Сельцо Михайловское-Прыскухино (Родзянко)/ДО

Сельцо Михайловское-Прыскухино
авторъ Аделаида Алексеевна Родзянко

Опубл.: 1852. Источникъ: az.lib.ru

СЕЛЬЦО МИХАЙЛОВСКОЕ-ПРЫСКУХИНО

Повѣсть. (ПОСВЯЩАЕТСЯ ЕКАТЕРИНѢ МИХАИЛОВНѢ РОДЗЯНКО.)

ГЛАВА I.

Défions nous de ceux, dont l’occupation est de conseiller et de marier. — (Anonyme.) «Ну, Палагея Федоровна, по рукамъ!… „По рукамъ!“ (Разговоръ двухъ сосѣдокъ).

1.

Позвольте, любезный читатель, ввести васъ въ чайную комнату Дубовинской усадьбы, и познакомить васъ съ помѣщицей этого села.

Чайная комната въ деревнѣ имѣетъ какую-то особенную прелесть; здѣсь обыкновенно собирается все семейство покушать, потолковать, поспорить, поворчать на дурную погоду, почитать, а изрѣдка и поработать. Церемонныхъ, почетныхъ гостей не принимаютъ въ уютной чайной: предъ ними отворяются двери въ гостинную, и только короткихъ знакомыхъ и родныхъ просятъ придти посидѣть въ ней. Здѣсь маменьки, за самоваромъ, или вареньемъ, толкуютъ объ урожаѣ, о дочкахъ, о своихъ и чужихъ дѣлахъ, (особенно о послѣднихъ); здѣсь староста отдаетъ, вечеромъ, отчетъ работы протекшаго дня; здѣсь заказываютъ повару завтрашній обѣдъ…. Однимъ-словомъ, въ чайной рѣшаются всѣ важныя семейныя дѣла, въ чайной протекаютъ лучшіе часы деревенской жизни.

Село Дубовинское (названное такъ, вѣроятно, потому, что въ немъ никогда не росло ни единаго дуба), село Дубовинское, говорю я, не отставало въ этомъ отношеніи отъ другихъ, и такъ-какъ въ то время, съ котораго я начинаю мой разсказъ, небо было покрыто дождевыми тучами, а земля лужами, то мы и не будемъ отыскивать обитательницъ этой усадьбы ни въ тѣнистомъ саду, ни въ огородѣ, а войдемъ прямо въ чайную, гдѣ находимъ Пулхерью Семеновну, барыню пятидесяти лѣтъ, приличнаго объема, и девятнатцати-лѣтнюю, черноглазенькую, хорошенькую Машеньку, ея дочь, первую невѣсту по всему уѣзду, единственную наслѣдницу двухсотъ душъ, занятую въ настоящую минуту вышиваньемъ по канвѣ, у одного изъ окопъ комнаты, тогда какъ ея маменька раскладываетъ пасьянсъ на чайномъ столѣ, и прерываетъ изрѣдка свое занятіе, чтобъ подойти къ окну, посмотрѣть на сѣрое небо и поворчать на неблагодарную погоду.

— Господи, твоя сила!… что за погода!… говорила она: носа нельзя высунуть на улицу…. дождь, да дождь!…. даже тоска возьметъ…. Машенька!

— Что прикажете, маменька?

— Посмотри, какой дождь идетъ…. ты, точно, вѣкъ не работала…. посмотри-ка въ окно!

— Мнѣ ужъ надоѣло смотрѣть, маменька; что дѣлать?… видно мнѣ опять цѣлый день въ комнатѣ сидѣть.

— Бѣда не велика, что ты еще денекъ на мѣстѣ посидишь…. набѣгаешься въ лѣто…. а вотъ горе: дождь отъ сѣнокосу отбиваетъ.

— Что дѣлать, маменька?

— Выкошенное сѣно, сударыня, пропадаетъ!… совсѣмъ сгнило!…

— Что дѣлать?

— У тебя на все одинъ отвѣтъ: что дѣлать! — съ сердцемъ сказала Пулхерья Семеновна, мѣшая карты: сиди-ка весь годъ безъ обновокъ, такъ и будетъ тебѣ: что дѣлать!

— Да вѣдь отъ того сѣно не поправится, что я буду на дождь ворчать….

— Ты, кажется, матушка, позволяешь себѣ пики на мои счетъ? спросила съ строгимъ взглядомъ Пулхерья Семеновна, принимая наивное разсужденіе дочери за колкое замѣчаніе. Я васъ научу, сударыня, быть почтительной!…

Машенька, желая разсѣять свою маменьку, предложила, послѣ минуты молчанія, велѣть подать варенье — полакомиться, по случаю дурной погоды.

— Ну, прикажи подать варенье, да и самоваръ пора ставить.

— Помилуйте, еще четырехъ нѣтъ…. Не рано ли?

— Дѣлай, что велятъ!… Въ такую погоду можно чай выпить и пораньше!…

Машенька принялась кликать своихъ наперсницъ, и въ комнату вошла дѣвушка, протирая.глаза.

Машенька отдала ей приказаніе подать варенье и поставить самоваръ.

Въ комнатѣ водворилось молчаніе.

— По сходить ли намъ въ баню? — сказала наконецъ Пулхерья Семеновна, очевидно придумывавшая какое-нибудь развлеченіе.

— Давно ли мы были, маменька? Еще недѣли нѣтъ. Развѣ отъ скуки?

— Такъ вели же истопить баню…. Боже мой, что за погода!

Дуняша принесла на блюдечкѣ малиновое варенье, и на замѣчаніе Машеньки, что безъ ложекъ варенье ѣсть нельзя, — пальцами неловко, — подала серебряныя ложечки, и получивъ приказаніе велѣть истопить баню, отправилась передать его въ людскую, а оттуда возвратилась въ дѣвичью отдыхать отъ многосложнаго дѣла.

— Машенька…. а Машенька! сказала Пулхерья Семеновна, кушая варенье: князь у насъ что-то давненько не бывалъ.

— Кажется, давненько, маменька.

— Кажется!… ты, матушка, его точно ни во что не ставишь!

— Богъ съ нимъ, маменька; что въ немъ за радость?

— Вотъ вы какъ, глупыя, судите! Что въ немъ за радость!… Забыла ты, что онъ человѣкъ заслуженный?… въ Петербургѣ все, говорятъ, со знатью знакомъ…. и уменъ, и недуренъ, хотя и не молодъ…. Вамъ бы все вашего брата, сорванца! А имѣнье-то у него какое?… Что за усадьба, батюшки!… полтораста кулей ржи сѣютъ!… сколько барокъ гонятъ!… Вотъ женихъ, такъ женихъ!

— Положимъ, что женихъ, маменька, да только не для насъ.

— Какъ не для насъ? это что такое?… А я тебѣ скажу, сударыня, что только бы посватался, такъ обѣими бы руками отдала.

— Да ужъ только погодите, чтобъ посватался…. и не подумаетъ…. И что я ему за невѣста? Онъ мужчина свѣтскій, образованъ, учонъ, говоритъ на всѣхъ языкахъ…. Куда мнѣ съ нимъ!…

— А ты развѣ мужичка, что-ли? У тебя, матушка, слава рогу, двѣсти душъ въ приданомъ, такъ ты невѣста хоть кому! И развѣ ты не учена?

— Ну, ужъ какая моя ученость, маменька, что и знала, то забыла….

Пулхерья Семеновна всплеснула руками, и вскричала плаксивымъ голосомъ:

— Вотъ изволь для нихъ жить! Изволь разоряться на ихъ воспитаніе! Нанимай имъ мамзелей, отдавай за нихъ послѣднюю копѣйку!… Онѣ еще пеняютъ, что ничему не учены!… Зачѣмъ же ты, сударыня, забыла, чему тебя учили?…

— Полноте, маменька, не огорчайтесь, ласкаясь говорила молодая дѣвушка: вѣдь я не пеняю вамъ, я и безъ большой науки живу счастлива и довольна; притомъ же я еще не все забыла: я съ грѣхомъ пополамъ говорю по-французски, я помню всю священную и древнюю исторію…. дальше я никогда не доходила; я помню географію — до Азіи, арифметику — до дробей…. я, право, довольно учена!

— Такъ что жъ ты давича говорила?

— Я хотѣла только сказать, что все же я не такъ образована, чтобъ князю быть подъ-пару; вѣдь я это понимаю; у меня и манеры не тѣ, и разговоръ не тотъ….

— Все вздоръ, матушка; ты здѣсь первая невѣста по уѣзду!…

— Ахъ, маменька, великъ ли весь уѣздъ-то?… А, да вотъ и самоваръ несутъ.

Самоувѣренность, съ которой Пулхерья Семеновна разсчитывала на готовность сосѣда ея, князя Велина, жениться на ея дочери, проистекала отъ того, что когда-то и при комъ-то, князь имѣлъ неосторожность похвалить красоту молодой дѣвушки. Слова князя были переданы Пулхерьѣ Семеновнѣ съ ужасными преувеличеніями; онѣ дошли до нея чрезъ четвертую особу, а такъ-какъ каждая прибавляла къ цимъ своего, то можно себѣ вообразить, въ какомъ видѣ представила ей невинную фразу князя четвертая инстанція. Притомъ же имѣнье, которое Пулхерья Семеновна устроила и увеличила съ большими трудами и экономіями, и которое доставалось Машенькѣ, какъ единственной ея наслѣдницѣ, казалось ей столь важнымъ и огромнымъ, что ее нисколько не удивило бы, еслибъ всѣ богатые и завидные женихи Россійской Имперіи прискакали бы, сломя голову, — и особенно бока, — въ село Дубовинское, свататься къ хорошенькой его обитательницѣ.

2.

Самоваръ былъ ужъ поданъ, и только-что Пулхерья Семеновна поставила на него фарфоровый чайникъ, съ розанами и незабудками и съ немного поврежденнымъ носкомъ, какъ послышались торопливые шаги, изъ комнату вбѣжалъ Сенька.

— Барыня, барыня! гости ѣдутъ! говорилъ онъ, запыхавшись.

— Машенька, сказала Пулхерья Семеновна, торопливо вставая съ своего мѣста: неравно князь!… Подай мнѣ хорошій чепчикъ!

Машенька пошла за чепчикомъ.

— Сенька! а Сенька! ты не знаешь, кто ѣдетъ?

— Не могу знать-съ; видно только, что на саврасыхъ коняхъ скачутъ.

— На саврасыхъ? такъ это не князь!… проговорила съ сожалѣніемъ Пулхерья Семеновна, и послала Машеньку за менѣе наряднымъ чепцомъ.

Между-тѣмъ, Сенька занялъ у окна обсерваціонный постъ, и провозгласилъ наконецъ, что ѣдетъ Палагея Федоровна Березина съ дочерью, а на кбзлахъ сидитъ Филька.

— Палагея Федоровна? — проговорила Пулхерья Семеновна, снимая и ненарядный чепчикъ: Машенька, прибери; я и безъ чепца посижу…. И увидя, что Авдотья принялась убирать чайный приборъ, — оставь, сказала она ей: кто тебя проситъ?…Велика важность, Палагея Федоровна пріѣхала!… и за самоваромъ примемъ.

Въ комнату вошла Палагея Федоровна Березина, немололая, худенькая женщина, съ добрымъ, привѣтливымъ лицомъ, одѣтая просто, въ ситцевомъ платьѣ, въ кисейномъ чепцѣ, обшитомъ рюшемъ. Дочь ея была бы красавица, еслибъ бѣленькія ея щеки были менѣе блѣдны. Черты лица ея были правильны и деликатны; голубые глаза, осѣненные темными, длинными рѣсницами, выражали спокойствіе и умъ; улыбка ея была такъ привлекательна, что она невольно раскрывала сокровища доброты и кротости, которыя наполняли душу молодой дѣвушки.

— Палагея Федоровна!… прошу покорно на диванъ, возлѣ меня…. говорила хозяйка дома: я васъ принимаю безъ церемоніи, за самоваромъ: вы, я думаю, чайку съ удовольствіемъ выкушаете, при такой погодѣ?

— Не откажусь, Пулхерья Семеновна…. Господи, что за погода!… Мы къ вамъ съ Варенькой давно сбирались…. да все дождь мѣшалъ; сегодня-было разгулялось, я и говорю дочкѣ: поѣдемъ-ка, говорю, къ Пулхерьѣ Семеновнѣ, авось совсѣмъ разгуляется…. вели заложить. Поѣхали мы; сначала все хорошо, только Филька, несносный, все по колеямъ везъ…. ну, да погода-то хоть хороша была; а вдругъ какъ пошелъ дождь, да пошелъ, да пошелъ, такъ что свѣту Божьяго не стало видно!

— Скажите, какъ непріятно! Какъ же вы? порождали гдѣ-нибудь ливень? — спросила Пулхерья Семеновна, наливая гостямъ чай.

— Къ счастію, деревня близко, продолжала словоохотливая Палагея Федоровпа: я и велѣла у первой избы остановиться; — мы и сидимъ на крыльцѣ, подъ крышей…. Вдругъ вижу, ѣдетъ верхомъ князь; а деревня-то его….

— Князь?… спросила съ любопытствомъ Пулхерья Семеновна: куда же это онъ?

— А онъ, кажется, съ поля домой ѣхалъ; и вѣдь какой учтивый: только насъ увидѣлъ, подъѣхалъ къ намъ, и просилъ къ себѣ въ усадьбу, чтобъ дождь обождать; всего, говоритъ, отсюда четверть версты въ сторону, до моего села….

— Я и не знала, что онъ съ вами знакомъ, замѣтила Пулхерья Семеновна, съ худо скрытою досадою.

— Онъ у меня всего два раза былъ, хоть и близкій намъ сосѣдъ, сказала Палагея Федоровна.

— Что жъ, вы поѣхали къ нему?… продолжала спрашивать немного успокоенная Пулхерья Семеновна.

— Я, конечно, благодарила, и хотѣла ѣхать;такъ нѣтъ же! Варенька тутъ сунулась, говоритъ, что дождь скоро перестанетъ, что до васъ еще неблизко, что мы къ вамъ опоздаемъ, а мнѣ все шепчетъ: ради Бога, не соглашайтесь!… Онъ слушалъ, слушалъ, да и снялъ шляпу. — Очень жаль, говорить, что вы не хотите сдѣлать мнѣ чести. Я, говоритъ, не смѣю настаивать…. да и былъ таковъ. Вотъ, матушка, какъ дочки-то хотятъ быть умнѣе матери, такъ толку выходитъ мало! Вмѣсто того, чтобъ сидѣть въ избѣ, мы переждали бы дождь въ его домѣ, посмотрѣли бы на его усадьбу…. онъ ее, говорятъ, чудо, какъ отдѣлалъ! Да притомъ онъ какъ-будто обидѣлся отказомъ… Такъ нѣтъ-таки! на своемъ поставила….

— Отчего же вамъ, въ-самомъ-дѣлѣ, не хотѣлось заѣхать къ князю? — спросила Вареньку Машенька.

Молодая дѣвушка немного смѣшалась и покраснѣла; видно было, какъ не хотѣлось ей сказать ложь, однако она рѣшилась удовлетворить чѣмъ-нибудь любопытство окружавшихъ ее, и сказала, стараясь улыбаться:

— Признаюсь, мнѣ не хотѣлось, чтобъ онъ видѣлъ, какъ мы ѣздимъ въ сопровожденіи двухъ жеребятъ, которые бѣгутъ за пристяжными; онъ бы надъ этимъ позабавился отъ души!…. Ну, подумала Варенька, хоть плохо, да вывернулась!

— Да развѣ онъ не видѣлъ безъ того жеребятъ, когда говорилъ съ вами?

— Нѣтъ, лошадей и коляску, къ-счастію, поставили подъ навѣсъ, чтобъ закрыть отъ дождя.

— И что за совѣсть, что жеребята за нами бѣжали? замѣтила Палагея Федоровна: — эка невидаль! Не разлучать же ихъ съ матерями…. Тебѣ бы, матушка, богатой родиться да лошадиный заводъ имѣть, такъ и поѣхала бы на какихъ захотѣлось лошадяхъ, а мы ѣздимъ на какихъ Богъ послалъ!

— Конечно, это съ моей стороны была глупость, сказала, улыбаясь Варенька: но вы, маменька, вѣрно, давно мнѣ ее простили, — и Варенька подошла къ матери съ лаской и искреннею нѣжностью.

— Вотъ лиса какая!… Не дастъ себя никогда порядкомъ выбранить! сказала Березина, между-тѣмъ, какъ Машенька уводила изъ комнаты подругу.

— Добрая дѣвушка! нечего сказать, продолжала Палагея Федоровна, смотря ласково дочери въ-слѣдъ: а все же я раскаиваюсь, что воспитала ее не при себѣ, а въ домѣ невѣстки моей. Та ко мнѣ, бывало, все приставала: — Отдайте мнѣ, сестрица, Вареньку; она отъ васъ не отвыкнетъ, потому-что я живу въ вашемъ сосѣдствѣ, каждый день будете ее видѣть. У меня нѣтъ дѣтей, а у васъ пятеро…. Ну, я и согласилась наконецъ. Да и грѣхъ сказать: она воспитала ее въ страхѣ Божіемъ, наблюдала за ея нравомъ и всѣмъ наукамъ учила; сама-то вѣдь она такая образованная!

— Такъ зачѣмъ же вы раскаиваетесь, Палагея Федоровна? Не хотите ли еще чашечку?

— Съ удовольствіемъ выпью. А вотъ, матушка Пулхерья Семеновна, скажу вамъ поистинѣ, — не по состоянію Варенька у меня образована.

— Экз. расхвасталась образованіемъ!… видно хочетъ въ глазъ кольнуть, подумала Пулхерья Семеновна.

— Изволите видѣть, матушка, продолжала Палагея Федоровна, въ порывѣ откровенности: — къ чему Варенькѣ образованіе-то? Она богатой партіи сдѣлать не можетъ, сама бѣдна, а за простаго жениха нейдетъ, давай ей образованнаго!… Вотъ, между нами будь сказано, сватался къ ней недавно нашъ становой; онъ малый хорошій, дѣльный! Вѣдь, кажется, партія по нашему состоянію, куда какъ хороша?… А она и слышать не хотѣла…. Я ужъ ее и такъ и сякъ! Ты, молъ, Варенька, нищая безъ насъ будешь; ей, выходи за мужъ пока отецъ живъ!… Что ты?… Куда ты со своими книгами пойдешь?… Въ чужой домъ?… Такъ наплачешься тамъ, говорю. А гдѣ ты возмешь образованнаго-то жениха? Ты вѣдь что?… Ничего…. За тобой ни души!… А кто теперь на бѣдныхъ невѣстъ смотритъ? Ну, ничего не помогаетъ; плачетъ себѣ, да и только!… — Не выдавайте меня противъ воли, говоритъ. Что станешь дѣлать? А мнѣ смерть какъ хотѣлось бы ее пристоить.

— Знаете ли что? сказала таинственнымъ голосомъ Пулхерья Семеновна, въ головѣ которой блеснула счастливая мысль. Кабы намъ вашу Вареньку за нашего сосѣда Рѣшеткина отдать? Неужели она и за него не пойдетъ?

— Чегожъ ей, царицѣ, еще искать? Да нѣтъ, гдѣ намъ такого счастія дождаться… онъ на нее и не смотритъ.

— Послушайте, Палагея Федоровна, мнѣ бы очень хотѣлось устроить эту свадебку.

— Охъ, матушка, гдѣ намъ за такимъ женихомъ гоняться? И что вамъ за охота безпокоиться?… спросила недовѣрчиво скромная старушка.

Пулхерья Семеновна не нашла нужнымъ объяснить своей сосѣдкѣ, почему она такъ желала устроить сватьбу Рѣшеткина съ Варенькой, но я прошу читателя позволить мнѣ сдѣлать маленькое отступленіе, чтобъ растолковать желаніе нашей барыни.

Рѣшеткинъ былъ уже давно влюбленъ въ Машеньку, но Пулхерья Семеновна всегда смотрѣла на него съ-высока.

Выдать дочь за небогатаго помѣщика она всегда считала весьма неприличнымъ, но съ-тѣхъ-поръ какъ она стала питать сладкую надежду возвести ее въ княгини, Пулхерья Семеновна не могла думать безъ негодованія о смѣлости Рѣшеткина. Каково же было ея огорченіе и отчаянье, когда она замѣтила въ Машенькѣ сильную благосклонность къ скромному ея обожателю и самое большое равнодушіе къ блестящему и знатному сосѣду! Скрывъ отъ всѣхъ свои чувства, она дала себѣ слово выбить у дочери изъ головы дурь, какъ она называла ея любовь къ Рѣшеткину. Для достиженія своей цѣли, нашла она самымъ удобнымъ средствомъ женить его на другой. Какимъ же образомъ она надѣялась исполнить это намѣреніе, увидимъ мы впослѣдствіи.

— Послушайте, Палагея Федоровна, говорила она, приближаясь къ своей собесѣдницѣ: дайте мнѣ слово, что вы отдадите Вареньку за Рѣшеткина, и я отвѣчаю вамъ за него. Вотъ вамъ моя рука, что онъ сдѣлаетъ ей предложеніе.

— Матушка, Пулхерья Семеновна! вѣкъ за васъ буду Бога молить…. я не скрою отъ васъ, умру отъ радости, коли за Рѣшеткина Вареньку отдамъ! Куда какой женихъ!… мнѣ бы и во-снѣ не приснилось: добрый, умный, благородный; имѣньице игрушка!… у него пятьдесятъ душъ, да пуще всего своя хороша!… а лѣсу-то сколько строеваго!…

— Но пойдетъ ли за него Варенька?

— Да она мнѣ не дочь, коли такому жениху откажетъ! за него, я ее хоть силой отдамъ…. сама будетъ меня благодарить.

— Такъ быть ей за Рѣшеткинымъ!

— Охъ, матушка, какъ же вы это устроите?

— Ужъ это мое дѣло…. Только вы смотрите, Палагея Федоровна, никому объ этомъ ни слова.

— Ни слова, матушка! И Березина перекрестилась, ужъ какъ увижу князя, такъ Машеньку ему расхвалю, ей Богу, расхвалю!… она вѣдь и такъ ему нравится!

— Ну, Палагея Федоровна, по рукамъ!

— По рукамъ, матушка, по рукамъ!…

ГЛАВА II.

Le courage le plus rare el le plus diffieile est celui qui fait supporter chaque jour, sans témoins et sans éloges, les traverses de la vie…. (Bernardin de St. Pierre.)

Пока маменьки рѣшали такимъ-образомъ, въ чайной, судьбу своихъ дочерей, — молодыя дѣвушки, не подозрѣвая грозы, висѣвшей надъ ихъ хорошенькими головками, пошли въ садъ, воспользоваться прекраснымъ вечеромъ, который такъ неожиданно смѣнилъ дождливый день. Онѣ прохаживались взадъ и впередъ и весело разговаривали.

Познакомимся покороче съ нашими двумя героинями, воспитаніе и характеры которыхъ были совершенно различные.

Машенька была дѣвушка добраго сердца (если доброе сердце можетъ считаться особеннымъ качествомъ между молодыми дѣвушками) и прекраснаго характера; но кругъ ея понятій былъ довольно ограниченъ, и во всѣхъ ея манерахъ и привычкахъ отзывалось что-то необразованное, хотя и не грубое. Послѣ смерти отца, пяти-лѣтняя Машенька осталась единственно на попеченіи своей матери, которая была такъ озабочена хозяйственными дѣлами, что мало могла заниматься дочерью, выроставшей въ обществѣ горничныхъ. Наконецъ Пулхерья Семеновна однакожъ спохватилась, что надо же чему-нибудь поучить Машеньку, которая достигла девяти лѣтъ, не зная еще грамоты, и выписала ей гувернантку за самую умѣренную цѣну, разсчитывая, что лучше сберечь денежки на приданое, чѣмъ истратить ихъ на пустыя науки. Машенька сама не чувствовала никакого желанія продолжать свои занятія, хотя она ничему хорошенько не выучилась; потребность познаній не была развита въ ней съ малолѣтства. Веселая, беззаботная, счастливая, она по думала ни о чемъ, что выходило изъ круга ея ежедневной жизни; любила побѣгать, попрыгать, покушать, посмѣяться съ дѣвушками, поиграть съ ними подъ-часъ въ горѣлки…. и изрѣдка, изрѣдка поплакать надъ какимъ-нибудь сантиментальнымъ романомъ.

Но если ея понятія были ограничены и неразвиты, то ея физическая красота развивалась, напротивъ, во всемъ своемъ блескѣ. Высокая, стройная, румяная, съ чорными, прекрасными глазами, она могла бы пріобрѣсть названіе полной красавицы, еслибъ въ ея манерахъ было то спокойствіе и благородство, которыя такъ возвышаютъ природную красоту, и безъ которыхъ она не можетъ достигнуть высшей своей степени. Несмотря на этотъ недостатокъ, Машенька по справедливости славилась своею прекрасною наружностью, и не одинъ бѣдный Рѣшеткинъ вздыхалъ объ роскошномъ цвѣткѣ Дубовинскаго села.

Совсѣмъ въ другомъ родѣ была красота Вареньки Березиной. Она не поражала съ перваго взгляда, но всмотрѣвшись въ нее хорошенько, трудно было свести съ нее глаза.

Теплый лучъ ея милаго взора проникалъ до сердца; и хотя въ выраженія ея лица ничего не было грустнаго, ни меланхолическаго, но оно носило отпечатокъ серьезныхъ мыслей. Варенька была веселаго права, но даже въ ея веселости замѣтно было такъ много спокойствія и самообладанія, что всякій могъ догадаться, что эта молодая, прекрасная природа была выработана тщательнымъ и заботливымъ воспитаніемъ; по всего болѣе привлекало въ ней неподдѣльное выраженіе кротости и мягкости, лучшаго украшенія женщины.

Къ-счастію или несчастію, — трудно рѣшить, — Варенька получила не только прекрасное воспитаніе, но и превосходное образованіе, которое составляло рѣзкую противоположность съ ея положеніемъ. Сестра ея отца, образованная и отличная женщина, была ея нравственной и умственной наставницей. Чѣмъ болѣе она занималась милымъ ребенкомъ и открывала новыя сокровища въ сердцѣ своей любимицы, тѣмъ болѣе увлекалась желаніемъ образовать вполнѣ ея молодой умъ, и украсить его познаніями. Она не могла остановиться на этомъ пути, и чувства Вареньки развивались и облекались въ чистую, идеальную форму, которую доставляетъ имъ заботливо-нравственное воспитаніе. Умъ ея изощрялся, понятія расширялись, познанія обогащались. Тетушка возила иногда Вареньку въ Петербургъ, когда ее призывали туда дѣла, и тамъ, съ любовью слѣдя за впечатлѣніями своей питомицы, не давала ей увлекаться свѣтскими удовольствіями, но доставляла ей случай наслаждаться высокими произведеніями искусства, и развивала въ ней вкусъ къ изящному.

Разстроенное здоровье ея потребовало путешествія въ южный климатъ, которое она рѣшилась наконецъ предпринять, несмотря на ограниченность своихъ средствъ и на грусть, которую она чувствовала, покидая свою питомицу.

Варенька слишкомъ горячо любила своихъ родителей и слишкомъ хорошо понимала свой долгъ, чтобъ желать сопутствовать своей дорогой наставницѣ.

Грустны, невыразимо грустны были чувства доброй тетушки, когда она покинула свое нѣжно-взлелѣянное, заботливо-воспитанное дитя. Ей показалось вдругъ, что не должно было развивать чувства Вареньки, когда судьба помѣстила ее въ тѣсный кругъ бѣдности и лишеній, и назначила ей жить съ людьми, далеко отстоящими отъ нея своимъ умственнымъ образованіемъ.

Но сердце молодой дѣвушки было такъ горячо, такъ обильно любовью, что она съ кротостью вступила въ новыя обязанности и заботливо исполняла ихъ. Безропотно отказалась она отъ многихъ наслажденій, которыя прекратились для нея съ минуты отъѣзда ея неоцѣненнаго друга, и полюбила свою новую жизнь, въ которой создала себѣ свои радости и утѣшенія. Успокоивать родителей, облегчать ихъ заботы, — вотъ къ чему стремилась она всею горячностью чистой души своей. Какъ ни была она бѣдна, но всегда находила случай помогать еще бѣднѣйшимъ, быть имъ полезной во многомъ, и удовлетворять священную жажду добрыхъ дѣлъ.

Конечно и Варинька была не совершенство, и ей случалось иногда вздохнуть о судьбѣ своей, и ей казались иногда тяжелы мелочныя хозяйственныя заботы, и ей становилось иногда тѣсно и грустно въ своей маленькой комнатѣ, когда осенній вечеръ печально смотрѣлъ въ окно, а вѣтеръ вылъ свою тоскливую и однообразную пѣснь; и ея сердце билось иногда при воспоминаніи прошедшаго, или при мысли о рѣзкой противуположности ея умственной и дѣйствительной жизни. Въ одной — былъ у нея богатый и прекрасный міръ; въ другой — лишенія, заботы, бѣдность!…

Но Варинька никогда не изнывала въ грусти. Она была такъ сильна своею теплою, обильною любовью, что бодро поднимала голову, спокойно глядѣла вокругъ себя, и открывала богатый источникъ радостей въ своихъ семейныхъ привязанностяхъ. Вѣра въ Бога и стремленіе къ добру укрѣпляли эту чистую, прекрасную душу, освѣщали ея тѣсный жизненный путь, и разливали высокое, небесное спокойствіе по всему ея существу….

Таковы были наши двѣ молодыя сосѣдки.

ГЛАВА III.

La santé, à la longue, peut paraître un peu fade; Il faut, pour la sentir, avoir été malade. (Colin d'Harleville.)

1.

Теперь прошу васъ, мой читатель, перенестись въ Воскресенское, въ усадьбу князя Велина, послѣдовать за мной въ тѣнистый и прекрасный садъ, и остановиться на площадкѣ, устроенной въ одномъ изъ самыхъ отдаленныхъ угловъ парка, посреди которой возвышается красивый кіоскъ, убранный цвѣтами, обвитый плющомъ и уставленный щегольскою мебелью. Съ одной стороны площадка обсажена густою массою величественныхъ дубовъ и тополей, съ другой, взоръ слѣдуя по направленію тѣнистой аллеи, встрѣчаетъ въ концѣ ея прелестный павильонъ изящной архитектуры; съ третьей стороны, начинается отъ площадки лугъ, который простирается до прекраснаго озерка, занимающаго центръ сада.

Въ кіоскѣ, на диванѣ, лежитъ мужчина лѣтъ тридцати-пяти, съ сигарою во рту и съ книгою въ рукѣ. Наружность его очень пріятна, хотя въ чорныхъ волосахъ его и проглядываютъ кое-гдѣ дерзкіе сѣдые волоски, непрошенные и преждевременные гости. Темные глаза его выразительны; черты лица правильны и благородны; лобъ высокій, открытый; осанка щегольская, руки бѣлыя, топкія, аристократическія.

Князь Велинъ былъ человѣкъ богатый, свѣтскій, избалованный. Ребенкомъ его баловали родители, юношей его баловалъ свѣтъ, всегда баловало его счастіе. Хорошее состояnie, блестящее положеніе въ свѣтѣ, прекрасныя способности, отличное здоровье, однимъ-словомъ, все, что можно придумать для земнаго счастія, было дано ему въ удѣлъ; а между-тѣмъ, обладая всѣмъ этимъ, князь не умѣлъ употребить свои преимущества, чтобъ занять полезное мѣсто въ обществѣ. Не будучи пріученъ къ постоянному труду и дѣятельности, онъ занимался только тѣмъ, что ему нравилось, и бросалъ дѣло, какъ скоро оно ему надоѣдало. Думать о пользѣ, которую онъ могъ бы принести обществу, употребляя свои способности, никогда не приходило ему въ голову. Всякій трудъ, всякое принужденіе было ему нестерпимо; онъ заботился лишь о сохраненіи своего спокойствія, думалъ о своихъ удовольствіяхъ. Онъ вступилъ-было въ военную службу, славился своими лошадьми въ одномъ изъ блистательныхъ кавалерійскихъ полковъ, давалъ роскошные обѣды; но служба ему надоѣла, онъ оставилъ ее и пустился въ путешествія; объѣздивъ почти всю Европу, онъ замѣтилъ, что кочевая жизнь также несовсѣмъ согласуется съ его наклонностями, и возвратился на родину.

Праздная жизнь всегда тягостна молодому человѣку, какого бы онъ ни былъ образа мыслей. Князь рѣшился вступить опять въ службу, но на этотъ разъ выборъ его палъ на гражданскую службу. Занявъ мѣсто въ одномъ министерствѣ, онъ отличался на новомъ поприщѣ блестящими способностями, и быстро подвигался на стезѣ почестей и отличій; но постоянная дѣятельность не была свойственна его характеру; онъ за все принимался съ горяча, а потомъ охлаждался и запускалъ дѣла; въ-слѣдствіе того вышелъ опять въ отставку, не слушая, разумѣется, ни чьихъ увѣщеваній. Въ свѣтѣ князь имѣлъ, какъ и вездѣ, большіе успѣхи. Его гибкій и образованный умъ, его любезность, прекрасная наружность и хорошее состояніе отворяли ему всѣ двери, возбуждали къ нему удивленіе и доставляли ему самый лестный пріемъ въ обществѣ, а особенно въ женскомъ. По скоро свѣтъ и свѣтскія красавицы и свѣтскіе пріятели наскучили ему, и онъ вообразилъ, что на него напалъ сплинъ, тогда какъ въ сущности онъ страдалъ самою несносною болѣзнію — праздностью. И въ-самомъ-дѣлѣ, какъ часто сплинъ есть ничто-иное, какъ болѣзнепо-настроенное состояніе души, происходящее, большею частію, отъ праздности, или отъ неяснаго сознанія безполезности своего существованія!… Какъ ни несносна эта болѣзнь образованнаго общества, какъ ни мучительна она для паціента, какъ ни непріятна для окружающихъ его, по ее нельзя не уважить. Это голосъ нашей совѣсти, это голосъ нашей внутренней жизни, напоминающій намъ, что человѣкъ призванъ въ міръ для дѣятельности, а не для ограниченнаго круга эгоистическаго существованія, въ которомъ мало-помалу изсякаютъ всѣ обильные источники высокихъ ощущеніи, въ которомъ подавляются паши способности, наше стремленіе къ усовершенствованію, и потухаетъ чистый пламень любви къ человѣчеству и къ добру.

Князь не зналъ чѣмъ прогнать свою хандру, и вздумалъ разсѣяться — уединеніемъ; послалъ архитектора и цѣлый полкъ мастеровыхъ въ свою заброшенную усадьбу; призвалъ туда художниковъ, перевернулъ все село вверхъ дномъ, строилъ, ломалъ, созидалъ, разрушалъ, и поселился наконецъ въ своемъ прелестномъ имѣніи, конечно не для того, чтобы заняться хозяйствомъ, — такая мысль не могла придти ему въ умъ, — а чтобы испытать новый образъ жизни и забыть въ немъ и свѣтъ, и свѣтскихъ друзей, и свѣтскіе салоны, и весь этотъ щегольской и изящный міръ, отъ котораго у него осталась въ воспоминаніи одна чорная и пошлая сторона…

2.

Камердинеръ князя пришелъ ему объявить, что почта отходитъ на другой день, и что если у его сіятельства будутъ письма, то пора ихъ отправить въ городъ.

— Хорошо, что напомнилъ; надобно же наконецъ отослать письмо къ тетушкѣ; принеси его изъ кабинета; оно вложено въ пакетъ; я его здѣсь запечатаю….

Камердинеръ возвратился съ письмомъ; князь взялъ его, и такъ-какъ оно было написано недѣли за двѣ, то онъ принялся его перечитывать.

ОТРЫВОКЪ ИЗЪ ПИСЬМА ВЕЛИНА КЪ ТЕТУШКѢ.

Вотъ вамъ, любезная тетушка, и описаніе моей анахоретской жизни, которую вы называете дикою фантазіей разстроеннаго воображенія. Право, вы меня удивляете, сокрушаясь объ однообразіи моей деревенской жизни. Разшь вы не скучаете точно также въ окрестностяхъ Петербурга, какъ я въ моемъ захолустьѣ?… Развѣ я не оставилъ вашъ модный міръ, именно потому, что онъ мнѣ наскучилъ, именно потому, что мнѣ надоѣли ваши удовольствія, ваши собранія, именно потому, что я бѣжалъ моихъ свѣтскихъ добрыхъ друзей, которые такъ искренно меня любятъ и такъ остро на меня клевещутъ, бѣжалъ ихъ усыпительныхъ любезностей, разговоровъ, остротъ, и пошлостей!… Не жалѣйте же, добрая тетушка, добровольнаго изгнанника и не уговаривайте меня возвратиться поскорѣе въ Петербургъ.

