговоръ, за что и былъ выпроважевъ со сцены, а затѣмъ весь въ слезахъ появился изъ-за ширмъ, которыми дѣти заставили театръ сбоку чтобъ ихъ не было видно публикѣ.
— Кажется, дѣло идетъ все веселѣе и веселѣе! довольно громко проговорила Геймрейхша.
Я сдѣлала видъ что не слыхала ея словъ и обратилась къ маленькому Краузе:
— Поди сюда, Эдуардъ, сказала я ему, — отсюда тебѣ будетъ виднѣе.
— По моему, ребенку лучше было бы вовсе не видать такого представленія, ѣдко замѣтила Геймрейхша.
Я промолчала. Но вотъ на сценѣ появились двѣ куколки, разсуждавшія между собою о томъ что онѣ тайно обвѣнчаны, что у нихъ есть ребенокъ, о которомъ родители ихъ не знаютъ и т. д. въ томъ же родѣ. Затѣмъ появился старый волокита, желавшій полюбезничать съ Розаліей и принесшій съ собою двѣ бутылки шампанскаго, на которыхъ онъ наклеилъ двѣ десятиталлеровыя бумажки. Фрау Геймрейхъ продолжала дѣлать насмѣшливыя замѣчанія.
— Неправда ли какъ это должно развивать сердце и душу? въ свою очередь кольнула она меня: — ужь если портить такъ лучше стекла въ шкапахъ чѣмъ юныя дѣтскія сердца!
Неужели же мнѣ было соглашаться съ нею? По справедливости конечно слѣдовало бы такъ, но она была уже черезчуръ дерзка, а потому я все же ей отвѣтила:
— Не на одной сценѣ, и въ жизни случается часто видѣть подобное.
— Не знаю, не случалось наблюдать, усмѣхнулась она.
Можетъ-быть она и была права, но я все же ввернула ей еще словечко: «Кто зажмуритъ глаза и заткнетъ себѣ уши, тотъ разумѣется ничего не видитъ и не слышитъ!» сказала я. Тутъ къ счастью занавѣсь упала, первый актъ кончился. Рукоплескали только дядя Фрицъ да маленькій Краузе; я, со своей стороны, тоже присоединилась къ нимъ единственно изъ-за того чтобы показать этой Геймрейхшѣ что ея глупая болтовня не имѣла на меня ровно никакого дѣйствія.
Но вотъ начался и второй актъ. Подкинутъ ребенокъ, Розалія находитъ его, кто-то говоритъ ей въ глаза что ребенокъ этотъ ея собственный. «Я честная дѣвушка бѣлошвейка, какъ же это могло случиться!» воскликнула моя Эмми, говорившая роль Розаліи.
Сколько разъ ужь меня бросало то въ холодъ, то въ жаръ, но тутъ мое терпѣніе лопнуло.
— Кончилось ли наконецъ ваше представленіе? это изъ рукъ вонъ что такое! закричала я и вскочила со стула.
— Есть чему поучиться дѣтямъ въ вашемъ домѣ! проговорила фрау Геймрейхъ. — Ха, ха, ха! развиваютъ сердце и душу! Хорошо, нечегосказать, очень хорошо!
Затѣмъ она позвала:
— Агнесса, Паула, Марта, идите сюда! видѣть такого срама не могу, наше семейство почтенное, всѣми уважаемое, вашъ дѣдъ, а мой покойный отецъ имѣлъ орденъ Краснаго Орла…
— Всего четвертой степени! кинула я ей, потому что она всюду гдѣ только можно старается выставить своего старика съ его орденомъ. Дѣти съ огорченнымъ видомъ вышли изъ-за ширмъ. Мои громко плакали, маленькій Краузе ревѣлъ вмѣстѣ съ ними. Это было нарушеніемъ празднества въ самую интересную минуту.
— Что мы такое сдѣлали, мама, что ты такъ разсердилась? хныкала Эмми.
— Что, что? проговорила я, — какъ могло вамъ придти въ голову представлять такія глупости?
— Только глупости? ввернула Геймрейхша.
— Гдѣ-то вы достали такую ужасную піесу? допрашивала я.
— У переплетчика, отвѣчала Эмми, подавая мнѣ маленькую книжечку съ слѣдующимъ заглавіемъ: «Легкомысленная особа. Шутка въ трехъ дѣйствіяхъ, сочиненіе Бюттнера и Поля. Передѣлана для дѣтскаго театра Dr. Сперціусомъ. Изданіе Эмиже и Римитейдера.»
— Славный ученый долженъ быть этотъ Dr. Спуціусъ или Сперенціусъ! Какъ это у него только хватило совѣсти! замѣтила фрау Геймрейхъ.
Тутъ вмѣшался въ разговоръ дядя Фрицъ.
— Прелестная піеска, сказалъ онъ, — ее давали несчетное число разъ на сценѣ разныхъ театровъ.
— Очень можетъ быть, проговорила я, — что для нѣкоторыхъ господъ и хороша; но не все что нравится праздношатающимся холостякамъ въ самомъ дѣлѣ хорошо. Не думаю чтобы ты видѣлъ эту піесу, Карлъ? обратилась я къ моему мужу.
Отъ не могъ вспомнить навѣрное, видѣлъ ли онъ ее или нѣтъ.
А фрау Геймрейхъ продолжала свое: мнѣ, какъ матери, не слѣдовало бы допускать чтобы такія книги попадали ко мнѣ въ домъ. Я ей на это отрѣзала что у меня много дѣла и кромѣ наблюденія за такими пустяками; что людямъ пріѣзжающимъ ко мнѣ въ гости ужь конечно не приходится за неимѣніемъ визитной карточки записывать свое имя на пыли которая слоемъ въ палецъ толщины лежитъ на мебели, и такъ далѣе. Слово за слово, дѣло кончилось тѣмъ что Геймрейхъ уѣхала отъ васъ объявивъ что отнынѣ она къ намъ ни ногой, и дѣтей своихъ не станетъ пускать въ такой Содомъ. По мнѣ оно то лучше; мои дѣвочки уже слишкомъ велики для младшихъ Геймрейхъ, а что касается самой маменьки и ея проповѣдей насчетъ нравственности, то я твердо убѣждена въ томъ что заряда благочестія хватаетъ ей какъ разъ лишь на то время пока она въ воскресный день сидитъ въ киркѣ.
Дѣти страшно плакали когда уѣзжали Геймрейхи. Я дала имъ шоколату и сладкаго пирога, хотя они только-что предъ тѣмъ угощались, но дѣтскій желудокъ таковъ что въ немъ всегда найдется мѣстечко для сластей, а въ данномъ случаѣ это пришлось какъ нельзя болѣе кстати, по крайней мѣрѣ они успокоились. Мы довольно давно были знакомы съ семействомъ Геймрейхъ, но вѣдь вольному воля, а спасенному рай. Она сама заблагоразсудила порвать съ вами отношенія, а мнѣ это и на руку: они живутъ въ самомъ концѣ Мюллерштрассе, отъ насъ это край свѣта. Краузе остались, и когда мы снова усѣлись въ гостиной, рѣчь естественнымъ образомъ зашла о гадкой книжонкѣ надѣлавшей столько хлопотъ. Г. Краузе высказалъ что считаетъ непростительнымъ давать дѣтямъ подобныя книги въ руки. Дядя Фрицъ возразилъ на это что дѣти еще слишкомъ глупы чтобы понять о чемъ тамъ идетъ рѣчь.
— Но вѣдь дѣти становятся взрослыми, сказалъ мой мужъ.
— Впечатлѣнія дѣтства врѣзываются въ память на всю жизнь, замѣтила фрау Краузе.
— Дѣтямъ давались читать только Снѣгурочка, Рюбецалъ и тому подобныя вещи! воскликнула я. — Надобно же было случиться чтобъ имъ въ руки попала такая глупость какъ Легкомысленная особа!
По мнѣнію дяди Фрица, намъ слѣдовало спокойно дать дѣтямъ дочитать комедію; совершенно напрасно было обращать ихъ вниманіе на содержаніе піесы. Я однако задала ему хорошую головомойку. Всему виной его дурацкій театръ, заявила я. Онъ же свалилъ вину на переплетчика, на Dr. Сперенціуса, или какъ тамъ его имя. Съ этимъ всѣ единогласно согласились.
Обращаюсь къ вамъ, г. редакторъ! Ну кто же можетъ отвѣчать за то что господа торговцы подъ невиннымъ заглавіемъ передѣлка для дѣтей продаютъ книги, которыя какъ нельзя менѣе годятся дѣтямъ. Неужели же нѣтъ такого санитарнаго учрежденія гдѣ бы слѣдили за фальсификаціей духовной пищи?
Какъ бы то ни было, наше празднество было разстроено, и разумѣется несносная Геймрейхша не мало способствовала этому…. Я же извлекла для себя изъ этого печальнаго случая слѣдующее правило: отнынѣ мы съ мужемъ будемъ тщательно слѣдить за выборомъ книгъ для чтенія нашимъ дочерямъ, чистоты мира ихъ невинной дѣтской души не возмутитъ въ другой разъ такая вредоносная книжка. Супруги Краузе вполнѣ согласны со мною, а можетъ-быть также и многіе другіе родители, которые узнаютъ о томъ что случилось у васъ. Вы не мать, г. редакторъ, но тѣмъ не менѣе, смѣю надѣяться, въ данномъ случаѣ поддержите меня.
P. S. При семъ прилагаю и самую книжку. Вы увидите что въ письмѣ своемъ я привела далеко не худшія мѣста.
Музыкальная ловля жениха.
правитьВы имѣли любезность напечатать несчастную исторію случившуюся въ день рожденія моей Эмми, когда дѣти на своемъ кукольномъ театрѣ представляли эту ужасную комедію и когда я поссорилась съ несносною Геймрейхшей. Съ тѣхъ поръ эта дама у насъ еще не была, а сосѣдка наша Краузе, весьма разсудительная женщина, полагаетъ что я унижу свое достоинство если сдѣлаю первый шагъ къ примиренію.
Разкажу вамъ какъ удивлена была я на дняхъ. Сижу я себѣ и рѣшительно ни о чемъ не думаю, какъ вдругъ раздается звонокъ и почтальйонъ подаетъ мнѣ денежную повѣстку на мое имя. Сразу я даже этому не повѣрила, однако квитанцію подписала, а почтальйонъ выложилъ предо мною на столъ нѣсколько золотыхъ монетъ. Это былъ гонораръ за то что я вамъ написала; нѣтъ, я положительно на это не разчитывала, и къ тому же такой щедрый гонораръ! Я ужасно разволновалась и ударилась въ слезы, дѣти также принялись плакать. Деньги лежали на столѣ, мнѣ казалось что онѣ исчезнутъ предъ моими тѣлесными очами какъ только я прикоснусь къ нимъ, а что касается почтальйона, я была бы готова принять его за явленіе изъ сказочнаго міра еслибъ онъ не наслѣдилъ по всей комнатѣ.
— Я положительно долженъ гордиться тобой, Вильгельмина, сказалъ мнѣ мужъ, — вѣдь ты заработала эти деньги своею статьей.
— Карлъ, проговорила я, — иногда я бывала рѣзка съ тобой, этого болѣе не повторится; нѣтъ, никогда!
Онъ обнялъ и поцѣловалъ меня, и я опять невольно заплакала. Эмми и Бетти, видя что я все еще продолжаю волноваться, суетились вокругъ меня и также терли себѣ глаза.
— Не тревожтесь, дѣти, успокоивала я ихъ, — вѣдь это слезы радости. Еслибы Геймрейхша только видѣла все это, вотъ бы обозлилась-то!
— Что же ты станешь дѣлать съ этими деньгами? спросилъ меня мужъ.
— Я ихъ вѣчно буду хранить какъ память, отвѣтила я. — А нето, ужь если безъ траты не обойдешься, пожалуй куплю себѣ новую шляпку, старая-то моя ужь совсѣмъ вышла изъ моды. Вотъ и Краузе тоже недавно купила себѣ новую шляпку.
Дѣти тоже пристали ко мнѣ говоря что всего лучше купитъ на эти деньги новую шляпку. Я сдалась на ихъ увѣщанія, и мы всѣ втроемъ отправились въ модный магазинъ. Но такъ какъ отъ доставленныхъ мнѣ почтальйономъ денегъ все еще оставалась малая толика, то я и предложила провести на нихъ весь день въ свое удовольствіе.
— Мы пойдемъ сегодня вечеромъ въ концертъ къ Бильзе, сказала я, — я надѣну свою новую шляпку, а по окончаніи музыки папа зайдетъ за нами.
Ликованію дѣтей не было конца. По дорогѣ мы зашли еще въ кондитерскую выпить шоколату и пожевать сладкаго печенья. Это было прелестно!
Къ Бильзе мы отправились заблаговременно чтобы занять хорошія мѣста. Какъ только мы вошли въ залу, я увидала за однимъ изъ столиковъ свою пріятельницу, фрау Бергфельдтъ. Мы подошли и поздоровались.
— Добраго вечера, фрау Бергфельдтъ, какъ побиваете? сказала я. — Ахъ, какъ ваша Августа выросла съ тѣхъ поръ какъ я ее видѣла!
Сама Бергфельдтша была также того мнѣнія что ея дочка очень выровнялась. Что до меня, я сразу замѣтила что дѣвочка казалась выше только благодаря своему модному платью съ длиннымъ шлейфомъ и плотно облегающимъ талію лифомъ, волосы же у нея спереди были спущены на лобъ какъ чолка у пони. На своихъ я ни за что въ свѣтѣ не потерпѣла бы такихъ платьевъ, хотя Бетти такое платье было бы не меньше къ лицу чѣмъ Августѣ; правда, Августа конфирмовалась уже два года тому назадъ, но она все еще страшно угловата и неловка, такъ что по моему грѣшно и стыдно одѣвать ее какъ взрослую. У кого такіе острые локти, тому разумѣется лучше носить длинные рукава.
Мы стали садиться, во когда Эмми вздумала помѣститься рядомъ съ Августой, то Бергфельдтша замѣтила ей что стулъ этотъ уже занятъ, такъ какъ долженъ придти еще ея Эмиль.
— Да тутъ два пустые стула, сказала я, — вашему Эмилю довольно будетъ и одного изъ нихъ.
Бергфельдтша на это возразила что съ Эмилемъ будетъ еще пріятель и какъ-то при этомъ смутилась.
«Эге! подумала я, да тутъ что-то заваривается! Будемъ наблюдать!»
Вскорѣ дѣйствительно явился Эмиль вмѣстѣ со своимъ пріятелемъ, который, какъ послѣ выяснилось, подобно ему готовился на ассессора, и ему оставалось еще годика два поучиться. Какъ я ожидала, пріятель усѣлся рядомъ съ Августой, та покраснѣла какъ маковъ цвѣтъ и стала еще угловатѣе. Рядомъ съ моей Бетти сѣлъ Эмиль, и такимъ образомъ всѣ мѣста вокругъ нашего столика были заняты.
Концертъ начался. При первыхъ же звукахъ музыки Бергфельдтша вытащила изъ кармана чулокъ и принялась вязать его съ такимъ рвеніемъ какъ будто хотѣла во что бы то ни стало отработать заплаченныя за входъ въ залу деньги. Пока раздавались тихіе торжественные звуки увертюры, она вязала спокойно, но какъ только вслѣдъ затѣмъ заиграли веселый вальсъ, пальцы у нея запрыгали въ тактъ музыки, и она понаспускала множество петель, такъ что дочкѣ потомъ пришлось распустить все что успѣла навязать ея маменька. Тутъ я поняла почему чулокъ такъ затасканъ на видъ.
Я сама стою за рукодѣлье и ненавижу праздность, но когда хочешь возвысить свою душу слушаніемъ музыки, то ужь никакъ не слѣдуетъ дѣлить своего вниманія между симфоніей и чулкомъ. Да и не думаю чтобы Бетховенъ писалъ свои вдохновенныя творенія для того чтобы подъ звуки ихъ вязались чулки. И какъ величественна симфонія Бетховена, когда всѣ слушатели тихо сидятъ углубясь въ свои мысли покрайней мѣрѣ на четыре ступеньки погребицы, и надо окатить человѣка цѣлымъ ушатомъ холодной воды чтобы вывести его изъ этого очарованія. Вотъ какова сила музыки!
Въ промежуткахъ между исполненіемъ различныхъ піесъ мы очень оживленно бесѣдовали между собою. Эмиль пустился съ моею Бетти въ безконечныя разсужденія о нѣмецкой литературѣ, и такъ какъ дочь моя только-что прочла романъ Марлитта, то и сумѣла какъ слѣдуетъ вести разговоръ; она находила что Марлиттъ съ большимъ умѣньемъ рисуетъ характеры и затѣмъ вполнѣ сочувственно отнеслась къ тому что баронъ погибъ отъ пули, а храбрый энергичный инженеръ завоевалъ себѣ сердце графини. Да, когда дѣти учатся какъ слѣдуетъ, они всегда въ состояніи поддержать умную бесѣду.
Августа Бергфельдтъ и студентъ почти ни слова не промолвили между собою, но время отъ времени искоса бросали другъ на друга влюбленные взгляды краснорѣчивѣе всякихъ словъ. Бергфельдтша дѣлала видъ будто ничего не замѣчаетъ, и обращаясь къ студенту называла его не иначе какъ милѣйшій господинъ Вейгелѣтъ, разспрашивала его о томъ какъ поживаетъ онъ самъ, что подѣлываютъ его родители и въ заключеніе спросила его почему онъ не носитъ шерстяныхъ наручниковъ которые ему связала Августа.
— Вы кажется очень стремитесь пригрѣть юношу если дарите ему шерстяные наручники? безо всякаго дурнаго умысла шепнула я ей на ухо.
Она же бросила насмѣшливый взглядъ на мою новую шляпку и язвительно прошипѣла:
— Мы думаемъ о полезномъ, а не о бездѣлушкахъ и разной мишурѣ.
Я даже не сразу нашлась что отвѣтить. Каково, назвать бездѣлушкой, мишурой мою новую шляпку! Да еслибъ еще я ее взяла у кого-нибудь взаймы или выманила бы на нее деньги у моего Карла, это другое дѣло. Но вернувъ свое хладнокровіе, я спокойно отвѣтила ей:
— Разумѣется, когда мужу одному приходится на все зарабатывать, то женѣ неприлично слѣдить за модой.
На это ей оставалось только промолчать.
Во время втораго отдѣленія мы угощались сладкимъ пирогомъ который я захватила съ собою; молодые же люди закурили сигары. Чѣмъ прелестнѣе становилась музыка, тѣмъ ближе придвигались другъ къ другу студентъ и Бергфельдтшина Августа. Я молча слѣдила за происходившимъ у меня предъ глазами. Когда же оркестръ заигралъ въ сердце проникающую мелодію «Ахъ, еслибъ ты была моею», то юная чета уже сидѣла рука въ руку и нѣжно прижавшись другъ къ другу.
Наконецъ концертъ кончился; мой Карлъ и г. Бергфельдтъ ожидали насъ на подъѣздѣ; мы всѣ вмѣстѣ отправились въ ресторанъ и заняли отдѣльную комнату чтобы никто не мѣшалъ вашей дружеской бесѣдѣ. Мой Карлъ разказалъ г. Берфельдту откуда у меня взялась новая шляпка, тотъ поздравилъ меня и заявилъ что теперь я также принадлежу къ числу нѣмецкихъ писательницъ, на что супруга его замѣтила, разумѣется только изъ зависти къ моей новой шляпкѣ, что женщины занимающіяся писательствомъ обыкновенно мало думаютъ о своихъ домашаихъ обязанностяхъ и не заботятся о своей семьѣ.
— Неужели? возразила я: — во всякомъ случаѣ я больше забочусь о своихъ дочеряхъ чѣмъ вы о вашей Августѣ; ужь кажется ни за что бы не позволила своей дочери за, водить шуры-муры со студентомъ.
Слова мои были словно ударъ грома.
— Что это значитъ? воскликнулъ г. Бергфельдтъ. — Не думаю чтобы г. Вейгельтъ..
— О Боже мой, папа! въ свою очередь воскликнула Августа.
— Францъ имѣетъ серіозныя намѣренія, проговорила сама Берфельдтша.
— Какой Францъ? съ сердцемъ спросилъ г. Бергфельдтъ.
— Да г. Вейгельтъ, отвѣчала она, — онъ искренно и глубоко любитъ нашу Августу.
— Прошу васъ отвѣтить мнѣ на нѣсколько вопросовъ, обратился г. Бергфельдтъ къ студенту, который съ кислымъ видомъ стоялъ предъ нимъ вытянувшись въ струнку. Боже, какъ онъ дрожалъ! точь-въ-точь новомодный электрическій звонокъ.
— Что вы такое? спросилъ г. Бергфельдтъ.
— Студентъ, юристъ.
— Гдѣ вы познакомились съ моею дочерью?
— У Бильзе.
— И какъ они другъ друга любятъ! воскликнула мать.
— Ахъ, да! всхлипывала Августа.
— Но вы еще слишкомъ молоды для женитьбы, а на дальній срокъ ни одинъ отецъ не рѣшится….
— О папа, ты разрываешь мнѣ сердце на части! рыдала Августа: — Францъ такой добрый, милый!
— Неужели же ты хочешь сдѣлать своего ребенка несчастнымъ? сказала маменька.
Студентъ стоялъ передъ г. Бергфельдтомъ какъ преступникъ передъ судьей, не будучи въ состояніи произвести ни одного слова.
— Будете ли вы заботиться о счастіи моего ребенка? обратился къ нему г. Бергфельдтъ. — Обѣщаете ли вы быть прилежнымъ, хорошо выдержать экзамены, вести строго нравственную жизнь и осчастливить мою дочь, мою старшую…. мою первородную….
Далѣе продолжать онъ не могъ. Августа такъ вся и растаяла въ слезахъ, а когда мать быстро схвативъ соединила руки молодыхъ людей со словами: «благословляю васъ, дѣти мои», то и мои дочери тоже принялись плакать. Да и дѣйствительно зрѣлище было умилительное, у меня у самой на глазахъ навернулись слезы, но въ душѣ я все же не могла не сознаться что сватовство это по меньшей мѣрѣ черезчуръ поспѣшно: у него еще нѣтъ куска хлѣба, а она-то со своими остроконечными локтями! Вотъ удивится-то женихъ, когда ихъ увидитъ.
Хотя Бергфельдтша и не особенно любезна была со мною, но я тѣмъ не менѣе поздравила ее и выразила при этомъ надежду что ей не придется раскаиваться въ томъ что она рѣшилась выдать свою дочь за такого юнца. Что онъ до невозможности юнъ, это бросалось въ глаза съ перваго взгляда и, сверхъ того, наружность его не изъ привлекательныхъ, на безволосомъ лицѣ его множество угрей. Я не желала бы имѣть такого зятя, ибо все-таки придаю нѣкоторое значеніе внѣшности; иначе я не стала бы покупать себѣ новую шляпку.
Помолвку такимъ образомъ отпраздновали очень тихо, и мы обѣщали сохранить все втайнѣ, пока женихъ не сдастъ экзамена на ассессора. Какъ будто можно утаить помолвку! На другой же день о ней узнаетъ прачка, и не пройдетъ недѣли все будетъ извѣстно и прочимъ знакомымъ. Я знаю это по собственному опыту: когда мы были помолвлены съ Карломъ, отецъ мой также вздумалъ сохранить нашу помолвку втайнѣ, но матушка не могла удержать язычка и проговорилась кому-то.
Сегодня г. Бергфельдтъ былъ молчаливѣе обыкновеннаго и больше все каталъ шарики изъ хлѣба, между тѣмъ какъ Бергфельдтша изо всѣхъ силъ старалась придать своему лицу самое сіяющее выраженіе. Не стану отрицать что помолвка дочери можетъ исполнить сердце матери чувствомъ радости и гордости, но лишь въ томъ случаѣ когда женихъ представителенъ и привлеченъ къ браку нѣжными чувствами любви, а не на веревкѣ.
Благодаря неразговорчивости г. Бергфельдта, мы въ ресторанѣ пробыли весьма недолго. Онъ парализовалъ общее веселое настроеніе, но къ чести его слѣдуетъ прибавить что онъ держалъ себя съ нѣкоторымъ достоинствомъ, и это произвело хорошее впечатлѣніе. На возвратномъ пути я спросила Карла, не замѣтилъ ли онъ что женихъ, какъ-говорится у васъ въ Ландбергерской улицѣ, имѣлъ видъ нѣсколько огорошенный, словно помолвка эта была, до нѣкоторой степени неожиданна для него? Карлъ отвѣчалъ что женихъ похожъ на жабу (мой милый Карлъ всегда выражается немного странно), а то бы онъ не дался такъ легко въ руки; вѣдь, строго говоря, всю помолвку состряпала матушка, которая конечно не для музыки отправлялась къ Бильзе, а только ради того чтобы выставлять тамъ за показъ свою дочку. Затѣмъ онъ прибавилъ что ему будетъ непріятно если я стану ходить куда бы то ни было съ дѣтьми безъ него.
Я возразила ему что въ этомъ отношеніи онъ можетъ вполнѣ подожиться на меня: мое дѣло позаботиться о томъ чтобы дочери наши не сдѣлали такой партіи, и ужь конечно я сумѣю избѣжать встрѣчи съ молодыми людьми безо всякой будущности. Споръ вашъ однако прекратился не прежде чѣмъ Карлъ замолчалъ. Онъ всегда умолкаетъ когда мы съ нимъ расходимся во мнѣніяхъ, а это-то именно меня и раздражаетъ еще болѣе, потому что въ такихъ случаяхъ я не могу догадаться о чемъ онъ тамъ про себя размышляетъ. Вообще съ мущинами ладить трудно.
По возвращеніи домой Бетти спросила, когда мы снова пойдемъ въ концертъ; папа замѣтилъ ей что случая этого ждать придется еще довольно долго. Бетти скорчила кислую рожину и сказала что она обѣщала Эмилю Бергфельдтъ быть у Бильзе въ слѣдующій четвергъ.
Ну, благодарю покорно, какъ я перепугалась! За то и досталось же отъ меня рѣшительно всѣмъ: Карлу за то что онъ не былъ вмѣстѣ съ вами въ концертѣ, Бетти за то что она посмѣла уговариваться о свиданіи съ Эмилемъ, а Эмми за то что ея дѣло было смотрѣть чтобы сестра не слишкомъ много болтала съ молодымъ человѣкомъ. Всѣмъ было не по себѣ; день такъ славно начался и такъ печально окончился.
Когда мы съ Карломъ остались одни, я сказала ему: «Надо зорко наблюдать за дѣвочками, такія сватовства, какъ сегодня у Бергфельдтъ, для насъ вовсе не подходящія». По мнѣнію же Карла, если мать женщина разумная, такихъ глупостей никогда не можетъ быть, какъ бы молодые люди ни любезничали между собой и какъ бы музыка ни была чувствительна. Желала бы я знать что смыслятъ мущины въ дѣлахъ подобнаго рода?
Чрезъ два года Бергфельдтшинъ Эмиль будетъ ассессоромъ, а Бетти гораздо красивѣе Августы съ ея остроконечными локтями. Что же касается музыки, то дѣйствительно у Бильзе и исполненіе восхитительное, только вотъ литавристъ ужъ слишкомъ сильно колотитъ по инструменту, какъ будто во что бы то ни стало стремится раздробить свои литавры на мелкія части. Отчего бы намъ почаще не посѣщать концертовъ? Нельзя также не согласиться и съ тѣмъ что Эмиль малый красивый и что изъ него современенъ можетъ выйти весьма представительный фельдфебель, а пожалуй даже и лейтенантъ.
Прошелъ значительный промежутокъ времени. Наступило лѣто 1879 года, о которомъ каждый Берлинецъ будетъ вспоминать съ чувствомъ глубокаго удовольствія; въ это лѣто берлинская промышленность, нарядившись въ праздничное платье, ежедневно дѣлала торжественные пріемы на ремесленной выставкѣ, для которой неподалеку отъ вокзала желѣзной дороги было возведено огромное зданіе, окруженное прелестнымъ паркомъ съ цвѣтниками, искусственными фонтанами и всевозможными бесѣдками.
До выставки мѣсто это представляло песчаную пустыню въ частномъ владѣніи, настолько непривлекательную что даже трава росла на ней какъ-то неохотно. И вотъ пустыня, безо всякаго волшебства, только помощью человѣческаго труда и денегъ, была превращена въ чудеснѣйшій садъ. Жаль что въ чужихъ странахъ у насъ нѣтъ земли чтобы тамъ могли свободно развернуться нѣмецкая промышленность и нѣмецкая культура… То-то вышли бы хорошія мѣстечки!
Въ пустырѣ гдѣ разбили садъ для выставки стояли уже готовые, но еще не употребленные въ дѣло своды для желѣзной дороги; ихъ утилизировали для выставки, въ одномъ даже устроили древненѣмецкій погребокъ, въ то время какъ разъ начинали входить въ моду всякія древности. Вѣдь при помощи нѣсколькихъ оконъ съ зелеными стеклами, да горшка съ коричневою краской, можно всякое помѣщеніе передѣлать на древненѣмецкій ладъ.
Въ описываемое нами время берлинскія ремесла праздновали свое торжество, и быстрый разцвѣтъ этой отрасли промышленности слѣдуетъ отчасти приписать выставкѣ, которая какъ живительный солнечный лучъ превратила едва распустившіеся бутоны въ роскошные цвѣты.
Промышленность и ремесла давали празднество, а участіе въ этомъ празднествѣ принималъ весь Берлинъ; въ наиближайшемъ будущемъ ожидался милліонный посѣтитель выставки, котораго предполагалось встрѣтить съ распростертыми объятіями и посадить предъ фотографическимъ аппаратомъ, дабы увѣковѣчить его наружность для благодарнаго потомства. Извѣстность — странная вещь! Есть люди которые всю жизнь, тщетно гонятся за нею, другимъ же она выпадаетъ на долю нежданно-негаданно. Неожиданное же счастіе, говорятъ, самое полное.
Въ числѣ девятисотъ девяносто девяти тысячъ человѣкъ, проходившихъ турникетъ механическаго счетчика прежде чѣмъ составился полный милліонъ, находилось также и семейство Бухгольцъ, какъ мы узнаемъ это изъ письма фрау Вильгельмины, въ которомъ, между прочимъ, она и объясняетъ причину своего долгаго молчанія. Быть-можетъ единственно ея воспоминанія о выставкѣ нельзя назвать ничѣмъ не омраченными. Есть люди которые сами идутъ за встрѣчу огорченіямъ, вмѣсто того чтобъ избѣгать ихъ. По строгомъ изслѣдованіи фактовъ оказывается что комитетъ выставки ничуть не отвѣтственъ за то что нашей пріятельницѣ, фрау Вильгельминѣ Бухгольцъ, пришлось повстрѣчаться на выставкѣ съ довольно сильными огорченіями.
На выставкѣ.
правитьВы вѣроятно уже не разъ думали: что бы это могло значить что фрау Бухгольцъ такъ долго не даетъ о себѣ вѣсточки, вѣдь обыкновенно она охотно берется за перо. Но развѣ можно писать когда схватишь такую желчную лихорадку что приходится обращаться ко врачу, да еще потомъ проколешь себѣ палецъ, пришпиливая гардины? Вѣдь всякій человѣкъ обладаетъ и нервами, и чувствительностью… Нѣтъ, при такихъ обстоятельствахъ и вы не станете писать.
Вы разумѣется спросите: какъ можетъ человѣкъ обладающій, подобно мнѣ, и кротостью и терпѣніемъ, схватить желчную лихорадку? желала бы я знать, кто бы могъ оставаться хладнокровнымъ еслибы съ нимъ произошло то что случилось со мною!
И что же я такое сдѣлала? Ничего, ровнехонько ничего. Я только сказала что Бергфельдтша навязала студенту свою Августу, а кто-то и передалъ ей мое невинное замѣчаніе. Я сказала это безо всякаго дурнаго умысла, вѣдь это же была сущая правда. Но Бергфельдтша страшно на меня обидѣлась, вышла изъ себя и написала мнѣ очень дерзкое письмо, въ которомъ между прочимъ упомянула что еслибы только она захотѣла, то могла бы поразказать о моемъ Карлѣ такія исторіи надъ которыми бы всѣ вдоволь потѣшились. Я показала письмо мужу и сказала ему: «Карлъ, прочти что написала эта особа, а затѣмъ немедленно ступай въ судъ и подай на нее жалобу.»
Карлъ прочелъ письмо и какъ-то лѣниво отвѣчалъ мнѣ что не видитъ въ немъ достаточнаго основанія обращаться къ суду. Мнѣ же это было ударомъ ножа въ сердце: Какъ подкошенная упала я на диванъ и воскликнула: «Стало-быть ты сознаешь за собою вину, прошлое твое небезукоризнѣнно, эта несчастная въ правѣ такъ о тебѣ выражаться! О, Карлъ!» Онъ оправдывался, утверждая что Бергфельдтша только изъ мести такъ безсмысленно на него клевещетъ. Но это успокоило меня только наполовину; а что если она все-таки что-нибудь про и его да знаетъ? Будь у Карла совѣсть совсѣмъ чиста, онъ не побоялся бы навязать ей судъ на шею. Я даже очень ясно замѣтила что онъ какъ будто нѣсколько смутился. Въ эту минуту вошли дѣти, неся кострюлю для душенаго мяса и веревку для вѣшанія бѣлья, которыя я раньше одолжила Бергфельдтшѣ; теперь же она возвращала мнѣ мои вещи съ разными насмѣшливыми замѣчаніями: такъ, она велѣла передать мнѣ что ручка у кострюли была надтреснута еще прежде чѣмъ попала къ ней въ домъ. Это была грубая ложь, и такое коварство съ ея стороны окончательно доканало меня.
Вотъ какимъ образомъ заполучила я свою желчную лихорадку. Пусть Бергфельдтша дастъ отвѣтъ Богу за свои поступки со мною, но я надѣюсь что и на землѣ еще намъ доведется встрѣтиться съ нею съ глазу на глазъ… ужь отчитаю же я ее по своему! У меня въ домѣ всегда все цѣло, всегда все въ порядкѣ.
Когда мнѣ стало нѣсколько полегче и цвѣтъ лица нѣсколько исправился, Карлъ сказалъ мнѣ: «Вильгельмина, что бы немножко поразсѣяться? Не пойти ли намъ вмѣстѣ съ дѣтьми на выставку? за парой грошей у меня дѣло не станетъ, чтобъ отпраздновать выздоровленіе». Въ первую минуту я очень обрадовалась этому предложенію, но вслѣдъ затѣмъ мнѣ пришло въ голову что причина такой любезности со стороны Карла есть сознаніе имъ за собою вины, пробужденное письмомъ Берефельдтши. Я однако и виду не показала что во мнѣ происходитъ, напротивъ даже выказала полную готовность исполнить желаніе моего мужа. Дѣтямъ только-что принесли новыя лѣтнія платья, а мнѣ Карлъ обѣщалъ купить модную японскую шаль, такъ что въ сущности ничто не препятствовало исполненію плана задуманнаго моимъ мужемъ. Но знай я напередъ о томъ что меня ожидало на выставкѣ, разумѣется осталась бы дома!
Не буду останавливаться надъ описаніемъ выставки, для этого нужно перо спеціалиста, но все же скажу что въ общемъ выставка, какъ на меня такъ и на дѣтей, произвела ошеломляющее впечатлѣніе. Карлъ больше насъ бывалъ въ свѣтѣ и, по моему, нѣсколько холодно отнесся къ красотамъ выставки, какъ въ частностяхъ такъ и въ общемъ.
День былъ очень жаркій, и Карлъ предложилъ намъ зайти прохладиться въ пивную; мы не отнѣкивались. Чтобы собственноручно подать намъ прохладительный напитокъ Карлъ прямо направился къ толстому Баварцу, цѣдившему пиво изъ гигантской бочки. Я только-что подумала, какъ милъ и любезенъ мой Карлъ, этотъ образецъ супружеской вѣрности, какъ вдругъ взглядъ мой упалъ на мюнхенскую, одѣтую въ пестрый театральный костюмъ кельнершу, которая, подавая сдачу моему мужу, очень нѣжно ему улыбнулась. Эта улыбка словно ножомъ рѣзнула меня по сердцу, но я оставалась еще довольно спокойною. Въ глубинѣ души, однако, я рѣшила никогда впредь не пускать Карла на выставку одного. Это ужь какъ Богъ святъ!
Неудивительно что при такихъ обстоятельствахъ пиво показалось мнѣ горше полыни. Я не могла пить его, и чтобъ оно не пропадало даромъ, отдала его дѣтямъ.
— Тебѣ не нравится это пиво, Вильгельмина? спросилъ мужъ. — Не попробовать ли намъ другаго, послабѣй?
— Здѣсь слишкомъ сильно печетъ солнце, отвѣтила я, бросая выразительный взглядъ на кельнершу, но Карлъ или не понялъ, или не хотѣлъ понять меня.
— Ну, такъ пройдемте лучше въ Чешскую пивную, сказалъ онъ.
Я рада была поскорѣе уйти отсюда, и мы направились къ Чешской пиввой, гдѣ къ великому вашему удовольствію встрѣтили не только дядю Фрица, но также и Dr. Вренцхена, пользовавшаго меня въ то время какъ дерзкое письмо Бергфельдтши повергло меня на одръ болѣзни. Свиданіе это меня весьма обрадовало, докторъ всегда кажется паціенту какимъ-то сверхъестественнымъ существомъ, ангеломъ-утѣшителемъ, особенно если онъ добръ и внимателенъ къ страждущимъ та умѣетъ какою-нибудь милою шуткой утѣшить и развлечь больнаго. Между нами тотчасъ же завязался пріятный, занимательный разговоръ. А Карлъ и дядя Фрицъ затѣяли споръ, какое пиво лучше, такъ какъ мужъ напиралъ на то что чешское пиво нравится мнѣ больше баварскаго; ахъ, еслибъ онъ зналъ сокровенную причину этого!
Карлъ былъ одного мнѣнія, Фрицъ другаго, и такъ какъ они никакъ не могли между собою столковаться, то братъ мой безбожно предложилъ побиться объ закладъ; мужъ, несмотря на многозначительное покашливанье съ моей стороны, немедленно на это согласился, а докторъ рознялъ имъ руки. Я замѣтила что пора бы намъ однако пойти взглянуть на выставку; но Карлъ заявилъ что будетъ съ Фрицемъ пробовать пиво, чтобы рѣшить кто изъ нихъ выигралъ закладъ, а потому всего лучше будетъ мнѣ одной идти съ дѣтьми осматривать выставку, ровно же въ пять часовъ они оба присоединятся къ намъ въ древненѣмецкомъ погребкѣ. Докторъ предложилъ сопутствовать намъ, такъ какъ онъ вслѣдствіе своей тучности пьетъ Маріенбадскія воды и, какъ онъ шутливо выразился, необходимо должень отказаться отъ удовольствія участвовать въ пивномъ похожденіи. Мужъ мой скроилъ такое вевинное лицо, какъ будто онъ только вчера конфирмовался. Я насквозь видѣла Карла, но старалась владѣть собою. Я не хотѣла показать доктору что нашъ брачный союзъ начинаетъ колебаться въ самомъ своемъ основаніи и даже готовъ пошатнуться: я желала скрыть это отъ доктора, потому что Бетти интересовалась имъ, а Бергфельдтшинъ Эмиль ни въ какомъ случаѣ не могъ быть подходящею для нея партіей: письмо и попорченная кострюля на вѣки разъединили насъ съ этомъ семействомъ. Да и кромѣ того, имѣть въ родствѣ доктора весьма полезно, вѣдь не станетъ же онъ своимъ родственникамъ всякую бездѣлицу ставить въ счетъ.
— Карлъ, обратилась я къ мужу на прощанье, — пожалуйста придерживайся одного сорта, ты знаешь что смѣсь на тебя дурно дѣйствуетъ.
Итакъ докторъ повелъ насъ по выставкѣ. Онъ великолѣпно объяснялъ намъ всѣ видѣнныя нами диковинки. Бетти не выходила изъ безконечнаго изумленія, такъ что мнѣ не разъ пришлось шепнуть ей на ухо: «Да не разѣвай же рта до такой степени; вѣдь это безобразно!» Въ отдѣлѣ мебели я между прочимъ замѣтила что для большинства людей средней руки такіе предметы роскоши совершенно недоступны.
— Съ милымъ рай и въ шалашѣ, улыбнулся на это докторъ.
— Слышишь ли, Бетти, какія прекрасныя у доктора воззрѣнія на жизнь! воскликнула я.
Но вмѣсто того чтобъ и со своей стороны сдѣлать какое-нибудь остроумное замѣчаніе, — вѣдь получаетъ же она журналъ Gartenlaube! Бетти неожиданно и громко захлопнула ротъ: она сдѣлала это съ испуга, вообразивъ что я опять хочу обратиться къ ней съ материнскимъ внушеніемъ за ея ротозейство.
— Бетти совершенно увлечена произведеніями человѣческаго генія въ области промышленности и ремеслъ, поспѣшно сказала я, — и потому только пропустила мимо ушей ваше благонамѣренное замѣчаніе, милый докторъ!
— О, полноте, пустяки, любезно какъ и всегда отвѣчалъ онъ, — это такъ только кажется.
Я тихонько ударила его по рукѣ вѣеромъ, который въ то же время можетъ служить и зонтикомъ, и возразила:
— Совершенно справедливо, главное, разумѣется, въ сродствѣ душъ.
Онъ какъ-то искоса поглядѣлъ на меня сбоку и подмигнулъ однимъ глазомъ. Я уже сбиралась объяснить ему сколько мы даемъ за Бетти и что у насъ еще есть въ виду наслѣдство послѣ тетки изъ Бюцова, какъ вдругъ Эмили громко воскликнула:
— Посмотри, мама, какъ прозрачна вода въ ваннѣ, несмотря на то что теченіе постоянное!
Хоть она моя плоть и кровь, но въ эту минуту я готова была разорвать ее на части за то что своимъ неумѣстнымъ восклицаніемъ она прервала разговоръ отъ котораго зависѣло все счастіе ея сестры. Какъ славно было бы, еслибы Бетти и докторъ ушли съ выставки тайно помолвленными и какъ бы злилась узнавъ объ этомъ Бергфельдтша! Ужъ конечно, если на одну чашку вѣсовъ положить доктора съ его практикой, а за другую голодающаго студеата, послѣдвій безо всякаго сомнѣнія высоко взлетѣлъ бы кверху. Но какъ бы то ни было, разговоръ нашъ оборвался, и возобновитъ его было не легко, тѣмъ болѣе что сердечныя изліянія какъ-то не вяжутся предъ ванной, по крайней мѣрѣ это противно моимъ нѣжнымъ чувствамъ. Удобный случай поймать хорошаго жениха былъ упущенъ: не могу же я нарочно опятъ захворать, а самъ по себѣ докторъ къ намъ не покажется; но я еще разчитывала кое въ чемъ успѣть на возвратномъ пути домой.
Докторъ взглянулъ на часы и сказалъ что теперь какъ разъ время идти къ погребку, гдѣ мы уговорились сойтись съ моимъ мужемъ и дядей Фрицемъ. Итакъ, мы направились въ ту сторону. На прощанье я бросила ваннѣ такой взглядъ отъ котораго она непремѣнно бы распалась надвое еслибы не была такъ прочно сдѣлана. На эту ванну до нѣкоторой степени можно смотрѣть какъ на могилу счастія моей старшей дочери.
Намъ пришлось проходить отдѣломъ спиртныхъ напитковъ, гдѣ экспоненты настоятельно приглашали даромъ пробовать выставленное ими. Докторъ убѣдилъ васъ отвѣдать немножко какого-то дамскаго ликера. Я только-что собралась выразить лестное замѣчаніе насчетъ пріятнаго вкуса этого напитка, какъ вдругъ увидѣла своего Карла, который съ увлеченіемъ пробовалъ разные сорта водки. Я пошла прямо къ нему.
— Карлъ, сказала я, — развѣ это значитъ ожидать насъ въ погребкѣ?
— Ну, такъ что же? воскликнулъ онъ и засмѣялся: — а вѣдь баварское-то пиво все же оказалось самымъ лучшимъ!
— Ты опять ходилъ туда?
— Еще бы, мой ангелъ! отвѣтилъ онъ а ущипнулъ меня за щеку.
— Карлъ! строго воскликнула я. — ты выпилъ лишнее!
— И все еще мало! весело отвѣчалъ онъ.
— А гдѣ же дядя Фрицъ?
— Ну, эта слабосильная команда до ликеровъ добраться уже не могла. Совсѣмъ готовъ, хоть сейчасъ съ него картину пиши!
— Докторъ, сказала я, — возьмите моего мужа подъ руку чтобы дѣти ничего не замѣтили. Онъ очень слабъ желудкомъ.
— О, полноте, пустяки, это такъ только кажется, сказалъ докторъ, схватилъ моего Карла подъ руку и повлекъ за собой.
Въ высшей степени любезно со стороны доктора что онъ такъ возился съ моимъ Карломъ, стараясь обратить его вниманіе на разные предметы, хотя му жъ все продолжалъ стремиться къ ликёрамъ; но докторъ держалъ его крѣпко. Мы очутились въ хирургическомъ отдѣлѣ, помѣщавшемся рядомъ съ отдѣломъ спиртныхъ напитковъ; докторъ принялся объяснять Карлу назначеніе разныхъ ножичковъ, пилочекъ, пинцетовъ, зондовъ, показывалъ ему искусственныя руки и ноги.
— Эка горя-то сколько на землѣ! сказалъ мой Кароъ. — Бѣдное страждущее человѣчество! О, дѣти мои! благодарите Создателя за то что у васъ всѣ члены въ порядкѣ! О, бѣдное страждущее человѣчество! И… ахъ, какъ горя-то много!
Продолжать онъ уже не могъ, потому что въ эту минуту кто-то какъ разъ возлѣ заигралъ на органѣ Коль славенъ нашъ Господь, и это было довершеніемъ всѣхъ нашихъ бѣдствій: окончательно разстроганный Карлъ принялся громко всхлипывать, приговаривая «дѣти, благодарите Создателя, всѣ мы должны благодарить Его!» Онъ упалъ на стоявшій тутъ стулъ и началъ горько и громко рыдать.
Дѣти страшно перепугались.
— Боже мой, что это съ папа? воскликнула Эмми.
— Папа, милый папа! твердила Бетти.
Вокругъ насъ собралась толпа любопытныхъ, и среди нихъ — я думала земля разверзается у меня подъ ногами, — стояли сама Бергфельдтша и ея Августа подъ руку со своимъ тощимъ студентомъ.
— Дѣти! воскликнула я, --заслоните отца! Это вовсе не зрѣлище для людей бездушныхъ и неблаговоспитанныхъ!
— Прошу васъ, господа, проходите! обратился къ толпѣ докторѣ: — господину этому сдѣлалось дурно отъ жары, онъ скоро оправится!
Всѣ разошлись, только одна Бергфельдтша продолжала стоять какъ вкопаная.
— Дурно отъ жары? недовѣрчиво проговорила она, — не отъ голоду ли скорѣе? Когда жена занимается писательствомъ, то нѣтъ ничего удивительнаго что бѣдному мужу приходится ѣсть всякую дрянь… Августа, Францъ, пойдемте! у насъ сегодня къ ужину цыплята и отборная спаржа.
У меня даже языкъ отнялся: Бергфельдтша — и спаржа! Господи Боже мой, да развѣ въ Троицынъ день попадется у нея нѣсколько головокъ спаржи въ супѣ, а то и понюхать-то ее не приходится? Отборная спаржа, скажите пожалуста?! Я готова была заткнуть ей глотку огромнымъ кускомъ синеродистаго кали, который мы осматривали дивясь какое множество людей можно отравить имъ… Органъ между тѣмъ продолжалъ играть, а Карлъ все еще всхлипывалъ о бѣдствіяхъ страждущаго человѣчества…
Когда наконецъ онъ немного успокоился, я его поскорѣе увезла домой, а дѣти вмѣстѣ съ докторомъ остались еще на выставкѣ послушать музыку. Сначала я было хотѣла отказаться отъ рыцарскихъ услугъ доктора въ отношеніи моихъ дочерей, но кончила тѣмъ что уступила его настояніямъ, тѣмъ болѣе что мнѣ показалось будто онъ многозначительно подмигиваетъ мнѣ.
Дома я такъ пробрала своего Карла что онъ былъ совсѣмъ уничтоженъ.
— Возлюбленная моя Вильгельмина, даю тебѣ слово что я больше никогда въ жизни не возьму капли вина въ ротъ.
— И никогда не позволишь Фрицу соблазнять тебя разными пивными?
— Ни за что въ мірѣ!
— И не будешь заигрывать съ баварскою кельнершей?
— Но, Минхенъ…
— И ни съ какою кельнершей вообще?
— Умоляю тебя….
— И пойдешь въ полицію и подашь жалобу на Бергфельдтшу за ея дерзости?
— Все, все обѣщаю тебѣ, Минхенъ, только не это!
— Такъ ты позволишь этой змѣѣ подколодной, этой несносной трещоткѣ оскорблять твою законную супругу?
— Я не могу… я не смѣю подать на нее жалобы.
— Здѣсь что-то кроется. Карлъ, сознайся! вѣдь дѣло идетъ о моемъ счастіи и о счастіи нашихъ дочерей… Что знаетъ о тебѣ Бергфельдтша?
Когда такимъ образомъ я растрогала его до глубины души, онъ наконецъ уступалъ моимъ мольбамъ и разказалъ мнѣ въ чемъ дѣло. Въ ранней молодости, когда они оба еще не были женаты, онъ однажды праздновалъ съ Бергфельдтомъ день своего рожденья; въ тотъ же вечеръ они поссорились съ ночнымъ стражемъ, затѣмъ оба попали въ участокъ, гдѣ имъ и пришлось пробыть до понедѣльника, тогда какъ самая ссора случилась въ субботу вечеромъ. Бергфельдтшѣ все это было извѣстно, и она разчитывала этимъ разказомъ поселить раздоръ между нами.
— Это ничего не значитъ, Карлъ, сказала я, — вѣдь надобно имѣть порядочную долю мужества чтобы затѣять ссору съ ночнымъ стражемъ. У тебя впрочемъ никогда не было недостатка въ мужествѣ; только вотъ бѣда: противъ смѣси ты не можешь устоять!
— Онъ обѣщалъ мнѣ быть осторожвымъ въ этомъ отношеніи и, насколько я его знаю, слово свое сдержитъ.
Я дала ему чашку кофе и рѣшила не только забыть все, но и быть какъ мозкво милѣе съ нимъ: вѣдь онъ дѣйствовалъ не самостоятельно, а подъ вліяніемъ моего братца, Карлъ очень хвалилъ мой кофе и сказалъ что это навѣрное принесетъ ему пользу, такъ какъ ему дѣйствительно что-то нездоровится. Но когда при этихъ словахъ я подошла къ нему и подняла руку съ намѣреніемъ ласково погладить его по головѣ, онъ стремительно отскочилъ отъ меня, какъ бы испугавшись моего движенія.
— Карлъ, укоризненно сказала я ему, — неужели же ты считаешь меня способною на это? неужели ты думаешь что я была бы въ состояніи поднять на тебя руку?
— Мнѣ, право, такъ показалось, Минхенъ. Не сердись на меня за это, нервы какъ-то напряжены у меня сегодня.
— Отъ вина и пива! воскликнула я.
— Весьма возможно, сказалъ онъ, — но сдѣлай одолженіе перестань толковать объ этомъ, мнѣ слишкомъ больно и тяжело это слушать.
Дѣти вернулись, когда мой Карлъ былъ уже въ постели; сегодня онъ легъ раньше обыкновеннаго.
— Ну, весело ли вамъ было? спросила я.
— Да, отвѣчала Эмми, — къ тому же докторъ такъ забавно все подмигивалъ глазомъ.
— Въ самомъ дѣлѣ? Сердце мое, Бетти, скажи мнѣ!
— Да, мама, весь вечеръ подмигивалъ.
— А что же онъ говорилъ при этомъ? поспѣшно спросила я.
— Онъ говорилъ что у него навѣрное будетъ на глазу ячмень! воскликнула Эмми. — Онъ почувствовалъ это еще съ самаго послѣобѣда.
— Ну, разумѣется, сказала я, — ему, какъ доктору, всего лучше знать это.
Затѣмъ я узнала что и на органѣ-то игралъ не кто иной какъ дядя Фрицъ. Славно же и отдѣлала я его за это!
У г. Бухгольца болятъ зубы.
правитьНа прошлой недѣлѣ мы праздновали день нашей свадьбы, въ нынѣшнемъ году онъ вышелъ ужаснѣе всѣхъ въ моей жизни. Этотъ день обыкновенно бываетъ для меня самымъ большимъ праздникомъ, гораздо больше и Свѣтлаго Воскресенья и Троицына дня вмѣстѣ взятыхъ, потому что день этотъ принадлежитъ лично мнѣ, а святымъ этого дня по моему календарю значится мой Карлъ. Пожалуй спросятъ, не принадлежитъ ли этотъ день столько же Карлу, сколько и мнѣ. Безъ сомнѣнія, но не знаю, дала ли я ему столько же счастія, сколько онъ далъ мнѣ. Отъ души желала бы думать что это такъ, но не могу представить себѣ чтобы кто-нибудь могъ испытывать чувство такого полнаго, безконечнаго блаженства, какое я испытывала въ тотъ день когда Карлъ далъ мнѣ свое имя и громко предъ Богомъ и людьми объявилъ что онъ меня любитъ. Присутствующіе смущали меня, я едва могла выговорить свое да, хотя въ то же время отъ избытка счастія готова была закричать на всю церковь.
Всякій разъ, съ наступленіемъ празднованія вашей свадьбы у меня живо воскресаетъ въ памяти тотъ первый торжественный день, какъ будто онъ былъ только вчера. Когда же Карлъ безмолвно обниметъ и поцѣлуетъ меня, мнѣ кажется будто онъ все еще мой женихъ съ миртовою вѣточкой въ петличкѣ, въ бѣломъ галстукѣ, съ вьющимися въ мелкія кольца волосами, несмотря на то что теперь онъ вѣчно въ халатѣ и порядкомъ полысѣлъ…
Въ этотъ день вечеромъ у насъ обыкновенно собираются гости, добрые знакомые и друзья, а къ столу готовится что-нибудь получше. Мой Карлъ порядочный лакомка и я рада когда ему придется что по вкусу. На сей же разъ онъ почти не касался пищи, и это меня сильно заботило.
— Не болитъ ли у тебя что, Карлъ? спросила я его.
— О, нѣтъ, ничего не болитъ, отвѣчалъ онъ, но я все же замѣтила что это О онъ вытянулъ въ половину Фридрихсштрассе. Я продолжала приставать къ нему съ разспросами; сначала онъ отвѣчалъ мнѣ уклончиво, а наконецъ даже и неучтиво.
Во второмъ часу гости разъѣхались. Оставшись съ Карломъ наединѣ, я сдѣлала ему нѣсколько упрековъ за его поведеніе. Онъ отвѣтилъ мнѣ что у него немного болятъ зубы и что вслѣдствіе этого онъ нѣсколько не въ духѣ. Я предложила ему завязать щеку платкомъ, но онъ засмѣялся и отвѣтилъ мнѣ что зубная боль и безъ того скоро пройдетъ.
Я пошла въ кухню отдать поденную плату старухѣ Грунертъ, прачкѣ, которая всегда приходитъ помогать нашей прислугѣ, когда въ домѣ особенно много дѣла. Между прочимъ, я упомянула въ кухнѣ и о томъ что у мужа болятъ зубы. Услыхавъ это, Грунертъ сказала что знаетъ чудесную симпатію противъ зубной боли и что ей ужь не разъ случалось помогать людямъ.
Почему не испытать симпатію, когда это такое дешевое средство?
Карлъ сначала и слышать не хотѣлъ объ этомъ, ro такъ какъ я продолжала настаивать что симпатія не принесетъ вреда, онъ наконецъ согласился чтобы старуха Грунертъ испытала надъ нимъ свое чудесное средство.
Грунертъ знала что въ саду у насъ есть бузиновый кустъ, который былъ необходимъ для ея симпатіи. Она сошла въ садъ, срѣзала тамъ бузиновый прутикъ, поднялась въ комнату моего мужа и принялась сверлить прутикомъ въ зубѣ до тѣхъ поръ пока не показалась кровь. Все это молча. Потомъ она снова сошла въ садъ и льняною ниткой крѣпко привязала прутикъ къ его родной вѣткѣ. Затѣмъ она пришла спросить: прошла ли зубная боль.
— Какъ не пройти! съ раздраженіемъ-крикнудъ Карлъ. — Послѣ вашего сверленія зубы разболѣлись еще сильнѣе прежняго.
На это Грунертъ спокойно замѣтила ему чтобъ онъ потерпѣлъ пока прутикъ приростетъ къ вѣткѣ, послѣ чего боль разомъ какъ рукой сниметъ. Она пожелала ему скораго выздоровленія и ушла домой.
Карлъ страшно бранился, называлъ это нелѣпостью, такъ какъ послѣ симпатіи боль съ каждою минутой становилась все сильнѣе. Я посовѣтывала ему взять въ ротъ теплой воды, что весьма полезно при зубной боли, и отправилась въ кухню кипятить воду.
— Знаете ли, сударыня, сказала мнѣ кухарка, — когда у меня болятъ зубы, я натираю щеку горчичнымъ спиртомъ. Онъ немножко щиплетъ, но за то и помогаетъ же!
По счастью и горчичный спиртъ у нея нашелся, я поблагодарила ее и тотчасъ же отнесла его Карлу.
Желала бы я чтобъ этого вовсе не было: горчичный спиртъ такъ сильно нащипалъ ему щеку что Карлъ закричалъ будто я прижгла ему лицо настоящимъ адскимъ огнемъ. Сперва щека у него покраснѣла какъ вареный ракъ, а вслѣдъ затѣмъ страшно вздулась. Ему пришлось таки завязаться платкомъ, что онъ могъ бы уже давнымъ давно сдѣлать еслибы сразу послушался моего совѣта. Но мущины всегда упрямы, даже когда дѣло касается ихъ личнаго блага.
Съ симпатіей и горчичнымъ спиртомъ мы покончили къ тремъ часамъ ночи и наконецъ легли спать.
Не могу сказать чтобъ я пріятно провела ночь, потому что Карлъ почти вовсе не спалъ, все время ворочался и стоналъ.
Часамъ къ восьми онъ однако уснулъ, и я уже начинала надѣяться что боль его прошла. Въ десять часовъ къ намъ пришла съ нѣсколько позднимъ поздравленіемъ жена полицейскаго надзирателя; она это всего сердца пожалѣла моего Карла и сказала что нѣтъ ничего лучшаго отъ зубной боли какъ настоящая китайская эссенція По-Хо. Мы послали къ ней на квартиру горничную, и та вскорѣ вернулась со стклянкой.
Карлъ между тѣмъ страдалъ ужасно. Я настаивала на эссенціи, онъ же о ней и слышать не хотѣлъ.
— Карлъ, сказала я, — не употребить этого дорогаго лѣкарства, значитъ обидѣть почтенную надзирательшу.
Нѣкоторое время онъ все еще продолжалъ упорствовать, но такъ какъ Китайцы во многомъ умнѣе насъ, онъ наконецъ сдался на мои доводы. Я крѣпко втиснула ему въ зубъ кусочекъ ваты напитанный знаменитою эссенціей.
Онъ страшно отплевывался, но боль прекратилась. Отъ эссенціи у Карла навернулись слезы, но все же онъ улыбался насколько позволяла ему опухоль щеки. Ахъ, милый мой Карлъ! Право, нѣтъ словъ выразить до какой степени мы были признательны доброй надзирательшѣ. Мы проводили ее внизъ по лѣстницѣ, и она, добрая душа, со своей стороны была очень рада что ея средство такъ подѣйствовало; но только-что мы снова поднялись наверхъ, какъ мужъ мой опять принялся стонать и охать. Зубная боль усилилась вдвое противъ прежняго.
Счастливы тѣ у кого умныя дѣти. Бетти вспомнила что у г. Краузе есть гомеопатическая аптечка и что онъ уже не разъ многимъ помогалъ во время болѣзни, а потому тотчасъ же побѣжала къ г. Краузе чтобы попросить его къ намъ.
Г. Краузе — учитель; нельзя не питать довѣрія къ людямъ которые подобно ему все знаютъ, на все имѣютъ разумныя основанія и даже въ послѣднюю войну были главными виновниками нашихъ побѣдъ, которыхъ мы никогда бы не достигли безъ ихъ помощи. Г. Краузе необыкновенно далеко ушелъ въ наукѣ и самъ вовсе не вѣритъ докторамъ. Что до меня, я также стою за домашнія средства.
Скоро пришелъ г. Краузе со своею аптечкой и гомеопатическимъ лѣчебникомъ, готовый по чувству истиннаго человѣколюбія оказать помощь страждущему ближвему. Мужъ мой съ опухшею щекой сидѣлъ на диванѣ и былъ очень раздраженъ, но благодаря тому что хорошо смотрѣть онъ могъ только однимъ глазомъ, такъ какъ другой сильно опухъ, казалось будто онъ даже весело улыбается.
— Ахъ, любезнѣйшій, г. Бухгольцъ, обратился къ нему г. Краузе, — несмотря ни на что, всегда въ духѣ, хвалю!
— Мнѣ вовсе не до шутокъ, угрюмо отвѣчалъ мой Карлъ. — А ужь если вы хотите оказать мнѣ услугу, то сдѣлайте одолжніе пошлите за докторомъ.
— За докторомъ? улыбнулся г. Краузе. — Надѣюсь что намъ не будетъ никакой надобности обращаться къ доктору. Докторамъ совершенно невѣдомы тайны природы, всѣ свои познанія они извлекаютъ изъ рѣзанія кошекъ и собакъ, а болѣзней все-таки лѣчить не умѣютъ. И чего только ни даютъ они своимъ паціентамъ, самыя сильныя средства, всевозможные яды, которые неизбѣжно влекутъ за собой неизлѣчимыя болѣзни. Гомеопатія же, наоборотъ, предоставляетъ самой натурѣ бороться съ недугомъ.
— Можетъ-быть прутиками или горчичнымъ спиртомъ? простоналъ мой мужъ.
Г. Краузе улыбнулся.
— Гомеопатія лѣчитъ лишь принципомъ лѣкарства, поучительно сказалъ онъ. — вообразите себѣ бутыль величиной съ луну, полную водой, и затѣмъ въ ней разведенную одну каплю лѣкарства и вы получите гомеопатическое средство.
— Господи Боже мой! воскликнула я, — кто же въ силахъ взболтнуть эту луну?
— Это только образное выраженіе, любезнѣйшая фрау Бухгольцъ, отвѣчалъ г. Краузе. — Изслѣдуемъ однако симптомы болѣзни чтобъ опредѣлитъ средства къ которымъ намъ слѣдуетъ прибѣгнуть. Есть у васъ дупло въ зубѣ?
— Съ тѣхъ поръ какъ Грунертъ убралась, кажется нѣтъ.
— Итакъ дупла нѣтъ. Какъ переходитъ боль, справа налѣво или слѣва направо?
— Какъ засѣла такъ и сидитъ на мѣстѣ.
— Ага! въ такихъ случаяхъ употребляется pulsatüla. Опухоль щеки указываетъ на простуду, слѣдовательно будемъ поперемѣнно употреблять аконитъ и pulsatüla.
— Позвольте, щека распухла отъ горчичнаго спирта.
— Въ такомъ случаѣ прежде всего слѣдуетъ принять камфоры, дабы изгнать изъ организма горчичный ядъ.
Съ этими словами г. Краузе открылъ свою карманную аптеку и заставилъ моего мужа проглотить три маленькія бѣленькія крупинки; затѣмъ онъ развелъ въ стаканѣ воды еще три крупинки и велѣлъ Карлу каждый часъ отпивалъ по глотку этой воды. Сначала боль страшно усилится, что вполнѣ естественно, такъ какъ принципъ лѣкарства вступитъ въ борьбу съ принципомъ болѣзни. Затѣмъ всѣ страданія разомъ какъ бы чудомъ прекратятся. Онъ запретилъ Карлу табакъ, чай, кофе, кислоты, пряности и между прочимъ настой изъ ромашки, дурныя послѣдствія коего изгоняются только цѣлыми годами лѣченія. Послѣ этого онъ ушелъ.
Мужъ мой аккуратно по часамъ принималъ лѣкарство: страданія съ минуты на минуту становились все нестерпимѣе.
— Слава Богу, сказала я, — принципы борятся между собою, скоро наступитъ облегченіе.
Мой бѣдный Карлъ стоналъ приводя меня этимъ въ полное отчаяніе. То ходилъ онъ взадъ и впередъ по комнатѣ, то садился, то ложился на диванъ и забивался головой въ самый уголъ.
— Нѣтъ моихъ силъ больше терпѣть! кричалъ онъ.
— Успокойся, мой неоцѣненный Карлъ! Вѣдь ты же слышалъ сначала боль должна усилиться, а потомъ уже пройти. Еще глотокъ приготовленнаго г. Краузе лѣкарства, и пусть оно хорошенько подѣйствуетъ.
Съ часа на часъ мы все ждали облегченія, во боль не утихала, а продолжала усиливаться. Мужу моему хотѣлось курить, но это было запрещено. За обѣдомъ у васъ было его любимое блюдо, душеное мясо съ кислымъ соусомъ, ѣсть его ему также было нельзя, Карлъ страшно свирѣпствовалъ на то что ему приходилось пробавляться однимъ молокомъ съ сухарями.
Наконецъ Эмми пришло въ голову что г. Краузе изгналъ изъ организма только горчичный ядъ, а По-Хо еще сидитъ въ немъ и можетъ-быть препятствуетъ измѣненію. Она поспѣшила къ г. Краузе чтобы посовѣтоваться съ нимъ объ этомъ. Долго мы ждали ея, наконецъ она возвратилась и сообщила что г. Краузе искалъ въ своемъ лѣчебникѣ средство противъ По-Хо, но безуспѣшно, и полагаетъ что именно По-Хо и вредитъ дѣйствію его лѣкарства: гомеопатія очевидно въ данномъ случаѣ безсильна.
Терпѣніе моего мужа наконецъ лопнуло, онъ назвалъ Эмми индюшкой, а меня глупою курицей. Точно дикій звѣрь метался онъ по комнатѣ, рвался какъ тигръ въ клѣткѣ. Я ударилась въ слезы, дочь плакала вмѣстѣ со мной.
— Карлъ, говорила я, — такова награда и мнѣ и нашему ребенку! О, какой ты безчувственный! Вѣдь мы изо всѣхъ силъ стараемся утишить твои страданія. Такъ поступитъ развѣ извергъ. У тебя нѣтъ сердца, ты не жалѣешь васъ, бѣдныхъ, слабыхъ созданій. Карлъ, ты грѣшишь и противъ меня и противъ дочери!
Онъ не отвѣчалъ; когда же изъ-за мокраго платка я сквозь слезы взглянула въ его сторону, то увидѣла что мой Карлъ отъ боли стоитъ на головѣ посрединѣ дивана. Это было потрясающее душу зрѣлище! Что можетъ быть ужаснѣе, какъ видѣть своего мужа, отца своихъ дѣтей, представителя цѣлаго округа, избирателя, стоящимъ на головѣ и болтающимъ въ воздухѣ ногами? Я въ ужасѣ громко вскрикнула.
Въ эту минуту въ комнату вошелъ дядя Фрицъ.
— Это что за представленіе! со смѣхомъ воскликнулъ онъ, глядя на эту картину семейнаго отчаянія.
Съ большимъ трудомъ удалось вамъ объяснить ему въ чемъ дѣло, такъ какъ обѣ мы захлебывались отъ слезъ, мужъ мой издавалъ одни нечленораздѣльные звуки, а дядя Фрицъ просто умиралъ отъ смѣха.
— Карлъ, старый дружище, наконецъ проговорилъ онъ, — да чѣмъ же это довели тебя до такого состоянія?
— Только домашними средствами.
— Отчего же вы не послали за Dr. Вренцхеномъ? спросилъ дядя Фрицъ.
— Кто же это сразу посылаетъ за врачемъ? кинула я ему. — А домашнія-то средства на что?
— Какъ вижу, на то чтобы мучитъ и истязать мужа, отвѣчалъ мнѣ братецъ.
Дядя Фрицъ побранилъ моего Карла за то что онъ позволила старымъ дурамъ (это его подлинное выраженіе) умничать надъ собой, потомъ заставилъ его одѣться для того чтобъ ѣхать къ зубному врачу, такъ какъ онъ почему-то. вообразилъ будто Dr. Вренцхенъ лѣчитъ лишь внутреннія болѣзни.
Это было мнѣ ужь вовсе не на руку: еслибы Dr. Вренцхенъ пріѣхалъ къ вамъ, онъ имѣлъ бы случай побесѣдовать съ Бетти; но вамъ слабымъ женщинамъ вѣчно суждено покоряться грубой силѣ.
Фрицъ уѣхалъ съ Карломъ, а чрезъ часъ они оба вернулись домой. Мой Карлъ освободился и отъ страданій, и отъ зуба. Онъ точно разомъ весь переродился. Но какъ бы-то ни было, новый годъ вашего супружества начался печально, не такъ какъ предшедшіе: Карлъ былъ слишкомъ жестокъ ко мнѣ, чего я не въ силахъ скоро простить ему… А ужь какъ мы старались помочь ему.
Исторія о привидѣніи.
правитьЯ давнымъ бы давно написала вамъ еслибы произошло что-либо стоящее вниманія, но благодаря Бога все у насъ шло своимъ чередомъ и не случалось ничего такого что могло бы показаться вамъ интереснымъ. На дняхъ только у моего мужа вдругъ сдѣлался пострѣлъ, но и эта бѣда миновала какъ только ему поставили шестнадцать сухихъ банокъ на поясницу. Къ домашнимъ средствамъ у меня теперь сердце какъ-то меньше лежитъ, хотя въ нѣкоторыхъ случаяхъ они и оказываются весьма дѣйствительными.
Карлу моему пришлось сидѣть дома. Мы отнюдь на это не разчитывали: это лишило насъ возможности шить халатъ, который мы желали сюрпризомъ подвести ему къ Рождеству.. Сколько нужно времени на халатъ вокругъ котораго идетъ бархатная кайма съ шелковою вышивкой гладью, этого я не могу растолковать вамъ, потому что мущины ровно ничего не смыслятъ въ женскихъ рукодѣльяхъ, какъ бы образованы и учены они не были. «Дѣти, сказала я дочерямъ, вамъ вѣдь не успѣть кончить папашинаго халата, гдѣ же выбрать время на его работу, когда папа цѣлыми днями сидитъ безвыходно дома? Не лучше ли намъ пойти сегодня вечеромъ къ Іоахимсамъ, тѣмъ болѣе что мы у нихъ давно не были?» Дочери мои очень обрадовались этому предложенію, такъ какъ онѣ очень любятъ бывать въ домѣ Dr. Іоахимса. Жена его другъ моей юности; замужъ мы съ ней вышли почти въ одно и то же время, дочери наши почти однихъ лѣтъ и даже носятъ одинаковыя имена. Карлъ, разумѣется, отнесся къ нашему предложенію довольно кисло, ему вовсе не хотѣлось провести весь вечеръ въ полномъ одиночествѣ; но такъ какъ я ему объявила что рѣшеніе мое непреложно, то ему не оставалось ничего иного какъ покориться своей участи. Вообще слѣдуетъ сказать что послѣ случившагося съ нимъ на выставкѣ приключенія, когда дядя Фрицъ увлекъ его въ пивное похожденіе, мужъ сдѣлался несравненно податливѣе прежняго, за что я втайнѣ благодарю провидѣніе, ибо безъ его предусмотрительности никогда бы не произошло въ Карлѣ этой благой перемѣны.
Когда мы пришли къ Іоахимсамъ, радость свиданія; была обоюдная. Самого доктора не было дома, онъ ушелъ на засѣданіе своего округа, гдѣ одинъ весьма вліятельный политикъ долженъ былъ читать докладъ «О необходимости надзора за содержаніемъ дрожекъ для охраненія сѣдоковъ отъ несчастныхъ случаевъ». Такимъ образомъ мы были совершенно одни, могли безъ помѣхи готовить рождественскіе подарки и вполнѣ откровенно по душѣ болтать между собою. Итакъ, мы очень благодушно провели вечеръ, усердно работая и въ то же время занимая другъ друга пріятными разговорами. Да и чего въ самомъ дѣлѣ не придумаешь чтобъ угодить другу?
Докторша спросила меня, придетъ ли за нами Карлъ чтобы проводить васъ домой. Я ей отвѣтила что у него пострѣлъ который приключился съ нимъ такъ неожиданно, точно по колдовству.
— Знаю, знаю, засмѣялась докторша, — ты всегда была суевѣрна, Вильгельмина. Но если ты вѣришь еще и въ колдовство, это уже черезчуръ!
— Собственно въ колдовство я не вѣрю, отвѣчала я, — но нельзя же не согласиться съ тѣмъ что существуетъ многое чего разумъ человѣческій не въ силахъ постигнуть, даже самъ дядя Фрицъ не сумѣетъ всего объяснить, онъ который, какъ извѣстно, все лучше всѣхъ знаетъ и понимаетъ.
Докторша опять засмѣялась.
— Въ мірѣ все естественно, сказала она.
— Неужели? возразила я, — а вотъ въ Бюловштрассе, у Кулекъ, такъ въ столѣ сидитъ духъ умершаго гробовщика, и когда вокругъ этого стола составятъ цѣпь изъ рукъ, то явственно слышно какъ гробовщикъ работаетъ, пилитъ пилой и стучитъ молоткомъ.
— А, такъ у Кулекъ занимаются спиритизмомъ?
— Почему бы нѣтъ? Всѣ высокопоставленныя лица занимаются вызываніемъ духовъ и животнымъ магнетизмомъ, а Кулекъ страсть какъ любятъ разыгрывать изъ себя аристократовъ. У барона Г. недавно погрузили въ магнетическій сонъ лакея и заставили его съѣсть столько сыраго картофеля вмѣсто грушъ что послѣ того онъ цѣлые два дня пролежалъ въ постели больной.
— По моему, непростительное легкомысліе злоупотреблять такъ здоровьемъ своего ближняго.
— О, нѣтъ, не говори этого! Вѣдь это дѣлается на пользу науки, поэтому-то и дядя Фрицъ не пропускаетъ ни одного спиритическаго сеанса у Кулекъ. Онъ говоритъ что фрейлейнъ Кулекъ замѣчательный медіумъ.
— Дядя Фрицъ говоритъ что она теперь ужь совсѣмъ взрослая и хороша какъ картинка, перебила меня Бетти.
— Ага! замѣтила докторша.
— Это сюда не относится, сказала я, но въ глубинѣ души рѣшила обо всемъ допросить Фрица: Кулекъ для насъ вовсе не подходящая родня, положимъ они живутъ открыто та на широкую ногу, но состояніе ихъ пустячное, такъ какъ они понесли большіе убытки.
Въ то время какъ я размышляла про себя о томъ что я скажу Фрицу, вдругъ раздался какой-то странный вой.
— Господи! невольно вздрогнула я, — что это такое?
— Это наша собака, отвѣчала мнѣ старшая докторская дочка. — Мы заперли ее въ папашинъ кабинетъ, вѣрно тамъ погасла лампа.
— Что же такое что лампа погасла? спросила я.
— Собака ваша не любитъ оставаться въ темнотѣ одна, пояснила мнѣ докторша, — она боится темноты и начинаетъ выть. Въ этомъ впрочемъ нѣтъ ничего сверхъестественнаго, милая Вильгельмина.
Дѣйствительно, какъ только снова зажгли лампу собака успокоилась и перестала выть.
— Нѣкоторые, начала я, — полагаютъ что собаки способны видѣть духовъ. Можетъ-быть и вашей собакѣ представляется въ темнотѣ что-нибудь такое что наводитъ на нее страхъ.
— Можетъ-быть ей является сѣрая женщина, сказала докторша.
— Какая сѣрая женщина?
— Ты знаешь, Вильгельмина, я не вѣрю ни въ духовъ, ни въ привидѣній, а между тѣмъ мнѣ не разъ приходилось видѣть удивительныя вещи и даже вотъ опять весьма недавно. Ко мнѣ по ночамъ приходитъ сѣрая женщина, несмотря на то что всѣ двери заперты.
— Женщина и сквозь запертыя двери! воскликнула я, чувствуя что вся холодѣю.
— Я просыпаюсь среди ночи тотчасъ же какъ только появляется эта женщина, разказывала намъ докторша, — я чувствую ея приближеніе и помимо воли встаю съ постели. Я совершенно ясно вижу какъ эта женщина высовываетъ голову изъ-за полуотворенной двери и заглядываетъ въ комнату…
— Къ тебѣ въ спальню?
— Нѣтъ, сюда, вотъ въ эту самую комнату.
— И ты встаешь?
— Разумѣется, чтобы затворить дверь.
— И идешь сюда?
— Ну, конечно! Но когда я пытаюсь затворить дверь, женщина продолжаетъ держать голову въ двери и несмотря ни на какія усилія я не могу затворить двери.
— А привидѣніе такъ и стоитъ передъ тобою?
— Да, и почти вплотную.
— И ты не кричишь?
— Зачѣмъ мнѣ кричать, когда я вовсе ея не боюсь.
— А какого же вида эта женщина?
— Худая и безобразная, съ глубокими глазными впадинами, гдѣ вмѣсто глазъ какой-то прахъ, съ ощереннымъ ртомъ и желтыми рѣдкими клыками. На головѣ у нея сѣрый платокъ и голова тоже совсѣмъ сѣрая, точно золой посыпана. Рукъ ея не видно, онѣ спрятаны, а на тощихъ ногахъ у нея надѣты какіе-то старомодные башмаки.
— И такое чудище просовываетъ сюда въ дверь голову? Когда же наконецъ оно скрывается?
— Сначала я силюсь просто затворить дверь, а когда она не подается, я тычу свѣчкой прямо въ лицо сѣрой женщинѣ, пламя колеблется, тянется прямо къ ней и женщина исчезаетъ, дверь оказывается запертою, а я снова ложусь спать.
— И ты часто видаешь это привидѣніе?
— Очень часто. Мужъ мой однако полагаетъ что это не что иное какъ кошмаръ, я со своей стороны думаю то же.
— Нѣтъ, это недостаточное объясненіе. Вѣдь ты не спишь, въ рукахъ у тебя свѣча, а дверь не затворяется. Нѣтъ, это привидѣніе. Въ мірѣ положительно существуютъ необъяснимыя, непостижимыя вещи.
— По мнѣ, пожалуй, пусть и какъ, засмѣялась докторша, — когда женщина снова явится мнѣ, я непремѣнно скажу: поди къ моей пріятельницѣ, Вильгельминѣ Бухгольцъ, ей очень хочется съ тобою познакомиться!
— Ради Бога! воскликнула я, — я просто умру со страха!
Мнѣ было очень не по себѣ: ужь если докторша, не вѣрящая въ привидѣнія, собственными глазами видаетъ подобныя явленія, то сомнѣваться въ ихъ существованіи нельзя. Меня это положительно удручало. Я стала сбираться домой, время было уже позднее, и мнѣ то и дѣло мерещилось будто дверь отворяется и изъ-за нея показывается голова страшной женщины. Когда мы были уже на улицѣ, докторша крикнула намъ вслѣдъ: «Вильгельмина, а я все-таки пришлю къ тебѣ свою сѣрую женщину!» Это напугало насъ до такой степени что и я, и дѣти всю дорогу домой бѣжали бѣгомъ.
Несмотря на то что отъ страха меня била лихорадка, я сказала дѣтямъ, отпуская ихъ спать, чтобъ они не боялись. Карлъ уже спалъ крѣпкимъ сномъ, но я разбудила его чтобы разказать ему исторію о привидѣніи и спросить его что онъ объ этомъ думаетъ.
— Ахъ, Вильгельмина, зачѣмъ ты меня разбудила, я такъ сладко спалъ! съ упрекомъ сказалъ онъ.
— Но мнѣ страшно, Карлъ! Пожалуста, не спи! Ты у алтаря передъ Богомъ и людьми клялся заботиться обо мнѣ.
— Положимъ, но изъ этого вовсе не слѣдуетъ чтобъ я обѣщалъ не спать по ночамъ.
— О, Карлъ, развѣ пасторъ не говорилъ что мужъ долженъ быть защитникомъ и покровителемъ своей жены, прибѣжищемъ ея въ бѣдѣ и опасности?
— Ужь если кто теперь въ бѣдѣ, такъ конечно я съ моимъ пострѣломъ, а что касается опасности, то я ея вовсе не вижу.
— Мнѣ страшно и этого достаточно. Вдругъ появится женщина?
— Не мѣшай мнѣ спать, Вильгельмина.
— Во всякомъ случаѣ ты не долженъ спать, пока и я не лягу. Не знаешь ли ты, милый Карлъ, какой-нибудь молитвы, какого-нибудь гимна наизустъ? Читай его пожалуста вслухъ пока я буду расчесывать волосы.
— Вильгельмина, ты съ ума сошла!
— Нѣтъ Карлъ, вовсе нѣтъ, я только просто ужасно боюсь. Когда я лягу, это пройдетъ. Если тогда и придетъ женщина, я спрячусь съ головой подъ одѣяло. Пожалуста Карлъ прочти хоть одинъ стихъ. Докторша обѣщала прислать ко мнѣ эту женщину, а теперь уже двѣнадцатый часъ. Одинъ только стихъ дорогой мой Карлъ! привидѣніе не терпитъ ни Библіи, ни гимновъ.
Карлъ наконецъ сдался на мои мольбы и принялся читать утренній гимнъ. Къ сожалѣнію, изъ этого прекраснаго гимна онъ зналъ и повторялъ только первый стихъ. Разумѣется это не много, но все же лучше чѣмъ ничего.
Собравъ все свое мужество, я сѣла передъ туалетнымъ столикомъ и стала разчесывать волосы. Гляжу я въ зеркало и вдругъ къ своему ужасу вижу что дверь тихонько отворяется. Я не могу ни пошевельнуться, ни издать ни единаго звука. Я сижу точно окаменѣлая и не могу глазъ отвести отъ зеркала. Вдругъ раздается шорохъ, дверь еще чуть-чуть пріотворяется и въ ней появляется голова, она медленно высовывается изъ-за двери… Женщина, ужасная женщина, это она! Еще секунда, и она вошла бы въ спальню. Съ громкимъ крикомъ вскакиваю я и бросаюсь къ двери, хочу захлопнуть се, она не подается. Собравъ всѣ силы, я дѣлаю отчаянную попытку и наваливаюсь на дверь… Вдругъ привидѣніе испускаетъ пронзительный крикъ:
— Ай, мама, задавила до смерти!
При моемъ крикѣ Карлъ, несмотря на свой пострѣлъ, также поднялся съ постели.
— Господи, да что же это такое? въ свою очередь закричалъ и онъ.
— Не знаю, пробормотала я; — сначала въ двери была женщина, а потомъ оказалась Бетти.
Бѣдное мое дитя лежало за полу, держась обѣими руками за голову. Сама я была въ полусознательномъ состояніи, а колѣнки у меня такъ и дрожали.
— Смерть моя, проговорила я, — Бетти — какъ ты меня напутала!
— Ахъ, мама, сказала бѣдняжка, — когда мы собирались уходить отъ докторши, я нечаянно положила къ тебѣ въ карманъ работу которую готовила тебѣ къ Рождеству. Мнѣ не хотѣлось чтобы ты видѣла ее, а потому я и вздумала тихонько прокрасться сюда и вынуть ее изъ твоего кармана. Но… ахъ, какъ мнѣ больно ухо!
Я взяла свѣчу и стала осматривать свою несчастную дѣвочку. На лбу у ней была шишка, а ухо все въ крови. Это я со страха такъ изуродовала свою бѣдную Бетти; слава Богу еще что не оказалось никакого особенно серіозваго поврежденія.
— Вотъ что значитъ суевѣріе, сказалъ мой мужъ.
— Карлъ, воскликнула я, — какъ это ты стоишь полуодѣтый, вѣдь на дворѣ 12® мороза. Я сдѣлаю Бетти перевязку съ арникой, а завтра утромъ пошлемъ за докторомъ Вренцхенъ.
Понемногу мы всѣ успокоились и легли спать. На утро пріѣхалъ докторъ Вренцхенъ; онъ нашелъ рану Бетти вовсе не опасною и несмотря на это былъ очень внимателенъ къ своей больной. За это я пригласила его обѣдать въ воскресенье. Когда я его спросила о томъ какія его любимыя кушанья, онъ отвѣтилъ мнѣ:
— Телятина моя единственная страсть.
Разумѣется, телятина ему и будетъ. Кто знаетъ, можетъ быть исторія съ привидѣніемъ будетъ еще имѣть для насъ очень пріятныя послѣдствія.
Канунъ Сильвестрова дня.
правитьКанунъ Сильвестрова дня обыкновенно мы справляемъ поочередно: одинъ годъ мы всѣ сбираемся у Краузе, другой годъ у Бергфельдтовъ, а третій годъ у насъ. Въ прошломъ годъ мы справляли канунъ Сильвестрова дня, теперь очередь была за Краузе. Но какъ быть съ Бергфельдтами?
Бергфельдтша нанесла мнѣ слишкомъ смертельную обиду; нѣтъ словъ передать до какой степени въ то время я разозлилась: еслибъ она у моихъ ногъ умирала отъ жажды и умоляла бы меня подать ей каплю воды, я подала бы ей купороснаго масла! Впрочемъ, такія чувства волновали меня только въ первую минуту и безъ сомнѣнія они-то и были причиной моей желчной лихорадки; теперь же, нѣсколько успокоившись и оправившись послѣ болѣзни, я стала несравненно хладнокровнѣе и мнѣ даже совѣстно что подобныя чувства могли бушевать у меня въ груди. Однако я этимъ вовсе не желаю сказать чтобы Бергфельдтша была совершенно права; напротивъ, она первая затѣяла ссору.
Итакъ очередь была за Краузе. Г. Краузе пришелъ приглашать насъ къ себѣ на вечеръ, и Карлъ необдуманно принялъ приглашеніе.
— Карлъ, нѣсколько рѣзко обратилась я къ нему, — а тебѣ извѣстно: будетъ или нѣтъ на этомъ вечерѣ Бергфельдтша?
— Разумѣется будетъ, сухо отвѣчалъ мнѣ мужъ, — мы каждый годъ проводимъ этотъ вечеръ всѣ вмѣстѣ, и нынѣшній годъ не будетъ исключеніемъ.
Онъ сказалъ это такъ рѣшительно какъ давно не говорилъ. Я посмотрѣла ему прямо въ глаза, но хоть этотъ взглядъ и хорошо знакомъ Карлу, онъ спокойно выдержалъ его и не опустилъ своихъ глазъ.
— Такъ вотъ какъ! воскликнула я. Болѣе я не сказала ни слова, но въ этомъ восклицаніи было нѣчто порядкомъ таки подѣйствовавшее на Карла, я ясно видѣла что съ испугу у него даже разомъ въ горлѣ пересохло.
— Любезнѣйшая фрау Бухгольцъ, вмѣшался г. Краузе. — Неужели вы не въ силахъ простить? И такъ въ мірѣ много раздоровъ, ненависти и вражды… Неужели вы допустите демоновъ зла сѣять плевелы, разрушать семейную жизнь, порывать долголѣтнія связи любви и дружбы, которыя выпадаютъ вамъ на долю въ этой юдоли бѣдствій и зла?!
Нѣкоторое время я боролась сама съ собою.
— Нѣтъ, наконецъ сказала я, — я не желаю имѣть никакого дѣла съ демонами, довольно съ меня и того что намедни мнѣ явилась эта сѣрая женщина! Никто не упрекнетъ меня въ недостаткѣ гуманности. Вы такъ превосходно говорили, г. Краузе, что съ моей стороны было бы неприлично упорствовать!.. Но разумѣется Бергфельдтша первая должна сдѣлать шагъ къ примиренію, иначе все останется по старому.
Г. Краузе поручился за Бергфельдтшу, и я обѣщала ему что мы всѣ будемъ у нихъ справлять кавунъ Сильвестрова дня.
Едва успѣлъ г. Краузе уйти отъ васъ, я сказала Карлу:
— Онъ правъ, худой миръ лучше доброй ссоры. Но слѣдуетъ позаботиться о томъ чтобы дѣтямъ были готовы ихъ новыя праздничныя платья, а я надѣну медальйонъ съ брилліантомъ что ты недавно подарилъ мнѣ. Такого великолѣпія Бергфельдтамъ разумѣется не видать какъ своихъ ушей.
Наступилъ вечеръ.
— Боюсь, сказала я, — какъ бы намъ не придти первыми; это не по-великосвѣтски.
— Какъ хочешь, отвѣчалъ Карлъ, — но подумай, вѣдь это не выѣздъ въ большой свѣтъ, а посѣщеніе дружескаго кружка.
Но я твердо продолжала стоять на своемъ, и мы до того долго оставались у себя дома что за нами наконецъ прибѣжалъ маленькій Эдуардъ, говоря что всѣ уже собрались, что битыя сливки уже начали таять и что гжа Краузе по этому случаю въ полномъ отчаяніи. Наконецъ мы двинулись въ путь и благополучно прибыли къ Краузе. Мужа я пропустила впередъ, а за нимъ уже шла и сама въ сопровожденіи своихъ дочерей. На мнѣ было свѣтлосѣрое шумящее шелковое платье съ вырѣзомъ спереди, а на шеѣ дорогой подаренный мнѣ Карломъ медальйонъ; дочери мои также были одѣты весьма нарядно и очень къ лицу. При нашемъ появленіи всѣ встали; мы поздоровались. Краузе привѣтствовали насъ весьма сердечно, точно также и г. Бергфельдтъ, но сама Бергфельдтша сдѣлала только легкій поклонъ, отъ котораго такъ и вѣяло крещенскимъ холодомъ. У меня отъ этого поклона просто сперлось въ груди дыханіе, а Краузе еще усадила меня рядомъ съ Бергфельдтшей на диванъ. Это было очень рѣшительное дѣйствіе съ ея стороны; всѣ это поняли, смутились и замолчали; по залѣ пролетѣлъ тихій ангелъ. Вдругъ дядя Фрицъ неожиданно и громко прервалъ это для всѣхъ тягостное молчаніе.
— А мы еще отъ души повеселимся сегодня! воскликнулъ онъ.
Всѣ засмѣялись, только я да Бергфельдтша красные какъ піоны сидѣли на своемъ диванѣ. Такъ какъ дѣло теперь шло о томъ чтобы доказать, которая изъ васъ двухъ благовоспитаннѣе, то я и рѣшилась проговорить: «Разумѣется, повеселимся!» а Бергфельдтша со своей стороны замѣтила: «Вѣдь встрѣчать Новый Годъ приходится всего только разъ въ году!» Всѣ это единогласно подтвердили. Подали чай, потомъ вишневый мармеладъ съ битыми сливками для дамъ и пиво для мущинъ и прежде чѣмъ я успѣла хорошенько опомниться мы уже бесѣдовали съ Бергфельдтшей точь точь какъ въ былыя времена. Молодежь между тѣмъ играла въ странствующій по рукамъ талеръ; дядя Фрицъ, принявъ участіе въ игрѣ, то и дѣло смѣшилъ всѣхъ; мы, старшіе, разговаривали между собою о разныхъ разностяхъ, и время до ужина пролетѣло совершенно незамѣтно. Бергфельдтша разказала мнѣ что студентъ ихъ, г. Вейгельдтъ, оказался весьма милымъ и хорошимъ молодымъ человѣкомъ, къ будущему году ему по всей вѣроятности удастся получить ассессора и тогда онъ можетъ жениться на Августѣ; между прочимъ, она непремѣнно настаивала на томъ чтобъ я дала ей слово быть на свадьбѣ ея дочери. Все между вами было совсѣмъ по старому. Г. Краузе переговорилъ съ нею, и изъ этого можно было ясно заключить какъ много хорошаго можетъ сдѣлать умный человѣкъ, когда вздумаетъ воспользоваться благопріятнымъ къ тому случаемъ. Въ эту минуту мнѣ очень хотѣлось чтобы мой Карлъ въ этомъ отношеніи сколько-нибудь походилъ на г. Краузе, хотя во всемъ остальномъ я очень довольна своимъ мужемъ.
За ужиномъ все было прекрасно. Правда, было немножко тѣсновато, но говоритъ же пословица въ тѣснотѣ да не въ обидѣ. Первымъ кушаньемъ было мучное блюдо, вторымъ — разварной карпъ съ хрѣномъ, третьимъ — шпигованный бокъ съ компотомъ и въ заключеніе мороженое. Посрединѣ стола стояла огромная миска съ пуншемъ, которымъ г. Краузе и дядя Фрицъ усердно угощали, а когда они его весь опорожнили, то фрау Краузе снова налила миску до самыхъ краевъ. Съ каждою минутой оживленіе за столомъ становилось все замѣтнее. Въ перемѣну между блюдами мы пѣли пѣсни, а дядя Фрицъ акомпанировалъ нашему пѣнію на фортепіано. Передъ рыбой мы пѣли Да здравствуетъ пѣнный кубокъ вина, а передъ жаркимъ Въ Линденау мы всѣ идемъ! Дядя Фрицъ присочинилъ къ этой пѣснѣ экспромтомъ множество новыхъ куплетовъ, онъ исполнялъ ихъ solo, а мы всѣ по окончаніи каждаго куплета подхватывали припѣвъ. И какъ же мы всѣ веселились и хохотали! Одинъ куплетъ онъ сочинилъ на меня; въ немъ говорилось что мои произведенія будутъ читаться всюду, даже въ Линденау. Было очень весело и оживленно, даже маленькій Эдуардъ подпѣвалъ вслѣдъ за другими и потомъ весь остальной вечеръ все твердилъ Въ Линденау мы всѣ идемъ!
Послѣ того, какъ, по выраженію г. Вейгельма, мы прохладились мороженымъ, г. Краузе поднялся со своего мѣста, взглянулъ на часы и постучалъ по стакану, давая этимъ знать что онъ намѣренъ произвести приличную торжественному случаю рѣчь. Всѣ замолчали, наступила торжественная тишина, и даже маленькій Краузе, предварительно получивъ отъ отца легкій подзатыльникъ, присмирѣлъ и пересталъ пѣть. То что говорилъ г. Краузе, дѣйствительно, было и очень хорошо и весьма поучительно. Сказалъ же онъ приблизительно слѣдующее:
— Наступленію Новаго Года обыкновенно всѣ радуются, ожидая что онъ принесетъ съ собою исполненіе всѣхъ желаній и ожиданій, даже самыхъ несбыточныхъ, тогда какъ старый годъ обыкновенно провожаютъ безъ особеннаго горя и сожалѣнія словно кого-то, много обѣщавшаго и мало исполнившаго; а между тѣмъ вѣдь старый годъ въ теченіе трехсотъ шестидесяти пяти дней былъ намъ другомъ и поперемѣнно по волѣ Божіей приносилъ вамъ то радость, то горе. Радость веселитъ сердце человѣческое, а горе удручаетъ его, но и между этими двумя чувствами есть нѣчто общее, — оба они равно сближаютъ между собою людей и гдѣ живетъ истинная любовь, тамъ каждый Новый Годъ прибавляетъ новое звено къ цѣпи, связывающій людей узами любви и дружбы между собою. Будемъ же надѣяться что что бы ни принесъ намъ съ собою Новый Годъ любовь еще тѣснѣе скрѣпитъ узы вашей дружбы.
Какъ разъ когда г. Краузе окончилъ свою рѣчь, часы въ сосѣдней комнатѣ глухо пробили двѣнадцать и мы стали чокаться другъ съ другомъ полными до краевъ стаканами.
— А вѣдь пробило-то тринадцать! закричалъ маленькій Эдуардъ.
Такъ оно дѣйствительно и было. Дядя Фрицъ по обыкновенію выкинулъ штуку. Вооружась каминными щипцами, онъ ударилъ тринадцать разъ по колокольчику. Мы всѣ весело разсмѣялись, не обративъ ни малѣйшаго вниманія на то что число тринадцать не изъ пріятныхъ.
Дядя Фрицъ удивительный шутникъ.
Мы пробыли у Краузе часовъ до двухъ и ушли домой съ сознаніемъ чрезвычайно весело проведеннаго вечера. Бергфельдтша пригласила насъ къ себѣ на день своего рожденія, и я не отговариваясь приняла ея приглашеніе. Такимъ образомъ, сѣкира войны окончательно была погребена между вами.
Дорогой я замѣтила мужу какъ хорошо было со стороны г. Краузе устроить примиреніе между мною и Бергфельдтшей.
— Почему бы ему было и не постараться, когда я его объ этомъ просилъ.
— Ты, Карлъ?
— У меня все время болѣла душа о томъ что между вами пробѣжала черная кошка.
— Милый Карлъ!
Больше я ничего не прибавила, но бросилась ему на шею и крѣпко его поцѣловала.
— Вильгельмина! воскликнулъ онъ въ недоумѣніи.
— Ты самый лучшій въ мірѣ человѣкъ, сказала я: — сердце у тебя золотое, только бѣда что языкъ въ шерсти.
— Ну что же? и въ этомъ есть хорошая сторона, за то ты болтаешь за двоихъ.
— Однако, Кардъ…
— Ну полно, дитя! пусть въ Новомъ Году все будетъ такъ же какъ и въ старомъ.
Вотъ какъ мы у себя въ Ландбергерской улицѣ справляемъ канунъ Сильвестрова дня. Будемъ надѣяться что къ будущему Сильвестрову дню хоть одна изъ моихъ дочерей будетъ помолвлена, а Богъ дастъ и дядѣ Фрицу найдется подходящая невѣста, ему какъ разъ время жениться. Да здравствуетъ же Новый Годъ!
Магнетическій чай.
правитьВѣрите вы или не вѣрите… я разумѣю, въ животный магнетизмъ?
Вы знаете, я за просвѣщеніе и потому всегда говорила: животный магнетизмъ чистѣйшій вздоръ: наука, какъ уже не одинъ разъ приходилось читать, отвергаетъ его. Недавно однако я видѣла весьма странный сонъ: мнѣ совершенно ясно приснилась наша тетка изъ Бюцова, а чрезъ мѣсяцъ послѣ того она лежала на столѣ… Какъ объяснить себѣ это?
Когда мы, какъ ея самые близкіе родственники и наслѣдники, получили извѣщеніе о ея кончинѣ, я разказала дядѣ Фрицу свой сонъ и ожидала что онъ будетъ надо мною смѣяться, какъ онъ всегда и надо всѣмъ смѣется. Но противъ всякаго ожиданія, онъ задумался, а потомъ сказалъ: «Видишь ли, Вильгельмина, наконецъ и ты приходишь къ убѣжденію что дѣйствительно существуютъ чудеса и необъяснимыя тайны какъ вообще въ природѣ, такъ и въ жизни человѣческой. Теперь ты уже не станешь преслѣдовать меня за мои посѣщенія семейства Кулекъ, гдѣ у насъ составился кружокъ занимающійся животнымъ магнетизмомъ.»
— Фрицъ, магнитъ притягивающій тебя въ этотъ домъ не кто иной какъ фрейлейнъ Кулекъ. А между тѣмъ, мы теперь получаемъ хорошенькое наслѣдство, и слѣдовательно Кулекъ тебѣ вовсе не пара. Нельзя же игнорировать своего положенія.
Фрицъ какъ-то странно поглядѣлъ на меня и потомъ сказалъ:
— Ты судишь на основаніи своихъ понятій, Вильгельмина. Но есть высшая таинственная сила, которая руководитъ дѣйствіями человѣка и которой онъ, помимо своей воли, долженъ необходимо покоряться.
— Ты въ самомъ дѣлѣ вѣришь въ это, Фрицъ?
— Въ самомъ дѣлѣ, отвѣчалъ онъ такъ серіозно что я не знала какъ мнѣ принять его слова.
— Фрицъ, сказала я, а приходилось тебѣ испытывать надъ самимъ собою вліяніе этой сверхъестественной силы?
— Да, твердо и увѣренно отвѣчалъ онъ.
— Ради Бога, Фрицъ, ты пугаешь меня! Мнѣ бы, однако, очень хотѣлось лично убѣдиться въ томъ что въ человѣческой природѣ существуютъ такія сверхъестественныя таинственныя силы…
— Это весьма легко. Завтра, какъ я слышалъ, у васъ будутъ Бергфельдты и Краузе; если хочешь, я устрою магнетическій сеансъ, который убѣдитъ тебя въ таинственной силѣ, заключающейся въ человѣческомъ организмѣ.
— Только чтобы Кулекъ у меня въ домѣ не было!
— Дѣло обойдется и безъ нея, засмѣялся дядя Фрицъ и ушелъ безъ дальнѣйшихъ объясненій.
Я сообщила дѣтямъ что завтра вечеромъ у васъ будетъ магнетическій чай. Эмми страшно обрадовалась этому, а Бетти поблѣднѣла какъ полотно и воскликнула:
— Нѣтъ, мама, не дѣлай этого, не дѣлай! это всѣмъ намъ принесетъ только несчастіе!
— Но Бетти…
— О, мама, вѣрь мнѣ!..
— Что съ тобою, дитя мое? Ты вообще послѣднее время стала сама на себя не похожа. Ты все молчишь, не смѣешься попрежнему, на фортепіано разыгрываешь только печальныя мелодіи, а третьяго дня, когда у насъ было твое любимое кушанье, сосиски съ тертымъ картофелемъ, ты съѣла всего тарелочку… Что это значитъ, Бетти?
— У меня болѣла голова.
— Это отъ усиленныхъ занятій. Неужели вамъ все еще продолжаютъ задавать сочиненія.
— Да.
— Какая же была тема твоего послѣдняго сочиненія?
— Мы должны были разобрать: могъ ли Ричардъ III быть хорошимъ человѣкомъ еслибъ у него были другіе родители.
— Я непремѣнно переговорю съ папа, не лучше ли вамъ бросить посѣщенія этихъ высшихъ курсовъ. А сегодня послѣ обѣда мы займемся приготовленіемъ печенья къ чаю, да сдѣлаемъ его побольше, а то когда бываютъ Бергфельдты, печенья вѣчно не хватитъ!
— А ты совсѣмъ помирилась съ Бергфельдтами, мама? спросила Бетти.
— Да, такъ-то-такъ, а все же семейство это мнѣ не особенно пріятно. Кромѣ того, мы получаемъ теперь послѣ тетки наслѣдство и наше новое положеніе должно еще болѣе отдалить насъ отъ Бергфельдтовъ. Имъ съ ихъ маленькими средствами тянуться за нами ужь вовсе не подъ силу.
Дочери помогли мнѣ въ моихъ занятіяхъ по хозяйству. У Бетти опять заболѣла голова, такъ что я сочла за лучшее отправить обѣихъ дѣвочекъ погулять чтобы Бетти немного освѣжилась на чистомъ воздухѣ. Я думала что поступаю разумно, а между тѣмъ, какъ въ послѣдствіи оказалось, я сдѣлала непростительную ошибку: именно въ этотъ-то день мнѣ и не слѣдовало спускать съ Бетти глазъ.
На слѣдующій день вечеромъ къ намъ пришли Краузе и Бергфельдты; однихъ Бергфельдтовъ было пять человѣкъ, а именно: онъ, она, Августа со своимъ женихомъ и Эмиль. Слава Богу, печенья у меня было заготовлено достаточно.
— Гдѣ же Бетти? не видя своей старшей дочери спросила я Эмми.
— Она не хочетъ выходить, отвѣтила Эмми.
— Позволь, я пойду уговорю ее, предложилъ дядя Фрицъ, — она боится магнетизма, вотъ въ чемъ дѣло.
Дѣйствительно, спустя нѣкоторое время онъ вернулся вмѣстѣ съ Бетти. Но Боже мой! на что только была похожа моя дѣвочка! блѣдная какъ тѣнь, она ежеминутно вздрагивала, а глаза у нея были заплаканные. «Завтра же пошлю за докторомъ Вренцхенъ, подумала я, это уже не пустяки, дѣвочка моя видимо серіозно больна.» Бетти стала здороваться съ гостями: сначала съ Краузе, онъ вѣдь гораздо важнѣе Бергфельдтовъ, а потомъ съ самою Бергфельдтшей; она вдругъ бросилась къ ней на шею и крѣпко ее поцѣловала. Это мнѣ показалось нѣсколько страннымъ и уже вовсе не тактичнымъ. Дядя Фрицъ скроилъ самодовольно веселую рожу, замѣтивъ мое недоразумѣвіе при видѣ такой фамильярности. Но вотъ и чай. Бетти, Эмми и Бергфельдтшина Августа подавали его: одна несла чай, другая сахаръ и сливки и третья — печенье, которое рѣшительно всѣ одобрили. Оно вышло не совсѣмъ удачно, немножко подгорѣло, такъ какъ мнѣ приходилось дѣлить свое вниманіе между Бетти и плитой, но все же оно было и на видъ недурно, и на вкусъ хорошо.
Мущины завели между собой ученый разговоръ о животномъ магнетизмѣ: дядя Фрицъ стоялъ за магнетизмъ, г. Краузе только на половину вѣрилъ въ него, г. Бергфельдтъ отвергалъ его совершенно, а мой Карлъ пилъ пиво. Дядя Фрицъ между прочимъ разказывалъ будто пріѣхавшіе изъ Бреславля въ Берлинъ профессора довели одного извощика до того что онъ заговорилъ по-гречески; достигли же они этого явленія только тѣмъ что положили ему на плечи свои руки. Г. Краузе сказалъ что онъ какъ учитель не можетъ не сомнѣваться въ подлинности этого происшествія. Дядя Фрицъ предъявилъ публикѣ и книги написанныя знаменитыми профессорами. Въ нихъ говорилось объ удивительныхъ чудесахъ, такъ напримѣръ, будто посредствомъ гипнотизма можно до того довести человѣка что онъ станетъ исполнять все чего бы ни пожелалъ магнитизеръ: скакать верхомъ на стулѣ, воображая что ѣдетъ на лошади, глотать снурки, принимая ихъ за миноги, пить биттервассеръ, принимая его за шампанское и т. д.
— Что жь, можетъ-быть все это ему и по вкусу! вставила свое замѣчаніе Бергфельдтша.
Г. Краузе сказалъ что онъ ни за что не придастъ вѣры такимъ разказамъ пока воочію не убѣдится въ ихъ правдивости. А я со своей стороны разказала свой сонъ про тетку изъ Бюцова, разумѣется съ цѣлью дать понять Бергфельдтшѣ что покойная оставила вамъ послѣ себя значительное наслѣдство. Дядя Фрицъ принялся спорить съ г. Бергфельдтомъ и наконецъ, желая убѣдить невѣрующихъ, предложилъ произвести нѣсколько опытовъ.
Всѣ мы въ напряженіи ожидали что будетъ. Прежде всего дядя Фрицъ попросилъ Бергфельдтшину Августу на минутку выйти въ другую комнату; затѣмъ, когда она удалилась, онъ обратился къ намъ съ вопросомъ: что бы мы желали чтобъ она сдѣлала? Мы всѣ согласились на томъ чтобъ она открыла альбомъ и затѣмъ указала пальцемъ на карточку моего мужа. Дядя Фрицъ позвалъ Августу, завязалъ ей глаза, сталъ сзади нея и положилъ ей руки на плечи. Нѣкоторое время Августа стояла неподвижво. Затѣмъ вдругъ прямо направилась къ столу, взяла въ руки альбомъ, перелистовала его и указала пальцемъ на фотографическую карточку. Но это оказалась не карточка моего Карла, а одного его умершаго друга; но вѣдь и это было удивительно, къ тому же Бергфельдтша утверждала что не далѣе какъ на дняхъ Августа вѣрно отгадала задуманную всѣми карточку. Г. Краузе не нашелъ въ этомъ опытѣ ничего сверхъестественнаго, а Августа объявила что сегодня она не чувствуетъ себя въ расположеніи заниматься магнитизмомъ и прибавила что моя Бетти превосходный медіумъ.
— Моя Бетти! въ изумленіи воскликнула я.
— Да, дѣти послѣднее время часто забавлялись опытами магнетизма, сказала Бергфельдтша.
— Но я рѣшительно ничего не знала объ этомъ!
— Мало ли чего ты не знаешь! замѣтилъ Фрицъ: — готова ли ты, Бетти?
Бетти не отвѣчала, она сидѣла, блѣдная какъ привидѣніе.
— Неужели же у тебя не хватаетъ мужества? Ты знаешь, — это неизбѣжно.
Бетти встала и точно лунатикъ вышла въ сосѣднюю комнату.
— Ну, Вильгельмина, придумай ей задачу!
— Никакъ не могу придумать.
— Не желаешь ли, чтобъ она обняла и поцѣловала того кто ей всего дороже въ мірѣ? спросилъ дядя Фрицъ.
— Я ничего противъ этого не имѣю, было моимъ отвѣтомъ.
Вошла Бетти, дядя Фрицъ завязалъ ей глаза. Нѣкоторое время она стояла какъ бы въ нерѣшительности, во потомъ вдругъ двинулась съ мѣста. Я уже готовилась раскрыть ей свои объятія, но, къ величайшему моему изумленію, она направилась не ко мнѣ, а въ противоположную отъ меня сторону: она остановилась предъ глядѣвшимъ на нее взволнованно молодымъ человѣкомъ и безмолвно упала къ нему въ объятія. Это былъ Бергфельдтшинъ Эмиль; быстрымъ движеніемъ сорвалъ онъ повязку съ ея глазъ и крѣпко поцѣловалъ мою Бетти.
— Нѣтъ, ужь это изъ рукъ вонъ! закричала я вскакивая съ мѣста. — Карлъ, развѣ можно терпѣть подобныя вещи?
— Пожалуста не буянь, сказалъ дядя Фрицъ придерживая меня за локти, — молодые люди уже давно переговорили между собою, а слѣдовательно и толковать больше нечего!
— Нѣтъ-съ, ужь извините! я еще кое что прибавлю и со своей стороны. А ты чего молчишь, Карлъ?
— Я ничего противъ этого не имѣю и даю имъ свое полное согласіе, сказалъ мой Карлъ.
— Невозможно! воскликнула я. — тѣмъ болѣе теперь, когда мы получили такое наслѣдство….
— Именно поэтому-то я и соглашаюсь на ихъ бракъ. Развѣ ты не замѣтила какъ наша Бетти страдала, мучилась, она стала настоящею тѣнью?
— Конечно, замѣтила.
— Вѣдь это борьба между любовью и долгомъ такъ истерзала ее. У Бетти не хватало духа признаться тебѣ въ томъ что она любитъ Эмиля.
— А развѣ она тебѣ признавалась въ этомъ?
— Нѣтъ, вмѣшался дядя Фрицъ, — это я понялъ что происходило у нея въ сердцѣ, а потому и просилъ зятя поручить мнѣ сообщить тебѣ обо всемъ. Какъ видишь, это сообщеніе послѣдовало магнетическимъ путемъ.
— У меня другія партіи въ виду для моихъ дочерей, онѣ могутъ найти себѣ жениховъ въ высшемъ свѣтѣ.
— И стать несчастными, съ горечью перебилъ меня Карлъ. — Вспомни, Вильгельмина, развѣ мы съ тобою думали о богатствѣ и почестяхъ, когда были молоды? Развѣ ты отказала бы мнѣ еслибы за тебя посватался женихъ познатаѣе?
Я невольно вспомнила о томъ далекомъ миломъ прошломъ когда я не въ силахъ была полюбить никого кромѣ моего Карла, онъ точно сверхъестественною силой приворожилъ меня къ себѣ. Ахъ, мнѣ все еще думалось что дочери мои маленькія дѣти, мнѣ и въ мысль никогда не входило что и для нихъ придетъ пора любви, я не могла представить себѣ что пора эта уже наступила…
— Бетти! проговорила я.
Она подошла ко мнѣ и крѣпко обняла меня, заливаясь слезами.
— Бетти, ты не имѣла ко мнѣ довѣрія, дитя мое? Ты не имѣла довѣрія къ своей родной матери?
— Мама, продолжала она, — я боялась огорчить тебя… Я звала что ты не сочувствуешь моей любви… я не могла сказать тебѣ что люблю…
— Таинственная сила, которая властвуетъ надъ человѣкомъ и которой онъ помимо воли повинуется, это-то и есть истинная любовь, Вильгельмина, сказалъ дядя Фрицъ.
— Уже Греки называли Эрота всепокоряющимъ, пробасилъ г. Краузе.
Спокойствіе между тѣмъ мало-по-малу вернулось ко мнѣ. Я увела Бетти въ ея комнату и сказала ей что наотрѣзъ отказываюсь дать свое согласіе на такой бракъ и вообще не позволю дурачить себя дядѣ Фрицу. Всему же остальному обществу я заявила что все случившееся не болѣе какъ шутка дяди Фрица, который во что бы то ни стало хотѣлъ заставить насъ увѣровать въ силу животнаго магнетизма, слѣдовательно о серіозной помолвкѣ въ данномъ случаѣ и рѣчи быть не можетъ.
Бергфельдтша сказала: — Милѣйшая гжа Бухгольцъ, дѣти наши могутъ ждать, у Эмиля еще много впереди времени…
— И даже очень много, сухо отвѣтила я.
— Еслибы вы были менѣе горячи, мы бы уже давно могли обо всемъ переговорить съ вами… начала Бергфельдтша.
— Стало-быть и вы были въ заговорѣ противъ меня?
— Вчера послѣ обѣда у насъ происходило общее совѣщаніе; г. Фрицъ былъ того мнѣнія что обычнымъ путемъ съ вами ничего не подѣлаешь, хотя я лично предпочла бы вести дѣло обычнымъ порядкомъ…
Я точно съ неба упала: такъ стало-бытъ вчера, въ то время какъ я хлопотала о печеньи, Бетти была у нихъ и вмѣстѣ со всѣми составляла заговоръ противъ своей родной матери?.. всѣ за исключеніемъ меня знали объ этомъ заговорѣ, принимали въ немъ участіе?… Я разразилась страшнымъ, душу потрясающимъ хохотомъ.
— Возьмите ее за большіе пальцы, сказала Бергфельдтша, — а то у нея сдѣлаются судороги.
— Нѣтъ! воскликнула я. — Я не настолько слаба! Но посмотрю я какъ это и кто это заставитъ меня согласиться на этотъ бракъ! Изо всего этого шума не выйдетъ ровно ничего, даже еслибы герръ Эмиль на моихъ глазахъ вскрылъ себѣ артеріи.
— Не горячись, успокойся! уговарилъ меня Карлъ.
— Я спокойнѣе чѣмъ когда-либо, но одурачить меня никому не позволю! Фрицъ можетъ выкидывать свои штуки у Кулеке и подобныхъ имъ людей, но у себя въ домѣ такого скоморошества я не допущу!
Краузе уже давно, ни съ кѣмъ не простившись, убрались во свояси, а теперь стали сбираться и Бергфельдты. Фрицъ пытался было заговорить со мною, но я не удостоила его ни единымъ словомъ. Какъ разъ въ ту минуту какъ уходили Бергфельдты, вошла Эмми и объявила что жаркое на столѣ. Никто и не думалъ объ ужинѣ. Мой Карлъ накинулъ себѣ шинель на плечи сказавъ что пойдетъ съ Бергфельдтами и вернется домой не ранѣе того какъ я немножко поуспокоюсь… Какъ будто я была не спокойна!
Когда всѣ удалились, я отвела свою душу въ слезахъ, а потомъ пошла къ своей старшей дочери. Она уже легла. Когда же я сѣла къ ней на постель, она взглянула на меня съ такимъ скорбнымъ выраженіемъ въ глазахъ что сердце мое такъ и переполнилось жалостью.
— Прости меня, проговорила она, — я должна была во всемъ признаться тебѣ, тебѣ одной…
«Ты еще дитя», хотѣла было я сказать ей, но развѣ она была похожа на ребенка? Ея роскошные, чудные волосы, разсыпавшись по плечамъ, обрамляли такое серіозное личико какого у дѣтей не встрѣчается. Она расцвѣла какъ прелестный только-что распустившійся бутонъ, и я только теперь это замѣтила.
— И ты любишь его?
— Да, чуть слышао прошептала она.
— Ты любишь его больше чѣмъ меня?
Она молчала. Мнѣ стало ясно что дочь для меня потеряна, что всѣмъ своимъ существомъ она уже принадлежитъ другому. Какъ невыразимо больно было это моему сердцу!
Я наклонилась къ Бетти и съ нѣжностью крѣпко обняла ее.
— Ты должна быть счастлива, дитя мое, счастлива какъ нѣкогда была и я сама. Правда, я мечтала что ты будешь женой какого-нибудь важнаго, знатнаго человѣка… но развѣ я сама не была всю жизнь счастлива и среди нашего скромнаго кружка? Нѣтъ, дитя мое, я не хочу чтобы ты не любя томилась среди роскошной обстановки, съ тоской въ сердцѣ изъ-за штофныхъ гардинъ провожая грустнымъ взглядомъ зиму и лѣто, въ дорогой коляскѣ сидя рядомъ съ насильно-навязаннымъ тебѣ мужемъ!.. Я люблю тебя болѣе чѣмъ ты думаешь!
Она нѣжно прижалась ко мнѣ и я почувствовала что она снова стала моею дочерью. Она довѣрчиво улыбнулась мнѣ и проговорила, «я люблю васъ обоихъ, и тебя, и его, и ты должна любить его такъ же какъ и меня.»
Да развѣ я могла бы иначе?
Я позвала Эмми.
— Принеси-ка сюда нѣсколько кусковъ жаркаго, не пропадать же ему въ самомъ дѣлѣ! А на настоящей помолвкѣ на жаркое у насъ будетъ хребетъ козули.
— А развѣ будетъ помолвка? спросила Эмми.
— Ступай спать, ты еще слишкомъ глупа.
Сама же я спать не легла, а все сидѣла у моей Бетти, время отъ времени поглядывая въ окошко, не идетъ ли мой Карлъ. На дворѣ стояла весна, дулъ восточный вѣтеръ, ночь была бурная. Наконецъ мужъ мой вернулся.
— Ну, какъ дѣла? спросилъ онъ.
— Карлъ, она спитъ. Завтра, когда уляжется буря, проглянетъ и солнышко.
Въ линейкѣ.
правитьЕсть люди считающіе загородныя прогулки пріятнымъ времяпровожденіемъ, но это не вѣрно.
Обыкновенно въ Троицынъ день мы отправляемся или въ Зоологическій Садъ, или въ Трептовъ, гдѣ бываетъ очень весело, несмотря на страшную толкотню и ужаснѣйшую пыль; но нынѣшній годъ было рѣшено иначе. Послѣ помолвки Бетти мы невольно болѣе сблизились съ Бергфельдтами; но, несмотря на это, я не могла бы рѣшиться отпустить въ этотъ день ее съ ними одну, точно также какъ и Бергфельдтша не желала провести этотъ день врозь со своимъ Эмилемъ. Въ виду всего этого дядя Фрицъ предложилъ сообща нанять линейку и всѣмъ вмѣстѣ поѣхать за городъ; мѣста было много, такъ что мы могли пригласить также и Краузе, тѣмъ болѣе что такимъ образомъ плата за каждое мѣсто въ отдѣльности значительно понижалась. Дядя Фрицъ рисовалъ предстоящую намъ прогулку самыми яркими красками: за городомъ все такъ чудно зеленѣетъ, такъ вкусенъ простой деревенскій хлѣбъ на берегу прозрачнаго озера и т. д., словомъ, я согласилась. Мы уговорились между собою насчетъ угощенья, а то случается что всѣ привезутъ одного и того же, и въ концѣ-концовъ изъ провизіи окажется только колбаса да соленыя яйца, а ужь за такое угощенье въ Троицынъ день покорнѣйше благодарю!
Въ восемь часовъ утра уже всѣ сидѣли въ линейкѣ. Мы, Бергфельдты съ Августинымъ женихомъ и Краузе со своимъ Эдуардомъ, въ бѣлыхъ панталончикахъ, синей бархатной курточкѣ и новой соломенной шляпѣ. Бергфельдтшинъ Эмиль пришелъ къ намъ ни свѣтъ, ни заря, и принесъ Бетти огромный букетъ сирени. Въ то время какъ всѣ разсаживались, Эмиль устроилъ дѣло такъ что ему приходилось сѣсть рядомъ съ Бетти, но я замѣтила это и поспѣшила помѣститься между ними, потому что такъ по моему гораздо приличнѣе, тѣмъ болѣе что я совершенно противъ всякихъ нѣжностей въ обществѣ. Мой Карлъ сидѣлъ рядомъ съ г. Краузе, а дядя Фрицъ устроился на козлахъ.
Дядя Фрицъ захватилъ съ собою ключъ отъ входной двери, на которомъ онъ свистѣлъ не хуже локомотива. Мы выѣхали чрезъ Пренцлавскую заставу и по Пренцлавскому шоссе, такъ какъ цѣлію нашей прогулки было Липницкое озеро.
Погода стояла хорошая, но нѣсколько свѣжая. Какъ только мы поравнялись съ первою вѣтряною мельницей, дядя Фрицъ вытащилъ свою дорожную фляжку и объявилъ что непремѣнно всѣмъ слѣдуетъ хлебнуть изъ нея, ибо этого требуетъ обычай. Отъ жары мы не страдали и потому съ удовольствіемъ сдѣлали по глотку коньяка, послѣ чего намъ всѣмъ стало очень весело. Г. Краузе обратился къ дядѣ Фрицу съ вопросомъ: требуетъ ли обычай чтобы такимъ образомъ выпивали предъ каждою мельницей?
— Непремѣнно, отвѣчалъ дядя Фрицъ, --это обычай Древности, нѣчто въ родѣ возліянія въ честь божества, а потому измѣнять этому обычаю отнюдь нельзя.
Г. Краузе полагалъ что обычай этотъ скорѣе вендскаго чѣмъ тевтонскаго происхожденія, и что начало его, по всей вѣроятности, теряется въ самыхъ отдаленныхъ временахъ язычества. Такимъ образомъ завязался страшно ученый разговоръ о древнихъ постройкахъ на сваяхъ, о Германцахъ, о Тацитѣ. Г. Краузе оказался весьма свѣдущъ во всѣхъ этихъ вещахъ. Затѣмъ перешли къ толкамъ о городскомъ управленіи, въ которомъ такой дока мой Карлъ. Дядя Фрицъ бесѣдовалъ съ кучеромъ и только время отъ времени передавалъ намъ въ линейку свою фляжку. Слѣдуетъ прибавить что вѣтряныхъ мельницъ по дорогѣ намъ встрѣчалось множество, а что меня особенно раздражало, такъ это возгласы маленькаго Краузе, который то и дѣло кричалъ: «а вотъ и опять вѣтряная мельница!» какъ бы для того чтобъ ее какъ-нибудь не проглядѣли. Я пробовала удерживать своего Карла, но онъ только смѣялся и восклицалъ: «Полно, Вильгельмина! Троицынъ день бываетъ всего разъ въ году!»
Въ половинѣ девятаго намъ захотѣлось ѣсть. Мы велѣли кучеру ѣхать шагомъ и вынули свои корзинки съ провизіей. Такъ какъ дядя Фрицъ задумалъ устроить прогулку на славу, то и захватилъ съ собою всевозможныхъ дорогихъ закусокъ, купленныхъ имъ на выставкѣ рыболовства; появились лучшія норвежскія селедки, анчоусы, соленая навага, копченая корюшка, маринованные угри и даже икра. Всего здѣсь было вдоволь, и мы какъ слѣдуетъ оказали честь этому изысканному угощенью. Я была совершенно противъ того чтобы маленькому Краузе давали такія острыя вещи; онъ принялся хныкать, и мать, не умѣвшая ни въ чемъ отказать своему баловню, давала ему всего чего онъ только ни просилъ. Дѣло кончилось тѣмъ что ему ободрало горло маринованнымъ угремъ, а вслѣдъ затѣмъ онъ раскусилъ зернышко испанскаго перца и принялся громко кричать.
— Я бы не дала ребенку закусокъ, сказала я Краузе, — дѣтямъ всего полезнѣе хлѣбъ и молоко.
По ея же мнѣнію, Эдуардъ уже достаточно великъ для того чтобъ ѣсть все что ему вздумается, а пиво онъ пьетъ не хуже взрослаго, и оно ему весьма полезно.
— Я читала гдѣ-то, возразила я ей, — что пиво дѣйствуетъ разслабляющимъ образомъ на дѣтскій мозгъ, и даже замѣчено что дѣти пивоваровъ всегда бываютъ послѣдними учениками въ школѣ.
Гжа Краузе обратилась къ своему мужу съ вопросомъ: не замѣчалъ ли онъ, какъ учитель, чего-либо подобнаго? Онъ заявилъ на это что я заблуждаюсь и по всей вѣроятности разумѣю золотуху, которая развивается у дѣтей отъ чрезмѣрнаго употребленія спиртныхъ напитковъ родителями. Съ этимъ согласился и г. Бергфельдтъ, замѣтившій при этомъ женѣ: «я думаю и ты помнить, Катенька, что когда у насъ служила Рика изъ Вердера, которая потомъ сошлась съ пьяницей-столяромъ, а позднѣе»…. Тутъ я сочла нужнымъ прервать рѣчь г. Бергфельдта.
— Не находите ли вы что мѣстоположеніе здѣсь восхитительное? спросила я его.
— Да, отвѣчалъ онъ и затѣмъ продолжалъ: — Относительно же золотухи г. Краузе совершенно правъ.
Я объявила ему что подобнаго рода разговоръ для меня ни мало не интересенъ.
Г. Бергфельдтъ тѣмъ не менѣе хотѣлъ продолжать на ту же тему (вѣдь ужь мы успѣли проѣхать множество вѣтряныхъ мельницъ), какъ вдругъ маленькій Краузе началъ хныкать и жаловаться на жажду. Воды достать на шоссе было невозможно, молока неразумная мать съ собой не взяла, такъ что пришлось откупорить бутылку краснаго вина, котораго онъ залпомъ выпилъ цѣлый стаканъ.
— Едва ли это будетъ полезно ребенку? сказала я.
— Онъ порѣзвится на лугу и все пройдетъ, отвѣчала мать.
— Мы будемъ съ Эмми играть въ лошадки, запищалъ Эдуардъ. Но Эмми ничего не отвѣтила, очевидно перспектива этой игры не особенно улыбалась ей. Бетти молчала все время и была очень печальна, потому что сидѣла врозь со своимъ Эмилемъ. Что же касается Бергфельдтшиной Августы и г. Вейгельта, то они сидѣли всю дорогу рука объ руку, неподвижно точно восковыя фигуры, безмолвно вперивъ взоръ въ пространство, и только изрѣдка бросали другъ другу нѣжные, влюбленные взгляды, на которые мнѣ и смотрѣть-то было тошно. Женихъ и невѣста всегда лишніе въ обществѣ.
Я отъ души возблагодарила Создателя, когда мы наконецъ достигли чуднаго лѣса и увидали предъ собой восхитительное озеро, зеркальная поверхность коего блестѣла на солнцѣ точно заново отполированная лакомъ къ Троицыну дню. Подъѣхавъ къ лѣсу мы остановились и выбрали для привала прелестнѣйшее мѣстечко, гдѣ высокія раскидистыя деревья образовали собою природную обширную бесѣдку.
Дядя Фрицъ и мой Карлъ отправились къ лѣсничихѣ чтобы заказать ей завтракъ и уговориться насчетъ обѣденнаго стола. Гжа Краузе разыскала колодезъ и напоила своего Эдуарда, который на мой взглядъ выпилъ не менѣе литра холодной какъ ледъ воды. Я не сказала ни слова, потому что когда сама мать безразсудна, всякія слова напрасны; но въ послѣдствіи я отъ души пожалѣла что промолчала въ то время.
Завтракъ былъ простой, деревенскій, но сытный. Съ нами было хорошее вино, Chateau Larose, двѣнадцать съ половиной грошей за бутылку съ золотою головкой; дядя Фрицъ однако немножко морщился (онъ очень избалованъ въ отношеніи винъ), но мы всѣ пили наше вино съ восхищеніемъ, не даромъ виноторговецъ увѣрялъ насъ что онъ терпитъ пять грошей убытку на каждой бутылкѣ и уступаетъ намъ такъ дешево лишь ради знакомства и дружбы.
Потомъ всѣ отправились гулять въ лѣсъ. Дядя Фрицъ срѣзалъ маленькому Краузе палочку, и тотъ скакалъ на ней верхомъ, такъ какъ Эмми отказалась играть съ нимъ въ лошадки. Вообще бѣдной Эмми было очень скучно. Сестра и пріятельница не обращали на нее ровно никакого вниманія, потому что всецѣло были поглощены своими женихами, такъ что бѣдной Эмми волей-неволей все время пришлось быть съ нами, старшими дамами. Мнѣ это всего сердца было жаль мою дѣвочку, разумѣется, ей нисколько не были интересны наши разговоры о стиркѣ бѣлья, о томъ хорошо ли класть лимонъ въ соусъ для спаржи и т. д.
— Не горюй, Эмми, сказала я ей, — можетъ-быть и ты скоро станешь невѣстой.
— Я никогда не выйду замужъ, отвѣчала она.
— Но почему же, дитя?
— Нѣтъ, повторила она, — я никогда не разстанусь съ тобой и папашей. Августа и Бетти онѣ стали такъ дурно относиться ко мнѣ съ тѣхъ поръ какъ стали невѣстами.
Я старалась развлечь ее, разсѣять ея мрачное настроеніе, но она и слушать не хотѣла.
Мущины разыскали мѣстечко для отдыха, мы разостлали пледы и шали и размѣстились подъ деревьями, изображая собою весьма живописную группу. Вина мы не забыли взять съ собою, и слѣдовательно все обстояло благополучно. Одно мнѣ было не по душѣ: мой Карлъ все бросалъ сухими листьями въ гжу Краузе, а ей это повидимому очень нравилось. Еслибы г. Краузе позволилъ себѣ такого рода шутку со мною, я бы славно отдѣлала его за это, но въ данное время онъ лежалъ и спалъ сномъ праведника.
Наконецъ и я немножко забылась, весенній воздухъ оказываетъ удивительно разслабляющее дѣйствіе на человѣка. Воздухъ былъ такъ тихъ и ясенъ, легкій вѣтерокъ такъ ласково скользилъ по лицу и шевелилъ волосами, деревья шептали такъ нѣжно своими листьями что я невольно поддалась весеннему обаянію и задремала… Вдругъ Карлъ воскликнулъ:
— Вильгельмина, проснись! у же третій часъ, и обѣдъ готовъ!
— Боже мой, неужели я спала?
— Почти два часа.
— А гдѣ же дѣти? гдѣ Бетти?
— Пошла съ Эмилемъ въ еловую рощу, а меня взять съ собою не хотѣла, отвѣчала Эмми.
— А гдѣ же Эдуардъ? спросила гжа Краузе, стряхивая съ головы сухіе листья.
— А онъ на своей палочкѣ ускакалъ вотъ туда, сказала Эмми, указывая рукой по направленію къ озеру.
— Господи Боже мой, онъ пожалуй утонулъ!
И гжа Краузе какъ сумашедшая со всѣхъ ногъ пустилась бѣжать къ озеру.
— Эдуардъ, Эдуардъ! кричала она, — Гдѣ ты, Эдуардъ?
Я также принялась громко звать: «Бетти! Бетти-и-и!» Нѣтъ отвѣта.
— А обѣдъ-то ждетъ, сказалъ мой Карлъ.
— Карлъ, неужели ты можешь въ такую минуту думать о своемъ желудкѣ?
— А во всемъ виновата ты, сказалъ онъ, — еслибы ты позволила молодымъ людямъ спокойно сидѣть рядомъ въ линейкѣ, они бы теперь не удалились отъ общества. Влюбленные не любятъ чтобъ имъ мѣшали. Пойдемте! Эмиль знаетъ что рѣшено обѣдать въ половинѣ третьяго и будетъ слѣдить за тѣмъ чтобы придти вовремя. Гдѣ Краузе?
Г. Краузе пошелъ вслѣдъ за женой. Она бѣжала и кричала: «Эдуардъ, Эдуардъ, гдѣ ты?» А мужъ вторилъ ей: «Аделаида, Аделаида, нашла ли ты его?» Весь лѣсъ точно разомъ проснулся, загудѣлъ и зарокоталъ.
Сильно упавъ духомъ, подошли мы къ домику лѣсничаго. Подъ деревьями стоялъ накрытый столъ, нo все наше общество было въ разбродѣ. Бергфельдтшина Августа и г. Вейгельтъ были однако налицо, они поджидали насъ, но Бетти и Эмиля и слѣда не было. Весьма прискорбно!
— Не видали ли вы маленькаго Краузе? спросилъ я.
— Какъ же видѣли, отвѣчала Августа, — онъ на конюшнѣ съ кучерами катается верхомъ!
— А родители думаютъ что онъ лежитъ на днѣ озера. Надобно какъ можно скорѣе разыскать ихъ и сообщить имъ радостную вѣсть.
Сказано сдѣлано. Мы всѣ снова вернулись въ лѣсъ и скоро разыскали тамъ чету Краузе. Они забрели въ болото, и мы застали ихъ какъ разъ въ ту минуту когда г. Краузе стоялъ на колѣняхъ предъ своею супругой и мохомъ вытиралъ ея покрытые иломъ ботинки. Однако радость, когда она услышала что сынъ ея здравъ и невредимъ, а затѣмъ нѣжные ласки и поцѣлуи которыми она осыпала ребенка когда онъ былъ снова возвращенъ ей, все это на мой взглядъ было преувеличено. Вслѣдъ затѣмъ она напала на мою Эмми: еслибы та присмотрѣла за ребенкомъ, то не пришлось бы изъ-за него испытывать такого страха. Я же на это ввернула ей насчетъ бросанья сухихъ листьевъ и кокетничанья съ мущинами и прибавила что во всякомъ случаѣ матери слѣдуетъ самой смотрѣть за своимъ ребенкомъ, а не полагаться въ этомъ отношеніи на другихъ. А она мнѣ замѣтила что вѣдь и я кажется незнаю гдѣ моя Бетти. Словомъ, за столъ мы сѣли всѣ крайне раздосадованные, и рѣшительно ни у кого не было аппетита, за исключеніемъ впрочемъ Бергфельдтши, которая уплетала за десятерыхъ.
Мы уже кончили обѣдъ, когда наконецъ появились Бетти и Эмиль. Я имѣла намѣреніе разнести ихъ какъ слѣдуетъ, но Карлъ предупредилъ меня:
— Вильгельмина, не волнуйся, сказалъ онъ, — въ обществѣ не слѣдуетъ давать воли своему гнѣву.
