К. К. Арсеньевъ.
правитьСвобода совѣсти и вѣротерпимость
правитьСЕКТАНТСТВО ПОСЛѢ ЗАКОНА 3-го МАЯ 1883 года.
правитьВъ отчетѣ оберъ-прокурора св. синода за 1883 г. идетъ рѣчь о положеніи штунды въ губерніяхъ Кіевской, Волынской и Подольской, о появленіи ея въ губерніи Могилевской. На самомъ дѣлѣ штундисты появились въ 1883 г. и въ Орловской губерніи (въ Трубчевскомъ уѣздѣ), гдѣ нѣкоторые изъ нихъ и подверглись уголовному суду. По словамъ отчета, штунда скорѣе ослабѣваетъ, чѣмъ усиливается, и встрѣчаетъ отпоръ со стороны самого населенія; тѣмъ неожиданнѣе является суровое заключеніе, признающее необходимость «рѣшительнаго содѣйствія власти къ обузданію дерзости сектантовъ, дабы оградить православное населеніе отъ насилія въ дѣлѣ вѣры и церкви, а духовенству обезпечить возможность нравственнаго воздѣйствія». Нравственное воздѣйствіе и властное дѣйствіе — это понятія, въ дѣлахъ вѣры, большею частью исключающія одно другое… О штундистахъ Могилевской губерніи, мы узнаемъ, что они получали матеріальную и нравственную поддержку извнѣ, «изъ такого круга, въ которомъ, казалось бы, не должно быть сочувствія невѣжеству, фанатизму и лицемѣрію. Въ средѣ высшаго сословія, между знатными и богатыми, нашлись безумные люди, оставившіе вѣру отцовъ своихъ и церковное начало, ради нелѣпыхъ ученій, занесенныхъ въ Россію заѣзжими сектантами, узкіе фанатики, стремящіеся смутить простую вѣру». Не слишкомъ ли здѣсь много рѣзкихъ и оскорбительныхъ выраженій? Сдержанность формы — лучшее украшеніе властнаго слова. Этой сдержанности отчетъ измѣняетъ не въ одномъ только приведенномъ нами мѣстѣ. Нѣсколько выше мы читаемъ: «штунда распространялась посредствомъ вожаковъ, изъ которыхъ многіе, подъ видомъ религіознаго убѣжденія, руководятся личнымъ интересомъ и тщеславіемъ». Въ такія опредѣленія, относящіяся къ внутреннимъ, тайнымъ мотивамъ дѣятельности, слишкомъ легко можетъ вкрасться ошибка. То же самое можно сказать и о слѣдующихъ фразахъ: «вожди молоканства увлекаютъ (въ свое ученіе) софистическими умствованіями и вольностію жизни… Молоканство растетъ вслѣдствіе увлеченія свободою отъ всякихъ жертвъ и подвиговъ для спасенія, которое оно надѣется пріобрѣсть болѣе легкимъ, самочиннымъ путемъ». Зараза, зараженіе, ложь — эти слова встрѣчаются въ отчетѣ весьма часто, едва ли усиливая впечатлѣніе, имъ производимое.
Еще большею рѣзкостью выраженій отличается та часть отчета за 1884 г., которая посвящена сектантамъ разныхъ видовъ. Здѣсь говорится о людяхъ, «безумно и фанатически преданныхъ узкому и невѣжественному сектантству», о, непризванныхъ учителяхъ, въ жалкомъ ослѣпленіи своемъ сочувствующихъ невѣжеству, лицемѣрію и фанатизму". О шалопутахъ мы читаемъ, что «въ хитрости они со временемъ, надо полагать, не уступятъ іезуитамъ», о миссіонерахъ штундизма — что они «не гнушаются подкупомъ, обманомъ и клеветою». Въ разсказѣ о глумленіи штундистовъ надъ бывшимъ ихъ единовѣрцемъ, пострадавшимъ отъ пожара, поражаетъ слѣдующее мѣсто: «у него (вновь обращеннаго штундиста) неизвѣстно отъ какой причины (быть можетъ отъ поджога) загорѣлся токъ». Если причина пожара «неизвѣстна», то на чемъ же основана догадка о поджогѣ — догадка, значеніе и цѣль которой не требуютъ объясненія? Не приходится ли признать, что за недостаткомъ несомнѣнно доказанныхъ фактовъ обвинительный матеріалъ противъ штундистовъ черпается изъ предположеній, едва ли. совмѣстныхъ съ важностью и серьезностью вопроса?.. Во многихъ мѣстахъ, по словамъ отчета, православное населеніе «жаждетъ найти въ начальствѣ опору и защиту противъ штундизма, какъ противъ язвы, и, не находя благовременной потребной опоры, пробуетъ иногда прибѣгать къ первобытному средству самоличной защиты и расправы съ смутьянами, какъ это было, напримѣръ, въ городѣ Вознесенскѣ». Итакъ, вмѣшательство власти необходимо какъ единственный способъ предупредить самоуправство. Мы готовы признать, что изъ этихъ двухъ золъ первое меньше, чѣмъ второе, но никакъ не можемъ допустить неизбѣжность одного ихъ нихъ… Само собою разумѣется, что если «смута» принимаетъ характеръ уголовный, если она угрожаетъ жизни, здоровью, имуществу православнаго населенія, она должна быть подавлена мѣрами полиціи и суда; но такая ли смута составляетъ предметъ жалобъ, упомянутыхъ въ отчетѣ? Такими ли «смутьянами», въ огромномъ большинствѣ случаевъ, оказываются штундисты?.. Вожделѣнія административной расправы съ сектантами не всегда, къ сожалѣнію, остаются тщетными. Мы узнаемъ изъ отчета, что начальникомъ Могилевской губерніи сдѣлано представленіе о высылкѣ вожаковъ штундизма; молоканамъ двухъ деревень Терской области предложено, подъ опасеніемъ принудительнаго выселенія, переселиться въ молоканскія селенія; баптистъ Павловъ «выпровоженъ» (выраженіе отчета) полиціею изъ Петербурга. Были, какъ видно изъ отчета, и случаи возбужденія, по иниціативѣ духовной власти, судебныхъ преслѣдованій за совращеніе въ сектантство.
Отдѣлъ отчета за 1885 г., касающійся ересей и еретиковъ, свидѣтельствуетъ о томъ, что рядомъ съ оружіемъ духовнымъ по прежнему пускается въ ходъ матеріальная сила, не только въ видѣ преслѣдованій, возбуждаемыхъ властью, но и въ вицѣ народной расправы, дѣйствующей «своими средствіями». Такъ, напримѣръ, въ Бахмутскомъ уѣздѣ (Екатеринославской губерніи) «были разобраны по бревнамъ два двора, въ которыхъ штундисты собирались на вечернія радѣнія». Неизвѣстно, имѣло ли это самоуправство послѣдствія, предусмотрѣнныя закономъ. Интересно было бы также узнать судьбу отдѣльныхъ лицъ, фигурирующихъ въ отчетѣ въ качествѣ особенно ревностныхъ сектантовъ. Въ Новохоперскомъ уѣздѣ (Воронежской губерніи) устроено было православнымъ миссіонеромъ нѣсколько собесѣдованій съ молоканами, представителями которыхъ были «нарочито выписанные саратовскій мѣщанинъ начетчикъ Ивановъ и воспитанникъ 4-го класса петровской академіи Степановъ». Остался ли Ивановъ въ Саратовѣ, окончилъ ли Степановъ курсъ ученья въ академіи и свободно ли избралъ мѣсто жительства и родъ занятій?.. Неожиданнымъ защитникомъ молоканскихъ убѣжденій выступилъ/ на одномъ изъ вышеупомянутыхъ собесѣдованій, мѣстный земскій врачъ, изъ бывшихъ воспитанниковъ тамбовской духовной семинаріи (фамилія его въ отчетѣ не названа). Продолжалъ ли онъ занимать должность земскаго врача въ Новохоперскомъ уѣздѣ или въ какомъ-либо иномъ мѣстѣ?.. Пропаганда пашковской ереси — читаемъ мы въ отчетѣ — «была небезплодна только въ воронежской епархіи, подъ воздѣйствіемъ вдовы генерала Елисаветы Чертковой и сына ея Владиміра. Въ хуторѣ Гирлахъ, Острогожскаго уѣзда, изъ послѣдователей этой ереси образовалась особая община, въ количествѣ 29 душъ обоего пола. Ближайшій руководитель этой общины, крестьянинъ Ещенко, въ домъ котораго часто по ночамъ собираются сектанты, читаетъ послѣднимъ Новый Завѣтъ и книжки, получаемыя имъ отъ упомянутаго сына Чертковой. Послѣ чтенія сектанты поютъ». Какъ понимать настоящее время въ подчеркнутыхъ нами глаголахъ — въ томъ ли смыслѣ, что дѣйствіе, ими означенное, продолжается по прежнему, или только въ смыслѣ praesens historicum, равносильнаго прошедшему времени?
Ийиціатива судебнаго преслѣдованія за совращеніе принадлежитъ, какъ извѣстно, духовному вѣдомству. Изъ отчета за 1885 г. не видно, что признается достаточнымъ поводомъ къ преслѣдованію, почему одинаковымъ условіямъ не всегда соотвѣтствуетъ одинаковый образъ дѣйствій, на какомъ основаніи обращеніе къ суду замѣняется иногда административными мѣропріятіями. Â между тѣмъ всѣ эти вопросы имѣютъ существенно-важное значеніе. Судебныхъ процессовъ по дѣламъ о совращеніи возникаетъ немало, и оправданіемъ они оканчиваются сравнительно рѣдко. Необходимо было бы, поэтому, установить съ большею точностью признаки «совращенія», провести болѣе яркое различіе между исповѣданіемъ вѣры и пропагандой. «На ряду съ пропагандистами — по словамъ рогачевскаго (Могилевской губерніи) корреспондента „Недѣли“, — на скамью подсудимыхъ попадаютъ люди, вовсе неповинные въ совращеніи, и они рискуютъ быть осужденными только за то, что откровенно признаютъ за своимъ ученіемъ привилегію непогрѣшимости». «Похваляя свою вѣру, — такъ разсуждаютъ иные судьи, — сектантъ тѣмъ самымъ вольно или невольно порицаетъ православіе; осуждая православіе, онъ тѣмъ самымъ склоняетъ собесѣдника къ отступничеству». По справедливому замѣчанію корреспондента, это: или невольно — «своего рода перлъ, стоющій подчасъ весьма дорого, хотя и не судьямъ».
Отдѣлъ отчета за 1886 г., посвященный сектантамъ — штундистамъ и молоканамъ, — написанъ, сравнительно съ прежними годами, въ болѣе умѣренномъ тонѣ и, что еще важнѣе, рѣже упоминаетъ о «гражданскихъ мѣропріятіяхъ» противъ сектантовъ. Изъ отчета за 1885 г. мы узнали, что кромѣ административныхъ и судебныхъ каръ штундистамъ угрожаетъ иногда народная расправа, остающаяся, повидимому, безъ законнаго возмездія; въ отчетѣ за 1886 г. нѣтъ рѣчи, къ счастью, ни о чемъ подобномъ. Когда въ солѣ Малой Мечетнѣ (Подольской губерніи) появилось два штундиста, крестьяне обратились къ мѣстному духовному начальству, а послѣднее къ гражданскому — «съ просьбою о немедленномъ выселеніи обоихъ лжеучителей и о преданіи ихъ законной отвѣтственности». Это все же лучше, чѣмъ крестьянскій самосудъ, столь легко выходящій за предѣлы первоначальнаго плана, — и притомъ это единственный, приводимый въ отчетѣ случай, когда обвинителями сектантовъ являются сами крестьяне Въ селѣ Сеньковкѣ (Черниговской губерніи) крестьяне ограничились тѣмъ, что выгнали штундистовъ, пришедшихъ къ нимъ на заработки… Насилія со стороны населенія и преслѣдованія со стороны власти представляются тѣмъ менѣе желательными орудіями въ борьбѣ съ сектантствомъ, что оно гораздо легче уступаетъ другому, противоположному образу дѣйствій. По словамъ отчета, противоштундистской миссіи въ херсонской епархіи удалось, во многихъ мѣстахъ, подорвать почву подъ штундизмомъ, — а между тѣмъ не видно, чтобы миссіонеры выступали изобличителями штундистовъ передъ свѣтскою властью. Въ селѣ Нововасильевкѣ (Таврической епархіи) мѣстный священникъ «своимъ благоговѣйнымъ священнослуженіемъ, безкорыстіемъ и устными собесѣдованіями настолько смягчилъ сердца мѣстныхъ молоканъ, что они обращаются къ нему за совѣтами въ разныхъ обстоятельствахъ жизни». Во время посѣщенія этого села преосвященнымъ Таврическимъ «молокане съ своими старшинами встрѣтили архипастыря въ оградѣ православной церкви съ хлѣбомъ-солью, и по выходѣ его изъ православной школы просили посѣтить ихъ школу, въ чемъ имъ и не было отказано». Какими гоненіями можно было бы достигнуть подобныхъ результатовъ?
По словамъ отчета за 1887 г., штундизмъ мало привлекаетъ великороссовъ, которые, въ случаѣ уклоненія отъ православія, предпочитаютъ расколъ; онъ болѣе сроденъ малороссійскому характеру и распространяется преимущественно въ средѣ малороссовъ, въ епархіяхъ Кіевской, Херсонской, Волынской, Подольской и Кишиневской (больше всего — въ двухъ первыхъ). Послѣдователей штунды въ херсонской епархіи въ 1887 г. насчитывалось до 3.000; сравнительно съ 1886 г. число ихъ увеличилось почти на триста душъ. Распространителями штундизма, какъ и прочихъ сектъ, являются, люди разнаго рода, большею частью проходимцы, имѣющіе печальное прошлое. Побужденіемъ къ проповѣдничеству является у нихъ несомнѣнно корысть. Извѣстные вожаки штундизма получаютъ изъ неизвѣстныхъ источниковъ денежныя субсидіи. Въ подтвержденіе этого достаточно указать на то, что пропагандистами штундизма иногда являются евреи, не имѣющіе ничего общаго съ христіанствомъ, какіе-то выходцы изъ Персіи и тому подобные люди. Такія личности для успѣховъ пропаганды штундизма не отступаютъ ни предъ какими мѣрами и средствами. Они не стѣсняются совращать и принимать въ свою общину людей съ неодобрительнымъ поведеніемъ, если видятъ, что услугами ихъ можно пользоваться для своихъ выгодъ. Въ одномъ мѣстѣ штундисты торопливо окрестили въ свою секту бывшаго волостного писаря, удаленнаго отъ должности за пьянство, купили ему домъ и вообще пріютили его, очевидно считая важнымъ пріобрѣтеніемъ для себя человѣка грамотнаго и знающаго всю сельскую судебную казуистику… Нѣкоторые пропагандисты штундизма явно уличены были въ распространеніи среди православныхъ своего лжеученія и преданы суду. Впрочемъ историческія преданія и здравый смыслъ народа берутъ свое. Народъ относится къ этой сектѣ съ недовѣріемъ, а по мѣстамъ съ негодованіемъ и даже презрѣніемъ. Были случаи проявленія ревности со стороны православныхъ мірянъ, которые вели горячія пренія съ штундистами. Но были случаи проявленія ревности по вѣрѣ, со стороны православнаго населенія нежелательные: это были взрывы негодованія обществъ и отдѣльныхъ лицъ противъ штундистовъ, приводившіе къ дѣйствіямъ несогласнымъ съ духомъ христіанства, напримѣръ къ насилію надъ ненавистными сектантами". Чѣмъ сильнѣе противодѣйствіе, встрѣчаемое штундизмомъ со стороны населенія, тѣмъ меньше, повидимому, представляется основаній къ возбужденію уголовныхъ дѣлъ, приводящихъ, сплошь и рядомъ, къ дальнѣйшему распространенію преслѣдуемыхъ вѣрованій. Такъ напримѣръ, въ 1886 г. новгородскій окружной судъ приговорилъ телеграфиста Тихонова и крестьянина Вегздина къ заключенію въ тюрьмѣ за проповѣдь ученія, близкаго къ пашковской доктринѣ. И что же? Въ 1887 г., въ округѣ того же суда (въ боровичскомъ уѣздѣ), три крестьянина, по словамъ отчета, распространяли пашковское ученіе. Ихъ, очевидно, не устрашила участь Тихонова и Вегздина, а можетъ быть именно она и побудила ихъ къ дѣятельности, вѣроятно не оставшейся безъ неблагопріятныхъ для нихъ послѣдствій.
Послѣдователи Пашкова встрѣчаются, кромѣ Новгородской, и въ другихъ епархіяхъ: С.-Петербургской, Тверской, Тульской, Таврической. Что въ Петербургѣ — читаемъ мы въ отчетѣ — «есть центръ этого лжеученія, и не одинъ, о томъ знаетъ вся столица. Благочинные приходскіе священники и даже ревностные къ православію міряне сообщаютъ епархіальному начальству немало свѣдѣній о зловредныхъ дѣйствіяхъ пашковцевъ; но свѣдѣніямъ этимъ трудно дать оффиціальный ходъ, потому что могущіе быть свидѣтелями по этимъ дѣламъ уклоняются отъ сего, опасаясь мщенія и преслѣдованій отъ пашковцевъ, во главѣ которыхъ немало находится людей богатыхъ и вліятельныхъ. Епархіальное начальство полагаетъ, что вопросъ о пашковской сектѣ заслуживаетъ самаго серьезнаго и безотлагательнаго обсужденія со стороны высшей духовной и гражданской власти. Въ Ямбургскомъ уѣздѣ были попытки открытой пропаганды пашковскаго ученія среди православныхъ». Остается неизвѣстнымъ, какихъ именно «преслѣдованій» со стороны пашковцевъ опасаются лица, уклоняющіяся отъ свидѣтельства? Какъ видно изъ отчета, не боятся сообщать свѣдѣнія о пашковцахъ ревностные міряне; но если ихъ не постигаетъ за то мщеніе обвиняемыхъ, то гдѣ причина думать, что ему подверглись бы свидѣтели?.. Въ Тульской епархіи вліяніе ложныхъ ученій замѣтно болѣе всего въ двухъ селахъ Крапивенскаго уѣзда — Сергіевскомъ и Кочанахъ, съ сельцомъ Ясной Поляной. «Въ Сергіевскомъ приходѣ продолжалась, въ 1887 г., пропаганда пашковскаго ученія. Въ прежнее время главные дѣятели пропаганды — княгиня Гагарина и госпожа Козлянинова — разсылали и раздавали массу брошюръ, изданныхъ обществомъ поощренія духовно-нравственнаго чтенія, открывали публичныя собранія въ женской Гагаринской школѣ и устраивали такія же собранія въ собственномъ домѣ. Въ 1887 г. не было слышно о распространеніи брошюръ названнаго общества, прекратились и публичныя собранія въ женской Гагаринской школѣ, но продолжались собранія въ домѣ князя Гагарина, въ которыхъ принимали участіе, считая себя послѣдователями пашковскаго лжеученія, всѣ служащіе при домѣ и больницѣ Гагариныхъ и многія постороннія лица. Въ Конаковскомъ приходѣ продолжалась пропаганда міросозерцанія и нравственныхъ убѣжденій графа Толстого, хотя не съ тою энергіею и усердіемъ, какъ въ прежнее время».