Еще на одинъ пунктъ драгоцѣннаго письма вашего хочу я вамъ отвѣчать, и побесѣдовать съ вами въ первый и послѣдній разъ о важномъ предметѣ вашей заботливости. Вы убѣдительно и краснорѣчиво уговариваете меня жениться, представляете мнѣ всю необходимость этой мѣры, всю прелесть семейной жизни, и всѣ огорченія, ожидающія меня, если я пренебрегу вашимъ совѣтомъ.

Не вы однѣ осуждаете мое намѣреніе сохранить мою драгоцѣнную независимость, не вы однѣ посягаете на мою золотую свободу, не вы однѣ заключаете невыгодныя для меня сужденія изъ моего упорства остаться холостякомъ. Нѣтъ, всѣ приступаютъ ко мнѣ съ подобными совѣтами и осуждаютъ меня. Таковъ свѣтъ, такова его справедливость!… Онъ все дѣлаетъ, чтобъ изсушить въ юношѣ обильный источникъ его чистыхъ вѣрованій и свѣтлыхъ надеждъ, чтобъ возмутить чистоту молодыхъ помышленій, чтобъ потушить порывы его пламенной, любящей души; а потомъ, когда онъ уничтожитъ въ немъ все доброе, все горячее, все чистое… онъ же возстаетъ предъ нимъ строгимъ судьей, онъ произноситъ надъ нимъ безжалостный приговоръ, и указываетъ ему путь — навѣки для него закрытый!… Женитьба!… любовь!… семейное счастіе!… сладкія мечтанія моихъ лучшихъ, юношескихъ лѣтъ!… любимыя надежды молодой души! вы для меня потеряны невозвратно!…

На комъ прикажете мнѣ жениться, строгіе мои судьи? На вѣтренной ли, легкомысленной женщинѣ, которую я не буду ни любить, ни уважать?…. или на невинной дѣвушкѣ, которую приведу въ свой домъ непорочною, съ дѣвственной душой, полной любви и надеждъ, и привью ея свѣжее, прекрасное существованіе къ моей безцвѣтной жизни, къ моей поблекшей душѣ, къ моей холодной опытности!… уничтожу ея надежды, отравлю ея вѣрованія, сдѣлаюсь ея тираномъ, измучу ее хандрой, капризами, подозрѣніями, ревностью… ревностью безъ любви!… и не искуплю все это ни одной минутой счастія, ни одной минутой увлеченія!

Тутъ князь прервалъ чтеніе письма.

— Что за восторженность!… сказалъ онъ: очень мнѣ нужно распространяться насчетъ такой глупости, какъ женитьба въ мои лѣта, и отвѣчать на нелѣпыя разсужденія тетушки! И князь съ досадой разорвалъ письмо, написанное имъ когда-то съ нѣкоторою горячностію, и отослалъ своего камердинера, объявивъ ему, что писемъ не будетъ.

— Какъ глупо было бы, думалъ онъ, оставшись одинъ: жениться въ мои лѣта!… Можетъ ли хоть одна женщина, неослѣпленная моимъ богатствомъ и положеніемъ въ свѣтѣ, полюбить меня?… Женщины любятъ во мнѣ тотъ блескъ, которымъ я окруженъ въ обществѣ, тотъ вѣсъ, который мнѣ придаетъ мое состояніе, — а не меня самаго….

Варенька Березина благороднѣе ихъ всѣхъ; я вздумалъ поволочиться за нею отъ скуки, а она всячески доказываетъ мнѣ свое равнодушіе…. вчера, когда я приглашалъ ее заѣхать ко мнѣ, съ матерью, — она не согласилась; она со мной холодна и не скрываетъ, что почитаетъ меня за самаго обыкновеннаго человѣка…. Я уважаю ее за это, хотя мнѣ иногда и досадно, что она не обращаетъ на меня никакого вниманія.

Здѣсь размышленія князя были прерваны появленіемъ молодаго помѣщика Рѣшеткина, служившаго по выборамъ въ уѣздномъ городѣ, близость котораго позволяла ему проводить въ своей усадьбѣ большую часть досужаго времени.

ГЛАВА IV.

Il n’y a pas de plus perfide conseiller, que l’amour propre. Я-ль виноватъ, что тебя, черноокую, Больше чѣмъ душу люблю? (Вельтманъ.)

Рѣшеткинъ быль высокій, плотный, бѣлокурый, краснощокій юноша, полный жизни и огня. Его лицо было не дурно и не красиво, но молодость и выраженіе откровенности и добродушія придавали большую пріятность его чертамъ. Въ сѣрыхъ глазахъ его можно было прочесть всю его душу, его добрую и честную душу, и весь огонь пылкаго сердца. Въ обращеніи его было много жесткаго, даже неуклюжаго, но такъ-какъ онъ не имѣлъ никакихъ притязаній на свѣтскость и щегольство, которое такъ непріятно поражаетъ насъ въ уѣздныхъ франтахъ, то ему легко прощались эти наружные недостатки. Ротъ его часто открывался для рѣзкихъ и отчасти грубыхъ выраженій, но за-то, онъ никогда не былъ оскверненъ злословіемъ, или ложью. Князь полюбилъ Рѣшеткина, какъ развлеченіе, а потомъ привыкъ къ нему и начиналъ находить нѣкоторое удовольствіе въ бесѣдѣ съ этимъ добродушнымъ и горячимъ молодымъ человѣкомъ, котораго образъ мыслей, понятія и манеры забавляли его, какъ нѣчто ему малознакомое и оригинальное.

На этотъ разъ походка и выраженіе лица Рѣшеткина, изобличали въ немъ необыкновенное расположеніе духа. Вмѣсто веселья, которое всегда оживляло его открытое лицо, можно было прочесть въ немъ сильное волненіе и почти отчаяніе. На немъ была охотничья одежда, а на плечѣ лежало ружье. — Князь протянулъ руку своему гостю:

— Здравствуйте, любезный сосѣдъ, — сказалъ онъ ему, вѣрно опять съ охоты?… Э!… да что это такое?… Сумка пуста.

— Да, князь, гонялся я сегодня за зайцемъ, да мимо усовъ пробѣжалъ!… и Рѣшеткинь, поставивъ ружье въ уголъ и повѣсивъ ягдташъ на спинку стула, опустился въ кресло, совершенно разстроенный. — Все неудача! продолжалъ онъ: вы правы, князь, я съ вами никогда больше спорить не стану!… люди, дрянь! гадость!… да и весь-то свѣтъ ничего не стоитъ!

КНЯЗЬ, смѣясь. Я не вѣрю своимъ ушамъ, сосѣдушка! Что съ вами случилось? Какъ дошли вы до такихъ глубокихъ истинъ?…

РѢШЕТКИНЪ. Да, князь, люди, люди, т. е. Женщины въ особенности, змѣи, скорпіоны, словомъ сказать — ехидны!…

КНЯЗЬ. Скажите мнѣ причину вашего негодованія?

РѢШЕТКИНЪ. Вы, князь, ей-Богу, умнѣйшій человѣкъ въ мірѣ, вы просто Сократъ…. вы ей-ей Сократъ!

КНЯЗЬ. Видно вамъ люди крѣпко надоѣли?

РѢШЕТКИНЪ. Женщины, князь, женщины, эти ужасныя созданья!… Особенно одна…. нѣтъ, двѣ, потому-что мать ея еще хуже…. Я поклялся имъ отомстить, и пришелъ къ вамъ за совѣтомъ…. Не откажите, князь…. я хочу имъ отомстить, т. е. хорошенько насолить!

КНЯЗЬ, улыбаясь. Могу ли отказать помочь въ такомъ добромъ дѣлѣ?

РѢШЕТКИНЪ, вставая. Я такъ и надѣялся, князь. Меня оскорбили, обманули, одурачили, и я готовъ вызвать весь свѣтъ на поединокъ.

КНЯЗЬ. Не стоитъ труда!… И зачѣмъ такъ выходить изъ себя? Кого не обманывали и не дурачили въ молодости?… Это въ порядкѣ вещей! Но разскажите мнѣ все, какъ было.

РѢШЕТКИНЪ, садясь. А было то, что я любилъ…. какъ дуракъ, какъ болванъ, какъ…. ну, просто, любилъ!… И она меня любила, — т. е. нѣтъ, она-то обманывала, дурачила…. она, и мать!… У нея двѣсти душъ, провались они сквозь землю!… они думали, что я ихъ ищу!… она меня не любитъ, не любила и никогда любить не будетъ!… А вѣдь прежде, змѣя, притворялась, что любитъ меня!…

КНЯЗЬ. Какъ же вы думаете ей отомстить?

РѢШЕТКИНЪ. Самъ не знаю еще, но мнѣ бы хотѣлось употребить что-нибудь рѣшительное…. Разбранить ихъ при всѣхъ, огласить всѣ ихъ дѣйствія.

КНЯЗЬ, смѣясь. Нѣтъ, эта месть слишкомъ слаба.

РѢШЕТКИНЪ, выходя изъ себя. Такъ что жъ мнѣ имъ сдѣлать?… Вѣдь я оскорбленъ, вѣдь я одураченъ, вѣдь надо же мнѣ отомстить! Чѣмъ же мнѣ ей отомстить?

КНЯЗЬ. Растолкуйте мнѣ сперва, въ чемъ дѣло, и тогда я вамъ, можетъ-быть, дамъ добрый совѣтъ.

РѢШЕТКИНЪ. Я пришелъ къ вамъ не за добрымъ, а за злымъ совѣтомъ, за злодѣйскимъ, за самымъ злодѣйскимъ!

КНЯЗЬ. Злодѣйскій и будетъ въ этомъ случаѣ добрый. Садитесь, успокоитесь и разскажите мнѣ все по порядку. Я знаю, что вы были влюблены въ нашу сосѣдку, въ красавицу Машеньку, которая была къ вамъ очень благогосклонна.

РѢШЕТКИНЪ. Хороша благосклонность! Она обманывала меня, князь, она дурачила меня…. а я, какъ болванъ, вѣрилъ ей; я какъ олухъ любилъ ее!… За то я ее теперь ненавижу…. я презираю ее!…

КНЯЗЬ. Вы посватались, что ли?

РѢШЕТКИНЪ. Да; поѣхалъ я сегодня на охоту, и какъ всегда мимо ихъ сада. Думаю, не увижу ли Марью Петровну? Она всегда, бывало, гуляетъ въ эту пору, съ дѣвушками въ рощѣ, что у забора; всегда, бывало, подойдетъ къ калиткѣ, а я остановлюсь, и не сходя съ сѣдла говорю съ нею…. Сегодня смотрѣлъ, смотрѣлъ, нѣтъ ее!… я опять проѣхалъ мимо сада…. нѣтъ, не видать!… Не утерпѣлъ!… вхожу въ домъ, она сидитъ за пяльцами и покраснѣла, когда я вошелъ; я-было къ ней, а тутъ мать откуда ни возьмись! Я сдуру, — нечистый меня дернулъ! — и скажи матери, что хочу съ нею поговорить; она меня позвала въ другую комнату, я и сдѣлалъ предложеніе….

КНЯЗЬ. Ну, что-жъ послѣ?

РѢШЕТКИНЪ. Та на меня какъ посмотритъ!… я чуть сквозь землю не провалился!

— Съ чего вы, говоритъ, взяли, что Машенька за васъ пойдетъ?… Что вы такое? Ей ли вы женихъ? У нее, сударь, двѣсти душъ! а у васъ что? ружье за плечами, чтобъ зайцевъ стрѣлять?… Я говорю ей: — Я, конечно, небогатъ, но я люблю Марью Петровну, и если она меня любитъ…. — Она васъ любитъ!… вотъ новость! И какъ захохочетъ, ехидная старуха!… И хоть бы зубы были еще хороши, а то отвратительные! Я же ей отплачу!… — Вольно, говоритъ, вамъ такую дурь себѣ въ голову вбить…. она любитъ…. да не васъ, а другаго, получше васъ! Она знаетъ, что вы къ ней только за тѣмъ подмазываетесь, что у меня двѣсти душъ и что она моя единственная дочь и наслѣдница!… Ну, ужъ какъ она мнѣ это сказала, такъ я свѣта Божьяго не взвидѣлъ!… Кровь бросилась въ лицо, и еслибъ я не удержался, такъ вышла бы прескверная катавасія; но я удержался…. а жаль, право, жаль…. Она ушла; я стоялъ, какъ вкопанный; потомъ думаю себѣ: Не налгала ли мнѣ Пулхерья Семеновна? и бѣгу къ Марьѣ Петровнѣ, а мать съ нею шепчется…. Меня такъ холодомъ и обдало! Ничего, я пріободрился, подхожу…. Машенька посмотрѣла на меня ужасно сердито. — Желаю, говоритъ, вамъ счастія…. Этого я отъ васъ не ожидала…. Надѣюсь, что мы болѣе не увидимся…. Хотѣла еще что-то сказать, да мать увела ее…. Я стиснулъ зубы, да такъ махнулъ кулакомъ по воздуху, что чуть руки не вывихнулъ, сѣлъ на лошадь да и къ вамъ. Научите же, что мнѣ дѣлать?

КНЯЗЬ. Во-первыхъ, не предаваться отчаянію; все это можетъ уладиться.

РѢШЕТКИНЪ. Уладиться?… Да вѣдь я сказалъ вамъ, что она считаетъ меня корыстолюбцемъ, интересаномъ…. она думаетъ, что я ищу ея состоянія.

КНЯЗЬ. Но вѣдь это не она, а мать вамъ сказала.

РѢШЕТКИНЪ И то правда!… да нѣтъ!… вѣдь она сама же мнѣ объявила, что больше не увидимся…. Надѣюсь, говоритъ! А какъ прежде-то притворялась!… я былъ увѣренъ, что она безъ ума отъ меня. Она обманывала меня….

КНЯЗЬ. Отложите въ сторону эти грустныя мысли, выраженія и мины; притворитесь спокойнымъ, веселымъ, счастливымъ; повѣрьте, ей же, вашей возлюбленной будетъ смертельно досадно.

РѢШЕТКИНЪ. Право?… непремѣнно это сдѣлаю!…

КНЯЗЬ. Этого мало; не обращайте на нее никакого вниманія, смотрите на прошлое, какъ на величайшую глупость, волочитесь за другой…. тогда она умретъ съ досады.

РѢШЕТКИНЪ. Право?… Непремѣнно это сдѣлаю.

КНЯЗЬ. Этого мало; надобно влюбиться въ другую, жениться и быть счастливымъ. Это довершитъ вашу месть Вотъ мой совѣтъ, вотъ месть благоразумнаго человѣка.

РѢШЕТКИНЪ. Только будетъ ли ей досадно?

КНЯЗЬ. Ужасно, даю вамъ слово. И такъ выбирайте другую, съ которою вы будете теперь любезничать.

РѢШЕТКИНЪ. Что тутъ выбирать! Не все ли равно? Кто первая попадется.

КНЯЗЬ. Нѣтъ, не все равно; выбирайте самую хорошенькую.

РѢШЕТКИНЪ. Ближе всѣхъ отъ меня живутъ Березины…. такъ займусь хоть Варварой Михайловной.

КНЯЗЬ, слегка смутившись. Березиной?… Напрасно…. Зачѣмъ же именно ею?

РѢШЕТКИНЪ. Да не все ли равно?… Мнѣ къ ней ближе ѣздить.

КНЯЗЬ. Я боюсь, что Варенька не поддастся…

РѢШЕТКИНЪ. Не бойтесь!… Я давно знаю, что Палагея Федоровна не прочь за меня Вареньку отдать; да и чего жъ ей лучше?… У нея нѣтъ двухъ-сотъ душъ, такъ и спѣси-то меньше!… Кончено! влюблюсь въ Варвару Михайловну!… Она же такая добренькая, какой второй на свѣтѣ нѣтъ; я ее знаю хорошо. Она будетъ прекрасная жена!… Влюблюсь въ нее, женюсь на ней. Прощайте, князь, благодарю за совѣтъ!

КНЯЗЬ. Прощайте, сосѣдъ.

РѢШЕТКИНЪ, возвращаясь. А скажите, князь, той-то, змѣѣ-то, будетъ ли досадно?

КНЯЗЬ. Очень, очень; даю вамъ мое слово.

РѢШЕТКИНЪ. Хорошо, увидимъ, что изъ этого выйдетъ…. Радъ бы душею влюбиться въ другую….

ГЛАВА V.

	Портреты дѣдовъ на стѣнахъ И печи въ пестрыхъ изразцахъ. (Пушкинъ.)
	Quand l'âme est sans remords, le ciel est sans nuages. (Michaud.)

1.

Окруженная не очень обширными полями и не очень дремучими лѣсами, стоитъ усадьба родителей Вареньки, усадьба, которой они съ давнихъ поръ стараются присвоить названіе: „села Михайловскаго“, и которая, вопреки всѣмъ стараніямъ, удержала свое старинное, не поэтическое, но зато популярное имя деревни Прыскухиной. Старый, просторный, одноетажный, деревянный домъ, съ высокою острою крышею и безъ всякаго фасада, занимаетъ почетное мѣсто посреди некрасивыхъ и ветхихъ строеній, расположенныхъ съ нѣкоторою симметріею въ пространствѣ, окруженномъ изгородью и занимаемомъ усадьбою.

Одинъ амбаръ съ новою крышею, которая недавно замѣнила старую, стоитъ прямо, не нагнувшись ни на которую сторону, а грустный сосѣдъ его, склоняя къ землѣ дряхлое чело, какъ-будто просится на покой. Погребъ, съ надстроенной надъ нимъ сушильней, наклоняетъ немного свой правыи бокъ, какъ высокій и ловкій щеголь перегибаетъ свой станъ, чтобъ выказать его стройность; а людская стоитъ напротивъ него, пристыженная своимъ низенькимъ ростомъ и своею плотною таліею. Вновь-выстроенная конюшня, какъ молоденькая дѣвушка, весело гордится своимъ новымъ платьемъ, а старичокъ сарай, кряхтя и чуть держась, упирается на плотные брусья, которые поддерживаютъ его поврежденные бока.

За усадьбой тянется рядъ крестьянскихъ избъ. Передъ барскимъ домомъ простирается дворъ, въ срединѣ котораго стоитъ колодецъ, предаетъ страха и опасеній родителей, и забавы дворовыхъ мальчиковъ, находящихъ особенное удовольствіе подойти къ колодцу, побросать туда камешковъ, опустить туда ведро, (которое потомъ ищутъ по всей усадьбѣ) и посмѣяться надъ страхомъ большихъ, тщетно старающихся внушить имъ страхъ къ роковому колодцу, въ которомъ, по ихъ словамъ, утонуло столько дѣтей и на днѣ котораго сидитъ злой старикъ. Съ одной стороны двора видна калитка въ огородъ, гдѣ множество грядъ съ рѣпой, капустой, клубникой и т. п. Кое-гдѣ возвышаются яблони, неблагодарные питомцы огородника Григорья, который, къ своему отчаянію, никакъ не Можетъ добиться, чтобъ они приносили плоды чаще, какъ одинъ разъ въ пять или шесть лѣтъ. За-то осень, въ которую они даютъ три четверика яблоковъ, составляетъ памятную эпоху въ лѣтописяхъ Прыскухиной.

За домомъ находится небольшой садъ, или лучше сказать, роща съ прочищенными когда-то дорожками. За садомъ маленькій, крутой оврагъ, у подошвы котораго пробирается межъ каменьевъ ручеекъ. Какъ водится, вершина оврага называется горой, а смиренный ручей носитъ титулъ рѣки….

Одинъ уголь рощи обращаетъ на себя особенное вниманіе, и можно догадаться, что онъ принадлежитъ Варенькѣ. Здѣсь находится палисадникъ, носящій названіе „барышнинаго сада“ и простирающійся до самаго края оврага. Цвѣты, расположенные со вкусомъ и взлелѣянные заботливой рукою, Нѣсколько липъ и дубовъ, посаженныхъ граціозными группами, и прелестный сельскій видъ, растилающійся здѣсь предъ вами, составляютъ очарованіе и поэзію этого маленькаго убѣжища, которое, кажется, такъ и дышетъ дѣвственною и молодою жизнью Вареньки. Все здѣсь такъ просто, такъ чисто, такъ граціозно.

Какъ палисадникъ отличается отъ сада, такъ и комнатка Вареньки отличается отъ остальныхъ частей барскаго дома. Эта комната убрана просто, даже бѣдно, а между-тѣмъ и она носитъ отпечатокъ молодой души своей милой обитательницы, и въ ней найдете вы слѣды мыслящаго, умственнаго существованія. У окна стоитъ рабочій столикъ, въ углу шкяфъ съ книгами, подаркомъ тетушки, выбранными съ большимъ тщаніемъ и разборчивымъ вкусомъ; на окнѣ нѣсколько горшковъ цвѣтовъ, надъ которыми бѣлѣются легкія складки кисейныхъ занавѣсокъ; — на стѣнѣ висятъ двѣ или три литографіи, прекрасно раскрашенныя Варенькой; въ углу, надъ кроваткой, маленькій кіотъ съ образами, предъ которыми набожная рука молодой дѣвушки зажигаетъ вечеромъ лампадку, разливающую тихій, дрожащій свѣтъ въ этомъ скромномъ пріютѣ благочестія и спокойствія…. Надъ диваномъ виситъ портретъ тетушки, глаза которой какъ-будто все еще устремлены на возлюбленное дитя ея…. Она какъ-будто охраняетъ присутствіемъ своимъ комнату молодой дѣвушки; какъ-будто старается улыбкой своей ободрить душу своей любимицы, и пролить въ нее спокойствіе и миръ….

2.

Появленію Вареньки на свѣтъ предшествовало рожденіе четырехъ братьевъ, которые уже всѣ были на службѣ, и изрѣдка только посѣщали родимое Прыскухино или Михайловское, гдѣ такъ беззаботно и быстро протекло ихъ золотое дѣтство, оставившее имъ въ воспоминаніе, кромѣ уроковъ діакона и березовыхъ розогъ папеньки, такъ много шалостей, игръ, забавъ, такъ много раздолья и непритворнаго веселья…. Шумно было тогда въ теперешней молчаливой усадьбѣ. Громкій хохотъ и крикъ рѣзвой ватаги раздавался по всему двору, по всей рощѣ, по всѣмъ окрестностямъ; здоровыя, веселыя личики маленькихъ дикарей оживляли угрюмый, старый домъ; ихъ игры веселили его обитателей и приводили въ движеніе цѣлый полкъ мальчишекъ, принимавшихъ живѣйшее участіе въ гимнастическихъ упражненіяхъ маленькихъ господъ. Но пришлось молодцамъ проститься съ золотымъ раздольемъ родимой усадьбы…. пришлось имъ проститься съ просторнымъ дворомъ и съ баталіономъ товарищей; съ сытными пирогами, съ жирными ватрушками, съ вкуснымъ молокомъ Прыскухинскаго села; повезли ихъ въ Петербургъ, помѣстили въ училища и посадили за книги….

Березины были добрые, простые, гостепріимные, хотя и небогатые помѣщики. Ихъ усадьба славилась радушнымъ пріемомъ, которымъ встрѣчали здѣсь каждаго, и богатаго, великопомѣстнаго сосѣда, и бѣднаго, мелкопомѣстнаго пріятеля, и проѣзжающее важное лицо губернскаго города, и проходящее неважное лице странника, и почтеннаго отца Іоанна съ супругой, и скромнаго дьячка Игнатія съ женой. Однимъ-словомъ, Березины были истинно русскіе помѣщики, у которыхъ всегда приводилась въ исполненіе гостепріимная пословица: „чѣмъ богаты, тѣмъ и рады!“ Отношенія ихъ къ своимъ крестьянамъ были самыя патріархальныя. Они пеклись объ ихъ благосостояніи, входили въ ихъ дѣла, помогали имъ чѣмъ могли, поступали съ ними справедливо, обходились ласково, и составляли съ ними, такъ-сказать, одну семью, въ которой, конечно, какъ и во всякой семьѣ, случались маленькіе раздоры, брани и непріятности, но которая все-таки была соединена узами привязанности и благодарности.

Палагея Федоровна была добрая, хлопотливая, словоохотливая старушка, недальнаго, односторонняго ума, охотница до новостей, до чая, до пуховиковъ, до хлопотъ и до пироговъ съ бѣлыми грибами. Съ старикомъ своимъ она часто спорила, но любила его всей душой. Сынками своими не могла нарадоваться, когда молодцы пріѣзжали въ отпускъ, въ родительскій домъ. Она была увѣрена, что ни одна мать не выростила еще такихъ прекрасныхъ, стройныхъ, здоровыхъ молодыхъ людей; она была совершенно спокойна на ихъ счетъ, говоря, что они всегда найдутъ себѣ дорогу, и всѣ опасенія за будущность перенесла она на Вареньку, объ участи которой не могла думать безъ слезъ.

Михайло Федотовичъ Березинъ былъ человѣкъ лѣтъ шестидесяти, когда-то служившій въ арміи, но вышедшій уже съ давнихъ лѣтъ въ отставку, послѣ тяжелой раны, полученной въ ногу въ сраженіи. Съ-тѣхъ-поръ онъ жилъ безвыѣздно въ своей усадьбѣ, которую никогда иначе не называлъ какъ Михайловское, негодуя на упорство общей привычки, непокорявшейся этому переименованію. Между-тѣмъ какъ сестра его, съ которой они остались въ нѣжныхъ лѣтахъ сиротами, получила воспитаніе въ институтѣ, изъ котораго она перешла въ руки добраго и отличнообразованнаго мужа, Михайло Федотовичъ учился кое-какъ, на мѣдныя деньги, вступилъ въ армію, и наконецъ погрузился всею душею въ привольную, халатную, спокойную жизнь помѣщичью, женился на Палагеѣ Федоровнѣ, занялся хозяйствомъ, и благословлялъ свою судьбу. Онъ былъ самаго миролюбиваго, тихаго права; рѣдко, очень рѣдко выѣзжалъ къ сосѣдямъ, любилъ принимать у себя гостей, угощать ихъ своими наливками, ѣздилъ на работу, курилъ трубку, пѣлъ на клиросѣ во-время обѣдни, читалъ духовныя книги и газеты, разсказывалъ часто о томъ дѣлѣ, въ которомъ былъ раненъ, любилъ потолковать со старостой, — и вполнѣ раздѣлялъ убѣжденіе Палагеи Федоровны, что сыновья его составляютъ цвѣтъ русскаго юношества. Онъ называлъ ихъ рѣдко по именамъ, и обыкновенно выражался такъ:

— Что-то подѣлываютъ теперь наши прапорщики, или, гдѣ-то теперь нашъ поручикъ?.. Особенно имя послѣдняго, имя своего первенца, произносилъ онъ съ какою-то необыкновенною гордостью и нѣжностью.

Вареньку любилъ онъ всей дущой, любовался и восхищался ею, но былъ также очень озабоченъ ея участью.

— Дѣвочка не то, что нашъ братъ мужчина, говаривалъ онъ: трудно ей будетъ перебиваться съ бѣдностью!… И часто слеза состраданія къ своему милому ребенку катилась по морщинистой щекѣ добраго старичка….

3.

Михайло Федотовичъ имѣетъ также, какъ и всѣ мы смертные, свою страстишку, и войдя въ его кабинетъ, вы тотчасъ же отгадываете, въ чемъ она состоитъ. На полочкахъ, придѣланныхъ къ окнамъ, сушатся разныя цѣлебныя травы; на окнѣ стоятъ банки съ декоктами и притираньями, а въ шкафу находится цѣлое собраніе аптекарскихъ принадлежностей.

Михайло Федотовичъ имѣетъ претензію на медицинскіе познанія, и всѣ жители околодка прибѣгаютъ къ нему за пособіемъ въ случаѣ болѣзни. Онъ охотно оказываетъ его каждому, не жалѣетъ ни труда, ни издержекъ, ни времени на лечсніе сроихъ паціентовъ, — и странное дѣло, стараніи его очень часто вѣнчаются успѣхомъ.

Его познанія, конечно, чисто-практическія; но усердіе къ доброму дѣлу, привычка и опытность замѣняютъ для него ученость. Его докторская репутація распространилась по всему уѣзду, и не только мужики, но часто и помѣщики, обращаются къ нему за совѣтомъ и помощью. Медицина его любимый конекъ, и когда онъ начинаетъ разсказы о всѣхъ опасно больныхъ, которыхъ онъ исцѣлилъ отъ самыхъ многосложныхъ и упорныхъ болѣзней, то лицо его оживляется, а добродушная улыбка и блестящіе глаза такъ и выражаютъ наивную его увѣренность въ глубину своихъ познаній. Но съ особеннымъ удовольствіемъ, съ особенною любовью разсказываетъ онъ о томъ, какъ однажды онъ вылечилъ въ полку безнадежно больнаго товарища, котораго пользовали безуспѣшно всѣ лучшіе доктора.

Со вздохомъ прибавлялъ онъ къ этому разсказу, что вскорѣ послѣ выздоровленія товарища, полковой ихъ докторъ скончался съ досады на блестящій успѣхъ своего соперника, пристыдившаго его ученость и многолѣтнюю опытность своимъ геніяльнымъ искусствомъ.

Михайло Федотовичъ былъ такъ добродущно и наивно убѣжденъ, что смерть бѣднаго доктора лежитъ на его совѣсти, что онъ нѣсколько разъ служилъ панихиды по несчастной своей жертвѣ. Разумѣется, что это самоубійство было чистый вымыселъ. Докторъ умеръ самою естественною смертью — отъ старости; но шалуны-товарищи увѣрили Михайлу Федотовича, что онъ отравился, и что причиною тому было чудное исцѣленіе присужденнаго къ смерти больнаго. Этотъ эпизодъ жизни своей разсказывалъ онъ всѣмъ знакомымъ, почти при каждомъ свиданіи, и каждый разъ улыбка самодовольствія, съ которой онъ начинала разсказъ, исчезала, когда онъ доходилъ до трагическаго эпилога, и добрый Михайло Федотовичъ, со вздохомъ кончая свое повѣствованіе, крестился при воспоминаніи о несчастной жертвѣ, и приговаривалъ:

— Царствіе ему небесное!

Таковы обитатели усадьбы Прыснухиной, — Михайловскаго тожъ, — которую, къ величайшей радости Палагеи Федоровны и къ крайнему удивленію Вареньки, началъ чуть не ежедневно посѣщать знакомый уже намъ Алексѣй Гавриловичъ Рѣшеткинъ, съ намѣреніемъ доказать жестокой Марьѣ Петровнѣ свое равнодушіе, — а также съ сильнымъ, хотя и безуспѣшнымъ стараніемъ, забыть коварную красавицу и влюбиться въ скромную дочь доктора по-страсти.

ГЛАВА VI.

Кошкѣ игрушки, мышкѣ слезки.

1.

Уязвленное самолюбіе Рѣшежина радовалось когда, любезничая съ Варенькой, въ присутствіи Машеньки, молодой человѣкъ замѣчалъ на лицѣ послѣдней выраженіе сильной досады, которую она не умѣла скрывать; но такъ какъ она продолжала быть съ нимъ холодной, почти надменной, то онъ не перемѣнялъ поведенія, и всячески старался доказать свое равнодушіе къ ней и расположеніе къ Варенькѣ.

Совѣты князя подстрекали его не менѣе его самолюбія къ исполненію плана, предначертаннаго ему его свѣтскимъ, опытнымъ сосѣдомъ.

Бѣдная Варенька рѣшительно не знала, что думать о Рѣшеткинѣ:

— Боже мой! думала она, какое зло сдѣлала я ему? за что онъ такъ мучитъ меня своими любезностями? Тутъ что нибудь да кроется! Онъ меня не любитъ, я это вижу ясно, чего жъ онъ отъ меня хочетъ?…

Таково было положеніе дѣлъ, когда насталъ день рожденія Вареньки, въ который обыкновенно собирались въ Прыскухиной всѣ ближайшіе сосѣды.

— Ну, Варенька, я ужъ совсѣмъ захлопоталась! говорила запыхавшаяся Палагея Федоровна, опускаясь въ кресло. Охъ, какъ устала… кажется, все готово?… только бы обѣдъ во-время поспѣлъ!

— Будьте спокойны, маменька, отвѣчала молодая дѣвушка: я только что была на кухнѣ, и Кузьма говоритъ, что все будетъ готово въ-пору.

— Видишь ли, сударыня, какъ мы твое рожденіе справляемъ? Всё сосѣдство почти съѣдется…. И Пульхерія Семеновна съ дочерью, и Петръ Ивановичъ съ семействомъ, и его сіятельство пріѣдетъ, и Рѣшеткинъ будетъ, голубчикъ онъ мой!… ужъ недаромъ я его всегда такъ любила!… Рѣдкій день теперь у насъ не бываетъ…. Видно у него на то свои причины есть, прибавила она, умильно улыбаясь. Господи твоя воля! неужели я доживу до такого счастія, что онъ къ тебѣ посватается.

— Маменька, ради Бога, умоляю васъ!… не говорите объ этомъ… печально сказала Варенька.

— Ахъ, мои батюшки! ужъ не смѣй и говорить, что думаешь…. больно умна стала, матушка!.. А ужъ я тебѣ объявляю, Варенька: если Рѣшеткинъ къ тебѣ посватается и ты ему откажешь, какъ недавно становому, такъ ты мнѣ тогда не дочь…. слышишь ли, не дочь!

Къ счастію Вареньки, разговоръ былъ здѣсь прерванъ пріѣздомъ нѣкоторыхъ гостей. Скоро всѣ съѣхались, только недоставало Пулхерьи Семеновны, которая находила, что помѣщица двухсотъ душъ имѣетъ право заставить себя ждать. Она знала, что князь будетъ также у Березиныхъ, и ей очень хотѣлось, чтобъ онъ былъ свидѣтелемъ уваженія, которое всѣ сосѣди питали къ ея особѣ. Наконецъ, къ величайшему удовольствію проголодавшихся гостей, Палагея Федоровна засуетилась, приказала подать горячее и объявила, что Пульхерья Семеновна подъѣзжаетъ къ Михайловскому.

Обѣдъ прошелъ какъ проходятъ всѣ подобные обѣды. Послѣ обѣда князь взялъ Рѣшеткина подъ руку, и выбравъ комнату, въ которой они могли говорить безъ свидѣтелей, спросилъ, какъ идутъ его дѣла?

— Я ухаживаю за Варварой Михайловной, а Марья Петровна досадуетъ, отвѣчалъ Рѣшеткинъ.

— Отлично.

— Отлично, да несовсѣмъ.

— Что это значитъ? спросилъ князь: вѣдь она досадуетъ?

— А что мнѣ въ томъ? Конечно, она досадуетъ, да все же меня не любитъ…. Кто ихъ разберетъ! Вѣдь вотъ не любитъ, а все-таки досадуетъ!… Почему это?

— Потому-что она женщина.

— Провались онѣ всѣ сквозь землю!… Терзаютъ онѣ насъ, эти женщины!… угрюмо и со вздохомъ проговорилъ бѣдный малый: что мнѣ теперь за житье на свѣтѣ? Бывалъ я веселъ, здоровъ, ходилъ на охоту, ѣлъ, пилъ, спалъ… все какъ слѣдуетъ! теперь не то, князь, теперь меня погубили люди…, виноватъ, женщины; теперь я — спать не сплю; ѣмъ, пью, — такъ только, — чтобъ съ голоду не умереть…. безъ всякаго удовольствія…. да, князь, я совсѣмъ изведусь…. уходили бурку крутыя горки… И что я теперь за комедію разыгрываю? люблю одну — а другой глазки строю, любезничаю съ Варварой Михайловной, а думаю объ Ma…. объ той-то, объ ненавистной, объ лукавой, — прахъ ее возьми!…

— А Варенька? какъ она принимаетъ ваши любезности?

— Губы дуетъ!… спѣсива не въ мѣру!… да что мнѣ въ ней?… я ее и знать не хочу!… а ужъ, въ присутствіи Марьи Петровны, какъ предъ ней разстилаюсь!… Недавно букетъ ей поднесъ…. посмотрѣли бы вы, какую та физіономію скорчила!… даже поблѣднѣла съ досады, ей Богу, поблѣднѣла!

Тутъ разговоръ ихъ былъ прерванъ появленіемъ Пульхеріи Семеновны, которая, поклонившись съ нѣкоторымъ подобострастіемъ князю, подошла къ Рѣшеткину, съ ласковою улыбкою, и объявила ему, что она желаетъ поговорить съ нимъ наединѣ.