Я сдѣлала надъ собою усиліе и шутливо сказала: — Ну, Эмиль, какъ вы скажете, развѣ теперь только половина третьяго?
Онъ немного смутился.
— Мои часы кажется немного отстаютъ, проговорилъ онъ.
— Болѣе чѣмъ на цѣлый часъ? Дайте-ка мнѣ взглянуть на вашъ хронометръ.
Онъ еще болѣе смутился, а меня еще болѣе подзадорило.
— А можетъ-быть часы и вѣрны, сказала я рѣзко и дернула его за цѣпочку чтобъ убѣдиться въ истинѣ своихъ словъ. На цѣпочкѣ часовъ не оказалось, болтался одинъ ключъ!
— Часы-то должно-быть въ ученьѣ? засмѣялся дядя Фрицъ.
Я думала что провалюсь сквозь землю… Женихъ моей Бетти — и вдругъ заложилъ свои часы! Гжа Краузе расхохоталась, а я, потерявъ всякое самообладаніе, выскочила изъ-за стола и поспѣшила покинуть общество. Я не могла ни на кого глядѣть. У всѣхъ улыбающіяся веселыя лица (всѣ успѣли придти въ нормальное состояніе послѣ обѣда), кругомъ шутки и смѣхъ… а у меня какой-то невыносимый шумъ и звонъ въ ушахъ. Мнѣ было необходимо остаться совершенно одной чтобы выплакаться на свободѣ. Сама того не замѣчая, я очутилась въ саду за кухней лѣсничихи и машипально опустилась на стоявшіе здѣсь козлы. Козлы эта мнѣ представлялись настоящею плахой, а приговоренною къ смертной казни была я сама… вотъ каково было мое душевное состояніе. Будущее мнѣ рисовалось въ самыхъ черныхъ краскахъ. Къ чему и наслѣдство послѣ тетки изъ Бюцова? все равно Эмиль все заложитъ! Эмиль — человѣкъ легкомысленный, для меня это теперь вполнѣ очевидно, а Бетти такъ беззавѣтно вѣритъ въ него! У меня дрожь пробѣжала по членамъ: кто закладываетъ свои часы, тотъ способенъ на все.
Нѣкоторое время спустя ко мнѣ пришла Эмми.
— Мы всѣ хотимъ ѣхать домой, сказала она, — гжа Краузе промочила себѣ ноги, а папа потерялъ всякое расположеніе къ веселью.
— Какое ему дѣло до ногъ этой Краузе?!
— Онъ говоритъ что все это изъ-за тебя, что когда ты скучаешь, то и ему радость не въ радость.
— Да, дитя мое, поѣдемъ! Меня такъ и тянетъ домой, да и не затѣмъ я выѣхала изъ дому чтобы сидѣть за кухней лѣсничихи и плакать.
Ровно въ семь часовъ запряженная линейка стояла предъ домикомъ лѣсничаго. Я предоставила всѣмъ садиться какъ кто хочетъ. Что могла я, бѣдная слабая женщина, противъ безразсудства? Маленькій Краузе опять-таки безъ матери сидѣлъ на берегу озера и ни за что не хотѣлъ трогаться съ мѣста.
— Нѣтъ, нѣтъ! кричалъ онъ, — я хочу оставаться здѣсь!
— Да пойдемъ же, мой милый, я тебѣ дамъ кусокъ сладкаго пирога.
— Нѣтъ.
Гжа Краузе досадливо схватила его на руки.
— Онъ такъ любитъ лошадей, заискивающимъ голосомъ обратилась она къ дядѣ Фрицу, — посадите его на козлы.
Такъ и сдѣлали, Эдуарда посадили между дядей Фрицомъ и кучеромъ. Такимъ образомъ въ путь мы тронулись всѣ болѣе или менѣе не въ духѣ, такъ какъ и Бергфельдтша тоже разсердилась на своего Эмиля. Гжа Краузе была очень молчалива.
Проѣхавъ немного, дядя Фрицъ сказалъ, обращаясь къ г. Краузе:
— Я боюсь чтобы мальчуганъ не свалился съ козелъ, и съ этими словами передалъ Эдуарда въ линейку прямо на руки къ отцу; но г. Краузе со своей стороны заявилъ что мальчику было бы лучше на козлахъ, а самъ Эдуардъ какъ-то все ерзалъ на мѣстѣ и хныкалъ.
— Ужь не боленъ ли онъ? сострадательно спросила я.
— Съ чего бы это ему заболѣть? кратко отвѣчала гжа Краузе.
— Я бы вовсе не удивилась еслибъ у него разстроился желудокъ! сказала я.
— Не безпокойтесь! засмѣялась она.
Мущины между тѣмъ единогласно заявили что не желаютъ долѣе держать у себя мальчугана.
— Поди, Эдуардъ, къ тетѣ Бухгольцъ, сказала я и взяла было его на руки, но вслѣдъ затѣмъ поспѣшила передать его матери: — всего лучше ему будетъ у васъ, дорогая моя! Укройте его потеплѣе чтобъ онъ не простудился, это будетъ и ему хорошо, и намъ пріятно.
Она замѣтила мнѣ на это что дѣти всегда останутся дѣтьми. Я же ей возразила что если дѣти еще не доросли до поѣздокъ, то ихъ оставляютъ дома. А она отвѣтила что еслибы дядя Фрицъ не бралъ съ собою такихъ неудобоваримыхъ закусокъ, то съ ребенкомъ ровно бы ничего не случилось. Мнѣ не хотѣлось ей отвѣчать, меня слишкомъ поглощала забота о легкомысліи Эмиля, и мрачное послѣобѣденное настроеніе съ новою силой вернулось ко мнѣ.
Многіе городскіе жители мечтаютъ о загородныхъ прогулкахъ, но я должна сказать: загородныя прогулки хороши, только безъ влюбленныхъ и безъ дѣтей; и тѣ, и другія сущая обуза и въ состояніи отравить самую прелестную прогулку.
Я вздохнула свободно лишь когда въ темнотѣ предъ нами замелькали первые газовые фонари города Берлина, въ линейкѣ же у насъ царствовало общее уныніе; мы всѣ успѣли надоѣсть другъ другу; весело поглядывали только два привѣшенные къ верху линейки цвѣтные фонарика. Они весело качались изъ стороны въ сторону, и издали навѣрное производили очень пріятное впечатлѣніе. Но развѣ можно судить о жизни на основаніи однихъ цвѣтныхъ бумажныхъ фонариковъ?
Дѣвичникъ въ третьемъ этажѣ.
правитьЯ всегда говорила что продолжительныя помолвки никуда не годятся.
Если молодые люди полюбили другъ друга, всего лучше какъ можно скорѣе благословить ихъ. Но въ сущности и этого мало: согласіе дано, дѣти счастливы, а все-таки радость ихъ часто отравляется тѣмъ что самую свадьбу откладываютъ на дальній срокъ. Дѣти охотно соглашаются ждать, но весьма скоро оказывается что ожиданіе это для нихъ тягостно, все равно приходится уступить имъ и ускорить день свадьбы.
То же случилось и у Бергфельдтъ. Августа, безпрекословно согласившаяся исполнить волю своей маменьки, стала похожа на какую-то тѣнь. Когда она становилась въ профиль къ свѣту, то носъ у нея былъ совсѣмъ прозрачный точно изъ воску вылѣпленъ. Докторъ предписалъ ей желѣзныя капли и мальцъ-экстрактъ, но оба средства оказались недѣйствительны.
Слава Богу, наконецъ ея женихъ, герръ Вейгельтъ, благодаря хорошимъ связямъ, нашелъ себѣ мѣстечко въ канцеляріи. Жалованье было не велико, но еслибы старикъ Вейгельтъ что-нибудь къ нему прибавилъ, то и жить бы можно. «Съ милымъ рай въ шалашѣ», сказала Бергфельдтша, и вотъ начались приготовленія къ свадьбѣ. Будь я на Бергфельдшиномъ мѣстѣ, я отпраздновала бы свадьбу самымъ скромнымъ образомъ, по-семейному, вѣдь это немалая экономія. Но Бергфельдтша и слышать не хотѣла о свадьбѣ безъ шума и треска. По ея мнѣнію, ради однихъ отношеній къ сосѣдямъ нельзя поступать иначе, а слѣдовательно и безъ тратъ обойтись нельзя. Наконецъ, однако, пришли къ тому что дѣвичникѣ справятъ шумно и богато, а самую свадьбу скромно, по семейному.
Ровню въ восемь часовъ должно было начаться празднество. Для пріема гостей приготовили гостиную, столовую и спальню. Постели перенесли на чердакъ, а тамъ гдѣ обыкновенно стоитъ умывальникъ Бергфельдтша поставила столъ убранный растеніями, потому что, какъ она мнѣ жаловалась, г. Бергфельдтъ всегда страшно брызгаетъ кругомъ во время умыванья и въ конецъ испортилъ въ этомъ мѣстѣ обои. Стулья, стаканы и вообще посуду взяли у сосѣдняго трактирщика, такъ какъ въ Бергфельдтшиномъ хозяйствѣ всего недохватки.
Когда мы въ половинѣ девятаго прибыли къ нимъ, гостей собралось уже довольно много. Дамы красивымъ полукругомъ сидѣли въ гостиной. Бергфельдтша ради торжественнаго случая пригласила и самыхъ дальнихъ своихъ знакомыхъ, такъ что во всемъ обществѣ чувствовалась какая-то неловкость. Пріятельницы Августы рѣшительно не знали что имъ съ собою дѣлать и жеманно жались другъ къ дружкѣ; кромѣ того, была еще приглашена хозяйка г. Вейгельта, у которой онъ жилъ еще студентомъ.
Мущины толпились въ столовой и курили. У г. Вейгельта оказалось множество друзей-товарищей, преимущественно студентовъ старше его по ученію; всѣ они были весьма милые и любезные молодые люди, только фраки сидѣли на нихъ какъ-то странно, будто не по нимъ сшитые.
Къ девяти часамъ стало такъ тѣсно что рѣшительно нельзя было пошевельнуться. Подали чай, и понемногу всѣ начали между собою разговаривать о томъ о семъ. Женихъ и невѣста еще не появлялись.
Но вотъ вошелъ дядя Фрицъ, завѣдывавшій всѣмъ церемоніаломъ. За нимъ слѣдовало двое друзей г. Вейгельта; они несли два убранные цвѣтами стула и поставили ихъ у дверей изъ столовой въ гостиную. Затѣмъ дядя Фрицъ сѣлъ за фортепіано (сущая балалайка) и заигралъ свадебный маршъ изъ Сна въ лѣтнюю ночь; подъ звуки этого марша женихъ и невѣста протискались сквозь толпу гостей и заняли приготовленныя имъ мѣста, то-есть сѣли на украшенные цвѣтами стулья. При ихъ появленіи студенты крикнули hoch! hoch! а всѣ остальные гости принялись рукоплескать. Это была торжественная минута, и дядя Фрицъ сумѣлъ какъ слѣдуетъ ее обставить.
Августа Бергфельдтъ имѣла приличный обстоятельствамъ видъ, но туалетъ ея былъ неудаченъ: на ней было бѣлое платье съ зелеными полосами; притомъ же, будь она поумнѣе, она ни за что бы не надѣла въ этотъ день платье съ открытымъ лифомъ. Это даже и моему Карлу не понравилось. Послѣ онъ говорилъ мнѣ что ему становилось холодно всякій разъ какъ только онъ взглядывалъ на невѣсту. Я разумѣется пожурила его за это замѣчаніе.
— Карлъ, сказала я, — любовь настолько возвышенное чувство что не допускаетъ никакихъ шутокъ.
— А ты бы послушала что говорили студенты!
— Карлъ! воскликнула я, — не хочу и не буду этого слушать. Вообще я вовсе не желаю знать того что говорятъ мущины въ отсутствіи дамъ. Студенческія же воззрѣнія слишкомъ вольнодумны для меня.
Дядя Фрицъ заигралъ исполненную чувства мелодію, и подъ звуки ея вошла моя Бетти, одѣтая феей и съ вѣнкомъ для невѣсты въ рукахъ. Она продекламировала чудесные стихи, въ которыхъ говорилось о прощаньи съ домомъ родительскимъ, о счастливой юности, о беззаботномъ дѣтствѣ и о несчастій, которое быть-можетъ грозитъ въ будущемъ. «Съ брачнымъ вѣнкомъ настаетъ конецъ всѣмъ мечтамъ», говорилось въ заключеніе этого поэтическаго произведенія. При самомъ началѣ его глаза Августы наполнились слезами, а при словахъ: «Прости мой милый отчій кровъ», Бергфельдтша тоже заплакала, когда же Бетти обняла Августу и та громко зарыдала у нея на плечѣ, мы всѣ уже не могли болѣе удерживаться, вынули платки и также стали плакать. Рѣдко приходилось мнѣ переживать такую умилительную минуту. Да вѣдь и въ самомъ дѣлѣ не бездѣлица отдать свою дочь чужому юношѣ на всю жизнь!
Изъ этого настроенія мы были выведены непріятнымъ инцидентомъ. Я предупреждала Бергфельдтшу что слѣдуетъ запереть ихъ собачку Сисси чтобы та не надоѣдала своимъ вѣчнымъ скучаньемъ гостямъ. Ее дѣйствительно заперли, но она сумѣла-таки вырваться изъ своей тюрьмы и вмѣшалась въ толпу гостей. Вѣроятно кто-нибудь изъ студентовъ не замѣтилъ маленькаго звѣрька и наступилъ ему ногой на лапку; какъ бы то ни было, Сисси пронзительно завизжала, а виновникъ этого прискорбнаго случая такъ и не нашелся.
Августа вскочила со своего украшеннаго цвѣтами стула, взяла Сисси на руки и принялась успокоивать ее нѣжными ласками. «Бросьте вы эту мерзкую тварь, фрейлейнъ!» съ простонароднымъ акцентомъ закричала бывшая хозяйка г. Вейгельдта. Не могу не упомянуть здѣсь о томъ что я не обмѣнялась ни единымъ словомъ съ этою низко стоящею особой.
Августа оставила собачку у себя на колѣняхъ, всѣ успокоились и дѣвишникъ продолжался своимъ чередомъ.
Теперь на сцену выступилъ одинъ изъ друзей г. Вейгельдта, изображая подмастерье сапожника. Къ сожалѣнію, мы немогли разобрать ни слова изъ того что онъ говорилъ, потому что не знавшая его Сисси все время отчаянно лаяла. Даже когда ей закутали голову шарфомъ, она попрежнему продолжала метаться и лаять, и умолкла лишь тогда когда г. Бергфельдтъ схватилъ ее за шиворотъ и выбросилъ за дверь. Августа на это страшно разсердилась и сдѣлала самое злое лицо, а когда женихъ началъ нѣжно успокоивать ее, она рѣзко отвернулась отъ него со словами:
— Ахъ, да отстань, пожалуста!
— Славное будетъ супружество, шепнула я сидѣвшей возлѣ меня надзирательшѣ.
— Вотъ посмотрите что онъ у нея будетъ подъ башмакомъ, отвѣчала она мнѣ.
— Я то же думаю.
Третьимъ нумеромъ былъ маленькій Краузе. Я заранѣе предчувствовала что дѣло добромъ не кончится, мать слишкомъ балуетъ его.
— Ну, Эдуардхенъ, сказала ему гжа Краузе, — скажи же свой стишокъ!
Одѣтый Тирольцемъ мальчуганъ молчалъ, засунувъ палецъ въ ротъ.
— Ну, что же? спросила его мать. Попрежаему ни звука.
— Эдуардъ, я страшно разсержусь на тебя.
Уголки рта у него опустились, онъ приготовляется заплакать.
— Ну же, Эдуардхенъ, будь паинькой! А онъ еще сегодня утромъ такъ славно говорилъ мнѣ свой стишокъ. Большое общество смущаетъ его. Ступай, Эдхенъ, скажи тетѣ Августѣ свой стишокъ на ушко и подай ей серебряную ложку… слышишь, Эдуардъ?
— Да вѣдь это наша ложка! закричалъ мальчикъ, — папаша только велѣлъ выскоблить вензель.
Гжа Краузе поблѣднѣла отъ злости и какъ разъяренная фурія бросилась на него, но Эдуардъ кинулся бѣжатъ крича во все горло: «Мама хочетъ прибить меня! Папа! папа!»
Г. Краузе былъ настолько благоразуменъ что отправилъ его домой.
Мы бы отъ души посмѣялись, но вниманіе наше было отвлечено новымъ явленіемъ: вошли двѣ пріятельницы Августы, одна одѣтая цвѣточницей, а другая булочницей, и съ хлѣбомъ въ рукахъ, чтобы въ новомъ хозяйствѣ никогда не было въ немъ недостатка. Это вышло какъ-то неудачно.
Въ заключеніе явилась моя Эмми въ костюмѣ царицы ночи, въ черномъ вуалѣ, усѣянномъ звѣздами изъ золотой бумаги. Моя дѣвочка сама выдумала и устроила себѣ этотъ костюмъ. Эмма прочла слѣдующіе стихи:
Я къ вамъ пришла изъ дальнихъ мѣстъ,
Изъ царства мѣсяца и звѣздъ;
Когда вамъ сонъ смежаетъ очи,
Надъ вами бдитъ царица ночи.
Какъ будете наединѣ
Вы вспомните обо мнѣ.
Съ этими словами она подала Августѣ альбомъ съ изображеніемъ на крышкѣ прощанія Лоэнгрина. Затѣмъ подъ акомпанементъ дяди Фрица она пропѣла прелестную пѣсню Мы молча у окна сидѣли, свѣча догорѣла у насъ". Когда она окончила рукоплесканіямъ не было конца. Студенты просто неистовствовали, такъ что ей пришлось пропѣть и еще романсъ. Рѣшительно всѣ осыпали ее похвалами и наговорили ей массу комплиментовъ. Одинъ студентъ даже сказалъ что сомнѣвается сумѣла ли бы Гёрстеръ исполнить такъ же хорошо тѣ же самыя вещи. «Въ пѣніи фрейлейнъ Бухгольцъ есть что-то необыкновенное», прибавилъ онъ.
Мущины продолжали курить свои сигары; становилось невыносимо жарко и душно, окна до того запотѣли что вода, съ нихъ такъ и струилась ручьями. Салатъ изъ селедки подѣйствовалъ на всѣхъ освѣжающимъ образомъ, несмотря на то что, по моему мнѣнію, въ немъ было слишкомъ много картофеля. Мы, дамы, запили его лимонадомъ, а мущины — пивомъ. Студенты любезно прислуживали всѣмъ и всѣхъ угощали.
При такомъ многолюдствѣ нечего было и думать садиться за столъ, каждый кушалъ тамъ гдѣ сидѣлъ, а блюда передавали другъ другу: бутерброды съ разными закусками и пирожки; всего было въ изобиліи и все было прекрасно приготовлено.
Молодежи захотѣлось потанцоватъ; студенты, несмотря на кислую мину г. Бергсфельдта, вдвинули фортепіано въ спальню и начались танцы, за неимѣніемъ мѣста танцевали чередуясь по двѣ пары за разъ. Было тѣсно какъ на балѣ по подпискѣ. Я возмутилась тѣмъ что студенты вынесли въ прихожую столъ съ растеніями, такъ что попорченная г. Бергфельдтомъ стѣна была у всѣхъ на виду; могла бы кажется Бергфельдтша заклеить ее кусочкомъ обоевъ.
Мы сидѣли разговаривая между собой. Надзирательша сказала мнѣ что у моей Эмми замѣчательный и дѣйствительно прелестный голосъ: было бы жаль оставить его безъ обработки.
— Я объ этомъ еще не думала, отвѣчала я. — Моя дѣвочка поетъ просто со слуха.
— А я такъ собираюсь учить свою дочь пѣнію, сказала надзирательша. — Я знаю одну даму которая ищетъ себѣ ученицъ, она прежде пѣла въ оперѣ. Хорошій голосъ удивительно какъ оплачивается. Возьмемъ для примѣра хоть Патти или Лукку — слава и вмѣстѣ съ тѣмъ богатство.
У меня просто закружилась голова. Развѣ сейчасъ Эмми не имѣла громаднаго успѣха? Развѣ она не привела всѣхъ въ восторгъ?
— Я переговорю объ этомъ съ мужемъ, сказала я, — разумѣется, весьма возможно что изъ нея что-нибудь и выйдетъ.
Боже, какъ только подумаю что моей Эмми, благодаря ея голосу, можетъ на долю выпасть такое баснословное счастіе!.. Мой Карлъ разумѣется согласится, когда я ему все какъ слѣдуетъ растолкую.
Время между тѣмъ приближалось къ двѣнадцати. Женихъ и невѣста неслышно сидѣли въ уголкѣ. Сама Августа не танцовала и ни за что бы не потерпѣла чтобъ ея женихъ танцовалъ съ другой. Г. Бергфельдтъ становился все молчаливѣе. Студенты только что запѣли «Пейте на радость!» какъ раздался звонокъ.
— Вѣрно домохозяинъ которому надоѣлъ шумъ, сказала надзирательша.
Мы всѣ стихли, прислушиваясь и ожидая что вотъ-вотъ войдетъ домохозяинъ и произойдетъ скандалъ. Однако нѣтъ. Неожидаано раздался торжественный мотивъ: Я стою здѣсь одинъ, а вслѣдъ затѣмъ невидимые музыканты заиграли Шункель-вальсъ. Дѣло въ томъ что нѣсколько пріятелей-сослуживцевъ г. Бергфельдта, участвующихъ въ клубѣ горнистовъ, приготовили этотъ маленькій сюрпризъ; они взяли съ собою свои духовые инструменты, на которыхъ дѣйствительно очень хорошо играли.
По общей просьбѣ они заиграли Ночной дозоръ. Пьеса эта начинается тихо и медленно, затѣмъ звуки ускоряются и усиливаются и наконецъ переходятъ въ такой шумъ и трескъ, что просто въ ушахъ звенитъ.
Вотъ тутъ-то и пришелъ домохозяинъ.
Все смолкло. Всѣмъ стало неловко.
Противъ танцевъ и пѣнія онъ ничего не имѣетъ, но эту адскую музыку онъ обязанъ запретить. Г. Бергфельдтъ возразилъ ему что въ своей квартирѣ онъ воленъ дѣлать все что ему вздумается.
— Только не имѣете права на вой Ирокезовъ и на зарю съ церемоніей; вѣдь штукатурка съ потолка валится.
— Это ужь такъ построенъ домъ.
— Никто не мѣшаетъ съѣхать если домъ не нравится.
— Какъ разъ кстати.
— Ни одинъ жилецъ не портитъ квартиру какъ Бергфельдты, стоитъ только взглянуть на обои.
— Это васъ не касается.
Студенты стали между разгорячившимися хозяиномъ и жильцомъ. Мы, дамы, уже собирались обратиться въ бѣгство.
— Тише, господа! воскликнулъ мой Карлъ. — Господинъ хозяинъ ничего не имѣетъ противъ того чтобъ еще немножко потанцовали и повеселились.
— Будетъ съ васъ! грубо отрѣзалъ хозяинъ.
Дядя Фрицъ подошелъ къ нему со стаканомъ пѣнящагося пива.
— Вѣдь молодость только разъ въ жизни бываетъ, сказалъ онъ. — Выпьемте-ка за здоровье жениха и невѣсты!
Домохозяинъ сначала было поворчалъ немного, но кончилъ тѣмъ что исполнилъ долгъ вѣжливости. Студенты прокричали ему hoch! а Бергфельдтша предложила ему сѣсть на одинъ изъ разукрашенныхъ стульевъ.
Прежняго оживленія однако какъ не бывало. Понемножку всѣ стали расходиться. Мы также, пожелавъ всѣмъ доброй ночи, пошли домой. У невѣсты былъ страшно утомленный видъ. Что-то изо всего этого выйдетъ?
Когда мы уходили, дядя Фрицъ и студенты сидѣли за отдѣльнымъ столикомъ съ хозяиномъ дома и пили съ нимъ брудершафтъ.
Ужь не знаю когда Бергфельдты легли спать — пожалуй сутокъ черезъ двое.
— Карлъ, сказала я возвращаясь съ нимъ домой, — когда будетъ свадьба нашей Бетти, мы справимъ дѣвичникъ гдѣ-нибудь на сторонѣ?
— Это дѣло не къ спѣху, кратко отвѣчалъ онъ. — Пока съ меня довольно, да и Бергфельдтамъ-то сегодняшняго веселья, полагаю, хватитъ надолго.
О своихъ мечтаніяхъ насчетъ будущности Эмми я не сказала ни слова: когда мущина въ дурномъ, ворчливомъ настроеніи, слѣдуетъ оставить его въ покоѣ, пока съ него не скатитъ хандра. «Будетъ онъ дивиться когда его дочь прославится на весь міръ. На своемъ я вѣдь все-таки же поставлю».
Почему намъ пришлось ѣхать на морскія купанья.
правитьОтрицать невозможно: Эмми имѣла громадный успѣхъ. Могла ли я взять на себя такую отвѣтственность, могла ли я допустить чтобъ ея талантъ заглохъ въ Ландбергерской улицѣ? Нѣтъ, я знаю что наступитъ день когда намъ всѣмъ придется отдать отчетъ во всѣхъ нашихъ дѣйствіяхъ и поступкахъ, и въ данномъ случаѣ намъ не нашлось бы никакого оправданія, — вѣдь я не Бергфельдтша, которая способна затѣять споръ даже и въ день Страшнаго Суда, если только не послѣднею предстанетъ. Голосомъ Эмми надобно было хорошенько заняться и дать ей возможность вполнѣ артистически развить его. Я считала это своимъ долгомъ, тѣмъ болѣе что надзирательша сильно подбивала меня, говоря что если моя Эмми будетъ брать уроки вмѣстѣ съ ея дочерью, то учительница обѣимъ обойдется значительно дешевле. Я не была бы Нѣмкой еслибы не обратила вниманія на эту выгоду. Нѣтъ, ужь когда мнѣ подвернется что-нибудь подешевле, я непремѣнно пріобрѣтаю это; только на базарахъ по дешевымъ цѣнамъ я никогда ничего не покупаю, потому что современемъ приходится тратить на починку вещи вдвое болѣе чѣмъ она тебѣ стоила. Разумѣется, когда наступилъ срокъ платить учительницѣ, я сообщила Карлу объ урокахъ Эмми; было бы просто грѣшно оборвать занятія какъ разъ въ то время какъ голосъ Эмми начиналъ развиваться. Мужъ мой вполнѣ согласился со мною что плата учительницѣ не дорога. Такое заявленіе съ его стороны очень меня порадовало.
Эмми дѣлала поразительные успѣхи въ пѣніи, какъ увѣряла меня учительница всякій разъ когда бывала у насъ.
— Еще одинъ курсъ, говорила она, — и дочка ваша по высотѣ голоса не уступитъ Луккѣ. Она уже легко беретъ верхнее до и вполнѣ свободномъ родѣ Арто, выдѣлываетъ трели.
Увѣренія учительницы меня очень утѣшали, и я невольно предавалась честолюбивымъ мечтамъ; порой мнѣ казалось что когда моя Эмми достигнетъ славы, то отъ блаженства я просто сойду съ ума. И почему бы ей на долю не выпасть такому счастью? Не мало было знаменитыхъ пѣвицъ, семьи которыхъ по общественному положенію стояли несравненно ниже насъ.
Гжа Грюнъ-Рейфферштейнъ была самою подходящею для нашей дѣвочки учительницей. Она не разъ разказывала намъ, надзирательшѣ и мнѣ, о своей прежней театральной жизни, объ опасностяхъ какимъ подвергается каждая молодая неопытная актриса. Она осталась твердою до конца, устояла противъ всѣхъ соблазновъ и искушеній и даже отказала одному князю, который предлагалъ ей морганатическій бракъ. Она знаетъ что ожидаетъ за кулисами юныхъ неопытныхъ артистокъ; она заботится о томъ чтобы вселить въ нихъ твердыя правила нравственности и оградить ихъ отъ всевозможныхъ искушеній; вѣдь ей же самой нѣкогда пришлось пройти по этому скользкому и тернистому пути. Какъ мнѣ было отрадно сознавать что моя Эмми въ такихъ надежныхъ рукахъ. Одно только мнѣ было не совсѣмъ пріятно: у той же учительницы брала уроки пѣнія Геймрейхшина старшая дочь отъ перваго брака; но у нея былъ голосокъ, и мнѣ не оставалось ничего другаго какъ смотрѣть сквозь пальцы на то что дочь такой непріятной матери занимается вмѣстѣ съ моею Эмми.
У Грюнъ-Рейфферштейнъ было правиломъ ежегодно устраивать концерты чтобы показать публикѣ успѣхи молодежи бравшей у нея уроки. Ея ученицы и ученики, — у нея есть и ученики, — обыкновенно раздаютъ билеты своимъ роднымъ и знакомымъ, а такъ какъ за право входа платится всего марка, то и понятно что въ залѣ гдѣ устроена хорошенькая сцена и гдѣ, по словамъ самой учительницы, искусству предаются серіозно и съ благороднымъ рвеніемъ, бываетъ всегда очень тѣсно.
На этотъ разъ и моя Эмми должна была участвовать въ концертѣ и пѣть партію Габріэли изъ оперы Ночной лагеръ подъ Гранадой, а именно въ двухъ сценахъ: въ первыхъ гдѣ охотникъ приноситъ Габріэли улетѣвшаго голубя и затѣмъ гдѣ она бросаетъ въ спящаго охотника камнями чтобы спасти его отъ нападенія разбойниковъ.
Волненіе у насъ было страшное. За цѣлый мѣсяцъ начались дѣятельныя приготовленія къ знаменитому концерту-оперѣ; я даже запретила упоминать объ этихъ приготовленіяхъ въ присутствіи моего мужа, который раздражался всякій разъ какъ только слышалъ слова: костюмъ, репетиція, представленіе. Что же до меня, то я относилась къ этому концерту далеко не безучастно. Прежде всего надлежало позаботиться о костюмѣ. Мнѣ не хотѣлось брать для Эмми наряда у костюмерши, а потому я заказала своей собственной портнихѣ сшить ей модное длинное бѣлое атласное платье, а шлейфъ его мы сами обшили краснымъ атласомъ съ позументами, такъ какъ дѣло должно было происходить въ Испаніи. Необходимо было также во что бы то ни стало пріобрѣсти хорошенькіе башмачки на высокихъ каблучкахъ. Грюнъ-Рейфферштейнша нашла было что этотъ костюмъ слишкомъ великолѣпенъ для простой пастушки, но я категорически заявила ей что не желаю чтобы моя дочь явилась предъ публикой въ какомъ-нибудь нищенскомъ одѣяніи и что я позволю ей пѣть не иначе какъ въ этомъ костюмѣ. Учительницѣ пришлось уступить. Понятно что когда есть достатокъ, пріятно выказать это предъ людьми.
А между тѣмъ лучше было бы не шить этого великолѣпнаго платья. Я и теперь безъ ужаса не могу вспомнить о томъ что случилось въ тотъ злополучный вечеръ.
День представленія приближался, и наконецъ, подобно всѣмъ великимъ событіямъ, наступилъ. Въ концертъ мы отправились большимъ обществомъ, такъ какъ захватили съ собою всѣхъ Бергфельдтовъ, Краузе, Вейгельта и еще кое-кого изъ нашихъ знакомыхъ. Докторъ Вренцхенъ, которому я спеціально послала приглашеніе, отказался, ссылаясь на то что ему некогда, что онъ слишкомъ занятъ. Ахъ, онъ всегда слишкомъ занятъ когда не желаетъ гдѣ-нибудь быть! Въ послѣдствіи я узнала что въ этотъ самый вечеръ онъ ужиналъ въ знакомомъ трактирчикѣ и игралъ тамъ со своими пріятелями въ карты, хотя ему давнымъ-давно пора подумать о приличной партіи. Дочь свою я, разумѣется, ему не навязываю, но тѣмъ не менѣе вотъ каковъ народъ эти доктора!
Въ надлежащее время я отправилась въ уборную чтобъ одѣть мою Эмми. Тамъ же находилась и Геймрейхша при своей дочкѣ, которая должна была пѣть Анихенъ изъ Фрейшюца. Господи, на что только была похожа ея козявка! Между нами будь сказано, костюмъ на ней былъ очень-таки поистасканный, и кто знаетъ откуда выкопала его ея матушка. Вѣроятно она пріобрѣла его у какой-нибудь дешевой костюмерши изъ Брунненштрассе или откуда-нибудь въ этомъ родѣ. Словомъ, платье было прескверное и сидѣло настоящимъ кулькомъ. Я сдѣлала видъ что не замѣчаю Геймрейхши.
Увидя туалетъ моей Эмми, она колко обратилась ко мнѣ:
— Ваша Эмми ко двору должно-быть собирается?
— Вовсе нѣтъ, отвѣчала я; тутъ были и другія, и я желала показать что сумѣю справиться и съ цѣлымъ десяткомъ такихъ нахалокъ какъ Геймрейхша. — Вы знаете, моя милѣйшая, продолжала я, — я всегда за proppertê.
— Ужь не на меня ли вы намекаете? воскликнула она и загородила собою дочку, чтобы та избѣгла моего испытующаго взгляда.
— Я никого не называю, возразила я.
— Ну, милостивыя государыни, злобно воскликнула она, — неправда ли, очень мило со сторону гжи Бухгольцъ что она всѣхъ насъ считаетъ ниже себя? Но мы, слава Богу, не хвастаемся тѣмъ чего у насъ нѣтъ.
— Я нахожу, между прочимъ, вставила тутъ одна перезрѣлая дѣва, стоя и охорашиваясь передъ зеркаломъ, — что фрейлейнъ Бухгольцъ вообще рядится больше чѣмъ это у насъ, принято.
— Да, поддакнула ей Геймрейхша, — когда нечѣмъ взять, такъ поневолѣ нарядишься какъ наѣздница изъ цирка.
Это было уже слишкомъ, но я сдержалась и только громко сказала своей дочери:
— Не огорчайся тѣмъ что говорятъ люди отвертывающіеся отъ комедіи хотя бы и на кукольномъ театрѣ; вѣдь все это только изъ зависти.
Тутъ поднялся страшный шумъ: всѣ разомъ затараторили, загалдѣли, каждой хотѣлось ввернуть и свое словцо, со всѣхъ сторонъ поднялась брань. Эмми моя расплакалась.
Грюнъ-Рейфферштейнша, услыхавъ шумъ, поспѣшила со сцены въ уборную. Ей стоило не малаго труда заставить себя выслушать.
— Милостивыя государыни, воскликнула она, — нельзя ли отложить вашъ споръ до окончанія представленія. Сейчасъ долженъ подняться занавѣсъ. Публика уже начинаетъ приходить въ нетерпѣніе. Смѣю просить дамъ не принимающихъ участія въ представленіи пройти въ залу и занять свои мѣста.
Это было очень хорошо; но Эмми никакъ не могла успокоиться, продолжала плакать и упорно отказывалась выйти на сцену.
— Дитя мое, воскликнула я въ отчаяніи, — подумай, Бергфельдты, Краузе и другіе пришли сюда слушать только тебя; пускай себѣ бранятся кто хочетъ, тебѣ-то что до нихъ за дѣло? Подумай только о своемъ новомъ платьѣ.
— Мнѣ все равно, рыдала Эмми, — если со мною такъ обращаются, я ни за что, ни за что не выйду на сцену!
Учительница смутилась.
— Не можемъ же мы выпустить нумера, вы должны пѣть.
— Не хочу, не стану! твердила Эмми.
— Но, дорогая моя, шепнула ей Грюнъ-Рейфферштейнша, — что подумаетъ г. Мейеръ.
Съ минуту Эмми была какъ бы въ нерѣшимости и наконецъ сказала:
— Хорошо, я буду пѣть.
Прежде чѣмъ я успѣла разспросить что общаго между пѣніемъ моей дочери и г. Мейеромъ, хозяйка насъ всѣхъ выпроводила изъ уборной; мы вышли въ залу и вмѣшались въ толпу зрителей.
Когда я заняла свое мѣсто, у меня было очень тяжко на душѣ. Я была раздражена болѣе чѣмъ сознавалась въ этомъ самой себѣ; къ тому же этотъ какой-то г. Мейеръ рѣшительно не выходилъ у меня изъ головы.
Грюнъ-Рейфферштейнша усѣлась за фортепіано стоявшее за ширмочкой возлѣ сцены и долженствовавшее изображать оркестръ. Исполненіе началось. Геймрейхшина Элизабетъ и перезрѣлая дѣвица, такъ дерзко говорившая со мной въ уборной, невыносимо провизжали дуэтъ и арію изъ Фрейшюца.
Элизабетъ не знала куда дѣвать свои руки, пѣла до того фальшиво что слушая ее каждая бы собака завыла, а ротъ открывала до того широко что того и гляди могла вывернуть себѣ обѣ челюсти. Несмотря на это ей рукоплескали. Геймрейхшина клика хлопала ей изо всѣхъ силъ какъ будто какой-нибудь знаменитости. Я разумѣется не шевельнулась, а когда сидѣвшая рядомъ со мной Бергфельдтша вздумала было также похлопать, я схватила ее за руки и все время крѣпко держала ихъ. Геймрейхша это замѣтила и метнула въ меня взоръ который не предвѣщалъ ничего добраго.
Но вотъ дошла очередь и до моей Эмми. На афишѣ стояло: Табріэль — фрейлейнъ Б.; Охотникъ — г. Мейеръ. Занавѣсъ взвился. Г. Мейеръ въ костюмѣ охотника вышелъ на авансцену и началъ пѣть. Это былъ до безобразія высокаго роста господинъ, чуть не упиравшійся головой въ потолокъ; отъ волненія и страха онъ то и дѣло косился по сторонамъ какъ человѣкъ съ нечистою совѣстью. Отворилась дверь хижины, и на порогѣ ея появилась моя Эмми. Громкое: ахъ! вырвалось у зрителей. У меня отлегло отъ сердца, я замѣтила что она понравилась.
Эмми начала пѣть; затѣмъ ей слѣдовало подойти къ охотнику, но она не могла сдѣлать и шагу, такъ какъ шлейфъ ея зацѣпился въ кулисахъ. Эмми смутилась и смолкла. Охотникъ замѣтилъ несчастье и любезно освободилъ платье Эмми изъ западни. Публика засмѣялась, а Геймрейхша громче всѣхъ. Эмми начала съизнова, но видимо была смущена. Мой Карлъ наклонился ко мнѣ и прошепталъ: «Это въ первый и въ послѣдній разъ что Эмми играетъ на театрѣ». Когда занавѣсъ опустился, никто изъ зрителей и рукой не шевельнулъ, только одна Бергфельдтша, которую я заранѣе о томъ просила, хлопала съ полнымъ усердіемъ. Взоры всѣхъ обратились на насъ. Я готова была провалиться сквозь землю. Геймрейхша громко и злобно хохотала.
Послѣ небольшаго перерыва послѣдовало второе явленіе. Посреди сцены стоялъ диванчикъ безъ пружинъ, долженствовавшій служить ложемъ охотнику, а сбоку, наискось, стояла кулиса изображавшая домикъ, изъ окна котораго должна была пѣть Эмми. Г. Мейеръ окончилъ свою арію и улегся на приготовленный для него диванчикъ, но ноги его оказались слишкомъ длинными, почему и свѣсились какъ-то уродливо. Публику зрѣлище это повидимому очень забавляло. Но вотъ появляется Эмми. Она поетъ свою арію и затѣмъ бросаетъ въ охотника камнями; чтобы вѣрнѣе попасть въ него моя бѣдная дѣвочка наклоняется впередъ и…. у меня въ глазахъ зеленѣетъ при одномъ воспоминаніи!… и кулиса вмѣстѣ съ нею тихо падаетъ прямо на спящаго охотника; столикъ, на которомъ стояла Эмми, вывернулся у нея изъ-подъ ногъ; виной этому разумѣется модные башмаки на высокихъ каблукахъ и длинный глупый шлейфъ съ позументомъ.
Я бросилась на сцену. По счастью Эмми не искалѣчилась; но что я увидѣла!… г. Мейеръ держалъ мою дочь въ объятіяхъ и нѣжно шепталъ ей: «Дорогая Эмми, благодарите Бога что ваше паденіе такъ счастливо обошлось, а съ декораторомъ я ужь сумѣю раздѣлаться по своему!» Каково! онъ смѣлъ называть ее дорогая Эмми! У меня такъ и заскребло на сердцѣ. Грюнъ-Рейфферштейнша, успѣвшая тѣмъ временемъ успокоить публику что ничего особеннаго не случилось, въ эту минуту подошла къ намъ.
— Такъ вотъ какъ вы укрѣпляете вашихъ ученицъ на пути нравственности и долга?! обратилась я къ ней. — Вы допускаете чтобы ваши ученики крутили голову молодымъ неопытнымъ и ввѣреннымъ вашему попеченію дѣвушкамъ?
— Сударыня, отвѣчала мнѣ эта особа, — повидимому вы не имѣете вовсе никакого понятія о театрѣ. Да кромѣ того я считаю г. Мейера за весьма хорошую партію: у него есть талантъ, и онъ пойдетъ очень далеко.
Я холодно повернулась къ ней спиной и пошла вмѣстѣ съ Эмми въ уборную чтобы помочь ей переодѣться. Ей пришлось признаться мнѣ во всемъ. Я узнала что между учениками и ученицами Грюнъ-Рейфферштейнши вошло въ обыкновеніе влюбляться другъ въ друга: это, какъ видно, также относится къ области искусства. Благодарю покорно! Мнѣ съ самаго, начала не слѣдовало довѣрять словамъ этой противной учительницы, потому что это вѣчное пѣніе о любви и представленіе сценъ изъ пьесъ гдѣ только и говорится что о любви, непремѣнно въ концѣ концовъ должны совратить неопытное юношество съ пути долга и добродѣтели. А мы-то за Грюнъ-Рейфферштейншей повторяли что она остерегаетъ своихъ воспитанницъ отъ опасностей, охраняетъ ихъ отъ искушеній, поддерживаетъ и укрѣпляетъ въ нихъ силу воли. Ужасно, ужасно!
Мы отправились домой. Мой Карлъ былъ страшно взволнованъ и возмущенъ до глубины души. Онъ молчалъ, но мнѣ было достаточно бросить на него одинъ взглядъ чтобъ убѣдиться въ томъ какъ сильно удручаетъ его все случившееся. О поступкѣ г. Мейера онъ не зналъ, но я сочла своимъ долгомъ передать ему и этотъ прискорбный случай.
— Вильгельмина, сказалъ онъ, — понимаешь ли ты теперь свое сумасбродство? Зачѣмъ ты вѣчно ищешь счастія внѣ своего дома? зачѣмъ ты ищешь сношенія съ людьми не имѣющими съ нами ничего общаго?
— Я заботилась о благѣ нашей Эмми, я мечтала о великой и славной будущности для нея! прорыдала я.
— Теперь вамъ слѣдуетъ позаботиться объ иномъ, отвѣчалъ Карлъ. — Дѣвочку вашу надобно куда-нибудь увезти, не слѣдуетъ подвергать ее насмѣшливому состраданію знакомыхъ. Твое дѣло постараться чтобъ она забыла г. Мейера: товарища по пѣнію изъ Грюнъ-Рейфферштейншиной школы я вовсе не желаю себѣ въ зятья.
Затѣмъ мы разсудили что самое благоразумное будетъ мнѣ съ Эмми поѣхать на морскія купанья.
Бѣдная ваша дѣвочка никуда показаться не смѣетъ; она страшно стыдится и боится насмѣшекъ со стороны знакомыхъ; едва отваживается она на короткую прогулку до Фридрихсгайна. Такимъ образомъ намъ не остается ничего какъ отказаться отъ Парнаса и освѣжиться на хладныхъ берегахъ Балтійскаго моря. Мечты наши о славѣ и величіи постыдно разлетѣлись въ пухъ и прахъ. Я съ сожалѣніемъ нахожу что воздухъ — плохой матеріалъ для построекъ; ни воздушные замки, ни воздушныя хижины никуда не годятся: и тѣ, и другія разлетаются отъ самаго легкаго вѣтерка. Не уговаривай меня надзирательша и не требуй того такъ настоятельно Грюнъ-Рейфферштейнша, я ни за что бы въ мірѣ не позволила Эмми выступить предъ публикой. Правда, спектакль этотъ былъ такъ-сказать домашній, но всѣ знакомые были налицо, и это пожалуй вышло еще хуже чѣмъ посрамленіе предъ настоящею, но за то незнакомою публикой.
Намъ слѣдовало ѣхать на морскія купанья, и чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше. Предъ отъѣздомъ однако я наконецъ сдѣлала визитъ молодымъ Вейгельтъ; долго я его откладывала, но хотя бы ради приличія мнѣ слѣдовало побывать у нихъ.
— Что вы не навѣстите мою старшую, замужнюю дочь? не разъ говорила мнѣ Бергфельдтша. — Вы вѣдъ знаете, какъ она васъ любитъ и какъ всегда бываетъ рада васъ видѣть.
Но я не шла къ ней по многимъ причинамъ.
Вопервыхъ, Бергфельдтша, приглашая меня, хотѣла поважничать предо мною, пустить мнѣ пыль въ глаза тѣмъ что у нея есть замужняя дочь, между тѣмъ какъ мои обѣ дѣвочки и не думаютъ о замужествѣ. Я любезно обѣщала ей, но отъ Вейгельтовъ все же до поры до времени сторонилась. Вовторыхъ, у меня слишкомъ эстетически развитой вкусъ чтобы меня привлекали своею картинною обстановкой хижины бѣдняковъ. Сами Бергфельдты едва концы съ концами сводятъ, дѣвичникъ имъ обошелся изъ рукъ вонъ дорого, у Вейгельта жалованье крошечное, за Августой дали только самое необходимое, и слѣдовательно въ сложности, по выраженію поэтовъ, выходило что Августѣ на долю выпалъ жребій «рая съ милымъ въ шалашѣ».
Впрочемъ, какъ ни будь убого жилище, оно можетъ быть мило и уютно когда въ немъ все чисто и аккуратно прибрано; но вѣдь Августа съ самаго дѣтства была плохо пріучена и вѣчно боялась замарать себѣ ручки… Картина безпорядка царствовавшаго у нея въ домѣ рисовалась мнѣ очень живо, и я старалась какъ можно болѣе оттянуть минуту когда мнѣ воочію придется убѣдиться въ этомъ безобразіи.
Точно также я и дѣтей моихъ не желала пускать къ Августѣ. Я говорила имъ что не слѣдуетъ безпокоить молодыхъ во время ихъ медоваго мѣсяца, а объ истинной причинѣ почему я ихъ не пускаю, разумѣется, умалчивала.
Бергфельдтша окрутила молодыхъ людей при помощи концертовъ у Бильзе; истиннаго глубокаго чувства любви между ними не было, и наконецъ, во время дѣвичника Августа держала себя такъ рѣзко со своимъ женихомъ что хорошаго отъ этого брака ждать было нечего, сама надзирательша замѣтила это тогда. Вейгельты вовсе не примѣръ моимъ дѣтямъ, даже грѣшно позволять подростающимъ дочерямъ смотрѣть на такія супружества и тѣмъ самымъ отпугивать ихъ отъ брака.
Однако не стало возможности откладывать свое посѣщеніе, и кромѣ того мнѣ все-таки любопытно было посмотрѣть правы ли мы были съ надзирательшей въ своихъ заключеніяхъ насчетъ будущности молодыхъ супруговъ. Итакъ, я немножко прифрантилась и отправилась въ Аккерштрассе. Кончикъ это порядочный, а тутъ еще на бѣду только я успѣла выйти за улицу, пошелъ дождикъ, не особенно сильный, но очень холодный, а подъ ногами сдѣлалась страшная слякоть; во всякомъ случаѣ прогулка моя была не изъ особенно пріятныхъ.
Когда я добралась до Аккерштрассе, мнѣ еще пришлось долго разыскивать нумеръ дома, а это оказалось довольно трудно, тѣмъ болѣе что на этой улицѣ безконечное множество церковныхъ погостовъ.
Наконецъ я отыскала нужный мнѣ домъ. Снаружи онъ показался мнѣ очень не дуренъ, но за то внутри!.. что за узкія крутыя лѣстницы, что за множество всякихъ дверей, что за ручки у нихъ, что за наводящая уныніе сѣро-голубая окраска стѣнъ, что за непрочныя шатающіяся перила у лѣстницъ!.. Все указывало на то что архитекторъ отдѣлывалъ домъ снаружи для взора капиталистовъ, а внутри для жизни бѣдняковъ.
Когда я взобралась на четвертую лѣстницу, у меня просто въ глазахъ зарябило и едва достало силы дернуть за звонокъ.
По счастью, Августа вѣроятно слышали что кто-то лѣзетъ на ихъ голубятню; она отворила дверь и увидавъ меня радостно воскликнула:
— Ахъ, какъ это мило что вы пришли навѣстить меня!
— Дай мнѣ прежде отдышаться, еле переводя духъ отвѣчала я въ то время какъ она услужливо снимала съ меня пальто и шляпу. — Лѣстница у васъ до невозможности крута.
— Да, правда, отвѣчала Августа, — это мы только не замѣчаемъ ея!
И она взглянула на меня, привѣтливо улыбаясь.
Хорошо еще что я сидѣла, а то этотъ отвѣтъ пожалуй подкосилъ бы мнѣ ноги. Августа, въ былыя времена ворчавшая и жаловавшаяся за малѣйшее неудобство, теперь повидимому довольствуется такими поистинѣ куриными лѣстницами.
Преждѣ чѣмъ я успѣла что-либо сказать, она проговорила:
— Я сейчасъ подамъ вамъ чашку горячаго кофе, это для васъ будетъ весьма полезно послѣ прогулки въ такую холодную сырую погоду.
И съ этими словами она исчезла за дверью.
Такимъ образомъ я могла на свободѣ осмотрѣть ея пріемную. Комната была не велика, но и не особенно мала, пожалуй низка немножко для людей привыкшихъ къ болѣе высокимъ потолкамъ. Скатерть на столѣ была бѣлая, чистая, заботливо выглаженная; на комодѣ стояла лампа, возлѣ нея лежалъ альбомъ. Нигдѣ не было видно ничего лишняго, но и недостатка ни въ чемъ не замѣчалось.
У окна стоялъ рабочій столикъ. Я подошла къ нему и полюбопытствовала какою работой занимается Августа. Я такъ и остолбенѣла когда подняла салфетку которою было накрыто ея рукодѣлье: то были пестрые цвѣты изъ перьевъ.
Едва успѣла я вернуться на свое мѣсто и немного оправиться отъ удивленія какъ въ комнату вошла Августа съ кофейнымъ приборомъ въ рукахъ. Она нѣсколько разъ послѣ того еще выходила изъ комнаты за разными мелочами, между прочимъ принесла тарелочку съ пирожками и затѣмъ принялась варить кофе.
— Дитя мое, совершенно пораженная всѣмъ видѣннымъ воскликнула я: — не обижайся моимъ вопросомъ, но скажи мнѣ: гдѣ ты научилась всему этому? Вѣдь прежде бывало не то.
— Когда надобно, многому научишься, отвѣтила она помолчавъ.
«Ага», подумала я про себя, «видно муженекъ-таки учитъ тебя уму-разуму;» но вслѣдъ же затѣмъ я отбросила эту мысль, вспомнивъ что самъ Вейгельтъ не болѣе какъ трусливая овечка.
Кофе для Аккерштрассе оказался весьма недуренъ, а можетъ-быть Августа и положила его больше обыкновеннаго чтобы блеснуть предо мною своимъ достаткомъ; это такъ похоже на Бергфельдтовъ, стоитъ только вспомнить о самой матушкѣ.
Августа спросила, понравится ли мнѣ, если разговаривая со мной она будетъ работать.
— Ты, какъ я вижу, занимаешься многимъ о чемъ прежде и не думала, улыбнулась я ей въ отвѣтъ.
— Еще бы! отвѣтила она, и поставивъ предъ собой картонку съ разноцвѣтными перьями, принялась дѣлать изъ нихъ цвѣты.
— Что это ты дѣлаешь, дитя мое? воскликнула я.
— Я. охотно разкажу вамъ въ чемъ дѣло, отвѣчала она: — вѣдь вы мнѣ другъ и болтать обо мнѣ не станете. Я дѣлаю эти цвѣты на одну фабрику и зарабатываю этимъ хотя немного, а все же кое-что.
— Неужели тебѣ приходится трудиться изъ-за денегъ? Вѣдь мужъ твой получаетъ жалованье…
— Мы и могли бы пожалуй справиться, но…
— Но что же?
— У насъ есть долги, вся вспыхнувъ прошептала она. — За диванъ мы только частію заплатили, а за стулья…
— Я полагала что обстановку вашей квартиры твои родители взяли за себя?
Августа покраснѣла еще болѣе.
— Мама взяла всѣ вещи въ долгъ, проговорила она. — Свадьба обошлась очень дорого, затѣмъ новыя платья, еще нѣсколько вовсе ненужныхъ вещей и въ заключеніе переѣздъ, такъ какъ хозяинъ вслѣдствіе шума во время дѣвичника отказалъ отцу отъ квартиры. Вы знаете, переѣздъ стоитъ не дешево, а у папа нѣтъ капиталовъ.
Этимъ она не сообщила мнѣ ничего новаго.
— Ну что же, въ видѣ утѣшенія сказала я ей, — если родители твои не могли теперь заплатить за мебель, то все равно заплатятъ современемъ, поставщики вѣдь вѣрятъ на долгій срокъ.
— Мама обѣщала продавцу мебели болѣе чѣмъ могла обѣщать. Это его взбѣсило. Онъ явился къ намъ, хотѣлъ у насъ отобрать всѣ вещи, словомъ, сдѣлалъ намъ ужаснѣйшую сцену. Сосѣди, столпясь на лѣстницахъ, смѣялись надъ нами слушая грубыя рѣчи мебельщика который ушелъ не прежде какъ Францъ пригрозилъ ему подать на него жалобу за оскорбленіе нанесенное ему въ его собственной квартирѣ.
— Ну и такимъ образомъ вы отъ него отдѣлались?
— Да, во все же онъ васъ осрамилъ: пересудамъ сосѣдей конца не было. Мнѣ казалось что миръ, тишина и счастіе навѣки покинули вашѣ домашній очагъ. Ахъ, я просто не смѣла взглянуть моему мужу въ глаза.
И Августа смахнула слезы навернувшіяся у нея при одномъ воспоминаніи объ этомъ тяжеломъ событіи.
— И что же онъ говорилъ? онъ навѣрное очень разсердился?
— О нѣтъ! воскликнула Августа, и все лицо ея просіяло. — У Франца не вырвалось ни одного жесткаго слова ни въ отношеніи моей матери, ни въ отношеніи меня. Онъ схватилъ мои руки, озабоченно взглянулъ мнѣ въ глаза и сказалъ: «Августа, не лучше ли быть со мною вполнѣ откровенною? зачѣмъ было заранѣе не сказать мнѣ о вашихъ обстоятельствахъ? Мы съ общаго согласія могли бы тогда все проще и дешевле устроить!» Я бросилась къ нему на шею вся въ слезахъ. «Прости меня, Францъ», говорю, а сама плачу, «у меня никогда болѣе не будетъ отъ тебя никакой тайны», и я обѣщала ему быть съ нимъ всегда и вполнѣ откровенною, какъ онъ всегда откровененъ со мною.
— Это очень хорошо съ твоей стороны, сказала я, — но я рѣшительно не понимаю какъ можно было приходить въ такое отчаяніе изъ-за какихъ-нибудь двухъ, трехъ штукъ мебели?
— Это было первымъ огорченіемъ которое я причинила Францу съ тѣхъ поръ какъ я его люблю.
Я невольно улыбнулась.
— Однако, въ то время какъ онъ былъ твоимъ женихомъ, ему не очень сладко отъ тебя приходилось.
Августа вспыхнула еще болѣе прежняго.
— Мама сама выбрала мнѣ жениха, стыдливо, но твердо, какъ бы защищаясь отвѣчала она, — а я по своей глупости чувство дружбы къ нему принимала за истинную любовь.
— Не болѣе какъ чувство дружбы?
— Даже не дружбы пожалуй. Мнѣ хотѣлось быть невѣстой и мама желала чтобъ я поскорѣе вышла замужъ, а такъ какъ Франца всего удобнѣе было залучить въ женихи, то на него и палъ жребій… Откажись онъ тогда отъ меня, это на минуту меня бы разсердило, нo въ дѣйствительности я бы не особенно о томъ сокрушалась.
— А теперь ты любишь его истинною любовью?
— Люблю больше всего въ мірѣ! проговорила она, и глаза ея засіяли. — Вѣдь онъ мой мужъ!
И какъ будто смутясь того что она слишкомъ много сказала, она наклонилась надъ картонкой и принялась за работу усерднѣе прежняго.
Августа представлялась мнѣ какимъ-то сказочнымъ явленіемъ, до того она измѣнилась, точно совсѣмъ переродилась. На дворѣ еще продолжалъ моросить дождикъ, но мнѣ было пора домой, и я стала прощаться. Августа уговаривала меня посидѣть пока вернется ея мужъ, я упорствовала; но вотъ она стала настаивать на томъ чтобъ я осмотрѣла все ея помѣщеніе, и такъ какъ это мнѣ было интересно, то я и согласилась.
Рядомъ съ пріемной была маленькая комнатка съ очень простенькимъ убранствомъ: нѣсколько полокъ съ книгами, письменный столъ и одно покойное кресло. Это былъ кабинетъ Франца. Кухня находилась по другую сторону пріемной, и рядомъ съ ней еще пустая комната.
— Развѣ у васъ нѣтъ служанки? удивилась я.
— Въ настоящее время для васъ еще слишкомъ дорого держать служанку; у меня у самой есть руки, было мнѣ отвѣтомъ.
Спальня была прекрасная; постели чистыя, аккуратныя; пуховики, какъ мнѣ показалось, очень хорошіе. Августа подошла къ одной изъ постелей и заботливо провела рукой по одѣялу, хотя на немъ не было ни одной складочки.
— Это вѣроятно постель твоего Франца? спросила я.
— Да.
Какъ разъ въ ту минуту какъ я совсѣмъ собиралась уходить, вернулся г. Вейгельтъ. Мы поздоровались; онъ поцѣловалъ жену, она такъ и засіяла отъ счастія. Я внимательно вглядѣлась въ молодаго супруга, но признаюсь, какъ и прежде, онъ показался мнѣ очень невзрачнымъ. Я наскоро распрощалась и ушла.
«Нѣтъ, онъ рѣшительно не въ моемъ вкусѣ», думала я про себя, спускаясь съ крутой и скользкой лѣстницы, «а Августа повидимому въ немъ души не чаетъ. Посмотримъ однако вѣчно ли будетъ длиться ихъ медовый мѣсяцъ.»
Когда я слѣзла внизъ и вышла на улицу, дождь мнѣ показался еще холоднѣе и непріятнѣе прежняго; на верху меня какъ будто пригрѣло солнышкомъ, несмотря на то что окна квартиры выходили на сѣверъ, а все небо было покрыто темными, сѣрыми тучами.
Жизнь на морскихъ купаньяхъ.
правитьЯ сижу вмѣстѣ съ Эмми въ Флундерндорфѣ, далеко-далеко отъ милаго Берлина, гдѣ вечеромъ можно пойти послушать музыку, гдѣ такое множество всякихъ садовъ, всякихъ развлеченій, о которыхъ здѣсь и понятія не имѣютъ, которыя здѣсь и во снѣ-то не могутъ сниться. Ахъ, Берлинъ, какъ я тоскую по тебѣ!
Вы вѣроятно удивляетесь что мною такъ скоро овладѣла поэтическая тоска по родинѣ и вѣроятно полагаете что не встосковалась бы я такъ по Берлинѣ еслибы поѣхала въ Мисдрой или Герингдорфъ, ro намъ пришлось выбрать именно малопосѣщаемое мѣстечко въ родѣ Флундерндорфа, такъ какъ мы должны были бѣжать изъ Берлина. Во всякомъ другомъ мѣстѣчкѣ мы непремѣнно бы встрѣтились съ кѣмъ-нибудь изъ нашихъ знакомыхъ, которые по меньшей мѣрѣ должны были слышать о печальномъ приключеніи случившемся съ бѣдною Эмми въ Грюнъ-Рейфферштейншиной оперѣ, а именно такихъ-то встрѣчъ мы и желали избѣгнуть. Развѣ пріятно быть предметомъ толковъ.
Затѣмъ была у меня еще и другая причина почему я пожелала пріѣхать именно сюда: я узнала что Dr. Вренцхенъ каждое лѣто проводитъ нѣсколько недѣль въ Флундерндорфѣ для того чтобы купаться въ морѣ. Такъ какъ на водахъ или морскихъ купаньяхъ молодые люди всего легче сходятся между собой, то укладываясь въ дорогу, я невольно мечтала о всевозможныхъ счастливыхъ случайностяхъ. Что доктору необходима правильная семейная жизнь, уже ясно видно изъ того что намедни онъ отпраздновалъ день своего рожденія со страшною пышностью, просто по вѣтру, можно сказать, сорилъ деньгами. Дядя Фрицъ говоритъ что было нѣчто умопомрачительное, такого празднества никто и не запомнитъ. Женись онъ на Эмми, мы бы праздновали этотъ день по семейному: утромъ у насъ былъ бы пирогъ, послѣ обѣда къ намъ собрались бы дамы, а вечеромъ мы устроили бы торжественный ужинъ и пили бы здоровье новорожденнаго пивомъ. Я бы его живо отучила отъ расточительности, а собутыльники его при одномъ моемъ взглядѣ разбѣгались бы въ разныя стороны.
Флундерндорфъ — мѣстечко хорошенькое, но все здѣсь какъ-то ужь черезчуръ первобытственно. Возьмемъ къ примѣру постели: матрацы набиты морскою травой, а кажется будто лежишь на мѣшкѣ прошлогодняго картофеля; одѣяла же такой непомѣрной толщины что того и гляди подъ ними задохнешься. Я, разумѣется, сплю просто такъ, то-есть подъ одною простыней, да и всѣ здѣсь дѣлаютъ то же самое. Я знаю это потому что утромъ при встрѣчѣ только и разговоровъ о томъ кто и какъ провелъ ночь, много да было комаровъ, сильно ли они кусали и т. д. На морскихъ купаньяхъ каждый представляется именно такимъ каковъ онъ есть на самомъ дѣлѣ; здѣсь люди какъ-то сливаются съ природой, и это-то условіе вмѣстѣ съ соленою влагой главнымъ образомъ споообствуетъ возстановленію здоровья.
Посѣтителей насъ здѣсь человѣкъ сорокъ; нѣкоторые живутъ въ хижинахъ рыбаковъ, которые отдаютъ имъ внаймы свои такъ-называемыя парадныя комнаты, другіе же въ гостиницахъ, и обѣдаютъ за общимъ столомъ. На взморьѣ стоятъ купальныя одноколки, а на песчаномъ берегу деревянная купальня, гдѣ можно и при неблагопріятной погодѣ подышать свѣжимъ морскимъ воздухомъ. Въ солнечные дни рѣшительно всѣ, и дамы, и кавалеры, и дѣти, копаются въ пескѣ. Сначала я не хотѣла снизойти до этого, но теперь и я роюсь храбро наравнѣ съ прочими; да и кромѣ того я считаю гораздо болѣе приличнымъ чтобы при копаньѣ въ пескѣ присутствовало нѣсколько пожилыхъ дамъ.
Кромѣ насъ, здѣсь всего-на-всего одно семейство изъ Берлина, и видимо пріѣхало сюда для здоровья. Мужъ — сущая тѣнь, да и женѣ его съ маленькою дочкой должно-быть мало приходилось дышать чистымъ воздухомъ. Люди что платье, сейчасъ видно если оно слишкомъ долго залежалось въ шкапу.
Семейство это очень бѣдно, но по всему замѣтно что нѣкогда оно знавало лучшіе дни. Я не разъ была бы готова съ участіемъ выслушать исторію ихъ бѣдствій: вѣдь не безынтересно же знать съ кѣмъ ты вмѣстѣ погружаешься въ океанъ; но они, какъ говорится, настоящіе «не тронь меня», точь-въ-точь полярная льдина съ бѣлымъ медвѣдемъ.
За то здѣсь же живетъ съ маленькимъ сыномъ одна дама изъ Гамбурга, съ которою мы какъ-то сразу сошлись. Она очень мила и необыкновенно элегантна въ своихъ туалетахъ. Намедни на ней было удивительно эффектное платье, все сложенное изъ бѣлаго и чернаго плиссе и украшенное букетами анютиныхъ глазокъ, одинъ букетъ спереди, другой — сзади и третій — слѣва у самаго пояса. Мы съ Эмми были въ восторгѣ отъ этого наряда. А какія прекрасныя золотыя вещи у этой дамы; сейчасъ видно что не дутыя. Большею частью, какъ она говоритъ, это все подарки ко дню рожденія, такъ какъ сама она никогда не покупаетъ себѣ золотыхъ побрякушекъ. Я похвалила щедрость ея супруга, на что она захохотала и толкнула меня локтемъ въ бокъ. Когда же я высказала ей удивленіе по этому поводу, то она объяснила мнѣ что мужъ ея занимается торговыми операціями гдѣ-то за моремъ, а она со своимъ Ганнисомъ, такъ зовутъ ея сыночка, тихо и скромно живетъ въ Гамбургѣ. Она охотно пригласила бы меня погостить къ себѣ, но, къ несчастію, домъ ея что-то развалился и потому ей приходится теперь самой жить по квартирамъ. Маленькій Ганнисъ очень ластился къ Эмми и все выпрашивалъ чтобъ она ему что-нибудь подарила. Онъ говорилъ что въ Гамбургѣ у него множество хорошенькихъ добрыхъ тетей, которыя ему постоянно дарятъ игрушки и конфеты, и что Эмми также должна быть его хорошенькою доброю тетей и также что-нибудь ему подарить. За это наша элегантная гамбургская знакомая дала ему здоровую колотушку и воскликнула нижне-нѣмецкимъ нарѣчіемъ:
— Замолчишь ли ты, дьяволенокъ?! и мальчикъ дѣйствительно замолчалъ.
Вообще я должна сказать что какъ ни элегантно одѣвается гамбургская дама, говоритъ она самымъ ужаснымъ нѣмецкимъ языкомъ, то и дѣло смѣшиваетъ между собою похожія слова и понятія, употребляетъ самыя простонародныя выраженія и дѣлаетъ самыя невозможныя ударенія на словахъ.
Остальныя дамы держатся здѣсь какъ-то въ сторонѣ. Онѣ или купаются въ морѣ, или собираютъ раковины и янтарь, или же уходятъ въ лѣсокъ расположенный на косѣ вдающейся въ море и рвутъ тамъ цвѣты. Одна изъ здѣшнихъ посѣтительницъ, родомъ изъ Штеттина, очень хороша собою. Наша нарядная знакомая сказала что съ такою красотой не трудно прекрасно устроить свою судьбу. Замѣчаніе это точно ножомъ рѣзнуло меня по сердцу; я тотчасъ же подумала о предстоящемъ пріѣздѣ Dr. Вренцхена, котораго мы ожидали со дня на день, и потому спросила ее, красива ли по ея мнѣнію моя Эмма и можетъ ли она надѣяться такъ же счастливо устроить свою судьбу.
Элегантная гамбургская дама отвѣтила мнѣ что моя Эмми также очень мила, но что все главнымъ образомъ зависитъ отъ голоса и умѣнья одѣваться.
Отвѣтъ этотъ смутилъ меня еще болѣе, такъ какъ я сейчасъ же сообразила что наша новая знакомая должно-быть также присутствовала на злополучномъ Грюнъ-Рейфферштейниномъ концертѣ, а то почему бы ей заговорить о голосѣ и умѣньи одѣваться моей Эмми? Мы простились довольно холодно и оставили гамбургскую гостью съ ея Ганнисомъ на взморьѣ. Когда мы шли деревней, намъ пришлось проходить мимо того домика гдѣ обыкновенно останавливался пріѣзжая сюда Dr. Вренцхенъ; вполнѣ естественно что мы спросили есть ли о немъ извѣстія и скоро ли онъ разчитываетъ прибыть сюда. Крестьянинъ отвѣчалъ вамъ что берлинскій баринъ пріѣдетъ сегодня же вечеромъ.
— Завтра ты надѣнь свое платье цвѣта crème, сказала я Эмми, — вообще принарядись какъ можно лучше. Докторъ будетъ страшно польщенъ, замѣтивъ къ себѣ такое вниманіе съ твоей стороны.
Пока все шло прекрасно, но кончилось совсѣмъ иначе чѣмъ я предполагала. Виноватъ во всемъ разумѣется докторъ; мнѣ по крайней мѣрѣ упрекать себя не въ чемъ.
Поутру мы встали рано. Я одѣла Эмми особенно тщательно чтобы Штеттинка никакъ не могла перещеголять ее. Погода стояла чудесная, надъ моремъ носился легкій туманъ, затѣмъ онъ началъ постепенно разсѣиваться, и наконецъ яркое лѣтнее солнце отчетливо отразилось въ зеркальной поверхности водъ. Небо было до того сине что можно было подумать будто смотришь на только-что выкрашенный кухонный шкапъ. По истинѣ это былъ прекрасно скомпонованный ландшафтъ, какъ говорятъ въ печатныхъ отзывахъ о выставкахъ. Я составила себѣ слѣдующій планъ: утромъ — привѣтствовать доктора, выразить ему свою радость по случаю его пріѣзда, затѣмъ цѣлый день не терять его изъ виду и наконецъ вечеромъ пригласить его къ себѣ на четверть холодной телятины. Все это отлично можно было привести въ исполненіе, въ этомъ не было бы ничего предосудительнаго, — онъ нашъ докторъ, мы съ нимъ довольно коротки, и нѣтъ ничего страннаго въ томъ что желаешь выказать какъ можно больше вниманія хранителю и пожалуй даже спасителю своей жизни. Затѣмъ я собиралась еще попросить его чтобъ онъ насъ съ Эмми поучилъ играть въ карты, а ужь все остальное я сумѣла бы уладить какъ нельзя лучше. Жареный картофель, который онъ такъ любитъ, разумѣется, также былъ бы ему къ ужину. Но къ чему всѣ наши лучшія намѣренія, къ чему всѣ наши лучшія мечты когда самые люди съ которыми имѣешь дѣло, — плохи!
Я наказала одному деревенскому мальчишкѣ прибѣжать къ намъ тотчасъ же какъ только проснется новый берлинскій пріѣзжій. Мы съ Эмми, обѣ съ букетами, поджидали мальчика въ саду. Ахъ, какъ передать словами чувства матери когда поутру она собираетъ цвѣты для букета отъ котораго можетъ-быть зависитъ вся будущность ея дочери! Всѣмъ извѣстно какъ въ ваше время трудно хорошо пристроить дочку… Я невольво размышляла сама съ собою: «Вотъ ты сидишь въ саду съ цвѣтами въ рукахъ, возлѣ тебя твое дитя, тамъ въ рыбацкой хижинѣ спитъ докторъ, и надо всѣми нами въ лучезарной красотѣ сіяетъ поднявшееся солнце»… Ахъ, насколько мы стали умнѣе когда оно закатилось!
Но вотъ прибѣжалъ мой мальчишка и закричалъ:
— Баринъ всталъ! Онъ уже распѣваетъ пѣсни и куда-то собирается идти. Если вы сейчасъ пойдете, такъ еще захватите его.
— Съ какихъ это поръ докторъ поетъ? спросила я Эмми.
— Такъ должно-быть что-нибудь напѣваетъ, отвѣчала она.
Съ этими словами мы поднялись со скамейки, спѣша въ деревню чтобы сдѣлать доктору утренній сюрпризъ и немножко испугать его; н и сюрпризъ, и испугъ пришлись на нашу долю.
Окно было отворено.
— Бросай, Эмми! воскликнула я, и оба ваши букета одновременно полетѣли въ комнату доктора.
— Благодарю васъ, милостивыя государыни! раздался чей-то незнакомый голосъ, и вслѣдъ затѣмъ обладатель его самъ показался въ окнѣ.
Это былъ никто иной какъ г. Мейеръ, будущее оперное свѣтило, изъ-за котораго мы были принуждены бѣжать изъ Берлина!
— Милостивый государь, воскликнула я, — какъ вы смѣли насъ преслѣдовать?
— Пожалуста не горячитесь. Мнѣ предписалъ докторъ провести лѣто въ Флундерндорфѣ и далъ адресъ своей квартиры, такъ какъ самъ онъ нынѣшній годъ не имѣетъ времени пріѣхать на морскія купанья.
— Вашъ докторъ! крикнула я.
— Ну да, Dr. Вренцхенъ былъ настолько любезенъ что….
Не давъ ему договорить, я схватила Эмми за руку и увлекла ее за собою.
Въ это утро я не могла даже идти купаться; я до того была взволнована что со мной легко могъ сдѣлаться ударъ.
Въ головѣ Эмми снова должны были возникнуть всѣ прежнія мечты. Словомъ, мы очутились въ томъ же положеніи въ которомъ были и въ Берлинѣ. Скорѣй, скорѣй отсюда!… но куда? О, этотъ докторъ! какую ужасную штуку сыгралъ онъ съ нами!
Мы остаемся. Элегантная гамбургская дама ангажировала г. Мейера; она оказалась содержательницей какой-то концертной залы, или какого-то театра, словомъ, чего-то музыкальнаго. Г. Мейеръ будетъ у нея дебютировать. И съ такою-то женщиной мы свели дружбу! Такое паденіе г. Мейера совершенно унизило его въ глазахъ Эмми, чувство ея къ нему унесло волной какъ морскую траву; это великое счастье которое я очень высоко цѣню. Сегодня онъ даетъ въ гостиницѣ какой-то вечеръ, на которомъ насъ, разумѣется, не будетъ. Мы за то совершимъ дальнюю прогулку съ тѣми самыми людьми которые сначала показались намъ такими ничтожными. Онъ — совѣтникъ высшаго суда и къ тому же дворянинъ, живетъ здѣсь совсѣмъ по-деревенски и очень любитъ природу. Я также люблю природу, и мы навѣрное сойдемся: природа сближаетъ родственныя души несравненно тѣснѣе чѣмъ искусство, потому что въ данномъ случаѣ нѣтъ мѣста зависти другъ къ другу. Въ этихъ людяхъ есть что-то необычайное, внушающее почтеніе даже и въ то время когда они ѣдятъ простой черный хлѣбъ съ молокомъ. Поутру жена замѣтила что Эмми плакала (NB. о Мейерѣ) и это послужило первымъ предлогомъ къ нашему знакомству. Трудно повѣрить съ какимъ сочувствіемъ она отнеслась къ намъ, да и мужъ ея былъ очень добръ и внимателенъ; общество въ которомъ они насъ до сихъ поръ видѣли не пользовалось ихъ симпатіей.
А докторъ еще поплатится мнѣ за все! Ахъ кабы мнѣ уже теперь быть его тещей!
Опять Новый Годъ.
правитьПерестала ли судьба сѣять терніе на жизненномъ пути фрау Вильгельмины Бухгольцъ, или нашлись какія-либо иныя причины мѣшавшія ей писать, но послѣ ея послѣдняго письма изъ Флундерндорфа о ней не было никакихъ извѣстій. Лѣто миновало; съ наступленіемъ осени всѣ разъѣхавшіеся изъ Берлина жители снова водворились въ своихъ жилищахъ, на дворѣ стояли холода, въ домахъ задымились печи, и зимніе дни однообразною чередой потянулись другъ за другомъ. Старый годъ шелъ къ концу, подобно всѣмъ своимъ предшественникамъ онъ старѣлъ и дряхлѣлъ. Старый годъ въ своемъ исходѣ производитъ на душу впечатлѣніе удручающее, особенно когда подумаешь что и онъ нѣкогда былъ молодъ, точь-въ-точь какъ и мы, люди, разсыпающіеся въ прахъ земной если не позаботятся не въ примѣръ прочимъ сохранить насъ въ какомъ-нибудь музеѣ.
Но что же въ самомъ дѣлѣ дѣлается со старыми годами? куда-нибудь да должны же они дѣваться. Разумѣется, справедливо что съ послѣднимъ ударомъ двѣнадцати вечеромъ Сильвестрова дня они погружаются въ волны забвенія, такъ по крайней мѣрѣ не разъ приходилось мнѣ читать о нихъ въ газетахъ, въ правдивости коихъ я не имѣю ни малѣйшаго права сомнѣваться, несмотря на то что я никакъ и никогда не могъ вполнѣ уяснить себѣ почему старые годы не выберутъ себѣ болѣе теплаго сезона для купанья.
Нельзя обвинять старые годы что они никогда не возвращаются вновь, — вѣдь какихъ-какихъ поклеповъ на нихъ только не взводится! Обыкновенно говорится что всѣ они были плохи, ровно ничего не стоили; какъ разъ наоборотъ съ людьми о которыхъ по смерти говорится только одно хорошее, за исключеніемъ впрочемъ преступниковъ. А съ какою радостью обыкновенно встрѣчается Новый Годъ, о которомъ въ сущности только и знаютъ: высокосный онъ или нѣтъ, а это кажется весьма немного.
Мнѣ довелось впрочемъ знать одного молодаго человѣка который безо всякой радости относился къ наступленію Новаго Года, говоря что Новый Годъ обыкновенно начинается для него головною болью, и многія лица хорошо знавшія его подтвердили мнѣ истину его словъ.
Но почему же всегда такъ нападаютъ на старые года, изъ которыхъ каждый служилъ вѣрой и правдой и до конца оставался вѣренъ себѣ? Не слѣдуетъ забывать также и того что году рѣшительно невозможно какъ слѣдуетъ развиться, — время его существованія слишкомъ коротко.
Однажды я толковалъ съ однимъ ученымъ, нѣтъ ли возможности удлиннить годъ втрое или вчетверо противъ его обыкновенной нормы. Но онъ отвѣтилъ мнѣ что объ этомъ и думать нечего, хотя бы въ виду однихъ процентовъ (ему лучше знать, такъ какъ онъ ученый политико-экономъ), и далѣе присовокупилъ что такого рода удлинненіе гибельно отразилось бы на счетахъ, которые обыкновенно заканчиваются къ Новому Году. Я однако знаю весьма многихъ людей которые предъ Новымъ Годомъ и не помышляютъ объ уплатѣ по счетамъ даже и при настоящемъ положеніи дѣлъ, а потому меня весьма удивило что такой опытный ученый не имѣетъ понятія о такихъ простыхъ вещахъ. Онѣ, впрочемъ, обѣщалъ мнѣ какъ только онъ покончитъ со своею настоящею работой, обойти всѣ торговыя фирмы и постараться собрать точныя цифровыя данныя относительно того сколько къ Новому Году бываетъ неоплаченныхъ счетовъ. Теперь же онъ занятъ вычисленіемъ до какой цифры могъ бы дойти налогъ на солодъ еслибы была возможность засѣять ячменемъ всю обращенную къ намъ сторону луны; достигнувъ желаемаго результата, онъ приметъ въ соображеніе и другую сторону земнаго спутника, чѣмъ надѣется произвести значительный переворотъ во всемъ ученомъ мірѣ.
Но что дѣлается со старыми годами, онъ все же объяснить мнѣ не сумѣлъ. Вслѣдствіе этого я рѣшился обратиться къ поэтамъ, такъ какъ вѣдь это они заставляютъ старые годы погружаться въ волны забвенія. Есть два рода поэтовъ: одни творятъ по призванію, потому что геній, потребность творчества заставляютъ ихъ творить; другіе догадываются о томъ что они поэты лишь предъ наступленіемъ Новаго Года. Поэты по призванію обыкновенно носятъ длинные волосы, потому что у нихъ не достаетъ времени зайти въ цирюльню; при встрѣчѣ съ ними ихъ еще издали узнаешь по этимъ длиннымъ волосамъ. Поэты кропающіе стихи случайно, часто вслѣдъ затѣмъ жалѣютъ о даромъ потраченномъ времени, особенно если редакція вмѣсто ожидаемаго гонорара пришлетъ имъ увѣдомленіе что стихи ихъ были помѣщены только изъ одной любезности. Большое несчастье что поэзія изобрѣтена прежде патентовъ на право производства: большія бы можно было собрать суммы, несравненно больше тѣхъ что собираются, напримѣръ, съ патентованной искусственной лакрицы изъ твердаго гумми, одного куска коей даже многочисленному семейству достаетъ на цѣлую жизнь.
Но и поэты не знали куда дѣваются старые годы и что съ ними дѣлается. Ихъ нисколько не интересуетъ, отвѣчали они мнѣ, то что они уже свели въ могилу, для нихъ вся суть въ правильности размѣра стиха. Разумѣется, такой отвѣтъ удовлетворить меня не могъ.
Наконецъ я обратился съ интересующимъ меня вопросомъ къ одной милой, доброй старушкѣ съ серебряными, совсѣмъ бѣлыми волосами и все еще прекраснымъ лицомъ, несмотря на то что каждый годъ неумолимо проводилъ по немъ и свою тоненькую морщинку.
— Милый мой, отвѣчала она мнѣ, — изъ старыхъ годовъ составляется доброе старое время. Всѣ они снова возстаютъ въ нашей памяти и дѣлаются нашему сердцу гораздо милѣе прежняго.
— Какъ такъ, бабушка, спросилъ я, — вѣдь они же погружаются въ волны забвенія?
Она усмѣхнулась.
— Ну что же такое? сказала она: — погружаясь въ волны забвенія они уносятъ съ собою все печальное и тяжелое и съ теченіемъ времени только хорошее и пріятное, какъ бы мало оно ни было, возстаетъ предъ нашими внутренними очами. Развѣ ты вспоминаешь о дождливомъ днѣ когда смотришь на великолѣпный солнечный закатъ? О, нѣтъ, въ эту минуту тебѣ кажется что и весь день былъ хорошъ и на душѣ у тебя не остается ни малѣйшей досады на дурную погоду. Вотъ то же дѣлается и со старыми годами, изъ которыхъ составляется доброе старое время.
Должно-быть это и въ самомъ дѣлѣ такъ, иначе откуда же возьмется доброе старое время если не изъ старыхъ давно протекшихъ годовъ? А я никогда не слыхалъ чтобы старое время называли не добрымъ.
Вотъ такъ-то и фрау Вильгельмина Бухгольцъ, вернувшись изъ Флундерндорфа, занялась своими воспоминаніями о добромъ старомъ времени. Дѣло въ томъ что нѣсколько лѣтъ тому назадъ она посѣтила Италію въ сопровожденіи своего Карла и дяди Фрица. Докторъ Вренцхенъ въ то время предписалъ цѣлебный климатъ этой благодатной страны г. Бухгольцу противъ упорнаго и мучительнаго ревматизма. Путевыя впечатлѣнія и приключенія представлялись теперь фрау Вильгельминѣ Бухгольцъ добрымъ старымъ временемъ, и она попробовала набросать свои воспоминанія на бумагу. Такимъ образомъ создалась книга «Бухгольцы въ Италіи». Такъ какъ ничто особенное не нарушало обычнаго мирнаго теченія якизви семейства Бухгольцъ, то дни шли за днями, недѣли за недѣлями, мѣсяцы за мѣсяцами, и фрау Вильгельмина въ тишинѣ и спокойствіи могла продолжать свой интересный трудъ. Возможно впрочемъ и то что фрау Вильгельмина, слишкомъ поглощенная прошлымъ, не замѣчала настоящаго.
Но какъ бы то ни было, а старый годъ все-таки не могъ окончиться вполнѣ благополучно: прежде чѣмъ погрузиться въ волны забвенія онъ оставилъ послѣ себя очень непріятное наслѣдство фрау Вильгельминѣ Бухгольцъ. Мы уже ставили въ заголовкѣ газеты 1882 года, какъ вдругъ въ первый же день Новаго Года почталіонъ подалъ намъ письмо изъ Ландбергерской улицы.
Несчастье съ г. Бергфельдтомъ.
правитьПисьмо мое вы получите въ самый день Новаго Года если только Стефанъ[1] по своему обыкновенію аккуратно смажетъ почтовый механизмъ. Еслибы вы только знали подъ какимъ впечатлѣніемъ я берусь за перо! Ахъ, какъ бы я желала веселѣе поздравить васъ съ наступающимъ Новымъ Годомъ! Еслибы кто-нибудь въ данную минуту снялъ съ меня фотографическую карточку и прислалъ ее вамъ, вы бы невольно воскликнули: «Господи Боже мой, да что же это съ Бухгольцшей? у нея такой видъ словно она проглотила цѣлую миску мышей!»
Разумѣется, все дѣло въ Бергфельдтахъ и главнымъ образомъ въ Бергфельдтшѣ. Самъ Бергфельдтъ человѣкъ хорошій. Жалованья его могло бы вполнѣ хватать имъ, да онъ и еще кое-что зарабатываетъ, ведя мелкимъ торговцамъ счетныя книги.
Но Бергфельдтша-то, Бергфельдтша! Невозможно понять какъ это его угораздило на ней жениться: вѣдь онъ получилъ почти университетское образованіе, а въ ней не замѣтно даже слабыхъ слѣдовъ какого бы то ни было просвѣщенія, она полная невѣжда во всемъ! Она рѣшительно ничѣмъ не интересуется, только и знаетъ что цѣлыми днями пьетъ кофе съ печеньемъ; хозяйство при такомъ порядкѣ разумѣется страдаетъ, а въ результатѣ оказывается что заработковъ мужа не хватаетъ на существованіе семьи. Я уже не говорю о томъ чтобъ его жена зарабатывала кое-что перомъ, это рѣдкій исключительный случай, да и нельзя ничего подобнаго требовать отъ Бергфельдтши.
Словомъ, дѣла Бергфельдтовъ идутъ далеко не такъ какъ бы слѣдовало; я уже давно замѣтила что онъ что-то ужь черезчуръ озабоченъ. Ну, а ей-то разумѣется и горюшка мало!
Замужество Августы имъ обошлось не дешево, а тутъ еще, благодаря скандалу происшедшему на дѣвичникѣ, хозяинъ отказалъ имъ отъ квартиры и имъ пришлось отыскивать себѣ новое помѣщеніе; а чего стоитъ здѣсь переѣздъ съ квартиры на квартиру знаетъ всякій кто жилъ въ Берлинѣ: одна фура для перевозки мебели въ сущности не что иное какъ могила всего имущества, особенно стеклянной посуды.
Эмиль все еще готовится на ассессора, и помолвка его съ Бетти самая нелѣпая въ мірѣ вещь. Бергфельдтша очень хорошо знала что ей не слѣдовало допускать этой помолвки: вѣдь у нея же въ домѣ и состряпалось все дѣло, ибо что до меня, то только обстоятельства принудили меня дать свое согласіе на союзъ, одна мысль о которомъ составляетъ горе моей жизни. И вѣдь никакой надежды на возможность порвать эту помолвку, потому что Бетти въ своей любви къ Эмилю еще упрямѣе чѣмъ во всемъ остальномъ.
Часто приходила мнѣ среди моихъ заботъ мысль о томъ что все еще можетъ поправиться, что бывали случаи когда способные юристы достигали высокаго положенія министровъ или другихъ высокихъ постовъ, но какъ только я взгляну на Эмиля, то, несмотря на то что онъ становится весьма красивымъ и виднымъ молодымъ человѣкомъ, сейчасъ же вижу что онъ и недостаточно уменъ, и недостаточно энергиченъ для достиженія чего бы то ни было. Вѣчное крученіе усовъ уже конечно не есть признакъ стремленія къ возвышенной цѣли. Отъ сына такого отца можно бы ожидать большаго, но, съ другой стороны, когда мать семейства такова какъ Бергфельдтша, надобно еще радоваться если дѣти выучились грамотѣ и четыремъ правиламъ ариѳметики. Моя Бетти уже въ десять лѣтъ ко дню рожденія отца приготовила французскіе стихи и продекламировала ихъ такъ хорошо что, по отзыву ея наставницы, и природная Парижанка не могла бы ихъ лучше сказать. Что до Бергфельдтовъ, то разумѣется французскому языку учить ихъ было не на что. При такой разницѣ образованія я считаю своимъ долгомъ сдѣлать все возможное чтобы не допускать брака Бетти съ Эмилемъ. Въ настоящее время, слава Богу, нечего опасаться чтобъ они женились, потому что Бергфельдты находятся въ настоящихъ тискахъ.
Уже давненько стала я замѣчать что у нихъ что-то неладно: г. Бергфельдтъ замѣтно худѣлъ и становился все пасмурнѣе. Время отъ времени онъ о чемъ-то совѣщался съ моимъ Карломъ, и каждый разъ послѣ такой бесѣды мужъ мой дѣлался такимъ же мрачнымъ и сосредоточеннымъ какъ и его пріятель.
— Карлъ, сказала я ему, — у тебя есть какая-то тайна съ твоимъ другомъ Бергфельдтомъ. Я не любопытна, но желала бы знать въ чемъ дѣло, потому что вижу какъ ты терзаешься и страдаешь.
— Вильгельмина, твердо отвѣчалъ онъ мнѣ, — это не моя тайна, это тайна моего стараго дорогаго друга и потому отъ меня ты не выпытаешь ни единаго слова.
— Карлъ, и это ты говоришь мнѣ, своей женѣ?
— Вильгельмина, прошу тебя, не горячись.
— Это я-то горячусь? Вовсе нѣтъ! вся ваша таинственность не стоитъ чтобъ я изъ-за нея стала горячиться. Но предупреждаю тебя, если къ тебѣ еще разъ придетъ твой другъ Бергфельдтъ… тогда…
— Что же тогда?
— Тогда я сама поговорю съ нимъ, выскажу ему все напрямикъ, откровенно, какъ это водится у насъ въ Ландбергерской улицѣ.
Карлъ громко расхохотался.
— Карлъ, я требую чтобы ты относился съ. должнымъ уваженіемъ къ матери твоихъ дѣтей.
— Съ тобой сегодня не сговоришь, сказалъ онъ. — Къ ужину меня не дожидайся.
И съ этими словами онъ вышелъ вонъ.
Къ уходу его я отнеслась съ наружнымъ спокойствіемъ, а дѣтямъ даже и виду не показала что замѣчаю его отсутствіе. Такъ какъ въ одиннадцать часовъ его еще не было, то мы разошлись не дожидаясь его возвращенія. Да и что въ такихъ случаяхъ остается человѣку кромѣ постели? Взрослому постель замѣняетъ нѣжныя материнскія объятія, хотя разумѣется это только жалкій суррогатъ безъ чувствительнаго сердца. Когда спишь, все равно гдѣ и какъ лежишь; главное дѣло: заснуть. Подушка не говоритъ намъ ласковыхъ словъ, не гладитъ васъ по головкѣ, не закрываетъ вамъ глазъ сладкимъ поцѣлуемъ, не поетъ вамъ нѣжной колыбельной пѣсенки, а еще норовитъ выскользнуть изъ-подъ головы какъ разъ въ ту минуту какъ сонъ начинаетъ смыкать вамъ усталыя вѣжды.
Я часто ложилась спать не дожидаясь возвращенія Карла и каждый разъ радовалась когда онъ приходилъ ранѣе чѣмъ я его ожидала; во въ то время у него не было отъ меня тайны, въ которой виноваты эти злополучные Бергфельдты, которая лишала меня сна, а мужа моего влекла въ трактиръ! Развѣ эта тайна не все равно что стѣна которую бы воздвигли между мной и моимъ Карломъ? И развѣ я могла не думать что корень всего несчастія сама Бергфельдтша? Не сумѣю высказать до какой степени я ненавидѣла ее въ эти минуты! Приди она ко мнѣ, я бы кажется искромсала ее какъ колбасу.
Уже два раза перевернула я и взбила свою подушку, а мужа моего все еще не было. Наконецъ пробило часъ вочи.
«Такъ», думалось мнѣ, «еще пожалуй, благодаря этой скверной женщинѣ, мой Карлъ станетъ пьяницей; ночнымъ гулякой. Бѣдныя дѣти! они болѣе не будутъ уважать своего отца, а онъ будетъ падать все ниже и ниже когда почувствуетъ что любовь его близкихъ со дня на день къ нему все ослабѣваетъ. Но ты должна исполнить данную тобою клятву, Вильгельмина, даже и тогда когда въ твоемъ сердцѣ исчезнетъ всякая любовь, ты не должна отказывать ему въ твоемъ состраданіи!»
Такъ разсуждала я сама съ собой и горько плакала думая о предстоящихъ вамъ горестяхъ и несчастіяхъ.
Но вотъ вернулся Карлъ.
Я сдѣлала видъ что сплю. Онъ зажегъ свѣчку, тихонько снялъ сапоги и какъ ни въ чемъ не бывало занялся своимъ ночнымъ туалетомъ. Ни одного слова, ни одного привѣтствія мнѣ. Затѣмъ онъ легъ и потушилъ свѣчку. Все было темво и вокругъ меня, и во мнѣ. Я просто изнывала отъ нравственнаго страданія.
— Ты плачешь, Вильгельмина? спросилъ меня Карлъ.
Я не могла отвѣчать. Горло у меня точно веревкой было стянуто. Мнѣ надо было плакать, плакать и плакать, а то, мнѣ кажется, я бы совсѣмъ задохлась.
— Что съ тобою, Вильгельмина? проговорилъ Карлъ. — Не принести ли тебѣ содовыхъ порошковъ?
— Нѣтъ, прорыдала я, — я не больна, ro такъ несчастна, такъ глубоко несчастна…
— Но что же случилось?
Я очень явственно слышала какъ онъ приподнялся на постели, собираясь встать.
— Ничего! отвѣтила ему я. — Лежи себѣ спокойно, не тревожься обо мнѣ. Да и что тебѣ значитъ жена? Бергфельдтша тебѣ дороже.
— Ты съ ума сошла! строго проговорилъ мой мужъ.
— О, нѣтъ, опять отвѣтила я. — У тебя тайны съ Бергфельдтами, ты ихъ отъ меня скрываешь. Должно-быть это ужасныя вещи если ты мнѣ, подругѣ твоей жизни, не смѣешь ихъ открыть. Ахъ, все кончено, все, все!
Карлъ съ минуту помолчалъ.
— Я считалъ тебя умнѣе, Вильгельмина, наконецъ сказалъ онъ. — У моего друга на сердцѣ тяжелыя заботы, которыя онъ мнѣ, старому школьному товарищу, откровенно повѣряетъ, зная что я отъ души ему сочувствую и всегда помогу насколько это въ моихъ силахъ. Даже и жена его ничего не знаетъ, потому что…
— Неужто? прервала я его.
— Нѣтъ, не знаетъ, повторилъ Карлъ. — Бываютъ заботы которыя мужъ несетъ одинъ, не сообщая о нихъ любимой имъ женѣ; бываютъ обстоятельства съ которыми онъ надѣется справиться, совладѣть одинъ, съ которыми онъ борется втайнѣ чтобы не огорчать тѣхъ кого онъ любитъ. Какъ тяжела была бы вамъ, женщинамъ, жизнь еслибы мужья сообщали вамъ всѣ свои неудачи въ дѣлахъ, всѣ заботы о насущномъ кускѣ хлѣба; и какъ въ свою очередь отравляетъ жена существованіе своему мужу когда пристаетъ къ нему со всякими домашними мелочами и дрязгами, съ каждымъ недоразумѣніемъ по поводу горничной или кухарки, съ каждою глупою ссорой съ сосѣдкой. Пусть каждый дѣйствуетъ въ своей собственной сферѣ, тогда въ семейномъ кружкѣ будетъ всегда тепло и ясно, и когда семья въ свободные отъ занятія часы соберется вся вмѣстѣ, то часы эти дѣйствительно будутъ часами отрады и отдохновенія.
— Ты совершенно правъ, Карлъ, возразила я, — но я все-таки держусь того мнѣнія что когда мужъ время отъ времени даетъ головомойку прислугѣ, то это гораздо дѣйствительнѣе чѣмъ когда выговариваетъ ей жена. А что касается твоего друга, очень дурно съ его стороны что онъ не держитъ своихъ заботъ про себя, а навязываетъ ихъ на шею тебѣ и тѣмъ самымъ разрушаетъ счастіе чужой семьи. Но, разумѣется, Бергфельдтша тебѣ дороже жены!
— Вильгельмина, не смѣши меня! Завтра, когда ты будешь разсудительнѣе, ты узнаешь въ чемъ дѣло. Тебѣ и слѣдуетъ знать все, потому что я не желалъ бы дѣйствовать въ данномъ случаѣ безъ твоего согласія.
— Неужели ты думаешь что такими рѣчами можно меня успокоить! Скажи мнѣ лучше теперь то что я узнаю завтра, потому что я все равно не въ состояніи спать.
— Ты знаешь, послѣ нѣкотораго молчанія началъ Карлъ, — что за послѣднее время у Бергфельдтовъ было много всякихъ расходовъ, и что они нѣсколько запутались…
— По чьей винѣ? воскликнула я. — Когда женщина такъ непрактична какъ Бергфельдтша…
— Все равно по чьей винѣ! перебилъ меня мой Карлъ. — Разъ обстоятельства сложились такъ, измѣнить ихъ не возможно. Но худшее еще впереди. Бергфельдтъ поручился за одного своего знакомаго, тотъ наканунѣ банкротства, и теперь платить по векселю долженъ Бергфельдтъ.
— Это неслыханное дѣло! — проговорила я.
— Онъ все повѣрилъ мнѣ, и теперь наша очередь, Вильгельмина. Мы должны помочь ему чтобы спасти его отъ полнаго разоренія.
— Мы? внѣ себя повторила я. — А сколько онъ долженъ заплатить?
— Двѣ тысячи марокъ, отвѣтилъ мой Карлъ.
— Никогда! воскликнула я. — Это значило бы обобрать своихъ собственныхъ дѣтей. Мы вовсе не такъ богаты. Неужели мы можемъ бросать наши кровныя сбереженія на вѣтеръ?
— Я знаю, сказалъ мой мужъ, — что ты далеко не расположена къ Бергфельдтшѣ, во несмотря на это ты мнѣ должна дать свое согласіе. Не забудь что кромѣ этого у васъ есть наслѣдство послѣ тетки изъ Бюцова.
— Она была моею теткой, Карлъ!
— Вотъ именно по этому-то я и желаю твоего согласія. Неужели ты могла бы хоть сколько-нибудь наслаждаться жизнью еслибы тебѣ пришлось видѣть что цѣлое семейство впало въ нищету изъ-за твоего жестокосердія: вѣдь Бергфельдтъ лишится своего мѣста если ему придется объявить себя несостоятельнымъ.
Я не отвѣчала. Бергфельдтшѣ такое униженіе было бы весьма полезно, но я не могла бы послѣ того взглянуть въ глаза самому Бергфельдту, Августѣ, или Эмилю.
— Ты молчишь, Вильгельмина? Неужели же ты ничего не отвѣтишь мнѣ когда я такъ сердечно прошу объ этомъ?
— Дѣлай какъ самъ знаешь, Карлъ: я не хочу быть виновницей ихъ несчастія.
— Я зналъ что ты не отвѣтишь мнѣ отказомъ! радостно воскликнулъ мой Карлъ. — Въ глубинѣ души ты добра и исполнена любви къ ближнему, хотя иногда ты и стараешься казаться другою. Ну а теперь дай я тебя поцѣлую.
— Карлъ, не простуди себѣ ногъ! закричала я, но онъ не слушая меня вскочилъ съ постели.
Затѣмъ онъ разказалъ мнѣ какъ все это произошло, какъ попалъ Бергфельдтъ въ такое несчастіе и что слѣдуетъ сдѣлать чтобъ онъ могъ выпутаться изъ своего непріятнаго положенія. Весь планъ былъ уже почти готовъ, и все въ немъ я нашла дѣльнымъ и практичнымъ. Нѣтъ, добрѣе моего Карла на свѣтѣ быть не можетъ!
На утро все дѣло представилось мнѣ уже въ несравненно менѣе розовомъ свѣтѣ, и чѣмъ болѣе я разспрашивала мужа, тѣмъ нелѣпѣе казалось мнѣ что г. Бергфельдтъ рѣшился поручиться за какого-то трактирщика. Я рѣшила пойти поглядѣть на хозяйство этого человѣка дабы собственными глазами убѣдиться въ томъ что мы не потратимъ своего великодушія на людей недостойныхъ.
Было около пяти часовъ пополудни когда я пришла туда; я нарочно выбрала для своего посѣщенія такое время когда въ ресторанахъ бываетъ затишье.
Что мнѣ особенно понравилось при моемъ входѣ въ столовую, такъ это необыкновенная чистота и удивительный во всемъ порядокъ: нигдѣ не было видно ни окурковъ, ни объѣдковъ, напротивъ, по мокрымъ пятнамъ на полу легко было догадаться что комнату только-что прыскали водой и мели щеткой; кельнеръ накрывалъ и готовилъ столики къ вечеру. Комната была довольно велика, а къ одному концу заворачивала угломъ какъ бы въ узкій корридорчикъ, гдѣ находился буфетъ. Неподалеку отъ буфета стоялъ большой круглый столъ. Взглявувъ на него я тотчасъ же догадалась что это и есть такъ-называемый «завсегдатайскій»; сидя за нимъ, безсовѣствые отцы семействъ преступно жертвуютъ благосостояніемъ и счастьемъ своихъ семействъ и заимствуются другъ у друга всѣми дурными и безнравственными свойствами, которыми, разумѣется, оскорбляютъ нѣжную привязанность своихъ женъ. Повторяю, столъ «завсегдатаевъ» не что иное какъ алтарь для закланія домовитости. Много молодыхъ, прекрасно образованныхъ дѣвушекъ вышло бы замужъ еслибы молодымъ людямъ было запрещено приближаться къ этому отвратительному образцу столярнаго искусства.
Несмотря за все это, я однако опустилась на стулъ возлѣ самаго стола и обратилась къ кельнеру съ вопросомъ: нельзя ли мнѣ видѣть фрау Гельбихъ — трактирчикъ этотъ носитъ названіе café Гельбихъ — по весьма важному дѣлу.
Хозяйка вышла ко мнѣ очень скоро. Она произвела за меня такое же хорошее впечатлѣніе какъ и само помѣщеніе, и потому сразу понравилась мнѣ. Фигура ея была скорѣе приземистая и кругленькая; я же, судя по ея фамиліи, почему-то вообразила что она должна быть длинная, тощая женщина. Личико у нея было милое, привѣтливое, за головѣ чистенькій, очень простенькій чепчикъ; по глазамъ было замѣтно что она плакала и казалось вотъ-вотъ опять изъ нихъ польются обильные потоки слезъ.
Она спросила чѣмъ она можетъ служить мнѣ.
— Любезнѣйшая фрау Гельбихъ, сказала я, — дѣло касается весьма серіознаго предмета. Я пришла къ вамъ по дѣлу Бергфельдта. Вамъ вѣроятно не безызвѣстно что г. Бергфельдтъ поручился за вашего мужа?
— Ахъ, Боже мой! Вы вѣроятно его супруга и пришли корить васъ?
— Вовсе нѣтъ! съ негодованіемъ воскликнула я. — Я, слава Богу, Бухгольцша, а не Бергфельдтша, но тѣмъ не менѣе мнѣ въ точности извѣстны всѣ обстоятельства этого несчастнаго дѣла.
Затѣмъ я объяснила ей что Бергфельдтъ долженъ былъ бы въ конецъ разориться изъ-за своего поручительства еслибы къ нему за помощь не пришли посторонніе люди и что у этихъ постороннихъ людей у самихъ не густо, что имъ приходится ради Бергфельдтовъ стать ворогами собственныхъ дѣтей и что ни говори, а вся эта исторія вопіюще возмутительна. «И еслибы, моя милѣйшая, такъ заключила я свою рѣчь, вы были повнимательнѣе къ дѣлу, поэкономнѣе, то въ концѣ концовъ посторонніе не потерпѣли бы такихъ убытковъ!»
Лучше бы мнѣ вовсе не говорить этихъ жесткихъ словъ, потому что когда вслѣдъ затѣмъ я посмотрѣла прямо въ лицо этой кругленькой женщины однимъ изъ тѣхъ уничтожающихъ взглядовъ отъ которыхъ теряется моя кухарка, фрау Гельбихъ подняла на меня добрые честные глаза и тихо, едва замѣтно покачала головой. Мнѣ было бы легче еслибъ она раскричалась или стукнула кулакомъ по столу, но этотъ нѣмой упрекъ такъ и рѣзнулъ меня словно ножомъ по сердцу. Неужели я была къ ней несправедлива?
Наступило краткое молчаніе, мнѣ было что-то очень не по себѣ и наконецъ я пробормотала:
— Вы ужь пожалуста извините мнѣ мою откровенность, вѣдь не пришла бы я къ вамъ еслибы не желала вамъ же добра! Мы хотимъ вамъ помочь, но прежде чѣмъ на что-либо рѣшаться, вамъ слѣдуетъ вполнѣ откровенно переговорить другъ съ другомъ чтобъ ясно видѣть почву подъ ногами.
— Всему виной пивоваръ, отвѣчала мнѣ фрау Гельбихъ.
— Какъ такъ? спросила я.
— Сразу объяснить это невозможно, опять сказала она. — Если васъ это не затруднитъ, то пройдемте со мною въ кухню, у меня тамъ еще много всякаго дѣла къ ужину, и я разкажу вамъ во всѣхъ подробностяхъ какъ дошли мы до того что очутились наканунѣ полнаго разоренія. Мы въ этомъ, фрау Бухгольцъ, нисколько не виноваты.
Я послѣдовала съ нею чрезъ все помѣщеніе въ кухню. Здѣсь также все содержалось удивительно чисто, во всемъ былъ замѣчательный порядокъ.
— Ты можешь чистить картофель въ сѣняхъ, обратилась фрау Гельбихъ своей служанкѣ. — А когда покончишь съ этимъ дѣломъ, то ощиплешь куръ, только смотри поосторожнѣе, чтобы не порвать гдѣ-нибудь кожи.
Служанка вышла.
Хозяйка подвинула мнѣ скамейку, и мы усѣлись у большаго кухоннаго стола, за которымъ она стала шпиговать четверть дикой козы. Мнѣ также не хотѣлось сидѣть сложа руки, я взяла корзину съ рѣпой и принялась ее чистить. Фрау Гельбихъ не хотѣла было допускать меня до этого занятія, но я настояла на своемъ. Благодаря этой рѣпѣ мы сразу такъ сошлись какъ будто вѣкъ были знакомы между собою.
— Видите ли, начала моя собесѣдница, — мы занялись рестораномъ послѣ того какъ у васъ стало наше прежнее дѣло. У мужа была маленькая картонажная фабрика; по сосѣдству завелась такая же фабрика, во съ большимъ запаснымъ капиталомъ и новыми усовершенствованными машинами. Конкуррировать съ ней оказалось невозможнымъ, и мужъ мой былъ вынужденъ прекратить свое дѣло. Все кончилось скорѣе чѣмъ мы предполагали; отъ нашего состоянія остались только крохи которыхъ намъ едва хватило чтобы купить этотъ трактирчикъ. Со всѣхъ сторонъ намъ совѣтовали взяться за это новое дѣло, а мы съ мужемъ рады были работать изо всѣхъ силъ. Мы надѣялись порядкомъ и усердіемъ къ дѣлу какъ-нибудь пробиться.
— А гдѣ же вашъ мужъ? спросила я.
— Прилегъ уснуть, было мнѣ отвѣтомъ.
«На-ка», подумала я про себя, «славное усердіе къ дѣлу.»
— Главною вашею задачей было получить кредитъ у какого-нибудь пивовара. Такой нашелся: онъ готовъ былъ отпускать вамъ пиво въ кредитъ, и только для формы, по его словамъ, просилъ чтобы кто-нибудь за насъ поручился. Онъ, молъ, ни за что не станетъ прижимать васъ въ пору безденежья, а разъ мы получимъ кредитъ у него, легче будетъ сойтись и съ булочникомъ, и мясникомъ. Въ виду всего этого г. Бергфельдтъ, который очень друженъ съ моимъ мужемъ, и рѣшился поручиться за него. Вѣдь все это было только для виду…
— Да, а теперь вотъ стало въ серіозъ! вставила я.
Фрау Гельбихъ провела рукой по своимъ влажнымъ глазамъ
— Сначала все шло отлично, продолжала она: — мы были довольны оборотомъ, посѣтителямъ нравилась ваша кухня, пиво было хорошее. Дѣло ваше понемножку двигалось. За патентъ на право торговли и за наемъ помѣщенія мы заплатили своевременно, но пивовару нѣсколько задолжали, главнымъ образомъ потому что пришлось закупить разной утвари и, сверхъ того, на свой счетъ передѣлать погребъ, такъ какъ домовладѣлецъ ни за что не хотѣлъ поправлять его самъ. Вотъ тутъ-то мы и получили въ первый разъ пиво похуже. Посѣтители стали ворчать. Мужъ мой обратился къ пивовару, но тотъ отвѣчалъ ему что каковъ платежъ таково и пиво, вотъ и сказъ весь. Посѣтители начали понемножку отставать отъ насъ, а на кухнѣ даромъ портились дорогіе припасы. Долги у булочника и мясника расли съ каждымъ днемъ;, доходу почти вовсе не было. Мы вздумали брать пиво на чистыя деньги въ другой пивоварнѣ. Намъ начинала уже мелькать надежда что дѣла наши еще могутъ поправиться, какъ вдругъ нашъ прежній поставщикъ узналъ что мы беремъ пиво у другаго и сталъ требовать съ насъ немедленной уплаты за забранный у него товаръ. Если ему удастся подбить еще и мясника съ булочникомъ, а онъ непремѣнно будетъ объ этомъ стараться, потому что уже нашелъ охотника пріобрѣсти наше заведеніе, то намъ не останется ничего другаго какъ идти съ сумой по міру.
— Но вѣдь долженъ же у васъ быть какой-нибудь доходъ отъ кухни, судя по тому что я вижу.
— Отъ кухни! воскликнула она, — но что же могкно выручить отъ кухни? Я сама цѣлый день стою за стойкой, да что же отъ этого толку если посѣтители не остаются въ трактирѣ выпить лишнюю кружку пива? Разумѣется кое-кто и засиживается здѣсь до поздней ночи, но вѣдь они играютъ въ карты и совершенно забываютъ объ угощеніи, изъ-за нихъ только даромъ горитъ газъ. Вотъ и вчера засидѣлись до двухъ часовъ ночи, поэтому-то мой мужъ и прилегъ отдохнуть немножко.
— Вотъ какъ! проговорила я. — Повѣрьте мнѣ, любезнѣйшая фрау Гельбихъ, карты это просто дьявольское изобрѣтеніе и ничего не вносятъ въ семью кромѣ несчастія.
— Совершенно справедливо, подтвердила хозяйка. — Сидятъ они, знаете, за картами, такъ серіозно какъ будто дѣло идетъ о спасеніи ихъ души, а кончается всегда ссорой. Вотъ, напримѣръ, г. Клейнесъ вѣчно заводитъ споръ. Чуть скажетъ ему кто-нибудь что онъ неправильно сыгралъ, онъ тотчасъ же швыряетъ карты на столъ и кричитъ и клянется что ноги его больше здѣсь не будетъ. А я въ это время думаю себѣ «ну, и послѣдніе посѣтители изъ-за такого шума разбѣгутся…»
— И неужто разбѣгаются?
— Нѣтъ. Обыкновенно вмѣсто него сажаютъ какого-нибудь другаго игрока, посмирнѣе; а тамъ онъ и самъ одумается и снова какъ ни въ чемъ ни бывало садится за карты, до новой ссоры разумѣется. На его рѣзкія слова никто не обращаетъ никакого вниманія, потому что онъ всегда говоритъ, не думая.
— Жаль что онъ не сынъ мнѣ, сказала я, — ужь я сумѣла бы перевоспитать его.
— Не говорите, возразила мнѣ фрау Гельбихъ, — его перевоспитать: его разомъ отовсюду выгонятъ. Ужь онъ такимъ на свѣтъ уродился.
— Нѣтъ, милѣйшая, я не согласна съ вами; я держусь того мнѣнія что всегда можно повліять на человѣка нравственно.
— Есть однако люди которыхъ ни добромъ, ни дубьемъ не исправишь.
— Это еще вопросъ. А кто же другіе игроки?
— Все почтенные люди, отвѣчала она, — но они чаще зовутъ другъ друга по прозвищу чѣмъ по имени.
— Это вовсе не доказываетъ ихъ благовоспитанности.
— Разумѣется, это дѣлается только ради шутки. Самую столовую вашу они называютъ Нифельгеймомъ,[2] а другъ друга Максхенъ, Донъ-Карлосъ, бѣдный Готтлибъ, милый Фрицъ, дядя Гансъ и т. д., только одного Dr. Вренцхена зовутъ его полнымъ именемъ.
— Вотъ какъ! воскликнула я. — Такъ и Dr. Вренцхенъ играетъ вмѣстѣ съ ними! превосходно! Игроки эти также не уйдутъ отъ вашихъ рукъ. Я вамъ сейчасъ разкажу мой планъ. У васъ много знакомыхъ, у васъ есть друзья, игроки также разумѣется не откажутъ вамъ въ своей помощи, особенно Dr. Вренцхенъ, онъ настоящій джентльменъ. Мы всѣ сложимся и поправимъ ваши дѣла. Каждый изъ насъ дастъ вамъ пятьдесятъ или сто марокъ, а вы вмѣсто дивиденда на эти паи выдадите всѣмъ билетики на право пить пиво. А когда ваши дѣла начнутъ поправляться, вы станете понемногу со всѣми расплачиваться.
— Возможно ли это устроить?! воскликнула обрадованная хозяйка.
— Безъ сомнѣнія, отвѣчала я. — Меня навели на эту мысль, и я пришла взглянуть какъ у васъ идутъ дѣла. Вижу, вы женщина порядочная, все у васъ чисто, все превосходно, досадно было бы лишиться всего изъ-за какого-нибудь негоднаго пивовара.
Маленькая женщина вскочила съ мѣста, обняла меня и крѣпко расцѣловала.
— Вы вашъ ангелъ-спаситель! прорыдала она.
— Я только практична, отвѣчала я. — Мой мужъ и дядя Фрицъ переговорятъ съ г. Гельбихомъ и затѣмъ постараются все уладить.
— Ахъ, было бы только хорошее пиво, а ужь все остальное пойдетъ какъ по маслу! воскликнула она. — Вѣдь я никакой работы не боюсь, но тяжело при всѣхъ усиліяхъ идти ко дну. Сколько бочекъ пива пришлось мнѣ за это время заколотить, потому что его въ ротъ нельзя взять, и каждый ударъ молотка по бочкѣ щемящею болью отзывался у меня въ сердцѣ, мнѣ казалось что я заколачиваю гробъ въ которомъ будетъ похоронено все наше счастіе и благосостояніе…
Она опять заплакала и потомъ сквозь слезы улыбнулась.
— Ахъ, еслибъ это было возможно! проговорила она. — Мнѣ даже и не вѣрится такому благополучію!…
Между тѣмъ я перечистила рѣпу, дѣлать мнѣ больше было нечего, я простилась и пришла домой. Въ столовой уже горѣлъ газъ, кельнеръ стоялъ поджидая посѣтителей, но ихъ не было: они обходили плохое пиво.
Не желала бы я быть содержательницей трактира, — слишкомъ зависишь отъ пивовара и посѣтителей.
P. S. Дядя Фрицъ отлично все устроилъ. Онъ даже говорилъ что все удивительно легко и быстро уладилось, только Dr. Вренцхенъ сначала немножко было заупрямился. За то г. Клейнесъ въ своемъ кружкѣ дѣйствовалъ съ необыкновеннымъ рвеніемъ. На дняхъ я непремѣнно приглашу его вечеркомъ къ себѣ: онъ не только человѣкъ благовоспитанный, но и очень занимательный, къ тому же говоритъ на трехъ иностранныхъ языкахъ. Правда, дядя Фрицъ говоритъ что онъ мѣшаетъ всѣ эти три языка словно птичій кормъ, но что же за бѣда? я приглашаю его не ради его знаній, а потому что онъ очень забавенъ.
Знаете ли какимъ образомъ г. Бергфельдтъ рѣшился поручиться за векселя? жена его постоянно ворчала на него когда онъ бывало пойдетъ вечеркомъ выпить кружку пива и вотъ, во избѣжаніе ея упрековъ, онъ сталъ ходить въ трактиръ утромъ, а это для мущинъ сущая погибель. Есть ли возможность какъ слѣдуетъ заниматься въ конторѣ если ужь съ утра человѣкъ залилъ себѣ голову пивомъ? Завтракъ въ трактирѣ еще пожалуй хуже стола вечернихъ завсегдатаевъ. Доказательствомъ тому можетъ служить г. Бергфельдтъ, который легкомысленно поручился за хозяина трактира какъ разъ послѣ утренней выпивки въ томъ же самомъ трактирѣ. Но кто же натолкнулъ его на мысль съ утра забираться въ трактиръ? Все она, Бергфельдтша. Въ сущности не стоила она того чтобы мужъ ея такъ легко отдѣлался отъ принятаго имъ на себя обязательства.
Первенецъ.
правитьЯ твердо убѣждена что если современемъ профессоръ Вирховъ вздумаетъ изслѣдовать мозгъ Бергфельдтши, то несомнѣнно найдетъ въ немъ какой-нибудь крупный изъянъ: эта госпожа опять успѣла натворить самыхъ невѣроятныхъ глупостей. Однако сколько ни отчаявайся, толку отъ этого никакого не будетъ: ужь если кто родился дуракомъ, да къ тому же и въ жизни ничему не научился, то удивляться нечему, глядя на него только и остается что съ сожалѣніемъ покачать головой.
Намедни сижу я себѣ послѣ обѣда и вижу, какъ вдругъ является г. Вейгельтъ. Эмми внесла зажженную лампу, Бетти спросила его какъ поживаетъ Августа и почему она не пришла къ вамъ вмѣстѣ съ нимъ, а я любезно пригласила его садиться, сказавъ ему что съ минуты на минуту ожидаю мужа.
Въ наружности г. Вейгельта всегда было что-то неопредѣленное, видъ у него всегда былъ нѣсколько недоумѣвающій, но сегодня онъ глядѣлъ совершенно растерявшимся человѣкомъ. Онъ сѣлъ на кончикъ стула и взглянулъ на меня съ умоляющимъ видомъ приговореннаго къ смертной казни.
— Боже мой, что случилось съ вами? невольно спросила я. — Вы смотрите мокрою курицей которой не на что обсушиться!
Онъ не отвѣчалъ, но взглянулъ на Эмми, потомъ на Бетти, и затѣмъ снова обратилъ на меня свой умоляющій взоръ.
— Ради Бога, г. Вейгельтъ, скажите что съ вами? опять спросила я. — Надѣюсь, у васъ на совѣсти нѣтъ никакого преступленія.
Тутъ онъ весь какъ-то съежился, словно неудавшійся пуддингъ, и наконецъ съ трудомъ проговорилъ:
— Если это только возможно, то я желалъ бы, фрау Бухгольцъ, поговорить съ вами наединѣ…
— Ступайте, дѣти, поджидайте отца, обратилась я къ дочерямъ.
Онѣ вышли, а я между тѣмъ просто сгорала отъ любопытства поскорѣе узнать что такое желалъ мнѣ сообщить г. Вейгельтъ. Я полагала что у него вышла сцена съ женой или Бергфельдтшей, а можетъ-быть и съ обѣими вмѣстѣ.
Когда мы остались съ глазу на глазъ, онъ еще нѣсколько помямлилъ сбираясь съ духомъ и наконецъ уныло проговорилъ:
— Да, вотъ до чего дошло у насъ дѣло.
— Какое дѣло? Что такое?
— О, фрау Бухгольцъ, продолжалъ онъ, — бѣдная моя жена, бѣдная Августа!
— Да скажите же на милость, что случилось?
— Пока еще ничего, но… но… (голосъ его дрогнулъ), они не перенесетъ, невѣроятно чтобъ она была въ силахъ…
Такое малодушіе въ мущинѣ мнѣ очень не понравилось и потому я строго сказала г. Вейгельту:
— Перестаньте же наконецъ хныкать, г. Вейгельтъ! Я начинаю терять къ вамъ всякое уваженіе. Мущина долженъ всегда и во всякихъ обстоятельствахъ проявлять твердость духа.
— Я и проявлялъ ее все время, прервалъ онъ меня, — но эти послѣдніе дни мнѣ пришлось слишкомъ вытерпѣть.
— Какъ такъ? спросила я.
— Сначала начались непріятности со служанкой. Прежде Августа обходилась при помощи одной судомойки, но потомъ оказалось необходимымъ имѣть настоящую помощницу, вотъ мы и взяли дешевую служанку которую вамъ рекомендовала моя теща.
— Да, засмѣялась я, — ужь гдѣ она приложитъ свои ручки, тамъ всегда хорошо выходитъ!
— Служанка наша дѣвушка добрая, продолжалъ г. Вейгельтъ, — но глупа какъ пробка. Не проходитъ дня чтобъ она чѣмъ-нибудь не разсердила Августу, сердиться же ей очень вредно. Мнѣ говорили что раздраженіе для нея сущій ядъ. Говорю вамъ, все послѣднее время я живу въ смертельномъ страхѣ, дрожу ежеминутно за мою Августу…
— Да, горячо подхватила я, — мужъ сердечно любящій свою жену, разумѣется, въ концѣ концовъ теряетъ голову и страдаетъ при мысли о томъ что жизнь его жены не усыпана розами и что въ сей юдоли горя и печали на долю ей выпадаетъ немало всякихъ мученій…. Однако позаботились ли вы о томъ чтобы пріискать надежную акушерку?
— Да, какъ же, акушерка-то есть, отвѣчалъ нъ. — Но это не самое важное. Величайшее несчастіе опять-таки моя теща….
— Я такъ и знала! воскликнула я. — Что же такое она еще натворила?
— Трудно даже повѣрить, началъ онъ. — Какъ вы знаете, она получила далеко не основательное образованіе….
— Что и говорить! сказала я, — всѣмъ это извѣстно.
— Къ тому же, она еще и суевѣрна, продолжалъ онъ; — вотъ ей и взбрело на умъ погадать на картахъ гадалки, благополучно ли разрѣшится отъ бремени моя жена. По картамъ вышло что она не переживетъ родовъ — и маменька не нашла ничего лучшаго какъ поскорѣе доложить объ этомъ дурацкомъ предсказаніи Августѣ.
— Невѣроятно! вскричала я. — У нея положительно голова не въ порядкѣ. А какъ отнеслась ваша жена къ этому безумному бреду?
— Сперва было посмѣялась, а потомъ судорожно разрыдалась, у меня просто все сердце въ груди перевернулось…. Съ тѣхъ поръ она точь-въ-точь молчаливая страдалица дни которой уже сочтены. Она убѣждена что не переживетъ родовъ, я и самъ такъ думаю, да и всѣ тоже. Если она умретъ, я буду виновникомъ ея смерти. Зачѣмъ женился я на такомъ юномъ нѣжномъ созданіи? Еслибы не я, она продолжала бы наслаждаться жизнію. А съ какою радостью она поджидала наступленія весны, мы собирались посѣтить моихъ родителей…. деревенскій воздухъ былъ бы для нея такъ полезенъ!… А теперь всему конецъ! Въ слезахъ, убитому горемъ, мнѣ придется плестись за ея гробомъ….
И онъ въ самомъ дѣлѣ заплакалъ.
— Не горюйте, г. Вейгельтъ! утѣшала я его. — Какъ можно вѣрить картамъ? Августа ваша еще не думала умирать и съ Божіею помощію все обойдется вполнѣ благополучно. Есть женщины на видъ хрупкія и слабыя, того гляди вѣтерокъ ихъ повалитъ, а мегкду тѣмъ у нихъ бываетъ по семи, по восьми штукъ и роды ихъ самыя благополучныя. Ваша Августа далеко не такъ слаба, какъ вы воображаете, у нея только одинъ изъянъ — это ея мать Бергфельдтша.
— Можетъ-быть вы и правы, дорогая фрау Бухгольцъ, проговорилъ г. Вейгельтъ, отирая слезы платкомъ. — Со стороны матери было въ высшей степени безумно терзать Августу нелѣпыми предсказаніями. Да и правда, какъ подумаешь, Августа вовсе уже не такъ слаба. Она даже сильна. Не далѣе какъ съ полгода тому назадъ она поднимала за ножу камышевый стулъ, не сгибая руки. Какъ вы добры, фрау Бухгольцъ! Не правда ли, вы навѣстите мою жену, посмотрите на нее и скажете намъ скоро ли наступитъ это ужасное время: я вѣдь и пришелъ къ вамъ именно съ этою просьбой.
— Но нельзя же въ такомъ случаѣ не позвать родной матери! проговорила я.
— Если вы желаете чтобы мою Августу уморили…. то отвѣтьте мнѣ отказомъ. Но нѣтъ, вы не откажете мнѣ, вы не хотите смерти моей бѣдной жены, вы всегда были такъ добры, такъ внимательны къ ней?
— Ну хорошо! былъ мой отвѣтъ. — Отправимтесь къ ней сейчасъ же, я обо всемъ съ ней Переговорю и погляжу все ли у нея какъ слѣдуетъ приготовлено.
Въ эту минуту въ передней раздался громкій звонокъ.
— Это Карлъ, сказала я, но ошиблась. Вошла Бетти и сказала что звонилъ пришедшій за г. Вейгельтомъ слуга; онъ проситъ его какъ можно скорѣе домой.
При этомъ извѣстіи вся кровь сбѣжала съ лица несчастнаго супруга, глаза у него стали точно стеклянные, а губы дрожали.
— Да будьте же мущиной, ободряла я его. — Смѣлѣй! бѣгите скорѣе за извощикомъ, я въ двѣ минуты буду готова.
Онъ привелъ извощика, но путешествіе это на всю жизнь останется у меня въ памяти. То онъ восклицалъ: «Я ее убійца!» то стоналъ, какъ будто его самого пытаютъ, то бормоталъ: «Только бы вамъ застать ее въ живыхъ!»
— Если вы не перестанете дурить, наконецъ сказала я, — сейчасъ прикажу извощику остановиться и выйду изъ экипажа. Подождите охать и ахать пока не узнаете какъ обстоитъ дѣло; Богъ дастъ, все у васъ благополучно.
Онъ пересталъ бормотать, но продолжалъ потихоньку всхлипывать.
Когда мы наконецъ прибыли къ нимъ на квартиру, онъ чуть было не ворвался въ спальню какъ безумный.
— Стой! крикнула я и крѣпко ухватила его на самомъ порогѣ. — Это дѣло чисто женское, и васъ, мущинъ, ни мало не касается. Вы точно бѣшеный и только напугаете Августу; пустите, я пойду къ ней и потомъ все обстоятельно сообщу вамъ.
Съ этими словами я осторожно отворила дверь и тихо вошла въ комнату.
Что ужь онъ послѣ того выдѣлывалъ — не знаю, надѣюсь однако что съ пользой употребилъ это время, обдумывая свое нелѣпое, сумасбродное поведеніе. Вернулась я къ нему съ доброю вѣстью.
— Идите, шепнула я, — Августа васъ ждетъ.
Онъ вошелъ и остолбенѣлъ, какъ бы не довѣряя своимъ собственнымъ глазамъ: на колѣняхъ посторонней женщины, сидѣвшей на скамейкѣ предъ дѣтскою ванной, копошилось крохотное живое существо, ребенокъ, котораго она укутывала въ мягкія и теплыя пеленки.
Августа протянула ему руку.
Онъ упалъ у ея постели на колѣни, покрылъ горячими поцѣлуями протянутую ему руку, потомъ поцѣловалъ жену въ губы и наконецъ проговорилъ: «Милая, дорогая, безцѣнная моя Августа!»
Но вотъ раздался крикъ новорожденнаго.
Г. Вейгельтъ навострилъ уши и потомъ посмотрѣлъ долгимъ, долгимъ внимательнымъ взглядомъ на крохотное, красненькое созданьице, котораго личико гораздо болѣе походило на прошлогоднее яблочко чѣмъ на лицо возникающаго гражданина. Мои въ эту пору были несравненно милѣе, особенно младшая смотрѣла настоящимъ херувимчикомъ.
— То-то-же, сказала акушерка, — хорошенько поглядите на молодаго человѣка, это вашъ первенецъ.
— Мальчикъ? пробормоталъ онъ. — Мой мальчикъ?
Акушерка улыбнулась.
— Не хотите ли подержать его на рукахъ? спросила она.
— Только бы не раздавить?
И онъ неловко схватилъ было крошку на руки.
— Нѣтъ, ужь лучше оставьте! проговорила она. — Отцы должны прежде поучиться брать на руки такихъ каплюшекъ, вы еще и взяться-то за него не умѣете. А теперь и маменькѣ, и сыночку пора спать; ступайте-ка къ себѣ, да притворите за собой хорошенько дверь.
Онъ тотчасъ же послушно удалился, а мы занялись матерью и ребенкомъ. Когда они оба покойно заснули, пора было позаботиться и объ отцѣ, такъ какъ время было позднее и уже давно прошелъ обычный часъ ужина.
Служанка оказалась въ кухнѣ.
— Послушай, сказала я ей, — сходи-ка ты въ лавку и купи рому, но только не бутылкой, по литрамъ онъ дешевле. Вотъ тебѣ деньги.
Служанка ушла.
Г. Вейгельтъ сильно волновался и перетрухнулъ въ этотъ день, и мнѣ казалось что ему полезно будетъ немножко подкрѣпиться; мой Карлъ всегда въ чрезвычайныхъ случаяхъ пьетъ грогъ, и это на него прекрасно дѣйствуетъ.
Акушеркѣ и нянюшкѣ я сдѣлала кофе, до котораго всѣ онѣ, особенно съ печеньемъ, большія охотницы, и такимъ образомъ никто не былъ забытъ.
За ужинъ мы сѣли втроемъ: я, акушерка и г. Вейгельтъ. Служанка принесла ромъ въ молочномъ горшкѣ, такъ какъ я ей не велѣла брать его бутылкой. До невѣроятія глупое созданіе.
Ромъ пришелся какъ нельзя болѣе по вкусу г. Вейгельту. Онъ очень ободрился, когда мы съ акушеркой убѣдили его въ томъ что Августа чувствуетъ себя прекрасно, что все обошлось какъ нельзя лучше и что онъ имѣетъ полное право напечатать въ газетахъ: «легко и благополучно разрѣшилась отъ бремени.» Особенно же радовало его то что родился мальчикъ. «Надо назвать его Францемъ, какъ и меня, сказалъ онъ, разумѣется, если Августа будетъ на это согласна.»
— Г. Вейгельтъ, сказала я, — не знаю удачно ли я вамъ приготовила грогъ? Сахаръ на столѣ, а горячей воды вамъ можетъ принести служанка. Подбавьте всего чего слѣдуетъ и сдѣлайте себѣ питье по вкусу, а объ имени сына вы завтра переговорите съ женой.
Августа дала мнѣ ключъ отъ шкапа съ бѣльемъ на случай если понадобится что-либо достать изъ него, да и кромѣ того у меня было множество всякаго дѣла, такъ что я оставила г. Вейгельта одного. А лучше было бы еслибъ я немножко за нимъ присмотрѣла, а то эта глупая служанка вмѣсто горячей-то воды принесла ему горшокъ съ ромомъ: онъ его и подливалъ себѣ безо всякой мѣры.
Сижу я въ кухнѣ и разговариваю съ акушеркой, какъ вдругъ слышу кто-то поетъ. Я бросилась въ пріемную комнату и, разумѣется, сразу поняла въ чемъ дѣло. Душевное потрясеніе, ромъ и врожденная безтолковость сдѣлали свое: г. Вейгельтъ находился въ состояніи полной невмѣняемости.
— Я хочу къ Августѣ! кричитъ. — Она ангелъ!
И вслѣдъ затѣмъ поетъ:
— Вы хотите уморить и мать и ребенка? внушительно замѣтила я. — Вы просто какой-то дикарь, людоѣдъ!
— Душевно расположенъ… душевно расположенъ, Вильгельмина, проговорилъ онъ. — Поди сюда, моя милая старушка, поцѣлуй меня.
Я старалась успокоить его возбужденное состояніе, со свойственнымъ мнѣ чувствомъ собственнаго достоинства.
— Стыдитесь, г. Вейгельтъ, вы только-что стали отцомъ и вдругъ такъ ведете себя? Какъ вамъ не стыдно Августы, акушерки, новой служанки и наконецъ вашего собственнаго ребенка?
— У него еще и глазъ-то нѣтъ! отвѣчалъ онъ.
Я замѣтила ему все неприличіе его отвѣта и выразила надежду что онъ не причисляетъ своего сына къ мышамъ и моськамъ, которыя, какъ мнѣ извѣстно, появляются на свѣтъ слѣпыми. Его поведеніе сильно меня возмущало; я совѣтовала ему лечь въ постель и во имя всего для него святаго уговаривала его быть смирнымъ. Наконецъ онъ успокоился. Я поспѣшила къ Августѣ, которая проснулась и спрашивала о причинѣ слышаннаго ею шума. Я сказала ей что мужъ ея отъ радости себя не помнитъ, но что я убѣдила его лечь спать и болѣе не тревожить ее сегодня. Такимъ образомъ мнѣ пришлось подвергнуться непріятностямъ и къ тому же еще и солгать, потому только что эта дура горничная подставила г. Вейгельту горшокъ съ ромомъ вмѣсто горячей воды.
Немного погодя, надѣясь что онъ спокойно улегся спать, я сочла своимъ долгомъ пойти взглянуть, потушилъ ли онъ у себя свѣчу. Но, увы, Вейгельтъ еще и не думалъ спать! Отъ сидѣлъ на диванѣ гдѣ ему была приготовлена постель и держалъ въ рукахъ открытую книгу, которую вѣроятно взялъ съ полки.
— Г. Вейгельтъ, что же вы не дожитесь спать?
— О, фрау Бухгольцъ, простоналъ онъ, — бѣдный ребенокъ, несчастный ребенокъ!
— Что еще тамъ съ несчастнымъ ребенкомъ?
— Я нечаянно наткнулся на полку съ книгами, сказалъ онъ, — и какъ-то ненарокомъ захватилъ вотъ эту самую книгу. Несчастный ребенокъ! Ему вѣдь придется быть въ гимназіи. По этой грамматикѣ еще я самъ учился. Греческій языкъ! Вѣдь и онъ долженъ учиться греческому языку. Глаголовъ на mi ему никогда не постичь, я положительно никогда не могъ ихъ взять въ толкъ. Его станутъ бить, наказывать, а онъ такъ малъ, такъ нѣженъ, къ нему и притронуться страшно, того и гляди раздавишь его. Ноя задушу учителя, только тронь онъ его пальцемъ! Это мой мальчикъ, мой собственный мальчикъ! А вы знаете глаголы на ті?