Отчетъ за 1888 и 1889 гг. положительно и прямо провозглашаетъ цѣлесообразность репрессивныхъ мѣръ по отношенію къ нѣкоторымъ сектамъ раціоналистическаго характера, особенно по отношенію къ штундизму. Уже въ 1884 г. признавалось необходимымъ «строжайшее преслѣдованіе виновныхъ какъ въ распространеніи штундизма, такъ и въ привлеченіи къ оному лицъ православнаго исповѣданія, посредствомъ проповѣдыванія или иными способами». Сообразно съ этимъ сдѣлано было надлежащее распо ряженіе со стороны министерства юстиціи. «Мѣропріятія, предпринятыя; къ ослабленію штундизма и къ противодѣйствію успѣхамъ штундистской пропаганды, — продолжаетъ отчетъ — оказались недостаточными для прекращенія этого зла». Въ 1889 г. состоялся новый рядъ мѣръ, направленныхъ къ той же цѣли. Приходскому духовенству вмѣнено было въ непремѣнную обязанность «о всякомъ случаѣ появленія въ приходѣ какого-либо лжеученія безотлагательно доносить непосредственно преосвященнымъ, чтобы послѣдніе, по таковымъ донесеніямъ, имѣли возможность немедленно дѣлать соотвѣтствующія распоряженія». Преосвященнымъ внушено было, между прочимъ, «настойчиво требовать отъ духовенства дружнаго, въ духѣ вѣры и кротости, дѣйствованія противъ лжеучителей и лжеученій». Оберъ-прокуроръ св. синода, въ то же самое время, вошелъ въ сношеніе съ министерствомъ внутреннихъ дѣлъ, прося, «чтобы со стороны гражданской власти было оказываемо духовенству содѣйствіе въ его дѣятельности къ ослабленію штундизма» — и министромъ предложено было губернаторамъ, «чтобы всѣми зависящими отъ нихъ способами оказывалось православному духовенству полное содѣйствіе и возможная помощь въ его дѣятельности къ ослабленію и прекращенію; вреднаго лжеученія». Для насъ не совсѣмъ ясно, какимъ образомъ «дѣйствованіе въ духѣ кротости» можетъ быть совмѣщено съ! обращеніемъ въ гражданской власти, мѣры которой, по самому своему свойству, отличаются качествами прямо противоположными кротости. Наставленіе, ultima ratio котораго заключается въ угрозѣ! уголовной карой, можетъ устрашить, но не убѣдить — а устрашеніе безсильно вызвать что-либо иное, кромѣ внѣшняго, формальнаго согласія съ предъявленными требованіями.
Пропагандистами штундизма и близкаго къ нему баптизма являются преимущественно рабочіе и крестьяне. Въ пропагандѣ «пашковскаго лжеученія», судя по словамъ отчета, также участвуютъ рабочіе, но рядомъ съ ними дѣйствуютъ и «люди изъ интеллигентнаго сословія». Такъ напримѣръ, «вдова извѣстнаго генерала, пріѣзжая на лѣтнее время въ свободу Лизиновку, Воронежской губерніи, приглашаетъ къ себѣ служащихъ въ ея имѣніи и читаетъ имъ мѣста изъ Новаго Завѣта, съ своимъ толкованіемъ, а также молитвы собственнаго сочиненія. Проживающій въ своей усадьбѣ Освищенской волости, Тверской губерніи, кандидатъ университета внушаетъ крестьянамъ, что въ церковь ходить не слѣдуетъ и священника съ иконами принимать къ себѣ въ домъ не нужно. Пропагандою пашковскаго лжеученія заявили себя и другіе землевладѣльцы». Не этою ли разницею въ общественномъ положеніи пропагандистовъ объясняется и разница въ способѣ ихъ обузданія? Изъ отчета видно, что по отношенію къ двумъ главнымъ «пашковцамъ» — самому Пашкову и барону (графу?) Модесту Корфу — принята мѣра, вообще неизвѣстная ни нашимъ законамъ (по крайней мѣрѣ для русскихъ подданныхъ), ни нашей административной практикѣ: высылка за границу, безъ сомнѣнія гораздо менѣе чувствительная, чѣмъ ссылка въ каторжную работу или на поселеніе въ Сибирь. Почему бы не установить аналогичное взысканіе и для распространителей штундизма, разъ что они привлекаются къ судебной отвѣтственности? Отчетъ не дѣлаетъ никакого существеннаго различія между штундизмомъ, баптизмомъ и «пашковщиною», приписывая имъ всѣмъ «ненависть къ православію»; отсюда вытекаетъ само собою уравненіе ихъ и передъ лицомъ уголовнаго закона — уравненіе, конечно, не въ смыслѣ одинаковой строгости, а въ смыслѣ одинаковаго снисхожденія.
Отчетъ за 1890 и 1891 гг. даетъ слѣдующую характеристику штундистовъ: «при отсутствіи положительнаго вѣроученія, штунда, съ остальными сродными ей сектами, старается, повидимому, утвердиться на нравственныхъ практическихъ требованіяхъ христіанства. Во внѣшнемъ своемъ благоповеденіи сектанты дѣйствительно строго стараются исполнить предписанія нравственныя, чѣмъ и располагаютъ въ свою пользу поверхностныхъ наблюдателей: штундисты весьма строго чтятъ воскресные дни, отвыкаютъ отъ привычекъ пить водку и курить табакъ, не ругаются дурными словами и т. п. Но въ связи съ этими похвальными качествами развиваются у нихъ другія, нравственно несимпатичныя черты; такъ, всѣ лучшія стороны своего поведенія штундисты при каждомъ случаѣ стараются выставить на показъ предъ православными и при этомъ проявляютъ необыкновенную гордость и фарисейское самомнѣніе (явленіе общее всѣмъ сектамъ). Всѣ мѣста священнаго писанія, въ которыхъ говорится о святыхъ, о народѣ Божіемъ, о новой твари во Христѣ, сектанты всецѣло примѣняютъ къ себѣ. При всей своей видимой добропорядочности, почти всегда они оказываются на дѣлѣ людьми черствыми, мстительными, гордыми, непочтительными къ авторитетамъ, склонными къ задорной спорливости и прекословіямъ. По отзывамъ православныхъ крестьянъ, штундистъ, не употребляя ни одного браннаго слова, можетъ такъ досадить, что можетъ вывести изъ терпѣнія и довести до насилія. О прямыхъ порокахъ сектантовъ, которые въ дѣйствительности встрѣчаются весьма нерѣдко, нужно сказать, что съ штундистами въ этомъ случаѣ повторяется то же, что и со всѣми подобными сектами: непомѣрное развитіе лицемѣрія и фарисейства. Сюда же нужно отнести и существованіе у нихъ самосуда, такъ что дѣла о проступкахъ сектантовъ очень рѣдко восходятъ на судъ правительственный и принимаютъ огласку. Для достиженія спасенія сектанты совершенно отрицаютъ необходимость нравственныхъ подвиговъ воздержанія и самоотверженія и признаютъ достаточнымъ исполненіе требованій относительно внѣшняго благоповеденія». Съ нашей точки зрѣнія трудно допустить, чтобы какое бы то ни было ученіе, если оно не идетъ въ разрѣзъ съ основными началами нравственности, могло сдѣлать всѣхъ или почти всѣхъ его приверженцевъ людьми дурными — черствыми, мстительными, лицемѣрными. Трудно допустить также, чтобы доктрина, тѣсно связанная съ протестантизмомъ, могла выдвигать на первый планъ «требованія внѣшняго благоповеденія», слишкомъ высокая оцѣнка которыхъ католицизмомъ была одною изъ причинъ реформаціоннаго движенія. Весьма можетъ быть, что на крестьянъ, привыкшихъ употреблять бранныя слова, сдержанность штундистовъ дѣйствуетъ раздражающимъ образомъ: но это слѣдуетъ поставить въ вину скорѣе крестьянамъ, чѣмъ штундистамъ, особенно если раздраженіе выражается въ видѣ насилія. Едва ли, наконецъ, можно выводить «лицемѣріе» и «фарисейство» штундистовъ изъ практикуемаго между ними «самосуда». Самосудъ — понимаемый, конечно, не въ смыслѣ самоуправства, а въ смыслѣ примирительнаго разбирательства — явленіе обычное въ средѣ небольшихъ, тѣсно сплоченныхъ религіозныхъ общинъ, въ особенности если онѣ терпятъ гоненіе за вѣру. Правило о «невынесеніи сора изъ избы» соблюдается здѣсь не въ силу желанія скрыть отъ посторонняго глаза слабыя стороны общины, а въ силу предубѣжденія противъ суда и вообще противъ вмѣшательства власти.
Обсуждая мѣры борьбы съ раціоналистическимъ сектантствомъ, миссіонерскій съѣздъ 1891 г. «поставилъ на первомъ планѣ мѣры церковно-миссіонерскаго воздѣйствія на сектантовъ въ духѣ мира, любви и сожалѣнія къ врагамъ церкви», но вмѣстѣ съ тѣмъ призналъ необходимымъ «содѣйствіе гражданской власти», въ видѣ «нѣкоторыхъ ограничительныхъ административнымъ мѣръ». Къ числу такихъ «административныхъ» мѣръ съѣздъ относитъ, между прочимъ, воспрещеніе наиболѣе упорнымъ изъ послѣдователей болѣе вредныхъ сектъ отлучки изъ ихъ мѣстъ жительства безъ особаго, каждый разъ, разрѣшенія губернатора; передачу преступленій противъ вѣры и церкви изъ вѣдѣнія суда присяжныхъ въ вѣдѣніе суда съ сословными представителями; запрещеніе послѣдователямъ болѣе вредныхъ сектъ покупки и арендованія поземельной собственности; тщательное наблюденіе начальствующихъ по крестьянскимъ дѣламъ, чтобы въ волостныя и сельскія общественныя должности не поставлялись явные еретики или лица сомнительной честности и твердости въ православіи. «Нѣкоторыя административныя мѣры» оказываются, такимъ образомъ, цѣлою совокупностью постановленій, требующихъ законодательнаго утвержденія и направленныхъ не только къ возстановленію порядка, существовавшаго до закона 3-го мая 1883 г. (ограниченіе свободы передвиженія и права быть избираемымъ въ общественныя должности), но и къ усложненію его новыми стѣсненіями… «Въ виду случаевъ развращающаго вліянія сектантовъ на живущихъ съ ними въ одной семьѣ православныхъ, а также насилій, насмѣшекъ и стѣсненій православныхъ отъ своихъ домашнихъ сектантовъ», съѣздъ выразилъ желаніе, чтобы «гонимымъ сектантами за вѣру членамъ православныхъ семей, въ особенности же несовершеннолѣтнимъ дѣтямъ, было оказываемо покровительство со стороны православнаго духовенства, вмѣстѣ съ должностными лицами, тѣми 1 мѣрами, какія имѣются въ распоряженіи гражданской власти примѣнительно къ ст. 190 улож. о наказ.». Съ перваго взгляда это желаніе можетъ показаться не совсѣмъ понятнымъ. Если «насиліе» или «развращающее вліяніе» соединяетъ въ себѣ признаки преступленія, оно всегда можетъ сдѣлаться объектомъ уголовнаго преступленія — и наоборотъ, «насмѣшки» или «стѣсненія», не заключающія въ себѣ ничего противозаконнаго, вовсе не подлежатъ вѣдѣнію гражданской власти. Настоящая мысль съѣзда выясняется ссылкой на ст. 190 улож. о наказ., въ силу которой дѣти, подлежащія, по закону, воспитанію въ православной вѣрѣ, но воспитываемыя родителями по обрядамъ другого христіанскаго исповѣданія, отдаются на воспитаніе родственникамъ православнаго исповѣданія или, за неимѣніемъ ихъ, назначаемымъ отъ правительства опекунамъ, также православной вѣры. Предложеніе дѣй ствовать примѣнительно къ этой статьѣ направлено, слѣдовательно, не къ чему иному, какъ къ отобранію дѣтей, крещенныхъ въ православіи, отъ родителей-штундистовъ, хотя бы по слѣдніе и не подходили подъ прямой смыслъ ст. 190, т. е. не "воспитывали бы своихъ дѣтей по обрядамъ штунды. Нужно ли объяснять, что означаетъ, въ огромномъ большинствѣ случаевъ разлученіе дѣтей отъ родителей, отдача ихъ въ чужую имъ семью, на попеченіе лицъ, не связанныхъ съ ними никакою внутреннею связью?.. Гоненіе за вѣру, направляемое родителями противъ несовершеннолѣтнихъ дѣтей — нѣчто совершенно немыслимое или мыслимое развѣ въ самыхъ исключительныхъ случаяхъ; но, при извѣстномъ предубѣжденіи, предположить его существованіе не трудно, а признать его доказаннымъ тѣмъ легче, что самихъ дѣтей допрашивать объ образѣ дѣйствій родителей, по всей вѣроятности, не будутъ. Правило, установленное ст. 190 улож. о нак., принадлежитъ къ числу самыхъ жестокихъ во всемъ нашемъ уголовномъ законодательствѣ; слѣдуетъ желать скорѣйшей его отмѣны, а отнюдь не дальнѣйшаго распространенія…
Насколько нежелательна и безплодна борьба съ ересью путемъ уголовныхъ каръ и административныхъ стѣсненій, настолько же цѣлесообразно устраненіе внѣшнихъ условій, благопріятствующихъ распространенію сектантства. Съ этой точки зрѣнія чрезвычайно важно слѣдующее указаніе отчета: «въ Херсонской губерніи основная причина происхожденія штунды заключается въ той экономической зависимости, въ какой находится русское населеніе края отъ нѣмцевъ-штундистовъ. Эта зависимость ведетъ свое начало еще съ того времени, когда для заселенія Новороссійскаго края приглашались всякаго рода бѣглецы, бродяги и проч., которые селились гдѣ имъ было угодно. Послѣ освобожденія отъ крѣпостной зависимости они не получили земельныхъ надѣловъ и образовали изъ себя классъ такъ называемыхъ мѣщанъ-десятинщиковъ, численность которыхъ равняется 1/4 всего крестьянскаго населенія Херсонской губерніи. Арендуя земельные участки преимущественно у нѣмцевъ, въ рукахъ которыхъ находится масса земли, они естественно стали въ экономическую зависимость, которая сдѣлалась удобнымъ орудіемъ въ рукахъ нѣмцевъ для проведенія въ народъ протестантскихъ воззрѣній и обычаевъ нѣмецкихъ. Успѣхъ нѣмецкой пропаганды штундизма въ значительной степени обусловливается тѣмъ обстоятельствомъ, что русское населеніе, разбросанное отдѣльными поселками по обширнымъ степямъ, во многихъ случаяхъ удалено отъ православныхъ храмовъ: изъ 167 поселеній Херсонской губерніи, зараженныхъ штундой, 105 не имѣютъ православныхъ храмовъ, причемъ 3/4 всего числа штундистовъ составляютъ названные выше мѣщане-десятинщики». Изъ этого указанія вытекаетъ сама собою необходимость озаботиться не только увеличеніемъ числа православныхъ храмовъ, но и надѣленіемъ мѣщанъ -десятинщиковъ землею, въ размѣрахъ, достаточныхъ для экономической ихъ самостоятельности.
Въ отчетѣ за 1892 и 1893 гг. о сектантствѣ говорится, большею частью, въ связи съ расколомъ. Предложеніе запретить молитвенныя собранія мотивируется собственно по отношенію къ сектантамъ тѣмъ, что для нихъ, «какъ для людей, отвергающихъ священные обряды, подобныя собранія не имѣютъ своей надлежащей цѣли, а между тѣмъ способствуютъ утвержденію сектъ и служатъ мѣстомъ и средствомъ совращенія православныхъ». Если молитвенныя собранія не имѣютъ цѣли для самихъ сектантовъ, то какъ же объяснить ихъ готовность скорѣе выносить преслѣдованія и наказанія, чѣмъ отказаться отъ собраній? Потребность въ религіозномъ общеніи неискоренима; можно отрицать обряды — и все-таки дорожить общей молитвой, слушаніемъ религіозныхъ чтеній и поученій. Достаточной гарантіей противъ присутствія православныхъ въ сектантскихъ собраніяхъ является опасность тяжкой уголовной отвѣтственности за совращеніе… Дѣйствіямъ сектантовъ по прежнему приписываются дурныя, низкія побужденія. По словамъ отчета, въ Нижегородской епархіи «всѣ пашковцы живутъ въ имѣніи г. Пашкова (въ Оергачскомъ уѣздѣ) и примыкающихъ къ нему мѣстностяхъ; совратились изъ православія изъ-за хорошихъ окладовъ, которые получаютъ отъ Пашкова, а не по убѣжденію». Въ Орловской епархіи "центромъ штундизма является Карачевскій уѣздъ или, собственно, имѣніе Η. П. Зиновьева, многіе изъ служащихъ котораго, «по его наученію и вліянію, держатся этой секты». Какимъ образомъ можно опредѣлить причины, заставляющія то или другое лицо держаться тѣхъ или другихъ вѣрованій? «Совратиться изъ-за хорошаго оклада» — вѣдь это чрезвычайно тяжкое обвиненіе, требующее весьма сильныхъ доказательствъ. Вѣроятность его ослабляется, притомъ, тѣмъ простымъ соображеніемъ, что открытая принадлежность къ пашковской сектѣ легко можетъ повлечь за собою удаленіе изъ данной мѣстности, а, слѣдовательно, и потерю получаемаго въ ней оклада.