Почтенная барыня, какъ опытный генералъ предъ сраженіемъ, внимательно наблюдала весь день за положеніемъ непріятелей, не пропускала ни одного слова, которое говорилось вокругъ нея и не сводила глазъ съ своей дочери, съ Вареньки, съ князя и съ Рѣшеткина. Къ величайшему своему восхищенію, услышала она, какъ иные говорили между собой шопотомъ о томъ, что Алексѣй Гавриловичъ началъ что-то очень часто ѣздить къ Березинымъ и очень явно ухаживать за Варенькой и что это должно непремѣнно кончиться сватьбой, если онъ только благородный человѣкъ. Пулхерья Семеновна, какъ искусный дипломатъ, разсудила, что надо воспользоваться настоящей минутой и рѣшиться привести въ исполненіе свой планъ.

И такъ, прервавъ разговоръ князя съ Рѣшеткинымъ, къ крайнему негодованію послѣдняго, она просила его послѣдовать за нею въ другую комнату. Князь тотчасъ жр удалился, несмотря на отчаянные знаки своего собесѣдника, который умолялъ его не уходить. Оставшись наединѣ съ Пулхерьей Семеновной, молодой человѣкъ почувствовалъ, какъ кровь прилила къ его щекамъ; ему такъ и хотѣлось сказать Пулхерьѣ Семеновнѣ что-нибудь непріятное. Между-тѣмъ выраженіе лица Пулхерьи Семеновны было такое привѣтливое, ласковое и кроткое, что человѣкъ менѣе добродушный и простой тотчасъ же догадался бы, что она замышляетъ что-нибудь недоброе.

— Алексѣй Гаврилычъ, сказала она Рѣшеткину самымъ ласковымъ голосомъ я надѣюсь, что мы не въ ссорѣ, что все прошлое давно забыто…. Я вамъ откровенно скажу, что уважаю васъ всей душей; если намедни я поговорила съ вами крупно, такъ это было отъ вспыльчивости…. такой предметъ былъ, сами знаете, деликатный…. а я вамъ зла не желаю, ей Богу, не желаю; я для вашего же добра сказала вамъ откровенно всё какъ есть; я люблю васъ какъ сына, и не будь Машенька занята другимъ, я бы ее за васъ обѣими руками отдала…. да что станешь съ ними дѣлать?…

РѢШЕТКИНЪ, вспыльчиво. Послушайте, Пулхерья Семеновна, зачѣмъ вы прошлое вспоминаете?… Говорите прямо, чего вы отъ меня хотите?…

ПУЛХЕРЬЯ СЕМЕНОВНА, вздыхая и печально. Я вижу, Алексѣй Гаврилычъ, что вы меня возненавидѣли!… А я чѣмъ виновата?.. Я чиста предъ вами…. у меня совѣсть, Богъ видитъ, какъ спокойна…. Развѣ вы не понимаете, что если я вамъ тогда сдѣлала непріятности, такъ это изъ одной материнской нѣжности?… Машенькину вину на свои плеча взяла; она не знала, какъ отъ васъ отдѣлаться, я и взяла все на себя. А я вамъ скажу, Алексѣй Гаврилычъ, что всегда прочила васъ Машенькѣ въ женихи; я бы лучшаго мужа ей не нашла…. я васъ какъ мать родная люблю…., вы не знаете, какъ мнѣ больно когда о васъ что дурное говорятъ, я за васъ всегда заступаюсь….

РѢШЕТКИНЪ. Не знаю, кому какая охота обо мнѣ худо, или хорошо говорить…. Впрочемъ, я васъ прошу не заступаться за меня; мнѣ все, равно, что на меня плетутъ.

ПУЛХЕРЬЯ СЕМЕНОВНА. Ну, не говорите, Алексѣй Гаврилычъ; есть вещи, которыя нельзя пропустить, особенно когда тутъ же задѣваютъ честь дѣвушки….

РѢШЕТКИНЪ. Что? что такое? честь дѣвушки? Какая тамъ у васъ еще честь дѣвушки?… Говорите!

ПУЛХЕРЬЯ СЕМЕНОВНА. Нѣтъ, я ужъ и то слишкомъ много сказала…. я не болтушка, не сплетница!

РѢШЕТКИНЪ. Нѣтъ, Пулхерья Семеновна, вы зашли ужъ слишкомъ далеко; теперь я прошу васъ, я требую, чтобъ вы мнѣ все сказали…

ПУЛХЕРЬЯ СЕМЕНОВНА. Только ради Бога, чтобъ дальше не пошло…. я изъ одной дружбы къ вамъ….

РѢШЕТКИНЪ. Хорошо, хорошо, говорите только скорѣе.

ПУЛХЕРЬЯ СЕМЕНОВНА. Не тревожтесь, Алексѣй Гаврилычъ, вѣдь на сплетни надо плевать.

РѢШЕТКИНЪ. Да я и плюю, плюю на нихъ отъ всей души! Только говорите….

ПУЛХЕРЬЯ СЕМЕНОВНА. Видите ли, мой родной, какую клевету на васъ взносятъ: говорятъ, что вы все около Вареньки увиваетесь, что вы ее влюбили въ себя, что вы съ ней безъ всякаго уваженія обходитесь, что вы на ней жениться не хотите, потому-что она бѣдна….

РѢШЕТКИНЪ, выходя изъ себя Что? что? Кто это осмѣлился сказать?

ПУЛХЕРЬЯ СЕМЕНОВНА, опустивъ глаза. Злые языки, батюшка, злые языки!… Ну, видите ли, какъ это равнодушно слушать? Ужъ я какъ за васъ заступалась!… да вѣдь этого мало… Про Вареньку худо говорятъ, — говорятъ, что она вѣтреница, кокетка, притворяется къ вамъ холодной, а въ васъ по уши влюблена; да это и сама мать мнѣ сказала….

РѢШЕТКИНЪ. Вздоръ, враки!

ПУЛХЕРЬЯ СЕМЕНОВНА. Ей, ей правда, Алексѣй Гаврилычъ! Она бѣдняжка всѣ глаза выплакала, а ужъ мать скоро съ горя въ гробъ сляжетъ! Слухи-то худые и до нее дошли; ужъ она плачетъ, плачетъ! Говоритъ: „Что жъ? вѣдь мы люди бѣдные, мы все должны терпѣть! насъ всякій обидѣть можетъ!“ Даже сердце ноетъ, слушая ее; — говоритъ: „Кто за насъ заступится? и кто на Варенькѣ женится? она у меня безъ состоянія!… погубили, погубили мою Вареньку!..“ Охъ, Алексѣй Гаврилычъ, если вы Бога боитесь, если у васъ сердце не каменное, такъ вы женитесь на бѣдняжкѣ…. вѣдь вы ее губите! вы у нея добрую славу отнимаете, а у нея ничего другаго нѣтъ, какъ доброе имя!…

Молодой человѣкъ стоялъ какъ вкопанный; слезы выступили на глазахъ его, раскаянье охватило его честную лушу при мысли о послѣдствіяхъ его легкомысленнаго и глупаго поведенія.

— Что я надѣлалъ! Боже мой, Боже мой!… бѣдная Варенька! бѣдная мать!… говорилъ онъ съ отчаяньемъ…. О князь, не въ прокъ пошли мнѣ ваши совѣты…. И бѣдный Рѣшеткинъ ходилъ по комнатѣ взволнованный, грустный, растерянный.

Пулхерья Семеновна между-тѣмъ осторожно удалилась, и отыскавъ Палагею Федоровну, начала разсказывать ей, по секрету, всѣ сплетни, будто бы распространенныя насчетъ Рѣшеткина и Вареньки, и привела бѣдную старушку въ горячія слезы, взявъ съ нее однако слово, что никто въ мірѣ не узнаетъ, чрезъ кого она услышала объ этихъ сплетнякъ.

Когда Рѣшеткинъ вошелъ въ комнату, гдѣ находилась старушка Березина, тогда Дубовинской помѣщицы уже не было съ нею. При видѣ красныхъ глазъ бѣдной старушки, Рѣшеткинъ убѣдился въ истинѣ словъ Пулхерьи Семеновны, и послѣ минуты нерѣшимости и тяжкой душевной борьбы, онъ подошелъ къ Палагеѣ Федоровнѣ, и взявъ ея сухую, костлявую руку, почтительно поцаловалъ ее.

— Я слышалъ, говорилъ добрый и благородный молодой человѣкъ, что мое поведеніе показалось многимъ двусмысленнымъ и причинило вамъ огорченіе…. Успокойтесь, ради Бога, Палагея Федоровна; все поправится; я пришелъ къ вамъ съ просьбой принять меня въ ваше семейство и отдать за меня Варвару Михайловну…

2.

Оставивъ Рѣшеткина съ Пулхерьей Семеновной, князь отъискалъ молодыхъ дѣвушекъ, которыя сидѣли въ барышниномъ садикѣ. Онъ испросилъ позволеніе присоединиться къ ихъ обществу, и усѣвшись на скамейку возлѣ своихъ милыхъ собесѣдницъ, началъ ихъ занимать самою живою, игривою, остроумною болтовнею. Правда, Машенька, противъ своего обыкновенія, была грустна, молчалива, разсѣянна, за-то Варенька поддерживала разговоръ, забавлялась остротами князя и приводила его въ восхищеніе своими умными, острыми замѣчаніями, выраженными всегда просто, мило, безъ всякой натянутости. Ея веселость была такъ натуральна, такъ спокойна, разговоръ такъ умёнъ и занимателенъ, что князь чувствовалъ себя совершенно подъ вліяніемъ очарованія этой милой дѣвушки. Въ ея глазахъ было такъ много кротости и доброты, что онъ не могъ оторвать отъ нихъ своего взора. Въ ея присутствіи ему было какъ-то отрадно, хорошо на душѣ, онъ, какъ-будто, освѣжалъ и обновлялъ свой мысли въ чистотѣ и непорочности свѣтлой, горячей и дѣвственной души Вареньки….

Вдругъ, раскраснѣвшись и запыхавшись прибѣжила къ нимъ Палагея Федоровна, искавшая Вареньку по всему дому и саду.

— Варенька, Варенька!… гдѣ ты? ступай сюда, дитя мое…. Варенька, дружокъ мой, Господь услышалъ мои молитвы!… Я самая счастливая мать въ мірѣ…. Пойдемъ, пойдемъ къ отцу!

— Что съ вами, маменька? растолкуйте ради Бога!… сказала испуганная молодая дѣвушка, идя навстрѣчу матери.

— Я умру съ радости, говорила Березина, садясь на скамейку и не обращая вниманія на присутствующихъ…. Приди ко мнѣ Варенька…. Онъ посватался…. пойдемъ къ отцу…. мы благословимъ васъ! гости почти всѣ разъѣхались…. Пойдемъ, пойдемъ!

Машенька, насилу удерживавшая слезы, и князь, удивленной этой сценой, отошли въ-сторону, оставивъ мать наединѣ съ дочерью; но они могли слышать всѣ ихъ слова.

Варенька, какъ пораженная громомъ, стояла передъ матерью, съ поникнутою головкою, не переводя дыханія, съ дрожащими и блѣдными губами.

— Варенька! продолжала Березина: что-жъ ты стоишь какъ вкопанная? Говорю тебѣ, Рѣшеткинъ къ тебѣ посватался….

Варенька провела рукой по лбу.

— Это невозможно!… прошептала она. Маменька…. Я…. я желаю… Маменька, откажите ему сами….

Палагея Федоровна, ошеломленная, испуганная, не вѣря своимъ ушамъ, вперила въ Вареньку испытающій взоръ, какъ бы желая найдти на лицѣ ея опроверженіе ея словъ. Наконецъ, рыдая и плача упала она на скамейку, говоря едва внятнымъ голосомъ:

— Варенька…. грѣшно тебѣ, грѣшно тебѣ!… Ты не хочешь успокоить насъ стариковъ…. Ты не хочешь своего счастія…. ты уморишь насъ, убьешь насъ!

Варенька встала на колѣна предъ матерью, цаловала со слезами ея руки и старалась ее успокоить. Но старушка ничего не хотѣла слышать; она представляла Варенькѣ ея будущность въ самыхъ мрачныхъ краскахъ, и доказывала ей, какое великое счастіе послалъ ей Богъ, сблизивъ ее съ такимъ добрымъ и прекраснымъ человѣкомъ, каковъ Рѣшеткинъ. Она доказывала ей, что не только ея благополучіе, но и спокойствіе ея родителей зависитъ отъ ея замужества.

— Да скажи же хоть слово, говорила она, заливаясь слезами: чего жъ тебѣ еще ждать? кто тебя еще возметъ? Что ты о себѣ мечтаешь, отъ чего онъ тебѣ не нравится?

Варенька молчала, блѣдная, разстроенная, убитая. Отчаянье ея матери терзало ея душу…. Наконецъ, поднявъ голову и цалуя руки старушки, она спросила дрожащимъ голомъ:

— Маменька!… Такъ это необходимо для вашего счастія?

— И для твоего, и для нашего! овѣчала Палагея Федоровна, продолжая плакать.

Варенька встала; глаза ея были полны слезъ, грудь поднималась насилу удерживаемымъ рыданіемъ:

— Что-жъ? сказала она: рано или поздно, а должно же этимъ кончиться…. Я бѣдна. Пойдемте, пойдемте, маменька!

— Да благословитъ тебя Богъ, дитя мое!… прошептала осчастливленная мать, и увлекая за собой Вареньку, повела ее къ отцу, на окончательное благословеніе….

3.

Князь все слышалъ.

Онъ былъ въ сильномъ волненіи. Когда мать и дочь удалились, онъ невольно бросился за ними и невольно крикнулъ:

— Погодите, ради Бога!… погодите Варвара Михайловна!…

Но вдругъ онъ опомнился, остановился.

— Что я дѣлаю? подумалъ онъ: какое я имѣю право вмѣшиваться въ ихъ семейныя дѣла? что могу я имъ сказать?… И князь съ досадой опустился на скамейку. Дуракъ Рѣшеткинъ…. продолжалъ онъ, что съ нимъ сдѣлалось? Но я вспомнилъ теперь, что оставилъ его съ Пулхерьей Семеновной…. Тутъ что-то кроется…. Я все узнаю…. и онъ пошелъ къ дому.

Проходя мимо Машеньки, которая ходила скорыми шагами по одной изъ дорожекъ сада, князь замѣтилъ съ удивленіемъ, что молодая дѣвушка была блѣдна, разстроена и что судорожное рыданіе поднимало ея грудь. Онъ пошелъ рядомъ съ ней, и на ея вопросъ: Гдѣ теперь Варенька? отвѣчалъ, что, вѣроятно, се теперь благословляетъ отецъ.

— Такъ она приняла его предложеніе? она согласилась? проговорила бѣдная дѣвушка едва внятнымъ голосомъ.

— Она согласилась…. сказалъ князь. Вотъ Марья Петровна, къ чему ведетъ кокетство, прибавилъ онъ улыбаясь.

— Кокетство?… Варенька никогда не была кокеткой.

— Я говорю не объ ней. Вы меня не понимаете. Я говорю о той, которую такъ глубоко любилъ и любитъ до-сихъ-поръ бѣдный Рѣшеткинъ, которая оттолкнула его и довела до того, что онъ посватался на Варварѣ Михайловнѣ, не любя ее.

— Я васъ не понимаю, князь, право, не понимаю!… о комъ вы говорите?

— О васъ!

— Обо мнѣ?… Вы говорите, что онъ меня любитъ?

— Онъ васъ любилъ и любитъ, онъ просилъ вашей руки, вы ему отказали.

— Князь, грѣшно вамъ смѣяться надо мной! Грѣшно вамъ обманывать меня…. Нѣтъ! — прибавила она, давая волю своимъ слезамъ, нѣтъ, онъ никогда меня не любилъ…. Онъ всегда былъ влюбленъ въ Вареньку, онъ притворялся влюбленнымъ въ меня, онъ хвастался тѣмъ, что я его люблю и что онъ пренебрегаетъ мною….

— О, какая низкая клевета!

— Нѣтъ, князь, это не клевета, я это слышала отъ моей матери.

— Я начинаю понимать, подумалъ князь. Но ваша маменька могла ошибаться… можетъ-быть ей самой наговаривали….

— Нѣтъ, нѣтъ, это не можетъ быть!

— Отчего не можетъ быть? Вы знаете, какъ здѣсь мастерски сочиняютъ сплетни.

— Но если онъ меня любилъ, отчего же онъ посватался на Варенькѣ?

— Могу васъ увѣрить въ одномъ: онъ ее не любитъ и никогда не любилъ…. Послушайте, Марья Петровна, довѣрьтесь мнѣ, будьте со мной откровенны…. Я постараюсь еще помирить васъ….

— Нѣтъ, теперь все кончено! Онъ посватался, онъ получилъ согласіе!

— Онъ можетъ еще получить отказъ. Дайте мнѣ вашу руку, будьте со мной откровенны, разскажите мнѣ все….

— Я вамъ вѣрю, вы не хотите мнѣ зла, сказала Машенька, протягивая ему руку: но что мнѣ вамъ разсказывать?… Я сама ничего не понимаю!

Въ это время они подошли къ крыльцу, и увидя на немъ Пулхерью Семеновну, разстались, давъ другъ другу слово стараться разгадать эту интригу.

Пулхерья Семеновна видѣла издали, какъ князь взялъ руку Машеньки; ноги у нея подкосились отъ радости. Воображая, что князь уже началъ открывать ей свою страсть, она отвела въ сторону дочку, чтобъ разспросить у нея подробно, о чемъ онъ съ пою говорилъ.

Между-тѣмъ князь вошелъ въ домъ. Палагея Федоровна встрѣтила его съ веселымъ, улыбающимся, лицомъ.

— Ну, князь, поздравьте меня, сказала она ему: поздравьте меня, князь: сговорила я Вареньку за Рѣшеткина! Не ждала я такой радости!… Она сначала, какъ водится, немного поломалась, да и согласилась. Сама поняла, что ей Богъ счастіе послалъ…. Теперь я спокойна…, знаю, что она у меня пристроена. Моя Варенька, моя голубочка!… Не будетъ она нищая: но пойдетъ послѣ насъ по чужимъ домамъ…. сама будетъ меня благодарить, что я ее образумила!

— Поздравляю васъ, Палагея Федоровна…. но гдѣ же Рѣшеткинъ? Не могу ли я его видѣть?

— Погодите, погодите немного. Теперь жениха и невѣсту дворня поздравляетъ.

— Господи, какъ все это у нихъ скоро дѣлается! подумалъ князь съ досадой.

Палагая же Федоровна подошла къ нему съ улыбкою, и прищуривъ одинъ глазъ, спросила у него въ полголоса:

— Когда-то мы и васъ поздравимъ, ваше сіятельство?

— Меня? съ чѣмъ?

— Ну, конечно съ чѣмъ, отвѣчала добрая старушка, мигая глазами: не долго же и вамъ холостую жизнь вести…. Ужъ какъ мы обрадуемся, когда поздравимъ васъ съ обрученною невѣстою!

— Очень жаль, сказалъ князь, улыбаясь: но я никакъ не намѣренъ доставить вамъ эту радость; я и не думаю о женитьбѣ.

— Это всѣ говорятъ до поры до времени. А вотъ какъ понравится вамъ дѣвушка, такъ….

— Оставимте этотъ разговоръ, Палагея Федоровна; скажу вамъ разъ навсегда, что я никогда не женюсь и хлопотать объ этомъ напрасный трудъ…. Куда мнѣ, старику, въ женихи лезть! Это дѣло молодыхъ, прибавилъ князь, смѣясь.

— И, полноте, князь! Не бѣда, что вы не первой молодости; да за васъ самая лучшая невѣста съ радостью пойдетъ…. а жизнь холостая скоро наскучитъ, князь; вѣдь бракъ Богомъ установленъ на землѣ…. послушайте старуху!

— Я бы всѣхъ свахъ въ мірѣ за языкъ повѣсилъ! подумалъ князь, которому неотвязчивость Березиной стала ужасно надоѣдать.

— Что за прекрасная дѣвица Марья Петровна, продолжала Палагея Федоровна, лукаво улыбаясь: какой нравъ, какая скромность, какое воспитаніе…. Вотъ ужъ истинно будетъ прекрасная жена!… Не правда ли, князь, она хоть кого такъ осчастливитъ?

— Да, она, кажется, очень добрая и милая дѣвушка, и вѣроятно ея мужъ будетъ счастливъ.

— Пулхерья Семеновна не отдастъ ее иначе, какъ за самаго хорошаго жениха.

— И прекрасно, возразилъ князь съ легкой досадой и ловко ускользнулъ изъ комнаты.

— Ахъ, какъ бы мнѣ хотѣлось…. сказала Палагея Федоровна; но вдругъ, замѣтивъ бѣгство князя, прибавила про себя: Эге, убѣжалъ! Видно хотѣлъ скрыть свое смущеніе…. Не уйдешь, не уйдешь отъ насъ, голубчикъ!

Пулхерья Семеновна вошла въ эту минуту торопливо въ комнату.

— Ну что? что онъ сказалъ? что вы съ нимъ говорили? спросила она съ любопытствомъ.

— Будь я не я, Пулхерья Семеновна, если ему Машенька не нравится! Она, говоритъ, очень милая, говоритъ, дѣвушка; очень добрая, красавица, умница…. ужъ всячески ее хвалилъ!

— Охъ Господи!… У меня сердце такъ и бьется!

— Ея мужъ, говоритъ, будетъ самый счастливый человѣкъ, говоритъ…. такой второй жены не найдти, говоритъ.

— Онъ это сказалъ?… Ахъ, онъ мой голубчикъ!… И внѣ себя отъ радости, Пулхерья Семеновна чуть не бросилась обнимать простодушную Палагею Федоровну, которая, увлекаясь своимъ краснорѣчіемъ, съ такою нематематическою точностью передавала ей слова князя.

— Что-жъ онъ еще сказалъ? спросила Пулхерья Семеновна.

— Про себя онъ сказалъ: — Гдѣ намъ старикамъ жениться? кто за насъ пойдетъ?… Вишь онъ скромникъ какой!

— Охъ, ужъ вѣрно моя глупая дочка обошлась съ нимъ холодно…. Я ее! я ее ужъ научу…. я ее наставлю…. будетъ она у меня съ нимъ любезна…. Пойду я къ ней…. Только вы смотрите, Палагея Федоровна, Варенькѣ дурить не позволяйте…. Она еще у васъ пожалуй заумничаетъ….

И нѣжная мать пошла къ дочери, разсуждая слѣдующимъ образомъ сама съ собой:

— Если у Машеньки есть хотя капля благородной амбиціи, такъ она влюбится въ князя, послѣ поступка Рѣшеткина…. Какъ подумаешь, мои батюшки, чего женская хитрость не можетъ достигнуть…. прибавила она, потирая руки, съ улыбкой тонкаго дипломата.

Князь, между-тѣмъ, въ надеждѣ вывести Пулхерью Семеновну на свѣжую воду, отыскалъ Рѣшеткина, вывѣдалъ отъ него, какимъ образомъ хитрая барыня побудила его посвататься, повторилъ ему весь свой разговоръ съ Машенькой, и имъ обоимъ стала наконецъ понятна вся интрига почтенной помѣщицы. Рѣшеткинъ рвалъ себѣ волосы съ досады, а князь только отъ того и рѣшился пояснить все дѣло бѣдному малому, что надѣялся устранить еще какъ-нибудь бѣду, и совѣтовалъ Рѣшеткину объясниться откровенно съ Варенькой, на что послѣдній никакъ не могъ рѣшиться. Пока они разсуждали объ этомъ предметѣ, пришла къ нимъ Палагея Федоровна и обнимая Рѣшеткина, говорила ему со слезами:

— Голубчикъ ты мой, родной ты мой!… Дай на себя поглядѣть. Утѣшилъ ты меня старуху!… Благослови тебя за то Господь!… Отдаю я тебѣ мое сокровище…. береги ты мою Вареньку…. А ужъ ты будешь счастливь!…

Каково было это слышать бѣдному Рѣшеткину? Пока добрая старушка обнимала и благословляла его, предъ его глазами носился образъ Машеньки, которую онъ никогда еще, казалось, не любилъ такъ горячо, какъ въ эту минуту.

— Она меня любитъ…. она страдаетъ…. думалъ онъ, и крупная слеза катилась медленно по щекѣ молодаго человѣка.

— Теперь мы можемъ спокойно умереть съ моимъ старикомъ, продолжала Березина. Мы объ Варенькѣ ужъ тужили, тужили! Состоянья нѣтъ, въ виду ничего нѣтъ. Тетка ее хоть и любитъ, да сама небогата, одной пенсіей живетъ; умри она, умри мы, и Варенька безъ куска хлѣба!… Ну, Алексѣй Гаврилычъ, тебя за то Богъ наградитъ, что ты не возгнушался ея бѣдностью…. вспомни меня!… будешь бы счастливъ; радость ты моя! Сынокъ ты мой ненаглядный!… Вишь, старуху какъ въ слезы привелъ…. А старикъ-то мой крестится, да молится…. Пойду я къ нему, вмѣстѣ помолимся, вмѣстѣ порадуемся.

И счастливая Палагея Федоровна поплелась къ мужу.

Князь и Рѣшеткинъ стояли долго молча и задумчиво; наконецъ, взволнованный и растроганный молодой человѣкъ подошелъ къ князю:

— Что, князь, сказалъ онъ съ отчаяньемъ и грустью: вы видите? вы слышите? и послѣ этого вы еще надѣетесь?… Вы думаете, что я могу отказаться?… Убить этихъ стариковъ?… А она любитъ меня! Зачѣмъ вы мнѣ это сказали? Развѣ мнѣ и безъ того не тяжела была моя жертва? Нѣтъ, это не жертва…. Это былъ мой долгъ…. и теперь все кончено! Вы видите, что все кончено! Какъ, вы мнѣ совѣтуете еще разстроить мою свадьбу! Взять назадъ мое слово! Положить въ гробъ стариковъ! За что? какое зло сдѣлали они мнѣ? Нѣтъ, князь, не знаю, какъ поступаютъ у васъ въ свѣтѣ, но я, я простой, необразованный человѣкъ, я не погублю стариковъ, не нанесу имъ кровной обиды! Ваши совѣты не годятся мнѣ…. Я я долженъ жениться на Варварѣ Михайловнѣ. Я самъ себя наказалъ…. простъ же я былъ… всему вѣрилъ, что мнѣ наговорила лукавая Пулхерья Семеновна!… Опростоволосился я, князь! какъ ребенокъ поддался обману…. И какъ могъ я повѣрить, что Марья Петровна меня обманываетъ?… Да еслибъ она меня и обманывала…. такъ что за бѣда? что за важность?… не могъ обиды стерпѣть?.. Самолюбіе нелѣпое, на какія глупости навело!… Сейчасъ и доказать ей, что мнѣ все равно, что она меня не любитъ…. сейчасъ и влюбиться въ другую…. очень нужно!… Вотъ и хорошъ я теперь…. но дѣлать нечего…. словами горю не поможешь…. съ этой минуты никто не услышитъ отъ меня слова сожалѣнія… Пойду я къ старикамъ, полюбуюсь ихъ радостью, авось это меня развеселитъ….

И бѣдный Алексѣй Гавриловичъ пошелъ къ Березинымъ, стараясь улыбаться, тогда какъ тяжелый вздохъ вырывался изъ стѣсненной груди его и невыразимая грусть наполняла его душу….

Князь остановилъ его.

— Рѣшеткинъ, сказалъ онъ; дайте мнѣ вашу руку. Я уважаю васъ, вы благородный человѣкъ…. ступайте, ступайте къ старикамъ….

Нѣсколько минутъ спустя, князь садился уже въ свою коляску и возвращался домой, а Пулхерья Семеновна, не зная этого, отыскивала въ саду бѣдную Машеньку, съ намѣреніемъ приказать ей идти занимать князя.

Встрѣтивъ ее наконецъ въ самомъ отдаленномъ углу рощи, гдѣ бѣдная дѣвушка скрывала отъ постороннихъ глазъ свое отчаянье и горе, она разбранила ее въ пухъ и прахъ и почти насильно привела въ гостиную.

— Князь видно вышелъ отсюда, говорила она тихонько: но онъ сей-часъ придетъ сюда; прошу быть съ нимъ любезной…. На что это похоже?… все одна въ саду гуляешь!… Машенька!… да что же ты губы надула?… да что это такое въ-самомъ-дѣлѣ?… посмотри-ка на себя въ зеркало…. эко волосы-то сбиты…. поправь ихъ скорѣй…. Неравно князь застанетъ тебя такую почесанную….

— Что мнѣ за дѣло до князя? стану я для него церемониться! возразила Машенька, потерявъ терпѣніе.

— Что? что такое? ты это отъ кого переняла? вотъ еще что выдумала!… сей-часъ пригладь волосы!… вотъ такъ…. поправь платокъ…. да смотри же повеселѣе и прошу быть съ нимъ любезнѣе…. вотъ онъ идетъ, кажется…. да что же вы это, сударыня, какъ чурбанъ сидите и не шевелитесь? Ей Богу, вы меня убьете!… Встань же!… нѣтъ, сядь лучше: ты подолъ весь въ саду перепачкала! Господи, что за хлопоты со взрослыми дочерьми!… такъ хорошо…. спрячь ноги…. башмаки совсѣмъ стоптала…. ну, теперь сиди и не шевелись, да будь веселѣе и любезнѣе.

Но къ удивленію Пулхерьи Семеновны, князь не приходилъ. Наконецъ Палагея Федоровна вошла одна въ гостинную.

— Экая досада, сказала она: не могла уговорить князя дольше остаться: домой уѣхалъ.

— Ну, слава Богу!… съ восхищеніемъ сказала Машенька, вскакивая съ своего мѣста, какъ будто сбрасывая съ себя тяжелыя цѣпи.

— А вы, матушка, не могли развѣ его удержать? спросила съ досадой Пулхерья Семеновна.

— Никакъ, никакъ не могла!… Ужъ я всячески его уговаривала: говоритъ, что у него голова разболѣлась….

— Голова разболѣлась…. Очень нужно было ей разболѣться…. проворчала раздосадованная Пулхерья Семеновна: впрочемъ и намъ пора домой…. Машенька, вели закладывать.

4.

— Вотъ чѣмъ кончилась эта шутка! думалъ князь, сидя въ своей спокойной коляскѣ, между-тѣмъ какъ бойкія лошади несли его быстро къ его усадьбѣ. О, Пулхерья Семсповна, это ей такъ не пройдетъ…. Рѣшеткинъ разсказалъ мнѣ все, что она ему наговорила…. Такъ вотъ какими способами устроила она эту сватьбу…. искусно! очень искусно…. воспользоваться простотой и добрымъ сердцемъ Рѣшоткина, воспользоваться желаніемъ стариковъ Березиныхъ пристроить Вареньку!… И за кого она прочитъ свою дочку? Гмъ…. если намеки Палагеи Федоровны сдѣланы были ея наущеніемъ?… тогда…. тогда, Пулхерья Семеновна, вы еще не такъ проницательны, какъ сами воображаете ваше материнское самолюбіе ослѣпило васъ, и вы пожалѣете о Рѣшеткинѣ…. Но увидимъ, что будетъ дальше…. право, мнѣ не о чемъ безпокоиться…. теперешнее положеніе дѣлъ не должно меня тревожить. Князь помолчалъ съ минуту, потомъ громко захохоталъ.

— Что бы сказали мои петербургскіе пріятели, и даже пріятельницы, еслибы могли узнать мои теперешнія мысли?.. Что со мною сдѣлалось?… Неужели я воображаю, что я серьезно влюбленъ?… Во-первыхъ, любитъ ли Варенька меня?… А во-вторыхъ, еслибы она и имѣла глупость и несчастіе влюбиться въ меня, я все-таки не женился бы на ней…. этой пошлости я бы никогда не сдѣлалъ…. пусть же она выходитъ за Рѣшеткина. Онъ малый добрый, и Варенька скоро помирится со своею прозаическою, жизнью…. а тамъ увидимъ, что будетъ дальше….

Но какъ ни разсуждалъ князь, какъ ни старался увѣрить себя, что все идетъ какъ нельзя лучше и что ему незачѣмъ огорчаться, онъ все-таки не могъ побѣдить вкравшуюся въ сердце его необъяснимую тоску и какую-то скрытую досаду….

Въ его душѣ отражалось прекрасное, кроткое, миловидное личико Вареньки, ея тихая улыбка, ея прелестные, темно-голубые глаза, отуманенные слезами; милый образъ непорочной и кроткой дѣвушки проливалъ въ холодную и эгоистическую душу князя тихій и оградный свѣтъ любви и упованія. Какъ ни боролся онъ съ своимъ чувствомъ, какъ ни хотѣлъ разувѣрить себя въ немъ…. онъ долженъ былъ сознаться, что бѣдная дѣвушка внушила ему къ себѣ высокое уваженіе…. и даже любовь….

— Она чудное существо, сказалъ наконецъ князь со вздохомъ. Она очаровательна и я люблю ее!… И онъ рѣшился на дняхъ же ѣхать въ Прыскухино, разстроить во что бы то ни стало сватьбу Вареньки и…. и подумать потомъ, на что рѣшиться впослѣдствіи. Разстроить же ея сватьбу считалъ онъ необходимымъ.

— Этого требуетъ, думалъ онъ, счастіе трехъ особъ. Онъ забылъ прибавить:

— Этого требуетъ мои капризъ, мой эгоизмъ, который самъ не знаетъ хорошенько, чего онъ хочетъ….

ГЛАВА VII.

Кто ропотъ слышилъ отъ меня?

Теперь дрожу не за себя,
И слезы льются по неволѣ.

(Козловъ.)

1.

Черезъ нѣсколько дней послѣ сватовства Рѣшеткина, пріѣхалъ князь въ Прыскухино, потолковалъ съ Михаиломъ Федотовичемъ о ревматизмѣ и кашлѣ, похвалилъ брусничное варенье Палагеи Федоровны, — котораго не могъ терпѣть, — выслушалъ разъ десять похвальное слово о Машенькѣ и попросилъ наконецъ позволеніе взглянуть на „барышнинъ садикъ“, въ которомъ должны были цвѣсти въ то время чудесные розаны подаренные имъ Варенькѣ. Молодая дѣвушка охотно согласилась показать ему свои цвѣты, и взявъ ключъ отъ калитки садика, просила князя послѣдовать за нею.

Палагея Федоровна была занята, а Михайло Федотовичъ обѣщалъ присоединиться къ нимъ, только что кончитъ начатое незадолго передъ тѣмъ чтеніе. Князь задумчиво шелъ за Варенькой.

— Нѣтъ, говорилъ онъ самъ себѣ: нѣтъ, я не имѣю права возмутить это небесное спокойствіе, возмутить радость добрыхъ стариковъ и поставить бѣдную дѣвушку въ затруднительное положеніе, открывъ ей истину. Я не имѣю на это права…. и какъ глупо было бы съ моей стороны вмѣшиваться въ чужія дѣла! Конечно, я могъ бы рѣшиться разстроить эту сватьбу, еслибъ имѣлъ твердое намѣреніе жениться на Варенькѣ…, но жениться на ней… вѣдь это невозможно…. вѣдь это было бы согрѣшить противъ нея и противъ Бога!… вѣдь это было бы неслыханное малодушіе съ моей стороны. Нѣтъ, я рѣшился: я буду молчать.

Варенька остановилась у калитки своего палисадника, отворила ее, и стараясь улыбаться, пригласила своего гостя послѣдовать за нею. Князь замѣтилъ съ удивленіемъ, что Варенька была взволнована, безпокойна, что она хотѣла что-то сказать и не могла на то рѣшиться.

На лицѣ ея не было слѣда прежняго спокойствія, голосъ ея дрожалъ, губы были блѣдны и слезы висѣли на длинныхъ рѣсницахъ. Наконецъ, садясь на скамейку:

— Князь, сказала она: у меня до васъ большая просьба; если вы ее исполните, то окажете мнѣ такую услугу, которую я вѣкъ не забуду!

— Варвара Михайловна, располагайте мною…. я всегда готовъ исполнять ваши приказанія, сказалъ князь, опускаясь на скамейку, возлѣ милой своей собесѣдницы и устремляя на нее взглядъ, полный удивленія.

— Я прошу у васъ одного, сказала Варенька: откровенности. Князь, я васъ умоляю, не скройте отъ меня ничего, скажите мнѣ всю правду…. и я буду вамъ благодарна…. Не правда ли, князь, вы будете со мной откровенны?