— Г. Вейгельтъ, съ достоинствомъ сказала я, — не знаю что именно оскорбительнаго заключаетъ въ себѣ вашъ вопросъ и потому разсуждать съ вами не желаю. Постарайтесь однако лечь спать какъ слѣдуетъ. Сперва снимите сапоги. Такъ! А теперь я помогу вамъ снять сюртукъ и жилетъ; я женщина замужняя: вамъ предо мною стѣсняться нечего; что касается прочаго, то, надѣюсь, вы сумѣете снять его и одни; дальнѣйшее ваше раздѣванье было бы оскорбительно для моихъ тонкихъ чувствъ!
Съ этими словами я вышла и оставила его одного.
Черезъ четверть часа я снова заглянула къ нему. Разумѣется, онъ не потушилъ свѣчи, а самъ храпѣлъ какъ пильная мельница. Когда случается что мой Карлъ начинаетъ храпѣть, я ему подкладываю подъ голову маленькую подушечку, а такъ какъ здѣсь ничего подобнаго не нашлось, то я подсунула Августиному мужу подъ голову его греческую грамматику. Затѣмъ я унесла свѣчу съ собою и не могла удержаться чтобы въ ночной тиши не подумать про себя: «Нѣтъ, какъ много лучше мой Карлъ всѣхъ остальныхъ мущинъ въ мірѣ.»
Августа спала когда я на цыпочкахъ прокралась въ спальню, чтобы взглянуть все ли у нея въ порядкѣ. Когда я подошла и наклонилась надъ колыбелью, она открыла глаза; даже и во снѣ она почувствовала что кто-то подходитъ къ ея ребенку. Она взглянула на меня, и даже въ царствовавшемъ здѣсь полумракѣ я видѣла какъ ея глаза сіяютъ счастіемъ и какъ по всему ея лицу разлито выраженіе полнаго блаженства.
Въ эту минуту она положительно была красива, хотя вообще красотой она не могла похвастаться. Я ласково улыбнулась ей и тихо вышла изъ комнаты.
На ложку супа.
правитьСудьба что погода. Думаешь вотъ-вотъ разгуляется, поглядишь на барометръ, посмотришь вечеромъ на облака, потолкуешь съ другими о томъ что должно быть ведро, прочтешь даже на счетъ перемѣны погоды въ газетахъ и наконецъ скажешь своей семьѣ: «Милыя дѣти, завтра будетъ хорошая погода, приготовьте себѣ платья, мы отправимся за прогулку!» а между тѣмъ за завтра дождь льетъ, какъ будто разверзлись всѣ хляби небесныя и вода неудержимыми потоками хлынула на землю. Почти въ такомъ же положеніи находится человѣкъ и относительно судьбы: сколько онъ чего ни выдумывай, сколько ни надѣйся, сколько ни хлопочи, а все же, какъ говорятъ поэты, «съ судьбой не спорь, она всегда возьметъ свое». Въ концѣ концовъ человѣку волей-неволей приходится признать свою немощь и преклониться предъ силой міровыхъ законовъ.
Что до меня, то я особа слишкомъ рѣшительнаго характера чтобы совсѣмъ отказаться отъ борьбы съ міровыми законами. Вѣдь и Римъ былъ разрушенъ не сразу, не въ одинъ день, о нѣтъ! и до сихъ поръ мы видимъ не мало остатковъ его древняго величія,
Я. считала необходимымъ показать Dr. Вренцхенъ что мы цѣнимъ его не только какъ нашего врача, но и смотримъ на него еще какъ на друга дома, и потому пригласила его къ себѣ въ воскресенье на ложку супа. Нечего было надѣяться что онъ удовлетворится однимъ супомъ, и потому я между прочимъ упомянула о томъ что мы получили изъ Мекленбурга въ подарокъ четверть превосходной телятины, вѣсомъ въ двадцать фунтовъ, которую оцѣнить могутъ только истинные знатоки.
— Вильгельмина, что это за вздоръ насчетъ телятины? спросилъ меня Карлъ, когда я показала ему свою пригласительную записку.
— Не безпокойся, телятина будетъ, лишь бы онъ принялъ мое приглашеніе, сказала я, — а вѣшать вѣдь ее никто не станетъ.
Карлъ покачалъ головой, на что я объявила ему что бываютъ вещи въ которыхъ мущины ровно ничего не смыслятъ. Намъ какъ-нибудь необходимо пригласить доктора; мы обязаны сдѣлать это какъ ради него, такъ и ради себя.
Приглашеніе мое докторъ принялъ. Онъ писалъ что къ пяти часамъ кончитъ свои визиты и пріѣдетъ къ намъ. По этому письму можно было судить о томъ какъ добросовѣстно относится онъ къ своему дѣлу, потому что вѣдь есть и такіе врачи которые въ воскресенье ни за что не потревожатся ради своихъ паціентовъ, постоянные ли они, случайные ли. Врача съ такимъ серіознымъ взглядомъ на свои обязанности, какъ Dr. Вренцхенъ, въ каждомъ семействѣ встрѣчаютъ съ распростертыми объятіями. Мужъ предложилъ было позвать также и дядю Фрица, но я отвѣтила ему на это только многозначительною улыбкой. Въ этотъ день я не желала никакого общества; я желала только доктора, и больше никого. На этотъ разъ уже онъ у меня не сорвется. Своевременно я позаботилась о жаркомъ, и вотъ наконецъ пришло воскресенье.
Въ три часа я поставила телятину жариться въ шкафъ. Эмми какъ разъ въ эту минуту была въ кухнѣ и спросила, не сбѣгать ли ей къ Бергфельдтамъ чтобъ и ихъ пригласить къ вамъ обѣдать. Дѣвочка моя до того невинна что у нея не было ни малѣйшаго предчувствія, какую важность имѣетъ для васъ нынѣшній день. Я обняла ее; глаза мои наполнились слезами; слезы душили меня, голоса не было: у меня едва достало силъ безмолвно указать рукой на шкафъ, какъ будто въ немъ заключалась вся будущность моего дорогаго ребенка.
— Ты совершенно права, мама, приходя въ отчаяніе относительно жаркаго, сказала Эмми. — Ты увидишь, четверть эту никогда не съѣдятъ. У васъ никогда еще заразъ не жарилось такого большаго куска телятины. Его никто не въ силахъ одолѣть!
— Есть такой человѣкъ который его одолѣетъ! восторженно воскликнула я. — Ступай, дитя мое, пріодѣнься! Надѣнь бархатный лифъ съ пуфомъ и воткни себѣ въ волосы цвѣты которые я тебѣ принесла съ базара. Вѣдь это бутоны fleurs d’orange…
— Они ни на что не похожи, возразила Эмми.
— За то это символъ. Въ Италіи изъ нихъ обыкновенно дѣлаютъ подвѣнечный вѣнокъ. Ступай же, дитя мое.
Эмми покраснѣла до ушей, какъ-то удивленно вскинула на меня глазами и медленно удалилась. Я сдѣлала видъ что ничего не замѣчаю, повернулась къ телятинѣ, которая уже начинала подрумяниваться, и сказала кухаркѣ:
— Іетта, черезъ десять минутъ слѣдуетъ въ первый разъ полить жаркое подливкой. Для меня очень важно чтобъ оно удалось какъ можно лучше.
— Не безпокойтесь, сударыня! отвѣчала Іетта, — идите одѣваться; я приложу все свое стараніе чтобы жаркое вышло на славу.
Столъ былъ накрытъ. Карлъ пріодѣлся и глядѣлъ такимъ молодцомъ что я его поцѣловала; а дѣти мои казались настоящими херувимчиками, особенно Эмми въ своемъ голубоватосѣромъ бархатномъ лифѣ.
— Точно молоденькая докторша, шепнула я на ухо Карлу.
Чѣмъ ближе стрѣлка подвигалась къ пяти, тѣмъ тревожнѣе становилось у меня на душѣ. Вдругъ въ самую послѣднюю минуту докторъ пришлетъ отказъ? Вдругъ за нимъ пришлетъ кто-нибудь изъ его паціентовъ? Потомъ мнѣ вспало на умъ что жаркое пережарится и вкусная подливка на сливкахъ подгоритъ. И бросилась въ кухню. Іетта дѣйствительно приложила все свое стараніе: жаркое было хоть куда! Мы процѣдили подливку сквозь ситечко, затѣмъ я прибавила въ нее ложку поправочной муки и кусочекъ свѣжаго сливочнаго масла чтобъ она была понѣжнѣе и погуще. «Докторъ оближетъ себѣ всѣ пальчики», подумала я и улыбнулась; улыбнулась и Іетта, какъ будто и у нея была та же мысль что и у меня. Ровно въ пять часовъ явился Dr. Вренцхенъ. У меня просто гора съ плечъ свалилась.
— Вамъ придется довольствоваться только нашимъ семействомъ, любезный докторъ, сказала я. — Нѣкоторые друзья, къ сожалѣнію…
Но тутъ меня перебилъ Карлъ, онъ не очень долюбливаетъ ложь даже изъ любезности.
— Чѣмъ тѣснѣе кружокъ, тѣмъ бываетъ пріятнѣе, сказалъ онъ.
— Только бы на сердцѣ весело было, улыбнулся докторъ.
Такъ улыбаясь, смѣясь и шутя сѣли мы за столъ. Я подала доктору руку, противъ него должна была сидѣть Эмми. Карлъ сѣлъ по правую руку отъ доктора, а по другую сторону отъ меня сидѣла Бетти.
Прежде всего былъ у васъ чистый бульйонъ изъ мозговыхъ костей на портвейнѣ, докторъ нашелъ его превосходнымъ. Затѣмъ подали судака со вкуснымъ соусомъ изъ устрицъ (разумѣется изъ американскихъ устрицъ) и наконецъ появилась знаменитая телятина. Вѣроятно Наполеонъ долженъ былъ привѣтствовать египетскія пирамиды не менѣе радостною улыбкой чѣмъ докторъ привѣтствовалъ телятину. Я переглянулась съ дочерьми, и обѣ онѣ чуть не засмѣялись. Жаркое, по выраженію Іетты, удалось на славу, и кусокъ казался вовсе на такъ великъ какъ въ сыромъ видѣ. Я подмѣтила слабую струнку доктора и очевидно сумѣла угодить ему. Карлъ со своей стороны также сумѣлъ поддержать меня: дядя Фрицъ говорилъ что докторъ имѣетъ обыкновеніе за обѣдомъ пить все что увидитъ, и вотъ мой мужъ позаботился о томъ чтобы приготовить двѣ бутылки хорошаго вина — Іоганисбергера цѣной одна марка за бутылку и Chateau la Pancha цѣной полторы марки за бутылку. Докторъ даже объявилъ что готовъ позволить вбить себѣ большой гвоздь прямо въ животъ если когда-либо ему приходилось пить болѣе вкусное вино. Всѣмъ было необыкновенно весело. Мнѣ было невыразимо пріятно видѣть что онъ разговаривалъ съ Эмми и разказывалъ ей разныя новости изъ газетъ. Правда, всѣ эти новости уже намъ были извѣстны, такъ какъ мы получали ту же самую газету, но все же это доставило мнѣ возможность сказать ему любезность, а именно что онъ обладаетъ превосходною памятью.
Послѣ обѣда мы пили кофе въ гостиной, а мущины курили сигары. Затѣмъ Карлъ извинился предъ докторомъ, такъ какъ ему была крайняя надобность уйти по дѣлу на полчаса изъ дома. Это была сущая правда, такъ какъ на сегодня была назначена ревизія кассы въ его округѣ. Бетти, никому не говоря ни слова, отправилась къ Бергфельдтамъ, а Іетту я услала съ оставшимся отъ обѣда судакомъ и соусомъ въ Аккерштрассе къ Вейгельтамъ, откуда ранѣе часа разумѣется она никакъ не могла вернуться домой. Удаливъ такимъ образомъ всѣхъ изъ дома, я и сама извинилась предъ докторомъ, сказавъ что не болѣе какъ на десять минутъ сбѣгаю близехонько по сосѣдству. Но я и не думала уходить изъ дома, а изъ передней на цыпочкахъ прокралась въ кухню и тамъ сѣла на кухонную скамью.
«Онъ хорошо и вкусно поѣлъ и выпилъ», думалось мнѣ; «если въ немъ есть хотя малѣйшее чувство признательности, онъ непремѣнно предложитъ Эмми руку и сердце…» Вслѣдъ за тѣмъ мнѣ въ душу вкралось сомнѣніе: «Развѣ нѣтъ на свѣтѣ людей которые приглашеніямъ не придаютъ никакого значенія; принимая ихъ, они даже какъ будто приносятъ какую-то жертву, ибо по своей собственной охотѣ можетъ-быть и не заглянули бы туда куда ихъ приглашаютъ?» На столѣ предо мной стоялъ салатникъ съ бѣлыми бобами; я взяла цѣлую горсть и загадала: «если число здѣсь четное, то Эмми съ докторомъ еще сегодня же договорятся до самаго настоящаго». Я перечла бобы, ихъ оказалось двадцать семь штукъ. Итакъ, число нечетное. «Первый разъ не въ счетъ, теперь задумаю на нечетное число.» Бобовъ оказалось четырнадцать.
Но все надобно дѣлать до трехъ разъ, и вотъ я снова погрузилась въ гаданье на бобахъ, совершенно позабывъ о всемъ окружающемъ мірѣ.
Вдругъ я почувствовала что меня сжали двѣ сильныя руки и кто-то чмокнулъ меня въ щеку такъ крѣпко что у меня даже въ ушахъ зазвенѣло. Я вскочила. Въ полусвѣтѣ сумерекъ я увидѣла предъ собой здоровеннаго солдата, футовъ семи роста.
— Кто вы? что вамъ нужно? наступила я на него.
— Ефрейторъ такого-то полка, отвѣчалъ онъ, принявъ воинственную осанку.
— Что вамъ здѣсь надобно?
— Изволите видѣть, Іетта приглашала меня на жареную телятину, отвѣчалъ онъ.
— Іетта? повторила я, совсѣмъ уничтоженная. — Ей прежде всего запрещено принимать у васъ въ кухнѣ жениховъ.
— Я вовсе не женихъ, возразилъ юный имперскій гигантъ, — она просто-на-просто мнѣ сестра.
— Сестра? внѣ себя проговорила я. — Неправда! Сестру такъ не обнимаютъ какъ вы сейчасъ меня облапили; даже мой Карлъ никогда бы себѣ этого не позволилъ. Убирайтесь-ка отсюда по добру по здорову.
Но онъ и не думалъ трогаться съ мѣста, а любовно уставился на стоявшую на полкѣ телятину, которую я собиралась подать къ ужину если у васъ состоится сегодня помолвка.
— Ступайте же вонъ, или я крикну на помощь.
Онъ все еще стоялъ какъ вкопаный. Мной овладѣли досада, возмущеніе, гнѣвъ.
— Караулъ! что было силъ закричала я. — Сюда! воры, разбойники, грабятъ!…
Солдатъ, увидавъ что это не шутки, тотчасъ же исчезъ по черной лѣстницѣ.
Въ кухню со всѣхъ ногъ вбѣжали Эмми и докторъ. Какъ мнѣ было быть? Я не смѣла сказать всей правды и потому пробормотала что-то о привидѣніяхъ, испугѣ, и сдѣлала видъ что падаю въ обморокъ. Эмми совершенно растерялась, увидавъ меня въ такомъ совершенно несвойственномъ мнѣ состояніи, а я между тѣмъ думала про себя: «Вильгельмина, ты поразительно, мой другъ, хитра: не можетъ же докторъ быть злодѣемъ и бросить безъ вниманія бѣдную больную, которая его только-что угостила ѣакою чудесною телятиной и такими прекрасными винами?» Затѣмъ, я сдѣлала видъ что понемногу начинаю приходить въ себя и сказала что въ сумеркахъ я испугалась висѣвшихъ въ кухнѣ бѣлыхъ полотенецъ принявъ ихъ за привидѣнія. Разумѣется, не могла же я разказать о своемъ приключеніи съ солдатомъ принявшимъ меня за Іетту? Нѣтъ, ни за что въ мірѣ! Докторъ обошелся со мною превосходно; нѣтъ, право просто наслаждевіе лѣчиться у него! Онъ сказалъ что испугъ этотъ сущіе пустяки и безъ сомнѣнія скоро пройдетъ. Ему же, хоть это и очень грустно, необходимо покинуть васъ, потому что его ждетъ одинъ больной который страдаетъ idée fixe каждое воскресенье вечеромъ ловить семгу, и прежде чѣмъ этотъ несчастный, къ тому же отецъ семейства, попадетъ въ Далльдорфъ, докторъ хотѣлъ предпринять лѣченіе по всѣмъ правиламъ искусства.
Такъ какъ его нельзя было уговорить остаться, то пришлось, хоть и съ тяжелымъ сердцемъ, проститься съ нимъ.
— Ну, какъ онъ съ тобою? спросилъ я послѣ его ухода Эмми.
— Очень милъ и любезенъ.
— Такъ… а о чемъ же вы разговаривали?
— Онъ сказалъ что навѣрно въ комнатѣ гдѣ-нибудь есть fleurs dorange, онъ рѣшительно не выноситъ запаха этихъ цвѣтовъ, потому что въ дѣтствѣ ему однажды дали въ видѣ рвотнаго флеръ-д’оранжевой воды и съ тѣхъ поръ отъ запаха этихъ цвѣтовъ съ нимъ дѣлается дурнота.
— Ну, а ты что?
— Я сказала что сниму съ головы цвѣты; онъ заявилъ что требовать такой жертвы не смѣетъ, но я все-таки сняла и бросила цвѣты, тогда онъ подсѣлъ ко мнѣ… и…
— И что же?
— И сталъ мнѣ разказывать разныя разности о своихъ родителяхъ и о томъ что мать постоянно говоритъ ему какъ пріятно ей было бы еслибъ онъ привезъ къ нимъ съ собою молодую жену, а затѣмъ…
— А затѣмъ? затаивъ дыханіе проговорила я.
— А затѣмъ ты принялась кричать, и мы оба бросились въ кухню.
У меня въ глазахъ помутилось и я какъ подкошенная упала на диванъ. Такъ близко къ цѣли, уже рѣшительный вопросъ вертѣлся у него на языкѣ — и вдругъ судьба неожиданно толкнула къ намъ въ кухню голоднаго солдата, который испортилъ намъ все дѣло. Первою моею мыслію было, когда вернулась Іетта, послать ее немедленно въ полицію и предать суду за то что она, уходя, оставила дверь незапертою, дабы въ нее могъ ворваться ея пріятель-солдатъ; но я не посмѣла исполнить своего намѣренія… Что подумали бы дѣти, Карлъ, Dr. Вренцхенъ и дядя Фрицъ о томъ что я спряталась въ кухнѣ, такъ какъ вѣдь нельзя же было бы обойти молчаніемъ и этого обстоятельства при разсмотрѣніи всего дѣла? Ужасно! А Іетта съ самаго этого дня стала невыносимо дерзкою, просто слова ей сказать нельзя, да и въ кухню по вечерамъ я избѣгаю ходить, боясь встрѣтить тамъ ея ефрейтора. Вмѣсто ожидаемой радости день этотъ принесъ мнѣ только одно огорченіе, и кто знаетъ, когда-то мнѣ удастся снова залучить къ себѣ доктора? Я очень потрясена и удручена случившимся, во тѣмъ не менѣе не слагаю оружія и намѣрена еще бороться съ мачихой-судьбой изъ-за этого несноснаго доктора.
P. S. Въ вышеупомянутый вечеръ докторъ и не думалъ навѣщать больнаго. Онъ преспокойно весь вечеръ въ извѣстномъ намъ Нифельгеймѣ у Гельбиха игралъ въ карты со своими пріятелями. Дядя Фрицъ самъ его тамъ видѣлъ и объяснилъ мнѣ что ловить семгу означаетъ то же что и пить пиво за картами. Итакъ онъ обманулъ меня, несмотря на мое великолѣпное угощеніе. Посмотрѣла бы я посмѣлъ ли бы онъ то же самое себѣ позволить еслибъ уже былъ моимъ зятемъ? Ужь я сумѣла бы отучить его отъ ловли семги.
Крестины.
правитьМаленькій Вейгельтъ уже давно получилъ имя гражданскимъ порядкомъ, но давно пора было присоединить этого маленькаго язычника къ церкви, или проще говоря, окрестить его. Замедленіе это имѣло впрочемъ и свою резонную сторону: отецъ г. Вейгелѣта былъ деревенскимъ пасторомъ гдѣ-то далеко въ поморской сторовѣ, и понятно что молодымъ супругамъ хотѣлось чтобы самъ дѣдъ окрестилъ своего перваго внука. Ему долго не было возможности хотя бы на время бросить свои пасторскія обязанности, но вотъ наконецъ онъ написалъ что теперь свободенъ и даже назначилъ день своего пріѣзда въ Берлинъ.
Г. Вейгельтъ тотчасъ по полученіи письма пришелъ къ вамъ и попросилъ мою Эмми быть крестною матерью своего сына. Вполнѣ естественно что я дала согласіе на его просьбу, потому что Эмми и Августа всегда были дружны между собой, а, что можно себѣ представить прелестнѣе молоденькой, хорошенькой воспріемницы. Это такъ-сказать вторая ступень для дѣвушки (первая — быть подругой невѣсты), но всеконечно въ моихъ глазахъ самое высшее положеніе для дѣвушки это быть самой невѣстой.
Когда онъ мнѣ сказалъ что его отецъ прибудетъ на дняхъ въ Берлинъ, я спросила его: гдѣ же онъ думаетъ поселить его; не у себя же разумѣется, у нихъ вообще тѣснота порядочная, а съ крестинами будетъ еще больше возни въ домѣ.
— Ахъ, фрау Бухгольцъ, сказалъ онъ, — вы всегда такъ сердечно относились къ намъ… У васъ въ домѣ очень свободно. Еслибы мой добрый старикъ могъ остановиться у васъ, я просто не зналъ бы какъ благодарить васъ. У тестя моего, какъ вы знаете, тоже лишнему человѣку мѣста не найдется.
Съ минуту я размышляла и затѣмъ сказала ему:
— Вашъ отецъ будетъ для меня дорогимъ гостемъ. Я съ удовольствіемъ приму его у себя, но взамѣнъ этого и съ вашей стороны я попрошу себѣ услуги.
— Съ радостью готовъ все что прикажете! отвѣчалъ онъ.
— Пригласите въ крестные отцы Dr. Вренцхенъ. Вы вѣдь съ нимъ знакомы. Согласны?
— Что касается меня, то я вполнѣ согласенъ на ваше предложеніе, отвѣтилъ мнѣ г. Вейгельтъ. — Онъ будетъ крестнымъ отцомъ моего ребенка, еслибы даже для этого его пришлось притянуть на арканѣ.
Мы вмѣстѣ посмѣялись такому варварскому способу приглашать человѣка въ воспріемники.
Послѣ его ухода я сказала самой себѣ: «Вильгельмина, мысль эта стоитъ золота. Докторъ не выскользнетъ изъ твоихъ рукъ. Ужь твое дѣло позаботиться о томъ чтобъ Эмми въ этотъ день была очаровательна какъ юная фея».
На слѣдующій день г. Вейгельтъ снова явился къ вамъ.
— Онъ согласился! еще въ дверяхъ радостно крикнулъ онъ мнѣ.
— Безо всякихъ отговорокъ?
— Напротивъ, какъ только услыхалъ что крестною матерью будетъ фрейленъ Эмми, сразу принялъ приглашеніе и имѣлъ такой сіяющій видъ какъ будто у него въ рукахъ десять безъ козырей и всѣ четыре туза въ придачу.
«Отлично, подумала я, повидимому онъ и самъ пришелъ къ тому убѣжденію что пора ему подумать о бракѣ.»
Затѣмъ мы переговорили о разныхъ подробностяхъ насчетъ крестинъ. Я обѣщала г. Вейгельту прислать имъ на этотъ день нашу пуншевую чашу со стаканами, такъ какъ Бергфельдтшина миска, какъ и слѣдовало ожидать, при переѣздѣ попортилась: у нея отбиты обѣ ручки и на столъ поставить ее немыслимо; на радостяхъ я готова была дать Вейгельту на время всю вашу пріемную комнату, будь это только возможно.
Мы приготовили комнату для помѣщенія стараго Вейгельта. Дѣти, впрочемъ, потолковали немножко о томъ что скучно будетъ когда въ домѣ поселится духовное лицо, при немъ нельзя ни пошутить, ни посмѣяться, придется вѣчно строить постную мину, но я внушительно замѣтила имъ: «Дѣти, часто горечь превращается въ сладость. А пока доставьте свои книжки со псалмами и положите ихъ на рабочій столикъ — это произведетъ на стараго пастора хорошее впечатлѣніе. Тебѣ, Эмми, надо будетъ сшить бѣлое платье со свѣтлоголубою отдѣлкой. Голубой цвѣтъ къ тебѣ очень идетъ. Зимой тебѣ можно будетъ въ немъ выѣзжать на вечеринки, даромъ оно у насъ не пропадетъ.»
Все это происходило въ пятницу.
У васъ было достаточно времени позаботиться о костюмѣ, такъ какъ старый г. Вейгельтъ долженъ былъ пріѣхать только во вторникъ, а самыя крестины были назначены въ середу.
Прежде всего старикъ, разумѣется, проѣхалъ къ своимъ дѣтямъ, а затѣмъ вмѣстѣ съ сыномъ пріѣхали и къ вамъ. Въ первую минуту мнѣ было нѣсколько неловко: вѣдь, разумѣется, не имѣешь привычки обращаться съ духовными лицами, но въ старомъ пасторѣ было столько сердечности, столько добродушія что не болѣе какъ минутъ черезъ десять мы разговаривали съ нимъ какъ будто вѣкъ были между собой знакомы и дружны.
Когда мы пошли ужинать, онъ галантно предложилъ мнѣ руку, а за первымъ стаканомъ вина провозгласилъ заздравный тостъ за семейство о которомъ такъ много хорошаго говорили ему его сынъ и невѣстка, и затѣмъ отъ имени своихъ дѣтей благодарилъ насъ за всѣ оказываемые нами имъ знаки вниманія и дружбы. Карлъ возразилъ ему что такія преувеличенныя похвалы совершенно смущаютъ его жену, но старикъ съ самою сердечною и дружелюбною улыбкой пожалъ мнѣ руку и выразилъ твердую увѣренность въ томъ что не сказалъ ни слова лишняго.
Послѣ ужина я обратилась къ г. Вейгельту младшему съ усердною просьбой еще разъ повидать доктора и напомнить ему о его обѣщаніи и христіанскомъ долгѣ, и потому онъ вскорѣ покинулъ насъ.
Старый пасторъ началъ бесѣдовать съ моими дочерьми. Увидавъ фортепіано, онъ спросилъ: не играютъ ли и не поютъ ли онѣ. Прежде чѣмъ онѣ успѣли опомниться, онъ уже самъ сидѣлъ за фортепіано и разказывалъ какъ онъ въ молодости студентомъ слушалъ Фрейшюца, какъ всѣ въ то время восхищались этою оперой, и въ заключеніе запѣлъ арію: «По лѣсамъ и по горамъ». Эмми также спѣла нѣсколько романсовъ, но къ его огорченію не знала: «Вотъ идетъ стройный и юный охотникъ».
— Въ мое время, сказалъ онъ, — арію эту знали и пѣли всѣ, мнѣ она служитъ воспоминаніемъ моей далекой юности.
Затѣмъ онъ сыгралъ и спѣлъ эту арію, а мы всѣ не могли не надивиться что такой старецъ въ состояніи еще такъ хорошо пѣть. Я представляла себѣ пастора совершенно инымъ. Я его воображала человѣкомъ серіознымъ, мрачнымъ, совершенно неспособнымъ шутить; когда же я увидѣла какъ онъ веселъ и общителенъ, въ головѣ моей тотчасъ же созрѣлъ планъ который не могъ мнѣ не удаться.
Когда дочери мои удалились, я совершенно откровенно обратилась къ г. Вейгельту:
— Любезный пасторъ, сказала я, — вы завтра увидите воспріемника вашего внука; онъ человѣкъ весьма пріятный, и я была бы очень не прочь имѣть его своимъ зятемъ; но грѣховная берлинская жизнь совершенно завладѣла имъ. Поговорите пожалуста съ нимъ посеріознѣе и опишите ему въ самыхъ привлекательныхъ краскахъ прелесть семейной жизни. Такъ какъ онъ воспріемникъ, то не можетъ не выслушать обращенныхъ къ нему словъ пастора.
— Я постараюсь вывести его на истинный путь, немного подумавъ отвѣчалъ мнѣ г. Вейгельтъ.
— Вы этимъ сдѣлаете доброе дѣло, продолжала я. — Вы и вообразить себѣ не можете какъ испорчена берлинская молодежь. Маленькое нравоученіе въ томъ же родѣ было бы также весьма полезно и моему брату Фрицу.
На слѣдующій день были крестины. Вейгельты все очень хорошо устроили. Квартирка ихъ глядѣла весьма привѣтливо, все было въ ней чисто и аккуратно прибрано. Я невольно подумала о томъ какой праздничный видъ могутъ придать даже и маленькой бѣдной квартиркѣ привѣтливыя лица и нѣсколько горшковъ съ растеніями и цвѣтами. Изъ знакомыхъ, само-собой разумѣется, были Бергфельдты въ полномъ составѣ своего алфавита, супруги Краузе со своимъ маленькимъ Эдуардомъ, дядя Фрицъ, домохозяинъ г. Мейеръ съ женой и дочерью, два-три пріятеля г. Вейгельта, изъ коихъ г. Теофиль, по профессіи химикъ, въ заключеніе показывалъ намъ всякіе фокусы. Затѣмъ были мы всѣ и Dr. Вренцхенъ, такъ что квартирка была полнехонька, точь-въ-точь какъ омнибусъ въ дождливую погоду. Ради Dr. Вренцхенъ крестины были назначены въ шесть вечера, и самъ онъ появился вмѣстѣ съ первымъ ударомъ часовъ. Г. Бергфельдтъ держалъ внука на рукахъ, а по обѣ его стороны стояли Dr. Вренцхенъ и наша Эмми.
Старый пасторъ заговорилъ. Онъ началъ съ того что сладко спящее предъ нами дитя (крошка спалъ крѣпчайшимъ сномъ) можно сравнить съ едва начинающимъ распускаться бутономъ которому суждено развернуть свои лепестки въ саду человѣчества; воспріемники его — садовники которые должны заботиться о томъ чтобы бутонъ превратился въ прекрасный цвѣтокъ. Затѣмъ слѣдовали еще сравненія, которыми онъ сумѣлъ тронуть всѣ сердца, и у всѣхъ въ душѣ возникли самыя благія пожеланія новому гражданину нашей планеты. Затѣмъ онъ прямо обратился къ воспріемникамъ и сталъ говорить имъ о высокомъ значеніи принимаемой ими на себя обязанности. Они должны своею жизнью, своимъ примѣромъ стараться благотворно дѣйствовать на своего крестника. Онъ, пасторъ, знаетъ что Берлинъ, подобно древнему Вавилону, исполненъ всякихъ соблазновъ, особенно же для тѣхъ людей которые бросаются очертя голову въ водоворотъ житейскій и живутъ не думая о другихъ. Игра, вино и всякія грѣховныя наслажденія блестящею внѣшностью привлекаютъ къ себѣ молодыхъ людей и увлекаютъ ихъ въ бездну погибели. Есть только одно убѣжище отъ этихъ золъ: это — собственный семейный очагъ, заботы о другихъ находящихся въ нуждѣ, болѣзни и скорби. Заботы связанныя съ бракомъ выводятъ заблудшаго на истинный путь спасенія, а потому каждый молодой человѣкъ долженъ взять на себя иго брака, дабы вырваться изъ змѣиныхъ колецъ дурнаго общества и безумныхъ соблазновъ міра.
У меня просто морозъ пробѣгалъ по кожѣ: добрый пасторъ въ своей рѣчи зашелъ далѣе чѣмъ я желала, а остановить потокъ его краснорѣчія было невозможно. Dr. Вренцхенъ слушалъ его весьма внимательно, но на него повидимому проповѣдь не имѣла никакого дѣйствія, не произвела ни малѣйшаго впечатлѣнія.
«Какое счастіе, говорилъ пасторъ, — когда молодой человѣкъ заживетъ своею собственною семьей, гдѣ всюду паритъ добрый ангелъ; когда онъ выберетъ себѣ жену изъ дома, гдѣ дѣти не бросаютъ въ уголъ своихъ молитвенниковъ, изъ коихъ въ дѣтствѣ они заучивали наизусть благочестивые псалмы, гдѣ заботливая мать печется обо всемъ и даже готова протянуть руку для спасенія заблудшаго и назвать его своимъ сыномъ».
У Dr. Вренцхена дрогнули углы губъ. «Это не предвѣщаетъ ничего добраго, подумала я, хоть бы замолчалъ скорѣе пасторъ, а то онъ совсѣмъ разбѣситъ доктора.»
«Каждому человѣку, между тѣмъ продолжалъ пасторъ, — предлежатъ два пути: путь самоотверженія и мира, долга и порядка; другой путь — грѣховный свѣтъ съ его пустыми наслажденіями, приводящими человѣка къ отчаянію и угрызеніямъ совѣсти, это путь погибели! Кто обыкновенно слѣдуетъ этимъ путемъ? Люди порочные, ожесточенные сердцемъ, нечестивые, подпавшіе власти діавола. А что же требуется для сего новокрещеннаго младенца? Чтобъ его воспріемники своимъ собственнымъ примѣромъ указали ему правый путь, путь спасенія!»
Затѣмъ послѣдовалъ обрядъ крещенія и маленькаго Франца унесли въ спальню.
Мнѣ было очень любопытно знать, какое впечатлѣніе произвела рѣчь пастора на доктора. Пасторъ немножечко пересолилъ по моему мнѣнію: докторъ далеко не былъ такимъ погибшимъ человѣкомъ, какимъ изобразилъ его нашъ новый другъ; но пасторы вообще касаясь въ своихъ проповѣдяхъ грѣховной стороны человѣческой жизни, рисуютъ ее въ самыхъ черныхъ краскахъ.
Столъ накрыли весьма проворно, и мы пошли закусывать. Dr. Вренцхенъ велъ подъ руку Эмми, которая была чудо какъ хороша сегодня; пасторъ сѣлъ рядомъ съ Бергфельдтшей на диванъ, а супруги Краузе посадили своего Эдуарда между собою. Я удивилась тому какъ смирно держалъ себя мальчуганъ во время крестинъ, во дѣло объяснилось весьма просто: онъ отыскалъ конфеты и усердно занялся ими. Августѣ пришлось на скорую руку послать въ кондитерскую чтобы пополнить уронъ нанесенный маленькимъ лакомкой.
Такъ какъ я все еще была не совсѣмъ въ ладахъ съ гжой Краузе, то и промолчала, но тѣмъ не менѣе бросила на нее весьма выразительный взглядъ, значеніе котораго, разумѣется, она не могла не понять.
Августа приготовила очень хорошій обѣдъ. Онъ рѣшительно всѣмъ пришелся по вкусу, а когда мы немножко подкрѣпились, начались заздравные тосты. Г. Краузе провозгласилъ тостъ за родителей новокрещенаго, мой Карлъ въ очень любезной формѣ пожелалъ здоровья г. Вейгельту старшему, а пасторъ предложилъ всѣмъ выпить за воспріемниковъ. Дядя Фрицъ провозгласилъ много лѣтъ здравствовать четыремъ Францамъ: новорожденному младенцу, его отцу, дѣду и воспріемнику, то-есть доктору Вренцхену, котораго зовутъ также Францемъ; затѣмъ онъ прибавилъ что если дѣло пойдетъ также успѣшно и далѣе, то въ семействѣ современемъ будетъ имперскій полкъ Францевъ всякаго возраста; мы всѣ отъ души разсмѣялись его шуткѣ, а Dr. Вренцхенъ сильно покраснѣлъ. Хотя докторъ и разговаривалъ съ моею Эмми, но, какъ мнѣ показалось, довольно сдержанно и нѣсколько холодно; это меня сильно тревожило.
За десертомъ подали пуншевую чашу, и г. Теофиль показалъ множество весьма любопытныхъ фокусовъ. Онъ пожиралъ огонь не обжигая себѣ рта, глоталъ ножи и вилки.
— Это настоящія чудеса, какъ во время Моисея и Аарона! улыбнулся пасторъ.
— Вы говорите про судебнаго пристава Аарона? спросила Бергфельдтша; — это очень почтенный человѣкъ, и я не думаю чтобъ онъ глоталъ огонь
Всѣ смолчали; никто не нашелся ничего сказать на такую безпримѣрную глупость.
Маленькій Эдуардъ всталъ, подошелъ къ г. Теофилю чтобы поближе посмотрѣть показываемые имъ фокусы и вдругъ громко закричалъ:
— Э, да вовсе и не думалъ глотать ножа! Вотъ онъ лежитъ у него на колѣняхъ.
Г. Краузе приказалъ ему замолчать.
Мущины между тѣмъ встали и закурили сигары, а я подсѣла къ доктору.
— Ну, любезный докторъ, какъ вамъ понравилась рѣчь пастора? спросила я его.
— Она дала мнѣ много матеріала для размышленія, отвѣчалъ онъ. — Прежде всего, любезнѣйшая фрау Бухгольцъ, я люблю свободу, хотя и не могу назвать себя совершенно погибшимъ человѣкомъ, и много, много разъ подумаю прежде чѣмъ отдать себя подъ опеку даже и самой чудесной тещи. Богу извѣстно, кто помогъ старому пастору сочинить такую рѣчь, но она ни мало не подѣйствовала на меня въ желаемомъ направленіи! Узы брака меня отнюдь не привлекаютъ, да не думаю чтобъ и вамъ было пріятно имѣть зятемъ такого заблудшаго человѣка какъ я.
Итакъ, я узнала впечатлѣніе произведенное на него рѣчью пастора. Слѣдствіемъ ея былъ отказъ, прямой, ничѣмъ не прикрашенный отказъ. Какъ это старый пасторъ не изучилъ доктора поближе! Да и какъ было не понять что такихъ деликатныхъ вопросовъ можно касаться лишь въ самыхъ деликатныхъ выраженіяхъ?
Я хотѣла немножко еще потолковать на ту же тему, вѣдь иногда выясненіе различныхъ сторонъ вопроса ведетъ къ благопріятнымъ результатамъ, какъ вдругъ фрау Краузе закричала:
— Гдѣ жь это Эдуардъ?
Да, въ самомъ дѣлѣ, гдѣ же Эдуардъ?
Въ нашей комнатѣ его не было; въ сосѣдней комнатѣ такъ же, да и въ кухнѣ тоже.
— Боже мой, да гдѣ же Эдуардъ?
Г. Краузе искалъ его всюду, но Эдуарда не было нигдѣ. Въ сосѣдней комнатѣ было отворено окно чтобы нѣсколько разсѣять табачный дымъ…. неужели мальчикъ упалъ изъ окна? Краузе поглядѣлъ внизъ: на тротуарѣ виднѣлось что-то темное.
— Дитя мое! воскликнула фрау Краузе. — Оно лежитъ тамъ внизу разбитое въ дребезги.
И она упала въ обморокъ.
Г. Краузе и еще нѣсколько мущинъ бросились внизъ по лѣстницѣ, а мы стали приводить въ чувство несчастную мать.
Счастье еще что докторъ былъ у насъ подъ рукой, а то пасторъ схватилъ масло вмѣсто уксуса и собирался было уже натирать имъ виски фрау Краузе.
Она все еще лежала безъ движенія, когда мужъ ея вернулся съ улицы.
— На тротуарѣ оказалась оконная подушка, сказалъ онъ. — Очнись, приди въ себя Аделаида!
Понемногу она стала выходить изъ своего оцѣпенѣнія.
— Гдѣ Эдуардъ? прорыдала она. — Ахъ, вы скрываете отъ меня ужасную истину! Скажите мнѣ всю правду, неизвѣстность убиваетъ меня!
Никто изъ васъ не зналъ что отвѣчать ей на ея вопросъ, какъ вдругъ Бергфельдтша, до сихъ поръ сидѣвшая какъ-то безсмысленно на диванѣ, привскочила и взвизгнула:
— Меня что-то кольнуло въ ногу!
Дѣло объяснилось очень просто. Маленькій Эдуардъ тайкомъ залѣзъ подъ диванъ, отыскалъ тамъ какой-то гвоздикъ и кольнулъ имъ Бергфельдтшу въ ногу.
Бергфельдтша была просто внѣ себя и непремѣнно хотѣла тотчасъ поднять платье и взглянуть не опасна ли ея рана. Мнѣ насилу удалось уговорить ее не дѣлать этого. Мы отправились съ нею въ спальню, и рана оказалась совершеннѣйшимъ пустякомъ, не вышло ни одной капли крови, только на чулкѣ была едва примѣтная красненькая точка. Мнѣ только пришлось подивиться на толщину ноги у Бергфельдтши, точно пень какой.
Что касается Краузе, то она просто ума лишилась отъ счастія что ея сынишка отыскался. Мнѣ даже тошно было смотрѣть какъ они душили этого мальчугана своими поцѣлуями.
— Ступайте-ка въ заднюю комнату съ нимъ, сказала я ей, — да отхлопайте его хорошенько: если онъ и начнетъ орать, такъ здѣсь не будетъ слышно.
— Что вы говорите? съ бѣшенствомъ закричала она. — Неужели у меня рука поднимется на моего ангелочка? Вы просто безчеловѣчны!
— Да сохрани меня Господь отъ такой человѣчности, возразила я. — Говорю вамъ, если вы будете продолжать такъ баловать его, такъ при постройкѣ новой тюрьмы въ Моабитѣ на его долю разведена уже известка.
— Фрау Бухгольцъ, пощадите же чувство матери! воскликнулъ г. Краузе.
— Слѣдовало бы ему въ видѣ цѣлебнаго бальзама дать здоровую порку! отвѣчала я.
— Не судите, да не судимы будете! нравоучительно проговорилъ г. Краузе. — Пойдемъ, Аделаида, что намъ слушать такія рѣчи!
Краузе ушли, а такъ какъ сама Краузе была очень взволнована, то супругъ ея и попросилъ доктора проводить ихъ… И докторъ пошелъ! онъ былъ въ состояніи идти съ ними.
Мы остались еще нѣкоторое время, но прежняго всеобщаго оживленія какъ не бывало. И половины пуншевой чаши не было выпито, когда и мы тоже отправились домой. Какъ славно было бы оставшимся пуншемъ отпраздновать помолвку.
Эмми была очень грустна. Мнѣ кажется она дѣйствительно влюблена въ доктора.
Бѣдное дитя! Судьба положительно ее преслѣдуетъ.
Прогулка въ Троицынъ день.
правитьНи я, ни дѣти еще не ѣздили по нашей городской желѣзной дорогѣ, и потому я сказала Карлу что трудно выдумать что-нибудь увлекательнѣе какъ въ самый Троицынъ день прокатиться по новой дорогѣ за городъ. Такая прогулка обойдется дешевле всякой другой, а вмѣстѣ съ тѣмъ будетъ и поучительна и интересна.
Карлъ былъ одного мнѣнія со мною. Я послала Бетти къ Бергфельдтамъ спросить ихъ, не поѣдутъ ли и они вмѣстѣ съ нами. Вернувшись, Бетти принесла какой-то неопредѣленный отвѣтъ и имѣла такой кислый видъ что я тотчасъ догадалась что съ нею что-то не ладно; я только не знала въ чемъ дѣло, въ послѣдствіи же все это разъяснилось.
— Почему Бергфельдты не отвѣтили какъ слѣдуетъ, ясно и опредѣленно? спросила я.
— Они считаютъ слишкомъ заурядною прогулку по городской дорогѣ.
— Даже когда и мы ѣдемъ? нѣсколько рѣзко проговорила я и затѣмъ продолжала свои разспросы: — А твой Эмиль ѣдетъ съ нами?
Молчаніе.
— Или можетъ-быть ты ѣдешь отдѣльно съ Бергфельдтами?
Опять молчаніе.
— Полагаю однако что въ такой торжественный день жениху не прилично быть врозь со своею невѣстой?
— Я не говорила съ Эмилемъ, возразила Бетти.
— Такъ поговори съ нимъ объ этомъ завтра рано поутру.
— Можетъ-быть! отвѣчала она.
— Что значитъ это «можетъ-быть?» Ужь не поссорились ли вы? Не разсердились ли другъ на друга?
— Нѣтъ, тихо прошептала Бетти.
— Ну такъ въ чемъ же дѣло? что случилось? да говори же что-нибудь!
— Ничего, едва слышно проговорила она, затѣмъ громко зарыдала и съ нею чуть не сдѣлалась дурнота.
Я сдѣлала все что обыкновенно въ такихъ случаяхъ дѣлается, принесла одеколонъ, растегнула ей лифъ (онъ ей сталъ не много узокъ, она очень за послѣднее время пополнѣла) и провозилась съ нею до тѣхъ поръ пока она окончательно не пришла въ себя.
— Ну, скажи же мнѣ, что такое случилось? спросила я. — Надѣюсь, ты во всемъ можешь довѣриться своей родной матери?
— Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ! воскликнула она. — Не допрашивай меня, это ужасно!
Мнѣ тотчасъ же въ голову пришли всякаго рода ужасы, но хотя сердце мое и разрывалось на части, я тѣмъ не менѣе продолжала улыбаться.
— Самое лучшее будетъ поскорѣе отпраздновать вашу свадьбу, сказала я. — Не правда ли, вы согласны осенью веселымъ пиркомъ да за свадебку?
Въ жизнь свою мнѣ не забыть взгляда которымъ поглядѣла на меня моя дѣвочка. У Бетти прекрасные каріе, ясные какъ у газели глаза; но она подняла ихъ на меня съ выраженіемъ такой душевной муки, точно будто она была ранена въ самое сердце. Взглядъ этотъ точно ножомъ рѣзнулъ и меня по сердцу.
— Никогда, никогда! проговорила она.
— Что такое! воскликну да я. — Нѣтъ, онъ на тебѣ женится; это также вѣрно какъ то что меня зовутъ Вильгельминой!
— Да я-то не хочу идти за него! возразила Бетти.
— Часъ отъ часу не легче. Да почему же?
— Потому что я его ненавижу, презираю… онъ… онъ…
И съ нею снова сдѣлался нервный припадокъ, такъ что мнѣ пришлось уложить ее въ постель. Я не могла отъ нея добиться что именно произошло между ними; Бетти отъ природы очень упряма, и ужь если она чего не захочетъ сказать, такъ ни за что въ мірѣ не скажетъ. На всѣ мои вопросы она отвѣчала молчаніемъ, и такимъ образомъ я попрежнему оставалась въ полнѣйшемъ невѣдѣніи о случившемся съ нею.
Съ Карломъ я не стала говорить о томъ что меня удручало; когда я узнаю въ чѣмъ дѣло, думала я про себя, тогда и сообщу ему обо всемъ. Я усердно хлопотала о приготовленіяхъ къ загородной прогулкѣ, тѣмъ болѣе что на утро Бетти была совершенно какъ обыкновенно, только уголки губъ у нея какъ будто немного опустились, да подъ глазами лежала глубокая синеватая тѣнь.
Мы, дамы, одѣлись просто, но изящно. На Эмми прелестно сидѣло ея новое кретоновое платье, и мнѣ очень бы хотѣлось чтобы случайно намъ встрѣтился Dr. Вренцхенъ. На Бетти было платье одинаковое съ Эмми. Я же надѣла самое новомодное платье, пунцовыя фуксіи по сизому фону. Карлъ, какъ и всегда, былъ одѣтъ благородно.
Мы рѣшили сначала закусить дома и только послѣ обѣда отправиться на прогулку, потому что я считала очень неэкономнымъ цѣлый день въ новыхъ платьяхъ пробыть въ дорогѣ. Такимъ образомъ ровно въ три часа мы явились на вокзалъ Александровской площади и затѣмъ сѣли въ совершенно почти пустой вагонъ.
— Видишь ли, дорогой мой Карлъ, сказала я, — въ первый день Троицы всегда найдешь свободныя мѣста; мы не могли ничего лучше придумать.
Прежде чѣмъ Карлъ успѣлъ отвѣтить мнѣ, поѣздъ остановился на станціи Биржа.
— Желающіе насладиться нынѣшнимъ днемъ, выѣзжаютъ рано, сказалъ Карлъ; — за городомъ навѣрно будетъ полъ-Берлина.
Я хотѣла что-то сказать ему на это, какъ поѣздъ остановился на станціи Фридрихштрассе. И такъ далѣе, и такъ далѣе, проѣзжали мы Берлиномъ мимо Зоологическаго Сада на станцію Карлоттенбургъ, а отсюда у же пѣшкомъ отправились подъ водопроводомъ чрезъ лѣсокъ къ Галензеэ.
— Дѣти, сказала я, — смотрите, какъ все здѣсь чудно цвѣтетъ!
И я нагнулась было сорвать себѣ скромный цвѣтокъ, какъ это водится на загородныхъ прогулкахъ, но тотчасъ пришла къ тому убѣжденію что природа близь города теряетъ всю свою прелесть, потому что человѣкъ всюду оставляетъ послѣ себя слѣдъ: довольно какого-нибудь клочка оберточной бумаги отъ буттерброда, какой-нибудь яичной скорлупы чтобы лишить сельскую картину всей ея первобытной красоты; вообще неблаговоспитанныхъ людей очень много, а за городомъ ихъ еще больше!
Цѣлью нашей прогулки былъ трактирчикъ на Галензеэ, потому что, откровенно говоря, Бернау и Бизенталь мнѣ страшно надоѣли, тамъ слишкомъ шумно предаются праздничнымъ удовольствіямъ, да и деревья тамъ не зеленѣе здѣшнихъ, а кромѣ того на Галензеэ лучшее пиво на погребахъ со льдомъ, а воздухъ положительно самый чистый и самый пріятный. Кромѣ того, мы лично знакомы съ хозяиномъ этого трактирчика, и онъ еще зимой говорилъ мнѣ что въ случаѣ если намъ придется дѣтомъ поѣхать за городъ, то онъ проситъ насъ непремѣнно побывать у него: онъ угоститъ васъ великолѣпною отборною спаржей не въ примѣръ всѣмъ прочимъ посѣтителямъ его ресторана. Правда, какъ я слышала, онъ говорилъ то же самое многимъ изъ своихъ знакомыхъ; но вѣдь хорошей спаржи на свѣтѣ много, и это большое счастіе какъ для содержателей трактировъ такъ и для посѣщающей ихъ публики.
Народу здѣсь оказалось весьма много, но тѣмъ не менѣе для насъ нашелся хорошенькій столикъ, съ прелестнымъ видомъ на озеро, гдѣ по всѣмъ направленіямъ лавировали красивыя лодочки. На самомъ горизонтѣ мелькали поѣзда желѣзной дороги, а передній планъ картины былъ оживленъ кельнерами въ бѣлыхъ фартукахъ и веселыми по праздничному одѣтыми посѣтителями.
Мы заказали себѣ спаржу, выпили по стаканчику «настоящаго», и затѣмъ отправились погулять въ паркъ. Было очень весело, и я съ увѣренностью могу сказать что наши туалеты положительно выдѣлялись изъ числа прочихъ. Мы подошли также и къ кеглямъ, гдѣ, къ нашему радостному удивленію, встрѣтили многихъ знакомыхъ, а именно г. Клейнеса, г. Теофиля, одного гамбургскаго доктора, который намъ былъ недавно представленъ и произвелъ на васъ впечатлѣніе весьма образованнаго человѣка, и еще нѣсколькихъ другихъ. А кто сидѣлъ у конторки когда мы подошли? Dr. Вренцхенъ! Я дружелюбно кивнула ему головой, но онъ къ намъ не подошелъ, а только издали какъ-то боязливо раскланялся съ вами. Всѣ другіе знакомые тотчасъ подошли къ намъ и любезно привѣтствовали насъ, только онъ одинъ сидѣлъ какъ приклеенный; мнѣ это очень не понравилось, я нашла его поведеніе просто невѣжливымъ. Карла моего также пригласили играть, но онъ отказался, сказавъ что число игроковъ и безъ него уже полное, а Dr. Вренцхенъ на это замѣтилъ что онъ можетъ занять его мѣсто въ партіи.
— Если вы не играете, любезный докторъ, сказала я, — то не покатаете ли вы васъ въ лодкѣ? Я знаю, вы отлично гребете.
Онъ совсѣмъ смѣшался и началъ бормотать какія-то невнятныя извиненія, а товарищи его, особенно нѣкій г. Кингъ, всѣ громко расхохотались; мнѣ не оставалось ничего больше какъ энергично схватить подъ руку своего Карла, который уже готовъ былъ принять участіе въ игрѣ, и увлечь его поскорѣе за собою.
— Развѣ ты не видишь что насъ тамъ не желаютъ, сердито проговорила я. — Докторъ не исполняетъ и самыхъ обыкновенныхъ правилъ вѣжливости, онъ даже не подумалъ встать когда мы подошли, а еще я угощала его такою чудною телятиной! А еще, замѣтилъ ты какъ расхохотался г. Клейнесъ когда я въ насмѣшку пригласила доктора кататься въ лодкѣ? Я даже думала что у него отъ смѣха сдѣлаются судороги. Нѣтъ, рѣшительно нынѣшняя молодежь и понятія не имѣетъ о правилахъ благовоспитанности.
Словомъ, я была страшно взбѣшена.
— Пожалуста успокойся, Мина! сказалъ Карлъ. — Тебѣ вредно такъ волноваться.
Ахъ, если ли въ мірѣ мужъ нѣжнѣе моего Карла! Я только-что собралась сдѣлать еще нѣсколько далеко не лестныхъ замѣчаній по поводу неблаговоспитанности нынѣшней молодежи, какъ вдругъ слова застряли у меня въ горлѣ словно горячій картофель: у воротъ парка остановилась коляска, и въ ней возсѣдала Бергфельдтша! Да, да, Бергфельдтша; разряженная въ синее шелковое платье, она важно развалилась на подушкахъ, точь-въ-точь переспѣлая черносливина, а рядомъ съ ней сидѣла болѣе пожилая, худощавая дама. На передней скамеечкѣ помѣщался г. Бергфельдтъ рядомъ съ молодою дѣвушкой, которая, судя по ея длинному носу и удивительной худобѣ, должна была быть дочерью пожилой дамы. Эмиль сидѣлъ на козлахъ и съ такимъ торжествомъ взиралъ на все окружающее что можно было подумать будто онъ выигралъ двѣсти тысячъ.
— Они себѣ разъѣзжаютъ въ коляскахъ, а мы по желѣзной дорогѣ, да еще въ третьемъ классѣ…
Далѣе я ничего сказать не успѣла: Бетти поблѣднѣла какъ полотно.
— Бетти… дитя мое! воскликнула я. — Что съ тобой?… Карлъ бѣги за докторомъ. Тащи его за воротъ отъ кеглей, ты видишь его присутствіе необходимо!
Карлъ бросился со всѣхъ ногъ.
— Бетти, ты пугаешь меня! что съ тобой дитя мое? Я все готова простить… скажи мнѣ…
— Все уже прошло, сказала Бетти. — Теперь я знаю все. Не тревожься, дорогая мама. Ты видишь я опять совершенно спокойна.
— Поѣдемъ домой, сказала я.
— Нѣтъ, останемся, твердо возразила она. — Я не хочу чтобъ онъ могъ сказать будто я хоть минуту страдала изъ-за него.
— Кто… кто?
— Онъ… кого я теперь ненавижу… Эмиль!
Карлъ возвратился, но безъ доктора.
— Онъ придетъ когда немножко стемнѣетъ, сказалъ Карлъ.
— Нечего ему изъ-за васъ безпокоиться, колко проговорила я. — Да и кромѣ того, въ немъ болѣе нѣтъ никакой нужды. А затѣмъ, говоря короче, скажу тебѣ что Бетти съ Эмилемъ разошлись, и слава Богу! Я никогда къ этому семейству не чувствовала особенной симпатіи. Очень было пріятно отдавать Бетти за такого нищаго, будущаго писаря. Только этого не доставало. Завтра же напиши Бергфельдту что мы желаемъ порвать эту помолвку, или нѣтъ, лучше я сама передамъ Бергфельдтшѣ, да такъ чтобъ у нея въ ушахъ зазвенѣло не хуже телеграфной проволоки.
— Что ты за это скажешь, Бетти? спросилъ Карлъ, взявъ ее за руку и привлекая къ себѣ.
— Пусть Эмиль будетъ счастливъ съ дѣвушкой которая сумѣла заслужить его любовь и она также съ нимъ! отвѣчала Бетти.
— Такъ онъ забылъ тебя ради другой! воскликнула я. — Ради этой сухопарой, длинноносой дѣвицы что сидѣла въ коляскѣ? Ради такой жалкой фитюльки! Ну, постой же!
Не думаю чтобы мое настоящее чувство можно было назвать радостнымъ, но тѣмъ не менѣе до извѣстной степени я была довольна: вопервыхъ, тѣмъ что я узнала наконецъ причину Беттиной грусти, а вовторыхъ, тѣмъ что теперь можно было окончательно порвать всякія отношенія съ Бергфельдтами.
Мы пробыли еще нѣкоторое время ради заказанной нами спаржи; затѣмъ пришелъ г. Клейнесъ и весьма потѣшалъ моихъ дочерей разными разказами и шутками, но тѣмъ не менѣе мы вернулись домой ранѣе чѣмъ намѣревались. Спаржа приправленная досадой и гнѣвомъ, какъ она ни будь въ дѣйствительности нѣжна и вкусна, точно камень давитъ въ желудкѣ.
Дома Карла ожидало письмо на четырехъ страницахъ отъ господина Бергфельдта. Три страницы зигзаговъ о томъ о семъ, и наконецъ на четвертой заявленіе что его сыну слѣдуетъ искать себѣ богатую невѣсту и что въ данное время ему представляется блестящая партія. Что касается его помолвки съ Бетти, то на нее слѣдуетъ смотрѣть какъ на ошибку молодости. Наша Бетти разумѣется всегда можетъ надѣяться на лучшую партію чѣмъ ихъ Эмиль.
— Это жена ему диктовала! воскликнула я.
Сколько времени находилась я подъ вліяніемъ самаго сильнаго раздраженія, не знаю, но счастье Бергфельдтамъ что никто изъ нихъ въ это время мнѣ не попался на глаза: въ воздухѣ положительно вѣяло катастрофой. Всѣхъ спокойнѣе у насъ была сама Бетти. Она разказала что уже давно замѣтила въ Эмилѣ перемѣну, что Бергфельдтша уже не разъ заговаривала о ненадежности карьеры для юриста, о томъ что слѣдуетъ стараться повыгоднѣе пристроиться, искать богатыхъ партій, и что она, Бетти, уже давно видѣла что помолвка ея должна кончиться разрывомъ. Теперь неизвѣстности конецъ, она все знаетъ и чувствуетъ себя несравненно спокойнѣе. Такое настроеніе дочери меня весьма утѣшило.
Оставшись наединѣ съ Карломъ, мы еще разъ обо всемъ переговорили между собой. Онъ со своей стороны также находилъ что разрывъ этотъ къ лучшему.
— Слушались бы меня, никогда бы и не бывать этой помолвкѣ! воскликнула я. — Виной всему дядя Фрицъ и твое нѣжное сердце. А что касается этого доктора, прибавила я затѣмъ, — то провались онъ совсѣмъ. Такой невѣжливости мнѣ ни отъ кого еще не приходилось терпѣть. Не подошелъ ко мнѣ! не пришелъ даже къ моему больному ребенку.
— Онъ никакъ не могъ придти, Вильгельмина, несмотря на все свое желаніе.
— О, только захоти онъ!
— Право же не могъ!
— Но почему же?
— У него за игрой въ кегли лопнули панталоны. А затѣмъ онъ просилъ передать тебѣ и дочерямъ свое глубочайшее почтеніе.
Я была очень довольна тѣмъ что такая уважительная причина помѣшала доктору придти на нашъ зовъ; но зачѣмъ же заказываетъ онъ себѣ такое узкое платье? Нѣтъ, онъ непремѣнно долженъ перемѣнить портнаго.
На другой день онъ зашелъ къ намъ извиниться въ своемъ вчерашнемъ поведеніи, я милостиво простила его. Въ то же время я воспользовалась случаемъ сказать ему что нервы у меня страшно разстроены. Онъ не прописалъ мнѣ никакого лѣкарства, а только посовѣтовалъ какъ можно болѣе гулять на чистомъ воздухѣ. Я исполнила его предписаніе, но оно плохо дѣйствовало; я чувствовала постоянное необъяснимое волненіе; во снѣ и на яву мнѣ грезились все маленькія дѣти, множество маленькихъ дѣтей, просто пересчитать ихъ не было возможности. Противъ этого онъ посовѣтовалъ мнѣ пить маріенбадскія воды, которыя ему самому не разъ оказывали большую пользу.
— Докторъ, спросила я, — развѣ и вамъ тоже по временамъ и днемъ и ночью грезятся маленькія дѣти?
— Нѣтъ, отвѣчалъ онъ.
— Ну, такъ избавьте меня отъ вашихъ маріенбадскихъ водъ.
Тогда онъ снова посовѣтовалъ мнѣ какъ можно болѣе ходить пѣшкомъ, затѣмъ отправился къ своимъ другимъ паціептамъ. Когда онъ ушелъ я предложила себѣ слѣдующій вопросъ: что такое въ сущности медицина? Во всякомъ случаѣ весьма немногое, ибо если врачу не объяснить всего, то самъ онъ ни о чемъ не догадается. Dr. Вренцхенъ предписываетъ мнѣ прогулки, а могъ бы кажется догадаться что именно прогулкамъ я и обязана своею болѣзнію.
Куда ни поди все равно: на улицахъ, на площадяхъ, за городомъ всюду кишатъ маленькія дѣти. Въ Тиргартенѣ, во Фридрихсгаймѣ, въ Гумбольдтсгайнѣ, на Маріаненплацѣ и особенно на всѣхъ площадяхъ, всюду толпы дѣтей, и не знаешь гдѣ ихъ больше. Всѣхъ видовъ, всѣхъ возрастовъ, всѣхъ лѣтъ, всякаго цвѣта — ихъ сотни и тысячи. Которыхъ носятъ еще на рукахъ, которыхъ возятъ по два, по три въ колясочкахъ, но большинство изъ нихъ двигается собственными средствами. Малютки идутъ, переваливаются, качаются какъ маленькія черезчуръ нагруженныя лодочки, падаютъ и встаютъ, смѣются и плачутъ, дерутся, царапаются и толкаются, пьютъ, ѣдятъ и знать не знаютъ о томъ что дѣлается на бѣломъ свѣтѣ.
Когда видишь эту команду на голенькихъ ножкахъ всѣхъ этихъ малютокъ, и спящихъ, утомившихся отъ весенняго воздуха, и играющихъ съ серіознымъ усердіемъ, роющихся въ пескѣ, и бѣгающихъ, и смѣющихся, когда увидишь всѣхъ этихъ невинныхъ крошекъ, то невольно тебя броситъ въ жаръ, какъ будто кто спрашиваетъ тебя: что-то выйдетъ изо всѣхъ этихъ ребятокъ?
Насчетъ мальчиковъ я не особенно задумываюсь, они будутъ ходить въ школу, отбудутъ воинскую повинность и затѣмъ постараются найти себѣ службу или занятіе, потому что капиталистами родятся немногіе: но дѣвочки, дѣвочки… вотъ камень преткновенія.
Въ прежнее время, когда я была молода, мы не знали ничего кромѣ того что мы, дѣвушки, когда придетъ пора, выйдемъ замужъ, и только тѣ кому замужество не удавалось подготовлялись въ гувернантки или поступали въ няньки, а то и такъ пристраивались; всегда находились разные добрые родственники, которые заботу о нихъ брали на себя. Тетокъ всякій охотно принималъ къ себѣ въ домъ, онѣ всегда оказывались полезными когда семья увеличивалась или кто-нибудь заболѣвалъ, или мать умирала, оставляя послѣ себя маленькихъ дѣтей. Теперь родственныя связи ослабѣли, каждая семья старается жить замкнуто, и число одиноко живущихъ дѣвушекъ все болѣе и болѣе увеличивается. Поэтому теперь дѣвочки съ самаго маленькаго возраста много учатся, какъ будто всѣ готовятся въ гувернантки и ни одна изъ нихъ не думаетъ о замужествѣ.
Въ прежнія времена существовали еще и монастыри, куда можно было укрыться (хотя я этому никогда не сочувствовала) ото всякихъ треволненій, толчковъ и непріятностей; теперь же дѣвочки уже съ дѣтства сталкиваются съ жизнью, уже съ дѣтства готовятся быть учительницами, художницами и пр. Музыка потеряла свое прежнее значеніе, ею заниматься не стоитъ, да и я пришла къ тому же убѣжденію послѣ горькаго опыта съ пѣніемъ Эмми. Что касается фортепіано, то это алчное домашнее животное съ бѣлыми и черными зубами, которое поглощаетъ и время и деньги вмѣсто того чтобы приносить какую-нибудь пользу.
Бетти также собирается сдѣлаться или гувернанткой, или художницей, только еще не знаетъ къ чему у ней болѣе склонности; она желаетъ, подобно многимъ другимъ дѣвушкамъ, работать, работать и работать, чтобы тѣмъ сколько-нибудь сдѣлать себѣ жизнь сносною.
— Бетти, сказала я, — зачѣмъ тебѣ воспитывать дѣтей, или рисовать? У насъ и такъ въ домѣ найдется тебѣ много занятій по хозяйству.
— По хозяйству? повторила она такимъ презрительнымъ тономъ и такъ гордо вздернула верхнюю губку что я тотчасъ же замолчала, — говорить въ такихъ случаяхъ все равно что бросать горохъ въ стѣну. Не понимаю, откуда такое высокомѣріе и къ чему такое стремленіе къ дѣятельности внѣ дома? Почему не довольствоваться тѣмъ что имѣешь?
Довольствоваться тѣмъ что имѣешь — самое похвальное, самое лучшее, и нельзя не удивляться людямъ, которые безъ устали гоняются за призрачнымъ счастьемъ. Счастье что пиво: случается, на видъ оно чудесное, а какъ попробуешь — одна кислятина; если же думаютъ что оно хорошо потому что бьетъ черезъ край, то это часто означаетъ только то что оно было плохо налито и сплошь превратилось въ пѣну.
Кто знаетъ что готовитъ судьба играющимъ ребяткамъ когда имъ наступитъ время начать борьбу за существованіе, какъ теперь молодежь наша называетъ жизнь; слово это даже и между дѣвушками вошло въ моду. Когда я гляжу на эту толпу маленькихъ дѣтей, я невольно начинаю думать и о своихъ двухъ дочеряхъ: сердце мое разрывается на части, я бываю готова громко закричать отъ душевнаго страданія. Еслибъ еще не было и Господа Бога на небесахъ… было бы ужь черезчуръ невыносимо въ этомъ мірѣ.
На дачѣ.
правитьНе Богъ знаетъ какія чудеса, имѣя деньги, съѣздить куда-нибудь чтобы потомъ имѣть право сказать: «мы были въ Швейцаріи, Италіи или тамъ еще гдѣ-нибудь»; но провести лѣто гдѣ-либо въ окрестностяхъ Берлина, чтобъ и дѣти и жена могли попользоваться хорошимъ свѣжимъ воздухомъ и вмѣстѣ съ тѣмъ нѣкоторыми праздничными удовольствіями… эта задача будетъ потруднѣе.
Мы нынѣшній годъ рѣшили перебраться на лѣто въ Тегель, какъ потому что намъ пришлись по вкусу тамъ и домикъ и окрестности, такъ и потому что мужу моему далеко уѣзжать неудобно.
Вѣдь Карлъ мой весьма сильно занятъ, у него и кромѣ службы множество дѣлъ, такъ что надолго уѣзжать изъ Берлина для него немыслимо. Нельзя же ему вовсе разстаться на лѣто съ женой и дѣтьми. Нѣтъ, необходимо чтобы хоть разъ въ недѣлю онъ могъ видѣть тѣхъ для кого онъ такъ усердно трудится, а въ виду этого, Тегель самое удобное для васъ мѣстопребываніе.
Отъ деревни Тегель очень недалеко и самый замокъ Тегель со своимъ прекраснымъ паркомъ, гдѣ погребенъ знаменитый Александръ Гумбольдтъ, этотъ необыкновенный ученый, изобрѣтшій между прочимъ и глобусъ, который нынѣ у большинства служитъ любимымъ украшеніемъ дома, хотя голубой цвѣтъ его не всегда гармонируетъ съ прочею мебелью.
Когда живешь близь такой знаменитой могилы, то во время своихъ прогулокъ чувствуешь и на себѣ какъ бы отблескъ генія съ пріятнымъ сознаніемъ что и самъ принадлежишь къ кругу образованныхъ людей.
Эмми осталась съ отцомъ въ городѣ чтобы заниматься хозяйствомъ; мы же съ Бетти поселились въ Тегелѣ. Бетти необходимо слѣдовало удалить изъ прежней ея обстановки, гдѣ все напоминало измѣнившаго ей Эмиля. Дѣвочка моя стала такъ задумчива и молчалива что смотрѣть на нее было больно, а говорить съ нею о ея горѣ вовсе не было никакой возможности: тотчасъ же являлись рѣзкіе отвѣты и начиналось хлопанье дверьми. Все это, думалось мнѣ, пройдетъ въ Тегелѣ. Домикъ нашъ расположенъ здѣсь прелестно. Вѣковыя липы и вязы осѣняющіе крышу маленькой церкви заслоняютъ также и окна нашей пріемной отъ жгучихъ солнечныхъ лучей, а когда мы сидимъ на скамеечкѣ у двери вашего домика, то намъ открывается чудесный видъ на кладбище съ его надгробными памятниками, плитами и погребальными урнами. Видъ этотъ, правда, невеселый, но тѣмъ у кого счеты съ Небомъ въ порядкѣ онъ какъ-то возвышаетъ духъ и заставляетъ его возноситься въ заоблачную высь. Не думаю чтобы фрау Краузе была въ состояніи постоянно выносить видъ кладбища; объ ужасномъ, совершившимся здѣсь, событіи буду говорить ниже.
Въ задней части домика еще двѣ комнаты и кухня, окна ихъ выходятъ въ садъ; другая половина домика расположена точно также какъ и наша, ее занимаютъ сами домохозяева которые по своему положенію къ нашему обществу не подходятъ: они хоть и тегельскіе уроженцы, но о Гумбольдтѣ и его значеніи въ наукѣ не имѣютъ ни малѣйшаго понятія.
Вообще мы рѣшили не сближаться съ сосѣдями, и это было весьма благоразумно съ нашей стороны, потому что мало кто пойметъ тебя какъ слѣдуетъ, только дашь поводъ ко всякимъ о себѣ пересудамъ. Изъ мести за наше отчужденіе насъ здѣсь прозвали «семействомъ привидѣній» и вотъ почему.
Въ Тегелѣ и его окрестностяхъ, благодаря озеру, безчисленное множество комаровъ. Послѣ первой вашей прогулки къ озеру мы съ Бетти пришли домой страшно искусанными. У меня цѣлію своихъ нападеній эти бичи человѣчества избрали шею, такъ что я имѣла видъ будто у меня выросъ зобъ; шея у меня хоть и толста немножко, но Карлъ находитъ ее очень красивою и потому мнѣ вовсе не было пріятно что комары ее такъ обезобразили. Предъ слѣдующею прогулкой мы натерлись лавровымъ масломъ: оно, говорятъ, хорошо дѣйствуетъ противъ комаровъ, но за то такъ отвратительно пахнетъ что мѣшаетъ наслаждаться ароматомъ зелени и цвѣтовъ. Вслѣдствіе этого я написала Эмми чтобъ она захватила съ собою двѣ кисейныя юпки отъ бальныхъ платьевъ, изъ нихъ мы сшили себѣ нѣчто въ родѣ египетскихъ покрывалъ которыя отлично защищаютъ отъ нападеній крылатыхъ насѣкомыхъ голову, руки и всю верхнюю часть туловища. Когда мы сидимъ на лѣсной опушкѣ и наслаждаемся природой, мы украшаемъ свои покрывала полевыми цвѣтами, а зонтики широкими листьями. Тегельскіе обыватели считаютъ сумашествіемъ всѣ поэтическія стремленія и благодаря нашимъ бѣлымъ покрываламъ величаютъ насъ привидѣніями. На зло имъ мы очень часто проходимъ всею деревней въ своихъ бѣлыхъ покрывалахъ и съ разукрашенными зонтиками въ рукахъ; мы дѣлаемъ это отчасти и для того чтобы показать имъ что мы выше всякихъ глупыхъ и смѣшныхъ предразсудковъ.
Такимъ образомъ мы съ Бетти жили въ деревнѣ вдвоемъ, вполнѣ предоставленныя другъ другу. Это было бы даже весьма пріятно еслибы Бетти хотя сколько-нибудь вышла изъ своей замкнутости. Случалось что она цѣлыми часами молчала какъ убитая, даже на вопросы не отвѣчала, а когда я начинала къ ней особенно усиленно приставать, то она говорила: «Мама, вѣдь ты все знаешь лучше всѣхъ, на что же тебѣ мое мнѣніе?»
Намедни она вернулась изъ деревни съ маленькимъ бѣленькимъ кроликомъ, котораго купила за какую-то мелкую монету у мучившихъ его деревенскихъ мальчишекъ.
— Дитя, сказала я, — зачѣмъ тебѣ этотъ безпокойный звѣрокъ?
— Я хочу имѣть возлѣ себя существо которое бы я могла любить, отвѣчала она.
— Развѣ ты не любишь меня, Бетти?
— Разумѣется люблю, я не то хотѣла сказать… кроликъ этотъ будетъ служить мнѣ нѣкоторымъ развлеченіемъ, у него такіе прелестные красные глазки!
Но гдѣ и какъ помѣстить этого несноснаго звѣрка? Нижній ящикъ комода у васъ былъ пустой и въ немъ-то мы и устроили кролику гнѣздышко, мнѣ волей-неволей пришлось примириться съ нимъ, такъ какъ онъ видимо забавлялъ Бетти. Отправляясь гулять мы его всегда брали съ собою. Тѣмъ не менѣе благодаря кролику пропахъ не только комодъ, но и вся комната, сколько мы ее ни провѣтривали.
Порядокъ нашей жизни весьма скоро опредѣлился. Утромъ мы купались въ озерѣ, и Бетти быстро научилась великолѣпно плавать. Затѣмъ мы шли завтракать, послѣ чего Бетти няньчилась со своимъ кроликомъ, а я убирала комнаты. Потомъ приходила поденщица которую мы наняли для исполненія черныхъ работъ, она топила печку, я готовила кушанье, и мы обѣдали. Послѣ обѣда мы предавались кратковременному отдыху и затѣмъ отправлялись гулять по окрестностямъ.
Разумѣется, мы позаботились также и о томъ чтобъ у насъ были книги для чтенія, дядѣ Фрицу было поручено доставить намъ сочиненія Гумбольдта. Онъ привезъ его Космосъ и отдавая его мнѣ сказалъ:
— Вильгельмина, это черезчуръ ученая для тебя книга, ты въ ней ровно ничего не поймешь.
Ну и досталось же ему за это.
— Ты ужь черезчуръ любишь умничать, и я не разъ имѣла случай замѣтить что ты не признаешь за женщинами никакихъ дарованій, потому что ты вольнодумецъ. Однако изъ этого вовсе не слѣдуетъ чтобъ я не могла понять того чего ты самъ постигнуть не въ силахъ!
Онъ только лукаво улыбнулся.
— Желаю тебѣ успѣха въ твоемъ чтеніи, сказалъ онъ. — Только постарайся поскорѣе переслать ко мнѣ Космосъ чтобъ я могъ его вернуть въ библіотеку.
Теперь я болѣе чѣмъ когда-либо считала необходимымъ прочесть Космосъ. Мы брали книгу и кролика, котораго назвали Мукомъ, съ собою въ лѣсъ, и Бетти читала мнѣ вслухъ о горахъ Мексики и о составляющихъ ихъ каменныхъ пластахъ. Первый разъ я заснула потому что было слишкомъ жарко, во второй разъ мы очень отяжелѣли потому что у насъ были за обѣдомъ бобы, а въ третій разъ Бетти читала очень плохо, потому что Мукъ все убѣгалъ и ей то и дѣло приходилось вскакивать чтобы ловить его. Такимъ образомъ я рѣшила что мы прочтемъ Космосъ на свободѣ зимой, вѣдь право было бы смѣшно не понять напечатанной книги! Это не болѣе какъ фантазія дяди Фрица.
По мѣрѣ того какъ время шло, становилось все скучнѣе, и Бетти была вполнѣ одного мнѣнія со мною. Безъ Мука было бы просто невыносимо. Бетти сшила ему голубую курточку, и насъ очень забавляло смотрѣть какъ онъ въ ней рѣзвится и скачетъ вокругъ васъ.
Въ субботу наконецъ къ вамъ пріѣхали Карлъ съ Эмми. Они привезли съ собою всякаго рода закусокъ и вечеромъ при солнечномъ закатѣ мы отправились въ лѣсъ, гдѣ и угощались всѣми этими лакомствами. Но трудно вообразить себѣ какъ быстро проходитъ такое пріятное воскресенье. Когда, вечеромъ Карлъ сѣлъ въ конку, мнѣ казалось что онъ только-что успѣлъ пріѣхать, а когда позднѣе мы сидѣли съ Бетти у двери нашего домика и глядѣли на кладбище, я невольно думала о томъ когда-то наступитъ то блаженное время когда мой Карлъ снова обниметъ меня, я крѣпко-крѣпко прижмусь къ нему чтобы никогда болѣе не разлучаться съ нимъ. Милый, дорогой Карлъ!
Не пришлось амъ однако жить вовсе безъ знакомыхъ, Краузе также пріѣхали въ Тегель; съ фрау Краузе мы немножко повздорили на крестинахъ у Вейгельта, а здѣсь вдругъ мы сошлись на такой узенькой тропинкѣ что я никакъ не могла избѣжать встрѣчи съ нею. Она любезно поздоровалась со мною, да и я со своей стороны была отчасти рада тому что есть хоть кто-нибудь съ кѣмъ можно поговорить, отвести душу и потому пригласила ее послѣ обѣда къ себѣ.
Она пришла, и одна, потому что Эдуардъ съ отцомъ отправился на берегъ озера ловить бабочекъ.
Сначала разговоръ у насъ какъ-то не клеился. Кофе мой она однако похвалила, и затѣмъ слово за слово мы разговорились. Я узнала отъ нея что и они раззнакомились съ Бергфельдтами; по ея словамъ, съ ними рѣшительно нельзя имѣть никакихъ отношеній. Самъ Бергфельдтъ опять влѣзъ въ долги, а Эмиль помолвленъ съ богатою дѣвицей, которой онъ сдѣлалъ предложеніе единственно съ цѣлью поправить свои обстоятельства. Теперь онъ всегда щегольски одѣтъ; платитъ ли за его платье невѣста неизвѣстно, это еще пока не выяснено, но вѣдь всѣмъ хорошо извѣстно что сами Бергфельдты не въ состояніи дѣлать такія траты.
— Да, замѣтила я, — дѣла ихъ не въ особенно блестящемъ положеніи.
— Что и говорить! они вовсе обѣдняли, подхватила Краузе. — Меня всегда поражало у нихъ то что большинство чашекъ безъ ручекъ, а какъ въ послѣдній разъ я у нихъ была, такъ замѣтила что и чайныя ложки у нихъ самаго пдохаго сорта.
— У мужа глаза откроются только тогда когда ее куда-нибудь засадятъ за долги, опять сказала я. — Намъ остается радоваться тому что мы порвали всякія сношенія съ людьми которые безо всякаго сомнѣнія попадутъ въ долговое, самый дальній срокъ имъ еще года два, не больше!
Хорошо что въ это время Бетти съ Мукомъ гуляла въ саду, а то моя бѣдная дѣвочка всякій разъ впадаетъ въ уныніе когда при ней кто-нибудь упомянетъ одно имя Бергфельдтовъ. Но мнѣ кажется что все же ей слѣдуетъ знать о томъ что думаютъ въ свѣтѣ объ этомъ семействѣ.
Г. Краузе хотѣлъ вмѣстѣ съ Эдуардомъ вернуться съ прогулки къ четыремъ часамъ, и мы отправились встрѣчать его на берегъ озера. Какъ разъ въ это время изъ Заатвинкля пришелъ пароходъ, съ него сошло множество народа, и потому на пристани было чрезвычайное оживленіе, а въ сторонѣ виднѣлось даже и нѣсколько экипажей. Г. Краузе и Эдуардъ со своими сѣтками для ловли бабочекъ были уже тутъ. Мы поздоровались и стали разговаривать о разныхъ разностяхъ, какъ вдругъ услыхали ужаснѣйшій крикъ: «Эдуардъ! Эдуардъ!» отчаянно кричала фрау Краузе, но Эдуардъ преспокойно стоялъ на мосту и глядѣлъ въ воду…
Что же случилось? Всѣ бросились въ ту сторону. Оказалось что какой-то маленькій мальчикъ упалъ въ озеро. Рыбаки стали отвязывать лодку, во прежде чѣмъ они успѣли отчалить, кто-то съ быстротой молніи уже бросился въ воду и нырнулъ. Минута была ужасная.
— Вонъ онъ! вонъ онъ! кричали на мосту.
— Нашелъ ли онъ мальчика?
— Нѣтъ, опять нырнулъ!
И снова исчезъ подъ водой бросившійся спасать ребенка. Но вотъ онъ снова показался на поверхности озера… Онъ держитъ мальчика въ рукахъ и затѣмъ передаетъ его въ подоспѣвшую къ нему на помощь лодку.
На берегу стояла молодая женщина, она также порывалась броситься въ озеро: лежавшій теперь въ лодкѣ ребенокъ былъ ея сынъ. Лодка причалила, мальчика вынесли на берегъ, мать увидала его блѣдное, безжизненное личико и чуть не упала въ обморокъ. Затѣмъ мальчика отнесли въ купальню.
При видѣ того какъ смерть нежданно-негаданно выхватила такое юное невинное существо, мнѣ показалось что все вокругъ померкло и вся окружающая природа вдругъ потеряла свою лучезарную прелесть.
Я уже не смотрѣла ни на синее озеро съ его далекими берегами, ни на чудное ясное небо, а только на купальню гдѣ лежалъ утонувшій мальчикъ, а пытливо всматривалась въ лица стоявшихъ у дверей этой купальни, какъ будто ожидая узнать по нимъ есть ли какая-нибудь надежда вернуть къ жизни маленькаго утопленника. Родители ребенка находились въ купальнѣ. Неподалеку стоялъ ихъ экипажъ, а возлѣ него кучеръ, не сводившій пристальнаго взгляда съ досчатой стѣнки купальни. «Придется ли когда-нибудь снова мальчугану кататься? придется ли милому крошкѣ когда-нибудь снова сказать ему: „Іоганъ, мы поѣдемъ кататься, я сяду къ тебѣ на козлы, а ты дай мнѣ немножко поправить лошадками?“»
Стоялъ жаркій лѣтній день, а мнѣ казалось что порой по волнамъ озера пробѣгаетъ какое-то холодное дуновеніе, которое леденитъ у меня въ жилахъ кровь.
Несмотря на толпу народа, на пристани царствовала мертвая тишина.
— Мама, мама, шепнула мнѣ Бетти, — я видѣла нѣчто ужасное…
— Что же ты такое видѣла? также шепотомъ спросила я ее.
— Если мальчикъ останется живъ, я скажу тебѣ что я видѣла, едва слышно отвѣчала она. — Можетъ-быть я и ошиблась, но фрау Краузе также видѣла это.
— Гдѣ Краузе?
Мы глядѣли во всѣ стороны, но Краузе нигдѣ не было видно, они исчезли.
Я хотѣла еще кое о чемъ разспросить Бетти, какъ дверь купальни отворилась, отъ мостика всѣ отступили повышена берегъ.
— Живъ ли?
— Живъ.
Изъ купальни вышелъ отецъ, неся на рукахъ укутаннаго въ пледъ ребенка; мать шла вслѣдъ за нимъ, едва держась на ногахъ; ее вела и поддерживала женщина которая обыкновенно прислуживаетъ купающимся. Они сѣли въ экипажъ; кучеръ привсталъ на козлахъ и взглянулъ на ребенка, лицо его прояснилось, онъ тронулъ вожжами и коляска покатилась.
Толпа мало-по-малу разсѣялась, только кучка молодыхъ людей попрежнему стояла на берегу какъ бы въ ожиданіи кого-то. Изъ купальни вышелъ молодой человѣкъ въ совершенно мокрой одеждѣ: это онъ спасъ мальчика.
Вся молодежь двинулась къ нему на встрѣчу, всѣ весело пожимали ему руку, затѣмъ они какъ будто стали о чемъ-то совѣщаться между собою.
Я направилась прямо къ нимъ.
— Милостивые государи, сказала я, — я живу очень близко отсюда. Поручите мнѣ заботу о вашемъ пріятелѣ, ему нельзя оставаться въ мокромъ платьѣ.
Они было вздумали отговариваться; но они не знали меня: я твердо стояла на своемъ.
Такимъ образомъ они пошли вмѣстѣ съ нами. У двери нашего домика они откланялись намъ, сказавъ что вечеромъ зайдутъ за своимъ пріятелемъ, а пока отправятся въ ресторанъ къ замку. Одинъ изъ нихъ подошелъ къ спасителю ребенка, положилъ ему руку на плечо, серіозно и вмѣстѣ съ тѣмъ сердечно взглянулъ ему въ глаза и сказалъ: «Дай тебѣ Богъ всего хорошаго, Феликсъ, будь здоровъ!» Мнѣ это очень понравилось, вѣрно эти два молодые человѣка очень дружны между собою. Молодежь направилась къ замку, а мы трое, вошли въ домъ.
— Позвольте мнѣ отрекомендоваться, сказалъ молодой человѣкъ, — меня зовутъ Феликсъ Шмидтъ.
— А я Бухгольцша. Пойдемте въ спальню. Вотъ вамъ бѣлье, халатъ и панталоны моего мужа, а туфли его стоятъ вонъ тамъ въ углу. Передѣвайтесь скорѣе! Хотите горячаго кофе или можетъ-быть вы предпочтете стаканъ грога?
— Что жь, грогу выпить было бы не вредно…
— Сію минуту будетъ готовъ. Только пожалуста какъ можно скорѣе снимайте съ себя все мокрое.
Я пошла въ кухню и поспѣшила развести хорошій огонь. Нѣсколько минутъ спустя дверь изъ спальни въ кухню отворилась, и на порогѣ ея появился г. Феликсъ Шмидтъ.
— Сколько хлопотъ я вамъ надѣлалъ, сконфуженно проговорилъ онъ.
— Пустяки! воскликнула я и взяла его за руку. — Пойдемте въ гостиную.
Я усадила его въ покойное кресло и затѣмъ стала его разсматривать. Съ виду это какъ будто мой Карлъ и вмѣстѣ съ тѣмъ не похожъ. У моего Карла волосы темные, а у этого молодаго человѣка свѣтлые, у моего Карла баки; а у г. Феликса усы, которые, между прочимъ, къ нему очень идутъ. А все же они какъ будто напоминаютъ другъ друга; мой Карлъ былъ такой же юный и свѣжій въ то время какъ мы съ нимъ познакомились а когда я еще понятія не имѣла о томъ какъ милъ и дорогъ онъ будетъ для меня современемъ.
А между тѣмъ вода должно-быть уже успѣла вскипѣть. Въ кухнѣ меня ждала наша поденщица, обратившаяся ко мнѣ съ вопросомъ: не можетъ ла она мнѣ въ чемъ-нибудь пособитъ. Мнѣ даже жалко и совѣстно стало что до сихъ поръ я такъ мало обращала за нее вниманія; я съ удовольствіемъ приняла ея услуги.
Мокрое платье г. Феликса мы выжали и затѣмъ развѣсили за солнышкѣ въ саду, а сапоги надѣли на двѣ палки и также выставили сушиться. Они были совсѣмъ полны водой и кромѣ того всѣ въ грязи. Поденщица моя принесла половую тряпку и тщательно вытерла ихъ.
По счастью Карлъ привезъ съ собою бутылку хорошаго коньяку, такъ что я могла приготовить для своего случайнаго гостя отличнѣйшій грогъ. Себѣ же и Бетти я сварила крѣпкаго кофе; послѣ перенесенныхъ нами потрясеній это было намъ весьма полезно, несмотря за то что мы сегодня уже и пили кофе. Помогавшую мнѣ женщину я также угостила.
Когда я принесла грогъ, г. Фелаксъ сидѣлъ въ пріемной комнатѣ вмѣстѣ съ Бетти. Они вели между собою оживленную бесѣду. Я сказала ему что сегодня онъ спасъ цѣлое семейство отъ ужаснѣйшаго несчастія, за что онъ мнѣ скромно замѣтилъ что всякій за его мѣстѣ сдѣлалъ бы то же самое; онъ видѣлъ какъ мальчикъ свалился въ воду, онъ стоялъ неподалеку отъ этого мѣста и вполнѣ естественно что бросился вслѣдъ за ребенкомъ въ озеро.
Бетти спросила его: видѣлъ ли онъ отчего мальчикъ упалъ въ воду.
Г. Феликсъ Шмидтъ помолчалъ съ минутку и затѣмъ сказалъ:
— На мостикѣ стоялъ и другой мальчикъ…
— Совершенно справедливо, подтвердила Бетти.
— Вы знаете этого мальчика?
— О, да! воскликнула я. — Это совершенно никуда негодный мальчишка!
— Я ни на минуту не оставлялъ бы его безъ строгаго присмотра, замѣтилъ г. Шмидтъ.
— Почему такъ? спросила я.
— Ему и самому недолго свалиться въ воду и утонуть, кратко отвѣчалъ онъ.
— О, нѣтъ! засмѣялась я. —Плохая трава растетъ споро.
Между тѣмъ г. Шмидтъ успѣлъ выпить свой грогъ, и я отправилась въ кухню приготовить ему еще стаканъ этого согрѣвающаго живительнаго напитка.
Солнце уже нѣсколько подвинулось, и мы съ моею помощницей вслѣдъ за нимъ передвинули развѣшанное мокрое платье нашего гостя; оно уже начинало немножко подсыхать, скоро можно было его гладить, я поспѣшила поставить утюгъ на огонь. Въ эту минуту вошла Бетти и сказала что сигары г. Шмидта вѣроятно также подмокли, какъ и все остальное, а ему хочется курить.
— Почему ты это знаешь?
— Я его спрашивала.
— Какъ это тебѣ пришло въ голову?
— Ты знаешь, Эмиль и десяти минутъ не могъ обойтись безъ сигары.
— Сигары у отца стоятъ на шкафу съ платьемъ. Кстати захвати съ собой грогъ и еще кое-что закусить, я убѣждева что онъ сильно проголодался.
Я готова была запѣть отъ радости: въ первый разъ послѣ долгаго времени Бетти совершенно спокойно произнесла имя которое до сихъ поръ ей было больно слышать, такъ что всѣ избѣгали упоминать его въ ея присутствіи. Изъ этого слѣдуетъ что она теперь къ нему равнодушна. Наконецъ-то!
Утюгъ поспѣлъ, и я принялась за глаженье. Бѣлье не могло быть также хорошо какъ сейчасъ вымытое, но я приложила все свое стараніе чтобъ оно имѣло наивозможно лучшій видъ. Молодой человѣкъ любилъ порядокъ, это сейчасъ было замѣтно по всему. Бѣлую его жилетку я также расправила какъ можно тщательнѣе, и послѣ онъ говорилъ мнѣ что никто ее такъ ловко не умѣлъ уладить. Тутъ опять вышла Бетти съ его часами въ рукахъ, они были полны водой и разумѣется стояли.
— Развѣ время кажется ему такъ длинно? Развѣ онъ уже успѣлъ соскучиться? спросила я.
— Нѣтъ, отвѣчала мнѣ дочь, — напротивъ, мы говорили о томъ какъ быстро летитъ время, и онъ взглянулъ было на свои часы.
Я повѣсила часы надъ огнемъ. Это были хорошіе массивные золотые часы, не то что какой-нибудь ключъ какъ тогда у Бергфельдтшинаго Эмиля на цѣпочкѣ. Вообще я должна сказать что великая тогда была сдѣлана ошибка!
Служанку я послала въ лавку; она принесла мяса и затѣмъ стала чистить картофель. Платье между тѣмъ все подсыхало, гдѣ можно было, я помогала утюгомъ. Скоро мнѣ стало казаться что я тружусь для моего дорогаго Карла, а трудиться для него самое большое въ жизни наслажденіе. Затѣмъ я аккуратно сложила всѣ вещи у себя на постели, а возлѣ поставила сапоги которые служанка наша вычистила какъ только можно было вычистить сырые сапоги.
— Ну, г. Шмидтъ, сказала я, — платье и бѣлье ваше готово, пора положить конецъ вашему случайному маскараду!
Я всегда не прочь пошутить и посмѣяться когда представится случай.
Г. Феликсъ былъ донельзя удивленъ тѣмъ какъ скоро все успѣло высохнуть; но развѣ мущины имѣютъ хоть какое-нибудь понятіе о томъ что можно сдѣлать при помощи горячаго утюга?
Мы съ Бетти накрыли столъ въ нашей пріемной и поставили семь приборовъ: для г. Шмидта, его четырехъ друзей и для насъ обѣихъ. Вино у насъ нашлось, а тарелокъ и стакановъ намъ гдѣ-то достала наша поденщица. Она превосходно держала себя въ отношеніи насъ, и я рѣшилась, начиная съ сегодняшняго дня, обращать на нее гораздо болѣе вниманія.
Окончивъ свой туалетъ, г. Феликсъ Шмидтъ имѣлъ видъ чистенькаго, только-что вылупившагося цыпленка. Онъ положительно очень статный и красивый молодой человѣкъ. Только галстукъ его былъ потерянъ, а Карловыхъ галстуковъ здѣсь не оказалось. Эмми, однако, нашлась помочь бѣдѣ. Она взяла ножницы, отрѣзала длинную полоску отъ одного изъ нашихъ египетскихъ покрывалъ и такимъ образомъ устроила весьма изящный галстукъ. Ей пришлось самой повязать его на шею г. Шмидту, такъ какъ иначе онъ ни за что не соглашался его надѣть.
Когда друзья г. Феликса пришли къ намъ, картофель уже былъ готовъ, а котлеты поджарить вѣдь не долго. Ужинъ имъ пришелся по вкусу, и всѣ мы были въ самомъ лучшемъ настроеніи духа. Другъ г. Шмидта поднялъ свой стаканъ, говоря что отъ имени всѣхъ пріятелей благодаритъ радушныхъ хозяевъ за гостепріимство и заботы оказанныя ими ихъ другу; затѣмъ всѣ они чокнулись съ нами и выпили за благоденствіе и процвѣтаніе семейства Бухгольцъ. Я поблагодарила ихъ за тостъ и выразила сожалѣвіе по поводу того что мужа моего не было съ нами, а также и надежду что они не откажутся посѣтить насъ еще разъ въ его присутствіи. Они обѣщали опять у насъ побывать. Вечеръ мы провели прелестно, но всему хорошему, какъ и дурному, бываетъ конецъ. Г. Феликсу повидимому было очень грустно возвращаться въ Берлинъ, однако и онъ послѣдовалъ за своими товарищами, которые уже на довольно далекое разстояніе успѣли отойти отъ нашего дома.
Мы съ Бетти посидѣли еще немного на скамеечкѣ. Погода стояла чудесная. Въ свѣтлыя лѣтнія ночи природа не спитъ, а какъ будто дремлетъ; ей нѣкогда заснуть, утро начинается слишкомъ рано. Деревья и кусты благоухали во мракѣ и только въ цвѣтущей изгороди трещали кузнечики.
— Мама, сказала Бетти, — кролика надобно завтра же прогнать изъ дома; онъ отравляетъ намъ зловоніемъ всѣ комнаты.
— Слава Богу! проговорила я.
— Мама, знаешь ли, какъ этотъ бѣдный мальчикъ упалъ въ воду?.. маленькій Краузе сзади толкнулъ его…
— Бетти! внѣ себя отъ ужаса воскликнула я.
— Я видѣла это и сама Краузе также, она какъ смерть поблѣднѣла въ ту минуту… и г. Феликсъ тоже видѣлъ.
— Онъ говорилъ тебѣ?
— Нѣтъ, но я знаю что онъ видѣлъ, я прочла это въ его глазахъ.
Я обняла Бетти, и она прижалась ко мнѣ съ такою нѣжностію какъ давно не прижималась. Мы обѣ молчали, обѣ предавались своимъ собственнымъ думамъ, и только очень поздно, когда небо на востокѣ уже начало свѣтлѣть, вошли къ себѣ въ домъ.
Праздникъ жатвы.
правитьЯ опять желаю побесѣдовать съ вами, и на этотъ разъ просто ради одного удовольствія. Вы часто осѣняли меня покровомъ участія въ защиту отъ мрачныхъ тучъ горя, собиравшихся надо мною и моими кровными, а потому вы первый должны узнать и о пріятныхъ событіяхъ случившихся въ нашемъ семействѣ.
Вотъ каковы въ данное время обстоятельства: горе Бетти объ измѣнѣ Эмиля совершенно улеглось; равнодушіе доктора Вренцхенъ въ отношеніи Эмми начинаетъ, повидимому, переходить въ несравненно болѣе пріятное для меня чувство; мы съ Карломъ постоянно веселы и всѣмъ довольны; дядя Фрицъ находится въ какомъ-то неопредѣленномъ состояніи. Я по порядку разкажу вамъ какъ и что случилось.
Мука перевели въ садъ, ящикъ отъ комода вычистили и вывѣтрили какъ слѣдуетъ, Космосъ отослали обратно въ городъ, потому что у насъ не достаетъ времени на чтеніе и, кромѣ того, мы довольно равнодушно относились къ тому, какой высоты достигаютъ горы Мексики. За то мы занимаемся изслѣдованіемъ Тегльскаго лѣса и уже открыли множество прелестныхъ мѣстечекъ. Одно мѣстечко мы назвали «Вильгельминенсру», другое «Беттино Зало», потому что деревья тамъ окружаютъ довольно большую площадку, напоминающую собою залу; полянку въ лѣсу мы назвали «Мукова Саванна»; названіе это отчасти напоминаетъ намъ также и Космосъ Гумбольдта; а одинъ холмикъ, откуда чудесный видъ на озеро, мы назвали въ честь моего мужа «Карлсгээ»: я даже задумала какъ-нибудь отправиться сюда маленькимъ пикникомъ.
Не зная что дѣлать съ кроликомъ мы подарили его маленькому Краузе, съ условіемъ, однако, чтобъ онъ его не мучилъ. Г. Краузе обѣщалъ позаботиться объ этомъ, а такъ какъ онъ принадлежитъ къ Обществу Покровительства животнымъ, то мы и могли быть совершенно спокойны относительно участи вашего звѣрка.
Когда Эдуардъ пришелъ къ намъ за Мукомъ, я отправилась его проводить до конца кладбища.
— Здѣсь покоятся умершіе, сказала я ему, — что бы ты почувствовалъ еслибъ и маленькаго мальчика, что тогда упалъ въ воду, пришлось также похоронить здѣсь?
Онъ не отвѣчалъ, а занимался кроликомъ.
— Что еслибъ онъ въ самомъ дѣлѣ утонулъ? продолжала я.
— Зачѣмъ же онъ пошелъ ко дну, а не поплылъ? отвѣтилъ мнѣ этотъ безсердечный мальчишка.
— Такъ вотъ какъ по твоему? Но скажи мнѣ, признайся, неправда ли, ты вѣдъ нечаянно толкнулъ его въ воду?
— Онъ самъ упалъ! съ невозмутимымъ спокойствіемъ совралъ маленькій негодяй.
— Эдуардъ, я не вѣрю тебѣ.
— Мама говоритъ, чужой мальчикъ самъ первый затѣялъ со мною ссору.
— Это слабое и нѣжное дитя? этому вѣрить трудно, Эдуардъ.
— А все-таки это такъ, мама сама видѣла.
— Если видѣла такъ должно-быть что такъ, была принуждена я согласиться. — Ну, ступай теперь домой и пожалуста какъ слѣдуетъ заботься о Мукѣ.
Онъ какъ изъ луку стрѣла полетѣлъ домой, а я въ себя не могла придти отъ изумленія при видѣ негодности этого ребенка. Что-то изъ него выйдетъ? Къ чему можетъ повести такое воспитаніе? Боюсь что матери изъ-за него придется проливать много горькихъ слезъ, да ужь будетъ слишкомъ поздно. Слишкомъ поздно! это слово ужасное, и особенно когда собственная совѣсть твердитъ его человѣку: какъ ни затыкай себѣ уши, не поможетъ.
Еслибы чистый деревенскій воздухъ и купанья не приносили Бетти такой очевидной пользы я бы давнымъ-давно покинула Тегель изъ боязни частыхъ встрѣчъ съ Краузе. Но вотъ кончились полевыя работы, приближался праздникъ жатвы, и я рѣшила еще нѣкоторое время пробыть здѣсь: мнѣ казалось что благодаря этому празднику представляется весьма удобный случай пригласить къ себѣ въ гости кое-кого изъ нашихъ берлинскихъ знакомыхъ. Но прежде чѣмъ что-либо окончательно рѣшить, я хотѣла переговорить и посовѣтоваться съ Бетти.
— Что ты скажешь, не пригласить ли вамъ г. Феликса Шмидта и его друзей? какъ бы между прочимъ спросила я ее.
— Я не нахожу особенно тактичнымъ такъ прямо приглашать ихъ, отвѣчала Бетти.
— Но вѣдь они обѣщали же опять побывать у насъ, когда прощались съ вами въ тотъ вечеръ.
— Еслибъ они сами по себѣ опять завернули къ намъ, я была бы имъ очень рада, отвѣчала Бетти, — но если ты вздумаешь приглашать ихъ сама, то я на этотъ день уѣду въ Берлинъ.
— Что же ты станешь дѣлать въ Берлинѣ? Папа съ Эмми пріѣдутъ сюда и дядя Фрицъ вмѣстѣ съ ними.
— Все равно, я здѣсь ни за что не останусь.
— Ты просто глупа, Бетти!
У нея уже вертѣлся на языкѣ какой-то отвѣтъ, но я быстро вышла изъ комнаты и громко хлопнула за собой дверью. Когда я бывало что-нибудь не по ней сдѣлаю или скажу, она также хлопала дверями. Пусть же ее сама почувствуетъ какъ такой рѣзкій звукъ непріятенъ для слуха. Ничто въ воспитаніи не дѣйствуетъ поучительнѣе примѣра.
Послѣ обѣда Бетти была что-то не въ духѣ, и потому я поѣхала въ городъ одна. Дорогой я предавалась всевозможнымъ размышленіямъ. Въ моихъ глазахъ г. Феликсъ Шмидтъ былъ точно созданъ для Бетти. Онъ уже доказалъ что сердце у него въ высшей степени доброе, мягкое, а что онъ практиченъ и аккуратенъ я могла достаточно судить по бѣлью и платью. Онъ служитъ въ магазинѣ. Мой Карлъ также началъ съ пустяковъ… Почему бы и молодымъ нашимъ не начать свое гнѣздышко съ того что завести маленькую лавочку, окнами на улицу, позади съ маленькою комнаткой въ видѣ кладовой, а самимъ поселиться на верху, надъ лавкой?
Только какъ зазвать его въ Тегель?
Я не могу отрицать что всюду и во всемъ видна рука Провидѣнія. «Если я случайно встрѣчу г. Феликса», размышляла я, «то это будетъ для меня хорошимъ предзнаменованіемъ.» Но пословица говоритъ: «на Бога надѣйся, а самъ не плошай», я это понимаю такъ что намъ не запрещено до нѣкоторой степени помогать волѣ Провидѣнія, и потому я рѣшилась проѣхать по Кэнигштрассе, попытать счастья не удастся ли мнѣ тамъ встрѣтить г. Феликса, такъ какъ магазинъ его находится именно на этой улицѣ. Но счастье мнѣ не улыбнулось, я не встрѣтила г. Феликса, за то противъ всякаго ожиданія застала его у себя на квартирѣ въ оживленной бесѣдѣ съ моимъ Карломъ: они вели переговоры о партіи шерстяныхъ носковъ которую хозяинъ магазина желалъ купить у моего мужа. «Это Божье мнѣ знаменіе», подумала я, и дождалась пока они кончили дѣловой разговоръ и молодой человѣкъ собрался уходить. Я дружелюбно поздоровалась съ нимъ и какъ бы вскользь замѣтила:
— Въ воскресенье въ Тегелѣ праздникъ жатвы.
— Я намѣренъ въ этотъ день съѣздить туда если только не будетъ дождя, сказалъ онъ и покраснѣлъ.
— Ну ужь вамъ ли бояться сырости? весело сказала я, и мы простились.
«Если въ воскресенье будетъ хорошая погода», загадала я, «то это будетъ мнѣ новымъ добрымъ знаменіемъ, а ужъ разумѣется съ Провидѣніемъ я спорить не стану!»
Мужъ мой, еще прежде слышавшій отъ меня восторженный разказъ о прекрасномъ поступкѣ г. Феликса, теперь выразился о немъ что это молодой человѣкъ подающій большія надежды: такъ въ настоящее время онъ сумѣлъ склонить своего хозяина чтобы тотъ завязалъ съ нами торговыя сношенія, отъ которыхъ Карлъ ожидалъ для себя значительныхъ выгодъ.
— Видишь ли, Карлъ, сказала я ему, доброе дѣло всегда приноситъ проценты. Кто знаетъ, еслибъ я его въ ту пору не обсушила, можетъ-быть тебѣ бы и не удалось такъ выгодно продать ему партію носковъ… А знаешь ли, онъ кажется нравится нашей Бетти?
Карлъ такъ и вскипятился.
— Ну ужь за партію-то шерстяныхъ носковъ я разумѣется своей дочери не продамъ! закричалъ онъ, — и какъ не надоѣло заниматься ловлей жениховъ, кажется бы довольно съ тебя…
— Карлъ, съ тихимъ достоинствомъ прервала я его, — что рѣшено на небесахъ, то не можетъ не исполниться на землѣ. Этотъ молодой человѣкъ занимается однимъ дѣломъ съ тобою… у насъ двѣ дочери… какъ хорошо бы современемъ повѣсить вывѣску: «Бухгольцъ и Сынъ, оптовая продажа шерстяныхъ и галантерейныхъ товаровъ».
Карлъ размышлялъ нѣсколько минутъ.
— Если ты обѣщаешь мнѣ, наконецъ сказалъ онъ, — вовсе не вмѣшиваться въ это дѣло, то и я со своей стороны обѣщаю тебѣ что не буду ничего имѣть противъ.
— Обѣщаю, обѣщаю! но только я должна тебѣ признаться что уже почти пригласила его къ намъ въ воскресенье.
— Видишь, ты неисправима! воскликнулъ Карлъ, — но предупреждаю тебя, я буду слѣдить за тобою во всѣ глаза.
Я уложила посуду и купленное для гостей угощеніе, затѣмъ отправилась къ дядѣ Фрицу и приказала ему пріѣхать къ намъ въ воскресенье захвативъ съ собою кое-кого изъ своихъ пріятелей; я это дѣлала для того чтобъ объяснить Эмми по какому случаю навезла столько посуды.
Въ воскресенье погода была чудесная.
Му жъ мой пріѣхалъ еще въ субботу, въ воскресенье послѣ полудня прибылъ дядя Фрицъ и г. Клейнесъ, а Эмми должна была пріѣхать позднѣе и привезти съ собою надзирательницу Милу.
Эмми мы ждали очень долго; она не появлялась, точно также какъ и г. Феликсъ, и намъ оставалось не дожидаясь ихъ идти на деревню чтобы видѣть какъ проѣдетъ разукрашенная повозка со снопами и какъ пройдутъ разряженые жнецы и жницы. Процессія была весьма красива, но мнѣ она не доставила никакого удовольствія, потому что на душѣ у меня было очень мрачно: меня мучила мысль почему не ѣдетъ Эмми и почему не видать г. Феликса.
Но вотъ наконецъ и Эмми пріѣхала, только одна.
— Гдѣ же Мила? спросила я.
— Ей было нечего надѣть.
— Вздоръ! а что это ты такъ поздно?
— Я… я смотрѣла какъ на Французской улицѣ прокладываютъ рельсы для новой конной желѣзной дороги.
— Эмми, что тебѣ за дѣло до Французской улицы и до новой конной желѣзной дороги?
— Ахъ, мама, это очень интересно!
— Прежде конная дорога что-то не интересовала тебя!
— Нѣтъ, если все хорошо растолкуютъ, такъ это очень-очень интересно.
— Кто же это все тебѣ такъ хорошо объясняетъ? да отвѣчай же!
— Dr. Вренцхень, смущенно проговорила она.
— Что такое?
— Новая линія проходитъ какъ разъ предъ его квартирой.
— Ты почему знаешь?
— Я встрѣтила его намедни въ вагонѣ конной желѣзной дороги.
— Кого это?
— Доктора… совершенно случайно.
— И сегодня также случайно?
— Нѣтъ, онъ заѣзжалъ сегодня за мною.
— Чтобы показать какъ прокладываютъ рельсы для новой дороги?
— Да. Потомъ мы ѣздили до Галльскихъ воротъ и обратно.
— Онъ тебя приглашалъ кататься?
— Да, но я сама платила за свой билетъ. Онъ никогда не платитъ за меня когда мы ѣздимъ въ конкѣ.
— Такъ у васъ свиданья? А знаешь ли ты какъ онъ возмутительно обошелся со мною?
— Мама, ты очень въ немъ ошибаешься. Онъ такой хорошій, добрый.
— О твоемъ поведеніи поговоримъ послѣ, сказала я, — но не могу не удивляться какъ это ты въ состояніи встрѣчаться, да еще въ конкѣ, съ человѣкомъ который такъ сказать напрямикъ отъ тебя отказался? Кажется, всего лучше будетъ если я возьму тебя къ себѣ сюда въ Тегель.
Ну есть ли въ мірѣ кто глупѣе этого доктора? Я угощаю его великолѣпнѣйшею телятиной, это его нисколько не трогаетъ, а едва успѣла я отвернуться, начинаетъ ухаживать за моею невинною дочерью. Слава Богу что въ конкѣ-то они еще были не одни, а на людяхъ!
Мущины ушли впередъ, а я съ дочерьми слѣдовала за ними въ нѣкоторомъ отдаленіи. Мы всѣ направлялись къ Замковому ресторану, гдѣ праздникъ уже былъ въ полномъ разгарѣ. Тамъ мы встрѣтили г. Феликса и его друга, г. Макса. Мы поздоровались, заказали себѣ столъ и расположились совсѣмъ по домашнему.
Дядя Фрицъ предложилъ молодежи потанцовать. Г. Феликсъ пригласилъ Бетти, а г. Клейвесъ Эмми, но она заявила что не желаетъ тавцовать; онъ повѣсилъ голову и куда-то исчезъ.
— Какъ тебѣ не стыдно быть до такой степени невѣжливою?
— Ахъ, мама, ты его вовсе не знаешь. Недавно вечеромъ на вокзалѣ въ Фридрихсштрассе онъ предложилъ мнѣ свои услуги проводить меня и велъ себя такъ неприлично и назойливо что я насилу отъ него отдѣлалась. Еслибы не подоспѣлъ Dr. Вренцхенъ, я право не знала бы что мнѣ и дѣлать!
— Что ты тамъ болтаешь? Зачѣмъ ты попала въ Фридрихсштрассе?
— Я ѣздила туда по городской желѣзной дорогѣ.
— Откуда же взялся докторъ?
— Онъ покупалъ мнѣ четверть фунта французскихъ фруктовыхъ конфетъ.
— А г. Клейнесъ?
— Онъ заговорилъ со мною пока я стояла предъ кондитерскою поджидая доктора.
— Эмми, это болѣе чѣмъ легкомысленный поступокъ.
— Вовсе нѣтъ! Когда онъ приличнымъ образомъ спровадилъ г. Клейнеса и увидѣлъ что я вся дрожу, то сказалъ….
— Что же сказалъ?
— Что лучше будетъ ѣхать по конкѣ.
— И все?
— Да.
— А г. Клейнесъ узналъ тебя?
— Не думаю, на мнѣ былъ очень густой вуаль.
— Эмми, развѣ молодой дѣвушкѣ прилично такъ разъѣзжать? Чтобы тебѣ снова не очутиться въ такомъ непріятномъ положеніи, я тебѣ запрещаю всякія сношенія съ докторомъ, а съ г. Клейнесомъ я сама поговорю.
Я отыскала г. Клейнеса и стала ему выговаривать за его поступокъ. Сперва онъ было заперся, но я такъ затронула его совѣсть что онъ наконецъ сталъ извинять себя тѣмъ что дама эта была ему незнакома.
— Тѣмъ хуже, сказала я, — если вы шлифуете тортуары и пристаете къ порядочнымъ дѣвушкамъ изъ почтенныхъ семействъ.
— Да вѣдь я удалился тотчасъ же, продолжалъ онъ, — какъ только Dr. Вренцхенъ сказалъ мнѣ что дама эта его невѣста. Если это была ваша дочка, то позвольте васъ поздравить.
— Вы правду говорите? спросила я.
Онъ разыгралъ изъ себя обиженнаго: какъ могу я сомнѣваться въ истинѣ его словъ?
— Ну хорошо, сказала я, — такъ и быть прощаю вамъ ваше юношеское легкомысліе, нo не иначе какъ съ условіемъ чтобы вы обѣщали мнѣ обо всемъ этомъ молчать.
Онъ обѣщалъ, но такъ какъ становилось свѣжо, а по его словамъ онъ страдалъ упорнымъ кашлемъ, то онъ и пожелалъ вернуться въ городъ. Съ меня было достаточно того что я знала.
Онъ уѣхалъ, а мы еще долго веселились. Бетти моя цвѣла какъ роза, а дядя Фрицъ какъ сумашедшій танцовалъ съ деревенскими дѣвушками. Г. Максъ, другъ г. Феликса, былъ очень тихъ, а когда я его спросила о причинѣ его серіозности, онъ отвѣчалъ мнѣ что съ него довольно видѣть своего друга счастливымъ. Я ни слова ему не отвѣтила, но внутренно торжествовала, и сердце мое буквально барабанило Дюллельскій побѣдный маршъ. Вѣроятно друзья откровенно побесѣдовали между собою, а о чемъ — разъяснять мнѣ было совершенно лишнее. Давно у меня не было такъ свѣтло на душѣ.
Когда мы поздно вечеромъ возвращались ужинать въ нашъ скромный, уютный домикъ, Карлъ сказалъ мнѣ:
— Вильгельмина, мнѣ кажется фирма «Бухгольцъ и Сынъ» будетъ весьма недурна. Онъ человѣкъ практичный, дѣловой… но только сдѣлай одолженіе, не мѣшайся въ это дѣло, ничего не торопи, предоставь все своему собственному теченію.
— Какъ ты желаешь, Карлъ, такъ все и будетъ, согласилась я. — Я вовсе не противъ того чтобы пріятныя ощущенія продолжались дольше. Эмми же останется со мною въ Тегелѣ; если докторъ имѣетъ серіозныя намѣренія, то знаетъ и сумѣетъ гдѣ ее отыскать.
— Что ты такое говоришь? О Dr. Вренцхенѣ что ли?
— Вотъ погляди что я еще буду его тещей и тогда за все съ нимъ разчитаюсь. Ужь очень онъ зазнался!
Мы еще довольно долго пробыли съ нашими гостями, и наконецъ всѣ мущины уѣхали обратно въ городъ. Во снѣ мнѣ снилось будто докторъ съ Эмми ѣдутъ въ конкѣ, а я бѣгу вслѣдъ за ними и никакъ не могу ихъ догнать. Будемъ надѣяться что сонъ этотъ не предвѣщаетъ ничего дураго.
Сюрпризы.
правитьКогда погода становится холоднѣе, я предпочитаю городъ деревнѣ, а потому, какъ только листья на деревьяхъ стали принимать модный цвѣтъ, мы перебрались въ Берлинъ. Краузе переѣхали гораздо раньше насъ. Отъ хозяевъ дома, гдѣ они жили, я узнала что за день до отъѣзда они изжарили Мука на сковородѣ и съѣли его съ какимъ-то кислымъ соусомъ. Не понимаю какъ можно было рѣшиться на такой варварскій поступокъ: Мукъ былъ такой милый звѣрокъ! Да, не всѣ одинаково тонко чувствуютъ!
На будущее лѣто мы не поѣдемъ въ Тегель, можетъ-быть я съѣзжу туда одна. Я побываю во всѣхъ своихъ любимыхъ мѣстечкахъ, посижу на травкѣ на Карлсгээ, думая о прошедшемъ, мечтая о будущемъ и мысленно разговаривая съ моими милыми дочерьми; мнѣ будетъ грустно, потому… ну, потому что ихъ уже не будетъ со мною.
Между тѣмъ время шло и шло, подходилъ праздникъ Рождества. У всѣхъ въ это время есть тайны: у молодыхъ тайны отъ стариковъ, у стариковъ отъ молодежи, и тайны эти охраняются такъ ревностно какъ будто отъ сохраненія ихъ зависитъ счастіе жизни. А все это изъ любви.
Тѣмъ не менѣе всѣ эти тайны имѣютъ привкусъ нѣкоторой горечи; что до меня, то я ни до чего горькаго не охотница: нѣтъ, ужь покорнѣйше благодарю за такой подслащенный кубокъ съ горечью.
Когда дѣти еще малы, то легко незамѣтнымъ для нихъ образомъ заранѣе угадывать всѣ ихъ тайны, приходится даже заботиться о томъ чтобъ они сами какъ-нибудь ихъ не выболтали; къ ихъ тайнамъ притронуться страшно какъ къ лепесткамъ розы, которая слишкомъ долго цвѣла на своемъ стеблѣ. Но по мѣрѣ того какъ дѣти начинаютъ подростать, они вмѣстѣ съ тѣмъ научаются и лучше владѣть собой и молчать, хотя всѣмъ существомъ своимъ выдаютъ то чего еще не въ силахъ схоронить ихъ крошечное сердечко. Когда же дѣти выросли уже настолько что любятъ не только Господа Бога и родителей, но и кого-нибудь другаго, то уста ихъ бываютъ уже замкнуты какъ каменная гора, въ которой почиваетъ очарованный принцъ. Если матери хочется узнать имя и прозвище этого принца, то она должна вооружиться всѣмъ своимъ терпѣніемъ, ловить случай, искать признаковъ и слѣдовъ его какъ настоящій сыщикъ. Всякій въ свое время былъ молодъ и потому всякій знаетъ какъ что на бѣломъ свѣтѣ дѣется!
Обѣ мои дочери своевременно запаслись необходимыми матеріалами для Рождественскихъ подарковъ, а такъ какъ въ настоящее время древне-нѣмецкими узорами расшиваютъ не только полотенца, но даже и половыя тряпки, то я и не мѣшала имъ заниматься этого рода рукодѣліемъ. Вышиваніе теперь страшно въ модѣ, и все же вышивать лучше чѣмъ терять время на безполезное чтеніе романовъ, да и какое кому дѣло до того удастся ли въ концѣ концовъ соединиться двумъ совершенно неизвѣстнымъ личностямъ?
Дочери мои работали съ необыкновеннымъ усердіемъ, особенно Эмми. Однажды какъ будто ненарокомъ я спросила ее:
— Ну, Эмми, ты кажется къ Рождеству готовишься насъ страшно поразить?
Ода немножко смутилась и отвѣчала:
— Не ожидай ничего особеннаго, мама. Ты знаешь какъ говорится «не великъ подарокъ, но за то отъ чистаго сердца».
Видя однако что она просиживаетъ цѣлыя ночи за работой, я начала тревожиться и рѣшила, какъ долгъ повелѣваетъ матери, пошпіонить за нею. Но какъ я ни старалась ее подкараулить, она всегда умѣла перехитрить меня. Съ каждымъ днемъ я все болѣе и болѣе убѣждалась въ томъ что у нея есть тайна поважнѣе какихъ-нибудь шитыхъ полотенецъ, и тѣмъ не менѣе мнѣ не удавалось уловить ли малѣйшаго признака по которому бы я могла догадаться въ чемъ дѣло. Когда я обращалась по этому поводу съ разспросами къ Бетти, то всегда получала въ отвѣтъ: «Мнѣ она также ничего не говорила о томъ что задумала.» Съ Карломъ мнѣ не хотѣлось вовсе говорить объ интриговавшемъ меня вопросѣ; все послѣднее время онъ постоянно находился въ такомъ хорошемъ настроеніи духа что мнѣ не хотѣлось портить его какими-нибудь семейными мелочами. Лучше было бы поговорить съ нимъ, хотя и безъ того все обошлось благополучно; во всякомъ случаѣ у меня было бы однимъ приступомъ досады менѣе.
Однажды вечеромъ Эмми и Бетти работали на верху въ своей комнатѣ, а я наединѣ бесѣдовала сама съ собою, какъ вдругъ раздался звонокъ. Я уже давно рѣшила не пропускать никого и ничего въ домъ, не разузнавъ въ чемъ дѣло, и потому теперь какъ ищейка почуявшая дичь бросилась къ двери и отперла ее
— Здѣсь живутъ Бухгольцы? спросилъ меня кто-то, съ виду похожій на подмастерье.
— Да, Бухгольцы здѣсь живутъ, отвѣчала я.
— Мнѣ нужно видѣть фрейлейнъ Эмми, сказалъ онъ.
У меня какъ повязка съ глазъ свалилась. «Вотъ онъ ключъ къ разъясненію ея тайны!» мелькнуло у меня въ головѣ.
— Очень хорошо. Я фрейлейнъ Эмми, что вамъ угодно? не долго думая проговорила я.
— Однако! вы таки порядкомъ засидѣлись! проговорилъ нахалъ. — Ну что жь, можетъ-быть вотъ помочи еще пособятъ горю.
Тутъ онъ развязалъ свертокъ съ полуоконченными помочами и прикинулъ ихъ на себя. — Хозяинъ велѣлъ вамъ кланяться и приказалъ сказать что эти помочи никому не могутъ быть впору, развѣ какому великану или можетъ-быть кто вздумаетъ употреблять ихъ вмѣсто стремянъ.
— Да, голубчикъ, онѣ дѣйствительно слишкомъ длинны, какъ можно спокойнѣе проговорила я. — Я еще разъ ихъ примѣрю. Зайди сюда опять чрезъ полчасика. А вотъ тебѣ на чаекъ!
— Спасибо, на чаекъ давать погодите, лучше ужь дайте какъ я опять зайду, можетъ и еще прибавите. Счастливо оставаться!
И онъ исчезъ.
Я принялась разсматривать принесенныя имъ помочи. По нимъ тончайшимъ шелкомъ были вышиты розовые бутоны и незабудки; до сумашествія мелкая, кропотливая работа, да по меньшей мѣрѣ еще поларшина лишку… Но для кого такъ надсаживалась моя дочка? Это необходимо узнать. Я поднялась по лѣстницѣ въ комнату дочерей и постучала чтобы дать имъ время убрать сюрпризы которые онѣ намъ готовили къ Рождеству; затѣмъ, какъ ни въ чемъ не бывало, я вошла въ комнату.
— Эмми, сказала я, — сейчасъ сюда приходилъ какой-то подмастерье и принесъ вотъ эти помочи, говоритъ, онѣ слишкомъ длинны.
Она взглянула на помочи, потомъ на меня, и съ отчаяніемъ воскликвула:
— Ахъ, теперь все пропало!
— Что пропало? въ ужасѣ закричала я.
— А мы было такъ всѣ радовались…
— Но, дитя мое…
— Видишь что выходитъ изъ того что ты всегда и во все вмѣшиваешься? съ упрекомъ проговорила Бетти.
— Да что же такое случилось?
— Теперь скрывать ужь нечего, вѣдь ты все равно не оставишь никого въ покоѣ до тѣхъ поръ пока не выпытаешь всей правды. Эмми дала слово Dr Вренцхену, папа также какъ и родители доктора согласны, а тебѣ мы хотѣли представить жениха и невѣсту въ видѣ рождественскаго сюрприза. Помочи эти разумѣется для доктора, у котораго вѣчно коротки панталоны, ну вотъ, чтобы пособить бѣдѣ, мы немножко и припустили помочи. Теперь ты знаешь все; глупые цвѣты (она указала на розы и незабудки) и безъ моего объясненія скоро бы навели тебя на истину.
Я такъ и упала на стулъ. Эмми и докторъ помолвлены! у меня за спиной! безъ моего вѣдома! Я испытывала чувство подобное тому которое долженъ бы былъ испытывать король у котораго бы вдругъ вырвали изъ рукъ его скипетръ. Мой авторитетъ въ семьѣ былъ поколебленъ и кѣмъ же? Чужакомъ! тѣмъ самымъ докторомъ который такъ часто нарочно поступалъ мнѣ наперекоръ и который потихоньку отъ меня ухитрился переманить на свою сторону моего Карла! Это было слишкомъ! Еслибъ я бѣжала со всѣхъ ногъ и со всего размаху хватилась головой о стѣну, меня бы это не такъ ошеломило чѣмъ теперь.
Первымъ моимъ побужденіемъ было громко расхохотаться, но я удержалась, вѣдь отъ меня зависѣло теперь счастіе моего ребеика… А съ докторомъ мы еще успѣемъ свести свои счеты, мы можемъ съ нимъ биться до тѣхъ поръ пока одинъ изъ насъ не ляжетъ на полѣ сраженія. Въ виду всего этого я преодолѣла себя, поднялась со стула, подошла къ Эмми обняла и крѣпко ее поцѣловала.
— Вотъ тебѣ мое благословеніе, дитя мое, сказала я. — Будь здѣсь докторъ… я бы его также благословила.
— Вотъ это хорошо, мама! улыбнулась Бетти и вышла изъ комнаты.
Мы остались съ Эмми наединѣ, и вотъ моя дорогая дѣвочка открыла моему материнскому сердцу всю свою душу. Разказъ ея, весь перепутанный до невѣроятной пестроты, то дышалъ беззаботнымъ весельемъ, то въ немъ проглядывала спокойная разсудительность, но что бы она ни говорила, все имѣло связь между собою, потому что все такъ или иначе касалось доктора. Она всегда ему нравилась и онъ ей также, но только онъ ни за что не хотѣлъ чтобъ ему силой навязывали счастіе.
— Мы съ нимъ встрѣчались на конкѣ, разказывала она мнѣ, — и когда какъ-то вечеромъ одинъ господинъ вздумалъ было меня преслѣдовать, докторъ взялъ меня подъ свое покровительство. Это былъ тотъ противный, г. Клейнесъ. Чтобъ отвязаться отъ него, докторъ сказалъ ему что я его невѣста, но въ то время это было только въ шутку. А затѣмъ мы опять совершенно случайно встрѣтились въ конкѣ, онъ взглянулъ мнѣ прямо въ глаза и протянулъ мнѣ руку… я подала ему свою, и мы поняли другъ друга.
— Ни слова не говоря?
— Ни слова не говоря, и за этотъ разъ это уже не было въ шутку. А до чего я люблю конку, мама, ты просто вообразить себѣ не можешь! да и докторъ также ее до страсти любитъ.
Я зажала болтушкѣ ротъ поцѣлуемъ. Она стояла предо мною съ блестящими глазками, съ раскраснѣвшимися щечками, юная, прелестная, вся сіяющая отъ восторга первой любви. Должна сознаться что отдавать ее доктору мнѣ вовсе не хотѣлось; но они любятъ другъ друга, и слѣдовательно я безсильна.
Вошла Бетти и объявила что она посылала за докторомъ чтобъ и онъ получилъ свою долю благословенія, но онъ до девяти часовъ будетъ занятъ пріемомъ больныхъ, а послѣ девяти также не можетъ къ намъ прійти, такъ какъ у него будутъ красить лѣстницу.
— А развѣ ему нельзя сойти по задней лѣстницѣ.
— У него нѣтъ задней лѣстницы, мама, сказала Эмми. — А во всѣхъ остальныхъ отношеніяхъ квартирка его премиленькая.
— Развѣ ты была у него, Эмми?
— Разумѣется, была, вмѣстѣ съ папа и со старыми Вренцхенъ… Ахъ, мама, какіе они милые хорошіе люди!…
— Ты была у него… и безъ меня? съ раздраженіемъ переспросила я.
— Да, мама. Ты вѣдь всегда желала имѣть его своимъ зятемъ, вотъ мы и задумали сдѣлать тебѣ сюрпризъ къ празднику.
— Кому это пришла такая милая мысль въ голову?
— Разумѣется, доктору. Ахъ, мама, онъ такъ уменъ и изобрѣтателенъ! съ восторгомъ воскликнула Эмми. — И еслибы ты только знала какъ онъ умѣетъ быть внимателенъ и нѣженъ!
— Эмми, съ сердечною болью проговорила я, — неужели мать для тебя уже ничто, а этотъ докторъ какъ волкъ ворвавшійся въ овчарню… неужели же онъ составляетъ для тебя весь міръ? Неужели это мнѣ награда за то что я тебя на свѣтъ родила, вскормила, взлелѣяла, возрастила, за то что я берегла тебя какъ зѣницу ока?… И какъ могли вы изъ-за этого доктора сговориться всѣ противъ меня? Да пожалуй счастье его что краска на лѣстницѣ просохнетъ только къ завтрему… кто знаетъ, будь онъ здѣсь, можетъ-быть я…
Эмми нѣжно положила маѣ на плечи свои руки.
— Развѣ бабушка такъ же сердилась и выговаривала тебѣ когда ты стала папиною невѣстой?
И она заглянула мнѣ въ глаза со счастливою улыбкой за устахъ.
— Нѣтъ… нѣтъ, дитя… да я и не сержусь. Меня огорчаетъ только то что вы уже давно не дали мнѣ возможности дѣлить съ вами вашу радость.
— А мы воображали что готовимъ тебѣ къ празднику сюрпризъ какъ никогда. Вѣдь мы молчали только изъ любви къ тебѣ!
Дочь моя была права, и скоро я совершенно успокоилась. Когда подмастерье опять зашелъ къ намъ, я передала ему помочи вмѣстѣ съ мѣркой моего Карла, онъ на цѣлую голову выше доктора и слѣдовательно послѣднему, если онъ побольше подтянетъ ихъ, помочи будутъ какъ разъ въ самую пору.
Карлъ вернулся съ окружнаго засѣданія очень поздно. Разумѣется я не могла быть особенно любезна съ нимъ въ этотъ вечеръ: было необходимо дать ему почувствовать что нельзя безнаказанно оставлять жену всторонѣ даже и въ томъ случаѣ если дѣло касается сюрприза къ празднику Рождества. На утро я его не разбудила вовремя. «Пусть его», подумала я, «спитъ сколько въ него влѣзетъ… Зачѣмъ и онъ былъ заодно съ ними?»
Между тѣмъ приближался сочельникъ. Появились рождественскіе пряники, елки и всѣ другія принадлежности торжественнаго вечера. Въ газетахъ и журналахъ посыпались маленькіе святочные разказы, которыхъ я, впрочемъ, никогда не читаю. Почему? потому что всѣ они очень печальны. Вѣчно кто-нибудь боленъ, или мать, или отецъ, или ребенокъ; здоровый обыкновенно страшно огорченъ, затѣмъ по какой-то счастливой случайности встрѣчаетъ гдѣ-то благодѣтеля, въ заключеніе зажигается елка и всему горю конецъ. Еслибы въ мірѣ было столько благодѣтельныхъ людей, какъ это описывается въ святочныхъ разказахъ, то по всей вѣроятности и въ кругу нашихъ знакомыхъ намъ бы приходилось слыхать о такихъ счастливыхъ случаяхъ; ничего подобнаго въ дѣйствительности не бываетъ, и я полагаю что писатели этого рода сочиняютъ своихъ благодѣтелей въ видѣ приправы къ своимъ сказкамъ для возбужденія въ читателяхъ нѣжнаго состраданія къ человѣческому горю и несчастію. Но для того кто знаетъ сколько горя и несчастія на землѣ, нѣтъ надобности придумывать трогательныхъ исторій, онъ и безо всякаго указанія сумѣетъ отыскать людей нуждающихся и по мѣрѣ своихъ силъ поможетъ имъ въ бѣдѣ. Вотъ почему я совершенно противъ трогательныхъ святочныхъ разказовъ.
Кромѣ того, я знаю людей далеко небогатыхъ, которымъ щедрый рождественскій благодѣтель былъ бы весьма кстати, но однако они справляются и безъ его помощи и тѣмъ не менѣе довольны своею судьбой. Въ этомъ я убѣдилась не далѣе какъ у Вейгельтовъ, у которыхъ была въ самый сочельникъ вечеромъ.
На этотъ разъ у насъ елку приходилось зажигать очень поздно, потому что докторъ не могъ явиться къ вамъ ранѣе десятаго часа. Вотъ я и подумала, не сходить ли мнѣ къ Вейгельтамъ чтобы пособить молодой женщинѣ убраться къ празднику, тѣмъ же болѣе что ей снова совершенно одной приходится справляться съ хозяйствомъ, такъ какъ служанку она отпустила ради экономіи. Ровно въ семь часовъ я влѣзла къ ней на четвертый этажъ и очень обрадовала ее своимъ приходомъ. Мужъ ея сказалъ что изъ конторы зайдетъ на праздничный базаръ, такъ что и посейчасъ его еще не было дома. Такимъ образомъ мы по душѣ могли поговорить другъ съ другомъ, и такъ какъ Августа со мною очень откровенна, то я и узнала отъ нея всѣ подробности относительно ихъ дѣлъ. Изъ долговъ они все еще не вышли, сдѣланная къ свадьбѣ обстановка оказалась для нихъ слишкомъ дорогою, а съ тѣхъ поръ какъ у нихъ родился ребенокъ, Августѣ удается очень мало выручать своею ручною работой. Еслибы вдругъ явился изъ Америки какой-нибудь рождественскій дядюшка и помогъ бы имъ избавиться отъ назойливаго мебельщика, то они могли бы вздохнуть свободно, но увы! такіе дядюшки бываютъ только въ газетахъ.
Однако, несмотря на это, Августа отнюдь не предавалась унынію; напротивъ, у нея даже былъ очень веселый довольный видъ, потому что ея мальчикъ сегодня въ первый разъ стоялъ дыбочки и въ первый же разъ дѣлалась для малютки елка. Уже совсѣмъ готовая, разукрашенная стояла она въ ожиданіи того какъ отъ ея веселаго блеска засіяетъ пара радостныхъ дѣтскихъ глазокъ. Наслѣдникъ, какъ его называютъ родители, между тѣмъ безмятежно почивалъ въ своей маленькой кроваткѣ.