Необходимо содѣйствіе свѣтской власти въ борьбѣ съ сектанствомъ — такова, вообще, основная мысль отчета, идущаго, въ этомъ отношеніи, еще дальше, чѣмъ прежніе. Хотя примѣръ Финляндіи, гдѣ, по словамъ отчета, «въ дѣлѣ огражденія православныхъ отъ чуждыхъ вліяній нельзя опереться на мѣстное правительство», и удостовѣряетъ, что православная церковь, даже при условіяхъ менѣе благопріятныхъ, можетъ обойтись безъ внѣшней поддержки[1], но обращеніе къ этой поддержкѣ постоянно выдвигается на первый планъ, признается неизбѣжнымъ и существенно важнымъ. «Одной духовно-нравственной дѣятельности духовенства» — читаемъ мы въ отчетѣ — «недостаточно для пресѣченія дальнѣйшаго распространенія въ народѣ религіознаго сектанства, такъ какъ пастырское слово убѣжденія и вразумленія не всегда можетъ оказаться дѣйствительнымъ тамъ, гдѣ оно встрѣчается съ злою волею и недобрыми намѣреніями». На этомъ основаніи рекомендуется, въ видѣ общей мѣры, «выселеніе, по приговорамъ сельскихъ обществъ, или по представленіямъ губернаторовъ, сектанскихъ руководителей, въ мѣстности, кои будутъ усмотрѣны для сего удобнѣйшими». Кого слѣдуетъ разумѣть подъ именемъ «сектанскихъ руководителей»? Людей, стремящихся распространять ученіе извѣстной секты? Но вѣдь они подходятъ подъ дѣйствіе уголовнаго закона, подлежатъ судебному преслѣдованію; къ чему же принимать противъ нихъ административно-полицейскія мѣры? Развѣ потому, что ихъ вина не можетъ быть доказана съ достаточною достовѣрностью? Но вѣдь вина недоказанная равносильна отсутствію вины; основаніемъ для карательныхъ мѣръ — а высылка въ отдаленныя мѣста, хотя бы и по распоряженію администраціи, имѣетъ, безъ сомнѣнія, характеръ кары, — предположенія, догадки служить ни въ какомъ случаѣ не должны. Тѣмъ менѣе справедливой административная высылка представлялась бы по отношенію къ такимъ лицамъ, которыя, "руководя " сектантами, т.-е. пользуясь между ними значеніемъ и авторитетомъ, воздерживаются отъ всякой пропаганды своего ученія въ средѣ православныхъ другими словами, не навлекаютъ на себя даже подозрѣнія въ преступной дѣятельности. Изъ двухъ способовъ высылки, указываемыхъ въ отчетѣ, высылка по приговору общества лишь тогда можетъ быть признана согласной не только съ буквой, но и съ духомъ закона, когда ея иниціатива принадлежитъ исключительно крестьянамъ, когда она выражаетъ собою ихъ сознательную, свободную волю. Всякое внушеніе, столь легко переходящее въ понужденіе, совершенно извращаетъ характеръ этой мѣры, прикрывая произволъ власти самостоятельнымъ лишь по формѣ рѣшеніемъ крестьянъ. При настоящемъ положеніи крестьянскаго самоуправленія никогда нельзя быть увѣреннымъ въ томъ, что мірской приговоръ никѣмъ не продиктованъ. Рекомендація і высылки по приговору обществъ, какъ общаго способа борьбы съ сектантствомъ, представляется, поэтому, еще болѣе опасной, чѣмъ рекомендація высылки по представленію губернатора. Въ послѣднемъ случаѣ нравственную отвѣтственность за дискреціонное распоряженіе принимаетъ на себя тотъ, отъ кого оно дѣйствительно исходитъ; въ первомъ случаѣ отвѣтственнымъ является, сплошь и рядомъ, мнимый виновникъ произвольной мѣры…
Въ нѣкоторыхъ народныхъ училищахъ Одесскаго учебнаго округа имѣлись среди учениковъ дѣти штундистовъ, которые или не хотѣли изучать законъ Божій, отговариваясь тѣмъ, что родители запрещаютъ имъ это, или не хотѣли исполнять религіозныя обязанности и православные обряды, ссылаясь на то, что ихъ вѣра не дозволяетъ всего этого. Оберъ-прокуроръ Св. Синода, съ которымъ, въ 1893 г., сносилось по этому предмету министерство народнаго просвѣщенія, увѣдомилъ, что въ церковно-приходскихъ школахъ Херсонской епархіи ученики-штундисты обязаны исполнять всѣ требованія школы какъ относительно изученія предметовъ, въ томъ числѣ и закона Божія, такъ и относительно соблюденія православныхъ церковныхъ обрядовъ, а въ случаѣ уклоненія отъ этихъ требованій, виновные немедленно должны быть удаляемы изъ школъ. Признавая этотъ порядокъ правильнымъ и согласнымъ какъ съ требованіями церковной дисциплины, такъ и съ задачами школьнаго воспитанія, дѣйствительный тайный совѣтникъ Побѣдоносцевъ высказался за примѣненіе той же мѣры и къ дѣтямъ штундистовъ, посѣщающимъ начальныя народныя училища вѣдомства министерства народнаго просвѣщенія. Вполнѣ раздѣляя мнѣніе оберъ-прокурора Св. Синода, управляющій министерствомъ народнаго просвѣщенія увѣдомилъ о томъ попечителя Одесскаго учебнаго округа, для соотвѣтственнаго распоряженія… Послѣдствіемъ этой мѣры весьма легко могло быть или совершенное уклоненіе штундистовъ отъ посылки своихъ дѣтей въ оффиціально существующія школы, или развитіе между ними лицемѣрія, одинаково вреднаго для нихъ самихъ и для окружающаго ихъ общества.
Уже въ началѣ 1890-хъ годовъ неоднократно шла рѣчь о томъ, не слѣдуетъ ли установить относительно штундистовъ, какъ секты особенно вредной, цѣлый рядъ изъятій изъ дѣйствующихъ законовъ. Въ 1891 г. была оглашена въ печати программа мѣропріятій по этому предмету, составленная епископомъ уманскимъ, викаріемъ кіевской епархіи[2]. Однимъ изъ пунктовъ программы было воспрещеніе штундистскихъ собраній. Нѣсколько времени спустя въ газетахъ появились свѣдѣнія о законопроектѣ, составленномъ, въ томъ же духѣ, министерствомъ внутреннихъ дѣлъ. Въ основу законопроекта было положено категорическое признаніе штундизма противогосударственною и антирелигіозною сектой; въ виду этого за умышленное совращеніе православныхъ въ штундизмъ, а равно за кощунственныя выходки противъ господствующей въ имперіи православной церкви, предполагалось установить, по соглашенію съ министерствомъ юстиціи, строгія карательныя мѣры, до ссылки въ отдаленныя мѣста Сибири и каторжныя работы включительно. Вмѣстѣ съ тѣмъ устанавливалось, что лица, уличенныя въ принадлежности къ штундизму, не могутъ занимать должностей волостныхъ старшинъ, волостныхъ судей и писарей, сельскихъ старостъ и другія общественныя должности крестьянскаго самоуправленія. Предварительно введенія въ дѣйствіе означеннаго законопроекта, предположено было точно установить число штундистовъ и опредѣлить всѣ, пункты, гдѣ имѣютъ мѣстопребываніе послѣдователи этой секты. Мѣста наибольшаго скопленія штундистовъ должны были быть подвергнуты постоянному надзору мѣстной администраціи и полицейскихъ властей.
Воспроизведя это сообщеніе, мы сопоставили его съ извѣстіемъ, заимствованнымъ изъ «Кіевскаго Слова». Въ Керданы — село Таращанскаго уѣзда (Кіевской губерніи), въ которомъ особенно много штундистовъ, — «назначенъ былъ, временно, іеромонахъ Леонидъ. Безкорыстные труды и энергическая дѣятельность отца Леонида произвели весьма благопріятное впечатлѣніе Какъ на штундистовъ, такъ и на православныхъ въ этомъ, смущенномъ штундистскою пропагандой приходѣ. Для бесѣды со штундистами отецъ Леонидъ началъ ходить къ нимъ на домъ и бесѣдовать въ одиночку то съ однимъ, то съ другимъ семействомъ, отличающимися упорствомъ въ штундѣ и знаніемъ Св. Писанія. Хотя онъ въ этихъ бесѣдахъ весьма часто подвергался насмѣшкамъ и оскорбленіямъ ярыхъ лжеучителей, однако въ короткое время его миссіонерской дѣятельности восемь душъ штундистовъ уже возвратились въ лоно православной церкви. Въ дѣятельности отца Леонида особеннаго вниманія заслуживаетъ то, что онъ учредилъ въ с. Керданахъ общество трезвости, въ члены котораго записалось очень много православныхъ — и стариковъ, и молодежи. Проектъ устава этого общества представленъ уже на утвержденіе епархіальнаго начальства. Затѣмъ отецъ Леонидъ убѣдилъ керданскихъ прихожанъ на будущее время закрыть всѣ питейныя заведенія въ этомъ селѣ. Этими дѣйствіями отца Леонида штундисты остались весьма довольны и теперь отзываются о немъ съ уваженіемъ и похвалой. Разнесся, однако, слухъ, что въ Керданы назначенъ новый священникъ, а отецъ Леонидъ отзывается въ свою обитель. Большинство прихожанъ искренно жалѣетъ о томъ, что такъ успѣшно начатая дѣятельность этого миссіонера прекращается». Неясно ли, въ чемъ заключается единственный надежный и достойный способъ борьбы со штундой?
Дальнѣйшаго хода законопроектъ, составленный министерствомъ внутреннихъ дѣлъ, не получилъ: противъ штундизма была принята, внѣ законодательнаго порядка, мѣра менѣе широкаго характера. Комитетъ министровъ, разсмотрѣвъ возбужденный кіевскимъ, подольскимъ и волынскимъ генералъ-губернаторомъ вопросъ о способахъ борьбы съ штундизмомъ, нашелъ, что въ законѣ 3-го мая 1883-го года не содержится разграниченія сектъ на болѣе или менѣе вредныя, вслѣдствіе чего послѣдователи штунды, признанной особо вредною какъ св. синодомъ, такъ и гражданскою администраціею, могутъ расчитывать на тѣ права и льготы, которыя предоставлены обыкновеннымъ раскольникамъ, самое же преслѣдованіе ихъ дѣяній на почвѣ означеннаго закона представляется крайне затруднительнымъ. Между тѣмъ молитвенныя собранія штундистовъ, какъ это выяснено продолжительнымъ наблюденіемъ за развитіемъ штунды въ юго-западномъ краѣ, внося смуту въ жизнь мѣстныхъ приходовъ, не только способствуютъ укрѣпленію сектантовъ въ ихъ религіозныхъ убѣжденіяхъ, но и служатъ самымъ удобнымъ способомъ распространенія штундистскаго лжеученія среди православныхъ. Принявъ, далѣе, во вниманіе, что принятыми въ послѣднее время кіевскимъ, подольскимъ и волынскимъ генералъ-губернаторомъ особыми мѣрами, состоящими, между прочимъ, въ запрещеніи молитвенныхъ собраній послѣдователей штунды, достигнуты весьма благопріятныя послѣдствія, а между тѣмъ такія распоряженія основывались исключительно на подножьяхъ, предоставленныхъ кіевскому, подольскому и волынскому генералъ-губернатору положеніемъ объ охраненіи государственнаго порядка и общественнаго спокойствія, и не могли быть примѣняемы въ тѣхъ мѣстностяхъ, на которыя положеніе это не распространяется, комитетъ министровъ положилъ предоставить министру внутреннихъ дѣлъ, по соглашенію съ оберъ-прокуроромъ св. синода, объявить секту штунду болѣе вредною, съ воспрещеніемъ штундистамъ общественныхъ молитвенныхъ собраній. Положеніе Комитета Высочайше утверждено 4-го іюля 1894 то года. Такъ какъ государственный совѣтъ, при обсужденіи проекта закона 3-го мая 1883 г., опредѣленіе вопроса о томъ, къ послѣдователямъ какихъ именно сектъ можетъ быть примѣненъ означенный законъ, предоставилъ министру внутреннихъ дѣлъ, по предварительномъ о томъ соглашеніи съ св. синодомъ, то министръ внутреннихъ дѣлъ входилъ по сему вопросу въ сношеніе съ статсъ-секретаремъ Побѣдоносцевымъ. По сообщеніи послѣднимъ состоявшагося уже ранѣе опредѣленія св. синода о признаніи штунды сектою особо вредною, министръ внутреннихъ дѣлъ призналъ, съ своей стороны, и объявилъ штунду одною изъ наиболѣе опасныхъ и вредныхъ въ церковномъ и государственномъ отношеніяхъ сектъ, при чемъ по министерству сдѣланы строгія распоряженія о повсемѣстномъ запрещеніи общественныхъ и молитвенныхъ собраній послѣдователей этой секты, подъ опасеніемъ привлеченія виновныхъ къ строгой судебной отвѣтственности въ установленномъ порядкѣ. Вмѣстѣ съ симъ было разъяснено, что права и льготы, дарованныя закономъ 3-го мая 1883-го года раскольникамъ менѣе вредныхъ сектъ, не могутъ быть примѣняемы къ штундистамъ или русскимъ баптистамъ, какъ нѣкоторые изъ послѣдователей этой секты себя называютъ.
Итакъ, по мнѣнію комитета министровъ, послѣдователи штунды, за силою закона 3-го мая 1883 г., могли расчитывать на тѣ права и льготы, которыя были Высочайше предоставлены обыкновеннымъ раскольникамъ; комитетъ призналъ также, что преслѣдованіе ихъ дѣяній на почвѣ вышеозначеннаго закона представляется крайне затруднительнымъ. И дѣйствительно, ст. 48 т. XIV уст. о предупр. и пресѣч. преступл. (изд. 1890 г.), основанная на законѣ 3-го мая 1883 г., дозволяетъ раскольникамъ творить общественную молитву, исполнять духовныя требы и совершать богослуженіе по ихъ обрядамъ, какъ въ частныхъ домахъ, такъ и въ особо предназначенныхъ для сего зданіяхъ. Устройство такихъ зданій, а "также ихъ возобновленіе и исправленіе, поставлено въ зависимость отъ административнаго разрѣшенія, но право собираться для молитвы въ частныхъ домахъ ничѣмъ не ограничено. Столь же безусловно установлена тѣмъ же закономъ (ст. 46) безотвѣтственность раскольническихъ уставщиковъ и наставниковъ за исполненіе у раскольниковъ духовныхъ требъ, если только они не распространяютъ при этомъ свои заблужденія между православными и не совершаютъ другихъ преступныхъ дѣяній. Свобода передвиженія ограничена закономъ (ст. 62) исключительно для скопцовъ. Изъятіе штундистовъ изъ дѣйствія закона 3-го мая 1883 г. могло, слѣдовательно, состояться только путемъ отмѣны его, по отношенію къ нимъ, другимъ закономъ[3], такъ какъ, по ст. 72 законовъ основныхъ, законъ сохраняетъ свое дѣйствіе, доколѣ не будетъ отмѣненъ силою новаго закона. По ст. 73-ей, отмѣна закона существующаго совершается тѣмъ же порядкомъ, какой установленъ для составленія законовъ; законъ общій и всенародно объявленный отмѣняется не иначе, какъ общимъ же закономъ. По ст. 50-ой, всѣ предначертанія законовъ разсматриваются въ государственномъ совѣтѣ и потомъ восходятъ на Высочайшее усмотрѣніе. Само собою разумѣется, что всѣ эти правила примѣнимы не только къ отмѣнѣ цѣлаго закона, но и къ отмѣнѣ той или другой его части, такъ какъ сила каждаго отдѣльнаго постановленія отнюдь не меньше, чѣмъ сила всѣхъ ихъ въ совокупности[4]. Въ особенности яснымъ это становится тогда, когда законъ, заключающій въ себѣ нѣсколько постановленій, уже включенъ въ составъ свода. Онъ теряетъ, при этомъ, свою первоначальную цѣлость; каждое отдѣльное его правило дѣлается какъ бы особымъ закономъ, и то, что по отношенію къ цѣлому являлось бы измѣненіемъ, по отношенію къ части имѣетъ прямо характеръ отмѣны. Нѣтъ, притомъ, такого закона, который бы ничего ни въ чемъ не измѣнялъ — и, наоборотъ, нѣтъ такого измѣненія существующаго закона, въ которомъ не было бы доли творчества и новизны. Такъ и въ настоящемъ случаѣ: измѣненіе закона 3 мая 1883 г. по отношенію къ штундистамъ создаетъ для нихъ положеніе существенно отличное отъ прежняго и, слѣдовательно, имѣетъ значеніе закона новаго. Между тѣмъ, по словамъ профессора Коркунова («Русское государственное право», т. II, стр. 19), отличительною чертою законодательнаго акта представляется «предварительное обсужденіе его въ государственномъ совѣтѣ; и въ законѣ, и на практикѣ подъ законодательнымъ порядкомъ, насъ понимается проведеніе дѣла черезъ государственный совѣтъ». Государственный совѣтъ — говоритъ проф. Градовскій («Начала русск. госуд. права», т. I, изд.. 2, стр. 28) — «по общегосударственнымъ вопросамъ есть единственное законодательное учрежденіе; ни одинъ новый законъ и никакая отмѣна стараго закона во всемъ его объемѣ[5] не могутъ быть представлены на Высочайшее утвержденіе иначе, какъ черезъ это учрежденіе»… «Конкуррирующая съ государственнымъ совѣтомъ роль министровъ, ихъ комитета и сената — читаемъ мы, наконецъ, у проф. Романовича-Словатинскаго („Система русск. госуд. права“, ч. I, стр. 199) — должна ограничиться сферою аутентическаго толкованія смысла и силы существующаго закона», ни въ чемъ, слѣдовательно, его не измѣняя. Все вышесказанное приводитъ къ заключенію, что вопросъ объ изъятіи штундистовъ изъ дѣйствія закона 3-го мая 1883 г. подлежалъ предварительному j обсужденію государственнаго совѣта. Это подтверждается и учрежденіемъ комитета министровъ (ст. 23, 24, 26, изд. 1892 г.), относящимъ къ его вѣдѣнію, съ одной стороны, нѣкоторыя категоріи «текущихъ дѣлъ по всѣмъ отраслямъ министерскаго управленія», съ другой — «дѣла, закономъ въ особенности присвоенныя его разсмотрѣнію». Къ «текущимъ дѣламъ» законодательные вопросы конечно не могутъ быть относимы; не подходятъ они также ни подъ одинъ изъ двадцати разрядовъ дѣлъ, «въ особенности подлежащихъ разсмотрѣнію комитета». Не выписывая цѣликомъ законъ, перечисляющій всѣ эти разряды, мы приведемъ только тѣ его пункты, въ которыхъ можно усмотрѣть что-либо подходящее къ занимающему насъ вопросу. Пунктъ первый ст. 26 учр. ком. министр. предусматриваетъ «дѣла, относящіяся до общаго спокойствія и безопасности, до продовольствія народнаго и по всякому чрезвычайному происшествію». Если штундизмъ угрожаетъ общему спокойствію и безопасности — что не установлено положеніемъ комитета министровъ, — то принятіе противъ него законодательныхъ мѣръ постояннаго характера едва ли составляло бы одно изъ тѣхъ дѣлъ, о которыхъ идетъ рѣчь въ пунктѣ 1 ст. 26. Подъ именемъ дѣлъ разумѣются здѣсь, очевидно, лишь частные случаи, требующіе административныхъ мѣропріятій, а не измѣненія или отмѣны общаго закона. Никто, конечно, не станетъ утверждать, чтобы разсмотрѣнію комитета министровъ подлежалъ, за силою пункта 1 ст. 26, проектъ новаго продовольственнаго устава, въ качествѣ «дѣла», относящагося до продовольствія народнаго; точно такъ же неподвѣдомственны ему и законопроекты, направленные къ охраненію «общаго спокойствія и безопасности». Другой пунктъ ст. 26—седьмой — подчиняетъ вѣдѣнію комитета высшія административныя по расколамъ дѣла. Подчеркнутое нами слово указываетъ на то, что къ измѣненію закона о раскольникахъ не примѣнимъ и этотъ пунктъ. Наконецъ, въ пунктѣ 12 предусмотрѣны дѣла о воспрещеніи сообществъ. И здѣсь слово дѣло должно быть понимаемо въ объясненномъ нами смыслѣ; законопроекты о сообществахъ не подлежатъ разсмотрѣнію комитета министровъ. Помимо этого, молитвенное собраніе отнюдь не можетъ быть подводимо подъ понятіе о сообществѣ, предполагающемъ организацію и преслѣдованіе опредѣленныхъ цѣлей… Укажемъ, въ заключеніе, на ст. 28 учр. ком. министр., запрещающую вносить въ комитетъ министровъ «представленія о такихъ дѣлахъ, кои по роду своему принадлежатъ до государственнаго совѣта». По буквѣ закона, даже совѣтъ министровъ, собирающійся въ Высочайшемъ присутствіи, разсматриваетъ только «первоначальныя предположенія о необходимости отмѣнить или. измѣнить какой-либо изъ дѣйствующихъ законовъ, съ тѣмъ, чтобы проектъ закона, составленный вслѣдствіе разсмотрѣннаго такимъ порядкомъ предположенія, былъ министерствомъ внесенъ на разсмотрѣніе государственнаго совѣта» (Учрежд. совѣта министровъ, изд. 1892 г., ст. 2, пунктъ 3).