— Но что вамъ угодно знать? спросилъ князь, болѣе и болѣе изумленный.

— Послушайте, отъ васъ одного жду я объясненія тайны, которая меня тяготитъ. Вы не откажетесь оказать мнѣ услугу, о которой я прошу васъ со слезами…. Я знаю, что вы хороши съ Рѣшеткинымъ; я знаю, что онъ съ вами откровененъ…. я видѣла сама, въ тотъ день, когда онъ на мнѣ посватался, что онъ нѣсколько разъ говорилъ съ вами наединѣ и говорилъ съ жаромъ, почти съ отчаяніемъ. Не отпирайтесь, — я это сама видѣла…. Князь молча кивнулъ головою.

— Я знаю также, что онъ меня не любитъ; я знаю, продолжала Варенька, что онъ несчастливъ, несмотря на все его стараніе казаться веселымъ и счастливымъ…. я знаю также, что онъ любилъ Машеньку…. зачѣмъ же онъ сватается на мнѣ? вскричала молодая дѣвушка сжавъ руки. Что побудило его обратить вниманіе на меня, вопреки его сердечной наклонности?…

Князь не отвѣчалъ.

— Вы молчите, князь? продолжала Варенька взволнованнымъ голосомъ. О, прошу васъ, будьте откровенны со мною; вѣдь вы видите, что половина тайны мнѣ извѣстна…. Я знаю навѣрное, что г. Рѣшеткинъ меня не любитъ….

— А любите ли вы его? съ живостію спросилъ князь.

Варенька опустила глаза.

— Алексѣй Гавриловичъ прекрасный, добрый человѣкъ, но….

— Продолжайте, продолжайте!

— Князь, возразила Варенька уклончиво: вы не отвѣчали еще на мой вопросъ…. Мнѣ кажется, что я игрушкой какой-то тайной интриги…. Объясните мнѣ Рѣшеткина, объясните его поступки, его сватовство. Я не могу сносить мысли, что выхожу за человѣка, который меня не любитъ, который любитъ, можетъ-быть, другую. Князь!… мое сердце чуетъ горе…. можетъ-быть еще время предотвратить его!… Наніа помолвка не объявлена еще никому — мы ждемъ отвѣта на мое письмо къ тетушкѣ, чтобъ дать офиціальное подтвержденіе слухамъ, которые, вѣроятно, уже распространились объ этой помолвкѣ…. Стало-быть, мы можемъ еще разойтись…. Конечно, это будетъ ужасный ударъ моимъ бѣднымъ родителямъ…. Они теперь такъ счастливы…. Но говорите, князь, говорите!

Князь долго колебался. Хотя ему самому очень хотѣлось объяснить Варенькѣ всѣ обстоятельства сватовства Рѣшеткина, но такъ какъ ему предстояло обвинять также и себя, то ему становилось какъ-то неловко и совѣстно, и онъ долго не рѣшался исполнить просьбу Вареньки; но трудно было устоять противъ убѣдительныхъ, горячихъ просьбъ молодой дѣвушки, противу ея отчаянія, противъ очарованія ея прелестныхъ, умоляющихъ глазъ…. Она была такъ хороша, такъ обворожительно хороша въ эту минуту! На темныхъ рѣсницахъ ея висѣли крупныя капли слезъ; румянецъ лихорадочнаго волненія оживлялъ ея бѣленькія щеки; взоръ ея былъ такъ краснорѣчивъ и такъ грустенъ; слова ея съ такимъ жаромъ вырывались съ ея дрожащихъ губъ, что князь не могъ оторвать отъ нея очарованныхъ глазъ.

— Извольте, сказалъ онъ наконецъ…. я не смѣю противиться вашему приказанію!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Варенька узнала все. Ни однимъ восклицаніемъ, ни однимъ словомъ, ни однимъ упрекомъ не прерывала она разсказа князя; ока слушала его безмолвно, устремляя на него глаза, влажные отъ слезъ. Когда онъ кончилъ, Варенька протянула ему руку.

— Благодарю васъ, князь, сказала она тихимъ голосомъ.

Князь опустилъ глаза. Эта безмолвная грусть, эта безропотная покорность внушали ему такое уваженіе къ милой дѣвушкѣ, что онъ былъ тронутъ до глубины души. Она никого по обвиняла, никого не осуждала; она не жаловалась ни на коварство Пулхерьи Семеновны, ни на опрометчивость Рѣшеткина, которыхъ она была жертвою. Она думала только о томъ, какъ ей надлежало поступить въ настоящемъ случаѣ.

— Я понимаю, говорилъ ей князь: какъ тяжело вамъ отказать теперь Рѣшеткину, огорчить этимъ вашихъ родителей; но имъ легче будетъ перенести это горе, чѣмъ видѣть васъ на всю жизнь несчастною.

— Бѣдные! бѣдные!… говорила Варенька съ грустью. Они теперь такъ счастливы, такъ спокойны…. но что дѣлать?.. выдти за Рѣшеткина я не могу!… и Варенька встала.

Князь послѣдовалъ за нею. Они шли молча. Онъ не сводилъ съ нея глазъ. Онъ ясно видѣлъ тяжкую борьбу, происходившую въ сердцѣ молодой дѣвушки. Прелестная головка ея опустилась на грудь, лобъ ея омрачился грустными мыслями; она шла тихо, какъ-будто желая отдалить отъ себя роковую минуту встрѣчи съ родителями. Дойдя до крыльца, она остановилась:

— Нѣтъ, сказала она, сегодня я не въ силахъ говорить съ ними…. Боже мой, я никогда ихъ не огорчала…. а теперь!… и внезапный горячій потокъ слезъ облегчилъ немного стѣсненную грудь бѣдной дѣвушки.

Она сѣла на крыльцо, а князь стоялъ задумчиво, въ присутствіи этой тяжкой печали.

— Ободритесь, ради Бога, Варвара Михайловна! сказалъ онъ ей наконецъ: будьте увѣрены, что ваши родители перенесутъ съ покорностью свое горе, и что ваша любовь, ваша нѣжная заботливость скоро утѣшатъ ихъ совершенно. При томъ же въ замужествѣ съ Рѣшеткинымъ едва ли нашли бы вы счастіе, а счастіе непремѣнно ждетъ васъ въ жизни…. я въ томъ убѣжденъ!…

— Благодарю за предсказаніе! сказала Варенька съ грустной улыбкой.

— И это предсказаніе сбудется, непремѣнно сбудется, говорилъ онъ съ жаромъ: вы должны быть счастливы, продолжалъ онъ, и взявъ тихонько прекрасную ручку молодой дѣвушки, онъ прижалъ ее почтительно къ своимъ губамъ.

— О, что вы дѣлаете! вскричала Варенька въ большомъ замѣшательствѣ, освобождая руку.

Князь молчалъ. Непонятное, никогда неиспытанное смущеніе вдругъ напало на него. Онъ смотрѣлъ на молодую дѣвушку съ безмолвнымъ, тайнымъ и робкимъ чувствомъ двадцати-лѣтняго юноши, въ первый разъ испытывающаго очарованіе священнаго чувства любви.

Еслибъ эта робость не удерживала его, онъ упалъ бы къ ногамъ Вареньки, прижалъ бы молодую дѣвушку къ груди своей, излилъ бы предъ ней въ страстныхъ и пламенныхъ выраженіяхъ весь восторгъ, все упоеніе любви своей….

3.

— А! вы ужъ и воротились изъ барышнинаго садика? сказалъ Михайло Федотовичъ, выходя на крыльцо. Видно я очень зачитался. А вѣдь ужъ на дворѣ свѣжо становится…. какъ разъ простуду схватишь…. вотъ Варенька, ты видно озябла…. посмотри, какая блѣдная…. пожалуйте въ горницу, князь…. или я прикажу вамъ шинель подать.

— Не безпокоитесь, Михайло Федотовичъ, мнѣ пора ужъ и домой, сказалъ князь, покидая съ сожалѣніемъ свое мѣсто возлѣ Вареньки и входя въ комнаты.

Однако отъ Березиныхъ нельзя было отдѣлаться безъ ужина, и князь принужденъ былъ остаться.

За столомъ Палагея Федоровна распространялась въ похвалахъ Рѣшеткину, превозносила его до небесъ и увѣряла, что нѣтъ человѣка въ мірѣ, который бы приходился ей такъ по сердцу, какъ женихъ ея дочери. Михайло Федотовичъ смѣялся надъ своей старухой, увѣряя, что онъ скоро будетъ стрѣляться съ своимъ будущимъ зятемъ.

— Двадцать семь лѣтъ, говорилъ онъ, улыбаясь, жили мы съ тобой мирно, Палагея Федоровна, а вотъ на старости лѣтъ вздумала ты влюбиться въ молодца. Ну, Варенька, намъ съ тобой надо смотрѣть въ оба!… и добрый старичекъ, довольный своею остротою, смѣялся отъ души, грозя пальцемъ вѣрной подругѣ своей.

Палагея Федоровна сначала сконфузилась, но потомъ развеселилась, и продолжая шутить, увѣряла, что она и въ-самомъ-дѣлѣ влюбилась въ Рѣшеткина, такъ что на стараго мужа и смотрѣть не хочетъ. Ихъ веселіе, ихъ смѣхъ терзали душу бѣдной Вареньки. Князь, понимая ея страданіе, употреблялъ всѣ усилія, чтобъ навести разговоръ на другой предметъ, и Варенька благодарила его краснорѣчивымъ взглядомъ. Наконецъ встали, потолковали еще нѣсколько минутъ, и гость уѣхалъ домой.

Князь вздохнулъ свободно, когда, усѣвшись въ экипажъ, онъ могъ дать волю своимъ мыслямъ и чувствамъ. Досада на себя, любовь къ Варенькѣ, радость, грусть, безпокойство и восторгъ тѣснились поперемѣнно въ его сердцѣ. Онъ бранилъ себя школьникомъ, мечтателемъ, давалъ себѣ слово удалиться на вѣкъ отъ молодой дѣвушки, боролся съ своимъ чувствомъ, и долженъ былъ однако сознаться, что любилъ Вареньку со всѣмъ безуміемъ, со всею страстью безнадежной, невзаимной любви!…

4.

Все Прыскухино скоро заснуло. Нигдѣ не видно было движенія; только караульный просыпался изрѣдка отъ сладкаго сна, которому предавался на крыльцѣ амбара, подходилъ къ чугунной доскѣ, стучалъ въ нее и возвращался, зѣвая, на прежнее мѣсто и къ прежнему занятію.

Всѣ спали, всѣ забыли на-время свои заботы. Одно сердце только ныло и страдало посреди общаго спокойствія; Варенька сидѣла на своей кровати и думала о завтрашнемъ днѣ, объ ударѣ, который готовился ея родителямъ, о всѣхъ горестныхъ послѣдствіяхъ ея разрыва съ Рѣшеткинымъ. Нѣсколько разъ взвѣшивала она возможность избавить своихъ родителей отъ этого горя и покориться своей участи, но сердце говорило ей, что если она имѣетъ право жертвовать собой для спокойствія отца и матери, то не должна жертвовать имъ счастіемъ Рѣшеткина и Машеньки.

Напрасно старалась она заснуть…. тысячу мыслей тѣснились въ ея головѣ. Неясное, почти тяжелое впечатлѣніе оставилъ ей по себѣ князь. Она вспоминала его слова, его взгляды, его смущеніе и какое-то мрачное, безпокойное чувство овладѣвало ея сердцемъ….

О, какъ ужасны, какъ мучительны вы, безсонныя ночи!… какъ длинны, какъ безконечны кажетесь вы взволнованному сердцу…. какъ утомительно-медленно текутъ ваши часы…. сколько страданій, сколько слезъ, сколько страстныхъ, горячихъ слезъ, уносите вы съ собою!…

Варенька встала. Лампадка освѣщала слабымъ свѣтомъ ея уютную келью. Ей было душно: стѣсненная грудь просила воздуха. Она отворила окно, освѣжила горячій свой лобъ, потомъ, бросившись на колѣна предъ кіотомъ, она устремила глаза на святыя иконы, освѣщенныя дрожащими лучами лампады. Небесный ликъ Спасителя сіялъ предъ ней величіемъ, кротостью и любовью….

Варенька молилась….

Мало-по-малу, становилась она спокойнѣе, слезы ея текли обильно предъ очами Всемогущаго и облегчали тяжкую грусть ея сердца. Наконецъ, измученная головка опустилась на подушку, и когда солнечные лучи начали пробиваться сквозь кисейныя занавѣски, Варенька почувствовала приближеніе сна. Она закрыла глаза и почерпнула новыя силы, для предстоящаго, тяжелаго дня, въ успокоительномѣ, хотя и кратковременномъ снѣ….

ГЛАВА VIII.

"Странная вещь наша жизнь!"
разсуждалъ самъ съ собою Рѣшеткинъ.

1.

На другой день, послѣ чая, Михайло Федотовичъ позвалъ къ себѣ Вареньку, и грозя ей пальцемъ, сказалъ ласковымъ голосомъ:

— Ты не бережешь себя, мой дружокъ; я говорилъ тебѣ вчера, что ты озябла въ саду; воздухъ былъ сырой, прохладный, а на тебѣ не было ничего теплаго. Теперь посмотри, на что ты похожа?.. вѣдь ты совсѣмъ нездорова, Варенька, у тебя жаръ, лихорадочка….

— Варенька, что это съ тобою? спросила Палагея Федоровна, испуганная словами мужа. Неужели ты и въ-самомъ дѣлѣ нездорова? Что это съ тобою, душечка?

— Я худо спала, маменька, не безпокойтесь…. это ничего…. пройдетъ….

— Нѣтъ, Варенька, я вижу, что ты въ-самомъ-дѣлѣ какъ-то не по себѣ! и Палагея Федоровна подоніла къ Варенькѣ съ озабоченнымъ лицомъ. Молодая дѣвушка подняла свою головку, и ласково обвивъ руками станъ доброй старушки, спросила, глядя на нее пристально:

— Скажите, маменька, милая моя маменька, въ состояніи ли вы принести мнѣ большую жертву, чтобъ избавить меня отъ несчастія, отъ несомнѣннаго несчастія?

— Что съ тобой, Варенька? О чемъ ты говоришь? сказали почти въ одинъ голосъ Михайло Федотовичъ и Палагея Федоровна, садясь на диванъ возлѣ Вареньки.

— Согласитесь ли вы, продолжала она: отказаться отъ любимой надежды, отъ самаго задушевнаго желанія, чтобъ спасти меня отъ несчастія…. и не меня одну….

— Да что ты, Варенька? да о чемъ ты говоришь?

Пасилу удерживая слезы, Варенька объяснила родителямъ всѣ обстоятельства, всѣ интриги, побудившія Рѣшеткина сдѣлать ей предложеніе. Они слушали ее молча, пораженные ея словами и не вѣря ушамъ своимъ; кончивъ разсказъ, Варенька взяла ихъ руки.

— Я не люблю Рѣшеткина, сказала она, и выходила за него изъ одного послушанія къ вамъ; но теперь, когда я знаю, что онъ меня не любитъ, что онъ жертвуетъ собой, что онъ несчастливъ, могу ли я выйдти за него? Можемъ ли мы быть счастливы? Будетъ ли онъ уважать меня, когда узнаетъ, что я не отказала ему, хотя мнѣ извѣстны были всѣ эти обстоятельства? что я приняла его жертву?… что я рѣшилась выйти за человѣка, который любитъ другую и любимъ ею? Не будетъ ли всегда лежать на моей совѣсти отчаянье бѣдной Машеньки и самопожертвованіе Рѣшеткина? Папенька, голубчикъ мой! маменька, милая моя маменька, продолжала Варенька, давая волю своимъ слезамъ и цалуя руки родителей: скажите сами, могу ли я быть счастлива, когда совѣсть будетъ меня упрекать въ несчастіи моего мужа?… И вѣдь я не люблю его!…. вѣдь вы знаете, что я не люблю его! Я счастлива дома, съ вами, родные мои! Позвольте мнѣ освободить Рѣшеткина отъ его слова!… Развѣ вы не замѣтили, какъ онъ грустенъ, разстроенъ, несмотря на его притворство?… Его жертва ему не по силамъ, онъ не можетъ рѣшиться сказать мнѣ ни одного ласковаго слова…. онъ въ отчаяньи и я, я тоже!

Слова эти, сказанныя скоро, съ жаромъ, подобно долго сдерживаемому воплю вырвались изъ груди молодой дѣвушки. Произнеся ихъ, она упала на колѣни, дала волю слезамъ, и покрывала горячими поцалуями руки отца и матери.

Старики сидѣли безмолвны и неподвижны. Видно было, что слова дочери глубоко запали имъ въ душу, но вмѣстѣ съ тѣмъ имъ какъ бы жаль было разстаться со счастіемъ, которое на мгновеніе освѣтило ихъ мирную, одинокую жизнь….

Михайло Федотовичъ первый заговорилъ.

— Эхъ, куда ни шло! произнесъ онъ, махнувъ рукою: счастіе дочери для меня дороже всего…. Не выходи, Варя, за Рѣшеткина!… Я самъ съ нимъ переговорю….

— Что ты, Михайло Федотовичъ, что ты, Варенька! вскричала Палагея Федоровна, залившись вдругъ слезами: неужели вы хотите оттолкнуть отъ себя счастіе…. Все это забудется! Онъ никого не станетъ любить, кромѣ тебя, послѣ сватьбы, Варенька, а Машенька и получше жениха найдетъ.

— Маменька, вѣдь она любитъ его!

— Любитъ! любитъ!… все это пройдетъ, Варенька, а ты себя погубишь съ твоимъ великодушіемъ!…

— Маменька, родная моя! продолжала умолять Варенька: войдите въ мое положеніе, подумайте, могу ли я принять жертву Рѣшеткина? взять на свою совѣсть его несчастіе и отчаянье Машеньки?… Я не могу быть съ нимъ счастлива! Я старалась побѣдить себя, полюбить его, но не могла!… а теперь, когда я знаю, что и онъ меня не любитъ, что онъ любитъ другую, какими глазами буду я смотрѣть на него? Маменька, умоляю васъ, благословите меня отказать моему жениху… и я вѣчно, вѣчно буду вамъ благодарна!… Я такъ счастлива съ вами!… я такъ люблю васъ, маменька, голубочка моя!… не отсылайте меня!… оставьте меня дома, не уговаривайте меня выходить за Рѣшеткина! Вѣдь вы хотите моего счастія? вѣдь вы любите меня?…

— Вотъ спрашиваетъ: люблю ли? говорила всхлипывая добрая старушка.

— А коли любишь, сказалъ мужъ, утирая рукою глаза: такъ что тутъ долго думать?

— Но вѣдь гдѣ она найдетъ такого жениха!

— Что въ немъ, коли Варя съ нимъ не будетъ счастлива?

— Отчего же ей не быть счастливой съ нимъ? Вѣдь Алексѣй Гаврилычъ рѣдкостной человѣкъ!… Охъ, горе, горе!

— Маменька, сказала молодая дѣвушка съ грустною покорностью: я готова повиноваться вамъ, готова принести въ жертву мою жизнь, мое счастіе….

— Вотъ еще что выдумала! съ живостію вскричала Палагея Федоровна; полно, полно, дитя мое!… Конечно, грустно, тяжело отказаться отъ…. ну, да твое спокойствіе мнѣ дороже…. Принесу въ жертву счастіе! Господь съ тобою, дитятко!… Отдамъ я на жертву родное дѣтище!… Ну, Варенька, да будетъ воля Господня! Оставайся съ нами…. Богъ милостивъ, не дастъ погибнуть….

Варенька съ любовію цаловала руки родителей.

— Люблю, Палагея Федоровна, за умныя рѣчи! сказалъ старикъ-отецъ. Да и съ чего Варѣ погибнуть? Развѣ нѣтъ у нея братьевъ?

— Есть, есть, да братъ все не то, что…. не буду; не буду больше! Ну, Пулхерья Семеновна, удружила же ты мнѣ, матушка!… Мы еще перекинемся словцомъ…. Долой горе съ плечъ! Что Господь опредѣлилъ, то и будетъ….

2.

Рѣшеткинъ подъѣзжалъ печальной и задумчивый къ Прыскухину, гдѣ долженъ былъ обѣдать. Въ чайной нашелъ онъ родителей Вареньки, которые приняли его ласково какъ всегда, но съ нѣкоторымъ замѣшательствомъ и съ грустью.

Варенька вошла въ комнату, и на ея блѣдномъ личикѣ видны были слѣзы слезъ. Палагея Федоровна, въ угоду мужу, старалась казаться спокойной, но распухшіе глаза и невольные вздохи обличали ея гope.

Рѣшеткинъ былъ въ недоумѣніи. Онъ не зналъ чему приписать грусть Березиныхъ. Варенька попросила его послѣдовать за ней въ другую комнату, не желая приступить къ непріятному объясненію въ присутствіи своихъ родителей.

Когда они ушли, Палагея Федоровна дала волю своимъ слезами:

— Вотъ была бы парочка! сказала она, рыдая.

— Ну, полно, полно, Палагея Федоровна! говорилъ ей Михайло Федотовичъ, грустнымъ голосомъ. Мы довольно ужъ поплакали…. не надо Бога гнѣвить…. Варенька не была бы счастлива….

— Такъ зачѣмъ было насъ радовать напрасно? грѣшно было ему такъ играть нами!…

— Богъ съ нимъ, другъ мой. Рѣшеткина нельзя винить, онъ былъ самъ игрушкой Пулхерьи Семеновны.

— А ей-то что мы сдѣлали? Охъ!… тяжело мнѣ, Михайло Федотовичъ! Что теперь будетъ съ бѣдной Варенькой?

— Вареньку Господь не оставитъ, отвѣчалъ, прослезившись, добрый старикъ, подходя къ женѣ и садясь возлѣ нея. Ну, что же, полно же плакать, другъ мой….

Но оставимъ стариковъ и отыщемъ Вареньку, вступившую въ серьезный разговоръ съ своимъ бывшимъ женихомъ. Они ходятъ взадъ и впередъ по комнатѣ; лицо Рѣшеткина выражаетъ удивленіе и замѣшательство, — лицо Вареньки рѣшимость и, вмѣстѣ съ тѣмъ, спокойствіе.

— Васъ удивляетъ, Алексѣй Гавриловичъ, что я узнала всѣ подробности этого дѣла, говоритъ молодая дѣвушка. Но вы видите, что вамъ нельзя болѣе отпираться. Я уважаю васъ всѣмъ сердцемъ: вы поступили благородно, хотя и опрометчиво. Васъ испугала мысль, что, желая доказать ваше равнодушіе къ одной дѣвушкѣ, вы повредили другой, подали поводъ къ распространенію нелѣпыхъ слуховъ, — и вы пожертвовали вашимъ счастіемъ, вашею привязанностью, чтобъ загладить свою вину. Это дѣлаетъ вамъ честь, Алексѣй Гавриловичъ; — но я не принимаю вашей жертвы….

РѢШЕТКИНЪ. Какъ? что вы говорите?

ВАРЕНЬКА. Послушайте, Алексѣй Гавриловичъ; когда я согласилась на ваше предложеніе, тогда я рѣшительно не знала ни одной подробности этого дѣла и обѣщала вамъ мою руку потому, что родители мои увѣрили меня, что ихъ счастіе и спокойствіе зависитъ отъ моего согласія; но теперь, когда я знаю причину вашего поступка, привязанность вашу къ другой…. съ моей стороны было бы неблагородно не употребить всѣхъ средствъ, чтобъ поправить вашу опрометчивость.

РѢШЕТКИНЪ. Нѣтъ, Варвара Михайловна…. вы ужъ слишкомъ…. великодушны…. то есть, нѣтъ, я хотѣлъ сказать, что вашъ отказъ огорчитъ меня…. и при томъ вѣдь вы жертвуете собой…. развѣ вы меня не любите, то есть, я хотѣлъ сказать, развѣ вамъ не хочется выйти за меня замужъ?

ВАРЕНЬКА. Успокойтесь, Алексѣй Гавриловичъ, съ моей стороны жертва не такъ велика. Мои родители поняли также, что въ замужствѣ, устроенномъ такимъ-образомъ и при такихъ обстоятельствахъ, нельзя ожидать счастія, и я получила ихъ согласіе на исполненіе моего намѣренія. Видите ли, добрый Алексѣй Гавриловичъ, что вы теперь свободны и можете быть счастливы. Рано, или поздно Пулхерья Семеновна согласится выдать за васъ дочь, потому-что Машенька любитъ васъ искренно, и потому-что она увидитъ невозможность исполненія тѣхъ плановъ, для которыхъ она затѣяла всю эту интригу. Что же вы смотрите на меня?

РѢШЕТКИНЪ. Извините меня, Варвара Михайловна…. я совсѣмъ, такъ-сказать, съ толку сбился…. такія перемѣны…. только я боюсь огорчить вашихъ родителей….

ВАРЕНЬКА. Но вѣдь не вы мнѣ отказываете, а я вамъ; развѣ вы можете жениться на мнѣ насильно?

РѢШЕТКИНЪ. Я понимаю, что вы изъ благородства…. изъ великодушія…. только не знаю…. мнѣ неловко…. да какъ же это, Варвара Михайловна? Такъ вы мнѣ отказываете?

ВАРЕНЬКА. Да, я прошу васъ возвратить мнѣ мое слово.

РѢШЕТКИНЪ. Это необходимо для вашего счастія?

ВАРЕНЬКА. Необходимо.

РѢШЕТКИНЪ. Если такъ, то вы конечно свободны…. и я тоже…. только я боюсь…

ВАРЕНЬКА. Не боитесь ничего, Алексѣй Гавриловичъ, будьте счастливы, любите Машеньку, и надѣйтесь.

РѢШЕТКИНЪ, цалуя ея руку. Варвара Михайловна, благослови васъ Богъ!… Да вы-то, за кого же вы-то выйдете замужъ?

ВАРЕНЬКА. Вѣроятно, ни за кого.

РѢШЕТКИНЪ. Такъ вѣдь это будетъ неловко…, что скажутъ люди?

ВАРЕНЬКА. Что хотятъ: при томъ же, хотя весь край знаетъ, что мы помолвлены, но такъ какъ мы еще объ этомъ не объявляли, то всѣ подумаютъ, что это былъ пустой слухъ. Повторяю вамъ еще разъ: вы не можете жениться на мнѣ насильно, и такъ я вамъ отказываю…. вы свободны!

РѢШЕТКИНЪ. Я свободенъ!… Конечно я не могу принудить васъ…. но не будетъ ли у меня на совѣсти упрека?…

ВАРЕНЬКА. Разумѣется нѣтъ. Прощайте, Алексѣй Гавриловичъ…. теперь мы опять становимся чужіе другъ для друга…. Дайте мнѣ вашу руку на прощанье…. будьте счастливы!

И пожавъ руку бывшаго жениха своего, Варенька ущла въ свою комнату.

Отъ стариковъ Рѣшеткинъ не услышалъ также ни слова упрека. Прощаясь съ ними, онъ просилъ у нихъ со слезами извиненія за легкомысленный поступокъ, обвиняя себя кругомъ и не стараясь нисколько свалить вину на Пудхерью Семеновну. Михайло Федотовичъ проводилъ его до подъѣзда и тамъ, обнявъ въ послѣдній разъ своего молодаго сосѣда:

— Видитъ Богъ, сказалъ добрый старичекъ, что я простилъ тебѣ отъ души, Алексѣй Гавриловичъ; будь счастливъ, мой другъ, и не поминай насъ лихомъ.

Потомъ онъ возвратился къ Палагеѣ Федоровнѣ, которая смотрѣла изъ окна на уѣзжающаго. Когда онъ скрылся изъ ея глазъ, бѣдная старушка всплеснула руками и сказала, рыдая:

— Теперь все кончено! все кончено! и упала въ кресло.

Михайло Федотрвичъ подошелъ къ ней, и потрепавъ ее ласково по плечу, сказалъ:

— Не гнѣви Бога, Палагея Федоровна, подумай о Варенькѣ; каково ей видѣть твои слезы?… не грѣши, матушка, не ропщи…. Вспомни, Палаша, сколько мы съ тобой, въ жизни нашей, видѣли и счастья и горя…. Оставлялъ ли насъ когда Господь?… Ну старуха, вытри слезы, поцалуй своего старика, да пойди съ спокойнымъ лицомъ къ дочери.

Палагея Федоровна обняла его, но слезы отъ этого не остановились. Она была въ такомъ слезливомъ расположеніи, что каждое слово мужа заставляло ее сильнѣе плакать. Участь бѣдной Вареньки представлялась ей въ такомъ мрачномъ видѣ, что материнское, озабоченное сердце ея не могло успокоиться.

Варенька вошла робко въ комнату, и увидя слезы матери, опустила голову къ груди съ тяжелымъ вздохомъ. Палагея Федоровна подозвала ее къ себѣ:

— Вѣдь я на тебя не сержусь, Варенька, сказала она, цалуя дочь: я только, какъ старуха, не умѣю скрывать своего горя…. не прогнѣвайся на меня за это, душенька!…

— Маменька! маменька! что вы говорите?… И покрывая горячими поцалуями и слезами руки старушки, Варенька прижала свою голову къ груди матери.

3.

— Странная, право, вещь наша жизнь! разсуждалъ самъ съ собой Рѣшеткинъ, возвращаясь домой. Вчера я былъ женихомъ, сегодня я свободенъ!… Вчера былъ я озлобленъ на жизнь и на людей…. сегодня я счастливъ, я люблю жизнь, я люблю людей…. всѣхъ, всѣхъ людей, исключая…. нѣтъ, безъ всякаго исключенія…. право мнѣ кажется, что все это я видѣлъ во снѣ…. Господи, за что же мнѣ такъ хотѣлось броситься въ прудъ, въ Дубовинскомъ саду?… Экая дурь, экая глупость, входитъ иногда человѣку въ голову!… Вѣдь на какой грѣхъ, подумаешь, я чуть не рѣшился?… Но за то теперь…. теперь я не стану больше дурачиться…. буду опять спать, ѣсть, ѣздить на охоту, останавливаться у калитки сада, опять встрѣчу тамъ Марью Петровну, мою ненаглядную, мою красоточку!… съ дѣвушками и съ корзинками грибовъ!… опять буду ее любить, обожать, буду надѣяться…. на глупый же прудъ и не посмотрю!… Небось, не сунусь въ него, какъ дуракъ, окуней кормить!

ГЛАВА IX.

Чѣмъ сердце юное живало

Во дни минувшей чистоты,
Надежды, радости, мечты,
Все вдругъ предъ нимъ возобновилось
И въ душу свѣжее втѣснилось!...

Жуковскій.

1.

Въ тотъ день какъ Рѣшеткинъ получилъ отказъ, князь ходилъ задумчиво взадъ и впередъ по тѣнистой аллеѣ своего сада, скрестивъ за спиною руки, съ выраженіемъ безпокойства на лицѣ.

— Что-то происходитъ теперь въ Прыскухинѣ? думалъ онъ: уговорила ли Варенька своихъ родителей отказать Рѣшеткину?… Чѣмъ-то кончилось это дѣло?

Легкіе шаги, раздавшіеся за нимъ, прервали его мысли и онъ обернулся съ недовольнымъ лицомъ, чтобъ посмотрѣть, кто былъ нарушителемъ его уединенныхъ размышленій. Но лицо его тотчасъ же прояснилось, когда онъ увидѣлъ передъ собой прекраснаго ребенка, который бросился бѣжать, какъ скоро замѣтилъ, что князь обратилъ на него вниманіе.

Это былъ сынъ прикащика, вольно-отпущеннаго человѣка князя, шестилѣтній Яша. Дѣтская красота этого мальчика была такъ поразительна, что князь невольно восхищался ею и не разъ ласкалъ маленькаго дикаря.

— Стой, стой, Яша! кричалъ онъ ему въ-слѣдъ: что ты меня боишься?.. ступай ко мнѣ… я тебѣ на рубашку ситцу подарю.

Яша остановился, но боялся подойти.

— Не бойся, Яша; подойди ко мнѣ поближе, говорилъ князь, опускаясь на скамейку: не бойся меня; я тебѣ ничего не сдѣлаю.

Яша робко подошелъ къ своему барину, глядя на него изъ-подъ лобья. На немъ была ситцевая розовая рубашка, перевязанная желтымъ тесемчатымъ пояскомъ, сверхъ нея черный шерстяной жилетишка, съ мѣрными пуговицами; необутыя ноги были выпачканы, а въ рукѣ держалъ онъ ватрушку. Бѣлокурые курчавые волосы осѣняли хорошенькую головку мальчика, большіе, чорные глаза смотрѣли изъ-подъ длинныхъ и густыхъ рѣсницъ.

— Что за прелестый ребенокъ, думалъ князь; я не могу имъ довольно налюбоваться…. Мой прикащикъ, право, счастливый человѣкъ… отъ такого ребенка никто бы не отказался.

— Кто подарилъ тебѣ такую славную рубашку? спросилъ онъ мальчика, чтобы только съ чего-нибудь начать разговоръ. Что же ты не отвѣчаешь?.. кто? говори громче.

— Тятька подарилъ! отвѣчалъ Яша, которому очень понравилась похвала его обновы.

КНЯЗЬ. Славная рубашка!.. Онъ тебѣ ее изъ города привезъ?

ЯША. Не! ему ситцу-то староста поднесъ. Мамкѣ платьѣ вышло, а мнѣ рубаха.

КНЯЗЬ. Экій староста-то добрый! скажи пожалуста!.. Онъ видно тебя очень любитъ?

ЯША. Онъ за то подарилъ, чтобъ тятька его не ругалъ.

КНЯЗЬ. А за что-же тятька ругалъ его?

ЯША. А кто его знаетъ за что!… Вотъ намедни тятька и Степку бранилъ, такъ онъ скорѣй въ огородъ копать пошелъ… тятька его и пустилъ.

КНЯЗЬ. А гдѣ же у тятьки огородъ?

ЯША. Да на нашей землѣ.

КНЯЗЬ. Такъ у него своя земля есть?

ЯША. Онъ лонесь купилъ… вона тамъ далеко, далеко за рѣкой!

КНЯЗЬ. Да, да я, слыхалъ…. Что жъ у него тамъ? Поля?

ЯША. И поля есть, и скотина есть, и огородъ есть, и лошадка есть, и гумно есть.

КНЯЗЬ. Скажи пожалуй, чего тамъ нѣтъ!.. Онъ работниковъ нанимаетъ?

ЯША. А зачѣмъ нанимать?.. Свои туда ходятъ.

КНЯЗЬ. Да, да понимаю… а лошадей гдѣ купилъ тятька?

ЯША. А лошадей отсюда перевелъ: карька, да лисичку, да сивку, да коровъ туда перевелъ, да барановъ и свиней тятька держитъ.

КНЯЗЬ, смѣясь. Славно славно! Ай да тятька, молодецъ! Хорошо, Яша, ступай себѣ играть; а я тебѣ на рубашку ситцу обѣщалъ, такъ и подарю. Какого хочешь? розоваго, краснаго, й.ш желтаго?

ЯША. Желтаго.

КНЯЗЬ. Ну хорошо, подарю тебѣ желтаго…. Трепля его по щекѣ: А ты меня не бойся и ко мнѣ почаще ходи. Яша кланяется ему. Кто тебя научилъ кланяться?

ЯША. Тятька да мамка велятъ мнѣ тебѣ пониже кланяться, да я все не смѣю.

КНЯЗЬ. Да и не нужно… слышишь ли? я этого не люблю. Теперь ступай себѣ играть.

— Вездѣ обманъ! говорилъ князь, оставшись одинъ. И то правда, я никогда не вхожу въ хозяйственныя дѣла; мой любезный прикащикъ дѣлаетъ здѣсь рѣшительно, что хочетъ, — и князь задумался. Еслибъ я не боялся соскучиться, живя въ деревнѣ большую часть года, я право, кажется попробовалъ бы заняться своими дѣлами. Но нѣтъ!.. долго жить въ уединеніи одинокому человѣку невозможно. Вотъ еслибъ я былъ женатъ! еслибъ тому десять лѣтъ я вздумалъ жениться, тогда… тогда было бы другое дѣло….

Князь опустилъ голову и вздохнулъ.