— У меня все готово, сказала Августа, — не достаетъ только мужа.
— Удивляюсь какъ это ты одна успѣваешь со всѣмъ справляться? замѣтила я. — Квартира у тебя въ порядкѣ, къ ужину уже все заготовлено, подарки также не забыты… какъ это ты со всѣмъ успѣваешь?
— Очень просто, весело отвѣчала она, — у меня есть такое словечко! Съ тѣхъ поръ какъ я его знаю, все у меня дѣлается быстро какъ по волшебству.
— Что же это за словечко? полюбопытствовала я.
— «Далли, далли!» со смѣхомъ отвѣчала она. Слово это кажется польское, во оно такъ легко говорится и звучитъ несравненно пріятнѣе и веселѣе чѣмъ «флинкъ, флинкъ»[3]. Когда я начинаю какое-нибудь дѣло, сейчасъ и шепну себѣ «далли, далли!» покупаю ли что на рынкѣ — «далли, далли!» иначе мальчуганъ мой проснется прежде чѣмъ я успѣю вернуться домой. Мою ли я на кухнѣ посуду, убираю ли я комнаты, все у меня «далди, далли!» и такимъ образомъ къ извѣстному часу я успѣваю окончить всѣ дѣла.
Мнѣ это очень понравилось, и такъ какъ у нея дѣйствительно все было въ удивительномъ порядкѣ, то я и не могла не согласиться съ тѣмъ что Августа не только «далли!» но и весьма основательно относится ко всѣмъ своимъ домашнимъ заботамъ и обязанностямъ.
Когда мужъ вернулся, то, какъ и слѣдовало это сдѣлать, онъ былъ немедленно отправленъ въ спальню поднять и разгулять своего наслѣдника, а когда онъ крикнулъ изъ-за двери «ну-съ, мы теперь вполнѣ презентабельны!» свѣчки на деревѣ уже ярко горѣли. Онъ появился съ мальчикомъ на рукахъ и остановился на порогѣ. Малютка тянулся къ свѣчкамъ и вытаращивъ свои ясные глазенки, глядѣлъ на невиданное имъ доселѣ зрѣлище. Потомъ онъ закричалъ «да, да!» и Августа подбѣжавъ къ нему, поцѣловала его, она поцѣловала также и мужа, а тотъ ее крѣпко обнялъ. Радостный возгласъ мальчугана разомъ осчастливилъ обоихъ родителей. Въ комнаткѣ четвертаго этажа было настоящее Рождество. Затѣмъ начались сюрпризы. Августа сдѣлала подарокъ мужу, а онъ со своей стороны разными разностями одарилъ ее. Каждый получилъ именно то о чемъ мечталъ. Августа до страсти обрадовалась мѣдной ступкѣ, которую ей уже давно хотѣлось имѣть, но только нашла подарокъ этотъ слишкомъ дорогимъ.
Разныя мелочи, принесенныя мною, также доставили имъ удовольствіе. Я сидѣла у нихъ, забавляясь съ мальчуганомъ, пока Августа сбирала ужинъ.
— Онъ растетъ не по днямъ, а по часамъ! говорилъ господинъ Вейгельтъ, а малютка радостно вскрикивалъ и ерошилъ отцу волосы.
Затѣмъ я ушла, несмотря на упрашиванія Августы еще побыть съ ними.
— Дѣти мои, сказала я, — право и вамъ будетъ всего пріятнѣе провести этотъ вечеръ наединѣ другъ съ другомъ.
Когда я вышла на улицу, люди суетились и бѣгали болѣе обыкновеннаго. Всѣ спѣшили домой, у многихъ въ рукахъ были свертки, у другихъ маленькія елки, которыя имъ удалось за дешево купить, а нѣкоторые шли медленно какъ будто чего-то искали. Можетъ-быть праздничнаго веселія, счастія? Можетъ-быть они были покинуты, совсѣмъ одиноки въ огромномъ городѣ Берлинѣ? Кто знаетъ… мнѣ они были не знакомы. Но всѣ, и счастливые, и несчастные проходили мимо того дома гдѣ такъ свѣтло и ясно встрѣчался праздникъ Рождества; какъ бы мнѣ хотѣлось чтобъ и всѣ люди такъ же радостно встрѣтили праздникъ и получили бы такіе же пріятные подарки. Но въ чемъ же именно нашли здѣсь люди радость и утѣху? Въ крохотномъ мальчуганѣ, да мѣдной ступкѣ.
Когда я вернулась домой, у насъ не было замѣтно еще ничего праздничнаго, такъ какъ приходилось ждать доктора. Елку мы съ Карломъ убрали еще послѣ обѣда. Эмми была тревожна, да вѣдь невѣсты всегда находятся въ какомъ-то тревожномъ состояніи, когда ожидаютъ своего кумира. Но вотъ явился и дядя Фрицъ. Я отлично знаю какъ и что слѣдуетъ дѣлать, и потому настоящую помолвку до сихъ поръ еще не назначала, а между тѣмъ сговорилась съ дядей Фрицомъ чтобы въ сочельникъ вечеромъ онъ тайкомъ это всѣхъ провелъ къ намъ въ домъ доктора; какъ и когда слѣдовало обнаружить его присутствіе, было уже моею заботой. Я незамѣтно проскользнула въ комнату гдѣ находилась елка и приготовленные подарки и куда дядя Фрицъ потихоньку провелъ доктора. Онъ стоялъ здѣсь точно воръ, пробравшійся въ ночи. Я поздоровалась съ нимъ, онъ пожелалъ мнѣ добраго вечера, но повидимому не зналъ хорошенько что ему еще слѣдуетъ сказать или сдѣлать.
— Помогите маѣ зажечь елку! сказала я, подавая ему спички.
Онъ такъ ловко исполнилъ возложенную мною на него обязанность что я шутливо замѣтила ему.
— Вы точно родились отцомъ семейства.
Затѣмъ я его усадила въ убранное цвѣтами кресло у стола, на которомъ стояла елка; онъ положительно былъ великолѣпенъ и имѣлъ почти такой же внушительный видъ какъ настоящій церковный староста.
Но вотъ я отворила двери, и всѣ въ изумленіи уставились на горѣвшую яркими огнями елку и на сидѣвшаго подъ нею въ разукрашенномъ креслѣ доктора. Этого никто не ожидалъ. Эмми громко вскрикнула «вотъ онъ!» и стремительно бросилась къ нему, а мы всѣ съ изумленіемъ глядѣли на то какъ они протянули другъ другу руки и, счастливые и радостные, стояли озаренные свѣтомъ ярко сіявшей рождественской елки. Но въ ихъ глазахъ горѣло и сіяло еще болѣе свѣтлое, яркое пламя, пламя взаимной любви! Карлъ подошелъ къ нимъ и подалъ доктору руку, на что тотъ отвѣчалъ сердечнымъ рукопожатіемъ.
— Это вашъ первый сочельникъ въ нашей семьѣ, которая скоро станетъ вашею, любезный докторъ, сказалъ мой Карлъ. — Дай Богъ чтобъ этотъ тихій, радостный вечеръ еще болѣе скрѣпилъ связывающія насъ узы любви. Будемъ дѣлить и горе и радость! Отнынѣ мы свои люди!
Слова Карла меня глубоко растрогали, но я постаралась скрыть свое волненіе, я весело сказала:
— Ну, посмотрите же что намъ принесъ рождественскій дѣдушка.
Оказалось что множество всякихъ разностей. Докторъ былъ весьма доволенъ тѣмъ какъ его торжественно показали точно на смотринахъ; дядя Фрицъ меня нѣсколько разсердилъ своими подарками: доктору онъ поднесъ футляръ для картъ съ надписью: «кому сдавать?» а мнѣ театральную піеску, подъ заглавіемъ: Рецептъ отъ тещъ; свой подарокъ я разумѣется тотчасъ же бросила въ сторону; Эмми получила отъ него игрушечную конку, но повидимому нисколько на него за это не разсердилась. За то докторъ подарилъ своей невѣстѣ чудеснѣйшую золотую цѣпочку и великолѣпный золотой медальйонъ со своимъ портретомъ. Я было упрекнула его за такую расточительность, но онъ замѣтилъ мнѣ что золотыя вещи никогда не теряютъ своей цѣнности.
— Повѣрь что не найдешь зятя разчетливѣе, сказалъ мнѣ дядя Фрицъ, — онъ даже и въ карты-то подсиживаетъ.
— Ну, этого выраженія ужь я не понимаю! возразила я. — Мнѣ, напротивъ, извѣстно что онъ не только не разчетливъ, а даже расточителенъ, особенно въ дни своего рожденья.
— Кто это тебѣ сказалъ?
— Да ты же самъ.
Фрицъ громко расхохотался.
— Единственная роскошь которую онъ себѣ въ этотъ день позволяетъ — это постричься, а мы всюду разказываемъ объ его безумной расточительности единственно съ цѣлью его немножечко поддразнить.
— И меня такъ же?
— И тебя такъ же! продолжалъ хохотать дядя Фрицъ.
Но я не смѣялась.
— Фрицъ, впредь этого не должно болѣе повторяться, сказала я ему, — ужь хотя бы ради одной нашей Эмми. Подумай, если она вдругъ потеряетъ уваженіе къ своему жениху? Вѣдь ничто не можетъ такъ уронить человѣка въ чьихъ-либо глазахъ, какъ если выставить его съ смѣшной стороны.
— Пожалуста не сентиментальничай, Вильгельмина, а лучше дѣлай свое дѣло! Приготовь-ка намъ хорошую выпивку… безъ пунша помолвка не имѣетъ законной силы.
Пуншъ мы пили такъ сказать съ толкомъ и растановкой. Однако дядя Фрицъ, несмотря на мое предостереженіе, не переставалъ дразнить доктора; онъ то и дѣло смотрѣлъ на часы и говорилъ: «Если ты еще намѣренъ ловить семгу, торопись къ поѣзду». Докторъ весело отвѣчалъ что ему никакъ нельзя ѣхать, потому что невѣста держитъ его очень крѣпко за руку. Какъ восхитительно звучало мнѣ, когда онъ называлъ мою дочь своею невѣстой! Самая высшая для матери награда — это когда ея попеченія, любовь, старанія, заботы и наконецъ траты не пропадутъ даромъ, а увѣнчаются брачнымъ вуалемъ. Если докторъ это всего сердца любитъ мою Эмми, то разумѣется броситъ карты и откажется отъ игръ хотя бы и съ подсиживаньемъ. Что до меня, то я неустанно буду трудиться надъ его исправленіемъ.
На другой день Карлъ сказалъ мнѣ что наканунѣ я была немножко подшефе.
— Карлъ, отвѣчала я безо всякой тѣни неудовольствія, — во всякомъ случаѣ если это и было, то не съ досады, а… только съ радости.
Труссо Эмми.
правитьВъ былыя времена, въ годы моей молодости, невѣсты обыкновенно шили себѣ приданое, теперь же это уже не приданымъ, а труссо называется. Въ сущности труссо есть не что иное какъ прежнее приданое, съ тою только разницей что оно состоитъ изъ вещей несравненно болѣе замысловатыхъ и несравненно менѣе практичныхъ чѣмъ приданое: много кружевъ, прошивокъ, старонѣмецкихъ узоровъ и… никакой прочности. Тѣмъ не менѣе я сказала себѣ: «Вильгельмина, ты сдѣлаешь приданое на старинный ладъ. Докторъ человѣкъ солидныхъ размѣровъ, откормленный и грузный, легкая вычурная нынѣшняя мебель его не выдержитъ, а что касается бѣлья, если его сдѣлать изъ моднаго полотна, то чрезъ два года оно будетъ все въ лоскуткахъ. Хлорная известь въ чистую съѣдаетъ не только модный глянецъ, но и самое полотно.»
Чрезъ нѣсколько дней послѣ помолвки молодые люди объявили мнѣ что не желаютъ откладывать своей свадьбы въ долгій ящикъ.
— Къ чему этотъ спѣхъ? спросила я. — Поженихаться такъ пріятно, это даетъ возможность жениху и невѣстѣ хорошенько узнать, изучить другъ друга, женихъ въ это время ухаживаетъ за невѣстой… Да предъ свадьбой такъ много дѣла, такъ много хлопотъ и приготовленій что въ короткій срокъ ни съ чѣмъ не успѣешь и справиться. Не лучше ли не спѣша обдумать все что слѣдуетъ для обзаведенія новымъ хозяйствомъ?
Докторъ отвѣчалъ что онъ со своей стороны противъ всякаго замедленія, а съ практикой ему просто нѣкогда заниматься ненужнымъ и совершенно лишнимъ ухаживаніемъ.
— Любезный зять, сказала я ему, быть внимательнымъ къ кому бы то ни было никогда не лишнее, особенно къ людямъ съ которыми готовишься вступить въ родственныя отношенія. Что касается лично меня, то я требую лишь такой внимательности, какой можетъ и должна требовать заботливая теща и любящая мать желающая счастія своей дочери.
Докторъ отвѣчалъ что онъ очень высоко цѣнитъ и весьма уважаетъ меня, что во всѣхъ хозяйственныхъ мелочахъ готовъ вполнѣ положиться на меня, но что касается главнаго, то онъ желаетъ дѣйствовать по собственному усмотрѣнію, а не по предписанію другихъ и ни для кого не намѣренъ жертвовать своею свободой. Подъ словомъ другіе онъ конечно разумѣлъ только меня. Я пересилила себя и сказала:
— Хорошо, будь по вашему! Но что касается приданаго, то его дѣлать на скорую руку нельзя. Какъ мать я не могу этого допустить.
Я ненавижу поспѣшность, но развѣ теперь не все скачетъ въ галопъ? Прежде бывало знали что когда появятся подснѣжники и ландыши, то на дворѣ весна; теперь же несчастныя растенія мучатъ и гонятъ до того что они начинаютъ цвѣсти уже къ Рождеству. Прежде бывало сирень распускалась къ тому времени какъ прилетать соловьямъ, теперь же уже въ январѣ она стоитъ въ полномъ цвѣту за стеклами цвѣточной давки. И на что тоже она похожа! Что за скудная желтая у нея зелень, что за убогія вѣтки, что за жалкіе цвѣты!
То же сталось и съ промежуткомъ между помолвкой и свадьбой. Прежде, когда дѣлалось приданое, было достаточно времени все какъ слѣдуетъ обдумать; каждая сшитая за это время вещица дѣлалась дорогою сердцу потому что въ нее такъ сказать зашиты были пріятныя воспоминанія, радостныя мечты, радужныя надежды, которыя только разъ въ жизни и возникаютъ въ дѣвическомъ сердцѣ, а именно между помолвкой и свадьбой. Я всё это отлично знаю изъ воспоминаній собственной молодости. Ахъ, что за чудное было время!
Теперь не то, теперь торопятся что есть мочи, точно кто сзади кнутомъ подгоняетъ. Все приданое шьется на швейной машинкѣ, а развѣ у нея есть какія-нибудь чувства. Правда, работу свою она исполняетъ аккуратно, но чувства любви вложить въ матерію, которую она протыкаетъ съ такою адскою быстротой, разумѣется она не можетъ. Для любви нужно время. Вотъ какъ пораздумаешься обо всемъ этомъ, такъ пожалуй справедливѣе нынѣшнее приданое называть труссо.
Я уговорилась съ дочерьми дѣлать приданое сколько возможно на старинный ладъ. Женщина не имѣющая понятія о томъ сколько старанія и труда кладется на каждый кусокъ полотна, въ послѣдствіи безо всякой совѣсти обращается съ хорошими и дорогими вещами; не успѣешь оглянуться какъ тонкія салфетки уже успѣли у нея превратиться въ половыя тряпки.
Квартирка у доктора не дурна, но домъ старинный и комнатъ далеко не достаточно. Ужь ради его профессіи ему слѣдуетъ имѣть двѣ лишнія комнаты, одну, гдѣ больные сидятъ въ ожиданіи пріема, и другую, гдѣ докторъ принимаетъ и осматриваетъ каждаго больнаго поочереди. Гдѣ же будетъ парадная гостиная? Дѣло не обошлось безъ ожесточенной борьбы. По мнѣнію доктора, жена его можетъ въ свободные отъ пріема часы сколько угодно пользоваться его пріемной и кабинетомъ. Я же заявила ему что считаю это съ его стороны притѣсненіемъ и что, по моему мнѣнію, ему необходимо занять и верхній этажъ того же дома. Онъ сказалъ мнѣ что у него нѣтъ ни малѣйшей охоты разоряться въ пользу домовладѣльца, что этажъ съ дома никуда не убѣжитъ и что когда явится дѣйствительная необходимость, онъ всегда успѣетъ нанять его.
— Да гдѣ же будетъ парадная гостиная? внѣ себя закричала я.
— На что намъ кладовая мебели? отвѣчалъ онъ. — Парадныя комнаты въ которыхъ бываютъ разъ въ годъ, нелѣпая роскошь для людей средней руки. Обыкновенно семья жмется въ заднихъ комнатахъ для того чтобъ у нея могла быть и парадная гостиная, нѣчто въ родѣ мебельнаго магазина, комната которая за тѣмъ только существуетъ чтобъ ее убирали да обметали въ ней пыль. Что до меня, я никогда подобной нелѣпости не сдѣлаю.
— Если ужь вы намѣрены весь свѣтъ перевернуть вверхъ тормашки, то мнѣ не остается ничего другаго какъ уступить вамъ, рѣзко сказала я.
Я не настаивала болѣе, потому что свадебный контрактъ еще не былъ подписанъ; но въ глубинѣ души я рѣшила во что бы то ни стало поставить на своемъ, какъ только докторъ однимъ взмахомъ пера закрѣпитъ себя вполнѣ. Нынче помолвки вѣдь непрочны, совершенно спокойно можно вздохнуть лишь послѣ того какъ нотаріусъ и пасторъ, оба кончатъ свое дѣло. Я стою и за церковный и за гражданскій бракъ, двойной-то онъ какъ будто покрѣпче.
О переѣздѣ на другую квартиру докторъ и слышать не хотѣлъ.
— Здѣсь я уже пользуюсь нѣкоторою извѣстностью, сказалъ онъ. — Повѣрьте, молодому врачу трудно обзавестись практикой въ Берлинѣ, гдѣ чуть не полторы тысячи врачей.
— Да, это просто ужасно! воскликнула я. — Вѣдь всѣмъ имъ нужно же чѣмъ-нибудь жить! Неужели въ Берлинѣ столько больныхъ что ихъ на всѣхъ врачей хватаетъ? Вѣдь это волосы дыбомъ встанутъ на головѣ отъ такого ужаса!
Узнавъ о такой неимовѣрной конкурренціи, я потеряла всякую охоту настаивать на перемѣнѣ квартиры. Надобно только благодарить Бога за болѣзни которыя онъ посылаетъ людямъ, затруднять же имъ доступъ ко врачу было бы просто грѣхомъ если ужь само Провидѣніе, покровительствуя врачамъ, заботится о томъ чтобы были для нихъ и больные.
Квартира доктора не дурна, но тѣмъ не менѣе необходимо ее переустроить. Что хорошо и удобно для человѣка одинокаго холостаго, то все-таки требуетъ передѣлки когда въ домъ вступаетъ женщина.
— Меблировку квартиры мы беремъ на себя, любезный докторъ, сказала я. — Все должно быть просто и вмѣстѣ съ тѣмъ прочно. Но можетъ-быть вы стоите за новомодную мебель?
Онъ отвѣчалъ что новомодная мебель дѣлается больше для глазъ чѣмъ для удобства, во что тѣмъ не менѣе онъ желалъ бы чтобы въ столовой мебель была современная, хотя вообще онъ отдаетъ полное предпочтеніе старинной удобной мебели. Что касается кроватей, то онъ предпочитаетъ деревянныя, столярной работы, всѣмъ новѣйшимъ суррогатамъ.
— Не безпокойтесь, сказала я ему на это, — кровати дѣло такое что стоятъ всей квартиры. Я. велю ихъ сдѣлать на заказъ, на готовый товаръ въ данномъ случаѣ полагаться нельзя. Однажды во время лѣтней экскурсіи мнѣ пришлось ночевать въ Бизенталѣ, такъ подо мной развалилась съ иголочки новая кровать.
Докторъ выразилъ мнѣ по этому поводу свое соболѣзнованіе и затѣмъ твердую надежду на мою опытность въ этомъ отношеніи. Далѣе онъ откровенно сознался что ровно ничего не смыслитъ въ кухонныхъ принадлежностяхъ и столовой посудѣ.
— Но гдѣ же мы поставимъ буфетъ? спросила я его, когда мы съ нимъ распредѣляли все устройство квартиры. — Если мы сложимъ одну полку книгъ на полъ, то мнѣ кажется можемъ значительно выиграть мѣста.
— Какъ же я разстанусь съ моими книгами! это невозможно! воскликнулъ онъ.
Я взяла въ руки какой-то старый атласъ чтобы показать ему какъ много подобныя ему книги занимаютъ собою мѣста и невзначай открыла его.
— Докторъ! въ ужасѣ воскликнула я: — зачѣмъ вамъ книги, гдѣ нарисованы люди съ ободранною кожей? Насколько мнѣ извѣстно, доктора не сдираютъ кожи съ живыхъ людей, а экзаменъ свой вы уже давнымъ-давно сдали… Зачѣмъ же такимъ ужаснымъ книгамъ лежать въ комнатѣ, гдѣ моя Эмми будетъ находиться въ вашемъ отсутствіи? Подумайте, если вдругъ моей дѣвочкѣ случайно попадется въ руки такая книга? Вѣдь она пожалуй можетъ умереть съ испугу! Нѣтъ, такія книги должны лежать подальше, на полу.
— Эмми привыкнетъ къ этимъ книгамъ.
— Никогда! твердо сказала я.
— Мнѣ это лучше знать! рѣзко и съ раздраженіемъ проговорилъ онъ. — Книги эти мнѣ нужны, и онѣ останутся здѣсь.
— Какъ знаете! отвѣчала я, надѣвая шляпу и шаль.
«Славную змѣю отогрѣла я на своей груди», говорила я самой себѣ. «Но терпѣніе, господинъ докторъ! Парадной гостиной у васъ не будетъ, а такія мерзости должны лежать на самомъ виду. Это уже черезчуръ!»
А дома сидѣла вся сіяющая счастіемъ Эмми и шила свое труссо. «Еслибы ты знала бѣдное дитя что тебя ожидаетъ», съ сердечною болью подумала я про себя. «Но не бойся, моя дорогая, у тебя есть мать, которая какъ разъяренная львица будетъ защищать своего дѣтеныша. Пусть только поскорѣе наступитъ желанный часъ, а ужь я знаю куда дѣть эти книги!»
Дѣла было еще много, и я сѣла помогать Эмми.
— Мама, сказала она, — никогда еще не работала я съ такимъ удовольствіемъ, какъ надъ моимъ божественнымъ труссо.
Послѣдній кофе.
правитьКогда я маленькою дѣвочкой училась въ школѣ, то слыхала и про Молоха, но разумѣется въ семилѣтнемъ возрастѣ я не могла понять чувства матерей которыя принуждены были класть своихъ милыхъ ангелочковъ-крошекъ въ объятія растопленнаго коксомъ чудовища. Но теперь, чѣмъ ближе подходитъ тотъ роковой день когда я принуждена буду отдать мою дорогую Эмми доктору, тѣмъ я все болѣе начинаю проникаться отчаяніемъ и ужасомъ несчастныхъ матерей приносившихъ своихъ дѣтей въ жертву Молоху. Разумѣется, женихи всегда обѣщаютъ носить на рукахъ своихъ будущихъ женъ, но что это за руки? — раскаленныя лапы Молоха.
Теперь мнѣ все и постоянно напоминаетъ о роковомъ, ужасномъ для меня днѣ. Не одни приготовленія къ свадьбѣ указываютъ мнѣ предстоящую разлуку съ дочерью, нѣтъ, все съ неумолимою жестокостью ежеминутно твердитъ мнѣ объ ужасной для меня минутѣ: приданое, хлопоты, устройство квартиры доктора и всего болѣе подвѣнечное платье говорятъ мнѣ о прощаніи мирно текущей дѣвической жизни съ близкими и друзьями, со всѣмъ что доселѣ ей было дорого, и будитъ во мнѣ цѣлыя тысячи мучительныхъ мыслей о томъ что теперь все для нея должно перемѣниться и кто знаетъ какова-то еще будетъ ея жизнь?..
Намедни былъ послѣдній литературный вечеръ у надзирательши. Вечера эти вообще бывали очень милы и чрезвычайно благотворно дѣйствовали на наше духовное развитіе. Мы садились вокругъ стола, и разобравъ между собою роли, всецѣло проникаясь величіемъ героевъ, читали вслухъ драматическія произведенія нашихъ классическихъ поэтовъ. Читать подобнымъ образомъ великія произведенія несравненно лучше нежели видѣть ихъ исполненіе на Сценѣ, потому что судя по критическимъ отзывамъ газетъ, актеры весьма часто бываютъ далеко недостаточно проникнуты высокимъ духомъ классичества. Разумѣется, мужское общество было совершенно исключено изъ этихъ чтеній, потому что какъ только сбирается общество смѣшанное, тотчасъ помимо чтенія являются еще и другіе интересы, и дѣло обыкновенно кончается импровизированными танцами. Безъ мущинъ же, наоборотъ, все вниманіе сосредоточивается на геніальномъ произведеніи, и ничто уже не мѣшаетъ молодымъ душамъ проникаться возвышенными чувствами которыя авторъ вложилъ въ своихъ героевъ. Мы, пожилыя дамы, изъ предосторожности обыкновенно брали на себя роли первыхъ любовниковъ и между прочимъ всѣ нашли что я отлично читала роль Луизы Миллеръ въ піесѣ Коварство и Любовь. Надзирательша читала роль Фердинанда, а Леди Мильфордъ мы совсѣмъ выпустили, потому что Шиллеръ не вложилъ достаточно твердыхъ нравственныхъ правилъ въ эту особу. Давъ пищу нашему духу чтеніемъ классиковъ, мы вспоминали также и о своемъ тѣлѣ, то-есть ужинали и затѣмъ расходились по домамъ, унося съ собою сознаніе полезно проведеннаго вечера. Между прочимъ мы уговорились чтобъ ужинъ всегда былъ самый простой, такъ какъ на этихъ вечерахъ главное должно было заключаться въ духовномъ наслажденіи, а матеріальная сторона здѣсь была дѣломъ второстепеннымъ. Однако, такъ какъ эти вечера происходили въ каждой семьѣ поочередно, то каждая изъ нихъ старалась перещеголять другую, и къ концу сезона на послѣднихъ вечерахъ ужины бывали ужь нѣсколько черезчуръ роскошны. У надзирательши даже вдругъ подали два сладкія блюда.
— Вы дѣйствуете противъ общаго договора, моя милѣйшая, сказала я ей при видѣ такой роскоши.
— Вѣдь это нашъ послѣдній вечеръ съ Эмми, отвѣчала она, — мнѣ хотѣлось чѣмъ-нибудь показать ей какъ она мила и дорога нашему сердцу, а шоколатный пуддингъ она очень любитъ.
— Видишь ли, Эмми, обратилась я къ дочери, — какъ любезна и внимательна къ тебѣ фрау надзирательша? Поблагодарила ли ты ее какъ слѣдуетъ за то что она приготовила для тебя такой чудесный пуддингъ?
Эмми была весьма тронута и сказала что фрау надзирательша всегда такъ внимательно относится къ ней что она даже и словъ не находитъ выразить ей свою признательность.
— Отведите только и намъ маленькій уголокъ въ вашей памяти, сказала добрая надзирательша: — новыя отношенія легко могутъ васъ заставить забыть вашихъ старыхъ друзей!
Какъ она была права!
Затѣмъ поднялись двѣ молодыя дѣвушки и, принеся изъ сосѣдней комнаты какую-то статуэтку покрытую листомъ тонкой шелковой бумаги, поставили ее на столъ. Старшая изъ нихъ, Аманда Кулеке, въ которую нѣкоторое время былъ влюбленъ дядя Фрицъ, произнесла краткую рѣчь и приблизительно сказала слѣдующее: «Для Эмми скоро настанетъ ковецъ играмъ, забавамъ и танцамъ; каковъ бы ни былъ ея жребій, путь стремленія къ идеалу ей тѣмъ не менѣе открытъ; путь этотъ ей указалъ Шиллеръ, съ которымъ она успѣла такъ сродниться душой во время нашихъ литературныхъ вечеровъ. Въ память часовъ посвященныхъ всему высокому, друзья подносятъ покидающей ихъ подругѣ маленькій подарокъ.» Съ этими словами она сдернула со статуэтки скрывавшую ее бумагу, и мы увидѣли бюстъ Шиллера въ лавровомъ вѣнкѣ и на черной мраморной подставкѣ, въ которую былъ вдѣланъ маленькій термометръ для того чтобы подарокъ этотъ могъ служить не только украшеніемъ письменнаго стола, но и приносилъ бы своей обладательницѣ нѣкотораго рода пользу. Затѣмъ Аманда продекламировала стихотвореніе нашего безсмертнаго поэта и въ заключеніе бросилась къ Эмми въ объятія. Вслѣдъ затѣмъ подошли къ ней и всѣ остальныя ея подруги; всѣ обнимали Эмми, цѣловали ее, плакали. Дочь моя была глубоко растрогана.
Подобныя этой сцены послѣднее время повторялись весьма часто не только въ семьяхъ составлявшихъ нашъ литературный кружокъ, но и повсюду: въ Голбейнскомъ клубѣ, гдѣ молодыя дѣвушки занимаются древне-нѣмецкими узорами и вышиваньемъ, на британскихъ субботахъ, гдѣ онѣ разговариваютъ между собою по-англійски и въ разныхъ другихъ собраніяхъ, гдѣ нынѣшнія молодыя дѣвушки занимаются такими предметами о которыхъ мы въ наше время и понятія даже не имѣли.
Къ этому слѣдуетъ еще прибавить прощальные визиты по знакомымъ, которые большею частью оканчивались какою-нибудь трогательною сценой. Вслѣдствіе всего этого дѣвочка моя болѣе и болѣе производитъ на меня впечатлѣніе жертвы, которая говоритъ всѣмъ свое послѣднее «прости» и которую предъ ея горькимъ концомъ всякому хочется приласкать, чѣмъ-нибудь утѣшить и какъ-нибудь выразить ей свое соболѣзнованіе. Все это не могло не подѣйствовать и на самыя крѣпкіе нервы.
Само собою разумѣется что намъ слѣдовало реваншировать, потому что мы никогда не пьемъ и не ѣдимъ у людей безъ того чтобы не отплатить имъ угощеніемъ у себя.
— Эмми, сказала я дочери, — пригласи всѣхъ твоихъ подругъ на парадный кофе; это послѣднее пиршество которое я даю въ твою честь.
Она спросила, можно ли ей позвать и доктора.
— Вотъ прекрасно! воскликнула я. — Нельзя же позвать въ дамское общество одного единственнаго мущину.
А если доктора не будетъ, то нечего и звать кого бы то ни было. Ей радость будетъ не въ радость. Ей было бы такъ пріятно показать своего жениха во всемъ блескѣ своимъ пріятельницамъ; да и можно такъ устроить чтобы позднѣе братья пришли за своими сестрами.
— А если у кого нѣтъ братьевъ, напримѣръ, у Кулеке? спросила я.
— Тогда мы поручимъ дядѣ Фрицу пригласить г. Клейнеса, онъ и проводитъ Кулеке до ея квартиры въ Бюловштрассе.
— Развѣ ты не знаешь, каковъ этотъ Клейнесъ?
— Аманда Кулеке сумѣетъ держать его въ должномъ къ себѣ почтеніи! Если онъ что лишнее позволитъ себѣ, такъ вѣдь и она не промахъ: она безо всякаго стѣсненія всѣмъ въ глаза говоритъ свое мнѣніе.
— Это правда, еслибъ она не была такъ рѣзка и самостоятельна, дядя Фрицъ навѣрное бы на ней женился, и она теперь была бы твоею теткой.
Но такъ или иначе, дѣлать было нечего, и мнѣ пришлось уступить. Послѣдній кофе не долженъ былъ омрачать моей дѣвочкѣ послѣднихъ дней которые она проведетъ подъ родительскимъ кровомъ. Нѣтъ, сердце мое не могло допустить чего-либо подобнаго.
Въ мое время было въ обычаѣ чтобы незадолго до свадьбы подруги невѣсты собирались къ ней и помогали ей шить подвѣнечное платье; каждая, показывая свою любовь къ невѣстѣ, должна была сдѣлать нѣсколько стежковъ на рубцѣ или отдѣлкѣ платья. Несмотря на то что этотъ обычай съ такою наглядностью говоритъ о приготовленіяхъ къ обряду жертвоприношенія, я нахожу его весьма милымъ: благодаря ему, съ торжественнымъ одѣяніемъ связывается воспоминаніе о томъ что оно работалось руками любимаго кружка подругъ, изъ котораго одна выбываетъ.
Когда я сообщила Карлу о всѣхъ моихъ чувствахъ и впечатлѣніяхъ, онъ сталъ меня упрекать и сказалъ что я вообще склонна слишкомъ раздувать въ себѣ всякое чувство и что въ настоящее время я должна думать и заботиться единственно о томъ чтобы свадьбу сыграть какъ можно веселѣе. Но отецъ вѣдь не мать, да и что можетъ онъ думать о Молохѣ?
Слѣдуетъ сознаться что когда послѣ обѣда пришли всѣ подруги моей Эмми, то собравшееся общество производило весьма пріятное впечатлѣніе. Посреди комнаты, лицомъ къ окну онѣ уставили полукругомъ стулья, и на нихъ сѣли именно тѣ изъ нихъ которыя шили подвѣнечное платье; оно точно легкое, воздушное облако лежало между ними. Остальныя молодыя дѣвушки, каждая съ какою-нибудь работой въ рукахъ, разсѣлись по комнатѣ какъ пришлось. Всѣ онѣ весело и оживленно болтали между собой, а я все время порхала между ними съ кофе и сладкими пирожками въ рукахъ. Какъ пріятно смотрѣть на полную жизни, цвѣтущую юность, на душѣ становится легко и отрадно точно весной, когда войдешь въ только-что одѣвшійся свѣжею зеленью лѣсъ, гдѣ солнечные лучи играютъ въ нѣжной листвѣ деревьевъ, гдѣ прыгаютъ, щебечутъ и поютъ всякія пташки. Я совершенно забыла о своихъ можно сказать почтенныхъ лѣтахъ, беззаботно шутила и смѣялась съ молоденькими дѣвушками, словно и сама принадлежала къ ихъ кружку. А какъ всѣ онѣ были нѣжны съ моею Эмми! То одна, то другая, то по двѣ за разъ, обнимали онѣ ее за талію, цѣловали, ласкали ее, любовно будто сестры заглядывали ей въ глаза. «Точь-въ-точь нѣжныя горленки», думалось мнѣ, «и вотъ въ такую-то прелестную голубятню забираются коршуны и нарушаютъ миръ и тишину». Докторъ прислалъ превосходный орѣховый тортъ, ну да вѣдь тортомъ-то мнѣ глаза не замажешь! я гляжу на дѣло глубже и отлично вижу что докторъ не болѣе какъ черствый эгоистъ, иначе онъ не сталъ бы противорѣчить мнѣ во всемъ что я считаю необходимымъ для счастія моей дочери. Онъ даже не хочетъ дѣлать путешествія послѣ свадьбы, ссылаясь на то что ему никакъ нельзя бросить своихъ паціентовъ. Знаемъ мы эти штуки!
Когда платье было совсѣмъ готово, Эмми его примѣрила. Нѣтъ, невозможно передать до чего она была восхитительна когда вся смущенная и въ то же время вся сіяющая отъ радостнаго волненія она вступила въ комнату… нѣтъ! словами этого не перескажешь, съ нея стоило написать картину! Подруги не обступали ея, не тѣснились вокругъ, а въ нѣкоторомъ удаленіи любовались ею въ нѣмомъ восторгѣ. Только Бетти крѣпко обняла ее и грустно прижалась головою къ ея щекѣ.
Думала ли она о Бергфельдтшиномъ Эмилѣ — не знаю. Я не могла да и не стала бы ее разспрашивать. Знаю только одно: попадись мнѣ на глаза въ эту минуту кто-нибудь изъ этого семейства, навѣрное бы произошло нѣчто ужасное.
У Бетти характеръ твердый. «Не прелестна ли моя сестричка?» сказала она, обращаясь къ своимъ подругамъ, и всѣ онѣ въ одинъ голосъ принялись восхищаться платьемъ, находя его просто небеснымъ. Но не платье производило впечатлѣніе чего-то не земнаго, а сама Эмми, на которой оно было надѣто. Она была красива какъ всѣ остальныя дѣвушки вмѣстѣ и даже еще немнодечко покрасивѣе.
Когда начало смеркаться, явился и докторъ. Эмми, уже давно успѣвшая снять свое подвѣнечное платье, подъ руку со своимъ женихомъ съ блаженною улыбкой на устахъ переходила отъ одной группы молодыхъ дѣвушекъ къ другой. Правду сказать, докторъ съ честью выдержалъ всѣ испытующіе критическіе взгляды столькихъ дѣвическихъ взоровъ: по глазамъ молодыхъ дѣвицъ было видно что онѣ не нашли въ немъ ничего достойнаго порицанія или насмѣшки. Только одна Кулеке громогласно заявила что докторъ вообще не былъ бы въ ея вкусѣ, потому что его то и дѣло требуютъ къ больнымъ, а такая жизнь далеко не соотвѣтствуетъ ея представленію о счастіи. На это я замѣтила ей что подавать помощь страждущимъ — занятіе несравненно болѣе почтенное чѣмъ разливать людямъ ядъ. По дѣломъ ей: у Кулеке водочный заводъ.
Затѣмъ пришли дядя Фрицъ, г. Клейнесъ и множество молодыхъ людей, состоявшихъ въ какомъ-либо родствѣ съ находившимися у васъ дѣвицами. До ужина играли въ различныя игры, причемъ съ доктора было взято наибольшее количество фантовъ, потому что онъ все что-то нашептывалъ Эмми и весьма плохо слѣдилъ за игрой. Какъ мы всѣ смѣялись, какъ было забавно, когда на его долю выпадали самые удивительные фанты, и какъ онъ отдувался и пыхтѣлъ когда ему приходилось то прыгать въ колодезь, то стоять на колѣнахъ пока его не выручила невѣста. Очень, очень было забавно! Г. Клейнесъ все время предлагалъ фанты съ поцѣлуями, такъ что подъ конецъ его вовсе не стали спрашивать. Положительно онъ порой совершенно забываетъ о томъ гдѣ находится, хотя иногда и бываетъ очень занимателенъ.
Послѣ ужина принялись за танцы. Дядя Фрицъ принесъ конфеты съ хлопушками и головными уборами изъ тонкой бумаги и сумѣлъ такъ подстроить что доктору пришлось надѣть на голову шапку въ видѣ огромнаго башмака, чему даже мой Карлъ отъ души смѣялся. Докторъ хохоталъ вмѣстѣ со всѣми и говорилъ что все это пустяки, что это только такъ кажется. Боюсь, онъ не сумѣетъ устроить какъ слѣдуетъ свою жизнь и если сдѣлаетъ мою Эмми несчастною, то тоже пожалуй скажетъ: это все пустяки, оно только такъ кажется.
Когда при разъѣздѣ г. Клейнесу предложили проводить фрейлейнъ Кулеке въ Бюловштрассе, куда изъ Ландбергской улицы кончикъ довольно порядочный, онъ принялъ крайне озабоченный видъ, но Кулеке покровительственно сказала: «Пойдемте, ужь я позабочусь о томъ чтобы васъ никто дорогой не обидѣлъ». Между прочимъ она по крайней мѣрѣ головы на двѣ выше г. Клейнеса.
Послѣ того какъ всѣ разошлись и обѣ наши дочери ушли къ себѣ, Карлъ, дядя Фрицъ и я еще немножечко посидѣли и поговорили. Карлъ сказалъ что докторъ съ каждымъ днемъ все болѣе и болѣе ему нравится, особенно же сегодня любовался онъ какъ тотъ былъ милъ и любезенъ съ молодыми дѣвицами.
— Это докторъ-то милъ! воскликнула я.
— Не понимаю откуда у тебя взялась такая антипатія къ доктору, замѣтилъ дядя Фрицъ. — Прежде бывало ты прибѣгала ко всевозможнымъ хитростямъ чтобы заманить его къ себѣ.
— Потому что я его мало знала, возразила я. — Да вотъ погодите, дайте только раскалиться Молоху.
— Я не понимаю тебя, Вильгельмина, ты просто сумашедшая! сказалъ Карлъ.
— Я сумашедшая? о, нѣтъ. Можетъ-быть вамъ безразлично что и я и дочь моя будемъ принесены въ жертву. Только когда я буду лежать подъ землей, поймете вы чѣмъ я для васъ была. Тогда увидите вы что докторъ снаружи третъ себѣ глаза лукомъ, а внутренно только всѣмъ потѣшается. А затѣмъ, покойной ночи! Скоро, скоро вы узнаете каковъ докторъ въ дѣйствительности.
Въ Боккѣ.
правитьМожетъ-быть вы вполнѣ правы, говоря мнѣ что если я намѣрена писать о столичной жизни, то мнѣ слѣдуетъ болѣе говорить о столицѣ чѣмъ о своихъ семейныхъ дѣлахъ, такъ какъ многіе совершенно безразлично относятся къ тому что дѣлается въ Ландбергской улицѣ и тѣмъ болѣе въ четырехъ стѣнахъ дома Бухгольцъ; но вѣдь и я также права, полагая что печатается много вовсе непонятнаго, нисколько неинтереснаго для нѣжнаго женскаго сердца, какъ напримѣръ биржевыя извѣстія о повышеніи и пониженіи разныхъ бумагъ. Мы, женщины, знакомы только съ одного рода повышеніями и пониженіями, а именно съ сердечными: въ юности насъ занимаетъ переходъ отъ пылкой любви къ охлажденію и наоборотъ, а въ болѣе зрѣлыхъ годахъ ссоры и примиренія. Да и что за жизнь была бы безъ такого рода перемѣнъ? — часы безъ маятника.
Этимъ я только хочу сказать что право на существованіе имѣетъ рѣшительно все, за исключеніемъ всего тяжелаго и оскорбительнаго. Если кто описываетъ, напримѣръ, устроенный по подпискѣ балъ, то онъ рисуетъ его красивую изящную сторону: темные глаза, плѣнительныя плечи, прелесть туалетовъ, изящество причесокъ и совершенно умалчиваетъ о томъ какъ дома подрисовывались эти глаза, какъ мылись мыломъ красавицы, какъ онѣ расчесывали свои волосы; не упоминаетъ онъ также ни о долгахъ портнихамъ, ни о брани, которая сыпалась на горничныхъ во время одѣванія на балъ.
Однако постараюсь, насколько, сумѣю исполнить ваше желаніе чтобъ я болѣе придерживалась описанія самой столицы и притомъ не какъ жена и мать, а какъ настоящая писательница не останавливающаяся ни предъ какими затрудненіями. Такимъ образомъ вы легко поймете какъ я могла попасть въ Боккъ.
Получивъ ваше письмо я точно съ неба упала и сказала мужу:
— Карлъ, въ литературѣ есть однако своего рода закорючки и затрудненія! Ну, скажи мнѣ на милость что мнѣ писать о столицѣ? описывать городскую желѣзную дорогу? новую стѣну Ботаническаго сада? электрическій свѣтъ въ Лейпцигской улицѣ? Правда, все это весьма ново, весьма современно, какъ обыкновенно выражаются, но какое понятіе имѣю я о такого рода предметахъ?
Карлъ также задумался, затѣмъ послѣ нѣкотораго размышленія сказалъ:
— Что ты скажешь на счетъ гранитной чаши предъ музеумомъ?
— Карлъ, это далеко не новость.
— Ну, а насчетъ памятника Старому Фрицу?
— Объ этомъ я подумаю.
Думала я думала, цѣлый день думала; пошла даже Unter den Linden и внимательно въ бинокль осмотрѣла памятникъ со всѣхъ сторонъ, но все же мнѣ пришлось признаться Карлу что я ровно ничего не умѣю сдѣлать со Старымъ Фрицемъ и рѣшительно не знаю что мнѣ о немъ написать.
— Ты не повѣришь, какъ трудно дается мнѣ наша столица, сказала я. — У меня до того разслабли и разболѣлись мозги, какъ будто они вовсе изъ силъ выбились, гоняясь за матеріаломъ для газетной статьи.
— Да зачѣмъ же ты такъ себя мучишь, Вильгельмина? нѣжно спросилъ меня мой Карлъ. — Нѣтъ никакой надобности писать о столицѣ!
— Ты такъ полагаешь! воскликнула я. — А что подумаетъ обо мнѣ г. редакторъ? Неужели еще разъ придется своимъ собственнымъ примѣромъ доказать что женщины неспособны къ умственному труду даже и въ томъ случаѣ когда у нихъ есть талантъ? О, нѣтъ, я знаю чѣмъ я обязана своему полу: завтра я снова отправлюсь на поиски.
Вечеромъ пришелъ дядя Фрицъ.
— Что съ вами случилось? спросилъ онъ, замѣтя нашу неразговорчивость.
— Да вотъ она хочетъ писать, а у нея нѣтъ матеріала, сказалъ Карлъ.
— Ну и прекрасно! воскликнулъ дядя Фрицъ.
— Что такое прекрасно? наскочила я на него. — Что ты этимъ желаешь сказать? ты хочешь обидѣть свою кровную сестру? Спрашиваю тебя, что такое прекрасно?
— Опомнись, Вильгельмъ, засмѣялся дядя Фрицъ (онъ часто называетъ меня Вильгельмомъ по старой памяти, когда мы еще въ дѣтствѣ играли съ нимъ въ солдатики). — Опомнись Вильгельмъ, чего ты кипятишься? я только хотѣлъ сказать что если тебѣ нечего писать, то слѣдовательно ты свободна и потому не отправиться ли намъ завтра въ Боккъ? Вотъ почему я и сказалъ «прекрасно!»
— И ты думаешь, я повѣрю твоему жалкому оправданію?
— Вильгельмина, вмѣшался мой Карлъ, — не отправиться ли вамъ въ самомъ дѣлѣ туда? Вѣдь и Боккъ также принадлежность нашей столицы, хоть и на самомъ концѣ Берлина.
— Я туда не пойду.
— Краузе туда также отправляются.
— Онъ или она?
— Оба. У нихъ въ домѣ гость которому они желаютъ показать Берлинъ.
— Мущина или женщина?
— Женщина.
— Старая или молодая?
— Разумѣется, молодая, Вильгельмъ!
«Ага», подумала я, «это не спроста дядя Фрицъ называетъ тебя Вильгельмомъ и приглашаетъ сопутствовать ему при посѣщеніи увеселительнаго заведенія; тутъ что-нибудь да кроется.»
— Да, дорогой мой Карлъ, сказала я вслухъ, — можетъ-бытъ ты и правъ, весьма возможно что Боккъ доставитъ мнѣ матеріалъ для статьи. А если фрау Краузе ѣдетъ, то и я пожалуй рѣшусь присоединиться къ вашему обществу.
Мы уговорились что на слѣдующій день дядя Фрицъ зайдетъ за нами около пяти часовъ вечера, и затѣмъ въ обычный часъ мы отправились спать. Но покоя я не обрѣла себѣ въ постели, потому что гостья Краузе какъ кошмаръ преслѣдовала меня всю ночь. Кто можетъ пріѣхать гостить къ Краузе? а вѣдь дядя Фрицъ способенъ очертя голову влюбиться въ кого попало!..
Итакъ, на другой день вечеромъ мы отправились въ Боккъ. Дядя Фрицъ весьма обязательно взялъ намъ всѣмъ троимъ входные билеты, и мы вошли. Счастье что я не нервная женщина! Вообразите себѣ двѣ громадныя залы которыя сходятся между собою подъ угломъ, — мы какъ разъ очутились на этомъ перекресткѣ, такъ что одна зала у васъ была по правую, другая по лѣвую руку, — въ обѣихъ залахъ стоятъ густыя голубоватыя облака табачнаго дыма, съ потолка же залы ярко освѣщены газовыми люстрами, толпы народа здѣсь несмѣтныя; въ общемъ — наверху свѣтло, въ серединѣ голубовато-сѣро, а внизу совсѣмъ черно. Не ожидавшаго ничего подобнаго, вошедшаго сюда посѣтителя сразу оглушаетъ ужаснѣйшій гулъ; вошедшій останавливается въ нерѣшительности какъ ему быть: оставаться ли здѣсь или скорѣе бѣжать вонъ. Шумъ и гамъ здѣсь невообразимые, — разомъ играютъ два большіе оркестра и затѣмъ шумитъ и грохочетъ вся собравшаяся здѣсь толпа: кто поетъ, кто звонитъ, кто колотитъ палкой по столу, кто просто оретъ что есть мочи, но рѣшительно ни одинъ человѣкъ не сидитъ смирно; а вѣдь здѣсь цѣлыя тысячи народа — настоящій адъ кромѣшный! «О Господи», думалось мнѣ, «какъ бы поскорѣе выбраться отсюда!»
Но надобно было найти Краузе. Хотя дядя Фрицъ и не особенно жаловалъ ихъ, но теперь тотчасъ же разыскалъ, и мы присѣли къ одному столику съ ними. Но прежде чѣмъ я успѣла занять свое мѣсто, мнѣ кто-то пронзительно завизжадъ на самое ухо: «гдѣ Науке?» и предъ самымъ моимъ носомъ на свуркѣ запрыгала и завертѣлась кукла. Куколъ этихъ здѣсь называютъ «Науке» и покупаютъ ихъ у мѣстныхъ разнощиковъ. Шутка эта меня страшно взбѣсила, но я не посмѣла ничего сказать, а напротивъ того должна была еще дружелюбно улыбнуться, потому что въ Боккѣ ни по какому поводу нельзя выражать своего неудовольствія, здѣсь всѣ равны, всѣ братья и сестры между собою. О, чего только я здѣсь не насмотрѣлась!
Къ счастью, въ вашей залѣ, какъ только мы заняли свои мѣста, музыка смолкла, но въ сосѣдней продолжалась та же адская трескотня. Несмотря на шумъ, намъ наконецъ удалось поздороваться и перекинуться нѣсколькими словами съ Краузе. Гостья ихъ была вмѣстѣ съ ними; рекомендуя мнѣ ее назвали фрейлейнъ Эрика Люнне изъ Лингена-на-Эмсѣ. Первымъ моимъ впечатлѣніемъ было — недурна; вторымъ — попахиваетъ немножко провинціей, но мило, очень мило одѣта. Только есть ли за нею что? Сколько мнѣ извѣстно, эти Люнне родня самой Краузе, ну а за нею мужъ получилъ совершенные пустяки. Непремѣнно надобно будетъ узнать, есть ли у нея по крайней мѣрѣ столько же сколько у самого дяди Фрица, потому что съ тѣми средствами на которыя можно было бы жить даже блестящимъ образомъ въ Лингенѣ, едва сведешь концы съ концами въ Берлинѣ.
Но особенно меня удручало то что Краузе до приторности была любезна и какъ-то особенно самоувѣренна съ дядей Фрицемъ. Я тотчасъ же сообразила на что она мѣтитъ и что считаетъ дѣломъ уже почти рѣшеннымъ. Иначе зачѣмъ бы ей ежеминутно спрашивать: «Ну, Эрика, какъ тебѣ нравится Берлинъ? Ты вѣроятно охотно бы осталась жить въ столицѣ еслибы кто-нибудь вздумалъ тебя здѣсь приковать?» и зачѣмъ бы ей иначе при этихъ словахъ подталкивать локтемъ дядю Фрица?
Я только-что хотѣла замѣтить ей что дядя Фрицъ безъ моего согласія никогда не рѣшится сдѣлать своего выбора, какъ вдругъ музыка заиграла Бокке-вальсъ, и я въ первый разъ въ жизни поняла что собственно значитъ содомъ. Всѣ разомъ кричали, визжали, шумѣли, стучали, свистали, и все въ тактъ музыкѣ. Кое-кто даже танцевалъ, причемъ на дамахъ были надѣты пестрые бумажные колпачки, и на мущинахъ какія-то чудныя шляпы.
Фрейлейнъ Эрика безмолвно съ выраженіемъ ужаса и недоумѣнія смотрѣла на бѣсновавшуюся толпу и не притрогивалась къ стоявшему предъ ней пиву. Дядя Фрицъ нѣсколько разъ украдкой взглядывалъ на нее, но вообще дѣлалъ видъ будто не обращаетъ на нее ровно никакого вниманія; да вѣдь я-то его знаю насквозь!
Когда потомъ онъ предложилъ Карлу пройтись по залѣ чтобы посмотрѣть нѣтъ ли кого изъ знакомыхъ, я замѣтила какъ Эрика слѣдила за нимъ глазами и какъ сразу отуманилось ея личико. Я обернулась поглядѣть какъ танцуютъ дамы въ пестрыхъ колпачкахъ и, къ удивленію своему увидала что онѣ безцеремонно обращаются не только съ дядей Фрицомъ, во начинаютъ заигрывать даже и съ моимъ Карломъ. Тутъ ужь я не вытерпѣла, вскочила и стала протискиваться сквозь толпу; но дамы въ колпачкахъ завертѣли у меня предъ глазами своихъ куколъ и принялись пронзительно кричать насмѣхаясь «гдѣ Науке?»
— Карлъ, идемъ домой!
— Карлъ останется съ вами, визжали дамы, — Карлъ очень милъ!
Я была взбѣшена, и совсѣмъ не сознавая что дѣлаю, вырвала у одной изъ нихъ ея Науке… но тутъ поднялся страшный гвалтъ. Что именно произошло я хорошенько не знаю; помню только что Карлъ держалъ мою сторону, что всѣ эти люди стали медленно надвигаться на васъ, и мы наконецъ очутились на свѣжемъ воздухѣ. Счастье еще что на Карлѣ былъ его старый цилиндръ, новаго было бы слишкомъ жаль.
— Гдѣ Фрицъ? со злобой закричала я. — Это онъ такъ подвелъ васъ!
Дядя Фрицъ пришелъ и, вмѣсто того чтобы самому просить у меня прощенья, началъ меня же упрекать въ случившемся: кто де отправляется въ Боккъ, тотъ долженъ подчиняться здѣшнимъ обычаямъ и не заводить скандаловъ.
— Ну ужь которая бы изъ этихъ особъ ни тронула моего Карла, я съ каждою изъ нихъ сцѣплюсь!
— Это ребячество!
— Ребячество? отлично. Ужь лучше ребячиться чѣмъ слѣдовать принятому здѣсь тону. Твоя нареченная должно-быть здѣсь манерамъ учится? Поздравляю!
Отъ роду не видала я такого сердитаго взгляда у дяди Фрица какъ послѣ моихъ словъ. Но наружно онъ все-таки оставался спокоенъ.
— Я надѣялся что ты возьмешь молодую дѣвушку подъ свое покровительство, разъ ужь Краузе такъ безразсудно завезли ее сюда, а ты вмѣсто того, по обыкновенію впрочемъ, сама безумствуешь.
— Что мнѣ за дѣло до твоихъ любовныхъ похожденій! злобно воскликнула я. — Предупреждаю тебя однако что я эту посѣтительницу увеселительныхъ заведеній на порогъ моего дома не пущу.
Я видѣла какъ дядя Фрицъ гнѣвно стиснулъ руки, даже суставы у него хрустнули, но онъ все-таки смолчалъ, круто повернулся на каблукахъ и опять вошелъ въ Боккъ.
Карлъ также молчалъ всю дорогу домой.
Я точно сквозь потолокъ провалилась, такъ быстро промелькнуло предо мною все случившееся. Несмотря на то, мнѣ показалось что въ ту минуту какъ мы направлялись къ выходу, я видѣла г. Феликса, нашего Тегельскаго героя, подъ руку съ женщиной въ красномъ бумажномъ колпачкѣ.
Было ли это игрой моего воображенія или дѣйствительностью?
Я спросила Карла, не видалъ ли также и онъ этого молодаго человѣка.
— Предоставь молодежи перебѣситься. Что тебѣ за дѣло?
— Такъ это былъ онъ?
— Ручаться не стану, можетъ-быть и онъ.
Свадьба.
правитьЗачѣмъ вы не пріѣхали на свадьбу моей младшей дочери съ Dr. Вренцхеномъ? Можетъ-быть вы были заняты какою-нибудь статьей или еще прежде куда-нибудь были приглашены? или можетъ-быть вы вообще противъ свадебъ? Во всякомъ случаѣ очень жаль что васъ не было, вы бы весело провели время, хотя у меня самой и было очень тяжело на сердцѣ, потому что мать никогда не въ силахъ веселиться на свадьбѣ своей дочери. Положимъ, мать невѣсты улыбается, у нея довольный видъ въ ея новомъ шелковомъ бордо платьѣ обшитомъ настоящими кружевами, она говоритъ что она счастлива, но въ глубинѣ души она терзается, въ сердцѣ у нея разцвѣтаютъ не розы, а шипы и терніе.
А сколько всякихъ хлопотъ предъ свадьбой! Вопервыхъ, устройство квартиры молодыхъ. Это разумѣется не особенно трудно если женихъ во всемъ полагается на усмотрѣніе заботливой тещи которая только и думаетъ что о его благѣ; но если онъ упрямъ, если онъ споритъ противъ всякой очевидности, если онъ упорствуетъ даже противъ самаго необходимаго, находя, напримѣръ, что обѣденный столъ на двадцать четыре человѣка безумная роскошь, что для женинаго письменнаго стола нѣтъ мѣста въ домѣ, то поневолѣ приходится ежеминутно раздражаться изъ-за каждой бездѣлицы. Я согласна съ нимъ что его теперешняя квартира нѣсколько переполнена мебелью, но вѣдь слѣдуетъ же ему подумать о томъ чтобы занять и верхній этажъ; онъ не дѣлаетъ этого только на зло мнѣ. И ни одной парадной комнаты! Неслыханно!
Самая большая комната обращена въ спальню, — гигіена, видите ли, этого требуетъ! Что за безполезное нововведеніе? Росли же мы и жили безо всякой гигіены.
Хоть я и много боролась сама съ собою, но все же не могла удержаться чтобы не сказать своему будущему зятю:
— Желаю вамъ, любезный докторъ, всякаго счастія съ вашими новыми воззрѣніями. Что же касается моей дочери, то пусть она знаетъ что двери старомоднаго родительскаго дома для нея открыты всегда, будь то хотя бы въ двѣнадцать часовъ ночи!
На это онъ пробормоталъ мнѣ что-то чего я даже и не разобрала. Полагаю что бормоталъ онъ на свою же голову потому что всякому человѣческому терпѣнію бываетъ конецъ, его можно сравнить съ бочкой имѣющею весьма тонкія стѣнки.
Далѣе я надѣялась что въ концѣ концовъ онъ все-таки рѣшится сдѣлать маленькое путешествіе послѣ своей свадьбы, такъ какъ я намекнула ему что даже и кухарки послѣ свадьбы отправляются хоть въ Бернау или Бизенталь; нo отъ ни на что не поддавался и объявилъ что его врачебныя обязанности лишаютъ его всякой возможности предпринять какія бы то ни было путешествія, тѣмъ болѣе что въ данное время у него есть трудно больной котораго ему бросить нельзя, а поставить на ноги, вылѣчить, составляетъ его докторскую гордость. И опять, какъ я не спорила, какъ ни упрямилась, все-таки пришлось уступить ему.
Затѣмъ начались разсужденія кого слѣдуетъ, кого не слѣдуетъ приглашать на свадьбу. У него свои, у насъ свои знакомые. Еслибы мой Карлъ не былъ удивительно снисходителенъ и не сказалъ бы: «лучше послать нѣсколько лишнихъ приглашеній чѣмъ кого-нибудь обойти», мы и до сихъ поръ еще обсуждали бы этотъ трудный вопросъ. Такимъ образомъ и одиннадцати медицинскимъ друзьямъ доктора также были отправлены приглашенія на свадьбу ихъ собрата. Надобно же было запастись кавалерами для танцевъ.
Разумѣется, Краузе были также въ числѣ приглашенныхъ. На другой день по полученіи приглашенія фрау Краузе пришла спросить меня, можно ли ей взять съ собой также и своего маленькаго Эдуарда, такъ какъ онъ никогда еще не былъ на свадьбѣ и страшно радуется мысли что и онъ также будетъ въ числѣ гостей.
— Милѣйшая моя фрау Краузе, сказала я, — мы разчитывали только на взрослыхъ, и нельзя же намъ теперь хлопотать для дѣтей изъ-за одного только вашего мальчугана.
Это ей не особенно понравилось; нo со времени нашей жизни въ Тегелѣ я узнала всю гнусность природы этого ребенка (между прочимъ, онъ потихоньку страшно мучалъ Мука и его зажарили главнымъ образомъ для того чтобъ избавить несчастнаго звѣрка отъ ужасной жизни въ рукахъ Эдуарда) и потому меня нимало не тронула печальная гримаса его матери. За то въ утѣшеніе я предложила ей привезти съ собой свою гостью, фрейлейнъ Эрику изъ Лингена-на-Эмсѣ, хотя я отлично видѣла что она мѣтитъ за нашего дядю Фрица. По этому поводу я впрочемъ серіозно поговорила съ дядей Фрицемъ и между прочимъ сказала ему:
— Намъ невозможно теперь вступать въ родство съ Краузе, теперь у насъ въ семьѣ будетъ докторъ, и потому знай и помни что этотъ верескъ[4] цвѣтетъ не для тебя.
— Не безпокойся, Вильгельмъ, отвѣчалъ дядя Фрицъ, — какъ только чрезъ Берлинъ будетъ проѣзжать какая-нибудь принцесса, я непремѣнно сдѣлаю ей предложеніе и надѣюсь что такая невѣстка будетъ какъ разъ тебѣ по сердцу.
Разумѣется, это была съ его стороны шутка. Ужь я знаю его; если онъ что вобьетъ себѣ въ голову, съ нимъ ничего не подѣлаешь, и вообще онъ часто нарочно поступаетъ наперекоръ тому что я и благоразумнымъ ала справедлавымъ.
Я была очень довольна что докторъ наотрѣзъ отказался отъ дѣвичника, а то фрау Краузе не преминула бы воспользоваться удобнымъ случаемъ чтобы во всемъ блескѣ показать дядѣ Фрицу свой верескъ! Весьма даже возможно что она явилась бы на дѣвичнакъ парочкой: она — эмскою ундиной, а онъ — здѣшнимъ водянымъ, а у г. Клейнеса навѣрное бы хватало наглости сочинить имъ на этотъ случай какойнабудь нгривый стишокъ. Къ счастью, ничего подобнаго не могло теперь случаться.
Неудивительно что среди всѣхъ этихъ хлопотъ и заботъ я совсѣмъ замоталась, а Карлъ говорилъ что былъ бы даже доволенъ еслибы свадьба уже миновала, а я бы уже снова вошла въ свою обычную колею.
Наконецъ, день свадьбы насталъ: для очень многихъ людей обыкновенный рабочій день, для меня день страха и волненія, а для моей дочери торжественный, радостный день. Эмми была олицетвореніемъ счастія. Когда въ это утро, здороваясь со мною, она крѣпко обняла меня, нѣсколько разъ горячо поцѣловала и заглянула мнѣ въ глаза своимъ сіяющимъ отъ счастія взоромъ, какъ будто вся лежавшая предъ нею будущность была сплошь свѣтъ и радость, какъ будто путь по которому она сбиралась идти рука объ руку съ докторомъ былъ ровнымъ и гладкимъ путемъ, съ котораго заботливые ангелы убрала всякіе камни и терніе, мою душу также осѣнила надежда что въ будущемъ мою Эмми ожидаетъ только все свѣтлое и радостное. Но что такое надежда? Сладкая приправа къ горечи человѣческой жизни.
Ровно въ часъ къ намъ явился докторъ со своимъ другомъ, Dr. Паберомъ, который долженъ былъ быть свидѣтелемъ съ его стороны, и увезъ Эмми къ нотаріусу. Мой Карлъ и дядя Фрицъ также въ качествѣ свидѣтелей отправилась вмѣстѣ съ ними. Что касается меня, то я осталась дома, потому что у меня было важное и спѣшное дѣло.
Неужели же моя дѣвочка вступитъ въ новую жизнь безо всякой поэтической обстановки? Нѣтъ, надобно ее чѣмъ-нибудь вознаградить за то что она будетъ лишена свадебнаго путешествія; я задумала тайкомъ отъ нея и отъ доктора убрать всю ихъ квартиру живыми цвѣтами. Эта счастливая мысль пришла въ голову Августѣ Вейгельтъ, она же и помогла мнѣ привести эту мысль въ исполненіе въ то время какъ дочь моя давала слово доктору предъ лицомъ безчувственнаго нотаріуса. Лѣстницу и двери мы украсили гирляндами, маленькую пріемную превратили въ настоящій цвѣтникъ, а изъ спальни устроили нѣчто въ родѣ пальмовой теплицы. Въ общемъ видъ былъ очарователенъ; Августа сказала что въ жизни своей не видѣла ничего восхитительнѣе. Покрывала на постеляхъ были чисты словно только-что выпавшій снѣгъ и такъ и сверкали своею бѣлизной сквозь темную листву пальмъ, пирамидально возвышавшихся вокругъ постелей.
— При вечернемъ освѣщеніи это будетъ еще чудеснѣе, точно волшебная картина изъ Тысячи и одной ночи.
— Да это въ самомъ дѣлѣ сказочно великолѣпно! подтвердила и Августа. — жаль только что отъ кадокъ съ растеніями такъ сильно пахнетъ сырою землей.
— Знаешь ли что, Августа! воскликнула я, — бѣги скорѣе въ парфюмерный магазинъ и купи флёрдоранжевой эссенціи. Мы опрыскаемъ ею растенія, и молодыя, войдя сюда, вообразятъ что они находятся въ Ниццѣ. Я была въ Италіи и по собственному опыту знаю какъ пріятно благоуханіе fleurs d’orange.
Августѣ мое предложеніе очень понравилось; я дала ей марку, и она стремглавъ полетѣла за эссенціей.
Пока она бѣгала, я еще разъ все въ домѣ внимательно осмотрѣла и собственными глазами убѣдилась въ томъ что все въ порядкѣ и ни въ чемъ нѣтъ недостатка. Квартирка смотрѣла настоящею игрушкой, такъ все въ ней было мило и прелестно.
Августа скоро вернулась; запахъ сырой земли мы задушили эссенціей и затѣмъ поспѣшили уйти, такъ какъ дома насъ ждалъ еще завтракъ: собраться въ церковь было назначено въ четыре часа, а затѣмъ свадебный пиръ долженъ былъ происходить не у насъ дома, а въ англійской гостиницѣ.
Когда мы пришли, мущины уже успѣли вернуться и притомъ страшно голодные. Dr. Паберъ сказалъ мнѣ нѣсколько любезныхъ словъ и поздравилъ меня; поздравленіе это я приняла нѣсколько холодно и высокомѣрно, тѣмъ болѣе что дядя Фрицъ все называлъ Эмми фрау докторшей и ко всей церемоніи относился слишкомъ легко, какъ бы шутя. Эмми держала себя какъ и обыкновенно когда у насъ бывалъ докторъ, а между тѣмъ она вѣдь уже замужемъ! Самъ докторъ Вренцхенъ велъ себя очень сдержанно и скромно, и это мнѣ понравилось. Не могъ же онъ въ самомъ дѣлѣ не созвать наконецъ какую онъ беретъ на себя отвѣтственность женясь на такой молодой и прелестной дѣвушкѣ.
Завтракъ прошелъ очень весело. Dr. Паберъ провозгласилъ тостъ за здоровье новобрачныхъ; всѣ пили, оживленно разговаривали и шутили пока не настало время заняться туалетомъ.
Между тѣмъ всѣ приносили свадебные подарки новобрачнымъ, въ томъ числѣ были разумѣется и весьма полезные и вовсе безполезные предметы, какъ напримѣръ двѣ холодилки для шампанскаго, на что онѣ, если Dr. Вренцхенъ рѣшительно отказывается покупать его на свой счетъ? Одинъ изъ одиннадцати докторовъ, пріятелей жениха, подарилъ новобрачнымъ прекрасные серебряные подсвѣчники, а г. Клейнесъ привезъ имъ маленькій акваріумъ съ золотыми рыбками, которымъ онъ навѣрное успѣетъ побѣдить предубѣжденіе Эмми. Какъ разъ въ ту минуту какъ новобрачные садились въ карету чтобъ ѣхать въ церковь, надзирательша прислала Эмми великолѣпный букетъ изъ миртъ и fleurs d’orange.
Какъ красивы были женихъ и невѣста въ парадной каретѣ! Не могло быть невѣсты прелестнѣе Эмми въ ея бѣломъ платьѣ съ прозрачнымъ вуалемъ и зеленымъ вѣнкомъ на головѣ; а докторъ, одѣтый съ головы до ногъ во все новое, имѣлъ такой сосредоточенно-благоговѣйный видъ что напоминалъ собою молитвенникъ въ новомъ переплетѣ. Въ наружности его ни къ чему нельзя было придраться, все было прекрасно.
Далѣе молодыя дѣвушки, подруги невѣсты, съ букетами въ рукахъ, дамы въ изящныхъ туалетахъ, мущины во фракахъ и бѣлыхъ галстукахъ… въ общемъ картина возбуждающая тихій восторгъ. Я не воображала даже что все будетъ такъ великолѣпно. Въ то время какъ мы ѣхали въ церковь, всѣ жители Ландбергерской улицы повыставили головы изъ оконъ чтобы поглазѣть на насъ.
Глядя на мою дочь и ея жениха въ то время какъ они стояли предъ алтаремъ, я окончательно умилилась душой. Но мать не можетъ не задумываться о будущности своей дочери. Будетъ ли докторъ подобно моему Карлу всегда добръ и внимателенъ къ своей женѣ? А что если они вдругъ охладѣютъ другъ къ другу и счастье навѣки улетитъ отъ нихъ? что тогда будетъ?
Тотъ же самый священникъ что конфирмовалъ Эмми благословлялъ и ея бракъ. Любовь не преходитъ никогда, говорилъ онъ, ее можно сравнить съ солнцемъ которое свѣтло и ясно восходитъ и затѣмъ безпрепятственно совершаетъ свой дневной путь; если облака иногда и затемняютъ его, оно побѣдоносно разгоняетъ ихъ и только вечеромъ тихо гаснетъ въ сіяніи своихъ огненныхъ лучей. Такова и любовь человѣческая. Еще прекраснѣе, еще возвышеннѣе любовь божественная, она никогда не угасаетъ, хотя намъ во время нашихъ земныхъ невзгодъ и кажется иногда что любовь Божія къ намъ изсякла; но когда мы твердо въ нее вѣримъ, сладостная надежда никогда васъ не покидаетъ, всѣ страданія и горести смягчаются вѣчною любовью. Затѣмъ онъ перешелъ къ призванію врача: оно часто отрываетъ его отъ жены, но она не должна роптать на это, а напротивъ того, должна благословлять тотъ путь который ведетъ ея мужа къ больнымъ и страждущимъ. Доктору же онъ сказалъ что его обязанность нѣжною любовью, глубокою преданностью стараться вознаградить ту которая съ полнымъ довѣріемъ идетъ за нимъ, ради сего оставляя нѣжно любимыхъ ею родителей.
Въ ту минуту какъ они обмѣнивались кольцами и пасторъ соединялъ ихъ руки, солнышко заглянуло въ боковое окно и золотистымъ лучомъ ярко освѣтило молодую чету. Въ то же время органъ огласилъ церковные своды радостнымъ торжественнымъ гимномъ. Я невольно почувствовала въ душѣ нѣкоторое облегченіе и подумала: «Господь все устраиваетъ къ лучшему, впрочемъ и ты, Вильгельмина, также со своей стороны не зѣвай».
Начались поздравленія, поцѣлуи, рукопожатія; солнце весело свѣтило, органъ продолжалъ играть радостный гимнъ.
Въ ту минуту какъ мы уже сбирались уѣзжать, вдругъ подбѣжала ко мнѣ Эмми и торопливо шепнула мнѣ на ухо:
— Пожалуста, мама, будь такъ добра, возьми мой букетъ, а мнѣ отдай свой.
— Зачѣмъ, Эмми?
— Да развѣ ты не видишь что въ немъ есть fleur d’orange?
— Да… во…
— Развѣ ты не знаешь, мама, что Францъ не выноситъ запаха этихъ цвѣтовъ? у него сейчасъ же начинаетъ отъ нихъ болѣть голова!
Карета молодыхъ отъѣхала, а я все еще какъ окаменѣлая стояла посреди церкви. "Господи Боже мой, " думала я, «а мы-то опрыскали флердоранжевою эссенціей всѣ растенія въ спальнѣ»…
— Августа, Августа! закричала я, — непремѣнно нужно хорошенько провѣтрить комнаты!…
Какъ ужь я добралась до Англійской гостиницы, я и сама не знаю, мысленно я только и дѣлала что настежъ отворяла окна въ квартирѣ доктора, ни о чемъ болѣе высокомъ я не была въ состояніи помышлять въ то время. Наконецъ сѣли за столъ. Всѣ остались весьма довольны угощеніемъ, выпили тоже изрядно какъ и слѣдовало на свадебномъ пиру. Я одна никакъ не могла принять участіе въ общемъ веселіи и оживленіи, кушаній я едва-едва касалась и то лишь только затѣмъ чтобы знать хорошо ли они состряпаны. Наѣсться какъ слѣдуетъ досыта разумѣется я не могла.
За обѣдомъ я сидѣла въ довольно пріятномъ обществѣ. Къ столу меня велъ старый Вренцхенъ, а мой Карлъ подалъ руку докторовой матери. Она очень милая и пріятная особа и весьма высоко цѣнитъ дарованія своего сына. Она очень много разказывала мнѣ о дѣтствѣ и юности доктора, о томъ какъ блистательно онъ прошелъ гимназическій курсъ, какъ у него всегда были лучшія отмѣтки, какъ усердно и основательно онъ занимался въ университетѣ и какъ въ то же время онъ былъ всегда веселъ и неиспорченъ. Все это я слушала съ большимъ удовольствіемъ, но тѣмъ не менѣе внутренно говорила самой себѣ: «къ чему хорошія гимназическія отмѣтки и основательныя университетскія занятія могутъ служить въ бракѣ? Вѣдь бракъ совсѣмъ иное дѣло!»
Эмми и докторъ были восхитительно красивы среди зелени и цвѣтовъ раскошныхъ букетовъ, которыми въ честь ихъ былъ убранъ столъ; но всякій разъ какъ я взглядывала на эти букеты, у меня кошки скребли на сердцѣ, потому что цвѣты напоминали мнѣ о флердораижевой эссенціи. Правда, добрая душа, Августа, клятвенно завѣряла меня въ томъ что всѣ окна отворены настежъ и что запахъ уже почти весь улетучился; но тѣмъ не менѣе тревога моя не стихала. Мнѣ даже приходило было за мысль приказать садоваику увезти всѣ растенія обратно, но сдѣлать это было невозможно: что подумали бы сосѣди? И кромѣ того, растенія были взяты мною на недѣлю и даже деньги впередъ заплачены.
Но какъ бы то ни было, обѣденный столъ былъ великолѣпенъ. Однихъ докторовъ, высокое умственное развитіе коихъ замѣтно даже издали, сидѣло за нимъ, кромѣ жениха, цѣлыхъ одиннадцать человѣкъ. Они сидѣли въ перемежку съ молодыми, прелестными дѣвицами и элегантными дамами, возсѣдалъ здѣсь также и полицейскій надзиратель въ новомъ парадномъ мундирѣ и множество другихъ нарядныхъ гостей. Правда, на г. Вейгельтѣ былъ фракъ нѣсколько страннаго покроя, а бѣлый его галстукъ Августа чуть-чуть пересинила, потому что она стираетъ всю мелочь въ маленькой лоханкѣ, но за то у него былъ такой веселый видъ, онъ такъ пріятно всему и всѣмъ улыбался что никому не могло и въ голову придти обратить вниманіе на его костюмъ. Да вѣдь къ тому же у него и средствъ нѣтъ чтобы тратить ихъ на наряды.
За то дядя Фрицъ съ головы до могъ былъ въ высшей степени элегантенъ: самый новомодный фракъ и въ первый разъ надѣтыя лаковыя ботинки. Для меня или новобрачныхъ онъ разумѣется и не подумалъ бы такъ тратиться, но ради чудныхъ глазъ своей сосѣдки дѣло совсѣмъ иное. А она, Эрика, держала себя такъ какъ будто пригласительные билеты на ихъ свадьбу уже были напечатаны! Всякій разъ какъ кто-нибудь звонилъ ножомъ по своему стакану, выражая этимъ что желаетъ сказать рѣчь, сердце у меня такъ и замирало отъ смертельной боязни: «вотъ-вотъ сейчасъ публично объявятъ ихъ женихомъ и невѣстой» и кусокъ становился у меня поперекъ горла.
А другая помолвка, о которой я такъ пламенно мечтала, никакъ не могла состояться сегодня. Еще задолго до свадьбы я написала и даже весьма выразительно пригласительную записку г. Феликсу, но онъ отказался быть на бракосочетаніи моей дочери. Что бы это могло значить? Можетъ-быть ему неловко что намедни мы встрѣтили его въ Боккѣ не въ особенно приличномъ обществѣ? Но почему же молодому человѣку какъ-нибудь и не побывать въ Боккѣ? Вѣдь мы же и сами тамъ были! Когда я сообщила Бетти объ отказѣ г. Феликса, она не сказала ни слова, но поблѣднѣла страшно, поблѣднѣла какъ смерть, такъ что я даже за нее испугалась. Вслѣдъ затѣмъ она какъ будто успокоилась и даже попыталась улыбнуться. Потомъ она ушла къ себѣ въ комнату и стала рыться въ своемъ комодѣ; когда же она снова сошла внизъ, то была какъ и обыкновенно. Но что же такое могло случиться? Не можетъ же быть чтобъ онъ чувствовалъ ко мнѣ презрѣніе за то что въ ту пору мнѣ пришлось помимо собственной воли оставить Боккъ?
За обѣдомъ я посадила рядомъ съ Бетти г. Клейнеса, и она повидимому оживленно бесѣдовала съ нимъ. Въ послѣдствіи, впрочемъ, она говорила мнѣ что только наполовину понимала его остроты, многія изъ нихъ для нея были даже и вовсе непонятны, а нѣкоторыя онъ говорилъ съ набитымъ пищей ртомъ. Бываютъ же люди которые успѣваютъ и ротъ себѣ набивать и безостановочно болтать въ одно и то же время.
Было предложено множество тостовъ, торжественныхъ и шутливыхъ, а много рѣчей начиналось и не кончалось, потому что ораторы никакъ не умѣли договориться до того что именно желали сказать. Dr. Паберъ говорилъ отъ лица всѣхъ своихъ сотоварищей и выразилъ надежду на то что докторъ среди своего новаго счастія не забудетъ своихъ старыхъ друзей и ихъ оживленныхъ пріятельскихъ вечеровъ съ научными цѣлями. Докторъ отвѣчалъ ему. Онъ обѣщалъ всегда высоко цѣнить дружбу своихъ товарищей по гимназіи и университету, а жена его безо всякаго сомнѣнія будетъ согласна на то чтобъ онъ продолжалъ заниматься наукой въ своемъ кружкѣ. И это онъ объявилъ совершенно хладнокровно предъ всѣми гостями! Науку ихъ я знаю, картежная игра! Но вѣдь все это послѣдствія усердныхъ гимназическихъ и университетскихъ занятій. Могутъ ли его хорошія отмѣтки дать счастіе нашей Эмми, особенно когда онъ самъ уйдетъ въ трактиръ, а ее броситъ одну дома? Никогда!
Между блюдами пѣлись застольныя пѣсни, нарочно сочиненныя по случаю сегодняшняго торжества. Людямъ образованнымъ, будь у нихъ только досугъ, не трудно сочинять стихи. Однако пѣсня которую г. Клейнесъ вздумалъ сочинить въ честь новобрачной была нелѣпа до невозможности. Всѣ молодыя дѣвицы и дамы, съ которыми знакомы мои дочери, женщины вполнѣ благовоспитанныя, принадлежащія къ весьма почтеннымъ семействамъ, и вдругъ предъ ними-то рѣшился г. Клейнесъ пѣть свою лишенную всякаго смысла и приличія чепуху! Къ счастію, къ словамъ этой галиматьи невозможно было подобрать никакой мелодіи, и у меня словно гора съ плечъ свалилась когда мой Карлъ поднялся съ мѣста и предложилъ прекратить пѣсню которая никакъ не ладилась. Послѣ обѣда я высказала г. Клейнесу свое мнѣніе и объявила ему что онъ воленъ сколько ему угодно сочинять куплетовъ для разныхъ газетъ легкаго направленія, но что для семейныхъ кружковъ его стихи совершенно неприличны.
Я была рада когда наконецъ встали изъ-за стола, и такимъ образомъ уже не могло болѣе представиться удобнаго случая для объявленія о помолвкѣ дяди Фрица. Пока убирали столъ, мы пили въ сосѣдней комнатѣ кофе, а затѣмъ начался балъ.
Его открыли Эмми и Dr. Вренцхенъ, за ними послѣдовали всѣ одиннадцать докторовъ съ подругами невѣсты и нѣкоторыми молоденькими дамами. Дядя Фрицъ, распорядитель всего торжества, устроилъ это нарочно, говоря что любопытно посмотрѣть какъ цѣлая дюжина докторовъ, всѣ заразъ, примутся плясать. Дѣйствительно, случай былъ единственный.
Старшіе также принимали нѣкоторое участіе въ танцахъ. Мы съ Карломъ протанцовали вальсъ въ воспоминаніе нашей собственной свадьбы.
— Карлъ, сказала я, — мы оба съ тобой стали погрузнѣе чѣмъ были въ то время.
— Но счастливы попрежнему! отвѣчалъ онъ.
Я промолчала. Въ эту минуту у меня не достало бы духа сообщить ему о всѣхъ своихъ треволненіяхъ. Нѣтъ, это было бы слишкомъ жестоко, да и кромѣ того развѣ мы женщины не родимся на свѣтъ для страданій?
Слѣдуетъ отдать полную справедливость одиннадцати докторамъ въ томъ что они оживляли все общество. Чѣмъ далѣе подвигалось время, тѣмъ болѣе забывали они свойственную ихъ профессіи серіозность и тѣмъ съ большимъ одушевленіемъ предавались веселью, какъ будто всѣ они снова превратились въ беззаботныхъ юношей-студентовъ. А какъ отлично умѣли они занимать дамъ! Да и правду сказать, человѣкъ развитой, ученый, всегда найдетъ о чемъ поговорить и кромѣ театра и погоды. Слѣдуетъ еще замѣтить и то что всѣ одиннадцать докторовъ чудесно танцуютъ; мнѣ, какъ хозяйкѣ, пришлось протанцовать поочереди съ каждымъ изъ нихъ.
Было уже довольно поздно, и нашъ докторъ задумалъ было сбираться домой. «Эмми такъ веселится», сказала я ему и стала его уговаривать остаться еще немножко, хотя бы до конца котильйона. Каждая минута провѣтриванія его квартиры была для меня дорога. Онъ согласился, и они остались.
Но вотъ случилось несчастье съ г. Вейгельтомъ. Правда, онъ очень слабъ на вино, но зачѣмъ же ему непремѣнно надо было танцовать съ самыми хорошенькими женщинами? Танцовалъ онъ съ надзирательшиной Милой и такъ разлюбезничался съ нею что самъ полицеймейстеръ принужденъ былъ вмѣшаться въ дѣло и приказать ему замолчать. Ему бы успокоиться и покончить съ танцами, а онъ все еще продолжалъ танцовать. Пригласилъ онъ Эрику и началъ какъ-то особенно нѣжничать съ нею, но тутъ явился дядя Фрицъ, схватилъ его за шиворотъ и увлекъ его въ комнату, гдѣ мущины прохлаждались разными винами. Что ужь они тамъ творили со злосчастнымъ Вейгельтомъ, доподлинно не знаю, но послѣ того съ нимъ сдѣлался какой-то ужасный припадокъ, какъ въ страшномъ перепугѣ передала мнѣ Августа. Онъ сидѣлъ точно пришибленный, называлъ себя жестокосердымъ отцомъ, который, чтобы самому принять участіе въ безумной оргіи, бросилъ своего сына одного дома; хоть бы поскорѣе его засыпали землей, Августа не въ силахъ будетъ простить его, и проч. и проч. Слава Богу, подъ рукой было одиннадцать докторовъ. Одинъ совѣтовалъ прибѣгнуть ко льду, другой дать больному чернаго кофе, третій рюмку вина, четвертый нашатырнаго спирта, пятый еще чего-то и т. д. Но г. Вейгельтъ не допускалъ къ себѣ ни одного изъ нихъ. Въ глубокомъ отчаяніи и смертельномъ страхѣ Августа притащила къ нему моего зятя. Къ нему Вейгельтъ отнесся довѣрчиво, но какъ только докторъ хотѣлъ отойти отъ него, онъ начиналъ хныкать, упрашивалъ не покидать его и крѣпко держалъ его за руку. А между тѣмъ молодымъ давно уже было пора отправляться домой, большинство гостей уже разъѣхалось. Какъ быть?
Но вѣдь не даромъ же зять мой докторъ и не даромъ было здѣсь еще одиннадцать врачей налицо!
— Нѣтъ ли съ кѣмъ шприца для морфія? спросилъ мой зять, и мгновенно полдюжины шприцевъ явилось къ его услугамъ.
Г. Вейгельта потыкали шприцемъ, и въ какія-нибудь десять минутъ довели его до совершенно безчувственнаго состоянія. Нѣсколько докторовъ снесли его словно тюкъ на извощика и повезли домой. Ужасно смотрѣть когда кого-нибудь въ такомъ видѣ везутъ домой.
Начинало уже свѣтать когда молодые уѣхали съ бала; они были изъ числа послѣднихъ отъѣзжавшихъ гостей.
— А свадьба была превеселая, сказалъ мой Карлъ, повертываясь въ своей постели на другой бокъ.
Веселая? О, да! разумѣется, для всѣхъ она была весела кромѣ меня. Солнце уже успѣло взойти прежде чѣмъ я забылась какою-то тяжелою полудремотой; но и эта полудремота длилась не долго, потому что дневныя заботы рано подняли меня съ постели.
Около девяти часовъ утра я отправилась къ Эмми. Долѣе оставаться дома я не могла, у меня было предчувствіе что случилось что-то ужасное; оно оправдалось: предчувствія мои никогда не обманываютъ меня.
Когда я позвонила и служанка отворила мнѣ дверь, я тотчасъ же догадалась что тамъ неладно, а когда вслѣдъ затѣмъ я спросила: «можно ли видѣть господъ», то въ отвѣтъ получила длинное предлинное «о, да, гжа докторша на верху…» Слѣдовательно одна! Поднимаюсь на верхъ. Вообразите же мой испугъ при видѣ моей дѣвочки! Господи Боже мой, что же это такое?! Она сидѣла за своемъ новомъ диванѣ, во вчерашнемъ бальномъ платьѣ и обливалась горючими слезами. Сердце мое такъ и сжалось отъ боли.
— Дитя мое, Эмми! воскликнула я. — Что съ тобою?
— Ахъ, мама, я самое несчастное существо въ мірѣ!
— Да что же случилось? неужто онъ поколотилъ тебя?
— Кто?
— Кто же другой какъ не твой муженекъ, этотъ ужаснѣйшій изо всѣхъ лицемѣровъ!
— Мама, ни слова противъ Франца! Онъ весь доброта и самоотверженіе. Оскорбляя его, ты тѣмъ самымъ оскорбляешь и меня.
Она проговорила это очень энергично и разомъ перестала плакать.
— Но, дитя мое, что же случилось съ тобою?
— Ты, ты одна во всемъ виновата! воскликнула она.
— Перестань, что ты говоришь! въ свою очередь воскликнула я. — Я виновата? Но въ чемъ же? Вотъ благодарность мнѣ за то что я такъ поэтически украсила цвѣтами вашъ домъ!
— Разумѣется, у тебя не было злаго умысла, съ упрекомъ сказала Эмми, — но зачѣмъ же ты всюду напрыскала fleura d’orange.
— Вотъ что! Ну что же онъ? Что твой мужъ?
— Когда мы пріѣхали, онъ очень любовался гирляндами на лѣстницѣ, потомъ взялъ меня за руку и повелъ въ гостиную. «Вотъ мы и у себя дома, дорогая моя женушка», сказалъ онъ, — «вмѣстѣ съ нами сюда вступило счастіе, и намъ остается только заботиться о томъ чтобъ ово никогда васъ не покидало.» Онъ обнялъ меня и поцѣловалъ. «Но почему это здѣсь такъ пахнетъ этимъ противнымъ fleurs d’orange?» вдругъ проговорилъ онъ, и мы принялись искать, но нигдѣ не нашли ни малѣйшаго признака этихъ цвѣтовъ. Наконецъ, онъ сообразилъ что это пальмы въ спальнѣ такъ сильно пахнутъ fleurs d’orange.
— Онъ очень сердился и бранился?
— Нѣтъ, только сказалъ: «Твоя мать разумѣется хотѣла сдѣлать намъ удовольствіе, но тѣмъ не менѣе слѣдуетъ куда-нибудь убрать эти растенія.»
— И вы позвали служанку?
— О нѣтъ, она ничего бы не могла одна сдѣлать и только бы насъ стѣсняла. Мы вмѣстѣ общими силами вытащили кадки въ корридоръ. Это было очень весело, и мы отъ души хохотали. Все было устроено, и онъ сказалъ что пріятно имѣть жену которая не боится труда….
— Ну и что жь?
— А тутъ вдругъ раздался громкій звонокъ, и ему пришлось отправиться къ своему трудно больному.
— Ну, въ этомъ, надѣюсь, я не виновата?
— «Я вернусь какъ только будетъ возможно», сказалъ онъ. «Я буду тебя ждать!» крикнула я ему вслѣдъ. И я ждала, ждала, а онъ все не возвращался. Я начала ходить взадъ и впередъ по комнатамъ, его все не было. Я стала глядѣть въ окно его кабинета, а его все нѣтъ какъ нѣтъ. Наконецъ я сѣла, а онъ все еще не возвращается. Я начала-было плакать, но удержалась, вспомнивъ прекрасныя слова пастора о высокомъ призваніи моего мужа. Я рѣшилась быть истинною женой доктора, но на сердцѣ у меня было очень, очень тяжело. Чтобы дать другое направленіе своимъ мыслямъ, я взяла съ полки книгу съ намѣреніемъ только перелистовать ее…
— Одну изъ его книгъ?
— Да, вотъ эту самую большую. Раскрываю и вдругъ вижу ободраннаго человѣка, такъ и вскрикнула отъ испуга.
— Вѣдь я же ему говорила чтобъ онъ эти старыя мерзкія книги убралъ на нижнюю полку!
— Вотъ тутъ-то на меня и напала тоска. Совершенно одна, кругомъ страшныя книги, о, какъ мнѣ было тяжело!
— Бѣдное дитя, это ужасно!
— Въ половинѣ седьмаго онъ прислалъ за своими инструментами и велѣлъ мнѣ передать что можетъ-быть ему придется дѣлать операцію. И вотъ до сихъ поръ онъ все еще не вернулся!
И она снова залилась самыми горькими слезами.
Нѣсколько погодя мнѣ однако удалось ее успокоить. Я помогла ей переодѣться въ утреннюю блузу и затѣмъ уговорила ее немножко прилечь. Она легла, и такъ какъ молодость все-таки беретъ свое, скоро крѣпко заснула.
Какъ только она уснула, я потихоньку прокралась внизъ и осмотрѣла ночной звонокъ. Оказалась простая проволока. «Зачѣмъ тебѣ дожидаться доктора, Вильгельмина?» сказала я себѣ. «Между вами только выйдетъ сцена изъ-за несостоявшагося свадебнаго путешествія и изъ-за его ужасныхъ книгъ. Ступай-ка лучше къ себѣ домой!»
Но прежде чѣмъ уйти я взяла изъ Эмминаго рабочаго столика ножницы, опять потихоньку сошла внизъ и перерѣзала проволоку у ночнаго звонка.
«Пускай теперь звонятъ сколько душѣ угодно!» сказала я и ушла.
Послѣ свадьбы.
правитьКакъ ни думай, какъ ни хлопочи, а безъ непріятностей и огорченій никогда не обойдешься, — таковъ ужь удѣлъ человѣческій.
Что надзирательша въ одномъ обществѣ сказала будто мы изъ чванства справляли свадьбу въ Англійской гостиницѣ, я ей охотно прощаю; между нами будь сказано, она сказала это только изъ зависти. Но она говорила также что у насъ шампанское было разбавлено сельтерскою водой… это уже наглая клевета. У насъ все было первый сортъ; ужъ если я даю какое-нибудь празднество, то даю его какъ слѣдуетъ. Желала бы я также знать, можно ли было бы сельтерскою водой довести одиннадцать докторовъ до такого безконечно веселаго состоянія?!
Но это самая наименьшая изъ постигшихъ меня непріятностей; несравненно большую непріятность мнѣ подстроила Краузе, а еще большую преподнесъ мнѣ дядя Фрицъ.
Я отказала Краузе въ исполненіи ея желанія привезти съ собою маленькаго Эдуарда, потому что свадьбы дѣлаются вовсе не для дѣтей. Но дабы показать ей что во мнѣ вовсе нѣтъ черствости, я попросила ее прислать къ намъ мальчугана на другой день чтобъ угостить его сладкимъ пирогомъ и другими лакомствами оставшимися отъ свадебнаго завтрака.
Будь у нея хоть за грошъ такта и деликатности, она должна бы сказать мнѣ: «Благодарю васъ за вниманіе, но мнѣ совѣстно на другой же день послѣ свадьбы доставлять вамъ столько хлопотъ съ ребенкомъ.» Ничуть не бывало, Эдуардъ разумѣется къ намъ явился.
Такъ какъ Бетти вовсе не желала съ нимъ возиться, то мнѣ самой пришлось имъ заняться. Мальчики въ его возрастѣ прожорливы какъ молодые волчата, и потому я позаботилась чтобы недостатка въ угощеніи ему не было.
И онъ поглощалъ съ неимовѣрною жадностью все что ему ни подавалось: и пирогъ, и шоколатъ, и тортъ, и цѣлую тарелку съ мелкимъ печеніемъ, котораго намъ всѣмъ хватило бы по крайней мѣрѣ раза на три. Когда онъ покончилъ съ печеніемъ, я спросила его:
— Хочешь, тетя отрѣжетъ тебѣ еще кусокъ пирога!
— Нѣтъ, я не люблю пирога.
— Ну, хочешь, тетя нальетъ тебѣ еще чашку шоколата?
— Ты мнѣ вовсе не тетя, засмѣялся онъ.
— Да вѣдь ты же всегда прежде звалъ меня тетей?
— Ну, да, когда я былъ маленькій, а теперь мнѣ мама запретила всѣхъ называть тетей; такъ говорятъ только глупые ребятишки. Но…
И онъ вдругъ замолчалъ.
«Стой, подумала я, вотъ оно что!» и затѣмъ улыбаясь спросила его:
— Но… что же?
— Ты можешь сдѣлаться моею тетей когда будетъ свадьба. Тогда ужь и я буду на этой свадьбѣ.
— Свадьба? чья же свадьба?
Онъ засмѣялся.
— Ну, Эдуардхенъ, скажи же, чья свадьба?
— Какъ ты глупа! неужели ты даже этого не знаешь?
— Такъ скажи, я никакъ не могу догадаться.
— Ахъ, какая ты любопытная! Вотъ ни за что, ни за что не скажу!
И при этомъ скверный лягушенокъ смотрѣлъ на меня съ такимъ дерзкимъ и вызывающимъ видомъ что у меня такъ та зачесались руки чтобы поучтать его хорошенько, но я вовремя удержалась. Я хотѣла во что бы то ни стало добиться отъ него правда ли что имъ удалось окрутить дядю Фрица, такого красиваго, образованнаго человѣка, въ самомъ цвѣтѣ лѣтъ, со всѣми качествами и преимуществами чтобы надѣяться на хорошую партію?
— Эдуардхенъ, сказала я, — ты любишь малиновое желе?
— Люблю, да вѣдь ты мнѣ не дашь его.
Поддайся я своему первому побужденію, и это было бы единственное, правильное, было бы несравненно лучше, но ослѣпленіе мое было до того велико что я сходила за малиновымъ желе; правда, оно было прошлогоднее.
— Скажи-ка, Эдуардхенъ, сказала я, будто невзначай, — часто у васъ бываетъ дядя Фрицъ?
— Не далѣе какъ намедни онъ былъ у насъ.
— Долго онъ у васъ сидѣлъ?
— Не знаю.
— А вы очень бываете довольны когда онъ у васъ бываетъ?
— Ахъ, нѣтъ, онъ всегда такъ дурно со мной обращается.
— Это не хорошо. Но папа бываетъ радъ его видѣть?
— Папа радъ, когда мама этого хочетъ.
— А что говоритъ тетя Эрика?
— Она всегда надѣваетъ свое лучшее платье.
— Ты очень любишь тетю Эрику?
— Да, особенно если и меня также возьмутъ на свадьбу.
— Я ужь похлопочу о томъ чтобъ и тебя взяли.
— Вотъ ужь никогда не повѣрю, а то бы меня и этотъ разъ взяли. Мама говорила что ты не хотѣла этого.
— А у васъ-таки много говорятъ о свадьбѣ?
— Не знаю.
Тѣмъ временемъ онъ уже успѣлъ вылизать все свое малиновое желе.
— Не правда, ты очень хорошо знаешь! Но только вотъ ты что скажи своей мамѣ: вопервыхъ, дядя Фрицъ вовсе не думаетъ о женитьбѣ; вовторыхъ, весьма неразумно толковать о свадьбѣ которой никогда не бывать. Дядя Фрицъ любезенъ съ каждою женщиной, вовсе не думая на ней жениться. Ну, а затѣмъ, я полагаю что ты совершенно сытъ и можешь отправляться домой.
Когда маленькій негодяй ушелъ отъ насъ, я почувствовала положительное облегченіе. Онъ даже не поблагодарилъ меня за угощеніе; но что же отъ него и требовать при такомъ воспитаніи? Отецъ совершеннѣйшій нуль, а мать не надышется на свое любезное дитятко и положительно все спускаетъ ему съ рукъ.
Не прошло и получаса, какъ сама Краузе пожаловала къ намъ. Ужь одинъ звонокъ ея чего стоилъ! можно было подумать что весь Берлинъ готовъ провалиться.
Она зашла, какъ она говорила, всего на минутку, но ей необходимо объясниться со мною.
— Сдѣлайте одолженіе, присядьте, сказала я.
Она всегда уважала меня, но тѣмъ не менѣе находитъ не особенно хорошимъ поступкомъ съ моей стороны что я зазываю къ себѣ чужихъ дѣтей для того чтобы вывѣдывать у нихъ о томъ что дѣлается въ ихъ семействахъ. Всѣ могутъ знать о томъ что дѣлается у нихъ въ домѣ, го она вовсе не желаетъ чтобъ ей посылали съ ея сыномъ нравоученія.
Я дала ей высказать все что у нея было на душѣ; до нѣкоторой степени она была права и кромѣ того трещала какъ заведенная трещетка.
— Любезная фрау Краузе, наконецъ сказала я, — никому не приходитъ въ голову читать какія бы то ни было нравоученія, но вы не должны обижаться на меня за то что я не желаю чтобы моего младшаго брата женили на комъ попало.
Краузе возразила что объ этомъ у нихъ и рѣчи не было, и для меня должно де быть совершенно безразлично какое платье надѣваетъ ея гостья. Съ моей стороны было де совершенно лишнимъ даже толковать объ этомъ.
— Да кто же толковалъ?
— Да вы же, моя милѣйшая! Эдуардъ мнѣ слово въ слово пересказалъ весь вашъ разговоръ, у него замѣчательная память.
— Такъ онъ сплетничаетъ?
— Какъ рѣшаетесь вы говорить это?
— Да вѣдь онъ разказывалъ мнѣ о платьѣ! въ сердцахъ закричала я; — но я не спрашивала!
— Невинный ребенокъ! ему ничего подобнаго и въ голову придти не могло.
— Такъ стало-быть я лгу?
— Сохрани Богъ! я ничего подобнаго не говорила…. Но вы давали мальчику малиноваго желе и слушали его болтовню, а онъ придя домой все разказалъ вамъ, и теперь моя бѣдная кузина страшно волнуется. Вы въ разговорѣ связали имя бѣдной молодой дѣвушки съ именемъ вашего брата…. теперь долгъ чести велитъ ему жениться на ней.
Меня точно громомъ ударило. Я должна была перевести нѣсколько духъ прежде чѣмъ была въ состояніи произнести хотя бы единый звукъ.
— Кто? я? нѣтъ, милѣйшая, это вы ищете пристроить свою кузину! Вы мѣтили на моего брата.
— И не думала!
— Откуда же у Эдуарда такія мысли?
— Одному Богу извѣстно чего вы только не старались выпытать у бѣднаго мальчугана.
— Да вѣдь онъ же говорилъ что будетъ на свадьбѣ, когда Эрика и дядя Фрицъ….
— Вотъ какъ! протянула она съ цѣлую версту. — Вы ошибаетесь, любезнѣйшая. Мальчику такъ хотѣлось на свадьбу Эмми и онъ такъ сокрушался что его не берутъ что мы для того, чтобъ его сколько-нибудь утѣшить, сказали ему что его возьмутъ на свадьбу когда будетъ выходить замужъ тетя Эрика.
— Вотъ какъ! а за кого же, смѣю спросить?
— За кого? все равно за кого, только бы Эдуардъ успокоился. Имени не называли. Можетъ-быть вы сами подсказали ребенку чье-нибудь имя? Мы слишкомъ осторожны въ такого рода вещахъ.
— Но Эдуардъ говорилъ что онъ знаетъ все, только не хочетъ говорить мнѣ….
— Неужели вы не знаете дѣтей? Какъ часто ребятки ради шутки говорятъ: «я кое-что знаю, чего ты не знаешь», а въ самомъ дѣлѣ рѣшительно ничего не знаютъ. Эдуардъ очень любитъ такъ шутить. Нѣтъ, милѣйшая, нельзя придавать значеніе дѣтской болтовнѣ, а потому вамъ и не слѣдовало присылать мнѣ добрыхъ совѣтовъ черезъ моего мальчика. Что же касается моей кузины, то я надѣюсь что братъ вашъ поступитъ въ отношеніи ея какъ честный человѣкъ. Я сама поговорю съ нимъ объ этомъ.
И сладко улыбаясь, она вышла изъ комнаты.
Ужь не знаю разказывать ли мнѣ объ объясненіи бывшемъ у меня въ тотъ же вечеръ съ дядей Фрицемъ.
Какъ оказывается, Краузе была у него, нарочно къ нему бѣгала, а онъ, настроенный надлежащимъ образомъ, явился ко мнѣ. По наружности онъ казался довольно спокоенъ, но брови у него были сильно сдвинуты, внутренно онъ волновался-таки порядочно.
— Что ты скажешь, Вильгельмина, если я сейчасъ же сдѣлаю предложеніе? Я ухаживалъ за нею, сознаюсь, но ничѣмъ въ отношеніи ея не связывалъ себя; теперь другое дѣло….
— Слѣдовательно ты находишь ее подходящею?
— И даже болѣе, но я вовсе не имѣлъ намѣренія жениться.
— Далѣе?
— Краузиха говоритъ что кузина ея страшно убита всѣмъ случившимся. Она заболѣла, Вильгельмина, она страдаетъ. Могу ли я видѣть это равнодушно?
— Да развѣ ты это видѣлъ?
— Нѣтъ, Краузиха говоритъ.
— Она лжетъ.
— Вильгельмина!
— Не защищай ее пожалуста! Вся семья лжетъ: сама Краузе, ея противный мальчишка, отецъ…. нѣтъ, нѣтъ, отецъ не лжетъ, онъ бѣдный труженикъ.
— И Эрика лжетъ?
— Фрицъ, сдѣлай одолженіе, не выражайся о ней такъ фамильярно. Подумай о своей будущности. У нея гроша за душой нѣтъ.
— Я зарабатываю больше чѣмъ вамъ двоимъ нужно.
— Фрицъ! не серіозно же ты думаешь о… о…
— Ни слова болѣе, Вильгельмина. Я человѣкъ самостоятельный и дѣлаю что хочу. Прощай!
И онъ ушелъ.
На другой день я ожидала прочесть въ газетахъ объявленіе о помолвкѣ дяди Фрица, а вмѣсто того узнала что Эрика тихо и скромно уѣхала восвояси. Что бы это значило? Когда я спросила объ этомъ дядю Фрица, то онъ посмѣиваясь отвѣтилъ мнѣ: «Дай-ка мнѣ сначала малиноваго желе, тогда я тебѣ все разкажу». Слѣдующею зимой я непремѣнно устрою любительскій спектакль и постараюсь такъ повести дѣло чтобы онъ совершенно позабылъ свой эмскій верескъ.
Какъ уже выше сказано, безъ непріятностей и огорченій не обойдешься ни до, ни послѣ свадьбы.
Первый званый вечеръ.
правитьВполнѣ естественно что молодые, до-сыта наговорившись другъ съ другомъ, начнутъ думать и о томъ какъ бы имъ устроить себѣ дружескій кружокъ знакомства чтобы ввести нѣкоторое разнообразіе въ жизнь, которая болѣе или менѣе всегда монотонна. Зачѣмъ иначе имѣть хорошенькую обстановку, раздвижной обѣденный столъ, новый расписной фарфоровый сервизъ, тонкое столовое бѣлье и дюжину стульевъ въ стилѣ Renaissance, зачѣмъ имѣть все это, если не для того чтобы щегольнуть своимъ достаткомъ предъ гостями? Не могутъ же въ самомъ дѣлѣ Эмми и докторъ вдвоемъ скакать по всѣмъ своимъ двѣнадцати стульямъ? Правда что эти стулья со своими прямыми спинками сущія скамьи для пытокъ; когда на нихъ посидишь, такъ цѣлые три дня послѣ ломитъ спину; но вѣдь онъ же самъ пожелалъ имѣть стулья именно этого фасона.
Я вовсе не люблю хвастаться, но имѣю полное право сказать что моя Эмми получила такое образованіе съ которымъ не стыдно показаться въ люди. Въ школѣ она все изучала возвышенное, все идеальное (читала нѣмецкихъ классическихъ поэтовъ), тамъ же она училась ботаникѣ и рисованію, затѣмъ у одной вдовы-совѣтницы — изящнымъ женскимъ рукодѣліямъ, а дома у себя хозяйству, и мнѣ кажется что докторъ никакъ не можетъ назвать плохими или непитательными кушанья которыя Эмми научилась стряпать у меня. Мой Карлъ, по крайней мѣрѣ, кухню мою всегда хвалитъ.
Умѣнье же принимать у себя гостей требуетъ нѣкотораго навыка, и потому я считала своимъ долгомъ и словомъ и дѣломъ помочь дочери; вѣдь если докторъ и вполнѣ равнодушно относится къ общественному мнѣнію, то мнѣ далеко не все равно если вдругъ скажутъ что Эмми не сумѣла принять и угостить своихъ гостей какъ слѣдуетъ. Въ подобныхъ случаяхъ нареканія всегда падаютъ на мать.
Сперва надо было обдумать кого да кого слѣдуетъ пригласить. Мы насчитали двадцать два человѣка, но столько народа принять было нельзя, потому что стульевъ всего двѣнадцать, и такимъ образомъ гостей приходилось раздѣлить на двѣ партіи. Докторъ сказалъ что онъ желаетъ дать два званые вечера: одинъ для людей болѣе пожилыхъ и другой для молодежи.
Первыми онъ желалъ пригласить къ себѣ молодежь, другими словами это значило: «любезная теща, для васъ прибора за ужиномъ не будетъ».
— Какъ хотите, съ натянутою улыбкой сказала я, — тѣмъ лучше, меньше будетъ расходу.
Онъ возразилъ мнѣ что вовсе не намѣренъ скряжничать, что приличный ужинъ непремѣнно долженъ быть, къ этому въ Берлинѣ привыкли. Что касается блюдъ, то не слѣдуетъ дѣлать ничего особеннаго.
— Что же, напримѣръ, приготовить? спросила я.
— Раковъ, отвѣчалъ онъ, — они еще очень вкусны и къ тому же дешевы, потому что всѣ воображаютъ будто послѣ августа вкусныхъ раковъ уже не бываетъ; Миха отберетъ мнѣ самыхъ лучшихъ, мы съ нимъ пріятели.
— Хорошо, отвѣчала я, первое блюдо — дешевые раки, а затѣмъ?
— Гусь, предложила было Эмми.
— Гусь будетъ слишкомъ дорогъ и, кромѣ того, на всѣхъ его не достанетъ, сказалъ докторъ. — Телятина съ хорошею подливкой и картофелемъ болѣе подходящее блюдо.
— Картофель въ большомъ количествѣ вещь не особенно вкусная, замѣтила я.
— Кому онъ не по вкусу, тотъ пусть его не ѣстъ, отрѣзалъ докторъ.
— А сладкое блюдо? спросила я.
— Что-нибудь въ родѣ киселя изъ рисовой муки, это будетъ всего сходнѣе, рѣшилъ докторъ.
Я попыталась было шуткой отклонить такое пирожное.
— Всякій воленъ дѣлать у себя по своему, рѣзко сказалъ онъ.
Нѣтъ, въ этомъ домѣ и шутокъ даже не понимаютъ.
Когда я вернулась домой, Карлъ спросилъ меня о результатахъ нашего засѣданія.
— Карлъ, отвѣчала я, — ужинъ будетъ питательный, но рисоваго клейстера я ни за что не допущу. Я не желаю чтобы дочь моя заслужила порицаніе своихъ гостей.
Невинное созданіе Эмми была на верху блажевства при мысли о первомъ званомъ вечерѣ у себя и давала свое согласіе на все, что бы ни предлагалъ ея мужъ; я было посовѣтовала ей приготовить къ ужину хотя бы тортъ, но она отвѣчала что уже варила на пробу кисель изъ рисовой муки и что мужъ нашелъ его прекраснымъ, несмотря на то что большой горшокъ такого киселя обойдется не болѣе восьмидесяти пфенниговъ.
— А яйца ты тоже считала?
— Сойдетъ и безъ яицъ, отвѣчала она.
Я уже ничего больше не могла измѣнить.
Съ большою тревогой ожидала я дня въ который былъ назначенъ этотъ званый вечеръ. Карлъ, я и Бетти также были приглашены; у доктора достало чувства приличія не обойти приглашеніемъ жениныхъ родныхъ. Затѣмъ они пригласили еще Вейгельтовъ, доктора Пабера, ассессора Лемана съ супругой, г. Клейнеса и фрейлейніъ Кулеке. Присутствующихъ какъ разъ должно было хватить на всю дюжину стульевъ.
— Скажи мнѣ на милость, на что вамъ Вейгельты? спросила я Эмми, когда мы вмѣстѣ накрывали на столъ.
— Правда, онъ немножечко дурковатъ, отвѣчала она, — но Францъ тѣмъ не менѣе находитъ что онъ очень хорошо играетъ въ карты.
— Въ карты?
— Ну да, въ карты, повторила Эмми. — Вмѣстѣ съ нимъ играющихъ будетъ ровно на два стола.
— А что же будутъ дѣлать дамы если мущины только и будутъ заняты что своею проклятою игрой?
— Для этого мы позвали Аманду Кулеке. Она что-нибудь вамъ продекламируетъ, у нея такой прекрасный звучный голосъ.
— Чисто фельдфебельскій! вставила я.
Ровно въ восемь часовъ гости начали съѣзжаться. Мы, Бухгольцы, забрались пораньше для того чтобы въ случаѣ нужды принять гостей вмѣсто хозяевъ.
Невозможно отрицать что квартирка молодыхъ выглядѣла восхитительно: все въ ней было ново и прелестно, на окнахъ стояли растенія, предъ диваномъ на кругломъ столѣ корзинка съ цвѣтами; лампы горѣли свѣтло и весело; хозяйка, прелестная какъ юная фея, нѣсколько смущенно поджидала своихъ гостей.
Вейгельты явились не совсѣмъ ловко, съ первымъ ударомъ часовъ. Эмми очень радушно привѣтствовала Августу, а г. Вейгельтъ сказалъ что весьма цѣнитъ оказанную ему и женѣ его честь. Галстукъ, само собою разумѣется, на немъ былъ такой какихъ никто у же болѣе не носитъ. Затѣмъ пріѣхала Кулеке и объявила своимъ басомъ что квартира молодыхъ убрана весьма поэтично. Вслѣдъ за нею прибылъ докторъ Паберъ; какъ умный и вполнѣ благовоспитанный человѣкъ, онъ обратился ко мнѣ съ нѣсколькими любезными словами и, между прочимъ, сказалъ что со времени нашего послѣдняго свиданія я замѣчательно помолодѣла и посвѣжѣла. Ассессоръ Леманъ, близкій другъ нашего доктора, почему-то нарядился во фракъ, между тѣмъ какъ всѣ остальные мущины были въ сюртукахъ. Онъ видимо былъ смущенъ этимъ обстоятельствомъ, а докторъ смутилъ его еще болѣе, состривъ что-то на его счетъ по этому поводу. Жена его на первый взглядъ казалась очень застѣнчивою и молчаливою особой. Г. Клейнесъ явился послѣднимъ; на руки онъ напялилъ яркокрасныя перчатки, что производило впечатлѣніе будто онъ только-что занимался приготовленіемъ кровяной колбасы. Господь его вѣдаетъ какого круга людей думалъ онъ поразить своими перчатками!
— Все общество въ сборѣ, шепнула я Эмми, — пора ставить раки на плиту. Ты себѣ оставайся съ гостями, а я пойду въ кухню.
— И это всѣ раки? спросила я кухарку.
— Разумѣется всѣ, сударыня.
— Ихъ на всѣхъ не хватитъ.
— Да вѣдь еще будетъ жаркое и пирожное.
— Гдѣ пирожное?
— Вотъ здѣсь въ чуланѣ.
Я взяла свѣчку и пошла въ чуланъ. Дѣйствительно здѣсь стояли три глубокія блюда съ рисовымъ киселемъ. Попробовала — ни вкуса, ни сладости, все равно что воздухъ жевать.
«Ну что же дѣлать, подумала я, — его на то воля.»
Я все еще смотрѣла на несчастный кисель и въ раздумьи качала головой, какъ вдругъ услыхала какое-то шуршанье. «Что бы это могло быть?» подумала я и принялась осматривать весь чуланъ. Шуршанье это происходило изъ стоявшей подъ столомъ корзинки. Я открыла крышку — и что бы вы думали тамъ оказалось? Раки, да еще какіе, сущіе великаны!
— Вотъ они! вотъ они! воскликнула я, и затѣмъ гнѣвно обратилась къ кухаркѣ: — Вы сказали что раковъ больше нѣтъ?
— Оставьте эти раки, сударыня! баринъ ихъ отложилъ себѣ на завтрашній день и будетъ ихъ кушать за завтракомъ.
— Прежде всего надобно заботиться о гостяхъ! возразила я, и уже хотѣла было обрѣтенныхъ мною раковъ бросить въ кастрюлю, но дерзкая кухарка загородила мнѣ собою плиту и воскликнула:
— Никого не подпущу къ плитѣ! Ни самоё чортову тещу!
— Посмотримъ! сказала я и пошла за Эмми.
Устами кухарки говорилъ самъ докторъ, я это очень хорошо видѣла, но тѣмъ не менѣе перевѣсъ за нею не долженъ оставаться, Эмми должна будетъ взять мою сторону. Я вызвала къ себѣ дочь.
— Дитя мое, сказала я, когда мы вышли въ сѣни, — ваша кухарка смертельно оскорбила меня; пусть она на колѣняхъ вымолитъ у меня прощеніе, иначе я сію же минуту ухожу отъ васъ.
— Но что же случилось, мама?
Я разказала ей все что произошло въ кухнѣ.
— Навѣрное, ты сама начала ссору, мама?
— Какъ? ты берешь сторону этой твари?
— Она еще ни разу ни въ чемъ не провинилась у насъ.
— Ты должна немедленно прогнать ее.
— Невозможно; она очень старательна, и мы ею вполнѣ довольны.
— Такъ ты жертвуешь своею родною матерью этой гнусной женщинѣ? Прекрасно!
Въ эту минуту вышелъ въ сѣни и самъ докторъ, онъ заждался раковъ, а ихъ въ кастрюлю-то еще не клали.
— Господинъ докторъ, съ достоинствомъ сказала я, — надѣюсь, вы не потерпите чтобы меня оскорбляли въ вашемъ домѣ?
— Что вы, какъ можно? сказалъ онъ. — Пойдемте въ гостиную, никто не посмѣетъ васъ у меня обидѣть.
Неужели онъ воображалъ что его шутка можетъ быть цѣлебнымъ бальзамомъ для раны нанесенной мнѣ его извергомъ-кухаркой? Я сочла своимъ долгомъ подробно разказать ему какъ я услыхала шуршанье раковъ въ корзинкѣ, какъ эта грубіянка съ умысломъ нагло соврала мнѣ, какъ я имѣла полное основаніе разсердиться, какъ эта мерзкая тварь стала передъ плитой и какимъ грубымъ, простонароднымъ языкомъ смѣла она со мною разговарить.
И что же онъ?
— Это все пустяки, это только такъ кажется наружное, дорогая маменька! Перестаньте дуться и пойдемте къ гостямъ.
— Нѣтъ! воскликнула я. — Выбирайте между мною и этою особой!
Эмми стояла какъ потерянная; докторъ ее утѣшалъ и услокоивалъ, а въ кухнѣ змѣя-кухарка стучала ухватами и звенѣла посудой, точно цѣлая орда дикарей вторглась въ домъ доктора.
— Вы слышите какъ она тамъ грохочетъ! воскликнула я. — И вы можете допускать что-либо подобное у себя въ домѣ. Нечего сказать, славные у васъ порядки!
Но вотъ и мой Карлъ пришелъ посмотрѣть куда мы всѣ дѣвались.
— Ужь скоро девять часовъ, сказалъ онъ, — и мы всѣ страшно голодны.
Я разказала ему все что случилось, что говорила кухарка, что говорилъ докторъ, что говорила Эмми и что говорила я.
— Я ни минуты не останусь въ этомъ домѣ, сказала я въ заключеніе.
Карлъ не много подумалъ.
— Вильгельмина, затѣмъ совершенно спокойно сказалъ онъ, — не порти молодымъ ихъ перваго званаго вечера. Не мѣшайся въ ихъ хозяйственныя распоряженія. Развѣ ты не помнишь, когда мы съ тобою только-что женились, у насъ тоже не все шло гладко, не то что въ послѣдствіи. Здѣсь собрались все добрые друзья, они не взыщутъ, не обратятъ вниманія на то чѣмъ ихъ угостятъ, было бы только отъ добраго сердца…
— И потому откладывать себѣ къ завтраку лучшихъ раковъ! воскликнула я.
— Вильгельмина, ты здѣсь въ гостяхъ, прошу тебя, пожалуста, будь любезна!
Онъ взялъ меня подъ руку и увелъ въ гостиную. Эмми пошла на кухню.
Въ гостиной всѣ сидѣли словно на похоронахъ, даже шутки и остроты г. Клейнеса вызывали только натянутыя улыбки, кромѣ него самого никто и не думалъ смѣяться. Само собою разумѣется что всѣ страшно проголодались, потому что напримѣръ люди въ родѣ Вейгельтовъ ѣдятъ за обѣдомъ очень экономно, когда они приглашены куда-нибудь ужинать. Всѣ почувствовали большое облегченіе когда Эмми объявила что кушать подано.
Докторъ повелъ къ столу ассессоршу Леманъ, самъ ассессоръ — Августу, г. Клейнесъ — мою Бетти, Карлъ — Эмми, г. Вейгельтъ — Аманду Кулекъ, а докторъ Паберъ — меня.
Подали жалкое блюдо раковъ. Эмми взяла одного рака, а я вовсе не брала, чтобы побольше осталось гостямъ. За то докторъ навалилъ себѣ раковъ безо всякаго стѣсненія, и замѣтилъ при этомъ что соли въ нихъ кажется достаточно.
— Это уже такъ-сказать послѣдніе раки нынѣшнимъ лѣтомъ, Францъ? спросилъ докторъ Паберъ и по моему настоянію взялъ еще одного рака съ блюда, которое было подано на столъ чуть ли что не вовсе пустое.
— Н-да, любезный другъ, отвѣчалъ докторъ, — разумѣется теперь ужь не такъ много раковъ какъ лѣтомъ, теперь ими до новыхъ раковъ не объѣшься.
— Тѣмъ лучше для здоровья, замѣтилъ докторъ Паберъ.
— О, я знаю людей, вставила я, — которые даже и теперь ѣдятъ по цѣлой мискѣ раковъ за завтракомъ.
Замѣчаніе мое заставило усомниться не только Эмминаго супруга, но также и его товарища. Но я отлично знала что именно желала сказать. Лицемѣръ этакій!
Затѣмъ подали телятину. Не мѣшало бы Эмми замѣтить своему супругу что мы всѣ ни во что не ставимъ это мясо, хотя самъ онъ и смотритъ на него чуть ли какъ не на жизненный элексиръ.
Телятина удалась лучше, чѣмъ я ожидала, но подливка была жидковата и ея было слишкомъ много. И такую-то кухарку они держатъ у себя! Докторъ Паберъ сказалъ рѣчь, но впрочемъ уже послѣ хозяина, который по теперешней модѣ прежде всего обратился съ привѣтственнымъ тостомъ къ своимъ гостямъ. Докторъ Паберъ вообще говоритъ очень хорошо, но должно-быть онъ плохо былъ знакомъ съ положеніемъ дѣлъ у молодыхъ, потому что пожелалъ имъ и въ будущемъ того же счастія, тишины и спокойствія, какими они наслаждались до нынѣшняго дня. Я чокнулась за счастіе молодыхъ супруговъ, ибо я вовсе не жестокосерда, а что касается тишины и спокойствія, то я невольно про себя усмѣхнулась. Тишина и спокойствіе съ такою вѣдьмой на кухнѣ! просто смѣшно!
Затѣмъ г. Клейнесъ сказалъ рѣчь въ стихахъ, и всѣхъ такъ или иначе сумѣлъ задѣть въ ней. На меня онъ сочинилъ что-то въ родѣ:
«Всѣ тещи межь собою злостью схожи,
Лишь Бухгольцъ на нихъ непохожа.»
Всѣ захохотали, кромѣ меня самой и г. Вейгельта: онъ не могъ смѣяться потому что ротъ у него былъ биткомъ набитъ картофелемъ, а я потому что обидѣлась и не нашла ничего смѣшнаго въ такихъ глупыхъ нескладныхъ стихахъ. Да и развѣ поэзія только на то и годится чтобы говорить людямъ непріятности? Развѣ Лессингъ поступалъ такъ? О нѣтъ, великій поэтъ отличался терпимостью. Вотъ еслибы г. Клейнесъ пошелъ на кухню и попытался бы въ своихъ стихахъ воспѣть гнусную вѣдьму-кухарку, ужь конечно она сумѣла бы отблагодарить его какъ слѣдуетъ. Но я разумѣется промолчала.
Вполнѣ понятно, полагаю, что при моемъ настроеніи рисовая размазня не могла прійтись мнѣ по вкусу. За то г. Клейнесъ уписывалъ эту бурду какъ настоящій нѣмецкій поэтъ съ голодухи, по мѣткому замѣчанію Dr. Пабера, который какъ мущина съ развитымъ органомъ вкуса тоже не особенно лакомился этимъ дѣтскимъ блюдомъ.
— Кушанье это должно-быть похоже вкусомъ на то самое ничто изъ котораго былъ сотворенъ весь міръ, сказала я Dr. Паберу.
— Совершенно съ вами согласенъ, отвѣчалъ онъ, — но только я не рѣшился бы чего-либо творить изъ этой бурды.
Вообще, Dr. Паберъ человѣкъ очень умный и весьма образованный и, произведи на него Бетти нѣкоторое впечатлѣніе, я не то чтобы стала ободрять его ухаживанье, но и препятствовать ему не стала бы.
Недостаточно насытившіеся могли еще поѣсть бутербродовъ съ тонкими какъ почтовая бумага ломтиками дешеваго сыра. Хозяинъ самъ любитъ этотъ сыръ, и ему никакого дѣла нѣтъ до того что запахъ его можетъ быть непріятенъ другимъ.
Но и сыру, какъ и всему въ мірѣ, бываетъ конецъ, только одного рисоваго киселя осталось столько что его бы хватило еще на мужицкую свадьбу, гдѣ, какъ извѣстно, ѣдятъ цѣлые три дня къ ряду.
Послѣ ужина мущины сѣли за карты, я мы, дамы, были предоставлены самимъ себѣ. Ассессорша Леманъ разошлась, разговарилась; она разказывала намъ весьма милые анекдоты и показывала презанимательныя и презамысловатыя задачи со спичками, такъ что мы проводили время весьма пріятно. «Какъ грустно», думалось мнѣ, «что въ этомъ домѣ мнѣ придется бывать только мимолетно, какъ бы случайно!»
Мущины между тѣмъ усердно играли въ карты и при этомъ пили пиво. Каждый разъ, какъ только кружки ихъ опоражнивались до дна, они на время прерывали свое занятіе, чтобы, по шутливому выраженію Dr. Пабера, произвести генеральное пополненіе не теряя времени.
Такою перемежкой воспользовалась фрейлейнъ Кулеке. Она уже давно съ завистью глядѣла на ассессоршу, и теперь съ жадностью ухватилась за случай, чтобъ и мущины могли послушать ея декламацію.
Она помѣстилась въ дверяхъ между обѣими комнатами и громко стала читать на память стихи. У слушателей просто морозъ пробѣгалъ по кожѣ. Она читала стихотвореніе, гдѣ въ самомъ началѣ молодой воинъ падаетъ на полѣ битвы, затѣмъ ночью его окровавленный призракъ является къ невѣстѣ и говоритъ ей что если она будетъ продолжать лить о немъ кровавыя слезы, то онъ захлебнется ими въ своемъ гробу. Г. Клейпесъ мигомъ надѣлъ себѣ на руку ярко-красную перчатку и незамѣтно для Кулекъ схватился своею кровавою рукой за ручку двери. Аманда и не замѣтила этого, но за то Августа какъ смерть поблѣднѣла отъ страха, тѣмъ болѣе что Кулеке своимъ басомъ необыкновенно вѣрно изображала загробный голосъ мертвеца. Затѣмъ мущины снова усѣлись за карты и съ прежнимъ рвеніемъ продолжали свое прерванное занятіе.
Веселости асеессорши, а вмѣстѣ съ нею и общаго оживленія какъ не бывало послѣ чтенія такихъ страшныхъ стиховъ (про себя я ужь и не говорю, мнѣ все время было не до веселья), такъ что всѣ внутренно благодарили Господа Бога когда мущины наконецъ доиграли свою послѣднюю партію. Докторъ былъ въ выигрышѣ и отдалъ его Эмми, по всегдашнему обыкновенію, а та опустила выигрышъ мужа въ копилку на случай неожиданныхъ расходовъ. Этимъ докторъ старается задобрить жену послѣ того какъ самъ до поздней ночи просидитъ за зеленымъ столомъ вмѣстѣ со своими пріятелями, такими же какъ и онъ картежниками. Будь я на мѣстѣ Эмми…. но зачѣмъ давать добрые совѣты въ домѣ гдѣ только и думаютъ о томъ какъ бы отъ меня отдѣлаться.
Около двухъ часовъ ночи всѣ начали разъѣзжаться. Кухарка стояла со свѣчкой у входной двери, желая съ кого можно сорвать себѣ на чаекъ. Я съ достоинствомъ прошла мимо этой вѣдьмы и даже бровью не повела въ ея сторону. Надобно же чтобъ она поняла что значитъ грубить матери, когда дочь даетъ въ первый разъ званый вечеръ.
Святки дяди Фрица.
правитьВы навѣрное удивлены тѣмъ что дяди Фрица не было на первомъ званомъ вечерѣ доктора; вѣдь они всегда были такъ дружны между собою, такъ братски всегда поддерживали другъ друга даже въ страсти къ картежной игрѣ? А между тѣмъ была вполнѣ основательная причина тому что дядя Фрицъ не ѣлъ у доктора раковъ: его не было въ Берлинѣ.
Торговымъ людямъ часто приходится путешествовать, особенно предъ Рождествомъ, когда необходимо запастись для магазина всякаго рода новостями и притомъ всевозможныхъ стилей. Теперь въ Берлинѣ все должно имѣть свой стиль; люди богатые даже нарочно держатъ при себѣ архитекторовъ чтобы тѣ опредѣляли къ какому именно стилю принадлежитъ каждая новая покупаемая ими вещь и подходитъ ли она къ общему стилю убранства дома или комнаты. Любопытно бы знать скоро ли настанетъ мода когда отцы семействъ вмѣсто домашняго халата будутъ носить желѣзныя латы для того чтобы быть подъ стать своей мебели? А куда дѣваться купцу съ товарами которые не подходятъ ни подъ какой особенный стиль? Скорѣй, скорѣй съ ними вонъ изъ Берлина куда-нибудь въ провинцію, гдѣ еще люди не прониклись модными стремленіями, гдѣ они живутъ попросту безъ затѣй. Такимъ образомъ и въ поѣздкѣ дяди Фрица не было ничего страннаго. Напротивъ, такое рвеніе въ дѣлахъ только похвально: дѣятельность лучшее средство противъ легкомыслія. Случается однако и обманываться.
Я надѣялась что дѣло объ Эрикѣ разъ навсегда кануло въ вѣчность. Фрау Краузе желала бы во что бы то ни стало женить дядю Фрица на своей родственницѣ, но когда она приступила къ нимъ обоимъ съ ножомъ къ горлу, то Эрика совсѣмъ больная уѣхала къ себѣ на родину, что, между прочимъ, я весьма одобряю, а дядя Фрицъ повидимому также былъ очень доволенъ ея отъѣздомъ, по крайней мѣрѣ мнѣ такъ казалось. Однако все было совершенно иначе чѣмъ я предполагала, я узнала это въ послѣдствіи.
Дядя Фрицъ вернулся какъ въ воду опущенный, такъ что Карлъ даже подумалъ, не потерпѣлъ ли тотъ значительныхъ денежныхъ убытковъ. Оказалось однако что онъ не только ничего не потерялъ, а напротивъ даже блистательно устроилъ нѣкоторыя изъ своихъ дѣлъ. Чѣмъ же объяснить его удрученный видъ?
— Карлъ, сказала я моему мужу, — повѣрь мнѣ что тутъ замѣшана любовь. Разспроси-ка его, какъ бы невзначай, гдѣ да гдѣ онъ успѣлъ побывать за это время, а ужь я доберусь до самой сути дѣла.
Карлъ отвѣчалъ мнѣ что онъ терпѣть не можетъ мѣшаться въ чужія дѣла, а я ему на это замѣтила что заботиться о благѣ ближняго — долгъ каждаго человѣка. Онъ сказалъ что дядя Фрицъ страшно разсердится если замѣтитъ что его хотятъ выслѣдить. Съ этимъ я не могла не согласиться. Вдругъ меня осѣнила весьма удачная мысль. «Ты только сходи къ Краузе, Вильгельмина», сказала я самой себѣ, «и кстати надѣнь свою новую шубу. Это ее навѣрно разозлитъ до бѣлаго каленія, и когда зависть уже слишкомъ начнетъ душить ее, она непремѣнно выложитъ тебѣ все что у нея накипѣло на сердцѣ. Что-то произошло и, кажется, что-то неладное. Если ей это извѣстно, то она тебѣ обо всемъ доложитъ.»
Итакъ, я отправилась къ Краузе, несмотря на полное отсутствіе симпатіи къ ней.
Сперва она было отмалчивалась, но я ловко навела разговоръ на дядю Фрица, сказала что его торговыя дѣла сильно пошатнулись и что ему слѣдуетъ серіозно подумать о томъ чтобы поправить ихъ выгодною женитьбой. Впрочемъ, нечего де и сомнѣваться въ томъ что ему удастся найти себѣ богатую невѣсту, онъ такъ хорошо вездѣ принятъ.
— Въ самомъ дѣлѣ? сказала она. — Однако есть семьи которыя вовсе не раздѣляютъ вашего мнѣнія на его счетъ.
— Слѣдовательно вы знаете болѣе меня.
— Весьма возможно. Развѣ вамъ неизвѣстно съ какимъ носомъ онъ вернулся изъ своего путешествія?
— Вы ошибаетесь, моя милѣйшая, сказала я.
— О нѣтъ! спросите-ка его что думаютъ о немъ родители и родственники Эрики. Слава Богу что молодая дѣвушка не рѣшилась сдѣлать необдуманнаго шага, когда гостила у васъ.
Я замѣтила ей что дядя Фрицъ никогда не имѣлъ серіозныхъ намѣреній относительно этой незначительной особы.
— Зачѣмъ же онъ ѣздилъ въ Лингенъ? побѣдоносно спросила она.
— У него всюду есть дѣла, отвѣчала я.
Съ меня было довольно; я спѣшила по возможности сократить свое посѣщеніе и не пригласила даже Краузе побывать у меня.
Въ слѣдующее затѣмъ воскресенье дядя Фрицъ у насъ обѣдалъ. Когда мой Карлъ ушелъ понѣжить себѣ глазки или, попросту говоря, всхрапнуть немножко, а Бетти ушла со своею работой къ надзирательшѣ, мы съ Фрицемъ остались одни. Онъ молчалъ, я также не желала заговорить первая. Онъ читалъ газету, я дѣлала видъ что гляжу въ окно; въ комнатѣ раздавалось только однообразное тиканье часовъ. Замѣтивъ что онъ уже второй разъ прочитываетъ все одни и тѣ же объявленія, я долѣе не могла выдерживать тягостнаго молчанія.
— Скажи мнѣ, Фрицъ, что съ тобой? сказала я. — Ты знаешь что мнѣ ты можешь вполнѣ довѣриться. Скажи, отчего у тебя такой мрачный и убитый видъ?
— Просто разстроенъ, отвѣчалъ онъ, — подожди, дай срокъ и все пройдетъ.
— Но чѣмъ же ты разстроенъ?… Ты молчишь?… Что съ тобой случилось въ Лингенѣ?