Имѣетъ ли, однако, вопросъ, нами обсуждаемый, какое-либо серьезное значеніе? Не все ли равно, гдѣ и кѣмъ разсматривался предварительно законопроектъ, разъ что силу закона ему можетъ дать и дѣйствительно даетъ только Высочайшая санкція? Мы думаемъ, что этотъ вопросъ не допускаетъ поводовъ къ сомнѣнію. Разъ что «имперія Россійская управляется на твердыхъ основаніяхъ положительныхъ законовъ» (Зак. Основи. ст. 47), не безразлично, конечно, соблюденіе установленнаго порядка ихъ изданія. «Обособленіе законовъ и Высочайшихъ указовъ, — говоритъ проф. Коркуновъ („Указъ и Законъ“, стр. 298—300), — не только возможно и въ абсолютной монархіи, но составляетъ въ ней, какъ и вездѣ, необходимое условіе правильнаго развитія государственной дѣятельности». Эта дѣятельность должна опредѣляться «устойчивыми общими началами». Отсюда «потребность въ возможно строгомъ разграниченіи актовъ, долженствующихъ имѣть общее руководящее значеніе, отъ относящихся только къ преходящимъ условіямъ минуты… Если такого внѣшняго различія формъ законодательныхъ и собственно правительственныхъ актовъ не будетъ установлено, на каждомъ шагу окажется опасность недостаточно обдуманныхъ и даже совершенно безсознательныхъ отступленій (отъ закона)… Только у отдѣльныхъ совѣтниковъ монарха можетъ явиться интересъ устранять примѣненіе болѣе сложныхъ формъ обсужденія законодательныхъ актовъ — формъ, обусловливающихъ участіе болѣе широкаго круга совѣтниковъ… Выслушавъ многихъ и по возможности независимыхъ совѣтниковъ, монарху въ своемъ рѣшеніи будетъ тѣмъ легче стать выше односторонняго вліянія узкихъ, партійныхъ или своекорыстныхъ стремленій того или другого совѣтника». То же самое, почти въ тѣхъ же словахъ, мы читаемъ и въ «Русскомъ Государственномъ правѣ» того же автора (т. II, стр. 13). Государственный совѣтъ — это доказывается и всей его исторіей — представляетъ именно преимущество сравнительной многочисленности и независимости, которое совершенно правильно выставляетъ на видъ проф. Коркуновъ. Признаніе за нимъ, на практикѣ, того мѣста въ законодательной сферѣ, которое принадлежитъ ему, и ему одному, по буквѣ и духу закона, имѣло бы важное значеніе, которое не слѣдуетъ преувеличивать, но не слѣдуетъ и отрицать.
Законъ 3 мая 1883 г. исходилъ изъ той мысли, что нѣтъ и не должно быть такого вѣроученія, послѣдователи котораго могли бы быть лишены права собираться для молитвы въ частномъ домѣ. Извѣстную регламентацію онъ призналъ нужнымъ установить только по отношенію къ «молитвеннымъ зданіямъ», т. е. помѣщеніямъ, спеціально и исключительно предназначеннымъ для богослуженія и общественной молитвы. Продолжительный опытъ раскрылъ всю силу, всю неискоренимость потребности, заставляющей одинаково вѣрующихъ собираться для общей молитвы, несмотря на всѣ запрещенія и преслѣдованія. Чѣмъ неблагопріятнѣе были условія, чѣмъ больше опасность, тѣмъ горячѣе было религіозное, рвеніе, тѣмъ упорнѣе преданность гонимымъ вѣрованіямъ. Тотъ же опытъ обнаружилъ, съ другой стороны, крайнюю неопредѣленность понятія о «молитвенномъ собраніи», разъ что оно не пріурочено къ такому внѣшнему признаку, какъ устроенное ad hoc зданіе или помѣщеніе. Сколько нужно участниковъ, чтобы имѣлось на лицо собраніе. Можно ли признавать собраніемъ совокупность домочадцевъ, родственниковъ, ближайшихъ друзей домохозяина? Что считать доказательствомъ молитвеннаго характера собранія? Достаточно ли для этого, чтобы было прочитано что-нибудь изъ священной книги или пропѣта какая-нибудь духовная пѣснь? Какъ предупредить почти неизбѣжное смѣшеніе обыкновеннаго, незапрещеннаго собранія съ противозаконнымъ, разъ что различіе между ними коренится только въ намѣреніи собравшихся?… Всѣ эти соображенія, вызвавшія переворотъ въ правительственной политикѣ относительно раскольниковъ, сохраняютъ, думаемъ мы, свою силу и въ настоящее время. Трудно ожидать подавленія штунды отъ такихъ мѣръ, о безуспѣшности которыхъ свидѣтельствуетъ вся исторія русскаго раскола и сектантства. Тѣ молитвенныя собранія штундистовъ, которыя «вносили смуту въ жизнь приходовъ», могли быть прекращены и при дѣйствіи закона 3 мая, разрѣшающаго общественную молитву лишь подъ условіемъ ненарушенія при этомъ «общихъ правилъ благочинія и общественнаго спокойствія» (Уст. о предупр. и пресѣч. преступл., изд. 1890 г., ст. 48). Какъ доказать, далѣе, что «благопріятныя послѣдствія», приписываемыя запретительнымъ мѣрамъ кіевскаго, подольскаго и волынскаго генералъ-губернатора — т. е. ослабленіе штундизма въ юго-западномъ краѣ — достигнуты именно этими мѣрами, а не усилившеюся, въ послѣднее время, дѣятельностью миссіонеровъ и вообще православнаго духовенства?…
Отчетъ оберъ-прокурора св. синода за 1894 и 1895 гг., привѣтствуя изданіе правилъ 4-го іюля 1894-го года, сообщаетъ, что въ нѣсколькихъ селеніяхъ Одесскаго уѣзда штундисты раздѣлились на старо-штундистовъ и младо-штундистовъ. «Первые по прежнему относятся къ православной церкви съ фанатическою ненавистью; послѣдніе чужды грубыхъ штундистскихъ воззрѣній на православную церковь, іерархію и церковную обрядность, посѣщаютъ православное богослуженіе и миссіонерскія бесѣды; дѣти ихъ посѣщаютъ школы, изучаютъ молитвы и осѣняютъ себя крестнымъ знаменіемъ». Не объясняется ли эта разница, между прочимъ, тѣмъ, что младо-штундисты не переживали времени, предшествовавшаго изданію закона 3-го мая 1883-го года, и остались свободными отъ его гнетущихъ впечатлѣній?… Въ общемъ, однако, отличительной чертой штундизма отчетъ продолжаетъ считать фанатическую ревность и безграничную настойчивость послѣдователей его въ пропагандѣ. «Имѣя всегда при себѣ евангеліе, штундисты не пропускаютъ ни малѣйшаго случая для распространенія своей ереси. При всякой встрѣчѣ съ православнымъ они стараются завести разговоръ о вѣрѣ и выставляютъ на видъ мнимую правоту и преимущества своего лжеученія, подкрѣпляя свои доводы чтеніемъ подходящихъ мѣстъ Св. Писанія и тенденціознымъ ихъ толкованіемъ. Они ходятъ для этого и по домамъ православныхъ, а иные прямо и открыто проповѣдуютъ свое лжеученіе на улицахъ, площадяхъ и базарахъ». Очевидно, что при такомъ образѣ дѣйствій штундистовъ десятки, если не сотни ихъ должны быть привлекаемы ежегодно въ судебной отвѣтственности; суды, въ нѣкоторыхъ губерніяхъ, должны быть переполнены дѣлами о штундистахъ. Никакихъ указаній по этому предмету отчетъ, однако, не даетъ, ограничиваясь приведеніемъ двухъ конкретныхъ фактовъ: «въ дер. Малегоновой, Тираспольскаго уѣзда (Херсонской губерніи), одинъ штундистъ съ крайнимъ нахальствомъ врывался въ домъ одной* бѣдной православной вдовы и совращалъ въ штунду ея четырехъ малолѣтнихъ дѣтей; въ дер. Новопавловкѣ, Херсонскаго уѣзда, среди дѣтей православныхъ пропаганду ведутъ дѣти штундистовъ». Въ послѣднемъ случаѣ, за малолѣтствомъ виновныхъ, судебное преслѣдованіе едва ли могло состояться; но первый случай вѣроятно доходилъ до суда, рѣшеніе котораго въ отчетѣ не упомянуто.
Къ числу наиболѣе вредныхъ сектъ отчетъ относитъ и молоканство, какъ «ересь противо-церковную, отрицающую таинства и обряды». Противо церковными могутъ быть названы всѣ ереси и даже, въ извѣстномъ смыслѣ, всѣ виды раскола; едва ли, поэтому, самое свойство противо церковности можетъ считаться доказательствомъ особаго вреда, приносимаго ересью. Если наиболѣе вредными признаются въ одно и то же время и ученія, не допускающія таинствъ и обрядовъ, и ученія, придающія имъ, наоборотъ, величайшую важность (припомнимъ отношеніе отчетовъ къ австрійскому согласію), то понятіе о наибольшемъ вредѣ сливается съ понятіемъ о расколѣ или ереси вообще, т.-е. создается логическая основа для полной отмѣны льготъ, предоставленныхъ послѣдователямъ ересей и расколовъ. «Молокане», читаемъ мы дальше, «иногда отказываются платить подати и поставлять рекрутовъ, и только страхъ и боязнь неизбѣжнаго наказанія удерживаетъ ихъ отъ открытаго противленія законамъ. Молокане учатъ, что нужно укрывать у себя всѣхъ прибѣгающихъ подъ ихъ кровъ военныхъ дезертировъ и другихъ преступниковъ». Если молокане иногда отказывались отъ платежа податей и поставки рекрутъ (послѣднее выраженіе заставляетъ думать, что рѣчь идетъ о времени, предшествующемъ введенію всеобщей воинской повинности), то это были, очевидно, лишь частные случаи, выражавшіе собою не общее вѣрованіе секты, а мнѣніе нѣкоторыхъ отдѣльныхъ ея членовъ. Почему всѣ остальные молокане подчиняются, въ отбываніи повинностей и платежѣ податей, требованіямъ власти — вслѣдствіе ли страха или подъ вліяніемъ какихъ-либо иныхъ побужденій, это — дѣло ихъ совѣсти, недоступной для чужого глаза. Судить о мотивахъ можно только на основаніи предположеній — а предположенія, въ государственной жизни, не должны служить исходной точкой для правоограниченій. Старинный афоризмъ: in dubio mitius имѣетъ силу не только въ области уголовнаго права; онъ охраняетъ и общественныя группы, образъ мыслей которыхъ навлекаетъ на себя подозрѣніе государственной власти. Прежде чѣмъ сдѣлаться источникомъ мѣропріятій, подозрѣніе должно перейти въ увѣренность, а для такой увѣренности недостаточно догадокъ, недостаточно даже единичныхъ фактовъ: она требуетъ доказаннаго соотношенія между вѣроученіемъ и нарушеніемъ государственныхъ законовъ, какъ между причиной и неизбѣжнымъ результатомъ. Если между молоканами и существуетъ мнѣніе о правѣ бѣглыхъ и дезертировъ на убѣжище, то отсюда еще не слѣдуетъ, чтобы это мнѣніе переходило въ дѣйствія. Молокане живутъ осѣдло и открыто, на глазахъ у властей и сосѣдей, часто относящихся къ нимъ недружелюбно: трудно допустить, чтобы въ ихъ средѣ систематически или даже спорадически практиковалось укрывательство преступниковъ. Нѣчто подобное возможно только между странниками (бѣгунами), не поддающимися, по самому характеру своего ученія, административному надзору; но съ молоканами у странниковъ нѣтъ ничего общаго, и послѣдніе совершенно правильно упоминаются въ отчетѣ подъ рубрикой не сектантства, а раскола.
Молоканъ, по словамъ отчета, особенно много въ гор. Благовѣщенскѣ (въ Приморской области Сибири). Въ 1894 г. сектанты вошли въ благовѣщенскую городскую думу съ просьбою о даровой уступкѣ участка земли, величиною въ цѣлый кварталъ, для устройства молитвеннаго дома[6]. «Можно было полагать, — читаемъ мы въ отчетѣ, — что православные представители постоятъ за дорогіе, жизненные для нихъ интересы, дадутъ отпоръ молоканской партіи, и просьба сектантовъ будетъ оставлена безъ вниманія и всякихъ послѣдствій. Но, къ сожалѣнію, на дѣлѣ вышло не такъ: большинство православныхъ гласныхъ, частію чувствуя свою зависимость отъ сектантовъ при выборѣ въ гласные и на общественныя должности, частію вслѣдствіе печальнаго непониманія связанныхъ съ актомъ уступки земли вредныхъ послѣдствій для православнаго населенія города, вмѣстѣ съ городскимъ головою, всецѣло обязаннымъ своей карьерой сектантамъ и не отличающимся по своему умственному развитію отъ послѣднихъ, оказались покровителями сектантства. Безъ всякихъ разсужденій дума рѣшила отвести участокъ земли сектантамъ для устройства ими молитвеннаго дома, на томъ простомъ основаніи, что отводила землю православнымъ, католикамъ и протестантамъ для устройства храмовъ. Когда же одинъ изъ гласныхъ, возражая противъ такого рѣшенія, выяснилъ различіе между религіей и сектой и указалъ на вредныя послѣдствія и незаконность подобнаго рѣшенія, ссылаясь, между прочимъ, на то, что и коренные раскольники не имѣютъ права строить молитвенные дома безъ разрѣшенія министра внутреннихъ дѣлъ, дума измѣнила необдуманное первоначальное рѣшеніе и окончательно формулировала свое постановленіе условно: отвести безвозмездно сектантамъ половину квартала для устройства молитвеннаго дома, если они получатъ разрѣшеніе на подобное устройство отъ министра внутреннихъ дѣлъ». Замѣтимъ, прежде всего, что второе постановленіе думы не можетъ быть названо, въ сущности, измѣненіемъ перваго. И въ томъ, и въ другомъ говорится только о безвозмездномъ отводѣ участка городской земли подъ молоканскій молитвенный домъ. Дальше этого дума не могла идти, да и не шла: разрѣшить самое устройство молитвеннаго дома она была не въ правѣ, и ничего похожаго на то въ первомъ ея постановленіи, повидимому, и не заключалось. Оговорка, прибавленная ко второму постановленію, разумѣлась, собственно говоря, сама собою: безъ нея, какъ и при ея наличности, постройка молитвеннаго дома одинаково нуждалась въ предварительномъ дозволеніи министра внутреннихъ дѣлъ. Точка зрѣнія думы, при подобныхъ условіяхъ, съ самаго начала не могла не быть чисто хозяйственною; соображенія политическаго и полицейскаго характера она могла и должна была оставить въ сторонѣ, какъ касающіяся другой, высшей власти. Отъ этой власти, а не отъ думы, зависѣло опредѣлить, угрожаетъ ли устройство молитвеннаго дома какими-либо вредными послѣдствіями для православнаго населенія города. Оставаясь въ предѣлахъ своей компетенціи, дума имѣла полное право разсуждать такъ: между жителями города много молоканъ; у нихъ есть потребность въ молитвенныхъ собраніяхъ, а, слѣдовательно, и въ помѣщеніи для такихъ собраній, болѣе или менѣе соотвѣтствующемъ ихъ численности; законъ допускаетъ существованіе раскольническихъ и сектантскихъ молитвенныхъ домовъ, и изъ этого общаго правила не сдѣлано исключенія по отношенію къ молоканамъ; нѣтъ, затѣмъ, причины отказать молоканамъ въ просьбѣ объ участкѣ земли, на которомъ они могли бы построить молитвенный домъ, тѣмъ болѣе, что на пользованіе городскою землею они, платя всѣ городскіе сборы и неся всѣ городскія повинности, имѣютъ такое же право, какъ и другіе жители города… Съ этой точки зрѣнія городская дума несомнѣнно могла усмотрѣть аналогію между молоканскимъ молитвеннымъ домомъ и католическимъ или протестантскимъ храмомъ. Для православныхъ жителей города какъ тотъ, такъ и другіе одинаково чужды; но они нужны для отдѣльныхъ группъ населенія, исповѣдующихъ другія религіозныя ученія — и этого достаточно, чтобы объяснить и оправдать заботу православнаго большинства объ интересахъ иновѣрнаго меньшинства, во всѣхъ различныхъ его оттѣнкахъ. Какому изъ нихъ можетъ быть дозволено, въ каждомъ данномъ случаѣ, возведеніе молитвеннаго зданія — это вопросъ, не подлежащій вѣдѣнію городского управленія. Едва ли, наконецъ, вина городской думы можетъ быть усмотрѣна въ безвозмездномъ характерѣ уступки; еслибы она рѣшила продать подъ молоканскій молитвенный домъ участокъ городской земли, то, вѣроятно, навлекла бы на себя еще болѣе сильныя нареканія… Быть можетъ, рѣшенію благовѣщенской городской думы способствовала, de facto, зависимость большинства православныхъ гласныхъ отъ молоканъ; но столь же возможно и то, что гласные руководились просто убѣжденіемъ въ справедливости просьбы, съ которою обратились къ нимъ молокане. Тоже самое слѣдуетъ сказать и о благовѣщенскомъ городскомъ головѣ, вовсе, быть можетъ не заслуживающемъ суроваго отзыва, выпавшаго на его долю въ оффиціальномъ документѣ.