День былъ чудный. Солнце обливало землю горячими лучами. Надъ головою князя простирались густыя, величественныя вѣтъи дерева», распространяющія вокругъ себя отрадную прохладу и непропускающія ни одного палящаго луча; въ концѣ аллеи серебрилась гладкая поверхность озерка, и тиха, ясна, какъ зеркало, была голубая вода озера, и ярко рисовала она прибрежныя деревья, наклоняющія къ ней зеленыя вѣтви свои, какъ-будто прося у нея прохлады и ласки… Князь замечтался; онъ почувствовалъ вдругъ свое одиночество, и въ его разгоряченномъ Воображеніи носился прекрасный образъ молодой супруги, которую онъ окружалъ любовію и ласками. Онъ ввелъ ее въ свое село, подъ тѣнь вѣковыхъ, прадѣдовскихъ деревьевъ, онъ сѣлъ у ногъ ея, онъ смотрѣлъ въ свѣтлыя очи ея, онъ сказалъ ей: другъ мой, все, что у меня есть, все твое!… И домъ его оживился присутствіемъ вѣрной и кроткой подруги жизни, и въ озерѣ отразился ея чистый образъ, ея тихая улыбка, и садъ огласился ея сладкозвучнымъ голосомъ, и она глядѣла на него съ любовію, и она улыбалась ему съ упоеніемъ, и они шли дружно по жизненному пути, дѣля и радость и горе, и полна чистыхъ восторговъ была ихъ взаимная любовь, и онъ съ гордостью глядѣлъ на юную прекрасную подругу свою, съ горячностію цаловалъ ея милое чело, ея кроткіе ясные глаза; и зналъ онъ, что сердце ея, вѣрное сердце ея принадлежитъ ему одному, что оно положило свое счастіе въ его счастіи, свою жизнь въ его жизни!.. и образъ Вареньки рисовался въ его воображеніи, онъ выглядывалъ сквозь густолиственную стѣну деревьевъ, онъ отражался въ прозрачной поверхности озера; ея голосъ мѣшался съ шелестомъ листьевъ, тихимъ шумомъ воды, ея шаги раздавались близь него, ея сердце билось возлѣ груди его, ей давалъ oui" названія друга и жены, къ ея ногамъ повергался онъ съ восторженнымъ привѣтствіемъ, ей говорилъ онъ, въ безумномъ порывѣ мечтательности: ты моя, моя на вѣкъ!..

Таковы бываютъ почти всегда враги семейной жизни. Они бранятъ женитьбу, отрицаютъ семейное счастіе, а когда, случайно, вздохнутъ по тому счастію, которое не признавали, то оно рисуется въ такихъ преувеличенныхъ размѣрахъ въ ихъ воображеніи, что они видятъ лишь свѣтлую и отрадную сторону его, и приходятъ въ несвойственную имъ восторженность. Обыкновенно, видятъ они въ женитьбѣ адъ, въ минуту же сожалѣнія объ этомъ самомъ адѣ представляютъ они себѣ его безоблачнымъ раемъ.

Жена обыкновенно считается ими или ревнивымъ домашнимъ тираномъ, или легкомысленнымъ мотылькомъ; — въ минуту же мечтательности вздыхаютъ онѣ по другѣ, всегда любящемъ, всегда совершенномъ, всегда покорномъ, охраняющемъ ихъ существованіе. Они забываютъ тогда, увы! что у этого друга — даже у самаго лучшаго, бываютъ минуты каприза, хандры, самовластія.

О, свята жизнь семейная! свята какъ любовь Господня, какъ все, что въ мірѣ есть лучшаго! но и въ ней, какъ вездѣ, бываютъ свои огорченія, свои тяжкія заботы, свои горькія испытанія, свои мелочныя непріятности.

Когда князь очнулся отъ своихъ восторженныхъ мечтаніи, онъ еще сильнѣе почувствовалъ свое одиночество, еще сильнѣе почувствовалъ, что нѣтъ ни одного существа въ мірѣ, которое бы его любило съ искреннею, безкорыстною привязанностью. Эгоистическая душа его никогда не сочувствовала интересамъ ближняго, его заботамъ и его радостямъ, никогда не предавалась увлеченіямъ сладкихъ чувствъ дружбы и истинной любви; за-то и онъ былъ сиротой посреди многочисленной братьи, чуждый всѣмъ, нелюбимый никѣмъ. Ему льстили, имъ восхищались, ему поклонялись въ свѣтѣ; этого было достаточно для его самолюбія, но этого было мало для его сердца, когда ему случалось сознавать свое одинокое и безполезное существованіе.

Воротятъ домой, онъ нашелъ у себя Рѣшеткина, заѣхавшаго къ нему на минуту, и объявившаго ему, что онъ получилъ отказъ отъ Березиныхъ.

3.

Оставшись одинъ, князь сказалъ себѣ съ восторгомъ и радостью:

— Варенька свободна! — По, прибавилъ онъ, она меня не любитъ, и ему становилось и весело и досадно, и пріятно и неловко, и грустно и легко, и тяжело на душѣ.

Князь не зналъ что дѣлать, чтобъ унять волненіе и безпокойство сердца своего.

— Сегодня мнѣ невозможно ѣхать къ Березинымъ, думалъ онъ: я вчера былъ тамъ. Ежедневныя посѣщенія могутъ подать поводъ къ предположеніямъ, которыя мнѣ будутъ непріятны, потому-что я еще не знаю какой оборотъ примутъ дѣла и на что я рѣшусь въ-послѣдствіи. Если она меня не любитъ, я уѣду на край свѣта, если же любитъ!.. о, это почти невозможно! Варенька… Варенька, можешь ли ты полюбить меня?… Но подъ какимъ предлогомъ стану я посѣщать Прыскухино, не подавая повода къ догадкамъ и предположеніямъ, почтеннымъ моимъ сосѣдямъ? Гмъ… какая счастливая мысль!… я боленъ и Михаилъ Федотовичъ становится моимъ медикомъ! я ѣзжу къ нему за совѣтами, даю ему щупать пульсъ, высовываю передъ нимъ языкъ, увожу съ собой микстуры, выливаю ихъ въ канаву, и увѣряю, что они оказываютъ чрезвычайную пользу моему разстроенному здоровью… Кончено!.. у меня чахотка… злая чахотка!…

ГЛАВА X.

"...Я отдамъ тебѣ мою волюшку,

Но чужихъ рукахъ не бывалую"!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

1.

Нѣсколько дней спустя, Машенька гуляла въ своемъ саду, въ самомъ веселомъ расположеніи духа. На балконѣ Пулхерья Семеновна варила варенье, и казалась чрезвычайно разсерженной. Извѣстіе о разрывѣ между Березиными и Рѣшеткинымъ не столько огорчало ее, какъ равнодушіе князя къ ея дочери, которое ей стало наконецъ ясно. Каждый день ожидала она къ себѣ князя, и была почти увѣрена, что онъ явится къ ней съ предложеніемъ; каждый день наблюдала она затѣмъ, чтобы въ комнатахъ было вездѣ выметено, нигдѣ бы не видно было пыли; даже дорожки сада приказано было ежедневно расчищать и выметать, скамейки въ аллеяхъ были обновлены, однимъ-словомъ, благодаря ожиданію богатаго жениха, Дубовинское подчинилось благодѣтельнымъ исправленіямъ, и общая молва рѣшила, что Пулхерья Семеновна выдаетъ замужъ свою красавицу-дочь.

Но князь не пріѣзжалъ, не посылалъ, не писалъ. Въ первые дни ожиданія, Пулхерья Семеновна рѣшила, что его удерживаетъ робость, потомъ, что князь былъ обиженъ холодностію Машеньки, потомъ, что князя отговариваютъ злые интриганы-сосѣди, и наконецъ (послѣ недѣли напраснаго ожиданія) она рѣшила, что онъ, должно-быть, нехорошій человѣкъ.

Пулхерья Семеновна варила красную смородину, бранила дѣвушекъ прислуживавшихъ ей, ворчала на Машеньку, на жаръ, на канфорку, на тазъ, на ягоды, на сахаръ, на ложку, и была въ полномъ убѣжденіи, что на свѣтѣ все дѣлается на-зло.

Она сердилась на дочь свою за то, что та не умѣла плѣнить богатаго и знатнаго жениха; на Рѣшеткина за то, что онъ любилъ Машеньку; на князя — за то, что онъ не любилъ ее, на Березиныхъ — за то, что они отказали Рѣшеткину; на весь свѣтъ за то, что ей неудалось привести въ исполненіе своего желанія.

Машенька была счастлива. Рѣшеткинъ нашелъ случай объясниться съ нею. Наканунѣ онъ видѣлъ ее у дяди Машеньки, гдѣ она была безъ Пулхерьи Семеновны, которая оставалась дома, съ той мыслью, что неравно князь пріѣдетъ. Рѣшеткинъ такъ искусно объяснилъ ей все дѣло, что, не обвиняя Пулхерьи Семеновны, онъ однако растолковалъ ей все свое поведеніе.

Въ сердцѣ своемъ Машенька простила Рѣшеткину, но сказала ему однако, что все-таки считаетъ себя обиженной его подозрѣніями, его легковѣріемъ и что она еще не такъ-то скоро проститъ ему. И такъ, пока Пулхерья Семеновна варила красную смородину, и сопровождала свое занятіе бранью и ворчаньемъ, Машенька прохаживалась по саду, и думала о своемъ бѣдномъ поклонникѣ.

Вдругъ ей послышались знакомые шаги въ чащѣ деревъ.

Рѣшеткинъ назвалъ ее тихонько по-имени, и скоро она увидѣла его, прячущагося за деревьями. Машепька остановилась.

— Уйдите! говорила она, взволнованная, испуганная. Кто вамъ далъ право придти сюда?.. вы видите… я одна!.. я не должна, я не хочу имѣть съ вами свиданія… Какъ вы неосторожны, Боже мой! Если маменька узнаетъ… Алексѣй Гавриловичъ, я васъ прошу никогда не приходить къ намъ потихоньку!

— Вы меня гоните? съ грустью проговорилъ Рѣшеткинъ: но гдѣ же могу я васъ видѣть? Къ вамъ въ домъ я не смѣю ѣздить….

— Мы будемъ встрѣчаться у сосѣдей у дяди… хоть рѣдко, но будемъ видѣться, сказала Машенька, тронутая его грустью. Прощайте прощайте! уйдите скорѣе!

— Одну минуту, еще одну минуту, Марья Петровна… Я уйду… ей Богу уйду, только скажите мнѣ, что вы на меня не сердитесь, что вы мнѣ простили… что моя любовь вамъ непротивна….

— Не теперь, не теперь, отвѣчала молодая дѣвушка, отворачивая отъ него глаза, полные слезъ. Она хотѣла убѣжать, но Рѣшеткинъ остановилъ ее, взявъ робко ея руку.

— Марья Петровна! Марья Петровна, развѣ вамъ не жаль меня? Я уйду… сейчасъ уйду, только скажите мнѣ, что вы на меня не сердитесь. И голосъ его былъ такъ полонъ любви и грусти, что сердце Машеньки замирало, и она посмотрѣла на него съ участіемъ и нѣжностью.

— Я не сержусь, я давно вамъ простила, прошептала она, склоняя къ груди прекрасную черноволосую головку свою, между-тѣмъ, какъ румянецъ стыдливости выступилъ на лицѣ ея….

Рѣшеткинъ, увлекаясь своимъ чувствомъ, прижалъ ея руку къ горячимъ губамъ своимъ, произнося несвязныя слова любви.

— Алексѣй Гавриловичъ, сказала ему наконецъ Машенька: если вамъ дорого мое спокойствіе и счастіе, вы никогда не будете приходить сюда, какъ сегодня; но мы будемъ встрѣчаться у другихъ… Что дѣлать?.. Конечно, этого мало… потому-что… потому-что я, я тоже люблю васъ… но иначе быть не можетъ… и прислонясь къ ближайшему дереву, Машенька разрыдалась, давая волю напрасно удерживаемымъ слезамъ; но эти слезы, эти горячія слезы были полны отрады и блаженства. Она плакала, по знала, что человѣкъ, стоящій предъ ней въ безмолвномъ, сладкомъ волненіи, любитъ ее безгранично; она плакала, но знала, что въ груди Рѣшеткина бьется сильно сердце, полное любви къ ней….

— Прощайте! сказала она наконецъ: прощайте, Алексѣй Гавриловичъ…. не грустите, мой другъ…. надѣйтесь на Бога….

— Прощайте, говорилъ Рѣшеткинъ…. прощайте, Марья Петровна!… рано или поздно вы будете моею…. только бы вы меня не разлюбили…. Кто можетъ разлучить меня съ вами? вѣдь я люблю васъ, Марья Петровна!… вѣдь вы моя родная, ненаглядная звѣздочка!… Я для васъ на все готовъ рѣшиться; дамъ себѣ ноги отрубить, пойду канаву копать, подъ колесо брошусь, только бы поглядѣть на васъ, только бы полюбоваться вами, ненаглядная моя, солнышко мое!… Да я просто съ ума сойду, если долго не увижу васъ…. я просто умру!… такъ вотъ и умру безъ васъ!… и молодой человѣкъ, схвативъ обѣ руки своей возлюбленной, покрывалъ ихъ поцалуями.

— Рано ли, поздно ли, а маменька согласится…. говорила молодая дѣвушка.

— Рано ли, поздно ли, вы будете моею… говорилъ Рѣшеткинъ.

И они разстались.

2.

— Машенька!… да приди же сюда, бѣлоручка! сказала Пулхерья Семеновна, когда молодая дѣвушка вернулась къ крыльцу. Вотъ теперь дочки каковы!… Мать трудись, работай, уставай, а онѣ не только пособить не могутъ, да еще и не смотрятъ…. Приди сюда, сударыня; посмотри, какъ я лицо-то все изжарила…. не можешь мнѣ пособить, нѣженка!

— Съ величайшимъ удовольствіемъ, маменька, вѣдь вы знаете, что я охотница варенье варить.

— Хороши твои варенья!… страмъ поглядѣть на нихъ!… ты ничего порядочнаго дѣлать не смыслишь…, я знаю, зачѣмъ ты любишь около варенья возиться: пѣнки вкусны!… всегда ихъ уплетешь; я тебѣ. сударыня, запрещаю ихъ ѣсть.

— Отчего же, маменька?

— Оттого, что запрещаю, и все тутъ!

— Я и безъ пѣнокъ обойдусь; позвольте же мнѣ варить….

— Поди, платье перемѣни…. не хочешь ли хорошее платье сжечь? Ничего беречь не умѣешь; давно ли платье сшито? а на что теперь похоже? просто гадость!

— Если оно гадко, маменька, то въ немъ можно варить.

— Не умничай!… ахъ ты, Господи, какъ непослушна стала'…. Ну, куда же ты? Машенька! куда же ты бѣжишь?

— Платье перемѣнить.

— Теперь ужъ некогда!… Я изъ силъ выбилась…. ну, становись сюда.

Машенька принялась варить, но она была разсѣянна, мысли ея были такъ далеки отъ варенья и отъ красной смородины! Она дѣлала неловкость за неловкостью, выслушивала брань матери, и вздыхала украдкою, вспоминая слова и взгляды своего возлюбленнаго.

Наконецъ Пулхерья Семеновна разсердилась не на шутку, прогнала Машеньку отъ каифорки, и объявила ей, что она ничего дѣлать не умѣетъ, а поѣсть небось любитъ, какъ всякій.

— Я знаю, о чемъ ты думаешь!… только — извини, матушка, я тебѣ потакать не стану, и если этотъ сорванецъ осмѣлится показаться на мои глаза, такъ я велю на него съ цѣпи собаку спустить! Въ тебѣ, матушка, нѣтъ ни смысла, ни амбиціи, ни благородства!… Вотъ и расплакалась!… Ну, объ чемъ же ты плачешь? Терпѣть не могу слезъ!… Ну, ну перестань…. вѣдь это только такъ, первое время, а потомъ перестанешь грустить. Говорятъ тебѣ, не плачь, Машенька! Я на слезы никогда не смотрю: поплачешь, да и перестанешь, а ты сама знаешь, что этотъ пострѣлъ тебѣ не партія и что онъ тебя не любитъ. Найдешь еще кого полюбить. Экая ты, экая дурочка! У человѣка ничего нѣтъ, кромѣ какихъ-то пятидесяти душенокъ…. есть о комъ плакать!… видно слезы дешевы!… Ну, перестань же, Машенька; вытри глаза…. тьфу, ты плакса какая! ну, поѣшь себѣ на здоровье пѣнокъ…. да вытри глаза. Охъ, вы дѣвушки, дѣвушки! бѣдовый вы народъ! безъ пути плачете, безъ пути смѣетесь! Вѣдь я о комъ хлопочу? о себѣ, что ли?

— Маменька, сказала Машенька, ободренная ласковымъ голосомъ Пулхерьи Семеновны: маменька…. вѣдь его напрасно очернили и оклеветали въ вашихъ глазахъ. Онъ никогда не переставалъ любить меня….

— Что? что? кто тебѣ это сказалъ? почему ты знаешь? Вздоръ, вздоръ! не вѣрь никому. Онъ къ тебѣ опять, пожалуй, станетъ подмазываться, потому-что ему Березины отказали. Онъ, конечно, радъ теперь на комъ-нибудь жениться, и двѣсти душъ не худо за женой взять!…

При этомъ обвиненіи, Машенька вскочила съ своего мѣста, щеки ея вспыхнули, глаза заблистали, она готова была передъ всѣмъ свѣтомъ защищать своего друга.

— Маменька, васъ обманули! вы его не знаете…. ручаюсь вамъ жизнью, что онъ благородный человѣкъ!

— Будь онъ совершенство, будь онъ сама добродѣтель…. а его ноги въ моемъ домѣ не будетъ, отвѣчала выведенная изъ терпѣнья Пулхерья Семеновна, уходя въ комнаты.

3.

Машенька осталась на крыльцѣ. Начинало смеркаться; блѣдныя звѣздочки, одна за другой, зажигались на небѣ.

Хороши лѣтнія ночи въ началѣ августа мѣсяца. Воздухъ еще теплый, нигдѣ невидно разрушенія, листъ еще не падаетъ, а сѣверное небо наше облекается ночью въ блестящее, плѣнительное звѣздное платье свое.

Машенька никогда не понимала до-сихъ-поръ таинственнаго сочувствія души человѣческой съ природой; никогда не случалось ей жаднымъ и восхищеннымъ взоромъ носиться въ безконечномъ пространствѣ и съ любовью глядѣть на звѣзды небесныя, такъ отрадно сіяющія надъ нашей головой, такъ плѣнительно проливающія лучи свои на дремлющую землю. Но теперь взоръ ея, отуманенный слезами, невольно обратился къ звѣздному небу, какъ бы принимая его въ свидѣтели своего сердечнаго страданія….

Ночь становилась все темнѣе, все спокойнѣе, все торжественнѣе…. Не было ни малѣйшаго вѣтерка, ни малѣйшаго шума…, все умолкало предъ величіемъ неба, зажигающаго чудные огни свои….

Небо звѣздное! небо полное очарованій и поэзіи! сколько разъ слезные глаза обращались къ тебѣ въ тихій, ночной часъ, прося у тебя луча надежды и утѣшенія…. сколько разъ сердечные вопли вырывались изъ стѣсненной груди и возносились къ твоимъ безграничнымъ предѣламъ…. сколько душъ, преисполненныхъ страданіи, почерпали спокойствіе и миръ въ твоемъ божественномъ величіи!… И ни одна звѣзда твоя не блѣднѣла при видѣ нашихъ слезъ, ни одна не переставала сіять кроткимъ и отраднымъ свѣтомъ своимъ, ни одной не наскучила тоска земная, устремляющая къ тебѣ свой отуманенный взоръ…. ты все также торжественно, все также неизмѣнно-великолѣпно!… Ты отвѣчаешь намъ на слезы наши кроткими лучами твоихъ безконечныхъ міровъ, ты ласково обливаешь ими нашу землю, какъ бы желая погрузить ее въ миръ и спокойствіе…. О небо звѣздное, безграничное, необъятное!… сколько моленій, сколько думъ возносили къ тебѣ души скорбныя…. но какъ много блаженныхъ минутъ въ жизни человѣческой протекло также при чудномъ сіяніи твоихъ тихихъ огней! Какъ часто слышало ты задушевный говоръ любящей четы, чудные обѣты молодой любви, робкія признанія юношескихъ мечтаній. Какъ часто освѣщало ты лучами твоихъ звѣздъ небесныхъ тихое сіяніе звѣздъ земныхъ, тихіе взоры глазъ возлюбленныхъ, призывающихъ огни твои въ свидѣтели любви своей!…

Вѣчно-прекрасное, вѣчно-юное, звѣздное небо!… бесчисленны міры твои! неизрѣчимо твое великолѣпіе!… дремлетъ земля, а ты горишь и сіяешь!… скорбятъ люди, а ты, отрадное, шлешь имъ кроткіе лучи свои…. ты шлешь ихъ и на ложе страданій и болѣзни, и на бѣлыя занавѣски колыбели младенца, къ которому склоняется чело молодой матери; ты шлешь ихъ и въ душу грѣшника, и въ душу невинную; они сіяютъ и для грустнаго сердца, полнаго страданій, и для счастливаго сердца, полнаго любви…. И всегда ты спокойно и торжественно! Людскія заботы, людскія радости, людскія страданія утихаютъ и смиряются при твоемъ чудномъ великолѣпіи, при твоемъ невыразимомъ величіи, роскошное, отрадное звѣздное небо!…

4.

— Что это, матушка, засидѣлась на крыльцѣ? отъ ужина отказалась, въ горницу не идешь…. сказала Пулхерья Семеновна, отворяя дверь: на что это похоже?… ты здѣсь кого ждешь? изволь-ка въ комнату, да и спать!…

— Ахъ, маменька, здѣсь такъ хорошо!… позвольте посидѣть….

— А что здѣсь хорошаго? Ахъ, ты мои батюшки! точно вѣкъ на крылѣцѣ не сиживала…. коли здѣсь хорошо, такъ и сиди здѣсь днемъ, а не ночью…. теперь только мыши летучія не спятъ…. чего жъ ты здѣсь засмотрѣлась?… экая невидаль!… садъ все тотъ же!…

— Какая чудная ночь, маменька!… какъ хорошо небо…. я не могу на него налюбоваться!

— Охъ, Машенька, грѣхъ тебя попуталъ!… ты точно не въ своемъ умѣ сегодня. Ну, что тутъ смотрѣть? небо какъ небо!… вѣдь не въ первый же разъ ты его сегодня видишь? Ступай спать!

— Мнѣ спать не хочется, сказала Машенька, покидая съ сожалѣніемъ свое мѣсто.

— Что? Это что за новости? ужъ и спать не хочется? прошу, сударыня, такую дурь изъ головы выбить!… я тебѣ запрещаю не спать по ночамъ…. что это за глупости? похудѣть что ли хочется? Это, матушка, все романы!… Я этого не потерплю!… ступай въ комнату, изволь спать и объ пустякахъ не думай! Умныя дѣвушки не засиживаются на крыльцѣ звѣзды считать…. а все это отъ дури происходитъ…" какъ на умѣ глупое, такъ и слова и дѣла пустыя!…

Машенька бросила послѣдній, прощальный взглядъ на небо и послѣдовала за своей матерью.

ГЛАВА XI.

"Réglons nos passions — ne les étouffons pas!"
(Lamotte.)

"Er gibt nur ein Original von Siebe, aber tausend verschidene Sopien."
(F. Schuig.)

1.

— Вы удивляете меня, князь, говорилъ Михайло Федотовичъ, ходя взадъ и впередъ по комнатѣ съ своимъ гостемъ-паціентомъ: вы удивляете меня вашею болѣзнію, она такъ многосложна; симптомы ужасно сбивчивы; но не унывайте, мы справимся, справимся съ этой несносной болѣзнью…. вдругъ вѣдь нельзя выздоровѣть. Я требую отъ васъ только терпѣнія и послушанія.

— Я все радъ дѣлать, что вы мнѣ присовѣтуете, Михайло Федотовичъ, только бы избавиться отъ моего страданія. Ахъ, какъ скучно быть больнымъ! и князь закашлялся….

Михайло Федотовичъ покачалъ головой.

— Мнѣ этотъ кашель не нравится, сказалъ онъ, совсѣмъ не нравится. Вы кончили порошки?

— Всѣ до одного, Михайло Федотовичъ; они мнѣ, благодаря Богу, немного помогли. Послѣ нихъ, мнѣ какъ-будто легче.

— Заблужденіе неизлечимыхъ!… подумалъ про-себя Березинъ.

— Нѣтъ, князь, прибавилъ онъ вслухъ: я долженъ, какъ добросовѣстный человѣкъ признаться, что не нахожу васъ въ лучшемъ состояніи; судя по вашимъ словамъ, я долженъ даже полагать, что болѣзнь ваша сдѣлала нѣкоторые успѣхи…. нехорошо, нехорошо!… А вы продолжаете пить козье молоко?

— Каждый день два стакана выпиваю, съ безсовѣстнымъ хладнокровіемъ отвѣчалъ князь, насилу удерживаясь отъ смѣха

— Продолжайте, князь, продолжайте; я жду отъ козьяго молока большой пользы.

— Оно мнѣ ужъ и теперь оказало большую пользу…. теперь мнѣ, право, гораздо лучше, чѣмъ въ началѣ моего леченія. Я не могу довольно нарадоваться, что имѣлъ счастливую мысль обратиться къ вамъ, Михайло Федотовичъ… вы, право, лечите лучше всякаго доктора; доктора вѣдь ничего не знаютъ.

— Не говорите, не говорите этого, князь; я, по-совѣсти долженъ сказать, что они знаютъ больше моего; у меня только рука легка…. впрочемъ и познаній немного понакопилось. Конечно, не для хвастовства скажу, а мнѣ случалось вылечивать такихъ больныхъ, надъ которыми призадумался бы всякій докторъ. Да вотъ я вамъ разскажу случай изъ моей жизни: у насъ въ полку…. я вамъ еще этого не разсказывалъ?

— Ровно пять разъ, подумалъ князь, усаживаясь возлѣ своего медика, и съ изумительнымъ терпѣніемъ выслушалъ разсказъ добраго старика о смерти завистливаго полковаго доктора. Правда, это интересное повѣствованіе было для него совершенно потеряно… Пока глаза его были устремлены на добродушное лицо Березина, оживленное воспоминаніемъ, мысли его были въ сосѣдней комнатѣ. Тамъ, съ работой въ рукѣ, сидѣла у окна Варенька и разговаривала въ полголоса съ Палагеей Федоровной, которая вязала чулокъ, немилосердно спуская петли и давая ихъ поднимать Варенькѣ.

2.

Уже болѣе трехъ недѣль прошло съ-тѣхъ-поръ, какъ мнимый больной явился въ Прыскухино посовѣтоваться съ лекаремъ-самоучкой. Съ-тѣхъ-поръ онъ посѣщалъ Березиныхъ чрезъ день, рѣдко черезъ два. Отдавъ Михайлѣ Федотовичу отчетъ о своемъ состояніи, отвѣтивъ на всѣ его вопросы, выслушавъ терпѣливо его предписанія, совѣты и анекдоты, князь садился возлѣ Вареньки, бесѣдовалъ съ нею, шутилъ, ссорился, ходилъ иногда съ нею въ ея садикъ, а вечеромъ все семейство собиралось въ чайной, и князь, по просьбѣ Вареньки, читалъ что-нибудь вслухъ, между-тѣмъ какъ Палагея Федоровна, дремля, вязала чулокъ, Михайло Федотовичъ, тоже дремля, раскладывалъ пасьянсъ, а Варенька, сидя возлѣ него съ работой, слушала его съ вниманіемъ. Иногда Михайло Федотовичъ запрещалъ больному напрягать свою грудь, и тогда книга переходила въ руки Вареньки, а князь, углубясь въ уголъ дивана, устремлялъ глаза свои на милую читательницу, слѣдилъ со вниманіемъ, полнымъ любви, за впечатлѣніями, которыя отражались на ея выразительномъ личикѣ, — и прислушивался съ восхищеніемъ къ ея голосу. Сначала, изъ вѣжливости къ старикамъ, читали они только русскія книги, но такъ-какъ Палагея Федоровна, поминутно прерывая свою сладкую дремоту, выходила изъ комнаты для распоряженій объ ужинѣ и завтрашнемъ обѣдѣ и доказывала этимъ свое безучастіе, а Михайло Федотовичъ нерѣдко во-время вечерняго чтенія пересматривалъ свои лечебники, то князь и Варенька рѣшились наслаждаться богатствами всѣхъ извѣстныхъ имъ литературъ. У каждаго были свои любимые писатели и каждый старался выказать достоинства своего любимца. Варенька поклонялась Пушкину, Шатобріану, Шиллеру, Ростопчиной; князь превозносилъ Гете, Байрона.

Они спорили, читали, декламировали, и князь забывалъ, что диванъ, на которомъ онъ сидѣлъ, былъ обитъ черезъ-чуръ некрасивой набойкой, что комнату освѣщали двѣ сальныя свѣчи, пять на фунтъ, что дождь хлесталъ въ окошко и что вѣтеръ начиналъ уже нестерпимо выть на дворѣ. Ему было такъ хорошо, такъ спокойно, такъ пріятно въ уютной комнатѣ, въ углу дивана, возлѣ Вареньки.

Ея разумный, интересный разговоръ, ея тихое, спокойное веселіе, плѣняли нашего свѣтскаго, избалованнаго ипохондрика. Въ частыхъ своихъ сношеніяхъ съ Березиными, имѣлъ онъ случай узнать вполнѣ Вареньку, оцѣнить ея качества, ея превосходное сердце, ея кроткій характеръ и свѣтлый, образованный умъ.

Каждое свиданіе усиливало въ немъ страсть къ ней. Часто, любуясь ея нѣжною, граціозною красотою, ея выразительными глазами, ея кроткою улыбкою, ея мыслящимъ челомъ, князь чувствовалъ желаніе открыть ей любовь свою и соединить на вѣкъ свою одинокую жизнь съ существованіемъ бѣдной дѣвушки, вручить свое счастіе идеалу доброты и кротости, который умѣлъ внушить ему такъ много чувствъ, неиспытанныхъ имъ до-сихъ-поръ, такъ много отрадныхъ, свѣтлыхъ чувствъ, согрѣвшихъ его холодное сердце; но каждый разъ останавливала его мысль, что Варенька, можетъ-быть, согласится выйти за него, чтобы успокоить озабоченныхъ стариковъ-родителей, не имѣя къ нему никакой сердечной склонности. Если между ними были бы непреодолимыя препятствія, еслибъ, напримѣръ, Варенька была замужемъ, онъ предался бы вполнѣ увлеченію своей страсти, онъ полюбилъ бы ее необузданно и оплакивалъ бы невозможность назвать ее своей супругой; счастіе съ нею казалось бы ему несомнѣннымъ; а теперь, когда отъ него зависѣло доставить себѣ это счастіе, осуществить прекрасную мечту, призвать на домъ свой благословенія любви и добродѣтели, онъ колебался, онъ сомнѣвался, онъ не смѣлъ вѣрить, онъ не смѣлъ любить….

— Если мое общество ей пріятно, если я ей нравлюсь, то это только отъ того, что здѣсь я единственный человѣкъ, съ которымъ она находитъ удовольствіе разговаривать, который равенъ ей образованіемъ, съ которымъ она можетъ подѣлиться мыслями, который въ состояніи оцѣнить ея образованный умъ; но любить не можетъ она меня!

Ему было отрадно, хорошо въ обществѣ Вареньки; онъ любилъ осенніе вечера, проведенные въ уютной комнатѣ, въ дружескомъ кругу, въ бесѣдѣ и чтеніи; но возвращаясь домой, онъ нерѣдко спрашивалъ себя, не надоѣстъ ли ему наконецъ это препровожденіе времени; не надоѣстъ ли ему послѣ женитьбы общество добрыхъ и простыхъ стариковъ, которые такъ сладко дремлютъ за чулкомъ и за пасьянсомъ, пока Варенька слушаетъ со вниманіемъ его чтеніе? Не надоѣстъ ли ему добрый докторъ, съ его микстурами и мазями, съ его анекдотами, съ его вѣчнымъ разсказомъ о вылеченномъ товарищѣ и смерти несчастнаго соперника? Конечно, онъ могъ бы увезти Вареньку въ столицу — но тамъ, тамъ, можетъ-быть, погубилъ бы онъ на вѣкъ свое счастіе, свое спокойствіе; тамъ прелестный, дикій цвѣточекъ, привыкшій къ уединенію и неизвѣстности, привлекъ бы восхищенные взоры.

— Она такъ молода, такъ прекрасна, такъ неопытна, такъ полна жизни, думалъ онъ: и что найдетъ она во мнѣ? можетъ ли она любить меня? она будетъ мнѣ вѣрна…. я въ томъ убѣжденъ, но если она будетъ несчастна!.. А я?.. о, я измучусь ревностью, опасеньями!… Съ женитьбой начнется для меня жизнь мятежная, полная отравъ…. и можетъ-быть, все это кончится равнодушіемъ!… Еслибъ я былъ еще беззаботный, горячій юноша, съ какою восторженностью предался бы я прекраснымъ надеждамъ любви и счастія; какъ слѣпо бы вѣрилъ я имъ! какъ мужественно пошелъ бы на встрѣчу судьбѣ, какъ смѣло и гордо вступилъ бы на новый путь, не предвидя никакихъ огорченій, никакихъ несчастій, не разсуждая, не взвѣшивая, не колеблясь. Но теперь — сомнѣнія раждаются въ моемъ умѣ, боязнь овладѣваетъ моимъ сердцемъ…. Варенька! Варенька! не лучше ли разстаться съ тобой на вѣкъ?… Мы не будемъ, мы не можемъ быть счастливы! Если я буду твоимъ мужемъ, я буду требовать отъ тебя всю любовь твоего сердца, всѣ ласки твоихъ глазъ, всѣ улыбки твоихъ устъ… Мнѣ одному должно принадлежать твое сердце, меня одного должна ты любить, мнѣ одному улыбаться, для меня одного жить; ты должна сносить всѣ капризы ревнивой любви моей, всѣ подозрѣнія моей невѣрующей души!… Ты еще ребенокъ; я преждевременный старикъ…. ты должна опасаться моихъ ревнивыхъ сомнѣній, моего домашняго тиранства, ты будешь несчастна… твоя краса поблекнетъ въ глуши, твоя молодость угаснетъ въ слезахъ…. Варенька! ты полюбишь другаго… Я это знаю, я это чувствую!… другой — моложе меня, будетъ любить тебя, какъ я любить неспособенъ…. и ты сравнишь насъ, сравнишь мой капризный, эгоистическій нравъ, съ бодрымъ, молодымъ духомъ пылкаго юноши; его голосъ отзовется въ душѣ твоей, ты полюбишь его…. ты будешь несчастна! ты меня любить не можешь!

Но когда князь былъ въ Прыскухинѣ, когда онъ смотрѣлъ на прелестное лицо молодой дѣвушки, его сомнѣнія и недовѣрчивость исчезали. Онъ чувствовалъ, что ея чистая душа сдержитъ всѣ обѣты, которые когда-нибудь дастъ любимому человѣку, что эта душа способна на любовь глубокую, постоянную, безграничную, готовую принести всѣ возможныя жертвы, для счастія человѣка, которому посвятитъ себя.

— Только бы она меня полюбила, думалъ онъ въ эти минуты: только бы она меня полюбила и я буду спокоенъ, и я перестану сомнѣваться! Если эта женщина дастъ мнѣ обѣтъ любви и вѣрности, она сдержитъ его!…

ГЛАВА XII.

"Вотъ васъ бы съ тетушкою свесть,

Чтобъ всѣхъ знакомыхъ перечесть."

(Грибоѣдова.)

"Il vaut mieux tricoter que médire:

On fait des bas de plus, et des péchés de moins.

(Demoustier.)

Варенька наслаждалась всей душой удовольствіемъ, которое доставляли ей посѣщенія князя, его разговоръ, его образованный, свѣтскій умъ.

Она замѣчала, какъ почтительно обходился онъ съ ея родителями, какъ внимателенъ былъ онъ ко всему семейству, и вечера, проведенные въ его обществѣ, были для нея полны счастія и отрады. Какъ весело, какъ добродушно болтала она съ своимъ любезнымъ сосѣдомъ, передавала ему свои впечатлѣнія, разсуждала съ нимъ о своихъ чтеніяхъ, о своихъ занятіяхъ! Ей чего-то не доставало, когда князя не было въ Прыскухинѣ, она ждала его съ нетерпѣніемъ; ей казалось, что онъ принадлежалъ къ ихъ семейству, такъ привыкла она видѣть его въ тѣсномъ семейномъ кругу своемъ!.. Она находила отношенія свои съ сосѣдомъ, совершенно натуральными; ей не приходило въ умъ, что изъ нихъ могутъ вывести какія-либо заключенія, и онѣ были для нея такъ пріятны, такъ полны отрады! Старики Березины были увѣрены, что князь ѣздитъ къ Михаилѣ Федотовичу за совѣтами, желая избавить своего доктора отъ поѣздокъ, которыя могли бы его затруднить. Они видѣли, что князь любилъ проводить и нихъ свои вечера, и не мало удивлялись, что такой богатый и свѣтскій человѣкъ не скучалъ съ бѣдными и простыми людьми, какъ они. Смотрѣть на него какъ на жениха для Вареньки никогда не приходило имъ на умъ. Между имъ и ихъ дочерью было такое разстояніе…. Онъ былъ такъ богатъ, — она такъ бѣдна!