Онъ вскочилъ.
— Что ты знаешь о Лингенѣ? гнѣвно закричалъ онъ.
— Только то что мнѣ разказывала Краузе.
— Краузе старая сплетница!
— Я это знаю. Но что-нибудь дало же ей поводъ сказать мнѣ что ты тамъ потерпѣлъ полнѣйшее фіаско.
Дядя Фрицъ нѣсколько разъ прошелся быстрыми шагами по комнатѣ, потомъ вдругъ неожиданно остановился передо мной и сказалъ:
— А если она сказала тебѣ правду?
— Для меня это просто непостижимо, отвѣчала я.
— Потому что ты не знаешь каковы эти провинціальные филистеры, сказалъ онъ.
И вотъ онъ совершенно откровенно разказалъ мнѣ все. Онъ слишкомъ долго таилъ про себя свое горе, ему надо было наконецъ высказаться.
Онъ никакъ не могъ забыть Эрику и вотъ собрался въ Лингенъ для того чтобы представиться ея родителямъ и просить у нихъ ея руки. Приняли его радушно, потому что когда молодой человѣкъ является въ семью, гдѣ есть дочь-невѣста, то всякій уже заранѣе догадывается о цѣли его посѣщенія. Тѣмъ не менѣе онъ самъ дѣлалъ видъ что пріѣхалъ сюда только по торговымъ дѣламъ и затѣмъ однажды пригласилъ родителей Эрики отобѣдать съ нимъ вмѣстѣ въ гостиницѣ. Какъ и всегда, дядя Фрицъ много разсуждалъ о разныхъ кушаньяхъ и кромѣ того разбранилъ поданное имъ вино. Старикъ, отецъ Эрики, замѣтилъ ему что онъ, повидимому, человѣкъ весьма избалованный. «Ну, нѣтъ, но стаканъ хорошаго вина за столомъ ему необходимъ.» Послѣ того старикъ сталъ молчаливъ и какъ-то все искоса поглядывалъ на дядю Фрица.
— Навѣрное ему не понравилось твое хвастовство, замѣтила я.
— Весьма возможно, но тѣмъ не менѣе онъ пригласилъ меня вечеромъ къ себѣ. Между тѣмъ до вечера мнѣ дѣлать было нечего, и я отправился шляться по городу, разыскивая гдѣ можно найти самое хорошее пиво.
— И явился къ нимъ навеселѣ?…
— Вовсе нѣтъ. Въ трактирѣ, за сосѣднимъ со мною столикомъ, разказывали такіе старые плѣшивые анекдоты что я началъ зѣвать и затѣмъ просто сбѣжалъ. Поэтому явился въ домъ Эрики можетъ-быть нѣсколько ранѣе чѣмъ меня ждали. Только-что я отворилъ дверь какъ услыхалъ ужаснѣйшій визгъ и пискъ.
— Что же случилось?
— Младшимъ братьямъ и сестрамъ Эрики давали цытварное сѣмя, и они должно-быть не хотѣли его принимать. У нихъ вѣдь еще, кромѣ Эрики, цѣлая охапка ребятъ. Вѣдь въ маленькихъ городахъ главное и чуть ли не единственное развлеченіе жителей — крестины. Оказалось что въ домѣ есть еще и бабушка; она совала ложку лѣкарства дѣтямъ въ ротъ, а упрямившихся награждала колотушками и пинками. Я уже хотѣлъ было уйти, такого рода представленія вовсе не въ моемъ вкусѣ, но вдругъ вышелъ самъ старикъ и предложилъ мнѣ вмѣстѣ съ нимъ пойти прогуляться, такъ какъ дамы еще не могутъ принять меня. Мы отправились съ нимъ за городъ, но любоваться здѣшними красотами природы могутъ только мѣстные жители. Когда мы прошли съ часъ времени, я спросилъ своего спутника, далеко ли намъ еще осталось до трактирчика. Ты знаешь, Вильгельмина, что я рѣшительно неспособенъ къ прогулкамъ безъ подкрѣпленія. Гдѣ-нибудь по пути непремѣнно долженъ быть трактирчикъ, а то покорно благодарю — созерцаніемъ природы сытъ не будешь и жажды не утолишь.
— Что же онъ отвѣчалъ?
— Ни слова.
— Ну, а потомъ что же было, вечеромъ?
— Невыносимо. Расщедрились однако на одну бутылку вина. Пили только онъ, я, да бабушка, прибавлявшая себѣ въ вино сахару.
— Ну, а какова была Эрика?
— Цвѣла какъ роза; но не знала что и дѣлать — молчать или разговаривать.
— А вообще о чемъ шелъ разговоръ?
— Объ испорченности Берлина, словомъ, говорили то что обыкновенно пишется въ газетахъ. Бабушка выразила убѣжденіе что въ Берлинѣ ежедневно среди бѣлаго дня совершается множество убійствъ, что религія и нравственность совершенно здѣсь позабыты и благодарила Господа Бога за то что ей никогда не довелось быть въ этомъ вертепѣ грѣха, гдѣ всякій человѣкъ волей-неволей губитъ свою душу.
— Ты, конечно, не могъ съ этимъ согласиться?
— Я замѣтилъ что фрейлейнъ Эрика должна лучше это знать. «О, да, простонала бабушка; Эрика намъ разказывала какъ она была въ Боккѣ. Мы знаемъ Берлинъ гораздо короче чѣмъ вы думаете. Мы здѣсь ведемъ жизнь умѣренную, правильную, не то что вы Берлинцы. О, мы отлично знаемъ Берлинъ! У васъ тамъ все нездорово, даже и дѣти-то всѣ больныя; безсовѣстные родители вовсе о нихъ не заботятся, и ужь городскимъ властямъ приходится хлопотать объ нихъ. Намъ ничего подобнаго не нужно, мы своевременно принимаемъ мѣры противъ болѣзней, сами заботимся о томъ чтобъ у дѣтей нашихъ было все что имъ надобно.» Дѣйствительно, я уже видѣлъ это собственными глазами, и отъ одного воспоминанія покраснѣлъ до корня волосъ. Наконецъ я раскланялся, вернулся въ гостиницу и еще выпилъ вина чтобъ отогнать отъ себя мысль о цытварномъ сѣмени и нелѣпомъ разговорѣ бабушки.
— Фрицъ, насколько я понимаю, бабушка была противъ тебя.
— Всѣ они заодно! воскликнулъ онъ. — Когда я на другой день просилъ у старика руки его дочери, онъ отвѣчалъ мнѣ что ему весьма жаль, но судя по всему что онъ въ Лингенѣ узналъ обо мнѣ, онъ убѣжденъ что я не могу составить счастія его дочери, такъ какъ я предпочитаю трактиръ и кутежи правильной семейной жизни. Оселъ!
Я молчала чтобы не растравлять его еще совершенно свѣжей раны.
— Фрицъ, люди эти понятія не имѣютъ о Берлинѣ и Берлинцахъ, сказала я послѣ нѣкотораго молчанія. — Вѣдь въ газетахъ описывается только все плохое, достойное порицанія и весьма рѣдко что-нибудь хорошее, достойное похвалы. Но еслибы ты велъ себя разумнѣе и сдержаннѣе, ты менѣе возстановилъ бы ихъ противъ себя.
— Ахъ, стоитъ ли объ этомъ толковать теперь.
— Людямъ которые вовсе не пьютъ ты слишкомъ много говорилъ о винѣ. А откуда взялись у тебя такіе разговоры? Ты нахватался ихъ въ кегель-банѣ и въ яхтъ-клубѣ!
— Вильгельмина, прошу тебя, не разсуждай о томъ въ чемъ ты ровно ничего не понимаешь!
— Ну, хорошо, ты теперь слишкомъ возбужденъ… но не можешь же ты отрицать того что кегельные шары разбили не одно счастье на бѣломъ свѣтѣ?
Онъ отвѣтилъ мнѣ какою-то шуткой.
— А съ Эрикой ты говорилъ?
— Она разсуждаетъ такъ же какъ и всѣ остальные и страшно боится бабушки. Богъ знаетъ чего только не натолковала ей старуха.
— Итакъ между вами все кончено?
— Повидимому, да.
— Фрицъ, кто знаетъ, можетъ-быть даже къ счастію что все именно такъ случилось…
— Къ счастію? Ты вообразить себѣ не можешь до чего я люблю эту дѣвушку! Теперь я никогда, никогда не женюсь!
— Вздоръ, все пройдетъ, и опять ты попрежнему беззаботно станешь шляться по трактирамъ и играть въ карты. Дай срокъ, вспомни мои слова.
— Ты говоришь со своей точки зрѣнія, сказалъ онъ; — мнѣ кажется если я въ воду кинусь, и тогда не отдѣлаюсь отъ своего чувства.
И онъ ушелъ.
Въ сущности мнѣ было очень жаль его: онъ уже не былъ прежнимъ веселымъ дядей Фрицемъ; по всему видно что случившееся съ нимъ задѣло его очень глубоко. Меня терзала мысль что Краузе была права. Тѣмъ не менѣе всему виной кегли и гонки на лодкахъ. А какъ подумаешь какой аппетитъ возбуждается у молодыхъ людей послѣ гребли и что имъ необходимо утолить его какъ слѣдуетъ для возстановленія силъ, то и придешь къ заключенію что имъ нельзя не пить вина. Трактирщику приходится подать имъ такой сытный и обильный обѣдъ что онъ едва-едва концы съ концами сведетъ. Молодежь это понимаетъ, и чтобъ ему не въ убытокъ было кормить ихъ обѣдомъ, старается спрашивать дорогихъ винъ. Но бабушки разумѣется обо всемъ этомъ и понятія не имѣютъ, да и откуда имъ знать это? Я еще не видала ни одной бабушка охотницы до гребли.
Дядя Фрицъ уже неоднократно приглашалъ насъ побывать въ трактирѣ гдѣ онъ обыкновенно обѣдаетъ, и вотъ мы наконецъ тамъ были. Не могу не согласиться съ тѣмъ что всѣ видѣнные мною здѣсь молодые люди очень милы и очень порядочны: держатъ себя прекрасно, вовсе не какъ какіе-нибудь лодочники, въ разговорѣ не употребляютъ никакихъ свойственныхъ гребцамъ ругательствъ, а только отличаются великолѣпнѣйшимъ аппетитомъ и тонкимъ знаніемъ всякихъ винъ. Вотъ это-то послѣднее обстоятельство и повредило такъ сильно дядѣ Фрицу во время его пребыванія въ Лингенѣ. Я думаю впрочемъ что еслибы на его мѣстѣ былъ его другъ Кингъ, то онъ еще и не такъ бы ихъ всѣхъ удивилъ; Фрицъ въ сравненіи съ нимъ простой любитель. Кингъ, какъ разказываютъ, даже и во снѣ часто гребетъ веслами, и потому съ шести часовъ утра, какъ только глаза откроетъ, уже чувствуетъ жажду, которую только виномъ и можетъ утолять. Вотъ его бы надо показать бабушкѣ… было бы ей на что полюбоваться!
Но какъ бы то ни было, мнѣ было очень досадно на дядю Фрица: ужь лучше бы ему жениться на Эрикѣ чѣмъ не жениться вовсе. Мой Карлъ совершенно одного со мною мнѣнія, онъ отъ души желалъ бы наконецъ видѣть Фрица женатымъ человѣкомъ, потому что мой дорогой мужъ въ теченіе своего продолжительнаго сожительства со мною научился цѣнить все счастіе семейной жизни.
Ужь много, много разъ приходилось мнѣ встрѣчать Рождество, и всегда съ радостнымъ волненіемъ ожидала я наступленія великаго праздника; нынѣшній же годъ я бы желала чтобъ его вовсе не было. Но что толку бороться съ календаремъ? ничего изъ этого не можетъ выйти. Итакъ, канунъ Рождества и нынѣшній годъ наступилъ своевременно. Разумѣется, мы не могли встрѣчать его также пріятно и весело какъ въ прежніе годы, — намъ не доставало нашего прежняго веселаго дяди. Онъ старался быть веселымъ, но всѣмъ было ясно видно что веселость его натянутая, дѣланая, и намъ съ Карломъ до глубины души было больно видѣть это. Эмми и докторъ, также встрѣчавшіе у насъ Рождество, были единственно заняты другъ другомъ: онъ повидимому влюбленъ въ нее еще болѣе чѣмъ былъ женихомъ, а она только и думаетъ что о немъ. Но Бетти должно-быть угадывала что у дяди Фрица на душѣ есть тайное горе: она дѣлала все отъ нея зависящее чтобы быть ему пріятною, что вовсе не въ ея привычкахъ, да и вообще она съ каждымъ днемъ становится все сумрачнѣе, сосредоточеннѣе и молчаливѣе. Я даже замѣтила что глаза ея становились влажными всякій разъ какъ
Фрицъ съ признательною улыбкой взглядывалъ на нее. Бѣдная моя дѣвочка также счастіемъ похвастаться не можетъ.
Понятно что благодаря всѣмъ этимъ обстоятельствамъ я отъ души желала чтобы поскорѣе все кончилось, и потому всѣми силами старалась торопить кухарку.
За ужиномъ не успѣли еще покончить съ рыбой, почтальйонъ принесъ дядѣ Фрицу письмо. Увидя штемпель, Фрицъ вздрогнулъ, еще разъ взглянулъ на него, потомъ на насъ и затѣмъ поспѣшно вышелъ въ сосѣднюю комнату чтобы тамъ прочесть полученное имъ письмо. Я было хотѣла послѣдовать за нимъ, но Карлъ крѣпко ухватилъ меня за платье и выпустилъ его только нѣкоторое время спустя. Я пошла къ дядѣ Фрицу. Онъ сидѣлъ у стола и держалъ въ рукѣ маленькую вѣточку какого-то растенія, на которую ярко падалъ свѣтъ лампы.
То была вѣточка вереска.
Я тихо подошла и нѣжно положила ему руку на плечо.
Онъ вдругъ зарыдалъ.
Я дала ему выплакаться. Я видѣла какъ сильно онъ былъ взволнованъ, видѣла какъ этотъ сильный и крѣпкій человѣкъ боролся со своимъ слабымъ сердцемъ.
— Вильгельмъ, наконецъ сказалъ онъ, и веселая улыбка озарила все его лицо, — Вильгельмъ, вѣдь несмотря на бабушку!…
И вотъ онъ опять сталъ нашимъ прежнимъ веселымъ дядей Фрицемъ. Счастливое, счастливое Рождество!
Найдетъ ли дядя Фрицъ то счастіе которое сулила ему вѣточка вереска? Станетъ ли докторъ съ теченіемъ времени образцовымъ зятемъ? Какова будетъ судьба Бетти и суждено ли когда-нибудь извѣстной фирмѣ называться «Бухгольцъ и сынъ»? Придется ли Бергфельдшиному Эмилю раскаяться въ томъ что онъ продалъ себя? Что выйдетъ изъ маленькаго Краузе?
Все это намъ откроетъ время при посредствѣ талантливаго пера фрау Вильгельмины, время которое прядетъ не только золотыя нити всего великаго и высокаго, но также и скромную нить жизни нашихъ друзей въ Линдбергской Улицѣ.
Планы о перевоспитаніи.
правитьПока моя дочь Эмми еще не была замужемъ, я надѣялась что она будетъ счастлива съ человѣкомъ на мой взглядъ выбраннымъ ей самимъ Провидѣніемъ; теперь же я пришла къ совершенно противоположному убѣжденію и нахожу что жизнь человѣческая слагается совсѣмъ не такъ какъ ожидаешь, точь-въ-точь бальзамины что посѣешь въ цвѣточныхъ горшкахъ. Думаешь выйдутъ махровые розово-краснаго цвѣта, а глядишь они вышли самые обыкновенные, лиловые, иногда пожалуй и красные, но вовсе не махровые, и развѣ только два-три цвѣточка окажутся именно такими какими они описаны въ цвѣточномъ каталогѣ; нѣкоторыя сѣмена даже та не взойдутъ, а если взойдутъ, то бутоны обвалятся и цвѣтовъ вовсе не будетъ.
Или можетъ-быть счастья вообще не такъ много чтобы каждый, подобно моему Карлу и мнѣ, могъ пользоваться хоть маленькою его частичкой. Но почему же мы съ Карломъ счастливы и довольны? Потому что мой Карлъ навѣрное относился бы къ своей тещѣ съ глубочайшимъ почтеніемъ, разумѣется въ томъ случаѣ еслибъ она не умерла еще до нашей свадьбы. Готова поклясться что Карлъ относился бы къ ней совершенно не такъ какъ относится ко мнѣ докторъ. Я не могу побаловаться на то чтобы по наружному виду докторъ не былъ достаточно ко мнѣ почтителенъ; напротивъ, иногда въ отношеніи меня онъ даже слишкомъ внимателенъ и предупредителенъ, но такое поведеніе съ его стороны становится для меня еще подозрительнѣе: вѣдь говоритъ же пословица: кто извиняется — винится. Еслибъ онъ дѣйствительно любилъ и уважалъ меня, онъ бы долженъ былъ немедленно прогнать свою кухарку, послѣ того какъ она такъ дерзко и даже презрительно обошлась со мною. Въ кухнѣ у только-что вышедшей замжбъ дочери мать имѣетъ равныя съ нею права, особенно если молодая женщина еще неопытна въ хозяйствѣ и тѣмъ болѣе когда дѣло идетъ о томъ чтобы на своемъ первомъ званомъ вечерѣ не ударить лицомъ въ грязь предъ гостями, а напротивъ, заслужить похвалу и одобреніе съ ихъ стороны. Если въ данномъ случаѣ кухарка идетъ наперекоръ благимъ намѣреніямъ тещи, въ оборонительной позѣ становится передъ плитой, осыпаетъ площадною бранью мать своей госпожи и даже заставляетъ ее удалиться изъ кухни, то святая обязанность зятя немедленно призвать полицейскаго и предать въ его руки грубіянку-кухарку. Но докторъ ничего подобнаго не сдѣлалъ, и я теперь понимаю что собственно значитъ его вѣжливое и предупредительное обращеніе со мною: это не болѣе какъ мѣдный щитъ непримиримаго врага, за который онъ прячется чтобъ избѣжать откровеннаго объясненія со мною. Но вѣдь это ни къ чему не поведетъ, у меня дѣло не станетъ за тѣмъ чтобы при случаѣ вполнѣ откровенно съ нимъ побесѣдовать и какъ дважды-два — четыре вѣрно что я заразъ выскажу ему все что за это время накипѣло у меня на сердцѣ. Увидимъ какъ-то онъ заговоритъ тогда!
Я было рѣшила вовсе не переступать порогъ дома гдѣ мнѣ было нанесено такое вопіющее оскорбленіе, но Бухгольцша не такова чтобы позволить себя вытѣснить какой-нибудь кухонной вѣдьмѣ; прирожденныя права не такъ-то легко уступаются, еще посмотримъ чья возьметъ! Теперь, когда я бываю у нихъ, кухарка для меня какъ бы вовсе не существуетъ; я не удостоиваю ее ни дружелюбнаго привѣта, ни ласковой улыбки, ни даже взгляда, а прохожу мимо нея съ самымъ ледянымъ презрѣніемъ.
Эмми всегда бываетъ очень довольна когда послѣ обѣда я захожу къ ней напиться кофе. Его въ то время нѣтъ дома, онъ на практикѣ, и такимъ образомъ мы можемъ безо всякой помѣхи потолковать другъ съ другомъ о всевозможныхъ предметахъ въ которыхъ мущины ровно ничего не смыслятъ. Не могу достаточно надивиться тому какъ Эмми сумѣла хорошо войти въ роль жены доктора. Она записываетъ имена паціентовъ которыхъ ему слѣдуетъ навѣстить и вообще принимаетъ горячее участіе во всѣхъ его больныхъ: у нея, напримѣръ, никогда дѣло не станетъ за тѣмъ чтобы сварить хорошаго бульйону какому-нибудь бѣдняку, которому питательная пища можетъ быть несравненно полезнѣе всякой врачебной помощи. Только по четвергамъ, когда докторъ отправляется въ свой медицинскій кружокъ до поздней ночи играть въ карты, она сильно скучаетъ, чувствуя себя одинокою, какъ бы покинутою.
— Дитя мое, сказала я ей, — ты должна терпѣливо переносить эту маленькую непріятность, должна быть довольна своею судьбой, потому что большинство мужей гораздо хуже твоего Франца, они какъ медвѣди только и способны на то чтобъ ѣсть, спать и ворчать. Тебѣ бы слѣдовало съ самаго начала возстать противъ этихъ четверговъ, а теперь боюсь ужь не поздно ли будетъ приниматься за перевоспитаніе твоего мужа.
— Еслибы только не это ужасное одиночество! воскликнула Эмми. — Ты и вообразить себѣ не можешь какъ безконечно долги мнѣ кажутся часы, когда я его жду.
— Неужели же ты просиживаешь ночи поджидая его возвращенія?
— Нѣтъ, Францъ этого не любитъ.
— Такъ онъ требуетъ чтобы ты ложилась спать?
— Онъ находитъ что это было бы полезнѣе для моего здоровья.
— А развѣ для твоего здоровья ничего не значитъ волноваться тѣмъ что онъ долго не возвращается? Или можетъ быть ты въ состояніи спать когда онъ полуночничаетъ со своими собутыльниками? Что до меня, то я не была бы на это способна.
— Мама, за что ты такъ нападаешь на Франца? скажи мнѣ что собственно ты имѣешь противъ него?
— Я? рѣшительно ничего, за исключеніемъ его четверговъ и его вѣдьмы-кухарки.
— Забудь пожалуста о кухаркѣ. Ей былъ сдѣлалъ весьма строгій выговоръ, и она никогда болѣе уже не позволитъ себѣ никакой грубой выходки противъ тебя. Что же касается четверговъ, то Францъ выговорилъ ихъ себѣ еще будучи женихомъ и получилъ на то мое полное согласіе.
— Если ты довольна его четвергами, то и мнѣ толковать нечего, ты вѣдь знаешь какъ я вообще уступчива и терлѣлива. Да и не понимаю съ какой стати я заговорила объ этомъ, когда ты сама ничего не желаешь ни видѣть, ни слышать.
— Но что же дурнаго въ томъ, помолчавъ сказала Эмми, — если Францъ одинъ вечеръ въ недѣлю проводитъ со своими друзьями? Что же мнѣ въ самомъ дѣлѣ дѣлать? позолотить его что ли да завернуть въ вату?
— Какъ ты смѣешь говорить со мною такимъ тономъ? съ негодованіемъ воскликнула я.
— Мама, я теперь женщина самостоятельная и только мужу обязана давать отчетъ въ своихъ словахъ и поступкахъ. Ты знаешь, я тебя безконечно люблю, но мнѣ не доставляетъ ни малѣйшаго удовольствія что ты всегда обходишься со мною точно съ груднымъ младенцемъ.
— Да развѣ ты не понимаешь что я тебѣ же добра желаю? Неужели ты думаешь я не вижу что ты далеко не такъ счастлива какъ того слѣдовало бы ожидать?.. Итакъ, его четверги тебѣ самой нравятся?
Она чуть замѣтно покачала головой, потомъ улыбнулась и сказала:
— Я заведу себѣ маленькую собачку; въ часы одиночества она будетъ служить мнѣ развлеченіемъ.
Я только-что сбиралась сдѣлать ей на это возраженіе, какъ въ комнату вошла маленькая ассессорша Леманъ. Эмми очень сошлась съ всю; впрочемъ, она и мнѣ нравится, несмотря на то что въ ней нѣтъ достаточно серіознаго отношенія къ жизни: она шаловливо игрива какъ ребенокъ. Что касается ея наружности, то рядомъ съ Эмми на нее и смотрѣть нечего; но вѣдь, правду сказать, моя дочь изъ ряду вонъ красивая женщина и кажется еще представительнѣе благодаря своей полнотѣ. Ассессорша же красотой вовсе не отличается, тѣмъ не менѣе она очень пріятная собесѣдница, когда ее поближе узнаешь и когда ей удастся побѣдить свою врожденную застѣнчивость; одѣвается она мило, изящно и всегда къ лицу. Къ желанію Эмми завести себѣ собачку она отнеслась весьма несочувственно.
— Не совѣтую вамъ дѣлать этого, сказала она, — молоденькія собачки грызутъ все что только видятъ, портятъ всякую новую вещь въ домѣ. У насъ была такая собачка, и какъ бы вы думали? въ какіе-нибудь пять-шесть дней она изгрызла двѣ пары новенькихъ туфель, совершенно новый прелестный коврикъ и проч. и проч., а всѣ ночи напролетъ визжала и выла, потому что ей было скучно оставаться одной въ темномъ корридорѣ; мужу моему приходилось вставать и успокоивать ее плеткой.
— Бѣдное животное! воскликнула Эмми.
— Неужели же не проучить пса если онъ визжитъ и воетъ по ночамъ, когда людямъ нуженъ покой? сказала я. — Что же, удалось ли вамъ наконецъ воспитать какъ слѣдуетъ эту собаченку?
— Какое! мало ли у насъ было хлопотъ съ нею, а толку изъ этого не вышло никакого, отвѣчала ассессорша, — впрочемъ, мы ее отдали когда у меня родился ребенокъ. Не хорошо когда дѣти много возятся съ собаками, это ведетъ къ разнаго рода болѣзнямъ. Спросите-ка объ этомъ вашего мужа, онъ долженъ знать это.
— Не думаю чтобъ отъ собакъ былъ какой-либо вредъ для здоровья, сухо замѣтила Эмми, которой разговоръ нашъ повидимому не особенно былъ пріятенъ.
— Надѣюсь, моя милая, мягко сказала я, — что ты откажешься отъ безумной мысли завести собаку. Я увѣрена что мужъ твой въ угоду тебѣ согласится по четвергамъ иногда оставаться и дома, или, если ужь тебѣ такъ скучно бывать одной, приходи по этимъ днямъ къ намъ. Я тебѣ и прежде говорила и теперь повторяю, двери родительскаго дома для тебя всегда отворены.
Эмми казалось обдумывала мое предложеніе; я сочла за лучшее пока не настаивать и обратилась со слѣдующимъ вопросомъ къ ассессоршѣ:
— А вашъ супругъ точно также часто проводитъ вечера внѣ дома?
— У него свой клубъ, свой кружокъ, онъ не можетъ не посѣщать ихъ.
— И вы точно также долго засиживаетесь, поджидая его?
— Да, прежде я была настолько глупа что бывало каждыя пять минутъ смотрю на часы, если одъ долго не возвращается, а въ заключеніе еще и расплачусь! Но теперь дѣло другое, мнѣ ужь засиживаться по вечерамъ не приходится, дѣти встаютъ очень рано, а въ нихъ вся моя радость, вся моя жизнь. А мущинамъ и нельзя вѣчно сидѣть дома, нельзя вѣчно толковать съ женой о дѣтяхъ и хозяйствѣ, имъ хочется поговорить и о другихъ интересныхъ для нихъ предметахъ, вотъ для этого-то они и собираются по вечерамъ въ клубахъ и различныхъ кружкахъ.
— Когда я была молода, возразила я, — мущины не проводили столько времени въ ресторанахъ, а больше сидѣли дома. Теперь же, когда всѣ рестораны отдѣланы съ роскошью, вовсе не подходящею для людей средняго круга, мущины донельзя избаловываются и въ концѣ концовъ имъ уже и не нравится простая домашняя обстановка. По моему, въ виду этого послѣдняго обстоятельства и слѣдуетъ стараться чтобъ они какъ можно меньше посѣщали всякіе рестораны, а проводили бы побольше времени дома, или выѣзжали бы не иначе какъ вмѣстѣ со своими женами.
— А дѣти-то какъ же? воскликнула ассессорша. — Неужели оставлять малютокъ на попеченіи прислуги? Я никакъ не могу съ этимъ согласиться. Съ дѣтьми на прислугу полагаться нельзя. Если горничная знаетъ что хозяйка каждый вечеръ проводитъ внѣ дома, то она начнетъ принимать у себя Богъ знаетъ кого, не то запретъ домъ, а сама отправится гулять или въ гости.
— А у васъ ужь случались подобныя вещи? спросила я.
— О, разумѣется! засмѣялась ассессорша. — Однажды когда мы вернулись домой раньше чѣмъ васъ ожидали, мужъ мой поймалъ въ кухнѣ майскаго жука.
— Майскаго жука? съ недоумѣніемъ повторила я.
— Ну да, разумѣется, майскаго жука! Такъ называютъ гвардейскихъ стрѣлковъ изъ казармы что на Шоссейной улицѣ.
— Я также могла бы разказать нѣчто въ этомъ родѣ! вдругъ выпалила я.
— Ты, мама? спросила Эмми.
— Я?… о, нѣтъ… вовсе нѣтъ…
Я замялась, смутилась. Я чувствовала что краснѣю до корня волосъ, но невозможно же мнѣ было разказать Эмми исторію о храбромъ воинѣ принявшемъ меня за Іетту. Докторъ потерялъ бы ко мнѣ всякое уваженіе, узнай онъ какъ я въ то время старалась доставить ему случай объясниться съ моею дочерью. Къ счастью, я успѣла вовремя спохватиться и съ натянутою развязностью сказала:
— Я ужь хорошенько и не помню какъ это было, тѣмъ болѣе что исторія эта случилась не со мною, а съ одною моею пріятельницей, да въ сущности она и неинтересна.
Темныя мѣста въ человѣческой жизни все равно что сажа въ трубѣ, которая такъ и проѣдается сквозь стѣнки наружу. Слава Богу, болтливая ассессорша выручила меня.
— И кромѣ того, сказала она, — трудно повѣрить какъ онѣ франтятъ!
— Кому вы это говорите, фрау ассессорша? съ живостью подхватила я, — въ этомъ отношеніи трудно найти человѣка опытнѣе меня. Служанки съ каждымъ годомъ все больше балуются и зазнаются, теперь имъ ужь и выйти нельзя безъ мантильи отъ Герсона, а извѣстно откуда берутся деньги на эти тряпки, разумѣется, разныя на-чаи, а если этого не хватаетъ, такъ можно утянуть и изъ господскаго расхода. Въ прошломъ году, напримѣръ, спаржа была дешева до смѣшнаго, а какъ только я бывало пошлю кухарку на рывокъ, она непремѣнно купитъ спаржу на пять пфенниговъ за фунтъ дороже чѣмъ я, и вовсе нельзя сказать чтобъ ея спаржа была толще или нѣжнѣе моей. Еслибы не смотрѣть на все сквозь пальцы, право, пришлось бы вѣчно держать у себя полицейскаго.
— У меня кухарка добросовѣстная, сказала ассессорша, — и я была бы вполнѣ ею довольна еслибъ она не была такъ капризна на блюда. Мужъ мой, напримѣръ, чрезвычайно любитъ вареную баранину съ гарниромъ изъ рѣпы или моркови, или говядину съ бѣлыми бобами и кислою подливкой… и что же? кухарха моя ни за что въ мірѣ не купитъ бѣлыхъ бобовъ, потому что «не привыкла у себя дома къ такимъ грубымъ блюдамъ», а вѣдь родители-то ея просто-на-просто мелкіе ремесленники!
— И не говорите! подхватила я, — теперь всѣ лѣзутъ изъ кожи вонъ чтобы стать выше своего положенія! Если какая дѣвушка и идетъ въ услуженіе, то словно милость оказываетъ, а про себя между тѣмъ вздыхаетъ о томъ что она не арфистка, не бренчитъ на фортепіано по кабачкамъ или еще тамъ о какомъ-нибудь подобномъ вздорѣ. Вообразите, дочь моей прачки беретъ уроки музыки и пока молодая дѣвица разыгрываетъ какую-нибудь трогательную фантазію, маменька ея успѣетъ выстирать цѣлую дюжину рубашекъ. Вотъ и судите сами какой толкъ изъ этого можетъ выйти!
— Слава Богу еще что въ Риксдорфѣ нѣтъ консерваторіи, опять сказала ассессорша, — а то моя кухарка навѣрное бы также ударилась въ музыку. Чтеніе романовъ я ей строго воспретила. Вообразите, она была абонирована на чтеніе какого-то романа у газетчика и платила за это удовольствіе сорокъ пфенниговъ въ недѣлю, вѣдь въ годъ-то это составитъ сумму свыше двадцати марокъ.
— Помилуйте! воскликнула я, — графы да князья — и тѣ въ годъ не тратятъ столько на книги!
— А что за ужасный романъ она читала, вы и представить себѣ этого не можете! Въ первой главѣ какому-то найденышу съ цѣлью ослѣпленія сыпятъ въ глаза негашеной извести, затѣмъ слѣдуютъ драки, убійства, словомъ, вся книга наполнена только ужасами и преступленіями. Мой мужъ говоритъ что такое чтеніе чрезвычайно вредитъ нравственности, глубоко развращаетъ сердце.
— Вотъ говядина-то съ бобами ей и не по вкусу! невольно проговорила я. — А твоя кухарка не занимается чтеніемъ? вслѣдъ затѣмъ обратилась я къ Эмми, которая слушала нашъ разговоръ довольно безучастно, очевидно думая о совершенно постороннихъ предметахъ. Я увѣрена что на душѣ у нея какая-нибудь тяжкая забота, словно заноза въ пальцѣ, щемитъ, болитъ и ноетъ.
— Я не могу пожаловаться на свою кухарку, разсѣянно отвѣчала она. — Если она своею стряпней умѣетъ угодить Францу и добросовѣстно исполняетъ свои обязанности, я не вижу причины порицать ее.
— О, разумѣется нѣтъ! ехидно вставила я. — Извѣстная вещь что твоя кухарка образецъ всевозможныхъ совершенствъ. Ты не сердись, однако, на насъ за то что мы говоримъ о такой будничной статьѣ! Вопросъ о прислугѣ поднятъ не тобою и не тебѣ конечно рѣшать его.
— Я даже не знаю съ чего у васъ зашелъ разговоръ о прислугѣ, припоминая сказала маленькая ассессорша.
— Все началось съ собаки, замѣтила я, — Эмми сама виновата.
Ассесорша не могла не замѣтить молчаливости Эмми; она поднялась и стала прощаться.
— Не сердитесь на насъ, милая дорогая докторша, сказала она, притягивая къ себѣ нѣсколько поблѣднѣвшее личико моей дочери и ласково проводя рукой ло ея пушистымъ золотистымъ волосамъ.
— Я не особенно люблю перебирать всѣ эти подробности о прислугѣ, проговорила Эмми.
— Въ слѣдующій разъ мы будемъ разговаривать о погодѣ, засмѣялась ассессорша. — А не то я захвачу съ собою моего мальчугана, онъ дастъ намъ достаточно матеріала для всевозможныхъ разговоровъ. Знаете что? заведите-ка себѣ, какъ я, канарейку, она наполняетъ радостью и веселіемъ цѣлый домъ. Но прежде всего вы непремѣнно должны побывать у меня!
Затѣмъ ассессорша простилась и ушла.
— Что съ тобою Эмми? спросила я какъ только за фрау Леманъ затворилась дверь.
— Вѣчно только хвастается своими дѣтьми! сердито проговорила она. — И очень тебѣ нужно было разказывать ей про собаку?
— Да вѣдь ты же мнѣ ничего не говорила о томъ чтобъ я молчала про собаку!
— Ты могла бы догадаться что это мнѣ будетъ непріятно. Какое кому дѣло до того что я иногда скучаю, когда бываю одна.
— Твой мужъ непремѣнно долженъ пожертвовать тебѣ своими четвергами, рѣшительно сказала я. — Или, если ужь онъ непремѣнно желаетъ исполнять свои прихоти, уговорись съ нимъ что ты эти вечера будешь проводить у васъ.
— Одна безъ Франца?
— Ну да, одна безъ Франца! Если онъ заставляетъ тебя по цѣлымъ часамъ сидѣть и ждать его, то и ты, разумѣется, должна искать себѣ развлеченія. Посмотри, это и его исправитъ, онъ пожалуй начнетъ съ тобою вмѣстѣ бывать у васъ.
— Нѣтъ, мама.
— Разумѣется поговори съ нимъ мягче, безъ рѣзкости, продолжала я. — Въ будущій четвергъ я приглашу васъ обоихъ на вареный картофель съ селедкой, онъ охотникъ до этого блюда; въ слѣдующій затѣмъ четвергъ пусть Леманы пригласятъ васъ, и такъ далѣе. Посмотри онъ отстанетъ отъ своихъ глупыхъ привычекъ, броситъ свои товарищескіе четверги. Его слѣдуетъ исподоволь, но крѣпко привязать къ домашнему очагу. Ты и сама послѣ рада будешь что послѣдовала моему совѣту.
Она задумчиво покачала головой.
— Подумай о моихъ словахъ, Эмми. Если онъ не уступитъ тебѣ теперь, то въ будущемъ нечего и надѣяться на какія бы то ни было уступки съ его стороны…. а затѣмъ, прости-прощай и та крохотная частичка счастія которая выпала вамъ на долю!
Эмми тяжело вздохнула.
— Ты еще одумаешься, сказала я и пошла къ себѣ домой.
Я сообщила Карлу что въ будущій четвергъ вечеромъ дочь съ зятемъ будутъ у васъ.
— Только не удивляйся что селедки будетъ поданы на столъ неразрѣзанными, между прочимъ сказала я.
— Что же должна означать эта новая мода? съ удивленіемъ спросилъ мой Карлъ.
— Это — тонкая политика. Если подать ихъ неразрѣзанными, то доктору не удастся какъ намедни выбрать себѣ всѣ серединки, а придется подобно всѣмъ вамъ ѣсть и хвостъ и голову.
— Да если онъ любитъ середніе куски? вѣдь ты же всегда готова все лучшее уступать другимъ?
— Карлъ, я охотно все уступаю другимъ, но теперь рѣчь идетъ о перевоспитаніи, объ исправленіи доктора. Онъ далеко еще не въ такихъ годахъ чтобы получать на свою долю однѣ серединки.
Праздникъ прессы.
правитьМногое успѣло измѣниться въ пользу литературы съ тѣхъ поръ какъ она стала профессіей, чего, какъ извѣстно, прежде не было: встарину ею занимались только такъ, между дѣломъ, и никто ради нея не бросалъ своихъ другихъ занятій. Теперь же дѣло поставлено совершенно иначе, теперь уже не стыдно принадлежать литературѣ: сама пресса величаетъ себя седьмою великою державой, хотя, признаюсь, мнѣ никогда не случалось встрѣчать кого-либо изъ господъ редакторовъ въ коронѣ вмѣсто шляпы и пурпуровой мантіи вмѣсто обыкновеннаго пальто. Да и велико было бы удивленіе публики еслибы кто изъ нихъ вдругъ вздумалъ въ такомъ видѣ прогуляться Unter den Linden или напиться кофе у Кранцлера. Когда приходится имѣть дѣло съ кѣмъ-либо изъ редакторовъ, они обыкновенно производятъ самое либеральное впечатлѣніе и большею частію высказываются противъ принципа власти еще рѣзче чѣмъ ихъ газеты. Всѣ редакціи, всѣ редакторы и литераторы держатъ себя какъ всѣ обыкновенные смертные и въ свободное время даже не прочь отъ разнаго рода развлеченій.
Вотъ благодаря этому-то послѣднему обстоятельству и устроился балъ прессы, а такъ какъ праздникъ тѣмъ оживленнѣе и великолѣпнѣе чѣмъ больше публики, то билеты на это торжество продавались также и лицамъ постороннимъ, ни мало не причастнымъ литературѣ. Седьмая великая держава давала придворный балъ, и не быть на немъ значило бы держать сторону оппозиціи. Затѣмъ, я всего только разъ была на концертѣ въ Зимнемъ Саду съ его чудными тропическими растеніями, а прилежащихъ къ нему залъ и вовсе еще не видала. Мнѣ было очень любопытно посмотрѣть все это роскошное помѣщеніе при такомъ большомъ торжествѣ, но дѣйствительность превзошла всѣ мои ожиданія: картина празднества была грандіозно-великолѣпна! Сверху электрическій свѣтъ и гирлянды изъ розъ, съ двухъ сторонъ два огромные оркестра музыки, а въ залѣ цвѣты, растенія и нарядное, изящное общество. Само собою я разумѣю дамъ; что же касается мущинъ, то всѣ они были въ одинаковыхъ черныхъ фракахъ и отличались другъ отъ друга только фасономъ или матеріаломъ бѣлыхъ галстуковъ. Умъ составляющій украшеніе мущины на балу отходитъ на второй планъ, уступая мѣсто ловкости въ танцахъ, и такимъ образомъ какой-нибудь долговязый подпоручикъ совершенно затираетъ министерскаго совѣтника, у котораго, благодаря важности его высокаго сана, колѣнки уже гнутся плохо. За то дамы на балу въ своихъ элегантныхъ туалетахъ представляютъ положительно неземную противоположность мущинамъ.
Вотъ приблизительно какія мысли мелькали у меня въ головѣ въ ту минуту какъ я входила въ залъ подъ руку съ дядей Фрицемъ. Карлъ, какъ я его ни уговаривала, ни за что не хотѣлъ ѣхать со мною на балъ, но и рѣшилъ какъ можно дальше держаться ото всякихъ писательскихъ кружковъ.
— Карлъ, сказала я, — развѣ ты не каждое утро читаешь газеты? Развѣ ты могъ бы существовать безъ нихъ? Неужели же у тебя вовсе нѣтъ желанія встрѣтиться лицомъ къ лицу съ людьми которые ежедневно тебѣ доставляютъ духовную пищу? Чтобы показать что и ты также причастенъ прессѣ хотя бы въ качествѣ читающаго члена, ты можешь всунуть себѣ въ петличку фрака свой абонементный билетъ.
Но убѣдить его не было никакой возможности; а такъ какъ мнѣ хотѣлось непремѣнно принять участіе въ празднествѣ, то я и отправилась позвать дядю Фрица поѣхать со мною на балъ. Онъ тотчасъ же согласился и сказалъ что можетъ отважиться со мной на это торжество, такъ какъ и я также принадлежу къ числу писателей; онъ даже надѣется очень весело и пріятно провести тамъ время, особенно если я не буду распоряжаться имъ такъ же какъ обыкновенно распоряжаюсь моимъ Карломъ. Я воздержалась отъ вертѣвшагося у меня на языкѣ рѣзкаго отвѣта, вопервыхъ, для того чтобъ онъ вдругъ не вздумалъ заупрямиться и еще болѣе потому что онъ все еще продолжаетъ страдать отъ своей несчастной любви. Разъ какъ-то при случаѣ я было замѣтила ему что не могу представить себѣ ничего нелѣпѣе вздоховъ по недоступномъ предметѣ склонности.
— Ты ошибаешься, Вильгельмина, отвѣтилъ онъ мнѣ на это, — и любовь на письмахъ имѣетъ свою свѣтлую сторону.
Ужь по одному этому отвѣту я могу судить о томъ до какой степени онъ крѣпко держится за мысль во что бы то ни стало жениться на Эрикѣ; ну, да бабушка-то не отдастъ ее за него.
У Карла была и еще причина почему онъ отказался сопутствовать мнѣ на балъ: онъ обѣщалъ своему другу Модерову въ этотъ самый вечеръ пробовать полученное имъ новое пиво; тамъ должны были собраться и другіе ихъ пріятели, старикъ Бергфельдтъ, Шрамке, Штейнколенъ-Мюллеръ, а можетъ-быть также и Dr. Паберъ. «Ты можешь идти къ Модерову, сказала я ему, — если тамъ будетъ докторъ, то съ тобою не случится ничего дурнаго. Только пожалуста не уходи послѣднимъ, да какъ-нибудь не попади подъ лошадей.
Бетти проводила этотъ вечеръ у надзирательши по случаю дня рожденія ея Милы, и такимъ образомъ дядя Фрицъ оказался моимъ единственнымъ спутникомъ въ обществѣ людей которыхъ я прежде никогда еще не видала, хотя читала нѣкоторыя произведенія ихъ талантливаго пера.
Когда мы вошли въ залу, танцы уже начались. У меня просто голова закружилась при видѣ такого множества совершенно чуждыхъ мнѣ лицъ, о литературной славѣ которыхъ я тѣмъ не менѣе де могла не знать.
Къ счастью, я замѣтила г. Клейнеса (онъ былъ похожъ на какого-то поддѣльнаго attaché изъ посольства); я поспѣшила подойти къ нему.
— Знаете ли вы кого-нибудь изъ знаменитостей литературы? спросила я его.
— И даже всѣхъ.
— Такъ представьте меня имъ, потребовала я.
Онъ попробовалъ было увильнуть, говоря что всѣ они очень похожи на свои фотографическіе портреты, но разумѣется я не могла удовольствоваться такимъ отвѣтомъ и продолжала настаивать на своемъ требованіи. Видя что отъ меня отдѣлаться нелегко, онъ наконецъ предложилъ мнѣ руку и вмѣстѣ со мною сталъ протискиваться черезъ толпу.
Г. Клейнесъ дѣйствительно зналъ въ лицо весьма многихъ представителей печати, но мнѣ показалось что они-то что-то плохо вспоминали его наружность. Онъ спросилъ меня, получила ли я альбомъ автографовъ, и на мой отрицательный отвѣтъ повелъ меня въ палатку устроенную изъ настоящихъ персидскихъ ковровъ въ какомъ-то турецко-арабскомъ вкусѣ. Здѣсь какой-то господинъ любезно подавалъ каждой входившей дамѣ маленькую книжечку, въ которой стояло по нѣскольку высокихъ изреченій написанныхъ собственною рукой великихъ талантовъ. Это было устроено для того чтобы въ этотъ вечеръ никто не безпокоилъ знаменитостей, дабы они могли безо всякой помѣхи, съ полнымъ увлеченіемъ предаваться веселью настоящаго праздника. Да вѣдь и нельзя же въ самомъ дѣлѣ знаменитостямъ только и дѣлать за балѣ что всѣмъ и каждому говорить мудрыя изреченія. Одинъ изъ членовъ комитета общества принялъ за себя обязанность раздавать дамамъ эти литературно-поэтическія воспоминанія о вечерѣ, что было особенно затруднительно, ибо каждой дамѣ приходилось показывать какъ слѣдуетъ раскрывать книжечку. Дѣло въ томъ что книжечки эти открывались совершенно необыкновеннымъ образомъ; это изобрѣтеніе было и ново и занимательно: верхнюю дощечку переплета надобно было отодвигать въ сторону; если же кто пытался развернуть книжечку какъ и всякую другую книгу, то она рвалась надвое, что разумѣется никакъ не могло быть пріятнымъ сюрпризомъ для ея обладательницы. Еслибы всѣ книги дѣлались по этому образцу, книжная торговля развилась бы до невѣроятныхъ размѣровъ, а такъ какъ задача печати заботиться о постоянномъ развитіи книжной торговли, то изобрѣтеніе это заслуживаетъ всякой похвалы.
Освоившись нѣсколько на балѣ, я имѣла время разсмотрѣть туалеты дамъ; они были восхитительны: затканный золотомъ бархатъ, черный, красный и синій; атласъ всѣхъ цвѣтовъ; всевозможныя шелковыя ткани съ самыми великолѣпными узорами; на платьяхъ блонды, настоящія кружева и самые разнообразные цвѣты; жемчугу, брилліантовъ и другихъ драгоцѣнныхъ камней было такое безчисленное множество какъ звѣздъ въ млечномъ пути, словомъ, здѣсь танцовали такъсказать цѣлые капиталы.
Г. Клейнесъ сказалъ что большинство камней поддѣльные, но я ему не повѣрила: какая женщина въ поддѣльныхъ камняхъ осмѣлится предстать всевидящему оку прессы?
Я встрѣтила здѣсь Dr. Штинде, съ которымъ видалась въ Италіи, и мы оба обрадовались увидѣвъ другъ друга. Мы усѣлись подъ тѣнью апельсинныхъ деревъ, къ вѣткамъ которыхъ весьма хитроумно были прикрѣплены настоящіе плоды; намъ напомнила эта обстановка о нашемъ пребываніи въ Италіи.
— Здѣсь не такъ опасно какъ на Везувіи, сказала я чтобы чѣмъ-нибудь начать разговоръ.
Онъ также со своей стороны замѣтилъ что-то объ Италіи, и мы скоро увлеклись далекими общими воспоминаніями. Только въ то время какъ мимо васъ проходилъ кто-либо изъ представителей печати, докторъ объяснялъ мнѣ чѣмъ тотъ знаменитъ и въ чемъ именно заключается его спеціальность. Всѣ замѣчанія г. Штинде были въ высшей степени интересны и въ то же время поучительны.
— Это вѣроятно также писатель? спросила я, увидѣвъ какого-то господина съ выразительнымъ pince-nez на смѣло вздернутомъ носу.
— Какъ! Неужели вы не знаете Поля Ливдау?
— Я его воображала себѣ совершенно инымъ, сказала я, — наружность его несравненно интереснѣе его произведеній. И затѣмъ я никакъ не могла думать что у него можетъ быть такая скорбная складочка у рта.
— Это должно-быть критики постарались о ея появленіи.
— Развѣ они дерзаютъ нападать на такого знаменитаго писателя?
— Критики дерзаютъ нападать на все; да вѣдь онъ самъ же и научилъ ихъ какъ именно слѣдуетъ браться за это дѣло.
— Я не совсѣмъ понимаю, объяснитесь пожалуста яснѣе.
— Видите ли, многоуважаемая фрау Бухгольцъ, послѣ минутнаго размышленія началъ докторъ, — поэты что пташки въ лѣсу, каждая пташка поетъ на свой ладъ, но вѣдь не каждая пѣвунья соловей, точно также и не каждый поэтъ Шиллеръ или Гёте. Что до того что пѣсни ихъ не мастерскія? Но явился Линдау и принялся нападать то на одного, то на другаго, то на третьяго поэта; онъ безжалостно вырывалъ у каждаго изъ рукъ перо, разбиралъ его всего по косточкамъ и наконецъ среди цѣлаго града насмѣшекъ заставлялъ его убраться долой со сцены…
— Да вѣдь это просто безчеловѣчно! воскликнула я.
— О нѣтъ! съ поэтами для того такъ обходятся чтобы публика подивилась остроумію критика; притомъ же вѣдь никто не слышитъ тайнаго стенанія осмѣянныхъ авторовъ, ихъ тихая скорбь никому не въ тягость, и публика, забывая о всемъ, громко и весело рукоплещетъ шуточкамъ Поля Линдау.
— Стало-быть у него-то именно и переняли всѣ другіе пріемы такихъ злыхъ шутокъ?
— Да, и даже съ большимъ успѣхомъ! Между новыми критиками появились люди исключительно посвятившіе себя литературнымъ убійствамъ.
— И дѣлаютъ они это ничѣмъ не стѣсняясь?
— Рѣшительно ничѣмъ не стѣсняясь! чѣмъ критики разнузданнѣе, тѣмъ больше ими восхищаются. Но вотъ какая для Линдау вышла бѣда: какъ только началъ онъ самъ мыслить и творить, какъ только запѣлъ подобно другимъ лѣснымъ пташкамъ свою пѣсню, такъ и на него словно стая воронъ набросились критики, повыщипали у него изъ хвостика всѣ перышки, всего исклевали сердечнаго. Это было очень больно и тѣмъ больнѣе что всѣ они были его же ученики. Теперь вѣроятно вы можете легко объяснить себѣ, откуда у него взялась эта скорбная складочка у рта. Извѣстно, кто раздраженъ — прежде всего губы надуетъ?
— Какъ моя Бетти, невольно сорвалось у меня съ языка.
Но балъ печати требуетъ разговора по преимуществу литературнаго, и потому я продолжала:
— Бетти моя очень даровитая дѣвушка, но она никакъ не можетъ сладить съ искусствомъ писать стихи. Еслибы можно было найти для нея опытнаго руководителя въ этомъ дѣлѣ, можетъ-быть она и достигла бы какихъ-нибудь результатовъ. Ужь ее-то я ни за что не дала бы въ обиду этому Полю Линдау.
— Ни минуты не сомнѣваюсь въ этомъ, улыбнулся г. Штинде. — Кстати, недавно я встрѣтилъ одного господина принадлежащаго къ одному кружку нѣмецкихъ поэтовъ, можетъ-быть онъ до извѣстной степени соотвѣтствуетъ вашимъ требованіямъ.
— Ей слѣдуетъ сообщить только первоначальныя правила стихосложенія и затѣмъ нѣсколько помочь ей сначала. Болѣе этого въ дѣлѣ искусства и науки не требуется?
— Для дамы, разумѣется, ничего болѣе и не нужно, сказалъ докторъ, — главнымъ образомъ все зависитъ отъ природнаго дарованія.
— А нельзя ли намъ сейчасъ же разыскать этого господина? предложила я.
Мы отправились за нимъ на поиски и скоро дѣйствительно нашли его. Онъ стоялъ прислонясь спиной къ стволу пальмы. Неопредѣленно вперивъ взоръ въ пространство; одною рукой онъ поддерживалъ свою бѣлокурую, на бокъ склоненную голову, а въ другой держалъ красную бархатную записную книжечку; галстукъ на немъ былъ не бѣлый, а ярко-зеленый, какъ свѣжсраспустившійся майскій листокъ. Я всегда представляла себѣ нашихъ современныхъ поэтовъ какъ разъ въ этомъ родѣ.
Докторъ представилъ насъ другъ другу.
— Ѳеодоръ Вихманъ-Лейевфельсъ… фрау Вильгельмина Бухгольцъ.
— Весьма пріятно, проговорила я.
— Вы кажется и сейчасъ сочиняете стихи? сказалъ докторъ, указывая на красную записную книжечку.
— Вы угадали, и кажется нѣсколько строкъ у меня вышли весьма удачны. Судите сами!
И онъ было ужь собрался читать.
— Не теперь, не теперь, поспѣшилъ остановить его докторъ. — Вотъ еслибы вы были настолько любезны и согласились что-либо изъ своихъ произведеній прочесть въ домѣ фрау Бухгольцъ…
— Я только-что собиралась просить васъ объ этомъ, прервала я рѣчь моего друга, и затѣмъ вмѣстѣ съ просьбой посѣтить васъ сообщила молодому человѣку вашъ адресъ.
Озъ тотчасъ же изъявилъ согласіе побывать у насъ, и докторъ поспѣшилъ увлечь меня въ противоположную сторону.
— Развѣ вы не другъ поэзіи? спросила я его.
— Все въ свое время, отвѣчалъ онъ. — Болѣе всего я люблю читать стихи про себя, и всегда сердечно радъ если въ цѣломъ ворохѣ мякины мнѣ удастся отыскать хотя бы одно зерно поэзіи, такъ какъ я знаю что все посредственное забывается, между тѣмъ какъ все хорошее остается въ памяти. Время отвѣетъ мякину, и народъ сохранитъ зерно, въ своей сокровищницѣ, въ своемъ сердцѣ.
— Развѣ народъ обладаетъ такимъ разумѣніемъ?
— Нѣтъ, но у него за то есть чувство. Такъ-называемое разумѣніе — это привилегія на всѣ безчинства критики. Не разумъ создаетъ великія произведенія искусства, а чувство; всѣмъ прекраснымъ мы обязаны чувству. Вотъ мнѣ порой и думается что подвергать необъяснимую прелесть поэзіи мнимо безошибочному сужденію своего разума будетъ почти то же что мѣрить аршиномъ благоуханіе цвѣтовъ. До сихъ поръ еще ни одинъ философъ не сумѣлъ какъ слѣдуетъ опредѣлить что именно есть прекрасное.
— Да что же можетъ быть проще этого! воскликнула я, — Прекрасное — это все что прекрасно. Это ясно какъ Божій день.
— Вы вѣроятно читали Гартмановскую философію безсознательнаго? спросилъ докторъ.
— Помилуйте! гдѣ же мнѣ, замужней женщинѣ и хозяйкѣ взять время на изученіе философскихъ книгъ? Но какъ бы то ни было я понимаю прекрасное, потому что прекрасное мнѣ всегда правится болѣе чѣмъ безобразное.
— Я познакомлю васъ съ однимъ знатокомъ, который въ данномъ случаѣ совершенно одного воззрѣнія съ вами. Да вотъ и онъ! Лудвигъ Питчъ… фрау Бухгольцъ желала бы…
— Ахъ, прелестно! Я весь къ вашимъ услугамъ! воскликнулъ тотъ и тотчасъ же любезно предложилъ мнѣ руку.
У меня просто языкъ отнялся, я чувствовала невыразимое смущеніе, идя рядомъ съ г. Питчемъ: вѣдь достаточно какой-нибудь одной его строчки въ Фоссовой[5] для того чтобы человѣка въ общественномъ мнѣніи поднять на недосягаемую высоту или же наоборотъ обратить его въ совершеннѣйшее ничтожество. Когда онъ, милостиво разговаривая со мною, глядѣлъ на меня сверху, я вся насквозь была проникнута чувствомъ глубочайшаго благоговѣнія предъ его геніемъ и могуществомъ. Однако его благосклонное вниманіе ободрило меня до того что я рѣшилась поднять на него умоляющій взоръ и сказала:
— Пожалуста, г. Питчъ, не смотрите на меня такъ пристально: отдѣлка на моемъ платьѣ не очень нова… видите ли, когда уже находишься въ такихъ лѣтахъ…
— Вы шутите! прервалъ онъ меня, — вы настолько увлекательны что затмеваете самыхъ молодыхъ женщинъ…
— Если представитель прессы такъ говоритъ, то это должно быть правда… смущенно пробормотала я.
Затѣмъ онъ обратилъ мое вниманіе на необыкновенную, благодаря электрическому освѣщенію, игру красокъ въ туалетахъ дамъ и сталъ говорить объ общемъ впечатлѣніи всей картины праздника. Вскорѣ однако намъ пришлось разстаться, такъ какъ его звали со всѣхъ сторонъ, ибо множество дамъ желали быть ему представленными, чтобъ онъ взглянулъ на нихъ.
Но каково же было мое удивленіе, когда во вторникъ обо мнѣ дѣйствительно появилась замѣтка въ утренней газетѣ и настолько вѣрная что знакомымъ вовсе не было трудно узнать меня. Такимъ образомъ, газетчики въ этотъ день разнося горе и радость по всему Берлину, по дворцамъ и хижинамъ, вмѣстѣ съ тѣмъ разнесли всюду и меня.
Но вотъ началась такъ-сказать идеальная часть празднества. Сцена была устроена, какъ объяснилъ мнѣ одинъ фельетонистъ-археологъ, на самый древній манеръ, она состояла только изъ занавѣса и ширмъ. Одна извѣстная актриса вышла на сцену и начала декламировать. Стихи эти были у нея незамѣтно для публики прикрѣплены къ вѣеру, потому что у древнихъ Грековъ суфлера не полагалось вовсе. Декламировала она прекрасно, но къ сожалѣнію я ни одного слова не могла разобрать изъ того что она говорила, такъ какъ въ акустическомъ отношеніи Зимній Садъ устроенъ весьма плохо и къ тому же я сидѣла очень далеко отъ сцены, но уже одна интонація голоса этой актрисы меня растрогала до глубины души. Да и не все ли равно что именно декламируется, лишь бы оно дѣйствовало на слушателей, а въ особенности на балу.
Затѣмъ предусмотрительный комитетъ позаботился о томъ чтобъ устроить нѣкоторый перерывъ, дабы гости могли не много поѣсть, а музыканты нѣсколько отдохнуть. Одно только мнѣ очень не понравилось на балѣ, а именно то что лакеи здѣсь, подобно всѣмъ гостямъ, были въ черныхъ фракахъ, съ тою только разницей что фраки эти были потерты и засалены. На такомъ праздникѣ лакеевъ слѣдовало бы нарядить въ одинаковыя ливреи или по крайней мѣрѣ приказать имъ надѣть бѣлые фартуки, какъ это водится въ нѣкоторыхъ лучшихъ ресторанахъ. Дядя Фрицъ, однако, былъ того мнѣнія что такое нововведеніе весьма гибельно отразилось бы на благосостояніи всего народа, ибо некуда было бы дѣвать старыхъ фраковъ. Можетъ-быть онъ и правъ относительно народнаго благосостоянія, но что касается внѣшней стороны празднества, то я все же остаюсь при своемъ мнѣніи.
Большое удовольствіе доставило мнѣ знакомство съ одною изъ моихъ коллегъ, Вели, которая пишетъ такіе увлекательные романы.
— Велихенъ, сказала я, — откуда у васъ такое глубокое знаніе всѣхъ свойствъ человѣческаго сердца? для васъ какъ будто нѣтъ ничего тайнаго, ничего сокровеннаго.
— Любезная Фрау Бухгольцъ, отвѣчала она, — я пишу алезариновыми чернилами Леонарди, они замѣчательно способствуютъ паренію духа въ высь.
Я рѣшила не далѣе какъ завтра же пріобрѣсти себѣ такихъ же чернилъ, потому что я вовсе не изъ числа людей которые не считаютъ нужнымъ обращать вниманіе на добрый совѣтъ; нерѣдко вся суть дѣла зависитъ отъ разныхъ мелочей. Мы еще долго бесѣдовали съ Вели, и обѣ пришли къ тому заключенію что сегодняшнее празднество безподобно.
И дѣйствительно оно было безподобно; хоть апельсины и исчезали постепенно съ деревьевъ, за то литературныя знаменитости до конца всѣ оставались налицо. Лестно находиться въ обществѣ великихъ людей коихъ даже портреты не попадаются на нашей Ландбергерской улицѣ. Въ концѣ концовъ я совершенно освободилась отъ овладѣвшаго было мною смущенія. Я даже осмѣлилась заговорить съ Эрнстомъ Вильденбургомъ и посовѣтовала ему употреблять ализариновыя чернила, потому что все написанное ими имѣетъ характеръ геніальности.
— Сударыня, отвѣчалъ онъ мнѣ, — я у же много лѣтъ пишу этими чернилами, вотъ и мой Кристофъ Марловъ написанъ ими же.
— Въ такомъ случаѣ я совершенно не понимаю критики! воскликнула я.
— Весьма многіе раздѣляютъ ваше мнѣніе.
— Знаете ли что, сказала я, — давайте-ка вашимъ трагедіямъ веселое окончаніе, а то вѣдь господа критики всегда отыщутъ къ чем упривязаться.
— Слеза одного зрителя вызванная поэтомъ стоитъ всѣхъ печатныхъ насмѣшекъ критики, это роса благотворно побуждающая поэта къ новому творчеству!
— И такимъ образомъ вы продолжаете работать нимало не стѣсняясь нападками критиковъ?..
— Точно такъ, сударыня.
— И все время сознавая что на васъ будутъ сыпаться все новыя и новыя нападки? это большая храбрость!
— Поэзія моя вторая отчизна, а обѣимъ я поклялся въ непоколебимой вѣрности.
Я охотно бы поговорила еще о разныхъ возвышенныхъ предметахъ съ другими литературными знаменитостями, но къ сожалѣнію всѣ стали разъѣзжаться, такъ что и мнѣ съ дядей Фрицемъ пришлось уѣхать домой. Дядя Фрицъ провелъ время очень весело и пріятно и объявилъ что на балѣ было очень много красивыхъ женщинъ въ прелестнѣйшихъ туалетахъ.
— Видишь ли, сказала я, — что совершенно лишнее искать себѣ жену на чужой сторонѣ, когда и здѣсь такой богатый выборъ невѣстъ.
— Къ сожалѣнію, замужнія женщины были несравненно прекраснѣе и милѣе дѣвицъ, отвѣчалъ онъ.
— Неужели безо всякихъ исключеній? опять начала я.
— Перестань пожалуста, рѣзко сказалъ онъ и принялся насвистывать какой-то вальсъ.
„Людвигъ Питчъ“, подумала я про себя, „далеко не таковъ, и какъ вообще милы и любезны всѣ бывшіе на балѣ мущины, совсѣмъ не то что братья, тѣ рѣдко удостоиваютъ сестеръ своего милостиваго вниманія“.
Сердце мое было переполнено пріятными впечатлѣніями этого вечера, мнѣ хотѣлось поскорѣе подѣлиться ими съ Карломъ, пересказать ему всѣ мои разговоры съ великими представителями нашей прессы; нo онъ уже спалъ и притомъ такъ крѣпко какъ спящая красавица въ первую треть своего столѣтняго сна.
— Карлъ! закричала я: — вотъ и я.
Онъ даже не пошевельнулся, а только захрапѣлъ еще громче.
Я было принялась трясти его, но и это оказалось напраснымъ. Никогда отъ роду съ нимъ не бывало ничего подобнаго, должно-быть онъ пилъ какое-нибудь особенное, необыкновенно крѣпкое пиво.
Какъ добрался онъ только до дома? можетъ-быть его обобрали? Нѣтъ, часы его лежатъ на ночномъ столикѣ и даже стекло цѣло. А портмоне? оно оказалось вмѣстѣ съ ключами въ карманѣ брюкъ; въ трезвомъ состояніи онъ никогда не оставляетъ ключей въ карманѣ. „Завтра у него навѣрное будетъ страшно трещать голова“, подумала я и стала ощупывать портмоне, оно было набито необычайно туго. Что такое въ немъ можетъ быть? Оказалось, цѣлая пригоршня пивныхъ марокъ. Однако мнѣ необходимо знать что все это могло значить!
— Карлъ! закричала я ему въ самое ухо, — что значитъ такое количество пивныхъ марокъ?
Затѣмъ я осторожно подняла его на постели.
— Мина… еще кружечку… на прощанье.. еле ворочая языкомъ пробормоталъ онъ, вырвался у меня изъ рукъ и опять какъ снопъ повалился на подушки.
„Что это онъ называетъ меня Миной?“ подумала я, это что-то совсѣмъ не въ его привычкахъ… Однако терпѣнье! завтра узнаю все что они тамъ съ нимъ натворили. Жаль только что онъ будетъ не въ состояніи какъ слѣдуетъ вникнуть въ мой разказъ о праздникѣ прессы… Надобно имѣть совершенно свѣжую голову чтобы постигнуть идеальное…»
Я потушила свѣчу съ мыслью о томъ, вспомнитъ ли меня г. Лудвигъ Питчъ.
Домашнее мастерство.
правитьМы были на выставкѣ дешевой мебели, гдѣ цѣны дѣйствительно оказались до того низкими что мы рѣшились купить себѣ новый шкафъ для платья, тѣмъ болѣе что нижніе ящики у нашего стараго шкафа, который стоялъ у насъ въ передней, выдвигались очень туго, что было весьма неудобно вообще и въ особенности когда пойдешь за чѣмъ-нибудь наспѣхъ, а главное въ старомъ шкафу водилась моль. Карлъ былъ очень доволенъ нашимъ пріобрѣтеніемъ: въ новомъ шкафу было нѣсколько отдѣленій и одно изъ нихъ цѣликомъ поступало въ его полное распоряженіе; а то бывало онъ все ворчалъ, платье его виситъ на самыхъ заднихъ крючкахъ, все загороженое нашими туалетами, благодаря чему ему подъ руку вѣчно попадалось не то что ему нужно.
Когда мы уставили новый шкафъ на мѣсто, то увидали что онъ нѣсколько меньше нашего прежняго шкафа и не захватываетъ собою всей стѣны, такъ что видно пустое мѣсто безъ обоевъ. Я очень хорошо помню что когда мы оклеивали домъ, то для передней взяли остатокъ обоевъ, его намъ уступили задешево, но за то обоевъ на всю комнату не достало. Точно такихъ обоевъ мы потомъ найти не могли и потому мѣсто за шкафомъ не оклеили, оно такъ и осталось выкрашеннымъ синею краской: теперь же не было видно даже и слѣдовъ этой краски.
— Вотъ переднюю-то и приходится оклеивать сызнова, сказалъ Карлъ. — Гдѣ же выгода отъ нашей покупки, Вильгельмина?
— Пожалуста не безпокойся, отвѣчала я. — Ты увидишь какъ умно мы распорядимся.
Онъ не сталъ мнѣ возражать, а только задумчиво покачалъ головой и ушелъ.
Это мы относилось не ко мнѣ одной, но также и къ Бетти, потому что безъ ея помощи я не могла бы привести свой планъ въ исполненіе.
Послѣднее время Бетти взялась за живопись: мысль сдѣлаться гувернанткой ей нисколько не улыбалась, а оставаться вовсе безъ серіозныхъ занятій она рѣшительно была не въ состояніи. Да и есть ли смыслъ сдавать трудный экзаменъ для того чтобъ умѣть опрятно держать дѣтей и затѣмъ немножко выучить ихъ грамотѣ? Дядя Фрицъ также со своей стороны поддержалъ ее въ данномъ случаѣ: всѣ дѣти несносны, невыносимы, они только и знаютъ что кричать, плакать, капризничать и спать, только это послѣднее ихъ занятіе и служитъ единственнымъ утѣшеніемъ для семьи.
— Придетъ время, мой милый, и ты заговоришь по-другому, сказала я ему.
— Ну ужь никогда! возразилъ онъ. — Слухъ у меня значительно огрубѣлъ благодаря хоровому пѣнію нашего кружка, но тѣмъ не менѣе я никогда не буду въ состояніи переносить дѣтскаго писка и визга, развѣ только въ томъ случаѣ если мнѣ удастся гдѣ-нибудь пріобрѣсти себѣ гуттаперчевыя уши.
— У дѣтей, разумѣется, у своихъ собственныхъ, голоски чисто ангельскіе. Что же касается вашего хороваго пѣнія, то оно всякому деретъ уши, и я удивляюсь только тому какъ это сосѣди выносятъ ваше неистовое оранье.
— О, что до сосѣдей, такъ они предовольны!
У Бетти всегда была склонность къ живописи. Еще будучи ребенкомъ она бывало вырѣзывала фигурки изъ модныхъ журналовъ, очень мило раскрашивала ихъ и затѣмъ наклеивала въ тетрадку. Кромѣ того, теперь между дамами живопись въ большой модѣ, многія изъ нихъ даже берутъ уроки у разныхъ знаменитыхъ художниковъ. А какія деньги теперь платятся за картины! Недавно Мендель продалъ одну изъ своихъ картинъ за девяносто тысячъ марокъ, а Бетти еще говоритъ что онъ писалъ ее самыми обыкновенными, самыми дешевыми красками. Такихъ претензій у насъ разумѣется быть не могло, но все же можно надѣяться со временемъ получать также хорошія деньги за свои картины.
Въ настоящее время Бетти едва начала заниматься живописью и пока разрисовываетъ мелкія деревянныя вещицы, но тѣмъ не менѣе работаетъ она весьма усердно и весьма недурно. Она уже разрисовала три плательные щетки, — одну мнѣ, другую отцу и третью Dr. Вренцхену; на всѣхъ трехъ щеткахъ рисунки разные и сдѣланы они до того искусно что можно подумать будто щетки эти куплены въ магазинѣ. Досадно только то что лакъ обходится очень дорого. Само собою разумѣется что сперва Бетти пробовала было сама покрывать свои издѣлія лакомъ, но неудачно, поверхность у нея выходила шероховатою. Разрисовываніе мелкихъ вещицъ, въ родѣ пепельницъ, ножей для разрѣзыванія книгъ, записныхъ книжечекъ, табатерокъ, разныхъ ящичковъ и т. д. занятіе весьма полезное: очень мило подарить такую вещицу кому-нибудь изъ своихъ друзей или знакомыхъ въ день рожденья.
— Дитя мое, сказала я Бетти, — вотъ тебѣ случай показать свое искусство въ полномъ блескѣ. Мы сдѣлаемъ отцу сюрпризъ. Тебѣ слѣдуетъ подъ обои расписать стѣну возлѣ новаго шкафа, гдѣ не достаетъ обоевъ. Отецъ будетъ пораженъ тѣмъ откуда взялись обои, разумѣется только до тѣхъ поръ пока не подойдетъ къ самой стѣнѣ и не пойметъ въ чемъ дѣло.
Бетти сказала было что это будетъ для нея слишкомъ трудно, такъ какъ она не занималась еще стѣнною живописью, но тѣмъ не менѣе наконецъ все-таки рѣшилась попробовать свое искусство. Дѣло въ томъ что въ художественномъ кружкѣ, гдѣ она занимается у Гуссова, ей предстоитъ сперва рисовать по дереву, потомъ пройти пейзажную живопись и только уже послѣ всего этого приступить къ фрескамъ. Но какъ бы то ни было, она согласилась.
Я уже заранѣе ликовала при мысли о томъ какъ я скажу Карлу: «Ну, что ты скажешь? расходъ на краски не стоитъ разговоровъ. Мы обошлись собственными домашними средствами…»
Итакъ, мы взяли два старые кувшина изъ-подъ молока и отправились за краской. Нелегко было подобрать краску въ цвѣтъ, мнѣ даже пришлось сбѣгать домой и принести съ собою для образца лоскутокъ обоевъ. Благодаря моей находчивости дѣло наконецъ устроилось: продавецъ смѣшалъ нѣсколько красокъ и такимъ образомъ ему удалось подогнать краску какъ разъ въ цвѣтъ обоевъ. Какъ только Бетти увидѣла это, у нея тотчасъ же вспыхнуло желаніе какъ можно скорѣе показать свое искусство въ стѣнной живописи, въ ней заговорила ея артистическая жилка. Продавецъ также выбралъ намъ и кисти: одну большую для грунтовки и нѣсколько штукъ мелкихъ кистей для узора.
Не теряя времени Бетти тѣмъ же вечеромъ начертила узоръ, а на слѣдующее утро, какъ только Карлъ ушелъ въ контору, мы принялись съ нею за настоящую работу. Бетти взяла на себя художественную часть ея, а я помѣстилась возлѣ нея чтобы подавать ей кисти, краску и добрые совѣты. Но скоро она заявила мнѣ что я мѣшаю ей работать тѣмъ что такъ пристально слѣжу за нею. Мнѣ пришлось уйти въ кухню. Сегодня у насъ должна была быть уха изъ ершей, Карлъ ее до страсти любитъ, особенно если она хорошо уварена съ рѣпчатымъ лукомъ и петрушкой. Дѣла у меня здѣсь было достаточно, потому что кухарки терпѣть не могутъ варить уху изъ ершей, которыхъ имъ скучно чистить, и для того чтобъ отдѣлаться отъ ухи часто даже врутъ, будто ершей на рынкѣ не было.
Однако не докончивъ еще чистки своихъ ершей, я пошла поглядѣть какъ подвигаются фрески Бетти. Она была сегодня далеко не въ привѣтливомъ настроеніи духа и едва успѣла я показаться на порогѣ, какъ она угрюмо обратилась ко мнѣ:
— Что тебѣ нужно?
Я тотчасъ же догадалась что дѣло у нея не клеится, потому что она всегда говоритъ такимъ тономъ когда бываетъ чѣмъ-нибудь недовольна.
— Ну какъ-то подвигается твоя работа? какъ можно ласковѣе спросила я ее.
Бетти слѣзла съ лѣстницы, на которой стояла выводя узоръ сверху и отошла нѣсколько отъ стѣны, чтобъ издали посмотрѣть на свою работу.
— Хорошо будетъ такъ? спросила она меня.
Что мнѣ было отвѣчать ей? Скажи я нѣтъ, она отвѣтила бы мнѣ: «такъ возьми кисти и краски и пиши сама!» скажи я да, узоръ такъ бы и остался въ этомъ видѣ, и Карлъ имѣлъ бы потомъ полное право корить меня, потому что стѣна была не расписана узоромъ какъ слѣдуетъ, а просто вся сплошь безобразно измазана. Я обсудила этотъ вопросъ со всѣхъ сторонъ и наконецъ сказала:
— Бетти, узоръ положительно очень похожъ, но краска какъ будто несовсѣмъ вѣрна. Не кажется ли такъ же и тебѣ самой что она нѣсколько свѣтлѣе обоевъ?
— Да, краска слишкомъ свѣтла, согласилась Бетти. — Но какъ могло это случиться, когда мы сами видѣли что продавецъ въ лавкѣ подогналъ краску какъ разъ въ цвѣтъ? Знаешь ли, мама, всѣ художники постоянно жалуются на то что перемѣна освѣщенія портитъ ихъ лучшія картины!
Я уже была готова допустить возможность этого обстоятельства, какъ вдругъ у меня въ головѣ мелькнула весьма непріятная мысль. Какъ я думала, такъ оно и вышло. Въ лавку я захватила съ собою лоскутокъ обоевъ не успѣвшихъ потемнѣть, потому что они были за шкафомъ.
— Такъ и есть! послѣ этого открытія съ нѣкоторымъ раздраженіемъ воскликнула Бетти. — Ужь если ты ничего не понимаешь въ живописи, то тебѣ нечего было и мѣшаться въ это дѣло!
— Вотъ какъ! возразила я, — не тебѣ однако говорить мнѣ это! Я была въ Ватиканѣ, поднималась на цѣлыхъ девять лѣстницъ и видѣла картины какъ самого Рафаэля, такъ и всѣхъ прочихъ знаменитыхъ италіянскихъ художниковъ!
— Мама, опять начала Бетти, — здѣсь весь Ватиканъ помочь намъ не въ силахъ; необходима другая краска, и я сейчасъ же схожу за нею въ лавку.
Бетти сорвала со стѣны лоскутокъ полинявшихъ обоевъ и полетѣла съ нимъ въ лавку, ей хотѣлось во что бы то ни стало окончить свою работу до обѣда. Для меня же тѣмъ временемъ вотъ что стало ясно: искусство — дѣло далеко нелегкое, и для того чтобы быть художникомъ, прежде всего необходимо имѣть талантъ.
— Мама, вернувшись обратилась ко мнѣ Бетти, — мы обѣ разсуждали неправильно. Надобно прежде все загрунтовать, а когда грунтъ подсохнетъ, то тогда по немъ можно рисовать уже и самый узоръ.
— Ты почемъ знаешь?
— Продавецъ красокъ сказалъ мнѣ это, онъ и самъ учился въ академіи.
— Стало-быть онъ и у Гуссова уже работалъ, если знаетъ все это?
— Объ этомъ я его не спрашивала. А затѣмъ онъ сказалъ мнѣ что торговать красками несравненно выгоднѣе чѣмъ писать ими картины.
— Онъ наболталъ тебѣ весь этотъ вздоръ чтобы снять съ себя отвѣтственность за все случившееся. Подумай только, сколько времени и товару долженъ былъ бы употребить Менцель чтобы выручить девяносто тысячъ марокъ, еслибъ онъ торговалъ красками? ему Богъ знаетъ сколько бы времени пришлось и день и ночь торчать у себя въ лавкѣ… Нѣтъ, нельзя такъ сразу на слово вѣрить человѣку, надобно хорошенько обдумать и взвѣсить высказанное имъ.
Пока мы такимъ образомъ разговаривали, Бетти большою кистью успѣла загрунтовать всю стѣну. Въ кувшинѣ оставалось еще порядочное количество краски, такъ что я пошла и выкрасила ею деревянный кухонный сундукъ.
— Бетти! послѣ этого воскликнула я, — теперь уже вамъ никогда не понадобятся маляры, мы сами будемъ красить все что будетъ нужно и такимъ образомъ сбережемъ немалую толику денегъ.
Когда Карлъ вернулся къ обѣду, разумѣется, я никакъ не могла скрыть отъ него подсыхавшей грунтовки стѣны. Онъ посмотрѣлъ на нее, покачалъ головой и сказалъ:
— Боюсь, Вильгельмина, что подмалевка все-таки будетъ отличать отъ обоевъ. Бросьте-ка вы лучше эту пачкатню и купите настоящихъ обоевъ на всю переднюю.
— Это деньги-то швырять въ окно? ну ужъ нѣтъ, мой милый Карлъ, на это я не согласна. Къ тому же, всякое мастерство слѣдуетъ поощрять, а не бранить дѣло при самомъ его началѣ. Дай кончить, тогда и суди. Посмотри, завтра ты будешь совершенно иного мнѣнія о нашей затѣѣ.
Такъ оно и случилось, но совершенно не въ томъ противопологкномъ направленіи какъ я ожидала.
Ужь не знаю почему именно, но чѣмъ болѣе Бетти расписывала стѣну, тѣмъ все страннѣе и удивительнѣе становилась эта стѣна.
— Бетти, сказала я самымъ заискивающимъ голосомъ, — мнѣ кажется что ты не совсѣмъ такъ нарисовала узоръ? ужь не лучше ли будетъ всю стѣну расписать одинаково? Правда, папаша настаиваетъ на обояхъ, но это только оттого что онъ не вѣритъ въ наше умѣнье, а посмотри, какъ увидитъ что вся передняя прелестно расписана, то и самъ будетъ въ высшей степени доволенъ этимъ.
Мы послали нашу служанку Дорису съ большимъ горшкомъ за краской въ лавку и кромѣ того велѣли ей захватить оттуда и на мою долю большую кисть для грунта. Цвѣтъ обоевъ сохранившихся за шкафомъ обѣимъ намъ очень нравился, и потому мы рѣшили всю переднюю загрунтовать въ нѣжный небесноголубой цвѣтъ.
Работали мы съ большимъ рвеніемъ: Бетти стоя на кухонной лѣсенкѣ покрывала верхнюю часть стѣны, а я стоя на колѣнкахъ трудилась надъ ея нижнею частью. Какъ только краска у насъ кончалась, Дориса стремглавъ бѣгкала въ лавку за новою порціей.
— Не достаетъ только того чтобы къ намъ пріѣхали гости! пошутила Бетти, которую не менѣе меня занимало раскрашиваніе вашихъ стѣнъ.
— Ну что же такое? засмѣялась я, — они бы помогли намъ! А вѣдь вамъ надобно очень и очень торопиться чтобы работа наша поспѣла къ возвращенію отца!
Излишняя торопливость всегда бываетъ вредна, а подчасъ и гибельна. Въ своемъ рвеніи Бетти нечаянно толкнула стоявшій на лѣстницѣ горшокъ и вся наша чудная голубая краска опрокинулась на полъ.
Ничего нѣтъ хуже какъ разлить по полу масляную краску! Мы принялись старательно оттирать ее, но все было тщетно, темныхъ масляныхъ пятенъ на полу нельзя было уничтожить никакими усиліями.
— Вѣдь все равно и полъ скоро бы надо красить, въ утѣшеніе Бетти сказала я. — Мы сейчасъ пошлемъ Дорису за новою краской и кстати прикажемъ ей захватить съ собою также. и темнокоричневой краски для пола.
— Ужь вели ей еще купить и яркокрасаой краски для бордюровъ! прибавила Бетти.
— А сколько примѣрно ея нужно?
— Пусть ее возьметъ ну хоть съ порядочную чашку.
Дориса убѣжала.
Бетти была права, бордюровъ положительно недоставало.
Подобно мнѣ она надѣялась что вся комната выиграетъ когда будутъ сдѣланы бордюры, которые сверхъ того скрадутъ еще и неровность общаго тона.
— Бетти, сказала я ей когда красная краска была принесена, — принимайся сейчасъ же за бордюры, а я ужь какъ-нибудь одна докончу грунтовку стѣнъ. Необходимо чтобы къ возвращенію отца все было окончательно готово.
Бетти снова взобралась на лѣстницу, но такъ въ одной рукѣ у нея была линейка, а въ другой кисть, то Дорисѣ пришлось помѣститься возлѣ лѣсенки чтобы держать для Бетти чашку съ краской.
— Барышня, нѣсколько спустя сказала Дориса, — не машите такъ кистью, у меня весь лифъ и все лицо ужь забрызганы, а платье-то я всего второй разъ какъ надѣла.
Дѣйствительно, весь лифъ ея былъ сплошь покрытъ красными пятнами.
— Ну что же за бѣда? замѣтила я ей, — если въ стиркѣ краска не отойдетъ, то мы вамъ сдѣлаемъ къ юпкѣ новый лифъ.
Затѣмъ я снова ревностно принялась за работу. Еще два-три могучіе взмаха кистью, и я буду имѣть возможность воскликнуть: готово!
Но не успѣла я еще сдѣлать этихъ двухъ взмаховъ какъ Бетти жалобно проговорила:
— Мама, бордюръ никакъ не удается! краска сбѣгаетъ внизъ и мѣшается съ грунтомъ, это чистое наказанье!
Должна признаться что я далеко не возлагала особенныхъ надеждъ на бордюръ, но никогда еще въ жизни мнѣ не приходилось испытывать такого ужаснаго разочарованія. Красная краска въ видѣ неравномѣрныхъ полосокъ стекла на голубую и такимъ образомъ вышла какая-то самая невозможная красно лиловая бахрома. Мы пытались большою кистью гнать эти красные потоки кверху, но чѣмъ мы болѣе махали, тѣмъ хуже у насъ выходило.
— Намъ придется завтра начать все съизнова, сказала Бетти.
— Какъ? съизнова начинать эту мазню?! въ ужасѣ воскликнула я. — Дитя мое, взгляни только на что ты похожа, какой видъ представляю я и что изъ себя изображаетъ Дориса?!
— Въ деревнѣ когда колбасы дѣлаютъ и то чище васъ бываютъ, замѣтила Дориса.
Я вымазала остатки голубой краски на стѣну, Дориса собрала кисти и посуду, и мы съ Бетти отправились передѣваться. Никогда бы не подумала что масляная краска до такой степени брызгаетъ, у меня даже весь затылокъ былъ покрытъ красною и синею краской. А какъ трудно она отмывается изъ-подъ ногтей! Просто удивительно сколько можетъ напортить одна капля краски, если попадетъ не туда куда ей слѣдуетъ. А на что были похожи ваши носовые платки, глядѣть было гадко!
Едва успѣли мы кое-какъ отмыться и переодѣться какъ вернулся мой Карлъ, да еще и не одинъ, а съ дядей Фрицемъ. Ужь по одному звуку ихъ голосовъ я угадала какъ ихъ поразила наша работа.
— Подождемъ къ нимъ выходить, шепнула я Бетти. — Пусть ихъ немножко оправятся отъ удивленія, первое впечатлѣніе обыкновенно бываетъ самое сильное.
Но вотъ они и сами вошли къ намъ въ комнату. Я сразу замѣтила что мой Карлъ не въ особенно хорошемъ расположеніи духа, но за то дядя Фрицъ такъ весь и сіялъ отъ удовольствія, глаза у него радостно блестѣли, а на языкѣ такъ и вертѣлись насмѣшливыя замѣчанія.
— Не говорилъ ли я тебѣ, Вильгельмина… началъ было свою укорительную рѣчь Карлъ, но дядя Фрицъ смѣясь не далъ ему продолжать.
— Полно, старый дружище, не суди такъ варварски объ искусствѣ, не выказый себя такимъ профаномъ! Во всемъ свѣтѣ не отыщешь такохй передней какъ у тебя. Еслибы ты могъ ее выставить на выставку, то навѣрное бы получилъ за нее золотую медаль.
— Прошу безъ колкостей, рѣзко сказала я, — когда кто дѣлаетъ что какъ умѣетъ, то кажется можно обойтись и безъ насмѣшекъ.
— Моделью тебѣ вѣроятно послужилъ Голубой Гротъ, продолжалъ дяда Фрицъ, не обращая никакого вниманія на мои слова. — Если ты еще привяжешь къ новому шкафу лодку, то сходство будетъ полное.
— Да пойми же что главное дѣло избѣжать лишнихъ расходовъ, соблюсти экономію, о чемъ ты, какъ человѣкъ не женатый, не имѣешь ровно никакого понятія.
— Избѣжать лишнихъ расходовъ, соблюсти экономію? повторилъ Карлъ. — Но во что же… во что же обошлось… обошлось… (мой милый мужъ никакъ не могъ подобрать слова)… обошлась эта игривая затѣя?
— Работа разумѣется даромъ, стало-быть о ней и толковать нечего, а на все остальное я приказала написать счетъ.
Карлъ кликнулъ Дорису чтобы послать ее къ продавцу красокъ за счетомъ. Онъ закричалъ такъ грозно что Дориса появилась мгновенно. При ея появленіи дядя Фрицъ испустилъ громкій крикъ восторга: она не успѣла еще смыть красной краски со своего лица и издали дѣйствительно представляла потрясающее зрѣлище. Даже Карлъ сказалъ ей:
— Нѣтъ, Дориса, въ такомъ видѣ вамъ нельзя показаться на улицу; подумаютъ что вы только-что совершили какое-нибудь ужасное убійство.
Мнѣ было чрезвычайно пріятно что она не могла тотчасъ же отправиться въ лавку: благодаря этому обстоятельству мнѣ удалось разными разговорами отвлечь Карла отъ счета. Когда же пришлось платить по этому счету, то оказалось что мы извели такое количество краски что объ экономіи и рѣчи быть не могло; на эти деньги вполнѣ можно было купить новыхъ обоевъ на всю переднюю, что впрочемъ въ концѣ концовъ все-таки пришлось сдѣлать. О попорченныхъ вещахъ и Дорисиномъ лифѣ я сказала Карлу только въ послѣдствіи, когда весь этотъ случай уже почти сталъ забываться, и вмѣстѣ съ тѣмъ я обѣщала мужу никогда впредь не пробовать своего искусства на стѣнахъ и дверяхъ, а въ случаѣ надобности призывать опытныхъ мастеровъ, которыхъ въ сущности и несправедливо было бы лишать ихъ заработка. Никогда мнѣ не приходило въ голову чтобъ экономія могла ввести въ такіе расходы.
Бетти теперь снова занимается разрисовываніемъ деревянныхъ вещицъ, несмотря на то что дядя Фрицъ говоритъ будто у нея просто колоссальный талантъ къ расписыванію людей… онъ видѣлъ это на Дорисѣ. Разумѣется на такія насмѣшки мы отвѣчаемъ только однимъ холоднымъ презрѣніемъ, да и кто знаетъ, можетъ-быть передняя и была бы красива еслибы вамъ не помѣшали слѣдовать нашимъ вкусамъ. Старымъ мастерамъ понадобились цѣлые вѣка на то чтобы поставить искусство на его теперешнюю высоту, а мы потратили всего два дня на подготовку передней, но объ этомъ дядя Фрицъ разумѣется и не думаетъ.
Скоро должно выясниться, долго ли еще придется Бетти рисовать по дереву: я замѣчаю что она рисуетъ все одно и то же и нисколько не подвигается впередъ. Къ чему въ такомъ случаѣ можетъ ей послужить рисованье? Ужь я постараюсь заставить ее заняться литературой, хотя отъ помощи Вихманнъ-Лейенфельса она и не ожидаетъ ни чего особеннаго.
Гонка.
правитьДавнымъ бы давно пора быть гонкѣ. Уже цѣлыя три недѣли всѣ ваши пріятные воскресные обѣды были оправлены безконечными толками объ одномъ и томъ же, а именно кто и какъ гребетъ. Нѣтъ ничего милѣе тѣхъ воскресныхъ дней когда всѣ семейные сбираются вмѣстѣ, всѣ дѣла остаются запертыми въ конторѣ, дамы надѣваютъ разныя обновки, а мущины чтутъ праздникъ чистѣйшимъ бѣльемъ и чернымъ сюртукомъ. Къ кухонной стряпнѣ въ этотъ день также прилагаются особенныя старанія; обыкновенно вовсе и не заглядываешь въ кухонную книгу для хозяекъ, а ужь воскресенье безъ нея не обойдешься, когда хочется удивить всѣхъ своихъ какимъ-нибудь новымъ вкуснымъ кушаньемъ. Положительно въ такихъ сборныхъ семейныхъ воскресеньяхъ есть что-то особенное, празднично-свѣтлое.
Зять мой, Dr. Вренцхенъ, съ самаго начала согласился обѣдать по воскресеньямъ у васъ, вопервыхъ, такимъ образомъ имъ самимъ не приходилось готовить и, кромѣ того, это давало имъ возможность отпускать по этимъ днямъ кухарку, которую, къ слову сказать, они до безобразія балуютъ. Что же касается дяди Фрица, то онъ уже много лѣтъ нашъ постоянный воскресный гость. Точно также мы всегда бываемъ рады если ему вздумается привести съ собою кого-либо изъ своихъ пріятелей, или если Бетти позоветъ кого-нибудь изъ своихъ подругъ. Молоденькихъ, мило одѣтыхъ подругъ всегда бываетъ пріятно видѣть за столомъ.
Однакоже ѣда не можетъ составлять всего, для общаго оживленія необходимы также и пріятные разговоры. Такъ у насъ и бывало обыкновенно, потому что Dr. Вренцхенъ всегда цѣлую недѣлю сбираетъ матеріалъ для маленькихъ забавныхъ разказцевъ, а про дядю Фрица и говорить нечего: тотъ мастеръ поговорить, можетъ болтать безъ умолку, надобно только слѣдить за нимъ чтобъ онъ не увлекся и не сболтнулъ бы чего лишняго. Но чѣмъ ближе подходила гонка и чѣмъ усерднѣе люди къ ней готовились, тѣмъ все несноснѣе и несноснѣе становились наши застольныя воскресныя бесѣды. Дядя Фрицъ только и думалъ, только и говорилъ что о водяномъ спортѣ, какъ онъ выражается; надобно, между прочимъ, замѣтить что съ него было мало ихъ кружка хороваго пѣнія и, какъ только вошли въ моду гонки, онъ записался еще и членомъ какого-то яхтъ-клуба. Въ разговорѣ своемъ онъ началъ употреблять совершенно особенные никому незнакомые термины и вдобавокъ выражался такимъ грубымъ языкомъ моряка что мнѣ то и дѣло приходилось останавливать его и дѣлать ему замѣчанія. Докторъ же со своей стороны не считалъ гребли полезнымъ упражненіемъ и упорно отказывался записаться членомъ въ какой-нибудь рѣчной клубъ, такъ что между нимъ и дядей Фрицемъ всякій разъ завязывались ожесточенные безконечные споры. Раньше дядя Фрицъ обыкновенно дразнилъ доктора тѣмъ что подаренные ему товарищами въ день свадьбы подсвѣчники — не настоящаго, а поддѣльнаго серебра, докторъ возражалъ ему, они спорили, но споры эти были невинно шутливы, теперь же они принимали все болѣе и болѣе рѣзкій характеръ. Можно ли при такихъ условіяхъ проводить время пріятно и стоитъ ли на кухнѣ прилагать старанія къ тому чтобы кушанья были вкусны.
Такимъ образомъ всѣ жаждали гонки, всѣ были убѣждены въ томъ что она положитъ конецъ всѣмъ этимъ несноснымъ толкамъ, всѣмъ этимъ тягостнымъ спорамъ. Когда люди помѣряются силами, все успокаивается, все приходитъ въ свой нормальный порядокъ, все равно, будь то настоящая война или простое соревнованіе въ греблѣ. Люди лично принимающіе участіе въ состязаніи готовятся къ гонкамъ очень усердно, они даже выписываютъ себѣ изъ Лондона человѣка который отъучилъ бы ихъ отъ пива и картофеля. Имъ разрѣшено одно мясо, куреніе строго воспрещено, потому что оно наравнѣ съ овощами и поздними бдѣніями ослабляетъ тѣлесныя силы. Гребцы должны вскакивать на зарѣ, приниматься сейчасъ же за весла и должны грести до тѣхъ поръ пока руки у нихъ не превратятся въ сплошныя мозоли, а все тѣло въ одно только сухожиліе и мускулы. Такой курсъ лѣченія они называютъ тренированіемъ. Желала бы я знать что можетъ остаться отъ г. Клейнеса еслибъ его подвергнуть такому тренированію? Боюсь что только одинъ остовъ въ моноклѣ, который онъ себѣ недавно завелъ, да еще бодрость духа, которой у него не отрицаетъ даже и самъ дядя Фрицъ.
Наконецъ долгожданный день насталъ, но погода была ужасная, дождь лилъ не переставая нѣсколько дней, и въ это воскресенье также зарядилъ съ ранняго утра. Гонку тѣмъ не менѣе отложить было невозможно, потому что многіе изъ записавшихся на нее гребцовъ пріѣхали издалека. Мы, несмотря на дурную погоду, рѣшились ѣхать на праздникъ въ Грюнау. Была бы только охота, а повеселиться можно и на дождѣ. Однако когда мы пріѣхали на Гэрлицкую станцію, на небѣ стали кое-гдѣ показываться голубыя мѣстечки. Погода могла еще и разгуляться.
Но сколько народу было на станціи! Люди были здѣсь биткомъ набиты, не хуже селедокъ въ бочкѣ. Сплошною массой стояла толпа предъ вокзаломъ, сплошною массой двигалась она къ кассѣ и сплошною же массой выходила на платформу; но тѣмъ не менѣе каждый желающій получилъ какъ билетъ, такъ и мѣсто въ вагонѣ, такъ какъ поминутно отправляли со станціи поѣздъ за поѣздомъ. Много должно-быть работала въ этотъ день желѣзная дорога! Ужь навѣрно вечеромъ, считая кассу, приговаривала: «славныя денежки привезли намъ гребцы!» Не плохой заработокъ выпалъ также и на долю дрожекъ, линеекъ и конокъ, — въ этотъ день можно сказать происходило переселеніе всего Берлина въ такой конецъ города куда обыкновенно рѣдко кому приходится заглядывать.
Чѣмъ болѣе прояснялось небо, тѣмъ веселѣе становились и люди. Въ нашемъ вагонѣ всѣ безъ исключенія были чрезвычайно веселы и оживлены, несмотря на то что сидѣли очень тѣсно, говоритъ же пословица «въ тѣснотѣ да не въ обидѣ». Докторъ посадилъ къ себѣ на колѣни жену, а мой Карлъ ухитрился какъ-то совсѣмъ необыкновенно съежиться и подобраться; было очень забавно. Но вотъ наконецъ мы доѣхали и до Грюнау.
Отъ станціи намъ пришлось еще минутъ десять идти сосновымъ лѣсомъ. Громъ музыки слышался еще издали. Скоро мы увидѣли приготовленныя наслѣдному прницу для въѣзда торжественно разукрашенныя ворота, а затѣмъ почти тотчасъ же добрались и до лѣсенки, ведшей въ вашу ложу; билетомъ дядя Фрицъ успѣлъ запастись для насъ уже давно. Поднимаясь по лѣсенкѣ, я не ожидала увидѣть ничего особеннаго, но когда я взошла на самый верхъ и взглянула внизъ, то отъ восторга чуть не ахнула.
Что за минута! Шпреэ подъ Грюнау очень широка, она здѣсь похожа на огромное живописное озеро, отлого возвышающіеся берега коего къ водѣ образуютъ узкую полоску луга, а далѣе покрыты сосновымъ и дубовымъ лѣсомъ. Направо вдали какъ на картинѣ тянутся Мюггельскія горы, а слѣва среди зелени бѣлѣетъ высокая Кепеникская колокольня. Длинное озеро, какъ зовутъ эту часть Шпреэ, имѣло сегодня необыкновенно праздничный видъ: посрединѣ рѣки тянулись длинныя вереницы лодокъ, разукрашенныхъ различными значками и всевозможныхъ цвѣтовъ флагами, которые весело развѣвались по вѣтру. Трудно даже повѣрить чтобы могло существовать такое несмѣтное количество флаговъ, да притомъ такихъ еще разноцвѣтныхъ. А сколько здѣсь было всякихъ пароходовъ подвозившихъ публику, кавалеровъ и дамъ, дамъ и кавалеровъ! На водѣ царствовало необычайное оживленіе. Да и на сушѣ тоже: на устроенныхъ для зрителей мѣстахъ сидѣли цѣлыя тысячи народу, на берегу стояли еще тысячи, а далѣе у лѣса и еще громоздились люди. Здѣсь догадливые торговцы раскинули свои палатки и торговали въ нихъ всякими закусками и прохладительными напитками для публики.
Я не могла досыта насмотрѣться на собравшуюся здѣсь несмѣтную толпу народа, на чудное окруженное лѣсомъ зеркало рѣки, на оживленные берега ея; полагаю что и всѣ находившіеся тамъ ощущали подобно мнѣ тотъ же безконечный восторгъ при видѣ такого дивнаго зрѣлища.
Павильйонъ наслѣднаго принца находился очень близко отъ насъ и какъ разъ противъ флага, то-есть конечной цѣли для состязавшихся лодокъ. Павильйонъ этотъ сверху до низу былъ весь убранъ красными занавѣсями съ золотою бахромой и гирляндами изъ дубовыхъ листьевъ. Но вотъ раздались громкіе крики ура, и вслѣдъ затѣмъ появился наслѣдный принцъ. Онъ вошелъ въ павильйонъ въ сопровожденіи принца Вильгельма и принца Генриха. Всѣ встали, и затѣмъ съ берега, съ мѣстъ, съ лодокъ, съ пароходовъ, отовсюду раздались громкіе восторженные крики привѣтствія. Музыка заиграла народный гимнъ, и вдругъ въ ту самую минуту какъ принцъ сталъ привѣтливо раскланиваться съ народомъ, солнце выглянуло изъ-за тучъ и ярко охватило своими лучами всю эту оживленную картину. Вода заискрилась, флаги запестрѣли, трава и деревья зазеленѣли какъ раннею весной; на самомъ берегу Шпреэ погода разомъ стала великолѣпною, настоящею гогенцолернскою погодой.
Но вотъ начались и самыя гонки.
Выстрѣломъ изъ пушки былъ поданъ сигналъ сниматься съ мѣста всѣмъ лодкамъ, находившимся гдѣ-то очень далеко за изгибомъ рѣки, и въ ту же секунду на высокой мачтѣ былъ выкинутъ огромный красный шаръ, который казался среди окружающей зелени гигантскимъ одиноко стоявшимъ маковымъ цвѣткомъ. Лодокъ еще не было видно, но вотъ онѣ показались на самой отдаленной части рѣки, и всѣ взоры и бинокли направились въ ту сторону. «Кто впереди?» слышалось въ толпѣ. «Берлинцы?» — «Магдебургцы какъ будто равняются съ ними.» — «А гдѣ же Штеттинцы?» — «О, тѣ отстали.» — «Берлинцы впереди всѣхъ.» — «Вотъ тутъ на излучины рѣки должно выясниться кто возьметъ перевѣсъ.» — «Браво, Берлинцы все время впереди.»
Лодки приближались, впереди всѣхъ были гребцы съ большою красною звѣздой на спинѣ, бѣлоголубые Штеттинцы шли вслѣдъ за ними. Наступала рѣшительная минута. Все быстрѣе и все сильнѣе опускались весла въ воду, лодки словно бритвы рѣзали поверхность рѣки, и вотъ первая лодка пролетѣла къ цѣли… То были гребцы съ красною звѣздой на спинѣ, члены нашего Берлинскаго рѣчнаго клуба. Побѣда осталась за ними.
Я была до такой степени возбуждена что даже не могла присоединиться къ общимъ громкимъ восторженнымъ крикамъ зрителей, но Dr. Вренцхенъ горланилъ за троихъ, потому что все достойное похвалы въ Берлинѣ приводитъ его въ бѣшенный восторгъ. Гребцы подняли весла. Какъ они отдувались! Трудно, очень трудно даются такія побѣды. Затѣмъ, сдѣлавъ салютъ противнику, они повернули обратно.
Общую радость однако испортила погода, набѣжала огромная туча, и дождь крупными каплями сталъ падать на зрителей. Всѣ разомъ раскрыли свои дождевые зонтики, и разомъ исчезло праздничное настроеніе публики, впрочемъ всего только на одну минуту, потому что, если судить по раздававшимся изъ-подъ зонтиковъ говору, смѣху и шуткамъ, то большинство зрителей отнеслось къ дождю весело. Общаго радужнаго настроенія не могли раздѣлять только тѣ на комъ были новыя бархатныя мантильи, потому что если онѣ и не вовсе будутъ испорчены, то во всякомъ случаѣ придется отдавать ихъ отпарить въ красильню. На праздникъ съ дождемъ слѣдуетъ надѣвать самое незатѣйливое, самое недорогое.
Спокойно сидя подъ своимъ зонтикомъ, я дѣлала свои наблюденія надъ сосѣдями, какъ вдругъ Карлъ неожиданно шепнулъ мнѣ на ухо:
— Видѣла ты ихъ?
— Кого?
— Бергфельдтовъ?
— Да развѣ они здѣсь?
— Вонъ Эмиль со своею невѣстой и будущею тещей, съ ними также и сама Бергфельдтша. Они сидятъ внизу на самыхъ дорогихъ мѣстахъ.
— Да и въ самомъ дѣлѣ какъ же можетъ праздникъ обойтись безъ Бергфельдтши, ее вѣдь вездѣ спрашиваютъ, ѣдко проговорила я, раздосадованная ея напыщеннымъ самодовольнымъ видомъ. — Надо надѣяться что на сей разъ она довольна своимъ мѣстомъ, если впрочемъ когда-либо и чѣмъ-либо можетъ быть довольна.
— Предъ ними стоитъ шампанское, продолжалъ Карлъ.
Я не могла не улыбнуться на это.
— Лучше бы они вмѣсто шампанскаго-то взяли бы деньгами, да заплатили бы своему пивовару. Я думаю Бергфельдтша столько же смыслитъ въ шампанскомъ сколько свинья въ апельсинахъ. Мы, милый мой Карлъ, разумѣется имѣемъ право пить шампанское, но мы люди безъ претензій, не чванные. Если позднѣе ты вздумаешь угостить меня чашкой кофе, то я выпью ее и съ наслажденіемъ, и съ благодарностью. Мнѣ было бы даже какъ-то стыдно и неловко держать себя такъ важно и напыщенно какъ нѣкоторые люди.
Капли дождя все еще продолжали изрѣдка падать, но какъ только кто-то громко скомандовалъ «зонты долой»! всѣ разомъ сложили ихъ, потому что благоразумное требованіе всегда и всѣми бываетъ уважено. Небо разъяснилось, солнце уже позолотило верхушки холмовъ, скоро оно заглянетъ также и къ намъ.
— Погода будетъ прекрасная, обратилась я къ Бетти, но она не слыхала моихъ словъ, а какъ-то растеряано глядѣла на воду.
Я пристально посмотрѣла ей въ лицо.
— Дитя мое, тревожно спросила я, — ты плакала?
— Вовсе нѣтъ, это капля дождя попала мнѣ въ глазъ, отвѣчала она и смахнула слезу рукой.
«Неужели же Бергфельдты причина ея слезъ?» подумала я. «Что это за противная такая семья».
Но когда я послѣдовала взоромъ въ ту сторону куда были устремлены глаза Бетти, то увидала кучку разговаривавшихъ между собою молодыхъ людей, лица коихъ мнѣ показались не совсѣмъ незнакомыми. То были г. Максъ и его пріятели, но я никакъ не могла, какъ ни старалась, отыскать между ними г. Феликса Шмидта, хотя и смотрѣла въ мужнинъ бинокль. Теперь я знала что значили капли дождя на глазахъ Бетти: дорогія сердцу воспоминанія, лелѣянныя, но не сбывшіяся надежды вызвали слезы на глаза моей тихой молчаливой дочери.
Вниманіе наше тѣмъ не менѣе обратилось на гонку; наступило весьма интересное состязаніе, наградой побѣдителю долженъ былъ служить императорскій кубокъ который всего только на годъ поступаетъ въ выигравшій его клубъ, а затѣмъ за него происходятъ новыя состязанія. Въ прошломъ году этотъ кубокъ достался гребцамъ Берлинскаго клуба, а теперь особенно желали его выиграть Франкфуртцы и Бременцы. Франкфуртцы чуть было не добились своего, они два раза едва не перегнали Берлинцевъ, но въ третій разъ они уже болѣе не имѣли права состязаться. Побѣда опять осталась за нашимъ клубомъ, и кубокъ снова остался въ Берлинѣ, гдѣ разумѣется ему и надлежитъ собственно находиться. Наслѣдный принцъ пожелалъ чтобъ ему представили гребцовъ и затѣмъ много и милостиво бесѣдовалъ съ ними, въ то время какъ мы всѣ тѣсною толпой обступили его кругомъ.
— Я горячо сочувствую рѣчному спорту, между прочимъ сказалъ онъ, — и всегда къ его услугамъ, если только понадобится.
Нѣтъ, это было просто безподобно.
Dr. Вренцхенъ вообще послѣ побѣды Берлинцевъ измѣнилъ свое мнѣніе, а послѣ словъ наслѣднаго принца и окончательно сложилъ орудіе чтобы впредь никогда уже болѣе не вступать относительно этого предмета въ споры съ дядей Фрицемъ.
— Ну, старый дружище, что-то ты теперь скажешь? обратился къ нему дядя Фрицъ.
— Что тутъ толковать, гребцы ваши вовсе проклятое племя! расхохотался докторъ.
Я нашла это выраженіе несовсѣмъ приличнымъ и потому сказала:
— Любезный докторъ, въ такой торжественный для всего Берлина день вамъ слѣдовало бы выбирать нѣсколько болѣе осторожныя выраженія. Но можетъ-быть вліяніе моряковъ успѣло уже гибельно повліять на обороты вашего языка? Что должны подумать о васъ всѣ окружающіе?
— Любезная маменька, отвѣчалъ онъ, — это только такъ кажется, пустяки!
Затѣмъ онъ отправился въ знакъ мира выпить кружечку пива съ дядей Фрицемъ.
По возвращеніи назадъ онъ уже былъ дѣйствительнымъ членомъ ихъ клуба, чего, по моему мнѣнію, онъ не имѣлъ права дѣлать не посовѣтовавшись предварительно съ Эмми; не мѣшало бы ему также подумать и о томъ что положеніе дѣйствительнаго члена въ томъ клубѣ сопряжено съ извѣстными расходами которые можно было бы употребить на что-нибудь болѣе полезное, хотя бы на покупку въ достаточномъ количествѣ раковъ, если они вздумаютъ опять устраивать у себя званый вечеръ.
Въ промежутокъ времени между двумя гонками мы сошли внизъ и сѣли за одинъ изъ множества столиковъ раскинутыхъ предъ трактиромъ въ лѣсу. Карлъ угостилъ насъ обѣщаннымъ кофе, которымъ мы всѣ можетъ-быть остались несравненно болѣе довольны чѣмъ нѣкоторые люди шампанскимъ. И Эмми, и Бетти, обѣ сказали что онѣ даже и не желали бы пить шампанскаго, а что до меня, то я съ юности была къ нему вполнѣ равнодушна. Въ дождливую, холодную погоду каждый благоразумный человѣкъ надѣваетъ что-нибудь потеплѣе, а люди пустые, изъ фанфаронства готовые рисковать своимъ здоровьемъ, думаютъ только объ одномъ франтовствѣ и даже рѣшаются пить прохладительные напитки. Я бы этого никогда не сдѣлала. Дядя Фрицъ повелъ насъ къ призамъ, которые съ большимъ вкусомъ были разложены на столахъ стоявшихъ подъ соснами. Здѣсь были золотые и серебряные кубки, серебряный почетный щитъ и разные другіе цѣнные предметы, одни для украшенія комнатъ въ древненѣмецкомъ вкусѣ, другіе для утоленія жажды, но всѣ безъ исключенія самой изящной и дорогой работы. Пока мои дочери разсматривали каждый предметъ въ отдѣльности, а дядя Фрицъ объяснялъ имъ символическое значеніе каждой вещицы, я вдругъ неожиданно увидала г. Макса и даже въ толпѣ какъ-то нечаянно столкнулась съ нимъ. Очевидно онъ никакъ не ожидалъ встрѣчи со мной, я это ясно видѣла по его смущенному виду, и не давъ ему опомниться, тотчасъ же съ нимъ заговорила.
— Очень рада васъ встрѣтить, сказала я, — мнѣ надобно поговорить съ вами. Дайте-ка мнѣ вашу руку!
Онъ подалъ мнѣ руку, и не успѣлъ еще разинуть рта какъ мы были уже далеко отъ нашихъ, такъ что они не могли насъ видѣть, а затѣмъ очутились на уединенной полянкѣ сосноваго лѣса, гдѣ Грюнауское общество любителей красотъ природы раскинуло цѣлую сѣть всевозможныхъ замысловатыхъ извилистыхъ дорожекъ.
— Мнѣ необходимо облегчить свою душу, начала я, — а именно насчетъ поведенія вашего друга Феликса въ отношеніи меня и моего семейства. Вѣдь вы, кажется, его другъ?
— Конечно, отвѣчалъ онъ.
— Ну и отлично, стало-быть я обратилась къ кому слѣдуетъ. Какъ истинный другъ, вы не скроете отъ него ни одного слова…
Онъ хотѣлъ было что-то возразить мнѣ, но я не дала ему:
— Пожалуста не перебивайте меня, теперь очередь моя, послѣ вы можете говорить сколько вамъ будетъ угодно. Почему другъ вашъ не принялъ спеціально посланнаго ему мной приглашенія на бракосочетаніе моей дочери? Почему онъ даже не извинился предъ нами? Какой поводъ могли мы подать ему къ такому пренебрежительному обхожденію съ нами? Мнѣ кажется что упрекнуть насъ въ недостаткѣ любезности невозможно… ну да и вы сами недалеко отъ него ушли. Что можете вы привести въ его оправданіе?
Онъ стоялъ предо мною, опустивъ глаза въ землю, словно тамъ на пескѣ искалъ отвѣта на мои вопросы. Затѣмъ немного погодя онъ поднялъ на меня свои кроткіе, голубые, подернутые глубокою печалью глаза и тихо произнесъ всего одно слово.
— Ничего.
— И это все?
— Больше ничего я не могу и не смѣю вамъ сказать.
— Въ Тегелѣ вы были однако откровенны, вы довѣрчиво относились ко мнѣ, вы были счастливы счастьемъ вашего друга! Преданы ли вы ему теперь все такъ же искренно какъ и тогда?
— Все такъ же.
И лицо его просіяло.
— Ну такъ разрѣшите же мнѣ эту загадку!
Онъ помолчалъ немного и затѣмъ сказалъ:
— Теперь еще не время, но будьте увѣрены что какъ только это будетъ возможно, вы все узнаете, и тогда, надѣюсь, все устроится къ лучшему.
— Это слишкомъ туманный отвѣтъ! воскликнула я. — Я желала бы получить болѣе опредѣленное объясненіе.
На это онъ мнѣ не отвѣтилъ, а напротивъ еще ко мнѣ же обратился съ вопросомъ.
— Не позволите ли вы мнѣ въ письмѣ послать Феликсу поклонъ отъ васъ, я знаю что это было бы ему невыразимо пріятно.
— Слѣдовательно его здѣсь нѣтъ?
— Феликсъ покинулъ Берлинъ.
— Почему? зачѣмъ?
— Чтобъ усовершенствоваться въ избранной имъ отрасли промышленности.
— Пожалуй, кланяйтесь ему отъ меня, хотя по правдѣ сказать онъ этого не стоитъ… Да и вы сами съ вашей таинственностью очень хороши! Я и на васъ также очень зла.
— Мнѣ очень грустно что я навлекъ на себя вашъ гнѣвъ, но я съ радостью готовъ перенести его ради моего друга.
— Это разумѣется нѣсколько сильное выраженіе съ моей стороны, но для меня ясно что что-то не ладно и даже ваша дружба къ нему не въ силахъ разубѣдить меня въ этомъ. Буду однако терпѣливо ждать что когда наступитъ время, вы сдержите свое слово.
— Какъ бы это мнѣ ни было тяжело, я считаю это своею обязанностью.
Отъ него ничего нельзя было допытаться, и потому мнѣ не оставалось ничего болѣе какъ вернуться къ своимъ. Проходя мимо того мѣста гдѣ стояли экипажи, я увидала около одного изъ нихъ Бергфельдтшинаго Эмиля. Онъ еще издали замѣтилъ меня и, чтобъ избѣгать встрѣчи со мною, нагнулся, дѣлая видъ будто застегиваетъ пряжку у своего башмака; затѣмъ онъ съ видомъ знатока принялся осматривать лошадей, на самомъ же дѣлѣ онъ только и зналъ лошадей что по тѣмъ колбасамъ изъ конины которыя ѣлъ у себя дома. Какъ разъ въ эту самую минуту кучеръ вынесъ ему стаканъ грога, который Эмиль очевидно заказалъ себѣ потихоньку, потому что онъ страшно покраснѣлъ, замѣтивъ что я поймала его на самомъ мѣстѣ преступленія. Онъ сталъ дѣлать кучеру знаки чтобы тотъ скорѣе уходилъ, но возница его не понялъ и съ особеннымъ шикомъ поднесъ ему грогъ. «Неужели онъ началъ пить?» подумала я, «а можетъ-быть это только такъ съ холоду?» и затѣмъ рѣшила обстоятельно разспросить объ этомъ Августу Вейгельтъ.
Гонка между тѣмъ продолжалась, и всѣ побѣды оставались за Берлинцами. Если Берлину суждено сдѣлаться когда-нибудь приморскимъ городомъ, то гребцы наши могутъ во время морскихъ сраженій оказать ему столько же услугъ на водѣ сколько уланы нѣкогда оказали ему на сушѣ. Въ состязаніи одинъ на одинъ, побѣду одержалъ одинъ Бреславецъ, и ему кричали такъ же громко и усердно какъ и Берлинцамъ. Всякому слѣдуетъ воздавать должное.
Охотно сознаюсь что, несмотря на Бергфельдтовъ и господина Макса, мнѣ рѣдко приходилось такъ отъ души веселиться какъ сегодня.
— Какъ наши Берлинцы во всемъ искусны! сказала я моему Карлу, — право, я горжусь, хотя сама и не умѣю грести, да и занятіе это вовсе не дамское, ужь хотя бы въ виду платья стѣсняющаго всѣ движенія.
— Благодаря такимъ упражненіямъ наши юноши не могутъ разнѣжиться, замѣтилъ мой Карлъ, — а стремленіе всюду быть первыми не вредитъ Нѣмцамъ.
— Не могутъ же однако всѣ Нѣмцы безъ исключенія заниматься греблей, опять сказала я.
— Да въ этомъ и нѣтъ никакой необходимости, отвѣчалъ Карлъ, — достаточно хорошаго примѣра. Пусть каждый стремится совершенствовать какую-нибудь отрасль и пусть постоянно думаетъ о томъ чтобы конкурренты не взяли надъ нимъ перевѣсъ.
— Вѣроятно ты правъ, сказала я, — такъ какъ ты несравненно болѣе меня понимаетъ въ политической экономіи.
Возвращались мы въ Берлинъ въ безконечно длинномъ поѣздѣ. Шоссе что проходитъ возлѣ самаго полотна желѣзной дороги было сплошь загромождено всякаго рода экипажами. Проѣзжая мимо нихъ, мы стали махать имъ платками, и они всѣ (безразлично сидѣлъ ли кто въ коляскѣ, каретѣ, линейкѣ или даже просто въ телѣгѣ) также привѣтливо махали намъ въ отвѣтъ. Это было потому что всѣ радовались сегодня и погодѣ, и наслѣдному принцу, и побѣдамъ Берлинцевъ. Да и самъ наслѣдный принцъ также радовался на своихъ Берлинцевъ, а принцъ Генрихъ, объѣхавшій чуть ли ни весь свѣтъ, говорилъ что онъ нигдѣ и никогда не видывалъ зрѣлища прекраснѣе того что представляла изъ себя разукрашенная по праздничному Шпреэ и ея живописные покрытые народомъ берега. Да, сегодня всѣ находились въ какомъ-то особенномъ, восторженномъ состояніи.
Дядя Фрицъ остался въ Грюнау попировать со своими пріятелями и спрыснулъ выигранные ими призы. Онъ до того наугощался что цѣлые два дня послѣ того ходилъ какъ въ туманѣ и все твердилъ что какой-то негодяй дровоколъ подрядился безъ устали колоть у него въ головѣ дрова.
— Да отчего же это происходитъ? съ участіемъ спросила я его.
— Все отъ заздравныхъ тостовъ, Вильгельмина, отвѣчалъ онъ. — Мы славно-таки спрыснули свои побѣды!
— Фрицъ, съ укоромъ сказала я, — какое-же можетъ быть здоровье, когда ты еле-еле глядишь глазами на Божій свѣтъ?
— Ахъ, Вильгельмъ, все же мы славно выпили!
Въ зеленомъ Грюневальдѣ.
правитьЯ нахожу чрезвычайно любопытнымъ то обстоятельство что большинство открытій дѣлаешь помимо своей воли и только въ послѣдствіи догадываешься о томъ что это открытіе. Напримѣръ, сидишь себѣ прекраснымъ лѣтнимъ вечеромъ, наслаждаешься природой, и не замѣчаешь того что сидишь-то на сквозномъ вѣтру, а когда на другой день почувствуешь что у тебя не ворочается шея, что у тебя флюсъ на щекѣ или пострѣлъ въ поясницѣ (противъ коихъ, между прочимъ, отличное средство камфарный спиртъ), то и догадаешься что наканунѣ сидѣлъ на сквозномъ вѣтру и такимъ образомъ обогатишься новымъ открытіемъ. Понятно что тутъ же въ умѣ рѣшаешь не сидѣть болѣе на сквозномъ вѣтру и дѣйствительно сквознаго вѣтра избѣгнешь, но за то напьешься какого-нибудь прокислаго молока или выпьешь слишкомъ холоднаго пива и вмѣсто флюса или пострѣла почувствуешь нестерпимую боль подъ ложечкой или въ желудкѣ, — это зловредныя бактеріи-запятыя которыя, какъ это было открыто нашими учеными попечителями о народномъ здравіи, прекращаютъ свое существованіе въ горячемъ глинтвейнѣ. И хорошо еще что такъ, ибо хотя эти полуобтесанные Французы и разводятъ въ своихъ неканализованныхъ приморскихъ городахъ разныя болѣзни, зачѣмъ же намъ-то въ Берлинѣ пить карболовую кислоту, какъ предложилъ дядя Фрицъ, когда мы снарядили во Францію тайнаго совѣтника Коха и когда всѣ газеты были до того переполнены извѣстіями о тамошней холерѣ что просто было опасно брать ихъ въ руки.
Глинтвейнъ открытіе научное и великолѣпно дѣйствуетъ какъ средство предохраняющее отъ заболѣванія людей мнительныхъ. Я имѣла случай убѣдиться въ этомъ на нашей надзирательшѣ, которая только отъ одного чтенія газетъ уже почувствовала колики въ желудкѣ и даже не могла нащупать у себя пульсъ. Это-то обстоятельство и подѣйствовало за нее особенно удручающимъ образомъ, потому что извѣстная вещь: если пульса нѣтъ, стало-быть для человѣка насталъ его послѣдній часъ и ему пора уже подумать о своихъ похоронахъ. Нѣсколько рюмокъ горячаго глинтвейна однако успокоили ужасный приступъ болѣзни, и не далѣе какъ черезъ какихъ-нибудь четверть часа надзарательша уже всюду у себя была въ состояніи нащупать пульсъ: по ея словамъ, онъ бился у нея въ пяткахъ не менѣе сильно чѣмъ въ вискахъ. Она была спасена.
— Еслибы вы случайно не зашли ко мнѣ, любезная фрау Бухгольцъ, сказала она, — кто знаетъ, можетъ быть траурная колесница уже стояла бы у моихъ дверей.
— Дѣйствительно, вамъ было не хорошо, отвѣчала я, — но думать о смерти было еще слишкомъ рано, вѣдь это только страхъ такъ подѣйствовалъ на ваши внутренности.
— Пока не кончится пора плодовъ и овощей, я не буду вовсе читать газетъ, заявила надзирательша.
— И хорошо сдѣлаете, поддакнула я ей, — даже великанъ Голіаѳъ почувствовалъ бы себя не совсѣмъ по себѣ еслибъ у него въ одной рукѣ была вкусная спѣлая груша, а въ другой какой-нибудь холерный фельетонъ.
И вотъ я обогатилась двумя новыми открытіями, а именно я убѣдилась въ томъ что не все написанное въ газетахъ здорово для людей и что глинтвейнъ лучшее средство противъ паденія пульса. Но его слѣдуетъ пить какъ можно горячѣе, будь то даже лѣтомъ, когда бываетъ + 24® въ тѣни.
Надзирательша далеко не принадлежитъ къ тѣмъ людямъ которые неблагодарностью думаютъ поднять себѣ цѣну и если напримѣръ, были гдѣ въ гостяхъ, послѣ стараются очернить хозяевъ, разказывая будто ихъ дурно приняли и плохо угостили. Нѣтъ, надзирательша вовсе не такова; напротивъ, когда она совершенно оправилась отъ своей болѣзни, то пригласила насъ съ собою ѣхать кататься въ Грюневальдъ, напиться кофе въ Паульсборнѣ и наконецъ погулять въ Пихельскихъ горахъ. Она наняла прекрасную коляску съ кучеромъ въ такой богатой роскошной ливреѣ что фалды ея по крайней мѣрѣ на полметра свѣшивались къ намъ въ экипагкъ Мы, обѣ старшія дамы, разумѣется заняли первыя мѣста, а Мина и Бетти сѣли напротивъ. Мущины обѣщали пріѣхать за нами въ Кейзергартенъ, и такимъ образомъ на все послѣобѣденное время мы были предоставлены только самимъ себѣ.
За Курфюрстендаммомъ, гдѣ строенія уже прекращаются, почва чрезвычайно песчана и вслѣдствіе этого тамъ постоянно страшная пыль. Однако, благодаря тому что я надѣла свое новое цвѣта нечищенной картофелины платье со свѣтлокоричневою атласною отдѣлкой, я почти вовсе не пострадала отъ пыли, тогда какъ надзирательшино нарядное черное платье имѣло видъ оберточной бумаги. По временамъ песокъ взвивался столбомъ къ верху, летѣлъ намъ прямо въ ротъ и сильно скрипѣлъ на зубахъ, но это насъ мало заботило: мы знали что Паульсборнъ недалеко и что тамъ нашъ излюбленный напитокъ, кофе, избавитъ насъ отъ этой непріятности.
Надо надѣяться что Курфюрстендаммъ современемъ застроится; тогда Берлинъ дотянется до Грюневальда, Зоологическій Садъ будетъ находиться въ центрѣ города, Галлензе сдѣлается тѣмъ что представляетъ нынѣ Гольдфиштейхъ, а самъ Грюневальдъ займетъ мѣсто Тиргартена. Городъ тогда будетъ такъ великъ что если Берлинцу вздумается взглянуть на тріумфальную колонну, то ему придется вооружиться подзорною трубкой. Теперь же въ отрадную тѣнь Грюневальда попадаешь лишь проѣхавъ это пустынное мѣсто, которое впрочемъ въ недалекомъ будущемъ непремѣнно застроится, если только продолжится мирное время, по словамъ Карла, необыкновенно способствующее развитію всѣхъ отраслей промышленности и торговли, разумѣется, за исключеніемъ пороховыхъ заводовъ и перевязочныхъ средствъ; хозяева тѣхъ и другихъ и теперь уже начинаютъ поохивать вслѣдствіе того что Бисмаркъ упорно не желаетъ начинать никакой войны.
Я всегда страстно любила лѣсную тишь, лѣсную прохладу и лѣсные виды, но должна признаться что когда всѣмъ этимъ любуешься изъ изящнаго экипажа, то прелесть лѣса еще сильнѣе чаруетъ душу. Понятно что при такой обстановкѣ мы могли говорить только о возвышенныхъ предметахъ; между прочимъ, мы сожалѣли о недостаткѣ въ обществѣ милаго и пріятнаго обхожденія, и такимъ образомъ разговоръ нашъ естественно коснулся Бергфельдтовъ. Надзирательша, не отрицая въ Бергфельдтшѣ и кое-что хорошее, тѣмъ не менѣе заявила что она ни за что бы не поѣхала въ Грюневальдъ кататься въ одномъ экипажѣ съ нею.
— Видишь ли, Бетти, сказала я, — какъ тонко умѣетъ фрау надзирательша различать людей? Для насъ ея замѣчаніе весьма лестно, и эта послѣобѣденная прогулка навсегда останется для васъ пріятнымъ воспоминаніемъ.
Мила сказала что погода сегодня необыкновенно хороша и что по дорогѣ намъ встрѣчается мало простаго народа; по воскресеньямъ онѣ никогда никуда не выѣзжаютъ, такъ какъ въ праздничные дни всюду встрѣчается черезчуръ смѣшанное общество.
Бетти, слишкомъ начитавшаяся за послѣднее время о правахъ человѣка и о равенствѣ людей, хотѣла было что-то возразить на это, но по счастью экипажъ нашъ остановился у домика лѣсничаго. Мы вышли изъ коляски, и такимъ образомъ Бетти поневолѣ пришлось оставить при себѣ возраженіе, которое навѣрное не особенно бы понравилось надзирательшѣ. Я не презираю никакого званія или положенія, напротивъ, я уважаю каждаго человѣка который честнымъ трудомъ пробиваетъ себѣ въ жизни дорогу; но, несмотря ни на какія идеи равенства, мнѣ никогда не придетъ въ голову пригласитъ къ себѣ на танцовальный вечеръ мою торговку овощами, прачку и трубочиста.
Мы напились кофе, осмотрѣли красиво расположенный на берегу озера охотничій замокъ и затѣмъ поѣхали лѣсомъ дальше до Гафеля, гдѣ коляска наша стала медленно спускаться по крутому шоссе, откуда такой прекрасный видъ на лѣсъ и воду. Ахъ, какъ здѣсь чудесно! Понятно почему у подошвы этого скалистаго берега развелось такое множество всякихъ трактирчиковъ. У Кейзергартена мы остановились чтобы захватить съ собою нашихъ мужей; но ни того, ни другаго разумѣется здѣсь еще не было. Въ юности кавалеры никогда не заставляютъ ждать дамъ своего сердца, напротивъ, въ назначенное для свиданія мѣсто обыкновенно приходятъ первыми, но съ теченіемъ времени, когда жены начинаютъ стариться, мужья не считаютъ нужнымъ торопиться къ нимъ. Истина эта всѣмъ извѣстна, и почти всѣ узнали ее по собственному опыту. Впрочемъ, Карлъ обыкновенно очень аккуратенъ, если только у него нѣтъ какой-либо уважительной причины, такъ что онъ не можетъ опасаться за это упрековъ съ моей стороны.
Мнѣ было бы весьма пріятно еслибы мужья наши уже были здѣсь, потому что одно дамское общество въ концѣ концовъ безъ мущинъ становится однообразно и скучно. Тѣмъ пріятнѣе было для насъ, когда какой-то господинъ подошелъ къ нашему столику и любезно раскланялся съ нами. Сначала мы было приняли его за человѣка незнакомаго, но вскорѣ оказалось что это г. Клейнесъ.
— На что вы похожи! воскликнула я. — Вы должно-быть надѣли платье своего меньшаго брата.
— О нѣтъ, самодовольно ухмыляясь отвѣчалъ г. Клейнесъ, — я просто пшютъ.
— Что вы такое? переспросила надзирательша, которая между прочимъ потребовала чтобъ онъ былъ ей формально представленъ, хотя и должна была бы его помнить съ Эмминой свадьбы, такъ какъ весьма трудно забыть такую комичную фигуру.
— Пшютъ! повторилъ онъ и прибавилъ въ поясненіе: я одѣтъ по послѣдней парижской модѣ.
— Ну и пустоголовы же эти Французы! воскликнула я: — что хорошаго когда все до такой степени узко и коротко?
— Да и волосы-то у него обстрижены словно у острожника! подхватила надзирательша.
— Въ этомъ-то и весь шикъ! торжествующе улыбаясь своему собственному безобразію сказалъ г. Клейнесъ, — нужно только умѣть понять это.
— Понять это можно, да красивымъ-то найти нельзя. Садитесь. Хоть вы и пюштъ, а мы вамъ все-таки рады.
— Пшютъ, поправилъ меня г. Клейнесъ.
— Пюштъ или пюштъ рѣшительно все равно, отвѣчала я, — но такимъ смѣшнымъ какъ сегодня я васъ еще никогда не видала.
Г. Клейнесъ заявилъ что съ нимъ его пріятель, очень благовоспитанный образованный молодой человѣкъ, и затѣмъ просилъ позволенія представить его вамъ.
— Весьма пріятно! снисходительно кивнула ему головой надзирательша, и г. Клейнесъ исчезъ.
— Нѣтъ, сказала Бетти, — какъ можетъ человѣкъ до такой степени быть обезьяной и перенимать у Французовъ такія уродства?
— Я вахожу въ немъ большой шикъ, сказала Мила.
— Не шикъ, а пюштъ, поправила я ее.
— Нѣтъ, шпютъ, возразила надзирательша.
Къ счастью вернулся г. Клейнесъ, а то мы бы доспорились пожалуй до ссоры о его глупой одеждѣ. Онъ представилъ намъ своего пріятеля, г. Пфейффера, который произвелъ на насъ впечатлѣніе весьма солиднаго человѣка. Г. Пфейфферъ былъ средняго роста съ темною окладистою бородкой, и очень ловкимъ движеніемъ то сбрасывалъ, то надѣвалъ себѣ на носъ pince-nez. Однако волосы у него уже успѣли порѣдѣть на затылкѣ, что я имѣла случай замѣтить въ то время какъ снявъ шляпу онъ почтительно раскланялся съ вами. Хорошо что предусмотрительная природа награждаетъ молодыхъ людей испорченной нравственности плѣшью и тѣмъ самымъ предостерегаетъ противъ нихъ семейства въ которыхъ есть дочери-невѣсты.
Разговоръ между вами завязался очень легко, тѣмъ болѣе что г. Пфейфферъ былъ того мнѣнія что несмотря на всѣ новѣйшія общинныя школы въ обществѣ чувствуется большой недостатокъ въ людяхъ истинно образованныхъ и вообще весьма мало способныхъ понимать какіе-либо высшіе духовные интересы. Вслѣдствіе этого онъ чувствуетъ себя какъ-то одиноко и постоянно принужденъ таить про себя свои чувства предъ вѣчно гнетущимъ его холоднымъ свѣтомъ; онъ готовъ бы бѣжать и скрыться въ какой-нибудь музей, гдѣ среди изваяній античнаго міра могъ бы вполнѣ откровенно высказать свои мысли, разумѣется только въ томъ случаѣ еслибъ эти статуи были одушевлены тѣмъ мощнымъ духомъ который во времена Перикла и Анаксимандра родился изъ чистаго эллинизма. Настоящее же время, время безсердечное, пошлое, эгоистическое достойно сильнѣйшаго презрѣнія. Всю эту рѣчь онъ произнесъ съ глубокимъ убѣжденіемъ и басомъ изъ бочки.
Пока мы такимъ образомъ разговаривали съ г. Пфейффеомъ, г. Клейнесъ съ Бетти и Милой отправились погулять въ садъ и посмотрѣть всѣ мѣстныя достопримѣчательности, грязнаго орла въ клѣткѣ, все искусство котораго заключалось лишь въ томъ что онъ хлопалъ глазами и ѣлъ, затѣмъ обезьянъ, кроликовъ, циркъ пони, ословъ и все прочее, что здѣсь обращаетъ на себя вниманіе публики. А у насъ тѣмъ временемъ все продолжался разговоръ объ искусствѣ, которое столько же создано для того чтобъ имъ наслаждаться, сколько и на то, чтобъ о немъ бесѣдовать.