Отчетъ за 1898 г. указываетъ двѣ категоріи условій, изъ которыхъ одна благопріятствуетъ, другая — противодѣйствуетъ борьбѣ съ сектантствомъ. Къ первой категоріи отнесены правила 4 іюля 1894 г., запретившія общественныя молитвенныя собранія штундистовъ. По словамъ отчета, «православные, смущенные широкимъ распространеніемъ изъ года въ годъ штундоваго лжеученія и открытаго на собраніяхъ секты оскорбленія религіозныхъ чувствъ православнаго народа, теперь успокоились, увидѣвъ, что не только духовенство, но и само правительство оберегаетъ ихъ отъ пропаганды вреднаго сектантскаго лжеученія». Исчезло довѣріе къ ложнымъ слухамъ о сочувствіи правительства къ сектантамъ, да и сами штундисты, прекративъ устройство общественныхъ молитвенныхъ собраній, начали терять свой прежній фанатизмъ. Все это, однако, измѣнилось съ тѣхъ поръ, какъ штундисты, привлекаемые къ судебной отвѣтственности, стали именовать себя баптистами, а введенные ими въ заблужденіе суды — произносить по отношенію къ нимъ оправдательные приговоры. Подобныя оправданія, сначала единичныя, встрѣчаются съ 1897 г. все чаще и чаще, особенно подъ вліяніемъ двухъ кассаціонныхъ рѣшеній (по дѣламъ Оберемка и Александрова и Крючкова). На самомъ дѣлѣ они основываются, большею частью, на невозможности доказать принадлежность обвиняемыхъ къ сектѣ штундистовъ, т. е. соединеніе въ ихъ ученіи всѣхъ признаковъ штундизма, перечисленныхъ въ оффиціальномъ разъясненіи правилъ 1894-го года. Судебной ошибки въ такихъ рѣшеніяхъ усмотрѣть нельзя; наоборотъ, они вполнѣ согласны съ кореннымъ началомъ уголовнаго процесса, въ силу котораго виновность не предполагается, а доказывается, и бремя доказательства лежитъ на обвинителѣ. Важно не то, какъ именуютъ себя подсудимые: важно то, подтверждена ли фактическими данными правильность наименованія, которое даетъ имъ обвиненіе. Съ другой стороны, пропаганда штундизма, какъ и всякаго другого сектантскаго ученія, преслѣдовалась одинаково строго и до, и послѣ изданія правилъ 1894-го года, чѣмъ устранялась всякая мысль о «сочувствіи» или хотя бы о снисхожденіи правительства къ штундистамъ. Общественныя собранія, участники которыхъ привлекались къ отвѣтственности на основаніи правилъ 1894-го года, состояли, очевидно, изъ однихъ только сектантовъ; иначе обвиненіе было бы поставлено не по ст. 29 Уст. о наказ., налаг. мир. суд., а по ст. 189 или 19β улож. о наказ. Необходимо, наконецъ, имѣть въ виду, что привлеченіе къ суду, даже оканчивающееся оправданіемъ, крайне тягостно для обвиняемыхъ; ему предшествуетъ, обыкновенно, принудительное увѣщаніе, сопряженное, по выраженію А. Μ. Бобрищева-Пушкина (въ его замѣчательной книгѣ; «Судъ и раскольники-сектанты»), съ «странствованіемъ, иногда многонедѣльнымъ, по безконечнымъ этапамъ». Иногда, въ добавокъ, собравшіеся сектанты подвергаются нападеніямъ толпы, производящей надъ ними жестокую расправу. Если, тѣмъ не менѣе, собранія сектантовъ не прекращаются совершенно, то объясненіе этому слѣдуетъ искать не въ оправдательныхъ судебныхъ приговорахъ, а въ неотразимой привлекательности, какую имѣетъ для вѣрующихъ — во что бы и какъ бы они ни вѣровали — общественная молитва, хотя бы она была запрещена, или даже именно потому, что она запрещена.
Къ числу причинъ, усиливающихъ сектантство, отчетъ, на основаніи миссіонерскихъ донесеній, относитъ «агитацію въ пользу мнимо угнетенныхъ сектантовъ со стороны нѣкоторой, именующей себя либеральною, части нашего общества, въ послѣднее время особенно покровительствующей сектантамъ, поддерживающей съ ними и личныя, и письменныя сношенія и тѣмъ самымъ сильно питающей въ нихъ увѣренность въ дарованіи будто бы полной свободы ихъ лжеученію. Эта агитація перешла и въ печать, въ которой въ 1898 г. появилось множество статей въ поддержаніе раскола и сектъ и въ порицаніе нашихъ миссій… Почти всѣ эти статьи, однако, принадлежатъ авторамъ не серьезнымъ, не имѣющимъ яснаго понятія ни о церкви, ни о существѣ сектантскихъ вѣрованій». Покровительство предполагаетъ наличность нѣкоторой силы, возможность нѣкотораго содѣйствія — а этими условіями часть русскаго общества, «именующая себя либеральною», ни въ какой мѣрѣ не обладаетъ. Не имѣетъ она и увѣренности въ скоромъ дарованіи свободы совѣсти, не имѣетъ даже на то надежды — а того, чего у нея нѣтъ, она, очевидно, не могла и не можетъ передать другимъ. Статей, написанныхъ въ поддержаніе раскола и сектъ — т.-е. заключающихъ въ себѣ ихъ защиту или оправданіе, становящихся на сторону ихъ доктрины, — мы не припомнимъ ни за 1898-й годъ, ни за время предъидущее и послѣдующее; едва-ли онѣ были бы и возможны при дѣйствующихъ законахъ о печати. Что религіозная свобода принадлежитъ къ числу благъ, наиболѣе цѣнныхъ въ глазахъ, «либеральной» части общества и печати — это безспорно; но вѣроятнымъ результатомъ такой свободы было бы не «поддержаніе», а, наоборотъ, ослабленіе раскола и сектантства…
По словамъ отчета за 1899 г., штунда особенно распространена въ губерніяхъ Екатеринославской, Кіевской и Харьковской. Оправдательный приговоръ по дѣлу о штундистскомъ молитвенномъ собраніи, постановленный однимъ изъ уѣздныхъ съѣздовъ Екатеринославской губерніи (въ отмѣну рѣшенія земскаго начальника), далъ штундистамъ, по словамъ отчета, "основаніе къ распространенію въ мѣстномъ населеніи убѣжденія, что ихъ вѣра дозволена закономъ и что только священники изъ своихъ корыстныхъ разсчетовъ преслѣдуютъ ихъ ". По этому поводу нельзя не замѣтить, что вѣра штундистовъ закономъ вовсе не воспрещена: фактъ, исповѣданія этого ученія не составляетъ, самъ по себѣ, преступленія и не служитъ поводомъ къ возбужденію судебнаго преслѣдованія. Запрещены, подъ страхомъ уголовной отвѣтственности, общественныя молитвенныя собранія штундистовъ. Оправдательные приговоры по дѣламъ этого рода могутъ быть основаны на недоказанности или самаго собранія, или принадлежности его участниковъ именно къ штундизму. Ни въ томъ, ни въ другомъ случаѣ изъ оправданія подсудимыхъ нельзя выводить заключенія, что измѣнился самый взглядъ правительства на штундизмъ. Если послѣ оправдательныхъ приговоровъ и замѣчалось обостреніе или распространеніе ереси, то этимъ еще не доказывается причинная связь между обоими явленіями; здѣсь, какъ и во многихъ другихъ случаяхъ, post hoc далеко не то же, что propter hoc… «Въ виду сложности вопроса объ отношеніи штундизма къ баптизму» — читаемъ мы въ отчетѣ, — «мировые судьи въ 1899-мъ году впервые начали вводить въ свою практику экспертизу при разбирательствѣ дѣлъ о штундистскихъ богомоленныхъ собраніяхъ. Эксперты-миссіонеры и представители науки дали въ этомъ отношеніи новое правильное направленіе судебнымъ процессамъ о богомоленныхъ собраніяхъ штунды, разъяснивъ судьямъ, что ни наука, ни законъ, ни миссіонерская практика не знаютъ секты русскихъ баптистовъ, а только штундистовъ; извѣстный въ наукѣ толкъ штундо-баптизмъ есть лишь фракція секты, а не отдѣльная секта». Отрывочныя, неизбѣжно неполныя свѣдѣнія о неуловимыхъ, быстро мѣняющихся новообразованіяхъ религіознаго характера едва ли могутъ быть включаемы въ составъ науки; экспертиза, на нихъ основанная, едва ли можетъ имѣть особенно убѣдительную силу. Еще важнѣе другое обстоятельство, объясняющее отрицательный результатъ многихъ сектантскихъ процессовъ. Въ уголовномъ судопроизводствѣ бремя доказательства лежитъ на обвинителѣ, а не на обвиняемомъ. Если участникамъ молитвенныхъ собраній, привлеченнымъ къ отвѣтственности въ качествѣ штундистовъ, и не удается удостовѣрить свою принадлежность къ баптизму, то отсюда еще не слѣдуетъ, что они должны быть осуждены; для этого необходимо доказать, что ихъ ученіе соединяетъ въ себѣ всѣ черты, обусловливающія наказуемость штундистскихъ собраній.
Въ дѣлахъ о преступленіяхъ противъ вѣры далеко не всегда правильнымъ оказывается, къ несчастію, образъ дѣйствій общихъ судебныхъ мѣстъ. Приведемъ этому три примѣра, относящихся къ концу 90-хъ годовъ.
Въ нижегородскомъ окружномъ судѣ разсматривалось дѣло о четырехъ крестьянахъ, обвинявшихся въ преступленіи противъ вѣры. Въ качествѣ эксперта былъ спрошенъ чиновникъ особыхъ порученій при оберъ-прокурорѣ св. Синода, г. Скворцовъ, предлагавшій свидѣтелямъ вопросы непосредственно, а не черезъ предсѣдателя суда, и произнесшій, стоя на возвышеніи у судейскаго стола, обвинительную рѣчь (вмѣсто установленнаго закономъ научнаго заключенія), закончивъ ее слѣдующимъ обращеніемъ къ присяжнымъ засѣдателямъ: «эти люди (подсудимые), подрывая православную религію, вмѣстѣ съ тѣмъ подрываютъ государственное устройство; вашего справедливаго приговора ждетъ вся Россія». И то, и другое было удостовѣрено въ первоначальномъ протоколѣ засѣданія, составленномъ помощникомъ секретаря Калининымъ, но возвращенномъ ему товарищемъ предсѣдателя въ новой редакціи, которую г. Калининъ отказался скрѣпить, находя ее неточной. Объ этомъ г. Калининъ подалъ суду особое заявленіе, которое было ему судомъ возвращено и пріобщено къ дѣлу лишь мѣсяцъ спустя, вслѣдствіе просьбы защитника подсудимыхъ. Прав. Сенатъ нашелъ, что скрѣпа протокола секретаремъ имѣетъ существенную важность, какъ подтвержденіе достовѣрности всего записаннаго въ протоколъ, и что представленіе секретаря о причинахъ, заставляющихъ его отказаться отъ скрѣпы, непремѣнно должно быть пріобщено къ дѣлу; иначе можетъ возникнуть предположеніе, что отъ судей, сдѣлавшихъ упущеніе или допустившихъ безпорядокъ, зависитъ уничтожить его слѣды, путемъ измѣненія протокола. Признавъ, затѣмъ, доказаннымъ предложеніе экспертомъ вопросовъ непосредственно свидѣтелямъ и произнесеніе имъ заключенія, несоотвѣтствующаго, по формѣ и содержанію, лежащимъ на экспертѣ обязанностямъ, и усмотрѣвъ въ этомъ нарушеніе ст. 611-й и 695-й уст. угол. судопр., Сенатъ отмѣнилъ рѣшеніе присяжныхъ и приговоръ суда и передалъ дѣло въ тотъ же судъ, для новаго разсмотрѣнія въ другомъ составѣ присутствія (рѣш. угол. касс. д-та 1899 г., № 5). — При разсмотрѣніи въ рязанскомъ окружномъ судѣ дѣла о крестьянинѣ Зиновьевѣ, обвинявшемся въ распространеніи штундо-баптизма, экспертъ — редакторъ «Миссіонерскаго журнала», г. Добромысловъ, — произнесъ обвинительную рѣчь, въ которой свидѣтельствовалъ, что хорошо знаетъ подсудимаго по своимъ миссіонерскимъ собесѣдованіямъ съ нимъ до преданія его суду, и убѣжденъ, что Зиновьевъ навсегда останется неисправимымъ сектантомъ. Хотя свидѣтели показывали на судѣ, что Зиновьевъ безупречно-нравственнаго поведенія, повинуется властямъ и безпрекословно несетъ всѣ общественныя повинности, но экспертъ объяснялъ это лишь тѣмъ, что мѣстная сектантская община находится пока въ періодѣ религіознаго одушевленія, неизбѣжно сопровождаемаго нравственнымъ подъемомъ, а въ слѣдующей стадіи своего развитія Зиновьевъ и его единомышленники должны будутъ, — вслѣдствіе своего основного догмата, что нужна вѣра, а не добрыя дѣла, — придти къ проповѣди о свободѣ отъ нравственныхъ предписаній, какъ это ему извѣстно изъ наблюденій надъ другими штундо-баптистскими общинами. Эти заявленія эксперта не были прерваны предсѣдателемъ и не были опровергнуты имъ въ его резюме. Товарищъ оберъ-прокурора находилъ въ этомъ основаніе къ кассаціи. Сенатъ отмѣнилъ рѣшеніе суда присяжныхъ и приговоръ суда по другому поводу — вслѣдствіе неправильной постановки вопроса, въ которомъ были смѣшаны два совершенно различныя обвиненія: въ публичной проповѣди штундизма и въ совращеніи православныхъ («Русскія Вѣдомости», 1899 г. № 3 47). — Въ псковскомъ окружномъ судѣ слушалось дѣло о крестьянахъ Савельевыхъ, обвинявшихся въ распространеніи штундизма. И по этому дѣлу былъ спрошенъ экспертъ, протоіерей Лавровскій. По выслушаніи его заключенія, подсудимые пожелали разъяснить, что въ исповѣдуемомъ ими вѣроученіи нѣтъ никакихъ признаковъ штундизма, но были остановлены замѣчаніемъ предсѣдательствующаго, что онъ не дозволитъ имъ проповѣдывать на судѣ свое лжеученіе. Экспертомъ было указано, между прочимъ, что евангелія, употребляемыя штундистами, содержатъ въ себѣ спеціальныя отмѣтки, соотвѣтствующія ихъ вѣроученію. Въ виду такого указанія, подсудимые просили произвести осмотръ отобранныхъ у нихъ и пріобщенныхъ къ дѣлу, въ качествѣ вещественныхъ доказательствъ, священныхъ книгъ; но просьба эта не была исполнена и даже не подверглась обсужденію. Когда одинъ изъ подсудимыхъ давалъ объясненіе по поводу разногласія между двумя свидѣтелями, священникомъ и крестьяниномъ, онъ былъ прерванъ словами предсѣдательствующаго: «вы сами, присяжные засѣдатели, конечно знаете, кому можно больше вѣрить — священнику или лицу, сидящему на скамьѣ подсудимыхъ». Въ числѣ совращенныхъ подсудимыми значился нѣкій Арсеній Семеновъ, оказавшійся лицомъ миѳическимъ; между тѣмъ, о его совращеніи былъ поставленъ отдѣльный вопросъ, и подсудимымъ не было дозволено сдѣлать заявленіе по этому предмету. Правда, судебное слѣдствіе въ то время было уже окончено, но вполнѣ возможно было его возобновленіе или представленіе дѣла въ палату, въ виду вновь открывшагося обстоятельства. Наконецъ, въ заключительной рѣчи къ присяжнымъ предсѣдательствующій выразилъ свое мнѣніе по существу дѣла, въ слѣдующихъ словахъ: «вы слышали отъ миссіонера, какая вредная секта штунда, и вы нарушили бы присягу, если бы оправдали подсудимыхъ». Все это послужило поводомъ къ отмѣнѣ Сенатомъ обвинительнаго вердикта присяжныхъ засѣдателей.