Но иначе смотрѣли на частыя посѣщенія княземъ Березиныхъ — добрые сосѣди, которые не очень-то жаловали князя за то, что онъ не дорожилъ ихъ обществомъ, что вмѣнялось ему, разумѣется, въ тяжкую вину.

— Нашелъ съ кѣмъ знаться…. думали они, — изъ всего сосѣдства выбралъ себѣ въ друзья Березиныхъ!… Да чего добраго, онъ еще на дѣвочкѣ, пожалуй, и женится…. они даромъ что скромными смотрятъ…. а, пожалуй, подцѣпятъ его… извѣстное дѣло, что въ тихомъ омутѣ черти водятся.

Маменьки завидовали Варенькѣ, боясь что она выскочитъ (какъ онѣ выражались) прежде ихъ дочекъ, да еще за такого богатаго жениха, и единственное ихъ утѣшеніе состояло въ томъ, что они повторяли распространенные завистью слухи, будто бы князь совершенно раззорился, имѣнье его описано и его самаго скоро посадятъ въ тюрьму за долги. Къ-несчастью, никто не видалъ, какъ описывали его имѣнье, и князь продолжалъ жить попрежнему въ полной свободѣ, какъ человѣкъ, неподозрѣвающій, что есть на свѣтѣ тюрьма, а въ тюрьмѣ долговое отдѣленіе. За то частыя поѣздки князя въ Прыскухино составляли важный предметъ для разговоровъ за самоваромъ, веденныхъ въ полголоса, съ покачиваніемъ головы и съ прикускою сахара. Я прошу позволенія читателя не приводить здѣсь всѣхъ остроумныхъ рѣчей, которыми Пулхерья Семеновна и компанія старались отомстить князю, за то, что онъ предпочелъ домъ Березиныхъ всѣмъ другимъ домамъ, и Варенькѣ, за то, что неравно князь и въ-самомъ-дѣлѣ женится на этой интриганткѣ.

Когда двѣ кумушки сойдутся за самоваромъ съ сильнымъ желаніемъ потолковать и погулять насчетъ ближняго, то онѣ приступаютъ къ этому съ большею осмотрительностью. Обыкновенно начинаетъ одна изъ нихъ тѣмъ, что превозноситъ до небесъ предметъ своей человѣколюбивой заботливости, какъ бы для того, чтобъ вызвать свою собесѣдницу на противорѣчіе; если же та изъ осторожности не хочетъ начать высказывать своего откровеннаго мнѣнія, то въ этомъ случаѣ употребляется слѣдующій способъ:

— Да, говоритъ одна изъ нихъ: да! NN. истинно отличный человѣкъ! Какъ жаль, что о немъ говорятъ то и то.

— Да! я тоже это слышала! отвѣчаетъ другая. Скажите, какая жалость! Я конечно не вѣрю, но вотъ то и то однако, подтверждаетъ эти слухи! И потомъ сплетни пойдутъ и пойдутъ безостановочно, и наши знакомки катаются, какъ сыръ въ маслѣ!… каждая старается обезпечить себя, внимательно подмѣчая слова своей собесѣдницы, чтобъ было чѣмъ постращать ее, въ случаѣ, что той вздумается пересказать кому-нибудь ея слова. Впрочемъ, такъ осторожно поступаютъ только когда рѣчь идетъ о какомъ-нибудь значительномъ лицѣ, которымъ дорожатъ и котораго, отчасти, боятся. Для этого требуется отъ него, по-крайней-мѣрѣ, двѣсти душъ, при порядочной усадьбѣ. Съ лицомъ же, необладающимъ этими преимуществами, съ лицомъ скромнымъ, безотвѣтнымъ, поступаютъ не съ такою церемоніею. Когда придется его побранить, то къ этому приступаютъ безъ дальнихъ околичностей.

На Березиныхъ, напримѣръ, какъ на людей тихихъ, скромныхъ, безотвѣтныхъ, можно было сплетничать безъ церемоніи; до князя же касались съ предисловіями и осторожностью, хотя потомъ злословіе становилось не менѣе краснорѣчиво и болтливо.

Всѣ укоряютъ маленькіе города и деревни за сплетни; но справедливо ли это? и говоря по совѣсти, меньше ли сплетничаютъ въ большихъ городахъ, меньше ли сплетничаютъ въ большомъ свѣтѣ, въ раззолоченыхъ гостинныхъ, на роскошныхъ праздникахъ, на блестящихъ раутахъ, въ щегольскихъ будуарахъ, на мягкихъ бархатныхъ диванахъ, чѣмъ въ деревенскихъ чайныхъ? Конечно, въ столицѣ злословіе прицѣпляется только къ извѣстнымъ лицамъ, которые выдаются изъ толпы и которые, такъ-сказать, находятся на сценѣ и отличаются или блистательнымъ положеніемъ въ обществѣ, или громкимъ именемъ, или красотою однимъ словомъ, къ лицамъ, пользующимся нѣкоторою извѣстностью; людей незамѣчательныхъ, небогатыхъ, неизвѣстныхъ оставляютъ въ покоѣ (если они сами не захотятъ какою-либо выходкою обратить на себя общее вниманіе). Въ деревнѣ же, въ маленькихъ городахъ всѣ на примѣтѣ, никто не ускользнетъ отъ общаго вниманія, никого не оставятъ въ покоѣ. Въ свѣтѣ новости смѣняютъ такъ быстро одна другую, что ихъ принимаютъ равнодушно, а въ деревнѣ общество такъ жадно до нихъ, что каждая сплетня производитъ впечатлѣніе. Если нѣтъ замѣчательныхъ новостей, то довольствуются и мелочными. Такой-то съ лошади свалился, такая-то скоро замужъ выйдетъ, къ ней ѣздитъ тотъ-то, она любитъ того-то; этотъ въ ссорѣ съ женой, та разъѣхалась съ мужемъ; такая-то ведетъ себя очень вѣтренно, такой-то сказалъ о ней то и то, а она сказала о немъ то и то; у одного описали имѣнье за долги, другаго обыграли въ карты, третій началъ пить, четвертый попался подъ судъ, пятаго жена раззорила нарядами, шестой съума сошелъ, седьмой побранился съ сосѣдомъ… и все это оказывается, большею частію, вздоромъ, но все это доставляетъ однако много предметовъ для разговоровъ, много пріятныхъ, отрадныхъ часовъ!

Въ столицѣ, конечно общество взыскательнѣе, и злословіе язвительнѣе, хотя производитъ менѣе впечатлѣнія, чѣмъ въ деревнѣ, гдѣ изъ каждой бездѣлицы дѣлаютъ важное дѣло, гдѣ каждую сплетню принимаютъ къ сердцу. Въ свѣтѣ часто злословятъ, чтобъ блеснуть острымъ словцомъ, злословятъ, чтобъ посмѣяться, злословятъ изъ мщенія, злословятъ изъ ненависти, или отъ избытка ума, незанятаго ничѣмъ серьезнымъ; въ деревнѣ же злословятъ и сплетничаютъ отъ праздности, отъ скуки, отъ нечего дѣлать, отъ недостатка умственныхъ занятій. Сегодня почтенная барыня, говоря о васъ съ своей сосѣдкой, осуждаетъ каждый вашъ шагъ, каждое ваше дѣйствіе; завтра она сойдется съ вами, позабудетъ всѣ ваши недостатки, будетъ съ вами разсыпаться въ любезностяхъ, и это не изъ лукавства, а потому-что у нея въ-самомъ-дѣлѣ нѣтъ противъ васъ злобы на сердцѣ, потому-что она въ-самомъ-дѣлѣ рада васъ видѣть, и готова сдѣлать для васъ все, что можетъ; осуждала же она васъ за-глаза, не отъ того, чтобъ не любила васъ, а отъ того, что осуждать ближняго ей какъ то весело и пріятно Но полно разсуждать о сплетняхъ! Оставимъ Пулхерью Семеновпу и прочихъ занятыхъ этимъ пріятнымъ препровожденіемъ времени; пусть онѣ распространяются въ негодованіяхъ, удивленіяхъ и пересудахъ, къ которымъ отношенія князя къ Березинымъ даютъ имъ законный поводъ, и обратимся къ неожиданному происшествію, которое дало новый оборотъ всему дѣлу.

ГЛАВА XIII.

«Поднялась суматоха, забѣгали огни: молодой барина., молодой баринъ!… Зашумѣли но дону!…» (Павловъ.)

Однажды князь пріѣхалъ въ Прыскухино и засталъ стариковъ въ большомъ волненіи и большой радости. Они только что получили письмо отъ старшаго своего сына, въ которомъ онъ увѣдомлялъ ихъ, что, выхлопотавъ себѣ на нѣсколько недѣль отпускъ, онъ въ скоромъ времени явится въ Михайловскомъ, гдѣ уже не бывалъ нѣсколько лѣтъ. Добрые старики плакали и смѣялись отъ восторга. Не всякаго радуетъ чужая радость: и князя нашего нисколько не трогало счастіе Березиныхъ; онъ даже съ трудомъ скрывалъ досаду, которую причинило ему это извѣстіе. Онъ самъ не зналъ, что его сердило, но пріѣздъ брата Вареньки былъ ему непріятенъ. Ему казалось, что онъ теперь будетъ лишній въ семействѣ Березиныхъ, что новый гость въ Прыскухинѣ измѣнитъ прежній порядокъ, что Варенька будетъ теперь заниматься однимъ братомъ, что у нея будетъ теперь товарищъ, другъ, собесѣдникъ и что, слѣдовательно, она не будетъ уже такъ дорожить обществомъ князя…. Теперь, больше чѣмъ когда-либо, чувствовалъ онъ какъ необходимы для его счастія дружескія его сношенія съ Варенькой, какъ тѣсно связанъ онъ привычкой съ ея семействомъ, какъ искренно онъ любилъ скромное Прыскухино и его обитателей. Конечно, эта привязанность была чисто эгоистическая, и потому понятно, что князь не умѣлъ раздѣлять радости своихъ друзей, которая угрожала быть помѣхой его удовольствію.

— Когда же обѣщаетъ пріѣхать вашъ сынъ? спросилъ онъ Палагею Федоровну, которая суетилась и прыгала около него, отъ радости, какъ-будто помолодѣвъ тридцатью годами.

— Онъ не назначилъ вѣрнаго срока, отвѣчала она ему: но онъ будетъ скоро…. онъ пережидаетъ Елашина, новаго сосѣда нашего, который наслѣдовалъ здѣсь, имѣнье Крутой-берегъ. Вы изволите знать?

— Даже не слыхалъ.

— Отъ вашего села неочень далеко. Тамъ жила его бабушка, она уже съ полгода какъ умерла и оставила имѣнье внуку…. Вотъ съ нимъ Петруша и пріѣдетъ сюда…. Онъ съ нимъ недавно тамъ познакомился и они сговорились вмѣстѣ ѣхать…. онъ его и пережидаетъ…. А какъ ваше здоровье?… Ахъ, Господи, мы васъ и не спросили…. Экъ съ толку сбились!… Не взыщите, князь; на стариковской радости и учтивость позабыли.

— А зачѣмъ ѣдетъ сюда этотъ…. господинъ Елашинъ? спросилъ князь.

— Его во владѣнье будутъ вводить…. я такъ слышала отъ его прикащика…. который намедни къ намъ заходилъ; на помочь крестьянъ нашихъ звалъ…. имѣнье хорошее…. отъ васъ недалеко…. вы изволите знать?

— Такъ вотъ у васъ сколько новыхъ гостей будетъ!… сказалъ князь, улыбаясь и стараясь скрыть свою досаду, что ему и удалось наконецъ въ совершенствѣ. Онъ былъ не даромъ свѣтскій человѣкъ, и скоро добрые Березины были увѣрены, что князь, какъ искренній другъ ихъ семейства, вполнѣ раздѣляетъ ихъ радостное и нетерпѣливое ожиданіе пріѣзда дорогаго гостя.

Варенька вошла въ комнату; князь подошелъ къ ней съ веселымъ лицомъ, поздравилъ ее съ пріятною новостью и сказалъ, что онъ привезъ ноты, которыя выписалъ изъ Петербурга и которыя они давно ожидали. Варенька благодарила его и предложила тотчасъ же сѣсть за фортепіано разбирать ихъ. Эти ноты были написаны для четырехъ рукъ. Князь сѣлъ возлѣ Вареньки и они начали разбирать.

— Какъ вы сегодня разсѣянны, князь, замѣтила молодая дѣвушка, смѣсь надъ немилосердо фальшивыми нотами, которыми онъ угощалъ ее.

— Вы находите? И въ-самомъ-дѣлѣ, я сегодня разсѣянъ, или, лучше сказать, озабоченъ…. Я получилъ сегодня изъ Петербурга письмо, въ которомъ меня извѣщаютъ объ одномъ дѣлѣ, требующемъ моего непремѣннаго присутствія…

— И вы…. вы ѣдете?… Неужели вы ѣдете? спросила Варенька, пораженная этимъ извѣстіемъ.

— На будущей недѣлѣ, отвѣчалъ князь съ притворнымъ хладнокровіемъ, и продожалъ какъ ни чемъ не бывало разбирать свою партію. Онъ замѣтилъ, какъ дрожали руки Вареньки, небрежно и на удачу ударяя пальчиками по клавишамъ; онъ замѣтилъ, какъ она поблѣднѣла, какъ глаза ея наполнялись слезами, — и сердце его замирало отъ радости…. извѣстно всѣмъ, какъ весело мучить и заставить страдать женщину, которую любишь…. Князь притворялся, что ничего не замѣчаетъ, и продолжалъ барабанить по фортепіано; фальшивилъ, торопился, перевертывалъ не вовремя листы, и увѣрялъ, что стоитъ еще разъ проиграть піеску и она пойдетъ у нихъ превосходно.

Варенька старалась обращать все свое вниманіе на ноты и скрывать свое волненіе. До-сихъ-поръ, чувства, которыя она питала къ князю, были такъ спокойны, такъ безмятежны и сладостны, что только теперь, когда ея уму представилась возможность разлуки, поняла она, какъ сильно была привязана къ князю. Тоска, неизъяснимая, невыразимая тоска сжимала ея сердце, слезы навертывались на глазахъ и она съ трудомъ могла ихъ удерживать.

Князь это видѣлъ; онъ былъ въ восторгѣ.

Наконецъ Варенька встала, и стараясь смѣяться, сказала:

— Нѣтъ, князь, вы меня рѣшительно выводите сегодня изъ терпѣнія; возможно ли такъ фальшивить?… Повторите нѣсколько разъ вашу партію, тогда я сяду играть съ вами, и она отошла отъ него.

Князь продолжалъ барабанить: дождикъ хлесталъ въ окно: сѣрыя тучи покрывали небо. Вѣтеръ вылъ жалобно вокругъ ветхаго дома. Сердце Вареньки замирало отъ тоски. Прислонивъ лобъ къ холодному стеклу, Варенька смотрѣла въ окно, чтобъ скрыть упрямыя слезы, которыя вырывались изъ глазъ ея.

— Онъ уѣдетъ, думала она…. какъ мнѣ будетъ скучно безъ него!… Я останусь одна!… Что буду я дѣлать въ длинные осенніе вечера?… И она вспоминала тогда всѣ сладостные, тихіе часы, проведенные въ обществѣ князя. Ей казалось, что ее покидалъ ея лучшій другъ, ея любимый братъ; ей казалось, что ней радости, всѣ удовольствія жизни потеряны для нея невозвратно: и горячія, крупныя слезы катились по блѣднымъ щекамъ молодой дѣвушки. Она такъ забылась, что не слышала какъ князь отошелъ отъ фортепіано, какъ Палагея Федоровна начала заботится о самоварѣ, и какъ она осталась въ комнатѣ наединѣ съ княземъ, который стоялъ безмолвно въ нѣсколькихъ шагахъ отъ нея. Вдругъ услышала она возлѣ себя его голосъ, произносящій ея имя, и рука ея очутилась въ его рукѣ.

— Вы плачете? спросилъ князь, взволнованнымъ голосомъ, въ которомъ выражался неизъяснимый оттѣнокъ радости и восторга.

Варенька отвернула отъ него лицо и молчала.

Князь не выпускалъ ея руки; сердце его билось сильно.

— Варвара Михайловна, сказалъ онъ наконецъ съ усиліемъ: не скрывайте отъ меня слезъ вашихъ…. я ихъ вижу, я ихъ чувствую!… Онѣ падаютъ на сердце мое. Другъ мой…. Варенька! Будьте со мной откровенны…. Вы плачете?… не правда ли?… зачѣмъ же вы скрываете это отъ меня?

— Вы ѣдете, князь?… неужели вы ѣдете? тихо говорила молодая дѣвушка, съ простодушною откровенностью, — устремляя на князя вопрошающіе глаза, полные слезъ.

— Я ѣду…. нѣтъ!… я останусь, Варенька, другъ мой, скажите мнѣ только, чтобъ я остался…. скажите, Варенька, развѣ мое общество вамъ пріятно?… развѣ вы ждете меня, когда меня нѣтъ съ вами? развѣ вы радуетесь, когда я пріѣзжаю? развѣ я вамъ не надоѣдаю? развѣ молодая прекрасная душа ваша можетъ слиться съ усталой, безцвѣтной душой моей…. Скажите, Варенька, развѣ васъ не страшить любовь моя?… моя безумная, страстная, взыскательная любовь! полная ревности, подозрѣній, капризовъ! Вы на меня смотрите съ удивленіемъ? вы меня не понимаете?… Послушайте, Варенька, вы меня не знаете… вы меня не любите!… меня никто любить не можетъ, я вамъ поклоняюсь какъ идеалу кротости, непорочности, добродѣтели…. но завтра же, быть-можетъ, я охладѣю; или нѣтъ, я буду любить васъ…. но любить и мучить…. Вы молоды, Варенька, вы прекрасны, а я ревнивъ, потому-что люблю васъ, люблю васъ первою, истинною любовью моею, безнадежною, страстною любовью…. Не правда ли, въ вашихъ мечтахъ вамъ представлялся юноша съ сердцемъ, полнымъ пламенныхъ и святыхъ чувствъ, вы мечтали, можетъ-быть, о молодомъ супругѣ, который окружитъ васъ заботливою, довѣрчивою любовью…. О, я не таковъ, любовь моя не такая!… И въ голосѣ князя звучало столько истинной, душевной грусти, столько любви и смиренія, что Варенька, испуганная сначала его несвязною рѣчью, была тронута до глубины души.

Она посмотрѣла на князя. Что-то болѣзненное, грустное выражалось въ благородныхъ чертахъ его, что-то непонятно-нѣжное звучало въ его голосѣ. Варенька протянула ему руки….

— Другъ мой…. проговорила она, едва слышнымъ голосомъ: останьтесь съ нами, останьтесь здѣсь…. могу ли я быть счастлива, когда васъ не будетъ со мною? Князь…. Вѣдь вы это знаете?… Не правда ли: вы не уѣдете? И улыбаясь сквозь слезы, Варенька взяла ласково руку князя, и поднявъ къ нему прелестную головку свою, она ждала его отвѣта.

Въ сосѣдней комнатѣ послышались шаги. Князь охватилъ рукою станъ молодой дѣвушки, прижалъ ее къ груди своей, и голосомъ, исполненнымъ робости, нѣжности, любви и страсти, прошепталъ ей:

— Варенька! будь же моею! моимъ другомъ, моею женою!… И заключилъ эти слова поцалуемъ.

Въ эту минуту вбѣжала въ комнату Палагея Федоровна, объявивъ, что кто-то ѣдетъ. Вслѣдъ затѣмъ послышался стукъ экипажа и лай собакъ. Въ комнату вбѣжалъ молодой человѣкъ и бросился на шею доброй старушки, залившейся слезами….

ГЛАВА XIV.

1.

Долго молодой пріѣзжій не могъ вырваться изъ объятій матери. Палагея Федоровна, казалось, забыла, что Михайло Федотовичъ и Варенька стояли возлѣ нея въ нетерпѣливомъ ожиданіи обнять также дорогаго, любимаго гостя. Она забыла всѣхъ, забыла все. Она видѣла только предъ собой своего первенца, свое дѣтище, котораго послѣ долгой разлуки могла она снова прижать къ вѣрному сердцу своему, преисполненному материнской любви. Несвязныя слова вырывались съ губъ ея и слезы текли по морщинистой щекѣ. Схвативъ черноволосую голову юноши, она прижимала ее къ груди своей и покрывала горячими поцалуями загорѣлыя его щеки.

— Петруша мой!… дитя мое!… сынъ мой!…. говорила она отрывисто, заливаясь слезами и не выпуская его изъ своихъ объятіи.

Нѣсколько разъ добрый Михайло Федотовичъ дѣлалъ робкія попытки поцаловать пріѣзжаго, но онѣ ему не удавались: Палагея Федоровна забыла о мужѣ, и, казалось, не хотѣла никому уступить права обнять дорогаго гостя. Наконецъ, видя, что онъ ничего не достигнетъ кротостью и терпѣніемъ, и наскучивъ стоять возлѣ сына, не смѣя поцаловать его, Михайло Федотовичъ рѣшился на смѣлую мѣру: забывъ привычную робость свою, онъ вырвалъ сына изъ объятій матери, и бросился цаловать своего Петрушу, вскричавъ въ порывѣ нетерпѣнія и горячности:

— Вѣдь онъ и мнѣ не чужой! Потомъ какъ-будто испугавшись своей выходки и своей запальчивости, и вытирая крупную слезу, катившуюся по щекѣ его, онъ подошелъ къ князю.

Князь смотрѣлъ съ улыбкой на добрыхъ стариковъ.

Въ ихъ радости было такъ много искренности, что она невольно отзывалась въ сердцахъ присутствующихъ.

— Меня никто такъ не встрѣтитъ!… подумалъ князь, и въ сердцѣ его отразился образъ его матери, которой онъ лишился въ дѣтствѣ. И ему когда-то улыбалась мать съ любовью и нѣжностью, и на его щекѣ блистала когда-то материнская слеза, и къ его лбу прикасались съ ласкою материнскія уста…. Но это было уже давно, давно!…

Онъ только помнилъ, какъ во снѣ, прелестную женщину, которая имъ мало занималась, но глаза которой были полны любви и кротости, когда они останавливались на немъ. Хотя мать его была вполнѣ свѣтская женщина, хотя свѣтскія обязанности и удовольствія отвлекали ее отъ дому, но и въ ея сердцѣ пробуждался иногда съ силой и тоской голосъ материнской любви, голосъ этого высокаго чувства, которое рѣдко подавляется совершенно въ сердцѣ женщины, какъ бы она ни была легкомысленна….

И вспомнилъ князь, какъ онъ просыпался иногда, посреди ночи, отъ легкихъ шаговъ, прерывавшихъ тишину его спальни, какъ онъ открывалъ глаза и улыбался, сквозь сонъ, прекрасной, молодой женщинѣ, пришедшей въ бальномъ нарядѣ благословить своего ребенка и прочесть коротенькую молитву у его изголовья. Она цаловала иногда его ручки, его прекрасныя кудри; она глядѣла на него съ невыразимою тоскою, она улыбалась ему съ нѣжностью, полною любви и грусти. Ея слеза падала на щеку младенща, разгоряченную дѣтскимъ сномъ, и много грусти, затаенной, задушевной грусти, изобличила бы эта краснорѣчивая слеза, еслибъ кто могъ ее подмѣтить…. Она разсказала бы всю грустную повѣсть этого бѣднаго сердца, изнывающаго безсознательно въ пустотѣ и безцвѣтности праздной, бездушной жизни, полной скуки и отравъ, изъ которой оно не умѣло вырваться. И помнилъ князь, съ какою горячностью цаловала его иногда молодая мать, опустившись на колѣна возлѣ его кроватки и давая волю материнскому чувству, которое выливалось изъ сердца ея въ нѣжныхъ, трогательныхъ выраженіяхъ…. Онъ игралъ ея ожерельемъ, онъ любовался цвѣтами, вѣнчавшими прекрасную голову его матери, онъ спрашивалъ ее, улыбаясь сквозь сонъ: весело ли ей было въ гостяхъ, и много ли она танцевала? Часто, вмѣстѣ отвѣта, зажимала она ему ротъ горячимъ поцалуемъ и обливала младенческое чело его потокомъ внезапныхъ, страстныхъ, необузданныхъ слезъ….

Потомъ она молилась, благословляла его подушку и удалялась медленно, оборачиваясь, чтобъ вглянуть еще разъ на младенца своего…. а на другой день опять, казалось, забывала о немъ и предавалась пустымъ заботамъ своей пустой жизни….

А все же она любила его, любила его порывами, капризно, безразсудно, съ баловствомъ и безпечностью, а все же любила его, а все же была его мать!…

Князь вспомнилъ все это и вздохнулъ.

Варенька подошла къ нему; она угадала его мысли, его впечатлѣнія, и въ глазахъ ея выражалось участіе, полное любви и ласки. Князь взялъ ея руку, прижалъ ее почтительно къ губамъ своимъ, и сказавъ, что пріѣдетъ къ ней завтра, рано по утру, вышелъ изъ комнаты, незамѣченный никѣмъ, кромѣ Вареньки, кототорая слѣдила за нимъ глазами и сердцемъ.

Когда онъ ушелъ, ей стало больно, страшно, грустно; въ душу ея вкралась невыразимая тоска, и какое-то тяжелое предчувствіе овладѣло ея сердцемъ….

2.

Въ этотъ самый вечеръ Пулхерья Семеновна сидѣла въ своей чайной, возлѣ сосѣдки, пришедшей разсказать ей разныя новости, и въ награду за это погостить въ Дубовинскомъ нѣсколько дней. Это была одна изъ тѣхъ жалкихъ знакомокъ Пулхерьи Семеновны, которыхъ она принимала за-просто, когда у нея никого не было, и которыя пользовались ея гостепріимствомъ, съ условіемъ доносить ей всѣ новости, всѣ сплетни, всѣ толки, которые онѣ ловили, разъѣзжая по сосѣдству, или изобрѣтали надосугѣ.

Пріѣздъ молодаго Березина и товарища его Елашина былъ ужъ объявленъ Пулхерьѣ Семеновнѣ запыхавшеюся сосѣдкою. Проѣзжая въ Дубовинское мимо Прыскухина, она увидѣла дорожный экипажъ и не замедлила задать кучерамъ обыкновенные въ этомъ случаѣ вопросы: Кто? Куда? Откуда? Зачѣмъ? и пересказать все услышанное, съ разными, несовсѣмъ вѣрными подробностями, почтенной благодѣтельницѣ Пулхерьѣ Семеновнѣ, взоръ которой устремлялся на нее съ снисходительною благосклонностью. При этомъ случаѣ не упущено было довести до свѣдѣнія помѣщицы и то важное обстоятельство, что у конюшни въ Прыскухинѣ стоялъ также экипажъ князя. Обѣ сосѣдки пошептались, покачали головой, улыбнулись лукаво, вздохнули добродѣтельно и облегчили свою душу, потолковавъ до-сыта объ ненавистномъ князѣ. Потомъ заключили свою бесѣду мудрымъ сужденіемъ объ испорченности людей, о вѣтренности женщинъ, лукавствѣ мужчинъ, безпечности родителей и гибельныхъ послѣдствіяхъ моднаго воспитанія.

Машенька сидѣла у окна, съ книгою въ рукѣ, перевертывая машинально листы и устремляя на нихъ разсѣянный взглядъ. Лицо ея выражало радость, полную тревоги и волненія. Дѣло въ томъ, что въ этотъ день, поутру, видѣла она князя, который заѣхалъ наконецъ съ визитомъ въ Дубовинское, и улучивъ минуту, когда могъ говорить съ Машенькой безъ свидѣтелей, сказалъ ей, что Рѣшеткинъ сбирается ѣхить въ Петербургъ, гдѣ князь обѣщалъ выхлопотать ему хорошее мѣсто, употребивъ свои связи въ высшемъ обществѣ на пріобрѣтеніе протекціи молодому своему сосѣду.

— Если онъ получитъ хорошее мѣсто, къ чему я буду способствовать всей душей, то я увѣренъ, Марья Петровна, что маменька ваша согласится отдать васъ за нашего добраго Алексѣя Гавриловича, прибавилъ онъ улыбаясь.

Съ этой минуты Машенька снова начала надѣяться, и сладкая мечта, быть современемъ женой Рѣшеткина, снова воскресла въ молодомъ сердцѣ ея. Князь пробылъ въ Дубовинскомъ очень недолго, былъ учтивъ и сухъ съ Пулхерьей Семеновной, не разговаривалъ почти съ Машенькой въ присутствіи ея матери, и отнялъ у почтенной барыни послѣднюю надежду на осуществленіе ея мечты.

Зато, когда князь пустился въ обратный путь, послѣ короткаго визита, Пулхерья Семеновна рѣшила, что она отъ роду не встрѣчала еще такого безнравственнаго человѣка, какъ князь, что просто срамъ слушать его разговоры, что отнюдь ноги его не будетъ въ ея домѣ, потому-что хоть онъ и князь, а она не дала бы за него ни гроша.

Съ этой минуты Пулхерья Семеновна не пропускала случая намекнуть въ пріятельскихъ бесѣдахъ съ своими скромными сосѣдками, что: «между нами будь сказано, князь сватался было къ Машенькѣ, да она ему отказала, какъ человѣку, незаслуживающему уваженія», и скромныя сосѣдки, изъ подобострастія, притворялись, что вѣрятъ этой нелѣпой выдумкѣ.

ГЛАВА XV.

Sie er als Knabe gespielt hatte, so arbeitete er jest als Mann, munter unb mit tedenschastlicher Siebe zur Sache. Er war ganz Hers, ganz Er fuhl!… (Campe.)

1.

На другой день, поутру, въ Прыскухино явился новый сосѣдъ, товарищъ молодаго Березина, который пріѣхалъ познакомиться съ семействомъ своего спутника. Имѣнье, которое онѣ наслѣдовалъ, находилось очень близко отъ Прыскухина, и онъ далъ наканунѣ слово своему пріятелю пріѣхать на другой же день познакомиться съ его родителями.

Елашину было лѣтъ двадцать-пять. Онъ служилъ въ Петербургѣ и познакомился съ молодымъ Березинымъ въ одномъ городѣ, куда его призвали важныя семейныя дѣла, по окончаніи которыхъ онъ рѣшился воспользоваться продолженіемъ своего отпуска, заѣхавъ въ Крутой-берегъ, доставшійся ему послѣ смерти бабушки. Это былъ одинъ изъ тѣхъ рѣдкихъ, отличныхъ людей, которыми человѣчество имѣетъ право гордиться. Не то, чтобъ онъ былъ совершенство, но въ его благородной, возвышенной, человѣколюбивой душѣ было такъ много теплоты, такъ много стремленія къ добру, такъ много огня и твердости, нѣжности и мужества, что онъ невольно привлекалъ къ себѣ всѣ сердца. Образованный, здравый умъ его былъ ясенъ, и непомраченъ никакими болѣзненными вымыслами пресыщенности и разочарованія. Дѣятельный, добрый духъ отражался на выразительномъ лицѣ юноши, въ его открытомъ челѣ, въ его спокойной и веселой улыбкѣ, въ его прекрасныхъ чорныхъ глазахъ. Что-то горячее, что-то неподдѣльно-доброе, неподдѣльно-благородное выражалось во всемъ его существѣ. Онъ былъ готовъ на всякій великодушный и прекрасный поступокъ; сердце его хранило неисчерпаемый источникъ чувствъ возвышенныхъ и горячихъ вѣрованій. Онъ не создавалъ себѣ восторженныхъ мечтаній, но отыскивалъ въ дѣйствительности отрадную ея сторону. Онъ не унывалъ въ столновеніи со зломъ, не предавался разочарованью, встрѣчая такъ много гнуснаго, презрительнаго между людьми; нѣтъ! въ борьбѣ жизни не изнемогли его молодыя, душевныя силы, не изнылъ бодрый духъ его. Онъ, казалось, еще больше цѣнилъ добрую сторону человѣчества, съ-тѣхъ-поръ, какъ узналъ его чорную сторону. Казалось, онъ еще пламеннѣе стремился къ высокому, къ прекрасному, къ полезному; еще съ большею горячностью полюбилъ свои свѣтлыя, отрадныя вѣрованія, которыхъ ничто не могло вырвать, изъ пылкаго сердца его. Въ немъ не было беззаботности ребенка, но какое-то отрадное спокойствіе, соединенное однакоже съ горячностью ощущеній. Это было одно изъ тѣхъ прекрасныхъ явленій въ человѣчествѣ, на которомъ каждый остановитъ свой взглядъ съ отрадой и любовью. Его уважали всѣ его приближенные и онъ не могъ не произвести впечатлѣнія на всѣхъ тѣхъ, кого встрѣчалъ. Въ его манерахъ было такъ много простоты, такъ мало педантства, натянутости и самоувѣренности, такъ много благородной скромности, но вмѣстѣ съ тѣмъ и достоинства, что нельзя было, зная его, не полюбить тѣ качества, которыя украшали его молодую душу, нельзя было не чувствовать къ нему безграничнаго довѣрія, нельзя было не подчиниться вліянію, которое онъ распространялъ невольно и безсознательно на всѣхъ его окружающихъ, и проистекающему отъ преводсходства его души и ума. Молодой Березинъ покорился, какъ и всѣ, могуществу этой мужественной, прекрасной природы. Онъ привязался къ Елашину всею силою души своей., и въ этой привязанности было не только высокое уваженіе, но даже какой-то мечтательный, восторженый энтузіазмъ.

Добрыхъ стариковъ Березиныхъ очаровалъ вполнѣ нашъ новый знакомый, своею незаученою, сердечною любезностью, проистекавшею отъ доброты души его. Варенька не выходила къ нему и вообще не оставляла своей комнаты, подъ предлогомъ нездоровья, а въ-самомъ-дѣлѣ потому, что была такъ взволнована и разстроена, что не была въ состояніи кѣмъ-нибудь заняться.

Бѣдная Варенька! бѣдное дитя!… и ты узнала безумныя слезы тревожной любви, первой любви молодаго сердца твоего! Всю ночь провела ты въ тоскѣ, безъ сна, считая часы, минуты, секунды, вспоминая каждое слово, каждый взглядъ любимаго человѣка, надѣясь, сомнѣваясь, предаваясь блаженству и отчаянью, вѣрѣ и невѣрію!… Варенька не понимала, отчего князь не объяснился съ ней совершенно, — она не знала, что заключить изъ его словъ…. она знала только одно: то, что она его любила!…

— Онъ меня не обманетъ, я ему вѣрю! думала она, а между-тѣмъ какое-то тревожное чувство, полное тоски и сомнѣнія терзало ея душу.

Почти все утро провела она въ страстномъ, нетерпѣливомъ ожиданіи, и не выходила изъ своей комнаты; то глядѣла въ окно на дорогу, по которой онъ долженъ былъ пріѣхать; то отходила отъ окна, съ отчаяньемъ, какъ бы теряя надежду его увидѣть; то казалось ей, что онъ непремѣнно долженъ пріѣхать, то воображала, что никогда его не дождется…

Но зачѣмъ описывать эти минуты мучительнаго ожиданія? Могутъ ли слова выразить ихъ тоску, ихъ невыразимое страданіе? И кто не испыталъ подобныя минуты? Чье сердце не заплатило свою дань страстному, глубокому, невыразимому мученью, такъ часто отравляющему высокія минуты блаженства, которыми даритъ насъ наша первая любовь, эта тревожная, мечтательная, трогательная и ребяческая любовь, съ ея живыми, цвѣтущими впечатлѣніями, съ ея молодыми, прекрасными надеждами, съ ея неподдѣльною искренностью, съ ея мятежными ощущеніями, съ ея поэзіею, съ ея слезами, съ ея улыбками!…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Наконецъ князь пріѣхалъ.