Г. Пфейфферъ вполнѣ согласился со мною, когда я сказала что антики много выиграли вслѣдствіе того что долго были скрыты подъ землей.
— Конечно, такъ, сказалъ онъ, — но тупоголовая публика не умѣетъ цѣнить ихъ, она проходитъ мимо, не обращая никакого на нихъ вниманія, она способна понимать только оперетку, только одно пошлое, низкое и двусмысленное. Ему изъ оперетокъ нравятся только Нищій студентъ и Летучая мышь, въ нихъ дѣйствительно есть чему посмѣяться. Надзирательша на это замѣтила что она желаетъ не только посмѣяться въ театрѣ, но также и послушать хорошенькихъ легко запоминающихся мотивовъ.
Такимъ образомъ мы увлеклись разговоромъ о стремленіи души ко всему возвышенному и идеальному, какъ вдругъ вернулась моя Бетти, но совершенно одна.
— А гдѣ же ваши спутники? спросила ее надзирательша.
— Г. Клейнесъ и Мила поѣхали кататься на лодкѣ, отвѣчала она.
— Безъ моего позволенія?
— Мой другъ Георгъ доставитъ вашу дочь къ пристани цѣлою и невредимою, сказалъ г. Пфейфферъ.
— Но вѣдь уже начинаетъ смеркаться и я вовсе не нахожу приличнымъ чтобы моя дочь одна въ такую позднюю пору каталась въ лодкѣ съ молодымъ человѣкомъ, проговорила недовольнымъ тономъ надзирательша.
— Я ручаюсь за моего друга, убѣдительно пробасилъ г. Пфейфферъ, — увѣряю васъ, съ нимъ опасаться нечего.
— А вамъ нечего защищать его, когда никто его еще ни въ чемъ не обвинялъ, ѣдко замѣтила надзирательша.
Г. Пфейфферъ принялъ оскорбленный видъ и собрался еще что-то сказать, но въ эту самую минуту явился мой Карлъ вмѣстѣ съ самимъ надзирателемъ, который тотчасъ же хватился дочери.
— А гдѣ же Мила? спросилъ онъ.
— Она катается на лодкѣ.
— Одна?
— Нѣтъ, съ г. Клейнесомъ.
— Кто это такой?
— Пюштъ, сказала я.
— Нѣтъ, пшютъ, возразила Бетти.
— Молодой человѣкъ, одѣтый по послѣдней парижской модѣ, заявила надзирательша.
— Такъ, промычалъ мой Карлъ.
— Я предлагаю сейчасъ же, немедля ни минуты, нанять лодку и вернуть ихъ обоихъ, воскликнулъ надзиратель. — Мнѣ по крайней мѣрѣ весьма непріятно думать о томъ что моя дочь катается въ лодкѣ, когда ночь уже на дворѣ, вода — стихія коварная.
Надзиратель, мой Карлъ и Пфейфферъ живою рукой нанимаютъ лодку, садятся въ нее и мчатся въ погоню за г. Клейнесомъ, какъ будто онъ настоящій морской разбойникъ, голова котораго уже оцѣнена.
Вотъ тутъ-то надзирательша и накинулась на меня съ упреками за то что я ее познакомила съ г. Клейнесомъ.
— Но, если вы соблаговолите вспомнить, замѣтила я, — я вамъ его представила по вашему же собственному желанію…
— Вы должны были знать что это за человѣкъ и предупредить меня насчетъ его.
— Онъ вовсе не изъ такихъ чтобъ о немъ надо было предупреждать.
— Помилуйте! кто одѣвается такимъ фертомъ, у того на умѣ одно ферлакурство. Ужь по однимъ его бритымъ волосамъ можно судитъ о томъ, на что онъ способенъ.
— Онъ только слѣдуетъ модѣ.
— А вотъ мой мужъ покажетъ ему что такое мода, злобно прошипѣла надзирательша.
Я видѣла что спорить съ нею нечего и обратилась къ Бетти:
— Почему же ты не поѣхала съ ними?
— Мнѣ показалось что г. Клейнесъ не умѣетъ управляться съ веслами, а тонуть мнѣ вовсе не охота.
Надзирательша окончательно растерялась.
— Да гдѣ же они? все ихъ нѣтъ! куда дѣвался мой мужъ?
Мы бросились къ берегу, но ничего не было видно, потому что все небо заволокло тучами; пускаться на воду въ такое время было истиннымъ безуміемъ.
Полныя тревоги мы пристально вглядывались въ темноту, надзирательша начинала приходить въ полное отчаяніе, какъ вдругъ раздался чей-то голосъ:
— Ахъ, да вотъ они!
То были г. Клейнесъ и Мина, спѣшившіе садомъ пряма къ намъ.
— Наконецъ-то! воскликнула я, — откуда вы?
— Мы не могли больше грести, причалили въ Шильдгорнѣ и оттуда пришли пѣшкомъ, сказалъ г. Клейнесъ.
— А отецъ сѣлъ въ лодку и отправился на поиски за тобой, дурочка, укоризненно проговорила надзирательша.
— Мой Карлъ и г. Пфейфферъ также съ нимъ! воскликнула я. — Какъ вамъ теперь отыскать нашихъ мужей?
Намъ не оставалось ничего другаго какъ ждать, но что это было за ожиданіе! Навѣрное покойная Одиссейша не испытывала болѣе страстнаго желанія поскорѣе увидѣть своего мужа чѣмъ мы нашихъ (рѣчь разумѣется не о г. Пфейфферѣ). Г. Клейнесу я намекнула что ему предстоитъ получить здоровый нагоняй отъ надзирателя, вслѣдствіе чего онъ и счелъ за лучшее удрать поскорѣе, захвативъ послѣдній отходящій въ Берлинъ поѣздъ.
Наконецъ мы услыхали плескъ веселъ.
— Они уже давно здѣсь! закричали мы.
Лодка причалила. Надзиратель первымъ выскочилъ на пристань.
— Гдѣ г. Клейнесъ? закричалъ онъ.
— Какъ я уже имѣлъ честь вамъ докладывать, я ручаюсь за него, многоуважаемый, господинъ надзиратель! сказалъ глубокимъ басомъ г. Пфейфферъ.
— Покорнѣйше благодарю! мнѣ никакого ручательства не надо, а самъ поговорю съ этимъ господиномъ, по счастью вы уже сообщили мнѣ его адресъ.
Коляску подали, и мы размѣстились въ ней возможно удобнѣе. Г. Пфейфферъ ѣхать съ нами отказался, такъ какъ ему пришлось бы сидѣть рядомъ съ надзирателемъ, онъ предпочелъ возвратиться пѣшкомъ одинъ чрезъ Грюнвальдъ. На обратномъ пути намъ было не до разговоровъ, всѣ молчали, а я размышляла о томъ какъ раздѣлается надзиратель съ г. Клейнесомъ. «Дѣло добромъ не кончится, заключила я про себя».
Портретъ.
правитьЭтою осенью мы рѣшили побывать нѣсколько разъ на выставкѣ картинъ, что на Тиціановской площади: вопервыхъ, потому что у меня ужь такая привычка, вовторыхъ, потому что Бетти теперь чрезвычайно интересуется живописью и, втретьихъ, потому что народу на выставкѣ всегда такъ много, что нѣтъ никакой физической возможности въ одинъ разъ осмотрѣть всѣ картины.
Бывало мы отправлялись на выставку не прежде того какъ прочтемъ о ней печатный отзывъ въ газетахъ, но теперь мы уже болѣе не довѣряемъ газетнымъ рецензіямъ: въ то время какъ одинъ рецензентъ до того хвалитъ какую-нибудь картину что готовъ изъ-за нея разорваться на части, другой ту же самую картиву бранитъ до такой степени что остается только удивляться, какъ написавшій ее художникъ не провалился еще со стыда сквозь землю. Кромѣ того, слѣдуетъ замѣтить и то что всѣ эти господа критики-рецензенты, и въ особенности Адольфъ Розенбергъ, мѣняютъ свои мнѣнія какъ бумажные воротнички на рубашкахъ: Если, напримѣръ, этотъ Розенбергъ пишетъ что такой-то художникъ долженъ еще заслужить репутацію созданную ему критикой, то значитъ онъ рубитъ съ плеча свои рецензіи, безъ малѣйшаго размышленія, иначе какъ бы онъ рѣшился публично разоблачать критику, обличая ее въ томъ что она фабрикуетъ незаслуженныя репутаціи? Вѣдь это значитъ весь цехъ объявлять фальшивыми монетчиками. Однако довольно объ этомъ, перехожу къ самой выставкѣ.
Мы рѣшили осмотрѣть выставку въ первый разъ такъ чтобы каждая изъ насъ дѣлала свои наблюденія, а затѣмъ при вторичномъ посѣщеніи выставки обмѣняться взаимными впечатлѣніями. Однако изъ этого ровно ничего не вышло. Едва успѣли мы войти въ первую залу, какъ въ глаза намъ бросилась написанная во весь ростъ фигура величественнаго мущины въ мундирѣ, который словно живой выдѣлялся на красной съ золотомъ занавѣси.
— Кто это? спросила я Бетти, совершенно позабывъ о своемъ намѣреніи сохранять полное безмолвіе.
— Фридрихъ Францъ II, покойный герцогъ Мекленбургъ-Шверинскій, прочла она въ каталогѣ.
— Сразу видно что это долженъ быть владѣтельный князь, сказала я. — А кто написалъ этотъ портретъ?
— Фрицъ Паульсенъ, прочла она далѣе.
— Ахъ, мнѣ вспомнилась моя провинность! воскликнула я. — Что онъ теперь долженъ обо мнѣ думать?
— Какъ такъ, мама?
— Въ Неаполѣ я спрашивала его: не будетъ ли онъ такъ любезенъ и не согласится ли написать мой портретъ… въ то время я уже почти на это рѣшилась.
— Вотъ было бы прелестно! радостно воскликнула Бетти. — Твой бы портретъ, да къ папашиному бы рожденью… Трудно придумать лучшій подарокъ.
— Что ты, дитя мое? Развѣ я не заказала намедни у Карла Гюнтера свои фотографическія карточки, отъ которыхъ вы всѣ пришли въ такой восторгъ…
— Да, это правда… Но вотъ какъ теперь я смотрю на тебя, шутя сказала моя дѣвочка, — ты точно создана для масляныхъ красокъ. А какъ драгоцѣнна для васъ всѣхъ будетъ эта картина, добавила она серіознѣе, — когда…
— Когда я буду стара и сѣда, засмѣялась я.
— Нѣтъ, я не то хотѣла сказать! Можетъ-быть мы не всегда будемъ всѣ вмѣстѣ, и вотъ тогда тотъ кому достанется твой портретъ будетъ всегда имѣть тебя какъ живую передъ глазами. Ты непремѣнно, непремѣнно должна заказать свой портретъ масляными красками!
— Еслибы мой портретъ да со строгимъ выраженіемъ въ глазахъ повѣсить на стѣну въ домѣ моего зятя, послѣ нѣкотораго размышленія сказала я, — то это до нѣкоторой степени было бы выгодно для Эмми: можетъ выдаться случай, когда взглядъ на мой портретъ пробудитъ въ ея супругѣ дремлющую совѣсть. Но пожалуй отецъ найдетъ это удовольствіе черезчуръ дорогимъ…
— Вѣдь не Богъ же знаетъ чего стоитъ портретъ, ты можешь сама заплатить за его работу.
— У меня своихъ денегъ на это все-таки не хватитъ, сказала я.
— Все что мнѣ удалось накопить я съ удовольствіемъ жертвую на это предпріятіе, продолжала настаивать Бетти. — Ахъ, еслибы ты только знала какъ я буду рада твоему портрету!
— Мы еще основательно обсудимъ этотъ вопросъ, заключила я разговоръ о портретѣ. — А теперь, какъ рѣшено, пойдемъ и осмотримъ выставку.
Итакъ мы пошли осматривать выставку, но я замѣтила что сколько мы ни переходили изъ одной залы въ другую, мысли мои были не столько заняты картинами, сколько моимъ будущимъ портретомъ. Какъ только я видѣла портретъ какой-нибудь дамы, я тотчасъ же задавала себѣ вопросъ что именно побудило ее заказать свой портретъ и имѣю ли я на это точно такое же право какъ и она. Очевидно большинство дамъ дѣлало свои портреты не ради красоты картины, а ради сходства. Много портретовъ висѣло такъ высоко что и объ этомъ даже было трудно судить. Мнѣ пришли на память сказанныя мнѣ на праздникѣ прессы незабвенныя слова Лудвига Питча о моей наружности, вспомнила я также и мою просьбу къ профессору Паульсену въ Неаполѣ, подумала о настояніяхъ Бетти, о томъ какъ будетъ пораженъ моимъ подаркомъ въ день своего рожденія мой милый Карлъ, сопоставила все это вмѣстѣ и почти рѣшила что заказать портретъ мнѣ слѣдуетъ.
— Я начинаю колебаться, не исполнить ли мнѣ твою просьбу? сказала я Бетти.
— Ахъ, какъ я счастлива! радостно воскликнула она.
— Мнѣ недостаетъ только артистическаго воодушевленія, продолжала я; — такое воодушевленіе было бы послѣднимъ толчкомъ къ этому рѣшенію. Мнѣ необходимо отыскать такой портретъ который бы разсѣялъ во мнѣ послѣдній остатокъ нерѣшительности.
— Отлично, давай его отыскивать, я помогу тебѣ! въ восторгѣ проговорила Бетти, и мы отправились на поиски.
Должно признаться что множество прекрасно написанныхъ портретовъ произвели на насъ обѣихъ весьма сильное впечатлѣніе; мы не могли достаточно надивиться тому какого совершенства, какой высоты достигло въ настоящее время искусство. Бетти находила что для портрета всего лучше черное платье, такъ какъ повидимому всѣ талантливые художники предпочитаютъ черный цвѣтъ лакрицы всѣмъ остальнымъ цвѣтамъ, но я съ нею не могла согласиться относительно этого траурно-гробоваго вкуса въ живописи.
— Ну что ты скажешь въ такомъ случаѣ объ этомъ цвѣтѣ? сказала Эмми, указывая на портретъ какой-то дамы въ бархатномъ платьѣ цвѣта незрѣлыхъ оливокъ. Выраженіе лица этой дамы было необычайно пріятное; казалось какъ будто она готова привѣтливо отвѣтить всякому кто обратится къ ней съ какимъ-нибудь вопросомъ.
— Вотъ это платье какъ разъ въ моемъ вкусѣ, сказала я, — но все же я думаю что мое коричневое репсовое платье будетъ мнѣ больше къ лицу. А что касается размѣровъ портрета, то его слѣдуетъ сдѣлать вдвое меньше этого, потому что маленькая рамка навѣрное обойдется несравненно дешевле.
— Такъ рѣшено? спросила Бетти.
— Если ты думаешь что папа…
— Рѣшено, рѣшено! воскликнула она и нѣжно обняла меня: — у насъ будетъ портретъ нашей милой, дорогой мамы!
— Полно, дитя, довольно, успокойся! проговорила я. — Надобно бы однако узнать имя художника написавшаго этотъ портретъ…
— Да вотъ и подпись, сказала Бетти, указывая на вижшй уголокъ картины.
— Фрицъ Паульсенъ, прочла я.
Очевидно это было предопредѣленіе судьбы.
Уходя съ выставки я окончательно рѣшила сдѣлать сюрпризъ моему Карлу, подарить ему въ день его рожденія мой портретъ; къ тому же, Бетти увѣряла меня что всякая картина не только всегда стоитъ заплаченныхъ за нее денегъ, но даже съ теченіемъ времени обыкновенно поднимается въ цѣнѣ.
— Если и портреты поднимаются въ цѣнѣ, тѣмъ лучше, а корма вѣдь они не требуютъ. Но вотъ что я еще тебѣ скажу, Бетти: не будемъ пожалуста ни строчки читать въ газетахъ о выставкѣ, потому что у меня можетъ пропасть охота заказать свой портретъ, если какой-нибудь даже плохой рецензентъ раскритикуетъ портретъ который мнѣ такъ понравился.
— А если, наоборотъ, газеты будутъ отзываться съ похвалой объ этомъ портретѣ?
— Ну и до похвалы ихъ намъ нѣтъ ровно никакого дѣла. Развѣ ты не помнишь словъ Бруно Мейера о томъ что классическими могутъ считаться только тѣ произведенія искусства которыя въ теченіе вѣковъ сохраняютъ за собой одобреніе толпы? а развѣ мы съ тобой не толпа?
Чрезъ нѣсколько дней послѣ того я отправилась къ профессору Паульсену въ Доротеенштрассе. Когда я позвонила, дверь мнѣ отперла какая-то женщина, которая немедленно ввела меня въ пріемную, сказала что у профессора въ настоящее время сеансъ и затѣмъ спросила какъ обо мнѣ доложить. Мнѣ вздумалось озадачить г. Паульсена, и потому я сказала:
— Просто скажите ему что его желаетъ видѣть одна знакомая изъ Неаполя, онъ уже навѣрное догадается кто именно.
Женщина недовѣрчиво посмотрѣла на меня и затѣмъ медленными шагами направилась къ мастерской, но остановилась у самой двери и бросила бѣглый взглядъ на стоявшіе на подзеркальникѣ и этажеркѣ антики и развыя старинныя фарфоровыя вещи, какъ бы предупреждая меня о томъ что все здѣсь у нея на перечетѣ.
«Это драконъ охраняющій сокровища дома», подумала я, и не ошиблась, такъ какъ въ послѣдствіи оказалось что Бахманъ (это ея имя) завѣдуетъ всѣмъ хозяйствомъ профессора и весьма ревностно слѣдитъ за цѣлостью его имущества.
Чрезъ нѣсколько минутъ вышелъ ко мнѣ и самъ профессоръ. Онъ тотчасъ узналъ меня, извинился что сейчасъ занятъ, но сказалъ что сеансъ скоро кончится, и тогда онъ весь будетъ къ моимъ услугамъ.
Дѣйствительно, онъ весьма скоро освободился и затѣмъ пригласилъ меня къ себѣ въ мастерскую.
Въ первый разъ въ жизни входила я въ мастерскую художника. Я воображала себѣ что это должно-быть большая, довольно пустая комната, гдѣ среди ужаснѣйшаго безпорядка тамъ и сямъ стоятъ неоконченныя картины; но каково же было мое удивленіе когда я очутилась въ великолѣпной залѣ, въ родѣ тѣхъ которыя я осматривала въ италіянскихъ палаццо, съ тою только разницей что мастерская отличалась отъ нихъ необыкновенною чистотой и еще большимъ порядкомъ. Всѣ стѣны сплошь, сверху и до низу, были увѣшаны гобеленами, картинами и всевозможнымъ оружіемъ. На этажеркахъ и каминѣ симметрично были разставлены разныя статуэтки, золотые, серебряные кубки и блюда и различныя изящныя вещи изъ разноцвѣтнаго стекла. А что за удивительная, оригинальная и красивая мебель была здѣсь, что за стульчики, что за столики, что за кушетки, что за шкапы! На полу лежали ковры пушистые, мягкіе… Всѣ находившіяся здѣсь вещи были цѣнныя, изящныя и необыкновенно соотвѣтствовавшія всему убранству комнаты.
— Нѣтъ! воскликнула я, нѣсколько придя въ себя отъ изумленія, — нѣтъ! Этого я никакъ не ожидала! Позировать для портрета въ такой прелестной обстановкѣ должно быть сущее наслажденіе! Скажу вамъ прямо, именно съ этою-то цѣлью я и явилась къ вамъ.
Мы сѣли въ укромный уголокъ. Профессоръ освѣдомился успѣла ли я позавтракать сегодня и затѣмъ, несмотря на горячій протестъ съ моей стороны, приказалъ Бахманъ подать намъ обильную холодную закуску. Мы переговорили съ нимъ обо всемъ что касалось портрета; со своей художнической точки зрѣнія онъ былъ совершенно противъ моего коричневаго репсоваго платья и сказалъ что мнѣ болѣе къ лицу какой-нибудь яркій цвѣтъ; вслѣдствіе этого выборъ нашъ остановился на моемъ шелковомъ платьѣ бордо. На послѣзавтра былъ назначенъ первый сеансъ, а чтобы мой Карлъ не могъ ни о чемъ догадаться, профессоръ предложилъ мнѣ заблаговременно прислать къ нему мое платье бордо, его повѣсятъ въ одинъ изъ изящныхъ древне-нѣмецкихъ шкаповъ, и оно здѣсь будетъ въ полной сохранности. О томъ какъ здѣсь одѣваться, мнѣ нечего безпокоиться: Бахманъ весьма опытная камеристка, и разумѣется будетъ въ моемъ полномъ распоряженіи. Я подумала о томъ что для Бетти было бы очень полезно посмотрѣть какъ пишетъ профессоръ, и кромѣ того, онъ могъ бы дать ей нѣсколько дѣльныхъ совѣтовъ относительно живописи, а потому рѣшилась спросить его, нельзя ли мнѣ будетъ въ назначенный для сеанса день привезти съ собою также и мою дочь.
— Она будетъ для меня желанною гостьей, отвѣчалъ онъ, — но не прежде какъ послѣ третьяго сеанса, когда уже можно будетъ судить объ общемъ впечатлѣніи портрета.
Это происходило во вторникъ, а въ четвергъ я позировала въ первый разъ. Мнѣ кажется что каждому человѣку какъ-то диковинно смотрѣть на полотно, на которомъ имѣетъ быть изображена его физіономія и трудно себѣ представить, какъ это возможно сдѣлать безъ выкройки; вмѣсто выкройки преспокойно сидитъ себѣ самъ человѣкъ и разговариваетъ, а художникъ различными кисточками накладываетъ всякія краски какъ разъ на тѣ мѣста гдѣ это нужно для сходства, и въ концѣ концовъ на полотнѣ получается ни дать, ни взять живой человѣкъ.
Я спросила, между прочимъ, профессора: всегда ли онъ жилъ на этой квартирѣ; онъ отвѣчалъ мнѣ что прежде онъ занималъ другую квартиру, но по принужденію полиціи долженъ былъ съ нея съѣхать, такъ какъ вся эта часть улицы должня была отойти подъ торговые ряды.
— При моей прежней квартирѣ, разказывалъ онъ мнѣ, — былъ прелестный висячій садикъ съ видомъ на дровяной дворъ, тянувшійся вплоть до самой Шпреэ. Непосредственно къ нему примыкалъ огромный садъ, настоящій лѣсъ вязовъ и липъ. Весной липы разносили чудное благоуханіе, зябликъ прилеталъ пить изъ цвѣточныхъ поддонниковъ, желтыя иволги вили себѣ гнѣзда на деревьяхъ по берегу рѣки, сосѣдскіе голуби слетались ко мнѣ клевать крошки, которыя имъ сыпала Бахманъ, а по вечерамъ воздухъ оглашался пѣніемъ соловьевъ. Это былъ такой чудный мирный уголокъ что можно было думать что живешь въ деревнѣ… Дикій виноградъ вился по стѣнамъ моего дома до самой крыши, кругомъ въ садикѣ пестрѣли всевозможные цвѣты. У меня былъ такой же цвѣтущій садикъ, какъ нѣкогда и въ домѣ родительскомъ.
— А вотъ у насъ такъ ничего не растетъ, замѣтила я, — въ нашемъ садикѣ слишкомъ много тѣни, и это препятствуетъ развитію всего ботаническаго. У васъ же долженъ былъ быть сущій рай, особенно соловьи-то посреди Берлина!
— Къ сожалѣнію, наслаждаться пѣніемъ соловьевъ приходилось всегда какъ-то мимолетно. Какъ только маленькій сѣренькій пѣвецъ забывалъ въ своей пѣснѣ и себя и весь міръ, къ нему непремѣнно подкрадывалась какая-нибудь проклятая кошка…
— Неужели она не довольствовалась воробьями?
— О нѣтъ! Кошки особенно любятъ соловьевъ, да и ловить ихъ очедь удобно, такъ какъ соловьи всегда сидятъ не высоко въ кустахъ. Но всѣ пѣвчія пташки улетѣли когда спилили деревья для того чтобы расширить мѣсто для новой стройки. За деревьями послѣдовало и все остальное: сломали всѣ окрестные дома, мою мастерскую и даже висячій садъ, моему блаженству насталъ конецъ! Въ видѣ утѣшенія мнѣ остается только надежда на то что торговые ряды принесутъ Берлину пользу не только въ практическомъ, но также и въ архитектурномъ отношеніи.
— Это справедливо, я также многаго ожидаю отъ постройки этихъ рядовъ, сказала я. — Стоитъ только посмотрѣть, какъ вечеромъ разнощики и торговки лежатъ съ своими корзинами на голой землѣ, какъ часто они, точно лаззарони, остаются во всякую погоду цѣлую ночь подъ открытымъ небомъ… Нѣтъ, глядя на нихъ невольно подумаешь о томъ какъ не гуманно подвергать ихъ здоровье такимъ опасностямъ. Вѣдь крестьяне тоже люди. Кромѣ того, я надѣюсь что торговые ряды благодѣтельно подѣйствуютъ и на нравственную сторону этихъ людей, вѣдь до сихъ поръ всѣ они находятся на весьма низкой степени развитія. Подумайте только что случилось со мною прошлымъ лѣтомъ въ разгаръ купальнаго сезона! Отправляюсь я на рынокъ чтобы купить молоденькаго горошка; оказывается, онъ ужь совсѣмъ перепрѣлый, я рѣшаю что покупать мнѣ его незачѣмъ и говорю торговкѣ: «очень сожалѣю, моя милая, но такого гороха я не могу подать моему мужу, до свиданія!» Что же вы думаете? мнѣ-то она ничего не отвѣтила, а обратилась къ своей сосѣдкѣ и принялась на чемъ свѣтъ во все горло ругать меня. Когда будутъ построены торговые ряды, ничего подобнаго уже случаться не можетъ — всѣ торговцы и торговки будутъ сидѣть по своимъ лавкамъ, а за порядкомъ будутъ наблюдать полицейскіе. Не ѣздить же въ самомъ дѣлѣ за зеленью въ Нордервей изъ-за грубости этихъ торговокъ.
Наступилъ маленькій перерывъ, и я могла наконецъ посмотрѣть на начатую профессоромъ работу. Но ничего еще нельзя было разобрать: контуръ лица и всей фигуры едва-едва былъ набросанъ, кресло, въ которомъ я сидѣла, было обозначено только двумя, тремя полосками темной краски, а мѣсто для рукъ было намѣчено только двумя пятнами краски тѣлеснаго цвѣта.
— Я думала, спокойно поглядѣвъ на замазанное полотно сказала я, — что художники обыкновенно начинаютъ портретъ съ волосъ и затѣмъ послѣдовательно уже пишутъ и все остальное.
— Весьма возможно что нѣкоторые художники именно такъ и пишутъ, отвѣчалъ профессоръ; — что до меня, то я стараюсь прежде всего воспроизвести общее, обликъ всего человѣка и уже послѣ того переходу къ отдѣламъ частностей. Пріемъ этотъ я считаю и самымъ правильнымъ, и самымъ удобнымъ.
— Мнѣ будетъ весьма любопытно слѣдить за тѣмъ какъ будетъ подвигаться ваша работа, сказала я. — Но скажите мнѣ пожадуста: неужели на портретѣ такъ и останутся эти черныя пятна подъ глазами и неужели у меня въ самомъ дѣлѣ до такой степени желта шея?
Профессоръ, сдѣлавъ видъ будто и не слыхалъ моихъ словъ, пожалъ пуговку электрическаго звонка; появилась Бахманъ.
— Позвольте мнѣ предложить вамъ маленькое подкрѣпленіе, любезно обратился онъ ко мнѣ. — Если вы теперь посидите еще часочекъ, я сдѣлаю больше чѣмъ на другомъ сеансѣ въ несравненно большій промежутокъ времени, а потому и хлопочу теперь чтобы вы не слишкомъ утомились.
— Неужели я сидѣла цѣлый часъ?! въ изумленіи воскликнула я. — Мнѣ показалось что прошло всего нѣсколько минутъ съ тѣхъ поръ какъ я здѣсь, вотъ до чего быстро летятъ часы въ такой восхитительной обстановкѣ!
— Вы сидѣли даже почти цѣлые два часа, угрюмо сказала Бахманъ.
— Прошу васъ не вмѣшиваться въ разговоръ пока васъ не спросятъ, внушительно замѣтилъ ей профессоръ. — Для васъ должно быть вполнѣ безразлично какъ бы долго у меня ни длился каждый часъ. Подайте-ка намъ лучше закусить, да не забудьте захватить бутылочку Іоаннитергартена!
Старушка нахмурилась и вышла изъ мастерской. Скоро она вернулась въ болѣе привѣтливомъ настроеніи духа и поставила на столъ большой подносъ со всякаго рода закусками. Затѣмъ она внимательно поглядѣла на начатый портретъ и спокойно проговоривъ: «будетъ удаченъ!» вышла вонъ. Замѣчаніе ея подѣйствовало на меня чрезвычайно ободряющимъ образомъ.
Немножко подкрѣпиться мнѣ было весьма кстати, а вино оказалось такимъ вкуснымъ что я и не запомню чтобы мнѣ приходилось пить что-либо подобное. Я спросила профессора, откуда у него это вино, и тутъ же въ умѣ рѣшила купить его бутылки двѣ-три ко дню рожденія моего Карла, если только оно не слишкомъ дорого разумѣется.
— Вино это называется Іоаннитергартенъ, а получаю я его отъ одного пріятеля, землевладѣльца Отто Сарторіуса въ Мусбахѣ на Рейнѣ, отвѣчалъ мнѣ профессоръ.
— А отпускаетъ онъ свое вино людямъ постороннимъ?
— Почему же нѣтъ? Закажите ему, онъ вамъ и пришлетъ, ручаюсь за то что останетесь довольны. Съ тѣхъ поръ какъ Французы выдѣлываютъ свое дешевое бордо изъ италіянскихъ винъ, я предпочитаю пить наше чистое нѣмецкое вино, тѣмъ болѣе что цѣну за него берутъ ту де что и за французскую поддѣльную бурду.
— Я приму это къ свѣдѣнію, сказала я: — вѣкъ живи, вѣкъ учись!
Затѣмъ я записала адресъ откуда можно выписывать Іоаннитергартенъ, а профессоръ снова принялся за палитру и кисти. Когда сеансъ кончился, портретъ принялъ совершенно иной видъ, очевидно Бахманъ была права, — онъ будетъ удаченъ.
Старушка помогла мнѣ переодѣться въ сосѣдней комнатѣ, а когда я стала прощаться съ профессоромъ, то онъ разрѣшилъ мнѣ въ слѣдующій же разъ привести съ собою Беттти: я такъ хорошо позировала что работа его двигалась несравненно успѣшнѣе нежели онъ предполагалъ сначала.
Какъ ни была мнѣ пріятна эта похвала, тѣмъ не менѣе въ душѣ я чувствовала большое смущеніе при мысли о томъ что непремѣнно опоздаю домой къ обѣду, а прежде этого со мною никогда не случалось Надобно было что-нибудь придумать чтобъ объяснить Карлу почему я опоздала, а я совершенно не привыкла къ хитрости и лжи, потому что съ Карломъ все это лишнее: онъ слишкомъ прозорливый человѣкъ и всегда сумѣетъ, если захочетъ, добраться до самой сути дѣла. По счастью, я очень скоро доѣхала до нашей улицы по городской желѣзной дорогѣ, но все-таки опоздала и такимъ образомъ мнѣ было необходимо придумать что бы то ни было въ свое оправданіе.
Дома обѣдать не садились, а ждали меня, но Карлъ, замѣтивъ мое смущеніе, тѣмъ не менѣе встрѣтилъ меня шуткой.
— Вѣрно мостъ былъ разведенъ, или ты сѣла ошибкой не въ ту конку, Вильгельмина? сказалъ онъ.
— Вовсе нѣтъ, съ сердцемъ отвѣчала я, — нечего считать меня такою дурой! Я изъѣздила весь городъ, разыскивая хорошаго вина…
Карлъ посмотрѣлъ на Бетти, Бетти посмотрѣла на него, и оба они покатились со смѣху.
— Чего вы смѣетесь? наступила я на моего мужа.
— Она ѣздитъ по городу и пробуетъ вина! хохоталъ Карлъ.
— Ну да, ѣзжу по городу и пробую вина! гнѣвно закричала я и бросила на столъ записанный мною у профессора адресъ. — Вотъ тутъ написано, гляди самъ, если умѣешь читать! А теперь, если желаешь, можешь самъ выписать себѣ ко дню своего рожденья этого вина, у меня же пропала къ тому охота.
— Еслибъ я только зналъ, Вильгельмина… началъ было Карлъ.
— Молчи и не оправдывайся! Вы, мущины, по природѣ ужь такъ созданы что вѣчно грубымъ прикосновеніемъ своихъ рукъ разрушаете всѣ наши лучшія побужденія. Но я все-таки готова простить тебя и даже забыть случившееся только съ тѣмъ условіемъ чтобы ты сегодня же написалъ требованіе на это вино, а кстати выпиши какого-нибудь вина для пунша. А теперь идемте обѣдать! смотра не разорви нечаянно адреса.
За обѣдомъ всѣ были какъ-то очень молчаливы. Мнѣ было чрезвычайно непріятно что я такъ рѣзко обошлась съ моимъ Карломъ, но поступи я иначе, онъ непремѣнно бы догадался о сюрпризѣ который я ему готовила и кромѣ того было бы весьма трудно уговорить его выписать Іоаннитергартена. Имѣть же это вино намъ необходимо на тотъ случай если профессоръ вздумаетъ побывать у насъ, его непремѣнно слѣдовало угостить тѣмъ самымъ виномъ къ которому онъ привыкъ.
Карлъ отобѣдалъ очень скоро и всталъ изъ-за стола прежде чѣмъ мы успѣли взять по второму куску мяса. Я также хотѣла было встать и идти вслѣдъ за нимъ, какъ вдругъ Бетти совершенно неожиданно сказала мнѣ:
— Почему ты была такъ не въ духѣ, мама?
— Я, не въ духѣ?
— Мнѣ по крайней мѣрѣ показалось.
— У меня совершенно достаточно всякихъ причинъ для того чтобы бытъ не въ духѣ.
— Нѣтъ, мама.
— Въ самомъ дѣлѣ?
— Да. Когда ты такъ долго не возвращалась домой, папа началъ безпокоиться и спросилъ меня гдѣ ты. Я старалась придумать какой-нибудь предлогъ для твоего продолжительнаго отсутствія, но вѣдь ты знаешь что когда папа пожелаетъ непремѣнно что-нибудь разузнать, то нѣтъ никакой возможности отдѣлаться отъ него пустыми отговорками и остается только одно — сказать ему правду…
— Ну!
— Вотъ я ему отвѣтила: не тревожься, милый папа, и вспомни что скоро наступитъ день твоего рожденья…
— Бетти, какъ могла ты такъ проболтаться?!
— Вопервыхъ, я звала что папа удовлетворится такимъ отвѣтомъ, а вовторыхъ, я и не солгала. Еслибы на его шутку ты отвѣчала точно такою же шуткой, все обошлось бы вполнѣ благополучно. Мнѣ кажется трудно рѣшить кто изъ васъ двухъ оказался болтливѣе.
— Бетти, прошу безъ дерзостей!
— Я и не думаю говорить тебѣ дерзости, мама, но я уже достаточно велика чтобы понимать что уступчивостью ты могла сдѣлать гораздо больше чѣмъ рѣзкостью.
— Для меня новость такого рода воззрѣнія съ твоей стороны!
Бетти встала и затѣмъ тихо и взволнованно заговорила:
— Нѣкогда я мечтала быть счастливою… мы съ тобою никогда объ этомъ между собой не говорили, мама… Мечты мои разлетѣлись какъ дымъ… и опять мы обѣ молчали: къ чему намъ было говорить? Ты знала все точно такъ же хорошо какъ и я сама. Насколько я въ силахъ, я хочу теперь раздѣлить на всѣхъ ту любовь которую я думала всецѣло отдать одному человѣку. Вотъ почему и воззрѣнія мои перемѣнились. Извини меня если я тебя огорчила, это во всякомъ случаѣ невольно, а не преднамѣренно.
Она замолкла и тихо вышла изъ комнаты. Мнѣ было грустно, больно и горько: Бетти рѣшилась быть вѣковушей, весна ея уже отцвѣла! Хорошо что никто не видалъ какъ я разливалась, плакала… Затѣмъ, успокоившись нѣсколько, я дала себѣ обѣтъ по мѣрѣ силъ моихъ услаждать жизнь моей бѣдной дѣвочки. Никогда уже болѣе не сорвется у меня рѣзкаго слова въ разговорѣ съ нею, и горе тому кто осмѣлится чѣмъ-нибудь ее обидѣть!
Мой Карлъ послѣ обѣда, по своему обыкновенію, легъ отдохнуть; мы даже нарочно для этого послѣобѣденнаго отдыха связали ему теплое, мягкое, но легкое одѣяло. Я отправилась къ нему. Когда я отворила дверь, онъ открылъ глаза.
— Карлъ, начала я, — если тебѣ это не по сердцу, то не выписывай вина.
— Какъ хочешь, равнодушно отвѣтилъ онъ.
— Ты обѣдалъ сегодня безъ аппетита, милый Карлъ?
— Да.
— Не я ли тому причиной?
— Я этого не говорилъ.
— Карлъ, я была нѣсколько возбуждена…
— Мнѣ такъ и показалось, а потому совѣтую тебѣ впередъ не требовать винъ. Смѣсь разныхъ винъ на тебя дѣйствуетъ дурно.
— А! ты платишь мнѣ тою же монетой… Карлъ, ты на меня сердишься?
— Нѣтъ, я знаю что ты не вольна противъ своей природы, за что же мнѣ на тебя сердиться?
— Ты просто неоцѣненный человѣкъ, Карлъ! воскликнула я. — Сознаюсь, я была съ тобою слишкомъ рѣзка, гораздо болѣе чѣмъ ты того заслуживалъ; но подумай и о томъ, мой милый Карлъ, что я всегда любила и теперь люблю тебя всѣми силами моей души. Повѣрь мнѣ, скоро, очень скоро наступитъ тотъ желанный часъ, когда я докажу тебѣ это на дѣлѣ. А сегодня къ ужину я приготовлю тебѣ хорошій вкусный кусокъ бифштекса, потому что вѣдь ты почти ничего не кушалъ за обѣдомъ. Какъ тебѣ сдѣлать бифштексъ, мой дорогой Карлъ, съ лукомъ или съ яйцомъ?
— И съ тѣмъ и съ другимъ.
— Отлично! а еще я подамъ тебѣ кружку хорошаго баварскаго пива. Пусть не говорятъ что я недостаточно внимательно отношусь къ тебѣ… Теперь же, мой дорогой, усни еще хоть однимъ глазкомъ; когда придетъ время идти въ контору, я разбужу тебя.
Прежде чѣмъ уйти, я крѣпко его поцѣловала, и это доставило ему видимое удовольствіе. Мирный ангелъ осѣнилъ его своимъ крыломъ и кромѣ того онъ былъ хорошо укрытъ одѣяломъ.
Портретъ теперь занималъ всѣ мои помыслы; забота о томъ чтобъ онъ удался какъ можно лучше, всецѣло поглощала меня: я была готова какъ насѣдка на яйцахъ просидѣть хоть цѣлыя три недѣли, лишь бы онъ вышелъ какъ двѣ капли воды похожъ на меня. Однако такого срока не потребовалось, портретъ подвигался съ такою изумительною быстротой что каждый разъ сопровождавшая меня къ профессору Бетти не могла прійдти въ себя отъ удивленія и въ концѣ концовъ убѣдилась что ей никогда не достигнуть подобнаго совершенства въ искусствѣ писать масляными красками.
— Очень ужь трудно составлять тоны, замѣтила она, — на палитрѣ множество всякихъ красокъ, онъ всѣ ихъ какъ-то перемѣшиваетъ кистью и затѣмъ на полотнѣ является какъ разъ настоящій тонъ… Вся суть искусства зависитъ отъ того какъ художникъ видитъ природу.
— Нѣтъ, Бетти, это что-то не такъ, вѣдь всѣ люди видятъ природу, а все-таки они не художники. Нѣтъ, а мнѣ кажется что вся суть живописи заключается въ томъ чтобъ умѣть взять именно той краски какой слѣдуетъ.
Такимъ образомъ поѣздки къ профессору не подвинули ни на одинъ шагъ Беттиной живописи, напротивъ, она даже перестала теперь разрисовывать деревянныя вещицы, говоря что это лишь пустая ненужная пачкотня, которая отвлекаетъ ее отъ литературныхъ занятій, а къ литературѣ у нея положительно должна быть способность, если судить по ея школьнымъ отмѣткамъ. Вслѣдствіе этого я рѣшила почаще приглашать къ себѣ г. Ѳеодора Вихманнъ-Лейенфельса, который съ первымъ визитомъ уже у насъ былъ. Бетти однако онъ не особенно понравился, да и дядя Фрицъ только насмѣхается надъ нимъ, а главное, мой Карлъ не чувствуетъ особеннаго довѣрія къ такого рода непризнаннымъ геніальностямъ; такимъ образомъ въ нашемъ домѣ г. Лейенфельсъ пользуется только моею симпатіей. А между тѣмъ нельзя и сомнѣваться въ томъ что г. Лейенфельсъ поэтъ имѣющій большое значеніе въ литературѣ; стоитъ только послушать какъ рѣшительно произноситъ онъ свое сужденіе о другихъ писателяхъ, себя же онъ цѣнитъ слишкомъ высоко для того чтобы ставить свое имя подо всякою чепухой которою переполнены всѣ журналы.
Сеансы между тѣмъ приближались къ концу, и портретъ съ каждымъ разомъ становился все болѣе и болѣе похожимъ на меня, такъ что въ концѣ-концовъ я точно живая смотрѣла съ полотна. Черныя пятна подъ глазами и желтизна за шеѣ совершенно исчезли и замѣнились вполнѣ естественными тѣнями; темныя полоски приняли видъ стула, а пятаа тѣлеснаго цвѣта превратились въ живыя настоящія руки, которыя даже трудно было отличить отъ моихъ собственныхъ трудолюбивыхъ рукъ. Я съ волненіемъ смотрѣла на свой вполнѣ оконченный и уже вставленный въ золотую раму портретъ и мысленно представляла себѣ чувства моего Карла, когда онъ въ день своего рожденья увидитъ эту картину.
— Портретъ написанъ восхитительно, наконецъ сказала я, — но мнѣ кажется что на немъ я несравненно красивѣе чѣмъ въ дѣйствительности.
— Вы ошибаетесь, возразилъ профессоръ, — цѣль истиннаго художника не только написать похожій портретъ, но и сумѣть уловить прелесть выраженія. Выраженіе лица мѣняется вмѣстѣ съ настроеніемъ духа, и вотъ я написалъ васъ въ такую минуту когда все лицо ваше сіяетъ счастіемъ и весельемъ.
— Но мнѣ кажется что на портретѣ я сдѣлана гораздо моложавѣе.
— Что ты говоришь, мама? воскликнула Бетти, — съ тѣхъ поръ какъ мы помнимъ тебя, ты всегда была именно такою, лицо у тебя всегда было и есть милое, доброе, привѣтливое.
— Если ты довольна, то и мнѣ спорить нечего. Г. профессоръ, вѣдь я заказала свой портретъ не изъ чувства тщеславія, а потому что дѣти очень просили меня объ этомъ.
— Стало-быть у васъ очень умныя дѣти, замѣтилъ профессоръ.
Сеансы для насъ съ Бетти были истиннымъ наслажденіемъ, такъ что намъ было даже какъ-то грустно когда они кончились. Пока я позировала, Бетти обыкновенно глядѣла какъ работаетъ профессоръ, или же что-нибудь на память разыгрывала на фортепіано, а то такъ забавлялась съ собачкой Петеромъ, мохнатымъ пуделемъ, который до того прыгалъ и вертѣлся что не было никакой возможности различить гдѣ у него голова, гдѣ хвостъ. Отзывавшаяся съ большою похвалой о моемъ портретѣ Бахманъ разказывала мнѣ что на старой квартирѣ у нихъ была другая собака, которая отличалась отъ человѣка только тѣмъ что сидѣла въ собачьей шкурѣ, а что касается ума, такъ она была умнѣе весьма многихъ людей. Ее отравила жившая съ ними на одномъ дворѣ старая злющая вѣдьма, которая возненавидѣла ихъ собаку за то что та при всякой встрѣчѣ съ нею отчаянно на нее лаяла. «Ночью, въ половинѣ двѣнадцатаго, разказывала Бахманъ, — она еще подняла голову, посмотрѣла на меня и какъ-то жалостно завизжала, какъ бы желая сказать: „Бахманъ, все, кончено, скажи хозяину что я ему приказала долго жить.“ Хозяинъ очень горевалъ когда я пришла сказать ему о случившемся. Старая вѣдьма, однако, не избѣжала наказанія, ей-таки пришлось отсидѣть два мѣсяца въ тюрьмѣ за клевету и нарушеніе домашней тишины и спокойствія. Еще слава Богу что на землѣ есть правосудіе!» заключила свой разказъ скотолюбивая старушка.
— За своимъ платьемъ я какъ-нибудь пришлю, сказала я ей, и затѣмъ поблагодарила ее за всѣ услуги оказанныя ею мнѣ во время сеансовъ.
Портретъ оставался въ мастерской до самаго дня рожденія моего Карла.
По мѣрѣ того какъ приближался день въ который я готовилась поднести свой сюрпризъ Карлу, волненіе мое все усиливалось. Профессоръ лично слѣдилъ за тѣмъ какъ вѣшали мой портретъ въ гостиной для того чтобъ освѣщеніе было устроено какъ можно лучше. Комнату эту я заперла, а ключъ положила себѣ въ карманъ. Бетти была само ожиданіе; она даже что-то весело напѣвала, чего съ нею уже очень давно не было.
Утромъ, какъ это обыкновенно у васъ водится въ дни рожденья, мы пили кофе со сладкимъ пирогомъ, и тутъ же надарили Карлу разныхъ бездѣлушекъ, которыя однако ему очень понравились. Затѣмъ я встала и отперла дверь.
— Карлъ, крикнула я ему, — тебя кто-то дожидается въ гостиной.
Онъ тотчасъ же всталъ, несмотря на свой недопитый кофе, и пошелъ въ гостиную. Мы на цыпочкахъ послѣдовали за нимъ. Онъ какъ вкопаный остановился предъ портретомъ и долго въ нѣмомъ восторгѣ любовался имъ; но вотъ Бетти скрипнула своими ботиками, и онъ обернулся.
— Вильгельмина, заговорилъ онъ растроганнымъ голосомъ, — милая, дорогая моя жена, ты не могла приготовить мнѣ болѣе пріятнаго сюрприза!
Онъ нѣжно привлекъ меня къ себѣ и поцѣловалъ меня и въ лобъ и въ губы.
Бетти радостно захлопала въ ладоши.
— Ну, развѣ я не говорила то же самое? Ахъ, еслибы родители всегда слѣдовали совѣтамъ своихъ дѣтей!…
Карлъ улыбнулся и обнялъ ее другою, свободною рукой.
Такого счастливаго дня рожденья мы никогда еще не встрѣчали, у всѣхъ на сердцѣ было свѣтло и радостно.
— Нравится ли тебѣ мой портретъ, мой дорогой Карлъ? (Мнѣ разумѣется было очень интересно слышать его отзывъ о немъ.) Находишь ли ты сходство со мной?
— Сходство? Да ты просто какъ живая сидишь на портретѣ, даже болѣе: мнѣ кажется будто ты снова моя невѣста, будто ты снова стоишь предо мной какъ въ первые дни нашей любви… и знаешь ли что еще?…
— Такъ ты находишь что на портретѣ я слишкомъ моложава?
— Нѣтъ, но онъ невольно будитъ во мнѣ старыя воспоминанія, и вотъ теперь когда гляжу на тебя, то и самъ вижу это милое выраженіе въ твоихъ чертахъ. Художникъ сумѣлъ уловить все что есть лучшаго въ выраженіи твоего лица, изобразивъ это яснѣе чѣмъ мы видѣли нашими глазами.
— И ты уже не сердишься теперь на то что намедни я опоздала къ обѣду? Въ этотъ день я возвращалась съ перваго сеанса…
Онъ нѣжно зажалъ мнѣ ротъ рукой.
— Гроза миновала скоро, а разрушительныхъ ударовъ грома и молніи у насъ не случалось даже и тогда когда ты бывала и въ болѣе бурномъ настроеніи духа.,
— Полно шутить, Карлъ…
— Вильгельмина, посмотри-ка на портретъ, не подсмѣивается ли онъ надъ тобою? Посмотри какъ мило и любезно смотритъ на меня написанная фрау Бухгольцъ?
Я засмѣялась.
— Славную я однако сыграла надъ собою штуку! Вотъ теперь ты вѣчно будешь корить меня моимъ портретомъ и ставить мнѣ въ примѣръ написанную фрау Бухгольцъ!
Въ эту минуту раздался звонокъ.
— Гости! воскликнула я. — Это навѣрное Эмми и Dr. Вренцхенъ!
Такъ оно и было. Зять мой хотѣлъ поздравить васъ прежде чѣмъ отправиться на практику, а Эмми онъ оставлялъ на цѣлый день у насъ. Портретъ мой имъ обоимъ необычайно понравился. Докторъ по секрету спросилъ меня дорого ли онъ стоитъ, а я поспѣшила успокоить его тѣмъ что можетъ-быть современемъ онъ достанется ему въ наслѣдство. Вечеромъ у насъ собралось довольно много гостей, а мой Карлъ — нѣтъ, что это за восхитительный человѣкъ! — позаботился о томъ чтобы приготовить Іоаннитергартена. Это онъ со своей стороны приготовилъ сюрпризъ для меня. Мы пировали и веселились до поздней ночи.
Прежде чѣмъ лечь спать, я еще разъ со свѣчкой въ рукахъ пошла взглянуть на свой портретъ и подумала про себя: "Я готова работать надъ собою и дѣлать все что въ моихъ силахъ чтобы походить на портретъ, но то что свыше силъ человѣческихъ, того никто требовать отъ меня не можетъ, даже ни одинъ портретъ въ мірѣ!
Желая узнать куда я дѣвалась, Карлъ вошелъ вслѣдъ за мною и замѣтилъ мнѣ что я имѣю видъ настоящаго привидѣнія, какъ будто желаю разыграть изъ себя бѣлую женщину.
Я ничего ему не отвѣтила, своихъ внутреннихъ чувствъ въ настоящую минуту я не могла ему повѣрить, потому что онъ былъ въ черезчуръ шутливомъ настроеніи духа.
Новые родственники.
правитьОни будутъ жить въ одномъ изъ самыхъ аристократическихъ кварталовъ Берлина; предъ домомъ у нихъ цвѣтникъ, позади дома оранжерея, конюшни и другія надворныя строенія, а садовникъ у нихъ будетъ служить за обѣдомъ, за это они прибавляютъ ему къ жалованью еще полдюжины бѣлыхъ вязаныхъ перчатокъ, нo мыть ихъ онъ долженъ ужь на свой счетъ. Мебель они купили у одного разорившагося барона, она уже вся свезена къ нимъ въ амбаръ. Свадьбу справятъ тотчасъ послѣ того какъ кончится внутренняя отдѣлка дома, а затѣмъ какъ только молодые вернутся изъ путешествія — они измѣрены прокатиться въ Вѣну или Парижъ — они тотчасъ же и поселятся въ этомъ роскошномъ дворцѣ. Вся столовая посуда у нихъ изъ самаго дорогаго форфора, съ затѣйливымъ изящнымъ узоромъ, а столъ въ кухнѣ бѣлый мраморный съ позолотой. Ни одинъ князь не могъ пожелать себѣ болѣе блестящей обстановки.
Все это мнѣ разказывала Августа Вейгельтъ, которая послѣ долгаго промежутка времени наконецъ побывала у васъ. Да и то сказать трудно ей бываетъ вырваться изъ дома съ тѣхъ поръ какъ у нихъ родился еще второй ребенокъ. Старшій мальчикъ у нихъ отличный, да и второй-то ребенокъ, дѣвочка, тоже славная, ей ужь и оспу привили, она перенесла ее превосходно. Я впрочемъ противъ того чтобы прививать дѣтямъ оспу въ такомъ нѣжномъ возрастѣ, но Августа держится того мнѣнія что кончено дѣло и съ рукъ долой, все равно рано или поздно оспу прививать надобно дабы всѣ бумаги ребенка были въ порядкѣ.
— Ты должно-быть ужь начинаешь заботиться о бумагахъ дочери въ виду ея будущаго замужества, пошутила я.
— Не совсѣмъ такъ, отвѣчала она; — но когда малютка моя спитъ въ люлькѣ, а я сижу возлѣ нея работаю, то мало ли какія мысли бродятъ у меня въ головѣ. Подрастетъ моя дѣвочка гораздо скорѣе чѣмъ это можно вообразить себѣ, а вѣдь ей слѣдуетъ дать воспитаніе хорошее, нельзя заранѣе знать въ какомъ обществѣ ей придется вращаться… Благодаря женитьбѣ моего брата, весьма многое измѣняется въ нашей семьѣ…
— Невѣста его навѣрное очень богата, замѣтила я, — если у нея все такъ какъ ты разказываешь: роскошный домъ неподалеку отъ Тиргартена, лошади, экипажи и проч. и проч. Выпало же твоему братцу Эмилю счастіе…
— О да! подхватила Августа, — онъ такъ-сказать по уши будетъ сидѣть въ золотѣ. Какъ подумаешь что у него у самого ничего нѣтъ, что она со своимъ неимовѣрнымъ богатствомъ только по любви идетъ за него…
— Да гдѣ же однако они познакомились? перебила я ее. — Когда это успѣла она полюбить его?
— Они познакомились на балѣ юристовъ, куда Эмиль получилъ приглашеніе отъ своихъ друзей, такъ какъ онъ очень хорошо танцуетъ; она же чувствуетъ особенную симпатію къ юристамъ. Эмиль будетъ держать экзаменъ на доктора правъ, затѣмъ если будетъ расположенъ, то станетъ готовиться и на профессора. Эмиль говоритъ что невѣста его просто помѣшана на учености.
— Ну и ошибется же она въ разчетѣ, Эмиль вашъ кажется не изъ ученыхъ! воскликнула я.
— Но согласитесь однако съ тѣмъ что нашъ Эмиль красивъ какъ картинка.
— Положимъ, отвѣчала я, — но сколько мнѣ извѣстно для профессора красота вещь второстепенная, главное для него, свѣтлая голова; это не разъ было констатировано послѣ смерти знаменитыхъ ученыхъ анатомическимъ изслѣдованіемъ ихъ черепа. Впрочемъ, я буду весьма рада, если ей удастся сдѣлаться фрау профессоршей, а Эмилю я отъ души желаю найти въ ней не только одинъ мѣшокъ съ золотомъ, но также и добрую нѣжную душу и теплое любящее сердце. Но неужели онъ въ самомъ дѣлѣ чувствуетъ себя счастливымъ? я хочу сказать: испытываетъ ли онъ тихое безмятежное состояніе духа.
— Кажется что такъ! сказала Августа. — Да почему же ему и не быть счастливымъ? Развѣ онъ не получаетъ все что только можетъ желать? А кромѣ того теперь онъ можетъ помогать и родителямъ, и намъ. Онъ вѣдь очень хорошо знаетъ какъ трудно намъ всѣмъ живется.
— Это разумѣется такъ, сказала я, — и если только ему удастся устроиться такъ чтобы ключи отъ сундуковъ съ золотомъ были въ его рукахъ, то онъ конечно сдѣлаетъ для васъ все что обязанъ сдѣлать хорошій сынъ и братъ.
— Неправда ли? радостно воскликнула Августа. — Вотъ и мать тоже того мнѣнія что отцу можно будетъ немножко отдохнуть отъ стороннихъ занятій, что наступитъ конецъ всѣмъ нашимъ бѣдамъ.
— Тогда-то вы заживете припѣваючи, только вотъ сбудется ли, замѣтила я.
— Теперь ужь намъ недолго потерпѣть! сказала Августа, — а все-таки я была бы рада, еслибы свадьба уже миновала… Очень ужь тяжело она намъ приходится.
— Несмотря на ваши блестящія ожиданія?
— Вотъ этотъ блескъ-то особенно и тяготитъ насъ. Намъ нельзя ронять себя предъ приглашенными на свадьбу, это было бы слишкомъ больно для нашего самолюбія. А между тѣмъ какъ быть? У моего мужа фракъ никуда не годится, да и мое самое лучшее платье совсѣмъ вышло изъ моды. Кромѣ того, мы непремѣнно должны подарить новобрачнымъ какую-нибудь серебряную вещицу, щипчики для сахара или солонку для соли… А мать еще совѣтуетъ намъ подарить имъ серебряный подносъ, но такой дорогой подарокъ намъ ужь вовсе не по карману.
— Не обижайся на меня, Августа, но я должна сказать тебѣ что твоя мать — воплощенное неблагоразуміе. Ну, скажи, на малость, откуда вамъ взять денегъ на такіе расходы?
Моя прямая откровенная рѣчь смутила Августу, она замялась и наконецъ пробормотала:
— Мы высчитали все до послѣдней копѣйки, разумѣется, принимая во вниманіе только самое необходимое. Мы могли бы обойтись какою-нибудь сотней талеровъ.
— При вашихъ стѣсненныхъ обстоятельствахъ я считаю такіе расходы непростительною расточительностью. Подумай о будущемъ, Августа!
— Вотъ о будущемъ-то мы и думаемъ! съ живостью подхватила она. — Если насъ не будетъ на свадьбѣ, то вамъ нечего и разчитывать на какія-либо блага въ будущемъ. Гдѣ же, какъ не въ этомъ домѣ, можемъ мы найти случай познакомиться съ людьми которые современемъ могутъ быть вамъ полезны, оказать вашему мальчику протекцію по службѣ? Развѣ по вашему неблагоразумно стараться не ударить лицомъ въ грязь предъ людьми которые, по словамъ Эмиля, приглашаютъ на свои вечера разныхъ знатныхъ графовъ и всякихъ вліятельныхъ людей?
— Августа, серіозно сказала я, — неужели ты въ самомъ дѣлѣ воображаешъ что вы обладаете тѣми качествами которыя необходимы для людей вращающихся въ высшихъ сферахъ общества? Вѣдъ вы все-таки не болѣе какъ обитатели нашей Ландбергерской улицы! Сколько я ни гляжу, а вижу только одно: Бергфельдты всю свою жизнь останутся Бергфельдтами!
— Я знаю что съ моею матерью вы не въ ладахъ, но мнѣ вы никогда не давали чувствовать этого…
— Вся вина этихъ неладовъ на ея сторонѣ, всякую ссору начинала она. Но будетъ объ этомъ! Нечего намъ перебирать старое и тѣмъ самымъ разстраивать себѣ нервы… Будемъ лучше спокойно толковать о настоящемъ. Итакъ, ты думаешь что вамъ положительно нельзя не быть на свадьбѣ?
— Мы непремѣнно, непремѣнно должны быть на этой свадьбѣ! Подумайте, что отвѣчать вамъ знакомымъ, если они насъ спросятъ почему мы не были на свадьбѣ брата? Милая, добрая фрау Булгольцъ, право иначе никакъ нельзя… и вотъ почему я рѣшаюсь обратиться къ вамъ съ очень большою просьбой… Только пожалуйста не истолкуйте ее въ дурную сторону… неправда-ли вы не будете на меня сердиться?.. Дайте намъ взаймы сто талеровъ!
Еслибы меня кто попросилъ достать ему часы съ городской ратуши, то я не могла бы быть поражена болѣе чѣмъ въ настоящую минуту.
— Августа, послѣ продолжительнаго молчанія начала я, — правда, утопающій хватается за соломенку, но почему же именно я должна быть этою соломенкой? Еслибъ у васъ была какая-нибудь истинная нужда, вы бы смѣло могли разчитывать на мою помощь, но сочувствовать вашему безумію я положительно не могу. Да и во всякомъ случаѣ я должна объ этомъ дѣлѣ переговорить съ моимъ мужемъ. Ты только подумай, сто талеровъ не шутка! Вѣдь это триста марокъ, по нынѣшнимъ тяжелымъ временамъ не бездѣлица. Всюду только и слышно что о плохомъ состояніи всякихъ дѣлъ, да о томъ что съ каждымъ годомъ все идетъ хуже, да хуже!
— Спросъ не бѣда, тихо проговорила Августа. — Мы постараемся достать денегъ гдѣ-нибудь въ другомъ мѣстѣ, а современемъ Эмиль за насъ заплатитъ, мы твердо надѣемся на это.
— Августа, предостерегла я ее, — надежды не котируются ни на какой биржѣ. Если ты дашь передѣлать свое черное шелковое платье и сдѣлаешь къ нему сзади модный пуфъ, то на это пойдетъ не болѣе трехъ аршинъ матеріи, да еще останется на новые рукава. А что касается твоего мужа, то онъ можетъ за двѣ марки достать себѣ на прокатъ самый модный, самый франтовской фракъ. И наконецъ, вмѣсто серебряной вещицы вы можете подарить молодымъ просто горшокъ съ цвѣтами… Право, сдѣлайте такъ, послушайтесь добраго совѣта!
Августа задумчиво покачала головой.
— Нѣтъ, сказала она, — невѣста его цвѣтовъ не любитъ, она предпочитаетъ имъ цѣнныя дорогія вещи. Да и какъ хотите вы, чтобъ я надѣла это старое черное шелковое платье, подумаютъ что я нарядилась въ конфирмаціонное платье моей бабушки.
— Не будь тщеславна, Августа! Я очень хорошо знла твою бабушку, она была весьма почтенная старушка, рожденная Нейманъ изъ Линейной улицы. Очень дурно съ твоей стороны что ты упоминаешь съ насмѣшкой о ней, для того чтобы повліять на меня. Говорю тебѣ: истратить деньги не трудно, да нажить-то ихъ нелегко.
— Извините что потревожила васъ, обиженно поджавъ губки сказала Августа и поднялась съ мѣста: — мнѣ уже давнымъ-давао пора вернуться къ дѣтямъ.
— Утро вечера мудренѣе! я увѣрена что къ завтрему ты поразмыслишь обо всемъ что я тебѣ говорила, и придешь къ тому заключенію что легко можно будетъ обойтись и несравненно меньшею суммой денегъ.
— Нѣтъ! отвѣчала она рѣшительно. — Мы еще не приняли во вниманіе длинныя перчатки на двѣнадцать пуговокъ. Впрочемъ, если разсуждать по вашему, то мнѣ можно было бы явиться на свадьбу и въ бѣлыхъ вязаныхъ перчаткахъ, но въ такихъ аристократическихъ домахъ это предоставляется прислугѣ.
Въ глубинѣ души я была сильно возмущена ея рѣчами, но тѣмъ не менѣе воздержалась и не сдѣлала ей ни малѣйшаго замѣчанія.
— Я болѣе нежели ты думаешь желаю добра тебѣ и всѣмъ твоимъ, сказала я ей. — А затѣмъ дѣлай какъ знаешь, хоть на каждый палецъ нашей себѣ по три пуговки, вотъ это ужь навѣрное произведетъ настоящій фуроръ.
Она отвѣчала мнѣ что всякій воленъ поступать по своему усмотрѣнію, но голосъ у нея дрожалъ, въ немъ слышались слезы.
— Густинька! крикнула я ей вслѣдъ: — ты кажется готова расплакаться изъ-за такихъ пустяковъ! полно, не дѣлай изъ себя посмѣшища!
Но она уже ушла и не слыхала моихъ словъ.
Правъ мой Карлъ говоря что прощай всякое благодушіе, всякая дружба, какъ только дѣло коснется денегъ. Бывало прежде какъ придетъ ко мнѣ Августа, мы съ нею говоримъ не наговоримся, бесѣдуемъ душа въ душу, просто водой насъ не разольешь… Я всегда любила ее за то что на ней отнюдь не оправдалась теорія Дарвина о наслѣдственности, развѣ только она уродилась въ какую-нибудь боковую линію Бергфельдтовъ. Но вотъ теперь благодаря выгодной женитьбѣ Эмиля и у нея закружилась голова, и у нея также начинаетъ прорываться наружу маменькина натура, какъ въ извѣстномъ возрастѣ у людей начинаютъ рѣзаться зубы мудрости. А что всякое благодушіе, всякая дружба съ самою Бергфельдтшей относится къ семи невозможностямъ свѣта, извѣстно всѣмъ и каждому, ибо нѣтъ человѣка который бы послѣ самаго непродолжительнаго знакомства съ нею не замѣтилъ бы ея истинно удивительной ограниченности. Если женщина съ такимъ малымъ запасомъ ума вѣчно стремится стать выше своего положенія, то она всегда и всюду будетъ попадать въ просакъ; это то же самое какъ еслибы курица вздумала подражать жаворонку: сколько она не бейся, никогда ей этого не удастся.
Я сообщила Карлу о просьбѣ Августы и не скрыла отъ него ни одного слова изъ нашего разговора, полагая что онъ вполнѣ одобритъ мой отказъ ссудить ихъ деньгами. Развѣ у насъ есть лишнія деньги чтобы сорить ими на вѣтеръ? Кто знаетъ, можетъ-быть, благодаря новой пошлинѣ на хлѣбъ, кофе и керосинъ поднимутся въ цѣнѣ такъ сильно что каждому кто самъ не хочетъ идти съ сумой придется заботливо беречь всякую копѣйку.
— Вильгельмина, задумчиво сказалъ мой Карлъ, давъ мнѣ время высказать ему все что у меня было на сердцѣ, — развѣ тебѣ пришлось уже испытать на себѣ тягости бѣдственныхъ временъ что ты приводишь ихъ себѣ въ оправданіе?
— Какъ это въ оправданіе? Прошу тебя выражаться пояснѣе, а то я не понимаю того что ты говоришь.
Онъ будто нечаянно взялъ мою руку и затѣмъ началъ ласково гладить ее своею рукой.
— Не лучше ли было бы, сказалъ онъ, — дать эти деньги Августѣ? Не сожалѣешь ли ты сама что отказала ей?
— Карлъ, неужели мы должаы сорить деньгами для того чтобы могли величаться Бергфельдты? Ей, видите ли, нужно имѣть перчатки на двѣнадцати пуговкахъ, иначе никакъ нельзя! А я скажу тебѣ что ужь если кому носить перчатки на двѣнадцати пуговкахъ такъ мнѣ и Бетти! Но наше тщеславіе до такой степени не простирается, мы даже и не помышляемъ о такой роскоши!
— Не волнуйся такъ, Вильгельмина! Перчатки — пустяки. На картѣ стоитъ здѣсь нѣчто несравненно болѣе важное — все будущее благосостояніе Вейгельтовъ.
— Ты серіозно такъ думаешь, Карлъ? спросила я его съ тревогой, потому что, какъ мнѣ показалось, онъ говорилъ далеко не въ шуточномъ тонѣ.
— Совершенно серіозно, отвѣчалъ онъ. — Ужь если женщина вобьетъ себѣ что-нибудь въ голову, то это должно быть исполнено во что бы то ни стало, даже если изъ этого должно произойти какое-нибудь для нея несчастье.
— Кого это ты разумѣешь подъ словомъ женщина.
— Да вѣдь мы говоримъ о Бергфельдтахъ. Посмотри, на какихъ бы то ни было тяжкихъ условіяхъ, но Августа достанетъ себѣ эти деньги.
— Слѣдовательно, найдутся люди которые ей помогутъ.
— Опасаюсь что даже слишкомъ помогутъ.
— Карлъ, сдѣлай одолженіе, не говори загадками, а скажи мнѣ коротко и ясно чего именно ты опасаешься?
— Я опасаюсь того что Вейгельты попадутъ въ лапы къ ростовщикамъ и окончательно погибнутъ. Если у кого нѣтъ средствъ, тому ростовщики помога плохая. Давай-ка лучше дадимъ имъ эти деньги. Если Эмиль обѣщалъ современемъ помочь имъ, то онъ и исполнитъ свое обѣщаніе. По крайней мѣрѣ теперь-то мы избавимъ ихъ отъ вѣрной гибели, удержимъ ихъ отъ безумныхъ поступковъ. Что ты на это скажешь?
Я подумала.
— Карлъ, потомъ спросила я его, — какъ ты полагаешь, можетъ-быть она думаетъ что я отказала изъ-за своего жестокосердія или изъ-за того что хотѣла лишить ее удовольствія?
— Да, я думаю, теперь конецъ тому истинно дѣтскому довѣрію съ которымъ она къ тебѣ всегда относилась.
— У Вейгельтовъ слишкомъ мало самостоятельности въ характерѣ; если за ними не наблюдать, то они способны надѣлать глупостей больше чѣмъ даже можно отъ нихъ ожидать. Лишнія двѣ-три сотни марокъ у насъ найдутся, а съ хлѣбными пошлинами мы какъ-нибудь справимся, тѣмъ же болѣе что ты торгуешь не хлѣбными, а шерстяными товарами. Я завтра же схожу къ Августѣ, а нынче уже слишкомъ поздно.
— Если хочешь помочь имъ, то не откладывай дѣла въ долгій ящикъ, замѣтилъ мнѣ вслѣдъ Карлъ.
Я пошла въ кухню присмотрѣть за тѣмъ какъ готовится ужинъ. Послѣ моего разговора съ Карломъ на душѣ у меня прояснилось, мнѣ казалось что съ меня свалилась какая-то ужасная тяжесть, которая давила меня съ самаго ухода Августы. Я послала служанку купить самую лучшую копченую селедку и затѣмъ собственноручно приготовила ее въ яичницѣ съ бѣлымъ перцемъ для моего Карла, это одно изъ любимыхъ его кушаній.
Мужъ мой совѣтывалъ мнѣ немедленно по почтѣ сообщить Августѣ что я приду завтра къ ней чтобъ уладить ихъ денежныя затрудненія, но я пожалѣла даромъ тратить марку, да и не была твердо увѣрена въ томъ что почта ходитъ по такимъ отдаленнымъ мѣстамъ какъ Анкерштрассе. Теперь же я глубоко раскаиваюсь въ томъ что не заставила Стефана[6] попотѣть, потому что есть люди которые съ неимовѣрною поспѣшностью стремятся къ своей гибели, и Вейгельты какъ разъ принадлежатъ къ числу этихъ несчастныхъ.
На слѣдующій день когда я взобралась къ нимъ на лѣстницу, то услыхала звуки какого-то музыкальнаго инструмента; это меня крайне удивило, такъ какъ до сей поры мнѣ не случалось замѣчать склонности къ музыкѣ ни въ самихъ родителяхъ, ни въ ихъ дѣтяхъ. Я позвонила, мнѣ отперла дверь Августа.
— Вотъ и я, дитя мое! весело крикнула я ей. — Все обстоитъ благополучно, и ты можешь, если желаешь, хоть сію же минуту получить то о чемъ ты вчера меня просила.
Къ моему крайнему удивленію, слова мои вовсе не произвели на Августу ожидаемаго мной дѣйствія.
— Войдите, фрау Бухгольцъ, совершенно спокойно сказала она мнѣ, — позвольте снять съ васъ пальто!
— Или ты передумала? спросила я войдя въ комнату.
— О нѣтъ! отвѣчала она, — нo мы уже получили все что намъ было нужно. Къ счастію, не всѣ люди въ мірѣ скупы и жестокосерды.
Я сѣла.
— Что это за игрушки у твоего мальчика? спросила я, указывая на ребенка который поставивъ на стулъ маленькій органчикъ, съ восхищеніемъ вертѣлъ его ручку.
Августа немного смутилась и поспѣшно вывела мальчика вмѣстѣ съ его игрушкой въ другую комнату. Затѣмъ снова вернулась.
— Мы получили органчикъ вмѣстѣ со всѣмъ прочимъ, сказала она, какъ будто это разумѣлось само собою.
— Какъ такъ? отъ кого?
— Отъ того человѣка который далъ намъ деньги.
— Это очень мило съ его стороны, вѣроятно онъ любитъ дѣтей, а ему самому органчикъ конечно вещь совершенно лишняя. Такъ это онъ подарилъ вамъ эту игрушку для вашего мальчика?
— Не совсѣмъ такъ, сказала Августа, — впрочемъ, онъ оцѣнилъ его очень недорого. Какъ вы думаете, неправда ли, такой органчикъ стоитъ марокъ пятьдесятъ? а онъ уступилъ его намъ всего за тридцать марокъ. На немъ можно играть пять различныхъ піесокъ.
— Тридцать марокъ за такую дрянь! воскликнула я. — Да какъ же это вы дали себя такъ одурачить?
— Иначе ничего нельзя было сдѣлать.
— Густа, сядь ко мнѣ поближе и откровенно разкажи мнѣ въ чемъ дѣло, тутъ что-то неладно.
Она сѣла рядомъ со мною и затѣмъ разказала мнѣ гдѣ и какъ ей удалось добыть денегъ. Послѣ моего отказа имъ не оставалось ничего иного какъ обратиться къ одному человѣку который ссужалъ деньгами мелкихъ служащихъ подъ залогъ ихъ движимости и подъ векселя съ поручительствомъ.
— Такъ это ростовщикъ!
— Нѣтъ, ростовщичество строго преслѣдуется закономъ.
— Слава Богу! съ облегченіемъ вздохнула я.
— Но вы знаете, фрау Бухгольцъ, кто рѣшится поручиться за такихъ маленькихъ людей какъ мы? Вотъ и пришлось намъ на половину всей суммы въ которую былъ написанъ вексель взять у него всякихъ товаровъ.
— Органчиками и тому подобнымъ хламомъ! съ горечью сказала я.
— Нѣтъ, онъ далъ намъ также нѣсколько полезныхъ и даже цѣнныхъ предметовъ, сказала она, указывая на цѣлый ворохъ свертковъ лежавшихъ въ углу. — Вотъ, напримѣръ, камчатная скатерть на двадцать четыре персоны и къ ней двѣ дюжины такихъ же салфетокъ, замѣчательно дешево! затѣмъ прекрасный мебельный репсъ, три дюжины носовыхъ платковъ, четыре синіе шелковые дождевые зонтика, шесть фартуковъ и проч. и проч.
— Нельзя ли полюбоваться на эту дешевую камчатную скатерть? сказала я.
Августа достала одинъ изъ свертковъ и развернула его. Я поглядѣла и скатерть и салфетки, затѣмъ еще и еще внимательно переглядѣла все прежде чѣмъ рѣшиться открыть ей печальную истину.
— Августа, наконецъ сказала я, — скатерти этой не будетъ износу, если ты ее спрячешь и не будешь вовсе употреблять; но знай, какъ только ты ее намочишь, весь узоръ тотчасъ же сойдетъ съ нея! Вещь извѣстная, печатный узоръ — одинъ только обманъ.
Августа съ изумленіемъ посмотрѣла на меня.
— Этого не монетъ бытъ! воскликнула она. — Дорогая камчатная скатерть…
— И близко съ ней не лежала!
— Чтобы получить триста марокъ, намъ пришлось еще на четыреста марокъ взять у него всякихъ вещей…
— И все въ кредитъ?
— Да, по восьми процентовъ въ мѣсяцъ.
— На всѣ семьсотъ марокъ?
— Да.
— Да какъ же платить эти проценты?
— Придется ежемѣсячно дѣлать вычетъ изъ жалованья моего мужа.
— Августа, неужели вы не могли подождать? Вижу, вижу, я пришла къ вамъ слишкомъ поздно! Ну, скажи мнѣ на милость, какъ вы раздѣлаетесь съ этимъ тяжкимъ долгомъ?
— Мы надѣемся на Эмиля.
— А если онъ самъ не будетъ въ состояніи помочь вамъ? Подумай, вѣдь деньги-то ея.
— Жалованье моего мужа будетъ постепенно увеличиваться.
— Да вѣдь оно нужно вамъ самимъ, дѣти подростаютъ, расходы увеличиваются! Что же до повышенія по службѣ, то оно идетъ не скачками, а пойдетъ черепашьимъ шагомъ.
— Все очень скоро должно перемѣниться. Мой мужъ говоритъ что если въ ближайшемъ будущемъ ему не дадутъ прибавки, то онъ перейдетъ на лѣвую сторону и тогда само правительство увидитъ свою ошибку. Мой мужъ теперь очень ревностно посѣщаетъ тотъ политическій кружокъ къ которому онъ принадлежитъ. Въ концѣ-концовъ свобода все-таки должна восторжествовать!
— Августа, не говори о дѣлахъ въ которыхъ ты смыслишь еще менѣе чѣмъ въ камчатскихъ скатертяхъ. Возврати своему кредитору всѣ его товары и заставь его похерить эти четыреста марокъ, а еще лучше уничтожь и вовсе данное вами ему обязательство и возьми деньги у насъ.
— Это невозможно.
— Если я сама тебѣ это предлагаю, то тебѣ остается только согласиться.
— Я не смѣю.
— Вотъ еще! Кто же можетъ запретить тебѣ?
— Мой мужъ.
— Этого еще не доставало! что съ нимъ такое?
— Все очень скоро должно перемѣниться, стоитъ только оппозиціи взять верхъ и стать у кормила правленія, какъ всѣ подати и налоги будутъ уничтожены, доходы увеличатся, жизнь подешевѣетъ. Тогда намъ уже не будетъ никакой надобности къ кому бы то ни было обращаться съ просьбами и получать на нихъ отказы. Сначала вы не желали намъ помочь… теперь мы не желаемъ вашей помощи. Ахъ, лишь бы только оппозиція добилась своей цѣли!
— Августа, это просто безуміе! Развѣ я не относилась къ тебѣ постоянно какъ самая любящая мать? А денегъ я не тотчасъ же согласилась тебѣ дать только потому что тебѣ же желала добра. Говорю тебѣ, послушайся моего совѣта…
Она опустила глаза и тихо проговорила:
— Теперь уже поздно. Я уже купила матерію на платье и даже уже отнесла ее къ портнихѣ. Деньги эти уже частью затрачены, и слѣдовательно ужь ничего нельзя измѣнить. Кто знаетъ, можетъ быть намъ посчастливится выиграть по билету который намъ далъ этотъ человѣкъ въ числѣ всего прочаго. «Кому на долю выпало такъ много несчастія», сказалъ онъ вамъ, «должно же когда-нибудь быть и счастіе».
Ахъ, зачѣмъ я тогда отказала ей! зачѣмъ я не написала ей письма! зачѣмъ я… да, зачѣмъ я… Но что пользы въ этихъ позднихъ самообвиненіяхъ?… Мнѣ казалось что я виновна во всемъ случившемся не менѣе самой Августы.
— Будемъ ждать и надѣяться на лучшее, сказала я поднимаясь съ мѣста.
Въ полутемныхъ сѣняхъ я крѣпко обняла Августу; мы обѣ плакали, не стараясь скрыть вашихъ слезъ. Мы не могли бы дать себѣ отчета о чемъ именно мы плакали, можетъ быть о томъ душевномъ спокойствіи которымъ они пользовались на своемъ четвертомъ этажѣ и которое теперь покидало ихъ благодаря ихъ новому, богатому родству.
Какъ я ни старалась, но весь этотъ день я не могла развеселиться, ни даже успокоиться: предъ глазами у меня все носилась дорогая камчатная скатерть, а въ ушахъ все раздавались звуки навязаннаго имъ за тридцать марокъ органчика!
Рождественская ярмарка.
правитьКъ числу самыхъ загадочныхъ явленій въ природѣ, какъ объ этомъ ежегодно приходится читать въ газетахъ около Михайлова дня, относятся перелетныя птицы, которыя гораздо ранѣе изобрѣтенія компаса всегда летали по прямой линіи въ чужіе края; вотъ и ласточки также каждый годъ въ извѣстный день, чуть ли даже не въ извѣстный часъ, пускаются въ свой далекій путь. Я никакъ не могу объяснить себѣ какъ это всѣ онѣ поднимаются, всѣ заразъ, но мнѣ вполнѣ понятно почему онѣ улетаютъ на зиму въ болѣе теплыя страны: подобно человѣку онѣ ищутъ гдѣ имъ лучше. Весной каждый Берлинецъ въ теплый ясный день стремится побродить по окрестностямъ города: въ Великій Пятокъ онъ идетъ на Шпандаускій холмъ, въ Троицынъ День въ Грюнвальдъ, позднѣе въ Штралау или Трейтовъ, а какъ только станутъ морозы и вода покроется льдомъ, цѣлью его прогулокъ дѣлается Тиргартенъ съ его большимъ прудомъ. Здѣсь въ Берлинѣ каждый человѣкъ уже съ ранняго дѣтства пріобрѣтаетъ привычку въ извѣстное время идти гулять непремѣнно въ извѣстное мѣсто; такъ на Рождествѣ никакими силами никого не удержишь дома, всѣ такъ и стремятся на Рождественскую ярмарку. Перелетныя птицы въ извѣстное время года, несмотря ни на какую погоду, всѣ непремѣнно тянутъ на югъ, а люди на Рождествѣ, несмотря на то оттепель ли, трескучій ли морозъ на дворѣ, непремѣнно всѣ идутъ на ярмарку.
Такъ-то и мы собрались идти на эту ярмарку и притомъ цѣлымъ обществомъ, то-есть мы сами, дядя Фрицъ, докторъ съ женой и супруги Краузе. Впрочемъ, на доктора въ виду его практики мы не особенно надѣялись, а собрались на это гулянье главнымъ образомъ изъ-за Краузе; имъ необходимо было немножко поразсѣяться, а то они совсѣмъ измучились со своимъ Эдуардомъ. И что можетъ быть ужаснѣе для отца который самъ по профессіи учитель, отдать своего сына къ товарищу чтобы мальчикъ у него готовилъ свои уроки, такъ какъ дома не было никакой возможности заставить его заниматься. Вмѣсто того чтобы зубрить латинскую грамматику Эдуардъ только и дѣлалъ что убѣгалъ во Фридрихсгайнъ играть въ солдатики или разбойники съ другими подобными ему маленькими негодяями. Разъ какъ-то вздумали его запереть; онъ нарочно опрокинулъ и разбилъ лампу, такъ что чуть было не надѣлалъ въ домѣ пожара. А если когда случалось что онъ бывалъ тихъ и смиренъ и родители воображали себѣ что онъ усердно готовитъ свои уроки, онъ преспокойно занимался чтеніемъ Робинзона или какихъ-нибудь сказокъ, уроковъ своихъ разумѣется не выучивалъ, а въ письменныхъ его работахъ были только однѣ ошибки да чернильные кляксы. Но что рѣшительно непостижимо, такъ это то что мать все еще продолжала нѣжить и лелѣять своего баловня. Неужели же она не замѣчала того что онъ уже давнымъ-давно выросъ изъ дѣтскихъ башмачковъ и бархатныхъ панталончиковъ? "Нельзя же въ самомъ дѣлѣ такъ изнурять и мучить ребенка трудными уроками, " часто говорила она даже въ присутствіи своего сына. Стоило Эдуарду немножечко похныкать и сказать что отъ латыни у него трещитъ голова, какъ нѣжная маменька тотчасъ же начинала всячески ублажать его и затѣмъ говорила ему: «Полно, голубчикъ! папа напишетъ съ тобою въ школу записку, въ которой скажетъ что ты былъ боленъ и не могъ приготовить своихъ уроковъ.» Эдуардъ садился въ качалку и принимался качаться или же отыскивалъ себѣ какую-либо иную забаву чтобы только какъ-нибудь убить время. Г. Краузе все это видѣлъ, но не могъ принять противъ этого никакихъ мѣръ, потому-что жена рѣшительно не давала ему никакого ходу гдѣ только дѣло касалось ея любимчика. Что за жалкій человѣкъ этотъ г. Краузе, сущая тряпка!
Такъ дѣло и продолжалось бы еслибъ Эдуардъ не выкинулъ такой штуки которая стоила его родителямъ не мало хлопотъ и денегъ. Вотъ какъ это случилось. Рядомъ съ Ландбергерской улицей при церкви Св. Георгія есть большой церковный дворъ, тамъ стоитъ нѣсколько скамеекъ на которыхъ любятъ посидѣть и погрѣться на солнышкѣ разные больные, калѣки и такіе люди которымъ въ окна никогда не заглядываютъ живительные солнечные лучи. Здѣсь также всегда гуляетъ множество дѣтей всякихъ возрастовъ. Трудно вообразить себѣ картину прелестнѣе той когда весь этотъ мелкій людъ и пѣшкомъ, и у нянекъ на рукахъ толпится у церковной паперти, когда съ нея сходитъ послѣ обряда вѣнчанія какая-нибудь юная чета; дѣти съ радостными веселыми лицами глазѣютъ на новобрачныхъ и своимъ сіяющимъ видомъ какъ будто желаютъ имъ счастія. При такихъ исключительныхъ случаяхъ дѣти обыкновенно остаются безо всякаго надзора, и вотъ это-то обстоятельство и позволило Эдуарду исполнить свой злой умыселъ. Воспользовавшись общею суматохой, онъ подсунулъ игравшимъ въ пескѣ дѣтямъ баночку сажи; гдѣ онъ ее досталъ и до сихъ поръ осталось во мракѣ неизвѣстности. Что ни попадись дѣтямъ подъ руку они все принимаютъ за игрушку, для нихъ безразлично будь то хоть сажа или даже и какое-нибудь болѣе вредное вещество. Не прошло и десяти минутъ какъ вся команда измазала себѣ сажей и руки и лица, всѣ дѣти стали черны какъ настоящіе негры, а о ихъ бѣлыхъ фартучкахъ и чулочкахъ и говорить нечего, ихъ точно кто окунулъ въ чернила, въ одну стирку ни за что не отмыть этой сажи.
Но Немезида бодрствовала.
Сидѣвшій на лавочкѣ старичекъ видѣлъ какъ Эдуардъ бросилъ какой-то предметъ въ песокъ и самъ вслѣдъ затѣмъ быстро скрылся. Какъ разъ въ эту самую минуту къ паперти подъѣхала карета новобрачныхъ, и вниманіе старичка на мгновенье было отвлечено отъ игравшихъ въ пескѣ дѣтей. О проказѣ Эдуарда онъ догадался лишь послѣ того какъ всѣ дѣти превратились въ чернокожихъ; няньки, разумѣется, съ бранью и пинками повлекли маленькихъ преступниковъ домой, а тѣ принялись ревѣть на всевозможные голоса. Старичокъ этотъ разказалъ все что видѣлъ, и такимъ образомъ Эдуардъ былъ пойманъ почти на самомъ мѣстѣ преступленія.
Раздосадованные матери и отцы цѣлою гурьбой явились къ г. Краузе и стали съ него требовать вознагражденія за попорченное его сыномъ платье. Онъ старался отъ нихъ отдѣлаться, отговаривался какъ умѣлъ, но въ концѣ концовъ ему все-таки пришлось исполнить ихъ требованіе. Въ Ландбергерской улицѣ еще долго послѣ того всѣ толковали объ Эдуардовой продѣлкѣ, а надзирательша даже говорила мнѣ будто ея мужъ сказалъ что еслибы была подана въ судъ жалоба на Эдуарда, то весьма легко могло случиться что его проказа была бы подведена подъ разрядъ уголовныхъ преступленій и что г. Краузе поступилъ весьма благоразумно постаравшись замять дѣло, не допустивъ его до суда. Послѣ этого ужаснаго событія г. Краузе рѣшился принять болѣе строгія мѣры относительно своего сына; во что пользы? съ такимъ сорванцомъ уже никакія мѣры не могутъ привести ни къ чему хорошему.
Въ виду всего этого для супруговъ Краузе было необходимо нѣкоторое разсѣянье, и трудно было бы придумать для нихъ что-нибудь лучше Рождественской ярмарки. Мы ждали ихъ, какъ между нами было уговорено, къ шести часамъ, во явились они только въ половинѣ седьмаго. Фрау Краузе извинилась въ своемъ невольномъ промедленіи и объяснила причину его: она вдругъ замѣтила что у нея исчезъ ея японскій подносикъ; она долго искала его, во къ сожалѣаію такъ и не нашла. Въ утѣшеніе я сказала ей что онъ могъ легко завалиться куда-нибудь за мебель и вѣроятно не далѣе какъ завтра же гдѣ-нибудь отыщется.
Да, онъ дѣйствительно отыскался, но совсѣмъ не такъ какъ мы ожидали, — находка его доставила Краузе одно только горе. Однако все въ свое время.
Но вотъ всѣ были въ сборѣ, и мы наконецъ могли отправиться на Дворцовую площадь, гдѣ и происходитъ главное гулянье. Мы подвигались впередъ очень медленно, частью потому что на улицѣ было очень тѣсно, а частью потому что приходилось часто останавливаться передъ окнами магазиновъ чтобы посмотрѣть на выставленные въ нихъ предметы, каждому хотѣлось обратить вниманіе своихъ спутниковъ на то что нравилось ему самому. «Нѣтъ, взгляните-ка на эту штучку!» — «Вотъ что я охотно бы пріобрѣла!» — «Да посмотрите же какъ это великолѣпно!» и т. д. и т. д. Нѣкоторые торговцы просто превзошли самихъ себя своими выдумками; такъ, напримѣръ, въ одной лавкѣ былъ выстроенъ изъ пряниковъ цѣлый городъ, въ которомъ гуляли и сидѣли пряничные же люди.
А матеріи, а фарфоръ, а бронзовыя издѣлія! все самое лучшее было выставлено на удивленіе публики; все такъ и сіяло, такъ и блистало, точно во время какой-нибудь большой иллюминаціи, на нѣкоторыя витрины просто глазамъ больно было глядѣть. Часто говорятъ о богатствѣ и великолѣпіи базаровъ Востока, во что они въ сравненіи съ Берлиномъ на Рождествѣ, — всѣ улицы города представляютъ одинъ сплошной блестящій базаръ!
Нѣтъ спора, великолѣпны всѣ нынѣшніе магазины, но Рождественскій базаръ говоритъ сердцу еще и о старомъ добромъ времени; каковъ онъ былъ въ то далекое время, когда родители въ первый разъ взяли меня съ собою на базаръ, таковъ остался онъ и до сихъ поръ. Все тѣ же узенькіе ряды лавокъ, все тѣ же въ нихъ игрушки, продавцы стоятъ передъ своимъ товаромъ все въ такихъ же теплыхъ шапкахъ и все съ такими же красными отъ мороза носами; мальчики-разнощики, торгующіе всякою мелочью, кричатъ все такими же тонкими пронзительными голосами. А что за чудный ароматъ отъ навезеннаго сюда цѣлаго лѣса рождественскихъ елокъ! какъ славно пахнетъ свѣжими леденцами и пряниками! Какое множество здѣсь народу, и взрослыхъ и дѣтей, и съ какимъ восторгомъ смотрятъ они на все окружающее, какъ будто видятъ все это въ первый разъ въ жизни. Рождественскія птицы неизмѣнно все тѣ же, какъ и всегда онѣ раскрашены краснымъ, желтымъ и зеленымъ, на головѣ у нихъ торчитъ перо, а когда дернешь ихъ за веревочку то онѣ хлопаютъ крыльями, а продавцы кричатъ: «купите, купите, сударыня! послѣдняя птичка осталась! отдамъ за безцѣнокъ!» Все, все это каждому напоминаетъ его далекую юность со всѣми ея радостями и волненіями…. Милая, славная, старая ярмарка!
Что на меня производило какое-то особенное впечатлѣніе торжественности съ тѣхъ самыхъ поръ какъ я себя помню, такъ это дворецъ, который какъ могучій великанъ возвышается на площади надо всѣми маленькими лавочками и палатками. Все лѣпится, все толпится вокругъ этого безмолвнаго величественнаго памятника давно минувшей старины, и дворцовая площадь временно служитъ сосредоточіемъ кипучей дѣятельности и жизни всего необъятнаго Берлина.
— Да, сказалъ г. Краузе, — тамъ гдѣ нѣкогда народъ сбирался для языческихъ обрядовъ и жертвоприношеній, въ послѣдствіи были выстроены дворцы владыкъ и христіанскіе храмы. Потому-то ярмарки большею частью и устраиваются на этихъ мѣстахъ и приблизительно даже въ тѣ же самые дни когда происходили языческія торжества. Кто знаетъ, можетъ-быть какъ разъ на томъ самомъ мѣстѣ гдѣ мы теперь стоимъ, нѣкогда проливалась кровь человѣческая въ угоду языческимъ идоламъ, а народъ стоялъ вонъ тамъ, поближе къ углу, и съ трепетомъ взывалъ къ своимъ грознымъ божествамъ.
— Г. Краузе, сказала я, давъ ему окончить его рѣчь, — все ли вы здоровы, неужели вы думаете что Прусскій король допустилъ бы что-либо подобное? неужели вы думаете что онъ позволилъ бы подъ самыми своими окнами приносить идоламъ въ жертву людей? на что бы ему въ такомъ случаѣ его стража?
— Позвольте! то о чемъ я сейчасъ говорилъ, происходило еще въ доисторическія времена, въ тѣ отдаленныя времена когда люди еще не знали желѣза, а употребляли каменныя орудія.
— Это здѣсь-то? въ Берлинѣ?
— Разумѣется, такъ же какъ и всюду.
— Неужели вы думаете что кто-нибудь вамъ повѣритъ?
— Взгляните на каменныя орудія въ Музеѣ, они служатъ несомнѣннымъ доказательствомъ истины моихъ словъ.
— Я готова допустить что нѣкогда въ Берлинѣ и употреблялись для ѣды каменные ножи, но просто такъ, а не по неимѣнію другихъ.
— Слова мои подтверждаются изслѣдованіями доисторическихъ временъ.
— Г. Краузе, вы учитель, и слѣдовательно должны знать больше другихъ, но надѣюсь, вы не преподаете подобныхъ нелѣпостей у себя въ школѣ!
— Напротивъ! юношеству необходимо слѣдуетъ знать исторію своего народа начиная отъ его колыбели. Иначе какимъ образомъ можетъ юноша составить себѣ ясное понятіе о томъ какую политическую единицу онъ представляетъ собою.
— По моему, сказала я, — исторія начинается съ Великаго Курфюрста и далеко еще не заканчивается нашимъ великимъ Фридрихомъ. А если кому слѣдуетъ знать какую политическую единицу онъ собою представляетъ, то скажите ему только что онъ Нѣмецъ, обязанный всѣмъ своимъ сердцемъ любить своего государя и свое отечество, и этого ему будетъ вполнѣ достаточно.
Плохо когда у кого отъ учености зайдетъ умъ за разумъ, а г. Краузе къ сожалѣнію кажется страдаетъ этимъ недугомъ.
Однако мы пришли на ярмарку вовсе не для того чтобы спорить, а для того чтобы закупить всякихъ полезныхъ и необходимыхъ предметовъ для своего хозяйства. Всѣ торговцы стараются какъ можно болѣе сбыть своего товара на этой ярмаркѣ, и потому сюда навезено издалека безконечное множество всякихъ полезныхъ и безполезныхъ вещей. Никто не мѣшаетъ г. Краузе, если ему это нравится, купить себѣ каменныхъ ножей; что до насъ, то мы направились къ лавкамъ съ болѣе современными издѣліями.
Пока мы съ Эмми торговали терку для гороховаго пюре, которое такъ любитъ ея супругъ, дядя Фрицъ накупилъ медовыхъ пряниковъ съ надписями и затѣмъ поднесъ намъ ихъ всѣмъ по одному экземпляру. Могъ бы онъ однако и не покупать этой дряни, потому что на моемъ пряникѣ было написано «Сдѣлай милость, не ворчи!» на Эмминомъ «Вѣчно буду я съ тобою!» докторъ же такъ и не показалъ своей надписи, а сунулъ свой пряникъ въ карманъ пальто.
— Фрицъ, не особенно ласково обратилась я къ своему братцу, — не могу сказать чтобы мнѣ нравились эти произведенія сахарной поэзіи.
— Такъ ты выскобли свою надпись, отвѣчалъ онъ, — и попроси г. Лейенфельса написать тебѣ какой-нибудь новый стишекъ, пряникъ вѣдь все стерпитъ!
Нѣтъ, Фрицъ положительно неисправимъ.
Мы хотѣли пройти еще на Широкую улицу для того чтобы, вопервыхъ, полюбоваться тамошними блестящими магазинами и, вовторыхъ, посмотрѣть разные предметы роскоши которые поставлялъ туда во многія лавки мой Карлъ. Задумать это было не трудно, да исполнить-то не легко, потому что на углу площади при поворотѣ на Широкую улицу была ужаснѣйшая давка. Но какъ бы то ни было, а намъ все-таки удалось протискаться въ толпѣ, потому что мы, Берлинцы, знаемъ какъ пробираться гдѣ много народу: мы всегда держимся правой руки, не то что люди пришлые, которые идутъ прямо на проломъ, и обыкновенно дѣло для нихъ кончается тѣмъ что ихъ вовсе затолкаютъ.
Наконецъ мы выбрались изъ толпы и вздохнули посвободнѣе. Намъ пришлось проходить мимо кучки маленькихъ ребятишекъ, которые, какъ настоящіе разнощики, продавали разныя разности.
— Слѣдуетъ каждому что-нибудь купить у нихъ, сказалъ дядя Фрицъ, — вѣдь это самыя бѣдныя дѣти, и имъ сущій праздникъ если у нихъ что-нибудь купишь.
Мы всѣ вынули свои портмоне, и личики дѣтей разомъ просіяли. Дядя Фрицъ накупилъ цѣлый ворохъ всякой всячины у какого-то мальчугана, который весело закричалъ: «Ура! Настоящая распродажа, вотъ обрадуется-то мать!» и затѣмъ стремглавъ пустился бѣжать домой.
Но вотъ и еще какой-то мальчикъ также со всѣхъ ногъ кинулся куда-то бѣжать, и въ то же время фрау Краузе со своимъ японскимъ подносикомъ въ рукахъ какъ соляной столбъ окаменѣла на мѣстѣ. Г. Краузе бросился догонять маленькаго бѣглеца.
— Милая моя! воскликнула я, — что съ вами?
— Нашъ японскій подносикъ! простонала она мнѣ въ отвѣтъ. — О, Эдуардъ, Эдуардъ!
Она зашаталась.
Дядя Фрицъ мигомъ подскочилъ къ ней и подалъ ей руку говоря:
— Успокойтесь, успокойтесь! Старайтесь взглянуть на дѣло съ болѣе веселой точки зрѣнія.
Но взглянуть на дѣло съ болѣе веселой точки зрѣнія фрау Краузе не была въ состояніи; она вынула свой носовой платокъ, закрылась имъ, и съ нею сдѣлалась истерика.
Тѣмъ временемъ вернулся г. Краузе.
— Улизнулъ! съ сердцемъ проговорилъ онъ.
— Кто? спросила я.
— Эдуардъ! Онъ утащилъ мои сигары и продаетъ ихъ здѣсь на Рождественской ярмаркѣ… И японскій нашъ подносикъ стянулъ онъ же; онъ навертѣлъ въ немъ дыръ, продѣлъ въ нихъ снурокъ и навѣсилъ его на себя… И вотъ въ такомъ-то видѣ онъ шляется здѣсь среди этихъ нищихъ голодныхъ дѣтей… Я увидалъ его, схватилъ его даже за подносикъ, но онъ сдернулъ съ шеи снурокъ и такимъ образомъ ему все-таки удалось отъ меня скрыться. Полиція, впрочемъ, навѣрное сумѣетъ задержать его.
— Какъ у тебя хватаетъ духу разсуждать такъ безчеловѣчно? начала фрау Краузе. — Пойдемъ скорѣе домой, я думаю онъ себя отъ страха не помнитъ.
— Нѣтъ, сказалъ г. Краузе, — я остаюсь! я слишкомъ круто поступлю съ нимъ, если онъ мнѣ сейчасъ же подвернется подъ-руку, а потому я раздѣлаюсь съ нимъ только завтра.
— Не станешь же ты однако его бить? простонала фрау Краузе.
— Я скажу ему, уже нѣсколько мягче проговорилъ строгій папенька, — что въ наказанье онъ будетъ обязанъ ежедневно готовить по лишнему уроку и что на Рождество ему вовсе не будетъ сдѣлано подарковъ.
Послѣднія слова онъ договорилъ уже совершенно упавшимъ голосомъ.
— Какъ, и, еужели мы не сдѣлаемъ ему даже и елки? въ ужасѣ воскликнула маменька.
— Ни въ какомъ случаѣ! стономъ вырвалось у г. Краузе.
— Еслибъ изъ ихъ словъ можно было построить мостъ, то я бы ни за что не рѣшился пройти по немъ, шепнулъ мнѣ мой Карлъ.
— Посмотри, черезъ три дня все будетъ забыто, такъ же тихо отвѣчала я ему. — По моему, мальчишкѣ слѣдовало бы задать такую порку чтобъ онъ весь вѣкъ ее помнилъ, иначе проку отъ него ждать нечего.
Собственно въ принципѣ я противъ тѣлесныхъ наказаній, это негуманно, но бываютъ случаи когда нельзя безъ нихъ обойтись.
Послѣ этого приключенія у всѣхъ пропала охота гулять по ярмаркѣ и разсматривать выставленные въ окнахъ товары, а потому мы съ большимъ удовольствіемъ приняли приглашеніе дяди Фрица зайти съ нимъ поужинать въ ресторанъ Дресселя. Дядя Фрицъ желалъ васъ всѣхъ угостить, а принимать гостей у себя дома ему было неудобно.
Мы могли бы весьма пріятно провести время у Дресселя, еслибы Краузе не были такъ сильно разстроены. Дядя Фрицъ заказалъ роскошный ужинъ изъ самыхъ изысканныхъ рѣдкихъ блюдъ, которыхъ никогда не бываетъ за скромнымъ столомъ простыхъ бюргеровъ. Ему нипочемъ дѣлать такія траты, такъ какъ дѣла его находятся въ самомъ цвѣтущемъ состояніи и, кромѣ того, онъ съ юности всегда любилъ сорить деньгами.
Несмотря на великолѣпное угощеніе, всѣ были какъ-то особенно молчаливы за ужиномъ, разумѣется благодаря увынію супруговъ Краузе. Наконецъ дядя Фрицъ не вытерпѣлъ и воскликнулъ:
— Господи Боже мой, что это за наказанье такое! да развеселитесь же сколько-нибудь, господа!
— Легко вамъ говорить это, отвѣчалъ ему г. Краузе. — Вотъ еслибы ваша плоть и кровь, вашъ собственный сынъ подстроилъ вамъ сначала шутку съ сажей, а потомъ…
— У него при этомъ вовсе не было дурнаго умысла, прервала его супруга.
— Неужели? ѣдко проговорилъ г. Краузе.
— Ты самъ знаешь, какъ Эдуардъ интересуется разными находками: ни одинъ ребенокъ его лѣтъ не можетъ съ нимъ сравниться любознательностію въ этомъ отношеніи… Ты вѣдь знаешь какъ хорошо онъ изучилъ приключенія Робинзона и Колумба, какъ онъ…
— Но какое же можетъ быть отношеніе между его любознательностію и сосновою сажей, которая мнѣ стоила такихъ денегъ? перебилъ ее мужъ,
— А вотъ какое отношеніе! съ живостію подхватила она. — Мнѣ онъ откровенно признался, ко мнѣ онъ питаетъ довѣріе, потому что я никогда не обращаюсь съ нимъ рѣзко и грубо… онъ мнѣ признался что ему хотѣлось чтобы дѣти поиграли въ негровъ изъ Ангра-Пеквенны…
Г. Краузе взглянулъ на свою Аделаиду, какъ будто желая сказать: «кого ты хочешь провести?» Она смутилась и замолчала. За то дядя Фрицъ замѣтилъ что игра эта должна быть очень занимательна, что по всей вѣроятности ей предстоитъ великая будущность, если только вмѣсто сосновой сажи станутъ употреблять какое-нибудь менѣе ѣдкое вещество и въ заключеніе объявилъ что Эдуардъ обладаетъ колоссальнымъ даромъ изобрѣтательности. Фрау Краузе на него обидѣлась. Неужели сомнѣваются въ истинѣ ея словъ? она никому не позволитъ такъ оскорблять себя. Вслѣдъ затѣмъ она вскочила съ своего мѣста, собралась домой и увлекла вмѣстѣ съ собою своего мужа. Мы ихъ не удерживали, а напротивъ были весьма довольны что избавились ихъ общества.
Мы оставались еще нѣкоторое время у Дресселя. Самъ хозяинъ, одѣтый весьма парадно, въ бѣлой пикейной жилеткѣ, поднесъ намъ, дамамъ, по великолѣпному букету и лично позаботился о томъ чтобы вишневое и клубничное мороженое намъ было подано въ достаточномъ количествѣ. Очень скоро мы всѣ развеселились и на время позабыли о непріятностяхъ бывшихъ съ супругами Краузе. Докторъ сегодня отличался необычайною любезностію, онъ даже собственноручно очистилъ для меня апельсинъ. Когда захочетъ, онъ можетъ быть чрезвычайно милъ и пріятенъ.
Въ заключеніе празднества мы всѣ чокнулись за то чтобы въ будущемъ году снова отправиться на Рождественскую ярмарку, но только ужь однимъ своимъ семействомъ.
— Люди — что перелетныя птицы, сказала я, — все равно перелетать ли моря, идти ли изъ Ландбергерской улицы на Дворцовую площадь, всѣ тянутъ другъ за другомъ. Сдѣлать нѣсколько лишнихъ шаговъ ничего не значитъ, главное — чтобы въ сердцѣ каждаго было одно и то же ощущеніе радости и удовольствія.
— Вильгельмина, воскликнулъ дядя Фрицъ, — ты это невзначай отлично сказала! Еслибы ты была мущиной, я непремѣнно бы выставилъ твое имя въ нашемъ избирательномъ округѣ.
Затѣмъ мы еще разъ чокнулись бокалами.
Парадный чай.
правитьЧрезъ нашего зятя мы познакомились съ Леманами и притомъ такъ коротко, какъ я именно это люблю. Отношенія наша были самыя простыя, безо всякихъ церемоній, не то что теперь вообще въ модѣ. Тѣмъ не менѣе однако у Лемановъ есть замашка устраивать у себя пріемы на великосвѣтскую ногу, чего бы имъ вовсе не слѣдовало дѣлать, такъ какъ сама ассессорша женщина очень застѣнчивая, а мужъ ея вѣчно точно самъ у себя въ гостяхъ. И вотъ они вздумали устроить у себя парадный вечеръ; за двѣ недѣли до назначеннаго дня мы получили слѣдующій пригласительный билетъ!
«Ассессоръ Леманъ съ супругой покорнѣйше просятъ г. Бухгольца съ супругой и дочерью пожаловать къ нимъ на вечерній чай 17 января въ 8½ часовъ вечера».
— Карлъ, сказала я мужу, — тебѣ слѣдуетъ быть на этомъ вечерѣ во фракѣ и бѣломъ галстукѣ, а намъ съ Бетти надобно будетъ позаботиться о новыхъ вечернихъ туалетахъ. Мнѣ устроиться будетъ не трудно, я отдамъ передѣлать мое шелковое платье бордо….
— И прикупить къ нему чуть ли не цѣлый кусокъ матеріи! съ раздраженіемъ проговорилъ Карлъ.
— Карлъ, твое замѣчаніе вовсе неумѣстно, сказала я, — и вообще я попрошу тебя не позволять себѣ вмѣшиваться ни во что касающееся нашихъ туалетовъ. Для Эмми мы отыскали великолѣпный костюмъ для этого сезона.
— Что это ты разумѣешь подъ словомъ сезонъ? спросилъ Карлъ.
— Леманы дѣлаютъ у себя парадный чай, вотъ тебѣ и сезонъ! Ассессорша сама говорила мнѣ что имъ отъ другихъ отстать нельзя, ихъ общественное положеніе требуетъ того чтобъ они устроили себѣ вечеръ.
— Если только она не сама себѣ вбила такую нелѣпую мысль въ голову!
— Карлъ, у нихъ въ семействѣ есть старый генералъ, и вотъ его-то они и желаютъ показать всему обществу…. вопросъ другой, будетъ ли ихъ гостямъ какое-нибудь удовольствіе отъ лицезрѣнія этого генерала…
— Ну генераловъ всегда посмотрѣть любопытно, засмѣялся мой Карлъ.
— Что до меня, то я ни мало не завидую тому что у нихъ есть въ родствѣ генералъ. Какая имъ отъ этого польза? Много лишнихъ расходовъ и мало эффекта.
Докторъ съ женой разумѣется также получили приглашеніе на этотъ вечеръ. Эмми, не зная что и мы приглашены въ свою очередь, пришла къ намъ узнать нельзя ли ей привести къ вамъ своего мопса (она-таки завела себѣ собачонку), а то его никакъ нельзя оставить дома одного съ кухаркой, потому что онъ ее терпѣть не можетъ.
— Эмми, сказала я, — ужь по этому невинному созданію ты можешь судить о томъ что кухарка твоя женщина дурная и что тебѣ слѣдовало бы отъ нея отдѣлаться. Собаки обладаютъ удивительнымъ инстинктомъ распознавать людей; навѣрное, она какъ нибудь украдкой обидѣла твоего мопса, сдѣлала ему какой-нибудь вредъ, котораго онъ ей простить не въ силахъ. Что до меня, то я вполнѣ раздѣляю его антипатію.
— Мама, возразила мнѣ на это Эмми, — Маффи любитъ только меня и Франца, а лаетъ онъ рѣшительно на всѣхъ, особенно же на тѣхъ кто поздно вечеромъ придетъ звать моего мужа къ больному. Г. Греве, что живетъ надъ вами, не разъ письменно обращался къ намъ съ жалобами на то что вашъ мопсъ докучаетъ ему своимъ лаемъ. Во всѣхъ же остальныхъ отношеніяхъ трудно найти собаку умнѣе и милѣе чѣмъ нашъ Маффи Памфи.
— Это дѣло вкуса, замѣтилъ я, — мнѣ напримѣръ вовсе не нравятся его черные выпученные глаза.
— Но онъ очень любитъ тебя за пирожки которые ты ему всегда приносишь, у тебя онъ былъ бы совершенно тихъ и смиренъ.
— Намъ нельзя взять его, вѣдь мы также приглашены къ Леманамъ на вечеръ. Тебѣ слѣдуетъ предъ самымъ отъѣздомъ только хорошенько накормить его….
— Мопсовъ сколько ни корми, они вѣчно голодны! замѣтила Эмми.
— Да, они очень прожорливы, согласилась и я.
Ради своихъ четверговъ докторъ терпѣливо переноситъ всякія непріятности изъ-за мопса; мало того, онъ отправился съ Эмми въ магазинъ выбрать ей матеріалъ на платье и даже не обнаружилъ при этомъ никакой скаредности.
— Помилуйте, любезнѣйшій зятюшка, пошутила я, — такія огромныя траты нисколько не соотвѣтствуютъ вашимъ взглядамъ относительно бережливости.
— Эти огромныя траты все-таки ничто въ сравненіи съ большою квартирой! колко отвѣчалъ онъ.
Я отлично поняла его шпильку, но тѣмъ не менѣе отвѣтила ему съ улыбкой.
— Разумѣется, сказала я, — у кого квартира мала, тотъ всегда найдетъ себѣ мѣсто въ трактирѣ!
По дѣломъ ему! Я вѣдь тоже за словомъ въ карманъ не полѣзу, а все-таки я твердо убѣждева что въ самомъ недалекомъ будущемъ у Эмми откроются на него глаза, она пойметъ всю мерзость его поведенія, и тогда ужь ни Маффи Памфи, ни новая матерія на платье ему не помогутъ.
Пока мы были заняты заботой о своихъ туалетахъ и разными другими домашними дѣлами, наступили морозы и всюду началось катанье на конькахъ. Въ Берлинѣ въ каждомъ саду, какъ только начнетъ на дворѣ подмораживать, поливаютъ какое-нибудь открытое пространство водой, и такимъ образомъ въ городѣ на каждомъ шагу есть катокъ для любителей коньковъ. Когда обѣ мои дочери были еще въ школѣ, я ничего не имѣла противъ того чтобъ онѣ посѣщали такіе самодѣльные катки, съ ними не могло тамъ случиться никакой бѣды, развѣ только что съ разбѣга налетятъ на фонарный столбъ или наткнутся на какое-нибудь дерево; нo въ послѣдствіи я разрѣшала своимъ дочерямъ бѣгать на конькахъ только въ Тиргартенѣ, такъ какъ обыкновенно тамъ сбирается все лучшее берлинское общество.
Нашъ старинный домашній врачъ говорилъ что ничего не можетъ быть полезнѣе для здоровья какъ бѣгать на конькахъ, да и Dr. Вренцхенъ вполнѣ согласенъ съ нимъ въ этомъ отношеніи; онъ даже и самъ въ свободное отъ занятій время съ наслажденіемъ носится по льду словно какой-нибудь кубарь, съ тою только впрочемъ разницей что онъ конечно разумнѣе и предусмотрительнѣе кубаря. А что за прелестное зрѣлище представляетъ катокъ въ Тиргартенъ! Весь прудъ точно лѣсомъ окруженъ высокими деревьями, между заиндевѣвшими вѣтвями ихъ сквозитъ голубое небо, а при солнечномъ закатѣ нѣжно-голубой цвѣтъ переходитъ въ багрово-красный или золотисто-оранжевый, и картина становится еще эффектнѣе. Всѣ деревья разукрашены разноцвѣтными флагами, которые необыкновенно красиво выдѣляются, благодаря тому что большинство катающихся одѣты въ черное. На льду особенно оживлено когда играетъ музыка, катающіеся плавно и быстро въ тактъ музыки скользятъ по гладкой зеркальной поверхности пруда, устраиваютъ кадрили съ grand rond и разнообразными фигурами, и все у нихъ идетъ такъ стройно и красиво что невольно удивляешься ихъ необыкновенной ловкости.
Здѣсь, какъ и всюду, наибольшимъ искусствомъ отличаются военные; молодые поручики своею граціей и ловкостью покоряютъ не мало женскихъ сердецъ, такъ что на каткѣ зимой завязывается множество всякихъ романовъ, но приходитъ весна, и вмѣстѣ съ тающимъ снѣгомъ таютъ и пламенныя чувства, благодаря тому что отцы семействъ желаютъ своимъ дочерямъ въ мужья не ловкихъ конькобѣжцевъ, а людей солидныхъ, съ хорошимъ положеніемъ и изряднымъ состояніемъ.
Но вотъ наконецъ насталъ день назначеннаго у Лемановъ параднаго чаепитія.
Такъ какъ приглашали насъ къ половинѣ девятаго, мы поѣхали туда къ десяти часамъ, да и то явились вполнѣ вовремя, потому что чѣмъ утонченнѣе долженъ быть вечеръ, тѣмъ позднѣе являются на него приглашенные. Мы прибыли далеко не послѣдними, хотя самъ генералъ былъ уже налицо, и на его голомъ черепѣ и орденахъ до извѣстной степени сосредоточивался блескъ всего вечера. Мы тотчасъ же были ему представлены. Его превосходительство сказалъ съ весьма любезною улыбкой что онъ очень радъ случаю доставившему ему такое пріятное знакомство, на что я, какъ и подобало, отвѣтила ему что вся честь, все удовольствіе этого знакомства на нашей сторонѣ. Я желала показать этимъ что, несмотря на наше скромное положеніе, мы все-таки умѣемъ держаться на приличной ногѣ даже съ генералами. Его превосходительство пустился съ моимъ Карломъ въ пространныя разсужденія объ общемъ положеніи дѣлъ. Въ его стороны, это не было особенно тактично, такъ какъ онъ не могъ не знать что такой разговоръ представляетъ мало интереснаго для дамы. Вслѣдствіе этого я отъ него ретировалась съ легкимъ, какъ разъ въ мѣру разчитаннымъ, поклономъ, и затѣмъ занялась осмотромъ всѣхъ остальныхъ Лемановскихъ гостей. Кого-кого тутъ только не было! Чтобы запомнить имена и лица всѣхъ, надобно было обладать какою-нибудь особенною сверхъестественною памятью.
Изъ моихъ знакомыхъ здѣсь оказался только одинъ гамбургскій докторъ со своею молоденькою и хорошенькою женой; на докторшѣ было сѣрое шелковое, затканное розовыми бутонами платье съ вырѣзомъ à la Marie Antoinette, что необыкновенно къ ней шло. Два юные поручика, тотчасъ по нашемъ пріѣздѣ, завели весьма оживленный разговоръ съ моею Бетти, а Эмми подсѣла къ гамбургской докторшѣ и стала бесѣдовать съ ней. Какъ вообще ни прелестны молодыя дѣвушки, но я все-таки должна сознаться что молодыя замужнія женщины еще прелестнѣе, въ нихъ положительно есть что-то чарующее. Немного спустя, меня попросили занять почетное мѣсто на диванѣ въ кругу пожилыхъ дамъ, которыя въ высокихъ чепцахъ съ новыми лентами чинно и чопорно засѣдали вокругъ круглаго стола. Здѣсь шумныхъ разговоровъ не было слышно; чай съ тонкими ломтиками торта былъ выпитъ въ глубокомъ молчаніи. Да и о чемъ было разговаривать, когда всѣ были чужды другъ другу? О погодѣ говорить не стоило, о театрѣ никто не имѣлъ достаточно точныхъ свѣдѣній, а разговоръ о хозяйствѣ былъ бы черезчуръ низменнымъ для такого параднаго вечера.
Гости между тѣмъ продолжали все прибывать; народу было такъ много что можно было подумать что находишься въ вокзалѣ желѣзной дороги, что вотъ-вотъ сейчасъ раздастся звонокъ и кондукторъ крикнетъ: «пора садиться»!
«Что-то будетъ дальше?» думалось мнѣ. "Еслибъ это было у насъ въ Ландбергерской улицѣ, то мы бы уже давнымъ-давно сидѣли за ужиномъ и по крайней мѣрѣ знали бы зачѣмъ мы всѣ собрались.
Всѣхъ ужь стала отъ скуки брать одурь, и я уже начала втайнѣ проклинать сезонъ, но вотъ началось музыкальное отдѣленіе вечера. Леманы ухитрились добыть себѣ изъ консерваторіи какого-то юнца, въ какихъ-то необыкновенныхъ манжетахъ. Для утѣшенія слушателей онъ пробренчалъ двѣ піески Моцарта, нo увы! разбудилъ спавшую канарейку и та принялась свистать такъ громко что совершенно заглушила его собственное исполненіе. Птицу накрыли и музыка продолжалась своимъ чередомъ. Какая-то молодая дѣвица завыла на всю комнату такой заунывный романсъ, что по моему мнѣнію въ немъ вовсе не было никакой мелодіи. Ей немножко похлопали, она обрадовалась и пропѣла еще что-то въ томъ же духѣ, чѣмъ окончательно повергла въ уныніе всю публику.
— Слава Богу, обратилась я къ своей правой сосѣдкѣ послѣ того какъ аккомпанировавшій взялъ послѣдніе заключительные аккорды, — слава Богу, вотъ и второе дитя скончалось!
— Что вы хотите этимъ сказать? спросила она.
— У насъ всегда такъ говорится, когда кончается какая-нибудь нестерпимая музыка.
— Это пѣла моя дочь! фыркнула она и повернулась ко мнѣ спиной.
Чтобы показать ей что ея выходка не имѣла на меня ровно никакого дѣйствія, я попробовала завязать разговоръ съ моею лѣвою сосѣдкой, чему способствовало появленіе въ дверяхъ длиннаго, нескладнаго, бѣлобрысаго юноши
— Это что еще за привидѣніе? сказала я.
— Вы о комъ это изволите говорить? спросила она.
— А вотъ объ этомъ долговязомъ юнцѣ что стоитъ въ дверяхъ! Посмотрите, быть бѣдѣ.
— Я не подозрѣвала что мой сынъ на кого-нибудь можетъ произвести такое странное впечатлѣніе! ѣдко прошипѣла она.
— Что же дѣлать, извините, не провалиться же мнѣ изъ-за этого сквозь землю! не менѣе колко отвѣтила и я, потому что какъ аукнется, такъ и откликнется.
Затѣмъ я поклялась себѣ не говорить болѣе ни съ кѣмъ ни слова, потому что у меня не было никакой возможности знать — въ какомъ родствѣ находятся между собою всѣ гости, приглашенные Леманами для чествованія ихъ превосходительнаго родственника. Этимъ закончились мои размышленія о томъ какъ скучно и несносно бываетъ гостямъ на парадныхъ вечерахъ, и затѣмъ я впала въ какое-то мрачное раздумье изъ котораго къ счастью меня вывело приглашеніе къ ужину.
До сихъ поръ двери столовой были заперты, но вотъ онѣ распахнулись, и взорамъ обрадованныхъ гостей представился пріятный видъ буфета, уставленнаго всевозможными вкусными закусками. Всѣхъ прежде туда устремились кавалеры, наперерывъ другъ передъ другомъ стараясь услужить своимъ дамамъ. Но за то тѣмъ дамамъ у которыхъ не было особенныхъ кавалеровъ и которыя сами не лѣзли впередъ, ровно ничего не досталось. Я подошла къ буфету одною изъ послѣднихъ и тотчасъ же увидѣла что все лучшее, какъ икра, паштетъ изъ гусиной печенки, молодые циплята, уже успѣло совершенно безслѣдно исчезнуть со стола. Отъ индѣйки остались только косточки, а отъ филея — одно жирное пятно на блюдѣ, гдѣ онъ лежалъ. Попользоваться можно было только италіянскимъ салатомъ, да ливерною колбасой, впрочемъ кромѣ нихъ стоялъ еще нетронутымъ какой-то пуддивгъ въ родѣ студня. Я взяла себѣ кое-чего изъ этихъ остатковъ роскошнаго ужнаа и невольно подумала что когда ужинъ приготовленъ въ видѣ буфета, то необходимо приложить всѣ старанія чтобы добраться къ нему какъ можно скорѣе и затѣмъ въ глубинѣ души позавидовала поручикамъ, которые, какъ авангардъ на приступъ, первые стремительно бросились къ столу. Позднѣе, Бетти разказывала мнѣ что ея поручикъ подалъ ей прекрасный кусокъ индѣйки, между тѣмъ какъ самъ преимущественно налегъ на икру и ростбифъ.
Послѣ ужина должны были устроиться танцы, и молодые люди уже пригласили себѣ дамъ, но Леманы считали что слѣдовало подождать танцовать, пока не уѣдетъ съ бала ихъ важный генералъ. Его превосходительство, какъ во время какой-нибудь аудіенціи, стоялъ подъ лампой посреди залы и милостиво обращался съ рѣчью то къ тому, то къ другому изъ приглашенныхъ.
Какъ я еще раньше замѣтила насчетъ того что быть бѣдѣ изъ-за долговязаго юноши, такъ оно и случилось. У меня положительно есть даръ предвидѣнія, и я убѣждена что живи я въ древности, меня непремѣнно причли бы къ лику волхвовъ. Вдругъ что-то совершенно неожиданно пронеслось по комнатѣ и стало биться о потолокъ, — оказалась канарейка. Ее выпустилъ долговязый юноша; онъ вѣроятно отъ нечего дѣлать подсѣлъ къ клѣткѣ, желая позабавиться съ птичкой, и затѣмъ не сумѣлъ своими длинными нескладными пальцами какъ слѣдуетъ затворить дверку, вотъ птичка-то и вылетѣла. Но Боже мой что за кутерьма поднялась изъ-за ловли этой пернатой бѣглянки! Кто схватилъ половую щетку, кто палку, но большинство вооружилось носовыми платками и всѣ бросились загонять канарейку обратно въ клѣтку или въ сосѣднюю комнату, гдѣ поймать ее было бы несравненно легче. Но птичка не желала ни возвращаться въ свою тюрьму, ни летѣть въ сосѣднюю комнату. Воодушевленіе ея преслѣдователей расло съ каждою минутой, а сама она съ каждою минутой все сильнѣе билась и металась по комнатѣ. Долговязый юноша также не захотѣлъ оставаться безучастнымъ зрителемъ происходившаго: онъ схватилъ щетку и принялся отчаянно махать ею въ воздухѣ, да такъ удачно что задѣлъ стеклянный колпакъ газовой лампы, подъ которой стоялъ его превосходительство: стекла зазвенѣли и цѣлымъ дождемъ посылались на лысую голову бѣднаго генерала.
Къ частію, его превосходительство не получилъ никакихъ серіозныхъ поврежденій, но тѣмъ не менѣе счелъ за лучшее поскорѣе удалиться съ такого оживленнаго вечера. Приключеніе это страшно взволновало супруговъ Леманъ; совершенно потерявъ голову они, какъ угорѣлые, бросились въ переднюю провожать своего почтеннаго родственника. Тѣмъ временемъ гамбургскому доктору посчастливилось поймать птичку; все успокоилось, и балъ начался. Молодежь, какъ и всегда за танцами, веселилась отъ души, но что до меня, то я вздохнула съ облегченіемъ лишь послѣ того какъ мы уже сѣли въ карету и оставили за собой многолюдное собраніе со всею его скукой и неурядицей,
— Вильгельмина, обратился ко мнѣ Карлъ по пріѣздѣ нашемъ домой, — если твои мысли сходны съ моими, ты приготовишь нѣсколько бутербродовъ и дашь мнѣ бутылку пивца, потому что я страшно голоденъ.
— Я только-что думала то же самое! воскликнула я.
И вотъ усталые и голодные, въ три часа утра, мы сидѣли съ нимъ и ужинали у себя дома въ холодной нетопленой комнатѣ съ замерзшими, заиндевѣвшими окнами. Бесѣдуя другъ съ другомъ мы взаимно пришли къ тому заключенію что Леманы своимъ параднымъ вечеромъ на великосвѣтскую ногу не угодили ни себѣ, ни людямъ.
Я спросила Бетти, не знаетъ ли она, получилъ ли дядя Фрицъ приглашеніе на это знаменитое собраніе.
— Да, онъ получилъ приглашеніе, отвѣчала она, — но сказалъ что онъ не чувствуетъ ни малѣйшей склонности къ такому скучному провожденію времени и что его калачемъ не заманить на такой парадный вечеръ.
— Не нахожу чтобы выраженія его были особенно изящны, сказала я, — но вполнѣ раздѣляю взглядъ дяди Фрица на бывшій у Лемановъ вечеръ: я не запомню чтобъ отъ роду я гдѣ-нибудь до такой степени скучала.
Въ погоню.
правитьЕслибы въ мои юные годы дядя Фрицъ сказалъ мнѣ что современемъ, когда я уже буду замужемъ, мнѣ придется безъ вѣдома моего Карла и въ сопровожденіи только одной надзирательши вести облаву на человѣка, подобно краснокожимъ Индійцамъ, о которыхъ въ то время мы съ нимъ читали какъ они всякими хитрыми способами преслѣдуютъ своего врага и затѣмъ съ дикимъ воинственнымъ крикомъ сдираютъ съ него скальпъ… то я бы навѣрное отвѣтила: «Ты вѣрно простудился, мой милый, и у тебя потому голова не въ порядкѣ!» Однако мнѣ пришлось-таки вступить на военный путь… Быть-можетъ это случилось отчасти по моей собственной винѣ? Опять! это случилось благодаря новымъ условіямъ жизни, съ каждымъ годомъ все болѣе и болѣе развивающимся въ злосчастномъ Берлинѣ, благодаря условіямъ которыя весьма мало благопріятствуютъ людямъ порядочнымъ, но за то очень на руку разнымъ негодяямъ. И есть ли у г. Клейнеса совѣсть? Что до меня, то я въ этомъ сильно сомнѣваюсь, а если совѣсть у него и есть, то во всякомъ случаѣ крайне покладливая.
Надзирательша сваливаетъ всю вину на меня за то что будто бы я познакомила его съ ними; но я оспариваю это обвиненіе со свойственною мнѣ энергіей: она сама потребовала чтобъ я формально представила его ей во время нашей прогулки въ Грюнвальдѣ, потому что ей до страсти было любопытно познакомиться съ молодымъ человѣкомъ который такъ ревностно до смѣшнаго слѣдуетъ модѣ. Только ужь послѣ ея настоятельнаго требованія позволила я себѣ представить ей этого франта. Если она смотритъ на дѣло иначе, то съ ея стороны это недобросовѣстно, и на томъ свѣтѣ ей еще придется дать отвѣтъ Богу за свою неправду. Говоря такъ, я однако вовсе не желаю сказать что-либо оскорбительное для такой высокопоставленной особы, съ которою добрыми отношеніями я весьма дорожу. Собственно говоря, кто же изъ людей непогрѣшимъ? Положимъ, меня лично никто не можетъ упрекнутъ въ томъ чтобъ я когда-либо кого обвинила въ томъ въ чемъ онъ неповиненъ ни душей, ни тѣломъ или чтобъ я кого подвергла разнаго рода непріятностямъ только потому что онъ изъ уваженія ко мнѣ предпочитаетъ лучше все переноситъ молча чѣмъ самому выходитъ изъ границъ вѣжливости и благопристойности. Случись у меня все это даже съ Бергфельдтшей, я и тогда не стала бы съ ней браниться, а только бы про себя возблагодарила Создателя за то что не я на ея мѣстѣ.
Само по себѣ дѣло было очень просто. Надзирательша замѣтила что ея Мила за послѣднее время что-то очень часто пишетъ къ своимъ пріятельницамъ письма, а между тѣмъ отвѣтовъ на нихъ почталѣйонъ ей не доставляетъ вовсе. Такое обстоятельство не могло не показаться матери нѣсколько страннымъ и подозрительнымъ, тѣмъ болѣе что Мила очень выровнялась и стала необыкновенно красива. На мой взглядъ она нѣсколько полна для своихъ лѣтъ, но впрочемъ фигура у нея все-таки очень стройная, особенно же хороши у нея ноги. Красоту ногъ она унаслѣдовала отъ отца, который даже и до сихъ поръ самодовольно поглядываетъ на свои сапоги, хотя, по моему мнѣнію, въ его года по меньшей мѣрѣ странно думать о такихъ пустякахъ. Но за то отъ матери Мила не унаслѣдовала ея легкой эластической походки, и не мудрено что съ того времени какъ она научилась ходить, цѣна на кожу значительно поднялась: Мила такъ тяжело ступаетъ что обувь должна горѣть на ней. Впрочемъ, легкая походка, какъ и многое другое, есть не что иное какъ даръ природы, и въ отчаянье приходить еще не стоитъ если не обладаешь этимъ даромъ. Но возвращаюсь къ разказу.
Какъ только у надзирательши явилось подозрѣніе что дѣло не ладно, она стала внимательно слѣдить за своею Милой, но и перерывъ даже всѣ ея вещи, не нашла ничего такого что могло бы подкрѣпить ея подозрѣнія. Только во время генеральной чистки, когда всю бывшую у нихъ въ домѣ мебель вытащили на свѣтъ Божій, вдругъ въ обивкѣ стоявшаго въ комнатѣ Милы дивана надзирательша отыскала цѣлую пачку писемъ перевязанныхъ шелковою ленточкой небесно-голубаго цвѣта. Всѣ эти письма были адресованы въ почтамтъ до востребованія, а пріятельница съ которою Мила вела такую дѣятельвую переписку оказалась никѣмъ инымъ какъ… г. Клейнесомъ.
Оправившись отъ перваго испуга, надзирательша, какъ она мнѣ это послѣ разказывала, заперлась у себя въ комнатѣ и по порядку перечла всѣ эти обвинительные акты.
— Точно романъ, говорила она мнѣ, — и даже въ перемѣшку со стихами! Самъ Шпильгагенъ не сумѣлъ бы сочинить ничего лучше этого.
Какъ теперь быть? разказать все мужу? положить ему на глаза письма? Или спрятать ихъ на прежнее мѣсто и затѣмъ, призвавъ Милу, учинить ей всегда оканчивающійся бранью допросъ? Или же, наоборотъ, оставить ее въ увѣренности что все шито и крыто, а самой изловить г. Клейнеса и наградить его какъ слѣдуетъ по заслугамъ? Надзирательша рѣшилась на послѣднее. Она снова связала преступную переписку голубою ленточкой и сунула ее на старое мѣсто за обивку дивана. Теперь она нѣсколько успокоилась, такъ какъ могла время отъ времени заглядывать въ этотъ тайникъ, перечитывать новыя посланія г. Клейнеса и такимъ образомъ слѣдить за ходомъ всей его гнусной интриги. Изъ его писемъ она убѣдилась въ томъ что онъ пустѣйшій малый который любитъ поухаживать за дѣвушкой, во только до тѣхъ поръ пока дѣло не приметъ серіознаго оборота. Вотъ онѣ дурная-то стороны большаго города! Случись то же самое въ какомъ-нибудь маленькомъ городкѣ, всѣ бы почтенныя семейства разомъ отвернулись отъ такого негодяя, его бы просто со свѣту сжили, а на занимаемое имъ мѣсто постарались бы опредѣлить болѣе достойнаго молодаго человѣка.
Надзирательша, между прочимъ, имѣла довольно точныя свѣдѣнія о характерѣ и привычкахъ г. Клейнеса, такъ какъ еще на другой день послѣ знаменитаго вечерняго катанья въ лодкѣ самъ надзиратель отправился въ меблированныя комнаты гдѣ жилъ г. Клейнесъ, и хотя не засталъ его дома, но за то имѣлъ весьма продолжительный разговоръ съ его хозяйкой. Она оказалась необыкновенно словоохотливою, будучи рада случаю откровенно выложить все что у нея накипѣло на сердцѣ. За квартиру господинъ Клейнесъ платитъ исправно, но за то слово порядокъ вовсе неизвѣстно ему; еслибъ она, хозяйка, безъ устали, чуть ли не ежеминутно не прибирала у него въ комнатѣ, то можно было бы подумать что здѣсь было землетрясеніе или нашествіе непріятеля. А сколько онъ куритъ! надобно приписать сверхъестественному чуду что домъ ея еще не погибъ въ пламени пожара: всѣ ея новыя скатерти прожжены въ разныхъ мѣстахъ, а одно одѣяло такъ онъ и вовсе спалилъ. Разъ какъ-то она было вздумала выговорить ему за его неосторожное обращеніе съ огнемъ, такъ онъ въ отвѣтъ только посовѣтовалъ ей позаботиться о страховкѣ ея имущества. Каково вамъ это покажется?
На вопросъ надзирателя, скоро ли господинъ Клейнесъ вернется домой, она отвѣчала что знать этого она ужь никакъ не можетъ, потому что жилецъ ея возвращается домой во всякіе часы дня и ночи и никогда не сказывается ей на долго ли онъ уходитъ изъ дома.