Кто помнитъ первые годы послѣ введенія въ дѣйствіе судебныхъ уставовъ императора Александра ІІ-го, тотъ, по всей вѣроятности, не затруднится признать, вмѣстѣ съ нами, что явленія въ родѣ вышеизложенныхъ были тогда совершенно немыслимы. Не можетъ быть, чтобы предсѣдательствующій на судѣ обратился тогда къ присяжнымъ съ прямымъ приглашеніемъ обвинить подсудимыхъ, основываясь, притомъ, не на доказательствахъ ихъ виновности, а на опасности приписываемаго имъ дѣянія; не можетъ быть, чтобы эксперту была предоставлена тогда роль обвинителя и дозволено вмѣшиваться въ ходъ засѣданія; не можетъ быть, чтобы защита обвиняемыхъ была стѣснена отказомъ въ осмотрѣ вещественныхъ доказательствъ и въ разъясненіи разногласія между свидѣтелями; не можетъ быть, наконецъ, чтобы тогдашнимъ судомъ была сдѣлана попытка устранить изъ дѣла заявленіе, направленное къ точному воспроизведенію происходившаго на судѣ. Суду не подобаетъ усугублять обвиненіе, безъ того уже весьма тяжелое, присоеди няя къ одному оффиціальному обвинителю другого, не предусмотрѣннаго закономъ, искусственно возвышая его авторитетъ, не останавливая его даже тогда, когда онъ очевидно выходитъ изъ предѣловъ своей роли. Собственно говоря, дѣла о преступленіяхъ противъ вѣры рѣдко требуютъ участія экспертовъ; для разрѣшенія возникающихъ въ нихъ вопросовъ только въ исключительныхъ случаяхъ необходимы спеціальныя научныя свѣдѣнія. Такъ напримѣръ, въ дѣлахъ о совращеніи изъ православія въ расколъ или ересь понятіе о совращеніи едва ли нуждается въ особыхъ разъясненіяхъ для присяжныхъ засѣдателей, которые по дѣламъ этого рода всѣ обязательно должны принадлежать къ православному исповѣданію. Какъ бы то ни было, обязанности и права эксперта по дѣлу о преступленіи противъ вѣры ничѣмъ не отличаются отъ тѣхъ, которыя принадлежатъ свѣдущимъ людямъ на общемъ основаніи. И здѣсь экспертъ не долженъ принимать на себя ни роли свидѣтеля, удостовѣряя тѣ или другія лично извѣстныя ему обстоятельства дѣла, ни роли судьи, руководя ходомъ судебнаго слѣдствія, ни роли обвинителя, апеллируя къ гражданскому или религіозному чувству присяжныхъ и внушая имъ то или другое отношеніе къ подсудимымъ. Предсѣдательствующій, допускающій отступленіе отъ этихъ основныхъ началъ процесса, совершаетъ тяжкое нарушеніе своего судейскаго долга… Къ счастію, традиціи судебной реформы забыты не вездѣ и не всѣми; онѣ живутъ въ уголовномъ кассаціонномъ департаментѣ Сената, стоящемъ на стражѣ не только буквы, но и духа судебныхъ уставовъ. Пока это такъ, можно не падать духомъ и ожидать съ нетерпѣніемъ, но и съ надеждой, возвращенія лучшихъ временъ.
Въ 1894 г., по словамъ «Самарскихъ Епархіальныхъ Вѣдомостей», «священникъ самарскаго каѳедральнаго собора Матюшинскій совершилъ поѣздку по сектантскимъ селамъ николаевскаго уѣзда и вынесъ изъ этой поѣздки убѣжденіе, что въ настоящее время господствующею сектою въ уѣздѣ является евангелизмъ или молоканство донского толка, а главнымъ разсадникомъ этой секты — изданіе журнала „Братская помощь“ въ Саратовѣ. Агенты этого изданія разъѣзжали по николаевскому уѣзду съ двумя тюками книгъ. О вредномъ направленіи журнала „Братская помощь“ было сообщено, въ сентябрѣ 1894 г., г. оберъ-прокурору св. синода отъ имени самарскаго преосвященнаго, причемъ указано, между прочимъ, на обширную связь изданія „Братская помощь“ съ пашковскими изданіями». «Самарская Газета», перепечатавъ это сообщеніе, обратила вниманіе на то, что издатель «Братской помощи», членъ саратовской судебной палаты П. И. Устимовичъ, пользуется въ Саратовѣ общимъ уваженіемъ, и какъ издатель журнала, и какъ благотворитель. Онъ напечаталъ, подъ именемъ Полтавина, нѣсколько сочиненій, устраняющихъ возможность подозрѣвать его въ какомъ бы то ни было «вредномъ направленіи»… Нѣсколько мѣсяцевъ спустя, однако, намъ пришлось занести въ нашу хронику фактъ прекращенія журнала «Братская помощь». Правда, издатель его удостовѣрилъ, что единственной тому причиной было обиліе служебныхъ занятій; но хронологическая послѣдовательность фактовъ невольно наводитъ на мысль о нѣкоторой причинной между ними связи… Какъ бы то ни было, общественное положеніе г. Устимовича оберегло его отъ болѣе серьезныхъ послѣдствій обвиненія. Менѣе счастливыми оказались другія лица, испытавшія на себѣ обвинительное усердіе священника Матюшинскаго. Печальный разсказъ объ ихъ участи былъ напечатанъ въ «Недѣлѣ» (подъ названіемъ: «Самарскіе еретики»). «Безупречный (по аттестаціи губернатора) труженикъ по благотворительнымъ дѣламъ», завѣдывавшій во время голода 1891—92 г. складами епархіальнаго и особаго комитетовъ, предложенный самимъ экзархомъ Грузіи (бывшимъ самарскимъ епископомъ) въ пожизненные члены «общества распространенія христіанства на Кавказѣ», — церковный староста своей при, ходской церкви, самарскій купецъ Прохоровъ былъ заподозрѣнъ свящ. Матюшинскимъ въ принадлежности къ хлыстовству. Въ провинціи, — писалъ корреспондентъ «Недѣли», — «можно найти, при доброй волѣ, сколько угодно достовѣрныхъ свидѣтелей чего угодно. О. Матюшинскій настоялъ на обыскѣ у Прохорова и во время обыска просилъ судебную власть забрать, въ видѣ уликъ, нѣсколько женскихъ ночныхъ сорочекъ — старушки, тетки Прохорова, — отобралъ просфоры, принесенныя къ нимъ богомольцами, хранимыя ими какъ святыня; поснимали даже перламутровые крестики съ иконъ, и все это почему-то о. Матюшинскій призналъ принадлежностью хлыстовщины. Тутъ же Прохорову было поставлено въ вину то, что онъ имѣетъ много въ домѣ иконъ и книгъ св. Евангелія. Кромѣ означенныхъ вещей, ничего сектантскаго въ домѣ Прохорова не нашлось». Ничего подозрительнаго не было найдено и у родственника Прохорова, въ домѣ котораго обыскъ былъ произведенъ лично свящ. Матюшинскимъ, безъ участія подлежащихъ властей. Тѣмъ не менѣе оба обвиняе: мые были взяты подъ стражу, съ запрещеніемъ свиданія даже съ семьей. Не позволили даже передать Прохорову фотографическую карточку о. Іоанна Кронштадтскаго, съ собственноручною надписью послѣдняго: «въ благословеніе» (сдѣланною уже послѣ возбужденія уголовнаго дѣла). «Всѣ лица, знающія Прохорова, — говоритъ въ заключеніе корреспондентъ „Недѣли“, — глубоко увѣрены въ принадлежности его къ истинно православной вѣрѣ, и такъ же увѣрены, что это дѣло кончится ничѣмъ. Во что же, значитъ, обращается у насъ миссіонерская дѣятельность (свящ. Матюшинскій носилъ званіе миссіонера)? И не способна ли подобная дѣятельность вызвать иной разъ и на самомъ дѣлѣ противоцерковное движеніе тамъ, гдѣ его раньше не было вовсе, или гдѣ оно не находило себѣ пищи»? 7-го февраля 1895 г., какъ видно изъ новаго сообщенія «Недѣли», Прохоровъ былъ выпущенъ на свободу, безъ поручительства и залога (что прямо указываетъ на крайнюю слабость собранныхъ противъ него уликъ). Четырехмѣсячный арестъ, — по словамъ корреспондента «Недѣли», — «сильно отразился на здоровьѣ Прохорова; онъ замѣтно посѣдѣлъ. Въ первый же день его выпуска на свободу съѣхались посѣтить несчастнаго такая масса его знакомыхъ всѣхъ сословій, что улица противъ его дома была загромождена экипажами»… Дѣло Прохорова — не единственное въ своемъ родѣ; извѣстны и другіе случаи, въ которыхъ явно неосновательное обвиненіе приводило не только къ возбужденію: предварительнаго слѣдствія, со всѣми его тяжелыми послѣдствіями для обвиняемыхъ, но и къ преданію суду и даже къ обвинительному приговору. Таково, напримѣръ, дѣло о калужскихъ хлыстахъ, окончившееся въ окружномъ судѣ, въ 1895 г., почти поголовнымъ осужденіемъ подсудимыхъ (18 изъ 20), тогда какъ s Сенатъ призналъ семерыхъ изъ числа осужденныхъ вовсе не подлежащими отвѣтственности, а трехъ изъ этихъ семи — даже неправильно преданными суду[7]. Особенно необходимой осторожность въ возбужденіи обвиненія является именно въ дѣлахъ о преступленіяхъ противъ вѣры, по которымъ присяжные засѣдатели всего болѣе склонны къ произнесенію обвинительныхъ вердиктовъ; между тѣмъ, на практикѣ именно здѣсь нерѣдко приходится встрѣчаться съ прямо противоположнымъ, т. е. крайне неосмотрительнымъ образомъ дѣйствій органовъ обвиненія. Правда, судебный слѣдователь не въ правѣ отказаться отъ производства, по требованію духовнаго начальства, предварительнаго слѣдствія о совращеніи изъ православія или отступленіи отъ христіанской вѣры; но онъ не лишенъ права, при отсутствіи признаковъ преступленія, представить о прекращеніи дѣла, и ничѣмъ не стѣсненъ въ выборѣ мѣръ къ пресѣченію способовъ уклоняться отъ слѣдствія. Въ дѣлахъ о преступленіяхъ противъ вѣры, какъ и во всякихъ другихъ, къ предварительному заключенію подъ стражу слѣдуетъ прибѣгать лишь въ случаяхъ дѣйствительной необходимости, т. е. при достаточности уликъ и при невозможности ограничиться другими, болѣе мягкими мѣрами… Возможны, наконецъ, и такіе случаи, когда ошибка, допущенная на судѣ, остается неисправленной, по нежеланію подсудимаго воспользоваться правомъ обжалованія приговора. Одинъ изъ осужденныхъ по калужскому дѣлу не присоединился къ жалобѣ своихъ товарищей. Сенатъ, тѣмъ не менѣе, отмѣнилъ приговоръ и по отношенію къ этому подсудимому, такъ какъ «верховный судъ имперіи не можетъ допустить, чтобы кто-либо понесъ уголовную отвѣтственность за дѣяніе, не воспрещенное закономъ». Представимъ себѣ, что подсудимый, не съумѣвшій или не захотѣвшій обжаловать приговоръ суда, судился бы одинъ: дѣло о немъ вовсе не дошло бы до Сената — и явно неправосудное рѣшеніе было бы приведено въ исполненіе.
Принципъ вѣротерпимости давно уже и неоднократно находилъ. у насъ совершенно вѣрное выраженіе въ правительственныхъ актахъ. Въ числѣ изрѣченій императрицы Екатерины встрѣчается, между прочимъ, слѣдующее: «запрещеніе или недозволеніе различныхъ вѣръ есть порокъ весьма вредный для спокойства и безопасности гражданъ». Еще замѣчательнѣе два указа императора Александра I, относящіеся къ духоборцамъ. «И разумомъ, и опытами» — сказано въ одномъ изъ нихъ (27-го ноября 1801 г.) — «дознано, что умственныя заблужденія простого народа, преніями и нарядными увѣщаніями въ мысляхъ его углубляясь, единымъ забвеніемъ, добрымъ примѣромъ и терпимостью мало-по-малу изглаждаются и исчезаютъ. Вотъ правило, коего мѣстному начальству должно съ ними (духоборцами) держаться, и на немъ-то основано было повелѣніе, данное о увѣщаніи сихъ духоборцевъ при возвращеніи ихъ восвояси. Сіи увѣщанія никакъ не должны имѣть вида допросовъ, состязаній и открытаго образу ихъ мыслей насилія; но должны сами собою и непримѣтно изливаться къ нимъ изъ добрыхъ нравовъ духовенства, изъ жизни ихъ, изъ поступковъ и наконецъ изъ непринужденныхъ, къ случаю и съ видомъ ненамѣренности направленныхъ на ихъ положеніе разговоровъ». «Отдаленіе сихъ людей» — читаемъ мы въ указѣ 9-го декабря 1816 г. — «отъ православной греко россійской церкви есть, конечно, съ ихъ стороны заблужденіе, основанное на нѣкоторыхъ погрѣшительныхъ заключеніяхъ ихъ объ истинномъ богослуженіи и духѣ христіанства. Сіе происходитъ въ нихъ отъ недостатка въ просвѣщеніи, ибо ревность Божію имѣютъ, но не по разуму. Но просвѣщенному ли правительству христіанскому приличествуетъ заблудшихъ возвращать въ нѣдра церкви жестокими, суровыми средствами, истязаніями, ссылками и тому подобнымъ? Ученіе Спасителя міра, пришедшаго на землю взыскать и спасти погибшаго, не можетъ внушаемо быть насиліемъ и казнями, не можетъ служить къ погибели, спасаемаго, коего ищутъ обратить на путь истины. Истинная вѣра порождается благодатію Господнею чрезъ убѣжденіе, поученіемъ, кротостію, добрыми примѣрами. Жестокость же не убѣждаетъ никогда, но паче ожесточаетъ. Всѣ мѣры строгости, истощенныя надъ духоборцами въ продолженіе тридцати лѣтъ до 1801 г., не токмо не истребили сей секты, но паче и паче пріумножили число послѣдователей ея». Если бы между духоборцами — говорится дальше въ этомъ указѣ — были несомнѣнно открыты противозаконные поступки, то и тогда «нельзя допустить, чтобы за одного или нѣсколькихъ виновниковъ, уличенныхъ въ преступленіи, отвѣчало и было истязуемо все общество сихъ поселенцевъ, не участвовавшихъ въ ономъ… Само изслѣдованіе подозрѣваемаго преступленія долженствуетъ происходить такимъ образомъ, чтобы ни въ какомъ случаѣ невинный не пострадалъ отъ онаго». Высокія и глубоко вѣрныя мысли, выраженныя въ этихъ указахъ, сохраняютъ всю свою силу и до нашего времени.