Узнавъ, что Варенька нездорова, онъ испросилъ позволеніе провѣдать ее. Онъ не успѣлъ дойти до ея комнаты, какъ она была уже возлѣ него. Князь былъ блѣденъ, смущенъ. Варенька насилу дышала. Князь подошелъ къ Варенькѣ и вложилъ ей въ руку письмо.

— Прочтите его, сказалъ онъ: я не въ силахъ, не въ состояніи высказать все, что написалъ здѣсь; отъ вашего отвѣта зависитъ теперь моя судьба; обдумайте его хорошенько. Еслибъ вы знали, что происходитъ въ моей душѣ!… и князь вздохнулъ.

Варенька глядѣла съ удивленіемъ то на него, то на письмо. Наконецъ, распечатавъ его, пошла въ свою комнату.

Князь остановилъ ее на минуту, просилъ позволенія пріѣхать на другой день за отвѣтомъ, и получивъ его, пошелъ посидѣть еще нѣсколько минутъ съ старикомъ Березинымъ, принялъ отъ него полдюжину докторскихъ совѣтовъ, выслушалъ похвальное слово Елашину, и уѣхалъ домой.

А между-тѣмъ Варенька читала слѣдующее письмо.

ГЛАВА XVI.

"Je t'ai me et je te fuit!..."

• * *.

"Tout est douleur pour moi, tout —

Jusqu'à l'eeperance"!

(Delavigne).

1.
ПИСЬМО КНЯЗЯ.

«Не удивляйтесь, Варвара Михайловна, что, приступая къ объясненію, я рѣшился писать вамъ; — но я не имѣлъ духу, высказать вамъ на словахъ все, что я хочу, что я долженъ вамъ высказать. Въ вашемъ присутствіи я теряю власть надъ моимъ сердцемъ, надъ моимъ разсудкомъ; я забываю все, я знаю, я чувствую, я понимаю только одно — что люблю васъ! Вчера, увлеченный моими чувствами, въ минуту безумнаго порыва любви и нѣжности, я открылъ вамъ тайну, которую долго хранила душа моя, какъ лучшее, высшее сокровище свое. Вы узнали, что я люблю васъ, и судьба моя теперь въ вашихъ рукахъ: намъ предстоитъ или соединить навѣкъ наши существованія, или навѣкъ разстаться. Вы, вы одни, должны рѣшить этотъ вопросъ. О, еслибъ я слушалъ только голосъ моего сердца, я бросился бы къ ногамъ вашимъ, я излилъ бы предъ вами всю душу мою, я вкрался бы въ ваше дѣтское, неопытное сердце, посредствомъ моихъ моленій и моей страсти. Я взволновалъ бы ваше молодое воображеніе, исторгъ бы согласіе изъ потрясенной души вашей, произнесъ бы святые обѣты вѣрности и счастія, далъ бы вамъ клятву супружеской любви!.. Но нѣтъ, Варвара Михайловна, моя привязанность къ вамъ такъ искренна, такъ глубока, такъ заботлива, что въ первый разъ въ жизни моей, не хочу я слушать голоса моего эгоизма, но задумываюсь о счастьи вашемъ, о будущности вашей и рѣшаюсь изобразить вамъ добросовѣстно и откровенно сердце и характеръ человѣка, которому вы довѣрите ваше счастіе, хочу показать вамъ все, что можетъ ожидать васъ въ вашей будущности, если вы соедините ее съ моею, хочу сказать вамъ съ святою искренностью, что я недостоинъ васъ, недостоинъ вашей чистой, священной привязанности, вашего дѣтскаго довѣрія; что я обману, можетъ-быть, всѣ молодыя надежды ваши, отниму у васъ прекрасное сокровище вашихъ чистыхъ, дѣтскихъ вѣрованій.

Варенька, вы росли посреди священной тишины вашей дѣтской. Атмосфера, васъ окружающая, была полна мира и любви. Младенческій умъ вашъ принималъ отрадныя впечатлѣнія вѣры и благочестія; заботливый глазъ отдалялъ отъ души вашей всякое нечестивое понятіе; чувства ваши, съ любовью развитыя, съ заботой взлелѣянныя, были устремлены ко всему доброму, прекрасному; вы росли въ уединеніи, на глазахъ несравненнаго друга, хранимыя ея попеченіями, хранимыя любовью и молитвами вашей матери. Тихія, домашнія добродѣтели вашихъ родителей, возвышенная душа и высокія чувства вашей тетушки отразились на вашемъ молодомъ существованіи….

Не таково было мое дѣтство!… Едва могъ я произнести два слова, какъ во мнѣ начали уже развивать чувство тщеславія, понятіе о богатствѣ и роскоши. Одѣтаго въ бархатѣ и кружевахъ, водили меня въ блестящую гостиную, гдѣ всѣ восхищались моей красотой, моимъ нарядомъ, моею понятливостью; потомъ уносили меня въ дѣтскую, и забывали обо мнѣ. Я капризничалъ, исполнялъ свою волю, привыкалъ видѣть всѣхъ покорными моимъ прихотямъ, окруженъ былъ лестью, подобострастіемъ, но рѣдко, очень рѣдко видѣлъ сердечную, непритворную ласку!…

Такъ росъ я избалованнымъ, тщеславнымъ, капризнымъ ребенкомъ, мечталъ много омоемъ остроуміи, которымъ всѣ восхищались, о моей красотѣ, которую всѣ прославляли, и о моемъ богатствѣ. Тихія, святыя впечатлѣнія мира, благочестія, наивныхъ вѣрованій, дѣтскихъ упованій, которыя встрѣчаютъ въ началѣ жизни ребенка, воспитаннаго въ уединеніи, не вѣяли вокругъ моей колыбели, убранной кружевами и атласомъ. Еще ребенкомъ привыкъ я острить и смѣяться надъ горячими чувствами любви и самопожертвованія, и скороспѣлый, холодный умъ мой принялъ сатирическое направленіе. Съ дѣтства былъ уже я посвященъ въ тайны многихъ интригъ и козней большаго свѣта, съ дѣтства началъ презирать людей и пріучался жить единственно для себя, покорять все своимъ прихотямъ, сознавать свой эгоизмъ и гордиться имъ. Неспособный къ труду и къ дѣятельности, я скучалъ; неспособный оцѣпятъ искреннія чувства, я увлекался минутными капризами моего сердца и выносилъ изъ каждой легкомысленной, мгновенной привязанности — разочарованіе, пресыщенность, усталость души, болѣзненное направленіе ума!…

Правда, была и для меня короткая эпоха юношеской горячности, молодой восторженности души, и въ моемъ сердцѣ пробуждался голосъ двадцатилѣтней мечтательности, и я невольно забывался иногда въ тревожныхъ, сладкихъ ощущеніяхъ, въ безсознательныхъ стремленіяхъ къ чистой, возвышенной любви…. О, еслибъ я встрѣтилъ, въ эту лучшую эпоху моей жизни, женщину, подобную вамъ!…. я могъ бы переродиться, обновить душу мою, начать новую жизнь.. могъ бы еще быть молодъ сердцемъ и счастливъ! Но не съ такими женщинами сводила меня судьба, или лучше сказать, не такимъ женщинамъ дарилъ я свое вниманіе! Я искалъ любви у тѣхъ, которыя не умѣли любить; я искалъ счастія у ногъ легкомысленныхъ и блестящихъ красавицъ, которыя полагали его въ успѣхѣ на вечерѣ, въ граціозномъ нарядѣ, въ торжествѣ ихъ тонкаго, неуловимаго женскаго кокетства. Меня не старались сблизить съ скромными, добродѣтельными женщинами, мимо которыхъ я проходилъ безъ вниманія; мое воспитаніе было не такъ направлено, чтобъ я старался отыскивать скрытыя достоинства; я привыкъ восхищаться только наружными, блестящими преимуществами, красотою и тонкимъ кокетливымъ умомъ молодыхъ женщинъ. Я обратился было къ нимъ съ сердцемъ, въ которомъ внезапно и ненадолго пробудилась горячность юношескихъ ощущеній…. но ни одна изъ нихъ не могла одушевить меня истинною любовью, ни одну изъ нихъ не могъ я уважать, ни въ одной не встрѣтилъ я искренней, сердечной привязанности….

Но я не стану и не могу вамъ описывать всѣ грустныя разочарованія, которыя ожидали меня въ жизни, не стану толковать вамъ, какими незамѣтными переходами дошелъ я до совершеннаго охлажденія ко всѣмъ чувствованіямъ и вѣрованіямъ сердечнымъ, ко всѣмъ увлеченіямъ души и воображенія. Да, коротка была для меня эпоха поэзіи, эпоха бодрости душевной; рано настигъ холодъ опытности и разочарованія мою усталую душу, рано сдѣлался я эгоистомъ. Съ-тѣхъ-поръ не знаю я, что значитъ увлечься теплымъ чувствомъ человѣколюбія; не знаю, что значитъ принять къ сердцу чужое горе, или чужую радость; у меня нѣтъ друзей, нѣтъ цѣли въ жизни, нѣтъ ни любимой мечты, ни любимаго вѣрованья, которыя бы согрѣли мое сердце…. Эгоистическое существованіе мое устремлено единственно къ достиженію удовольствій, и къ исполненію причудъ прихотливаго, капризнаго ума.

Скука привела меня въ деревню, гдѣ я искалъ уединенія и отдохновенія отъ свѣтской жизни. Сначала видѣть я въ васъ только единственную особу, равную мнѣ здѣсь по образованію, и находилъ истинное удовольствіе въ вашемъ обществѣ. Равнодушіе, которое встрѣчало мое вниманіе къ вамъ, моя любезность, возбуждали во мнѣ досаду и вмѣстѣ съ тѣмъ внушали мнѣ уваженіе къ вамъ. Лукавыя продѣлки Пулхерьи Семеновны, исторія сватовства Рѣшеткина, въ которую я самъ, отчасти, былъ вмѣшанъ, сблизили меня съ вами и поставили насъ въ короткія отношенія другъ къ другу.

Въ тѣ грустные дни интригъ, недоразумѣній и страданій началась моя привязанность къ вамъ. Съ-тѣхъ-поръ, сблизясь съ вами, имѣлъ я случай узнать вполнѣ вашу молодую, прекрасную душу. Съ какимъ глубокимъ чувствомъ благоговѣнія понялъ я все величіе вашего тихаго существованія, исполненнаго преданности и смиренія; все величіе этой душевной бодрости, поддерживающей васъ въ безцвѣтности однообразной, уединенной жизни, полной лишеній и заботъ! Я понялъ, что каждый часъ жизни вашей посвященъ счастію другихъ. Я видѣлъ вашу заботливую любовь къ родителямъ. Разсказы о вашихъ тайныхъ благодѣяніяхъ доходили до меня…. благодарность простыхъ людей такъ болтлива!…

Я привязался къ вамъ всею душею. У меня не было высшаго наслажденія — какъ свиданія съ вами. Въ вашемъ присутствіи душа моя ободрялась и освѣжалась, мнѣ было весело, пріятно, хорошо! Невѣдомое смущеніе, полное сладостныхъ тревогъ, невѣдомое, восхитительное упоеніе наполняли мое сердце; какой-то неуловимый оттѣнокъ поэзіи, любви и молодости ложился на всѣ предметы, насъ окружающіе…. но разставшись съ вами, я подчинялся другимъ впечатлѣніямъ; очарованіе рушилось, мечты увядали, поэзія исчезала, довѣренность и спокойствіе покидали меня и уступали мѣсто болѣзненнымъ фантазіямъ моего ума и грустнымъ увѣщеваніямъ моей опытности, непозволявшей мнѣ увлекаться моими чувствами….

Вы не поймете меня. Варвара Михайловна, если я стану описывать вамъ все, что происходило и происходитъ въ сердцѣ моемъ; вамъ покажется непонятна моя любовь, полная противорѣчій, сомнѣній, ревности, недовѣрчивости и страсти! О, я слишкомъ поздно узналъ васъ! Благодѣтельное вліяніе вашей любви не можетъ уже перевѣсить, въ душѣ моей, всю тяжесть горечи, накопившейся въ-продолженіе моей долговременной опытности!… не можетъ воскресить во мнѣ душевныя силы молодости, отрадныя вѣрованія юности, навсегда утраченныя!

Я виноватъ, о, я много виноватъ предъ вами! Посѣщая васъ такъ часто, увлекаясь удовольствіемъ, которое я находилъ въ вашемъ обществѣ, увлекаясь моею любовью, забывая о васъ, о вашемъ спокойствіи, я поступалъ какъ эгоистъ. Я не имѣлъ духу, не имѣлъ рѣшимости разстаться съ вами, а между-тѣмъ сознавалъ вполнѣ, что недостоинъ васъ; я съ восторгомъ замѣчалъ каждое движеніе, каждый взглядъ, каждое слово, измѣняющее вашу привязанность ко мнѣ, — а между-тѣмъ я зналъ, что эта привязанность можетъ послужить только къ вашему несчастію! Я не вѣрилъ возможности быть любимымъ, а между-тѣмъ искалъ вашей любви, не отдавая себѣ въ томъ отчета; я увлекался минутными, прекрасными мечтами, и потомъ очнувшись, предавался вполнѣ разочарованію.

А все же я люблю васъ, люблю васъ съ благоговѣніемъ, какъ чистѣйшую душу, сотворенную Богомъ, люблю васъ какъ прекраснѣйшее созданіе земное! Я долго старался скрывать отъ васъ любовь мою, но вчера тайна моя вырвалась изъ сердца моего и вы узнали ее.

Да, Варенька, я люблю васъ, а между-тѣмъ я рѣшаюсь сказать вамъ, что мы никогда не будемъ счастливы вдвоемъ!… что любовь моя, взыскательная, ревнивая, эгоистическая любовь моя, не можетъ служить порукой вашему счастію.

Знаете ли вы, что такое ревность, это адское, мучительное состояніе болѣзненной души, чувствующей невозможность удержать свое лучшее, единственное сокровище?

Знаете ли, что эгоизмъ ревности есть самый несносный эгоизмъ въ мірѣ? Знаете ли, что каждый неумышленный взглядъ вашъ, каждое слово ваше, сказанное въ простотѣ и невинности сердечной, будетъ возбуждать во мнѣ недовѣрчивость и безпокойство? Я буду ревновать васъ ко всѣмъ, кого вы полюбите, ко всему васъ окружающему! Но не поэтизируйте во мнѣ это чувство. Не думайте, что эта ревность, есть ревность сопряженная съ горячностью пылкой, страстной, сильной любви…. Нѣтъ, моя ревность происходитъ, напротивъ, отъ недостатка душевной бодрости, отъ сознанія вашего превосходства надо мной, отъ безхарактерности моей, отъ какой-то трусости, отъ какой-то тайной боязни. Моя ревность отравитъ вашу жизнь своими дрязгами, своими мелочными капризами, своею взыскательностью!…. О я не созданъ для семейной жизни!… я не въ состояніи оцѣнятъ ея тихихъ и святыхъ радостей!….

Вы думаете, что любите меня? Вы ошибаетесь….

Вы обманываетесь, подобно всѣмъ молодымъ, неопытнымъ дѣвушкамъ, воображающимъ, что онѣ любятъ человѣка, къ которому привлечены только пробудившеюся лгь нихъ потребностью любить! Повѣрьте, Варвара Михайловна, вы точно также полюбили бы другаго человѣка, еслибъ онъ находился съ вами въ такихъ же отношеніяхъ какъ я, и еслибъ онъ умѣлъ привлечь на себя ваше вниманіе. Вы любите не меня, вы любите то чувство, которое я возбудилъ въ васъ, вы любите тревожныя, сладкія радости этого чистаго и святаго чувства, вы любите прекрасныя молодыя мечты, сопряженныя съ первою любовью молодой дѣвушки; вы украшаете меня, въ своемъ воображеніи, качествами и совершенствами, которыми я не обладаю. Я завладѣлъ вашею любовью, а не заслужилъ ее; повѣрьте, Варвара Михайловна, вы меня не любите, вы не можете любить меня истинно.

Но придетъ пора, — (вспомните слова мои) придетъ для васъ пора истинной, не ребяческой, не воображаемой, — любви. Тогда вы будете любить не чувство, которое вы подарите человѣку, а самаго человѣка, который невольно привлечетъ васъ и заслужитъ любовь вашу своими rtpe* красными качествами и своею глубокою и горячею любовью…. И съ непобѣдимою силою возстанетъ тогда и разовьется въ душѣ вашей привязанность къ нему. Если вы не будете свободны…. это чувство погубитъ васъ; вы всегда останетесь вѣрны вашему долгу, я въ томъ твердо убѣжденъ, но вы будете страдать, невыразимо, необъяінимо страдать…. погибнетъ ваша молодость, ваша красота, ваша бодрость душевная, изнеможетъ духъ вашъ въ тяжкой, ужасной борьбѣ съ этимъ чувствомъ!».. Вы будете несчастны….

А каково будетъ тогда мнѣ?

О, какимъ безумнымъ, страшнымъ порывамъ ревности и отчаянья будетъ предаваться тогда сердце мое!… съ какимъ мучительнымъ безпокойствомъ буду я слѣдить за вашими чувствами и впечатлѣніями…. и какъ измучу я васъ моими подозрѣніями, моею ревнивою взыскательностью!… Если же вы будете свободны и встрѣтитесь съ человѣкомъ, вполнѣ достойнымъ и любящимъ васъ, какъ много высокаго блаженства, какъ много тихихъ, святыхъ, семейныхъ радостей ожидаетъ васъ въ вашемъ супружествѣ!… Этимъ блаженствомъ, этими радостями не надѣлитъ васъ моя любовь…. Это блаженство и эти радости не въ состояніи я оцѣнять…. Они меня не осчастливятъ!….

Теперь рѣшите, Варвара Михайловна, судьбу мою, и будьте увѣрены, что каково бы ни было ваше рѣшеніе, я приму его съ любовью, и вѣчно, вѣчно буду уважать васъ также высоко, также искренно и глубоко, какъ уважаю я васъ теперь, и какъ не уважалъ, до-сихъ-поръ, ни одной женщины въ мірѣ! . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

2.

Варенька прочитала это письмо.

Она не поняла его, мысли мѣшались въ ея головѣ. Взоръ ея машинально и разсѣянно слѣдилъ по написаннымъ строкамъ князя. Сердце ея ныло отъ тоски. Смертельная блѣдность покрывала ея щеки.

Кончивъ чтеніе, она положила письмо на столъ и долго стояла предъ нимъ неподвижная, безмолвная, устремивъ на него пристальный, вопрошающій взоръ, какъ будто ожидая разъясненія непонятнаго чтенія. Руки ея скрестились на груди и дрожали отъ внутренняго лихорадочнаго волненія. Ни одна ясная мысль не приходила ей въ умъ, ни въ одномъ чувствѣ не умѣла она дать себѣ отчета…. Только въ груди ея что-то ныло невыразимо, только въ сердце ея стонало что-то съ неодолимою тоскою….

Такъ прошло нѣсколько минутъ. Наконецъ она какъ-будто очнулась, взяла письмо, и собравшись съ силами, начала его вновь перечитывать. На этотъ разъ читала она его съ вниманіемъ, съ напряженнымъ, страстно-напряженнымъ вниманіемъ! Возможно ли объяснить всѣ мысли, которыя тѣснились въ ея головѣ во-время этого чтенія? всѣ различныя, противурѣчащія мысли, которыя смѣнялись одна другою, боролись межъ собой и сливались въ сильное, мучительное чувство любви и страданія?…

Кончивъ письмо, Варенька скоро встала.

— Онъ ошибается! сказала она съ одушевленіемъ: я люблю его…. О, я знаю, что я люблю его!… Онъ ошибается, — мы будемъ счастливы…. со мной одной, съ моею любовью можетъ онъ быть счастливъ…. его одного въ мірѣ могу я любить!… Онъ ошибается, — онъ не знаетъ меня!… Но я пойду къ нему…. я скажу ему, что люблю его!… Онъ пойметъ, что я люблю его, онъ повѣритъ моему обѣту вѣчной любви, вѣчной вѣрности!

И гордое, высокое сознаніе своего достоинства и силы своей любви отразилось на блѣдномъ челѣ молодой дѣвушки.

— Онъ сомнѣвается во мнѣ, продолжала она: но онъ перестанетъ сомнѣваться! и что мнѣ за дѣло до его сомнѣніи, до его ревности?… вѣдь я люблю его…. вѣдь я чувствую, что могу составить его счастіе, что любовь моя всесильна! что она успокоитъ всѣ его опасенія, уничтожитъ его сомнѣніе, излечитъ его ревность…. О, несмотря на все, онъ будетъ, онъ долженъ быть счастливъ! Я…. я ручаюсь за его счастіе…. я чувствую, что въ состояніи составить его!…

И сердце Вареньки билось какъ-то гордо и сильно въ молодой груди. Щеки ея покрылись румянцемъ, глаза блистали, головка ея, незадолго передъ тѣмъ опустившаяся къ груди, поднялась съ граціознымъ и неуловимымъ движеніемъ гордости и самоувѣренности.

Она взяла письмо и снова начала его перечитывать. Теперь она глубже вникнула въ смыслъ этихъ строкъ…. она иначе поняла чувство, которое руководило перомъ князя…. она дальше останавливалась на нѣкоторыхъ выраженіяхъ, которыя раскрывали ей состояніе души его. Ей показалось вдругъ, что одно чувство чести заставило князя предоставить ей рѣшеніе ихъ судьбы; ей показалось яснымъ, что онъ боится женитьбы, и всячески старается внушить ей отказать ему.

Ошибалась ли она? мы увидимъ это въ-послѣдствіи….

Какъ скоро эта мысль вошла ей въ голову, Варенька вздрогнула, отчаянье завладѣло ея сердцемъ, она бросилась на постель, рыдая спрятала голову въ подушки, чтобъ никто въ домѣ не услышалъ стона, судорожно вырывавшагося изъ груди ея…

Варенька пришла къ обѣду съ спокойнымъ лицомъ, съ котораго исчезли слѣды утреннихъ слезъ, и хотя губы ея были блѣднѣе обыкновеннаго и голосъ дрожалъ отъ внутренняго волненія, она успѣла однако скрыть отъ отца и брата свое душевное состояніе. Только материнское сердце не могла она обмануть своимъ притворствомъ. Палагея Федоровна отгадала, что въ душѣ молодой дѣвушки таится тяжелое горе. Напрасно болтала Варенька весело и безпечно съ братомъ, напрасно улыбалась она родителямъ, — Палагея Федоровна отгадывала въ этой веселости какое-то болѣзненное принужденіе, — въ этой улыбкѣ, какую-то особенную ласку, полную грусти и нѣжности, которая вызывала слезы на рѣсницы старушки. Она не спускала глазъ съ Вареньки и насилу дождалась конца обѣда, чтобъ отвести ее въ сторону и спросить у нея о причинѣ ея горести.

Варенька испугалась вопроса матери. Открыть ей свою тайну было бы возобновить всѣ грустныя и тяжелыя минуты, причиненныя сватовствомъ Рѣшеткина и разрывомъ съ нимъ; — она сказала, обвивъ руками шею озабоченной старушки, и цалуя ея морщинистыя щеки, что она несовсѣмъ-то здорова. Палагея Федоровна тотчасъ повела ее къ отцу и по приказанію послѣдняго закутала Вареньку въ теплую кацавейку и напоила ее липовымъ цвѣтомъ. Потомъ перекрестила ее набожно, читая тихую молитву и цалуя горячій лобъ молодой дѣвушки. Варенька усѣлась между братомъ и матерью, слушала разсказы перваго, любовалась радостью послѣдней, все еще неуспѣвшей опомниться отъ свиданія съ сыномъ.

А что происходило покуда въ ея сердцѣ? Этого никто не зналъ. Только когда она вернулась въ свою комнату, послѣ невыносимо-тяжелаго дня, когда затворивъ за собою дверь она осталась одна, — одна съ своими мыслями, одна съ своею грустью, она вздохнула свободнѣе. Блѣдные лучи лампадки освѣтили крупныя слезы, катившіяся по щекамъ бѣдной дѣвушки, и развернутое письмо князя, которое она держала въ дрожащихъ рукахъ.

— Я люблю его! сказала она наконецъ съ отчаяньемъ, прижимая къ губамъ строки князя, и сердце ея рвалось на части….

— Да я люблю его!… продолжала она: но что я ему скажу? — какъ мнѣ поступить?… Боже мой, помоги мнѣ…. не оставь меня…. Я молюсь о его счастіи!… и полные слезъ глаза кроткой дѣвушки устремились опять на роковыя строки, и всю ночь провела она въ молитвѣ, размышленіи и слезахъ….

ГЛАВА XVII.

"И все прошло навѣкъ! и въ памяти смятенной

Остался только слѣдъ блаженства моего...."

(Гр. Ростопчина.)

На слѣдующій день, по дорогѣ къ Прыскухину, ѣхалъ щегольской кабріолетъ, запряженный прекрасною лошадью, которою правилъ самъ князь. Погода была чудная. Былъ одинъ изъ тѣхъ рѣдкихъ, ясныхъ дней, на которые такъ скупа наша сѣверная осень.

Сильной рукой удерживая нетерпѣніе бойкаго коня, князь ѣхалъ шагомъ. Онъ былъ грустенъ, безпокоенъ. Голова его опустилась, какъ-бы обремененная тяжелыми помышленіями. Ему было досадно на себя.

— Варенька сущій ребенокъ, думалъ онъ: — она вѣрно не поняла моего письма…. Она такъ неопытна…. она воображаетъ, что любитъ меня, и что согласись выдти за меня замужъ, она положитъ основаніе прочному и несомнѣнному счастію нашему…. И князь улыбнулся съ грустью и отчасти съ насмѣшкой. — Она будетъ увѣрять меня въ своей любви и въ возможности супружескаго счастія. Бѣдное Дитя! Какую она готовитъ себѣ горькую участь…. но я исполнилъ свой долгъ, — я предупредилъ ее. Какъ могъ я забыться третьяго-дня до такой степени?… какъ я могъ увлечься моими чувствами и высказать ихъ Варенькѣ?… Вотъ въ какое непріятное положеніе поставилъ я себя этимъ…. Я поступилъ какъ настоящій школьникъ. Единственная женщина, которую я любилъ истинно, будетъ несчастна чрезъ мою любовь…. Я виноватъ предъ нею.

И въ-самомъ-дѣлѣ, князь любилъ молодую дѣвушку, но съ той минуты какъ онъ узналъ, что она раздѣляетъ его чувство, съ гой минуты, какъ женитьба не носилась больше въ его мечтахъ, а ожидала его въ дѣйствительности, онъ сталъ къ ней равнодушнѣе. Ему казалось, что вся поэзія любви улетала отъ него, а съ женитьбой — начиналась для него жизнь, полная разочарованій, тревогъ и непріятностей. Теперь, когда судьба его должна была рѣшиться, — онъ возненавидѣлъ супружество. Въ грустномъ умѣ его рисовались уже всѣ непріятности, его ожидающія. Онъ представилъ себя мужемъ Вареньки, которую онъ успѣлъ ужъ разлюбить. Она плачетъ, — онъ досадуетъ. Она упрекаетъ его въ холодности — онъ выходитъ изъ себя, онъ сердится за ея взыскательность…. между ними происходитъ сцена…. а онъ такъ ненавидитъ женскія слезы и упреки!… Онъ убѣгаетъ изъ дому; возвращаясь встрѣчаетъ жену не въ-духѣ, съ красными глазами, съ глубокими вздохами…. Онъ хочетъ съ ней помириться…. но вмѣсто-того чтобъ успокоиться, она бросается къ нему на шею, въ порывѣ радости и благодарности…. а онъ ненавидитъ сцены нѣжности…. Но вотъ жена успокоилась, за-то около него раздается крикъ и визгъ дѣтей…. такой, что Боже упаси!… одинъ ребенокъ боленъ, другой капризничаетъ, третій шалить, — онъ терпѣть не можетъ дѣтей…. не исключая и своихъ!…

Но вотъ сцены мѣняются. Онъ не дома. Возлѣ него не сидитъ заплаканная жена, съ упреками и нѣжностями, вокругъ него не возятся несносныя дѣти, нѣтъ…. теперь онъ на вечерѣ. Варенька ослѣпительно-хороша; прекрасные глаза ея сіяютъ весельемъ и затмѣваютъ брилліанты, блестящіе въ русыхъ ея волосахъ; на бѣлыя, какъ мраморъ, плечи падаютъ роскошныя кудри…. тонкую талію ея обхватываетъ ловкій кавалеръ и увлекаетъ въ вальсъ прелестную царицу бала… и она танцуетъ легко, граціозно, какъ фея… и такъ полна она жизни, огня, прелести!… Около нее толпятся поклонники…. она разговариваетъ съ ними весело, свободно…. какъ разговаривала съ нимъ когда-то, въ Прыскухинѣ, въ чайной, освѣщенной сальными свѣчами, возлѣ дремлющихъ родителей, между Шиллеромъ и Пушкинымъ…. Теперь, окруженная своими поклонниками, — въ чаду своего торжества, своего бальнаго торжества!…. она не думаетъ о мужѣ. Онъ стоитъ въ углу, притворяясь равнодушнымъ и спокойнымъ. Онъ улыбается похваламъ, которрія расточаютъ ея красотѣ, ея любезности… но онъ уязвленъ въ сердцѣ…, онъ страдаетъ, онъ забытъ…. ея глаза не ищутъ его, она не улыбается ему, какъ улыбалась прежде… она царица бала, она носится предъ нимъ въ вихрѣ танцевъ, воздушная, прекрасная, какъ мечта!… Онъ досадуетъ, онъ увозитъ ее домой, онъ надѣется, что наконецъ она обратитъ на него вниманіе…. но нѣтъ, она устала, ей не до него…. она мечтаетъ о балѣ, о торжествѣ своемъ…. и вотъ, Боже мой! дошло до того, что онъ вымаливаетъ у нея ласку, выпрашиваетъ у нея улыбку…. и считаетъ себя вполнѣ счастливымъ, если она скажетъ ему ласковое словечко….

Но сцены опять мѣняются въ его воображеніи…. Варенька представляется ему въ новомъ видѣ. Теперь она не безпечная женщина, упоенная веселіемъ танца, она не скользитъ граціозно по гладкому паркету, улыбаясь своему кавалеру и опираясь небрежно на его руку; глаза ея не блестятъ ребяческимъ веселіемъ…. нѣтъ, она блѣдна, она сидитъ въ углу, равнодушная ко всему ее окружающему, равнодушная къ восторженному восхищенію, которое возбуждаетъ своею красотою. Она ждетъ чего-то, глаза ея устремлены на дверь съ невыразимымъ безпокойствомъ и нетерпѣніемъ. О, Варенька уже не кроткій ребенокъ, какимъ была до замужства, и не безпечная, веселая молодая женщина, которая такъ любила танцы и праздники… нѣтъ, теперь она любитъ, она страдаетъ, теперь всѣ ея чувства и мысли, вся любовь ея принадлежатъ человѣку, котораго она не смѣетъ и не должна любить; теперь она борется съ могучимъ, непобѣдимымъ чувствомъ, теперь пропало ея спокойствіе, ея небесное, дивное спокойствіе!… Мучительная страсть наложила роковую печать на блѣдное чело ея. Глаза ея выражаютъ глубокое сердечное страданіе и блестятъ какимъ-то печальнымъ и мрачнымъ огнемъ…. Но вотъ румянецъ пробѣжалъ по блѣднымъ щекамъ, губы слегка задрожали. Сердце князя облилось кровью. Онъ также устремилъ свой взглядъ на дверь.

Въ комнату вошелъ его соперникъ.

Прекрасное открытое чело послѣдняго украшено дивнымъ вѣнкомъ молодости и любви. Юношеская, пылкая душа отражается въ темныхъ глазахъ, съ нетерпѣніемъ отыскивающихъ Вареньку. Вотъ они встрѣтились съ ея тоскующими, грустными глазами и обмѣнялись взоромъ. Боже!… Какъ много выражалось въ этомъ бѣгломъ взорѣ!… Какъ много и любви страданія!…

Князь съ трудомъ смиряетъ свое бѣшенство. Онъ подходитъ къ женѣ. Онъ слѣдитъ за ея движеніями, она дрожитъ подъ его взоромъ!… «Домой!… домой!» шепчетъ она ему, съ невыразимымъ страданіемъ, и бросая еще одинъ взглядъ, грустный, прощальный взглядъ молодому человѣку, — она покидаетъ комнату, въ которой заключается вся жизнь ея. Князь взбѣшенъ. Ревность терзаетъ его…. Она несчастлива, она молчитъ и страдаетъ…

— Вотъ наша жизнь! сказалъ самъ себѣ князь, печально вздыхая, послѣ тяжелыхъ грезь… вотъ что насъ ждетъ!… вотъ какъ будемъ мы жить, страдая каждый въ своемъ углу, ненавидя другъ друга. А тутъ еще выростутъ дѣти: одни будутъ глупы, или безобразны, другихъ мы избалуемъ и изъ нихъ выйдутъ негодяи…. О, какой адъ въ такой жизни.

Въ эту минуту князь подъѣхалъ къ Прыскухину; лошадь остановилась по привычкѣ у подъѣзда…. Князь поднялъ голову: на крыльцѣ стояла Варенька; не та Варенька, которая за нѣсколько минутъ терзала его воображеніе, не блестящая царица бала, не заплаканная жена съ навязчивой нѣжностью, не страждущая, страстная женщина…. нѣтъ, предъ нимъ стояла Варенька, любящая Варенька, дикій, прелестный цвѣтокъ, окруженный уединеніемъ лѣсовъ и полей, идеалъ кротости и милосердія, добрый геній скромнаго Прыскухина, предъ нимъ стояла прежняя Варенька, его Варенька, любовь души его!…

— И это прекрасное созданье будетъ чрезъ меня несчастливо, подумалъ князь, слѣдуя за ней въ домъ. Въ эту минуту, — мысль его была не эгоистическая, въ эту минуту, онъ въ-самомъ-дѣлѣ думалъ не о себѣ, а о ней.

До обѣда князь и Варенька не имѣли случая обмѣняться словомъ. Михайло Федотовичъ не отходилъ ни на минуту отъ своего паціента, котораго онъ спасъ, по его мнѣнію, отъ самой опасной и многосложной болѣзни, козьимъ молокомъ и какими-то порошками, которыхъ князь никогда не принималъ.

Положеніе Вареньки и князя было невыносимо. Къ обѣду пріѣхалъ новый сосѣдъ. Его присутствіе оживило общество. Всѣ, исключая старика Березина, были какъ-то не въ духѣ и безотчетно грустно-настроены, но съ появленіемъ Елашина это расположеніе перемѣнилось. Михайло Федотовичъ, Палагея Федоровна и молодой Березинъ развеселились; одушевленная болтовня и разсказы молодаго сосѣда приводили ихъ въ восхищеніе и вызывали даже улыбку на озабоченномъ лицѣ князя. Послѣ обѣда Варенька сѣла за фортепіано. Михайло Федотовичъ принялся за газету, Палагея Федоровна за чулокъ. Молодой Березинъ и Елашинъ вышли курить въ другую комнату, а князь сѣлъ къ окну, недалеко отъ Вареньки, и барабанилъ по стеклу.

Природный музыкальный талантъ Вареньки былъ заботливо развитъ стараніемъ ея тетушки, которая была сама отличная музыкантша, и уроками, которыя она доставляла Варенькѣ, когда бывала съ ней въ столицѣ. Игра молодой дѣвушки была, правда, не блестящая, въ ней дышала таже высокая простота, которая была разлита во всемъ ея существѣ, но Варенька была одарена истиннымъ музыкальнымъ чувствомъ, и игра ея трогала до глубины души, хотя и не приводила въ изумленіе.

Разсѣянно, машинально сыграла она теперь нѣсколько піесъ, которымъ внималъ, изъ сосѣдней комнаты, одинъ Елашинъ. Михайло Федотовичъ занимался своей газетой, Палагея Федоровна чулкомъ, молодой Березинъ мечталъ, окружая себя облаками дыма, князь размышлялъ и барабанилъ по стеклу…. Варенька размышляла и ударяла по клавишамъ….. но вотъ ей попались на глаза ноты съ любимой піеской князя, серенадой Шуберта (Штендхенъ) этой меланхолической и восхитительной идилліей, въ которой такъ много чувства, грусти и мелодіи. О, какъ многое напомнила она Варенькѣ!…

Она взяла ноты. Глаза ея наполнились слезами… игра ея одушевилась.

Князь вздрогнулъ при первыхъ звукахъ любимой серенады…. Тяжелый, невольный вздохъ вырвался изъ груди его, а Варенька продолжала играть, съ такимъ выраженіемъ, что вся душа ея, казалось, вылилась въ вдохновенную игруИтакъ много простоты было въ этой игрѣ, и такъ много грусти дышало въ ней, и такъ трогательнохороши были эти поэтическіе звуки, что они невольно потрясли души всѣхъ присутствующихъ.