Родители ея не оставили ей ничего кромѣ обстановки дома и разныхъ принадлежностей хозяйства, такимъ образомъ ей не оставалось ничего другаго какъ завести меблированныя комнаты, но дѣло это очень трудное и жизнь ея одна изъ самыхъ тяжелыхъ. Болѣть ей вовсе нельзя, а переносить приходится очень многое: скромные, безотвѣтные живущіе у нея молодые люди часто должаютъ ей, а исправные плательщики всегда народъ грубый и требовательный, да и непріятностей всякихъ съ ними не оберешься. Напримѣръ, еслибы только не ея нужда, она ни за что бы въ мірѣ не согласилась на то чтобы къ ея жильцамъ ходили пить кофе молодыя дѣвицы, она къ такимъ вещамъ не привыкла: она привыкла жить иначе, отецъ ея былъ вѣдь чиновникомъ.
— А что же это за молодыя дѣвицы? прямо поставилъ вопросъ надзиратель.
Она зовутъ ихъ своими кузинами, а на самомъ дѣлѣ это мамзели изъ магазиновъ, съ которыми они посѣщаютъ разныя cafés chantants.
— Кто же это они? опять спросилъ надзиратель.
— Да господинъ Клейнесъ и господинъ Пфейфферъ! оба вѣдь они живутъ у меня. Я должна варить для этихъ дѣвицъ кофе, готовить имъ сладкій пирогъ, а голодны онѣ всегда словно лѣсные волки. Иной разъ онѣ съѣдятъ больше чѣмъ на двѣ марки всякаго печенья. На что это похоже? А скажи только одно слово на счетъ расточительности, тотчасъ поднимется крикъ и руготня. Да, жизни научишься, какъ приходится держать меблированныя комнаты, въ которыхъ живутъ холостые жильцы.
У меня просто волосы дыбомъ встали когда надзирательша передавала мнѣ всѣ эти подробности. Затѣмъ при удобномъ случаѣ я спросила дядю Фрица, такъ ли живетъ онъ самъ и случалось ли ему когда наблюдать жизнь такихъ молодыхъ людей.
— Всякіе бываютъ, отвѣчалъ онъ, — но не они одни виноваты въ этомъ. Еслибы молодыхъ людей принимали въ семейныхъ домахъ просто, не желая въ каждомъ изъ нихъ видѣть жениха, то безъ сомнѣнія они были бы совершенно иными. Вѣдь стоитъ только молодому человѣку побывать раза два въ какомъ-нибудь семействѣ, ужь тетушки прославятъ его женихомъ и чуть ли не готовы окрутить его даже, помимо его согласія; разумѣется, ему не остается ничего другаго какъ сломя голову спасаться отъ нихъ. Удивительно ли что при такихъ условіяхъ онъ бросается въ водоворотъ Берлинскаго омута? Главное, не слѣдуетъ смотрѣть на какое бы то ни было собраніе общества, какъ на свадебное бюро.
Но дядя Фрицъ своими словами отнюдь не умѣрилъ моего негодованія на нравственность нынѣшней молодежи.
Но какъ бы то ни было, мы были отлично освѣдомлены на счетъ господина Клейнеса, а когда вся его интрига достаточно подвинулась, то надзирательша пришла ко мнѣ и сказала:
— Вотъ до чего ужь дошло дѣло!
— Что такое?
— Онъ назначилъ ей свиданіе и пригласилъ ее въ кондитерскую Мюллера пить шоколатъ.
— Къ тому самому Мюллеру что живетъ наискось отъ Центральной Гостиницы и славится своими сладкими пирожками на весь Берлинъ?
— Должно, быть къ тому самому, потому что онъ условился встрѣтиться съ нею на вокзалѣ городской желѣзной дороги, на Фридрихсштрассе.
— Это позоръ! воскликнула я. — Какъ рѣшается онъ своими продѣлками унижать такое почтенное учрежденіе какъ городская желѣзная дорога!
— А вы еще его съ вами познакомили!
— Ну, нѣтъ!
— Ну, да!
— Вовсе нѣтъ!
— Нѣтъ, именно такъ!
— Мы никогда въ этомъ съ вами не столкуемся, какъ можно спокойнѣе сказала я.
— Фрау Бухгольцъ, со свойственнымъ ей величіемъ вдругъ началанадзирательша, — косвенно вы все-таки виновны во всемъ случившемся и потому вы должны непремѣнно помочь мнѣ изловить г. Клейнеса на вокзалѣ. Билеты у меня уже готовы, будьте такъ добры, одѣвайтесь скорѣе и пойдемте вмѣстѣ со мнюю.
До сихъ поръ я смотрѣла на ѣзду по желѣзной дорогѣ какъ на удовольствіе, за исключеніемъ впрочемъ тѣхъ поѣздовъ что останавливаются чуть не у каждаго телеграфнаго столба, во теперь мнѣ стало ясно что вся суть заключается въ томъ куда и зачѣмъ ѣдешь, между тѣмъ какъ быстрота движенія дѣло совершенно второстепенное.
Я бы порадовалась еслибы локомотивъ нашего поѣзда взорвало и такимъ образомъ мы не могли бы двинуться съ мѣста, но судьба, какъ и всегда, была противъ меня. Какъ часто еще ребенкомъ, когда послѣ праздниковъ у меня не были готовы уроки я желала чтобы школа наша провалилась сквозь землю, чтобъ ее спалило пожаромъ или чтобы нашъ главный учитель сломалъ себѣ ногу… никогда, никогда мои желанія не исполнялись! Совершенно наоборотъ, все очень часто случалось мнѣ наперекоръ: у моей сосѣдки всегда бывало спросятъ именно то что я знаю, а мнѣ предложатъ такой вопросъ на который я ни слова не могу отвѣтить. Такъ вотъ и теперь для меня не произошло никакой счастливой случайности, мы доѣхали вполнѣ благополучно и даже нисколько не запоздали; не успѣла я хорошенько опомниться, какъ мы уже очутились на вокзалѣ Фридрисштрассе.
— Намъ необходимо какъ можно скорѣе перебраться на ту сторону, сказала надзирательша, — онъ прислалъ ей билетъ въ Потсдамъ, разумѣется для того чтобы въ случаѣ подозрѣній съ нашей стороны, мы напрасно прождали ее въ вокзалѣ городской дороги. Я и письмо прочла, и билетъ посмотрѣла.
— Ужасно! ужасно! воскликнула я.
— Да и кто знаетъ? можетъ-быть кондитеръ Мюллеръ только одинъ предлогъ, а онъ завезетъ мою дѣвочку Богъ вѣсть куда…
— Такъ поспѣшимте же, моя дорогая! здѣсь кроется преступленіе и мы обязаны предупредить его. Узнаетъ этотъ г. Клейнесъ что значитъ имѣть дѣло съ Бухгольцшей!
— Да ужь и я покажу ему себя! подхватила надзирательша. — Мы какъ громъ, нежданно, негаданно грядемъ на него.
— Да, да! мы именно грозовыя тучи, которыя должны разразиться надъ его головой.
— Не нахожу чтобъ я была похожа на гадкую дождливую тучу, обидчиво сказала надзирательша, — правда, я надѣла свое старое пальто, но корить меня за это я не вижу еще причины. Сколько бѣдъ, сколько бѣдъ! А вѣдь все вы… вы познакомили его съ нами.
— Вовсе нѣтъ!
— Нѣтъ, вы разумѣется, вы!
Никакой возможности не было доказать ей противное.
Но вотъ мы побѣжали внизъ по лѣстницѣ, по всѣмъ заламъ, мимо кассы, мимо барьера, завернули за уголъ (точь-въ-точь краснокожіе, высматривающіе своего врага) и наконецъ вышли на платформу куда долженъ былъ подойти поѣздъ въ которомъ находился г. Клейнесъ.
Смеркалось, и потому электрическіе фонари уже горѣли. Точно сіяніемъ мѣсяца было освѣщено все это громадное крытое пространство съ двумя широкими арками, въ которыя входили и уходили поѣзда. Бѣда въ томъ что здѣсь постоянный сквознякъ, и человѣку со слабымъ здоровьемъ стоитъ только минуты двѣ постоять тутъ, чтобы схватить насморкъ или ломоту въ поясницѣ. Мнѣ такъ и мерещилось что меня ужь растираютъ оподельдокомъ и поятъ горячимъ липовымъ цвѣтомъ; да и организмъ человѣческій вовсе не для того созданъ чтобы легкомысленно подвергать его всякаго рода простудѣ. Ожиданіе на платформѣ вліяетъ одинаково скверно и на нравственное состояніе человѣка: ничего не видишь, а между тѣмъ слышишь что кругомъ тебя всюду что-то шипитъ, скрипитъ, трещитъ, и вдругъ оказывается что это не что иное какъ цѣлая масса электрическихъ батарей снабжающихъ освѣщеніемъ всю станцію.
Чѣмъ темнѣе становилось на дворѣ, тѣмъ болѣе и на душѣ у меня сгущался мракъ. Напряженно, не отводя глазъ глядѣла я изъ ярко-освѣщеннаго пространства въ темную ночь… Вотъ вдали мелькаютъ двѣ свѣтлыя точки; онѣ приближаются, растутъ, увеличиваются и постепенно принимая все болѣе и болѣе правильную форму, становятся похожи на два гигантскіе глаза какого-то страшнаго сверхъестественнаго чудовища; вотъ и самое чудовище, свистя, сопя и шипя, тяжело подползаетъ къ платформѣ. Оно останавливается и вся таинственность исчезаетъ — предъ вами стоитъ поѣздъ.
И со всѣхъ сторонъ подкатываютъ они сюда, справа, слѣва, одинъ за другимъ, словно сатана выпустилъ изъ ада всѣхъ своихъ приспѣшниковъ… А мы съ надзирательшей все продолжали безмолвно сидѣть за сквознякѣ, поджидая появленія непріятеля. Планъ нападенія былъ ужь вполнѣ готовъ, ускользнуть г. Клейнесу было невозможно, потому что между нами было рѣшено что какъ только онъ появится, надзирательша бросится прямо на него, а я стану на лѣстницѣ и разставивъ руки отрѣжу ему всякое отступленіе. Такимъ образомъ, мы считали непріятеля почти въ нашихъ рукахъ.
Это напряженное выжидательное положеніе уже начинало становиться невыносимымъ, какъ вдругъ мы увидали, правда, не самого г. Клейнеса, за то его неразлучнаго спутника, г. Пфейффера.
— Вотъ одинъ, другой долженъ быть недалеко! шепнула я надзирательшѣ. — Къ бою готовься!
Прежде нежели г. Пфейфферъ успѣлъ опомниться, надзирательша была уже возлѣ него, а когда онъ, вѣроятно желая избѣжать встрѣчи съ нею, повернулся назадъ, то увидалъ предъ собою меня съ разставленными поперекъ дороги руками. Побѣда была полная, непріятель былъ пораженъ и взятъ въ плѣнъ, но тѣмъ не менѣе у него хватило духу прикинуться будто онъ даже очень радъ насъ видѣть. Мы со своей стороны также сказали ему что и мы весьма счастливы тѣмъ что встрѣли такого солиднаго пріятнаго молодаго человѣка. Такимъ образомъ, обѣ враждующія стороны обмѣнивались взаимными любезностями, между тѣмъ какъ одна изъ нихъ старалась скрыть овладѣвшій ею страхъ, а другая подавить свой гнѣвъ.
Онъ всякими способами пытался улизнуть отъ васъ, но это оказалось рѣшительно невозможнымъ. Ему необходимо сказать нѣсколько словъ какому-то носильщику… но мы и шагу не дали ему сдѣлать, отлично зная что онъ стремится предупредить своего пріятеля о томъ что мы за станціи. Наконецъ, онъ сдѣлалъ послѣднее усиліе, попробовавъ сказать намъ правду.
— Извините меня пожалуста, проговорилъ онъ, — но мнѣ необходимо предупредить моего пріятеля объ одномъ непріятномъ для него обстоятельствѣ… если я не успѣю вовремя сдѣлать этого, то можетъ произойти большое несчастіе.
— А нельзя ли узнать имя вашего пріятеля? инквизиторскимъ тономъ спросила надзирательша.
— Я говорю о моемъ другѣ, г. Клейнесѣ, убѣдительно пробасилъ г. Пфейфферъ.
— Ради насъ вы на время могли бы и позабыть о немъ, сказала я.
Только-что я успѣла это выговорить, какъ г. Клейнесъ своею собственною персоной показался на верху лѣстницы и затѣмъ, прыгая чрезъ двѣ ступени заразъ, сталъ поспѣшно спускаться внизъ. Въ глазу у него былъ монокль, а платье на немъ было самое невозможное, красное, синее и желтое въ клѣтку, — онъ несравненно болѣе походилъ на гороховаго шута чѣмъ на опаснаго обольстителя женскихъ сердецъ.
Судя по нашему удачному нападенію на г. Пфейффера, мы надѣялись также легко овладѣть и г. Клейнесомъ. Но онъ увидалъ васъ и тотчасъ же обратился въ бѣгство по тому направленію гдѣ кончается платформа и уже ходятъ поѣзда. «Неужели», съ ужасомъ подумала я, «онъ рѣшился броситься на рельсы и покончить съ собою!» Но мои опасенія мигомъ разсѣялись: г. Клейнесъ обратился къ вамъ лицомъ и, пятясь въ припрыжку назадъ, принялся намъ строить самыя невозможныя гримасы и рожи. Надзирательша потомъ даже увѣряла будто онъ высовывалъ языкъ, но утверждала при этомъ что онъ дразнилъ языкомъ не ее, а меня. Хотя и въ самой вѣжливой формѣ, но я позволила себѣ не согласиться съ нею, тѣмъ болѣе что она могла легко и ошибиться благодаря обманчивости электрическаго освѣщенія и массѣ пассажировъ, съ удивленіемъ смотрѣвшихъ на воинственную пляску г. Клейнеса, а главное все здѣсь описанное произошло съ такою неимовѣрною быстротой что немудрено если ей почудилось то чего вовсе и не было.
Однако ему не выскользнуть изъ вашихъ рукъ, далѣе конца платформы идти ему некуда, развѣ только онъ рѣшилъ броситься подъ колеса локомотива. Мы уже начинали торжествовать, какъ вдругъ г. Клейнесъ повернулъ какую-то желѣзную ручку и исчезъ у насъ изъ глазъ, буквально провалясь сквозь землю, впрочемъ предварительно снявъ шляпу и насмѣшливо раскланявшись съ вами. Не успѣли мы опомниться, какъ его ужь и слѣдъ простылъ: онъ спустился на подъемной машинѣ для багажа въ багажный подвалъ.
— Слава Богу, онъ спасенъ! со вздохомъ облегченія проговорилъ г. Пфейфферъ, когда другъ его словно ртуть проскользнулъ у васъ между пальцами.
— И вы въ состояніи радоваться этому, г. Пфейфферъ! сказала я. — Мнѣ остается только пожалѣть васъ.
Еслибы въ эту самую минуту не подошелъ поѣздъ, съ которымъ должна была пріѣхать Мила, то я думаю надзирательша долго бы еще простояла какъ вкопаная, теряясь въ размышленіяхъ о томъ, какъ г. Клейнесу удалось такъ ловко отъ насъ улизнуть. Конечно, она и понятія не могла имѣть о томъ, какъ часто г. Клейнесъ имѣетъ всякаго рода дѣла по желѣзнымъ дорогамъ и какъ отлично долженъ онъ знать всѣ лазейки на вокзалахъ. Ни мнѣ, ни ей не могла придти въ голову мысль что онъ вдругъ вскочитъ на подъемную машину, такой штуки мы никакъ не могли ожидать… Одно могу сказать: поведенію г. Клейнеса названія нѣтъ, языкъ отказывается служить мнѣ, какъ только вспомню о всѣхъ его гнусныхъ поступкахъ.
Мила путь не свернула себѣ шеи отыскивая глазами клѣтчатое пальто которымъ г. Клейнесъ сбирался очаровать ее, и вдругъ вмѣсто ожидаемаго пшюта увидала насъ. Голова ея мгновенно исчезла въ окнѣ вагона, но это разумѣется ей ни къ чему не послужило, ибо кто разъ открытъ, тому уже невозможно скрыться. Въ концѣ концовъ ей все-таки пришлось выйти изъ вагона и вмѣстѣ съ тѣмъ изъ міра сладкихъ грезъ о романтическомъ шоколатѣ у Мюллера вернуться къ печальной дѣйствительности.
— Славно, дочка! совершенно по-ландбергерски, брякнула надзирательша и крѣпко схватила ее за руку, — теперь пожалуй-ка со мной!
У Милы былъ такой растерянный несчастный видъ что я невольно открыла-было ротъ чтобы сказать ей слово утѣшенія, но надзирательша рѣзко остановила меня.
— Не безпокойтесь, любезнѣйшая фрау Бухгольцъ, сказала она, — я мать и сама сумѣю какъ слѣдуетъ поговорить съ моею дочерью. Придется отослать ее въ какую-нибудь школу въ Швейцарію и чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше. Насколько мнѣ извѣстно, тамъ строго слѣдятъ за нравственностью молодыхъ дѣвицъ, да кстати и городскихъ желѣзныхъ дорогъ тамъ не существуетъ.
— Это разумѣется большое преимущество, замѣтила я.
— И вотъ еще просьба къ вамъ: надѣюсь, я вполнѣ могу положиться на вашу скромность? не правда ли?
— Я буду нѣма, какъ могила.
— Благодарю васъ, прощайте!
Когда онѣ удалились, я хотѣла-было отыскать г. Пфейффера, вопервыхъ, для того чтобъ отвести душу разбранивъ его хорошенько, чтобъ и онъ также далъ слово молчать обо всемъ случившемся, но онъ (по выраженію дяди Фрица) «весь вышелъ», я рѣшительно нигдѣ не могла отыскать его. Вѣроятно изъ опасенія новой встрѣчи со мною онъ сѣлъ въ поѣздъ, но билета у него нѣтъ, и я крѣпко надѣюсь на то что ему не сойдетъ даромъ съ рукъ эта ловкая штука, что его проучатъ за нее какъ слѣдуетъ, потому что хотя Майбахъ и заботится въ высшей степени объ удобствахъ публики, онъ тѣмъ не менѣе строго преслѣдуетъ проступки самихъ желѣзнодорожныхъ чиновниковъ. Не мѣшало бы и г. Клейнесу подумать объ этомъ, онъ также можетъ отвѣтить за свое катанье на подъемной машинѣ для багажа пассажировъ, а вовсе не для удовольствія публики. Я отъ души была бы рада еслибы г. Клейнесъ и г. Пфейфферъ получили должное возмездіе за свои гнусныя продѣлки, все-таки это служило бы доказательствомъ того что желѣзнодорожные законы заботятся объ охраненіи семейнаго спокойствія.
Что касается Милы, то дня два спустя послѣ описаннаго выше происшествія надзирательша говорила мнѣ что они съ мужемъ окончательно рѣшили отправить ее въ Швейцарію: тамъ она будетъ совершенствоваться въ иностранныхъ языкахъ и въ то же время обучаться приличному для молодой дѣвицы обхожденію. Любовь ея къ г. Клейнесу мать съ корнемъ вырвала у нея изъ сердца, представивъ ей его въ самомъ смѣшномъ видѣ, такъ что этотъ лѣтній романтическій эпизодъ можно считать навсегда поконченнымъ. Я со своей стороны вполнѣ сочувствую мысли удалить Милу изъ того мѣста гдѣ за нею ухаживалъ такой безпутный вѣтреникъ, а то кто знаетъ, пожалуй намъ и въ другой разъ пришлось бы вести на него облаву. Затѣмъ пребываніе въ Швейцаріи непремѣнно должно благотворно подѣйствовать на научное образованіе Милы, что для нея весьма кстати, такъ какъ она, несмотря на высокое положеніе своихъ родителей, порядочно-таки поотстала отъ нашей Бетти въ литературѣ, исторіи и разныхъ другихъ наукахъ, по крайней мѣрѣ настолько какъ отъ площади Belle Alliance до Веддинга.
Бетти.
правитьПослѣ Лемановскаго сезона жизнь наша потекла обычнымъ тихимъ и мирнымъ порядкомъ. Мой Карлъ былъ до того заваленъ дѣломъ что даже серіозно началъ пріискивать себѣ компаніона, но компаніона все не было и такимъ образомъ моему бѣдному мужу приходилось одному справляться со всѣми дѣлами. Въ виду этого мы съ Бетти старались какъ можно болѣе услаждать ему жизнь, сознавая что онъ ради насъ такъ работаетъ, трудится и даже часто ночи просиживаетъ за своими счетными книгами. Его главнымъ образомъ заботила мысль о Бетти, онъ желалъ еще при жизни своей устроить и обезпечить будущность дочери. Какъ-то разъ я ему замѣтила что онъ работаетъ черезчуръ усиленно и можетъ даже такимъ образомъ надорваться, а онъ отвѣтилъ мнѣ: «Что объ этомъ толковать! Я не успокоюсь до тѣхъ поръ пока навѣки закрою глаза съ мыслью о томъ что ваша жизнь обезпечена».
— Карлъ, этими словами ты разрываешь мнѣ сердце! На что намъ богатство, когда тебя не будетъ съ нами? Береги свое здоровье и ради Бога не думай о такихъ ужасныхъ вещахъ: мрачныя мысли дѣлаютъ человѣка ипохондрикомъ и лишаютъ его аппетита.
— Да какъ же иначе-то, Вильгельмина? Намъ съ тобою обманывать себя нечего, нельзя же намъ закрывать глаза на то что мы уже начинаемъ стариться.
Бетти разумѣется ничего не знала о такихъ происходившихъ между нами разговорахъ. Она теперь совершенно перемѣнилась, ее просто нельзя было узнать. Она усердно занималась хозяйствомъ и положительно никогда не сидѣла сложа руки. Обыкновенно послѣ обѣда, къ моему крайнему удовольствію, она садилась за свой письменный столъ и занималась литераторствомъ. Стихи однако у нея не ладились, несмотря на то что время отъ времени насъ посѣщалъ г. Лейенфельсъ и подавалъ Бетти мудрые совѣты насчетъ правилъ стихосложенія. Я со своей стороны сидя за рабочимъ столикомъ, также принимала нѣкоторое участіе въ этихъ научныхъ бесѣдахъ, потому что — какъ знать? — могутъ и стихи на что-нибудь пригодиться.
Но уроки стихосложенія вещь далеко нелегкая. Сперва Бетти должна была написать нѣсколько словъ въ родѣ стѣна, червякъ, жемчугъ, цвѣтокъ и затѣмъ подбирать къ нимъ невозможно большее количество риѳмъ. Этимъ дѣломъ, впрочемъ, мы занимались всѣ вмѣстѣ, и когда весь запасъ риѳмъ у насъ истощался, то уже изъ найденныхъ и записанныхъ Бетти слагала стихи. Стихи у нея выходили очень плохи, въ нѣкоторыхъ часто даже и вовсе никакого смысла не было. Но г. Лейенфельсъ утверждалъ что это пустяки, что на это слѣдуетъ смотрѣть не иначе какъ на упражненія въ риѳмѣ, а риѳмой стихотворцу слѣдуетъ владѣть вполнѣ свободно, иначе онъ никогда не будетъ въ состояніи писать хорошихъ стиховъ. Даже такъ-называемые классики (г. Лейенфельсъ положительно имѣлъ противъ нихъ зубъ) и тѣ весьма плохо владѣли риѳмой и потому часто воровали риѳмы, а порою и списывали цѣлыя мѣста не только другъ у друга, но даже и у древнегреческихъ поэтовъ.
— Вы ошибаетесь, или можетъ-быть подразумеваете кого другаго, сказала я, — но человѣкъ такой высокой души какъ Шиллеръ, никогда бы не рѣшился воспользоваться чужою собственностію! Нѣтъ, для такихъ поступковъ онъ былъ слишкомъ прямъ, прямодушенъ и простъ!
— Это Шиллеръ-то! презрительно проговорилъ г. Лейенфельсъ. — Не такъ простъ какъ вы думаете: погребъ у него всегда бывалъ биткомъ набитъ всякими дорогими заморскими винами…
— Такъ что же такое? онъ зарабатывалъ на то деньги своимъ собственнымъ трудомъ.
— Неправда ли, своими несчастными жалкими риѳмами?
— Не всякій однако умѣетъ писать такія несчастныя жалкія риѳмы… А что до списыванія, такъ я никогда не повѣрю чтобы Шиллеръ занимался этимъ.
Вмѣсто отвѣта г. Лейенфельсъ взялъ съ полки томъ сочиненій Шекспира и томъ сочиненій Шиллера и затѣмъ принялся сличать въ нихъ мѣста несомнѣнно указывавшія на то что Шиллеръ списывалъ у Шекспира. Такъ напримѣръ, въ Гамлетѣ говорится: «Прощайте!» и въ Коварствѣ и любви также: «Прощайте!» Въ Гамлетѣ говорится: «Вотъ шествуетъ король»! точно также и въ Орлеанской Дѣвѣ «вотъ шествуетъ король»! Офелія говоритъ «ахъ!» и Луиза Миллеръ точно также говоритъ «ахъ!» и т. д. и т. д. до безконечности.
— Ты видишь? обратилась ко мнѣ Бетти, помогавшая г. Лейенфельсу подыскивать одинаковыя мѣста у обоихъ поэтовъ. — Еслибы Шиллеръ вздумалъ на экзаменахъ выкидывать подобныя штуки, то онъ провалился бы безо всякаго сомнѣнія.
— И это наши классики! горестно воскликнула я. — Кому же послѣ того можно вѣрить? Все, все на свѣтѣ ложно!
— Да, вотъ такъ-то и разбиваются ваши прославленные герои! сказалъ г. Лейенфельсъ. — Мы, молодые ученые, смотримъ на нихъ строже чѣмъ вы. Мы до тонкости изучили всѣ хваленыя произведенія вашихъ классиковъ, мы знаемъ имъ цѣну.
Я совершенно опѣшила послѣ сдѣланнаго открытія, потому что, говоря откровенно, я отъ души любила Шиллера, онъ былъ моему сердцу милѣе всѣхъ прочихъ поэтовъ въ мірѣ.
— Неужели и свою Пѣснь о Колоколѣ онъ также укралъ гдѣ-нибудь? спросила я.
— Вопросъ этотъ у васъ еще не рѣшенъ окончательно, отвѣтилъ мнѣ г. Лейенфельсъ.
— По крайней мѣрѣ это представляетъ хоть нѣкотораго рода утѣшеніе, вздохнула я. — Я почти наизусть знаю это стихотвореніе, и мнѣ было бы обидно хранить въ своей памяти ворованное.
— Пора однако покончить съ этимъ чрезмѣрнымъ поклоненіемъ, опять сказалъ г. Лейевфельсъ. — Скажите, почему публика признаетъ только нашихъ старыхъ поэтовъ и совершенно игнорируетъ поэтовъ новѣйшей школы? Вѣдь въ книжныхъ лавкахъ на расхватъ раскупаются произведенія старыхъ поэтовъ, между тѣмъ какъ нашихъ новыхъ стиховъ хоть вовсе не печатай. Нѣтъ, въ Нѣмецкомъ народѣ нѣтъ ни вкуса, ни пониманія истинной поэзіи.
— Не слишкомъ огорчайтесь этимъ! попыталась я сколько-нибудь его утѣшить. — Будемъ надѣяться что послѣ вашей смерти и вамъ будетъ оказано точно такое же поклоненіе.
Онъ бросился въ кресло, запустилъ всю десятерню въ свои бѣлокурые волосы и жалобно простоналъ:
— Нѣтъ я чувствую что въ этотъ неблагодарный міръ я явился слишкомъ рано, мнѣ слѣдовало родиться столѣтіемъ позже!
Потомъ вдругъ прибавилъ съ какою-то горькою усмѣшкой:
— Ахъ, лучше бы мнѣ завести полпивную!…
— Да кто же мѣшаетъ вамъ это сдѣлать, особенно если народъ такъ упорствуетъ въ своей закоснѣлости… Да и кромѣ того мнѣ кажется что Нѣмцы понимаютъ несравненно болѣе въ пивѣ чѣмъ въ поэзіи. Поставьте-ка предъ Нѣмцемъ кружку хорошаго пива и въ то же время положите предъ нимъ книгу съ самыми лучшими стихотвореніями, и вы увидите за что онъ ухватится прежде.
— Нѣмецкій народъ не стоитъ того чтобы для него писать стихи. По моему мнѣнію, пусть его все болѣе и болѣе грязнетъ въ безднѣ собственной пошлости… Я порву струны моей лиры, и пусть Нѣмцы гибнутъ въ полномъ невѣдѣніи прекраснаго!
— Какая жестокость! воскликнула я. — Попытайтесь сперва добрымъ словомъ вернуть ихъ на путь истины, такъ нѣкогда поступалъ Авраамъ съ жителями Содома и Гоморры прежде чѣмъ Господь ниспослалъ на нихъ сѣрный и огненный дождь.
— Съ чего же начать, когда никто мнѣ не внемлетъ? съ горечью воскликнулъ онъ. — Мои стихи бросались въ корзинку вмѣстѣ съ ненужными бумажонками и… о позоръ!… осмѣивались въ почтовомъ ящикѣ журналовъ.
Мнѣ становилось жалко этого бѣднаго малаго.
— Но неужели все что пишется необходимо писать въ риѳмахъ? опять начала я, стараясь чѣмъ-нибудь утѣшить и успокоить непризнаннаго поэта. На вкусъ, на цвѣтъ товарища нѣтъ, есть люди которые терпѣть не могутъ луку и даже не выносятъ его запаха и есть люди которые до страсти любятъ лукъ, ѣдятъ его зеленымъ и въ луковицахъ и считаютъ запахъ лука за одинъ изъ пріятнѣйшихъ ароматовъ. Такъ точно и относительно поэзіи: есть люди которые ее любятъ до безумія, и есть люди которые даже и въ руки никогда не берутъ книгъ со стихами. Откровенно говоря, я также болѣе люблю произведенія написанныя въ прозѣ; вѣдь люди весьма рѣдко говорятъ стихами, это случается съ ними только тогда когда они бредятъ и въ такихъ случаяхъ чаще всего приходится имъ пускать кровь или класть на голову холодные компрессы. Попробуйте-ка вмѣсто стиховъ написать какое-нибудь толковое произведеніе въ прозѣ, и безо всякаго сомнѣнія оно понравится читателямъ.
— Писать прозу, жалкую прозу! воскликнулъ онъ.
— У моей дочери также болѣе таланта писать прозой нежели стихами. Не правда ли, Бетти?
— Да, до сихъ поръ стихи мнѣ какъ-то вовсе не удавались, подтвердила она.
— Прочти-ка г. Лейенфельсу маленькій разказецъ что ты написала намедни.
— Это слишкомъ ничтожная вещица, мнѣ право совѣстно… замялась она.
— Пожалуста, прочтите! попросилъ ее и г. Лейенфельсъ. — Я вѣдь не считаю прозу уже вовсе никуда негодною.
«Онъ еще сдастся на мои увѣщанія», подумала я.
Бетти отправилась за своимъ разказомъ, который она поднесла въ день Рождества своему отцу. Разказъ этотъ намъ обоимъ чрезвычайно понравился, тѣмъ болѣе что она сама выдумала его, и только деревцо о которомъ идетъ рѣчь, она видѣла въ магазинѣ. А что касается дѣйствующихъ лицъ ея разказа, отца, матери и дѣтей, то всѣ они ей совершенно незнакомы, она просто сама придумала ихъ. Мнѣ было очень любопытно услыхать мнѣніе г. Ѳедора Лейенфельса о произведеніи моей дочери.
Бетти казалась смущенною и начала чтеніе, страшно запинаясь на каждомъ словѣ.
«Патентованная елка», прочла она заглавіе.
— Да это сущая нелѣпость! воскликнулъ г. Лейенфельсъ.
— Вовсе нѣтъ! возразила я ему, — у насъ есть патентованныя елки, а то что есть нельзя называть нелѣпостью. Будьте такъ добры не прерывайте чтенія, а то я пожалуй могу разсердиться.
Бетти продолжала:
"Ее привезли изъ Америки, бережно упакованную въ ящикѣ. Всѣ отдѣльныя части ея были какъ слѣдуетъ подъ нумерами, а когда ихъ складывали всѣ вмѣстѣ, то патентованная елка прямо и твердо стояла на своей подставкѣ. Стволъ этой елки былъ очень похожъ на настоящій еловый стволъ, съ тою только разницей что онъ былъ поровнѣе и поглянцовитѣе обыкновеннаго ствола, потому что былъ покрытъ чудеснымъ патентованнымъ лакомъ. Вѣтви патентованной елки были распредѣлены равномѣрнѣе чѣмъ это бываетъ у бѣдныхъ лѣсныхъ елокъ, онѣ были изящны, стройны, красивы и всѣ до одной сдѣланы по одному и тому же образцу. Вмѣсто колючихъ иглъ онѣ были оклеены мягкою нѣжною синелью, которую красильщикъ выкрасилъ въ самый лучшій, въ самый яркій зеленый цвѣтъ. Во всемъ мірѣ нельзя было найти другаго такого зеленаго дерева. У каждой вѣточки были свои подсвѣчники и крючки для конфетъ, серебряныхъ яблокъ и золотыхъ орѣховъ. Самые орѣхи и яблоки были сдѣланы изъ патентовавшаго металла: ѣстъ ихъ разумѣется было нельзя, но за то и на другое Рождество ихъ снова можно было повѣсить на елку. Самая подставка елки, также патентованная, была металлическая, никеллированная, съ надписью о томъ что вся елка патентованная. Кромѣ того, въ подставкѣ заключался секретъ, онъ открывался только въ самый сочельникъ и также былъ патентованный. Патентованвѣе этой елки невозможно было пріобрѣсти.
"Но вотъ наступилъ наконецъ и сочельникъ.
"Дѣти съ замираніемъ сердца ожидали минуты когда отворятся двери комнаты гдѣ стояла елка, а родители собирали и устанавливали купленное ими хитроумное изобрѣтеніе Американцевъ. При выборѣ подарковъ для дѣтей родителями руководило чувство любви, они старались каждому ребенку подарить именно то что могло доставить ему наибольшее удовольствіе. Нѣкоторыя вещицы были положены такъ чтобъ ихъ нельзя было замѣтить сразу, это дѣлалось для того чтобы дѣтямъ были еще новые сюрпризы послѣ того какъ они нѣсколько успокоятся послѣ перваго радостнаго волненія. Елка гордо стояла посрединѣ стола, а вокругъ были разложены всѣ подарки и сюрпризы для дѣтей.
"Родители еще разъ испытующимъ окомъ окинули патентованную елку, заранѣе радуясь тому какъ радостно забьются дѣтскія сердечки при видѣ такого великолѣпія.
" — Все готово, сказала мать, а между тѣмъ мнѣ кажется будто бы чего-то не достаетъ, но чего именно, я никакъ не могу догадаться.
" — Не достаетъ яркаго сіянія огней, сказалъ отецъ. — Давай зажжемъ свѣчки! только ихъ блескъ и можетъ придать елкѣ полную прелесть.
"На патентованной елкѣ зажгли свѣчки, и двери отворились. Дѣти остановились на порогѣ ослѣпленныя яркимъ свѣтомъ огней. Ихъ подвели къ елкѣ и каждому указали на предназначенный для него подарокъ и дѣти запрыгали отъ восторга. Радость была полная: и дѣти, и родители были безконечно счастливы.
" — А разсмотрѣли ли вы какъ слѣдуетъ елку? немного погода спросилъ отецъ.
" — Да развѣ это настоящая елка? спросилъ одинъ изъ мальчиковъ.
" — Нѣтъ, но она несравненно прекраснѣе настоящей. Вниманіе! елка эта волшебная.
"И съ этими словами отецъ надавилъ маленькую пуговку на подставкѣ елки. Дерево начало медленно вращаться и въ то же время скрытый въ подставкѣ органчикъ заигралъ веселый танецъ. Вотъ какой секретъ заключася въ патентованной подставкѣ.
"Дѣти еще никогда не видывали елки которая бы вращалась сама собою, да еще при этомъ играла бы хорошенькую веселенькую піеску.
" --Нравится ли вамъ елка? спросилъ отецъ и снова завелъ музыку.
"Дѣти молчали.
" — А эта елка также разказывала зайчику въ лѣсу разныя исторіи какъ написано у меня въ сказкахъ? наконецъ проговорилъ одинъ изъ мальчиковъ.
" — Нѣтъ, улыбнулся отецъ, — елка эта не сказочная! Ее выдумалъ и сдѣлалъ одинъ умный человѣкъ въ Америкѣ.
" — Отъ нея вовсе не пахнетъ Рождествомъ, сказала дѣвочка.
" — Теперь я знаю чего мнѣ не доставало! шепнула мать отцу. — Отъ этой елки не пахнетъ смолой какъ отъ нашихъ лѣсныхъ елокъ, ей не достаетъ лѣснаго аромата.
"Трудно рѣшить, замѣтила ли елка что ее начинали порицать, но какъ разъ въ эту самую минуту раздался легкій трескъ, она заиграла новую еще болѣе веселую піеску и принялась еще быстрѣе вертѣться на своей патентованной подставкѣ. Можно было подумать что она желала выказать предъ зрителями всѣ свои преимущества. Но это только казалось такъ, потому что и новая піеска и болѣе быстрое движеніе елки также въ свою очередь были патентованныя.
"Между тѣмъ мать вышла изъ комнаты и затѣмъ скоро вернулась. Она принесла съ собой маленькую настоящую елочку, послѣднюю, которая оставалась на рукахъ у уличнаго разнощика, потому что никто не хотѣлъ купить ее; она была слишкомъ мала и ничтожна. Мать сняла съ патентованной елки нѣсколько свѣчекъ, блестящихъ украшеній, конфетъ, и все это прикрѣпила къ тоненькимъ вѣточкамъ принесенной ею елки. Затѣмъ елочку поставили на столикъ, покрытый бѣлою салфеткой и зажгли на ней свѣчки.
" — Вотъ это настоящее Рождество! съ восторгомъ закричали дѣти.
"Но вотъ догорѣла одна изъ свѣчекъ и подожгла иглы елочки, поднялась легкая струйка дыма и въ комнатѣ распространился смолистый запахъ съ примѣсью воска. «Да, это настоящее Рождество», какъ будто говорилъ дымокъ.
"Патентованная елка стояла тихо и смирно, потому что ее больше не заводили, а маленькая лѣсная елочка наполняла своимъ свѣжимъ благоуханіемъ всю комнату.
"Когда на праздникахъ пріѣзжали гости, имъ показывали патентованную елку и заставляли ее продѣлывать передъ ними всѣ ея патентованныя штуки. Всѣ приходили отъ нея въ восторгъ, а такъ какъ сочельникъ у же миновалъ, то и не замѣчали того что ей не доставало самаго главнаго, что она была лишена способности будить воспоминанія о прежнихъ давно минувшихъ Рождественскихъ елкахъ и о зеленыхъ лѣсахъ, которые дремлютъ подъ снѣговымъ покровомъ въ ожиданіи радостнаго появленія весны.
"Затѣмъ патентованную елку разобрали на нумерованныя части, каждую отдѣльную часть аккуратно завернули въ хлопчатую бумагу и потомъ бережно уложили все въ ящикъ, который поставили на чердакъ. Сомнѣваюсь однако чтобъ и въ нынѣшнемъ году снова собрали, зажгли и завели патентованную елку, такъ какъ до меня дошли слухи будто заказана настоящая красивая, большая, чуть не до потолка, елка; ее сбираются убрать настоящими яблоками и орѣхами, а золотить ихъ думаютъ въ то время какъ дѣти будутъ спать.
«Все это не предвѣщаетъ ничего хорошаго патентованной елкѣ».
Бетти замолкла и смущенно потупилась, какъ будто совершила поступокъ котораго нельзя не стыдиться.
Чтеніе Бетти доставило мнѣ большое удовольствіе несмотря на то что я чуть ли не наизусть знала этотъ разказъ. Я молчала въ тревожномъ ожиданіи того что скажетъ г. Лейенфельсъ.
Но онъ безмолвствовалъ.
— Ну! нетерпѣливо крикнула я ему.
Лейенфельсъ сверкнулъ глазами.
— И это все? спросилъ онъ.
— Все.
— Какъ можно описывать такія будничныя вещи? брезгливо проговорилъ онъ.
— Но разказъ написанъ очень мило, замѣтила я. — Или можетъ-быть вы находите въ немъ какіе-нибудь недостатки?
— Въ немъ рѣшительно нѣтъ никакого содержанія! воскликнулъ онъ. — Ни приступа, ни завязки, ни законченности, а главное, ровно никакой поэзіи! Гдѣ же Рождественскій ангелъ съ поэтическими бѣлоснѣжными крылами? гдѣ Рождественскій радостно-праздничный трезвонъ колоколовъ? гдѣ вѣра, надежда, любовь? А что всего хуже, всего ужаснѣе, всего непростительнѣе, подражаніе Андерсену и другимъ подобнымъ ему писателямъ бросается прямо въ глаза. Это почти что воровство! Бросьте, бросьте писать, фрейленъ! Талантъ въ васъ есть, но полное отсутствіе творчества.
При этомъ неистовомъ потокѣ обвиненій Лейенфельса мнѣ казалось будто въ меня со всѣхъ сторонъ бросаютъ грязью, а бѣдная моя Бетти сидѣла точно къ смерти приговоренная: вѣдь онъ былъ правъ, въ ея разказѣ не было ничего изъ того что искалъ въ немъ Лейенфельсъ. Въ эту минуту даже и я какъ-то не понимала, какъ это разказъ Бетти могъ доставлять мнѣ удовольствіе, какъ могъ думать мой Карлъ что Бетти несмотря на свою скрытность обладаетъ высокими умственными дарованіями и какъ могла я заблуждаться настолько, чтобы вообразить себѣ будто Бетти, которой не дались ни музыка, ни живопись, ни педагогика, можетъ сдѣлаться писательницей и даже современемъ достигнуть на этомъ поприщѣ славы. Всѣ эти открытія для меня были ударомъ ножа прямо въ сердце.
Бетти все продолжала молчать, потому что она вообще отъ природы неразговорчива. Наконецъ, мнѣ пришлось самой сказать что-нибудь, чтобы прервать это тягостное для насъ обѣихъ молчаніе.
— О чемъ ни говори, что ни прочти, все не по васъ, г. Лейенфельсъ, начала я, — нельзя ли попросить васъ указать вамъ какое-нибудь истинно-поэтическое произведеніе литературы и тогда можетъ-быть мы поймемъ разницу между прекраснымъ и плохимъ.
— Ничего нѣтъ легче какъ исполнить это. — Два мои стихотворенія напечатаны въ Эоловой Арфѣ, издатель этого журнала, Гувольдъ Мюллеръ изъ Гафеля, лично просилъ меня сдѣлаться членомъ кружка нѣмецкихъ поэтовъ. Теперь я членъ этого кругкка. Мое послѣднее стихотвореніе удостоено преміи. Чего же вамъ болѣе?
— О разумѣется, вполнѣ достаточно!
— Я сочинилъ это стихотвореніе въ Зимнемъ Саду во время праздника прессы. Истинный геній не связанъ ни мѣстомъ, ни временемъ. Слушайте, я сейчасъ продекламирую вамъ это стихотвореніе.
Онъ прислонился спиной къ печкѣ, поправилъ рукавчики, взъерошилъ бѣлокурые волосы, принялъ вдохновенный видъ и затѣмъ началъ декламировать:
Прекрасная пальма на сѣверѣ дикомъ
Въ теплицѣ печальной стоитъ,
И дремлетъ, качая поблекшіе листья,
И въ даль неутѣшно глядитъ.
И снится ей сонъ что на югѣ далекомъ
Стоитъ на вершинѣ сосна,
Одна и грустна на утесѣ горючемъ ъ
Тоскуетъ и вянетъ она!
— Послушайте! воскликнула я, когда онъ съ большимъ паѳосомъ окончилъ свою декламацію, — послушайте, я не нахожу ничего особеннаго въ этомъ стихотвореніи, да и кромѣ того оно вовсе не ново.
— Не ново?! какъ, вы не находите новою мою импровизацію сочиненную мною въ тотъ достопамятный для насъ вечеръ?!
— Да право же такъ! Помнишь, Бетти, стихотвореніе подъ заглавіемъ Сосна? не правда ли, оно необыкновенно похоже на то что намъ сейчасъ продекламировалъ г. Лейенфельсъ?
— Ни малѣйшаго сходства! обиженно закричалъ онъ. — Въ жалкомъ отрывкѣ, о которомъ вы говорите, на сѣверѣ стоитъ сосна, а у меня пальма, развѣ это то же самое? Просто смѣшно! Кто ничего не понимаетъ, тотъ не долженъ позволять себѣ высказывать своихъ нелѣпыхъ сужденій.
Во мнѣ такъ и вскипѣла кровь.
— Вы говорите о моей Бетти, будто она заимствовала свой разказъ изъ чужихъ произведеній, а сами вы прямо списали чужое стихотвореніе! А еще смѣете разсуждать о талантѣ, творчествѣ и ужь не знаю о чемъ тамъ еще! Такое поведеніе въ моемъ домѣ мнѣ вовсе не нравится и если вы желаете сдѣлать мнѣ удовольствіе, господинъ Вихманъ-Лейенфельсъ, то сдѣлайте одолженіе посмотрите не укралъ ли кто съ вѣшалки вашего пальто? Если же оно цѣло, то будьте любезны вынести его на свѣжій воздухъ чтобъ его не подточила моль. Я не спущу тому кто осмѣлится обижать и оскорблять мою Бетти. Честь имѣю кланяться! А затѣмъ, полагаю, намъ слѣдуетъ навсегда покончить со стихосложеніемъ.
Онъ отвѣчалъ мнѣ что уже давно привыкъ къ тому что его никто не понимаетъ, какъ напримѣръ и въ этомъ домѣ, и затѣмъ заключилъ свою рѣчь слѣдующими словами:
— Пусть себѣ бранятъ мои стихи, я сумѣю показать себя людямъ. Пусть неуважающіе меня какъ поэта страшатся меня какъ критика. Теперь я наконецъ понялъ свое истинное призваніе, и этимъ, фрау Бухгольцъ, я всецѣло обязанъ вамъ!
Онъ поклонился и гордо вышелъ изъ комнаты.
Какъ дядя Фрицъ былъ правъ: еслибы слова фиглярь не существовало, то его слѣдовало бы изобрѣсти для этого пошлаго паяца. И такого-то урода навязалъ мнѣ на шею Dr. Штинде! Ну, постой же, другъ любезный, и тебѣ также это даромъ съ рукъ не сойдетъ!
Слѣдствіемъ всего случившагося было то что у Бетти пропала всякая охота къ писательству, а литература обогатилась еще однимъ новымъ критикомъ. Хоть прямо зла я ему не желаю, но все же не прочь отъ того чтобъ ему приключилась какая-нибудь пакость. Не сунься онъ со своими наставленіями и разглагольствованіями, Бетти попрежнему продолжала бы заниматься писательствомъ, а за работой некогда думать о неудавшейся любви; у нея нашлось бы занятіе у себя дома и потому не зачѣмъ было бы искать развлеченій внѣ его по театрамъ и концертамъ, гдѣ обыкновенно мы бываемъ очень рѣдко, такъ какъ у васъ нѣтъ лишнихъ денегъ чтобы бросать ихъ на вѣтеръ. Для насъ просто событіе быть въ Лоэнгринѣ, драматическомъ театрѣ или у Вальпера, а въ опереткѣ мы и вовсе не бываемъ.
И вотъ все опять у насъ пошло по старому. Къ довершенію, несчастія и надзирательшина Мила уже уѣхала изъ Берлина. Дни у насъ тянулись однообразно, грустно и уныло. Помочь этому было невозможно, и потому вамъ не оставалось ничего другаго какъ смиренно покориться своей горькой участи. Бетти выносила горе на своихъ юныхъ, я на своихъ старыхъ плечахъ, а кому изъ насъ было тяжеле — сказать бы не сумѣли.
Кромѣ всего этого, меня сильно еще смущали таинственные намеки г. Макса въ разговорѣ со мною во время гонки. Не знаю чего бы я только не дала чтобы доподлинно узнать въ чемъ дѣло, но развѣ потокъ жизни человѣческой прозраченъ какъ хрусталь? О нѣтъ, чаще всего потокъ этотъ совершенно мутенъ и въ волнахъ его ничего не видно.
Но вотъ наконецъ настало время полнаго разъясненія загадки. Я получила отъ г. Макса письмо, въ которомъ онъ просилъ меня назначить ему свиданіе, я назначила ближайшую пятницу, такъ какъ Бетти въ этотъ день должна была идти къ Кулеке. Я приняла его у себя въ гостиной ровно въ шесть часовъ вечера.
— Только пожалуста безъ длинныхъ предисловій! сказала я и затѣмъ, замѣтивъ его смущенный видъ, предложила ему выпить рюмку портвейна. — Пожалуста, говорите откровенно, безо всякаго стѣсненія, я приготовилась ко всему, даже и къ самому худшему.
— Я съ добрыми вѣстями, отвѣтилъ онъ.
— Ну, такъ выкладывайте же ихъ какъ можно скорѣе!
— Какъ адвокату моего друга, можетъ-быть, мнѣ придется нѣсколько распространиться….
— Какъ знаете! Но сдѣлайте одолженіе, подкрѣпитесь прежде всего рюмкой вина….
Онъ едва прикоснулся губами къ краямъ рюмки и затѣмъ сказалъ:
— Вы имѣли случай видѣть каковъ мой другъ.
— Да, и также обмануться въ немъ. Я никогда не забуду, какъ онъ въ порывѣ юношескаго великодушія мужественно рисковалъ своею жизнью для спасенія утопавшаго мальчика! Въ то время я восхищалась его отвагой и готовностью жертвовать своею жизнью, а при болѣе близкомъ знакомствѣ онъ окончательно побѣдилъ мое сердце. Къ сожалѣнію, онъ побѣдилъ и другое, юное сердце, вотъ въ этомъ-то и вся бѣда. И онъ зналъ это, точно такъ же какъ и вы знали это… и что же? Онъ зажегъ горячее пламя любви въ неопытномъ дѣвичьемъ сердцѣ, побѣда была полная, онъ торжествовалъ и вдругъ нежданно-негаданно исчезъ безслѣдно. Съ его стороны это было дурно, и теперь я не могу смотрѣть на его поступокъ иначе.
— Я могу оправдать его въ вашихъ глазахъ, съ живостью сказалъ г. Максъ.
— И вы думаете я вамъ повѣрю?
— Вы не можете мнѣ не вѣрить, вы должны вѣрить мнѣ, его другу.
— Скажи мнѣ съ кѣмъ ты бываешь и я скажу тебѣ каковъ ты самъ, съ недовѣріемъ замѣтила я.
Онъ досадливо закусилъ губу и повелъ на меня какимъ-то мрачнымъ взглядомъ.
— Вы клевещете на него! противъ воли вырвалось у г. Макса. — Вѣдь я знаю его со школьной скамьи. Крѣпкій и сильный, онъ покровительствовалъ мнѣ слабому и немощному ребенку, онъ защищалъ меня отъ нападеній товарищей; онъ же заботился обо мнѣ когда я сталъ сиротою: ему я обязанъ тѣмъ чѣмъ я сдѣлался. Трудно найти человѣка благороднѣе его. Все что близко ему, также дорого и мнѣ. Какою радостью забилось мое сердце, когда онъ повѣрилъ мнѣ свою тайну, когда онъ сказалъ мнѣ что нашелъ счастье всей своей жизни! Только одинъ я и знаю, какъ мучился онъ тѣмъ что временно былъ принужденъ отказаться отъ своего счастія….
— Былъ принужденъ?
Максъ помолчалъ съ минуту и затѣмъ тихо продолжалъ:
— Всего нѣсколько лѣтъ, какъ оба мы пріѣхали въ Берлинъ. Всю недѣлю мы обыкновенно усердно работали, а по воскресеньямъ предавались разнаго рода развлеченіямъ, въ которыхъ нѣтъ недостатка какъ въ самомъ Берлинѣ, такъ и въ его окрестностяхъ. Неужели вы станете порицать молодыхъ людей за то что они не отказываются отъ развлеченій и удовольствій которыя имъ представляются?
— Почему же не развлекаться молодымъ людямъ, лишь бы они не искали себѣ развлеченій такими низкими путями какъ г. Клейнесъ.
— Я васъ не понимаю.
— Онъ принимаетъ у себя разныхъ кузинъ которыя никогда и не думали быть его кузинами.
Г. Максъ тоскливо опустилъ глаза.
— Да говорите же! въ тревогѣ воскликнула я.
— Онъ увидалъ ее у Трептова и тамъ танцовалъ съ нею…
— Съ кѣмъ это съ нею? кто это она?
— Его погибель, та женщина которая доставила ему столько горя…
— Теперь я знаю вполнѣ достаточно, больше вамъ нечего говорить мнѣ.
— Нѣтъ, нѣтъ! воскликнулъ онъ, — вы должны до конца выслушать меня. Когда мы въ тотъ вечеръ вернулись изъ Тегеля, другъ мой сказалъ мнѣ: «Максъ, теперь все кончено съ прошлымъ»…
— Сказать-то это онъ сказалъ, да ничего подобнаго какъ видно не сдѣлалъ.
— Онъ пытался отдѣлаться отъ нея, но она ни за что не хотѣла выпустить его изъ своихъ рукъ. Она грозила явиться къ нему на помолвку и потребовать чтобъ онъ взялъ свое слово назадъ.
— Развѣ она имѣла на него какія-нибудь права?
— Нѣтъ. Онъ посмѣялся надъ ея угрозой, а она поклялась устроить ему самый ужаснѣйшій скандалъ, будь то хоть даже въ самой церкви во время его бракосочетанія. Она явится туда и станетъ утверждать что онъ обѣщалъ ей жениться на ней… а кто бы могъ доказать противное. Онъ спросилъ ее: неужели она рѣшится на вѣки сдѣлать его несчастнымъ, а она въ отвѣтъ сказала ему что сама принадлежитъ къ почтенному семейству и ни за что въ мірѣ не уступитъ его другой женщинѣ; въ порывѣ же гнѣва и ненависти она способна на все и ему слѣдуетъ принять это къ свѣдѣнію. Въ виду всего этого ему пришлось избѣгать встрѣчи съ дѣвушкой которую онъ горячо любилъ, онъ боялся что съ языка его сорвутся слова которыхъ онъ не долженъ былъ говорить ей изъ опасенія подвергнуть ее какимъ-либо непріятностямъ со стороны той особы. Такимъ образомъ, ему не оставалось ничего другаго какъ покинуть Берлинъ…
— Но прежде повеселиться сколько возможно! Неужели у васъ хватитъ духу увѣрять меня что Боккъ такое мѣсто куда отправляются искать себѣ утѣшенія люди съ разбитымъ сердцемъ?
Онъ удивленно вскинулъ на меня глазами.
— Да, разумѣется! Я сама видѣла его въ Боккѣ и могу сказать въ довольно странномъ обществѣ. Какъ ни было кратко это мгновеніе, у меня все-таки хватило времени разсмотрѣть съ кѣмъ онъ былъ.
— Я могу объяснить вамъ также и это обстоятельство. Дѣло въ томъ что было необходимо сбить съ толку эту непріятную особу, отвести ей глаза… онъ отправился въ Боккъ, и съ этого времени она дѣйствительно перестала выслѣживать его, шпіонить за нимъ.
— О Берлинъ, Берлинъ! до чего ты доводишь людей! чего только ты съ ними не дѣлаешь!… И такія-то извѣстія вы называете добрыми вѣстями?! Покорно благодарю!
— Разумѣется, спокойно отвѣчалъ Максъ. — Препятствіе державшее моего друга вдали отъ Берлина устранено; особа съ которою мой другъ тапцовалъ у Трептова третьяго дня вышла замужъ за одного весьма состоятельнаго ремесленника, и вотъ Феликсъ поручилъ мнѣ сообщить всѣ эти обстоятельства вамъ чтобы вы его не судили слишкомъ строго.
Я молчала. Развѣ я была въ силахъ найти ему извиненіе во всѣхъ его проступкахъ? Нѣтъ, разумѣется, нѣтъ! Но въ то же время я сознавала и то что относительно насъ онъ былъ правъ. Онъ отнюдь не старался втереться къ намъ въ домъ, напротивъ, я вѣчно сама зазывала его къ намъ; Бетти онъ никогда не говорилъ ни одного слова любви, ни ей не давалъ, ни самъ съ нея не бралъ никакого обѣщанія. И Феликсъ, и Бетти оба молчали, но въ сердцѣ каждаго тихо и тайно возникли надежды на счастіе и затѣмъ тихо и тайно поблекли, увяли, погубленныя легкомысліемъ берлинскихъ праздничныхъ увеселеній…
— Неужели же вы считаете его настолько виновнымъ что не находите для него ни одного слова прощенія? спросилъ г. Максъ.
— Что ему въ моемъ прощеніи? печально отвѣтила я.
— Все! Онъ осмѣлился бы тогда надѣяться снова сблизиться съ вашимъ семействомъ.
— Слишкомъ поздно! Бетти отказалась это всякихъ надеждъ. Погибшее чувство воскреснуть не можетъ.
Г. Максъ вскочилъ.
— Я не могу написать ему этого! горячо воскликнулъ онъ. — Феликсъ ждетъ отъ меня добрыхъ вѣстей. Мнѣ необходимо получить отъ васъ болѣе утѣшительный отвѣтъ.
Онъ говорилъ за своего друга такъ горячо и убѣдительно что я не могла не тронуться его рѣчами.
— Одна я не могу ничего рѣшить, я должна посовѣтоваться съ другими.
Я позвонила и послала Дорису въ контору попросить ко мнѣ моего Карла. Онъ тотчасъ ввился на мой зовъ и, увидавъ г. Макса, дружелюбно поздоровался съ нимъ.
— Ну какъ дѣла, молодой другъ? спросилъ онъ.
— Свадьба состоялась третьяго дня! было ему отвѣтомъ.
— Что такое? изумленно воскликнула я. — Ты, какъ я вижу, посвященъ во всѣ ихъ тайны!
— Предъ своимъ отъѣздомъ г. Феликсъ Шмидтъ объяснилъ мнѣ что именно заставляетъ его бѣжать изъ Берлина, и я вполнѣ одобрилъ принятое имъ рѣшеніе.
— И мнѣ… мнѣ ты ни слова не сообщилъ объ этомъ, Карлъ, я нахожу это…
— Вильгельмина, перебилъ онъ меня, — сдѣлай одолженіе, взгляни на свой портретъ и постарайся успокоиться. Зачѣмъ бы мнѣ было понапрасну тревожить тебя? Я и самъ до нѣкоторой степени сомнѣвался въ благополучномъ исходѣ этого дѣла и потому считалъ за лучшее не поднимать этого тяжелаго вопроса. Теперь же важно знать, забыла Бетти Феликса или попрежнему думаетъ о немъ.
— Повидимому она о немъ даже и не вспоминаетъ.
— Можетъ-быть только повидимому? подхватилъ г. Максъ.
— Я готова осторожно разспросить ее, во къ чему же это поведетъ? Когда ей будетъ все извѣстно, она навѣрное сама отшатнется отъ г. Феликса. Она очень самолюбива.
— Современемъ самъ Феликсъ признается ей во всемъ, мы же не имѣемъ никакого права злоупотреблять его довѣріемъ. Онъ искренно раскаялся въ своемъ сумасбродствѣ и давнымъ-давно искупилъ свой проступокъ тѣмъ что такъ долго и сильно страдалъ. Неужели ты станешь доносить на него? Пусть тотъ кто не знаетъ за собой никакой вины первый броситъ въ него камень!
— Надѣюсь, Карлъ, что ты вполнѣ могъ бы бросить въ него этотъ камень?
— Моя жена понемногу начинаетъ сдаваться, обратился мой Карлъ къ г. Максу. — Завтра приходите къ намъ за отвѣтомъ.
— Нѣтъ, нѣтъ! Ни въ какомъ случаѣ не приходите сюда! поспѣшила я отклонить приглашеніе моего мужа. — Если завтра вотъ этотъ красный гіацинтъ будетъ стоять на среднемъ окнѣ, то это будетъ значить что отвѣтъ благопріятный.
— Я съ ранняго утра буду бродить вокругъ вашего дома и глазъ не спущу съ окна, сказалъ г. Максъ и простился съ вами.
«Нѣтъ», думалось мнѣ, «не можетъ быть дурнымъ человѣкомъ тотъ у кого есть такой другъ. Ахъ, еслибы только молодость не поддавалась своимъ порывамъ! А можетъ-быть въ такомъ случаѣ маленькій мальчикъ уже давно бы лежалъ въ холодной могилѣ.»
Я не могла удержаться чтобы не побранить моего Карла за его эгоистическое молчаніе, во выговоръ мой не имѣлъ на него ровно никакого дѣйствія: Карлъ всецѣло былъ погруженъ въ самыя розовыя мечты о будущемъ. Онъ страстно желалъ имѣть своимъ комнаньйономъ г. Феликса Шмидта и теперь считалъ это дѣло почти поконченнымъ.
— Онъ будетъ опорой моей старости, Минхенъ! весело сказалъ онъ. — Феликсъ отлично знаетъ это дѣло. Тамъ въ Саксоніи, гдѣ онъ сейчасъ находится, его очень желаютъ взять въ компаньйоны.
— Ты почемъ знаешь?
— У меня справлялись о немъ, такъ какъ онъ указалъ на меня какъ на человѣка хорошо знавшаго его.
— И что же ты о немъ сказалъ?
— Что онъ вполнѣ надежный человѣкъ, что я бы смѣло во всемъ ему довѣрился.
Послѣ ужина Карлъ пошелъ въ ресторанъ выпить кружечку пива, а я сидѣла дома поджидая Бетти. И вотъ она наконецъ вернулась. Она была въ хорошемъ настроеніи духа, потому что читала по обѣщанію свой разказъ у Кулеке и онъ всѣмъ, особенно Амандѣ, чрезвычайно понравился. Такимъ образомъ, несмотря на критическія замѣчанія Лейенфельса, у Бетти снова вернулась охота заниматься писательствомъ. Аманда только замѣтила ей что съ каждый разказъ слѣдовало бы вставлять любовный эпизодъ, все равно будь счастливая или несчастная любовь.
— Отчего и въ самомъ дѣлѣ тебѣ не попробовать написать что-нибудь въ этомъ родѣ? сказала я.
— Мнѣ? Писать о любви? Развѣ только однѣми слезами.
— Нѣтъ, ты могла бы написать, напримѣръ, — а сердце у меня съ такою силой застучало въ груди что я съ трудомъ могла продолжать свою рѣчь, — ты могла бы написать что-нибудь въ родѣ того какъ двое безмолвно любили другъ друга, какъ одному изъ нихъ пришлось уѣхать на чужбину чтобы составить себѣ состояніе и положеніе; какъ потомъ онъ вернулся съ радужными мечтами о будущемъ, между тѣмъ какъ она уже забыла и думать о немъ.
— Забыла? — Бетти изумленно взглянула на меня, — стало-быть она никогда его не любила.
— Такъ ты все еще его любишь? А знаешь ли почему, онъ уѣхалъ? вдругъ неожиданно для самой себя выпалила я.
Въ эту минуту отъ волненія со мною чуть было не сдѣлался ударъ. Я ожидала что и Бетти страшно взволнуется, но она попрежнему оставалась безстрастною и только едва слышно проговорила:
— Просто потому что не любилъ меня.
Руки мои судорожно впились въ ручку дивана, для меня было необходимо крѣпко за что-нибудь ухватиться. Но вотъ онѣ снова понемногу разжались, и я съ облегченіемъ перевела духъ.
— Бетти, сказала я, — пожалуста поставь красный гіацинтъ на среднее окно, ароматъ его слишкомъ сильно дѣйствуетъ на близкомъ разстояніи.
Бетти исполнила мою просьбу.
Мнѣ стало ясно что когда она все узнаетъ, то все проститъ ему и даже все забудетъ. Въ то же время я поняла какъ правъ былъ мой Карлъ, тая про себя все что онъ зналъ, потому что я на опытѣ убѣдилась какъ мнѣ легко безо всякаго умысла со своей стороны проговориться о тайнѣ.
— У тебя былъ кто-нибудь что ты сидишь въ гостиной? спросила Бетти.
— Одинъ знакомый по дѣлу былъ у папаши, какъ можно равнодушнѣе отвѣчала я.
Затѣмъ мы стали разговаривать о самыхъ простыхъ вещахъ. Бетти, между прочимъ, заявила что она снова намѣрена заняться писательствомъ, а я со своей стороны всѣми силами крѣпилась чтобъ опять какъ-нибудь не проболтаться. Затѣмъ мы мирно и тихо отошли на покой. Гіацинтъ стоялъ тамъ гдѣ ему и слѣдовало стоять.
Первое апрѣля.
правитьЯ не сдѣлала Августѣ Вейгельтъ ничего дурнаго и потому никакъ не могла объяснить себѣ почему она такъ старательно насъ избѣгаетъ, точно у насъ въ домѣ скарлатина или оспа. Во всякомъ случаѣ, мнѣ это было непріятно и потому встрѣтившись случайно съ Августой на улицѣ, я спросила ее почему она вовсе не показывается къ намъ. Она отвѣчала мнѣ уклончиво, очевидно придумывая разныя отговорки.
— Если ты не желаешь бывать у васъ, то принуждать тебя къ этому я не имѣю никакого права. Но если ты совершенно равнодушно относишься къ намъ, то нѣтъ ничего легче какъ перейти къ холоднымъ церемоннымъ отношеніямъ. Прощайте, фрау Вейгельтъ!
Такъ я и не имѣла случая допросить ее въ какомъ положеніи находятся ихъ дѣла. Получили ли они отъ своей невѣстки цѣлую пригоршню золота, или же наоборотъ еще болѣе запутались въ долгахъ?
Но какъ бы то ни было, мнѣ было весьма пріятно узнать что я ошиблась насчетъ Августы. Она насъ чуждалась не по своей волѣ, во всемъ былъ виноватъ ея муженекъ, который положительно не стоилъ такой прекрасной жены. Кто бы могъ подумать что этотъ ничтожный студентишка, который долженъ былъ бы благодарить Господа Бога зато что получилъ хоть какое-нибудь мѣстечко, вдругъ зазнается и начнетъ умничать? Разумѣется, всему причиной его безпримѣрная глупость.
Мнѣ ужь и то показалось страннымъ что онъ запретилъ Августѣ принять отъ насъ деньги. Я подумала, впрочемъ, что это произошло изъ-за того что я сначала не хотѣла дать имъ взаймы; вѣдь есть же люди которые не могутъ равнодушно перенести никакого отказа со стороны другихъ. Но дядя Фрицъ доподлинно разузналъ всю правду.
Нашъ Вейгельтъ попалъ въ кружокъ людей которые набили ему голову всякимъ вздоромъ и наконецъ дошелъ до того что сталъ принимать на вѣру рѣшительно все. Онъ по уши былъ въ долгу, желалъ какъ-нибудь выпутаться, но при своей необыкновенной глупости не могъ придумать ничего дѣльнаго; самому ему жилось плохо и потому, по его мнѣнію, все въ мірѣ было скверно. Государство де наше никуда не годится, правительство дѣлаетъ ошибку за ошибкой, и кто знаетъ до чего еще договаривались они за кружкой пива…
Слѣдствіемъ всѣхъ этихъ разсужденій было то что Вейгельтъ началъ небрежно относиться къ своимъ служебнымъ занятіямъ, сталъ въ дурныя отношенія съ начальствомъ и наконецъ вздумалъ перевернуть по своему всѣ основы на которыхъ зиждется государство; правительственное же учрежденіе, въ которомъ онъ служилъ, было не особенно удобнымъ полемъ дѣйствія для сихъ честолюбивыхъ замысловъ. Ужь не вообразилъ ли онъ въ самомъ дѣлѣ что ему дали его мѣсто ради его прелестныхъ глазъ? вѣдь такихъ чиновниковъ какъ онъ дѣвать некуда, ими хоть прудъ пруди, особенной нужды въ немъ правительство безъ сомнѣнія ощущать не можетъ. Ему бы радоваться что его держатъ, что его не гонятъ со службы, что онъ можетъ кое-какъ прокармливать свою семью, а онъ вдругъ вздумалъ кичиться и сталъ обижаться тѣмъ что его будто бы обошли очередью.
Каждый куетъ собственное счастье и если онъ неумѣло возьмется за это, то и работа его будетъ плохая. Такъ-то вотъ было и съ Вейгельтомъ.
— Если онъ недоволенъ своимъ отечествомъ и правительствомъ, сказалъ дядя Фрицъ, — никто не мѣшаетъ ему эмигрировать, избрать для своего мѣстожительства новую страну. Но кажется онъ понимаетъ что и въ Америкѣ жареные рябчики сами въ ротъ не валятся. Если здѣсь надобно трудиться, то тамъ ужь положительно приходится изъ кожи вонъ лѣзть. Пускай-ко онъ прогуляется куда-нибудь со своими познаніями! Придется ему какъ медвѣдю лапу сосать. А можетъ-быть для него и полезно было бы куда-нибудь переселиться; по крайней мѣрѣ увидалъ бы тогда какого вздору ему нагородили эти болваны, называющіе себя его друзьями, сторонниками его партіи. И чего только суется въ политику этотъ баранъ, неумѣвшій справиться съ своими собственными дѣлами, допустившій ростовщиковъ и жуликовъ такъ ловко обобрать себя? Какъ можно! мы также хотимъ принимать участіе въ управленіи страной, хотимъ учить правительство!.. Экій оселъ!
— Да тебѣ-то какое до него дѣло? сказала я дядѣ Фрицу, — онъ слишкомъ ничтоженъ чтобы изъ-за него волноваться до такой степени.
— Я былъ у него съ приглашеніемъ принять участіе въ факельной процессіи и затѣмъ провести вечеръ со мной и съ моими пріятелями. И что ты думаешь онъ отвѣтилъ мнѣ? что это не согласуется съ его политическими убѣжденіями!
— Неужели?! воскликнула я.
— Да, вообрази себѣ! Вотъ вѣдь какъ шутитъ иногда природа, просто невѣроятно!
Это было въ послѣднихъ числахъ марта, а 31-го, то-есть наканунѣ семидесятой годовщины дня рожденія князя Бисмарка, Берлинцы задумали устроить торжественную факельную процессію въ честь своего канцлера. Разговоры о приготовленіяхъ къ этому торжеству шли уже очень давно, и мы всѣ съ радостнымъ волненіемъ поджидали этого дня, тѣмъ болѣе что дядя Фрицъ принималъ дѣятельное участіе во всѣхъ этихъ приготовленіяхъ. Вѣдь и онъ также участвовалъ въ послѣдней войнѣ, и онъ на ряду съ другими, такъ-сказать, проливалъ свою кровь за отечество.
— Вильгельмъ, говорилъ онъ мнѣ, — вѣдь ни одна капля крови не пропала даромъ, каждая капля доставила свою долю величія и могущества вашему дорогому отечеству. Германія опять стала великою и могущественною, какою нѣкогда она и была. Этимъ мы всецѣло обязаны нашему императору и его канцлеру.
Въ вечеръ факельной процессіи мы, то-есть Карлъ, Бетти и я, своевременно отправились Подъ Липы. Казалось, весь Берлинъ былъ здѣсь въ сборѣ. Люди стояли тѣсною толпой, плечо къ плечу, яблоку просто упасть было некуда, люди же виднѣлись и въ окнахъ, и на балконахъ, и на крышахъ. И всѣмъ этимъ людямъ хотѣлось никогда не разлучаться со своими семействами, а для этого необходимъ миръ, Бисмаркъ доставилъ всѣмъ этотъ миръ и разумѣется онъ же будетъ заботиться о томъ чтобы миръ этотъ былъ прочный.
— Постараемся добраться до нашего стараго мѣстечка, какъ разъ возлѣ Фридрихсштрассе, сказалъ мой Карлъ.
И намъ дѣйствительно удалось добиться до этого мѣстечка.
— Помнишь ли, Вильгельмина, опять сказалъ мой Карлъ, — какъ мы стояли здѣсь и ждали короля когда онъ возвращался изъ Эмса? Королева сидѣла рядомъ съ нимъ, она плакала потому что была не въ силахъ сдержать своихъ слезъ.
— Да, Карлъ, то было ужасное время. Дядя Фрицъ вѣдь также отправлялся въ походъ. Французы тогда были славны и могущественны, они хвастались что сметутъ Берлинъ съ лица земли… Какъ въ то время было знать чѣмъ все это кончится!
— Нѣтъ, король, Бисмаркъ и Мольтке знали заранѣе чѣмъ все это должно кончиться. А помнишь ли ты, какъ мы опять стояли здѣсь, когда нашъ король уже императоромъ побѣдоносно вступалъ со своими войсками въ Берлинъ?
— Развѣ можно забыть это? То былъ радостный, счастливый, торжествеаный день! А дядя-то Фрицъ? онъ весь былъ покрытъ пылью, но за то сплошь увѣшенъ вѣнками.
— А сегодня Берлинцы чествуютъ своего канцлера за его вѣрность престолу и отечеству. Смотри, смотри! вонъ тамъ у дворца уже показывается торжественное шествіе!
Да, процессія уже показалась. На нижнемъ концѣ улицы поднялась цѣлая туча дыма, освѣщенная снизу точно заревомъ пожара; зарево это становилось все ярче и ярче, факелы вытянулись словно гигантская огненная змѣя, вотъ она ближе, ближе, и наконецъ доползла и до насъ. Хоры музыки въ историческихъ костюмахъ, конные и пѣшіе, смѣнялись густыми вереницами факельщиковъ. За студентами, сидѣвшими въ безчисленномъ множествѣ экипажей, слѣдовали толпы пѣшихъ студентовъ. То былъ цвѣтъ нѣмецкаго юношества, надежда канцлера, будущіе продолжатели его плодотворной дѣятельности. А впереди всѣхъ съ ярко пылавшимъ факеломъ въ рукахъ шелъ сѣдовласый старецъ въ студенческой шапочкѣ стараго времени, въ груди же своей онъ сохранилъ сердце горячее, которое билось такъ же пылко какъ и у слѣдовавшихъ за нимъ юношей.
Мимо насъ шли все новыя и новыя толпы людей съ факелами, значками, флагами и знаменами въ рукахъ. Но вотъ появилась и побѣдная колесница, гигантскій корабль, надъ которымъ возвышалась статуя Германіи съ охраняющимъ мечомъ въ рукѣ, а палубу корабля покрывали съ ликующимъ видомъ представители всѣхъ составляющихъ ее государствъ. Затѣмъ слѣдовали послы изъ Камеруна съ верблюдами, навьюченными дарами Африки, и затѣмъ снова тянулись безконечныя вереницы всякихъ депутатовъ съ факелами и значками.
Ужъ цѣлый часъ прошелъ, а конца шествія еще не было видно. Всѣ собравшіеся сюда тысячи людей были охвачены однимъ и тѣмъ же чувствомъ необычайнаго волненія и какого-то радостнаго трепета. Въ заключеніе шествія слѣдовали факелы изъ магнія, они ярко, почти дневнымъ свѣтомъ, освѣтили всю площадь. У многихъ зрителей отъ умиленія навернулись слезы на глаза. Вотъ какъ Берлинцы чествовали своего славнаго канцлера, своего Бисмарка.
Мой Карлъ до глубины души былъ потрясенъ торжественнымъ зрѣлищемъ.
— Пойдемте домой, сказалъ онъ, — мнѣ бы хотѣлось побесѣдовать съ вами обо всемъ что за послѣдніе годы мы пережили.
Вернувшись домой, мы всѣ чувствовали въ душѣ какое-то умиленіе, которое невозможно передать словами. Я принесла бутылку Іоаннитергартена и предложила выпить за здоровье нашего канцлера. Мой Карлъ одобрилъ мое предложеніе и нашелъ его весьма разсудительнымъ. Затѣмъ онъ взялъ книжку подъ заглавіемъ: князь Бисмаркъ, Эрнста Шеренберга, и сталъ намъ читать изъ нея.
Мы съ Бетти не могли достаточно надивиться тому чего только не пришлось пережить нашей бѣдной Германіи. Ея честь, ея права были оскорблены, попраны ногами, и все это она должна была переносить безмолвно, потому что раздробленная на мелкія части она и понятія не имѣла о томъ какъ она сильна и могущественна. Но вотъ наконецъ настало время, и всѣ ея разрозненныя части слились въ одно великое цѣлое.
Затѣмъ слѣдовало описаніе великаго Версальскаго событія, когда нашъ канцлеръ всенародно читалъ королевскій манифестъ, оканчивавшійся слѣдующами словами: «Да поможетъ Всемогущій Господь намъ и нашимъ наслѣдникамъ быть собирателями Германской имперіи, не думать о новыхъ завоеваніяхъ, а управлять страной въ мирѣ, тишинѣ и спокойствіи, заботиться о счастіи, благоденствіи и свободѣ нашего народа.»
— Вотъ незабвенныя слова нашего государя, сказалъ Карлъ, — а объ исполненіи этихъ обѣщаній заботится Бисмаркъ. Вотъ уже пятнадцать лѣтъ, какъ мы наслаждаемся миромъ, и этимъ мы всецѣло обязаны нѣмецкой вѣрности.
Мы всѣ трое встали, чокнулись и осушили наши стаканы. Слова были не нужны, мы знали за кого пьемъ.
— Посмотрите вокругъ себя, опять съ живостью началъ мой Карлъ, — Французская республика губитъ своихъ сыновъ въ честь древняго идола славы, Англійскій парламентъ изъ чувства глубокаго эгоизма безславно льетъ цѣлые потоки крови… къ намъ, къ нашему Бисмарку, обращены взоры всѣхъ, но онъ въ Версалѣ вмѣстѣ со своимъ государемъ торжественно поклялся всѣми силами поддерживать миръ. Мы едва можемъ нашимъ умомъ постигнуть все величіе времени которое мы переживаемъ. Молодежь наша растетъ и развивается уже въ иной Германіи, иной которая была свидѣтельницей нашей юности. Теперь это уже не та бѣдная несчастная Германія, объ участи которой такъ горько сокрушались ея любящіе вѣрные сыны.
— Жаль что у насъ нѣтъ сына! вдругъ легкомысленно замѣтила я.
— За то мы можемъ обзавестись зятьями, поддразнилъ меня Карлъ.
— Дочери, впрочемъ, не хуже сыновей, опять сказала я, чтобы смягчить впечатлѣніе которое нашъ разговоръ могъ произвести на Бетти.
Какъ все вышло совсѣмъ иначе.
правитьФормально я никогда не запрещала моему Карлу имѣть сношенія со старикомъ Бергфельдтомъ, потому что все равно они продолжали бы видаться украдкой отъ меня; мало ли мѣстъ въ Берлинѣ гдѣ бъ они всегда могли встрѣчаться безъ моего вѣдома, чего легче, напримѣръ, какъ въ обѣденный часъ сослаться на какое-нибудь спѣшное дѣло и затѣмъ сойтись съ пріятелемъ въ какомъ-нибудь скромномъ трактирчикѣ? Къ тому же, самъ Бергфельдтъ былъ менѣе своей жены виновенъ въ происшедшемъ между нами разрывѣ. Съ Бергфельдтшей никому не удается долгое время жить въ мирѣ, потому что она способна затѣять ссору даже сама съ собой, если нѣтъ подъ рукой никого къ кому бы ей было можно придраться.
Почему я со всѣми живу въ мирѣ и согласіи и только съ нею одною у насъ вѣчные нелады? Потому что эта женщина глупа до невозможности, а считаетъ себя умнѣе всѣхъ въ мірѣ. А затѣмъ ея чванство, ея высокомѣріе! Она смотритъ на другихъ какъ-то свысока, потому что мужъ ея чиновникъ. Правда, эти другіе — простые купцы, а живутъ однако несравненно лучше ихъ, чиновниковъ, тогда какъ какъ имъ, чиновникамъ, чтобы какъ-нибудь сводить концы съ концами, часто приходится вмѣсто кофе пить какую-то жалкую мутную водицу!
Развѣ всюду куда ни приглашали Бергфельдтшу, она не задирала носъ кверху? Развѣ она не старалась всюду и всегда первенствовать? А если это ей не удавалось, такъ она дулась, злилась и кончала тѣмъ что нарушала благодушное настроеніе всего общества. Затѣмъ она вѣдь полная невѣжда, женщина лишенная всякаго образованія, а между тѣмъ всегда старается выказать свою ученость и споритъ съ другими о вещахъ въ которыхъ она ровно ничего не понимаетъ. Такъ, напримѣръ, однажды она изъ себя вонъ выходила, споря со мною какого рода керосинъ мужскаго или средняго; она упорно настаивала на томъ что керосинъ средняго рода, потому что керосинъ масло, а масло — существительное средняго рода. И всегда-то за нею должно быть послѣднее слово! Слушая ея нелѣпую болтовню, я бывало сидѣла словно на иголкахъ, руки такъ и чесались у меня побить ее, во истинно образованному человѣку всегда приходится молчать предъ невѣждой. Обида и оскорбленія однако забываются не такъ-то легко. Мой Карлъ вообще не придавалъ значенія нашимъ размолвкамъ. Однажды, ужъ очень давно, онъ выразился о Бергфельдтшѣ что она очень видная и красивая женщина. Сказалъ онъ это такъ, безо всякой задней мысли, полагая вѣроятно что мы съ нею живемъ такъ же дружно какъ и онъ съ Бергфельдтомъ. Но я разумѣется не могла хладнокровно пропустить мимо ушей его замѣчаніе.
— Далъ твой Бергфельдтъ маху, сказала я, — женившись на своей красавицѣ! По моему, ужь лучше взять за себя какую-нибудь кривую и кособокую, но умную и образованную женщину. Вотъ съ такою особой я бы охотно сошлась и подружилась.
Вслѣдъ за тѣмъ у насъ съ Бергфельдтшей вышла продолжительная ссора, потомъ мы помирились, опять поссорились, опять помирились и т. д. Но вотъ Бергфельдтша подстроила мнѣ каверзу помолвкой своего Эмиля и моей Бетти; вотъ тутъ-то и выказался ея миленькій характеръ во всей своей красѣ! Будущность, счастіе моей дочери ей были нипочемъ: она нашла что партія эта для ея Эмиля вещь подходящая и сумѣла обдѣлать все дѣло. Но вотъ подвернулась невѣста побогаче, и ей ровно ничего не стоило порвать съ нами самымъ грубымъ образомъ. Теперь кончено я никогда не буду въ силахъ помириться съ нею, она оскорбила меня слишкомъ смертельно.
Что же касается старика Бергфельдта, то я попрежнему отношусь къ нему съ большимъ сочувствіемъ. Какъ онъ бѣдный за послѣднее время измѣнился, какъ посѣдѣлъ, какъ сгорбился! со стороны видно что онъ несетъ непосильное бремя на своихъ слабыхъ плечахъ. Положимъ и у моего Карла изрѣдка кое-гдѣ покажется сѣдой волосъ, но я его тотчасъ же вырываю, а что до фигуры, то мой мужъ еще очень видный и статный человѣкъ, настоящій тамбуръ-мажоръ въ отставкѣ.
И о чемъ только кручинится старикъ Бергфельдтъ? вѣдь они скоро разбогатѣютъ, сдѣлаются настоящими Крезами. Вмѣсто того чтобы каждый день ходить въ свое присутствіе, онъ можетъ сидѣть себѣ дома и наслаждаться полнымъ спокойствіемъ. При деньгахъ всего у нихъ будетъ вдоволь; чего-же ему еще больше желать?
Но вышло все совсѣмъ иначе… совсѣмъ иначе!
Когда я объ этомъ думаю, то мнѣ до сихъ поръ еще кажется что все это случилось во снѣ, какъ будто этого даже никогда и не могло случиться, все равно какъ солнце не можетъ разомъ потухнуть, не можетъ молодое могучее дерево вдругъ неожиданно повалиться на землю… А часто одинъ человѣкъ для другаго значитъ болѣе чѣмъ солнце, болѣе чѣмъ молодое дерево цвѣтущія вѣтви котораго обѣщаютъ роскошный плодъ въ будущемъ. Даже какъ-то трудно вѣрится что его уже нѣтъ, что его не стало!
Правда, Карлъ не разъ говорилъ мнѣ что богатая партія которую сдѣлалъ Эмиль заставляетъ его призадумываться, что онъ очень опасается какъ бы Бергфельдты не ошиблись въ своихъ разчетахъ, хотя отецъ обманулся въ данномъ случаѣ менѣе чѣмъ мать. Этому послѣднему обстоятельству удивляться конечно нечего: Бергфельдтша всегда отъ природы была глупа и никогда не старалась образованіемъ и развитіемъ восполнить въ себѣ свой природный недостатокъ ума. Бергфельдтша страшно ликовала сначала, когда только-что ей удалось сосватать Эмиля съ единственною и притомъ по уши въ него влюбленною дочерью богатой вдовы. Да, Эмилю посчастливилось добраться до урны счастія и вытянуть изъ нея самый лучшій жребій! Бергфельдтша тотчасъ же примазалась къ будущей тещѣ своего сына, сроднилась съ нею всѣмъ сердцемъ, всѣми помыслами, жила, такъ-сказать, душа въ душу съ нею. У старухи такъ же какъ и у ея дочки не смотря на ихъ богатство не было еще до сихъ поръ такихъ добрыхъ преданныхъ друзей, а потому внимательность со стороны Бергфельдтовъ имъ очень нравилась, дѣло шло какъ по маслу, на подарки они тоже не скупились. Невѣста подарила Эмилю золотые часы съ цѣпочкой и брелоками и открыла ему полный кредитъ у портнаго: ей нравилось и хотѣлось чтобъ ея красивый женихъ всегда былъ одѣтъ по послѣдней модѣ. Чтобы сама Бергфельдтша производила хорошее впечатлѣніе на ихъ знатныхъ гостей, они надарили ей съ массой всякихъ любезностей множество дорогихъ шелковыхъ платьевъ. Что же до старика Бергфельдта и Вейгельтовъ, то они не получили ровно ничего отъ своей новой родни, такъ какъ рѣшительно не были способны производить эффектъ своею внѣшностью. Женщины, само собою разумѣется, не замѣчали того что въ этой на видъ тѣсной дружбѣ не было никакой серіозной подкладки, онѣ были вполнѣ ослѣплены блескомъ богатства; но старикъ Бергфельдтъ чувствовалъ что тутъ что-то неладно, а Эмилю пришлось въ концѣ концовъ испытать это на себѣ, потому что послѣ женитьбы вся тяжесть бремени пала на него.
Нельзя сказать чтобъ Эмиль по своей природѣ былъ особенно вѣтренъ; онъ былъ добрый, хорошій малый, не желавшій зла никому кромѣ того человѣка который придумалъ умственную работу. Отецъ кое-какъ протащилъ его черезъ гимназію, но этого было мало, самая трудная задача былъ университетъ; Эмиль посѣщалъ его въ качествѣ вольнаго слушателя, а затѣмъ всѣми силами старались подыскать ему мѣсто, что было особенно затруднительно вслѣдствіе того что теперь юристовъ развелось болѣе чѣмъ самыхъ дѣлъ. Такимъ образомъ богатая партія для Эмиля являлась спасеніемъ, она разрѣшала собою всѣ затрудненія: ему уже нечего теперь мучиться экзаменами, онъ будетъ вполнѣ обезпеченнымъ человѣкомъ и даже будетъ въ состояніи щедро вознаградить своихъ родителей за всѣ сдѣланныя ими на него траты. Таково по крайней мѣрѣ было его намѣреніе, онъ обѣщалъ и желалъ помочь отцу, матери и сестрѣ. Однако ему пришлось обмануться въ своихъ ожиданіяхъ.
Я не имѣла случая познакомиться съ его женой, а видѣла ее только издали въ то время какъ она была еще его невѣстой; въ послѣдствіи же отъ Августы я узнала что это была за личность. Тамъ гдѣ у всѣхъ людей находится сердце у нея лежалъ кошелекъ, который она открывала только для удовлетворенія своихъ личныхъ прихотей. Уже на свадьбѣ его родственники оказались слишкомъ ничтожны, а всѣ высокопоставленные ея гости держали себя съ ними такъ важно, такъ драли предъ ними носъ кверху что Августа чувствовала себя на свадьбѣ брата очень несчастною, а мужъ ея такъ все время точно приклеенный торчалъ у стѣнки. Эмиль послѣ своей женитьбы вообще былъ очень несообщителенъ, но съ ней, съ Августой, онъ обо многомъ говорилъ вполнѣ откровенно, когда ему удавалось хоть на часокъ вырваться изъ дому. Онъ признавался ей какъ ему тяжело, какъ ему невыносимо вѣчно сидѣть дома съ глазу на глазъ съ женой и тещей и только и думать о томъ чтобъ угождать ихъ нелѣпымъ требованіямъ и капризамъ. Затѣмъ обѣ онѣ ежедневно, ежечасно, ежеминутно, всячески пилили его и попрекали его бѣдностью, каждымъ кускомъ который онъ клалъ себѣ въ ротъ.
Не успѣлъ кончиться ихъ медовый мѣсяцъ, какъ жена стала приставать къ нему чтобъ онъ стремился къ славѣ и почестямъ, снова принялся бы за науки, сдалъ бы экзаменъ, началъ бы служить и получать чины; ей непремѣнно хотѣлось быть чиновною особой. Изъ любви къ ней онъ можетъ быть и принудилъ бы себя заниматься, но чувства любви не было ни съ той, ни съ другой стороны. А когда онъ однажды попросилъ у нея довольно значительную сумму денегъ — не для себя, какъ потомъ мнѣ горько жаловалась Августа — то жена грубо отвѣтила ему что отъ совершеннѣйшее ничтожество, настоящій нуль, а потому и денегъ давать ему незачѣмъ.
Онъ продалъ себя, и она желала изъ своей покупки извлекать выгоды только для одной себя. Это и было началомъ конца.
Жизнь которую они вели должна была быть ужасна, настоящій адъ. Кто бы могъ подумать, проходя мимо роскошной виллы въ Тиргартенскомъ кварталѣ, что за ея золочеными рѣшетками и за зеркальными окнами тихое счастье не нашло себѣ пріюта, что давно, уже нѣсколько недѣль сряду непрошеный, непріязненный гость копошился во всѣхъ углахъ парадныхъ покоевъ… Его присутствія никто не замѣчалъ, никто не слышалъ его страшныхъ нашептываній кромѣ одного Эмиля, мнимаго хозяина этого роскошнаго дворца. Но и Эмиль нашелъ-таки средство избавиться отъ докучливыхъ нашептываній своего незванаго гостя, средство это находилось внизу, въ погребѣ. Эмиль началъ пить, и это помогало ему хотя бы временно забываться. Но опьянѣніе не могло длиться вѣчно, бывали и минуты полнаго протрезвленія, и вотъ тогда-то Эмиль съ удвоенною силой чувствовалъ всю тяжесть своего несчастія. Эти же минуты подкарауливалъ и таинственный гость, онъ принимался нашептывать Эмилю свои совѣты, становился все докучливѣе и докучливѣе и все настоятельнѣе твердилъ ему одно и то же: «Ты долженъ поступить такъ, ты не можешь поступить иначе!»,
И вотъ ужасное событіе совершилось, всѣ узнали кто былъ тотъ непрошеный таинственный гость: то была смерть.
Мнѣ кажется будто это случилось только вчера. Начинало уже смеркаться, и дневной шумъ уже начиналъ стихать на улицахъ, когда Карлъ какъ-то порывисто вошелъ въ комнату. Ужь по одному тому какъ онъ дернулъ дверь, я почувствовала что что-то не ладно, и прежде чѣмъ онъ успѣлъ сказать слово, я уже обратилась къ нему съ вопросомъ:
— Карлъ, что случилось? какое-нибудь несчастіе?
— Бѣдный, бѣдный мой старый Бергфельдтъ! мрачно проговорилъ онъ.
— Да говори же что съ нимъ такое? Уже не лишился ли онъ мѣста?
— Нѣтъ, хуже! Его сынъ… его Эмиль…
— Что?.. что съ Эмилемъ?
— Его уже нѣтъ. Онъ умеръ.
— Невозможно, воскликнула я.
— Нѣтъ, это истинная правда. Онъ самъ лишилъ себя жизни. Я прямо отъ Бергфельдтовъ. Старикъ совсѣмъ убитъ; при немъ сейчасъ Августа.
— А гдѣ же она… мать?
— Гдѣ же ей быть какъ не у своего мертваго сына.
— Она тамъ одна?
— Жена и теща покойнаго тотчасъ же послѣ ужаснаго событія переѣхали въ гостиницу. Оставляя домъ, они осыпали несчастнаго Эмиля градомъ проклятій за то что онъ осмѣлился причинить имъ такую непріятность.
— Онѣ бросили домъ? съ недоумѣніемъ повторила я. — Карлъ, я поѣду къ ней. Нельзя въ такомъ ужасномъ горѣ оставлять ее совсѣмъ одну! Сына разумѣется я не могу вернуть ей, ну такъ хоть поплачу вмѣстѣ съ ней…
Карлъ обнялъ меня; ему пришлось даже поддержать меня, такъ какъ ужасное извѣстіе совершенно лишило меня всякихъ силъ. Мы любили Эмиля, все же нѣкогда онъ былъ къ вашему семейству ближе чѣмъ кто бы то ни было.
— Да, да, поѣзжай къ ней, нѣжно сказалъ мой Карлъ. — Я же со своей стороны постараюсь избавить моего бѣднаго стараго друга ото всякихъ хлопотъ по части похоронъ. Когда совсѣмъ стемнѣетъ я приду въ домъ вмѣстѣ съ носильщиками.
Извощикъ мой остановился предъ нарядными рѣшетчатыми воротами гораздо скорѣе чѣмъ я ожидала. Я дернула щеколду, ворота отворились и затѣмъ тотчасъ же вслѣдъ за мной захлопнулись. На подъѣздѣ стоялъ лакей; онъ безмолвно отворилъ предо мною дверь и впустилъ меня въ домъ. Въ сѣняхъ я невольно пріостановилась: двѣ бронзовыя фигуры негровъ, оскаливъ свои бѣлыя зубы, держали въ рукахъ лампы, освѣщавшія комнату. Ужь отъ одного взгляда на нихъ становилось какъ-то жутко: глядѣть на такія страшилища ежедневно должно было быть настоящимъ наказаніемъ. Лакей снова отворилъ дверь, и я съ трепетомъ вошла въ гостиную.
Чтобы въ комнатѣ не было жарко, въ газовой люстрѣ горѣлъ всего только одинъ рожокъ, но и этого слабаго освѣщенія было вполнѣ достаточно для того чтобъ я могла разглядѣть блестящую позолоту рамъ на зеркалахъ и картинахъ, а также безчисленное количество всякихъ фарфоровыхъ блюдъ, чашекъ и статуэтокъ, которыя были нагромождены на полкахъ и этажеркахъ. Дя, все это какъ-то разомъ бросилось мнѣ въ глаза, одну только Бергфельдтшу я никакъ не могла отыскать глазами. Я уже хотѣла было пройти въ сосѣднюю комнату, отдѣлявшуюся отъ этой роскошной гостиной богатою плюшевою драпировкой, какъ вдругъ мнѣ показалось что кто-то пошевился въ самомъ темномъ углу комнаты. Я остановилась. Да, это была она. Удрученная несчастіемъ, совсѣмъ убитая горемъ, она сидѣла въ дорогомъ затканномъ золотомъ креслѣ и смотрѣла на меня какимъ-то неподвижнымъ, безсознательнымъ взоромъ.
— Вотъ и вы, едва внятно проговорила она, — я знала что вы придете ко мнѣ.
Я сѣла возлѣ нея. Я взяла ея руки, успокоительно гладила ее по головѣ, ласкала ее, но она какъ будто и не замѣчала моего присутствія. Я попробовала заговорить съ нею, во она попрежнему осталась безучастна и безмолвна.
Спустя нѣкоторое время она вдругъ поднялась со своего кресла.
— Хотите взглянуть на него? хрипло проговорила она.
Я кивнула въ знакъ согласія головой. Она взяла меня за руку и повела въ сосѣднюю комнату. Здѣсь на одномъ изъ столиковъ въ серебряномъ подсвѣчникѣ горѣла, какъ теперь въ модѣ, красная витая свѣчка, бросавшая свой дрожащій свѣтъ на диванъ, покрытый дорогимъ турецкимъ ковромъ. Она откинула коверъ и неподвижнымъ взоромъ уставилась въ блѣдное лицо своего сына. Лицо Эмиля было спокойно; казалось, онъ спитъ. Только въ лѣвомъ вискѣ, куда попала пуля, чернѣла маленькая ранка.
Напрасно пыталась я удержать слезы, помимо воли онѣ такъ и хлынули у меня изъ глазъ.
— Онъ уже никогда не проснется, сказала она. — Доктора осматривали его. Они сказали что выстрѣлъ былъ слишкомъ вѣренъ. О, зачѣмъ не дрогнула у него рука! Можетъ-быть онъ бы и былъ еще живъ теперь. Зачѣмъ, зачѣмъ его рука не дрогнула!
Что мнѣ было говорить? Развѣ я могла сказать ей всю истину? Не дрогнула его рука потому что ему хотѣлось раздѣлаться съ ненавистною для него жизнью.
— Не вернуться ли намъ въ ту комнату? опять сказала она. — Давеча, какъ я сидѣла здѣсь, мнѣ послышался возлѣ камина какой-то шорохъ. Я подумала что это могутъ быть мыши, и мнѣ сдѣлалось страшно…
Еще взглядъ, еще одинъ послѣдній взглядъ, и я снова накрыла его ковромъ, а несчастную мать снова увела на ея прежнее мѣсто, въ гостиную.
Время отъ времени на улицѣ раздавался стукъ какого-нибудь проѣзжавшаго мимо экипажа и затѣмъ снова все погружалось въ мертвую тишину.
— Мнѣ хочется пить, вдругъ прервала молчаніе Бергфельдтша, — меня уже давно мучаетъ страшная жажда. Я не желала бы сама обращаться къ лакею, у него такой важный напыщенный видъ… А пить мнѣ хочется ужасно… Вы очень рѣшительнаго характера; Эмиль всегда это говорилъ про васъ. Не рѣшитесь ли вы сказать лакею чтобъ онъ подалъ мнѣ пить.
Я вышла въ переднюю и приказала лакею сходить за какимъ-нибудь прохладительнымъ напиткомъ. Онъ было отвѣтилъ мнѣ что ему не приказано отлучаться изъ дома, но я повелительно повторила ему «маршъ», и онъ не посмѣлъ меня ослушаться.
Наконецъ онъ возвратился. Я взяла у него стаканъ и сама отнесла его несчастной Бергфельдтшѣ. Она взглянула на меня съ глубокою признательностію и затѣмъ жадными устами прильнула къ прохладительному напитку. Должно-быть долго и сильно томилась она, бѣдная, нестерпимою жаждой. Она сдѣлала большой, продолжительный глотокъ, затѣмъ глубоко вздохнула и вдругъ какъ-то нервно вздрогнула съ головы до ногъ всѣмъ тѣломъ.
— Сынъ мой! сынъ мой! громко простонала она, и голосъ ея прервался отъ рыданій.
Эмиль, Эмиль! Еслибы ты могъ предвидѣть горе своей матери, рука твоя навѣрное бы дрогнула, ты бы далеко прочь отъ себя бросилъ свое смертоносное оружіе! Несчастный юноша, ты поразилъ не только себя, но и сердце твоихъ бѣдныхъ родителей. Неужели же это былъ единственный исходъ, единственная возможность избавиться отъ тяжелой участи выпавшей на твою долю? Да проститъ тебѣ милосердый Богъ твое великое прегрѣшеніе!
Понемногу мнѣ удалось нѣсколько успокоить ее. Когда прибылъ мой Карлъ, она уже утихла и была готова послушно слѣдовать за мною. Прежде чѣмъ уѣхать, она все-таки еще разъ прошла въ ту комнату; она опустилась на колѣни возлѣ ложа своего несчастнаго сына и затѣмъ долгимъ прощальнымъ поцѣлуемъ приникла къ его блѣднымъ, холоднымъ устамъ. Потомъ, какъ кроткій ребенокъ, она послушно дала надѣть на себя шляпу и пальто. Карета стояла у воротъ. Мы съ Карломъ довели до нея бѣдную мать и постарались загородить отъ нея кучку людей стоявшихъ возлѣ сада съ носилками. Карлъ вернулся къ покойнику, а я повезла Бергфельдтшу къ ней домой. Всю дорогу, пока экипажъ не остановился у подъѣзда ихъ дома, я держала убитую горемъ мать въ своихъ объятіяхъ.
Насъ встрѣтила Августа.
— Ахъ, фрау Бухгольцъ, милая фрау Бухгольцъ! прорыдала она, — какъ все вышло совсѣмъ иначе… совсѣмъ иначе!..
Достопамятный четвергъ.
правитьВесьма мудро устроено природой что земля наша шарообразна и вращается вокругъ своей оси, такимъ образомъ старыя времена спускаются внизъ, а новыя поднимаются къ верху. Бѣда только въ томъ что на землѣ нѣтъ ничего постояннаго, ничего прочнаго, радость и горе одинаково быстро смѣняютъ другъ друга; но вѣдь развѣ есть въ мірѣ что-либо совершенное?
Бергфельдты были страшно удручены постигшимъ ихъ ударомъ; Бетти очень часто навѣщала ихъ и старалась по мѣрѣ возможности развлекать убитаго горемъ старика. Правда, это ей было не легко, особенно сначала, но какъ только она замѣтила что ея общество служитъ нѣкоторымъ утѣшеніемъ несчастному старику, она охотно старалась быть ему пріятною и терпѣливо выслушивала всѣ его разказы о дѣтствѣ и юности Эмиля. Часто случалось что онъ по нѣскольку разъ, самъ того не замѣчая, повторялъ все однѣ и тѣ же подробности какого-нибудь случая бывшаго съ его сыномъ. О послѣднемъ ужасномъ событіи онъ вовсе не упоминалъ, какъ будто еще не вполнѣ ясно постигъ то что случилось. Бетти приносила жертву и дѣлала это вполнѣ охотно; живопись, писательство и всевозможныя женскія рукодѣлія для разныхъ базаровъ съ благотворительною цѣлью на время были совершенно забыты ею: она всѣмъ сердцемъ страдала вмѣстѣ со страждущими. Надзирательша даже вздумала обижаться за невнимательность къ себѣ со стороны моей дочери.
Но развѣ мы обязаны быть вѣчно у нея подъ рукой, постоянно думать о томъ не понадобимся ли мы ей? Развѣ мы обязаны чувствовать себя польщенными, когда она васъ приглашаетъ къ себѣ? и развѣ мы обязаны почтительно выслушивать всѣ ея разглагольствованія о важности и древности ихъ родословнаго дерева?
Еще въ прежнее время пускай бы ее говорила и хвасталась сколько ей угодно, но теперь дѣло другое. Мы узнали что Бухгольцы принадлежатъ къ одному изъ самыхъ древнихъ берлинскихъ родовъ. Открытіе это сдѣлалъ г. Германнъ Фохтъ во время своихъ историческихъ изслѣдованій въ архивѣ и разумѣется счелъ своимъ долгомъ сообщить вамъ объ этомъ. Перваго извѣстнаго Бухгольца звали Клаусъ, и въ 1449 и 1451 годахъ онъ былъ ратманомъ города Берлина, а жительство свое имѣлъ въ Штралауэрштрассе. Затѣмъ былъ еще пробстъ Георгъ Бухгольцъ, заслуги коего особенно важны тѣмъ что онъ много способствовалъ введенію реформаціи въ городѣ Берлинѣ и Каносса уже въ тѣ времена была ему не по нутру. Заслуги его были оцѣнены по достоинству и въ 1540 году ему было назначено весьма почтенное пожизненное содержаніе. Затѣмъ Карстенъ Бухгольцъ въ 1552 году былъ старшиной одного цеха, который пожертвовалъ въ церковь Св. Николая высѣченный изъ мрамора алтарь и принялъ на себя содержаніе причта. Все это написано въ древнихъ рукописяхъ и тамъ же нарисованъ гербъ Бухгольцевъ: на верхней половинѣ серебрянаго поля изображено пол-желѣзнаго рыцаря, который въ правой рукѣ держитъ буковое дерево, а въ вижней половинѣ того же поля два красныя древка съ буковымъ деревомъ посередкѣ.
Слѣдовательно мы не новые люди, не какія-нибудь выскочки. Мнѣ пришла въ голову мысль чтобы Бетти вышила нашъ гербъ шелками и спеціально занималась этою работой въ гостяхъ у надзирательши. Надзирательша непремѣнно опроситъ что это за работа, а я спокойно отвѣчу ей, «это просто нашъ гербъ». Такой отвѣтъ безо всякаго сомнѣнія озадачитъ ее немало. Кромѣ того, я думаю напечатать нашъ гербъ на нашихъ визитныхъ карточкахъ, это будетъ весьма изящно и въ то же время придастъ вамъ истинно аристократическій оттѣнокъ. Однако, разумѣется, все это надобно будетъ сдѣлать съ умомъ, а ума вѣдь хватаетъ не про всякаго; вотъ напримѣръ, дядя Фрицъ и докторъ Вренцхенъ страдаютъ полнымъ отсутствіемъ всякаго разсудка.
Какъ посмотришь на дядю Фрица, такъ даже подумаешь что земля наша вовсе неподвижна и ни одинъ атомъ на ней не подверженъ вращенію. Когда нѣсколько лѣтъ тому назадъ я говорила ему: «Фрицъ, тебѣ бы слѣдовало жениться», онъ отвѣчалъ мнѣ: «Я боюсь, Вильгельмина, что мнѣ скоро надоѣстъ жизнь женатаго человѣка, ужь не лучше ли мнѣ купить себѣ часы съ курантами?» Теперь же ему страшно наскучила холостая жизнь, а между тѣмъ онъ ничего не предпринимаетъ для того чтобъ измѣнить свое положеніе. Вслѣдствіе этого я рѣшила въ прошлый четвергъ какъ слѣдуетъ побесѣдовать съ дядей Фрицомъ. По четвергамъ мы всегда дома, и въ этотъ день къ намъ обыкновенно собираются наши знакомые; мы устроили у себя четверги съ тою цѣлью чтобы докторъ наконецъ понялъ что своими вѣчными отлучками изъ дома онъ можетъ возстановить противъ себя все наше семейство.
Какъ мнѣ и хотѣлось, дядя Фрицъ явился къ намъ нѣсколько ранѣе прочихъ гостей; такимъ образомъ мнѣ представился вполнѣ удобный случай для откровеннаго съ нимъ объясненія. На мой вопросъ какъ онъ поживаетъ, онъ отвѣчалъ; «Благодаримъ покорно, плетемся помаленечку». Затѣмъ онъ сѣлъ къ моему рабочему столику и принялся рыться въ немъ; очень скоро онъ растрепалъ все что только было въ этомъ столикѣ, вытащилъ оттуда вязальныя спицы, множество катушекъ и устроилъ себѣ изъ нихъ игрушку — каталку; это и въ дѣтствѣ было одно изъ самыхъ любимыхъ его занятій.
— Фрицъ, началъ я, — неужели ты вѣчно будешь ребенкомъ? Пора бы однако тебѣ остепениться и стать человѣкомъ благоразумнымъ.
Вмѣсто отвѣта онъ принялся катать устроенную имъ игрушку и повидимому это очень его забавляло.
— Что только о тебѣ думать? продолжала я, — неужели твой настоящій образъ жизни тебѣ такъ нравится что ты не можешь рѣшиться на перемѣну? Неужели тебѣ еще не надоѣло вѣчно шататься и обѣдать по всякимъ трактирамъ?
— Занятіе это никогда мнѣ не нравилось, отвѣчалъ онъ. — Пять блюдъ и всякій разъ что-нибудь вовсе неподходящее для сыновъ Германіи, которые привыкли дома есть простую, но питательную пищу.
— Ну вотъ видишь ли! Вѣдь ты же имѣешь полную возможность обзавестись своимъ собственнымъ хозяйствомъ… почему же ты этого не дѣлаешь?
Онъ молчалъ и занимался своего игрушкой.
— Какъ подвинулись у тебя дѣла съ Лингенской бабушкой? рѣшительно перешла я къ интересовавшему меня вопросу.
— Гм!.. до нѣкоторой степени они какъ-будто подвинулись… я со своей стороны согласенъ…
— Фрицъ, прошу тебя, будемъ говорить вполнѣ серіозно. Если ты твердо намѣренъ жениться на Эрикѣ, то положи конецъ этому переливанію изъ пустаго въ порожнее; если же ты передумалъ, то постарайся найти себѣ другую невѣсту.
— Вотъ ужь ни за что-то мірѣ!
— Такъ почему же дѣло у васъ нисколько не двигается впередъ?
— Всему виной бабушка. Она забрала себѣ въ голову что Берлинъ — мѣсто погибели, что я самый ужасный изо всѣхъ живущихъ въ немъ людей и что внучка ея погубитъ свою душу если выйдетъ у нея изъ-подъ опеки.
— А что же говоритъ на это отецъ Эрики?
— Ровно ничего. Ему волей-неволей приходится плясать подъ дудку этой почтенной бабушки. Она вложила въ его дѣло свой капиталъ и потому весь домъ держитъ подъ башмакомъ.
— Такъ онъ просто колпакъ!
— Да еще съ кисточкой.
— А съ ея стороны вѣчно стремиться властвовать я нахожу и несправедливымъ, и неумѣстнымъ. У стариковъ одни взгляды, у молодыхъ другіе, зачѣмъ же старикамъ стѣснять свободу дѣйствій молодежи?
— Какъ ты справедливо разсуждаешь, Вильгельмина, Dr. Вренцхенъ говоритъ какъ разъ то же самое.
— Впрочемъ, это не безусловно! съ живостью подхватила я: есть вещи въ которыхъ нельзя пренебрегать совѣтами старшихъ. Возьми въ примѣръ хоть самого себя. Ты самъ напортилъ себѣ своими нелѣпыми разговорами и теперь самъ не знаешь какъ поправить дѣло…
— Не опять же мнѣ въ самомъ дѣлѣ спорить съ нею въ Лингенѣ?
— Ты скажи мнѣ только одно Фрицъ: вѣрна ли тебѣ Эрика, любитъ ли она тебя попрежнему?
— Любитъ ли!.. Она до самыхъ сѣдыхъ волосъ не въ силахъ разлюбить меня, точно также какъ и мое чувство къ ней твердо и непоколебимо какъ; самая несокрушимая въ мірѣ скала.
— Такъ этакъ вамъ пожалуй придется соединиться лишь на самомъ закатѣ вашихъ дней!
— Еслибъ Эрика не была столь покорна, еслибы въ своей невинной простотѣ она не воображала себѣ что это будетъ преступленіемъ противъ всей ея семьи, такъ она уже давнымъ бы давно была моею женой. Я испробовалъ все что только можно было испробовать, во всѣ ея письма оканчиваются всегда однимъ и тѣмъ же: «надѣйся и терпи, любовь наша преодолѣетъ всѣ препятствія».
— Это конечно весьма трогательно, замѣтила я, — но тѣмъ не менѣе чѣмъ же все это кончится? Фрицъ, ты изъ упрямства или ради настоящей любви такъ упорно держишься мысли жениться на Эрикѣ?
— Вильгельмина, она очаровала меня съ перваго взгляда, меня вѣчно такъ и тянуло къ ней, мнѣ хотѣлось постоянно видѣть ее гдѣ бы то ни было и какъ бы то ни было.
— Да, въ то время ты чуть что не жилъ у Краузе….
— Она такъ мала, такъ проста, такъ безыскусственна, такъ дѣтски чиста душой, такъ искренна во всѣхъ своихъ рѣчахъ и поступкахъ…. Я очень скоро понялъ что жизнь ея дома невеселая, что Лингенъ самое скучное на земномъ шарѣ мѣсто…. Оно даже и природой обижено: кругомъ торфяныя болота, все голо, никакой растительности кромѣ одной жалкой аллеи на какомъ-то жалкомъ бугрѣ, который они величаютъ горой.
— Вѣрно что-нибудь въ родѣ вашей Крестовой горы?
— По крайней мѣрѣ на полметра ниже.
— А самый городъ?
— Чистенькій и аккуратненькій, только поменьше нашего Берлина.
— Это я могу, кажется, сообразить и безъ твоего объясненія. Но все же можетъ-быть тамъ живется легко и пріятно?
— Если семейная обстановка способствуетъ, всюду живется легко и пріятно. Но дѣло въ томъ что обстановка Эрики далеко не легкая и не пріятная. Это еще ничего что она, бѣдная, съ ранняго утра и до поздней ночи постоянно трудится и работаетъ, это пустяки! Но вѣдь ей никто за это даже не скажетъ ни одного добраго слова…. у нихъ только и разговоровъ что о долгѣ и обязанностяхъ. Боже упаси сдѣлать хоть малѣйшее упущеніе, это сочтется чуть не преступленіемъ. Въ домѣ у нихъ царятъ желчь и скаредность, все что стоитъ денегъ считается грѣховнымъ, а лишеніе себя даже необходимаго у нихъ называется бережливостью.
— Да, жизнь ея незавидная!
— Необходимо вырвать ее изъ этого омута. Я хочу дать ей все чего она была лишена дома. Она вовсе не знаетъ жизни и я хочу чтобъ она познакомилась съ нею, живя со мною. Я хочу показать ей какъ прекрасенъ Божій міръ, хочу въ глазахъ ея читать о томъ что она счастлива…. Она будетъ моею, моя кроткая голубка!… Ты видишь, я…. я хочу…. но бабушка не хочетъ!
— Фрицъ, а стряпать она умѣетъ?
— Кто?
— Эрика.
— Объ этомъ я ее не спрашивалъ.
— Впрочемъ, она могла бы научиться стряпать у меня, вѣдь я знаю всѣ твои любимыя блюда.
— Ну, до этого у васъ еще не дошло дѣло!
— Ужь если ничего не дѣйствуетъ, такъ не съѣздить ли мнѣ туда чтобы попытаться уговорить ихъ? Дай мнѣ только остаться глазъ-на-глазъ съ этою бабушкой….
— Ужь ты сумѣешь остричь съ нея шерстку? сумѣешь переупрямить ея упрямость?
— Фрицъ, что за выраженія! да еще въ такихъ деликатныхъ обстоятельствахъ о которыхъ могутъ говорить только однѣ женщины, потому что онѣ обладаютъ и необходимымъ тактомъ и тонкостью чувствъ…. Но терпѣнье: или дѣло уладится, или же я дамъ себя знать этой упрямой старухѣ.
Но вотъ явились Краузе, и вамъ пришлось прервать вашу интересную бесѣду. Г. Краузе сталъ егеріанцемъ. Онъ одѣлся въ шерсть какъ для того чтобы быть безусловно здоровымъ, такъ и въ виду того что шерсть лучше обыковенной одежды дѣйствуетъ на нравственное состояніе человѣка. Для г. Краузе это весьма важно, потому что съ Эдуардомъ у него вѣчныя огорченія и заботы. Вотъ и намедни этого негодяя чуть не исключили изъ школы и помиловали только потому что отецъ его самъ учитель и на конференціи всѣ его товарищи отстаивали его баловня, обѣщая что въ будущемъ онъ исправится. И вотъ по милости своего негоднаго сынка г. Краузе теперь разгуливаетъ въ шерсти и представляетъ, по словамъ дяди Фрица, какого-то акробата, готовящагося къ самымъ удивительнымъ гимнастическимъ упражненіямъ. За то сама Краузиха очень довольна что мужъ ея нарядился такимъ шутомъ, потому что одѣяніе этого рода составляетъ огромную экономію въ крахмальномъ бѣльѣ: стирка такого бѣлья вѣдь стоитъ очень дорого, да и прачки немилосердно портятъ его всякими ядовитыми веществами, которыя онѣ употребляютъ при стиркѣ. Въ этомъ послѣднемъ я вполнѣ сочувствую ей, часто бываетъ что отдашь прачкѣ стирать новую вещь, а получишь отъ нея рваную тряпку; правда, накрахмалена она донельзя, просто коломъ стоитъ, но за то хрупка какъ стекло. Вслѣдствіе этого хорошее тонкое бѣлье я велю стирать дома, и несмотря на это крахмальныя рубашки моего Карла бываютъ выстираны и выглажены не хуже чѣмъ у кого другаго.
Мущины сѣли играть въ вистъ съ болваномъ. Дядя Фрицъ обыкновенно выигрываетъ, но сегодня онъ игралъ очень разсѣянно. Когда ему приходилось быть партнеромъ г. Краузе, то егеріанецъ этотъ, несмотря на свою шерсть, страшно распекалъ его за невнимательность къ игрѣ. Я не преминула обратить на это обстоятельство вниманіе его супруги. Она же отвѣтила мнѣ что вѣроятно шерсть изъ которой соткана его одежда снята со нравныхъ строптивыхъ овецъ; между тѣмъ ей слѣдовало бы сказать мнѣ всю правду, то-есть что не шерсть причина раздражительности г. Краузе, а ея негодный Эдуардъ.
Незадолго до ужина къ намъ пришла Эмилія, и я тотчасъ же замѣтила что она разстроена. Я увела ее въ столовую и затѣмъ спросила:
— Дошло-таки у васъ дѣло до разрыва?
— Я соскучилась дома, отвѣчала она. — Если Францъ играетъ въ карты, то и я разумѣется могу отправляться всюду куда мнѣ вздумается.
— Я уже давно тебѣ это говорила. Тебѣ уже давнымъ бы давно слѣдовало быть поэнергичнѣе… А потомъ онъ заѣдетъ за тобой?
Она отрицательно покачала головой.
— Вы поссорились?
— Не то чтобы поссорились; но не могу же я вѣчно во всемъ уступать ему.
— Боже тебя сохрани!
— Ты знаешь, мама, я очень аккуратно записываю всѣ расходы, даже молоко для моего Маффи.
— А ты не привела его съ собой?
— Нѣтъ, когда я уходила онъ спалъ и, кромѣ того, мнѣ не хотѣлось изъ-за него брать извощика… Итакъ, Францъ доказывалъ мнѣ что аккуратное записываніе ведетъ къ ограниченію расходовъ…
— И изъ-за этого-то вы и поспорили?
— Я сказала ему чтобъ онъ заглянулъ въ кладовую и тогда ему станетъ ясно куда дѣваются деньги: два окорока, цѣлый рядъ всякихъ колбасъ, масло и множество другихъ тому подобныхъ вещей.
— Да зачѣмъ же ты дѣлаешь такіе огромные запасы когда здѣсь можно всегда купить все что нужно? Въ большомъ количествѣ все это только портится.
— Кухарка моя говоритъ что необходимо имѣть въ домѣ всякіе запасы, а Францъ этого не понимаетъ. Кухарка же моя та посовѣтовала мнѣ уйти куда-нибудь чтобъ у насъ не вышло крупной ссоры.
— Я не могу, сказала я чтобы только не быть одного мнѣнія съ ея кухаркой, — особенно винить въ данномъ случаѣ твоего мужа. Этимъ поступкомъ ты однако доказала ему что двери родительскаго дома всегда для тебя открыты и за это я не могу не похвалить тебя. Помяни мое слово, этотъ четвергъ для всѣхъ насъ будетъ памятнымъ днемъ.
Да, такъ оно и случилось. Всѣ мы, пока память не откажется служить намъ, будемъ помнить этотъ четвергъ! Какъ я раскаиваюсь въ томъ что совѣтовала Эмми платить мужу тою же монетой чтобы взять верхъ надъ нимъ! Какъ я была жестоко наказана за свое вмѣшательство! Мнѣ и на мысль тогда не всходило что четвергъ этотъ будетъ началомъ ужаснѣйшей драмы; знай я это напередъ, я сказала бы: «Эмми, дѣло неладно, вернись домой!»
Однако ей было очень не по себѣ, за ужиномъ у нея вовсе не было никакого аппетита и чѣмъ далѣе шло время, тѣмъ больше безпокойство овладѣвало ею. Я испытывала почти то же самое. Что если вдругъ докторъ взбѣсится? До сихъ поръ они жили въ полномъ согласіи между собой, поводомъ къ нѣкотораго рода размолвкамъ были только одии четверги, но развѣ онъ не выговорилъ ихъ себѣ еще до свадьбы? Минутами у меня просто морозъ пробѣгалъ по спинѣ при мысли о томъ что всѣ и во всемъ станутъ винить меня и что я даже не сумѣю найти себѣ оправданія въ глазахъ моего Карла. Я уже сбиралась сказать дочери: «Однако пора и тебѣ домой, Эмми; дядя Фрицъ проводитъ тебя», какъ вдругъ кто-то рѣзко дернулъ колокольчикъ. Эмми съ ужасомъ взглянула на меня, а я на нее: такъ звонить можно было лишь въ случаѣ какого-нибудь внезапнаго несчастія.
Видя что мы обѣ неспособны двинуться ни однимъ членомъ та уже давно замѣтя что мы что-то разстроены, мой Карлъ пошелъ посмотрѣть кто звонитъ. Мнѣ показалось что онъ оставался въ передней безконечно долгое время. Затѣмъ онъ тихо вызвалъ меня къ себѣ. Я приготовилась къ тому что увижу страшно раздраженнаго доктора, а между тѣмъ увидала полицейскаго. Онъ докладывалъ дѣловымъ тономъ о томъ что его прислалъ сюда докторъ, — въ квартиру его забрались воры, и онъ проситъ осторожно сообщить объ этомъ его женѣ; если она боится, то пустъ лучше переночуетъ сегодня у васъ, въ Ландбергерской улицѣ.
Поспѣшно шедшая вслѣдъ за мною Эмми слышала все отъ слова до слова и тотчасъ же собралась домой. Удержать ее не было никакой возможности, она такъ и рвалась къ своему Францу. Мы наскоро простились съ Краузе, сѣли на извощиковъ и поскакали въ квартиру доктора.
Здѣсь уже производилось слѣдствіе. Докторъ старался опредѣлить что именно у него украдено, одинъ изъ полицейскихъ помогалъ ему, другой стоялъ насторожѣ у двери, а третій осматривалъ самое помѣщеніе и вносилъ какія-то замѣтки въ свою записную книжку.
Эмми стремительно бросилась къ своему Францу, а онъ ее встрѣтилъ слѣдующими словами:
— Не случилось ничего особенно дурнаго, Эмми! Имъ мало удалось поживиться деньгами; по счастью, не далѣе какъ сегодня же утромъ я свезъ въ банкъ все что было покрупнѣе, а дома оставались сущіе пустяки.
Она хотѣла было просить у него прощенья въ томъ что ушла и бросила домъ, а онъ еще похвалилъ ее за это и отсутствіе ея назвалъ счастливою случайностью. Будь она дома, ей пришлось бы также плохо какъ и кухаркѣ, воры заперли ее въ чуланъ и завязали ей ротъ платкомъ чтобъ она не могла никого позвать къ себѣ на помощь; тамъ, въ чуланѣ, ее и нашли въ полусознательномъ состояніи.
Квартира доктора представляла потрясающее зрѣлище. Тамъ, гдѣ прежде царствовала опрятность и аккуратность, все было перебударажено, все было въ крайнемъ безпорядкѣ, точно аукціонный залъ въ которомъ сейчасъ должны были происходить торги на движимость. Секретерку воры отодвинули отъ стѣны и взломали въ ней заднюю стѣнку, письменный столъ былъ весь исцарапавъ и также выдвинутъ на средину комнаты. Всѣ шкапы стояли настежъ, платье съ вѣшалокъ было сорвано и валялось на мебели и на полу. Жулики выбрали все лучшее платье доатора, а что было похуже, оставили ему самому. Все серебро за исключеніемъ подаренныхъ къ свадьбѣ подсвѣчниковъ также было выбрано изъ комода. Это обстоятельство между прочимъ дало дядѣ Фрицу поводъ торжествующе воскликнуть: «Видишь, они не настоящаго серебра!» Изъ кладовой исчезли и оба окорока и всѣ колбасы. Негодяи не пощадили ничего.
Благодаря сырой погодѣ въ комнатѣ была такая грязь, какъ будто здѣсь ночевалъ цѣлый караванъ. Ужасно! ужасно! и при этомъ еще тяжелое сознаніе что здѣсь были преступники, которые своими воровскими руками рылись во всѣхъ шкапахъ, комодахъ, сундукахъ, и можетъ-быть дерзко глумились надо всѣмъ что по ихъ мнѣнію не представляло собой никакой цѣнности, хотя и было дорого хозяевамъ по разнымъ дорогимъ воспоминаніямъ. Слѣды злодѣевъ были видны всюду, ими даже какъ будто пахло въ воздухѣ. Поэтъ говоритъ: «На вѣки свято мѣсто то, куда ступилъ ногой хорошій человѣкъ», а я скажу «на вѣки опостылѣетъ мѣсто, которое осквернили своимъ присутствіемъ негодяи.» Доктору необходимо перемѣнить квартиру; эти комнаты вѣчно будутъ напоминать собою ужасную картину опустошенія послѣ нашествія грабителей. А куда же дѣлись злодѣи? Они исчезли какъ чудный сонъ!
Полиція немедленно, на самомъ мѣстѣ преступленія, стала снимать допросъ со свидѣтелей. Позвали кухарку. Она вошла, утирая глаза кончикомъ платка. Затѣмъ сюда должны были также явиться верхніе жильцы, г. Гревъ съ женой и дочерью.
Послѣ всѣхъ отвѣтовъ на предложенные полицейскимъ вопросы выяснилось слѣдующее. Вскорѣ послѣ того какъ фрау докторша ушла изъ дому, кто-то позвонилъ чтобы позвать доктора къ больному. Кухарка сказала, гдѣ въ данное время находится докторъ. Пришедшій человѣкъ заявилъ на это что можно будетъ подождать и до утра, а затѣмъ спросилъ нельзя ли ему войти на верхъ чтобы записать свой адресъ. Кухарка впустила этого человѣка, а вслѣдъ за нимъ въ квартиру ворвался еще человѣкъ, бросился на нее, зажалъ ей ротъ и втолкнулъ ее въ чуланъ. Отъ страха она лишилась сознанія, а когда снова пришла въ себя, то уже не могла ни крикнуть, ни шевельнуться, потому что во рту у нея былъ платокъ, а сама она была крѣпко связана. Въ такомъ видѣ и нашелъ ее по своемъ возвращеніи домой докторъ. Это подтвердилъ также и Dr. Вренцхенъ. Къ его удивленію двери его квартиры оказались притворены, но незаперты. Какъ только онъ увидалъ что случилось, то немедленно крикнулъ ночнаго сторожа, а самъ отправился въ полицію. Что въ квартирѣ былъ не одинъ, а нѣсколько злоумышленниковъ доказывало то что кухарка была связана и затѣмъ что массивная тяжелая мебель была вся сдвинута со своихъ мѣстъ. Г. Греве и его супруга заявили что они не слыхали никакого особеннаго шума.
— Какого изъ себя вида были жулики? спросили кухарку.
Въ точности припомнитъ этого она не можетъ, а помнитъ только что оба они были чернобородые.
— Какъ можно было бытъ настолько не осторожною чтобы впустить въ домъ незнакомыхъ чернобородыхъ людей? спросила я.
— На лбу у нихъ не написано что они за люди! дерзко отвѣчала мнѣ эта особа.
— Почему вы не позвали на помощь?
— Вы не слѣдственный коммиссаръ и я не считаю за нужное отвѣчать вамъ.
— Еслибы совѣсть ваша была чиста, вы не были бы такъ дерзки, снова сказала я.
— Что вы этимъ хотите сказать?
— То что я думаю. Припасы-то въ кладовую заготовлялись какъ разъ для жуликовъ.
— Вамъ придется отвѣтить за то что вы высказываете такія предположенія, рѣзко сказала она.
— Съ удовольствіемъ. Я вѣдь васъ знаю вдоль и поперекъ и считаю на все способною.
Докторъ хотѣлъ было вмѣшаться въ нашъ разговоръ, но я воскликнула:
— У нея рыльце въ пушку! въ этомъ никто не въ силахъ разубѣдить меня!
Особа эта принялась что-то возражать, ужь не знаю чего я наговорила ей, помню только то что она была до невозможности груба и нахальва. Она просила полицейскихъ и всѣхъ присутствующихъ быть свидѣтелями въ томъ что я оскорбила ее, задѣвъ ея честь. Полиція объявила ей что слѣдствіе выяснитъ все дѣло.
Затѣмъ полицейскіе удалились. Мы всѣ были еще въ крайне возбужденномъ состояніи. Кухаркѣ мы приказали варить кофе, а сами занялись водвореніемъ нѣкотораго порядка въ комнатахъ. Въ спальню они повидимому не входили, но когда мы заглянули подъ кровать чтобъ убѣдиться нѣтъ ли тамъ жуликовъ, то увидали трупъ Маффи-Памфи съ петлей на шеѣ. Злодѣи преспокойно удушили это несчастное животное. Г. Греве вспомнилъ что онъ слышалъ лай собаки, но пропустилъ его мимо ушей, не придавая ему никакого серіознаго значенія.
Мы всѣ сѣли за столъ, кухарка подала кофе бросивъ при этомъ на меня насмѣшливо вызывающій взглядъ.
— Берегись, Вильгельмина, сказалъ дядя Фрицъ, — она непремѣнно подастъ на тебя жалобу.
— Себѣ же на шею! презрительно разсмѣялась я.
— Ты, однако, была возбуждена болѣе чѣмъ слѣдовало, замѣтилъ мой Карлъ.
— Карлъ, еслибъ она нагрубила тебѣ такъ какъ она нагрубила мнѣ изъ-за раковъ, ты тоже не сталъ бы молчать теперь. Надобно же было когда-нибудь высказать ей на что ее считаешь способною.
Докторъ былъ необыкновенно нѣженъ съ Эмми. Онъ говорилъ что само Провидѣніе внушило ей мысль именно сегодня вечеромъ отправиться къ намъ. Можетъ-быть благодаря этому они избавились ужаснѣйшаго несчастія.
— Разумѣется, улыбнулась я и многозначительно переглянулась съ Эмми. Вѣдь мы-то знали что за провидѣніе внушило ей эту мысль въ голову, oнo называлось Вильгельминой Бухгольцъ и въ данную минуту клало себѣ въ ротъ кусочекъ пирожка.
Школа жизни.
правитьМнѣ часто случалось видать Краузиху въ волненіи, но въ такомъ состояніи въ какомъ она намедни прибѣжала къ намъ, я еще отъ роду ее не видала.
— Здѣсь Эдуардъ? былъ онъ у васъ? даже ни съ кѣмъ не здороваясь закричала она.
— Нѣтъ, отвѣчала я. — Развѣ онъ куда-нибудь исчезъ?
— Его нѣтъ со вчерашняго дня! прорыдала она. — Учитель къ которому мы его помѣстили полагалъ что онъ провелъ ночь у насъ и можетъ-быть заболѣлъ, потому что въ классъ сегодня не явился… вѣдь Эдуардъ такой нѣжный и хрупкій ребенокъ…
— Я этого не нахожу.
— Вы безжалостны! воскликнула она. — Но гдѣ же онъ? куда онъ могъ дѣться?!
— Успокойтесь, отыщется, старалась я ее утѣшить. — А въ полицію вы уже дали знать?
— Мой мужъ ничего не жалѣетъ на поиски. На всѣхъ столбахъ будутъ вывѣшены афиши, во всѣхъ газетахъ также будутъ помѣщены объявленія какъ бы дорого это намъ ни стоило… Господи, только бы съ нимъ не случилось какого несчастія!
— Будемъ надѣяться что съ нимъ не случилось ничего особеннаго. Позвольте вамъ предложить, фрау-Краузе, немножечко подкрѣпиться.
— Нѣтъ, нѣтъ! я не въ силахъ ни минуты сидѣть на мѣстѣ… Пойду еще куда-нибудь искать моего Эдуарда.
И она ушла въ такомъ же взволнованномъ состояніи какъ и явилась къ вамъ.
Что еще напроказилъ Эдуардъ? Я была глубоко убѣждена въ томъ что онъ задумалъ какую-нибудь необычайную шалость, такъ какъ онъ постоянно дѣлалъ то что ему не слѣдовало дѣлать. Но было бы ужасно еслибы съ нимъ дѣйствительно случилось какое-нибудь несчастіе, вѣдь онъ одинъ единственный сынъ у родителей. Опасаться этого впрочемъ нечего, такое золотце въ огнѣ не горитъ, на водѣ не тонетъ. Но гдѣ же въ самомъ-дѣлѣ могъ быть Эдуардъ? . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Гдѣ Эдуардъ? Это спрашивали не только его встревоженные родители, желтыя афиши на столбахъ и объявленія въ газетахъ, но и многіе желали бы знать, хотя бы ради обѣщанной за то награды. Всѣ поиски оказались тщетными, въ Берлинѣ Эдуарда найти не могли. Онъ бѣжалъ изъ Берлина.
Если что-нибудь было ему въ мірѣ противно такъ это греческій и латинскій языки. Онъ рѣшительно не понималъ чего ради ему надобно изображать на бумагѣ всякія каракули и ставить разныя ударенія на слогахъ, ему было вполнѣ безразлично долгіе ли они, короткіе ли, точно также ему ровно никакого дѣла не было до того на сколько частей раздѣлялъ Цезарь Галлію. Когда же разказъ становился интереснѣе, когда Римляне храбро сражались съ непріятелемъ, учитель вдругъ обращался съ вопросами о грамматическихъ правилахъ, и мальчикамъ приходилось склонять разныя имена существительныя вмѣсто того чтобъ узнать чѣмъ кончилось заинтересовавшее ихъ сраженіе.
Такимъ образомъ у Эдуарда Краузе были вполнѣ основательныя причины не любить Юлія Цезаря.
Были однако и такія книги которыя ему нравились несравненно болѣе описаній достопамятныхъ происшествій древности, и ихъ онъ читалъ съ пламеннымъ рвеніемъ. Въ нихъ говорилось о далекихъ странахъ, о пальмовыхъ и банановыхъ лѣсахъ, гдѣ обитаютъ красивые пестрые попугаи, а въ воздухѣ рѣютъ свѣтящіяся насѣкомыя въ кулакъ величиною. Сколько тамъ бывало съ дикарями и хищными звѣрями всякихъ интересныхъ приключеній, большею частію оканчивавшихся къ торжеству бѣлаго человѣка, какую удаль, какую смѣтливость обнаруживали здѣсь бѣлые охотники! Приключенія ихъ были описаны такъ интересно что Эдуардъ съ жадностью читалъ страницу за страницей и съ неимовѣрною быстротой поглощалъ цѣлыя книги. Какъ бы ему хотѣлось имѣть дрессированнаго страуса чтобы на немъ ѣздить верхомъ! Вотъ подивились бы всѣ его товарищи! Никто не былъ бы въ состояніи перегнать его, потому что страусы бѣгаютъ съ поражающею быстротой. Поводъ онъ приладилъ бы ему къ клюву и отлично бы сумѣлъ управлять имъ. Очень бы ему также хотѣлось имѣть ручнаго ягуара, который подобно собакѣ всюду бы слѣдовалъ за нимъ. Еслибы кто-нибудь вздумалъ его обидѣть, то ягуаръ сумѣлъ бы за него заступиться; просто подходить къ нему онъ допускалъ бы всякаго, но только никому бы не позволялъ даже и пальцемъ тронуть своего хозяина. Кромѣ того, Эдуардъ желалъ бы постоянно имѣть при себѣ лукъ и колчанъ со стрѣлами, онъ совершенно свободно могъ бы тогда перебить всѣ стекла въ школѣ, даже и въ самыхъ верхнихъ окнахъ зданія. Вздумай выйти на него педель, онъ мгновенно вскочилъ бы на своего страуса, ягуаръ побѣжалъ бы вслѣдъ за нимъ и лови ихъ какъ вѣтра въ полѣ.