Въ концѣ 1895-го года на Кавказѣ произошли необычайныя событія, объектомъ которыхъ были мѣстные духоборцы. Сначала они были извѣстны только по слухамъ; нѣсколько позже въ «Московскихъ Вѣдомостяхъ» появилось письмо г. N., сообщавшее о нихъ довольно обстоятельныя и, по видимому, точныя свѣдѣнія. Послѣ смерти «духоборческой богородицы», Лукерьи Васильевой, осталось, по словамъ г. Μ., весьма значительное имущество, на самомъ дѣлѣ принадлежавшее духоборческой общинѣ, но съ формальной точки зрѣнія составлявшее личную собственность покойной и закрѣпленное судомъ за ея наслѣдниками. Отсюда несогласія между духоборцами, изъ которыхъ одни — жители селенія Гореловки — признавали наслѣдственныя права братьевъ Васильевой и считали излишнимъ избраніе, на ея мѣсто, новаго «духоборскаго владыки», а другіе, иначе смотрѣвшіе на свойство спорнаго имущества, выбрали въ преемники Васильевой Петра Веригина, «человѣка безо всякаго образованія, но не глупаго отъ природы» и усвоившаго себѣ ученіе гр. Л. Н. Толстого. Противники Веригина, «народъ денежный и поддерживаемый мѣстною администраціей», начали «изыскивать средства, чтобы такъ или иначе покончить съ Веригинымъ». Безъ сомнѣнія, — говоритъ г. N., — «такія явленія въ жизни кавказскихъ духоборовъ не могли быть оставлены безъ вниманія людьми, власть имѣющими. Тотъ же Веригинъ имѣетъ настолько здраваго смысла, чтобы понимать истинное значеніе государственной власти и предѣлы этой власти, а потому можно было внушить ему, что, ради его личнаго благополучія (Веригинъ — не изувѣръ), расколъ среди духоборовъ не долженъ выходить изъ рамокъ обыкновенной легальной борьбы, а духоборы — народъ дисциплинированный, умѣющій безпрекословно повиноваться приказаніямъ своего духовнаго главы… Начальство, въ теченіе послѣдняго полустолѣтія, игнорировало существованіе духоборовъ, при условіи тишины, спокойствія и отбыванія положенныхъ государственныхъ повинностей; слѣдовательно, продолжить этотъ порядокъ вещей еще на десять-двадцать лѣтъ было бы мѣрой строго логическою, не ставя, безъ надобности, сотни людей въ положеніе мучениковъ и не воскрешая къ жизни уже потухавшій естественнымъ путемъ народный фанатизмъ. Но гореловцы рѣшили дѣло иначе, — имъ удалось добиться отъ администраціи рѣшительныхъ мѣръ: Веригина, какъ вреднаго человѣка, выслали административнымъ порядкомъ въ городъ Колу, и эта мѣра окончательно свела съ ума его приверженцевъ, то-есть значительное большинство кавказскихъ духоборовъ». Начались «паломничества» въ Колу, откуда «паломники» привозили съ собою предписанія въ родѣ слѣдующихъ: «чиновни камъ взятокъ не давать, водки не пить, съ женами три года не жить, ближняго не убивать; нѣтъ начальства, кромѣ Бога». Духоборцы, подъ вліяніемъ этихъ предписаній, сожигаютъ имѣвшееся у нихъ оружіе, запрещаютъ сыновьямъ своимъ, находящимся въ военной службѣ, брать въ руки ружье, не снимаютъ шапокъ при встрѣчѣ съ начальствомъ, отказываются платить подати, предоставляя, впрочемъ, полиціи брать сколько слѣдуетъ изъ ихъ общественной кассы. Въ результатѣ, — говоритъ г. N., — «получается бунтъ, вся сила котораго заключается въ его пассивности. Во время предварительныхъ военныхъ экзекуцій, когда казаки нагайками сгоняли народъ на сходки для вразумленія ихъ мѣстнымъ начальствомъ, духоборы только и говорили, что они желаютъ пострадать за вѣру… Власть превратила простолюдина въ изувѣра, готоваго жертвовать жизнью ради какихъ-то химерическихъ заблужденій своего духовнаго пастыря, когда эти идеи боятся дневного свѣта и лопаются какъ мыльные пузыри, при соприкосновеніи съ дѣйствительностью. Стоило ли изъ-за этой траги-комедіи разорять если не тысячи, то сотни семей русскихъ піонеровъ въ Закавказскомъ краѣ? И къ кому же перейдетъ ихъ разоренное пепелище? Конечно, къ армянамъ, выходцамъ изъ предѣловъ азіатской Турціи, которые хлопочутъ о чемъ хотите, но только не объ интересахъ русскаго государства»…
Особенное вниманіе обращаетъ на себя выраженіе г. N.: «во время предварительныхъ военныхъ экзекуцій», заставляющее предполагать, что были еще экзекуціи окончательныя. Какимъ закономъ могли быть предусмотрѣны тѣ и другія? Въ оправданіе экстраординарныхъ административныхъ распоряженій ссылаются, обыкновенно, на ст. 340 улож. о нак., по которой не считается превышеніемъ власти принятіе должностнымъ лицомъ чрезвычайной, болѣе или менѣе рѣшительной мѣры, если она, въ видахъ государственной пользы, была необходима и неотложна. По отношенію къ вышеупомянутой «предварительной военной экзекуціи» не было на лицо ни одного изъ этихъ трехъ условій. Нельзя же, въ самомъ дѣлѣ, допустить необходимость сгонять людей для вразумленія — другими словами, необходимость приступа съ насиліемъ къ такой мѣрѣ, которая должна имѣть характеръ исключительно нравственнаго воздѣйствія. Если кого-нибудь хотятъ вразумить, т.-е. разъяснить ему его ошибку, направить на путь истинный, то нельзя же начинать съ возбужденія въ немъ страха, притупляющаго способность, или гнѣва, уменьшающаго готовность воспринимать вразумленіе. Вразумленіе — та же проповѣдь, только апеллирующая не столько къ чувству, сколько къ разсудку; а нетрудно представить себѣ шансы успѣха проповѣдника, слушатели котораго были бы приведены къ подножію его каѳедры съ помощью насилія! Еще меньше можетъ быть рѣчь о «неотложности» вразумленія, разъ что въ средѣ лицъ, ему подлежащихъ, господствуетъ невозмутимое спокойствіе, и самое противодѣйствіе власти остается вполнѣ пассивнымъ. Что касается до «государственной пользы») то на эту сторону дѣла бросаютъ достаточно яркій свѣтъ послѣднія слова приведенной нами выше цитаты… Не меньшаго вниманія заслуживаетъ и первоначальный поводъ къ движенію среди кавказскихъ духоборцевъ, окончившемуся столь печально. Въ обыкновенномъ, законномъ порядкѣ Веригинъ не подлежалъ бы никакой карательной мѣрѣ — а еслибы онъ остался у себя дома, то не было бы, по всей вѣроятности, никакихъ новшествъ въ ученіи духоборцевъ, не было бы и вызванныхъ ими волненій; вѣдь всѣ «предписанія», изъ-за которыхъ понадобилось «вразумленіе», были присланы изъ Колы… Весьма характеристичны, далѣе, обстоятельства, предшествовавшія высылкѣ Веригина. Въ борьбу духоборскихъ партій замѣшались, по словамъ г. N., обыкновенныя человѣческія страсти, мелочныя и зачастую грязныя. Слабѣйшій непремѣнно хочетъ торжествовать побѣду, а потому пріискиваетъ себѣ союзниковъ на сторонѣ. Такихъ союзниковъ гореловскіе духоборы скоро обрѣли въ рядахъ «низшей и средней мѣстной администраціи». Особенно опасными подобныя усложненія становятся именно тогда, когда дѣло вступаетъ на путь внѣ-законный Противъ преслѣдуемаго соединяются здѣсь, хотя и по совершенно различнымъ мотивамъ, и должностныя, и частныя лица — а онъ остается одинъ, безпомощный и беззащитный. Рѣшеніе, постановленное въ тайнѣ и безъ выслушанія обвиняемаго, слишкомъ легко, — вопреки намѣренію лицъ, его постановившихъ, — можетъ обратиться въ орудіе мести или корыстнаго разсчета…
Любопытны нѣкоторыя оговорки, сдѣланныя редакціей «Московскихъ Вѣдомостей» къ сообщенію г. N. «Нѣкоторые изъ противниковъ Веригина» — говоритъ г. N. — «увѣряютъ, что онъ совершилъ своего рода паломничество въ Ясную Поляну, гдѣ, въ личныхъ бесѣдахъ съ маститымъ философомъ, почерпнулъ все то, что ему требовалось для своего обихода.. Конечно, все это сплетни: для Веригина было довольно праздношатающагося шалопая, познакомившаго его, по своему, съ сущностью философскихъ ученій Толстого». Въ подстрочной выноскѣ къ этимъ словамъ редакція московской газеты нашла нужнымъ замѣтить, что для нея «вопросъ о паломничествѣ Веригина въ Ясную Поляну все-таки остается неяснымъ». Словамъ г. N., что идеи, волнующія духоборцевъ, боятся дневного свѣта, «Московскія Вѣдомости», противополагаютъ примѣръ «интеллигентныхъ толстовцевъ», которые, никѣмъ не преслѣдуемые, остаются, однако, въ своемъ омраченіи, распространяя его и на Веригиныхъ". Очевидно, московская газета жалѣетъ не о томъ, что административной карѣ подверглись Веригинъ и его послѣдователи, а о томъ, что ей не подверглись и не подвергаются Л. Н. Толстой и «интеллигентные толстовцы»… Противъ мнѣнія г. N., что всего лучше было бы не трогать еще лѣтъ десять-двадцать положеніе вещей, сложившееся у духоборцевъ за послѣдніе полвѣка, «Московскія Вѣдомости» возражаютъ, что высылка Веригина состоялась по требованію общества или, по крайней мѣрѣ, того меньшинства, которое отрѣшилось отъ своихъ прежнихъ заблужденій — а право требовать высылки одного изъ своихъ членовъ «имѣетъ по закону всякое крестьянское общество». Болѣе чѣмъ странное впечатлѣніе производитъ, въ устахъ ожесточенныхъ противниковъ законности, ссылка на законъ, напоминающая извѣстный стихъ: le diable lui aussi peut citer l’Ecriture! Неожиданности ея появленія вполнѣ соотвѣтствуетъ ея неумѣстность. Право требовать высылки одного изъ своихъ членовъ принадлежитъ, во-первыхъ, крестьянскому обществу, составляющему законно-организованное цѣлое — а общество или община духоборцевъ въ глазахъ закона вовсе не существуетъ. За ссылку по приговору общества должно, во вторыхъ, высказаться большинство двухъ третей всѣхъ членовъ схода, а за высылку Веригина стояло, какъ признаютъ и «Московскія Вѣдомости», только меньшинство. Гореловцы, въ-третьихъ, только хлопотали о высылкѣ, а рѣшена она была администраціей, вовсе не въ томъ порядкѣ, какой установленъ для ссылки вредныхъ и порочныхъ членовъ крестьянскихъ обществъ — да о порочности Веригина не было, наконецъ, и рѣчи.
Выселенные изъ прежнихъ мѣстъ жительства, нуждающіеся въ самомъ необходимомъ, болѣющіе и слѣпнущіе среди непривычныхъ для нихъ климатическихъ и житейскихъ условій духоборы были провозглашены въ одномъ изъ органовъ духовной печати («Миссіонерскомъ Обозрѣніи») бунтовщиками, выдерживающими «своего рода войну» съ правительствомъ и капиталистами, черпающими средства для этой войны изъ какого-то «половиночнаго» капитала. Что у духоборовъ были кое-какія суммы, благодаря которымъ они не сразу стали умирать съ голоду — это безспорно; но г. Скворцову (автору статьи въ названномъ нами журналѣ) принадлежитъ возведеніе этихъ скудныхъ средствъ на степень боевого орудія, въ сущности столь же реальнаго, какъ и самая война, для которой оно будто-бы служитъ. Бунтующіе духоборы — явное противорѣчіе: ученіе духоборовъ не допускаетъ активнаго сопротивленія, безъ котораго немыслимо понятіе о бунтѣ. Это, вдобавокъ, физическая невозможность: разсѣянные по разнымъ уѣздамъ, занятые заботой о насущномъ хлѣбѣ, подчиненные бдительному надзору, духоборы не могутъ и думать о борьбѣ, съ могущественнымъ правительствомъ. Въ увѣреніяхъ г. Скворцова нельзя видѣть ничего иного, кромѣ полемическаго пріема, слишкомъ часто пускаемаго въ ходъ сильными по отношенію къ слабымъ…
Въ 1900 г. мы выразили надежду на скорую перемѣну къ лучшему въ положеніи духоборцевъ. Основаніемъ для нея послужили газетныя извѣстія объ образѣ дѣйствій духоборовъ во время землетрясенія въ Ахалкалакскомъ уѣздѣ. По словамъ тифлисскаго корреспондента «Новаго Времени», до 29-го іюня 1895 г. (т. е. до выселенія духоборовъ) въ Богдановскомъ участкѣ Ахалкалакскаго уѣзда было 833 духоборскихъ дома, съ 6.646 жителями. Выселенію подверглись 422 дома, и весь ихъ живой инвентарь былъ проданъ за безцѣнокъ въ сосѣднія армянскія селенія. «Эти самыя села пострадали теперь отъ землетрясенія — и вотъ, когда армяне, лишившись домовъ, всего своего благосостоянія, потерявъ кормильцевъ своихъ и дѣтей подъ грудами своихъ же пепелищъ, обезумѣли отъ ужаса, горя, холода и голода… предъ ними предстали духоборы! Забывъ все прошлое, явились, они и привезли на 60-ти саняхъ все, чѣмъ только въ настоящее время располагали. Духоборы, вмѣстѣ съ доблестными двумя батальонами Навагинскаго полка, откапывали заживо-погребенныхъ, призрѣвали раненыхъ, изувѣченныхъ и спасшихся обездоленныхъ и находящихся безъ крова. Такъ они поступали и въ теченіе всей кампаніи 1877 — 78 гг.». Когда былъ образованъ главный комитетъ по оказанію помощи пострадавшимъ отъ землетрясенія, и. д. тифлисскаго губернатора И. Н. Свѣчинъ, по словамъ «Кавказа», сообщилъ комитету, «что незамѣнимо драгоцѣнными оказались услуги духоборовъ, доставившихъ прекрасныя перевязочныя средства, которыхъ безъ ихъ помощи, пожалуй, почти невозможно было бы добыть во-время и въ надлежащихъ размѣрахъ». За это духоборы не хотѣли брать денегъ, но И. Н. согласился на принятіе безмездной услуги лишь на первый день, предложивъ имъ провозную плату за послѣдующіе дни по пониженной таксѣ. Старшины нѣкоторыхъ селеній предлагали принимать на прокормъ человѣкъ по 50 изъ оставшихся безъ крова, но И. Н. Свѣчинъ точно также счелъ справедливымъ уплачивать за присоленіе пострадавшихъ въ сосѣднія деревни"..эти факты говорятъ сами за себя и не требуютъ комментаріевъ.
Въ апрѣлѣ 1897 г. къ гр. Л. Н. Толстому пріѣхали самарскіе молокане, съ просьбою помочь ихъ горю; у нихъ въ трехъ семьяхъ Бузулукскаго уѣзда, Александровской волости, въ деревняхъ Землянкѣ и Антоновкѣ, отобрали отъ родителей пятерыхъ дѣтей, въ возрастѣ отъ 11 до 2 лѣтъ, на основаніи ст. 39 уст. о прес. и пред. прест. Молокане эти, — говоритъ Л. Толстой въ письмѣ, напечатанномъ въ «С.-Петербургскихъ Вѣдомостяхъ» — «подавали прошенія во всѣ инстанціи; я тоже сдѣлалъ что съумѣлъ, но всѣ наши ходатайства остались безуспѣшными». Что отобраніе дѣтей не составляетъ единичнаго, случайнаго явленія — это подтверждается, между прочемъ, сообщеніемъ «Прназовскаго Края» (газеты подцензурной) о событіи, происшедшемъ недавно въ Мелитопольскомъ уѣздѣ (Таврической губерніи). Во дворѣ сельскаго правленія с. Екатериновки собралось, по требованію начальства, до тридцати семействъ сектантовъ-шелапутовъ; пришли также священники и засѣдатель. Послѣдній прочиталъ циркулярное распоряженіе объ отобраніи дѣтей, въ возрастѣ отъ 2 до 11 лѣтъ, у сектантовъ завѣдомо вреднаго толка и объ отдачѣ ихъ на воспитаніе благонадежнымъ жителямъ села, извѣстнымъ своимъ благочестіемъ и доброй нравственностью. Слушатели были, «какъ говорится, ни живы, ни мертвы; они какъ-то опустились, на лицахъ у всѣхъ замерло выраженіе безысходнаго, горькаго горя. Вдругъ, среди мертвой тишины, раздались раздирающіе душу крики женщинъ, которымъ материнское чувство подсказало угрожавшую опасность. Къ нимъ тотчасъ же присоединился плачъ дѣтей. Раздался приказъ засѣдателя подвести семью шелапута А., стоявшую первою въ спискѣ. Въ сопровожденіи сотскихъ, семья эта подошла къ крыльцу, и засѣдатель отобралъ 6-ти-лѣтняго мальчика А., для передачи кому-либо изъ односельчанъ, на которыхъ можетъ указать духовенство, и тутъ же обратился къ толпѣ съ предложеніемъ взять отобраннаго мальчика на воспитаніе. Желающихъ оказалось много. Тогда сотскій, по приказанію засѣдателя, подошелъ къ А., чтобы взять мальчика. Съ этого момента толпа совершенно забыла свои непріязненныя чувства къ шелапутамъ и плакала заодно съ ними навзрыдъ. Описывать все происходившее въ правленіи было бы слишкомъ тяжело. Одинъ священникъ вытиралъ слезы, другой какъ-то растерянно ухмылялся. Засѣдатель злился и старался перекричать всѣхъ, чтобы поскорѣе довести до конца начатое. Дѣтей отбирали сотскіе и передавали ихъ желающимъ взять на воспитаніе. Родители окончательно обезумѣли — цѣловали полы одеждъ у духовенства, обнимали ноги засѣдателю. Изъ всей этой невыразимо тяжелой картины особенно врѣзался въ память одинъ крестьянинъ, вдовецъ, лѣтъ 35. Онъ все время не выпускалъ изъ рукъ своей дѣвочки, лѣтъ 5—7. Онъ хотѣлъ было уйти съ нею со двора сельскаго правленія, но нѣсколько сотскихъ остановили его и силою вырвали у него дѣвочку. Тогда онъ грохнулся, какъ подкошенный, безъ чувствъ на землю. Ни звука, ни стона онъ не издалъ. Всѣхъ какъ-то передернуло, потрясло это, но ретивый блюститель закона ударилъ его ногой, проговоривъ: — Вишь, скотина, притворяется! Однако, „скотина“ долго не могъ очнуться, а когда пришелъ въ сознаніе, то сталъ шарить вокругъ себя руками, какъ будто что-то ища, хотя это и днемъ было». Воспроизведя эту поразительную картину, кн. С. Н. Трубецкой (въ «С.-Петербургскія Вѣдомости») вспоминаетъ о дѣлѣ Мортары[8], взволновавшемъ, лѣтъ сорокъ тому назадъ, всю Европу и нанесшемъ папству «тяжелый нравственный ударъ, перевѣшивавшій многія потерянныя сраженія». «Всякій вѣрующій и просвѣщенный русскій человѣкъ» — восклицаетъ кн. Трубецкой, — «всякій отецъ содрогнется отъ боли и обиды при одной мысли, что подобныя вещи относятся не къ отдаленнымъ временамъ папскаго владычества, а совершаются и теперь… Можно ли серьезно говорить о такой мѣрѣ, какъ насильственное отнятіе дѣтей у сектантовъ, съ точки зрѣнія чисто полицейской? Можно ли видѣть мѣру предупрежденія и пресѣченія преступленій въ томъ, что уже само по себѣ составляетъ преступленіе»?..