Михайло Федотовичъ и Палагея Федоровна задумались, молодой Березинъ забылъ о своей трубкѣ. Князь пересталъ барабанить и съ невыразимою грустью внималъ любимой мелодіи. Но ни на кого игра Вареньки не произвела такого, впечатлѣнія какъ на Елашина: съ первыхъ нотъ серенады началъ онъ прислушиваться внимательно, и чѣмъ дольше онъ слушалъ, тѣмъ сильнѣе билось молодое сердце его, привыкшее сочувствовать всему прекрасному. Душа его наполнялась невыразимымъ восхищеніемъ, онъ былъ тронутъ до глубины сердца…. Сигара выпала изъ рукъ его, онъ подходилъ все ближе и ближе къ Варенькѣ, и наконецъ, какъ прикованный очарованіемъ ея игры, сталъ возлѣ нея, впиваясь слухомъ въ мелодическіе звуки, боясь переводить дыханіе. Такъ сильно отзывалось въ душѣ его все, что выливалось изъ груди ближняго. Онъ смотрѣлъ теперь на Вареньку другими глазами; красота ея казалась ему сто разъ выразительнѣе, чѣмъ прежде; и въ-самомъ-дѣлѣ Варенька была чудно хороша въ эту минуту… Она перестала уже играть, а Елашинъ все еще слушалъ и неподвижно стоялъ возлѣ нея, устремивъ на нее восхищенный взглядъ. Ему казалось, что онъ уже коротко познакомился съ молодой дѣвушкой, которую видѣлъ однакоже въ первый разъ: такъ много объяснила ему игра ея…

Варенька ничего не замѣчала. Она видѣла одного князя. За-то князь не спускалъ глазъ съ молодаго сосѣда своего; онъ подмѣчалъ всѣ движенія его, ловилъ всѣ впечатлѣнія, отражавшіеся на воодушевленномъ лицѣ юноши, и понялъ все, что происходило въ его сердцѣ.

Онъ ее полюбитъ! думалъ князь, и внимательно началъ разсматривать Елашина. Потомъ взоръ его устремился на Вареньку. Наконецъ онъ всталъ и вышелъ въ другую комнату, тревожимый невыразимымъ безпокойствомъ, грустью и досадой; чрезъ нѣсколько времени, подойдя къ окну, онъ увидѣлъ Елашина и Петрушу Березина, прогуливающихся въ саду. Тогда онъ вошелъ въ залу. Въ ней никого не было, кромѣ Вареньки, которая стояла возлѣ фортепіано, съ серенадой Шуберта въ рукахъ…. Она сдѣлала ему знакъ рукой, и онъ подошелъ къ ней…

— Князь, сказала молодая дѣвушка, устремляя на него свой кроткій и спокойный взглядъ: я прочла ваше письмо и признаюсь, долго не понимала его. Одно мнѣ только въ немъ совершенно ясно: то, что вы сомнѣваетесь въ любви моей и въ возможности супружескаго счастія между нами. Я не стану увѣрять васъ въ моей привязанности, вы ее отталкиваете, и какъ бы я ни увѣряла васъ, вы бы не повѣрили ей…. Что же касается до вашихъ опасеній насчетъ нашей будущности, то я не имѣю средствъ уничтожить ихъ; мои слова не могутъ поколебать вашъ образъ мыслей, мои убѣжденія не могутъ имѣть вѣсу въ вашихъ глазахъ. Женская гордость не позволяетъ мнѣ навязывать ихъ вамъ…. По этому, зачѣмъ вамъ опасаться за вашу свободу?.. Боже мой! развѣ я думаю о себѣ?.. развѣ какіе нибудь виды прельщали меня и внушили мнѣ мою любовь?.. Нѣтъ, князь!.. Богъ видитъ, что я желаю вашего счастія, вашего спокойствія; поэтому, вы совершенно и вполнѣ свободны… Еслибъ вы любили меня и вѣрили любви моей, о тогда было-бы другое дѣло… но теперь…. теперь пусть будетъ по вашей волѣ: мы разстанемся!.. И Варенька опустила глаза, съ трудомъ удерживая рыданіе.

— Такъ вы мнѣ отказываете? спросилъ князь, притворяясь удивленнымъ.

Варенька подняла снова глаза и посмотрѣла на него такъ пристально, такъ спокойно, такъ гордо, что князь, краснѣя, опустилъ невольно глаза.

Послѣ минуты молчанія, Варенька подошла къ князю блѣдная, съ болѣзненной улыбкой на губахъ:

— Къ чему эта комедія, князь? сказала она, почти съ негодованіемъ и съ достоинствомъ: вы меня не обманете. Вы думаете, что я не поняла вашего письма?… Я вамъ даю отвѣтъ, который вы сами мнѣ предписали: по этому вы должны быть довольны. Князь, ваша любовь, ваше письмо, вашъ вопросъ, ваши слова…. все это насмѣшка… насмѣшка надо мной!.. но я поняла ее, князь… О будьте спокойны!.. я вамъ не скажу ни слова упрека… я васъ даже не виню… вы дѣйствуете по вашимъ убѣжденіямъ, и каковы бы онѣ ни были, я ихъ уважаю… Но зачѣмъ вы притворяетесь удивленнымъ? Вы не могли ожидать отъ меня другаго отвѣта, какъ тотъ, который вы сами какъ-бы продиктовали мнѣ. Вы понимаете, князь, что на ваше письмо и на ваши слова, я могу отвѣчать вамъ однимъ отказомъ… Прощайте же, князь, будьте счастливы!… Уважайте меня, это мое единственное желаніе… не забудьте Рѣшеткина и Машеньку — это моя послѣдняя просьба… Мы разстаемся друзьями, не правда ли? Я васъ благодарю… за тѣ часы, которые мы провели вмѣстѣ…

— Когда-нибудь, сказалъ князь, живо прерывая ее, когда-нибудь, Варвара Михайловна, вы поблагодарите меня и за то, что я имѣлъ духъ отвратить отъ васъ большое несчастіе, разстаться съ вами и пожертвовать моею любовью вашему будущему счастію!.. Не улыбайтесь, Варвара Михайловна!.. Я говорю чистосердечно… вы будете счастливы… и тогда вы другими глазами будете смотрѣть на мои поступокъ…. Будущность меня оправдаетъ. Вы поймете тогда мои дѣйствія, которыя считаете эгоистическими и для которыхъ требуется съ моей стороны больше самопожертвованія, чѣмъ вы полагаете… Да, Варвара Михайловна, что бы вы ни говорили, чтобы вы о мнѣ ни думали, а я люблю васъ, и въ минуту разлуки я еще сильнѣе, еще глубже чувствую, какъ много, какъ горячо я васъ люблю!.. Но, клянусь вамъ, вы не могли бы быть со мной счастливы… клянусь вамъ, Варвара Михайловна, что мои опасенія за вашу будущность внушаетъ мнѣ не легкомысліе, а моя опытность, мое знаніе женскаго сердца и моя любовь къ вамъ. Мы должны разстаться… но повѣрьте, Варвара Михайловна, что у меня не будетъ лучшаго, священнѣйшаго воспоминанія, какъ воспоминаніе нынѣшняго лѣта, и что я всегда буду думать о васъ, какъ объ образцѣ добродѣтели и кротости, какъ о женщинѣ, которой я не знаю равной….

Варенька молча поклонилась ему и хотѣла уйти изъ комцаты, но дойдя до порога, она остановилась:

— О нѣтъ!… намъ невозможно, такъ разстаться! сказала она, рыдая и возвращаясь къ князю.

Онъ взялъ ея руку, прижалъ къ своимъ губамъ, не поднимая глазъ на бѣдную дѣвушку, ожидавшую отъ него послѣдняго слова прощанья и любви.

Наконецъ она собралась съ силой.

— Будьте счастливы! вспоминайте иногда обо мнѣ!, сказала она едва внятнымъ голосомъ, и поспѣшно ушла въ свою комнату…

— Я свободенъ!… сказалъ про себя князь, садясь въ свой кабріолетъ и покидая Прыскухино. Мнѣ тяжело, мнѣ грустно, но я доволенъ собой. Я поступилъ благоразумно, очень даже благоразумно…

2.

Чрезъ нѣсколько дней, князь пріѣхалъ въ Прыскухино съ прощальнымъ визитомъ, объявивъ, что важныя дѣла неожиданно потребовали его присутствія въ Петербургъ. Михайло Федотовичъ и Палагея Федоровна съ радушіемъ и грустью простились съ нимъ, какъ съ добрымъ сосѣдомъ и пріятелемъ, и старикъ Березинъ вручилъ ему, на прощанье, цѣлую картоночку порошковъ отъ кашля и письменное наставленіе, какъ ихъ употреблять. Князь былъ тронутъ добродушіемъ почтеннаго старика, и прощаясь съ нимъ, онъ понялъ, какъ сильно привязанъ привычкой къ скромному и гостепріимному семейству Березиныхъ.

Варенька была въ своей комнатѣ, но Михайло Федотовичъ настоялъ на томъ, чтобъ за нею послали.

Она явилась на видъ спокойная, но блѣдная, блѣдная какою князь еще никогда ее не видалъ.

— Вотъ! дочь все хвораетъ у насъ! сказалъ печально Михайло Федотовичъ, цалуя въ лобъ молодую дѣвушку.

На глазахъ Вареньки навернулись слезы.

Князь опустилъ голову и почувствовалъ ужасное стѣсненіе сердца. Онъ подошелъ къ Варенькѣ, простился съ ней и опрометью бросился къ крыльцу, къ которому былъ ужъ поданъ его экипажъ

Старички Березины стояли долго на крыльцѣ и съ грустью смотрѣли въ слѣдъ отъѣзжающему сосѣду…

Варенька заперлась въ свою комнату. Тамъ, въ страшномъ порывѣ отчаянья, бросилась она на колѣна, передъ святою иконою Божіей Матери и подняла къ ней съ судорожнымъ движеніемъ дрожащія руки свои:

— Все кончено! сказала она съ воплемъ и рыданьемъ. Матерь, Пресвятая Богородица, сжалься надо мною!…

И долго, долго раздавались въ уединенной комнатѣ горестныя рыданія…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Когда князь отъѣхалъ отъ Прыскухина, онъ повернулся, чтобъ въ послѣдній разъ посмотрѣть на знакомое село. При видѣ стараго дома, заглохшаго сада, гдѣ протекло для него такъ много отрадныхъ часовъ, князь почувствовалъ невыразимую грусть; но онъ началъ спускаться подъ гору, Прыскухино исчезло изъ его глазъ, только близъ него извивалась, по скату горы, знакомая тропинка, по которой онъ часто гулялъ съ Варенькой и которая вела къ «барышниному садику».

Князь отвернулся…. и заплакалъ…. Давно давно не зналъ онъ слезъ… Напрасно старался онъ унять ихъ…. онъ плакалъ, плакалъ какъ дитя… и образъ Вареньки, кроткій и прекрасный носился передъ его глазами…..

Но вотъ навстрѣчу ѣдетъ чей-то экипажъ. Они поровнялись. Князь узналъ Елашина.

— О-го! такъ онъ къ нимъ каждый день сталъ ѣздить, подумалъ князь съ горькимъ, ѣдкимъ чувствомъ досады, ревности или, вѣрнѣе, зависти….. и надвинувъ шляпу на брови, отбросился въ уголъ коляски.

Экипажъ Елашина давно уже пронесся, а князь все сидѣлъ угрюмый, мрачный.

— Какое мнѣ до нихъ дѣло! вскричалъ онъ такъ громко, что кучеръ его оглянулся. Пускай они разъигрываютъ свою смѣшную, глупую идиллію Пошелъ живѣе! крикнулъ онъ кучеру.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

— Сестра сегодня очень занемогла, сказалъ Петруша Березинъ своему пріятелю, когда тотъ пріѣхалъ въ Прыскухино, съ намѣреніемъ взять съ собой молодаго человѣка и отправиться съ нимъ съ визитами, къ прочимъ сосѣдямъ.

— Занемогла? занемогла? съ испугомъ повторилъ Елашинъ. Онъ вспомнилъ прекрасное и трогательное личико молодой дѣвушки, онъ вспомнилъ неподдѣльное выраженіе скорби, которое дышало въ ея игрѣ, и ему стало грустно. Онъ понялъ, что она страдала. Какое-то братское чувство, полное нѣжности и участія, вкралась въ его сердце; душа стремилась къ больной Варенькѣ, и онъ дорого бы далъ, чтобъ разгадать и утѣшить печаль ея.

На другой день князь былъ уже на дорогѣ въ Петербургъ. Съ нимъ сидѣлъ Рѣшеткинъ, котораго онъ взялъ, по просьбѣ Вареньки, подъ свое поктовительство. Они оба были грустно-настроены. Но князь грустилъ и насвистывалъ водевильные куплеты, а добрякъ Рѣшеткинъ грустилъ и плакалъ… онъ думалъ о своей Машенькѣ, о своей черноглазой красавицѣ, которая дала ему клятву быть ему вѣрной и благословила его маленькимъ образомъ. Говорятъ, будто-бы къ клятвѣ и къ благословенію присоединила она еще робкій и нѣжный поцалуй, но еще не доказано, и мы лучше промолчимъ объ этомъ обстоятельствѣ, чтобъ не сказать, какъ-нибудь, напраслину на нашу хорошенькую знакомую. Рѣшеткинъ цаловалъ образокъ, мечталъ о будущемъ счастіи, молился о своей ненаглядной Машенькѣ, вспоминалъ ея прощанье, и горячая слеза падала на завѣтный образокъ съ рѣсницъ добраго и влюбленнаго молодаго человѣка.

Князь вспоминалъ также многое. Покидая деревню, онъ жалѣлъ о минутахъ высокаго и чистаго счастія, которыя казались ему теперь прекраснымъ сномъ. Онъ жалѣлъ о Варенькѣ…. о своемъ добромъ геніи, о своей кроткой, любящей Варенькѣ… но между-тѣмъ эгоизмъ нашептывалъ ему съ удовольствіемъ, что теперь онъ избавленъ отъ бремени семейнаго счастія, которое чуть было не пало ему въ удѣлъ.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

ГЛАВА XVIII.

"Вотъ Петербургъ величественный, чинный

Съ холодной и широкою Невой.
Попрежнему все здѣсь шумитъ и блещетъ".
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

(Гр. Растопчина.)

Князь снова въ Петербургѣ, окруженный свѣтскими удовольствіями, свѣтскими пріятелями. Каждый день Получаетъ онъ бездну пригласительныхъ билетовъ; каждый день остритъ, злословитъ и скучаетъ онъ въ блестящихъ собраніяхъ. Слова улыбаются ему прелестныя женщины; снова слышитъ онъ острыя и пошлыя фразы… когда какія случатся. Снова катается онъ по Невскому, ухаживаетъ за хорошенькими женщинами, боится какъ огня молодыхъ дѣвушекъ, къ которымъ никогда не подходитъ, читаетъ, отъ нечего дѣлать, французскія книги, покупаетъ фарфоровыя куклы, даетъ роскошные обѣды, и скучаетъ такъ добросовѣстно, что любо посмотрѣть. Однимъ-словомъ, все идетъ попрежнему, и князь зажилъ по старому. Да, все попрежнему!… только разница въ томъ, что прежде князь ни о чемъ не вспоминалъ; а теперь, какъ часто, среди шума аристократическаго вечера, при веселыхъ звукахъ оркестра, или посреди жужанья свѣтскихъ разговоровъ, душу князя посѣщаетъ воспоминаніе прекраснаго и отраднаго лѣта… И ему кажется, что онъ въ Прыскухинѣ, въ скромномъ и гостепріимномъ Прыскухинѣ, что онъ сидитъ возлѣ своего добраго доктора, а предъ собой видитъ мыслящее, прекрасное женское личико, которое такъ спокойно и такъ кротко ему улыбается Иногда въ ушахъ его звучитъ любимый «Штендхенъ», и сладкіе звуки любви превращаются въ звуки прощанья и грусти О, тяжело бываетъ князю, когда эти воспоминанія терзаютъ его душу!.. грустно бываетъ ему, когда онъ любезничаетъ съ свѣтской красавицей, а другой образъ носится предъ его глазами, и улыбается ему сквозь слезы….

Рѣшеткинъ, по милости князя получилъ въ Петербургѣ хорошее мѣсто, которое показалось Пулхерьѣ Семеновнѣ столь значительнымъ, что послѣ многихъ просьбъ, увѣщеваній, слезъ и моленій, Машенька получила согласіе матери на вступленіе въ законный бракъ съ Рѣшеткинымъ. Теперь добрые и скромные супруги нанимаютъ небольшую, но веселенькую квартиру въ Коломнѣ, занимаются каждый своимъ дѣломъ, получаютъ отъ матери письма со включеніемъ деревенскихъ доходовъ, ѣздятъ въ торжественные дни въ Александринскій театръ, во второй ярусъ, приглашая близкихъ знакомыхъ въ свою ложу, въ которой имѣютъ талантъ помѣститься человѣкъ семь или восемь; любуются и восхищаются маленькимъ сыномъ своимъ, названнымъ въ честь князя, (т. е. въ честь крестнаго папеньки) Александромъ, и надѣваютъ на него красную рубашку, въ счастливые дни, когда крестный папенька и благодѣтель удостоиваетъ ихъ своимъ посѣщеніемъ.

Чрезъ Рѣшеткиныхъ получаетъ князь извѣстія о Варенькѣ. Чрезъ нихъ узналъ онъ, въ первое время возвращенія своего въ Петербургъ, что Варенька была опасно, почти безнадежно больна, что Елашинъ просилъ о продолженіи отпуска, что онъ во-время болѣзни Вареньки каждый день посѣщалъ опечаленныхъ родителей ея и былъ ихъ утѣшителемъ, и что онъ теперь въ постоянной перепискѣ съ Михайломъ Федотовичемъ. Всѣми свѣдѣніями этими снабжала Машеньку Пулхерья Семеновна, прибавляя къ нимъ свои замѣчанія, заключенія, сужденія и сожалѣнія о безразсудствѣ Вареньки, которая отталкиваетъ любовь благороднаго человѣка и не можетъ забыть коварнаго своего поклонника. Но, прибавила Пулхерья Семеновна, это происходитъ отъ того что Варенька слишкомъ зазнается и воображаетъ, что ей только и годятся что графы да князья; а всему виною ея воспитаніе.

На слѣдующій годъ князь узналъ, что Елашинъ опять ѣздилъ на короткое время въ деревню, и каждый день бывалъ въ Прыскухинѣ, а письма Пулхерьи Семеновны, которыя иногда по дружбѣ сообщалъ ему Рѣшеткинъ, гласили, что Елашинъ совсѣмъ съ ума сошелъ, что онъ все больше и больше привязывается къ Варенькѣ, но что глупая дѣвочка, хотя и уважаетъ его всѣмъ сердцемъ, но не отвѣчаетъ на его любовь. Зимой князя поразило извѣстіе, что Варенька сбирается съ тетушкой на короткое время въ Петербургъ.

Однажды князь былъ въ театрѣ и во-время антракта вошелъ въ ложу одной свѣтской дамы, за которой онъ въ то время ухаживалъ. Онъ шутилъ и болталъ съ ней въ самомъ веселомъ расположеніи духа; но вдругъ, посреди одной фразы, князь замолчалъ; взоръ его, какъ прикованный остановился на одной изъ ложъ, находившихся напротивъ него; голосъ его замеръ, и яркій румянецъ пробѣжалъ по блѣднымъ щекамъ. Опомнившись, онъ докончилъ кое-какъ свою фразу, и потомъ невольно устремилъ глаза на предметъ, такъ внезапно поразившій его.

Напротивъ него въ ложѣ сидѣли двѣ женщины, лицо одной изъ нихъ онъ видѣлъ когда-то на портретѣ, — это была сестра Михайлы Федотовича, другая была Варенька.

Князь ее тотчасъ же узналъ, хотя она чрезвычайно перемѣнилась съ-тѣхъ-поръ, какъ онъ ее не видалъ.

Онъ покинулъ ее почти ребенкомъ, но полтора года, протекшіе съ-тѣхъ-поръ, развили ея красоту изумительнымъ образомъ. Она, казалось, выросла, пополнѣла; лицо ея стало еще выразительнѣе прежняго; таже кротость, тоже спокойствіе отражались въ ея прекрасныхъ темно-голубыхъ глазахъ; но то было уже не ребяческое, безпечное спокойствіе, а серьозное, высокое спокойствіе, которое мы пріобрѣтаемъ послѣ большихъ душевныхъ страданій.

Князь долго не сводилъ съ нея глазъ, пораженный неожиданной встрѣчей. Голосъ его собѣседницы вызвалъ его изъ оцѣпенѣнія.

— Что съ вами, скажите, Бога ради, князь?… Я за васъ испугалась!…

— Извините меня, графиня, сказалъ князь, наклоняя слегка голову. Мое разсѣянье такъ простительно! Я увидѣлъ здѣсь людей, которыхъ не ожидалъ встрѣтить….

— О этого ненужно было толковать; я это тотчасъ же поняла… но все же удивляюсь, какъ можетъ человѣкъ, подобный вамъ, растеряться до такой степени.

Князь притворно засмѣялся.

— А если я хотѣлъ обратить этимъ на себя ваше драгоцѣнное вниманіе?

— Вы хотите меня увѣрить, что ваше смущеніе было притворное?.. пожалуй! васъ на это станетъ!! но я не такъ легковѣрна, и въ головѣ моей возникло множество предположеній.. неслишкомъ выгодныхъ.

— Напримѣръ?

— Напримѣръ, сказала красавица, слегка кусая край розовыхъ своихъ губокъ: напримѣръ, я слышала о какой-то пастушеской, романической страсти, внушенной уединеніемъ и смазливымъ личикомъ, а больше всего деревенской праздностью…. Извините, князь, если трогательная эта страсть не что-иное, какъ выдумка и клевета… не я ее взнесла на такого опытнаго и серьезнаго человѣка, какъ вы… я повторяю только слышанное. Говорятъ, что вамъ хотѣлось вспомнить школьничьи лѣта и что вы поѣхали въ деревню вздыхать подъ окнами наивной красавицы… говорятъ даже, что вы чуть не женились!… quelle plaisanterie! Ваше смущеніе заставило меня предположить, что предметъ аркадической любви переселился изъ своихъ лѣсовъ и полей въ одну изъ здѣшнихъ ложъ… и графиня навела лорнетъ на рядъ молодыхъ женщинъ, сидѣвшихъ напротивъ нея, стараясь угадать между ними ту, которая умѣла заслужить расположеніе ея поклонника. Она не остановила своего вниманія на Варенькѣ, наружность которой не отвѣчала ея идеѣ о деревенской красавицѣ. Она искала красивое, румяное, наивное и отчасти жеманное личико, неловкія манеры, глаза, выглядывающіе изъ-подъ-лобья.

— Вы удивительно догадливы, графиня, сказалъ ей князь, оправившись совершенно отъ своего смятенія. Дошедшій до васъ слухъ нелишенъ нѣкоторой справедливости…. но неужели скука деревенской, однообразной жизни не извинитъ отчасти моей забавной аркадической страсти, какъ вы изволили ее назвать? Притомъ же деревенскія красавицы имѣютъ свою прелесть: неугодно ли вамъ удостовѣриться въ этомъ и посмотрѣть на молодую женщину, находящуюся въ третьей ложѣ во второмъ ярусѣ…. вотъ на ту, которая нагнула свою теперь прекрасную черноволосую головку… вы нашли ее?

— Боже мой!… да я ничего не вижу въ этой ложъ!.. тамъ сидитъ человѣкъ пятнадцать. И графиня засмѣялась.

— Но всмотритесь хорошенько въ молодую женщину… какъ вы ее находите? И князь старался обратить вниманіе своей прелестной собѣседницы на ложу Рѣшеткиныхъ, въ которой, между прочими лицами, находилась Vашенька или лучше сказать Марья Петровна, въ голубомъ шелковомъ платьѣ и въ кружевной наколкѣ съ красными цвѣтами.

— Знаете ли, что она въ-самомъ-дѣлѣ очень и очень недурна! сказала князю, съ нѣкоторой досадой, свѣтская женщина, которая право не отказалась бы позаимствовать у Машеньки ея прекрасный цвѣтъ лица. Она не отказалась бы и отъ бѣлыхъ ея зубовъ и отъ большихъ чорныхъ блестящихъ глазъ, которые такъ ярко сверкали изъ-подъ длинныхъ рѣсницъ. Très bien, très bien, продолжала графили, разсматривая Машеньку не совсѣмъ благосклоннымъ взоромъ. Жаль только, что она немного необтёсана, что она носитъ на головѣ полинялыя вербы и приглашаетъ въ свою ложу всѣхъ своихъ знакомыхъ.

— А какъ находите вы моего соперника, похитившаго у меня сердце моей жестокой красавицы? Вы видите это добродушное, румяное, улыбающееся лицо?

— Ха! ха! ха!.. князь, такъ это былъ вашъ соперникъ? О, c’est impayable!

— Скажите, мой счастливый соперникъ. Теперь онъ влюбленный супругъ моей красавицы, исправный чиновникъ, обитатель Коломны.

Графиня посмотрѣла еще разъ на Машеньку, на Рѣшеткина, на ихъ ложу, на князя, и успокоилась.

— Для деревни ваша страсть простительна, сказала она князю съ улыбкой: но для Петербурга…

— Въ Петербургѣ сердце мое не поднимется во второй ярусъ, когда оно находитъ такъ много прекраснаго въ бель-этажѣ.

— И хорошо сдѣлаетъ, сказала графиня: здѣсь, по-крайней мѣрѣ, просторнѣе.

Посидѣвъ еще нѣсколько минутъ, князь поклонился почтительно своей собесѣдницѣ и вышелъ изъ ложи.

Дойдя до своего кресла, онъ бросилъ бѣглый взглядъ на ложу, въ которой была Варенька. Въ эту минуту вошелъ туда Елашинъ. Серьезное личико молодой дѣвушки прояснилось дружеской и спокойной улыбкой. Глаза Елашина заблистали счастіемъ и любовію, когда онъ встрѣтилъ эту улыбку. Почтительно поклонившись обѣимъ дамамъ, онъ сѣлъ возлѣ тетушки и вступилъ съ нею въ разговоръ; но глаза его постоянно устремлялись на молодую дѣвушку съ выраженіемъ любви и высокаго уваженія.

Князь уѣхалъ изъ театра.

Онъ не встрѣчалъ больше Вареньку; но чрезъ годъ послѣ этой встрѣчи узналъ онъ, что Варенька вышла замужъ за Елашина. Это извѣстіе нисколько не удивило князя, онъ его давно ожидалъ; не смотря на то оно причинило ему невольную досаду, и князь еще болѣе прежняго сталъ острить надъ женскимъ постоянствомъ, что, конечно, было чрезвычайно справедливо съ его стороны. Не былъ ли онъ въ правѣ ожидать, что ожидать, что Варенька будетъ вѣкъ любить его безнадежно и умретъ отъ любви къ нему? О, онъ не зналъ чрезъ какія ужасныя страданія прошли эти двѣ прекрасныя души, прежде чѣмъ соединились, Онъ не видѣлъ отчаянныхъ слезъ Вареньки, онъ не считалъ ея безсонныхъ ночей, ея безрадостныхъ дней. Онъ не зналъ, какъ рвалось ея сердце при видѣ каждой вещи, каждаго мѣста, напоминавшихъ ей человѣка, котораго она любила своею первою любовію. Онъ не зналъ, какъ долго отвѣчала одной холодностью измученная, больная душа ея глубокой и священной привязанности Елашина. Онъ не зналъ, какъ много сплетень и непріятностей навлекъ онъ на то семейство, которымъ былъ такъ обласканъ, такъ радушно принятъ. Онъ не зналъ также, что вынесла твердая и молодая душа Елашина въ эти три года. Сначала Варенька внушила ему одно братское, нѣжное участіе, какъ существо слабое и страждущее. Но скоро, сблизясь съ нею, узнавъ ее короче, онъ понялъ все, что сердце Вареньки заключало въ себѣ высокаго, преданнаго и прекраснаго.

Привязанность его къ ней возрастала съ каждымъ днемъ, но онъ долго молчалъ о ней, чувствуя, что она не взаимна и не желая навязывать ее Варенькѣ. Каково было ему видѣть ея грусть и ея холодность, причина которыхъ была ему почти вполнѣ извѣстна? Но это не ослабляло его любви. Онъ употреблялъ всѣ старанія, чтобъ ободрить душу бѣдной дѣвушки и воскресить въ ней прежнюю энергію.

Долго усилія его были тщетны; много вынесъ онъ страданій, но все больше и больше привязывался къ Варенькѣ, все больше и больше чувствовалъ, что еще не все умерло въ молодой груди ея и что рано или поздно отзовется въ ней голосъ его вѣрной любви!…

Знать Елашина и не любить его было невозможно. Варенька полюбила его какъ лучшаго друга и брата, и высоко цѣнила его въ своемъ мнѣніи. Образъ Князя долго не изглаживался изъ души ея и не позволялъ ей отвѣчать на любовь Елашина; но могло ли воспоминаніе блѣдной и причудливой любви князя устоять противъ очарованія горячей, юношеской, прекрасной любви Елашина? И обвинимъ ли мы Вареньку, когда узнаемъ, что дружба и уваженіе, которыя она питала къ молодому человѣку, незамѣтно приняли болѣе нѣжный оттѣнокъ? Она не полюбила его страстно и восторженно, не полюбила его съ тревожною мечтательностью первой любви, но спокойная, ясная и глубокая привязанность ея, основанная на высокомъ уваженіи, дарила ее не менѣе чудными минутами безмятежнаго счастія!

Варенька вышла за Елашина.

Предъ алтаремъ скромной, деревенской церкви, въ которомъ она проливала такъ много слезъ въ дни безнадежной печали, дала она святой обѣтъ вѣрности и любви молодому супругу своему….

О, всѣ страданія, всѣ тяжкія минуты отчаянія и грусти, были забыты Елашинымъ, когда онъ ввелъ въ свой домъ свою молодую супругу, своего прекраснаго и кроткаго друга!

Не правъ ли былъ князь, когда оттолкнулъ отъ себя горячее сердце молодой дѣвушки? Конечно, это благородное любящее сердце никогда не измѣнило бы ему, но могъ ли онъ, отвѣчать такою же теплотою чувствъ на ея чистую привязанность, какою отвѣчалъ Елашинъ на чистую любовь своего молодаго друга! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

ЭПИЛОГЪ

Wir ist's als ob ich die Sange

Nuf's Haupt dir legen follt,
Betend, das Gott Dich erhalte
Go schon, unb rein, und hold!...

(Heine.)

Три года, послѣ свадьбы Елашиныхъ, находимъ мы Михаилу Федотовича, Палагею Федоровну и князя сидящихъ въ Прыскухинѣ, въ чайной комнатѣ.

Послѣ шести лѣтъ отсутствія, князь вздумалъ посѣтить снова Воскресенское. Въ это же самое лѣто пріѣхали молодые Елашины провѣдать своихъ добрыхъ стариковъ-родигелей. Оттого, князь долго не рѣшался ѣхать въ Прыскухино. Но вотъ, наконецъ, сидитъ, онъ съ почтенными стариками въ той самой комнатѣ, въ которой, шесть лѣтъ тому назадъ читалъ и болталъ онъ съ Варенькой. Въ ней все по старому: та же мебель, тотъ же столь съ клеенчатымъ чахломъ, тотъ же диванъ, обитый набойкой, тотъ же шкифъ съ стеклянными дверцами, только Палагея Федоровна уже нетакъ хлопотлива и словоохотлива, какъ въ старину, и Михайло Федотовичъ съ меньшимъ жаромъ разсказываетъ о своихъ медицинскихъ подвигахъ. Добрые старики приняли князя съ прежнимъ радушіемъ. Они, казалось, были теперь вполнѣ счастливы и спокойны.

Елашины были въ саду, и князь просилъ не посылать къ нимь съ извѣщеніемъ о его пріѣздѣ, желая поговорить подольше со стариками.

— Да вотъ они гдѣ сидятъ, сказала Палагея Федоровна, смотря въ садъ.

Князь подошелъ также къ отворенному окну.

Недалеко отъ него, подъ тѣнью деревьевъ разостланъ былъ коверъ. На немъ сидѣлъ прелестный двухъ-лѣтній мальчикъ и игралъ въ мячикъ съ молодой женщиной, сидѣвшей тоже на коврѣ.

Она устремляла на него съ невыразимою любовію прекрасные глаза свои. Ребенокъ смѣялся, и она смѣялась; онъ бѣжалъ за мячикомъ, она вставала съ мѣста; онъ ложился на коверъ, — она садилась возлѣ него, и положивъ на свои колѣна прекрасную головку младенца покрывала ее горячими поцалуями.

Недалеко отъ нихъ, на скамейкѣ, сидѣлъ молодой человѣкъ съ книгою въ рукѣ. Глаза его были устремлены на молодую женщину и на бѣлокурую головку ребенка. И кто бы не извинилъ его разсѣянности? Даже князь, злѣйшій врагъ супружескихъ нѣжностей, не удивлялся, смотря на Вареньку, что Елашинъ занимался больше ею, чѣмъ книгой. Какъ граціозна, какъ трогательно хороша была Варенька въ эту минуту!…

Но ребенокъ вырвался изъ ея рукъ и началъ играть прекрасной косой матери. Варенька, желая поправить бѣду, посадила мальчика на колѣна и старалась убрать попрежнему свои волосы. Къ ней тотчасъ же явился Елашинъ. Онъ завладѣлъ роскошною косою жены и началъ изобрѣтать разныя фантастическія прически; то обвивалъ онъ ею бѣлый лобъ молодой женщины, то раздѣлялъ ее на нѣсколько прядокъ, которыя какъ змѣи спускались вокругъ ея стана; и тогда онъ любовался ею, и цаловалъ ея руку, а она грозила пальцемъ своему новому мучителю. Наконецъ, Варенька вырвалась изъ его рукъ, и посадивъ ребенка на плечо мужа, принялась сама за дѣло, не спуская глазъ съ своего младенца, который смѣялся и радовался, сидя на плечѣ отца и обвивая ручкой его шею.

Князь опустилъ глаза.

Эта домашняя сцена, которая насмѣшила бы его въ другомъ мѣстѣ, — трогала его теперь, — странно сказать… чуть не до слезъ!… И князь думалъ про себя:

— Еслибъ я не отвергъ ея любви, она была бы теперь моею; я стоялъ бы теперь предъ ней съ ея младенцемъ на рукахъ, на меня устремляла бы она эти кроткіе, спокойные глаза, полные любви… Но все это вздоръ!… Не всегда и Варенька бываетъ такова, какою я вижу ее въ эту минуту. Семейная жизнь имѣетъ бездну заботъ, огорченій и непріятностей. Я попалъ въ счастливый часъ, вотъ и все; въ другой разъ увидѣлъ бы совсѣмъ иную сцену! Князь поднялъ глаза, и какъ бы въ отвѣтъ на вопросъ его, стояла предъ нимъ Варенька, съ младенцемъ на рукахъ прекрасная и непорочная, склоняя чистое чело свое къ невинному ребенку, окруженная всѣмъ очарованіемъ, всею прелестью молодой матери и счастливой супруги! Не одинъ князь любовался ею: Елашинъ смотрѣлъ съ благоговѣніемъ на молодую, прекрасную жену свою, которая улыбалась ему своею кроткою, обворожительною улыбкою.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

— Я увѣренъ, говорилъ князь, уѣзжая домой и стараясь освободиться отъ впечатлѣнія, произведеннаго на него семейнымъ счастіемъ Елашиныхъ: я увѣренъ, что изъ этого ребенка выдетъ ужасный баловень и шалунъ, и что онъ прекапризный мальчишка! Я терпѣть не могу избалованныхъ дѣтей. Онъ такъ и смотритъ будущимъ негодяемъ!…

Бѣдный, маленькій Миша! Пока князь такъ несправедливо осуждаетъ тебя, ты преспокойно спишь въ твоей колыбели, хранимый молитвами кроткой матери. Она любуется твоимъ сладкимъ дѣтскимъ сномъ, и цалуетъ осторожно младенческой твой лобъ, осѣненный бѣлокурыми шелковистыми кудрями…

Конецъ.

А. ТАЛЬЦОВА. (Псевдонимъ)

"Сынъ Отечества", №№ 3—4, 1852