Такъ думалъ и мечталъ онъ когда за наказанье оставался въ школѣ. Мечты его, однако, такъ и остались однѣми мечтами. Страстное желаніе въ дѣйствительности видѣть и пережить все прочитанное расло въ немъ съ каждымъ часомъ, ему пламенно хотѣлось покинуть Берлинъ и уйти въ тѣ далекія, чудныя страны. Здѣсь въ Берлинѣ все противъ него. Всѣ учителя пристрастны, они совершенно несправедливо преслѣдуютъ его, Эдуарда, и благоволятъ къ другимъ, болѣе дурнымъ мальчикамъ; поддѣлываться къ нимъ, какъ то дѣлаютъ ученики сидящіе на первыхъ скамейкахъ, онъ не въ состояніи, тихоней и подлизой онъ никогда и ни за что не будетъ… и потому скорѣе, скорѣе изъ Берлина!
По Сѣверо-Германской низменности на всѣхъ парахъ мчался позѣдъ, который въ 11 часовъ вечера отходитъ изъ Берлина и часовъ въ 6 утра приходитъ въ Гамбургъ. Свистя и шипя катился онъ мимо уединенныхъ тихихъ мѣстечекъ, черезъ поля и луга, освѣщенныя блѣднымъ трепетнымъ сіяніемъ луны. Время отъ времени мелькали огни станціонныхъ фонарей; если не было положено здѣсь останавливаться, то паровозъ привѣтствовалъ ихъ только однимъ пронзительнымъ свистомъ и спѣшилъ далѣе. Но на нѣкоторыхъ станціяхъ паровозъ поили кипяткомъ, а пока онъ съ жадностью утолялъ свою жажду, желѣзнодорожные слесаря обходили вагоны, постукивая молотками по осямъ и колесамъ чтобъ убѣдиться все ли благонадежно и нѣтъ ли основанія опасаться крушенія или какого иного несчастія съ поѣздомъ. Нѣкоторые пассажиры просыпались и начинали ворчать на эту стукотню, нарушившую ихъ легкую дремоту; другіе же, потому ли что совѣсть у нихъ была необыкновенно спокойна, потому ли что нервы у нихъ были особенно крѣпки, продолжали спать крѣпчайшимъ сномъ, несмотря на неудобство своего положенія.
Въ одномъ изъ отдѣленій третьяго класса, въ уголкѣ, крѣпкимъ дѣтскимъ сномъ спалъ маленькій мальчикъ, прислонясь головою къ жесткой деревянной стѣнкѣ вагона. На щекахъ его игралъ нѣжный румянецъ, на губахъ блуждала блаженная улыбка; наивный наблюдатель навѣрное бы подумалъ что съ нимъ бесѣдуютъ ангелы съ высоты лазоревыхъ небесъ, и былъ бы крайне пораженъ еслибы могъ проникнуть въ тайну сладкихъ грезъ мальчугана, который видѣлъ себя вовсе не въ средѣ безплотныхъ райскихъ духовъ, а принималъ дѣятельное участіе въ исполненной опасностей охотѣ на тигровъ. Послѣднее время маленькій Краузе былъ несравненно болѣе занятъ тиграми, ягуарами и леопардами чѣмъ ангелами, и потому неудивительно что и во снѣ ему грезились не мирные небожители, а хищные обитатели лѣсовъ; что стукъ молотковъ объ оси и колеса производилъ на него впечатлѣніе выстрѣловъ, и что услужливая фантазія рисовала его воображенію дикихъ звѣрей и разныя интересныя похожденія въ дѣвственныхъ лѣсахъ далекихъ странъ.
Эдуардъ наконецъ привелъ въ исполненіе свой долго лелѣянный замыселъ. Онъ усердно копилъ карманныя деньги, которыя открыто давалъ ему отецъ и потихоньку совала мать. Послѣ своего неудачнаго опыта во время Рождественской ярмарки онъ пришелъ къ тому заключенію что торговлей ему трудно нажить себѣ капиталъ: или у него нѣтъ монетки съ крючечкомъ, какъ то бываетъ у нѣкоторыхъ людей, которые приходятъ въ Берлинъ въ дырявыхъ башмакахъ и затѣмъ чрезъ какія-нибудь нѣсколько лѣтъ дѣлаются милліонерами, или же онъ просто не обладаетъ нужными для торговли способностями. Итакъ, съ продажей сигаръ онъ потерпѣлъ полную неудачу, за то его выручила экономія. Однажды на школьномъ горизонтѣ Эдуарда собрались новыя грозныя тучи, но къ счастью, накопленныхъ имъ денегъ, какъ онъ узналъ изъ одного путеводителя, было уже вполнѣ достаточно на билетъ до Гамбурга. Нѣсколько талеровъ онъ выручилъ еще за свои золотые часы и, кромѣ того, правда за безцѣнокъ, продалъ свои латинскія и греческія книги какому-то старьевщику. «Товаръ этотъ дешевъ, его и такъ дѣвать некуда», сказалъ ему тотъ, и Эдуардъ ни мало не смущаясь взялъ за свое добро что ему давали, въ то не время размышляя про себя: "Къ чему мнѣ деньги? Въ Гамбургѣ я тотчасъ же поступлю на какой-нибудь корабль юнгой. Вотъ весело-то будетъ качаться на высокой мачтѣ и какъ только на горизонтѣ покажется темная полоска кричать оттуда земля! земля! Ура! Домой онъ напишетъ уже прямо съ корабля, раньше этого писать незачѣмъ.
Эдуардъ пробудился какъ только забрежжило утро, и всѣ его грезы разомъ исчезли. Для него было совершенно новымъ зрѣлищемъ видѣть солнечный восходъ. Спутники Эдуарда также проснулись и кто-то спросилъ его куда онъ ѣдетъ.
— Въ Гамбургъ! отвѣчалъ онъ.
— У тебя тамъ есть родственники?
— Да.
— А гдѣ же они живутъ?
— Возлѣ кораблей.
— Ты вѣроятно хочешь сказать возлѣ гавани?
— Ну да, разумѣется. А какъ мнѣ туда пройти?
— Съ вокзала надобно идти прямо къ Гэферской гостиницѣ, а затѣмъ держаться все лѣвой руки, какъ разъ попадешь куда надобно. Кромѣ того, можешь разспрашивать дорогу у встрѣчныхъ, тебѣ объяснятъ какъ слѣдуетъ идти. Только не робѣй!
Славный совѣтъ — не робѣть, онъ и самъ это отлично знаетъ
Низменность окончилась; вправо и влѣво стали появляться покрытые лѣсомъ холмы, солнце весело играло утренними лучами на свѣжей зелени деревьевъ. Но вотъ лѣсъ отодвинулся, и взорамъ путешественниковъ представилась извилистая рѣчка, живописно протекавшая по мягкой муравѣ холмистыхъ луговъ и полей.
— Это Эльба? спросилъ Эдуардъ.
— Нѣтъ, это Билла, гляди, гляди! сейчасъ будетъ Фридрихсру.
Поѣздъ прошелъ какъ разъ мимо самаго замка князя Бисмарка, и Эдуардъ полюбовался этимъ красивымъ зданіемъ. Затѣмъ была небольшая остановка въ Бергердорфѣ. Нѣсколько женщинъ въ чрезвычайно оригинальныхъ костюмахъ предлагали путешественникамъ купить у нихъ фруктовъ и цвѣтовъ. Эдуарду сказали что это мѣстныя крестьянки. «Чуденъ Божій міръ», про себя подумалъ Эдуардъ, «чего-чего еще не придется мнѣ насмотрѣться, когда я буду въ дальнихъ чужихъ краяхъ».
Наконецъ поѣздъ остановился у огромной крытой платформы: то былъ Гамбургъ.
Всѣ спѣшили выходить, и густая толпа пассажировъ увлекла вмѣстѣ съ собою и маленькаго Краузе. Очутившись на улицѣ онъ остановился въ нерѣшительности куда ему идти, но вдругъ взглядъ его упалъ на написанную крупными литерами вывѣску «Гэферская гостиница», и онъ совершенно увѣренно направился прямо въ ту сторону. Затѣмъ, какъ ему было сказано, все держался лѣвой руки и наконецъ вышелъ на большую базарную площадь, гдѣ мѣстные крестьяне и крестьянки въ своихъ куріозныхъ костюмахъ, продавали зелень и всякіе другіе деревенскіе продукты. Эдуардъ не видывалъ въ Берлинѣ такихъ торговцевъ и торговокъ.
Онъ спросилъ какъ ему пройти къ гавани. Ему отвѣтили, но онъ ровно ни одного слова не понялъ изъ этого отвѣта. Нижненѣмецкаго говора онъ отъ роду не слыхивалъ. Неужели же его путешествіе будетъ сопряжено съ такими неожиданными затрудненіями? Пустое! безо всякаго сомнѣнія онъ и самъ сумѣетъ добраться до гавани, и на удачу онъ пошелъ прямо впередъ.
Онъ миновалъ нѣсколько перекинутыхъ черезъ каналы мостовъ; по этимъ каналамъ люди тянули бичевой нагруженныя товаромъ барки. По обѣимъ сторонамъ одного изъ каналовъ дома стояли возлѣ самой воды, Эдуардъ спросилъ не это ли гавань, но снова получилъ отвѣтъ изъ котораго ровно ничего не могъ понять.
Но вотъ, кажется, одъ добрался наконецъ и до цѣли своего странствованія: онъ увидалъ высокія мачты кораблей, самые же корабли отъ взора скрывало какое-то длинное зданіе. Никто не остановилъ Эдуарда, ворота были отворены и онъ смѣло вошелъ въ нихъ. Здѣсь оказалось множество такихъ огромныхъ кораблей, какихъ Эдуарду до сихъ поръ и видѣтьто не приходилось. Гигантскіе паровые краны опускали внизъ свои коромысла, къ нимъ привѣшивались ящики, мѣшки, тюки, коромысла снова поднимались и затѣмъ снова опускались чтобъ осторожно, словно разумныя существа, сложить свою ношу. Эдуардъ видѣлъ все однѣ и тѣ же машины, и всѣ онѣ были заняты разгрузкой кораблей; здоровенные рабочіе принимали отъ нихъ товары и складывали ихъ въ огромныя кучи. Эдуардъ спросилъ у одного изъ этихъ рабочихъ, не здѣсь ли гавань.
— Это набережная, отвѣтилъ ему тотъ, — а гавань будетъ дальше. — Ступайте направо, пройдите мостъ и придете къ гавани.
Вотъ и гавань! При видѣ ея сердце Эдуарда усиленно застучало въ груди. Цѣлый лѣсъ мачтъ, корабли тѣсно стоятъ другъ возлѣ друга, а въ свободномъ отъ нихъ пространствѣ проворно скользятъ по водѣ лодки всякихъ размѣровъ и маленькіе пароходики…
Эдуардъ тихо шелъ вдоль берега, не отводя очарованнаго взора отъ безконечнаго лѣса кораблей.
Наконецъ онъ почувствовалъ голодъ, зашелъ въ трактирчикъ для матросовъ и спросилъ себѣ позавтракать. Завтракъ ему дали хорошій: большую чашку кофе и огромные бутерброды изъ чернаго и бѣлаго хлѣба. За сосѣднимъ столикомъ сидѣло нѣсколько моряковъ, и одного изъ нихъ всѣ остальные называли капитаномъ. «Не нужно ли ему юнги?» подумалъ Эдуардъ. «Чего робѣть? спрошу его!»
Сначала капитанъ не понялъ просьбы Эдуарда, но затѣмъ, сообразивъ въ чемъ дѣло, сказалъ:
— Такъ! ты желаешь идти въ море? отлично. А есть ли у тебя на это разрѣшеніе твоего отца?
Эдуардъ молчалъ.
— Или опекуна?
— Нѣтъ, прошепталъ онъ.
— Въ такомъ случаѣ возвращайся къ себѣ домой, это будетъ самое лучшее что ты можешь сдѣлать.
Эдуардъ вышелъ изъ трактирчика крайне разочарованнымъ. Домой? да развѣ это возможно? Проданные часы и книги заградили ему возвратный путь подъ отчій кровъ. Навѣрное ему удастся отыскать другаго болѣе податливаго капитана, здѣсь вѣдь такое множество всякихъ кораблей.
Эдуардъ снова направился къ гавани, но далеко не съ прежнею своею увѣренностью въ успѣхѣ. Гдѣ ему найти такого капитана котораго ему нужно? Онъ воображалъ что стоитъ ему только прійти на какой-нибудь корабль, заявить о своемъ желаніи поступить на службу — и его тотчасъ же съ распростертыми объятіями примутъ на этотъ корабль; на дѣлѣ вышло иначе… Спустя нѣкоторое время онъ рѣшилъ посовѣтываться съ кѣмъ-нибудь изъ матросовъ. Случайно ему подвернулся матросъ-Англичанинъ, который даже не соблаговолилъ удостоить ни единымъ словомъ бѣднаго Эдуарда, которому такъ и не удалось получить желаемаго совѣта. Это чрезвычайно его огорчило.
Видъ гавани уже не доставлялъ ему прежняго удовольствія, и потому онъ пошелъ машинально по дорожкѣ поднимавшейся куда-то въ гору. Ему попадались скамейки и на нихъ отдыхавшіе отъ прогулки люди; глядя на нихъ, ему и самому захотѣлось отдохнуть подъ сладостною тѣнью зеленыхъ деревьевъ.
Добравшись до вершины горы, онъ обернулся и взглянулъ внизъ; взорамъ его представилась величественная Эльба, голубая даль того берега, а далѣе море и кипучая людская дѣятельность въ гавани. Отходилъ какой-то большой пароходъ: онъ величественно покачался на мѣстѣ и затѣмъ, разсѣкая грудью волны, гордо двинулся въ открытое море. Вонъ тамъ маленькіе пароходики, парусныя суда, лодки, всѣ они идутъ или пойдутъ въ море… а Эдуардъ принужденъ оставаться на берегу! Его такъ и тянуло туда, на широкую гладь, въ безконечный просторъ… Онъ страдалъ, онъ не могъ долѣе выносить этого томленія и бросился прочь, куда-нибудь, только подальше, подальше отъ моря!
Не зная куда ведетъ дорожка, онъ наугадъ зашагалъ по ней, и какъ ему показалось выборъ его былъ весьма удаченъ, такъ какъ дорожка привела его въ очень пріятное мѣстечко. Здѣсь было множество всякихъ диковинокъ и развлеченій. Эдуарда пригласили зайти посмотрѣть звѣринецъ, и разумѣется на приглашеніе отказа съ его стороны не послѣдовало. Карусель также пришелся ему по вкусу. Что бы могъ онъ сдѣлать умнѣе того, какъ покататься на львѣ? Да, какъ бы то ни было, а Гамбургъ все-таки славный городъ! Накатавшись до сыта на карусели, Эдуардъ отправился обѣдать въ ресторанъ. Разумѣется, всѣ его сбереженія таяли съ каждымъ часомъ, но тѣмъ не менѣе ему необходимо понадобилось купить себѣ кокосовый орѣхъ и нѣсколько раковинъ. Исполнить это было не трудно, они тутъ же на улицѣ продавались на лоткахъ.
Послѣ обѣда Эдуарду сдѣлалось еще веселѣе. Играла музыка, ученый медвѣдь выкидывалъ самыя удивительныя штуки, на площади отворились двери разныхъ театровъ, всюду было множество всевозможныхъ диковинокъ и всюду безконечное множество всякаго народа. Эдуардъ и думать совсѣмъ забылъ о корабляхъ и капитанахъ.
Но вотъ настала и ночь. Народъ сталъ расходиться, всѣ гуляющіе возвращались по домамъ. Куда же теперь направиться Эдуарду? Кошелекъ его былъ совершенно пустъ, развлеченія и удовольствія дня поглотили все до послѣдней монеты.
Можетъ-быть ему удастся теперь отыскать въ гавани настоящаго капитана… Итакъ, туда! Вотъ аллея по которой онъ сюда пришелъ. Впередъ, впередъ! Сейчасъ будетъ Эльба.
Неужели онъ ошибся? Аллея эта тянется безконечно. Смѣлѣй впередъ, впередъ!
Онъ остановился. «Кажется давеча я здѣсь не былъ? Гдѣ же я? Смѣлѣй впередъ!»
Вонъ точно рѣка блеститъ тамъ? Нѣтъ, это должно-быть гавань. Еще нѣсколько шаговъ, и онъ остановился какъ вкопаный. Предъ нимъ лежало большое водное пространство въ которомъ отражались звѣзды, луна и длинныя свѣтлыя полоски отъ стоявшихъ на берегу газовыхъ фонарей. За ними тянулась длинная безконечная вереница домовъ, а надъ ними на звѣздномъ небѣ выдѣлялись силуеты высокихъ стройныхъ башенъ. Что это сонъ — или чудный Гамбургъ?
«Здѣсь и остаться», прошепталъ Эдуардъ, «вонъ тамъ въ кустахъ я отыщу себѣ пріютъ на ночь».
Отыскивать такой пріютъ пришлось недолго, такъ какъ ему почти тотчасъ же попалась садовая скамейка.
Эдуардъ сѣлъ на нее. Взоръ его какъ потерянный устремился еще на другое большое водное пространство, такое тихое и спокойное, какъ будто погруженное въ сладкій мирный созъ. Эдуарду одаако не спалось: онъ чувствовалъ себя одинокимъ, покинутымъ за чужой стороаѣ. Что стааетъ онъ дѣлать завтра?
Онъ страшно продрогъ, потому что ночь была сырая, и къ тому же испытывалъ чувство сильнаго голода. Онъ считалъ удары башеавыхъ часовъ, мѣрао и гулко раздававшіеся среди ночной тишины; онъ прислушивался къ тому какъ часы начинали бить на одной изъ башенъ и какъ вслѣдъ затѣмъ имъ начинали вторить часы на другихъ башняхъ. По временамъ до его слуха доносились какіе-то заунывные протяжные звуки, точно какіе-то стоны. То были непріятные уху звуки туманныхъ сигналовъ, раздававшіеся съ выходившихъ изъ гавани пароходовъ; въ нихъ слышались прощальныя слезы, они звучали какою-то боязнью, какою-то жалобой или мольбой, явственно раздавались они въ безмолвіи ночи, доносились до слуха Эдуарда и находили себѣ отголосокъ въ его измученной одинокой душѣ.
Какъ бы онъ былъ счастливъ еслибы теперь былъ въ Берлинѣ! Въ силахъ ли онъ будетъ дойти обратно пѣшкомъ? Дорогу-то онъ разумѣется найдетъ, но пріемъ родителей, насмѣшки товарищей… и онъ въ отчаяніи всплеснулъ руками: «Нѣтъ, нѣтъ! Назадъ я ни за что не вернусь!»
Наконецъ усталость пересилила въ немъ всѣ душевныя волненія, и онъ заснулъ. Не продолжителенъ однако былъ его сонъ: какъ только начало свѣтать на небѣ, онъ уже пробудился отъ утренняго холодка. Онъ просто коченѣлъ, и вмѣстѣ съ тѣмъ голодъ все сильнѣе и сильнѣе давалъ ему себя чувствовать. Эдуардъ обшарилъ свои карманы и ничего въ нихъ не нашелъ, но вотъ взглядъ его упалъ на кокосовый орѣхъ: слава Богу, онъ спасенъ! Но какъ разбить орѣхъ? какъ добраться до зерна и вкуснаго молока, которыми питаются дикари? Къ счастью, вчера послѣ обѣда Эдуардъ купилъ себѣ ножичекъ, — какъ онъ ему теперь кстати! Онъ съ пламеннымъ рвеніемъ принялся отчищать ниточки покрывающія наружную часть скорлупы. Работа была трудная; потъ крупными каплями струился по лицу мальчика, но онъ все продолжалъ усердно трудиться и наконецъ достигъ того что удалилъ съ кокоса всю его наружную волокнистую оболочку. Теперь оставалось только расколоть самый кокосъ, во какъ быть? ножикъ скользитъ, срывается, и дѣло не подвигается ни на іоту. Эдуардъ попытался было разбить свой орѣхъ о камень, но и на это силенки у него не хватило; орѣхъ оказался необыкновенно крѣпокъ и не поддавался никакимъ съ его стороны усиліямъ. Наконецъ ему пришла въ голову счастливая мысль; «Дай-ка я попробую продать орѣхъ, а за вырученныя за него деньги куплю себѣ хлѣба». Жажду утолить было легко, воды здѣсь было болѣе чѣмъ достаточно, а черпать ее было весьма удобно одною изъ его раковинъ, вѣдь дикари же всегда пьютъ такимъ способомъ. Но гдѣ же эти дикари и гдѣ онъ самъ теперь? Утоливъ жажду, онъ забросилъ свою раковину далеко въ воду. Охота къ разнаго рода приключеніямъ понемногу начинала въ немъ ослабѣвать.
Между тѣмъ городъ проснулся. Подъ широкою аркой моста, неподалеку отъ котораго Эдуардъ провелъ ночь, проходили пароходы, надъ ними проносились поѣзда желѣзныхъ дорогъ, проѣзжали конки и всякіе другіе употребляемые для передвиженія экипажи. Гуляющіе искали себѣ отдохновенія въ отрадной тѣни деревьевъ; люди дѣловые, служащіе скорымъ шагомъ спѣшили въ присутственныя мѣста или конторы. Эдуардъ рѣшилъ также попытать себѣ счастья въ этомъ обширномъ торговомъ городѣ.
Онъ началъ всѣмъ проходящимъ предлагать купить свой кокосовый орѣхъ, но повидимому предметъ этотъ никому не приходился по вкусу, да и времени лишняго ни у кого не было на то чтобъ останавливаться изъ-за такого пустяка. Эдуарду казалось что всѣ Гамбургцы не ходятъ, а просто бѣгаютъ. Но вотъ тамъ въ сторонкѣ стоитъ какой-то господинъ не принимающій никакого участія въ этой общей бѣготнѣ, можетъ-быть онъ обратитъ на Эдуарда вниманіе, а ужь тогда онъ скажетъ ему какъ нестерпимо испытывать мученія голода.
Господинъ этотъ дѣйствительно не оттолкнулъ отъ себя несчастнаго мальчика. Напротивъ, привѣтливо и участливо принялся разспрашивать его откуда онъ, куда и зачѣмъ идетъ. Такимъ образомъ, въ какія-нибудь пять минутъ онъ овладѣлъ полнымъ довѣріемъ Эдуарда, который даже рѣшился освѣдомиться у него, не знаетъ ли онъ такого капитана который принимаетъ къ себѣ въ юнги маленькихъ мальчиковъ; нельзя ли будетъ какъ-нибудь устроить ему это дѣло.
— Давай мнѣ руку, мальчуганъ, я отведу тебя куда слѣдуетъ.
Эдуардъ себя не помнилъ отъ радости.
Господинъ этотъ оказался необыкновенно любопытнымъ человѣкомъ, онъ освѣдомился у Эдуарда о томъ гдѣ онъ провелъ ночь.
— Подъ открытымъ небомъ, дрожа отъ холода отвѣтилъ мальчикъ.
— А денегъ у тебя больше уже нѣтъ?
— Кромѣ этого орѣха, у меня нѣтъ рѣшительно ничего.
— И ты голоденъ?
— Ахъ, очень!
— Потерпи немножко, скоро тебя накормятъ.
Какъ ни была Эдуарду пріятна мысль что онъ скоро утолитъ свой голодъ, онъ тѣмъ не менѣе замѣчалъ что всѣ проходившіе мимо нихъ люди на секунду какъ будто пріостанавливаются и окидываютъ его любопытнымъ взглядомъ. Одни насмѣшливо улыбаются, другіе смотрятъ на него какъ будто бы съ сожалѣніемъ. А привѣтливый господинъ необычайно крѣпко держитъ его за руку.
— Куда же мы идемъ? нерѣшительно спросилъ Эдуардъ.
— Вотъ мы ужь и пришли.
Они остановились предъ большимъ, некрасивымъ, непривлекательнымъ зданіемъ. Ведшій Эдуарда господинъ дернулъ звонокъ, тяжелая дверь отворилась и затѣмъ вслѣдъ за ними снова захлопнулась и заперлась. Точно такимъ же порядкомъ имъ пришлось пройти и во вторую рѣшетчатую чугунную дверь.
— Вотъ бѣглаго привелъ! сказалъ привѣтливый господинъ, вводя Эдуарда въ большую комнату, гдѣ ему пришлось отвѣтить на множество предложенныхъ ему вопросовъ.
Эдуардъ все вполнѣ откровенно разказалъ про себя.
— Если ты сказалъ правду, то погостишь у насъ не долго. Мы напишемъ твоему отцу.
— Нѣтъ! нѣтъ! умолялъ Эдуардъ.
— Иначе нельзя, мальчуганъ. Ну, а теперь пойдемъ-ка, у васъ найдется для тебя славная квартира! Ночевать подъ открытымъ небомъ вредно для здоровья.
Смотритель сдѣлалъ знакъ Эдуарду слѣдовать за собою, и тотъ волей-неволей былъ принужденъ покориться. Они вышли въ обширныя, выкрашенныя желтою краской сѣни и затѣмъ по широкой лѣстницѣ поднялись вверхъ. Сторожъ отперъ имъ рѣшетчатую дверь, ведшую въ корридоръ, гдѣ находилось назначенное для Эдуарда помѣщеніе. Это была просторная и чистая комната, только желѣзная рѣшетка въ окнѣ придавала ей какой-то нежилой мрачный характеръ.
— Вотъ на стѣнѣ висятъ правила которымъ ты будешь обязанъ подчиняться. Если къ тебѣ войдетъ кто-нибудь изъ служащихъ, ты обязанъ встать и затѣмъ почтительно стоять предъ нимъ. Распредѣленіе дня ты поймешь очень скоро. Если ты испортишь что-либо изъ находящагося здѣсь, будешь за это строго наказанъ. Ты имѣешь право писать своимъ родственникамъ, и я даже совѣтую тебѣ это сдѣлать. Скоро тебѣ дадутъ позавтракать, а послѣ того ты долженъ работать.
Онъ вышелъ и заперъ за собою дверь.
Эдуардъ остался одинъ. Окончательно разбитый, онъ бросился на свою койку ничкомъ. Упрямство его было сломлено, имъ овладѣло чувство самаго горькаго, самаго жгучаго раскаянія.
Въ непродолжительномъ времени тюремщикъ принесъ Эдуарду миску дымящагося супа и большой кусокъ чернаго хлѣба; никогда въ жизни, ни на какихъ торжествахъ не приходилось Эдуарду ѣсть такихъ вкусныхъ вещей. Кромѣ того, ему принесли и поставили предъ нимъ корзину съ концами смазаннаго дегтемъ морскаго каната. Онъ долженъ былъ исщипать эти концы на паклю. Между прочимъ, ему было замѣчено весьма внушительно чтобъ онъ какъ можно усерднѣе исполнилъ заданную ему работу.
Итакъ, Эдуардъ принялся щипать паклю. Руки его были дѣятельно заняты работой, но мысли витали далеко. Онъ перенесся мысленно въ Берлинъ. Тамъ ему не было никакой необходимости трудиться цѣлый день. Какою онъ пользовался тамъ свободой! Зачѣмъ, зачѣмъ онъ покинулъ Берлинъ? Какъ хорошо ему жилось тамъ! Когда оканчивались занятія въ школѣ, его пускали гулять и бѣгать на свободѣ… Родители всюду брали его съ собою. Ему вспомнилось какъ онъ вмѣстѣ съ отцомъ ловилъ бабочекъ… Работа выпала у него изъ рукъ и онъ неподвижнымъ взоромъ уставился въ пространство. Онъ видѣлъ рядомъ съ собою на мостикѣ мальчика, вотъ онъ исчезъ подъ водой. У Эдуарда вырвался слабый крикъ, и онъ судорожно закрылъ лицо руками. Имъ овладѣлъ ужасъ.
Отъ корзины и отъ находившейся въ ней пакли какъ-то особенно пахло дегтемъ, запахъ этотъ напомнилъ ему Гамбургскую гавань, и снова имъ овладѣло страстное желаніе при живительномъ морскомъ вѣтеркѣ уйти въ широкое безпредѣльное море и посмотрѣть на Божій міръ. Вода плѣнила его, онъ чувствовалъ что никогда не будетъ въ силахъ отдѣлаться отъ этого очарованія.
Черезъ два дня за нимъ пріѣхалъ отецъ. Эдуардъ съ покорностью выслушалъ всѣ его упреки, у него была одна только просьба, одна мольба — не возвращаться болѣе въ гимназію.
— Чего же ты хочешь, если не можешь учиться? спросилъ его отецъ.
— Я хочу быть морякомъ.
Время тяжелыхъ испытаній.
правитьПравъ былъ Шиллеръ сказавъ: Съ силами судьбы никто не можетъ заключить вѣчнаго союза! На мнѣ также суждено было оправдаться этимъ словамъ, хотя я не помню чтобъ я когда-либо и гдѣ-либо заключала какой бы то ни было договоръ съ силами судебъ. Я всегда старалась свято исполнять свой долгъ, всегда старалась идти путемъ правды и добродѣтели, но это ни къ чему не повело, потому что испорченность людская слишкомъ велика.
Слѣдствіе по произведенному у доктора воровству было окончено и не привело ровно ни къ какому результату, кромѣ того только что у входной двери перемѣнили замокъ и приладили къ ней предохранительную цѣпь. Надзирательша говорила мнѣ что воровство было сдѣлано по всѣмъ правиламъ искусства и что доктору не остается ничего другаго какъ забыть о пропавшихъ у него вещахъ. Я было посовѣтовала ему увеличить плату за свои визиты чтобы тѣмъ самымъ сколько-нибудь возмѣстить свои потери, но онъ рѣшительно отклонилъ мое предложеніе. Теперь за обѣдомъ у нихъ подается поддѣльное серебро, что вполнѣ гармонируетъ съ ихъ подсвѣчниками.
Кухарка просила отпустить ее и, къ моему удовольствію, получила разчетъ. Причиной отказа отъ мѣста особа эта выставила свое нежеланіе служить въ домѣ гдѣ теща хозяина оскорбляетъ ее при всякомъ удобномъ случаѣ, терпѣть этого она не станетъ и еще сумѣетъ доказать что въ Берлинѣ для всѣхъ есть правосудіе. Докторъ совѣтовалъ ей образумиться и не поднимать шума изъ пустяковъ, но она отвѣчала ему что ее назвали «низкою обманщицей», а такого оскорбленія она перенести не въ силахъ.
Я положительно отвергала взводимое на меня обвиненіе, но докторъ утверждалъ будто я дѣйствительно сказала что-то подобное и совѣтывалъ мнѣ заплатить кухаркѣ извѣстную сумму денегъ съ тѣмъ чтобъ она не поднимала противъ меня никакого дѣла.
— Вы, кажется, хотите внушить мнѣ чтобъ я уступила этой особѣ, чтобъ я призвала себя виновною предъ нею? вѣдь предложеніе ей денегъ за ея молчаніе равносильно призванію своей виновности.
— Какъ знаете, любезная мамахенъ, но такъ какъ съ этой дѣвушки законнымъ порядкомъ снято всякое подозрѣніе въ соучастіи, то…
— Но въ моихъ глазахъ она далеко не внѣ всякаго подозрѣнія.
— Тѣмъ не менѣе я посовѣтывалъ бы вамъ постараться замять дѣло.
— Я ни за что въ мірѣ не соглашусь на такое униженіе! Да и кромѣ того не можетъ быть чтобъ она стала жаловаться, это положительно невѣроятно!
Однако это оказалось вполнѣ вѣроятнымъ. Утромъ, когда мой Карлъ уже ушелъ къ себѣ въ контору, на мое имя пришло такое толстое письмо какого я еще въ жизнь свою ru отъ кого не получала. Достаточно одного взгляда на это письмо чтобы догадаться объ его ужасномъ содержаніи. Дрожавшею отъ волненія рукой я расписалась въ полученіи пакета и затѣмъ нерѣшительно вскрыла его. Въ немъ было написано: «По жалобѣ поданной дѣвицей Маріей Іоганной Бандъ на фрау Вильгельмину Бухгольцъ за оскорбленіе и клевету…» далѣе читать я уже не была въ состояніи. Я видѣла предъ собой буквы, но связи между ними не понимала, всѣ онѣ такъ и прыгали у меня предъ глазами. Мнѣ было ясно только одно: меня требуютъ въ судъ.
Дѣлать было нечего, мнѣ пришлось отправиться къ моему Карлу; но когда съ роковымъ посланіемъ въ рукахъ я остановилась предъ дверью конторы, у меня не хватило духа войти туда. Я протянула руку къ звонку и быстро отдернула ее назадъ, снова протянула руку и снова не рѣшилась пожать пуговку звонка. Онъ и не предчувствуетъ, несчастный, какой намъ угрожаетъ позоръ, не предчувствуетъ что его невинная жена обвиняется въ нанесеніи оскорбленія и клеветѣ!.. Нельзя же мнѣ было, одаако, вѣчно стоять предъ дверью, я сдѣлала надъ собою сверхъестественное усиліе, тихонько пріотворила дверь и шатаясь подошла къ конторкѣ моего мугка.
— Карлъ, робко проговорила я, — прочти эту странную бумагу… это… въ ней… я ничего не понимаю!..
Мой Карлъ пробѣжалъ глазами бумагу и черты его лица приняли серіозаое выраженіе.
— Это досадно! воскликнулъ онъ, — болѣе чѣмъ досадно. Ты обвиняешься въ нанесеніи девяти оскорбленій…
— Девяти?! изумленно переспросила я.
— Да въ девяти! они всѣ здѣсь перечислены по порядку. На вотъ, прочти сама.
— Карлъ, это возмутительное нахальство! вѣдь я же только замѣтила ей что ей слѣдовало быть осмотрительнѣе.
— Вильгельмина, мало ли чего ты не наговорила тогда въ порывѣ своего гнѣва.
— Но только въ предѣлахъ возможнаго.
— На судѣ все это будетъ выяснено.
— Карлъ, неужели это дѣло можетъ худо для меня кончиться?
— Я надѣюсь что все это можно будетъ уладить, не допуская дѣло до суда. Прежде разбирательства дѣла обыкновенно предлагаютъ враждующимъ сторонамъ мировую. Ты признаешь себя не совсѣмъ правою, предложишь этой дѣвушкѣ извѣстную сумму денегъ, тѣмъ дѣло и кончится. Согласна ли ты на это?
— Да, простонала я.
— Не унывай, бодрись и не пугайся по пустякамъ. А теперь, милая моя старушка, ступай себѣ домой. Дѣла наши процвѣтаютъ, и я страшно занятъ. Бодрись, бодрись, душа моя!
Легко сказать «бодрись», но вѣдь бодрости въ лавкѣ не купишь. Съ минуты полученія злополучной бумаги, я потеряла всякую бодрость духа, я вся была волненіе и страхъ, словно какой мечъ повисъ у меня надъ самою головой; аппетитъ я потеряла вовсе, и каждый кусокъ такъ и становился у меня поперекъ горла.
Я не была въ силахъ отдѣлаться отъ мысли что мой мужъ, желая скрыть отъ меня ужасную истину, нарочно принимаетъ спокойный, беззаботный видъ. Вслѣдствіе этого, я рѣшила послѣ обѣда сходить къ дядѣ Фрицу, который далеко не такъ безконечно добръ какъ мой Карлъ.
— Ну, Вильгельмина, сказалъ онъ, прочтя бумагу, — дѣло твое скверно! Ужь очень ты тогда была невоздержна на языкъ. А особа эта должно-быть очень твердо увѣрена въ правотѣ своего дѣла, потому что свидѣтелями она выставляетъ двухъ полицейскихъ, супруговъ Греве и Dr. Вренцхенъ.
— Какъ! доктора свидѣтелемъ противъ меня?!
— Да, такъ по крайней мѣрѣ здѣсь сказано. Разумѣется, въ качествѣ зятя онъ можетъ смягчить свое показаніе, но кто поручатся за то что онъ не воспользуется этимъ случаемъ чтобъ отомстить тебѣ за всѣ эти прежнія стычки? Вспомни какъ часто ты дѣлала ему на зло…
— Фрицъ, неужели онъ способенъ рѣшиться на такую низость?
— Не знаю, можетъ-быть онъ и смягчится, если ты дашь ему обѣщаніе впредь всегда быть съ нимъ любезною и предупредительною.
— Я ничего обѣщать не желаю, сердито сказала я, — а отъ тебя требую только чтобы ты сказалъ мнѣ, могу ли я, по твоему мнѣнію, проиграть это дѣло?
— Въ этомъ и сомнѣваться нечего! Ты сообрази только то что свидѣтелями противъ тебя выставлены полицейскіе, которые подъ присягой должны будутъ показать всю правду.
Я уже не разъ слыхала какъ, благодаря присягѣ, проигрываются всякія спорныя дѣла.
— Фрицъ! простонала я, — что же мнѣ дѣлать? что же дѣлать?
— Ты пренебрегла единственнымъ средствомъ къ своему спасенію…
— Я все готова теперь сдѣлать! все! я наверстаю старое! Фрицъ, скажи мнѣ какое это средство?
— Тебѣ слѣдовало принять порядочную дозу смягчающихъ обстоятельствъ.
Терпѣнье мое лопнуло.
— Ахъ, ты извергъ! закричала я. — Неужели для тебя нѣтъ въ мірѣ ничего святаго? неужели тебя не трогаетъ даже и бѣдственное положеніе твоей единственной, единокровной, единоутробной сестры?!…
— Однако, ты не очень ужь пугайся. Тебя разберутъ по косточкамъ, прочтутъ тебѣ хорошее нравоученіе, но въ тюрьму по всѣмъ вѣроятіямъ не запрячутъ.
— Карлъ надѣется на мировую, а ты что объ этомъ думаешь?
— Если у истицы адвокатъ человѣкъ порядочный, то вамъ пожалуй и удастся помириться, но если она попала въ лапы къ какому-нибудь несчастному крючкотвору, то онъ заставитъ ее вести дѣло до конца.
— А чѣмъ же станетъ эта особа платить судебныя издержки?
— Кто теряетъ дѣло, тотъ и долженъ платить ихъ. Судебныя-то издержки придется заплатить тебѣ, мое золото!
— О, какое униженіе, какой позоръ!… На меня подадутъ жалобу, а я же еще и плати за это! Да гдѣ же тутъ справедливость?
— Таковъ ужь законъ.
— Такъ стало-бытъ законъ слѣдуетъ передѣлать… Фрицъ, я не переживу этого позора, дни мои сочтены…
— Утѣшься, Вильгельмина, каждому порядочному человѣку приходилось и судиться, и проигрывать дѣла. Не падай духомъ, бодрись!
— И ты опять съ тѣмъ же! съ горечью воскликнула я. — Ужь если ты не въ состояніи придумать ничего лучшаго, такъ и держи про себя свои глупые совѣты. Плевать мнѣ на ваше бодрись!
Отъ дяди Фрица я ушла раздосадованная до нельзя и страшно бранила себя за то что сама же отправилась все разказать ему и такимъ образомъ доставила ему случай избрать меня предметомъ своихъ глупыхъ неумѣстныхъ шутокъ. Но когда человѣкъ теряетъ голову, то онъ поневолѣ становится дуракомъ.
Однако дядя Фрицъ былъ правъ, говоря что особа эта обратится не къ порядочному адвокату, а къ какому-нибудь судебному крючкотвору, взяточнику… Попытка къ примиренію канула въ воду.
Нѣсколько дней спустя я получила новую повѣстку, съ увѣдомленіемъ о томъ что въ субботу, въ десять часовъ утра, обѣ стороны обязаны лично явиться въ Старо-Моавитскую улицу, домъ № 12, въ Королевскій судъ шеффеновъ, въ камеру № 29. Въ случаѣ же уклоненія отъ суда, отвѣтчица будетъ силой приведена въ камеру полиціей. Я вовсе не желала доставлять своему заклятому врагу пріятное зрѣлище какъ двое полицейскихъ силой повлекутъ меня въ судъ, а потому хотя нервы мои и были страшно потрясены, предпочла добровольно отправиться въ Моавитскую улицу въ назначенный для судебнаго разбирательства день.
Но и до суда треволненіямъ моимъ просто конца не было. Богъ знаетъ какъ, но всѣ узнали о томъ что меня тянутъ въ судъ, и въ кругу нашихъ знакомыхъ только и говорилось что о предстоящемъ разбирательствѣ моего дѣла. Иначе зачѣмъ бы прилѣзла ко мнѣ со своими соболѣзнованіями и шпильками Краузиха?
— Вотъ и вы теперь узнаете что значитъ быть преслѣдуему судьбой, сказала она, — а намъ вы никогда не сочувствовали, когда рокъ избиралъ цѣлью своихъ нападеній нашего бѣднаго Эдуарда…
— Всѣ бѣды съ Эдуардомъ вы себѣ сами навязали на шею; я нахожу что съ вашей стороны очень дурно валить на судьбу свои собственныя вины, вѣдь не по волѣ же судьбы вашъ Эдуардъ бѣжалъ.
— У Эдуарда такая страсть къ изслѣдованію и изученію…
— Только направлена-то, эта страсть не туда, куда слѣдуетъ! Къ изученію латинскихъ корней у него кадется не только страсти, но даже и склонвости-то нѣтъ никакой.
— У него совершенно иное призваніе, латынь ему уже не нужна, тѣмъ болѣе что это языкъ мертвый.
— Нельзя ли узнать въ чемъ заключается его призваніе? Можетъ-быть онъ намѣренъ печь пироги, сдѣлаться булочникомъ…
Она усмѣхнулась съ презрѣніемъ.
— Эдуардъ намѣренъ сдѣлаться капитаномъ корабля. На этомъ пути онъ можетъ нажить себѣ большое богатство и, кромѣ того, въ обществѣ смотрятъ съ большимъ уваженіемъ на капитановъ. Онъ уже пріобрѣлъ себѣ компасъ, а по чердаку лазилъ съ изумительною ловкостію. Быть капитаномъ для него самое настоящее дѣло.
— Да, если еще онъ будетъ капитаномъ, вставила я, — только что-то плохо этому вѣрится.
— Вы все лучше всѣхъ знаете, съ горячностью подхватила она, — вашъ великій разумъ непогрѣшимъ, а то бы вы не наговорили такихъ вещей за которыя васъ теперь тянутъ въ судъ.
— Это не вашего ума дѣло, съ раздраженіемъ отвѣчала я.
— Весьма возможно, колко возразила она, — я вѣдь повторяю только то что говорятъ другіе… Сама бы я ни за что не позволила бы себѣ высказывать никакого сужденія… насъ однако въ судъ никто еще не таскалъ!
Наконецъ она убралась во-свояси.
— Вотъ она и выказалась въ своемъ истинномъ свѣтѣ, обратилась я къ моей дочери. — Пожалуста, Бетти, не пускай ее больше ко мнѣ! Несчастье мое и безъ того велико чтобъ отдавать себя еще на растерзаніе такимъ хищнымъ гіенамъ.
Въ слѣдующій затѣмъ день для выраженія своего сочувствія ко мнѣ явилась надзирательша.
— Многое зависитъ отъ того каковъ судья, сказала она, — а также и отъ того какъ представить все дѣло. А какое платье думаете вы надѣть?
— Да просто черное, отвѣчала я.
— Чѣмъ проще, тѣмъ лучше! подтвердила она. — Надобно чтобы различіе между вашимъ положеніемъ и положеніемъ истицы какъ можно менѣе бросалось въ глаза. Вамъ за вашъ расшитый гербъ пожалуй хуже чѣмъ кому другому придется на скамьѣ подсудимыхъ.
— Я даже и не думала объ этомъ. Когда мы заведемъ свои собственные экипажи, то я прикажу написать свой гербъ на дверцахъ кареты.
— Но къ чему вамъ гербъ и карета если вы будете приговорены по суду къ наказанію?
— Однако, слава Богу, дѣло еще не дошло до этого.
— Не можете же вы однако не согласиться съ тѣмъ что мужъ мой человѣкъ проницательный и дальновидный, а онъ того мнѣнія что гроза какъ будто уже надъ вами разразилась, и мнѣ кажется что вамъ ужь никогда не удастся возвратить себѣ своего прежняго положенія въ обществѣ.
Итакъ, въ глазахъ свѣта я уже осуждена. Теперь смѣло можно поручиться за то что надзирательша ужь никогда болѣе не поѣдетъ вмѣстѣ со мною кататься въ Грюневальдъ. Теперь я уже принадлежу къ числу людей отверженныхъ обществомъ.
Мысль эта лишала меня послѣдняго остатка бодрости духа, я никуда не рѣшалась выходить и только какъ-то безпомощно бродила у себя по дому. У меня даже не хватало духу сидѣть у окна, мнѣ чудилось что всѣ проходящіе по улицѣ останавливаются и указываютъ на меня пальцемъ.
Бетти старалась убѣдить меня что я обманываюсь, но я собственными глазами видѣла какъ Геймрейхша со своей старшей дечерью расхаживала передъ нашимъ домомъ и бросала насмѣшливые взоры на наши окна. Положеніе мое становилось невыносимымъ. Съ каждымъ днемъ я все болѣе и болѣе страдала, сонъ мой сталъ до того тревоженъ что моему Карлу изъ-за его храпа пришлось перебраться въ другую комнату.
Бергфельдша также наградила меня своимъ посѣщеніемъ, которое впрочемъ нисколько не ободрило меня, а напротивъ еще болѣе разстроило.
— Господи, Боже мой, фрау Бухгольцъ, начала она, — попали вы, какъ куръ во щи! И зачѣмъ это только вы схватили эти проклятые каминные щипцы!
— Это еще что такое?
— Вы, говорятъ, такъ изувѣчили кухарку что кровь просто ручьемъ лила. Придется вамъ съ полгодика отсидѣть за это.
— Ничего подобнаго и не бывало. Кто это наплелъ вамъ такую чепуху?
— Бухгольцша, мнѣ отъ души васъ жаль, но вѣдь весь городъ говоритъ объ этомъ. Что до меня, то я всюду беру вашу сторону, защищаю васъ и говорю: счастье что на кухаркѣ была толстая кофта, а то Бухгольцша пожалуй попала бы еще и на каторгу или на эшафотъ.
— И это вы называете защищать меня?
— Да, разумѣется! Вы были такъ добры ко мнѣ… когда… когда мой Эмиль… и мнѣ право было бы ужасно слышать еслибы васъ вдругъ осудили на смерть или что-нибудь въ родѣ того.
— Да сохранитъ меня отъ этого Всевышній! Я могу дать клятву въ томъ что я и пальцемъ не тронула этой особы.
— Не будьте клятвопреступницей, Бухгольцша! Зачѣмъ бы людямъ говорить такъ еслибъ это была не правда? Можетъ-быть у васъ просто задергало руку, въ которой случайно въ эту минуту были щипцы? Вотъ именно такое объясненіе я и дала бы на судѣ, будь я на вашемъ мѣстѣ.
— Фрау Бергфельдтъ, слабо проговорила я, — я не въ силахъ далѣе выносить подобныхъ разговоровъ, уйдите, оставьте меня лучше одну.
Но она точно приклеенная сидѣла на мѣстѣ.
— Нѣтъ, что же, у меня время есть. И знаете, все это тяжело только въ данную минуту, потомъ все уладится, забудется, въ мірѣ все забывается, время какъ дождемъ смываетъ съ человѣка всякую грязь…
И такъ далѣе и такъ далѣе, все въ томъ же духѣ. Она ушла не прежде того какъ и душевно, и физически въ конецъ меня истерзала.
— Бетти! собравъ послѣдній остатокъ силъ воскликнула я: — меня ни для кого нѣтъ дома, даже еслибы самъ Великій Моголъ на четверенькахъ приползъ ко мнѣ.
Но все-таки мнѣ пришлось сдѣлать исключеніе для фрау Гельбихъ, которая зашла что-то важное сообщить мнѣ.
Она знала всѣ подробности происшествія. Между посѣтителями ихъ ресторана произошелъ споръ по поводу моего дѣла, и она внимательно прислушивалась ко всему что говорилось.
— Фрау Бухгольцъ, сказала она, — вамъ мы обязаны всѣмъ вашимъ благосостояніемъ и мы всею душой сочувствуемъ вашему несчастію. У меня просто все сердце въ груди перевернулось. Я глубоко убѣждена въ томъ что вы совершенно невинны.
— Невинна, совершенно невинна, подтвердила я, — во никто не хочетъ этому вѣрить!
— Я вѣрю этому! съ живостью воскликнула она. — Потомуто я и пришла къ вамъ. Вотъ видите ли, говорятъ между прочимъ что смерть собаки весьма подозрительна.
— Ахъ, нѣтъ! адвокаты уже успѣли выяснить всѣ обстоятельства этого дѣла.
— Обыкновенно воры первымъ дѣломъ отравляютъ дворныхъ собакъ, опять сказала она.
— Это вовсе не идетъ къ дѣлу, у нихъ былъ только комнатный мопсъ.
— Въ этомъ-то вся и штука. Дворную собаку вору отравить легко, но мопсъ былъ въ комнатахъ, кто бы могъ отравить его? Единственно только тотъ человѣкъ который оставался въ домѣ.
— И это предположеніе не основательно, такъ какъ они его удавили веревкой. Вы заблуждаетесь.
— Одинъ изъ столующихся у насъ студентовъ высказалъ это предположеніе. Онъ говоритъ что еслибъ удалось доказать присутствіе въ собакѣ яда, то вы были бы совершенно оправданы.
— Ото всего сердца благодарю васъ за участіе, фрау Гельбихъ, но по всѣмъ вѣроятіямъ судъ будетъ и поумнѣе, и поученѣе и ученаго студента и насъ съ вами, неученыхъ смертныхъ. Все это дѣло было разслѣдовано, и ничего подозрительнаго не найдено.
— А я такъ крѣпко надѣялась на то что это послужитъ на пользу. Вы не повѣрите, фрау Бухгольцъ, какъ я глубоко сочувствую вамъ, какъ я васъ жалѣю.
Она заплакала, и я тоже. Изо всѣхъ испытаній это было для меня самое тяжелое. Мы обѣ чувствовали себя въ совершенно безпомощномъ положеніи. Завтра должна была рѣшиться моя участь.
Я до того упала духомъ, до того чувствовала себя разбитою что еще до сумерокъ легла въ постель. Мой Карлъ пришелъ и сѣлъ возлѣ меня. Онъ долго и вѣжно говорилъ мнѣ о томъ чтобъ я не рисовала себѣ своего положенія хуже чѣмъ оно есть на самомъ дѣлѣ, но развѣ его за это время навѣщали сочувствующія посѣтительницы.
— Постарайся хорошенько отдохнуть, сказалъ онъ, — и не предавайся до такой степени унынію. Минуетъ пора испытаній, къ тебѣ снова вернется твое обыкновенное, доброе и веселое настроеніе. Тебѣ тутъ такъ славно и покойно лежать, постарайся же немножко развеселиться и потомъ заснуть.
— Карлъ, не можешь ты требовать чтобъ я сладко дремала словно котъ? Въ моемъ ужасномъ состояніи сонъ бѣжитъ отъ моихъ глазъ.
Вошла Бетти и спросила меня не чувствую ли я аппетита съѣсть что-нибудь особенное.
— Немного попозднѣе принеси мнѣ молока и сухарей, но только для поддержанія жизни. Времени еще много.
Мнѣ не хотѣлось ѣсть, мрачныя, ужасныя мысли лишали меня аппетита.
Въ полудремотѣ мнѣ чудилась тюрьма и страшный приговоръ судьи. Я говорила себѣ что все это послѣдствія глупой болтовни Бергфельдши, но тѣмъ не менѣе стоило мнѣ только на минуту закрыть глаза, какъ меня начинали преслѣдовать однѣ и тѣ же ужасныя грезы.
Карлъ ушелъ, пожелавъ мнѣ спокойной ночи, а Бетти заставила меня притронуться къ пищѣ. Изъ любви къ ней я принудила себя выпить принесенное ею молоко съ сухарями, и пища показалась мнѣ вкуснѣе чѣмъ я ожидяла. Свѣжее кипяченое молоко было очень хорошо, а сухари такъ и хрустѣли на зубахъ. Моя милая дочь зажгла мнѣ ночникъ, нѣжно поцѣловала меня и ушла къ себѣ. Я осталась одна.
Итакъ это послѣдняя ночь моей доселѣ ничѣмъ незапятнанной жизни, отнынѣ мнѣ уже нельзя будетъ спокойно смотрѣть людямъ въ глаза. Если я увижу что кто-нибудь шепчется и насмѣшливо улыбнется, мнѣ все будетъ казаться что это на мой счетъ. Развѣ люди не будутъ имѣть права косо смотрѣть на меня? Развѣ я буду теперь имѣть право осуждать кого-нибудь безъ того чтобы не сказать самой себѣ: «ты сама сидѣла на скамьѣ подсудимыхъ и надъ тобой тяготѣетъ приговоръ суда». И вдругъ одному Богу извѣстно, откуда мнѣ послышался голосъ: «Горе тебѣ, Вильгельмина! Лица праведниковъ отвернулись отъ тебя!» Мнѣ хотѣлось заснуть, о какъ мнѣ хотѣлось заснуть!
Я долго ворочалась съ одного бока на другой и только-что было стала засыпать, какъ почувствовала въ постели крошки сухарей, которыя не давали мнѣ покоя. Съ каждою минутой количество этихъ крошекъ увеличивалось до того что я наконецъ встала и перестлала себѣ постель. Это окончательно развлекло меня, и о снѣ нечего было и думать.
Я лежала все попрежнему, размышляя о своихъ бѣдствіяхъ. Стой, кажется опять крошки? Такъ и есть. Должно-быть нѣсколько крошекъ попали на коврикъ и пристали къ моимъ ногамъ, когда я вставала, чтобы перестлать постель. И опять мнѣ пришлось встать, встряхнуть все и снова перестелить всю постель. Я дошла до полнаго отчаянія и съ досады заплакала. Какою малостью можетъ Господь Богъ покарать человѣка! довольно для этого какой-нибудь ничтожной крошки сухаря.
Я знаю, я не всегда поступала такъ какъ бы слѣдовало, но неужели же прегрѣшенія мои такъ тяжки чтобы такъ жестоко карать меня? Уже давно я не прибѣгала къ теплой молитвѣ, во теперь руки мои сложились сами собой, и я стала пламенно молить Господа сжалиться надо мной и поддержать меня. Затѣмъ я еще разъ встала и тщательно снова оправила свою постель. Когда я опять легла, мнѣ въ душу снизошло спокойствіе, а вслѣдъ затѣмъ мирный сонъ сомкнулъ мои усталыя вѣжды.
На утро я проснулась отъ шороха въ сосѣдней комнатѣ. Я слышала какъ Дориса отворяла окна, передвигала стулья и приводила все въ порядокъ. Бетти также уже успѣла встать. Она тихо вошла ко мнѣ взглянуть, сплю ли я, и удивилась что я уже проснулась.
— Дитя мое, сказала я, — съ тяжелою заботой на сердцѣ спится плохо.
Она помогла мнѣ одѣться. Позднѣе пришелъ дядя Фрицъ онъ былъ свидѣтелемъ съ моей стороны, и какъ ни медленно тянулось время, тѣмъ не менѣе часъ нашего отъѣзда приближался.
Я отъ роду не бывала въ зданіи суда въ Моавитской улицѣ, и вдругъ мнѣ пришлось явиться туда въ качествѣ подсудимой.
— Вонъ тамъ сзади дворъ, гдѣ рубятъ преступникамъ головы, сказалъ дядя Фрицъ, указывая мнѣ на высокую стѣну.
Я въ ужасѣ содрогнулась.
— Ты не бойся, продолжалъ онъ, — покуда Краутсъ[7] въ бѣлыхъ перчаткахъ онъ не опасенъ; вотъ когда онъ ихъ сниметъ…
Карлъ приказалъ ему замолчать и подалъ мнѣ руку. Онъ спросилъ, гдѣ камера № 29; ему указали направо; мы прошли длиннымъ корридоромъ и наконецъ добрались до роковой камеры. Здѣсь было довольно много народа; кто сидѣлъ, кто стоялъ. Здѣсь находились г. Греве съ супругой, полицейскіе и докторъ. И ее — ту которая навлекла на меня все бѣдствіе — я также увидѣла здѣсь.
Изъ камеры № 29 вышелъ приставъ и прочелъ: «Дѣло Аренса съ Мейеромъ». Нѣсколько человѣкъ изъ присутствующихъ вошли въ камеру и затѣмъ скоро снова возвратились: счастливцы, въ послѣднюю минуту они успѣли помириться между собой.
— Дѣло Бухгольцши! снова провозгласилъ приставъ.
У меня по жиламъ пробѣжалъ морозъ. Всѣ члены у меня точно свинцомъ были налиты; ни жива, ни мертва, шатаясь, я вошла въ камеру. Мнѣ указали обнесенное рѣшеткой пространство, гдѣ я безпомощно и опустилась на стулъ. Рѣшетка эта отдѣляла обвиняемыхъ это всего остальнаго человѣчества. На возвышеніи, за столомъ, покрытымъ зеленымъ сукномъ, сидѣли: судья, шеффены и протоколистъ. Послѣдній прочелъ обвинительный актъ. Направо сидѣла истица, посрединѣ находились свидѣтели, а далѣе за рѣшеткой помѣщалась публика.
Все что я говорила въ ту роковую для меня ночь, было помѣщено въ обвинительномъ актѣ. О, какъ оскорбительно звучало каждое слово въ устахъ этого человѣка, не присутствовавшаго при нашемъ объясненіи! И все это я была обязана выслушать. Судья, глядѣвшій особенно торжественно благодаря своему черному одѣянію, объявилъ что всѣ показанія свидѣтелей должны быть подтверждены присягой; затѣмъ, прочтя имъ наставленіе о высокомъ значеніи присяги, онъ отпустилъ ихъ. Послѣ того какъ они удалились, онъ обратился къ истицѣ и ко мнѣ, приглашая насъ помириться и затѣмъ спросилъ васъ согласны ли мы на мировую.
— Да, простонала я.
Нѣтъ, заявила особа. Репутаціей своей она дорожитъ не менѣе людей знатныхъ и никому не позволитъ топтать себя въ грязь ногами.
Судья выразилъ что ничего подобнаго и не случилось. И какая ей польза въ томъ что будутъ судить почтенную даму? Фрау Бухгольцъ возьметъ назадъ все сказанное ею и заплатитъ судебныя издержки, и такимъ образомъ честь истицы будетъ вполнѣ удовлетворена.
На это она согласиться не можетъ, Бухгольцшу слѣдуетъ засадить и, кромѣ того, она обязана заплатить ей три тысячи марокъ за безчестіе. Вотъ ея требованія.
— Штрафы налагаетъ судъ, возвышая голосъ сказалъ судья. — Вы же не имѣете права требовать ровно ничего.
Ей такъ сказалъ ея адвокатъ.
Стало-быть у нея какой-то особенный адвокатъ.
Однако онъ знаетъ побольше всякаго ученаго юриста.
Это скоро выяснится.
Такъ какъ примиреніе не состоялось, судъ начался своимъ порядкомъ.
Первымъ свидѣтелемъ былъ вызвавъ Dr. Вренцхенъ. Судья обратилъ его вниманіе на то что, какъ близкій родственникъ, онъ можетъ отказаться отъ дачи показанія. «Какъ онъ поступитъ?» со страхомъ спрашивала я себя, «неужели онъ станетъ мстить мнѣ и тѣмъ самымъ навѣки произведетъ разрывъ между нами?»
Докторъ заявилъ что онъ отказывается это всякихъ показаній и можетъ только выразить удивленіе по поводу того что истица осмѣлилась выставить его свидѣтелемъ со своей стороны.
Я вполнѣ оцѣнила все благородство его поступка; до конца дней моихъ не забуду этого.
Но вотъ былъ вызванъ г. Бреве. Его спросили о его годахъ, общественномъ положеніи и вѣроисповѣданіи, затѣмъ онъ долженъ былъ принять присягу въ томъ что онъ ничего не утаитъ, ничего не прибавитъ, а покажетъ съ помощью Божіей одну только правду. Принимая присягу онъ долженъ былъ поднять кверху правую руку, а всѣ присутствующіе на это время должны были подняться съ мѣстъ.
Судья спросилъ г. Бреве: слышалъ ли онъ чтобы отвѣтчица въ тотъ вечеръ назвала истицу призрѣнною обманщицей.
Б. Бреве отвѣчалъ что онъ этого хорошенько не помнитъ.
А выразилась ли отвѣтчица объ истицѣ что она наглая тварь?
Слово это дѣйствительно сорвалось съ устъ отвѣтчицы, но именно по этому выраженію г. Бреве и заключилъ въ то время что отвѣтчица находится въ страшно возбужденномъ состояніи.
— Г. судья, сказала я, — она всегда относилась ко мнѣ съ необыкновенною дерзостью и нахальствомъ.
Наступила очередь свидѣтельствовать дядѣ Фрицу. При его появленіи особа эта громко воскликнула:
— Я не допускаю этого свидѣтеля!
— О допущеніи свидѣтелей рѣшаетъ судъ, внушительно замѣтилъ предсѣдатель.
— Для меня это безразлично, но только его свидѣтельства я не принимаю. Однажды онъ вздумалъ ущипнуть меня за щеку, я хлопнула его по рукѣ, и съ тѣхъ поръ онъ сталъ ко мнѣ относиться враждебно.
— Надѣюсь, никто не повѣритъ чтобъ у меня былъ такой плохой вкусъ, сказалъ дядя Фрицъ.
Судья просилъ его быть серіознымъ и не отвлекаться отъ сути дѣла.
Дядя Фрицъ показалъ что истица, безо всякихъ на то причинъ, всегда и во всемъ старалась дѣлать наперекоръ обвиняемой. Это невольно бросалось ему въ глаза всякій разъ какъ мы вмѣстѣ бывали у доктора.
— Какой поводъ къ такому поведенію подавала обвиняемая? обратился судья къ истицѣ.
— Я терпѣть не могу, отвѣчала эта особа, — чтобы въ то время какъ я стряпаю, кто-нибудь совался носомъ у меня по кострюлямъ.
— Разумѣется! воскликнула я. — Для того чтобъ опытная хозяйка не замѣтила какъ ея дочь со всѣхъ сторонъ обкрадываютъ. Какъ же иначе можетъ быть, чтобы при такомъ скромномъ образѣ жизни выходило такъ много денегъ, да еще когда дочь моя аккуратно записываетъ всѣ расходы? Даже зять мой удивляется куда дѣваются деньги! Цѣлью ея было выжить меня изъ дому чтобъ ей удобнѣе было обирать свою молодую неопытную хозяйку, вотъ она и затѣяла исторію изъ-за раковъ.
— Запишите пожалуста въ протоколъ это новое оскорбленіе, громко потребовала особа.
Какъ бы то ни было, Dr. Вренцхенъ на судѣ взялъ все-таки мою сторону.
Но вотъ подходитъ для меня самый опасный пунктъ обвиненія. Всѣ вышеупомянутыя оскорбленія, по словамъ судьи, были вызваны самою истицей и потому не заслуживали особеннаго вниманія, но что касается высказаннаго мною подозрѣнія будто бы истица была соучастницей злоумышленниковъ, это дѣло серіозное, ибо подозрѣніе это должно было гибельно повліять на положеніе дѣвушки которая живетъ въ услуженіи.
Полицейскіе показали что я сказала что съѣстные припасы въ кладовой должно-быть были припасены именно для жуликовъ, что у истицы рыльце навѣрное въ пушку.
Показаніе это они давали подъ присягой, а г. Греве съ супругой точно также подтвердили его.
У меня зашумѣло въ ушахъ, вся комната заходила предъ глазами, полъ наклонился въ одну сторону, и мнѣ показалось что я сползаю по этой покатости въ страшную пропасть. Я судорожно ухватилась руками за стулъ.
— Надѣюсь, наказаніе будетъ не особенно строгое? обратился судья къ шэффенамъ и хотѣлъ было уже встать чтобъ обсудить вмѣстѣ съ ними приговоръ.
Я обвела всю комнату умоляющимъ о помощи взоромъ, и взглядъ мой остановился на полномъ сочувствія лицѣ: маленькая, добрая Гельбихъ полными слезъ глазами, съ мольбою смотрѣла на меня. Я поняла то что она желала мнѣ выразить, быстро поднялась Съ мѣста и точно по вдохновенію свыше воскликнула:
— Господинъ судья, еще одинъ вопросъ истицѣ: пусть прежде всего она скажетъ, зачѣмъ она отравила собаку?
Въ комнатѣ была такая тишина что было бы слышно еслибъ упала булавка.
Особа поблѣднѣла и повидимому потеряла всякое самообладаніе.
— Я всегда ненавидѣла эту тварь, пробормотала она.
— Такъ вы сознаетесь въ томъ что отравили собаку? спросилъ судья, устремивъ на нее сбой пристальный взоръ.
— На зло мнѣ назвали собаку Маффи-Памфъ, потому что меня зовутъ Маріей Бандъ.
— Поэтому-то вы и отравили ее?
— Я не могла равнодушно слышать этого имени.
— Господинъ судья, сказала я, — Маффи уменьшительное отъ мопсъ, а Памфи для забавы прибавилъ дядя Фрицъ.
— Вотъ какъ! воскликнула особа, окинувъ меня самымъ дьявольскимъ взглядомъ. — Этому ужь конечно никто здѣсь не повѣритъ.
— Все что нѣжно и мило, продолжала я, — начинается съ буквы м, напримѣръ: маленькій, миленькій, малютка, милочка, вотъ и нашего кролика звали тоже Мукъ. Нельзя же взять къ себѣ на колѣни какое-нибудь существо и, лаская его, приговаривать: «жаба, крокодилъ, гадюка, змѣя»…
Судья перебилъ меня словами:
— Я долженъ просить васъ не отклоняться отъ дѣла. Итакъ, вы не имѣли намѣренія оскорблять истицу, называя мопса Маффи-Памфи?
— И въ умѣ даже не было! Мы никого не думали подразумѣвать подъ этимъ именемъ. Это только одна увертка со стороны этой особы. Собачка отчаянно лаяла на каждаго чужаго человѣка, это можетъ подтвердить и г. Греве. Разумѣется, надобно было чтобы въ тотъ вечеръ собака молчала, чтобы г. Греве не сошелъ внизъ и не засталъ злодѣевъ на мѣстѣ преступленія. А такъ какъ Маффи не давался въ руки этой особѣ, то она и подмѣшала ему въ пищу какого-нибудь снадобья.
— Неправда! воскликнула моя противница.
— Вы ужъ почти сознались въ своей винѣ, обратился къ ней судья, — и вамъ слѣдовало бы теперь сказать всю истину. Запирательство вамъ ни къ чему не послужитъ, наука обладаетъ средствами доказать присутствіе яда.
— Ну что жъ, я подсыпала мопсу порошка чтобы навсегда отдѣлаться отъ этого докучливаго животнаго.
— А гдѣ же вы достали этотъ порошокъ?
— Въ аптекѣ.
— Въ какой аптекѣ?
— Я ужь теперь не помню.
— Постарайтесь припомнить, было бы черезчуръ странно, еслибы вы забыли это.
— Я не сама ходила за ядомъ.
— Кто же потрудился услужить вамъ?
— Одинъ знакомый.
— Кто этотъ знакомый, какъ его зовутъ?
— Это былъ совершенно посторонній человѣкъ, котораго я попросила…
— А! вотъ что! Какъ всегда, таинственный незнакомецъ! сказалъ судья и движеніемъ руки подозвалъ къ себѣ разсыльнаго. Онъ пошепталъ ему что-то на ухо, тотъ ушелъ и скоро вернулся въ сопровожденіи двухъ полицейскихъ. Судья поднялся съ мѣста и сказалъ:
— Такъ какъ дѣвица Марія Іоганна Бандъ возбуждаетъ противъ себя подозрѣніе въ томъ что она причастна совершенной въ квартирѣ Dr. Вренцхена кражѣ, то и подвергается предварительному заключенію впредь до новаго слѣдствія по этому дѣлу. Возбужденное же ею дѣло противъ фрау Вильгельмины Бухгольцъ тѣмъ самымъ на время пріостанавливается.
Маріи Бандъ пришлось послѣдовать за полицейскими въ тюрьму, а я была свободна.
Мы вышли изъ камеры № 29, уступая мѣсто другимъ. Будемъ надѣяться что мнѣ въ первый и послѣдній разъ довелось быть въ этой камерѣ. Но подвернись еще разъ подобный случай, я уже сумѣю говорить на судѣ, юриспруденція мнѣ теперь вещь знакомая.
Когда мы вышли на улицу и съ облегченіемъ вздохнули на свѣжемъ воздухѣ, ко мнѣ подошла фрау Гельбихъ и отъ чистаго сердца пожелала мнѣ всякаго счастія.
— Фрау Гельбихъ, сказала я, — вы замѣчательно прозорливы! Что было бы со мною еслибы не вы!
— Все произошло именно такъ какъ и слѣдовало ожидать, сказала она. — Вамъ помогъ Отецъ нашъ Небесный. Онъ всякую тайну вовремя дѣлаетъ явною.
Я горячо пожала ей руку.
— А вы были тѣмъ ангеломъ котораго Онъ ниспослалъ мнѣ.
Мы понимали другъ друга.
Спустя нѣсколько дней я получила новую повѣстку изъ суда о томъ что начатое противъ меня дѣло окончательно прекращено.
Особа эта принуждена была во всемъ сознаться. Маффи былъ вырытъ изъ земли, словно человѣкъ, положенъ въ ящикъ и запечатанъ и затѣмъ отосланъ къ химику, который нашелъ въ немъ присутствіе очень большаго количества яда, что немудрено разумѣется при прожорливости мопсовъ вообще. Веревка на шеѣ Маффи оказалась точно такимъ же отводомъ глазъ какъ и заткнутый ротъ и связанныя руки кухарки. Далѣе слѣдствіе выяснило что одинъ изъ злоумышленниковъ сблизился съ кухаркой подъ видомъ жениха и затѣмъ отчасти вѣрными уговорами, отчасти обманомъ запуталъ и ее въ свою мошенническую продѣлку. Впрочемъ, еслибъ у нея у самой не было наклонности къ воровству, разумѣется она не поддалась бы ни на какіе уговоры; во вѣдь я всегда говорила что она совершенно никуда негодная женщина; Маффи былъ одного мнѣнія со мною: онъ положительно не переносилъ даже вида этой особы, попавшей въ концѣ концовъ въ тюрьму. Умныя собаки обладаютъ иногда совершенно сверхъестественнымъ чутьемъ для распознаванія людей.
Полиція, послѣ всѣхъ этихъ открытій, обратила вниманіе на то съ кѣмъ видалась по вечерамъ кухарка и такимъ образомъ напала на слѣдъ грабителей. Докторъ даже сталъ было лелѣять надежду что его серебро разыщется. Волненія послѣдняго времени однако сильно отозвались на моемъ здоровьѣ, и у моего любящаго Карла появилось множество новыхъ сѣдинокъ. Милый, дорогой Карлъ, вотъ какъ тебя удручали заботы о твоей женѣ! Сумѣю ли я своею любовью вознаградить тебя за все что тебѣ пришлось перенести ради меня?!
Мой зять.
правитьНикакія средства, никакіе совѣты мнѣ не помогали: волненія послѣдняго времени сильно отозвались на мнѣ какъ въ физическомъ, такъ и въ нравственномъ отношеніи. Я старалась пересиливать себя, старалась подъ улыбкой скрывать свои страданія, но силы мои замѣтно ослабѣвали, а лицо съ каждымъ днемъ принимало все болѣе и болѣе сѣровато-желтый оттѣнокъ. Несмотря на то что я твердо рѣшила обращаться съ моимъ Карломъ какъ можно мягче, я тѣмъ не менѣе не была въ состояніи справиться съ собою и помимо воли положительно отравляла существованіе и мужу моему и дочери. Меня раздражало рѣшительно все, какая-нибудь муха на стѣнѣ и та уже сердила меня, и я ни за что ни про что срывала свою злость на бѣдномъ моемъ Карлѣ и кроткой Бетти. Фрау Гельбихъ принесла было мнѣ бутылку шведскаго жизненнаго элексира собственнаго своего приготовленія, но онъ такъ сильно испортилъ мнѣ желудокъ что я почувствовала къ нему неопреодолимое отвращеніе. Словомъ, я была больна.
Видя что мнѣ совсѣмъ плохо, я наконецъ послушалась того что мнѣ уже давнымъ-давно совѣтовалъ мой Карлъ и послала за Dr. Вренцхеномъ. «Онъ превосходно отнесся къ тебѣ на судѣ», сказалъ мнѣ Карлъ, «ты можешь вполнѣ на него положиться». А я со своей стороны все-таки опасалась чтобъ онъ не прописалъ мнѣ какого-нибудь лѣкарства которое еще болѣе могло повредить мнѣ. Вотъ до какой степени я была мрачно настроена; но какъ бы то ни было, въ концѣ концовъ все же мнѣ пришлось обратиться къ моему зятю.
Онъ очень внимательно осмотрѣлъ и выслушалъ меня, и затѣмъ объявилъ что только продолжительное лѣченіе въ Карлсбадѣ въ состояніи снова возстановить мое разстроенное здоровье.
— Нѣтъ, возразила я, — въ такую даль я ни за что не поѣду. Что же здѣсь станется, если меня не будетъ?
— Вы можете на время оставить всѣ свои заботы и чѣмъ скорѣе вы поѣдете, тѣмъ это будетъ лучше.
— Чтобы не торчать у васъ на глазахъ, не правда ли?
— Чтобы состояніе вашего здоровья не перешло въ хроническій недугъ.
— Но если Эмми понадобится присутствіе матери?
— Если вы желаете сохранить себя для вашихъ дѣтей, то слѣдуйте моимъ совѣтамъ. Какъ зять, я готовъ уступать вамъ во всевозможныхъ пустякахъ; но какъ врачъ, я требую полнаго повиновенія съ вашей стороны. Или вы на этихъ же дняхъ поѣдете въ Карлсбадъ, или я пришлю вамъ нотаріуса для составленія духовнаго завѣщанія.
Это послѣднее заявленіе оказало на меня свое дѣйствіе. Всѣ необходимыя приготовленія къ отъѣзду были скоро окончены, и послѣ душу надрывавшаго прощанья, мы съ Бетти очутились въ вагонѣ. Какъ могла я знать куда онъ везетъ меня, въ Карлсбадъ или прямо въ объятія смерти?
Бетти рѣшилась сопровождать меня и съ замѣчательнымъ терпѣніемъ переносила всѣ мои капризы. Она совершенно измѣнилась съ тѣхъ поръ какъ судьба послала и ей на долю тяжкое испытаніе. Прежде, бывало, она постоянно дерзила мнѣ и хлопала дверьми, теперь же она сдѣлалась самою тихою, самою уступчивою, самою покорною и ласковою дочерью. Много мнѣ пришлось выстрадать за послѣднее время, и всѣ мои огорченія прямо отозвались у меня на селезенкѣ и печени. Я сильно сомнѣвалась можетъ ли Карлсбадъ помочь мнѣ. Тѣмъ болѣе что въ первые дни я не замѣчала ровно никакого улучшенія въ своемъ здоровьѣ. Воду я пила аккуратно, какъ было предписано, по утрамъ; въ числѣ тысячи другихъ больныхъ толпившихся предъ Марктбрунненомъ, я также протягивала свою фарфоровую кружку дѣвицѣ, черпавшей для страждущихъ изъ источника цѣлебную тепловатую воду. Затѣмъ мы отправлялись гулять и пили кофе гдѣ-нибудь на открытомъ воздухѣ.
Бетти находила что окруженный живописными лѣсистыми горами и прорѣзываемый извилистою рѣчкой Карлсбадъ необыкновенно красивъ; но я не раздѣляла ея мнѣнія, мнѣ все было противно.
Я много размышляла про себя о безполезномъ для меня пребываніи здѣсь и однажды утромъ громко выразила Бетти что безумно торчать въ Карлсбадѣ, гдѣ вмѣсто поправленія здоровья, день это дня становишься все желтѣе и желтѣе.
— Это совершенно справедливо, вмѣшался въ нашъ разговоръ какой-то пожилой господинъ, шедшій какъ разъ позади насъ. — Весьма часто болѣзнь въ началѣ пребыванія въ Карлсбадѣ ухудшается, но это только признакъ того что вода оказываетъ свое дѣйствіе; черезъ недѣльку вы заговорите совсѣмъ иное.
— Неужели? недовѣрчиво спросила я.
— Положитесь на меня въ данномъ случаѣ. Вотъ уже тридцать лѣтъ какъ я посѣщаю Карлсбадъ и отлично изучилъ свойства всѣхъ здѣшнихъ цѣлебныхъ источниковъ. Зовутъ меня Леопольдъ Фрейндъ изъ Бреславля, и мнѣ чрезвычайно пріятно ободрить васъ моимъ совѣтомъ.
Мы съ Бетти назвали ему себя и затѣмъ всѣ вмѣстѣ продолжали прогулку отъ источника къ источнику.
Вдругъ г. Фрейндъ воскликнулъ:
— Но отчего же дочь ваша также не подвергнетъ себя лѣченію? Посмотрите какъ она желта!
— Вовсе нѣтъ, отвѣчала я, — этотъ оттѣнокъ происходитъ отъ цвѣта вашего зонтика.
— Дѣйствительно, это только отраженіе, засмѣялся г. Фрейндъ. — Удивительно, право, какъ легко съ моимъ пристрастіемъ къ Карлсбаду принять всякаго за больнаго.
Такъ какъ г. Фрейндъ служитъ живымъ доказательствомъ цѣлебной силы источниковъ, то Карлсбадцы считаютъ его почетнымъ гражданиномъ своего города, а что онъ дѣйствительно хорошо знакомъ съ особыми свойствами здѣшнихъ водъ, видно уже изъ того что мнѣ дѣйствительно съ каждымъ днемъ становилось все лучше и лучше.
Лимонножелтый цвѣтъ лица и дурное расположеніе духа исчезали у меня постепенно. Веселое настроеніе возвращалось ко мнѣ, и съ каждымъ днемъ взоръ мой все болѣе и болѣе радовался при видѣ красотъ окружающей природы. Въ началѣ мы не были въ состояніи отправляться далѣе Фрейндшафтсзала, Пуппа или Постгофа, теперь же мы совершаемъ несравненно болѣе длинныя прогулки и почти каждый день г. Фрейндъ указываетъ намъ новыя мѣста. Самъ онъ однако никогда не сопровождаетъ насъ, предпочbтая смирно сидѣть на чистомъ воздухѣ.
Однажды онъ посовѣтовалъ намъ пойти чрезъ Otto’s hohe и Ewige Leben въ Горный ресторанъ. Мы послушались его совѣта и храбро принялись карабкаться по горамъ. Видъ былъ дѣйствительно великолѣпный, а лѣсъ до того увлекателенъ что мы забирались въ него все глубже и глубже до тѣхъ поръ пока совсѣмъ заблудились.
— Отдохни немножко и затѣмъ попробуемъ вернуться назадъ, сказала я.
— Ты посиди вотъ тутъ, на камушкѣ, а я пока пойду поищу дорогу, сказала Бетти.
."Какой бы ты, Вильгельмина, забила набатъ еслибъ это случилось въ началѣ курса лѣченія!" подумала я и затѣмъ предалась размышленію о томъ какую чудесную силу имѣетъ цѣлебный бульйонъ который горячимъ ключемъ бьетъ прямо изъ земли, а затѣмъ поправляетъ намъ не только желудокъ, но также и настроеніе духа. Еще немножко, и я радостно полечу въ объятія моего Карла. Каждую недѣлю приходило изъ Берлива письмо съ извѣстіемъ что все тамъ благополучно, но мнѣ писать было очень трудно, въ чемъ виновата вода, совершенно разслабляющая умственную дѣятельность.
Я уже начала было тревожиться по случаю продолжительнаго отсутствія Бетти, какъ вдругъ увидѣла ее возвращающейся ко мнѣ въ сопровожденіи довольно пожилаго господина съ сѣдою бородой въ соломенной шляпѣ, въ очкахъ и съ тростью въ рукахъ на которую онъ опирался. Онъ пустился въ разсужденія насчетъ своей подагры, но тѣмъ не менѣе выказалъ полнѣйшую готовность проводить насъ. Мы разказали ему какъ мы заблудились, на что онъ замѣтилъ что есть два вида гуляющихъ, теоретики и практики, и послѣднимъ приходится плохо, если они не прибѣгаютъ къ помощи первыхъ.
Больные очень скоро сходятся между собою, и мы не успѣли еще дойти до цѣли вашей прогулки, какъ онъ уже величалъ меня «мама Бухгольцъ» и требовалъ чтобы Бетти называла его «папа Михельзенъ».
Онъ пріѣхалъ въ Карлсбадъ изъ Сѣверной Германіи чтобъ уничтожить въ себѣ вредныя послѣдствія чрезмѣрнаго употребленія краснаго вина. На мой совѣтъ бросить пить красное вино, если оно ему вредно, онъ отвѣчалъ мнѣ: «О, нѣтъ, бѣдняга Михельзенъ не можетъ быть настолько жестокъ къ себѣ.»
— Что вы этимъ хотите сказать, спросилъ я, — почему же бѣдняга?
— Да какъ же иначе-то мнѣ выразиться? Если я самъ не буду жалѣть себя, такъ никто другой меня не пожалѣетъ, да и кто же лучше меня можетъ знать насколько я достоинъ сожалѣнія.
Съ этого времени мы часто гуляли вмѣстѣ съ г. Михельзеномъ, тѣмъ болѣе что онъ очень хорошо былъ знакомъ съ мѣстностью и ходилъ съ особенною охотой, благодаря тому что Шпрудель живительно дѣйствуетъ на его ноги.
Мы отправлялись вмѣстѣ на Гаксъ-Гейлингфельзенъ, гдѣ, говорятъ, скалы изображаютъ окаменѣлое свадебное шествіе; на Абергъ, гдѣ мы проходили мимо Мадонны, изображеніе которой вдѣлано въ дерево. Мадонна не особенно занимала г. Михельзена, но за то онъ толковалъ очень много о минералогіи и объяснялъ намъ строеніе земной коры; Бетти все это весьма сильно интересовало. Я находила очень страннымъ что самые цѣлебные ключи, какъ о нихъ выразился мой зять, находятся именно здѣсь, въ этой мѣстности, и спросила г. Михельзена, не могутъ ли химики, умѣющіе составлять всевозможныя снадобья, устроить точно такіе же ключи въ Берлинѣ.
— Какъ вы полагаете? спросила я его.
— Есть два рода химиковъ, отвѣчалъ онъ, — безполезные и вредные. Много бѣдъ успѣли уже натворить и тѣ и другіе. Первые учатъ поддѣлкѣ, фальсификаціи, а вторые на практикѣ осуществляютъ теорію первыхъ.
Намъ положительно не доставало чего-то, когда папа Михельзена не было съ нами, а Бетти моя до такой степени пришлась ему по сердцу что онъ уговорилъ насъ пробыть лишнюю недѣлю въ Карлсбадѣ до окончанія курса его собственнаго лѣченія съ тѣмъ чтобы потомъ намъ вмѣстѣ возвращаться отсюда. Я согласилась, тѣмъ болѣе что г. Фрейндъ со своей стороны находилъ что мнѣ будетъ весьма полезно еще нѣкоторое время продолжать пользованіе водами; въ послѣдствіи однако мнѣ пришлось пожалѣть о томъ что мы не уѣхали въ Берлинъ своевременно. Однажды утромъ мы сидѣли и завтракали у Пуппа. Бетти пила кофе наоборотъ, то-есть не кофе съ молокомъ, а молоко съ кофе, а мы съ г. Михельзеномъ спросили себѣ обыкновенную порцію для больныхъ, то-есть кофе съ такимъ малымъ количествомъ молока что даже просто смѣшно объ этомъ вспомнить. Вдругъ въ сопровожденіи горничной изъ нашей квартиры является разсыльный и подаетъ мнѣ телеграмму. Я разрываю пакетъ и читаю:
"Здоровенькій мальчикъ, глаза черные, вылитый отецъ, зовутъ Францемъ. Мать чувствуетъ себя отлично.
Извѣстіе это было для меня совершенною неожиданностью. Папа Михельзенъ это всего сердца поздравилъ насъ и тотчасъ же сталъ называть Бетти тетушкой. Но я не въ состояніи была впасть въ этотъ шутливый тонъ: какъ-то тамъ обошлись безъ меня, кто принималъ младенца?… Но каково же было мое удивленіе какъ чрезъ полчаса я получаю вторую телеграмму въ которой написано слѣдующее:
"Здоровенькій мальчикъ, глаза голубые, вылитая мать, зовутъ Фрицемъ. Отецъ радуется соотвѣтственно обстоятельствамъ.
— Право не знаю, г. Михельзенъ, ужь не помутились ли у меня отъ употребленія водъ умственныя способности? Не понимаю что такое тамъ произошло? Сначала у мальчика глаза были черные, а потомъ вдругъ сдѣлались голубыми…
— Бываетъ! Бываетъ что цвѣтъ глазъ измѣняется, поучительно замѣтилъ онъ. — По Дарвину, это основано на атавизмѣ, но въ данномъ случаѣ измѣненіе произошло черезчуръ быстро и явленіе это въ высшей степени интересно. Оно необходимо будетъ разъяснено со временемъ въ какомъ-нибудь ученомъ медицинскомъ журналѣ.
— А почему же мальчикъ сначала былъ Францемъ, а потомъ сталъ вдругъ Фрицемъ? То онъ похожъ на отца, то на мать; вѣдь это же положительно невозможно.
Папа Михельзенъ съ лукавствомъ посмотрѣлъ на меня черезъ очки.
— Да можетъ-быть ихъ двойня? сказалъ онъ.
— Двойня? Когда все заготовлено только на одного ребенка? Ахъ, что вы говорите! Все это пустяки. Тугъ ясно выражено: «отецъ радуется соотвѣтственно обстоятельствамъ». Приписку эту навѣрно сдѣлалъ дядя Фрицъ. Такія шутки однако вовсе не кстати при лѣченіи водами.
На слѣдующій день пришло письмо отъ моего Карла, въ которомъ онъ увѣдомлялъ меня о томъ что у Эмми родились два сына близнецы. Обѣ же телеграммы писалъ дядя Фрицъ. Докторъ былъ слишкомъ, занятъ чтобы самому идти на телеграфъ и поручилъ это дѣло дядѣ Фрицу. Эмми чувствуетъ себя очень хорошо и безконечно счастлива.
Францъ и Фрицъ… Имена эти мнѣ вовсе не понравились. Пускай бы онъ назвалъ одного сына Францемъ, потому что его самого такъ зовутъ, а развѣ не было бы мило другаго сына назвать Вильгельмомъ, отчасти въ честь нашего императора, отчасти въ честь меня? Да и какъ это неудобно въ хозяйственномъ отношеніи, все бѣлье придется постоянно мѣтить полнымъ именемъ, чтобы вещи обоихъ мальчиковъ не мѣшались между собою. Все это мгновенно пронеслось у меня въ мысляхъ.
Въ письмѣ оказалась еще приписка: «Францъ родился въ послѣдній часъ мая мѣсяца, а Фрицъ въ первый часъ іюня мѣсяца. Что ты на это скажешь?»
— А то что безъ меня вѣчно надѣлаютъ глупостей! съ раздраженіемъ воскликнула я, — Несчастныя дѣти! Никто и ни зачто не повѣритъ тому что они близнецы, если рожденье одного будетъ праздноваться въ мнѣ, а другаго въ іюнѣ. И кромѣ того, Францъ и Фрицъ! Ужь почему бы не назвать ихъ Максъ и Морицъ?[8]
— Господинъ Михельзенъ, сказала я, — намъ необходимо ѣхать немедленно, я не могу ни минуты оставаться вдали отъ Берлина. Если я еще замѣшкаюсь здѣсь, такъ пожалуй ужь не найду Бранденбургскихъ воротъ на мѣстѣ, происходятъ такія диковины, такія неожиданности!
— Точно тамъ Шпреэ загорѣлась!…
— Хорошо бы еслибы только такъ! Но вы подумайте только что зять-то мой вѣдь остается безо всякаго присмотра!
Дядя Фрицъ.
правитьВозвратиться домой было чрезвычайно пріятно, а когда я напечатлѣла свой первый поцѣлуй на щечкахъ внучатъ, то мнѣ показалось все хорошо что случилось; да и наконецъ развѣ малютки, могутъ быть отвѣтственны за своего отца, которому впрочемъ теперь приходится быть уже на второмъ планѣ, такъ какъ всеобщее вниманіе всецѣло поглощено малютками.
Я цѣлыми днями сидѣла у доктора, такъ-сказать чуть не поселилась у него въ домѣ. Сначала онъ былъ противъ этого, но я сказала ему: «что вы уморить что ли хотите и жену и дѣтей?» и ему не оставалось ничего другаго какъ уступить мнѣ. Да и самъ-то онъ какъ при мнѣ поправился теперь я безо всякаго страха могла бывать въ кухнѣ и сама за всѣмъ присматривала, за то не болѣе какъ черезъ недѣлю докторъ сталъ настоящее наливное яблоко.
Эмми поправлялась съ каждымъ днемъ. Подъ моимъ наблюденіемъ ей давалась только легкая, но вмѣстѣ съ тѣмъ питательная пища; если когда-либо въ мірѣ существовалъ церберъ, такъ то была я у двери моей дочери. Никакъ не могла я примириться съ тѣмъ что для дѣтей были куплены не люльки, а неподвижныя кроватки. Эмми объяснила мнѣ что ея Францъ говоритъ, будто качать дѣтей не гигіенично, что отъ этого они становятся идіотами.
— А самъ-то онъ развѣ не по старому способу выхоженъ? вставила я, — а между тѣмъ сумѣлъ таки добиться докторскаго диплома. Впрочемъ, какъ знать? можетъ-быть, еслибъ его не качали въ младенчествѣ, такъ онъ былъ бы теперь уже какимъ-нибудь важнымъ сановникомъ, попечителемъ народнаго здравія.
Но какъ бы то ни было, я то и дѣло продолжала сожалѣть о томъ что нѣтъ люльки, особенно по поводу маленькаго Франца; онъ очень непокойный ребенокъ, и бабушкѣ Бухгольцъ приходится очень подолгу носить его на рукахъ, пока онъ не успокоится отъ своего крика… Я замѣтила доктору что у насъ въ роду никогда не бывало такихъ крикуновъ и что навѣрное Францъ унаслѣдовалъ это свойство съ его стороны, а докторъ отвѣтилъ мнѣ: «пустое, мамахенъ, это только такъ кажется».
По вечерамъ за мною обыкновенно приходили мой Карлъ или дядя Фрицъ съ тѣмъ чтобы проводить меня и кстати справиться о здоровьѣ Эмми. Въ четвергъ, къ моему удивленію, докторъ остался дома. Цѣлый день замѣтно было что ему чего-то не доставало, а вечеромъ просто въ глаза бросалось, какъ сильно тосковалъ онъ безъ своихъ обычныхъ партнеровъ.
Около восьми часовъ вечера заѣхалъ Dr. Паберъ справиться о томъ, можно ли надѣяться на то что зять мой сегодня посѣтитъ ихъ медицинскій кружокъ. Я пригласила доктора Пабера остаться ужинать, говора что Францъ будетъ весьма радъ побесѣдовать съ нимъ. Докторъ принялъ мое приглашеніе. На ужинъ была холодная телятина, и кромѣ того, я приготовила еще очень вкусный салатъ въ родѣ маіонеза, съ каперцами, рубленою редиской и свѣжими огурцами; салатъ мой всѣмъ очень понравился.
— Еслибъ еще намъ поиграть въ карты, такъ я бы самому королю не позавидовалъ! сказалъ мой зять, послѣ того какъ поужинавъ они выпили по доброй кружкѣ хорошаго пива.
— Что бы вамъ не попробовать сыграть съ нами, любезнѣйшая фрау Бухгольцъ? сказалъ Dr. Паберъ.
— Какъ, мнѣ играть въ карты?
— Вы вѣроятно уже отчасти знакомы съ картами, глядя на то какъ играютъ другіе, продолжалъ докторъ Паберъ.
— Ну, не ломайтесь, милая мамахенъ, вставилъ и мой зять.
— У меня кажется нѣтъ никакихъ способностей къ карточной игрѣ, возразила я.
Несмотря на мое возраженіе, они поставили столъ, принесли карты и принялись мнѣ объяснять правила игры, но какъ потомъ сказалъ подсѣвшій ко мнѣ дядя Фрицъ, о разныхъ тонкостяхъ игры они все-таки умолчали. Я осталась въ выигрышѣ, а докторъ Паберъ замѣтилъ что ему никогда не случалось видѣть дамы которая бы обладала такимъ природнымъ дарованіемъ къ игрѣ въ карты.
Итакъ я сидѣла за карточномъ столомъ съ тремя молодыми людьми которые изъ кожи вонъ лѣзли чтобы совратить меня на стезю погибели и такимъ образомъ принести еще новую жертву богу игры. Должна сознаться что на этотъ разъ имъ это удалось до нѣкоторой степени, потому что игра наша затянулась до полуночи. Выигрышъ свой я раздѣлила на двѣ равныя доли Францу и Фрицу.
Съ именами малютокъ я нѣсколько примирилась послѣ того какъ докторъ обѣщалъ мнѣ назвать свою будущую дочь Вильгельминой.
Теперь мнѣ слѣдовало заняться дядей Фрицемъ. Исторія съ докторскою кухаркой и затѣмъ моя поѣздка въ Карлсбадъ помѣшали мнѣ побывать въ Лингенѣ, такъ что я еще ничего не успѣла сдѣлать для моего бѣднаго брата,
— Фрицъ, сказала я ему на возвратномъ пути домой, — ты все попрежнему твердо держишься своего намѣренія?
— Жениться на Эрикѣ? еще бы! Мечта эта ни на минуту не покидаетъ меня.
— Отлично. Итакъ посмотримъ что можно будетъ сдѣлать въ этомъ отношеніи. Можетъ-быть, дѣло наше еще и выгоритъ.
И оно выгорѣло. Бабушка рѣшила вмѣстѣ съ Эрикой посѣтить Берлинъ и на дѣлѣ убѣдиться въ томъ, можно ли не будучи сцапанному діаволомъ ступить на грѣховную почву этого вертепа погибели.
— Вильгельмина, какъ тебѣ удалось устроить это? спросилъ дядя Фрицъ.
— Посредствомъ письменнаго нравственнаго внушенія, отвѣчала я. — Ты говорилъ мнѣ что она очень жадна на деньги. Вотъ я и написала ей сколько ты получаешь въ годъ дохода, а также и о томъ что ей не придется давать за Эрикой приданаго. Что же касается спасенія души Эрики, то у насъ въ семьѣ есть ветхій деньми пасторъ на котораго можно въ данномъ случаѣ вполнѣ положиться.
— Вильгельмина, ты сущій ангелъ! воскликнулъ дядя Фрицъ и обхвативъ меня руками принялся танцевать и кружиться со мною до тѣхъ поръ пока у меня совсѣмъ не захватило дыханія.
Бабушка хотѣла было поселиться у Краузе, но я сочла за лучшее устроить ее у себя и хорошо сдѣлала, потому что она непремѣнно желала до тонкости развѣдать все что касалось дяди Фрица. Она ни за что не рѣшится дать своего согласія на бракъ, основываясь только на одной внѣшности. Поступить иначе было бы грѣшно, говорила она. Она пересмотрѣла всѣ торговыя книги дяди Фрица и только уже послѣ того сказала что можетъ-быть современемъ что-нибудь и выйдетъ изъ этого сватовства. Но самъ дядя Фрицъ смотрѣлъ не только на сватовство, но и на самый бракъ какъ на дѣло вполнѣ рѣшенное.
Я со своей стороны также дала бабушкѣ ясно понять что не вижу болѣе никакихъ основательныхъ причинъ тянуть это дѣло. Относительно Берлина она осталась при своемъ прежнемъ убѣжденіи, то-есть что городъ этотъ не что иное какъ вертепъ погибели, гнѣздо всяческаго разврата.
— Да осмотритесь же немножко въ Берлинѣ, вникните въ его дурныя и хорошія стороны, а не рѣшайте своего мнѣнія о немъ на основаніи только одного перваго впечатлѣнія, сказала я ей.
— Я и по газетамъ, отлично знаю, каковъ вашъ Берлинъ, отрѣзала она.
— Все это только одна пустая болтовая, опять замѣтила я.
— Какъ бы не такъ! недовѣрчиво проговорила она.
Я поручила Бетти вмѣсто себя сидѣть у доктора, а сама рѣшила показать бабушкѣ Берлинъ. Дядя Фрицъ взялъ намъ у Бискова коляску, и такимъ образомъ мы стали разъѣзжать то туда, то сюда, словомъ, всюду.
— Да здѣсь кажется круглый годъ все праздники? сказала бабушка.
— Вовсе нѣтъ, отвѣчала я, — множество людей которыхъ вы видите на улицѣ идутъ по своимъ дѣламъ; отдыхаютъ у насъ вечеромъ въ субботу, а веселятся только по воскресеньямъ.
Ей нужно было все видѣть, все оглядѣть, она была положительно неутомима какъ будто для того чтобъ осмотрѣть Берлинъ успѣла отдохнуть уже заранѣе, а теперь готова была безъ устали бѣгать по всему городу. И я должна была всюду сопровождать ее.
Она даже вздумала было влѣзать на башню побѣды, но я отговорила ее, сказавъ что это считается неприличнымъ для пожилыхъ дамъ. Недоставало мнѣ въ самомъ дѣлѣ того чтобы карабкаться еще на эту вышку!
А что за аппетитъ благодаря этой бѣготнѣ она себѣ нагуливала! она была въ состояніи переваривать все, ѣла даже и самую твердую пищу, преусердно перетирая ее деснами.
Вѣчно и всюду сопутствовать ей для меня было сущимъ наказаніемъ, тѣмъ болѣе что меня занималъ вопросъ о свадьбѣ, а вовсе не интересовало разгуливанье по Берлину. И какое намъ было дѣло до всякихъ древностей выкопанныхъ изъ земли Шлиманомъ? Мои кухарки наколотили мнѣ достаточно всякой посуды чтобы мнѣ смотрѣть еще на эти глупые черепки. Ей нужно было побывать и въ зданіи памятниковъ славы, и въ библіотекѣ, и во всякихъ музеяхъ, и въ картинныхъ галлереяхъ, словомъ, всюду о чемъ только ей приходилось гдѣ-либо читать, или отъ кого-либо слышать. Намъ всѣ эти посѣщенія просто стали не въ моготу: какой же Берлинецъ станетъ осматривать всѣ эти достопримѣчательности болѣе раза въ годъ, да и того даже нѣтъ. Когда наконецъ старуха захотѣла отправиться въ египетскій музей, дядя Фрицъ сказалъ ей что онъ запертъ потому что теперь провѣтриваютъ муміи. Такимъ образомъ намъ удалось счастливо отдѣлаться отъ ея новой затѣи.
Однако по всему было замѣтно что Берлинъ ей съ каждымъ днемъ нравился все болѣе и болѣе; упорство ее тѣмъ не менѣе нисколько не смягчалось, она даже уже назначила день своего отъѣзда, а дѣло наше и на шагъ еще не подвинулось впередъ. Но она плохо знала дядю Фрица.
За день до ихъ отъѣзда мы поѣхали въ Потсдамъ. Погода стояла жаркая и душная, надъ водою стояла словно какая-то дымка, и не успѣли мы доѣхать до Бабенсбергскаго дворца какъ вдругъ послышался громъ, блеснула молнія и все небо мгновенно заволокло тучами. Въ верхушкахъ деревьевъ зашумѣлъ поднявшійся вѣтеръ. «Будетъ сильная гроза», сказалъ кастелянъ и впустилъ насъ въ первую залу дворца. Предсказаніе его оправдалось: громъ загрохоталъ, молнія засверкала и дождь неудержимыми потоками хлынулъ на землю. Свѣтлый день превратился въ темную ночь, вмѣстѣ съ темнотою явился и страхъ: бабушка боялась грозы. Она заткнула себѣ уши чтобы не слыхать ужасныхъ раскатовъ грома, и закрыла глаза чтобы не видать ослѣпительныхъ зигзаговъ молніи, а потому она не могла видѣть и того, какъ въ отдаленномъ концѣ залы блѣдная трепещущая дѣвушка прижалась къ безстрашному человѣку, который, какъ бы охраняя ее отъ всякой опасности, заключилъ ее въ свои мощныя объятія. А когда небо разверзалось, и вся зала обливалась бѣловатымъ трепетнымъ свѣтомъ молніи, я могла ясно различать улыбку блаженства на лицѣ этого человѣка. То были дядя Фрицъ и Эрика.
Когда гроза утихла, кастелянъ показалъ намъ весь дворецъ. Мы были и въ рабочемъ кабинетѣ императора, и въ его спальнѣ; въ покояхъ этихъ нигдѣ не было видно ни бархата, ни шелка, ни блестящей позолоты; узкая походная постель служила нашему государю ложемъ для его ночнаго отдыха, но тѣмъ не менѣе при видѣ ея испытываешь чувство, будто надъ этимъ скромнымъ ложемъ паритъ нѣчто величественное, святое, и невольно исполняешься чувствомъ благоговѣнія.
Кастелянъ показалъ вамъ между прочимъ и палку которую нашъ императоръ вырѣзалъ себѣ въ своемъ паркѣ. Это его любимая палка, онъ всегда беретъ ее, когда рано по утру отправляется гулять по тѣнистымъ аллеямъ сада. Со всѣхъ сторонъ къ нему слетаются птички и щебечутъ ему разныя разности, которыхъ никто другой никогда и не слышитъ. Кто мудръ и справедливъ, тотъ понимаетъ языкъ птицъ, для того нѣтъ ничего слишкомъ мелкаго въ Божіемъ мірѣ.
Небо разъяснилось. Послѣ грозы выглянуло солнышко и наступило затишье, какъ послѣ войны наступаетъ мирное время. Лѣса, воды, луга и клумбы цвѣтовъ, все это въ обновленной красотѣ являлось вашему взору.
Мы отправились далѣе и проѣхали мимо парка Мраморнаго дворца, гдѣ живетъ принцъ Вильгельмъ со своею супругой Викторіей. Вдали мы увидали играющихъ дѣтей, то были правнуки нашего императора, нѣжные отростки Гогенцоллернскаго древа. Въ день рожденія Бисмарка родители вмѣстѣ со своими дѣтками посадили здѣсь молоденькій дубокъ. Малютки тоже трудились своими лопаточками, копали землю и потомъ возили ее своими крошечными тачками. Когда мальчики эти станутъ мужами, дерево это уже будетъ въ состояніи осѣнять ихъ тѣнью своихъ вѣтвей.
Въ Сансуси бабушка отъ изумленія просто глаза вытаращила — и совершенно основательно: много ей придется искать по-бѣлу свѣту, пока она снова увидитъ что-либо подобное.
Если пройти мимо обелисковъ и затѣмъ по широкой аллеѣ, уставленной съ обѣихъ сторонъ мраморными статуями древнихъ боговъ и богинь, подойти къ фонтану, то даже и бывалый человѣкъ испытываетъ какое-то чарующее впечатлѣніе. А самый дворецъ на возвышеніи! Тамъ нѣкогда обиталъ «старый Фрицъ» тамъ же онъ и скончался. Часы остановились съ послѣднимъ біеніемъ его сердца и до сихъ поръ они стоятъ на томъ же часѣ. Это въ высшей степени заинтересовало бабушку, она просто заморила всѣхъ своими разспросами, ее положительно невозможно было вытащить изъ дворца. Она непремѣнно хотѣла посмотрѣть кухню гдѣ готовились кушанья: ее интересовало только существенное, великихъ историческихъ событій она не была въ состояніи постигнуть. Эрику она все время и на шагъ не отпускала отъ себя.
Въ Сансуси она видѣла много диковиннаго, а въ Шарлоттенгофѣ ей пришлось еще болѣе вытаращить глаза. Ползучія розы вились тамъ до самой крыши греческаго домика, лиліи раскрывали свои бѣлоснѣжныя чашечки и вмѣстѣ съ розами разливали нѣжный ароматъ въ воздухѣ. А тамъ еще розы, еще и еще, красныя, свѣтлые, темныя, одна прекраснѣе другой. Удивительно ли что дядя Фрицъ и Эрика вошли въ этотъ цвѣтникъ розъ, что онъ притянулъ къ себѣ свою бѣлую розу и безъ разрѣшенія бабушки напечатлѣлъ горячій поцѣлуй на ея щечкѣ? Сдѣланнаго передѣлать уже было нельзя.
— Неужели вы будете продолжать упорствовать попрежнему? сказала я.
Смягчила ли ее давишняя гроза или же она вспомнила что и на ея жизненномъ пути нѣкогда цвѣли розы, отъ которыхъ теперь остались только одни шипы, ужь не знаю, но она безмолвствовала. Я сдѣлала нашей четѣ знакъ приблизиться, и когда оба подошли и остановились передъ вами, я выразительно толкнула бабушку въ загорбокъ.
— Будьте счастливы! наконецъ проговорила она.
Продолжая прогулку, мы стали обсуждать съ нею практическую сторону вопроса, и такъ какъ я была за то чтобъ отпраздновать свадьбу какъ можно скорѣе, у васъ начались съ нею новыя пререканія.
— Братъ мой и такъ долго дожидался, рѣшительно сказала я, свадьбу можно справить чрезъ три-четыре недѣли. Не правда ли, Фрицъ?
— Чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше! отвѣчалъ онъ.
Бабушка проворчала что это противъ правилъ свѣта.
— Ничего не значитъ, сказала я.
— Правилъ свѣта нельзя не соблюдать, отрѣзала она.
— Да перестаньте же наконецъ ломаться, опять сказала я, — кончено дѣло и съ шеи долой.
— Нельзя! возразила она.
— Можно! воскликнула я.
И только ради Фрица и Эрики уступила я ей, а то бы у насъ могла бы выйти славная баталія.
Вдругъ Эрика остановилась какъ вкопанная: по близости раздавались выстрѣлъ за выстрѣломъ.
— Что это? испуганно проговорила она.
— Это солдаты упражняются въ стрѣльбѣ, отвѣчалъ Фрицъ.
— Зачѣмъ? опять спросила она.
— Затѣмъ чтобы защищать твою родину и твой семейный очагъ, моя дорогая! нѣжно проговорилъ онъ. — Затѣмъ чтобы никакой врагъ не могъ помять розъ и лилій нашего садика…
Она подняла на него свой милый взоръ.
— Что было бы со мной безъ тебя? прошептала она.
Вечеромъ мы праздновали ихъ помолвку. Фрицъ былъ веселъ до безконечности и даже сумѣлъ своею веселостью заразить бабушку; онъ три раза подрядъ пилъ съ нею брудершафтъ, и она чокалась съ нимъ чаще чѣмъ ей это было полезно. На слѣдующій день ей пришлось, благодаря головной боли, пролежать до самаго, обѣда въ постели, пробавляясь всякими каплями и спиртами. Я упрекнула было за это дядю Фрица, но онъ очень сухо отвѣтилъ мнѣ:
— Что же дѣлать, Вильгельмъ? это строго, несправедливо. Зачѣмъ же она заранѣе не пріучала себя къ крѣпкимъ напиткамъ? Я въ этомъ нисколько не виноватъ.
Какъ всѣмъ живется.
правитьФранцъ и Фрицъ съ каждымъ днемъ дѣлаются все милѣе и милѣе, и хотя ихъ давнымъ-давно бы уже можно было окрестить, докторъ непремѣнно хочетъ дождаться возвращенія дяди Фрица изъ его свадебнаго путешествія. Воспреемникомъ старшаго мальчика будетъ мой Карлъ, а младшаго дядя Фрицъ.
Эмми теперь уже не остается въ полномъ одиночествѣ, когда ея мужъ бываетъ на практикѣ, да и по четвергамъ, когда онъ посѣщаетъ своихъ друзей, она уже не скучаетъ попрежнему. Когда вечеркомъ намъ случается собраться у доктора, то Эмми и Бетти обыкновенно сидятъ на диванѣ за какимъ-нибудь рукодѣльемъ, а мой мужъ, докторъ и я садимся за карты. Бѣда только если захнычетъ который-нибудь изъ двойняшекъ! стоитъ только кому-либо сказать «Францъ кричитъ» или «Фрицъ плачетъ», какъ докторъ бросаетъ карты и со всѣхъ ногъ бѣжитъ въ спальню. Послушайся онъ меня и заведи люльки, было бы несравненно легче справляться съ этими крикунами, и не приходилось бы съ великолѣпными картами въ рукахъ сидѣть и ждать блаженной минуты, когда уймутся безпокойные малыши; а главное всякій разъ послѣ такого перерыва никто не знаетъ кому ходить, кто сдавалъ и начинаются безконечные споры…
Зимой, когда всѣ съѣдутся въ Берлинѣ, я непремѣнно буду устраивать у себя карточные вечера. Dr. Паберъ ужь заявилъ мнѣ полную готовность посѣщать эти вечера; надзиратель, какъ высокообразованный человѣкъ, навѣрное также долженъ превосходно играть въ карты, а слѣдовательно мнѣ нечего опасаться недостатка въ партнерахъ. Кромѣ того, можно вполнѣ разчитывать и на дядю Фрица, а въ случаѣ нужды также и на г. Клейнеса.
Фракъ къ свадьбѣ у дяди Фрица уже готовъ, и теперь онъ съ нетерпѣніемъ считаетъ дни до своего отъѣзда въ Лингенъ, гдѣ совершится его свадьба, а затѣмъ молодые поѣдутъ прокатиться по Рейну. Фрицъ отклонилъ мое и Карлово предложеніе сопровождать его въ Лингенъ, изъ опасенія что обиліе родственниковъ придастъ свадьбѣ слишкомъ трогательный, слѣдовательно и скучный характеръ: ему-то хочется чтобы свадьба его была какъ можно веселѣе. Свидѣтелемъ съ его стороны будетъ его другъ, Теодоръ Маннъ, который даже и самымъ важнымъ и серіознымъ дѣламъ умѣетъ придать забавный оттѣнокъ: обыкновенно гдѣ онъ, тамъ и веселье. Затѣмъ дядя Фрицъ вздумалъ было захватить съ собою еще двухъ-трехъ пріятелей изъ своего кружка, которые не прочь выпить, пошутить и повеселиться.
— Да зачѣмъ же они поѣдутъ въ Лингенъ? спросила я.
— Просто для увеселенія его жителей, отвѣчалъ онъ.
— Ты, кажется, знаешь характеръ бабушки, предостерегла я его.
— Пустяки!
— Но вѣдь и Эрикѣ пріѣздъ этой молодежи доставитъ мало удовольствія…
И онъ наконецъ отказался отъ своей глупой затѣи.
У Вейгельтовъ произошло очень много перемѣнъ. На нихъ весьма горько отозвались сумасбродно надѣланные ими долги въ разчетѣ на богатство новой родни и съ цѣлію казаться важнѣе и богаче, чѣмъ они были на самомъ дѣлѣ. Съ преждевременною кончиной Эмиля рушились не только всѣ ихъ воздушные замки на будущее, но они съ ужасомъ увидали также и ту бездну въ которую попали, витая взорами въ облакахъ.
Августа однако не потеряла мужества, она снова принялась за цвѣты изъ перьевъ и была очень счаслива тѣмъ что ей удалось вернуть себѣ прежнюю работу; мужа своего она совершенно отвратила отъ политики и не столько умными словами, сколько своимъ собственнымъ примѣромъ рвенія къ труду. Къ счастію, Вейгельтъ былъ еще неокончательно погибшій человѣкъ, и оказалось еще возможнымъ вернуть его на истинный путь. Такъ какъ старикъ Бергфельдъ уже былъ не въ состояніи заниматься въ свободные вечерніе часы веденіемъ книгъ у разныхъ мелкихъ лавочниковъ и ремесленниковъ, то Августа убѣдила своего мужа взять эту обязанность на себя, а выручку дѣлить съ ея старымъ отцомъ. Какъ только Вейгельтъ пересталъ водиться со всякими политическими преступниками, онъ самъ устыдился своего легковѣрія и повидимому понялъ наконецъ что онъ слишкомъ глупъ для того чтобы соваться въ управленіе страной.
Бергфельдша затѣяла держать меблированныя комнаты, но дѣло у нея до сихъ поръ не клеится. Жилецъ ея № 1 прогорѣлъ и сбѣжалъ, ничего не заплативъ ей, да еще набравъ талера два взаймы; отъ жильца № 2 она ожидаетъ того же самаго и потому продѣла въ замочную скважину веревку, одинъ конецъ ея привязала къ сундуку молодаго человѣка, а другой конецъ на ночь привязываетъ себѣ къ рукѣ чтобы тотчасъ же проснуться въ случаѣ если жилецъ ея № 2, подобно № 1, вздумаетъ сбѣжать потихоньку. Къ октябрю Бергфельдты переѣдутъ въ Доротеенштадтъ поближе къ университету, потому что жильцы тамъ надежные, все студенты, въ юныя души коихъ профессора насаждаютъ сѣмя науки, а чтобы сѣмя это взошло и дало плодъ, юныя души требуютъ утромъ и вечеромъ поливки пивомъ. Я хотѣла было рекомендовать Бергфельдшѣ г. Клейнеса, да вовремя спохватилась что они другъ къ другу люди неподходящіе. Г. Клейнесъ живетъ все по старому, г. Пфейфферъ также нисколько не остепенился.
Недавно я заходила къ Августѣ. Она сидѣла въ своемъ траурномъ платьѣ и усердно работала, но не цвѣты изъ перьевъ, а сшивала какіе-то странные узкіе лоскутки синей шелковой полинялой матеріи.
— Что это такое будетъ? спросила я.
— Курточка для моего мальчика.
— Но что же это за странная матерія, вся изрѣзанная въ какіе-то клинья? Я съ роду не видывала ничего подобнаго.
— Зачѣмъ мнѣ скрывать это отъ васъ? проговорила Августа: — это покрышка съ синихъ шелковыхъ зонтиковъ, которые намъ тогда всучилъ ростовщикъ. Матерія до того полиняла по складкамъ что показаться въ люди съ такими зонтиками невозможно. И вотъ теперь у меня то, къ чему я такъ страстно стремилась, прибавила она съ печальною улыбкой, — дѣти мои будутъ ходить въ шелку.
— Не унывай, ободрительно проговорила я, — настанутъ еще и лучшія для васъ времена.
— Будемъ надѣяться! Но само собою ничего на свѣтѣ не дѣлается, а потому я снова вернулась къ своему волшебному словечку «далли! далли!» и твержу его съ ранней зари и до поздней ночи. Если мы проживемъ нѣсколько лѣтъ кряду еще скромнѣе того чѣмъ жили до сихъ поръ, то можетъ-быть какъ-нибудь и выпутаемся изъ своего тяжелаго положенія. Ахъ, фрау Бухгольцъ, какъ охотно готова бы я переносить всякую нужду, лишь бы только былъ живъ мой несчастный братъ!…
Она заплакала.
— Постарайся успокоиться, забыть…
— Никогда! я его такъ любила, онъ былъ такой добрый, любящій, хорошій…
— У тебя дѣти, ты должна всецѣло отдаться имъ.
— Да, буду заниматься воспитаніемъ дѣтей, буду пріучать ихъ трудиться и довольствоваться малымъ. Все остальное — тлѣнъ и суета. Мнѣ пришлось на опытѣ убѣдиться въ этомъ.
И она принялась шить съ такимъ рвеніемъ, какъ будто спѣшила наверстать все потраченное.
Но вдругъ она прервала свою работу и прислушалась.
— Вотъ и отецъ! проговорила она и поспѣшно встала къ нему на встрѣчу.
Бергфельдтъ тяжело переводя духъ съ трудомъ поднимался на лѣстницу. Онъ сталъ совсѣмъ сѣдымъ дряхлымъ старикомъ.
— Гдѣ Эмиль? спросилъ онъ, совершенно безучастно поклонившись мнѣ.
Августа вышла и привела маленькаго Франца.
— Вотъ и ты, мой маленькій Эмиль! ласково проговорилъ дѣдъ, и мальчикъ тотчасъ же вскарабкался къ нему на колѣни.
— Онъ все еще не можетъ понять того что случилось, шепнула мнѣ на ухо Августа, — и принимаетъ нашего Франца за моего бѣднаго брата Эмиля. Мы и не стараемся разубѣждать его въ этомъ.
Она подала отцу приготовленный для него кофе; старикъ всегда около этого времени приходитъ къ нимъ, чтобы поиграть съ маленькимъ Францемъ.
Бергфельдтъ дрожащею рукой протянулъ свою чашку мальчику.
— Вкусно, Эмиль? проговорилъ онъ,
— Безподобно! отвѣчалъ мальчуганъ.
Между прочимъ это было также любимымъ словомъ Эмиля въ дѣтствѣ.
Затѣмъ, напившись кофе Францъ притащилъ дѣду всѣ свои сокровища, то-есть всякій поломанный хламъ; но старикъ зналъ не хуже своего внука названія каждой вещицы. Безголовая кукла у нихъ называлась принцесса Валерія, а единственная оставшаяся кегля была у нихъ канониръ Пуффшнутъ, жили оба вмѣстѣ въ ящичкѣ, который мнѣ показался знакомъ, и дѣйствительно это былъ ящикъ изъ-подъ знаменитаго дешеваго органчика.
— И такъ органчикъ уже покончилъ свое существованіе? спросила я.
— Да, онъ просуществовалъ весьма не долго, отвѣчала Августа. — Францъ слишкомъ часто разсматривалъ его внутреннее устройство и разумѣется скоро сломалъ его. Я даже рада что не слышу больше этого несноснаго дребезжанья; оно слишкомъ напоминало мнѣ о моемъ глупомъ честолюбіи. А игрушки въ него убирать чрезвычайно удобно.
Если всмотрѣться въ маленькаго Франца, то онъ дѣйствительно нѣсколько напоминаетъ Эмиля, особенно въ минуты полнаго оживленія, но все же не до такой степени чтобы можно было принимать одного за другаго, какъ-то дѣлалъ Бергфельдтъ.
Августа просила меня какъ можно меньше обращать вниманіе на дѣда и на внука, потому что для нихъ это самое пріятное, и я охотно исполнила ея желаніе, тѣмъ болѣе что старикъ Бергфельдтъ самъ впалъ въ совершенное дѣтство. Мальчикъ прыгалъ, шумѣлъ и рѣзвился, но вотъ Августа подозвала его къ себѣ и примѣрила на немъ новую курточку. Сидѣла эта курточка недурно, но Францъ похожъ былъ въ ней на маленькую голубенькую зебру. Ему, впрочемъ, это было безразлично, онъ пріосанился и принялся гордо шагать по комнатѣ, напѣвая какую-то галиматью.
— Что это онъ поетъ? спросила я.
— Глупую пѣсню которую пѣвалъ мой мужъ когда носился со своими соціалистами и увлекался политикой… Переставь сейчасъ же, слышишь! крикнула она на сына.
Дѣдъ подозвалъ мальчика къ себѣ, и они снова занялись игрушками.
Я встала.
— Ты только не теряй мужества! сказала я на прощанье Августѣ.
— Нѣтъ! Я горячо вѣрю и надѣюсь! отвѣчала она.
Такъ какъ Краузе родня Эрики, то и намъ пришлось нѣсколько болѣе сблизиться съ ними, но ужь я позабочусь о томъ чтобы близость эта не перешла извѣстныхъ границъ.
Эдуардъ началъ нѣсколько исправляться съ тѣхъ поръ какъ его взяли изъ гимназіи. Да вѣдь и не всякому дается ученье: кто слишкомъ избалованъ для того чтобы проникнуться страстью къ наукамъ, кто пропустилъ для этого время, а у кого и отъ природы нѣтъ къ тому способностей. Такимъ людямъ и въ самомъ дѣлѣ ужь лучше бросить ученье, а то нахватаютъ однихъ верховъ и выйдетъ изъ нихъ ни рыба, ни мясо. Ужь лучше сдѣлаться морякомъ, какъ хочетъ Эдуардъ чѣмъ быть вѣчно недовольнымъ всѣмъ въ мірѣ только потому что противъ воли тянешь лямку и исправляешь должность къ которой насилу-насилу удалось кое-какъ подготовиться. Да и мало ли у кого къ чему призваніе, въ наше время всего отъ людей ожидать можно.
Г. Краузе имѣетъ теперь на сына несравненно больше вліянія чѣмъ прежде и недавно говорилъ мнѣ что начинаетъ лелѣять вадегкду что изъ Эдуарда еще и можетъ выработаться дѣльный человѣкъ, если онъ будетъ продолжать идти такъ какъ идетъ теперь. Намъ, какъ родственникамъ, это можетъ быть только пріятно; что же касается того что мальчикъ посидѣлъ въ исправительномъ домѣ, то на мой взглядъ въ этомъ нѣтъ ничего ужаснаго, я на собственномъ опытѣ убѣдилась что даже и вполнѣ невинному человѣку ничего нѣтъ легче какъ попасть на скамью подсудимыхъ.
О томъ что въ дѣйствительности было и гдѣ пропадалъ Эдуардъ, никому еще не удалось развѣдать, потому что самъ Краузе упорно молчитъ обо всемъ случившемся. Когда же я спросила Краузиху о томъ что дѣлалъ Эдуардъ въ Гамбургѣ, то она написала мнѣ самую невозможную исторію; сама она можетъ-быть уже и вѣритъ въ нее, но каждаго посторонняго человѣка исторія эта поражаетъ своею неправдоподобностью. Мальчику, видите ли, хотѣлось посмотрѣть море, вотъ онъ и отправился въ Гамбургъ, а затѣмъ его похитилъ капитанъ какого-то невольничьяго корабля и два дня продержалъ его въ трюмѣ, намѣреваясь, разумѣется, увезти его съ собою на Югъ, но слава Богу, отецъ вовремя нашелъ и освободилъ сына…
— Это очень счастливо, сказала я, — потому что еслибы корабль успѣлъ уже уйти въ море, г. Краузе пришлось бы плыть за нимъ въ догонку.
Какую рожу она скорчила при этихъ словахъ!
Насколько возможно дядя Фрицъ уже устроилъ свою новую квартиру, но когда я осматривала ее, то замѣтила что въ ней не достаетъ еще весьма многаго. На это дядя Фрицъ заявилъ что онъ съ особеннымъ удовольствіемъ мечтаетъ о томъ какъ окончательно будетъ устраивать свою квартиру уже вмѣстѣ со своею молодою женой. Я ничего не имѣла возразить на это, вѣдь и мы съ Карломъ всю обстановку у себя устраивали послѣ свадьбы.
Мы заранѣе сообща обсудили кто и что подаритъ молодымъ къ свадьбѣ и рѣшили не дарить имъ никакихъ блестящихъ, ни къ чему негодныхъ бездѣлушекъ, а только все вещи прочныя и полезныя. Докторъ для своего подарка выбралъ стѣнные часы, Бетти рѣшила вышить на диванъ подушку; а кружокъ хороваго пѣнія къ которому принадлежалъ дядя Фрицъ, заая вкусы своего члена, поднесъ ему предъ его отъѣздомъ въ Лингенъ пуншевую чашу съ двумя дюжинами къ ней стакановъ, одну дюжину въ расходъ, а другую про запасъ. Въ дорогу я дала Фрицу большую коробку всякихъ сластей для маленькихъ сестеръ и братьевъ Эрики.
— Фрицъ, сказала я ему, — ты непремѣнно тотчасъ же напиши какъ у васъ тамъ все обойдется.
— Если у меня на, то будетъ время и если я выйду цѣлъ и невредимъ изо всей исторіи.
— Да будь пожалуста повнимательнѣе къ бабушкѣ.
— Чего тутъ? вѣдь ужь мы теперь съ ней на ты!
Поѣздъ начиналъ трогаться. Я хотѣла было еще крикнуть брату: «поѣзжай на встрѣчу счастію», но поѣздъ уже ушелъ.
Итакъ, дядя Фрицъ уѣхалъ въ Лингенъ.
Мнѣ также со своей стороны хотѣлось попировать въ день свадьбы и потому я предложила, пользуясь хорошею погодой, прокатиться куда-нибудь за городъ.
— Что ты скажешь на это, обратилась я къ Бетти, — чтобы вамъ проѣхаться въ Тегель?
— Въ Тегель? какъ-то особенно повторила она. — Ну что же, поѣдемъ, если тебѣ этого такъ хочется.
Еще бы мнѣ не хотѣлось! Мы съ Карломъ уже давно задумали маленькій планъ, и я горѣла нетерпѣніемъ поскорѣе осуществить его. Планъ этотъ собственно былъ мой, но чтобъ исполненіе его было вполнѣ удачно, объ этомъ взялся похлопотать Карлъ.
Время было уже послѣ полудня. Мы расположились въ лѣсу, откуда открывается чудесный видъ на озеро, а такъ какъ я давно сбиралась устроить здѣсь маленькій пикничекъ, то и корзинку со всякими припасами мы не забыли захватить съ собой. Бетти была чрезвычайно молчалива, вѣроятно она вспоминала о томъ, какъ весело проводили мы нѣкогда время въ этихъ самыхъ мѣстахъ.
Мужъ мой также былъ не особенно разговорчивъ, онъ зналъ о томъ что должно было вскорѣ произойти, во не былъ вполнѣ увѣренъ въ благополучномъ исходѣ задуманнаго нами плана. Я же напротивъ ни минуты не сомнѣвалась въ его полномъ успѣхѣ, зачѣмъ бы мнѣ иначе выбирать мѣстомъ нашей прогулки именно Тегель? Я хотѣла соединить настоящее съ давно прошедшимъ, а протекшій между этими двумя періодами промежутокъ времени развѣ не все то же что зимній день? Гдѣ морозъ и снѣгъ, когда боярышникъ начинаетъ цвѣсти? они забыты.
Мой Карлъ то и дѣло посматривалъ на часы и не спускалъ глазъ съ озера. Наконецъ мы увидѣли отчаливавшую отъ противоположнаго берега лодку; она направлялась прямо къ тому мѣсту гдѣ мы находились.
— Ужь не къ намъ ли кто ѣдетъ? сказала я, какъ будто ничего не зная.
— Надѣюсь что да, проговорилъ мой Карлъ и откашлянулся. — Вы знаете, продолжалъ онъ, — что я давно желаю имѣть компаніона, дѣло мое требуетъ значительныхъ силъ и большихъ хлопотъ…
Лодка приближалась.
— …Я нашелъ человѣка который пользуется съ моей стороны полнымъ довѣріемъ, но мнѣ хотѣлось бы чтобъ и вамъ онъ также пришелся по душѣ…
Онъ взглянулъ на Бетти.
— …Я рѣшилъ предоставить мой выборъ на ваше полное усмотрѣніе. Вотъ почему я и просилъ этого господина присоединиться къ намъ сегодня во время нашей прогулки. Да вотъ и онъ!
И пѣнившая воду подъ мощными взмахами веселъ лодка врѣзалась въ берегъ. Бетти вскочила, да такъ и окаменѣла на мѣстѣ: она узнала двухъ сидѣвшихъ въ лодкѣ людей, то были Феликсъ и Максъ.
Легкими быстрыми шагами спѣшилъ Феликсъ къ Бетти, онъ протянулъ къ ней обѣ руки и она точно во снѣ подала ему свои.
— Итакъ все же «Бухгольцъ и Сынъ», шепнула я Карлу.
Въ отвѣтъ онъ только улыбнулся.
Возвращались мы лѣсомъ въ слѣдующемъ порядкѣ: юная чета нѣсколько впереди, мой Карлъ съ корзинкой посередкѣ, а я съ г. Максомъ замыкали шествіе.
— Ну что же, вы довольны теперь? сказала я ему.
— Да, отвѣчалъ онъ, — отъ всего сердца доволенъ, другъ мой счастливъ.
— Вы также вполнѣ заслуживаете счастія, и я помогу вамъ отыскать самую прелестную, самую обворожительную невѣсту.
— Очень вамъ благодаренъ, отвѣчалъ онъ, — но къ сожалѣнію ваше любезное предложеніе опоздало, у меня уже есть невѣста.
— Отъ души поздравляю, улыбнулась я, — но не забудьте пожалуста что Бухгольцша горитъ нетерпѣніемъ поскорѣе съ ней познакомиться.
Когда вѣсть о помолвкѣ Бетти разнеслась, всѣ знакомые стали являться къ намъ съ поздравленіями. Надзирательша страшно изумилась и выразила предположеніе что это бракъ по разсудку, такъ какъ г. Феликсъ Шмидтъ дѣлается компаньйономъ моего мужа. Я отвѣтила ей что разсудокъ, разумѣется, не можетъ не играть роли въ такомъ дѣлѣ какъ бракъ.
Отъ Ѳеодора Вихманна-Лейенфельса было получено желаніе счастья въ стихахъ; мы очень смѣялись надъ этими стихами, они были написаны по всѣмъ правиламъ стихосложенія. Теперь онъ пишетъ критики о всевозможныхъ вещахъ, даже о чемъ ровно никакого понятія не имѣетъ, но тѣмъ не менѣе уже успѣлъ многимъ задать страху.
Аманда Кулеке также пришла поздравить свою пріятельницу.
— Дитя мое, сказала она, — тебѣ можно позавидовать, ты выходишь за человѣка котораго любишь. Ты глядишь вполнѣ счастливою невѣстой, и нужно отдать тебѣ справедливость, вкусъ у тебя хорошъ.
Бетти обняла ее.
— Пора бы, однако, сынамъ Германіи подумать и обо мнѣ, продолжала Аманда. — Правда, намедни мнѣ было подвернулся женихъ, да онъ мнѣ не понравился, терпѣть не могу коротышекъ, а къ тому у него голова настоящій кочанъ капусты.
Трудно было угадать, шутитъ ли она или говоритъ серіозно, но во всякомъ случаѣ ей очень трудно найти жениха подъ пару, сердце-то у нея прекрасное, да ужь очень она высока выросла. Жаль дѣвушку.
Нѣсколько дней спустя было получено письмо отъ дяди Фрица изъ Рюдесгейма.
— Да онъ просто съ ума спятилъ! воскликнула я. — Карлъ, прочти пожалуста эту чепуху.
«Любезный Вильгельмъ», писалъ мнѣ мой братецъ, "мы на Рейнѣ. Онъ несравненно шире нашей Шпреэ. Я еще не пробовалъ мокра-ли въ немъ вода. Вчера я усадилъ Эрику на Лорелейской скалѣ; она играла губами на золотой гребенкѣ, а я съ Бедекеромъ подъ мышкой съ лодки внималъ этимъ дивнымъ звукамъ. Картина была до того поразительна что всѣ мимо шедшіе пароходы останавливались чтобы полюбоваться ею. Весь Рейнъ былъ положительно запруженъ, такъ что полицейской власти пришлось силой разгонять этихъ зѣвакъ. Вильгельмъ, пріѣзжай къ намъ, мы повторимъ представленіе, а ты еще кстати будешь аккомпанировать на гармоніи.
— Онъ вѣрно получилъ солнечный ударъ! воскликнула я. — Какъ ты полагаешь, Карлъ?
— На другой страницѣ тоже что-то написано, качая головой, проговорилъ мужъ.
— Читай, читай скорѣе, Карлъ! Я право даже боюсь, никогда еще онъ не завирался до такой степени…
Мужъ мой продолжалъ чтеніе:
"Милая фрау Бухгольцъ, — Нельзя ли вамъ устроиться такъ чтобы пріѣхать провѣдать двухъ безконечно счастливыхъ на Рейнѣ людей. Людямъ этимъ хочется выразить вамъ свою признательность и тысячу разъ повторить вамъ до какой степени они счастливы. Мы постоянно вспоминаемъ о васъ; Фрицъ васъ необыкновенно высоко цѣнитъ, а я со своей стороны надѣюсь что вы полюбите также и меня. Пріѣзжайте, пріѣзжайте! Какъ прекрасенъ Божій міръ! Зачѣмъ васъ нѣтъ съ нами?
— Знаешь ли, сказала я моему Карлу, — когда Фрицъ хочетъ выразить мнѣ свое расположеніе, то онъ поступаетъ какъ разъ противоположно аптекарямъ, которые золотятъ пилюли снаружи, оставляя всю горечь внутри. Однако, насколько я понимаю, если кто когда наслаждался своимъ свадебнымъ путешествіемъ, такъ это Фрицъ и Эрика. Но съѣздить къ нимъ мнѣ невозможно: къ осени надобно приготовить все приданое Бетти, а затѣмъ внуки-близнецы отнимаютъ у меня страшное количество времени; къ тому же я уже имѣла случай видѣть какъ безобразно все идетъ когда куда-нибудь уѣдешь.
Свадьбу мы будемъ праздновать самымъ тѣснымъ кружкомъ; таково желаніе Бетти.
И вотъ въ домѣ у васъ попрежнему станетъ все тихо и пусто, какъ въ то время какъ мы только-что въ него переѣхали. Дѣтей уже нѣтъ, мы не слышимъ ни ихъ шаговъ, ни звуковъ ихъ голоса: они какъ птенчики вылетѣли изъ роднаго гнѣздышка. Домъ опустѣлъ, мы опять одни, одни какъ и въ первое время послѣ нашего брака, но брачный вѣнецъ былъ еще зеленъ, а теперь, какъ только въ саду зацвѣтетъ сирень, я буду праздновать свою серебряную свадьбу.
- ↑ Министръ почтъ и телеграфовъ.
- ↑ Въ сѣверной миѳологіи подземное царство тьмы.
- ↑ «Флинкъ, флинкъ!» говорятъ нѣмецкіе фокусники во время даваемыхъ ими представленій.
- ↑ Верескъ по латыни Erica.
- ↑ Извѣстная газета.
- ↑ Министръ почтъ.
- ↑ Извѣстный берлинскій палачъ.
- ↑ Максъ и Морицъ извѣстная иллюстрированная исторія двухъ шалуновъ.