Почти годъ спустя послѣ появленія въ «Приазовскомъ Краѣ» вышеприведеннаго разсказа объ отобраніи дѣтей, въ той же газетѣ появилось оффиціальное опроверженіе этого разсказа, подписанное екатеринославскимъ епархіальнымъ миссіонеромъ А. Дородницкимъ. «Фактъ отобранія дѣтей» — читаемъ мы въ опроверженіи — «дѣйствительно имѣлъ мѣсто, но обстоятельства, сопровождавшія его, искажены корреспондентомъ „Прназовскаго Края“ до неузнаваемости. Къ числу такихъ обстоятельствъ принадлежатъ: тридцать семействъ сектантовъ, торжественный выходъ на крыльцо властей и чтеніе оттуда циркулярнаго распоряженія, цѣлованіе одеждъ у духовенства и многое другое». По удостовѣренію миссіонера, подтверждаемому сообщеніемъ екатериновскаго волостного правленія, семей, у которыхъ были отобраны дѣти, всего четыре; никакою торжественностью отобраніе дѣтей не сопровождалось; единственный присутствовавшій при немъ священникъ никакой «растерянности» не проявилъ и слезъ рукавомъ не утиралъ. Отобраніе дѣтей происходило на основаніи распоряженія министра внутреннихъ дѣлъ, въ два пріема, въ 1892 и въ 1895 гг. (въ послѣдній разъ у тѣхъ семей, которыя раньше обѣщали воспитывать дѣтей въ духѣ православія, но не исполнили обѣщанія). Первоначальнымъ поводомъ къ возбужденію дѣла послужило сообщеніе миссіонерскаго комитета, вызванное заявленіемъ одной крестьянки (Бондаренко), что мужъ ея всячески ее угнетаетъ за нерасположеніе къ сектѣ и требуетъ отъ нея, между прочимъ, истребленія плода еще во чревѣ, чтобы у нихъ не было дѣтей. — Такова фактическая сторона опроверженія, особенно настаивающаго на томъ, что отобраніе дѣтей у шалопутовъ с. Екатериновки совершилось «тихо, незамѣтно, безъ всякой толпы, какъ вообще исполняются распоряженія высшаго начальства, гдѣ субъективныя мнѣнія и чувства не должны имѣть мѣста». Самое существованіе у шелопутовъ нѣжныхъ родительскихъ чувствъ подвергается сомнѣнію, въ виду вышеприведеннаго заявленія крестьянки Бондаренко. «Пора, наконецъ» — восклицаетъ авторъ опроверженія, — «пора сознать всѣмъ защитникамъ нашихъ мнимо-угнетенныхъ сектантовъ, что законы гуманнѣйшаго русскаго народа не преслѣдуютъ сектантовъ за ихъ религіозныя заблужденія, и что если время отъ времени и возникаютъ отдѣльные эпизоды преслѣдованія сектантовъ, то причиною этому всегда бываютъ сектанты, своими дѣйствіями нарушающіе основные государственные законы». Событіе въ Екатериновкѣ было не чѣмъ инымъ, какъ примѣненіемъ закона; изъ-за чего же въ этомъ случаѣ поднимать шумъ? «Почему во всѣхъ другихъ случаяхъ примѣненія закона обыкновенно такого шума не бываетъ? Почему же тѣ же частные охранители государственныхъ интересовъ проходятъ молчаніемъ многочисленные случаи примѣненія закона къ ворамъ, убійцамъ и прочимъ темнымъ дѣятелямъ? Неужели они думаютъ, что нарушеніе интересовъ церкви менѣе вредитъ основнымъ началамъ государственной жизни, чѣмъ, напримѣръ, конокрадство»? Дальше выражается предположеніе, что «весь тотъ шумъ, который подняли либеральныя газеты, съ легкаго почина гр. Л. Толстого, по поводу отобранія дѣтей у сектантовъ, возбужденъ не сочувствіемъ къ угнетенному положенію сектантовъ, а чувствомъ ненависти къ святой православной церкви». Не будемъ говорить о томъ, насколько умѣстны подобны предположенія въ оффиціальномъ опроверженіи, напечатаніе котораго обязательно для газеты въ силу закона. Для насъ достаточно указать на внутреннюю ихъ несостоятельность. Чтобы понять «шумъ», вызванный въ печати событіемъ въ Екатериновкѣ — если только можно назвать шумомъ нѣсколько газетныхъ и журнальныхъ замѣтокъ, одинаково скромныхъ и по содержанію, и по формѣ — нѣтъ надобности прибѣгать къ рискованнымъ догадкамъ; нужно только припомнить, что такое насильственное разлученіе родителей съ дѣтьми, въ особенности если оно должно имѣть послѣдствіемъ и нравственное отчужденіе между тѣми и другими. Родительскія чувства у сектантовъ — тѣ же, какъ и у православныхъ; болѣе чѣмъ странно сомнѣваться въ ихъ существованіи или въ ихъ искренности и глубинѣ только потому, что одинъ изъ сектантовъ будто бы требовалъ отъ своей жены изгнанія плода (заявленіе жены, враждебно относящейся къ мужу, не можетъ, очевидно, считаться достовѣрнымъ доказательствомъ). Присутствовала ли при отобраніи дѣтей въ с. Екатериновкѣ цѣлая толпа или только немногіе, произошло ли оно «тихо» и «незамѣтно» или при громкихъ выраженіяхъ отчаянія — это совершенно безразлично; значеніе самаго факта во всякомъ случаѣ остается неизмѣннымъ. Сдержанная, нѣмая скорбь не легче той, которая находитъ исходъ въ рыданіяхъ и вопляхъ. «Субъективныя мнѣнія и чувства» не поддаются предписаніямъ начальства, даже высшаго; подавить ихъ въ себѣ невластны иногда даже сами исполнители приказа, если должностное лицо не убило въ нихъ человѣка. Неважно, далѣе, число семействъ, у которыхъ отобраны дѣти; горе каждаго изъ нихъ не становится меньше отъ того, что оно раздѣляется не двадцатью-девятью, а лишь тремя другими[9]. Если бы отобраніе дѣтей постигло только одну семью, впечатлѣніе отъ него все-таки было бы потрясающее; припомнимъ, какъ отнеслось европейское общественное мнѣніе, лѣтъ сорокъ тому назадъ, къ отобранію одного ребенка у одного еврея Мортары. Удивляться тому, что подобные случаи обращаютъ на себя общее вниманіе, тогда какъ многочисленные приговоры надъ ворами, убійцами и другими «темными дѣятелями» проходятъ незамѣченными — значитъ не понимать глубокаго различія между сектантами и обыкновенными преступниками, между отобраніемъ дѣтей и обыкновенными наказаніями. Уголовная кара за воровство или убійство — явленіе нормальное, неизбѣжное, повсемѣстное; отобраніе дѣтей у родителей, отступившихъ отъ господствующей церкви — явленіе исключительное, несогласное съ основными началами вѣротерпимости и немыслимое, въ настоящее время, въ другихъ европейскихъ государствахъ. Русскій народъ совершенно правильно называется «гуманнѣйшимъ»; но отсюда еще не слѣдуетъ, что таковы и всѣ дѣйствующіе въ его средѣ законы. Стремленіе къ измѣненію тѣхъ изъ нихъ, которые идутъ въ разрѣзъ съ священнымъ чувствомъ родительской любви, не имѣетъ ничего общаго съ «ненавистью», въ которой авторъ опроверженія такъ смѣло обвиняетъ либеральную печать; напротивъ того, оно вполнѣ совмѣстно съ глубокимъ уваженіемъ къ вѣрѣ и церкви.
Отобраніе дѣтей совершается, въ большинствѣ случаевъ, не на основаніи уложенія о наказаніяхъ и судебныхъ рѣшеній, а на основаніи устава о предупрежденіи и пресѣченіи преступленій (Св. Зак. т. XIV, ст. 38 и 57) и въ силу распоряженій министра внутреннихъ дѣлъ. Высочайшаго утвержденія эти распоряженія требуютъ только въ такомъ случаѣ, если мѣра, которую министръ признаетъ необходимою, превышаетъ его власть — а предѣлы власти министра опредѣлены въ этомъ отношеніи не особенно точно. Отобраніе дѣтей, т. е. отдача ихъ на воспитаніе постороннимъ лицамъ, закономъ прямо не установлено; охраненіе православія дѣтей, родители которыхъ уклонились въ ересь или расколъ, можетъ быть достигнуто, слѣдовательно, и безъ употребленія столь крайняго средства (напр. обязательнымъ посѣщеніемъ школы, въ которой преподается ученіе православной церкви). Уставъ о предупрежденіи и пресѣченіи преступленій принадлежитъ къ числу наиболѣе устарѣвшихъ отдѣловъ нашего законодательства; онъ настоятельно нуждается въ пересмотрѣ, который и будетъ, вѣроятно, предпринятъ въ непродолжительномъ времени. Нужно надѣяться, что статьи, касающіяся отступившихъ отъ православія, въ новой редакціи устава будутъ существенно измѣнены, и повтореніе событій, совершившихся въ селѣ Екатериновкѣ, сдѣлается навсегда невозможнымъ.
Рядомъ съ оффиціальнымъ преслѣдованіемъ сектантства часто идетъ не оффиціальное, руководимое добровольцами разнаго рода. Бывшій экономъ симферопольскихъ земскихъ богоугодныхъ заведеній, Шкредовъ, возбудилъ въ 1901 г. противъ священника этихъ заведеній, о. Беззабавы, уголовное дѣло, объясняя, что онъ былъ уволенъ отъ должности эконома вслѣдствіе неправильнаго обвиненія его о. Беззабавой въ принадлежности къ штундизму и въ распространеніи этой ереси среди другихъ земскихъ служащихъ. На судѣ предсѣдатель губернской земской управы Харьченко и членъ ея Серебряковъ, завѣдующій богоугодными учрежденіями, утверждали, что поводомъ къ увольненію Шкредова послужили вовсе не его вѣрованія; но, по показанію самого Серебрякова, онъ обращался къ епархіальному миссіонеру для выясненія религіозныхъ убѣжденій Шкредова, а по словамъ миссіонера, Серебряковъ говорилъ ему, что впредь до полученія отъ него сообщенія о принадлежности или не принадлежности Шкредова къ штундистамъ со стороны управы никакихъ мѣръ противъ Шкредова принято не будетъ. Между тѣмъ, на судѣ епархіальный миссіонеръ заявилъ, что по совѣсти не можетъ считать Шкредова штундистомъ. Когда Шкредовъ, еще до суда, обращался къ священнику Беззабавѣ съ просьбою указать хоть одинъ фактъ, дающій основаніе считать Шкредова штундистомъ, священникъ отвѣтилъ: «достаточно того факта, что одна изъ сидѣлокъ до поступленія Шкредова на службу пожертвовала на церковь при богоугодныхъ заведеніяхъ разновременно до 1.000 руб., а съ поступленіемъ Шкредова жертвовать перестала»… Что городской судья оправдалъ священника, котораго Шкредовъ обвинялъ въ клеветѣ — это совершенно понятно: признаковъ клеветы, въ юридическомъ смыслѣ слова, утвержденіе о принадлежности кого-либо къ штундизму въ себѣ не заключаетъ. Съ формальной стороны не виновата и управа, не вышедшая за предѣлы своихъ полномочій; но едва ли можно отрицать, что разслѣдованіе религіозныхъ убѣжденій служащаго и увольненіе его по одному лишь подозрѣнію въ ихъ неправильности — ненормальныя явленія земской жизни. На стражѣ противъ еретической пропаганды стоятъ другія учрежденія и лица, не нуждающіяся въ поддержкѣ добровольцевъ изъ числа земскихъ дѣятелей.
Нетерпимость къ чужимъ мнѣніямъ принимаетъ самыя различныя формы. У людей болѣе развитыхъ и, слѣдовательно, болѣе сдержанныхъ она выражается въ такихъ пріемахъ, какіе раскрылъ процессъ Шкредова; толпу она побуждаетъ, отъ времени до времени, къ прямому, грубому насилію, не всегда встрѣчающему отпоръ со стороны крестьянскихъ властей. Вотъ что произошло въ 1901 г., по словамъ «Южанина», въ селѣ Тишковкѣ, Елисаветградскаго уѣзда (Херсонской губерніи). Штундистъ Шевченко, проживающій въ м. Братолюбовкѣ, по дорогѣ зашелъ въ Тишковку и остановился у одного изъ тамошнихъ штундистовъ, Удодова. Черезъ нѣкоторое время къ Удодову пришелъ еще одинъ штундистъ. Въ домъ вошелъ сельскій староста, который призналъ, что штундисты устроили собраніе для моленія, и отправилъ хозяина и его двухъ гостей въ холодную. Черезъ нѣкоторое время въ сельское правленіе пришелъ по своему личному дѣлу штундистъ Муцетъ. «А, ты пришелъ провѣдать братчиковъ!» — воскликнулъ староста, и приказалъ Муцета также отправить въ холодную. Въ холодной Муцетъ жаловался товарищамъ на нездоровье. Къ вечеру ему сдѣлалось очень плохо, такъ что онъ отъ пищи отказался и промучился всю ночь. На другой день утромъ арестованные штундисты были освобождены. Жена Муцета тотчасъ же отвезла его въ новоархангельскую земскую больницу. Муцетъ пробылъ въ больницѣ три дня. Пріѣхавшая на третій день жена Муцета увидѣла, что мужу очень плохо. Не желая, чтобы мужъ ея умеръ въ больницѣ, она повезла его домой въ Тишковку. По дорогѣ Муцетъ скончался, какъ полагаетъ врачъ — отъ заворота кишокъ. Погребеніе Муцета послужило поводомъ къ дикой расправѣ съ штундистами. Муцета хотѣли похоронить внѣ ограды одного изъ трехъ сельскихъ кладбищъ. Крестьяне не допустили этого и набросились на штундистовъ, которыхъ били палками, кулаками и пр. Штундисты попрятались въ свои дома, но толпа принялась разбивать окна. Нѣкоторые благоразумные крестъ яне сдѣлали попытку защитить штундистовъ и успокоить толпу, но послѣдняя пригрозила защитникамъ тѣмъ же, и послѣдніе поспѣшили ретироваться. На другой и третій день, когда хотѣли при помощи сельскихъ властей похоронить трупъ Муцета внѣ оградъ двухъ другихъ кладбищъ, повторилась та же исторія. Лишь на четвертый день трупъ Муцета похороненъ былъ въ 10 верстахъ отъ Тишковки, въ чистомъ полѣ. Троихъ изъ избитыхъ освидѣтельствовали земскіе врачи, причемъ оказалось, что тѣла штундистовъ были покрыты множествомъ кровоподтековъ; у одного нѣсколько зубовъ выбито. Врачи донесли о результатахъ освидѣтельствованія прокурорскому надзору, причемъ установили, что нанесенные потерпѣвшимъ побои по многочисленности, продолжительности и болѣзненности носятъ характеръ истязанія… Нѣчто подобное, но, къ счастью, безъ вины властей, произошло въ Кіевѣ. По словамъ «Кіевлянина», «12-го августа 1901 г., на Бульонской улицѣ, въ одной изъ квартиръ дома № 58, происходило собраніе сектантовъ, въ числѣ болѣе 80 человѣкъ обоего пола; пѣніе ихъ было слышно на улицѣ. Трое чернорабочихъ, бывшихъ навеселѣ, вошли въ помѣщеніе собранія и стали требовать на водку. Ихъ попросили удалиться, но они подняли шумъ, стали ругаться, и ихъ пришлось удалить болѣе крутыми мѣрами. Босяки выбѣжали на улицу и стали кричать, что ихъ бьютъ. Толпа пыталась ворваться во дворъ, но дворникъ заперъ ворота; тогда буяны съ криками и шумомъ стали чѣмъ попало ломать ворота, а другіе швыряли камни въ окна второго этажа. Имъ удалось сорвать ворота съ петель, предварительно сломавъ ихъ; они ворвались во внутрь усадьбы и цѣлымъ градомъ каменьевъ стали разбивать стекла въ большомъ стеклянномъ корридорѣ. Обыватели усадьбы были въ большой паникѣ; неизвѣстно, до чего дошло бы дѣло, если бы буяны не услышали свистка ночного сторожа. Они оставили усадьбу, боясь прихода полиціи, но, какъ оказывается, устроили засаду. Когда часть сектантовъ, главнымъ образомъ мужчины, вышли на улицу, на Лабораторной улицѣ ихъ нагнала толпа и стала избивать палками, бросать камни и т. д. Большую часть женщинъ и дѣтей, оставшихся изъ страха въ квартирѣ, гдѣ происходило собраніе, проводилъ затѣмъ домой явившійся городовой. Въ корридорѣ почти всѣ стекла разбиты; также много стеколъ разбито въ домѣ № 58 со стороны улицы»… Какъ ни печальны подобныя явленія, обвинять за нихъ огульно народную массу было бы крайне несправедливо. Нашъ народъ, говоря вообще, относится къ иначе вѣрующимъ безъ всякой вражды, безъ озлобленія. Чтобы пробудить въ немъ фанатизмъ, нужно стеченіе неблагопріятныхъ обстоятельствъ — накопленіе буйныхъ элементовъ, особенно возможное въ большихъ городахъ, или подстрекательство отдѣльныхъ лицъ, или злоупотребленіе властью (какъ въ с. Тишковкѣ), или, наконецъ, стихійное раздраженіе, вызываемое иногда зрѣлищемъ непривычныхъ, мало понятныхъ житейскихъ порядковъ (напр. воздержанія отъ водки, отъ ссоръ и ругательствъ). Почвой для всхода брошенныхъ такимъ образомъ сѣмянъ служитъ все еще слишкомъ широко распространенное невѣжество и связанная съ нимъ неустойчивость ума и воли, а также безправное положеніе сектантовъ. Избіеніе сектантовъ — это одинъ изъ наружныхъ признаковъ зла, искоренимаго только просвѣщеніемъ и большею вѣротерпимостью.
- ↑ Высокопреосвященный финляндскій признаетъ состояніе финляндской православной церкви «если и не весьма блестящимъ, то и не безотраднымъ».
- ↑ Программа эта перепечатана во внутр. обозрѣніи № 3 «Вѣстника Европы» за 1891 г.
- ↑ Съ перваго раза можетъ показаться, что право административной власти ограничивать дѣйствіе закона 3-го мая 1883 г. вытекаетъ изъ самаго мнѣнія госуд. совѣта, предоставившаго министру внутреннихъ дѣлъ опредѣлять, къ послѣдователямъ какихъ именно сектъ можетъ быть примѣненъ означенный законъ. На самомъ дѣлѣ однако, въ текстъ закона это право министра внутреннихъ дѣлъ не введено и, слѣдовательно, не можетъ признаваться существующимъ; примѣчаніемъ 3-мъ къ ст. 48 уст. о пред. и прес. прест., основаннымъ на ст. 12 закона 3 мая 1883 г., министру предоставлено сообразоваться съ нравственнымъ характеромъ ученія и другими свойствами каждой секты только въ тѣхъ случаяхъ, когда, по закону, требуется его разрѣшеніе и утвержденіе (для устройства раскольническихъ молитвенныхъ зданій, для выбора раскольниковъ на общественныя должности, для вступленія ихъ въ иконописные цехи). Еслибы вышеупомянутое право принадлежало министру внутреннихъ дѣлъ въ силу закона 3 мая 1883 г., то совершенно излишнимъ было бы предоставлять ему это право, какъ это сдѣлано въ положеніи комитета министровъ 4 іюля 1894 г.
- ↑ На основаніи ст. 160, 161 и 162 Учр. Министерствъ (изд. 1892 г.), государственный совѣтъ есть средоточіе, куда должны поступать всѣ представленія министровъ о необходимости новаго закона или объ отмѣнѣ прежняго. Никакое положеніе, подлежащее предварительному разсмотрѣнію и уваженію госуд. совѣта, не представляется Его Императорскому Величеству помимо совѣта. Объ отмѣнѣ или измѣненіи дѣйствующихъ законовъ министры входятъ въ госуд. совѣтъ съ представленіями не иначе, какъ испросивъ на то предварительное Высочайшее разрѣшеніе. Измѣненіе закона, такимъ образомъ, прямо приравнено въ его отмѣнѣ.
- ↑ Подъ именемъ отмѣны закона во всемъ его объемѣ здѣсь разумѣется, очевидно, отмѣна его во всемъ объемѣ его дѣйствія по данному предмету, а не въ примѣненіи къ тему или другбму частному случаю (ср. ст. 70 Св. Зак. Основн.). Въ другомъ мѣстѣ своего труда (т. II. стр. 80) проф. Градовскій прямо признаетъ, что. разсмотрѣнію госуд. совѣта подлежатъ, по общему правилу, и частныя измѣненія въ законахъ.
- ↑ Гласные благовѣщенской городской думы (числомъ 34) распредѣляются почти поровну между православными и молоканами: первыхъ 18, послѣднихъ — 16.
- ↑ Приговоръ суда былъ оставленъ въ силѣ только относительно одной подсудимой; относительно десяти онъ признанъ ошибочнымъ, въ смыслѣ чрезмѣрнаго отягощенія ихъ участи.
- ↑ Малолѣтній сынъ болонскаго еврея Мортары, тайно окрещенный служанкой, былъ отобранъ отъ родителей и помѣщенъ въ домѣ неофитовъ въ Римѣ, для воспитанія въ католической вѣрѣ, а родителямъ было предложено или креститься, или навсегда отказаться отъ сына.
- ↑ Разница между цифрами корреспонденціи и опроверженія (30 и 4) объясняется, быть можетъ, тѣмъ, что въ первой шла рѣчь о всѣхъ случаяхъ отобранія дѣтей въ с. Екатериновкѣ, а въ послѣднемъ — только объ имѣвшихъ мѣсто въ 1895 г.